Окрестности Кызылкудука, Узбекская ССР, 1 мая 1944 г.

Гауптштурмфюрер СС Карл Мютц был крайне раздражен. Ему, командиру группы специального назначения — элитного отряда, действующего под патронажем самого Гитлера, — не пристало брызгать слюной в припадках бешенства перед подчиненными, выказывая свою неуравновешенность вследствие ряда неудач в самом начале операции. Солдаты косились на старшего офицера и, как могли, унимали нервозность, чувствуя несостоятельность командира и невезучесть рейда.

Мютц видел это, понимал, что нужно держать себя в руках, но ничего не мог поделать со своей возбужденной нервной системой. Он перестал мять кепку, вернул ее на голову и снова прильнул к горлышку фляжки. Жажда обуревала обезвоженный организм, иссушила рот и горло, злой колючий песок нещадно сыпал за шиворот и щипал лицо. Пот искал и находил все закутки разгоряченного жарой и движением тела, обильно пропитав одежду. Но если к дискомфорту в прошлых рейдах Мютц был более-менее привыкшим, то с рядом неудач и оплошностей с начала этой операции он никак не мог смириться.

Аварийное приземление в незапланированном районе с раненым, пострадавший от укуса змеи второй боец, бог весть откуда объявившиеся местные народные мстители, наносящие ощутимый урон группе десантников, потеря важных боевых единиц отряда в виде проводников, снайпера и пулеметчика. Казалось бы, безвыходная ситуация, в которой сейчас оказались диверсанты, зажатые барханами, смертельными ловушками и метким противником. Все это угнетало и терзало мысли офицера СС и ощутимо снижало боевой дух солдат.

Особенно не хватало в данный момент знаний местности. Безжизненный пустынный ландшафт на многие мили вокруг, отсутствие любого транспорта — колесного, гусеничного, как в Ливии, или, на худой конец, копытного, плюс потеря точного направления движения вынуждали принимать какие-то срочные меры. Крупномасштабная карта этого забытого богом района, составленная в мохнатом году малограмотными неучами, не годилась для рекогносцировки и точного ориентирования. Нужно было найти проводника. Неважно, добровольца из местных моджахедов или пленного. Но тыкаться в разные стороны или шагать тупо на юг с отяжелевшей от груза после потери шестерых бойцов группой Мютц не мог, не имел права. Мысль о том, чтобы захватить кого-то из напавших на них врагов, утонула вместе с очередным глотком теплой воды. Вместо нее явилась другая, более разумная — выйти к местному аулу, взять в плен одного-двух жителей и под угрозой смерти заставить их вывести отряд к райцентру или железнодорожному узлу Нукус.

Только Мютц принял это решение, хлопнув себя по коленке ладонью, как в его планы вклинился этот гадкий вездесущий стрелок. Четверть часа назад пистолетным огнем из укрытия убивший одного из диверсантов и ранивший другого, заставивший залечь ощипанное подразделение десантников в голой местности, посреди обширного солончака.

Хорошо, что удалось перебежать и затаиться в единственном естественном укрытии этой чертовой пустыни, за десятком термитников, воздвигнутых вокруг бывшего оазиса возле известкового обнажения. Один из солдат Мютца, наспех обследовав конусообразные наросты, предположил, что термиты давно оставили свои жилища. Хоть какое-то облегчение. Находиться в центре азиатского муравейника в разгар боя и оказаться атакованными еще и насекомыми — это было бы слишком. Бойцы спешно заняли позиции на песчано-известняковом холме, укрывшись за термитной стройкой, и попытались немного отдохнуть и успокоиться после предыдущих поражений. От оазиса давно уже ничего не осталось — термиты когда-то сожрали всю древесину и растительность, а небольшой водоем высох, оставив на белесой почве кривые разводы соли и извести.

И теперь уже автоматным огнем враг не давал солдатам Мютца высунуться и двинуть в сторону Кызылкудука, отмеченного на убогой карте заштрихованным кругляшком. Нужно было срочно кончать с этим стрелком и идти в аул, иначе там услышат пальбу и отправят на Большую землю гонца.

