Хроника недавних дней

 

ВОЗВРАЩЕНИЕ МАЙКА БРАУНА

— Капитан Браун! — торжественно провозгласил краснолицый толстяк полковник. Он попытался придать своему широкому курносому жабьему лицу строгое выражение и медленно встал, выставив над грубо сколоченным столом круглое брюшко, туго обтянутое курткой десантника.

Майк, сидевший сбоку от стола, а не как подсудимый перед трибуналом, встал, отдавая официальную дань воинскому званию и положению членов комиссии.

Полковник Жакоб де Сильва, известный охотник до жизненных радостей, слыл в Колонии человеком непримиримым во всем, что касалось офицерской чести. И генерал ди Ногейра частенько именно ему поручал деликатные миссии, связанные с поведением офицеров колониальной армии, которое вызывало сомнение, но не попадало со всей очевидностью под юрисдикцию военного трибунала.

Справа от полковника разогнул свое длинное тело унылый, флегматичный майор Коррейя с большим угреватым носом и торчащими жесткими угольно-черными короткими волосами. Он все время молчал. Майк видел лишь его нос и сейчас с удивлением отметил, что у майора водянистые, бесцветные глаза.

Третий член комиссии, сухопарый щеголь в золоченом пенсне — капитан Кларенс Коста допекал Брауна во время допросов, методично задавая вопрос за вопросом. Майк сразу окрестил его про себя «иезуитом» и возненавидел его продолговатое холеное лицо, длинные каштановые волосы, его манеру стенографировать каждое слово. Собственно, капитан Коста один и вел допросы — настойчиво, деловито.

— Капитан Браун! Комиссия удаляется на совещание… — закончил наконец свое заявление краснолицый полковник-председатель.

Расследование продолжалось с перерывами два дня. Нет, Майка не арестовали, у него не отобрали оружие. Он по-прежнему исполнял обязанности коменданта форта № 7. Он завтракал, обедал и ужинал вместе с членами комиссии здесь же, и тогда зал заседаний, бетонная коробка столовой форта, выполнял свое истинное назначение.

В форт № 7, затерянный в дебрях африканского буша, комиссия во главе с де Сильвой прилетела на третий день после того, как Майк Браун, измученный и оборванный, возвратился сюда с десятком таких же обессиленных преследованием и лишениями «десперадос» — остатками разгромленной «Огненной колонны» Фрэнка Рохо. Комиссии предстояло разобраться, почему провалилась операция «Под белым крестом Лузитании», спланированная лично генералом ди Ногейра и провести которую он поручил двум англичанам, не зараженным, по мнению генерала, пораженческими настроениями. Но в задачу комиссии входило не только это. Ей требовалось либо санкционировать убийство командира «Огненной колонны» англичанина Фрэнка Рохо англичанином капитаном Майком Брауном как «акт милосердия», либо признать Майка преступником. А это значило нарушить неписаный закон наемников — право добить сподручного по его просьбе, чтобы тот при сложных обстоятельствах не попал в плен к партизанам.

Потому-то и возглавил комиссию дока в подобных делах полковник де Сильва.

Он первым вышел из «зала заседаний», за ним майор Коррейя, шествие замыкал «иезуит» с папкой под мышкой. На пороге он обернулся, и Майку почудилось, что он прочел во взгляде капитана сожаление.

Дверь закрылась. Браун остался в большой гулкой бетонной коробке один, расслабился, прошелся без цели до угла комнаты, обратно. Майк не думал о решении, которое предстояло принять членам комиссии, он сам должен был принять решение — для самого себя, самое важное решение в своей жизни.

Как бы хорошо оказаться сейчас опять на той затерянной в дебрях буша поляне. В тени под гигантским махагони… И вернуться не сюда, в эту проклятую бетонную коробку, а в Габерон, сверкающий город, столицу Боганы… Казалось бы, так просто — «Огненная колонна» разгромлена. Он, офицер колониальной армии, попал в плен. И весь кошмар позади. Кошмар, в котором он жил последний год. Когда, с чего начался этот год? С разговора с отцом, когда тот отправил сына защищать идеалы свободного мира и он оказался в тренировочном лагере наемников. Верил ли Майк тогда в свою миссию защиты цивилизации? Верил.

Тогда верил… А теперь?

Если бы он мог ответить себе точно…

Он, конечно, не прав, ведя счет своих ошибок со времени разговора с отцом. Кошмар начался раньше. Только тогда он выглядел совсем не кошмаром. Майк поклонялся сильной личности — Великому Охотнику, Настоящему Мужчине — Фрэнку Рохо. И когда бывший плантатор, его отец, сказал, что хочет видеть своего сына настоящим мужчиной, сильной личностью, Майк Браун согласился стать таким.

Майк только потом узнал, что Франк Рохо в ярких журнальных интервью «Я — охотник, охота — это спорт» не добавлял: «Поэтому мне все равно, кого выслеживать, кого убивать. Если за убийство человека платят больше, чем за убийство льва, я стану выслеживать и убивать черномазого». Но в последней экспедиции речь шла не о местных жителях, а о таких же белых людях, как сам Франк и Браун. Речь шла об экономическом советнике ООН Мангакисе и советском журналисте Корневе.

Что ж, после уничтожения «Огненной колонны» Майк спас Великого Охотника от плена. Скорее от возмездия. Возмездия за те преступления, которые совершил охотник за «двуногой дичью». Разве Майка можно судить за «удар милосердия»? Он повиновался взгляду Фрэнка, выполняя его волю и просьбу.

А все-таки он трус, этот «Великий Охотник»… Рохо мог застрелиться и сам, да не смог поднять на себя руку, а плена боялся больше, чем смерти.

Да, тогда на поляне в буше, под гигантом махагони, оказавшись в плену после разгрома «Огненной колонны», Майк мечтал, что вернется наконец-то в далекий и спокойный Габерон.

Перед ним в густой тени махагони стоял африканец, офицер разведки Боганы капитан Морис. Они вели очень трудный разговор — один на один. И неподалеку лежал труп Великого Охотника.

— Я хочу вернуться в Бога ну, — сказал Браун.

— Вы хотите вернуться в Богану… — медленно повторил капитан Морис. — Вы родились в Богане. Богана — ваша родина.

Оба они очень устали и присели прямо на землю, и листва могучих деревьев смыкалась над их головами, не пропуская ни единого луча поднимающегося к зениту яростного солнца. А где-то поблизости, наверное всего лишь в нескольких десятках метров от них, были Мангакис и раненый Корнев — его друзья. Да, его друзья, за которыми вел охоту Фрэнк Рохо, приконченный им, Майком, Великий Охотник.

— Да, я хочу вернуться в Богану, — кивнул Майк.

Мог ли он настаивать на возвращении в Богану?

Если бы он мог ответить себе точно!

Впрочем, тогда он понял, что хотеть — мало. Надо еще и быть таким, какого хотят видеть те, к кому ты желаешь прийти.

Голос капитана Мориса доносился словно издалека:

— Поверьте, я не желаю видеть вас в Богане на скамье подсудимых — перед судом народа. Вы должны вернуться домой с чистой совестью…

Морис так и сказал — домой.

— Мы ничего не требуем от вас, Майк. Только разберитесь во всем, что происходит в форте. И ваша совесть подскажет вам, как поступать.

— Значит, вы меня отпускаете… Почему?

— Рассказать в форте все, все, как было на самом деле.

— И то, что вы меня отпустили? Во второй раз? Зачем?

— Чтобы вам поверили… Дело в том, что попытка похищения ваших друзей — только часть заговора, ниточки которого тянутся в форт № 7. Согласитесь, вам самому надо до конца разобраться в этом, чтобы твердо знать, как жить дальше.

— Я устал… — начал было Браун.

Внезапно Морис насторожился, сделал Майку знак замолчать. Вскочил, держа наготове автомат.

— Свои, камарад капитан.

Из-за кустов показались трое: два бородатых «фридомфайтера» вели человека в ладной защитной форме, перетянутого новенькой портупеей.

— Поймали в буше неподалеку… — звонким юношеским голосом начал один из партизан. Пленный не дал ему договорить.

— Капитан Морис! — радостно крикнул он. — Слава богу, а то эти неграмотные парни могли натворить черт знает что!

— Камарад Жоа? — Морис прищурился и отступил, уклоняясь от протянутых рук задержанного.

— Ты удивлен? Но я ведь сопровождал…

Голос Жоа осекся, когда он увидел Брауна, внезапно выступившего из-за широкой спины разведчика.

— Он предал Мангакиса и Корнева, — тихо сказал Майк.

— Знаю… — Капитан обернулся к Жоа, взгляд его был полон презрения: — На Кубе таких, как ты, называют «гусанос» — «червяки».

Но Жоа уже овладел собою. Он усмехнулся, высокомерно вскинул голову. Голос его звучал вызывающе:

— Ты слишком хорошо усвоил кубинскую терминологию, Морис. Но к добру тебя это не приведет. Что ж, расстреляй меня. Клянусь духом великого бога Шанго, попадись ты мне вот так же, я застрелил бы тебя без всяких разговоров.

— Э, нет! — покачал головой капитан Морис. — Мы доставим тебя к Кэндалу.

ДЕЛО №…

Кэндал закрыл толстую ярко-зеленую папку и, отодвинув ее на середину большого металлического стола, задумался. Итак, сорван еще один заговор против Движения, но обнаружен он совсем случайно. И это накануне съезда Движения и провозглашения независимости, когда Колония должна превратиться в свободную Республику Гидау.

Военное командование Боганы сделало что могло. Лучший военный разведчик, капитан Морис, был переброшен в Освобожденную зону срочно, днем, на армейском вертолете: это рискованнейший полет! Ведь машина могла быть перехвачена и сбита даже легким разведывательным самолетом тугов, которые постоянно патрулируют над бушем.

Итак, майор Жоа… Пропуска Мангакиса и Корнева в Колонию были подписаны им.

Кэндал перевел взгляд на широкое распахнутое окно, за которым все было ослепительно бело от солнца.

Просторный луг на окраине Габерона, на котором бетонным квадратом выстроились одноэтажные двухкомнатные домики с плоскими крышами, выделен властями Боганы в полное распоряжение «фридомфайтеров». На лугу — с рассвета до полудня — обучались курсанты — молодые парни, партизаны, уже отличившиеся в Колонии и теперь готовящиеся стать офицерами регулярной армии будущей Республики — Гидау. Их обучали товарищи, вернувшиеся из-за границы, куда Движение отправляло их для постижения военного искусства.

Он отвел взгляд от окна, вздохнул и опять придвинул к себе папку. Скоро должны привести Жоа, человека, изменившего Движению. Кэндал не мог поверить в случившееся. Было трудно понять, как человек мог изменить делу всей своей жизни.

В глубине души еще жила надежда — а вдруг это ошибка! Может быть, с ним нужно поговорить, по-товарищески, откровенно, и тогда все выяснится?

— Разрешите?

Дверь приоткрылась, и показалась седеющая голова начальника контрразведки, а затем и вся его фигура, длинная, худая.

У Кваме Араухо постоянно болели зубы — на нервной почве после службы в колониальной армии у португальцев, говорил он. Араухо ходил все время морщась, держась то за одну, то за другую щеку. Никакие ухищрения медиков не могли победить эту болезнь, и Кваме Араухо навещал колдуна, построившего хижину неподалеку от центра «фридомфайтеров».

И сейчас лицо Араухо было сморщено и перекошено: на этот раз он держался за правую щеку.

— Я привел его…

Кэндал встал, вышел из-за стола.

— Ввести арестованного гражданина Жоа! — открыв дверь, приказал Араухо.

Жоа решительно перешагнул порог. Форма на нем была без единой пылинки, новенькие ремни блестели. Он лишь похудел, осунулся, но глаза смотрели вызывающе.

— Я хочу поговорить с… (Кэндал чуть было не сказал — «с товарищем») гражданином Жоа наедине.

Араухо еще больше сморщился и затворил за собой дверь.

Не отрываясь смотрел Кэндал в лицо арестованному, стараясь понять: что же за этой дерзостью, за высокомерным презрением — человеческая обида или оскорбленное самолюбие?

И Жоа не выдержал его взгляда:

— Зачем ты позвал меня? Думаешь, я брошусь на колени, буду раскаиваться, плакать, молить о пощаде?

В его словах звучала открытая ненависть. Кэндал задумчиво провел рукою по своей густой окладистой бороде.

— Я хочу понять, что с тобою? Он показал пальцем — через плечо — на стол, туда, где лежала ярко-зеленая папка.

Высокомерие исчезло из голоса Жоа, он дрожал от ярости.

— Ты хочешь понять, почему я затеял это дело с тугами? Может быть, считаешь, что они меня купили? О нет! Я ненавижу их так же, как ненавижу тебя и всех твоих дружков, захвативших власть в Движении.

Голос его понизился, перешел в громкий, свистящий шепот, словно что-то душило Жоа.

Кэндал сглотнул комок в горле:

— Ты отдаешь себе отчет в том, что говоришь?

— Ты торгуешь нашей страной, ты продаешь ее всем, кто обещает, что приведет тебя к власти: Софии, Москве… Ведь… даже меня схватил парень из Боганы, этот проклятый Морис! Меня, гражданина свободной страны Гидау, схватил на родной земле твой наемник, иностранец!

— Капитан Морис родился в Гидау, Гидау его родина, и он тоже борется за нее. Мы с ним по одну линию фронта, а с тобою? Ты хотел выдать тугам наших друзей, ты предал наше Движение!

— Твое… Движение!

— Значит, для тебя мы страшнее тугов. А с ними ты договоришься, как договорился выдать им Мангакиса и Корнева. Ты хотел доказать им, что ты — надежный партнер!

Жоа отвернулся к окну, всем своим видом давая понять, что разговор окончен.

— Через две недели в Освобожденной зоне состоится первая сессия Национального собрания. Мы провозгласим независимость нашей страны. И пусть тогда тебя судит народ, — твердо отчеканил Кэндал. — Не я буду тебя судить. Народ!

 

СМЕРТЬ КОМЕНДАНТА

Сколько же времени прошло с тех пор, как комиссия удалилась для принятия решения? Майк по привычке глянул на кисть левой руки, но часов не было: только рубец ожога. Капитан Морис хорошо организовал прикрытие. Партизаны оттеснили «отчаянных» к тропинке, по которой должен был уходить Браун: здесь-то он и нашел, так оказать, и возглавил растерянных, перепуганных «десперадос».

Беспорядочно паля, они отходили под огнем партизан, редким, но точным. Невидимые снайперы методично расстреливали «отчаянных» одного за другим — до самых ворот форта. Но Майка словно кто-то охранял. А может, действительно охранял? Лишь случайная пуля срезала часы с его руки, чиркнув по кисти.

Форт встретил их невесело. Солдаты, сбежавшиеся к воротам крепости, угрюмо рассматривали потрепанных «десперадос».

Комендант Гомеш не ждал их у ворот. Комендант умирал.

