Ленка уныло взбодрила кулаком подушку. Из цепких лапок дядьки в белом вырваться не удалось. Её пылкая речь о том, что она уже хорошо себя чувствует, что будет трупиком лежать дома и не встанет с постели, профессора не впечатлила. Пообещал только, что продержит в больнице минимальное время из возможного.

Суровый дядька в белом именовался Сергеем Петровичем. Он был заведующим отделением и предпочитал громогласно отчитывать молоденьких врачей прямо перед больными в палате. Во время его разборок в больнице устанавливалась полная тишина. Распахивались двери в палатах. Особо любопытные выбирались в коридор, поближе к эпицентру разбора полётов. И внимали. Рокочущий, жизнерадостный голос слушался, как песня, и чрезвычайно способствовал выздоровлению.

Отчитываемые краснели, бледнели, что-то попискивали в ответ, но всё равно благоговели перед Сергеем Петровичем, ловя каждое замечание, как высшую истину. А медсёстры пчёлками вились вокруг него, тая от одного только взгляда, и страстно боготворили. Любое напутствие, сказанное им, воплощалось в жизнь с молниеносной быстротой и горячим энтузиазмом.

Все эти восторги Ленка разделяла, признавая авторитет профессора, только всё равно считала себя совершенно здоровой и очень хотела вырваться из этой уютной больничной атмосферы. Даже одноместная палата, явно доставшаяся ей не без вмешательства матери, совершенно не радовала привилегированным одиночеством.

Она вытащила из-под подушки бумажку с планом больницы. Федя нарисовал схему, как пройти к палате, где лежал Вересов, и даже отметил красным крестиком кровать у окна. Осталось только правильно выбрать время, чтобы её никто не перехватил и не отправил обратно.

Судя по рокочущему вразумлению Сергея Петровича, доносящемуся уже из другого крыла больницы, путь был свободен и проведывание болящего можно было назначить прямо на сейчас.

Ленка придирчиво оглядела свою пижаму в зеркале. Бледно-лиловое трикотажное чудо не прибавляло ее образу романтики. Пришлось срочно драпироваться нелюбимым домашним халатом глубокого тёмно-синего цвета. Она потуже затянула широкий пояс и приподняла воротник. Получилось таинственно и даже экстравагантно. Она осторожно выглянула в коридор. Никого. И, сверяясь по схеме с маршрутом, побрела к цели, отмеченной красным крестиком.

Сосед Вересова, толстый, угрюмый небритый мужик в заношенном халате, сердито глянул на Ленку и улёгся на кровать, отвернувшись к стене. Ленка открыла было рот, чтобы поздороваться, но так и закрыла, от усердия клацнув зубами. Призыв к тишине выразительно читался на широкой спине соседа.

Гот, укрытый до пояса одеялом, был одет в солнечно-зелёную пижаму. Ленка невольно усмехнулась. Без фирменного пиджака, в этом домашнем прикиде, он выглядел чрезвычайно легкомысленно и как-то беззащитно.

– Привет, – она скромно остановилась у окна, тщательно борясь с радостной улыбкой. Всё же израненный человек лежит, нужно как-то посерьёзнее выглядеть. Пришлось даже глубокомысленно уставиться на пейзаж за стеклом.

– Привет, – ответил он и тоже покосился на окно, пытаясь разгадать, что её там заинтересовало.

– Как самочувствие?

– Нормально.

Было что-то в его взгляде. Что-то странное.

– У меня тоже всё хорошо, – сказала она, пугаясь этой странности. – Хотя ты и не спрашивал.

Он задумчиво почесал ссадину на лбу.

– Слушай, а ты кто? Я тебя знаю? А то у меня это, как его, посттравматическое. Память отшибло.

Ленка вцепилась в подоконник. Он почему-то показался самым устойчивым предметом во всём этом зыбком мире.

– Совсем? – едва слышно выдохнула она.

– Да нет, – он так жизнерадостно заулыбался, что ей стало неприятно. – Говорят, примерно месяц забыл. Но это же пустяк.

– Ну да, – она с трудом отодрала пальцы от подоконника. – Пустяк. Ладно, я пошла. Выздоравливай.

– Постой. Так я тебя знаю?

– Нет!

