Одна из главных проблем, с которой столкнулся Эдуард III после своего восшествия на престол, исходила от напряженных отношений с Шотландией. Роберт Брюс сдержал свое обещание не вторгаться в английские земли во время военной кампании Изабеллы и Мортимера, но после свержения с престола Эдуарда II перестал считать себя связанным данным ранее обещанием, и отряды неугомонных шотландцев то и дело совершали набеги на английские пограничные территории. Придя к мысли, что сумеет укрепить свой престиж короткой победоносной войной, Эдуард вместе с Изабеллой и Мортимером стал собирать армию в Йорке, но ее формированию мешали постоянные распри между английскими лучниками и фламандскими солдатами из Эно. Подогревавшиеся эндемической неприязнью англичан к иностранцам, распри вылились в открытое вооруженное столкновение, в ходе которого лучники стреляли в любого, кто был похож на иностранца. Когда порядок в Йорке был восстановлен, оказалось, что в результате несуразного столкновения полегло около трехсот человек, главным образом выходцев из Эно.

Возможно, это было предзнаменованием неудачи, но его не приняли во внимание, и начавшая военную кампанию против непокорных шотландцев английская армия медленно продвигалась по негостеприимной земле под частыми утомительными дождями, пытаясь обнаружить противника, не стремившегося сражаться в открытом бою. Кампания закончилась отступлением изнуренной английской армии. Говорят, что пришедший в ярость Эдуард III даже плакал от крушения своих планов.

А вот для Изабеллы и Мортимера стало во всех отношениях очевидно, что шотландцев бесповоротно не победить. Даже успешные войны с северными соседями, которые вел Эдуард I, к окончательной победе не приводили. Оправившись от тягостных поражений, шотландцы возобновляли борьбу, и их новые набеги на английские земли и следовавшие за ними карательные экспедиции англичан болезненно опустошали казну английского короля и другие государственные ресурсы.

Вероятно, исходя из этих соображений, Эдуард III в мае 1328 года пришел к заключению с шотландцами Нортгемптонского договора, который признавал независимость Шотландии, а Роберта Брюса – ее королем, и, соответственно, аннулировал сюзеренитет Англии над Шотландией (провозглашенный английскими королями после норманнского завоевания Англии). По этому договору, англичане также соглашались вернуть шотландцам их национальные ценности, в том числе Черный крест (щепу, которая, как считали шотландцы, являлась частью креста Распятия), Рагманский свиток (пергамент с записью о подчинении шотландцев королю Эдуарду, скрепленный печатями наиболее могущественных шотландских дворян) и Скунский камень. Кроме того, Эдуард III дал согласие на брак Иоанны, семилетней дочери Изабеллы, с Давидом, четырехлетним сыном Роберта Брюса. Взамен Роберт Брюс согласился выплатить компенсацию в размере 20000 фунтов (1650000 фунтов по нынешнему курсу в пересчете на серебро) за ущерб, который понесли англичане в результате шотландских набегов на английскую территорию. Роберт Брюс также обязался поддерживать Англию в борьбе с любыми врагами, за исключением Франции. Других врагов в те времена у Англии не было, поэтому это обещание ни к чему не обязывало.

Заключив договор с шотландцами, Эдуард III, хотя и был молод, принял стратегически правильное решение. Раз шотландцев нельзя подчинить, надо предоставить им то, что они хотят получить за установление мира с Англией, и объединить две короны путем матримониального соглашения. К тому же теперь при очередном конфликте с французами он мог не страшиться войны на два фронта. Однако договор этот вызвал недовольство баронов, терявших в Шотландии собственность. «Лишенные наследства», как они себя называли, считали позорным подписанный с шотландцами договор, а Эдуарду приписывали государственную измену. Недовольство договором с шотландцами проявили и простолюдины. Так, в Лондоне толпа воспрепятствовала аббату Вестминстера передать Скунский камень шотландцам.

Встретив такое отношение к договору, Эдуард стал утверждать, что соглашение, достигнутое с шотландцами, – дело рук его матери Изабеллы, с которой он был вынужден согласиться, и в доказательство своего осуждения договора отказался присутствовать на церемонии вступления в брак Давида и Иоанны. В то же самое время популярность Изабеллы у англичан стала идти на убыль, и вместе с этим пошатнулась и репутация Мортимера.

В 1328 году скончался Карл IV, последний французский король из династии Капетингов, правившей более трехсот лет. Все три сына Филиппа IV (Людовик, Филипп и Карл), по очереди побывавшие на престоле, не оставили после себя наследника, но у Филиппа IV была дочь Изабелла, и она после кончины отца послала своих эмиссаров в Париж, чтобы заявить о правах на престол. Это и стало первопричиной Столетней войны.

Когда Карл IV был при смерти, его супруга вот-вот должна была родить ребенка, и король объявил, что если родится мальчик, то он и будет ему наследовать, а если девочка, то сменить его на престоле должен тридцатипятилетний Филипп Валуа, граф Анжу и Мена, сын Карла Валуа, приходившегося братом Филиппу IV. Спустя два месяца, в мае 1328 года, когда ребенок еще не родился, Филипп Валуа созвал ассамблею из тщательно подобранных делегатов, чтобы решить, кому занять французский престол. Притязания Филиппа основывались на том, что он был внуком одного французского короля и кузеном трех других французских монархов. В то же время мать Эдуарда III Изабелла была дочерью короля (Филиппа IV) и сестрой тех же трех монархов, которым Филипп Валуа приходился кузеном. Таким образом, если бы преемственность на трон решалась ближайшим родством к усопшему королю, то права Изабеллы на французский престол были бы предпочтительнее. Однако еще ни разу во Франции не правила женщина. Согласно так называемому «салическому закону» (сборнику права, принятому в шестом столетии Меровингами, династией франков), женщина на французский престол взойти не могла. (Правда, на ассамблее к этому закону не обращались – на него стали ссылаться гораздо позже, в другое время.) Но представители Изабеллы, епископы Орлетон и Нортборо, заявили на ассамблее, что нет легального основания для ее исключения из числа претендентов на трон. Они напомнили, что в Венгрии и Богемии правили королевы из боковой ветви династии Капетингов. Затем представители Изабеллы добавили, что если существует правомерное основание, запрещающее войти на французский трон женщине, то эта причина не может иметь отношения к ее сыну, ближайшему родственнику-мужчине Филиппа IV.