Добрая Мелинда, верная подруга коменданта, молча открыла перед Майком дверь в комнату умирающего. Лицо мулатки было каменным, толстые губы плотно сжаты. Детей, обычно окружающих ее, галдящих, одаряемых то сладостями, то подзатыльниками, не было видно.

Глаза коменданта в черных ямах глазниц с минуту безразлично рассматривали юношу, потом взгляд Гомеша скользнул куда-то вверх, к серому бетонному потолку.

Молчание затягивалось, в комнате душно, хотя оба небольших, забранных решеткой окна открыты. Умирающий дышал хрипло, широко раскрытым ртом.

— Я застрелил Франка Рохо, — сказал Майк.

Гомеш медленно перевел взгляд на юношу, на худом лице его появилось слабое подобие саркастической улыбки.

— Я знал, что так случится, — чуть слышно сказал он. — А ведь он был совсем-совсем здоров.

— Вы тоже выздоровеете… вернетесь в Португалию…

Майк не верил собственным словам, как не верил им и умирающий капитан Гомеш.

— Вы остаетесь в форте… комендантом… Свяжитесь по радио с Гидау… Доложите штабу генерала ди Ногейра… Если они… хотят сохранить форт, пусть пришлют подкрепление.

Комендант закрыл глаза, бессильно откинулся на подушку. Майк ждал.

— У меня еще две просьбы… Отправьте мою жену и детей… в буш. Не в Гидау, не в Колонию, только в буш… Это их страна, они родились здесь. И еще… Берегите людей. Солдат и тех — в буше… Война проиграна, но… они… они очень упрямы…

Гомеш впал в беспамятство, и Майк не мог спросить, кого комендант называл «они»…

…Браун снова прошелся по бетонной коробке столовой. Забыли о нем, что ли? Долго же они, эти члены комиссии, совещаются…

Дверь зала заседаний отворилась. На пороге появился толстяк полковник. Лицо его было торжественно. Сопровождаемый членами комиссии, он важно проследовал к своему месту за столом.

И сейчас же на пороге еще не успевшей закрыться двери показалась Мелинда.

— Умер… Команданте… умер… Держась за притолоку, она медленно опустилась на пол.

Выслушав известие о смерти коменданта, полковник де Сильва перекрестился, но не прервал заседания. Впрочем, оно длилось ровно столько, сколько понадобилось времени «иезуиту», чтобы сообщить: комиссия не нашла ничего предосудительного в поведении капитана Майка Брауна и считает ответственным за провал операции «Под белым крестом Лузитании» покойного Франка Рохо, отступившего от плана операции и давшего возможность противнику окружить его «Огненную колонну». Капитан Коста прочел это по бумажке, и лицо его было откровенно недовольным, зато жабье лицо полковника сияло, а унылый майор несколько раз клюнул вислым носом, что, видимо, означало поздравления.

Капитана Гомеша хоронили рано утром, до наступления жары, на крепостном кладбище, где погребали и погибших солдат гарнизона.

Ритуал был скор и несложен. Отец Игнасио прочел последнюю молитву. Офицеры первыми бросили в могилу по горсти красной земли. Трижды грянул прощальный залп, и взвод солдат удалился вразброд, пыля тяжелыми башмаками.

И тогда Мелинда рухнула на рыхлый холмик. Пятеро детей, одетых в торжественные, расшитые яркими узорами национальные костюмы — широкие навыпуск рубахи и короткие, чуть ниже колен, резко суживающиеся книзу брюки, вцепились в длинную черную юбку матери и, словно по команде, заплакали.

Полковник первым надел фуражку, унылый майор Коррейя, взглянув на солнце, поспешил последовать его примеру, и лишь капитан Коста медлил, думая о чем-то своем. Наконец и он, вздохнув, надел фуражку.

Тем временем от толпы африканцев, стоявшей в некотором отдалении, а теперь устремившейся к могиле, отделилось вдруг несколько женщин, обнаженных до пояса, с лицами, натертыми мелом, — плакальщицы.

Толпа сомкнулась вокруг могилы. Раздались рыдания, переходящие в пронзительные вопли, вой, какие-то выкрики. Внезапно над толпой взлетел петух, только что обезглавленный, кровь его окропила людей мелкими брызгами, потом он упал в стороне в пыль, забился.

Майк в недоумении посмотрел на священника. Лицо отца Игнасио было торжественно. Он понял взгляд европейца:

— Таков обычай моего народа. И если вера во что-то помогает человеку в жизни, нельзя лишать его этого… господин команданте!

И, подчеркнуто низко поклонившись, старик медленно побрел прочь от могилы, над которой совершался языческий ритуал обитателей буша, к пакгаузам, где жили в форте африканцы.

Круг у могилы то расширялся, то сжимался опять. Женщины, мужчины, дети, раскрашенные траурной белой краской, что-то пели, ритмично притопывая, хлопая в ладоши. То один, то другой участник церемонии посыпал себе красной пылью голову. Затем где-то в стороне ударил барабан, к нему присоединился другой. Удары следовали сначала редко, потом стали учащаться. В ритме их было что-то взвинчивающее нервы, нагнетающее напряженность.

Плакальщицы затихли, люди замерли, обернувшись к пакгаузам. И тогда из бетонного строения вышла странная фигура.

Голову ее скрывала большая деревянная маска — белая, с огненно-красным ртом и плотно сомкнутыми веками, с вырезанными на лбу скорченными фигурками людей и крутыми, по-бараньи загнутыми рогами. Руки и ноги человека в маске обтянули белые нитяные чулки. Торс — в старой солдатской рубашке с нашитыми на нее разноцветными ленточками, навешанными кусками железа и дерева. Юбка из некрашеной рафии, не доходившая до колен, была украшена так же.

Два человека, чьи руки и ноги тоже обтянули чулки, а па головы натянуты чулки с узкими прорезями для глаз, торжественно вели ничего не видящего колдуна прямо к могиле.

Впереди и позади колдуна шло по барабанщику. Рядом, пританцовывая, двигалось пять-шесть полуобнаженных, разрисованных белой краской мужчин со сплетенными из рафии круглыми лопатками-веерами на коротких ручках, которыми они усиленно обмахивали колдуна и его провожатых.

Толпа у могилы разделилась: мужчины выстроились в одну шеренгу, женщины — в другую, образовав длинный неширокий коридор, в который предстояло вступить колдуну. Коридор вытянулся так, что Майк оказался у самого входа. Ему потребовалось отступить, но в этот момент колдун и все, кто шел с ним, поравнялись с Майком. На несколько мгновений они окружили Брауна. И тогда один парень из свиты колдуна почти прижался к нему и вежливо сделал у его лица несколько взмахов веера.

— Господин комендант, — услышал Браун быстрый шепот. — Я приду за ответом сегодня…

И в руку Майка скользнула теплая палочка — обычная шариковая ручка, одна из тех дешевых ручек, которыми наводнен сегодня весь мир.

Парень сразу же отскочил, закружился приплясывая, смешался со свитой колдуна.

«Посланец от капитана Мориса». Сжимая в ладони ручку, Майк быстро огляделся. Все шло своим порядком: слаженное, веками отрепетированное представление.

Два хора — мужской и женский — то наступали друг на друга, то расходились, отбивая все убыстряющийся ритм ладонями, образуя то сужающийся, то расширяющийся круг, в котором медленно кружился колдун. Майк невольно улыбнулся: белые чулки хоть и скрывали тощие ноги колдуна, сходство их с ногами отца Игнасио было несомненным.

 

ОПЕРАЦИЯ НАЧИНАЕТСЯ

Мама Иду принимала гостя. Одноглазый ветеран Нхай важно сидел в холле виллы Мангакиса, в глубоком зеленом кресле, и потягивал из высокого стакана холодное пиво, степенно беседуя с Евгением. На нем почти новый красный пиджак, слегка великоватый, как и бирюзовые брюки, — все это было уступлено Нхаю одним из приятелей, которые имелись у него повсюду, в том числе и в Габероне.

Юноша пил прохладительный «севен ап» прямо из зеленой, по-огуречному пузатой бутылки и с интересом слушал рассказ бывалого «фридомфайтера» о своем отце и отце Елены, которые находились сейчас за много километров от Габерона — в буше, в Освобожденной зоне.

Мама Иду и Елена сновали между холлом и кухней — и на низком столике у кресел появлялось все больше блюд с арахисом, фисташками, хрустящей соленой соломкой. Мама Иду — веселая, одетая в свое самое лучшее платье из розоватой переливающейся парчи и в тюрбане той же ткани, с десятками тонких золоченых браслетов на обеих руках, была неотразима.

Красочно, насколько позволял его неуверенный английский язык, Нхай повествовал Евгению, как доктор Балла оперировал Корнева-старшего и как в этот момент туги начали бомбить госпиталь. С «алуэтов». По ним ударили ракетами, один даже сбили. А доктор Балла — хоть бы что, продолжал свое дело.

Но Нхай не рассказал Евгению, почему ему вдруг опять пришлось прибыть в Габерон. Это было задание, а старый солдат умел держать язык за зубами.

Потом Нхай поведал, как вместе с другими партизанами загонял «десперадос» к форту — словно кабанов-бородавочников в сеть, сплетенную из лиан. Их уводил белый офицер.

Да, да, тот самый офицер, который попал в плен во время разгрома «Огненной колонны» Великого Охотника Франка Рохо…

— Майк? — вырвалось у Елены, которая в этот момент подошла к столу с большим блюдом.

— Майк? — переспросила девушка и, побледнев, опустилась в кресло. — Он… жив?

— Он бежал, — Нхай хитро улыбнулся. — Бежал, убив двух охранников.

Разве мог старый Нхай рассказать обо всем, что действительно было? Так доложил старый Нхай даже в штабе, когда его вызвал начальник контрразведки Кваме Араухо.

— Странно, — сказал начальник, пристально вглядываясь в плутоватое лицо одноглазого ветерана, держась за щеку длинными тонкими пальцами и морщась от зубной боли. — Офицер тугов… бежал из плена? И капитан Морис… не смог этому помешать?

Араухо поманил худым, похожим на сухую костяшку пальцем Нхая, стоявшего навытяжку у самой двери.

— Иди сюда… — И вынул из папки пачку фотографий. — Посмотри-ка… Не узнаешь?

На старого солдата смотрело со всех фотографий одно и то же лицо. Юноша на теннисном корте, прижимающий к груди ракетку… Он же на охоте… Вырезка из газеты — получает приз в Клубе стрелков. А вот он — вместе с мисс Мангакис, даже мама Иду оказалась на этой фотографии!

— Майк Браун, — твердо отчеканил Араухо. — Это был он?

Чувствуя, что совершает непоправимое, Нхай кивнул.

Кваме Араухо откинулся на спинку кресла:

— Майк Браун… Очень забавно…

— Он бежал, убив двоих… — торопливо заговорил старый солдат.

— Ах да… Тем хуже… Тем хуже…

Нхай не знал, не мог знать, что после его ухода Араухо поспешил в кабинет Кэндала, но вошел он туда спокойно, уверенно, и на лице его была лишь гримаса, вызванная зубной болью.

Молча протянул он Кэндалу тоненькую папку с надписью на обложке: «Майк Браун».

Кэндал с недоумением взял папку.

— Это… сын плантатора Брауна, бежавшего в Колонию, когда земли его были национализированы. Этот мальчишка стал наемником и служит тугам. Он был здесь вместе с майором Хором в ночь, когда туги организовали высадку десанта. Тогда капитан Морис отпустил его.

Араухо не сводил с Кэндала пристального взгляда.

— Я знаю об этом. Капитану Морису пришлось обосновывать этот свои поступок перед специальной комиссией армии Боганы.

— Так вот! — в голосе Араухо зазвенело торжество. — Капитан Морис опять отпустил Майка Брауна!

— Подожди! — поморщился Кэндал, выставляя перед собою ладонь. — Я тебя не понимаю.

— Я считаю необходимым запросить у разведывательных органов Боганы объяснения относительно действий капитана Мориса на нашей территории! Лично я их квалифицирую… как предательство.

Кэндал улыбнулся, встал, обошел стол и дружески обнял Араухо.

— Ну не мечи молнии, ты же не Шанго! А в отношении Мориса… Кстати, и Жоа обвинял его во вмешательстве в наши дела, считая иностранцем. Ему я ничего не сказал, но начальник контрразведки… — Кэндал спрятал улыбку в бороде, — конечно, имеет право знать, что в последней операции капитан участвовал уже как служащий нашей армии, как человек, которому поручено реорганизовать нашу военную разведку. Араухо нахмурился:

— Вот этого я уж не ожидал от тебя, Кэндал! — Голос его был полон горечи и искренней обиды.

— Хорошо, что ты не столь сверхгоряч, как Жоа. А то бы я нажил сегодня еще одного злейшего врага! — рассмеялся Кэндал…

Старый Нхай тем временем под веселые шуточки курсантов, этих молодых зубоскалов, обряжался в красный пиджак и бирюзовые брюки, собираясь на свидание к маме Иду, своей невесте.

Однако, выйдя за ворота лагеря «фридомфайтеров», Нхай вместо района бывшего сеттльмента, где стояла вилла Мангакиса, неожиданно свернул к «кладбищу Истории» — так в Габероне называли болотистый пустырь на берегу океана. Туда после провозглашения независимости со всего города свезли бронзовые статуи колониальных губернаторов и генералов-завоевателей и где они валялись теперь, покрываясь зеленью и дожидаясь отправки на переплав.

На берегу океана Нхай прошел к одной из старых лодок. На корме древней посудины сидел рыбак в широкополой шляпе с обвислыми полями, в грязной красной рубахе и неопределенного цвета брюках, закатанных по колено. Стремительно темнело. Рыбак собирал удочки, попыхивая сигаретой.

— Да поможет тебе Катарвири, владетельница воды! — громко сказал старый солдат.

— Катарвири знает свое дело, — лениво отозвался рыбак.

— Начальник говорил со мною сегодня… — сразу перешел к делу Нхай. — Он показывал мне фотографию белого офицера… Он не поверил ни одному моему слову.

Сигарета пыхнула опять. Нхай успел заметить на лице рыбака довольную улыбку.

— Кто-нибудь еще расспрашивал тебя о том офицере?

— Нет, — твердо ответил Нхай. Капитан Морис вскинул голову:

— Ты уверен?

— Камарад! — обиделся Нхай. — Ты же знаешь, что, хотя глаз у меня только один, никто еще не мог скрыть от меня свои следы.

— Хорошо. Когда ты должен возвращаться в буш?

— Может быть, завтра, может быть, через день. Как только будут готовы люди, которых мне надо вести в отряд.

Морис тихо засмеялся:

— Надеюсь, что твоя невеста захочет видеть тебя и завтра. Тогда — здесь, в это же время.

