На следующее утро все жители острова снова собрались вместе, на этот раз, чтобы проводить Евангелию в последний путь. Крошечное здание греческой православной церкви не имело ни стульев, ни кондиционера, но туда набилось столько народу, и Дафне было приятно стоять в тесноте и ужасающей духоте в окружении друзей и членов семьи, которые искренне любили Yia-yia. Сегодня она воспринимала эту общность с пришедшими как честь для себя.
Она стояла в первом ряду вместе со Стивеном, держа за руку Эви, и смотрела, как отец Николаос машет кадилом над открытым гробом, наполняя старую церковь привычным запахом ладана. Из кадила вырывались клубы белого дыма. Отец Николаос в черном облачении читал положенную при погребении молитву с такой страстью и напором, что, казалось, он не просто произносит слова, а проживает их, чувствует всей душой. «Eonia oi mnoi oi-mnee mnee. Вечная память! Вечная память! Вечная память!»
Дафна разомкнула губы, чтобы присоединиться к хору голосов, и почувствовала, что сейчас расплачется, настолько точно слова молитвы передавали ее состояние. Она чувствовала слабость во всем теле, ее ноги дрожали, но голос звучал ровно и громко. Дафна огляделась по сторонам: всю церковь заполнили женщины в черных платьях и мужчины в мешковато сидящих на них, побитых молью костюмах. И все они пели, плакали и клялись вечно помнить Евангелию. Дафна посмотрела на Стивена. Он стоически держался в этом море слез: с сухими глазами и собранный, внешне и внутренне. Воздух в церкви был напитан горем и запахом ладана, но это не трогало Стивена. Взглянув на жениха, Дафна поняла, что она, как и он, тоже ничего не чувствует. Заглянув глубже в глаза мужчины, с которым собиралась вступить в брак, прожить всю свою жизнь и вырастить Эви, она снова не испытала к нему никаких чувств и осознала, что хоронит сейчас не только бабушку.
Последний покой Евангелия обрела на разросшемся прицерковном кладбище. По традиции каждый, кто пришел попрощаться с ней, подходил к краю могилы, в которую уже опустили гроб, и бросал вниз цветок, таким образом говоря «прощай». Последним воспоминанием Дафны о бабушке будет ее деревянный гроб, усыпанный красными гвоздиками от тех, кто любил ее всем сердцем.
Служба закончилась, люди начали расходиться. Многие пошли в гостиницу на поминальный обед, но Дафна еще задержалась у открытой могилы.
– Возьми с собой Эви, – попросила она сестру и кивком указала в сторону выхода. – Встретимся в гостинице.
Оставшись одна, она проводила взглядом сестру. Ее дочка в одиночестве стояла у ворот кладбища и смотрела на море на горизонте – маленькая хрупкая девочка. Утром, погруженная в свои мысли, она вела себя очень тихо и даже не остановилась, чтобы погладить котенка, который бежал за ними по тропинке всю дорогу от дома до церкви. Попи подошла к Эви и, присев и взяв ее ручки в свои ладони, прошептала что-то ей на ухо и чмокнула в кончик носа. Впервые за день, Эви ей улыбнулась, и тогда Попи обняла ее и крепко прижала к себе. Эви обхватила ее за шею и положила голову ей на плечо, скрестив загорелые ноги вокруг обширной тетиной талии. Так они и пошли по тропинке – обнявшись и прижавшись друг к другу.
У могилы осталась лишь Дафна с красной гвоздикой в руке. Она посмотрела на гроб. Последние мгновения с бабушкой, но они не прощались. Дафна знала, что это не конец. Она шевельнула рукой, чтобы бросить цветок, и уже готова была разжать пальцы, но внезапно остановилась.
Не выпуская цветка, она вышла за ворота и тут же увидела то, что решила найти. Упав на колени, она сдвинула в сторону сухие листья оливы. Под ними открылась простая каменная плита. Убрав все листья, Дафна в последний раз прочитала молитву и положила цветок на могилу Рэйчел.