— Гюнтер, — обратился Мютц к своему заму, — возьми Ахмета, переоденьтесь с ним в форму РККА, ты в офицерскую, он рядовым, зайдите справа в тыл этого зловредного стрелка. Попытайтесь взять его живым. Для отвлечения его внимания от вас зашлю слева пару бойцов. Мы отсюда его пощекочем. Не думаю, что боекомплекта у него хватит на весь день, даже учитывая трофеи. Черт побери! Выполнять!

— Есть!

Мютц отдал распоряжения еще двум солдатам, чтобы те обогнули противника слева. Пулеметчику надлежало следить за левым флангом и тылом, где еще недавно отстреливал немецких парашютистов другой неизвестный мститель.

Рядом застонал Майер, лежавший на носилках со сломанной ногой. Он смахивал с лица каких-то желто-белых насекомых, громко и хрипло ругаясь.

— Тише ты, солдат! — шикнул на него Мютц, доставая карту из планшета. — В чем дело? Уже обзавелся местными вшами?

— Муравьи, герр капитан! Будь они прокляты, как и все в этой ужасной пустыне!

— Какие еще муравьи? Не сочиняй, Майер. Это старые заброшенные термитники, здесь не может…

Договорить эсэсовцу не удалось. Сначала он и сам заметил бегающих по телу лежащего бойца странных существ, напоминающих белых личинок, но никак не муравьев.

А потом его отвлекли выстрелы из-за холма — только уже не из «МП-40», которым вооружился враг. Застрочил пулемет Ганса. В кого или во что он палил короткими очередями, Мютц не понял, он рванул к крайнему известковому изваянию для наблюдения и выяснения причин неожиданной стрельбы. В этот момент раздался крик одного из солдат, предупреждающий о гранате. Мютц стал хаотично озираться, вильнул в сторону, держа пистолет в руке. И вздрогнул.

На холм действительно прилетела граната. Трофейная, форма которой, с рассчитанной конструкторами балансировкой, позволяла бросать ее на дальние расстояния.

— Ложись! — заорал командир, прячась от упавшей рядом смертельной «палки», осколочной «М24».

Взрыв не столько нанес урон солдатам, лишь ранив радиста, сколько навлек собой другую проблему. И вскоре диверсанты пожалели, что спрятались именно здесь…

* * *

Синцов перезаряжал «МП-40» очередным магазином, когда за спиной его окликнули:

— Эй, лейтенант…

Николай резко отпрянул от гребня бархана назад и чуть в сторону, уходя с линии возможного огня, сделал кувырок по склону и вскинул оружие на голос.

— Эй, сюда… Быстро, — махнул ему рукой красноармеец в пилотке со звездочкой и темно-зеленой гимнастерке. Смуглое лицо, раскосые глаза, чисто выбритое лицо.

— Ты кто?! — ошарашенно спросил Синцов, не опуская ствола и слушая затихающий гул взрыва брошенной им за косогор гранаты.

— Да свои, свои. Мы из райцентра. Вот и капитан со мной. Остальные засели в ауле. Давай сюда.

И рядовой снова жестом позвал лейтенанта, затем вскинул «ППШ» и стал стрелять в сторону термитников, зверски скаля белоснежные зубы на загорелом лице. По бархану ответили пулеметным огнем, фонтаны песка испещрили гребень рядом с красноармейцем и высунувшимся офицером. Они снова спрятались, а голос с азиатским акцентом продолжал доноситься до Синцова:

— Сюда, лейтенант! Мы отвлечем их.

Николай утер потный лоб, вскочил и короткими перебежками рванул вдоль склона холма, затем длинным прыжком одолел его верхушку. Плюхнувшись в трех метрах от сидящих соотечественников, он перевел дух, но пока еще не ослабил бдительности.

Один из двух оказался с погонами капитана и лычками связиста, в новой форме, с кобурой и «ППС-43». Белая остроугольная физиономия с рыжим пушком под носом, такие же белые кисти рук, кирзовые сапоги. Каким-то холеным франтом показался Синцову этот офицер-связист. Другой, с «ППШ» и заткнутым за ремень на пояснице «наганом», в звании рядового, внешностью смахивал на местного, призванного из Бухары или Самарканда.