Здесь, на вилле экономического советника ООН Мангакиса, Нхай чувствовал себя человеком значительным. Евгению было занятно наблюдать за простодушным стариком. Только когда старый Нхай заговорил о Майке Брауне и побледневшая Елена бессильно опустилась в кресло, Евгений вдруг понял, что старик-то не так уж и прост. Он прекрасно знает: Майк, Елена и Евгений хорошо знакомы. Корнев-младший не раз при Нхае вспоминал о Майке.

Но сейчас старый Нхай упорно делал вид, что всего этого не знает.

— Что с Майком? Где он теперь? — осторожно заговорил Евгений.

Елена в упор смотрела на старого ветерана. Но Нхай выдержал ее взгляд — ведь у него — задание! Он выдержал бы и не такое, но в этот момент ему на плечо тяжело легла рука его невесты — мамы Иду.

— Отвечай, ну! — грозно пробасила она, и Нхаю показалось, что блюдо мой-мой — огромных клецек из ямсовой муки — нависло над его головою.

— Да жив этот ваш… Майк Браун! — невольно вырвалось у него. — О великий Шанго, на этой земле все сошли с ума. Больше я ничего не скажу!

И великодушная мама Иду поняла его.

— Ну что вы набросились на человека! — обернулась она к молодым людям.

Потом смущенно поставила перед женихом блюдо с мой-мой, которое секунду назад, казалось, была готова обрушить на его упрямую голову.

— Угощайтесь, дорогой камарад Нхай. Это я сама приготовила, — сказала она и смущенно прикрыла толстые губы кончиком цветастого передника.

Елена и Евгений неловко переглянулись.

А в общем вечер удался на славу. Нхай, отдав должное бару Мангакиса, довольно поздно возвратился в лагерь.

 

ВЕСТЬ ИЗ БУША

За обедом Майк Браун был необычно рассеян.

Он почти физически ощущал тонкий листок бумаги, лежавший в левом кармане его куртки. Иногда ему казалось, что капитан Коста как-то странно смотрит на него, даже в обычной угрюмости майора Коррейя, мрачневшего с каждым бокалом, Майку чудилось нечто подозрительное. И Браун никак не мог решить, как поступить с запиской.

— Нашему молодому другу сегодня что-то не по себе, — донесся до сознания Майка словно издалека жизнерадостный голос крепко захмелевшего де Сильвы, — но, право же, не стоит так расстраиваться, человек жил, человек умер. Никуда от этого не уйдешь.

Широкое лицо полковника стало пунцовым, толстые чувственные губы блестели.

— Не будем думать о завтрашнем дне! Любовь сильнее смерти! Так давайте же…

Полковник резким движением оторвался от стола, его повело в сторону, и, почти падая вперед, он устремился к Мелинде.

Майк вскочил, но между вдовой Гомеша и де Сильвой уже стоял капитан Коста.

— Что! — взревел де Сильва. — С-со-сунки из контр-р-разведки!

— Браун! Уведите женщину! — ледяным голосом приказал Коста, и Майк невольно шагнул к Мелинде, прижавшейся к серой бетонной стене.

Он ожидал увидеть в ее лице страх, но глаза Мелинды были холодны, в них стыла ненависть.

— Прошу вас, сеньора, пройдем в мой… в кабинет вашего мужа… Мне нужно поговорить с вами, — вполголоса пробормотал Майк.

Он покосился через плечо: полковника держали двое — Коста и Коррейя, а он упрямо вырывался, лысина его стала пунцовой, на губах выступила пена.

В кабинете Майк предложил ей присесть. Мулатка скромно устроилась у самой двери, пододвинув стул к стене.

— Вы думаете, я испугалась, капитан?

— Он пьян, — извиняясь за то, что произошло в столовой, продолжал Майк. — Его сейчас отведут спать.

— Гомеш тоже часто напивался, — словно самой себе, спокойно, низким голосом проговорила Мелинда. — Это от страха смерти. Буш не щадит тугов, и они знают это.

Майк поймал себя на мысли, что за все эти дни в форте он, собственно, ни разу по-настоящему не разговаривал с этой женщиной: доброе утро, добрый вечер, спасибо, пожалуйста, да, нет — вот и все.

— Вы говорите так… о своем покойном муже? — Майка поразил ее тон.

— Что вы знаете о моем муже, молодой человек? — Мелинда печально улыбнулась. — И что вы знаете о жизни?

— Ну уж… — попытался скрыть свою обиду Майк. — Капитан Гомеш просил меня отправить вас и детей в буш. Такова воля покойного, и я…

— Вы молоды, Майк… — Она неожиданно назвала Брауна по имени. — Моему старшему сыну было бы столько, сколько вам. Гомеш мечтал — он станет офицером…

— Он умер? — растерялся Майк.

— Убит неделю назад в буше. Он был с «фридомфайтерами», которые громили вашу «Огненную колонну». Это и добило моего Гомеша! — четко выговаривая каждую фразу, сказала вдова.

Потрясенный, Майк глядел на женщину широко раскрытыми глазами.

— И… капитан Гомеш… как же он…

— Он ненавидел фашистов, — последовал четкий ответ.

«Гомеш — враг португальцев! Нет, не португальцев! Мелинда сказала — фашистов! Он читал о фашизме: Гитлер, Муссолини, это все в прошлом. Сейчас речь идет совсем о другом… Ведь, если Гомеш одобрял… сам послал своего сына в буш, значит…» — Голова шла кругом. Майк поймал себя на том, что почти не слушал, о чем говорит Мелинда. Только осмыслил последние фразы:

— …детей я уже отправила в буш. Но сама я отсюда не уйду…

Она выжидающе смотрела на Майка. Юноша закусил губу.

— Туги… — Майк произнес это слово впервые, превозмогая себя. — Туги знают, чем вы здесь занимаетесь. У них есть люди в штабе Кэндала. Мне говорил Фрэнк Рохо.

Мелинда спокойно кивнула:

— Мне известно это.

— Вам надо уходить. Немедленно. Вас не трогали, пока был жив ваш муж. Уходите же, скорее! — Майк просил, почти умолял.

— Я не имею права. Когда-нибудь вы это поймете… сеньор команданте!

Мелинда поднялась со стула, аккуратно расправила складки своей широкой и длинной вдовьей юбки. Лишь в тот момент, когда дверь за нею закрылась, Майк вспомнил: записка в кармане куртки! Ведь именно об этом он хотел поговорить с Мелиндой…

Майк кинулся к двери, но у самого порога почти столкнулся с капитаном Коста.

— Мне очень неприятно, капитан Браун… — бесцветным голосом сказал он, усаживаясь затем перед столом Майка. — Наш дорогой полковник хватил сегодня лишку.

Он поправил свои волосы и огляделся.

— В этом арсенале можно неделю отбиваться от целого батальона! Покойный Гомеш был предусмотрительным человеком.

Коста кивнул на пулемет и ящики с гранатами в углу. Держал он себя слишком самоуверенно, и Майк не выдержал.

— Когда прикажете сообщить в Гидау о вашем возвращении? Насколько я понимаю, комиссия свою работу закончила. А мне бы не хотелось дольше привлекать внимание мятежников таким призом, как… вертолет. — Он кивнул за окно — туда, где стоял «алуэт», на котором прилетела комиссия полковника де Сильвы.

Коста скривил в улыбке тонкие бледные губы.

— Не будем валять дурака, капитан, — холодно заговорил он. — И я всегда не любил наемников… Да, да, я все о вас знаю. Отец — плантатор, сын — идейный борец за идеалы свободного мира. Так вот, послушайте меня. Комиссия, вся эта игра в следствие — ерунда. Если вы относились к нашим расспросам серьезно, то мне очень жаль вас.

— Продолжайте!

После первых ошеломляющих фраз Коста Майк уже овладел собою.

— Мы останемся в форте еще дней десять, от силы — две недели, — тянул Коста слово за словом. — В форте уже пущен слух, что наш вертолет сломался и мы ждем запасные части.

Майк сдержанно кивнул:

— Это ваше дело, сеньор капитан.

— Но и вам придется принять участие в нашей маленькой игре, — продолжал Коста. — Теперь комендант форта — вы, и не удивляйтесь, если придется заниматься не только зашитой бетонных коробок от мятежников. К вам будут приходить черные… из буша. Они будут приносить вам донесения, которые приказано передавать коменданту. Только коменданту. Гомеш… во всяком случае, мы не успеем сообщить о смене адресата.

 

ПИСЬМА ИЗ ДЖУНГЛЕЙ

Все эти вечера Елена и Евгений проводили вместе на вилле советника. Мама Иду даже настояла, чтобы на время отсутствия отца Евгений перебрался сюда жить.

По утрам, когда еще не было жары, они ездили купаться на океан, мили за три от дома, на велосипедах. Они мчались по твердым, как бетон, тропинкам сквозь плантации кокосовых пальм.

Наплававшись вдали от берега, они медленно возвращались и, дождавшись хорошей крутой волны, ловко выкатывались на ее гребне на сероватый влажный песок.

Потом они лежали на песке, а вокруг была тишина: лишь ритмично шлепались о берег теряющие силу волны, шипела убегающая пена. Мир был необъятен в своей тишине и прозрачности.

— Молодые люди, так недолго и сгореть! — вдруг раздался над ними чей-то веселый голос. — Наше солнце белой кожи не любит.

На берегу, повыше их, там, где кончалась — кокосовая роща и начинался песок пляжа, стоял африканец в костюме «сафари». Он казался очень высоким из-за своей невероятной худобы и непропорционально маленькой головы на узких плечах.

— Доброе утро, мисс Мангакис, доброе утро, товарищ Корнев! — учтиво поклонился, подойдя к молодым людям, африканец и приветливо улыбнулся. — Майор Араухо, начальник контрразведки армии Республики Гидау.

Голос его был мягок, добродушен, хотя в нем и проскальзывали легкие насмешливые нотки, словно он все время посмеивался сам над собою.

— Извините, что я помешал вашему уединению. Видите ли, должность у меня такая, что ни мне к вам, ни вам ко мне лишний раз заходить не следует.

Араухо опять засмеялся, но, сразу же оборвав смех, достал из нагрудного кармана два сложенных пополам конверта. Один протянул Елене, другой — Евгению.

На нежно-голубом конверте с алжирской маркой юноша увидел крупные, размашистые строчки адреса, написанные отцом: «Е. Корневу, г. Габерон, Республика Богана».

— Отец в Алжире? — поразился Евгений.

— А у мисс Мангакис письмо из Нью-Йорка.

— Но… — хотела что-то сказать Елена..

— Нет, мисс! — почти торжественно провозгласил майор Араухо. — Ваши родители в Освобожденной зоне Республики Гидау. А конверты… Конечно, конспирация не бог весть какая, но, попади они в лапы тугам, тем пришлось бы поломать себе головы.

Отец писал Евгению, что дела идут на поправку. Сын мамы Иду извлек из ноги четыре пули. «Отличные сувениры!» — шутил отец; а через неделю пойдет караван с ранеными, с которым отправят в Богану и его. Если все будет хорошо, он успеет как раз к самолету в Москву. Ему, Евгению, надо заказать билеты и заняться упаковкой вещей. Жаль только, что не удастся побывать на церемонии провозглашения независимой Республики Гидау.

Было в письме и о том, что Евгению уже восемнадцатый год, он взрослый и отец надеется, что он больше не будет делать глупостей — намек на недавнее путешествие с мамой Иду.

Елена, прочитав свое письмо, обратилась к майору:

— Мистер Араухо, не знаете ли вы, что с… — Елена опять взглянула на Евгения, и он понял, о ком сейчас пойдет речь, — что с Майком?..

Но начальник контрразведки предостерегающе выставил ладонь.

— Не продолжайте, мисс Мангакис. Есть вещи, о которых не следует говорить даже в таком уединенном месте и даже со мною. Ведь вы же знаете, что капитан Морис отпустил вашего друга не случайно?

Араухо сделал многозначительную паузу, и Елена почему-то поспешно кивнула.

Африканец перевел взгляд на Евгения:

— Надеюсь, вы объясните мисс Мангакис, что идет война и разведчикам в ней приходится труднее, чем партизанам, действующим в буше. Ваш друг вернулся в форт, и я жду вестей от него. Так что… — Араухо улыбнулся широкой и приятной улыбкой, — не будем терять связи. Как только я получу от него весточку, я сейчас же дам вам знать. Договорились?

 

ПОСЛЕДНИЙ БОЙ МЕЛИНДЫ

Мелинда готовила обед. В камине на вертеле жарился козленок. Заметив стоящего на пороге Майка, она вытерла руки о полосатый передник и сказала сухо:

— Обед будет готов через час. Майк глянул через плечо: никого не было.

— Мадам, сегодня утром я… мне передали записку. Капитан Коста ждет ее. Это очень важно, мадам, или я чего-то не понимаю…

Он поспешно достал листок бумаги.

— Вот… Я переписал ее, ведь если записка не попадет к капитану Коста, кто знает, что произойдет!

Мелинда пробежала взглядом записку. Скомкала и швырнула в камин.

— Сынок! Мы знали, ты — честный парень. Теперь-то ты понял, почему я не могу уйти? — кивнула Мелинда на камин, где от пепла сгоревшей бумаги не осталось и следа. — Туги что-то затевают, чтобы сорвать провозглашение независимости. Теперь отдай записку капитану Коста — все будет в порядке.

И она поспешно повернула вертел в камине: козленок начал подгорать.

— Человек, что принес записку, обещал прийти за ответом в сумерки, — сказал Майк в спину Мелинде.

— И это сообщи капитану Коста.

Майк, вздохнув, вышел из кухни. События захлестнули и повлекли его. И вот теперь, если не сам капитан Морис, то Мелинда, резидент мятежников, дает ему указания. А самое главное, он выполняет их совсем не против собственной воли.

Капитана Коста он нашел на крыше дома. Уютно устроившись в шезлонге под большим ярко-зеленым куполом пляжного зонта, капитан читал какую-то книгу.

— Вы хотите мне что-то сообщить? — спросил капитан и кивнул на табурет.

— Сегодня утром я получил записку, — сухо сказал Майк, продолжая стоять. — Кто-то сунул ее мне во время похорон коменданта.

— И вы до сих пор молчали? — вскочил Коста. — Где она?

Майк передал ему шариковую авторучку. Капитан, опустился в шезлонг. Привычно достал из авторучки тонкий листок, вынул из внутреннего кармана плоский кожаный футляр, внутри которого оказалась лупа.

— Так…

Он прочел записку несколько раз и поднял взгляд на Майка.

— Вы читали?

Майк кивнул.

— Н-да… — Коста посмотрел на него с интересом. — А вам не кажется, капитан, что вы слишком часто оказываетесь на пути у нашей контрразведки? Десант в Богане, операция «Под белым крестом Лузитании» и теперь… операция «Феникс»?

Взгляд Коста был холоден.

— Вы убили майора Хора, убили Фрэнка Рохо… Следующим, вероятно, буду я?

