Худой мир лучше доброй ссоры, Пословица старинна говорит; И каждый день нам тож примерами твердит, Как можно не вплетаться в споры; А если и дойдет нечаянно до них, Не допуская вдаль, прервать с начала их, И лучше до суда, хотя ни с чем, мириться, Как дело выиграть и вовсе просудиться Иль, споря о гроше, всем домом разориться. На двор чужой свинья к соседу забрела, А со двора потом и в сад его зашла И там бед пропасть накутила: Гряду изрыла. Встревожился весь дом, И в доме беганье, содом: «Собак, собак сюда!» – домашние кричали. Из изб все люди побежали И свинью ну травить, Швырять в нее, гонять и бить. Со всех сторон на свинью напустили, Поленьями ее, метлами, кочергой, Тот шапкою швырком, другой ее ногой (Обычай на Руси такой). Тут лай собак, и визг свиной, И крик людей, и стук побой Такую кашу заварили, Что б и хозяин сам бежал с двора долой; И люди травлю тем решили, Что свинью наконец убили (Охотники те люди были). Соседы в тяжбу меж собой; Непримиримая между соседов злоба; Огнем друг на друга соседы дышат оба: Тот просит на того за сад изрытый свой, Другой, что свинью затравили; И первый говорил: «Я жив быть не хочу, чтоб ты не заплатил, Что у меня ты сад изрыл». Другой же говорил: «Я жив быть не хочу, чтоб ты не заплатил, Что свинью у меня мою ты затравил». Хоть виноваты оба были, Но кстати ль, чтоб они друг другу уступили? Нет, мысль их не туда; Во что б ни стало им, хотят искать суда. И подлинно, суда искали, Пока все животы судьям перетаскали. Не стало ни кола у истцев, ни двора. Тогда судьи им говорили: «Мы дело ваше уж решили: Для пользы вашей и добра Мириться вам пора».

Тот, кто дела свои вперед все отлагает, Тому строителю себя уподобляет, Который захотел строение начать, Стал для него припасы собирать, И собирает их по всякий день немало. Построить долго ли? Лишь было бы начало. Проходит день за днем, за годом год идет, А все строенья нет, Все до другого дня строитель отлагает. Вдруг смерть пришла; строитель умирает, Припасы лишь одни, не зданье оставляет.

Лев учредил совет какой-то, неизвестно, И, посадя в совет сочленами слонов, Большую часть прибавил к ним ослов. Хотя слонам сидеть с ослами и невместно, Но лев не мог того числа слонов набрать, Какому прямо надлежало В совете этом заседать. Ну, что ж? пускай числа всего бы недостало, Ведь это б не мешало Дела производить. Нет, как же? а устав ужли переступить? Хоть будь глупцы судьи, лишь счетом бы их стало. А сверх того, как лев совет сей учреждал, Он вот как полагал И льстился: Ужли и впрям, что ум слонов На ум не наведет ослов? Однако, как совет открылся, Дела совсем другим порядком потекли: Ослы слонов с ума свели.

Все лето стрекоза в то только и жила, Что пела; А как зима пришла, Так хлеба ничего в запасе не имела. И просит муравья: «Помилуй, муравей, Не дай пропасть мне в крайности моей: Нет хлеба ни зерна, и как мне быть, не знаю. Не можешь ли меня хоть чем-нибудь ссудить, Чтоб уж хоть кое-как до лета мне дожить? А лето как придет, я, право, обещаю Тебе все вдвое заплатить». – «Да как же целое ты лето Ничем не запаслась?» – ей муравей на это. – «Так, виновата в том; да что уж, не взыщи Я запастися все хотела, Да лето целое пропела». – «Пропела? Хорошо! поди ж теперь свищи». Но это только в поученье Ей муравей сказал, А сам на прокормленье Из жалости ей хлеба дал.

Отец один слыхал, Что за море детей учиться посылают И что вообще того, кто за морем бывал, От небывалого отменно почитают, Затем что с знанием таких людей считают; И, смотря на других, он сына тож послать Учиться за море решился. Он от людей любил не отставать, Затем что был богат. Сын сколько-то учился, Да сколько ни был глуп, глупее возвратился. Попался к школьным он вралям, Неистолкуемым дающим толк вещам; И словом, малого век дураком пустили. Бывало, глупости он попросту болтал, Теперь ученостью он толковать их стал. Бывало, лишь глупцы его не понимали, А ныне разуметь и умные не стали; Дом, город и весь свет враньем его скучал. В метафизическом беснуясь размышленье О заданном одном старинном предложенье: «Сыскать начало всех начал», Когда за облака он думой возносился, Дорогой шедши, вдруг он в яме очутился. Отец, встревоженный, который с ним случился, Скорее бросился веревку принести, Домашнюю свою премудрость извести; А думный между тем детина, В той яме сидя, размышлял, Какая быть могла падения причина? «Что оступился я, – ученый заключал, — Причиною землетрясенье; А в яму скорое произвело стремленье С землей и с ямою семи планет сношенье». Отец с веревкой прибежал. «Вот, – говорит, – тебе веревка, ухватись. Я потащу тебя; да крепко же держись. Не оборвись!..» – «Нет, погоди тащить; скажи мне наперед: Веревка вещь какая?» Отец, вопрос его дурацкий оставляя, «Веревка вещь, – сказал, – такая, Чтоб ею вытащить, кто в яму попадет». – «На это б выдумать орудие другое, А это слишком уж простое». – «Да время надобно, – отец ему на то. — А это, благо, уж готово». – «А время что?» – «А время вещь такая, Которую с глупцом я не хочу терять. Сиди, – сказал отец, – пока приду опять». Что, если бы вралей и остальных собрать И в яму к этому в товарищи сослать?.. Да яма надобна большая!