Хвалу Всевышнему Владыке Потшися, дух мой воссылать; Я буду петь в гремящем лике О Нем, пока могу дыхать. Никто не уповай во веки На тщетну власть князей земных: Их те ж родили человеки, И нет спасения от них. Когда с душею разлучатся И тленна плоть их в прах падет, Высоки мысли разрушатся И гордость их и власть минет. Блажен тот, кто себя вручает Всевышнему во всех делах И токмо в помощь призывает Живущего на небесах, Несчетно многими звездами Наполнившего высоту И непостижными делами Земли и моря широту, Творящего на сильных нищу Поистине в обидах суд, Дающего голодным пищу, Когда к нему возопиют. Господь оковы разрешает И умудряет Он слепцов, Господь упадших возвышает И любит праведных рабов. Господь пришельцев сохраняет И вдов приемлет и сирот. Он грешных дерзкий путь скончает, В Сионе будет в род и род.

О ты, что в горести напрасно На Бога ропщешь, человек, Внимай, коль в ревности ужасно, Он к Иову из тучи рек! Сквозь дождь, сквозь вихрь, сквозь град блистая И гласом громы прерывая, Словами небо колебал И так его на распрю звал: «Сбери свои все силы ныне, Мужайся, стой и дай ответ. Где был ты, как Я в стройном чине Прекрасный сей устроил свет, Когда Я твердь земли поставил И сонм небесных сил прославил, Величество и власть Мою? Яви премудрость ты свою! Где был ты, как передо Мною Бесчисленны тьмы новых звезд, Моей возжженных вдруг рукою, В обширности безмерных мест Мое Величество вешали, Когда от солнца воссияли Повсюду новые лучи, Когда взошла луна в ночи? Кто море удержал брегами И бездне положил предел, И ей свирепыми волнами Стремиться дале не велел? Покрытую пучину мглою Не Я ли сильною рукою Открыл и разогнал туман И с суши сдвигнул Океан? Возмог ли ты хотя однажды Велеть ранее утру быть, И нивы в день томящей жажды Дождем прохладным напоить, Пловцу способный ветр направить, Чтоб в пристани его поставить, И тяготу земли тряхнуть, Дабы безбожных с ней сопхнуть? Стремнинами путей ты разных Прошел ли моря глубину? И счел ли чуд многообразных Стада, ходящие по дну? Отверзлись ли перед тобою Всегдашнею покрыты мглою Со страхом смертные врата? Ты спер ли адовы уста? Стесняя вихрем облак мрачный, Ты солнце можешь ли закрыть, И воздух сгустить прозрачный, И молнию в дожде родить, И вдруг быстротекущим блеском И гор сердца трясущим треском Концы вселенной колебать, И смертным гнев свой возвещать? Твоей ли хитростью взлетает Орел, на высоту паря, По ветру крила простирает И смотрит в реки и моря? От облак видит он высоких В водах и в пропастях глубоких, Что в пищу Я ему послал. Толь быстро око ты ли дал? Воззри в леса на Бегемота, Что Мною сотворен с тобой; Колючий терн его охота Безвредно попирать ногой. Как верви, сплетены в нем жилы. Отведай ты своей с ним силы! В нем ребра как литая медь; Кто может рог его сотреть? Ты можешь ли Левиафана На уде вытянуть на брег? В самой средине Океана Он быстрый простирает бег; Светящимися чешуями Покрыт, как медными щитами, Копье, и меч, и молот твой Считает за тростник гнилой. Как жернов, сердце он имеет, И зубы – страшный ряд серпов: Кто руку в них вложить посмеет? Всегда к сраженью он готов; На острых камнях возлегает И твердость оных презирает: Для крепости великих сил Считает их за мягкий ил. Когда ко брани устремится, То море, как котел, кипит; Как печь, гортань его дымится, В пучине след его горит; Сверкают очи раздраженны, Как угль, в горниле раскаленный. Всех сильных он страшит, гоня. Кто может стать против Меня? Обширного громаду света Когда устроить Я хотел, Просил ли твоего совета Для множества толиких дел? Как персть Я взял в начале века, Дабы создати человека, Зачем тогда ты не сказал, Чтоб вид иной тебе Я дал?» Сие, о смертный, рассуждая, Представь Зиждителеву власть, Святую волю почитая, Имей свою в терпеньи часть. Он все на пользу нашу строит, Казнит кого или покоит. В надежде тяготу сноси И без роптания проси.