— Не говорите глупостей, капитан!.. «Свечу погасим на рассвете дня. Д. Жук должен ждать в известном квадрате. Подтвердите две цифры», — прочел Майк на память. — «Свеча» — «кэндал» по-английски. Вы хотите убрать Кэндала? Значит, это и есть операция «Феникс»?

— А вы догадливы, — иронически обронил Коста. — Но почему так взволнованы? Убрать лидера мятежников — что в том плохого? Вам не нравятся наши методы — заговор, наемные убийцы? Успокойтесь, мы постараемся заполучить Кэндала живым. Если вы такой догадливый, то могли бы предположить, что под «жуком» подразумевается вертолет…

Он махнул рукою в сторону «алуэта».

И в этот миг прямо под ними, в доме, гулко ударил выстрел. Затем еще один и еще…

— Дьявол!

Коста мгновенно выхватил пистолет, оттолкнул Майка и легко перепрыгнул через бетонный парапет, окружавший площадку на крыше.

— Прыгайте! — донесся снизу его голос.

Не раздумывая, Майк последовал его примеру. Он видел, что Коста с пистолетом в руке крадется к двери вдоль стены дома. Вот он, выставив пистолет, собрался было сделать последний шаг, но дверь распахнулась, и из нее выскочил полуодетый майор Коррейя.

Следом за ним на пороге показалась Мелинда с пистолетом в руке. Увидев капитана Коста, она выстрелила в него почти в упор, но тот на долю секунды опередил ее, бросившись наземь.

В следующее мгновенье Мелинда захлопнула дверь, послышался скрежет задвигаемого изнутри засова.

— Сюда! Под стену! — крикнул майору Коста. — Да скорее же, ради дьявола, пока она не начала стрелять из пулемета…

Майор прыгнул к нему и оказался в «мертвой зоне» под стеной.

— Что произошло? — резко спросил Коста.

— Я спал, — растерянно мотнул головой Коррейя. — Вдруг стрельба. Там, где кабинет коменданта. — Я — туда. Смотрю — дверь открыта, на полу — полковник, кровь так и хлещет, а она — с пистолетом…

— И вы бежать? — иронически прищурился Коста.

— Посмотрел бы я на вас! — обозлился майор. Страх сделал его необычно разговорчивым. — Это же разъяренная ведьма с «береттой». Говорил я полковнику: «Не лезь ты к ней, что тебе, других баб мало!» Ну и вот…

— Значит, полковник… — многозначительно сказал Коста.

— Да, я лег спать, а он пошел. «Тоже, — говорит, — баронесса! Сейчас эта полукровка у меня попляшет: давно, мол, мы должны ее арестовать…»

— Идиот!

Разъяренный Коста оторвался от стены, выпрямился и обернулся к Манку:

— Вы слышали, капитан? Вот такие скоты и довели нашу страну до нынешнего позора. И это любимчик командующего, арбитр в вопросах офицерской чести! — Он опять обратился к майору: — А вы почему его не остановили? Да, мы прибыли сюда с приказом арестовать эту женщину. Но я добился отсрочки: нельзя настораживать мятежников перед началом операции.

— Он хотел ее только припугнуть… Он прямо облизывался, когда видел ее, — пробормотал Коррейя. — Да… это был большой грешник, вы же знаете.

— Вот и отгрешил! — мрачно заметил Коста.

— Прежде всего надо выкурить эту ведьму, — посоветовал Коррейя. — Она убила офицера!

— Вы видели этого храбреца? — капитан обернулся к Майку. — И заметьте, что роль «выкуривателей» он великодушно оставляет нам.

Коррейя оскорбился.

— Господин комендант! — приказал он Брауну. — Как старший по званию, я приказываю вам оцепить дом и взять его. Штурмом. Исполняйте!

Майк вяло козырнул и пошел к блокгаузам. «Мелинда… Она застрелила этого подонка с маслеными глазами, и теперь спасти ее могло только чудо. Бежать из форта, пробиться сквозь кольцо солдат невозможно. Вот если бы уговорить ее сдаться… Сохранить ей жизнь сейчас — потом-то уж он спасет ее, пусть даже ему придется застрелить Коста и длинноносого майора…»

…Командос залегли вокруг дома, превратившегося в неприступную бетонную крепость. Мелинда умело использовала арсенал, оказавшийся в ее распоряжении: из узких окон-бойниц торчали стволы пулемета и нескольких автоматов.

Длинными пулеметными очередями она прижала командос к земле. И сколько майор Коррейя ни орал на солдат, те не поднимались в атаку. Они не хотели погибать из-за сумасшедшей бабы.

Солнце пекло все сильнее, лежать под его палящими лучами, уткнувшись носами в пыль, становилось невыносимо. И, понукаемые сержантами, командос мало-помалу стали подбираться к дому.

Когда до его стен оставалось метров триста, они вскочили и под прикрытием пулеметов, бивших по окнам со сторожевых башен, бросились в атаку. Мелинда подпустила их метров на двести, а потом меткими, жесткими очередями принялась расстреливать — твердо и спокойно.

Наступавшие бросились на землю, ровную, гладкую землю строевого плаца, на котором можно было укрыться лишь за трупами убитых. Несколько командос попытались было обойти дом.

Взвалив на себя тела убитых, закрываясь ими словно щитами, они поползли под прикрытие «алуэта», стоявшего между ними и домом.

Тут Коста вырвал мегафон из рук майора:

— Отставить! Эй, вы, там, у «алуэта»! — рявкнул он, и голос его прогремел над плацем. — Назад! Немедленно!

Командос замерли. Потом стали неохотно отползать. Мелинда прекратила огонь.

— Если она подожжет вертолет, нам снимут головы! — жестко сказал Коста майору. — Вы с полковником уже поставили операцию «Феникс» под угрозу срыва, а теперь хотите сорвать окончательно, оставив меня без машины! Придумайте-ка лучше что-нибудь другое!

— Может быть, попытаемся уговорить ее сдаться? — собравшись с духом, предложил Майк. — Я знал ее покойного мужа. И если бы я попробовал… В конце концов, она вдова офицера и защищала свою честь. Мы можем гарантировать ей беспристрастное судебное разбирательство.

Коста опустил голову, задумался, поднял взгляд на Майка:

— Что же, попробуйте, капитан…

Майк козырнул, вышел из блокгауза и во весь рост пошел через залитый белыми солнечными лучами плац. Он не замечал пота, заливавшего ему глаза, не слышал своих шагов, гулко отзывавшихся в мертвой тишине плаца.

— Мадам, — тихо сказал он, подойдя к окну. — Это я, капитан Браун.

— Вижу, сынок, — донесся в ответ спокойный голос Мелинды. — Ты пришел уговаривать меня сдаться, ты хочешь попытаться спасти мне жизнь?

— Да, — растерялся Майк, — у них огнеметы, гранаты со слезоточивым газом — сопротивляться бессмысленно… А это все-таки шанс. Мелинда тихо засмеялась:

— Спасибо, сынок. Но я свое дело уже сделала, а ты только начинаешь. Твоя жизнь сейчас нужнее Африке, чем моя… Слушай внимательно. Сегодня вечером, в сумерки, иди к могиле моего мужа. Письмо, которое даст тебе капитан Коста, отдашь первому, кто подойдет к тебе. Но наш человек будет вторым. Он сделает все, что нужно. А теперь уходи, я знаю, что мне делать. А им скажи, что я выйду. Пусть ждут.

И сразу же послышались ее шаги, удаляющиеся в глубь дома.

Весть о том, что Мелинда решила сдаться, поразила Коста.

— Хм… А я-то думал, что знаю этих людей! Не в их характере сдаваться… Господин майор, берите мегафон и прикажите командос не стрелять. Эта женщина нужна нам живой!

Тишина длилась минут десять. Майк начал нервничать. Наконец дверь комендантского дома отворилась, и на пороге появилась Мелинда.

Несколько секунд она не двигалась, прикрыв от солнца глаза козырьком ладони, потом сделала шаг, другой, медленно, но уверенно. На ней был тот же черный вдовий наряд, в котором она шла за гробом мужа.

Командос, словно потрясенные видом ее скорбной фигуры, медленно поднимались с земли, все еще держа автоматы наготове.

Она шла прямо на солдат. Майк рванулся было навстречу, но капитан Коста крепко стиснул его локоть:

— Подождите…

Мелинда оказалась метрах в пяти от цепи командос. Вдруг она отбросила черную вдовью шаль, неловко, по-женски, закинула руку — и медное пламя разорвалось в цепи солдат. Она не успела швырнуть вторую гранату: свинцовый вихрь сбил ее с ног, и Мелинда упала в красную пыль.

Майк застыл в ужасе, не чувствуя, как побелевшие пальцы Коста впились в его локоть.

 

ОБОРВАННАЯ НИТЬ

Незадолго до сумерек Коста вошел в кабинет коменданта, где Майк уединился сразу же после того, как африканцы во главе со священником забрали тело Мелинды.

Лицо Коста было холодно и спокойно, словно ничего не произошло.

— Майор совсем расклеился, — сказал он, снимая фуражку и ногой пододвигая себе стул. — Он не годится для операции.

— К сожалению, не могу вам ничем помочь, капитан! — холодно отрезал Майк.

— Что ж… — Коста странно улыбнулся. — Но вы, надеюсь, не забыли, что сегодня в сумерки у вас встреча с агентом? Майк лишь вздохнул в ответ. Коста достал из внутреннего кармана мундира пластмассовую авторучку, развинтил ее, вынул из-под стержня полоску тонкой бумаги и вместе с лупой протянул Майку.

— Вы теперь в курсе операции, и у меня нет оснований не доверять вам.

Крохотные буквы казались выпуклыми в голубоватом стекле лупы: «Начало операции отложить, необходимо доработать детали. На случай неожиданностей продолжаем слушать в то же время на тех же волнах».

— Будем надеяться, что ничего неожиданного не произойдет в ближайшие два дня, — продолжил Коста. — Я вам еще не говорил, что нам придется на некоторое время расстаться с «алуэтом»? Завтра отправим в Гидау тело полковника, а этот раскисший майор, от него здесь все равно нет толку, пусть сопровождает убитого.

Последние фразы Коста произнес так, будто ожидал согласия Майка, и Майк кивнул.

— Вот и отлично, — сдержанно сказал капитан.

Он взял у Майка бумажную ленточку, собрал авторучку и положил ее на стол.

— Теперь вы понимаете, почему я откладываю операцию? Эта история со вдовой коменданта… Как некстати все произошло!

В голосе Коста было искреннее сожаление, и Майк так же искренне согласился с ним.

Странным все-таки был этот капитан! То высокомерный и заносчивый, то такой, как сейчас… Какой? Майк не мог подобрать слов.

— Человек, передавший вам записку, должен встретиться с вами в сумерки. Передайте ему вот это и сразу же возвращайтесь.

Коста протянул Майку авторучку.

— Радисты связываются с Гидау, — сказал он уже с порога. — Я сообщу о смерти полковника де Сильва.

Браун вышел из дома, как только воздух стал за окном сиренево-серым. Он постоял у двери, окинул взглядом пустынный плац, в пыли которого все еще были видны длинные извилистые полосы: следы командос, ползших навстречу пулеметным очередям, неглубокая ямка — след разорвавшейся гранаты.

Никого не заметив, Майк двинулся направо, мимо «алуэта» — охраны около вертолета не было — к кладбищу. Он дошел до могил, когда уже стемнело, хотя весь путь неторопливым шагом занял минуты три-четыре, не больше. Потом медленно пошел назад, решив продолжать эту вынужденную прогулку еще минут десять — ведь встреча была назначена в сумерки.

Вот и «алуэт» — как раз на полпути между кладбищем и домом.

— Сеньор комендант! — неожиданно услышал он голос рядом с собою, и от машины отделилась тень. — Это я… Скорее!

Майк оглянулся. Второго поблизости не было.

«А вдруг наши не перехватят записку? — мелькнула мысль. — Вдруг я что-нибудь не понял в словах Мелинды?»

— Скорее! — повторил агент. Майк сунул ему авторучку. Агент поспешно схватил ее, и в тот же момент из-за вертолета вынырнула еще одна тень.

Первый резко обернулся, выставил вперед руку, но она отлетела, отброшенная ударом, вверх. Еще удар, и он повалился в пыль.

Нападавший склонился над агентом.

— Стой! — прогремел голос капитана Коста почти рядом. — Стой!

И тотчас позади Майка вспыхнула редкая цепь фонариков: их тонкие лучи уперлись в фигуру человека, бегущего к блокгаузам через пустынный плац. Автоматная очередь вспорола тьму, и веер огненных нитей хлестнул по фонарям.

— Не стрелять! — крикнул Коста. — Из форта ему не уйти!

Майк, выхватив свой пистолет, в растерянности стоял над стонущим агентом.

«Второй наш», — опять вспомнились ему слова Мелинды.

— Из форта ему не уйти, — повторил Коста.

А этот отлежится и понесет новый приказ в Габерон заговорщикам!

И, вытянув руку, Майк выпалил всю обойму в темноту, туда, где в пыли корчился агент.

Подскочивший Коста схватил его за руку.

— Вы сошли с ума! Вы убили нашего человека!

Командос бежали на выстрелы, не зажигая фонарей.

«Боятся», — злорадно подумал Майк и обернулся к капитану.

— Ваш человек хотел убить меня! — зло бросил он.

Затем Майк взял фонарик из руки не нашедшего что ответить капитана, стал на колени над телом убитого, зажег свет и принялся обшаривать его карманы. Авторучки с запиской не было.

— Вы оборвали связь, — грубо бросил Коста и обернулся к командос: — Никого из форта не выпускать. Мы должны найти…

Он не сказал что, махнул рукой и, резко повернувшись, быстро пошел в дом.

 

ЗАГОВОРЩИКИ ТОРОПЯТСЯ

Кваме Араухо расправил тонкую полоску бумаги, лежавшую перед ним, и задумался: решение требовалось принять срочно. Судя по тому, что было в записке, дело зашло слишком далеко.

Он тяжело вздохнул и поднял взгляд на сидевшего перед ним старика священника, босоногого, в пыльной и рваной, некогда лиловой рясе, подпоясанной старой, разлохматившейся веревкой.

Глаза старика были полуприкрыты, сухие губы потрескались, он дышал широко открытым ртом.

— Устали, падре? — сочувственно спросил начальник контрразведки.

Отец Игнасио кивнул:

— Мне трудновато бегать по бушу, сын мой…

— Вы знаете, что здесь написано?

— Ты не доверяешь мне, сын мой? — старик поправил тяжелый бронзовый крест, висевший на впалой узкой груди.

— Просто хочу понять, падре, как вы, клерикал, пошли на сотрудничество с нами, с атеистами.

— Мелинда верила в бога, но разве это мешало ей…

Араухо нетерпеливо перебил его:

— Да, да… Она была патриоткой, настоящей патриоткой. И она делала большое дело. — Начальник контрразведки опять кивнул на полоску бумаги, которую разглаживал своей сухой ладонью. — И все же кое-что мне продолжает оставаться неясным во всей этой истории. Я должен задать вам несколько вопросов, падре. Вы рассказали мне, что Майк Браун сообщил содержание записки Мелинде. Ни с того, ни с сего. А если это провокация?