Однако доводы Орлетона и Нортборо не увенчались успехом. Французская знать не хотела видеть на троне ни Изабеллу, ни ее пятнадцатилетнего сына. Мало того что Эдуард был англичанином, он был еще слишком молод и мог попасть под влияние матери и ее фаворита Роджера Мортимера, подозрительной личности. Филипп Валуа, с другой стороны, находился в расцвете сил и принадлежал к одной из наиболее знатных французских семей. Поэтому представители Изабеллы не нашли поддержки на ассамблее и королем Франции был провозглашен Филипп Валуа, вошедший в историю как Филипп VI. Кроме того, Филипп решением ассамблеи стал бургомистром Брюгге взамен смещенного, имевшего неосторожность призывать своих земляков поддержать Эдуарда и в назидание другим повешенного.

Изабелла никогда не отказывалась ни от собственных, ни от притязаний своего сына на французский престол, но во время проведения ассамблеи у нее не было реальной возможности повлиять на решение. Вторжение в Англию и смещение законного короля, в чем Изабелле помогал ее фаворит Роджер Мортимер, не пользовавшийся любовью у населения и обосновавшийся при дворе английского короля, и, наконец, непопулярность заключенного с шотландцами договора привели постепенно к умалению ее доброго имени. Регентский совет королевства, проводивший свои решения от имени Эдуарда, обходился без Изабеллы и Мортимера. Как королева-мать Изабелла еще, конечно, имела право высказывать свои пожелания регентскому совету, а вот Мортимер никак не мог влиять на его действия и оставался в тени, стараясь добиваться нужных ему решений от короля с помощью Изабеллы.

Когда Филипп VI потребовал от английского короля заплатить феодальную подать за землепользование в Аквитании и Понтье, пригрозив, что в противном случае он вторгнется в Аквитанию, Изабелла поначалу решила, что Эдуарду следует отказаться, но после того как Филипп стал присваивать доходы от торговли вином, Эдуард в 1329 году приехал во Францию и в Амьенском соборе заплатил феодальную подать французскому королю. Этот акт, казалось, должен был воспрепятствовать дальнейшим притязаниям английских монархов на французский престол, но позже английская сторона заявила, что Эдуард не приносил клятвы верности французскому королю и заплатил феодальную подать по принуждению, в связи с force majeure. Однако в 1329 году ни Изабелла, ни Эдуард настаивать на своих притязаниях на французский престол возможности не имели.

Правление Изабеллы и Мортимера, которое англичане поначалу встретили с одобрением как пришедшее на смену деспотичному правлению Эдуарда II, постепенно стало вызывать недовольство у населения, ибо оно принимало ту же форму стяжательства и насилия, которой придерживался прежний король вместе с ненавистными всем Диспенсерами. Изабелла оказывала влияние на нового короля, а на нее оказывал влияние Мортимер. Доходы Изабеллы значительно увеличились за счет землевладений королевы Филиппы, которыми управляла ее свекровь. Расширил свои владения и Мортимер за счет пограничных земель между Англией и Уэльсом.

Изабелла была умной и прозорливой женщиной и хорошо понимала, что главное недовольство баронов при правлении ее мужа вызывал произвол фаворитов, ненасытных Диспенсеров, и ей бы следовало унять амбиции своего фаворита Роджера Мортимера, но сделать она этого не могла – видимо, сильно зависела от его благосклонности. Даже когда Мортимер спровоцировал Эдмунда, графа Кента, ввязаться в обреченный на неудачу заговор, имевший целью освободить находившегося в заключении Эдуарда II, а затем приказал казнить заговорщика, Изабелла не смогла пресечь действия своего фаворита. И когда пошел слух, что Изабелла беременна, Эдуард III решил, что пора отрешиться от влияния матери, выполнявшей указания Мортимера.

15 июня 1330 года в Вудстоке, где в то время находился двор короля, королева Филиппа родила сына, известного в истории под именем Черный Принц. Летом того же года король и его придворные переехали в Ноттингем, и Мортимер выпустил предписание о созыве государственного совета, пригрозив наказанием приглашенным на этот совет баронам, если они не явятся. Можно только догадываться о том, какую цель преследовал Мортимер, но он, безусловно, знал, что не пользуется расположением у дворян, и, конечно, учитывал, что в скором времени совершеннолетие короля (у которого к тому же появился наследник) и потому Изабелла (а вместе с нею и он сам) может лишиться власти, если только не сумеет (даже путем угроз) заставить совет продлить ее властные полномочия.

Замок Ноттингем, возведенный Вильгельмом I, был огромным вместительным зданием, но Мортимер уведомил баронов, приехавших на совет, что в замке поселятся лишь король, Изабелла, он сам и охранники, а баронам предложил поселиться в городе, чем до крайности их обидел. Должно быть, Мортимер за стенами мощного укрепления чувствовал себя безмятежно, к тому же и Изабелла побеспокоилась об их безопасности: она сменила замки на воротах и двери в главную башню замка (где разместился король) и каждую ночь, проверив бдительность караула и убедившись, что двери заперты, забирала ключи с собой. Но это не помогло. Ночью 19 октября 1330 года сторонники короля во главе с комендантом замка, заранее поставившим своих людей в караул, проникли по подземному ходу в главную башню замка, где их встретил король, который указал, где находятся комнаты Изабеллы и Мортимера. В то время Мортимер разговаривал с канцлером, епископом Линкольна. Сторонники короля ворвались в его комнату и в завязавшейся драке убили двух телохранителей Мортимера, а его самого вместе с епископом препроводили в подземный ход.