Уже прекрасное светило Простерло блеск свой по земли И Божии дела открыло. Мой дух, с веселием внемли, Чудяся ясным толь лучам, Представь, каков Зиждитель сам! Когда бы смертным толь высоко Возможно было возлететь, Чтоб к солнцу бренно наше око Могло, приближившись, воззреть, Тогда б со всех открылся стран Горящий вечно Океан. Там огненны валы стремятся И не находят берегов, Там вихри пламенны крутятся, Борющись множество веков; Там камни, как вода, кипят, Горящи там дожди шумят. Сия ужасная громада — Как искра пред Тобой одна, О коль пресветлая лампада Тобою, Боже, возжжена Для наших повседневных дел, Что Ты творить нам повелел! От мрачной ночи свободились Поля, бугры, моря и лес И взору нашему открылись, Исполненны твоих чудес. Там всякая взывает плоть: Велик Зиждитель наш, Господь! Светило дневное блистает Лишь только на поверхность тел, Но взор Твой в бездну проницает, Не зная никаких предел. От светлости Твоих очей Лиется радость твари всей. Творец! Покрытому мне тмою Простри премудрости лучи И что угодно пред Тобою Всегда творити научи И, на Твою взирая тварь, Хвалить Тебя, бессмертный Царь.

Лице свое скрывает день, Поля покрыла мрачна ночь; Взошла на горы черна тень, Лучи от нас склонились прочь. Открылась бездна звезд полна; Звездам числа нет, бездне дна. Песчинка как в морских волнах, Как мала искра в вечном льде, Как в сильном вихре тонкий прах, В свирепом как перо огне, Так я, в сей бездне углублен, Теряюсь, мысльми утомлен! Уста премудрых нам гласят: «Там разных множество светов, Несчетны солнца там горят, Народы там и круг веков; Для общей славы Божества Там равна сила естества». Но где ж, натура, твой закон? С полночных стран встает заря! Не солнце ль ставит там свой трон? Не льдисты ль мещут огнь моря? Се хладный пламень нас покрыл! Се в ночь на землю день вступил! О вы, которых быстрый зрак Пронзает в книгу вечных прав, Которым малый вещи знак Являет естества устав, Вам путь известен всех планет; Скажите, что нас так мятет? Что зыблет ясный ночью луч? Что тонкий пламень в твердь разит? Как молния без грозных туч Стремится от земли в зенит? Как может быть, чтоб мерзлый пар Среди зимы рождал пожар? Там спорит жирна мгла с водой; Иль солнечны лучи блестят, Склонясь сквозь воздух к нам густой; Иль тучных гор верхи горят; Иль в море дуть престал зефир, И гладки волны бьют в эфир. Сомнений полон ваш ответ О том, что окрест ближних мест. Скажите ж, коль пространен свет? И что малейших дале звезд? Несведом тварей вам конец? Скажите ж, коль велик Творец?