Она побрела в свою палату, но, благополучно потеряв Федину схему, запуталась в поворотах и заблудилась. Хотела уже забиться куда-нибудь в уголок, но на её плечо вдруг легла тяжёлая ладонь.

– Савина, почему бродим? – навис над ней суровый дядька в белом, делая грозное лицо. – Почему нарушаем постельный режим?

– Я заблудилась, – проскулила Ленка, едва сдерживая слёзы.

Профессор с интересом оглядел её, явно оценивая уровень интеллекта. А потом, запросто ухватив за руку, повёл за собой, участливо примеряясь к мелким Ленкиным шажкам.

– Скажите, – поинтересовалась Ленка, когда была водворена в одноместные хоромы и уложена в кровать. – А если у человека память после удара по голове пропала, она потом возвращается?

– В большинстве случаев – да.

– А в меньшинстве?

Сергей Петрович задумался.

– Были случаи, когда пациенты так и не вспоминали события, предшествовавшие травме. Но, как правило, это небольшой промежуток времени. Небольшой и несущественный.

– Понятно. Спасибо.

Профессор ушёл, и в хоромах стало совсем невыносимо.

Она закрыла глаза.

Тишина. До звона в ушах.

Значит, она стала этим несущественным воспоминанием. Вот так стёрлась из памяти, как будто её и не было.

– Привет.

Ленка вздрогнула от звука её голоса. В палату, неловко стукая костылём, зашла Сашка. Спортивный костюм и почему-то неровно остриженные волосы до плеч совершенно её преобразили, делая из неуклюжей дурнушки вполне интересную девчонку.

Сколова доковыляла до кровати, медленно осела на стул, осторожно пристроив загипсованную ногу.

– Чё припёрлась? Добить решила? – враждебно поинтересовалась Ленка.

– А у меня коса сгорела, – она сняла очки и, подслеповато моргая, уставилась на Ленку.

– Не надо было пожар устраивать, – Ленка кинула подушку в изголовье кровати и села. Хоть немного, но всё же подальше от неё.

– Я уеду. К бабушке. В другой город, – Сашка, опустив голову, складывала и раскладывала дужки очков, от чего они неприятно постукивали. – Мы больше не увидимся.

– Звучит оптимистично.

– Ты была моей единственной подругой.

– Слушай, Сколова, не говори ерунды. Ты меня за человека не считала.

– Зато ты меня считала, – пылко вскинулась она. – И это очень важно для меня.

– Да неужели?

Сашка стиснула очки в кулаке. Осторожно перевела дыхание, словно внутри неё сидело что-то острое и болезненное, что она боялась потревожить.

– Дашка была для меня больше чем сестра. Будто половинка. Знаешь, наверно, так у близнецов бывает. Мы любили одно и то же, думали одинаково. Я же до второго класса в Питере жила. И мы с Дашкой, как нитка с иголкой, друг за другом ходили. Всегда вместе. А когда мои родители переехали сюда, я жутко скучала. Тогда она и придумала таинственного старшего брата.

– Даша ничего о тебе не рассказывала. Я даже сейчас не уверена, что ты действительно её сестра. Может, ты и это придумала.

– Нет, это правда. Вот, – она вытащила из кармана и протянула Ленке помятую фотографию. – Это моя мама и её сестра. И мы с Дашкой.

Ленка взяла фото. Улыбающиеся, в коротких платьицах, совсем юные мамы стояли, тесно прижавшись друг другу, а перед ними так же, плечом к плечу, с серьёзными лицами стояли две девчушки. В той, что справа, Ленка узнала Дашу. А слева была Сашка. И они были очень похожи. Не как близняшки – один в один, а по-родственному, смягчённо и неуловимо.

– Ясно, – она вернула ей фотографию. – И зачем вы шифровались?

– Это я придумала. Обо мне никто не должен был знать. Такая шпионская игра, – она осторожно погладила снимок, словно живое существо. – Когда Дашка умерла, я сильно заболела. Все уже думали, что сойду с ума, а я вот оклемалась. Никто и не ожидал.

– Я правда ничего не могла сделать на том перекрёстке, – тихо сказала Ленка. – Каждый день думаю, а что, если бы позвала её, схватила за руку Она бы остановилась. Всего один шаг – и ничего бы не случилось.

