Пил я когда-то без меры. Пил со всеми подряд: с одноклассниками и однокурсниками, с сослуживцами и соучастниками, с толстыми и худыми, с хромыми и одноглазыми, со стариками и малолетками, с добрыми и злыми, с димедролом и с осадком, с грустью и с радостью, с бутылками и стаканами. Пил в конских дозах, желая доказать всем, что я сверхчеловек. Пил, пока не кончится или не кончусь. Как в последний раз пил – торжественно, развязно, неудержимо. Пил, как пьют страдавшие от жажды неделю или месяц. Пил ещё и ещё в надежде, что эффект будет лучше, чем сейчас, – был максималистом, одним словом.

Сейчас страсть к спиртному как-то поутихла, если не сказать, что сошла на нет. Говорят, что «свое уж выпил». Хорошо бы в жизни всегда было так – хлебнёшь горя из до краев полной чаши, а потом остаток жизни горя не знаешь. Или не любят тебя бабы – и в одночасье как будто обухом по голове – прохода не дают. Или лежал на печи тридцать три года, а потом раз – и все сразу заимел: и машину, и квартиру, и дачу с женой да детьми в придачу. Русские люди такие – либо пан, либо пропал.

А можно ли вообще пить умеренно? Как это? Врачи утверждают, что алкоголь в малых дозах полезен. Только малая доза – это всего лишь двадцать-тридцать граммов чистого спирта. Всё остальное вредно и неумеренно.

Приходишь ты в гости или на именины к товарищу. Видишь, стол от яств ломится. Буженина, маринованные грузди, перепела, шашлык, балык, каравай, лучок зелёный, помидорки. Хозяин произносит торжественно: «Прошу к столу, гости дорогие». Все садятся. Начинается банкет. Кто-то кричит: «Ура товарищу Сталину!» – и засаживает в рот маринованный гриб, другой, его поддерживая: «За нашу счастливую жизнь!» – и давится кусками сочной отбивной из свинины. «За коммунизм и светлое будущее!» – вопит третий и вливает в себя гранёный стакан… молока. Через десять-пятнадцать минут банкет завершается. На посошок залпом выпивают горячий чай, закусывая его тортом, дядя Вася (слесарь ЖЭКа) – не закусывая. Гости расходятся. Хозяева моют посуду и произносят: «Уффф. Хорошо погуляли!..» Да разве ж это дело?

Русскому человеку нужно, чтобы душа развернулась, а потом заснула непробудным, мертвецки пьяным сном; русского хлебом не корми – дай подраться, если нет повода совершить подвиг в трезвом уме, чтобы ощущать себя человеком, а не комом дерьма; потребна утренняя болезнь, чтобы знать, как хороша жизнь была вчера и будет после опохмела; необходимо изменять сознание, чтобы не изменять себе. Всего этого мне хотелось всегда в количествах, превосходящих разумные пределы. Думаю, из таких людей и получались Александры Матросовы и Карбышевы, Солженицины и Стахановы, Наполеоны и Кутузовы. Хотя, возможно, Солженицины, Стахановы и Наполеоны получаются из совершенно других. В мирной жизни такие люди не нужны, им не находится места, и они чем только могут пытаются залить вулкан страстей и стремлений, клокочущий внутри термоядерный реактор. И я тоже пил – что оставалось делать?

Однажды мы взяли на нашу небольшую компанию пол-ящика водки. Не помню, кто спонсировал вечеринку, но удалась она на славу – возможно, именно Слава и был тогда нашим благодетелем. Поначалу мы пили белый прозрачный яд за здоровье и долголетие, потом за счастье и удачу, потом «за ПД» именно в такой формулировке (ПД – прекрасные дамы), потом за любовь (почти у всех к алкоголю), семью (которой ни у кого не было), друзей (почти все за алкоголь), будущее (с алкоголем) и прошлое (тоже с ним).

В итоге я напился. Да не просто так, а очень и очень основательно. Дальнейшая история восстановлена только при помощи дедуктивного метода товарища Шерлока и скудных размытых фотографий, что проявил мой мозг на следующее утро, после того как я окончательно очнулся и вернулся из небытия потустороннего мира.

Итак, к вечеру я был весьма накушамшись. Вернее, меня уже не было – я слился с вечностью, а вместо меня выпустили ростовую куклу с внутри сидевшим нетрезвым гражданином, со встроенным кассетным магнитофоном «Сатурн», воспроизводившим запись моего голоса и нещадно жевавшим магнитную ленту. После окончания банкета кукла (в дальнейшем пусть будет Кук) крайне нехотя собралась. На слова друзей «поехали домой» мычала что-то вроде: «Мене и тут охурошо!» Кое-как Кук встал, надел куртку и шапку (на улице уже была глубокая сибирская зимушка) и направился на остановку общественного транспорта. Друзья мои были тоже в хорошем подпитии и сказать точно, куда Кук поехал в тот вечер, не смогли.