— Капитан Иванов, — сухо и как-то строго представился офицер и вытянул шею, заглядывая за бугор.

«Правильно! Осторожность и наблюдение — прежде всего», — подумал Синцов, рассматривая незнакомцев.

— Наши! Ура-а! — как-то вяло улыбнулся Николай, ощущая укол взбесившейся интуиции.

Он, все еще глазея на этих военных, почуял подвох, какое-то неприятие овладело им с головы до пяток. Вроде форма советская, армейская, оружие… Физиономии… Диалект…

Но что-то было не так. Что? Синцов, все еще улыбаясь, прожигал армейцев опытным взглядом, натренированным в родной силовой структуре.

«Внешность. Да, один смуглый, говорит с акцентом туркмена или узбека, даже подмигивает по-местному. Но что не так? Зубы? Какие-то они неестественно белоснежные… Еще ни разу в жизни я не встречал обыкновенного солдата, рядового, у которого бы зубы были в порядке, целыми и не привычно гниловатыми и желтыми. Да к черту зубы!

Оружие! Твой «ППШ-41», ненаглядный мой, вряд ли вообще твое личное стрелковое оружие. Солдаты Среднеазиатского военного округа не вооружены пистолетами-пулеметами Шпагина, как, впрочем, и Судаева, что у твоего командира. Винтовки Мосина, да и только! Тем более, у связистов, о которых я впервые слышу в этом регионе. Я год прошу «ППШ» себе, офицеру НКВД, чтобы бдеть за округой в двести квадратных километров, — не дают. А ты, рядовой войск связи, принесся сюда с новеньким блестящим «ППШ». Ни сидора за спиной, ни подсумка с запасными дисками и гранатами, зато вдруг офицерский револьвер системы «наган» за поясом. Прокол? Конечно, ошибочка вышла, рядовой Тараканбеков! Типа налегке примчался из райцентра. Ага. Пять раз.

С тобой все ясно, солдатик! Никакой ты не красноармеец, а диверсант переодетый. Значит, и твой холеный командир тоже. Та-ак…

Офицер-связист, явно не с поезда соскочивший только что по прибытии в Среднюю Азию, белый лицом, с рыжинкой в волосах наподобие арийцев и скандинавов, не загорелый, даже еще не красный от солнца. Говорит сухо, сжато, боясь сболтнуть лишнего или проявить настоящий акцент. Может быть, из-за недостаточного знания русского языка.

Форма хоть и армейская, новая, но такую здесь не носят ни вояки, ни мы, силовики. Сапоги не офицерские, не яловые или хромовые, а солдатские кирзачи, от которых служба обеспечения тылом отказалась в жарких азиатских регионах, сменив обувь всех солдат на ботинки. «ППС-43» на вооружении только лишь у разведчиков на фронте да офицеров действующей армии, но никак не у связиста в глубоком тылу. Тоже свежевыбритый, когда вы хоть успели оба намарафетиться? Да и какой, к чертям собачьим, капитан мог оказаться здесь так быстро, вперед единственного во всей округе капитана Делягина?! Лажа? Конечно, лажа!

А ведь постреливают через бархан в сторону фрицев! Или видимость создают? Ну, скрепки в ваших военных билетах я смотреть не буду, форму шляпок на подошве сапог тоже сверять не намерен — прошли те времена начала войны, когда по таким глупым промашкам мы, чекисты НКВД, выявляли немецких шпионов и диверсантов. А вот вопрос наводящий я задам. Так сказать, в лоб и по лбу. Простой и никчемный, но окончательно определяющий вашу идентификацию. Заодно рассею ваше напряжение, а то вона уже, подобрались, как кобра перед броском…»

На этот мысленный анализ у Николая ушло не больше двадцати секунд. Ощерившись еще шире, он дружелюбно произнес:

— Спасибо, братцы, что так быстро среагировали, махом прибыли сюда! Слава богу, что старшина Чумаков успел вам сообщить о десанте фрицев, добрался-таки чертяка. Думал, не успеет он до райцентра. Он с вами?

