1

Осенью туманы приходят часто, да и штормы случаются чаще обычного.

Под Севастополем на берегу моря среди развалин древнего вольного города Херсонеса висит на столбах колокол.

От колокола тянется стальная проволока в небольшой дом на горе.

Колокол — это старинный маяк Торпан. В доме — педаль, которая прикреплена к проволоке.

Качнешь педаль — качнется било в Торпане. И Торпан загудит над берегом, над Карантинной бухтой, над морем. Он гудит в туман и в шторм, чтобы корабли не наскочили на берег.

Летом в тихую погоду Торпан молчит. В нем поселяются воробьи, а на столбах вырастает трава.

Днем он висит желтый от солнца, а ночью белый от луны. Висит у самой лунной тропинки, которая далеко уходит в море. И кажется, что не луна, а колокол ударил над морем белым светом и проложил тропинку.

Торпан гудел над Севастополем с давних времен. Он был побит осколками ядер и снарядов.

Когда сто лет назад иноземцам удалось захватить Севастополь, они увезли колокол. Он висел на соборе во Франции, пока снова не вернулся в древний город Херсонес.

 

2

В доме на горе жил смотритель маяка старый Нил. У него был внук Жорка.

Старый Нил подобрал Жорку маленьким в сорок первом году. Родные Жорки погибли. Отец умер в госпитале, а мать засыпало взрывом бомбы на Графской пристани. Маленький Жорка поселился в развалинах Херсонеса.

Тут его и нашел Нил и решил взять к себе. А чтобы мальчишка не пугался черной бороды и скрипа искусственной деревянной ноги, сказал, что они родственники. Дальние очень, но родственники. Жорка ему племянничный внук.

«Внук — это уже хорошо», — подумал тогда маленький Жорка. Пускай даже такой непонятный, как племянничный.

Старый Нил и племянничный внук зажили на Херсонесской земле. Только немцам они никогда не звонили в Торпан: вырыли под колоколом яму и обрубили канат, на котором он висел.

Колокол упал, и его засыпало песком. Стальную проволоку скрутили и убрали в дом.

Прошла немецкая оккупация, вернулись наши моряки. Они помогли старому Нилу откопать колокол и повесить на прежнее место.

Снова Торпан начал звонить, гудеть при тумане и шторме, предупреждать корабли об опасности.

Моряки говорили: «Погоди, Нил, мы тебе установим сирену-автомат. Сиди в доме, отдыхай. Она сама гудеть будет». Но старый Нил любил свой колокол и не хотел менять его на сирену-автомат. Он качал педаль и слушал, как гудит, размешивает туман колокол, пересиливает шторм. Час за часом качал педаль, сворачивал газетные папироски из крошеного табака, курил и думал о прожитой жизни.

Нила подменял Жорка. Он приспособился толкать педаль и готовить уроки. Жорка учился в техникуме.

Старый Нил надевал бушлат и потрепанную, без ленточек бескозырку. Ковылял к морю. След деревянной ноги оставался на влажной земле.

Нилу нравилось в шторм постоять у прибоя.

Волны разбивались о скалы и вспыхивали пламенем брызг. Брызги ожигали колокол и сбегали с него мутными струйками. Торпан гудел то глуше, облитый морем, то звонче, когда море не доставало до него. Тяжелый, он почти не двигался от ударов била, и под ним, как под крышей, лежал круг сухого песка.

Старый Нил, надышавшись штормовым морем, возвращался в дом. Растапливал печку и ставил чайник.

Запах тумана сменялся в доме запахом печного огня, свежей золы.

В рукомойнике с железного стерженька стекала по капле вода и стучала в таз.

Жорка вырос у старого Нила под гул Торпана и стук капель из рукомойника. Эти звуки сделались звуками его детства.

Приходили в дом смотрителя и ребята, которые жили поблизости, — Настюша, Алка, Борис и Гришутка. Они помогали раскачивать колокол, когда Жорка уходил в техникум или уезжал на завод на практику.