Говорят, Изабелла, обращаясь по-французски к своему сыну, кричала, чтобы тот пощадил Мортимера. Но это странно – ведь она была в другой комнате и не могла видеть, что захватом ее любовника руководил Эдуард. На следующий день арестовали сторонников Мортимера, а король собрал парламент в Вестминстере и объявил, что впредь сам будет управлять государством, советуясь с наиболее уважаемыми людьми.

В ноябре 1330 года парламент, собравшись в Лондоне, приговорил Мортимера и двух его ближайших сторонников к смертной казни. 29 ноября Мортимера доставили в Тайберн на привязанной к лошади волокуше и предали казни через повешение. В сочельник та же участь постигла двух его сподвижников. Все трое были избавлены от более мучительной смерти, и всех троих разрешили похоронить по католическому обряду. Эдуард приложил все усилия для того, чтобы Мортимера судили без упоминания имени Изабеллы. Так и вышло, и Изабеллу, отстранив от государственных дел, отправили в замок Райзинг, определив ей хорошее содержание. После расправы над Мортимером были предприняты некоторые попытки найти людей, причастных к убийствам Эдуарда II и графа Кента, но все подозреваемые бежали из Англии, за исключением хозяина замка Беркли, где Эдуарду II пришел конец. Владельца замка судили, но оправдали. Не в пример своему отцу, Эдуард III был снисходительным человеком, и в установленном порядке многие сторонники Мортимера были помилованы, им возвратили их земли и титулы.

Эдуарду III предстояло устранить беззакония, имевшие место при Эдуарде II и во время правления Изабеллы и Мортимера. Многих должностных лиц сместили с их постов, но через короткое время тех, кто был пригоден к административной работе, восстановили в должности. Земельные наделы, пожалованные некоторым дворянам от имени Эдуарда III (а на самом деле преподнесенные в дар Изабеллой и Мортимером), были изъяты. Кроме того, Эдуард ужесточил законы, запрещавшие поединки, неофициальные рыцарские турниры и ношение оружия на парламентских сессиях. Однако там, куда не доходили руки монарха или правительства, обычным делом был бандитизм, а в судебной системе процветало мздоимство. Бытовала практика выставления напоказ частей расчлененных тел казненных за выступление против верховной власти, дававшая ясно понять, чем чреват неправильный выбор партии в политическом калейдоскопе событий. Бароны содержали частные армии и распоряжались ими по своему усмотрению, порой примыкая к тому военному деятелю, чья звезда восходила на политическом небосклоне.

Не имеет значения, зачем Эдуард III стремился развязать войну с Францией: возможно, полагал, что она принесет английской короне и стране в целом значительные доходы, а может, и вправду считал, что имеет по праву наследования веские основания для того, чтобы занять еще и французский престол. В любом случае представляется очевидным, что уже в относительно скором времени после удаления Изабеллы он решил начать войну с Францией. Но для этого следовало обезопасить тыл, предотвратив набеги шотландцев на английскую территорию.

Эдуарду понадобилось четыре кампании, чтобы утихомирить шотландцев, и каждый раз ему приходилось выставлять их агрессорами, иначе, если бы агрессором сочли английскую сторону, ему бы пришлось вернуть шотландцам двадцать тысяч фунтов, полученных по Нортгемптонскому договору и потраченных Изабеллой на свои нужды. Вначале Эдуард действовал с помощью «лишенных наследства» баронов, оказавшихся без своих землевладений в Шотландии по Нортгемптонскому договору. Они под предводительством Эдуарда Балиола, сына низложенного шотландского короля Давида Балиола, собрали армию и высадились в Шотландии. Эдуард III публично осудил эти военные действия, запретил движение армии Балиола по территории Англии и даже конфисковал поместья баронов, принявших участие в экспедиции (через месяц вернув их собственность). В то же самое время Эдуард III согласился заплатить феодальную подать французскому королю за землевладения в Аквитании и Понтье, пообещал заключить с французской королевской фамилией матримониальные соглашения и согласился отправиться вместе с Филиппом VI в Крестовый поход.

В то время Шотландия находилась в раздробленном состоянии, и центральную власть в стране пыталось наладить регентство при шестилетнем короле Давиде Брюсе. В этих условиях армия Балиола легко добилась успеха, и, хотя ему не удалось завоевать всю Шотландию, в сентябре 1332 года он взошел на шотландский престол, пообещав Эдуарду III выплачивать феодальную подать за всю страну. Давид со своим двором спешно бежал во Францию, и стало ясно, что обещание англичан не нападать на Шотландию было всего лишь фарисейством. Тем временем папа римский, стараясь предотвратить войну между двумя крупнейшими державами христианского мира, пообещал французскому королю обложить налогами священнослужителей, чтобы, собрав необходимые деньги, организовать Крестовый поход. Французы и англичане находились в относительном мире между собой (французы провели лишь несколько налетов на Нормандские острова, да еще их небольшой конный отряд высадился в Шотландии).

В 1333 году активизировались шотландцы. Они захватили Берик и стали оттуда совершать рейды на английские земли. Эдуард объявил, что шотландцы нарушили Нортгемптонское соглашение, выступил против них с армией и разбил наголову в сражении при Халидон-Хилле. Для усмирения шотландцев этого не хватило, и в 1334, 1335 и 1336 годах Эдуард провел еще три кампании, завершив свой поход в гористом Хайленде (так далеко в глубь страны не продвигался даже Эдуард I), причем на этот раз английский король умудрился не допустить развязывания шотландцами партизанской войны.

