Кончилась Володина смена на «скорой». Бригада довезла его до Ксениного дома. Телефона у Ксении нет: ни о чем заранее не условишься.

Володе нравились утренние прогулки с Ксенией: он провожал ее на работу. Разговор часто склонялся на тему, главную для Володи. Ксения понимала, что Володя постоянно находится под давлением своей работы. Даже когда они просто шли по городу и ему не надо было спешить на дежурство по «скорой» или в клинику.

— Ты думаешь, бьется сердце, человек дышит, он живой?

— Как же еще?

— Так было.

— Теперь этого нет, ты хочешь сказать?

— Дело за юристами.

— При чем тут юристы?

— Определить законом, когда человек мертв. Человек умирает по частям.

— Зачем этот закон? Пока человек…

— Деятельность сердца и легких можно восстановить через час. Мозг умирает через шесть минут. Две смерти.

Ксения смотрела на Володю.

— Две, — повторил он. — Клиническая обратимая и биологическая необратимая, истинная.

— Грустно.

— Что?

— Все грустно. Жизнь одна, а смерти две.

— Смерть — явление теперь сложное. Многие считают, что гибель мозга — это смерть. Но люди живут и с умершим мозгом.

Ксения в смятении глядела на Володю. И не потому, что она ни о чем подобном не слышала: ей не приходилось на эту тему разговаривать по-настоящему и даже как-то производственно. Углубленно.

— Человек дышит, сердце бьется, а мозга нет, умер, понимаешь?

— Но человек без мозга уже не человек.

— Биологически он живет.

— Кто — он?

— В этом вопрос. Созданы искусственные легкие, почки, сердце.

— Ты хочешь сказать…

— Да. Есть служба Интермозг. Проведены первые опыты на животных — мозг пытаются заменить инъекциями памяти, чужой притом: собственная умирает с собственным мозгом.

— Люди с чужой памятью, — прошептала Ксения.

— Это уже из области фантастики.

— Не фантастики. Ты сам, Володя, сказал. Только что.

— Романтизируешь, Ксения. Мозг всего лишь совокупность атомов.

— Ты опасен, Званцев. Тебя надо сжечь на костре.

— На вязанке хвороста, что ли?

— Интерхвороста.

— Значит, на костре сожгут тебя. — Он улыбнулся.

Ксения не улыбнулась.

— Прости, я пошутил, как балда.

— Володя!

— Да.

— Часто видишь, как люди умирают?

— Довольно-таки.

— Как это было у тебя в первый раз?

— Учился в институте. Дежурный врач послал в палату констатировать смерть. Я не смог сразу подойти к койке с умершим. Это сделал старик, который лежал в той же палате. Я спросил: «Он умер?» Старик поглядел, кивнул. Но лучше всего делают нянечки — они и смерть определят, и глаза закроют, и руки сложат. Успокоят врача, если он еще совсем молодой.

— Володя!

— Да?

— Что такое иллюзии?

— Обман, я так понимаю. Ты — иначе?

— Нет. Так же.

— Почему спросила?

— Не знаю.

— Я же сказал, я балда. Но в природе есть и бессмертие — у одноклеточных, например. Вспомни, они размножаются делением. Значит, никогда не умирают.

— Как это?

— Трупа нет. Обман? Иллюзии?

— Твой автобус. Ты опоздаешь.

Володе показалось, что Ксения хотела, чтобы он от нее немедленно уехал. Номер автобуса был не Володин, но Володя все равно добежал до остановки и впрыгнул в автобус. С подножки с надеждой крикнул:

— Я оживитель!

И Ксения ему улыбнулась. Она тоже хотела подарить надежду себе и ему.

Ксения вошла в библиотеку. Около книг, которые она недавно получила в коллекторе, возились Инна Швецова и еще две девушки: пультовщица с третьей печи Катя Мартынова и Сима Воробьева из отдела главного механика. «Многих уже знаю на заводе, — подумала Ксения. — Незаметно врастаю».

— Ранние посетители, — сказали девушки.

— Разгребаете затор?

— Мы добровольцы.