– Ты ничего не могла сделать. Я знаю, – она медленно потянула ртом воздух, будто каждый вдох был болезненным. – Просто я злилась на тебя, что ты живёшь, а она нет.

– Сашенька, – худощавая женщина с измученным лицом заглянула в палату, – идём. Папа уже приехал.

– Мам, ещё пять минут. Хорошо?

Женщина, скользнув по Ленке тревожным взглядом, кивнула и так же бесшумно исчезла, закрыв дверь.

– Даже не удивляюсь воскрешению твоих родителей, – покачала головой Ленка.

Сашка понурилась, опять застучала дужками очков.

– Наговорила… Да, знаешь, когда ты в классе появилась, я тебя сразу узнала. И меня как кипятком ошпарило. Я тогда поняла, что ты должна умереть. Не знаю почему. Мне показалось, так будет справедливо.

– Тебе почти удалось.

– Лен, мне её так не хватает. Словно кусок сердца отрезали. И там теперь пусто.

– Мне тоже её не хватает, – порывисто вздохнула Ленка. – Ладно, Саш, иди. Тебя ждут.

– Лен, я не такая, – она подняла голову. – Запомни меня, пожалуйста, хорошей.

– Саш, я не знаю, какая ты, – тихо сказала Ленка.

– Ты права, – она нацепила залапанные очки и, хватаясь за костыль, встала. – Я пойду. Пока.

– Пока, – эхом отозвалась Ленка.

Сашка доковыляла до двери и остановилась, неловко примеряясь к дверной ручке.

– Погоди, я открою, – Ленка поднялась с кровати и рванула на себя дверь. – Мы обязательно ещё встретимся.

Сколова вдруг ткнулась ей лицом в плечо и расплакалась.

– Пожалуйста, запомни меня хорошей.

– Я запомню, – Ленка растерянно погладила её по руке. – Всё только хорошее.

– Спасибо, – она застенчиво отпрянула и заторопилась прочь.

Ленка вернулась в кровать, но ей ещё долго слышался одинокий стук костыля.

Потом позвонила мать:

– Как самочувствие?

– Забери меня отсюда, – шёпотом попросила Ленка. – Я больше не могу здесь оставаться.

– Потерпи, родная, – мать сочувственно вздохнула. – Я хочу быть уверена, что с тобой всё в порядке.

– Мам, – Ленка зажмурилась, представляя её лицо. – У Сашки будут неприятности?

– В полиции во всём разберутся. Не волнуйся.

– Я её ни в чём не обвиняю. Скажи это в полиции.

– Ты так считаешь? – Её голос был очень тихим, словно она боялась что-то вспугнуть в Ленке, что-то очень хрупкое.

– Ну да, – бодро закивала Ленка. – И ты сама меня учила: спасая других, спасаешь себя.

– Хорошо. Если ты так решила, значит, так и будет, – и уже говорила кому-то в сторону: – Да, да, уже иду. Елена, всё, я побежала.

– Пока, – прошептала Ленка, хотя знала, что её не услышат.

Надвинулось ощущение абсолютной ненужности. Благополучная и радостная жизнь текла где-то там, за больничными стенами. А здесь Ленка словно плыла в лодке по бесконечной реке, разглядывая потолочное небо и слушая шелест шагов в коридоре.

В дверь постучали. Ленка без интереса уставилась на возникшую фигуру в белом.

– Привет, – заулыбался Дубинин. – Можно к тебе?

– Можно, – изобразила приветливое гостеприимство Ленка.

– А я тебе апельсинов принёс, – он радостно продемонстрировал пакет. – И оладушки от мамы. Они ещё тёплые.

– Спасибо.

Он сгрузил всё на тумбочку и уселся на стул.

– Когда выписывают?

– Без понятия.

– Вчера Алина хотела организовать коллективное посещение больницы. Только Светлана Сергеевна запретила, сказала, что к тебе нельзя толпой ходить.

– А, то есть ты по поручению класса пришёл? – почему-то обрадовалась Ленка.

– Нет, я сам по себе пришёл, – он даже слегка обиделся.

Ленка постелила на колени полотенце, водрузила на него пакет с оладьями и приготовилась всё съесть.