Поездка протекала хорошо, пока не настал момент выходить. Зачем и куда Кук выходил, мне очень трудно сказать. Я, как экстрасенс, как мастер парапсихологии, видел на следующий день лишь образ. Образ этот был таким: в троллейбусе (хотя это вполне мог быть и автобус или даже трамвай) стоит, покачиваясь, тонкая рябина – она же Кук. Рябинушка держится за верхний поручень рукой, и лишь эта хлипкая жила не даёт дереву рухнуть наземь. Водитель объявляет остановку, и Кук неожиданно поворачивается к выходу. Какая остановка, ему было безразлично – ему просто не хватало кислорода, он хотел дышать, жить… Он идёт на выход. Нога шагает на одну ступеньку, на вторую, на третьей крепко опьяневшая нога подворачивается, но грузное тело, уже пришедшее в движение, продолжает свой стремительный бег, ноги постепенно от него отстают, и тело закономерно оказывается на земле, вернее, на асфальте на остановке общественного транспорта. «Опять кондуктор вышвырнул наглого зайца», – подумал, наверное, кто-то, стоя в ожидании своего автобуса в тот момент.

Затуманенный мозг Кука приказывает ему подняться, но приказ не подкреплён грубой силой, и поэтому Кук некоторое время любуется звёздным небом, лицами людей, ожидающими своего автобуса. Затем Кук всё же встаёт и присаживается на бордюрный камень дороги. Он уже подышал и решил продолжить поездку. При виде остановившегося автобуса (а может быть, и троллейбуса, но точно не трамвая) Кук вваливается в него и продолжает свою поездку.

Кук беспрепятственно доехал до конечной – там все вышли, и он тоже. Кук не понимал пока ещё, что он приехал не туда, где он находится – определить не мог, поэтому пошёл, пошёл куда глядели его косые от водки глаза. Вскоре Кук понял – находится он скорее всего в Ленинграде, ну или за городом. Лёгкое беспокойство охватило его, мозг чуть вырвался из лап спирта, благодаря лёгкой стрессовой ситуации. Кук продолжал идти. На улице глубокие сумерки, а может быть, и ночь – часов не имелось. Ни фонарей, ни огней проезжающих машин, ни лампочек в окнах домов не видно, потому что и домов-то вокруг нет – только лес. Кук всерьёз испугался, ускорил шаг и вскоре побежал. Через десять-пятнадцать минут бега неуклюжее пьяное тело увидело вдалеке (в нескольких километрах!) многоэтажки и обнадёживающий свет в их окнах. Кук не раздумывая, как математик, опускающий кратчайший перпендикуляр до плоскости, пошёл точно на свет. Он шёл через лес, прыгал через какие-то ямы, перемахивал через трубы и арматуру, через открытые канализационные люки.

Наконец Кук упёрся в забор – неосвещённую, непонятную преграду, за который ничего, как ему показалось спьяну, не было. Без реверансов, вспомнив своё спортивное прошлое, перемахнул через двухметровый забор, словно заяц через куст, но, зацепившись штаниной за колючую проволоку, обрамляющую забор, как шёлковая кайма – платье французского короля, рухнул по ту сторону на чистый асфальт. Сегодня Кук уже смотрел на звёзды, поэтому во второй раз не стал столь долго их наблюдать. Встал, отряхнулся и пошёл на все ещё далёкий свет.

Было подозрительно пустынно, чисто и тихо, но Куку было плевать – он шёл домой и не замечал вокруг себя ничего, ужасно устал и был мертвецки пьян. Хотелось скорее раздеться, лечь на кровать, укрыться любимым одеялом и заснуть сном младенца, хотелось поскорее выйти вон из этого дня. Вдруг Кук напоролся на какую-то бочку. Вместе с ней он покатился кубарем. Бочка издавала звуки, похожие на колокольные. И в этот момент Кук услышал возглас: «Стой! Кто идет? Буду стрелять!» – и звук передёрнутого автоматного затвора. Залаяли собаки – видимо, овчарки. Кук побежал. Он нёсся, как ветер, как стая буйволов, круша всё на своём пути – ветки, какие-то верёвки, растения, бочки и фанерные стенды. Добежал до ещё одного забора. С ощущением дежавю перемахнул через него, опять зацепившись штаниной за колючую проволоку и рухнув по ту сторону. Быстро встал и почесал дальше.

Лай собак стихал, да и ландшафт изменился – стал лесным, естественным. «Пронесло, – подумал, выдохнув, Кук, – похоже, это была армия! Пронесло!»”