Восторг внезапный ум пленил, Ведет на верх горы высокой, Где ветр в лесах шуметь забыл; В долине тишина глубокой. Внимая нечто, ключ молчит, Который завсегда журчит И с шумом вниз с холмов стремится. Лавровы вьются там венцы, Там слух спешит во все концы; Далече дым в полях курится. Не Пинд ли под ногами зрю? Я слышу чистых сестр музыку! Пермесским жаром я горю, Теку поспешно к оных лику. Врачебной дали мне воды: Испей и все забудь труды; Умой росой Кастальской очи, Чрез степь и горы взор простри И дух свой к тем странам впери, Где всходит день по темной ночи. Корабль как ярых волн среди, Которые хотят покрыти, Бежит, срывая с них верхи, Претит с пути себя склонити; Седая пена вкруг шумит, В пучине след его горит, — К российской силе так стремятся, Кругом объехав, тьмы татар; Скрывает небо конский пар! Что ж в том? стремглав без душ валятся. Крепит отечества любовь Сынов российских дух и руку; Желает всяк пролить всю кровь, От грозного бодрится звуку. Как сильный лев стада волков, Что кажут острых яд зубов, Очей горящих гонит страхом? От реву лес и брег дрожит, И хвост песок и пыль мутит, Разит извившись сильным махом. Не медь ли в чреве Этны ржет И, с серою кипя, клокочет? Не ад ли тяжки узы рвет И челюсти разинуть хочет? То род отверженной рабы, В горах огнем наполнив рвы, Металл и пламень в дол бросает, Где в труд избранный наш народ Среди врагов, среди болот Чрез быстрый ток на огнь дерзает. За холмы, где паляща хлябь Дым, пепел, пламень, смерть рыгает, За Тигр, Стамбул, своих заграбь, Что камни с берегов сдирает; Но чтоб орлов сдержать полет, Таких препон на свете нет. Им воды, лес, бугры, стремнины, Глухие степи – равен путь. Где только ветры могут дуть, Доступят там полки орлины. Пускай земля, как Понт, трясет, Пускай везде громады стонут, Премрачный дым покроет свет, В крови Молдавски горы тонут; Но вам не может то вредить, О россы, вас сам рок покрыть Желает для счастливой Анны. Уже ваш к ней усердный жар Быстро проходит сквозь татар, И путь отворен вам пространный. Скрывает луч свой в волны день, Оставив бой ночным пожарам; Мурза упал на долгу тень; Взят купно свет и дух татарам. Из лыв густых выходит волк На бледный труп в турецкий полк. Иной, в последни видя зорю: «Закрой, – кричит, – багряный вид И купно с ним Магметов стыд, Спустись поспешно с солнцем к морю». Что так теснит боязнь мой дух? Хладнеют жилы, сердце ноет! Что бьет за странный шум в мой слух? Пустыня, лес и воздух воет! В пещеру скрыл свирепство зверь; Небесная отверзлась дверь; Над войском облак вдруг развился; Блеснул горящим вдруг лицем, Умытым кровию мечем Гоня врагов, Герой открылся. Не сей ли при Донских струях Рассыпал вредны россам стены? И персы в жаждущих степях Не сим ли пали пораженны? Он так к своим взирал врагам, Как к готским приплывал брегам, Так сильну возносил десницу; Так быстрый конь его скакал, Когда он те поля топтал, Где зрим всходящу к нам денницу. Кругом его из облаков Гремящие перуны блещут, И, чувствуя приход Петров, Дубравы и поля трепещут. Кто с ним толь грозно зрит на юг, Одеян страшным громом вкруг? Никак, Смиритель стран Казанских? Каспийски воды, сей при вас Селима гордого потряс, Наполнил степь голов поганских. Герою молвил тут Герой: «Не тщетно я с тобой трудился, Не тщетен подвиг мой и твой, Чтоб россов целый свет страшился. Чрез нас предел наш стал широк На север, запад и восток. На юге Анна торжествует, Покрыв своих победой сей». Свилася мгла, Герои в ней; Не зрит их око, слух не чует. Крутит река татарску кровь, Что протекала между ними; Не смея в бой пуститься вновь, Местами враг бежит пустыми, Забыв и меч, и стан, и стыд, И представляет страшный вид В крови другов своих лежащих. Уже, тряхнувшись, легкий лист Страшит его, как ярый свист Быстро сквозь воздух ядр летящих. Шумит с ручьями бор и дол: «Победа, росская победа!» Но враг, что от меча ушел, Боится собственного следа. Тогда увидев бег своих, Луна стыдилась сраму их И в мрак лице зардевшись скрыла. Летает слава в тьме ночной, Звучит во всех