События в поместье происходили с такой стремительностью, что Туча, привыкший все держать под контролем, растерялся. Утром на Ангелину напали волки. Когда он узнал об этом, в груди сделалось больно и пусто. От одной только мысли, что с ней могло что-нибудь случиться, становилось трудно дышать. Какой бы взбалмошной ни была Ангелина, в его сердце она занимала очень большое место. Надо обязательно с ней поговорить, рассказать, как она ему дорога. Кажется, такая малость — сказать «я тебя люблю», а никак не выходит…

Потрясением номер два стал рассказ Дэна и Матвея. Ксанка жива! Верить в это хотелось всем сердцем и так же, всем сердцем, не хотелось верить, что к ее исчезновению причастен дядя Саша Турист. То, что о Туристе нет никакой информации, не беда. У них есть фотографии с того самого пикника, после которого половина лагеря загремела в инфекционную больницу. На этих снимках наверняка отыщется и Турист. Остальное — дело техники. Алекс может достать луну с неба, нужно только попросить. Он попросит сегодня же вечером. Деньги — ерунда, за информацию нужно платить не скупясь, и он готов платить.

Потрясением номер три стала неожиданная просьба Лены.

Пикник?.. Еще вчера поминки, а сегодня уже пикник… Конечно, это хорошо, что она так быстро пришла в себя, но все равно странно. А с другой стороны, пусть лучше все-все соберутся вечером на пикнике, чем снова разбредутся по лесу. Впервые в жизни Туча пожалел, что у него нет тех полномочий, которые были когда-то у начальника лагеря, что он не может вот просто так взять и запереть ворота. Кстати, Шаповалова тоже нужно пригласить. Что ни говори, вчера вышло очень некрасиво, а сегодня, если бы не он, с Ангелиной могло бы случиться непоправимое. Но сначала надо поговорить с Алекс.

Снимок, на котором был изображен Турист, был черно-белым, но достаточно четким. Конечно, не бог весть что, но для начала сгодится.

Алекс рассматривала снимок очень долго и внимательно, а потом спросила:

— Какая именно информация тебя интересует?

— Любая. Все, что сможешь узнать и, по возможности, в максимально короткие сроки.

— Сделаю, что смогу. — Она сунула фото в свой ежедневник, помедлила, не торопясь уходить. — Степан, ты ведь знаешь, что творится в лесу. Ангелина и твои друзья сегодня едва не погибли.

— Я уже поговорил с Ангелиной. Она обещала больше не покидать территорию поместья без сопровождения.

— А Матвей и Дэн? Степан, я понимаю, тобой движут самые лучшие чувства, но здесь становится опасно. Для всех… Волки, непойманный убийца. Может, было бы лучше на время уехать из поместья? Пригласи друзей на свой остров.

Он бы и рад был пригласить друзей на остров, он уже тысячу раз пожалел, что взялся реанимировать прошлое в этом темном месте, но теперь уже ничего не изменить. Друзья откажутся уезжать, потому что каждая последующая ночь темнее предыдущей, и очень скоро наступит самая темная ночь. Интуиция, которая подводила Тучу очень редко, нашептывала, что самую темную ночь они должны встретить все вместе. Вот только как объяснить это Алекс?

— Я подумаю, — соврал он, и она сразу поняла, что он соврал, улыбнулась понимающе.

— Пойду распоряжусь насчет костра и мангала. Информация, — Алекс побарабанила пальчиками по ежедневнику, — будет у тебя завтра к обеду.

К вечеру жара спала, дышать стало легче, не было больше надобности прятаться в кондиционированной прохладе помещений. На пикник пришли все приглашенные, даже Шаповалов. Расположились на бревнах перед разведенным Ильичом костром, почти как в детстве. Ильич, сменивший рабочий комбинезон на поварской фартук, колдовал у мангала, от которого доносился умопомрачительный аромат. Все было хорошо и благостно, Туча почти расслабился, когда в звонком вечернем воздухе вдруг повисло напряжение. Он не сразу понял, после какой именно фразы оно возникло.

— Лена, ты уверена? — спросил Матвей, прутиком шевеля красные от жара угли.

— Я это знаю. — Температура в парке была комфортной, но Лена ежилась, как от холода. — Незадолго до убийства к Максиму вернулась память. Он рассказывал мне странные вещи, тогда мне казалось, что он не в себе, но сейчас… — Она обвела присутствующих внимательным взглядом, — сейчас я думаю, что в том, что он говорил, был смысл.

— А что он говорил? — Матвей отбросил прутик, в нетерпении подался вперед, как гончая, взявшая след.

— О том, что все не так, как кажется на первый взгляд, что теперь все встало на свои места, нужно лишь правильно воспользоваться ситуацией.

— Он вспомнил, кто на него напал, — подвел черту Дэн.