Филипп VI пришел к мысли, что английский король не собирается соблюдать Нортгемптонское соглашение, да и участвовать в Крестовом походе тоже. Эти суждения французского короля были подтверждены Робером Артуа, бежавшим из Франции и нашедшим себе прибежище при дворе Эдуарда III.

Робер Артуа был одним из ближайших друзей и советников Филиппа VI, теперь же он стал его заклятым врагом. Когда герцог Артуа, отец Робера, умер в 1299 году, герцогство перешло не к четырнадцатилетнему Роберу, а к престарелой сестре почившего герцога. Робер с этим, разумеется, не смирился, но ни уговоры, ни тяжбы, ни подкуп должностных лиц, ни шантаж, ни прямые угрозы не помогли. Робер женился на сестре дофина Филиппа, а когда тот взошел на французский престол, стал одним из его советников. Робер пытался убедить Филиппа VI конфисковать герцогство Артуа до рассмотрения его, Робера, притязаний. К несчастью для Робера, в 1339 году его тетка скончалась, и герцогство перешло к герцогине Бургундской, имевшей более высокое положение в обществе по сравнению с теткой Робера благодаря своему супругу, одному из наиболее знатных и могущественных французских дворян. Робер подал в суд, чтобы отстоять свои притязания, но поданные им документы признали фальшивыми. Филипп VI пришел в ярость, решив, что его одурачили, и теперь уже самому Роберу грозил суд. Робер бежал в Нидерланды, откуда сыпал угрозами Филиппу VI: обязался поднять мятеж или погубить колдовством всю семью французского короля. В ответ Филипп конфисковал его земли и приказал найти и схватить. В 1334 году Робер прибыл в Англию и появился при королевском дворе, где его встретили с интересом, но не более. В то время Эдуард III не собирался конфликтовать с Францией, и он повелел Роберу Артуа не оскорблять Филиппа VI.

К 1336 году положение изменилось. Эдуард обеспечил безопасность своих северных территорий и заключил ряд союзов со странами, граничившими с французами, но находившимися в вассальной зависимости не от Филиппа VI, а от Людовика IV, императора Священной Римской империи, отчасти потерявшего святость, но не могущество, после того как его отлучили от Церкви. Надежность этих союзов зависела от географической удаленности союзников англичан от проводившей собственную политику Франции. Германские государства, граничившие с Францией по Маасу, полностью одобряли союзный договор с Англией, а вот Фландрия, географически примыкавшая к Франции, заключила союз с англичанами с меньшим энтузиазмом, да и согласилась с инициативой английского короля лишь по той причине, что опасалась, что в ином случае англичане перестанут поставлять в страну шерсть, основное сырье для местной промышленности.

С 1309 года папы римские держали свою резиденцию в Авиньоне, на юге Франции, куда они переехали, чтобы избавиться от интриг и засилья на папском престоле представителей могущественных итальянских семей. До возвращения папской резиденции в Рим в 1378 году все папы, пребывавшие в Авиньоне, были французами, как и большинство кардиналов, получивших столь высокую должность благодаря родству с папой. Хотя юг Франции по языку и культуре значительно отличался от ее северных территорий (места пребывания короля и правительства), англичане считали, что папа римский находится в зависимости от французского короля, и потому, хотя на словах относились к папству с почтением, на деле любые мирские акции папы воспринимали со скептицизмом.

Папа Иоанн XXII был суеверным и раздражительным человеком, зато твердой рукой приумножал свои сбережения, и когда скончался (декабрь 1334 года), то оставил после себя огромные ценности. Бенедикт XII был склонен к чревоугодию и избыточным возлияниям, но имел острый политический ум. Чтобы установить мир в Европе и направить воинственную энергию французов и англичан в подходящее русло, он положил предпринять Крестовый поход и стал финансировать строительство кораблей для перевозки крестоносцев в Святую землю, которую собирался освободить от ига магометан. Однако в марте 1336 года Бенедикт XII понял, что Эдуард не собирается принимать участие в Крестовом походе, а король Франции в этом случае не оставит свою страну и тоже не отправится в экспедицию. Тогда Бенедикт освободил священнослужителей от налогов и прекратил строительство кораблей. Построенные корабли достались Филиппу и стали курсировать между Марселем и портами на побережье Ла-Манша. Англичане сочли, что такая активность французского флота является прологом к вторжению в Англию, и Эдуард начал принимать ответные меры.

Английские короли с давних пор величают себя «владыками моря», но во времена вступления на престол Эдуарда III англичане не имели ни большого боеспособного флота, ни славных морских традиций. Начиная с 1066 года, до тех пор пока король Иоанн не потерял своих землевладений во Франции, англичане все же контролировали морские коммуникации в прибрежных водах Атлантики. Корабли, курсировавшие между Бордо и английскими портами, держались береговой линии, не углубляясь в Бискайский залив. Постоянного военного флота у Англии не было. Когда возникала угроза вторжения неприятеля, флот собирался и приводился в боевую готовность; когда угроза вторжения исчезала, флот распускался.

В распоряжении Эдуарда III было всего несколько кораблей (да и то с одним штурманом, без команды). В случае военной угрозы с моря обороноспособность страны теоретически зависела от Пяти портов, союза, учрежденного в середине двенадцатого столетия распоряжением короля. Этим портам были предоставлены немалые привилегии, и в частности, право взимания таможенных пошлин. Взамен союз был обязан предоставлять английскому королю 57 кораблей на пятнадцать дней для ведения боевых действий на море. Но союз Пяти портов часто уклонялся от полномерного выполнения своих обязательств, а в число поставлявшихся кораблей нередко включал некоторое количество рыболовных судов. На практике Эдуарду III приходилось рассчитывать не на союз Пяти портов, а на Грейт-Ярмут, откуда и прибывало большинство кораблей, пригодных к войне на море.

