Подарил Лев Толстой своему кучеру-пролетарию как-то на собственный же день рождения томик «Войны и мира». Является к кучеру через неделю, дабы обсудить будущность Руси, и захотелось тут графу в гальюн – ведь ничто человеческое графам не чуждо. Заходит, значит, а томик тут как тут – наполовину изодранный на гвоздике на стене висит.

Спрашивает Лев Николаевич тогда у кучера: «Зачем же ты его туда повесил, смерд? Я тебе читать подарил, а не для этого дела…»– Так я ж читать не умею, батюшка, – ответствует виновато кучер Иван.

– А ты научись! – наседают Лев и Николаевич.

– А когда мне учиться? Я ж на козлах весь день. Вечером еле ноги волочу, чтобы ты в карете, батюшка-свет, ездил как барин.

Почесал затылок Толстой (разумеется, свой затылок) и пошёл домой, ничего не ответив. Собрал Лёва на следующий день всех своих друзей-дворян, переоделись они в крестьянские одёжки и пошли как ходоки к Ильичу.

– Ильич! – говорят инкогнито. – Хотим мы и вся Русь в нашем великорусском лице, чтобы свобода в государстве была, и грамота всеобщая, и демократия, так сказать, и Дума государственная имелась, аки в Англиях али Хранциях…

– Что-то вы, батеньки, на народ-то не похожи! – отвечает, злобно щурясь, Ленин. – Трезвые вы все какие-то, рожи холёные, часы вон у вас дорогие и кареты, лапти из заморской берёсты. Не продались ли вы, батеньки, Антанте? Да и вообще, где это видано, чтобы народ сам куда-то ходил и что-то требовал – он у нас в России как барин – знай, лежит себе на печи, созерцая философию паутинки под потолком, бурчит там себе под нос что-то. Это мы думаем, что он безмолвствует, а он просто хитро помалкивает в ожидании, когда мы друг друга укокошим, чтоб на поминках всласть погулять да пару казенных баянов изодрать.

Это мы, большевики, к нему тропку протоптали потаённую – в народ ходим, куртизанничаем по тихой грусти, потому что ему во власть лениво. Вот вы, товарищ, больше на гусара похожи, вы – на статского советника, а вы, батенька, – на дворянина Льва Николаевича смахиваете, – сказал Ленин, указывая на Державина. Раскусил, значит, их Ильич и не удовлетворил просьбу о введении демократии в стране, хотя сам очень хотел и всю жизнь ждал, когда наконец-то придёт русский народ и попросит его о том.

В следующий раз интеллигентные дворяне решили переодеться бурлаками и напиться вдрызг. Так и сделали и посему до Ильича просто не дошли – заснули на подходах к Кремлю и были выпнуты под зад красными командирами. И на этот раз не смогли они образумить Ильича и спасти Россию.

Тогда пришли дворяне к Ильичу в своей нормальной одежде, во фраках и при лентах с бантами, и потребовали Учредительное собрание созвать, а Ильич им и говорит: а вам, товарищи, зачем Собрание-то?

– Это не нам! Это для народу русского! Мы просто выражаем его волю, потому как народ не ходит нынче по Ильичам. У него иных дел по горло – сеять да пахать надобно.

Условился тогда Ильич с декабристами так: они едут в Симбирск и год сеют и пашут за каких-нибудь крестьян, а крестьяне вместо них приезжают решать вопрос по «учередиловке».

Поехали декабристы в Сибирь сеять да пахать, а весь мир стал думать, что большевики изверги и ссылают недовольных по политическим мотивам в ссылки. А жёны декабристов подумали, что мужья по бабам собрались, и за ними дружно увязались.

Прожили декабристы в Симбирске пять лет, а когда узнали, что Дума большевиками уж распущена, то бросили мотыги и жён, приехали в Питер и давай кричать, мол, надо поднимать Рассею с колен. А вечером пошли, купили себе «Клико», «Ауди А6» и уехали в Турцию, потом на воды в Баден-Баден. И там опять кричали в пьяном угаре, что гибнет Россия, срочно на помощь, а то недолго ей уж осталось.

А в Баден-Бадене как раз отдыхали Авраам Линкольн и Пол Пот. Это были, как известно, два очень образованных, умных и интеллигентных человека. Линкольн писал как-то свой закон об отмене рабства, и у него сломалось перо. Тогда он закричал своему рабу: «Эй ты, чёрный, тащи скорее перо, а не то передумаю». Негр быстро принёс перо, чем спас от рабства всех своих собратьев.

Пол Пот был душка, потому что прикончил Сорбонну. Мечтал изменить свою страну, построить могучую демократию, но народ, так же как и в России, безмолвствовал, ведь он Сорбонну не кончал и не понимал, зачем Пол так потеет зазря. Тогда Пол взял мачете и немного попугал народ, чтобы тот ожил и заговорил, наконец.

И говорят тогда Линкольн и Пол Пот декабристам: давайте-ка мы вам подсобим с демократией. Вон у нас какой опыт богатый.

Декабристы перстами замахали, патлами затрясли, мол, не надо, и ушли из Бабен-Бадена. Решили больше за границу не ездить, дабы заморской ереси не привезти случайно в страну, зареклись брички иностранные покупать – только кареты волго-вятской волости, да медовуху токма пить, а самогоны иностранные больше ни-ни.

А чтобы ощутить все тяготы простого русского народа, отправились декабристы на каторгу покаторжанить годок-другой, поехали на севера добывать нефть и строить БАМ, а под конец леса валили пару годков, чтоб было из чего ложки на досуге вырезать.

И вернулись в Питер с каторги, БАМа и лесосеки – всё им сразу и понравилось: и лес, и река, и свобода. И ничего больше делать не стали. И так ведь жизнь хороша!