— Капитан Браун — честный человек, — твердо ответил священник. — Мелинда верила ему.

— Но какие для этого основания?

Священник упрямо нагнул голову:

— Разве не капитан Морис отпустил его в форт после того, как эти собаки из «Огненной колонны» получили по заслугам? Капитан Морис верил в него.

— Да, я знаю об этом, — помедлив, согласился Араухо, — но почему вы напали на агента в форте, а не выследили его потом в буше? И почему капитан Браун застрелил его?

— У нас не было времени, чтобы сообщить об агенте нашим людям в буше. И если бы капитан Браун не застрелил его, кто знает, может быть, он пришел бы к заговорщикам раньше меня.

Отец Игнасио говорил тихо и спокойно, резкий тон начальника контрразведки, казалось, не производил на него никакого впечатления.

— Но вы рассказывали, что капитан Коста следил тем вечером за Майком Брауном. Значит, туги его в чем-то подозревают?

— Я сказал, что это было похоже на засаду, сын мой, — все тем же ровным, терпеливым голосом ответил священник. — Может быть, туги…

— …знали, что вы хотите напасть на их агента, — закончил за него фразу Араухо. — Но от кого?

Начальник контрразведки многозначительно замолчал. Когда он заговорил снова, голос его был полон металла:

— Только Майк Браун и Мелинда знали, что от нас… с нашей стороны, — поправился он, — пришел человек с запиской. И уж конечно, не от Мелинды могли узнать об этом туги! Значит, — он опять сделал многозначительную паузу, — …туги ведут какую-то хитрую игру. И скорее всего их цель — убедить нас в том, что в наши ряды пробрались предатели.

Он доверительно наклонился к священнику:

— В интересах дела необходимо, чтобы, кроме меня и вас, об этом никто ничего не знал. Вы меня поняли?

Отец Игнасио бесстрастно кивнул. Араухо помог ему встать со стула и, поддерживая за локоть, повел к двери.

— Да… — вспомнил он у самого порога. — Часа через три вы мне понадобитесь, падре. Здесь неподалеку есть хижина. Спросите любого, как пройти к местному знахарю. Это наш человек. Скажите ему, что вы пришли от брата, страдающего зубной болью. И располагайтесь там как дома. Я найду вас…

Начальник контрразведки стоял у окна и наблюдал за отцом Игнасио, пока священник устало пересекал плац.

Затем Араухо вернулся к столу, сунул записку в ящик, запер его. Одернув куртку и поправив кобуру, начальник контрразведки легким пружинистым шагом вышел из кабинета.

Часовые заметили начальника издалека. Они знали обычай Кваме Араухо лично проверять заключенных два-три раза в день, и один из охранников, поспешно вытащив из кармана тяжелый ключ, вставил его в замочную скважину.

Араухо сухо кивнул, часовой тотчас повернул ключ. Заключенные по заведенному порядку выстроились в первой комнате у стены. За спиной Араухо переминались с ноги на ногу часовые с автоматами, закинутыми за плечи.

— Закройте дверь, — не оборачиваясь, приказал им Араухо.

В отличие от семи арестованных, стоявших навытяжку, майор Жоа небрежно прислонился плечом к стене.

— Мне нужно задать вам несколько вопросов, гражданин Жоа… Прошу пройти, — холодно произнес Кваме Араухо.

И, не дожидаясь Жоа, он толкнул дверь, ведущую во вторую комнату. Майор неторопливо оторвал плечо от стены, двинулся следом.

В комнате не было никакой мебели. У стены лежали свернутые циновки из рафии, в углу — оцинкованный бак с водой. Из небольшого транзисторного приемника, поставленного на подоконник, тихо журчала музыка.

Араухо подошел к окну, глянул сквозь решетку наружу и включил звук на полную мощность. Потом хитро подмигнул майору Жоа, нагнулся, раскатал одну из циновок, уселся на нее и сделал приглашающий жест рукой:

— Садись! Друзья просят отложить операцию…

— Какого черта! — вырвалось У Жоа.

— Из форта номер семь пришел человек. Он из группы Мелинды.

— Этой ведьмы, которая погубила «Огненную колонну»? С ней давно уже пора кончать. Почему туги с этим тянут? Ведь мы сообщили им все, что нужно.

Араухо коснулся руки Жоа:

— Успокойся. Она уже встретилась с духами предков. Сейчас для нас куда опаснее Майк Браун. Связной случайно вышел на него с моей запиской, ведь теперь он комендант форта! Не перебивай. Майк Браун работает на капитана Мориса. Я установил это точно.

— Значит, на помощь из форта нам рассчитывать нечего, — помрачнел Жоа. — А действовать надо немедленно.

— У меня все готово. Но рисковать незачем. Мне верят, и все донесения с той стороны поступают ко мне.

— Но ведь Коста в Гидау, куда за два дня не доберешься!

Араухо тихо рассмеялся:

— Он уже в форте номер семь. Если мой человек свяжется с ним, с Майком Брауном будет покончено. Не из-за этого я откладываю операцию: я должен быть уверен, что вертолет тугов будет ждать нас, когда провернем дело. Клянусь духами предков, мне совсем не хочется отправиться на небо следом за Кэндалом.

— Что ты хочешь сообщить капитану Коста? — уже спокойно спросил Жоа.

— Мы начинаем операцию через три дня. Дольше тянуть нельзя…

— Через неделю Кэндал отправится в Колонию, соберет Национальное собрание и провозгласит независимость, — продолжал майор.

Араухо небрежно махнул рукой:

— До этого еще далеко. Куда опаснее, что на Кэндала теперь работает этот выскочка, капитан Морис. Майк Браун его человек. И как только он сумел его обработать! Впрочем, хорошенькая сумма для мальчишки, только начинающего жизнь, немало значит.

Араухо встал с циновки, потянулся:

— Но мне пора идти. Падре меня заждался.

Жоа кивнул, не трогаясь с места.

Кваме Араухо шел, держась рукою за щеку. Все знали — его мучают зубы, и помогает ему лишь какое-то снадобье, которое специально для него готовит живущий неподалеку знахарь, высохший старик с пепельно-серой кожей, с клочками седых волос на голом черепе.

Араухо усмехнулся, издалека заметив, что перед хижиной, этой обителью черной магии, сидя на корточках друг против друга, мирно беседовали два старика — колдун и священник.

— А я вижу — вы подружились, служитель бога и наместник дьявола, — сказал, подходя к ним, Кваме Араухо.

— Не богохульствуй, сын мой, — укоризненно покачал головой отец Игнасио.

Колдун же молча встал и, приподняв циновку, закрывающую вход в капище, скрылся внутри. Потом появился с самой обычной кружкой, фаянсовой, желтой, дешевой, молча протянул ее Араухо. Тот поспешно схватил ее, хлебнул, принялся полоскать рот. Через минуту-другую он сплюнул жидкость и сказал священнику:

— Вы пойдете в форт, падре… Священник согласно кивнул.

—..к капитану Коста.

Араухо обернулся к колдуну.

— Ты расскажешь ему, что нужно делать для перехода границы. А это, падре, вам… — Араухо протянул отцу Игнасио несколько шариковых авторучек. — Он, — кивок на колдуна, — объяснит, что с ними делать.

 

РАЗГОВОР В ПОГРАНИЧНОЙ ЛАВКЕ

Капитан Морис, сидевший с удочками на корме старой лодки, бросил окурок в темную, казавшуюся в сумерках масленисто-тяжелой воду лагуны.

— Значит, ты видел падре из форта номер семь, — задумчиво сказал он, глядя куда-то вдаль.

— Клянусь Шанго, это был он! Он сел в грузовик, который пошел сегодня к границе! — заторопился Нхай, словно боясь, что ему не поверят. — Я видел его много раз в буше.

Разведчик выпрыгнул из лодки на серый влажный песок, стал собирать снасти.

— Но почему падре не пришел ко мне? — задумчиво спросил он самого себя. — Ведь Мелинда получила приказ держать связь только со мной…

Капитан Морис тщательно отряхнул ноги и обулся.

— Камрад Нхай! — голос Мориса стал официальным. — Я приказываю вам охранять детей советника Мангакиса и советского журналиста Корнева. С ними ничего не должно случиться. Ни-че-го! Вам понятно?

— Слушаюсь, камрад капитан! А как же отец Игнасио?

Капитан Морис невольно улыбнулся непосредственности старого солдата:

— Не беспокойся. Я свяжусь по радио с пропускным пунктом на границе, а через чае отправлюсь туда сам.

Нхай в сомнении покачал головой:

— Если у падре черно на душе, он не станет дожидаться, пока грузовик дойдет до границы. В буше много тропинок, ведущих на ту сторону.

— Я знаю отца Игнасио. — Капитан Морис положил свою тяжелую руку на плечо Нхаю. — Помни прежде всего, что я сказал тебе о детях наших друзей. Они должны быть в безопасности!

…А в это самое время в пятидесяти трех километрах от Габерона и в двенадцати от границы, отделяющей территорию Республики Богана от Колонии, на пыльной деревенской улице остановился военный грузовик.

Деревня Окити — всего лишь несколько глиняных хижин да государственная лавка, построенная из бетонных блоков, — была последним пунктом, где «фридомфайтеры» могли чувствовать себя в относительной безопасности перед переходом в партизанскую зону.

На полках лавки громоздились штуки пестрых тканей, одеяла, эмалированная посуда. Были там и керосин, и мачете, и лопаты. Мешки с крупной солью стояли рядом с ящиками пива, велосипеды громоздились один на Другом и отражались в квадратах небольших зеркал, которыми были увешаны стены.

Кое-кто из пассажиров грузовика, совсем еще мальчишки, только что закончившие военную подготовку и возвращавшиеся в свои отряды, вошли в лавку.

Торговавший в лавке мулат, отзывавшийся на имя Сана, достал из холодильника, работавшего на керосине, запотевшие бутылки лимонада.

Отец Игнасио вошел в лавку вместе с другими. При виде его глаза мулата слегка прищурились — слишком необычно выглядел человек в рясе среди ладных, крепких парней в новенькой, хорошо подогнанной военной форме.

Сана вышел из-за прилавка и молча подал старику железный стул, тот благодарно кивнул и сел, держа в худой руке стакан золотистого лимонада.

— Лимонад пахнет керосином, — неуверенно сказал священник, ни к кому не обращаясь.

Сана насторожился, невольно оглянулся на остальных посетителей. Те допивали лимонад и один за другим выходили из лавки.

— Через год обещают электричество, — подал ответную реплику мулат и опустил взгляд: в конце концов, керосином пахло действительно крепко, и фраза, сказанная священником, могла случайно совпасть с началом пароля.

Последний «фридомфайтер» вышел из лавки.

— Электричество будет гораздо раньше, — услышал Сана ответ священника и кивнул: пароль был правильный.

— Еще стаканчик, святой отец? Я угощаю…

Не дожидаясь ответа, Сана налил в высокий стакан пенистую золотистую жидкость и протянул священнику раскрытую ладонь.

Тот торопливо сунул руку за пазуху и вытащил несколько разноцветных шариковых ручек. Одну из них, красную, он отдал мулату, остальные снова спрятал.

Сана юркнул куда-то за ящики. Появился он оттуда через минуту с авторучкой за ухом и взглянул на священника.

— Вам нельзя ехать дальше, святой отец. У меня есть указание переправить вас в Колонию другим путем.

Священник кивнул.

— Я пойду с вами, — продолжал мулат.

— А как же… Слышишь? Грузовик «фридомфайтеров» просигналил раз, другой… Тогда Сана хитро улыбнулся, поманил священника пальцем:

— Извините, святой отец. Вам придется немного побыть одному. Вот здесь, за ящиками. А я постараюсь, чтобы они уехали без вас.

Старик прошел за стойку. Сана потушил лампу, и сразу все погрузилось в густейшую темноту. Священник слышал, как мулат вышел из лавки.

Через некоторое время заработал двигатель грузовика, послышались веселые голоса, отзывавшиеся сержанту, громко читавшему список пассажиров. Священник с тревогой ждал, когда выкрикнут его имя. Выкрикнули, и глухой голос отозвался:

«Здесь». Потом хлопнули дверцы кабины, одна, другая, двигатель загудел громче, его гул стал удаляться, но долго еще был слышен в тишине тропической ночи.

Сана вернулся в лавку с фонариком в руке.

— Все в порядке, святой отец! — довольно сказал он. — Подать голос и улизнуть в такой тьме совсем просто. Теперь они хватятся вас только на границе.

— Но почему я должен прятаться? — недовольно спросил священник.

Мулат весело сверкнул зубами:

— Сразу видно, что вы новичок. Мне приказано проводить вас до самых ворот форта номер семь. Пошли! Ведь у каждого из нас в этой войне есть свое задание!

 

ГЕНЕРАЛ ОТДАЕТ ПРИКАЗ

…Губернатор Колонии генерал ди Ногейра в этот вечер засиделся у себя в кабинете дольше обычного. Давно стемнело, а он все не вставал из-за письменного стола. Зеленый абажур старомодной настольной лампы бросал круг мягкого приятного света на стопку листков папиросной бумаги, исписанных от руки крупным писарским почерком. Это были секретные документы: шифровки из Лиссабона, донесения комендантов фортов, разбросанных по лесам и болотам Колонии, агентурные сведения.

А информация была не той, что вызывает положительные эмоции. Из Лиссабона сообщали о волнениях в частях, предназначенных для отправки в Колонию. В казармах появлялись листовки, — батальон десантников отказался грузиться на транспортный корабль. Это сообщение было ответом на просьбу губернатора заменить некоторые части в Колонии, уставшие от войны в буше.

Генерал усмехнулся: если уж эти господа в Лиссабоне не могут навести порядок в армии там, в Европе, то что делать ему, сидящему в этой проклятой дыре, где все вокруг враждебно самой идее цивилизации! И они еще смеют требовать «более решительных действий против мятежников».

Ди Ногейра откинулся на высокую прямую спинку старинного стула — он привез это неуклюжее, украшенное резьбой чудовище из родового поместья в Португалии — и устало закрыл глаза.

Одна за другой перед мысленным взором генерала проходили картины долгих лет, проведенных им в Колонии.

Экспедиции против мятежников — в первые годы он сам отправлялся с командос в буш. Горящие хижины, расстрелы заложников. Кровь, огонь, разрушения, повторение всего того, что делали благородные предки генерала несколько веков назад в Южной Америке.

Но тогда все было проще: меч и крест Лузитании были непобедимы, и язычники склонялись перед ними, стрелы были бессильны против мушкетов и пушек Теперь же… Генерал мысленно увидел «алуэт», догорающий в буше. Его сбили «стрелой» — так назывались теперь пехотные ракеты «земля — воздух», которых все больше становилось у мятежников.