Командование английскими кораблями было возложено на двух адмиралов – адмиралов Юга и Севера. Но эти должности занимали или военачальники, имевшие опыт военных действий только на суше, или влиятельные бароны, как правило, вообще не знавшие военного дела. Английский флот состоял в основном из когов – как представляется, преемников ладей викингов. Коги были построенными из дуба широкими, с небольшой осадкой одномачтовыми купеческими судами. Они несли прямой парус и были оснащены кормовым рулем. Коги, в зависимости от тоннажа, делились на две категории: до 10 т и до 120 т, хотя были и трехсоттонные корабли. Оснащенные прямым парусом, коги не могли идти против ветра и характеризовались плохой маневренностью, но могли ходить по бурному морю, благодаря малой осадке подходить близко к берегу и перевозить значительное количество грузов. Большинство кораблей, комплектовавших военно-морской флот англичан, являлись стотонными когами – шестнадцать футов длиной и двадцать шириной. Они оснащались двумя надстройками и «вороньим гнездом» на мачте. Экипаж стотонного кога состоял из двадцати пяти человек, а в боевой состав входили стрелки из лука и пращники, располагавшиеся на возведенных надстройках. Тактика ведения боя была проста: протаранить корабль противника и при случае потопить или взять на абордаж и выбросить за борт команду, как живых, так и мертвых.

24 мая 1337 года Филипп VI объявил о конфискации Аквитании, сославшись на то, что Эдуард не выполняет свои вассальные обязательства и укрывает Робера Артуа. Эти действия французского короля можно считать началом Столетней войны. В ответ Эдуард послал в Нидерланды небольшое передовое соединение, чтобы оно подготовило лагерь для приема английской армии. В ноябре 1337 года из Сандвича в Нидерланды отправилось восемьдесят пять кораблей, взявших на борт двухтысячный экипаж, полторы тысячи солдат и большую партию шерсти, чтобы от ее продажи выручить деньги, необходимые для проведения экспедиции. Командовал флотом Уолтер Мэнни, адмирал Севера, под началом которого находились все порты от Темзы до располагавшегося у шотландской границы Берика. Уолтеру Мэнни предстояло отличиться в сражениях и сделать карьеру.

Выходец из Эно, Уолтер был младшим сыном небогатого дворянина. Он приехал в Англию пажом в свите королевы Филиппы. Оставаясь в штате Филиппы, прислуживал ей за столом, а затем стал ходить за ее борзыми. В 1331 году его возвели в рыцарское достоинство, а в 1332 году он состоял в рядах армии Балиола, вторгнувшейся в Шотландию, и проявил в боях смекалку и доблесть. Затем Уолтер Мэнни участвовал во всех шотландских кампаниях Эдуарда, успешно продвигаясь по службе. В 1337 году он был уже компетентным военачальником, известным не только своим организационным талантом, но и бесстрашием. Но Мэнни были присущи и недостатки: он был корыстолюбив и жесток, как многие в его время.

Прежде чем идти прямо в Дордрехт, порт на Майне юго-восточнее Роттердама, как он вначале намеревался, Мэнни решил поправить свое материальное положение и атаковал город Слейс, но встретил вооруженный отпор. Тогда он захватил остров Кадзанд (недалеко от Зеебрюгге), где взял в плен несколько местных аристократов, чтобы получить за них выкуп. Затем он разграбил город, а сопротивлявшихся жителей запер в церкви и сжег. Хотя проведенная операция принесла ему кое-какой личный доход, с военной точки зрения она была, по существу, бесполезной. Наконец добравшись до Дордрехта и оставив там привезенное войско, Мэнни вернулся в Англию, чтобы собрать необходимое количество кораблей для транспортировки на континент основной королевской армии.

16 июля 1338 года Эдуард III отплыл из Уолтон-он-Наза (порта на эссекском побережье южнее Харвича). Высадившись в Антверпене, английский король проявил невероятную изворотливость, заручился поддержкой феодальных правителей Нидерландов, после чего проследовал в Кобленц, где в сентябре император Священной Римской империи Людовик Баварский – чьи антифранцузские и антипапские настроения были подкреплены существенной мздой со стороны английского короля, – провозгласил Эдуарда сюзереном всех императорских фьефов западнее Рейна. Даже неуклюжий отказ Эдуарда поцеловать ногу щедрого императора не испортил праздничной церемонии.

Начинать военные действия против французского короля в том году было поздно, и, пообещав своим новым союзникам (феодальным правителям Нидерландов) необходимые средства для закупки продовольствия войскам, Эдуард повелел им сосредоточить эти войска неподалеку от Брюсселя в июле 1339 года. На зиму Эдуард со своим двором остановился в Антверпене, поручив священнослужителям отвечать на упреки папы римского, обвинявшего Эдуарда в сотрудничестве с отлученным от Церкви Людовиком и в помощи Роберу Артуа. Папа также напомнил Эдуарду о том, что его предшественники на троне попадали в неприятное положение, доверяя иностранным советникам, – явный намек на пристрастие отца Эдуарда к фавориту Пьеру Гавестону.

В июле войска союзников не прибыли к месту сбора, и только в сентябре 1339 года Эдуард начал кампанию, так и не дождавшись, к своей досаде, всех обещанных войск. Кампания выдалась изнурительной и дорогостоящей. Эдуард маневрировал в Пикардии вокруг Камбре, Сен-Кантена и Бьеронфосса, но так и не встретился в сражении с неприятелем. Филипп VI был осторожен: победа не приносила ему завоевания Англии, а в случае поражения он мог потерять собственную страну. Чем дольше Эдуард оставался во Франции, не сумев навязать французам решающего сражения, тем больше нарастала опасность, что союзники ретируются. К тому же постепенно заканчивались деньги на содержание армии. Конец кампании Эдуард встретил в сумрачном состоянии духа: он не только не одолел неприятеля, но и задолжал армии. Теперь ему следовало собрать достаточно средств для новой кампании и убедить Фландрию, что соблюдаемый ею нейтралитет не принесет никакой пользы.