Азиат, сидевший чуть позади офицера, мельком взглянул на его бритый затылок, с трудом, как показалось Синцову, проглотил ком в горле и опять расплылся в дежурной улыбке:

— Конечно, товарищ лейтенант! Чумаков добрался до нас, сообщил о противнике. Сейчас он в ауле, с остальными ждет в засаде. Сколько вас здесь? Кто там, за солончаком? Мы слышали выстрелы.

Рядовой этим подписал себе смертный приговор. Никакого старшины Чумакова здесь, в САВО, в помине не было. В райцентр с запиской о десанте немцев они с мирабом отправили Гугуш. Лейтенант на миг ощутил слабость в коленях и руках, чувство страха и всеобъемлющего волнения охватило его. Перед ним сидели фашисты, готовые прикончить чекиста и продолжить свое черное дело.

С этой мыслью правая рука Синцова медленно поползла к кобуре с «ТТ», левая продолжала сжимать «МП-40», на который неотрывно смотрел до крови закусивший губу капитан.

— Рядовой… Э-э…

— Ахметов, — ляпнул солдат, теребивший ремень автомата.

— Рядовой Ахметов, почему у вас в присутствии меня, старшего по званию, не говоря уже о вашем командире, непотребный внешний вид? Сейчас же застегните воротник, поправьте поясной ремень. Где ваша каска?

— Я… Это… Слушаюсь. Так точно!

Рядовой убрал руки с автомата, начал приводить в порядок обмундирование, отвлекшись от насущного. Лжекапитан снова вытянул шею, завертел головой, вслушиваясь в отдаленные голоса чем-то раздраженных гитлеровцев. Там что-то происходило, какая-то суматоха. Офицер пытался понять что, но и не мог отвлечься от опасного гэбэшника, которого через минуту уже нужно было пеленать. Обязательно и срочно.

Но этот шустрый офицер опередил диверсантов.

— Хенде хох! Живо упал, гад, — Николай вскинул выдернутый из кобуры «ТТ», пытаясь удержать равновесие на текучем песчаном склоне.

Лжекапитан дернулся, рука стала рвать ремень автомата, но выстрел опрокинул его. Тотчас смуглый рядовой сделал кувырок вниз по склону бархана, уходя с линии огня, но вслед ему одна за другой полетели пули. Затвор в крайнем заднем положении говорил об опустошенном магазине, Синцов бросился на азиата врукопашную. В наскоке замахнулся разряженным оружием, словно дубиной, одновременно вскидывая кулак в боксерском ударе. Это и сбило нормальный порыв атаки. Без концентрации в одном приеме, распаляясь на два.

Диверсант, раненный вскользь в бедро, оказался сноровистым малым — ловко ушел от рубящего удара противника, мгновенно зачерпнул и бросил в его лицо горсть песка, а сам, потеряв оружие, выхватил нож и контратаковал.

Потеряв фору и ослепнув от сыпи в глаза, лейтенант отпрянул и повалился. Его спасло то, что азиат запнулся о тело умирающего напарника и, падая, наткнулся на сапог Николая. Подошва больно пришлась по зубам диверсанта, из его рта раздался треск, разбитая губа брызнула кровью. Лезвие ножа опустившейся руки смачно вошло в песок ровно между ногами Синцова, чуть не задев пах. Лейтенант извернулся, все еще пытаясь проморгаться, и двинул кулаком в ухо фашиста. И тут же набросился на него всем телом, перехватывая руку с клинком.

Завязалась рукопашная, больше похожая на узбекскую борьбу кураш, которую офицер не раз наблюдал на праздниках в райцентре. Он наподобие местного батыра схватил азиата за ремень и с быстрым упором ноги в его живот сделал бросок через себя. Диверсант плюхнулся на мягкий песок, но скорчился и завопил, приземлившись раненым бедром. Синцов вскочил и грубо саданул азиата ногой в печень. Тот с глухим стоном завалился и, округляя от невыносимой боли глаза, скорчился на дне ложбины.

