Кто хочет, собирай богатства И сердце златом услаждай; Я в злате мало зрю приятства, Корысть другого повреждай. Куплю ли славу я тобою? Спокойно ли я стану жить, Хотя назначено судьбою С тобой и без тебя тужить? Не делает мне злато друга, Не даст ни чести, ни ума; Оно земного язва круга, В нем скрыта смерть и злость сама. Имущий злато ввек робеет, Боится ближних и всего; Но тот, кто злата не имеет, Еще несчастнее того. Во злате ищем мы спокойства; Имев его, страдаем ввек; Коль чудного на свете свойства, Коль странных мыслей человек!

Что тебя на свете краше, Что дороже в жизни есть? Ты венец, ты счастье наше, О неоцененна честь! Ты утеху приключаешь Утесненным от врагов; Ты и нищего венчаешь, Ты прямая дщерь богов. Пусть богатый возгордится, Дом обильный видя свой; Если с бедным не делится, Он и враг и недруг твой. Пусть вельможа прославляет Важные свои дела: Память злую оставляет, Коль ему ты не мила. И народом, и царями Ты должна повелевать, И тебя пред алтарями Нам не стыдно воспевать. Не тебя весь свет взирает, Красоты твои любя; За тебя тот жизнь теряет, Кто душевно чтит тебя. Каждый хочет украшаться Сладким именем твоим, И тобою утешаться Непрестанно мы хотим. Алтарей тебе не ставят, О возлюбленная честь! Но тебя и тамо славят, Где не знают, что ты есть.

Я некогда в зеленом поле Под тению древес лежал И мира суетность по воле Во смутных мыслях вображал; О жизни я помыслил тленной И что мы значим во вселенной. Представил всю огромность света, Миров представил в мыслях тьмы, Мне точкой здешняя планета, Мне прахом показались мы; Что мне в уме ни вображалось, Мгновенно все уничтожалось. Как капля в океане вечном, Как бренный лист в густых лесах, Такою в мире бесконечном Являлась мне земля в очах; В кругах непостижима века Терял совсем я человека. Когда сей шар, где мы родимся, Пылинкой зрится в мире сем, Так чем же мы на нем гордимся, Не будучи почти ничем? О чем себя мы беспокоим, Когда мы ничего не стоим? Колико сам себя ни славит И как ни пышен человек, Когда он то себе представит, Что миг один его весь век, Что в мире сем его не видно, — Ему гордиться будет стыдно. На что же все мы сотворенны, Когда не значим ничего? Такие тайны сокровенны От рассужденья моего; Но то я знаю, что Содетель Велит любити добродетель.

В средине цветника Фонтанна кверху била И громко о своих достоинствах трубила, А близ ее текла Река по камышкам, прозрачнее стекла. Фонтанна гордая, шумя под облаками, Сказала так Реке: «Куда придвинулась ты, лужица, боками? Не лучше ли б ползла, бедняжка, вдалеке И поле дикое в своем теченьи мыла? Пожалуй-ка, построй себе подале дом, Ты видишь, какова моя велика сила: Я там всходя реву, где молния и гром; А ты, в моем соседстве, О подлости своей не мыслишь, ни о бедстве». Такою гордостью Река огорчена, Фонтанне говорит: «Я ввек не уповала, Чтобы, в железные трубы заключена, Бедняжкой ты меня и подлой называла. Причина храбрости твоей и высоты, Что вся по самые уста в неволе ты; А я, последуя в течении природе, Не знаю пышности, но я теку в свободе». На подлинник я сей пример оборочу: Представя тихие с шумящими водами, Сравнять хочу граждан с большими господами, И ясно докажу… однако не хочу.

Наспавшися в норе, Хомяк окончил сон, А только полгода изволил выспать он. «Не стыдно ль засыпаться, — Увидев Хомяка, вещает Человек, — И, сокращая век, В норе своей валяться?» Хомяк ответствовал насмешке таковой: «О бедный Человек! Живот скучнее твой. Я лучше проводить хочу во сне полвека, Чем, следуя тебе, Полвека проводить в безделках и гульбе И в свете представлять скота, не человека».