23 января 1340 года на базарной площади Гента Эдуард III провозгласил себя королем Англии и Франции. Он руководствовался не только своими наследственными правами по линии матери (подстрекаемый еще и Робером Артуа), но также и тем, что если он объявит себя французским монархом, то фламандцы, не опасаясь, что их обвинят в измене, смогут сражаться против Филиппа, посчитав того узурпатором. Более того, провозгласив себя королем Франции, он более не сможет находиться в феодальной зависимости от Филиппа и платить ему подать за пользование своими же землями.

В развитие этого плана Эдуард включил эмблему французского монарха – королевские лилии – в свой герб, и, таким образом, английские львы (или леопарды) оказались изображенными на одном геральдическом поле с французскими королевскими лилиями. Изменив герб, Эдуард принял девиз «Dieu et Mon Droit» («Бог и мое право»). Филипп, как ни странно, не выразил недовольства тем, что Эдуард включил в свой герб лилии (как внук французского короля он был вправе использовать этот символ), зато возмутился тем, что на геральдическом гербе английские львы – символ затерявшегося в море бедного острова – расположены выше французских лилий, символа власти великой Франции. В Англии не все одобрили акцию Эдуарда. Англичане не любили французов, и парламенту пришлось принять статут, установивший, что ни при каких обстоятельствах – ни в настоящем, ни в будущем – англичане не могут подчиняться французским законам.

Филипп VI не отваживался дать Эдуарду III решающее сражение в Северной Франции и потому ограничивался военными действиями в Гаскони и осадой английских замков в Аженуа. В 1337–1339 годах французы активизировались на море, совершив рейды на английские порты Рай, Фолкстон, Дувр, Харвич и Плимут, а также на остров Уайт. Высадившись в том или ином английском порту, французы грабили город, убивали сопротивлявшихся, сжигали то, что могло гореть, и уходили обратно в море. В 1338 году пострадали от французов и Нормандские острова. Захватив большинство из них, французы удерживали острова до 1340 года. В 1338 году французы также захватили английские корабли, коги «Кристофер» и «Эдуард». В то время как англичане грабили Ле-Трепор и Булонь, ни один их собственный город на восточном и южном побережьях страны не чувствовал себя в безопасности: французы могли ударить в любой момент, подойдя к городу на галерах – гребных судах, гораздо меньше, чем английские коги, зависевших от ветров и приливов-отливов.

Эдуард III испытывал серьезные материальные затруднения. Для оплаты наемников и содержания на континенте английской армии требовались значительные расходы. Эдуард брал кредиты у итальянских банкиров, а также у английских и фламандских купцов. Когда деньги заканчивались, Эдуард прибегал к новым кредитам, но они шли на частичное погашение старых. За шерсть, привезенную в Нидерланды, удалось выручить меньше, чем ожидалось. Дела обстояли настолько плохо, что Эдуард в Брюгге заложил собственную корону, но рассчитаться с кредиторами не сумел. Ему было необходимо быстро склонить чашу весов в свою пользу, для чего следовало достать необходимые деньги в Англии, собрать большую боеспособную армию и разбить наголову французов в генеральном победоносном сражении. 13 февраля 1340 года Эдуард возвратился в Англию, чтобы достать денег; отъезд был унизительным. Ему пришлось оставить в заложниках нескольких знатных аристократов и даже королеву Филиппу, а также пообещать, что вернется с деньгами, а если без них, то сам станет заложником, пока не найдутся деньги.

Во время отсутствия в Англии Эдуарда английский парламент тщательно обсуждал целесообразность расходов, вложенных в проводившуюся кампанию, и рассматривал насущный вопрос, при каких условиях можно ввести в стране дополнительные налоги. В марте 1340 года Эдуард появился в парламенте и использовал все королевское красноречие, чтобы склонить парламентариев на свою сторону. Он объяснил, что если не собрать денег, то его честь будет посрамлена, все свои земли во Франции он утратит, а сам сядет в тюрьму за долги. Далее он заверил парламент, что не собирается ни объединять два государства, ни предпринимать какие-либо акции в Англии в качестве французского короля. Парламент удовлетворил пожелание Эдуарда и ввел налог в размере девятой части от имущества населения. Кроме того, парламентарии обложили налогом священнослужителей. Правда, они решились пойти навстречу английскому королю на определенных условиях, но Эдуард даже не стал эти условия обсуждать, согласившись их неукоснительно выполнять. Удалось Эдуарду договориться и с лондонскими купцами, предоставившими новые займы.

Армия, собранная Эдуардом для усиления группировки, все еще пребывавшей на континенте, состояла из солдат феодалов, наемников и рассчитывавших разбогатеть на войне волонтеров. Численность армий, воевавших в Средневековье, явно преувеличивается хронистами. Все же можно хотя бы примерно определить численность армии Эдуарда, набранной после его возвращения в Англию, исходя из количества кораблей, собранных для ее перевозки на континент. Правда, хронисты приводят разные данные. По Ланеркосту, для перевозки этой армии на континент использовали 147 кораблей; Ле Бейкер приводит другие данные – 260 кораблей. Однако хронисты тех времен не расходятся в данных о количественном составе французского флота (около 200 кораблей) и сходятся на том, что французский флот был больше английского. Тогда, вероятно, флот Эдуарда состоял не более чем из 150 судов. Но часть этого флота (около 50 судов) была необходима для перевозки продовольствия, лошадей и дам – приближенных королевы Филиппы, отправлявшихся за море к своей госпоже. Для перевозки солдат, стало быть, оставалось около 100 кораблей. Стотонный ког мог вместить максимум сто человек (включая двадцать пять членов команды), но в собранном флоте были, наверное, корабли и меньшей грузоподъемности. Тогда, по примерным расчетам, эта армия Эдуарда состояла не более чем из пяти тысяч солдат в соотношении три лучника к двум тяжеловооруженным всадникам.