– Тогда рассказывай. Что нового на воле?

– Да всё как обычно, – он пожал плечами.

– Ну а последние сплетни? – Она вгрызлась в ароматную оладушку. – Я же хочу быть в курсе всех событий.

– Лен, я не слушаю всякие там перешёптывания.

– Да неужели? И с каких пор?

– Всегда, – бодро сказал он и тут же сник, явно припомнив, как бездарно купился на шутку с прайсом.

– Ладно, Дубинин, твой диагноз ясен, – есть почему-то расхотелось, и она, отложив недоеденное, вытерла руки. – Спасибо, что навестил. Спасибо, что угостил. Было замечательно. И отдельное спасибо твоей маме.

– Я передам, – серьёзно кивнул он.

– Ну тогда на этой счастливой ноте и расстанемся, – Ленка умиротворённо сложила руки на животе. – До встречи.

Олег слегка завис, не зная, сразу уйти или ещё посидеть.

– Лен, ты на меня сердишься? Да?

– Неа. С чего ты взял?

– Мне кажется, ты не хочешь со мной общаться.

– Здрасте, а что мы сейчас делаем?

– Я не о том, – он нахмурился. – Ты, как приехала из Москвы, словно видеть меня не можешь.

Ленка задумчиво посмотрела на него.

– Знаешь, Дубинин. Ты, вообще, очень хороший. Даже слишком хороший. Но я тебе не подхожу.

– Подходишь, – он густо покраснел. – Очень даже.

– Уверен? Что ж, сам напросился, – она уставилась в потолок. – Вот объясни мне, Дубинин, когда ты узнал про тот идиотский прайс, почему свалил, вместо того чтобы подойти и утешить? А?

– Но мы же всё обсудили, – он порывисто вскочил, достал мобильный, застучал по экрану, что-то проверяя, уточняя, отыскивая.

– Дубинин, сядь, – убедительно попросила Ленка. – На этот раз мы договорим. Ты же этого хотел?

– Меня медсестра предупредила, что тебе нельзя…

– Вот так всегда. Стоит нам начать говорить, как ты всё время куда-то убегаешь.

Сероглазый погрустнел, заскоблил пальцем по спинке стула, уже не делая поползновений в сторону выхода, но так и не сел.

– Ну ты же меня простила.

– Да. Целиком и полностью, – она посмотрела в окно, набираясь сил. Как это, оказывается, тяжко – резать по живому. – Хочешь, я тебе расскажу, что произошло?

– Не надо, Лен. Забыли уже.

Ленка упрямо мотнула головой, отметая его слова.

– Знаешь, всё началось с того, что ты меня принял в круг опекаемых домашних животных. Ну, там, присмотреть, погладить, жрачку дать, – он хотел было возразить, но Ленка сурово вздёрнула указательный палец, призывая к молчанию. – А я-то, дурочка, понапридумывала невесть что. Чувства вообразила, которых нет. Ну да ладно, не об этом речь. Я к тому, что, когда пришла беда, ты свалил. А потом ещё и с бандерлогами грустная история приключилась. И снова тебя не было рядом.

– Лен, всё же утряслось. Да и чем я мог помочь? Ты там, я здесь.

– Вот в этом-то всё и дело. Ты каждый раз думал, что мне помочь нельзя.

– Неправда, я… – пылко начал он и вдруг умолк, словно наткнулся на что-то такое очевидное, что сам удивился.

– Ты даже не попытался. Вот что обидно. Помог или не помог, это уже другой вопрос. Ты даже не попытался что-нибудь сделать. Пусть бестолковое, но хоть что-нибудь.

– Лен, ну какой смысл в ненужной суете?

– Вот в этом мы с тобой кардинально расходимся, Дубинин. Я за друга буду сражаться до последнего, а не сидеть и просчитывать рентабельность телодвижений.

– А если я исправлюсь? – Он порывисто шагнул к ней. – Лен, ты только не торопись с выводами. Я исправлюсь.

– Дубинин, – Ленка энергично хлопнула ладонями по одеялу, – сердцу не прикажешь. Но мы остаёмся друзьями. А сейчас уходи, пожалуйста, я очень устала.