— Думаю, что так. Максим говорил, что случившееся можно обернуть на пользу… ему и мне, если правильно распорядиться информацией… Он оставил записи, зашифрованные… Я в них уже почти разобралась, еще чуть-чуть, и я буду знать наверняка, кто убийца. Слышишь меня, Степа? Уже завтра я скажу тебе, кто убил Максима и пытался убить вас.

Туча со свистом втянул в себя воздух. В эту самую секунду до него дошло, что Лена затеяла ловлю на живца, добровольно решила стать приманкой для убийцы. Отражение своих мыслей он увидел в расширенных зрачках Гальяно, в глазах Матвея тоже зажегся азартный огонек.

Где-то далеко в лесу послышался волчий вой, и разговор перешел на волков. Пленэр исчерпал себя ближе к десяти вечера. Следуя знаку Алекс, Ильич принялся разбирать мангал, охнул, схватился за поясницу. Пришлось едва ли не силой тащить его в дом, уговаривать сделать укол обезболивающего. Ильич отказывался, пытался убедить их, что обойдется народными средствами, но Лена настояла на уколе. Охающего и ахающего Ильича отправили отдыхать, а Туча с Матвеем взялись приводить полянку в порядок.

— Ты понял, что сегодня произошло? — спросил Матвей, оглядываясь по сторонам.

— Понял. Лена совершила очень большую глупость. Теперь она в опасности. — Принесенным ведром воды Туча залил костер.

— Гальяно не отходит от нее ни на шаг. Будь его воля, он бы остался ночевать на ее коврике. Или не на коврике. — Матвей усмехнулся. — Сейчас ей точно ничего не грозит, а у нас появился реальный шанс поймать эту сволочь.

— На живца… — сказал Туча мрачно.

— Пусть даже так. Мы присмотрим за ней, с ней не случится ничего плохого. Тем более, мне кажется, я его уже вычислил.

— И кто это? — Туча аккуратно поставил ведро на землю.

— Понимаешь, мне все время не давала покоя одна мысль. Если Саша Шаповалов умер еще в детстве, то чей тогда потомок наш Антон Венедиктович? Начал копать, навел кое-какие справки, и знаешь, что выяснил?

— Что Антон Венедиктович никакой не Шаповалов?

— Вот тут как раз все по-честному. Шаповалов он и есть. Да только кровей он не дворянских, а рабоче-крестьянских. Была раньше в России такая удивительная штука: частенько дворяне давали фамилии хозяев. Знаешь, чьим на самом деле потомком оказался наш Антон Венедиктович?

— Чьим?

— Помнишь, в дневнике Андрея Шаповалова упоминался конюх Степан? Так вот фамилия его была Шаповалов, и стал он предком нашего лжеграфа. Так что мошенник наш любезный Антон Венедиктович. — Матвей помолчал, а потом добавил: — Или убийца…

— А зачем ему? — спросил Туча.

— Вот поймаем и узнаем зачем.

— Надо Гальяно сказать.

— И Лене. Вот ведь жучило! Туча, это же получается, что это он нас тогда в погребе запер. Сначала нас, а потом Суворова, чтобы не путались под ногами. Что же там такое в этом лесу?!

— Там что-то спрятано, что-то очень ценное.

— Думаешь, в том ящике, что ты тогда видел?

Туча молча кивнул.

— Значит, клад, — сделал вывод Матвей. — Все беды из-за денег… Пойдем, найдем остальных, посовещаемся.

Александр. 1918 год

Мертвых тоже мучает боль. Теперь Саня знал это наверняка. Боль не давала покоя, лишь изредка отступала, и тогда Саня проваливался в черное безвременье. А иногда смерть старалась быть ласковой, гладила по голове, по лицу и рукам. И от этих ее ласк боль снова просыпалась, терзала Саню с удвоенной силой.

Он понял, что не умер, когда однажды боль отступила, прихватив с собой темноту. После ее ухода к Сане вернулись чувства. Не все, но некоторые. Теперь он мог слышать, мог чувствовать дымную горечь гарь-травы. Мир, его окружавший, кажется, пропах гарью насквозь, как пропахла ею Санина обгоревшая кожа. Теперь он знал, откуда берется боль. Она рождается на кончиках обожженных пальцев, юркой змейкой взбирается по руке на шею и щеку, замирает на мгновение, а потом скатывается по хребту к ногам.

— Очнулся? — Деда Саня сначала услышал, а увидел еще не скоро из-за пропитанной гарь-травой повязки на глазах, которую дед запрещал снимать.

Саня хотел ответить, но в горле было сухо и колко. Получился сдавленный хрип.

— Сейчас. Вот выпей! — Он уже почти привык ко вкусу гарь-травы, наверное, в жилах его теперь вместо крови тек настоянный на ней отвар. — Напугал ты меня, малец! Сколько недель без памяти, не живой и не мертвый. Но ничего! Раз очнулся, на поправку быстро пойдешь, можешь не сомневаться. Ты поспи пока, а я тебе покушать сготовлю.