В июне 1340 года, когда флот Эдуарда был готов выйти в море, англичане узнали, что флот французов направляется к Слейсу, порту при впадении в море Звина и Хонде (северо-восточнее Брюгге). Англичане сочли, что французы намереваются вторгнуться в Англию или воспрепятствовать их кораблям пересечь Английский канал. Тогда Эдуард решил не отправляться в Дюнкерк или Остенде, чтобы высадить армию, а дать бой французскому флоту. Это было рискованное решение, приведшее в изумление английского канцлера, архиепископа Стратфорда, и тот, когда не смог уговорить Эдуарда отказаться от опрометчивой акции, отказался от должности и вернул Эдуарду Большую государственную печать. Эдуард вызвал к себе адмирала Роберта Морли и спросил его мнение. Морли поначалу служил Эдуарду II, затем примкнул к партии, свергнувшей этого английского короля, при Эдуарде III принимал участие в шотландских кампаниях, пока наконец не перешел на флотскую службу. Он с успехом командовал морскими налетами на французское побережье и в феврале 1339 года стал адмиралом Севера. Морли высказался против боя с французским флотом, пояснив, что это сражение связано с большим риском. Его поддержал и опытный фламандский моряк Джон Краббе. В свое время он был наемным пиратом на службе у шотландского короля, затем попал в плен к англичанам, после чего сражался на их стороне, дослужившись до капитана. Эдуард возмутился и холодно сообщил всем троим, что они могут остаться в Англии, а он не преминет сразиться с французами. Эдуард успокоился лишь после того, как Морли и Краббе пошли на попятный, заявив, что не могут возражать королю и готовы выйти с ним в море, чтобы дать бой французскому флоту.

Морское сражение при Слейсе (первая значительная баталия Столетней войны) имело для англичан такое же большое значение, как разгром испанской Непобедимой армады в 1558 году и Трафальгарское сражение 1805 года. Если бы Эдуард проиграл этот бой, то двадцатитысячная французская армия, с которой Филипп VI собирался вторгнуться в Англию, не встретила бы никакого отпора на море, да и на суше ей оказали бы лишь небольшое сопротивление. Но несомненно, что Эдуард, решив дать бой французскому флоту, рисковал так же, как спустя пятьсот с лишним лет адмирал Джеллико, командующий английским британским флотом в Ютландском морском сражении. И тот и другой могли проиграть в одночасье.

Несмотря на то что англичане время от времени совершали морские налеты на французское побережье, французы имели на море весомое преимущество, а если бы Великая морская армия, как гордо Филипп VI называл свой флот, вошла в Английский канал годом раньше, состав французского флота был бы еще более мощным. В то время французы имели большее количество кораблей, чем сейчас, в том числе гораздо больше галер, более маневренных и лучше приспособленных к сражениям на море, чем неповоротливые английские коги. К счастью для англичан, волнения в Генуэзской республике не позволили местным властям предоставить свои галеры (с ними и экипажи) французскому королю, да и сами англичане во время очередного морского рейда сожгли в Булони несколько французских галер, вытащенных на берег. Теперь же в состав французского флота, находившегося у Слейса, входило всего-навсего шесть галер: четыре своих и две генуэзских. Кроме них в состав французского флота входило двадцать две весельные баржи – не такие маневренные, как галеры, но все же более управляемые, семь военных парусных кораблей и сто пятьдесят семь реквизированных торговых судов. Французы при Слейсе располагали девятнадцатитысячной армией (включая экипажи судов), но, правда, только пять сотен лучников и сто пятьдесят тяжеловооруженных конников являлись профессиональными воинами. Остальные боевого опыта не имели.

Зная, что Эдуард собирается идти в Нидерланды, французам следовало блокировать английские порты или встретить английский флот в море и уничтожить его. Французы не сделали ни того ни другого. Французские корабли стояли в эстуарии, простиравшемся до острова Кадзанд, в трех милях от побережья. Адмиралы Бегюше и Кирье, связав корабли цепями, построили их в три защитные линии фронтом к морю. Бегюше, невысокий грузный норманн, ранее успел провести несколько успешных морских налетов на английское побережье. Кирье тоже был опытным моряком, но адмиралы между собой не ладили. Несмотря на свой опыт, они допустили роковую ошибку. Им следовало дать бой англичанам в открытом море – в то время французские моряки были искуснее англичан, и их мастерство обеспечило бы им преимущество, несмотря на нехватку галер. Вместо этого французские адмиралы решили дать бой англичанам у берега, чуть ли не на суше, а на суше англичане драться умели. Еще одним военачальником французского флота был наемник из Генуи, побывавший во многих морских сражениях Пьетро Бернаберо (Бербануар, Бербевер или Бербабере – в зависимости от источника информации). Вот он придерживался правильного суждения. Он заявил, что выбранное французами защитное построение кораблей мешает необходимой маневренности и лучше дать бой англичанам в открытом море, используя преимущество в количестве кораблей.

Английский флот отплыл из устья Оруэлла на рассвете 24 июня 1340 года. Король находился на борту кога «Томас». На следующий день, в 9 часов утра, англичане подошли к фламандскому побережью и увидели вдали флот противника. Эдуард повелел одному из священнослужителей сойти на берег и отправиться за десять миль, в Брюгге, чтобы уговорить фламандцев напасть на французский флот с берега, в то время как англичане нападут на неприятеля с моря. Кроме того, на берег высадились три рыцаря, чтобы разведать количественный состав и точную дислокацию французского флота. Утром 24 июня Эдуард получил необходимые сведения, а также донесение посланного к фламандцам священнослужителя. Жители Брюгге считали, что если англичане нападут на французский флот, значительно превосходящий английский количественным составом, то непременно проиграют сражение. Они посоветовали английскому королю подождать несколько дней, пообещав прислать в качестве подкрепления несколько своих кораблей.