землях трубой, Коль росская ужасна сила. Вливаясь в Понт, Дунай ревет И россов плеску отвещает; Ярясь, волнами турка льет, Что стыд свой за него скрывает. Он рыщет, как пронзенный зверь, И чает, что уже теперь В последний раз заносит ногу. И что земля его носить Не хочет, что не мог покрыть. Смущает мрак и страх дорогу. Где ныне похвальба твоя? Где дерзость? где в бою упорство? Где злость на северны края? Стамбул, где наших войск презорство? Ты, лишь своим велел ступить, Нас тотчас чаял победить; Янычар твой свирепо злился, Как тигр на росский полк скакал. Но что? внезапно мертв упал, В крови своей пронзен залился. Целуйте ногу ту в слезах, Что вас, агаряне, попрала, Целуйте руку, что вам страх Мечем кровавым показала. Великой Анны грозный взор Отраду дать просящим скор; По страшной туче воссияет, К себе повинность вашу зря, К своим любовию горя, Вам казнь и милость обещает. Златой уже денницы перст Завесу света вскрыл с звездами; От встока скачет по сту верст, Пуская искры конь ноздрями. Лицем сияет Феб на том. Он пламенным потряс верхом, Преславно дело зря, дивится: «Я мало таковых видал Побед, коль долго я блистал, Коль долго круг веков катится». Как в клуб змия себя крутит, Шипит, под камень жало кроет, Орел когда шумя летит И там парит, где ветр не воет; Превыше молний, бурь, снегов Зверей он видит, рыб, гадов; Пред росской так дрожит Орлицей, Стесняет внутрь Хотин своих. Но что? в стенах ли может сих Пред сильной устоять царицей? Кто скоро толь тебя, Калчак, Учит российской вдаться власти, Ключи вручить в подданства знак И большей избежать напасти? Правдивый Аннин гнев велит, Что падших перед ней щадит. Ее взошли и там оливы, Где Вислы ток, где славный Рен, Мечем противник где смирен, Извергли дух сердца кичливы. О как красуются места, Что иго лютое сбросили И что на турках тягота, Которую от них носили; И варварские руки те, Что их держали в тесноте, В полон уже несут оковы; Что ноги узами звучат, Которы для отгнанья стад Чужи поля топтать готовы. Не вся твоя тут, Порта, казнь, Не так тебя смирять достойно, Но большу нанести боязнь, Что жить нам не дала спокойно. Еще высоких мыслей страсть Претит тебе пред Анной пасть? Где можешь ты от ней укрыться? Дамаск, Каир, Алепп сгорит, Обставят росским флотом Крит; Евфрат в твоей крови смутится. Чинит премену что во всем? Что очи блеском проницает? Чистейшим с неба что лучем И дневну ясность превышает? Героев слышу весел клик! Одеян в славу Аннин лик Над звездны вечность взносит круги, И правда, взяв перо злато, В нетленной книге пишет то, Велики коль ея заслуги. Витийство, Пиндар, уст твоих Тяжчае б Фивы обвинили, Затем что о победах сих Они б громчае возгласили, Как прежде о красе Афин. Россия как прекрасный крин Цветет под Анниной державой. В Китайских чтут ее стенах, И свет во всех своих концах Исполнен храбрых россов славой. Россия, коль счастлива ты Под сильным Анниным покровом! Какие видишь красоты При сем торжествованьи новом! Военных не страшися бед: Бежит оттуда бранный вред, Народ где Анну прославляет. Пусть злобна зависть яд свой льет, Пусть свой язык ярясь грызет; То наша радость презирает. Козацких поль заднестрский тать Разбит, прогнан, как прах развеян, Не смеет больше уж топтать, С пшеницей где покой насеян. Безбедно едет в путь купец, И видит край волнам пловец, Нигде не знал, плывя, препятства. Красуется велик и мал; Жить хочет век, кто в гроб желал: Влекут к тому торжеств изрядства. Пастух стада гоняет в луг И лесом без боязни ходит; Пришед, овец пасет где друг, С ним песню новую заводит. Солдатску храбрость хвалит в ней, И жизни часть блажит своей, И вечно тишины желает Местам, где толь спокойно спит; И ту, что от врагов хранит, Простым усердьем прославляет. Любовь России, страх врагов, Страны полночной Героиня, Седми пространных морь брегов Надежда, радость и богиня, Велика Анна, ты доброт Сияешь светом и щедрот: Прости, что раб твой к громкой славе, Звучит что крепость сил твоих, Придать дерзнул некрасный стих В подданства знак твоей державе.