Оставь и не лишай меня, о муза! лиры, Не принуждай меня писать еще сатиры. Не столько быстр мой дух, не столько остр мой слог, Чтоб я пороки гнать иль им смеяться мог. Привыкнув воспевать хвалы делам преславным, Боюсь сатириком стать низким и несправным. Слог портится стихов от частых перемен; К тому ж я не Депро, не Плавт, не Диоген: Противу первого я слабым признаваюсь, С вторым не сходен дух, быть третьим опасаюсь. И так уж думают, что я, как Тимон, дик, Что для веселостей не покидаю книг. А сверх всего, хотя б за сатиры я взялся, Чему ты хочешь, чтоб в сатире я смеялся? Изображением страстей она жива, Одушевляется чрез острые слова; Взводить мне на людей пороки – их обижу. Я слабости ни в ком ни маленькой не вижу. Здесь защищают все достоинства свои: Что кривды нет в судах, божатся в том судьи. Что будто грабят всех – так, может быть, то ложно. Не лицемерствуют они, живут набожно. Отцы своих детей умеют воспитать, И люди взрослые не знают, что мотать. Законники у нас ни в чем не лицемерны; Как Еве был Адам, женам мужья так верны. Надень ты рубищи, о муза! и суму, Проси ты помощи нищетству своему; Увидишь, что богач дверь к щедрости отворит И наградить тебя полушкой не поспорит. Не щедрый ли то дух – взяв тысячный мешок, Полушкою ссудить? ведь это не песок. Размечешься совсем, когда не жить потуже, А нищий богача, ты знаешь, сколько хуже. Так вздумаешь теперь, что много здесь скупых, — Никак! и с фонарем ты в день не найдешь их; То скупость ли, скажи, чтоб денежки беречь, Не глупость скупо жить, давнишняя то речь. Что кто-нибудь живет воздержно, ест несладко — Так пищу сладкую ему, знать, кушать гадко; Хотя он редьку ест, но ест, как ананас, Ничем он через то не обижает нас; Что видим у него на платье дыр немало — Знать, думает, что так ходить к нему пристало; Ты скажешь, если он так любит быть одет, На что ж он с росту рост бессовестно берет? Изрядный то вопрос! Он должников тем учит; Когда их не сосать, так что ж он с них получит? Не философ ли он, что так умно живет? В заплате нам долгов он исправляет свет. Все добрым нахожу, о чем ни начинаю, — Чему ж смеяться мне? я истинно не знаю. Ты хочешь, чтоб бранил отважных я людей, Но где ж бы взяли мы без них богатырей? Герой из драчуна быть может и буяна И может превзойти впоследок Тамерлана. На что осмеивать великий столько дух? Когда б не смелым быть, бояться б должно мух. Картежники тебе, как кажется, не нравны, Не все ли чрез войну мы быть родимся славны? Не надобно ли нам и для себя пожить? Когда не картами, так чем дух веселить? «Стихами», – скажешь ты, – какое наставленье! «Чтоб, благородное оставя упражненье, Я стал читать стихи!» – картежник говорит. Но что ж ты думаешь, он это худо мнит? Поверь, чтоб, слыша то, я ввек не рассердился. Конем родился конь, осел ослом родился, И тяжко бы ослу богатыря возить, А лошади в ярме пристало ль бы ходить? Всяк в оном и удал, кто дух к чему имеет, И каждый в том хитер, о чем кто разумеет. Не слушает твоей картежник чепухи, Масть к масти прибирать – и это ведь стихи; И игры, как стихи, различного суть роду, И льзя из них сложить элегию иль оду; Сорвавши карта банк прославит игреца, А, тысячный теряв рест, трогает сердца. Итак, мы некое имеем с ними свойство; За что ж нам приходить чрез ссоры в беспокойство? Оставим их в игре, они оставят нас; Не страшен нашему картежничий Парнас; Итак, не нахожу в них, кроме постоянства. Что ж, муза! ты еще терпеть не можешь пьянства. Весьма бы хорошо исправить в этом свет, Чтоб пьянство истребить, да средства в оном нет. Притом подвержены тому вы, музы, сами; Поите вы творцов Кастальскими струями, И что восторгом звал ликующий Парнас, Так то-то самое есть пьянство здесь у нас. Чему же мне велишь, о муза! ты смеяться? Коль пьянству? Так за вас мне прежде всех приняться; Не лучше ли велишь молчанье мне блюсти? У нас пороков нет, ищи в других; прости!