Король не внял советам фламандцев, но решил подождать атаковать неприятеля, пока солнце светит в глаза. Он отвел свой флот в море, чтобы принять боевой порядок. Маневрирование заняло почти весь день. Французы, вероятно, подумали, что англичане решили ретироваться, и стали разъединять свои корабли, чтобы преследовать неприятеля. Возможно, на этом настаивал Бернаберо. Как бы там ни было, многие французские корабли все еще были скреплены цепями между собой, когда Эдуард, дождавшись прилива и попутного ветра, перешел в наступление.

Эдуард построил свои корабли в одну линию фронтом к противнику, причем каждый корабль с солдатами на борту находился между кораблями со стрелками из лука. Лучники располагались на специальных платформах, возведенных на носу и корме, откуда, сблизившись с французскими кораблями, повели залповую стрельбу, посылая во французов град стрел и сметая их с палуб. Французские лучники тоже не оставались без дела, но они уступали в мастерстве англичанам да и стреляли каждый сам по себе. Самые большие французские корабли находились в передней оборонительной линии, и англичане их взяли на абордаж, что было непросто, ибо французские корабли были выше английских; оказавшись на палубе неприятельских кораблей, англичане, пустив в ход мечи, булавы и пики, действовали умело, использовав опыт, полученный в шотландских кампаниях. Англичане захватывали корабль за кораблем, находившейся в передней оборонительной линии неприятеля, и вернули себе ког «Кристофер». Во второй оборонительной линии, которую составляли корабли меньшей грузоподъемности, с менее обученными солдатами на борту, началась паника, и к исходу дня англичане захватили большинство этих судов. Корабли, стоявшие в третьей линии, пытались уплыть. Во время боя французы, не выдержав натиска англичан, прыгали за борт, но тех, кто сумел добраться до берега, встречали фламандцы, подоспевшие к месту сражения. Те, кто не умел плавать (а такие составляли большинство), утонули, как и те, кто плавать умел, но был в тяжелых доспехах. С наступлением темноты некоторым французским судам и генуэзским галерам удалось выйти из боя и скрыться в ночи. В сражении при Слейсе англичане одержали убедительную победу: захватили или пустили ко дну сто девяносто неприятельских кораблей.

Хронисты, современники Эдуарда, приписывают эту ошеломляющую победу милости Бога, однако причины победы были в другом. Французы, несмотря на преимущество в искусстве судовождения и количественном составе флота, не использовали возможность дать бой англичанам в открытом море и поставили свои корабли в эстуарии, да еще лишив их маневренности. А в ближнем бою, напоминавшем битву на суше, англичане были явно сильнее за счет скорострельности лучников и боевой подготовки солдат, получивших богатый опыт в сухопутных сражениях. По данным некоторых источников, французы потеряли в бою при Слейсе от двадцати до тридцати тысяч убитыми, но эти данные представляются крайне завышенными. Конечно, если в сухопутном сражении при неблагоприятном положении дел, грозящем разгромом, можно бежать с поля боя и сохранить себе жизнь, то в бою на море, при той же необходимости, бежать некуда, разве что прыгнуть в море, и все же наиболее вероятно, что французы в бою при Слейсе потеряли не более половины своего войска (около десяти тысяч убитыми, ранеными и попавшими в плен).

Адмирал Кирье пал в бою, а Бегюше попал в плен. Тот, кто взял его в плен, рассчитывал получить выкуп за французского адмирала, но король рассудил иначе. Из памяти англичан еще не изгладились морские налеты французов на английское побережье, сопровождавшиеся убийствами и разбоем, и Эдуард приказал повесить несчастного Бегюше на мачте его же судна. Потери англичан оказались сравнительно небольшими: от четырехсот до шестисот человек убитыми или ранеными. Не избежал ранений и английский король, но Эдуард получил незначительные ранения – в бедро и руку. После боя при Слейсе у французов еще остались возможности совершать морские налеты на английское побережье, но о крупномасштабном вторжении в Англию речи больше быть не могло.

После победы при Слейсе у англичан появилась, казалось бы, неплохая возможность развить успех в Северной Франции: Эдуард решил захватить Турне, а Роберу Артуа, возглавившему фламандское войско, усиленное отрядом английских лучников, повелел взять Сент-Омер. Обе акции провалились: Робер не сумел взять Сент-Омер и присоединился со своим войском к английскому королю, но Эдуард даже с полученным подкреплением не смог захватить Турне – у него не было осадных машин.

Тем временем у английского короля снова стало не хватать денег на содержание армии, и он обратился в парламент за помощью. Англичане поддерживали войну, но были крайне негативно настроены против введения новых налогов. Один из хронистов пишет: «Народная любовь обратилась в ненависть, а молитвы – в проклятия, по той причине, что вызрело недовольство». Кое-какие субсидии Эдуард все-таки получил, но этих средств не хватило ни на осаду неприятельских городов, ни даже на простое пребывание армии на вражеской территории. В сентябре, когда погода ухудшилась, продовольственные деньги подходили к концу, а союзники Эдуарда начали порывать отношения, папа римский предложил английскому королю принять участие в Крестовом походе, который собирался организовать. Эдуард согласился и вернулся в Англию. Столь бесславным оказался конец кампании с многообещающим началом. Только через шесть лет Эдуард одержит не менее блистательную победу, как в сражении при Слейсе, но это случится уже на суше.