Генерал взял другой листок, испещренный росчерками синего карандаша. Мятежники собирались провозгласить независимость Колонии. Через неделю где-то в буше должна открыться сессия их Национального собрания. Депутаты в него уже избраны, под носом у гарнизонов, осажденных в буше. Правда, кое-кто из этих «избранников народа» уже схвачен, но остальные…

Агентура сообщала, что сессию откроет Кэндал. Он же провозгласит независимость и будет избран первым президентом Народной Республики Гидау. А тогда мятежников признают десятки стран… Африка, Азия… и, конечно же, красные.

Ди Ногейра перевернул листок и на обороте шифровки синим карандашом набросал несколько слов. Потом взял стоящий перед ним большой бронзовый колокольчик (он привез его, как и стул, из своего родового поместья) и несколько раз встряхнул.

Дверь в кабинет почти тотчас же распахнулась, и на пороге вырос дежурный адъютант, молодцеватый лейтенант. Он вопросительно смотрел на генерала.

— Попросите шифровальщика, — почти шепотом сказал ди Ногейра. — Со всем, что касается операции «Феникс».

Офицер щелкнул каблуками, подчеркнуто четко повернулся и вышел, осторожно прикрыв за собой дверь.

«Старый дьявол в ярости, — подумал адъютант. — Он всегда говорит шепотом, когда готов лопнуть от злости».

Сержант-шифровальщик, взлохмаченный, в больших темных очках, закрывающих половину его удлиненного лица, вбежал в комнату.

Но ди Ногейра уже успокоился. Он молча протянул руку и взял у сержанта папку со свежими, только что расшифрованными донесениями, раскрыл ее, быстро перелистал листки папиросной бумаги, на одном остановился, прочел раз, другой, удовлетворенно хмыкнул.

— Больше из форта номер семь у вас ничего нет? — поднял он взгляд на все еще не оправившегося от испуга шифровальщика.

— Радисты все время сидят на их волне, ваше превосходительство.

— Хорошо, — кивнул генерал и протянул сержанту листок со своими размашистыми каракулями, к которым приписал еще несколько слов. — Вызовите капитана Коста и передайте ему немедленно. Впрочем… — Он поднес листок к глазам. — Я вам прочитаю. Еще чего-нибудь напутаете.

Последняя фраза прозвучала по-стариковски сварливо.

— Передайте: «Действия ваши одобряю, однако операция „Феникс“ должна быть завершена в ближайшие три дня».

Шифровальщик аккуратно вложил листок в толстую папку черной кожи, щелкнул каблуками, вышел.

«А этому болвану Коррейе все-таки пришлось вернуться в форт, — со злорадством подумал ди Ногейра. — Пусть поучится умению выходить сухим из воды у этого… как его… сынка миллионера Брауна».

И он вспомнил подарок Брауна-старшего — великолепный, украшенный серебром карабин, полученный генералом, как только стало известно о решении комиссии, разбиравшейся в причинах гибели «Огненной колонны» Фрэнка Рохо.

 

СМЕРТЬ ОТЦА ИГНАСИО

Капитан Морис еще раз пробежал взглядом список «пассажиров», прибывших вчера на границу с Колонией в зоне «Е». Да, прибыли все, кроме священника.

— Куда он девался? — удивленно разводил руками старший из охранников. — Сам ведь проверял по списку в Окити. И он тоже отозвался: «Здесь!»

Охранник стоял перед раскладным походным столом, за которым сидели капитан Морис и молодой майор — комендант контрольно-пропускного пункта. Легкий ветерок трепал кусок брезента, закрывавшего вход в палатку, служившую коменданту и кабинетом, и спальней.

— Мы тщательно проверили всех, кто вчера приехал, камарад Морис. Их было двадцать четыре. Прибыли все, кроме отца Игнасио, — извиняющимся голосом говорил комендант. — Как только от вас пришла радиограмма, я сейчас же послал бойцов на «джипе» навстречу грузовику.

— Не мог он на ходу выскочить, — твердо заявил старший охранник. — Мы же там плечом к плечу сидели. Один заворочается — всем беспокойно…

— Спасибо, камарад, можешь идти, — сказал Морис.

Охранник лихо вскинул ладонь к густой курчавой шевелюре, неуклюже повернулся и вынырнул из палатки.

Капитан Морис поднялся из-за стола, расправил широкие плечи, прошелся от одной стены палатки до другой и обратно.

Лицо его стало очень озабоченным.

— В Окити отец Игнасио прибыл, — задумчиво проговорил он. — Значит, что-то произошло в Окити.

— Поедете туда сами, камарад? Капитан Морис помедлил:

— Пошлите кого посмышленей… Если я буду расспрашивать жителей…

Комендант, все еще державший очки в руках, близоруко улыбнулся.

— Уже сделано, камарад.

Он надел очки и посмотрел на массивные часы, шириной с его тонкое запястье.

— На рассвете послал туда толкового парня. Он должен вот-вот вернуться. Впрочем… слышите? Мотоцикл.

Треск двигателя нарастал с каждой секундой и оборвался на самой высокой ноте. В палатку вбежал юноша, совсем еще мальчишка, в ладной форме «фридомфайтера». Он запыхался, словно не мчался на мотоцикле, а бежал все двадцать километров от Окити до контрольно-пропускного пункта зоны «Е».

Большие миндалевидные глаза его, черные, как тропическая ночь, весело сверкали: было сразу видно — он не зря сгонял в Окити, доволен собой и тем, что узнал там.

— Пропал Сана! — выпалил юноша. — Вчера вечером, как только ушел грузовик. Закрыл магазин и пропал!

— Сана — это торговец, он и живет при магазине, — пояснил капитану Морису комендант.

— Знаю. Это — человек Араухо?

Комендант поспешно сделал предостерегающий знак и указал глазами на юношу, замершего у входа в палатку.

— Иди, камарад, — сказал комендант. — Да не исчезай совсем, ты нам можешь еще понадобиться.

— Что ж, возможно, — размышлял вслух капитан Морис, когда юноша вышел из палатки, — его передают с рук на руки…

— Значит, зря мы беспокоимся?

— Вполне возможно. И все же… Капитан Морис вытащил из нагрудного кармана большой блокнот. Устроившись за столом, Морис принялся что-то писать бисерным почерком. Потом он аккуратно сложил записку.

— Вложите в конверт, запечатайте сургучными печатями. Все как полагается для секретной почты. — Он внимательно посмотрел прямо в глаза коменданта: — Пакет должен попасть только в руки Кэндала. Это очень важно.

— Разве вы не возвращаетесь в Габерон?

— Нет, — твердо сказал капитан. — Дайте мне двух-трех парней. Мы пойдем на ту сторону.

— Понятно, — кивнул комендант и, помедлив, все-таки спросил: — Думаете, они идут к форту номер семь? Но тогда они опередили вас часов на десять-двенадцать.

…Отец Игнасио и Сана уже подходили к форту. Позади была ночь стремительного перехода через буш по неприметным звериным тропкам сквозь чащу и через болота.

Несколько раз они натыкались на посты «фридомфайтеров». Но отцу Игнасио были известны пароли, да и кто в этих местах не знал старого священника, родившегося здесь, выросшего, выучившегося в миссии и делившего с обитателями буша все их горести и радости.

Было уже далеко за полдень, когда священник, легкий на ногу, свернул с тропинки и сделал знак изнемогающему Сане следовать за ним в чащу колючего кустарника. Пришлось ползти у самых корней — там было меньше колючек. Метров через шестьдесят они оказались на небольшой поляне, заросшей густой и высокой слоновой травой, сухой и желтой.

— Ты останешься здесь, сын мой, — сказал священник, опускаясь на землю.

И по тому, как он сделал это, Сана со злорадством заметил, что и казавшийся неутомимым старик очень устал.

— Мне приказано проводить вас, святой отец, до самого форта, — твердо сказал лавочник.

— Тебе дальше нельзя, — терпеливо ответил отец Игнасио. — Дальше — патрули тугов.

Сана хмыкнул.

— А далеко ли до форта?

— Километров семь, если идти по той тропке, по которой мы шли. А если держать прямо на солнце — то километра четыре. Ты отдохнешь здесь, выспишься. И как только я приду в форт, пришлю кого-нибудь, кто проведет тебя обратно.

Сана колебался.

— Ну что ж, — наконец он принял решение. — Если нельзя, так нельзя.

Он сбросил на землю рюкзак, положил на него автомат. И вдруг дико вскрикнул, хватаясь за щиколотку и падая в траву:

— Змея! Змея!

Священник бросился к катавшемуся по земле лавочнику, склонился, пытаясь помочь, и с глухим стоном повалился лицом вперед, на Сану. Потом взмахнул рукой, словно пытаясь ухватиться за что-то, перевернулся на спину и затих. Из его груди, там, где сердце, торчала рукоятка ножа.

Лавочник проворно вскочил, огляделся. Вокруг было тихо. Он склонился над убитым, вытащил нож, вытер его о траву, затем отыскал карман в ветхой сутане отца Игнасио и вывернул его. На землю выкатились несколько пластмассовых авторучек.

Сана подобрал их, сунул в карман, затем схватил убитого за руку и отволок в гущу кустарника. Вернувшись, он подобрал рюкзак и автомат, нырнул в колючки, и через несколько минут оказался на тропе, ведущей к форту.

Из кустов, сжимавших тропу, навстречу Сане выскочил португальский солдат с автоматом наперевес.

— Стой! — крикнул туг. — Бросай оружие!

Сана поспешно бросил свой «узи», сложил ладони на затылке. Он со страхом глядел на изможденное лицо солдата, грязную повязку на его голове.

Позади Саны на тропу вышли еще два туга.

— С удачной охотой! — крикнул один из них солдату, задержавшему Сану, и, заметив на тропинке «узи», добавил: — Нет, этот-то уж не будет доказывать, что он мирный житель.

И сильно толкнул лавочника в спину:

— Ну, ты! Где остальные?

— Я иду в форт, — дрожащим голосом сказал он по-португальски.

— Значит, нам по пути, приятель, — усмехнулся солдат с повязкой и отвесил тяжелую оплеуху.

У Саны потемнело в глазах, но на душе стало легче: это были самые настоящие туги!

— Мне нужен капитан Кларенс Коста, — уверенно произнес лавочник.

— Капитан Коста? — удивился перевязанный. — Есть такой!

Туги скрутили пленнику руки за спиной, накинули на его шею петлю и быстро повели по тропе. Сана почти бежал, боясь споткнуться: петля туго стягивала его шею и грозила задушить при падении.

Так они шли около часа, пока тропа неожиданно не оборвалась и впереди за широкой вырубкой показались бетонные стены форта.

Сану провели через пыльную площадь к дому с окнами-бойницами и выступающим над плоской крышей зубчатым парапетом.

Лавочника ждали — со сторожевой башни уже позвонили коменданту, и он, выйдя на невысокое бетонное крыльцо, стоял под навесом из белой гофрированной жести.

Солдат с перевязанной головой дернул веревку так, что Сана чуть было не растянулся в красной пыли у самого крыльца. И в тот же самый момент тяжелая, обитая железом дверь позади коменданта отворилась, и на крыльцо вышел еще один офицер — в выутюженном мундире.

— Сеньор комендант, разрешите доложить, — выступил вперед солдат с перевязанной головой. — Взяли пленного. Был вооружен, но сопротивления не оказывал. Утверждает, что шел в форт к…

Солдат перевел взгляд на офицера, стоявшего позади коменданта.

— …к капитану Коста.

Майк Браун, вскинув бровь, обернулся к капитану. Тот встретил его взгляд, кивнул патрульным:

— Проводите его в кабинет коменданта. — И сказал Майку: — Извините, что я распоряжаюсь, дорогой мистер Браун, в вашем доме. Но, зная вашу привычку немедленно пускать в ход оружие, я хотел бы допросить этого типа.

Повинуясь жесту капитана Коста, патрульные освободили Сану от веревок и поспешно расступились, пропуская пленника на крыльцо.

А Майк, не оборачиваясь, зашагал через пыльную площадь к блокгаузу, где размещалась караульная служба. Следом за ним тяжело затопали солдаты. Это были не командос, а простые пехотинцы, деревенские парни с севера Португалии, темные, забитые, суеверные.

«Немало нужно им еще испытать, чтобы понять, кто здесь их враг, а кто друг», — думал Майк, пересекая площадь.

Вдруг он услышал глухой выстрел в комендантском доме. Потом еще два. Браун кинулся к крыльцу, но дверь отворилась, и вышел Кларенс Коста.

Контрразведчик был чуть бледнее обычного и холодно кивнул в ответ на вопросительный взгляд Майка.

— Извините, дорогой комендант, мне пришлось сделать это в вашем кабинете. А вы… — Коста перевел взгляд на подбежавших вместе с Майком солдат. — Уберите из кабинета господина коменданта… эту падаль.

Трое солдат поспешно протопали внутрь дома. Коста легко спустился по ступенькам крыльца, взял Майка за локоть.

— Дорогой Майк… Позвольте мне вас так называть… — он запнулся. — И вообще, нам надо быть с вами поближе… ведь в этой дыре нас только двое, понимающих друг друга… Майор Коррейя не в счет. После того как его заставили сюда вернуться из Гидау, он попросту решил выпить в форте все спиртное.

Майк пристально смотрел прямо в глаза капитана.

— Я хотел бы лично допрашивать пленных прежде, чем… Коста усмехнулся:

— Этот был негодяем, двойным агентом, и когда я припер его… Ну хватит о нем. Смотрите-ка… К нам спешит радист.

От блокгауза, над которым торчала тонкая мачта радиоантенны, к ним спешил командос; он козырнул офицерам и протянул листок.

Руки Майка и контрразведчика столкнулись — оба протянули их одновременно, но Коста опередил на долю секунды.

— «Ждем жука завтра на рассвете…» — быстро прочел он вслух. И сразу же лицо его стало мрачным. — Дьявол!

Майк осторожно взял листок из руки капитана, прочел радиограмму сам еще и еще раз… Буквы прыгали, расплывались…

Мысли были лихорадочны. Немедленно, на месте застрелить капитана, а телеграмму уничтожить? Взорвать вертолет? Однако Кэндал… Он будет в руках заговорщиков, если заговор удастся… Ни смерть Косты, ни гибель вертолета не помогут.

Но решение пришло неожиданно…

 

СОБЫТИЯ ТОРОПЯТ

Если радиограмма из Габерона оказалась неожиданностью для капитана Коста, то обстоятельства, способствовавшие ее отправке, были неожиданными для начальника контрразведки Кваме Араухо.

В пять часов вечера в домик, занимаемый Араухо, явился секретарь Кэндала, круглолицый молодой человек с племенными насечками на щеках. Расстегнув дешевый портфель из кожзаменителя, он извлек оттуда незапечатанный конверт и молча протянул его контрразведчику.