Ты, время! быстрыми крылами По всей подсолнечной паришь; Пуская стрелы за стрелами, Все рушишь, портишь и разишь. Непроницаема завеса Тебя от наших кроет глаз; Ты движешь вечности колеса — И в вечность с ними движешь нас. Часы крылатые вращаешь — В них жизненный песок падет — И жизнь мгновенно прекращаешь, Песчинка чья на дно падет. Противу время обороны, Ни силы, ни защиты нет: Слагает лавры и короны, Венцы и брачны узы рвет. К чему серпом своим коснется, Где время только пробежит — Все гибнет, ржавеет и рвется, Покрыто мхом седым лежит. Ни юных лет не уважает, Веселостей, ни красоты: На что ни взглянет – пожинает, Как сельные коса цветы. Коль многи зданиев громады Изглажены его рукой! Колики веси, царства, грады Исчезли под его пятой! Не может мужество геройско Противу время устоять, — Твердыни гор, ни храбро войско Его теченья препинать. Представить в мыслях не умею Следов, ты коими текло; Лишь время вобразить успею — Оно сокрылося, прошло. О ты, который блеском мира И суетами ослеплен! Представь, что злато и порфира Есть жертва времени и тлен. А ты, кого злосчастий бремя Терзает, давит и теснит! Не плачь: промчит печали время, С богатым нищего сравнит. Но стой, о время! на минуту И гласу лирному внемли: Ты сеешь плач и горесть люту, Текуще по лицу земли, — Твоя безмерна скоротечность За нас тебе отмстить спешит: Тебя, тебя поглотит вечность, Движения и крыл лишит.

Где прошедшее девалось? Все, как сон, как сон, прошло; Только в памяти осталось Прежнее добро и зло. Будущего ожидаем; Что сулит оно, не знаем; Будущее настает — Где ж оно? Его уж нет! Все, что в жизни нам ласкает, Что сердца ни веселит, Все, как молния, мелькает, Будто на крылах летит; Ах! летит невозвратимо, Как река, проходит мимо, И реке возврата нет — К вечности она течет. Я не тот, кто дней во цвете На земле существовал, И не тот, кто жизни в лете Время числить забывал; Зимнему подобно хладу, Старость наших дней отраду И веселости мертвит; Уж не тот мой нрав, ни вид. Те, которы восхищали Взор мой, женски красоты Жизни вечером увяли, Будто утренни цветы; Те, со мною что родились, Возрастали, веселились, — Как трава, тех век пожат, И в земле они лежат. В юности моей чинами Мысли я мои прельщал, Но, покрытый сединами, Суетность чинов познал. Во цветущи дни приятство Обещало мне богатство: Вижу в зрелые лета, Что на свете все тщета! Все тщета в подлунном мире, Исключенья смертным нет; В лаврах, в рубище, в порфире — Всем оставить должно свет Жизнь, как ветерок, провеет, Все разрушится, истлеет; Что ни видим, бренно то, А прошедшее – ничто! Солнце то же надо мною, Та же светит мне луна; Те ж цветы растут весною, Но скучает мне весна. Что меня ни утешало, Время, время все умчало; Жизни сей кратка стезя, И продлить ее нельзя. Что такое есть – родиться? Что есть наше житие? Шаг ступить – и возвратиться В прежнее небытие. Нет! когда мы век скончаем, В жизни будущей встречаем Наши прежние дела В книге и добра, и зла.