Царей и царств земных отрада, Возлюбленная тишина, Блаженство сел, градов ограда, Коль ты полезна и красна! Вокруг тебя цветы пестреют И класы на полях желтеют; Сокровищ полны корабли Дерзают в море за тобою; Ты сыплешь щедрою рукою Свое богатство по земли. Великое светило миру, Блистая с вечной высоты На бисер, злато и порфиру, На все земные красоты, Во все страны свой взор возводит, Но краше в свете не находит Елисаветы и тебя. Ты кроме той всего превыше; Душа ея зефира тише, И зрак прекраснее рая. Когда на трон она вступила, Как Вышний подал ей венец, Тебя в Россию возвратила, Войне поставила конец, Тебя прияв облобызала: «Мне полно тех побед, – сказала, — Для коих крови льется ток. Я россов счастьем услаждаюсь, Я их спокойством не меняюсь На целый запад и восток». Божественным устам приличен, Монархиня, сей кроткий глас. О коль достойно возвеличен Сей день и тот блаженный час, Когда от радостной премены Петровы возвышали стены До звезд плескание и клик! Когда ты крест несла рукою И на престол взвела с собою Доброт твоих прекрасный лик! Чтоб слову с оными сравняться, Достаток силы нашей мал; Но мы не можем удержаться От пения твоих похвал. Твои щедроты ободряют Наш дух и к бегу устремляют, Как в понт пловца способный ветр Чрез яры волны порывает, Он брег с весельем оставляет; Летит корма меж водных недр. Молчите, пламенные звуки, И колебать престаньте свет: Здесь в мире расширять науки Изволила Елисавет. Вы, наглы вихри, не дерзайте Реветь, но кротко разглашайте Прекрасны наши времена. В безмолвии внимай, вселенна: Се хощет лира восхищенна Гласить велики имена. Ужасный чудными делами Зиждитель мира искони Своими положил судьбами Себя прославить в наши дни; Послал в Россию Человека, Каков неслыхан был от века. Сквозь все препятства он вознес Главу, победами венчанну, Россию, грубостью попранну, С собой возвысил до небес. В полях кровавых Марс страшился, Свой меч в Петровых зря руках, И с трепетом Нептун чудился, Взирая на российский флаг. В стенах внезапно укрепленна И зданиями окруженна, Сомненная Нева рекла: «Или я ныне позабылась И с оного пути склонилась, Которым прежде я текла?» Тогда божественны науки Чрез горы, реки и моря В Россию простирали руки, К сему Монарху говоря: «Мы с крайним тщанием готовы Подать в российском роде новы Чистейшего ума плоды». Монарх к себе их призывает; Уже Россия ожидает Полезны видеть их труды. Но ах, жестокая судьбина! Бессмертия достойный муж, Блаженства нашего причина, К несносной скорби наших душ Завистливым отторжен роком, Нас в плаче погрузил глубоком! Внушив рыданий наших слух, Верхи Парнасски восставали, И музы воплем провождали В небесну дверь пресветлый дух. В толикой праведной печали Сомненный их смущался путь, И токмо шествуя желали На гроб и на дела взглянуть. Но кроткая Екатерина, Отрада по Петре едина, Приемлет щедрой их рукой. Ах если б жизнь ея продлилась, Давно б Секвана постыдилась С своим искусством пред Невой! Какая светлость окружает В толикой горести Парнас? О коль согласно там бряцает Приятных струн сладчайший глас! Все холмы покрывают лики; В долинах раздаются клики: «Великая Петрова Дщерь Щедроты отчи превышает, Довольство муз усугубляет И к счастью