Весной тоже случались туманы и штормы. Но ветер с моря дул не холодный, теплый.

К Торпану из Карантинной бухты приходили свободные от службы моряки, сидели и слушали, как Торпан тяжелым гулом встречает тяжелую штормовую волну. Закуривали. Думали о своем.

 

3

Часто ребята брали учебники, шли на главную площадь Херсонеса.

В античное время на площади были выстроены общественные здания, где заседал Народный совет, храм, установлены статуи заслуженных граждан города.

От храма сохранились колонны и циркульные арки. От общественных зданий — обломки стен, выложенные мозаикой из разноцветной гальки.

Сохранилась и мраморная плита, на которой был высечен текст присяги граждан республики.

Археологи читали ребятам присягу, где говорилось о гавани, о варварах и эллинах, о херсонесском народе:

«…Буду единомышлен о спасении и свободе государства и граждан и не предам Херсонеса:

Не предам гавани и прочих укрепленных пунктов и остальной территории, которой херсонесцы управляют, ничего, никому, ни эллину, ни варвару, но буду оберегать для херсонесского народа.

…………….

Пребывающему во всем этом да будет благо. Не пребывающему да будет зло… и пусть ни земля, ни море не приносят ему плодов…»

Неподалеку от главной площади города висел Торпан. Казалось, он тоже служил древним херсонесцам, звонил их кораблям в шторм и туман.

В развалинах жили ящерицы. Они выползали и грелись на солнце. Лежали на камнях зелеными веточками.

Ребята тоже устраивались на камнях. Раскрывали учебники, готовились к весенним экзаменам.

Когда ребята уставали заниматься, они клали на учебники голыши, чтобы не сдуло ветром, и отправлялись гулять по Херсонесу.

Шли по главной улице мимо подземного мавзолея, винодельни, гончарной мастерской до улицы пятого века. Сворачивали в переулок и по улице девятого века добирались до башни Зенона. На башню Зенона вела массивная лестница для подъема метательных машин и ядер.

Настюша, Алка, Борис и Гришутка вскарабкивались на вершину башни. Смотрели на Херсонес, на Карантинную бухту.

Море было неподвижным и ровным, как синее блюдо.

На якоре стоял парусник «Лейтенант Сухонин». Курсанты из морской школы учились работать с парусами.

В Карантинной бухте звенел цепями плавучий экскаватор: разгружал баржу с углем. Поблескивали огни газорезок: рабочие резали на куски старый эсминец.

Покрикивая сиреной, в бухту входила самоходная баржа. Пузырчатый след остался в море. Волны не было. И след будет держаться долго, пока его не размоет.

С башни Зенона ребята видели свои учебники, разложенные на камнях и придавленные голышами, цветущие деревья слив и миндаля, Торпан, желтый от солнца.

В бухту входил сторожевой катер. На мостике начали семафорить флажками.

— Старого Нила приветствуют, — сказал Гришутка. — Сигнальщик Мельников. Я его знаю.

— Точно. Мельников, — кивнули ребята. — Он на тридцать пятом служит.

— А старый Нил в Севастополь уехал. Вон Жорка из дому вышел.

Жорка держал в руках потрепанные бескозырки без ленточек, свою и старого Нила.

Начал махать бескозырками, писать ответ на катер.

— Жорка хорошо семафорит, — сказала Настюша. — Быстро.

— Не успеешь разобрать, чего пишет, — сказала Алка.

Начали семафорить и курсанты с парусника. Жорка и паруснику ответил.

Тогда Борис встал и замахал, вызывая Мельникова. Замахали и остальные ребята Мельникову — вызываем! Вызываем!

Мельников ответил.

Писал медленно, чтобы каждый из ребят мог прочесть: «Идите готовить уроки, пираты!»

Сторожевой катер заглушил моторы.

Ребята слезли с башни Зенона и вернулись к учебникам на камнях. Учебники были засыпаны цветами сливы и миндаля.