Ксения отправилась к себе за столик. Зажгла над столом лампу, опустила на абажур ладони, чтобы согрелись. И так пока стояла, не двигалась. К ней подошла Инна Швецова.

— Увольняетесь?

— Откуда ты знаешь?

— Говорят.

— Еще не решила. Все объясню потом. Если сумею.

— А я буду жаловаться.

— Кому?

— В кадры. Вы знаете, кто вы?

— Кто же?

— Летунья. — И непонятно было, сказала это Инна серьезно или нет.

— Инна…

— Не буду. Не сердитесь. — Инна уже обнимала Ксению за плечи. — Вы категорически честная, но только я вас не понимаю.

«А я себя понимаю?» — хотела сказать Ксения, но не сказала.

Инна Швецова первой встретила Ксению на заводе, когда Ксения явилась по объявлению. Очередной необъяснимый поступок. Возражение себе. Инна помогала освоиться, познакомила с читательским активом, с ребятами. Помогала создавать филиалы библиотеки в цехах, доставала помещения, плотников для оборудования, искала вот таких добровольцев, которые помогают ей сейчас. Инна была на три года младше Ксении, но в оценке событий в жизни всегда имела одно и окончательное мнение. Чувствовала себя легко и прочно, как бы воплощала в себе простоту и согласованность.

Ксения смотрела в окно. Современный интерпейзаж. Зачем она здесь? Как это все объяснить Инне Швецовой или в кадрах? И вообще кому-то?

Девушки тоже подошли к Ксении. Увидели на столе «Воспоминания о Пушкине» и зеленый томик Керн.

— Любите Пушкина, Ксения Борисовна?

— Да.

— Почему? Модно?

— Не знаю. Люблю, и все. — И подумала, как часто она говорит «не знаю».

Пушкин в жизни Ксении занимал совершенно определенное, обособленное от всяких глупостей место. Так было в семье, когда еще была жива бабушка. Она сказала Ксении: «Я любила его всю жизнь. Полюби и ты, постарайся». Но чтобы Ксения полюбила Пушкина, об этом постаралась бабушка. На свои скромные деньги она повезла маленькую Ксению в Ленинград. Произошло это в начале июня. Ксения помнила, как она с бабушкой плыла по каналам и речкам внутри города на экскурсионном кораблике со стеклянной крышей. Экскурсовод по радио объяснил, мимо каких знаменитых домов они плыли. Серовато-зеленый дом на Фонтанке в три этажа, с крышей в мелкий рубец, парадное заколочено досками наглухо — в этом доме Пушкин впервые увидел Анну Керн. Мойка. У причала покачивались деревянные лодки; в доме напротив причала, где жил и умер Александр Сергеевич, в окнах отражалась вода и тоже покачивались лодки. В глубине двора цвела сирень. А в бывшем Царском Селе вместе с сиренью цвели одуванчики, заполнили траву, пробились сквозь камни старой мостовой. Но чаще всего бабушка водила Ксению по царскосельскому парку — здесь гулял Пушкин вскоре после свадьбы со своей Наташей. Хотел обязательно показать ей места юности. Бабушка рассказывала, как будто все сама видела, — Пушкин и Наташа медленно идут среди деревьев около озера. Присутствие озера — обязательно. Наташа в белом платье и в модной по тому времени красной шали. Пушкин идет впереди, отводит ветки, чтобы Наташа не зацепила за них платье или шаль. Наташа благодарит его улыбкой, принимает из его рук ветки. Ксения представляла, как Пушкин и Наташа медленно идут, долго заметны издали оба, потом видна только красная шаль, потом все закрывают деревья. Двоих от всех. Двое без всех — так еще маленькой девочкой Ксения представляла себе любовь.

— Наталья Гончарова была очень красивой? — спросила пультовщица Катя Мартынова.

— Да. Очень. — Ксения раскрыла том воспоминаний о Пушкине, нашла портрет Натальи Гончаровой. Прочитала: — «Поэтическая красота госпожи Пушкиной проникает до самого сердца…»

— А почему редко говорят Наталья Пушкина, а все больше Наталья Гончарова? — поинтересовалась Катя.