отверзает дверь». Великой похвалы достоин, Когда число своих побед Сравнить сраженьям может воин И в поле весь свой век живет; Но ратники, ему подвластны, Всегда хвалы его причастны, И шум в полках со всех сторон Звучащу славу заглушает, И грому труб ея мешает Плачевный побежденных стон. Сия тебе единой слава, Монархиня, принадлежит, Пространная твоя держава О как тебе благодарит! Воззри на горы превысоки, Воззри в поля Свои широки, Где Волга, Днепр, где Обь течет; Богатство, в оных потаенно, Наукой будет откровенно, Что щедростью твоей цветет. Толикое земель пространство Когда Всевышний поручил Тебе в счастливое подданство. Тогда сокровища открыл, Какими хвалится Индия; Но требует к тому Россия Искусством утвержденных рук. Сие злату очистит жилу; Почувствуют и камни силу Тобой восставленных наук. Хотя всегдашними снегами Покрыта северна страна, Где мерзлыми борей крылами Твои взвевает знамена; Но Бог меж льдистыми горами Велик своими чудесами: Там Лена чистой быстриной, Как Нил, народы напояет И бреги наконец теряет, Сравнившись морю шириной. Коль многи смертным неизвестны Творит натура чудеса, Где густостью животным тесны Стоят глубокие леса, Где в роскоши прохладных теней На пастве скачущих еленей Ловящих крик не разгонял; Охотник где не метил луком; Секирным земледелец стуком Поющих птиц не устрашал. Широкое открыто поле, Где музам путь свой простирать! Твоей великодушной воле Что можем за сие воздать? Мы дар твой до небес прославим И знак щедрот твоих поставим, Где солнца всход и где Амур В зеленых берегах крутится, Желая паки возвратиться В твою державу от Манжур. Се мрачной вечности запону Надежда отверзает нам! Где нет ни правил, ни закону, Премудрость тамо зиждет храм; Невежество пред ней бледнеет. Там влажный флота путь белеет, И море тщится уступить: Колумб российский через воды Спешит в неведомы народы Твои щедроты возвестить. Там тьмою островов посеян, Реке подобен Океан; Небесной синевой одеян, Павлина посрамляет вран. Там тучи разных птиц летают, Что пестротою превышают Одежду нежныя весны; Питаясь в рощах ароматных И плавая в струях приятных, Не знают строгия зимы. И се Минерва ударяет В верхи Рифейски копием; Сребро и злато истекает Во всем наследии твоем. Плутон в расселинах мятется, Что россам в руки предается Драгой его металл из гор, Который там натура скрыла; От блеску дневного светила Он мрачный отвращает взор. О вы, которых ожидает Отечество от недр своих И видеть таковых желает, Каких зовет от стран чужих, О, ваши дни благословенны! Дерзайте ныне ободренны Раченьем вашим показать, Что может собственных Платонов И быстрых разумом Невтонов Российская земля рождать. Науки юношей питают, Отраду старым подают, В счастливой жизни украшают, В несчастный случай берегут; В домашних трудностях утеха И в дальних странствах не помеха. Науки пользуют везде, Среди народов и в пустыне, В градском шуму и наедине, В покое сладки и в труде. Тебе, о милости источник, О ангел мирных наших лет! Всевышний на того помощник, Кто гордостью своей дерзнет, Завидя нашему покою, Против тебя восстать войною; Тебя Зиждитель сохранит Во всех путях беспреткновенну И жизнь твою благословенну С числом щедрот твоих сравнит.