Тот отодвинул тощую папку с бумагами, лежавшую перед ним, и сделал секретарю Кэндала знак присесть на стул у стены.

Прочитав записку, Араухо вскинул на своего гостя недоуменный взгляд.

— Камарад Кэндал просит меня прийти к нему завтра к одиннадцати часам вечера? Но почему… так официально? Ведь мы встречаемся в день по нескольку раз… Что-нибудь случилось, Чинуа?

— Да вроде бы нет, — простодушно ответил молодой человек. — Все спокойно. Правда, вот только… — Он замялся, не зная, вправе ли он рассказывать Араухо о своих служебных делах.

— Ну, ну… — Голос начальника контрразведки звучал ободряюще. Чинуа отбросил сомнения.

— Только что пришел пакет из зоны «Е». Привез его мальчишка на мотоцикле. Ему, мол, приказано передать пакет лично Кэндалу. Я ему — давай пакет, распишусь — и кати к себе в буш. А он оскалился, как леопард, и за автомат. — Чинуа сокрушенно покачал головой. — Руки вверх, орет. Я ему: тише, камарад Кэндал занят, работает. Шутка ли — через неделю открывается первая сессия Национального собрания, будем провозглашать независимость. Давай, говорю, пакет и не мешай ходу истории.

— Ну, и… — поторопил его Араухо.

— Да он и слов таких не знает. Орет, как в буше. Вот камарад Кэндал и вышел. Отдает ему мальчишка пакет, а сам мне язык показывает! Я бы таких… а камарад Кэндал ему еще и руку пожал. Спасибо, мол, камарад. Приказ, мол, есть приказ. Взял пакет — и в кабинет. А этот щенок мне на прощанье еще и пригрозил. Расскажу, мол, капитану Морису, как ты его письмо не позволял передавать.

— А ведь он прав… — сказал Араухо.

Чинуа растерянно раскрыл рот и торопливо простился.

Как только дверь за Чинуа закрылась, Араухо вскочил из-за стола, заходил по комнате. Потом сорвал берет, висевший на гвозде, вбитом в книжную полку, надел его. Однако, выйдя из домика, Араухо постоял у входа, перекинулся шуткой с часовым и неторопливо направился к дому, где содержались арестованные.

— Ну? — кинулся к нему Жоа, как только они оказались наедине в камере. — Есть новости?

— Плохие, — мрачно вздохнул Араухо, прислонись к бетонной стене и угрюмо глядя в зарешеченное окошко.

— Этот ублюдок Морис раскинул свои сети? Араухо усмехнулся и кивнул:

— Ты удивительно прозорлив, майор. Он уже взял след.

— Как? — Жоа вздрогнул. — Ты говорил, что пустишь его по следу священника — к форту номер семь.

— Я так и сделал, — кивнул Араухо. — Там, на границе, просто обязаны были поднять тревогу, когда недосчитались в грузовике пассажира. А когда узнали, что пропал и лавочник из Окити… Тут уж они не могли не сообщить Морису — ведь он теперь лично отвечает за все, что творится на границе.

— И Морис кинулся выручать своего агента? — Жоа насмешливо скривил губы.

— За этим агентом — его люди в форте. Морису ведь еще не известно, что Мелинда мертва. Отец Игнасио не знал связей и вышел на меня. Но главное даже не в этом. Ты рассуди сам: Морис давно не получал вестей из форта и вдруг узнал, что здесь был отец Игнасио, человек, связанный с Мелиндой. С кем он здесь встречался? Кто его отправил обратно? И почему он вдруг пропал, хотя мог спокойно перейти границу вместе со всеми своими спутниками?

— Но это не так-то уж и трудно узнать. Все следы ведут к тебе, стоит лишь немного покопаться.

— Согласен. Но Морис должен был отложить все это до своего возвращения из Колонии, до того, как он разузнает, что происходит в форте.

— Это почему же? — опять недоверчиво скривился Жоа.

— Потому что, если Майк Браун работает против тугов, склонить его к этому мог только сам Морис. Я знаю его — при всей своей ловкости этот тип слишком чувствителен и всегда волнуется за своих людей. А уж если под угрозой Майк Браун…

— Допустим, — перебил его Жоа. — Тебе несдобровать, когда он вернется. Но это будет дня через два-три.

Араухо хлопнул ладонью по бетонной стене:

— Он вернется завтра. Завтра к вечеру, злой как черт, узнав, что Майк Браун арестован тугами за измену.

Лицо Жоа стало еще мрачнее, а Араухо рассмеялся:

— Тогда будет поздно. Операция «Феникс» начинается сегодня.

— Наконец-то! — Жоа даже ахнул от неожиданности. — Ты получил согласие из форта? Они же просили задержать операцию.

— Нам некогда ждать. Морис каким-то образом оказался на границе на двенадцать часов раньше, чем я ожидал. Мало того, он немедленно отправил письмо Кэндалу, и тот просит меня прийти к нему завтра вечером.

— Да, но… — Жоа отвел взгляд.

— Ты просто не решаешься начать без согласия тугов, — прищурился Араухо.

— Не забывай, что мы должны не только избавиться от Кэндала, но и возглавить Движение. Весь свободный мир поддержит нас.

— Ну вот что, — Араухо грубо прервал Жоа. — Через несколько минут туги получат мою радиограмму. Мы начинаем сегодня — и если они хотят заполучить Кэндала, их вертолет будет завтра на рассвете в условленном месте.

Уже на пороге он обернулся и добавил:

— Я позаботился о наших шкурах и на тот случай, если вертолета вдруг не окажется на месте. С остальными… — он кивнул на порог, туда, где в проходной камере терпеливо ждали конца их разговора другие арестованные, — поговоришь сам. Я приду за вами в десять сорок пять.

…На вилле Мангакисов царила радостная суматоха. Мама Иду принесла хорошую новость: караван раненых, в котором находится Корнев, должен прибыть завтра. С ним же возвращается и отец Елены.

Елена, и Евгений сидели в холле. Мама Иду готовила неисчислимое количество «мой-моя», огромных клецок, завернутых в банановые листья. Большой котел острой мясной подливы издавал такой дразнящий аромат, что у Нхая, уже сменившегося с поста и сидевшего вместе с ребятами, от умиления слезился единственный глаз.

Старый солдат твердо помнил приказ капитана Мориса — охранять Елену и Евгения. Под широким ремнем из кожи удава у него был припрятан небольшой пистолет-трофей. Кроме того, в высоком солдатском ботинке лезвием вниз покоился боевой нож.

— Кто-то приехал! — вдруг встрепенулась Елена.

Вскочив с кресла, она кинулась к двери, ведущей из холла во двор.

Евгений бросился следом, вскочил и старый Нхай. Елена распахнула дверь — на пороге стоял Кваме Араухо. Да, да, тот самый человек, который привез им на пляж письма от отцов.

— Не помешал? — весело сказал он и потянул носом воздух. — А пахнет-то как вкусно! Готовитесь к встрече родителей?..

— Здравствуйте, — радостно приветствовала его Елена. — Заходите… Мама Иду столько всего наготовила.

— Я только на минуту… И молодой человек здесь? Отлично!

Кваме Араухо приветливо кивнул Евгению и только сейчас заметил скромно стоящего у стены Нхая.

— А ты что здесь делаешь? Почему не в лагере? — строго спросил его начальник особого отдела.

— Он помогал нам убирать дом, — почему-то испугавшись за Нхая, поспешила вмешаться Елена.

— А… — смягчился Араухо и, помолчав, сказал: — Я к вам, молодые люди, по важному делу.

— Что-нибудь случилось? — невольно вырвалось у Евгения.

— Они… не приедут завтра? — почти одновременно выдохнула Елена.

— Нет, не беспокойтесь. С вашими родителями все в порядке, но будет лучше, если мы поспешим: нас ждут… у камарада Кэндала.

Он не договорил и взглянул на часы:

— Уже десять часов, время позднее. Так едем?

И он отстранился, пропуская заторопившихся Елену и Евгения во двор, к «джипу». За рулем сидел человек в форме «фридомфайтера».

— Камарад майор! — Нхаи выбежал следом за ними и обеими руками вцепился в борт машины. — Позвольте и мне с вами… ведь вы же в лагерь. А то сами сказали — непорядок…

Евгений, помогавший Елене забраться в машину, обернулся от удивления: голос старого солдата стал неузнаваем, казалось, просил не Нхай, а деревенский простак, суетливый и перепуганный.

— Ладно, садись, — помедлив, бросил Араухо и шоферу: — Скорее!

 

ОБОРОТНИ

— Рассветает в половине седьмого. Значит, мы должны вылететь в пять утра.

Капитан Коста отодвинул недопитый оловянный кубок и встал из-за стола. Майор Суарес Коррейя не двинулся с места: он уныло смотрел мутными глазами в свой бокал.

Летчики — молчаливые, рослые парни — общались только с капитаном Коста. Так что Майк понял — экипаж подчиняется лично «иезуиту» и укомплектован людьми из контрразведки.

Сразу же, как только стало известно о завтрашнем вылете, летчики принялись устанавливать в вертолете небольшую лебедку с тонким стальным тросиком, оканчивающимся затяжной петлей из широкого ремня.

Майк видел, как они поставили запасные баки с горючим, погрузили ящик гранат.

Капитан Коста стоял, держась обеими руками за спинку стула и пристально глядя на серо-зеленое лицо Коррейя.

— Сеньор Коррейя, судя по всему, плохо себя чувствует, — сочувственно произнес Майк. — Я предлагаю: майору остаться в форте, а мне… — он выдержал напряженный взгляд «иезуита», — лететь завтра с вами, капитан.

Наступило молчание. Затем заговорил Коррейя. Голос его звучал неуверенно:

— Это правда, у меня — печень… и только мой долг солдата… — и замолчал, пряча глаза.

Коста переводил взгляд с одного офицера на другого.

— Если майор действительно так плох… — сказал он, и Коррейя невольно кивнул… — то мистеру Брауну будет весьма полезно еще раз доказать свою верность нашему делу.

Майк сдержанно кивнул.

…К удивлению Евгения, хорошо знавшего окрестности Габерона, «джип» проскочил перекресток, где надо было свернуть в лагерь «фридомфайтеров», и понесся прямо, вдоль лагуны, туда, где километрах в пяти от города размещался порт.

— Шофер не ошибся дорогой? — тронул Евгений плечо сидящего впереди Араухо.

— Нам нужно заехать на военно-морскую базу, — обернулся тот.

У пакгаузов сидели сонные сторожа. Они проводили равнодушными взглядами военную машину, проскочившую в дальний угол порта. Там, у длинного пирса, стояли четыре бронекатера «фридомфайтеров» — первые боевые корабли флота будущей независимой республики Гидау.

«Джип» въехал на пирс, пронесся к головному бронекатеру флотилии. Шофер резко затормозил, распахнул дверцу и выскочил из машины. Ее тотчас окружило несколько человек, соскочивших с палубы катера с автоматами наперевес.

— Выходите! — резко скомандовал Араухо.

Повторять приказание не пришлось. Люди с катера грубо вытащили юношу и девушку из машины, затем вытолкнули оттуда Нхая.

— Обыщите! — так же резко приказал Араухо.

Один из его людей протянул было руки к Елене, но Евгений с силой отбил их и стал между ним и девушкой, сжав кулаки.

— Да не этих, — досадливо крикнул Араухо. — У них ничего нет. Обыщите старого деревенщину, да хорошенько! Они там в буше привыкли таскать на себе целые арсеналы.

Двое мгновенно вывернули Нхаю руки за спину, третий обшарил карманы, вытащил из-под ремня пистолет, злобно ткнул старого солдата стволом в живот:

— Хитришь, папа!

— Я что? Я ничего… — захныкал Нхай. — Отдай, сынок. Мало ли что, приказ. Один я, что ли, не сдал?

— Как это понимать? — шагнул к «джипу» Евгений. — На каком основании…

— …с вами так обращаются? — раздался насмешливый голос со стороны катера, и, обернувшись, юноша увидел на палубе человека в светлом свитере, в руке — короткая трубка.

— Капитан Адесанья к вашим услугам, — издевательски вежливо сказал человек на палубе и пыхнул дымом.

— Нечего разводить церемонии, — крикнул Араухо из машины. — В трюм их! И старого дурака тоже!

Дальнейшее произошло быстро. Крышка люка захлопнулась. Каблуки тяжелых матросских башмаков прогрохотали по бронированной палубе. Потом донеслись неразборчивые голоса, взревел мотор «джипа».

— Кто они? — Елена сжала руку Евгения.

Старый солдат опередил юношу:

— Оборотни!

Снова Евгений удивился перемене в голосе Нхая. Это «оборотни» сказал прежний, смелый и решительный солдат.

Вот уже несколько дней Кэндал писал, правил, переписывал текст своей речи на предстоящей первой сессии Национального собрания Народной Республики Гидау, республики, которая должна быть торжественно провозглашена через неделю в одной из деревень Освобожденной зоны.

Он все время был недоволен тем, что получалось. То это был экскурс в историю, то сухой доклад о задачах молодой республики.

Кэндал писал, перечеркивал, писал снова.

«А что, если… без бумажки, экспромтом? Память подскажет самое нужное».

Кэндал включил магнитофон.

— Братья и сестры, товарищи! Сегодня самый счастливый день, который мы знали за последние четыреста лет, — мы провозглашаем независимость…

Он услышал чьи-то торопливые шаги за дверью и замолчал. Снова шаги, приглушенные голоса, дверь распахнулась, на пороге вырос майор Жоа с автоматом в руках:

— Ни с места! Руки вверх!

«Надо бы выключить магнитофон», — невольно подумал Кэндал.

«Кто его выпустил? Почему он здесь?» — пронеслась вторая мысль.

Автомат заплясал в руках Жоа, глаза его возбужденно блестели. За его спиной толпились вооруженные люди в форме «фридомфайтеров».

— Ты бежал из-под ареста, — стараясь держаться как можно спокойнее, произнес Кэндал. — Это только усугубит твою вину.

— А кто ты такой, чтобы судить меня? — расхохотался Жоа.

— Заговор? — Кэндал склонил свою лобастую голову. — Что ж! Капитан Морис предупреждал меня… А теперь… — Он шагнул из-за стола, расстегивая кобуру: — Бросай оружие!

— Не подходи! — истерично закричал Жоа, отступая. — Я буду стрелять!

— Ты, не застреливший в жизни ни одного туга, будешь стрелять в ме…

Автомат взорвался огнем в трясущихся руках Жоа. Очередь ударила в широкую грудь Кэндала, но он все еще шел вперед, прямо на убийцу.

— Идиот! — Кваме Араухо, вынырнувший из-за спины Жоа, выбил у него из рук автомат. — Он был нужен нам живым. Ты испортил все дело, кретин!

— Тиран должен был погибнуть. Мою руку направляла история! — высокопарно отчеканил убийца и оглядел не смеющих войти в кабинет сообщников.