Он послушно кивнул и без возражений пошёл к двери. Наброшенный на плечи белый халат соскользнул и упал на пол, но Олег этого не заметил.

– Выздоравливай, – не оборачиваясь, тихо сказал он и медленно прикрыл за собой дверь.

Ленка покосилась на халат. В белой кучке на полу чудилась укоризна. Пришлось опять таращиться на потолок, стараясь ни о чём не думать. Но заглянула медсестра и, посмотрев на Ленку, тревожно выскочила. Наверно, побежала за Сергеем Петровичем, отстранённо подумала Ленка. И зачем?

Так и оказалось. Профессор стремительно вошёл в палату, излучая спокойствие и оптимизм, бегло осмотрел Ленку, пощупал пульс, зачем-то посветил в глаза фонариком. Продиктовал медсестре несколько загадочных слов, и та тут же умчалась.

– Что это вы себе позволяете, Савина? – Он грозно нахмурился. – Я уже собрался вас выписывать, а вы болеть вздумали.

– Надо было отпустить меня домой, – пробормотала Ленка. – Тут и здоровый скопытится.

Примчалась медсестра, таща капельницу. Лихо воткнула в Ленкину руку иглу. Засуетилась над прозрачными пакетиками на металлическом деревце.

– Александра Ивановна, проследите, пожалуйста, чтобы к Савиной никого не пускали. И телефон отберите. Ей нужен полный покой.

Ленка хотела было возразить, но почему-то жутко захотелось спать, и она так и не смогла выдавить из себя ни словечка. Профессор что-то ещё говорил, но её лодка, уютно покачиваясь, соскользнула в страну грёз.

Проснулась она ночью. Или поздним вечером. Во всяком случае, за окном было темно, а капельницы рядом не обнаружилось. Ленка попила воды и мучительно озадачилась временем пробуждения. До зуда в пятках хотелось знать, который сейчас час. Понятно, что это не было жизненной необходимостью, но очень требовалось найти точку отсчёта.

Без всякой надежды на успех она порылась в тумбочке. Телефона там не оказалось. И это было грустно. Можно было, конечно, сходить на пост к медсестре и огорошить её вопросом, но выползать из кровати категорически не хотелось. Оставалось сидеть и чахнуть в неведении.

Неожиданно дверь бесшумно и широко открылась. Небритый сосед Вересова сумрачно заглянул в палату.

– Сколько времени? – торопливо спросила Ленка, заметив на его руке часы.

Тот застыл на пороге, в каком-то горестном недоумении вытаращившись на неё, но всё же глянул на часы.

– Три пятнадцать.

– Спасибо, вы мне очень помогли, – облегчённо выдохнула Ленка.

Сосед потряс головой, словно избавляясь от наваждения, и, сделав шаг назад, исчез в коридоре. Не успела Ленка удивиться его странным телодвижениям, как он появился вновь, толкая перед собой больничную коляску. В ней, горбясь и зажимая бок рукой, сидел Вересов.

– У вас пять минут, – буркнул сосед и вышел в коридор, закрыв за собой дверь.

– А вот и принц на белом коне, – ухмыльнулась Ленка. – Ты палату не попутал?

Вересов смотрел на неё и улыбался своей дурацкой буратинской улыбкой от уха до уха.

– Ленка, я тебя вспомнил.

У неё неожиданно защипало в носу, и она на всякий случай крепенько потёрла его ладонью.

– Ну надо же, какое событие. И ты для этого сюда прискакал? Поделиться ошеломляющей вестью?

– Ага, – он подъехал к кровати. – Соскучилась?

– Вересов, ехал бы ты спать, – Ленка принялась старательно выравнивать складки на одеяле.

– Лен, – он поймал её руку ладонью. – Ты как?

– Не извольте беспокоиться, – она осторожно попыталась вытянуть руку, но, заметив, что ему не удержать, остановилась. Пальцы его были горячими и слабыми. – Со мной всё хорошо, не волнуйся.

Вересов опять расплылся в улыбке. А сзади уже шелестел тапочками сосед, непонятно каким образом подвигнутый на этот ночной вояж. И уже тянул за коляску, выволакивая гота из палаты.

– Я приду к тебе завтра, – прошептала Ленка.

– Сегодня, – поправил он.