Се образ изваян премудрого Героя, Что, ради подданных лишив себя покоя, Последний принял чин и царствуя служил, Свои законы сам примером утвердил, Рожденны к скипетру простер в работу руки, Монаршу власть скрывал, чтоб нам открыть науки. Когда он строил град, сносил труды в войнах, В землях далеких был и странствовал в морях, Художников сбирал и обучал солдатов, Домашних побеждал и внешних сопостатов; И словом, се есть Петр, отечества отец; Земное божество Россия почитает, И столько олтарей пред зраком сим пылает, Коль много есть ему обязанных сердец.

Богиня красотой, породой ты богиня, Повсюду громкими делами героиня, Ты мать щедротами, ты именем покой: Смущенный бранью мир мирит Господь тобой. Российска тишина пределы превосходит И льет избыток свой в окрестные страны: Воюет воинство твое против войны; Оружие твое Европе мир приводит.

Я знак бессмертия себе воздвигнул Превыше пирамид и крепче меди, Что бурный Аквилон сотреть не может, Ни множество веков, ни едка древность. Не вовсе я умру; но смерть оставит Велику часть мою, как жизнь скончаю. Я буду возрастать повсюду славой, Пока великий Рим владеет светом. Где быстрыми шумит струями Авфид, Где Давнус царствовал в простом народе, Отечество мое молчать не будет, Что мне беззнатной род препятством не был, Чтоб внесть в Италию стихи эольски И первому звенеть Алцейской лирой. Взгордися праведной заслугой, муза, И увенчай главу дельфийским лавром.

Прекрасны летни дни, сияя на исходе, Богатство с красотой обильно сыплют в мир; Надежда радостью кончается в народе; Натура смертным всем открыла общий пир. Созрелые плоды древа отягощают И кажут солнечным румянец свой лучам! И руку жадную пригожством привлекают; Что снят своей рукой, тот слаще плод устам. Сие довольствие и красота всеместна Не токмо жителям обильнейших полей Полезной роскошью является прелестна, Богинь влечет она приятностью своей. Чертоги светлые, блистание металлов Оставив, на поля спешит Елисавет; Ты следуешь за ней, любезный мой Шувалов, Туда, где ей Цейлон и в севере цветет, Где хитрость мастерства, преодолев природу, Осенним дням дает весны прекрасной вид И принуждает вверх скакать высоко воду, Хотя ей тягость вниз и жидкость течь велит. Толь многи радости, толь разные утехи Не могут от тебя Парнасских гор закрыть. Тебе приятны коль российских муз успехи, То можно из твоей любви к ним заключить. Ты будучи в местах, где нежность обитает, Как взглянешь на поля, как взглянешь на плоды, Воспомяни, что мой покоя дух не знает, Воспомяни мое раченье и труды. Меж стен и при огне лишь только обращаюсь; Отрада вся, когда о лете я пишу; О лете я пишу, а им не наслаждаюсь И радости в одном мечтании ищу. Однако лето мне с весною возвратится, Я оных красотой и в зиму наслаждусь, Когда мой дух твоим приятством ободрится, Которое взнести я на Парнас потщусь.

Мне петь было о Трое, О Кадме мне бы петь, Да гусли мне в покое Любовь велят звенеть. Я гусли со струнами Вчера переменил И славными делами Алкида возносил; Да гусли поневоле Любовь мне петь велят, О вас, герои, боле, Прощайте, не хотят.

Мне петь было о нежной, Анакреон, любви; Я чувствовал жар прежней В согревшейся крови, Я бегать стал перстами По тоненьким струнам И сладкими словами Последовать стопам. Мне струны поневоле Звучат геройский шум. Не возмущайте боле, Любовны мысли, ум; Хоть нежности сердечной В любви я не лишен, Героев славой вечной Я больше восхищен.

Когда бы нам возможно Жизнь было продолжить, То стал бы я не ложно Сокровища копить, Чтоб смерть в мою годину, Взяв деньги, отошла И, за откуп кончину Отсрочив, жить дала; Когда же я то знаю, Что жить положен срок, На что крушусь, вздыхаю, Что мзды скопить не мог; Не лучше ль без терзанья С приятельми гулять И нежны воздыханья К любезной посылать.

Анакреон, ты верно Великой философ, Ты делом равномерно Своих держался слов. Ты жил по тем законам, Которые писал, Смеялся забобонам, Ты петь любил, плясал; Хоть в вечность ты глубоку Не чаял больше быть, Но славой после року Ты мог до нас дожить; Возьмите прочь Сенеку, Он правила сложил Не в силу человеку, И кто по оным жил?

Мне девушки сказали: «Ты дожил старых лет», И зеркало мне дали: «Смотри, ты лыс и сед». Я не тужу ни мало, Еще ль мой волос цел. Иль темя гладко стало, И весь я побелел; Лишь в том могу божиться, Что должен старичок Тем больше веселиться, Чем ближе видит рок.