— Ну… Пушкин это один Пушкин. И все тут. — Инна всегда была категорична. — Лично мне больше нравится Керн.

Нашли портрет Керн. Анна Керн нравилась и Ксении. Ей казалось, что она и Анна в чем-то похожи. Ксении хотелось так думать.

— Он ее очень любил? — спросила Катя. У Кати всегда было «очень».

— Да. Какое-то время. Но и потом они часто виделись.

— Любовь должна быть на всю жизнь одна, — мечтательно подумала вслух Катя.

— У него и была одна на всю жизнь, — кивнула Ксения. — Наталья Николаевна.

— Но это было потом?

— А почему должно быть вначале? — пожала плечами Инна.

— Но ведь вначале самое главное у любви — молодость, — не выдержала и вступила в разговор Сима Воробьева из отдела главного механика.

— Почему самое главное молодость? — поинтересовалась Ксения. — Вспомните Анну Каренину! Ее любовь. В любви самое главное вовсе не молодость, а честность.

— Чья?

— Обоих, я полагаю.

— И постоянство, — добавила Инна.

— Конечно, — поспешно согласилась Сима Воробьева.

— А вы все не путаете любовь с влюбленностью? — улыбнулась Ксения.

— Должно быть постоянство, — не успокаивалась Инна.

— Дайте почитать дневник Керн? — попросили девушки.

— Возьмите. Но эта книга — часть моей жизни.

— Я их прибью, если с книгой что-нибудь случится, — грозно произнесла Инна.

Девушки ушли.

И все-таки надо поставить точку, — подумала Ксения. Она на заводе человек случайный. Она здесь ничего не чувствует, для нее — как чужая память. Бездарный просветительный разговор с девушками, и если о Пушкине, то, конечно, о нем и о его жене. Стыдно.

Позвонила Лене:

— Я не могу тут работать. Я фальшивлю.

— Ты никогда не фальшивила.

— Фальшивлю. Это противно.

— Приезжай, поговорим.

— Я тебе сказала, и мне уже легче.

Ксения схватила пальто, шапку и выбежала из библиотеки. Она бежала вдоль платформ с металлоломом. С нагромождений старого изношенного железа струйками стекала вода из черного подтаявшего снега. Здесь было прошлое цивилизации, из которого должны были сделать будущее. Что лучше — прошлое или будущее? Любовь или влюбленность? А что отвратительнее — неприкрытое любопытство или преднамеренное упрощение?

С подъемного крана Ксению увидел Евлашин. Прекратил работу, вышел из кабины на площадку, снял шапку и приветственно помахал ею. Ксения остановилась, взмахнула рукой в ответ.

— Эгей! Куда вы? — крикнул Евлашин.

— Не знаю!

— Чего не знаете?

— Все не знаю!

— Зачем тогда бежите?

Ксения пошла шагом. Опять вдоль платформ с металлоломом и подтаявшим черным снегом. Она прошла под огромными стойками крана Евлашина и направилась к опушке леса. Евлашин провожал ее взглядом. Ксения чувствовала на себе его обеспокоенный взгляд. И ей было приятно и сделалось спокойно. «А вдруг там есть озеро? Я ведь никогда не ходила к лесу, а он рядом».

— Эгей! — Евлашин поднял краном самовар. Самовар нелепо раскачивался над землей, ловя на себя блеск первых звезд.

Ксения постояла, посмотрела и потом уже, не оглядываясь, направилась к лесу. Снег делался все чище и глубже. Ксения проваливалась почти по колено. Но это ей нравилось, и она упрямо шла.

Озера на опушке не оказалось. Может, все замерзло?.. Ксению это нисколько не расстроило, и она не посчитала это обманом.

Стемнело, и звезд прибавилось. Ксения набрала пригоршню снега и высоко его подбросила.

— Жизнь одна, — для чего-то сказала Ксения и повторила: — Одна!.. — Опять высоко и теперь уже над самой головой подбросила снег. Запрокинула голову — хотя в пальто было и неудобно, — глядела на звезды, которые четко обозначались на зимнем небе. Хмурясь от снега, который она подбросила и который теперь падал ей на лицо, громко крикнула: — Ксана, радость моя, здорово!