Так и повелась наша жизнь в Ялте.
По утрам Гриша с ребятами заходили за нами, и мы отправлялись к морю. Лена стала тренером, строгим и даже деспотичным. Не то что мягкий и сговорчивый Гриша.
Тренировка начиналась каждый день с упражнения: глубокий вдох, погрузиться в воду с открытыми глазами и выдохнуть через рот, чтобы поднялись крупные пузыри.
Все мы, в том числе и бывший тренер Гриша, сидели в воде и пускали пузыри. Когда пытались протестовать, Лена укоряла — оказывается, лучшие пловцы ежедневно и помногу проделывают это упражнение. Оно развивает легкие, дыхание. А кто не умеет дышать, тот не умеет плавать. Вот какая горькая истина!
Мы опять покорно лезли в воду и опять пускали пузыри. Делали мы и такое: всплывали поплавками или ложились на спину и лежали на воде.
И всё по часам и по суровой команде:
— Входи в воду!
— Выходи!
— Сесть!
— Встать!
Люди на пляже отдыхали, веселились, входили в море и выходили, когда им вздумается, а мы — как военное поселение: туда-сюда, кругом-бегом!
Должен был подчиняться муштре и я, хотя совсем не собирался участвовать в соревнованиях с артековцами.
Но Лена заявила, что ей надоело из сезона в сезон возиться со мной, как с новобранцем, и что пора в конце концов в отношении плавания поставить меня на ноги.
Лена завела должность секретаря. Определила на нее. Вадима.
Ему вменялось в обязанность носить тетрадь под названием «Дневник тренировок», в которую Лена записывала, кто на какие дистанции плавает, самочувствие, вес, пульс до и после плавания (мой пульс тоже «до» и «после»).
Вечерами мы сидели на набережной под платанами, отдыхали после занятий или прогулок, которые совершали пешком по побережью.
Говорили о Москве, о высотных зданиях со скоростными лифтами и эскалаторами, о новом пресном море, которое будет около Симферополя.
Нравилось нам встречать теплоходы. В море темно и пустынно, а небо переполнено звездами — похоже, будто там выпал снег.
Вдруг далеко на горизонте приходит в движение созвездие. Начинает приближаться к Ялте, постепенно отрываясь от горизонта, глубже вплывая в темноту моря.
— Теплоход! — заявляет Вадим.
— Да, теплоход, — соглашаются остальные и молча ждут приближения теплохода.
Созвездие вытягивается, принимает очертания корабля.
— «Петр Великий», — говорит Жорка.
— Нет, — возражает Юля. — У «Петра Великого» трубы тонкие и высокие, а у этого — широкие и низкие.
— Тогда «Украина», — уступает Жорка.
— И не «Украина», — вмешивается Спартак, — а электроход «Россия».
Корабль, охваченный огнями, подходит к порту. Вокруг так покойно — и в море и в горах, — что с корабля долетает музыка.
На носу сильным толчком света загорается прожектор. Освещает не только порт, а и городские переулки высоко в горах.
Корабль рулит к молу. Тихий ход! Стоп машина!
Звенит цепной канат станового якоря, и электроход, пришвартовавшись, роняет в море огни. Мы наконец разбираем название: «Победа».
Съемка кинокартины «Адмирал Ушаков» продолжалась. На набережной из дерева и полотна выстроили белую колоннаду с лепным фронтоном и большими ступенями.
По вечерам вспыхивала вольтовая лампа «ДИГ» — дуга интенсивного горения. Вспыхивали и более тусклые — юпитеры с марлевыми сетками и всевозможные лампы-подсветы — «бебики». Всем этим хозяйством управляли осветители.
О названиях ламп и о людях, управляющих ими, я узнал позже, и узнал от Тани. Как и при каких обстоятельствах, я еще расскажу.
В городе поселилась сказка. По улицам маршировали переодетые кирасирами и гренадерами матросы в треугольных шапках с золотыми кисточками и в белых лосевых ремнях крест-накрест. У офицеров позвякивали шпаги и кортики, развевались на шляпах плюмажи, сверкали эполеты с красными и серебряными шнурами. На рукавах были повязаны шелковые банты победителей.
На съемку и со съемки шли женщины и мужчины, одетые турками, креолами, итальянцами: в ярких шляпах с бахромой, в черных мантильях, в суконных плащах, в тюрбанах, с фальшивыми жемчугами. Шли украшенные серьгами, монистами, браслетами.
Попадались даже монахи, подпоясанные кокосовыми веревками, с пробритыми головами и с четками из пахучего сандалового дерева. Гудели бубны и банджо.
На набережной между пальмами и японскими мимозами появились фонари со свечами и жировыми горелками.
На рейде застыла трехмачтовая баркентина. Возле баркентины стоял клипер с украшенным золотой резьбой форштевнем.
«Динь-динь, динь-динь!» — звонил тоненький колокольчик у него на юте. «Донг-донг, донг-донг!» — отвечал басом двадцатифунтовый колокол на баке. На клипере и на баркентине сверкали оттертые песчаником и густо промазанные льняным маслом палубы.
Мы с ребятами гуляли по сказочному городу, и нам вспоминались приключения из старинных книг, в которых говорилось о летучих голландцах, о впередсмотрящих, о тайфунах, о смелых невольниках, разбивавших цепи на галерах, о кругосветных путешествиях адмирала Крузенштерна и капитана Головнина.