Только сейчас лейтенант перестал материться, упав на четвереньки и выискивая глазами оружие, присыпанное песком. Он что-то бубнил про смерть фашистским оккупантам, про стойкость русского духа, тряс рукой с разбитыми в кровь фалангами, сдувая с них въевшийся песок. Проверил мертвого лжекапитана, подобрал его автомат, освободил от острых предметов азиата и скрутил ему сзади руки ремнем, снятым с него же. Вопли с той стороны бархана и отсутствие стрельбы вернули Николая к бдительности. «Наверное, крадутся сюда!» — подумал Синцов, торопливо возвращаясь к гребню холма и буксуя на его склоне. Силы действительно покинули офицера, руки дрожали, будто полдня таскали мешки с углем. Он никак не мог взвести затвор «МП-40», попавший в него песок оказался причиной поломки оружия. Николай подхватил трофейный «ППШ», горделиво усмехнулся, испытывая какую-то детскую радость от долгожданного трофея. Выровняв сбитое от схватки дыхание, он осторожно выглянул из-за бархана.

Возня и суматоха немцев оказались неслучайными — два фашиста, обходивших Синцова слева, зашли за вехи с черными тряпицами, колыхающимися на ветру, и попали в природную ловушку. Один успел выбраться самостоятельно, проклиная пустыню и русских, суматошно крестясь, а вот другого десантника зыбучие пески затянули уже по плечи. Боец орал, призывая товарищей к помощи, и безуспешно пытался карабкаться, тем самым лишь ускоряя свою кончину. К нему сунулся было один из диверсантов, но меткой очередью Синцов снял его.

Вновь со стороны взбудораженного термитника раздались выстрелы, и лейтенант спрятался. «Нехай зыбь делает свое, мне в помощь! А вот этими уродами нужно срочно заняться, иначе, подгоняемые мурашами, они все сейчас попрут на меня».

После взрыва гранаты, брошенной Николаем в укрытие немцев, из недр термитника наружу полезли возбужденные громкими звуками насекомые — хозяева этого места. Тысячи термитов, и рабочих, и солдат, ринулись из щелей и дыр в холме, атакуя непрошеных гостей.

Дикая свистопляска, начавшаяся среди обезумевших диверсантов, доносила до слуха чекиста немецкую ругань и проклятия, крики ужаса и стоны. Вот один из солдат, облепленный сотнями желтых точек, показался из-за плотного конусообразного жилища насекомых, дергаясь и сдирая с себя одежду. Синцов прицелился и очередью покончил с мучениями фашиста, тут же спрятался за гребень бархана, рывком сменил позицию и выглянул уже в паре метров от прежнего места. Фигуры немцев мелькали между глиняными изваяниями термитника, лейтенант пытался взять их на мушку, но не успевал. Диверсанта, попавшего в зыбь, пески полностью засосали, его дикий ор, чередующийся с эхом криков и беспорядочной пальбы товарищей, замолк навсегда.

Скольких удалось выбить из прибывшего десанта, Николаю теперь уже сложно было подсчитать. Азарт схватки и утекающее сквозь песок время, как говаривал мудрый мираб, не позволяли расслабиться и оценить успехи. Сколько-то положил и сам Агинбек, судя по его недавним выстрелам. А опытный охотник почти никогда не промахивался.

«Где же ты, старик? Жив ли? Мне тебя очень не хватает, дружище!»

Николай, щурясь от ветерка-пескоструя и солнечных бликов, отражавшихся от бархана, высматривал позиции врага, разъяренного потревоженными термитами и его, лейтенанта Синцова, огнем.

Николай закинул за спину «ППС-43», сунул в карманы галифе по рожку от автомата, потянул за ремень «ППШ-41», одновременно продумывая план дальнейших действий и искоса поглядывая на притихшего азиата. И тут со стороны термитника прилетела граната. Плюхнулась в песок в двух метрах от растерявшегося лейтенанта.

Синцов опешил, интуитивно закрыл лицо руками и отвернулся от смерти. Упасть он не успел.

Взрыв. Яркая, даже сквозь ладони, зажимавшие глаза, вспышка, грохот, резкий удар в бок.

И гудящая темнота.