От зеркала сюда взгляни, Анакреон, И слушай, что ворчит, нахмурившись, Катон: «Какую вижу я седую обезьяну? Не злость ли адская, такой оставя шум, От ревности на смех склонить мой хочет ум? Однако я за Рим, за вольность твердо стану, Мечтаниями я такими не смущусь И сим от Кесаря кинжалом свобожусь». Анакреон, ты был роскошен, весел, сладок, Катон старался ввесть в республику порядок; Ты век в забавах жил и взял свое с собой, Его угрюмством в Рим не возвращен покой; Ты жизнь употреблял как временну утеху, Он жизнь пренебрегал к республики успеху; Зерном твой отнял дух приятной виноград, Ножем он сам, себе был смертный супостат; Беззлобно роскошь в том была тебе причина, Упрямка славная была ему судьбина; Несходства чудны вдруг и сходства понял я, Умнее кто из вас, другой будь в том судья.

Мастер в живопистве первой, Первой в Родской стороне, Мастер, научен Минервой, Напиши любезну мне. Напиши ей кудри черны, Без искусных рук уборны, С благовонием духов, Буде способ есть таков. Дай из роз в лице ей крови И как снег представь белу, Проведи дугами брови По высокому челу, Не сведи одну с другою. Не расставь их меж собою, Сделай хитростью своей, Как у девушки моей; Цвет в очах ея небесной, Как Минервин, покажи И Венерин взор прелестной С тихим пламенем вложи, Чтоб уста без слов вещали И приятством привлекали И чтоб их безгласна речь Показалась медом течь; Всех приятностей затеи В подбородок умести И кругом прекрасной шеи Дай лилеям расцвести, В коих нежности дыхают, В коих прелести играют И по множеству отрад Водят усумненной взгляд; Надевай же платье ало И не тщись всю грудь закрыть, Чтоб, ее увидев мало, И о прочем рассудить. Коль изображенье мочно. Вижу здесь тебя заочно, Вижу здесь тебя, мой свет; Молви ж, дорогой портрет.

Ты счастлив сею красотою И мастером, Анакреон, Но счастливей ты собою Чрез приятной лиры звон; Тебе я ныне подражаю И живописца избираю. Дабы потщился написать Мою возлюбленную Мать. О мастер в живопистве первой, Ты первой в нашей стороне, Достоин быть рожден Минервой, Изобрази Россию мне, Изобрази ей возраст зрелой И вид в довольствии веселой, Отрады ясность по челу И вознесенную главу; Потщись представить члены здравы, Как должны у богини быть, По плечам волосы кудрявы Признаком бодрости завить, Огонь вложи в небесны очи Горящих звезд в средине ночи, И брови выведи дугой, Что кажет после туч покой; Возвысь сосцы, млеком обильны, И чтоб созревша красота Являла мышцы, руки сильны, И полны живости уста В беседе важность обещали И так бы слух наш ободряли, Как чистой голос лебедей, Коль можно хитростью твоей; Одень, одень ее в порфиру, Дай скипетр, возложи венец, Как должно ей законы миру И распрям предписать конец; О коль изображенье сходно, Красно, любезно, благородно, Великая промолви Мать, И повели войнам престать.

Случились вместе два Астронома в пиру И спорили весьма между собой в жару. Один твердил: «Земля, вертясь, круг Солнца ходит»; Другой, что Солнце все с собой планеты водит. Один Коперник был, другой слыл Птолемей. Тут повар спор решил усмешкою своей. Хозяин спрашивал: «Ты звезд теченье знаешь? Скажи, как ты о сем сомненье рассуждаешь?» Он дал такой ответ: «Что в том Коперник прав, Я правду докажу, на Солнце не бывав. Кто видел простака из поваров такова, Который бы вертел очаг кругом жаркова?»

Кузнечик дорогой, коль много ты блажен, Коль больше пред людьми ты счастьем одарен! Препровождаешь жизнь меж мягкою травою И наслаждаешься медвяною росою. Хотя у многих ты в глазах презренна тварь, Но в самой истине ты перед нами царь: Ты ангел во плоти иль, лучше, ты бесплотен! Ты скачешь и поешь, свободен, беззаботен; Что видишь, все твое; везде в своем дому; Не просишь ни о чем, не должен никому.