Вот такой и была его новая жизнь. Состояла она из сна, наваристых бульонов и горечи гарь-травы. Многим позже добавились разговоры. Говорил дед, а Саня все больше слушал.

— …А Зою, маму твою, я похоронил рядом с Андреем. Ты не думай, им там хорошо, спокойно. Они у ангела под крылом, все вместе. И запомни, Саня, ты теперь не Александр Шаповалов, ты теперь Митя Серов — мой внучатый племянник из Москвы. Добирался ко мне пешим ходом, попал в лесной пожар, там и обгорел. А пожары у нас сейчас частые, лето на исходе, а жара все никак не спадет. Вот так… Осень скоро, внучек… Долго ты в себя приходил. Красные в поместье обосновались, но больше уже не лютуют. Не с чего им лютовать. Я пустил слух, что тебя отца твоего доверенный человек спас и за границу вывез. Кажется, поверили. Искать тебя точно не станут, не до того им теперь. Они теперь новую жизнь строят. А волки из лесу ушли, безопасно стало. Вот поправишься, за грибами с тобой пойдем…

Дед говорил о многом, но молчал о главном — о Чуде. А Саня долго не решался спросить. Все ждал, когда можно будет снять повязку, хотел видеть дедовы глаза, когда тот станет рассказывать…

— Красавцем ты, Митя, — дед теперь называл его только новым именем, привыкал сам, приучал Саню, — уже не будешь, но для мужика красота не главное. Ты ж не кисейная барышня, правда? — Он говорил и неспешно разматывал повязку. — Я за глаза твои сильно переживал, но видеть ты будешь, обещаю. Только больно от света с непривычки станет, но это не беда.

Саня разглядывал свое до неузнаваемости обезображенное лицо с равнодушным спокойствием. Да, красавцем ему больше никогда не быть… Кончиками пальцев он коснулся медальона-ключика.

— Хотел выбросить, да не смог. — На дедовом лице пролегли глубокие тени. — Может, сам снимешь?

— Нет.

— Я так и думал. — Он покачал головой. — Плохо это, но, боюсь, от нас с тобой не зависит.

— Пойдем. — Саня решительно встал с лежака, пол под ногами качнулся. — Хочу посмотреть.

— Рано тебе, слабый ты еще.

— Пойдем!

Дед не стал спорить, лишь покивал в такт каким-то своим мыслям.

…Лес изменился. Теперь это было по-настоящему плохое место, Саня чувствовал зло каждой клеточкой своего тела. Обуглившееся, без единого листочка дерево, толстый слой золы под ногами и невыносимая вонь сгоревшей плоти.

— Где он?

Дед долго не хотел отвечать, все думал о чем-то, а потом сказал:

— Когда ты в огонь кинулся, я тебя насилу обратно вытащил. Думал, что не спасу… Отнес тебя домой, раны промыл, повязки наложил, отвар из гарь-травы в тебя влил, а потом вернулся за Зоей… Она быстро умерла, Митя… Не мучилась совсем, я знаю.

— А он?

— А он мучился. Такие, как он, долго умирают. Но огонь, Митя, это самая страшная и самая очистительная сила. — Дед говорил громко, уверенно, но в голосе его все равно слышалась тень сомнения. — Маму твою я на рассвете похоронил, тебя проведал и снова на гарь вернулся.

— Зачем?

— Закопал гроб с драгоценностями.

— Зачем, дед?!

— А затем, Митя, что это твое будущее. Даст бог, власть босяцкая надолго не задержится, ты себе свое тогда и вернешь.

— А с ним что? — Его не интересовало золото, его интересовал только Чудо.

— Он сгорел, до косточек сгорел. Нет его больше.

— Его ты тоже?..

— Нет…

— И где же он?

— Не знаю. Наверное, свои забрали, зарыли где-нибудь под елью, как бешеную собаку. Поделом!

— Он не вернется больше?

— Нет. — И снова не было в дедовом голосе уверенности, как будто знал он что-то такое, о чем не хотел рассказывать.

— Я на кладбище хочу сходить, — Саня растер в пальцах жирную золу, — к родителям.

— Сходим. — Дед погладил его по голове. — Днем в деревне показываться опасно, ближе к ночи сходим.

— А нож? — Саня только сейчас вспомнил о дедовом подарке.

— Не знаю. — Дед покачал головой. — Тогда не до него было, а теперь уже не найдешь. Наверное, кто-то из солдат подобрал. Да ты не переживай, Митя, твое к тебе вернется.

— Мое ко мне вернется. — Саня вытер черные от золы руки о штаны, посмотрел на наливающееся грозой небо, сказал: — Тянет меня сюда. Знаю, что место плохое, а поделать с собой ничего не могу.

— Это пройдет. — Дед тоже не сводил взгляда с темнеющего неба. — Я надеюсь, — добавил едва слышно.