— Ты всполошил весь лагерь, дурак! У меня не наберется и десятка людей, а здесь сотни «фридомфайтеров».

Араухо подскочил к окну. Территорию лагеря осветили мощные прожекторы, взвыла сирена. Из домиков выскакивали бойцы.

Быстро! — Араухо вышиб уларом ноги раму, выставил автомат и дал длинную очередь из окна: — К машине!

…Диски магнитофона медленно вращались.

 

«ФЕНИКС» НЕ ВОЗРОДИТСЯ

Двигатели катера работали на малых оборотах, и пленники слышали, как «джип» с заговорщиками вернулся из города. По палубе прогрохотали поспешные шаги нескольких человек, затем двигатели взвыли, корпус затрясся.

— Отплываем, — упавшим голосом произнесла Елена.

Евгений ободряюще сжал ее руку:

— Выберемся!

Голос его звучал уверенно, но в душе было полное смятение.

— Клянусь Шанго, нас заперли крепко! — пробормотал Нхай, убедившись, что из трюма есть только один выход — через люк.

Послышались шаги. Люк открылся. Ослепительно белый луч фонаря упал в темноту трюма.

— Эй, старик, выходи! — раздался сверху голос Адесаньи.

— Это вы меня, господин? — голос Нхая опять звучал, как у деревенского простака. — Я вам зачем-то нужен? Сейчас, сейчас.

Нхай выбрался из люка и вытянулся перед Адесаньей.

— Плавать умеешь? — послышался из темноты голос Араухо.

— Плохо, господин начальник! — последовало в ответ.

— Выплывешь — твое счастье. И не забудь сказать там, на берегу, что эти щенки, которые у нас в трюме, будут прикончены, если только нас попытаются догнать.

— Но, господин… я плохо плаваю.

— Прыгай, или буду стрелять! — это уже добавил Адесанья.

— Не дури, капитан! — послышался из темноты еще голос. — Он действительно не умеет плавать. Эй, старик, держи спасательный пояс. Вот так. Завяжи здесь и здесь. Ты должен доплыть, слышишь?

— Никогда не подозревал в тебе такого человеколюбия, Жоа! — рассмеялся Адесанья.

— Жоа прав, — вмешался Араухо. — Пусть на берегу знают — мы шутить не намерены. Прыгай!

— Спасибо, господин начальник!

Евгений и Елена услышали всплеск.

…Когда «алуэт» оторвался от земли, было еще совсем темно. Летели без бортовых огней, набрав максимальную высоту.

Пассажиров было лишь двое:

Майк — в форме десантника и капитан Коста, одетый, как на парад. Оба молчали, сидя напротив друг друга на металлических скамьях, тянущихся вдоль всего корпуса вертолета. Капитан Коста, не спавший (впрочем, как и Майк) всю ночь, сначала громко зевнул, потом вытянул ноги перед собою и заснул.

Вчера вечером «иезуит» наконец раскрыл карты: их задача — найти катер, укрывшийся в бухте, и забрать с него заговорщиков, захвативших Кэндала. Неудачи быть не могло: в заговоре участвовал сам Кваме Араухо, начальник контрразведки армии «фридомфайтеров».

Майк слушал капитана Коста, стараясь ничем не выдать обуревавшие его чувства. О, если бы он сразу же согласился на предложение капитана Мориса! Тогда, может быть, не погибла бы и Мелинда, и сообщить о заговоре он смог бы своевременно — Морис наверняка бы обеспечил его какой-нибудь связью с Габероном. Но теперь было поздно жалеть о том, что произошло, надо было спасать Кэндала, а путь к этому был лишь один…

Пять сорок пять. Шесть. Вертолет снизился и шел вдоль берега: океан матово отливал внизу, словно металлическое зеркало.

Майк осторожно потянулся к ящику с гранатами, возле которого он предусмотрительно сел. Сейчас он схватит гранату. И тогда хозяин вертолета — он.

И Коста, и летчики будут послушно выполнять его приказы: поднять на борт Кэндала, расстрелять катер — и курс на Габерон.

Рука Майка скользнула к ящику. Сейчас надо поднять крышку. Майк отвел взгляд от спящего Коста — ив тот же миг ему на голову обрушился удар, в глазах завертелись огненные колеса.

Очнулся Майк на полу. Капитан Коста лил ему на голову холодную воду из фляги. Чуть поодаль стоял второй пилот с автоматом в руках и с интересом смотрел на Майка.

— Пришел в себя, — сказал он капитану. — Здорово же вы его хватили.

— Шли бы вы лучше на место, сержант, — сказал Коста. — Через несколько минут рассветет, и нам нужно сразу же отыскать это бронированное корыто.

— Слушаюсь!

Майк попробовал шевельнуть рукой — прочная парашютная стропа врезалась в запястья.

— Связали… — в бессильной ярости простонал он.

— Ради вашего же здоровья, — ответил Коста.

Он вынул из кобуры Майка пистолет, сунул его себе в карман. Затем достал складной нож.

— А теперь слушайте меня, капитан Браун… — Коста подбросил нож на ладони. — Я хочу объяснить вам кое-какие правила игры, в которой и вам придется принять самое непосредственное участие…

Капитан Адесанья сам вел катер ко входу в потаенную бухту. Плотные заросли мангров защищали ее от любопытных глаз.

Кроме моториста, дежурившего в машинном отделении, вся команда и люди Араухо, спали внизу, в матросском кубрике — так распорядился Адесанья.

Горизонт над спокойным океаном светлел. Адесанья повернул рычаг — «малый ход». Протоку, ведущую в бухту, проскочить ничего не стоило.

Но двигатели по-прежнему давали большие обороты. Адесанья выругался, открыл переговорную трубу.

— Заснул там, что ли! — рявкнул он мотористу. — Малый!

— Слушаюсь, господин начальник, — донесся снизу дурашливый голос Нхая.

Адесанья не поверил своим ушам.

— Эй! Моторист?

— Никак нет! Это я — Нхай.

— Дьявол! — выругался Адесанья и недоуменно взглянул на подошедших Жоа и Араухо. — Но ведь он… прыгнул за борт!

Двигатели сбавили обороты и заглохли.

Адесанья хватил кулаком по переговорной трубе:

— Эй, ты, старый дурак, я сейчас приду и выпущу тебе кишки!

— Не извольте беспокоиться, господин начальник, — хихикнула труба. — Старый Нхай не умеет обращаться с этими железяками здесь, внизу, но запереть дырку, через которую вы хотите войти, он сумел!

Катер продолжал идти в тишине по инерции, и Адесанья быстро отвернул его от берега.

— Но если вертолет не успеет… — губы Жоа дрогнули.

— Не трясись! — мрачно взглянул на него Адесанья…

Люк, ведущий в машинное отделение, был заперт изнутри. Около него, на палубе лежал мертвый моторист.

— Ножом под лопатку. Эти лесные черти умеют подкрадываться бесшумно, — констатировал Араухо. Поднял голову и посмотрел в небо. — Светает…

— А если в лодку — и на берег? — предложил все больше нервничавший Жоа. — Я видел — у вас позади на буксире тащилась лодка.

Адесанья взглянул в сторону кормы, поспешно пошел туда, наклонился и вытащил из-за борта отрезок каната.

— Я же говорил, что ни одно благодеяние не остается безнаказанным, — обернулся он к Жоа. — Ты дал старику спасательный пояс.

— Но… он же был за бортом! — виновато ответил тот. — Он не мог попасть на катер.

— А вот и смог, — решительно бросил Араухо, изучавший обрезок буксирного каната, — Старик прицепился к лодке, подтянулся, когда все заснули, проник в машинное отделение и добытым где-то ножом прикончил моториста. Я уверен: чтобы остановить двигатели, он разнес там все, что только мог, — Араухо профессионально, как разведчик, оценил действия Нхая, обернулся к Адесанье: — Бросай якоря, чтобы нас не отнесло в океан. Будем ждать вертолета.

— А эти? — Адесанья кивнул на люк, ведущий в кубрик команды.

— Запереть! — жестко отрезал Араухо. — Вертолет все равно не заберет всех. Лишний груз нам не нужен.

Стараясь не шуметь, они задраили люк снаружи, потом отдали кормовой и носовой якоря.

Было уже светло. Солнце быстро поднималось, лучи его золотили ровную поверхность воды.

— Вертолет! — Адесанья смотрел в небо из-под ладони. — Туги!

Он сейчас же бросился в рубку, потом побежал к флагштоку — и утренний ветерок с океана развернул полотнище флага с большим белым крестом.

— Заложников на палубу! — крикнул Араухо.

Жоа открыл люк. Елена и Евгений вышли на палубу, щурясь от яркого света. В небе быстро нарастал гул спешившего со стороны берега вертолета.

Араухо быстро и ловко защелкнул на запястьях юноши и девушки наручники.

Адесанья и Араухо притащили из рубки ящик и приладили над люком, ведущим в машинное отделение, отвели от него шнур — метров пятнадцать — и бросили на палубе.

Вертолет висел над самым катером на высоте трехэтажного дома, заглушая все своим ревом. Поверхность воды покрылась рябью.

Дверца «алуэта», украшенная большим белым крестом, открылась, показалась фигура офицера.

— Эй, на катере! — закричал он в мегафон. — Все в порядке?

— Все! Все! — возбужденно закивал и замахал руками Жоа. — Скорее!

— Почему не вошли в бухту?

— У нас вышли из строя двигатели! — оттолкнул Жоа капитан Адесанья. — Это я, я — капитан катера…

— Где Кэндал?

Заговорщики переглянулись.

— Оказал сопротивление и убит! — крикнул, наконец, Араухо, решивший взять ход переговоров в свои руки. — Я — Кваме Араухо. А это, — он указал в сторону пленников, — заложники. Дочь советника Мангакиса и сын русского журналиста. Тоже неплохая добыча…

Офицер скрылся в кабине вертолета.

— Они нас не возьмут, — простонал Жоа и взорвался: — Проклятые туги! Мы для них никто! — Он вскинул к небу автомат.

— Хватит! Прекрати истерику! — рявкнул на него Араухо. — Капитан Адесанья, возьмите у этого неврастеника «узи». Он и так уже испортил нам все дело…

Капитан разглядывал в бинокль горизонт, подчеркнуто не обращая внимания на переговоры с вертолетом.

— Нас ищут. Со стороны океана — катера.

С вертолета тоже заметили погоню — три далекие точки на горизонте. Офицер, вновь появившийся в проеме двери, поднес к глазам бинокль и смотрел в ту сторону.

— Ладно! — наконец крикнул он вниз, опуская бинокль. — Сейчас мы вас заберем. Первым поднимется… — Он помедлил.

Жоа поспешно сделал шаг вперед.

— До чего же ты… — презрительно бросил ему в спину Араухо и передразнил его высокопарную манеру выражаться: — «Мою руку направляла История!»

Но Жоа предпочел этого не заметить.

— Я! Это я застрелил Кэндала! — кричал он, протягивая к вертолету руки.

— Хорошо! Первым подниметесь вы. Второй — девушка. Потом сеньор Араухо. Следом — русский. И капитан. Кто-нибудь там есть у вас еще?

— Никого нет. — поспешно крикнул Жоа.

Удары в крышку люка становились все сильнее — запертые в кубрике пытались ее выбить.

На палубу из вертолёта полетел тяжелый моток стального тросика. Ременная петля повисла метрах в трех. Жоа подпрыгнул, стараясь дотянуться, раз, другой, третий. Тросик потравили. Жоа поспешно влез в петлю, затянул ее у себя под мышками. Заработала лебедка, и тросик побежал вверх.

Наверху, в вертолете, видимо, замешкались, освобождая Жоа от ременной петли. Но вот тросик снова упал на палубу.

— Ну? — шагнул Араухо к Елене. — Быстро!

Он схватил Елену за плечи, набросил петлю, стараясь продеть ее под мышки девушке.

Елена резко оттолкнула его.

— Ах, ты! — Араухо злобно замахнулся.

— Не сметь! — прогремел сверху мегафон. — Останешься здесь, и тогда…

Евгений, рванувшийся было на помощь Елене, изумленно замер. Это был голос… Нет, он не верил своим ушам. Майк!

Елена тоже узнала его голос. Она готова была крикнуть — «Майк!», но тросик потянул ее вверх.

Мгновение — и Елену уже втаскивали в кабину «алуэта».

— Теперь сеньор Араухо! — скомандовал сверху офицер. — И без оружия!..

Петлю на Евгении закреплял Адесанья. Капитан сделал это старательно, не выпуская изо рта трубки.

— Ну вот, все, — сказал он хладнокровно и похлопал Евгения по плечу. — Тебе, парень, повезло куда больше, чем тем… — он кивнул в сторону сотрясающейся от ударов снизу крышки люка, — да и вашему старику, испортившему нам машины.

Он посмотрел из-под руки на океан. Катера были отчетливо видны. Прикинув что-то в уме, Адесанья взял конец длинного шнура, ведущего к ящику на люке машинного отделения, приложил его конец к дымящейся трубке…

И Женя понял: там, внизу, Нхай, неизвестно как очутившийся на катере и остановивший его, не давший бандитам скрыться в береговых манграх…

И Евгений изо всех сил ударил Адесанью ногою в живот. Тот попятился, врезался в ящик и вместе с ним полетел за борт. Тут же дернулся стальной тросик и оторвал Женю от палубы.

Первым, кого он увидел, как только очутился в проеме двери, была Елена. Она кинулась к нему, что-то говоря, мешая португальцу в парадном офицерском мундире освободить Евгения от наручников и ременной петли.

Рядом смущенно улыбался Майк.

— Камарад Браун, закройте дверь! — крикнул ему офицер в парадной форме, все-таки сумевший снять с Жени наручники. И приказал пилотам подняться: — Курс — Габерон.

— Капитан Коста, — поднес он руку к козырьку своей щегольской фуражки. — Будет глупо, если нас после всего этого собьют свои же. Не так ли, мистер Браун?

Он хитро подмигнул Майку и указал на толстое стекло окна — там, хорошо видные сверху, стремительно приближались катера, и командоры уже суетились у зенитных орудий…

— Я сейчас свяжусь с аэропортом Габерона. Теперь самое главное — обеспечить хорошую посадку.

Коста вежливо поклонился и ушел к пилотам. По пути он переступил через лежащих на полу, крепко связанных парашютными стропами Жоа и Араухо.

…А назавтра… Нет, праздник, задуманный мамой Иду в честь возвращения Николая Корнева и советника Мангакиса, назавтра не состоялся. Тысячи жителей Габерона, солдаты и «фридомфайтеры» шли за алым гробом Кэндала. А когда над скромным холмиком красной земли, выросшем на городском кладбище, прогремели прощальные залпы, над Габероном, над Боганой, над Гидау, над всей Африкой радиоволны разнесли первые слова речи, которая так и не была дописана:

«Братья и сестры! Товарищи! Сегодня самый счастливый день, который мы знали за последние четыреста лет, — мы провозглашаем независимость…»

Конец