Окна домов были уже совсем близко. Появились гаражи. Голова Кука снова начинала погружаться в нахлынувший спирт. Кук шёл между железными домами железных же коней и захотел сделать то, что чуть не сделал за тем забором от страха. Но почему-то не слишком спешил. Во время процедуры сзади подкралась машина, осветив сакральное действо. Кук подумал, что сейчас его будут бить, и хотел было сказать: «Да ладно, ребята! Это же всего лишь гараж – он железный и не заржавеет! Я же чуть-чуть!» – но почему-то промолчал. Видимо, кассету в магнитофоне окончательно заело.

Люди позади не предпринимали никаких действий. Кук понял – они пришли с миром. Не иначе ирокезы. Кук обернулся.

– Здравствуйте, уважаемый! – произнёс приятный голос.

Фигура стояла в свете фар – ангел, не иначе, сошедший с небес, чтобы препроводить Кука куда-то.

– Ды-бе-бу-ба-де-бу-ка, – ответил на языке ангелов, улыбаясь, Кук.

– Всё ясно! Бухой! Пошли! – сказал голос.

Кука подвели к «уазику» и начали нахально обыскивать. Вытащили документы, немногочисленные деньги, фотоаппарат, ключи, ручку, какие-то бумажки и положили всё это на тёплый капот машины. Деньги сразу же ангелы попилили между собой, открыли фотоаппарат и засветили пленку (наверное, чтобы Кук не смог потом доказать их существование). Один из ангелов поинтересовался: «А что это за небольшой свёрток?» Кук ничего вразумительного ответить не смог – он так был рад неожиданной встрече, что совсем раскис и превратился в кусок грешника.

Свёрток представлял собой лист тетрадной бумаги, скрученный в трубочку, концы которой были вставленный один в другой. В таких обычно наркоманы носят своё зелье. Пэпээсника, предвкушающего такую удачу (а поймать с поличным наркомана большая удача), чуть затрясло от мысли о причитающейся за такой героизм премии. Он подозвал коллег в свидетели и начал медленно разворачивать свёрток, чтобы не просыпать ни грамма героина или, на худой конец, марихуаны. Руки дрожали, но мент медленно продвигался к своей цели. Развернув последний сгиб, он увидел на листе аккуратно сложенную застежку от молнии. Пэпээсник плюнул и засунул молнию Куку в карман.

Посадили Кука на заднее сиденье и куда-то повезли. Через некоторое время открылась дверь и ему скомандовали: «Выходи!». Он вышел. Перед ним стояла большая машина с решётками на окнах. Прозвучала команда: «Заходи!» – и открылась другая дверь. Он зашёл в чистилище, где было полно людей, ожидающих решения своей судьбы. Почти все спали. Некоторые лежали под лавками, прибитыми к стенам. Кто-то курил. Кук тоже присел на лавку и, оглядевшись вокруг, подумал: «Да… значит, так выглядит дверь в ад! Прикольно…»

Машина нехотя тронулась. Все закачались. Матросы испытывают то же ощущение – понимают, что корабль кренится относительно земной поверхности, но бессильны этому противостоять, лишь посильнее держатся за все что могут. Корабль плыл куда-то. Куда – Кук не знал, потому что в тот момент не был капитаном. Тоскливо и чуть страшно… Тут он услышал ободряющий голос моряка, лежащего в своем гамаке, подвешенном под потолком, скучающего о доме и семье. Моряк запел. Сначала один, потом к нему присоединился ещё кто-то, затем ещё и еще. Хор их становился всё сильнее и сильнее. Тут Кука кто-то толкнул в бок, протянул сигарету и, подмигнув глазом, улыбаясь, сказал: «Подпевай!» Кук закурил. Он поинтересовался, куда везут весь этот табор. «В вытрезвитель!» – сказал добрый и довольный собой морячок.

Раньше Куку казалось, что в вытрезвителе бывают только опустившиеся алкаши, никчёмные люди, те, кто стоит на самой низкой социальной ступени. Кук оглянулся вокруг – почти все были прилично одеты, с относительно нормальными лицами, весёлые и ехали не на каторгу или в тюрьму, не в ад – на отдых. Они знали, что в трезвяке отдохнут, поспят, придут в себя и с утра довольные отправятся домой или сразу на работу. «В вытрезвителях, оказывается, так весело и хорошо, – подумал Кук, – есть интеллигентные и хорошие люди». Кук перестал грустить, душа его снова наполнилась радостью, как будто он был в кругу старых друзей, и с чувством гордости за себя и своё окружение, с выражением, достойным Андрюхи Макаревича, он подхватил знакомые с детства слова: «Мы охотники за удачей – птицей цвета ультрамарин…»