"Конечно, генерал Трюдо контактировал с Доном и всей группой разработчиков", — продолжал доктор Фредерикс, когда он смотрел, как я открыл папку с ночным видением, которую я достал из своего портфеля. "И я знаю о сущности материала, который у Вас есть. Это не то, о чем мы хотели поговорить по телефону".

"Я ценю Вашу осмотрительность, доктор Фредерикс", — сказал я. "Если Вы считаете, что я собираюсь показать кое-что, что можете помочь Вам в процессе разработки, это Вам для работы. Но договоренность будет состоять в том, что все будет происходить отсюда из форта Белвар. УИР приложит все необходимые усилия для бюджетного финансирования этой разработки. Вы используете свои собственные возможности для производства продукции и возьмете все кредиты для организации процесса на себя".

"А этот разговор?" — спросил доктор Фредерикс.

"Как только Вы скажете, что сможете использовать то, что я принес, мы организуем для Вас необходимый бюджет", — начал я, "этого разговора никогда не было и Вы исключите мое имя из своего списка посетителей".

"Теперь Вы меня по-настоящему заинтересовали", — сказал он только с долей озадаченного сарказма в голосе, как если бы он проходил через это много раз прежде. "Что Вы привезли в портфеле, это так секретно?"

И одновременно с этим я достал первый из армейских обзоров прибора ночного видения 1947 года, который мы достали из розуэлльских обломков. Я передал его доктору Фредериксу, который смотрел на него, держа кончиками пальцев, будто это был один из Свитков Мертвого моря.

"Вам не надо быть настолько аккуратным с ним, доктор Фредерикс", — сказал я. "Я сделал несколько термокопий".

"У Вас есть действующее устройство?" — спросил он.

"В Пентагоне".

"У кого это было?" — продолжал он.

"Сейчас уже ни у кого", — сказал я ему. "Согласно рапорту, они нашли это в песке около одного из тел".

"Тела? Из катастрофы в Розуэлле?" Теперь он был абсолютно поражен. "Генерал Трюдо ничего не говорил никому о телах".

"Да, это правда", — сказал я. "Эту информацию мы не выдаем. Генерал Трюдо уполномочил меня отвечать на любые Ваши вопросы до определенного уровня секретности".

"Мы еще не достигли цели," — доктор Фредерикс одновременно и спрашивал и утверждал.

"Но мы близко", — намекнул я. "Я могу говорить об устройстве, говорить о том, где оно было найдено, но только, вероятно, насколько сам знаю. Если генерал Трюдо захочет сделать секретный доклад и уполномочит меня это сделать, то я смогу углубиться".

"Забавно, но я всегда думал, что Розуэлл был своего рода легендой. Вы знаете, они нашли что-то, но возможно это было у русских", — сказал доктор Фредерикс. Затем он снова спросил, видел ли кто-либо при сборе обломков в Розуэлле какое-либо из существ, которое носило такое устройство ночного видения.

"Нет", — сказал я. "Там было много обломков, выпавших из корабля. Солдаты поисковой команды просмотрели сквозь один разрывов, пробегая вдоль корабля и они увидели вмонтированные в корпус иллюминаторы. Что их удивило их, когда они просмотрели сквозь иллюминаторы, они увидели дневной свет или зеленоватый, матовый рассеянный свет, который был похож на сумрак, но снаружи было абсолютно темно".

Пол Фредерикс уже сидел на краю своего стула.

"Никто на месте крушения ничего не знал о приборах ночного видения, которые немцы разрабатывали во время войны", — объяснил я. "Поэтому, даже офицеры поисковой команды были поражены тем, что они увидели. Когда они провели вскрытие инопланетянина в 509-м и извлекли эти 'окуляры', что является единственным словом, которым я могу использовать для них, они поняли, что это был сложный набор отражателей, которые собирали весь доступный свет и превращали его в усиленное, видимое ночью изображение". Я продолжал, указывая на эскиз в руках Пола Фредерикса. "Один медицинский работник попытался просмотреть через него в затемненную комнату и оно показало изображение, но с ним ничего никогда не делалось, они упаковали его вместе остальными частями инопланетянина".

"Они проводили с ним какие-либо исследования, когда привезли?" — спросил Фредерикс.

"Некоторые", — сказал я ему. "Но у них не было никаких возможностей в 509-м и им пришлось подождать, пока они не перевезли его в Райт. Только когда парни из разведки Воздушной Команды Материальной части получили это, они поняли, что это было похоже на то, что пытались разработать немцы".

"Но оно было намного более сложным", — сказал доктор Фредерикс. "Немцы даже не приблизились к чему-то вроде этого".

"Да, сэр", — сказал я. "Даже близко не были. И люди из разведки в Райте так заинтересовались этим. Насколько близко немцы подобрались к концу войны? Что у них еще было? Помогали ли им?"

"Или", — доктор Фредерикс говорил очень медленно, "они обнаружили точно такие же обломки, как у нас?"

"Это точно, доктор Фредерикс", — сказал я. "Что же они нашли?"

"И если немцы смогли достать этот материал, то что относительно Советов?" — спросил он. Но теперь он говорил сам с собой, говоря голосом, который звучал, как будто он действительно думал вслух. "Почему не китайцы или кто-либо из наших европейских союзников? Сколько там этого материала?" — наконец он спросил меня.

"У нас нет ответов", — сказал я ему. "По крайней мере, у нас в армии. И по очевидным причинам, никто из причастны лиц не делится этой информацией со службами или какими-либо другими агентствами. У нас есть только то, что есть и мы готовы этим заниматься".

"И Вы не хотите мне об этом рассказать или пытаетесь разнюхать любую информацию", — сказал он.

"Если бы мы думали, что Вы собирались сделать это, то меня здесь бы не было", — сказал я. "У меня здесь есть отчеты и описания устройства. Я оставлю их Вам. Если Вы думаете, что сможете включить их в свою программу разработок, то я отправлю Вам весь материал. Развивайте его, как захотите. Предложите Вашему оборонному подрядчику запатентовать его. Никогда не говорите им откуда он у Вас или о его возможном происхождении. Мы заинтересованы в том, что кто бы ни придумал прибор ночного видения, с кем Вы в итоге заключите контракт на производство, он может полностью владеть этим продуктом и прилепить на него свое имя. Все, что мы хотим, так это развить этот прибор. Именно так."

"Могу я?" — спросил доктор Фредерикс, протягиваясь к отчетам, которые я положил на подлокотник кожаного кресла.

Я протянул ему пачку бумаг и он просмотрел ее, как будто был моим старым учителем, проверяющим курсовую работу, сутулясь, хрюкая и кивая на каждой странице.

"Здесь больше о том, как они обращались с инопланетянином в Райт Филд, чем о самих окулярах", — сказал я. "Поскольку в действительности, они не знали как эти штуки работают, они не захотели разбирать их на части".

"То есть они просто упаковали их?" — спросил он.

"В основном так и было", — сказал я. "Сначала они не знали, как это работает. Или возможно, они думали, что от этого можно ослепнуть или еще что-то. Они опасались их. Через некоторое время они просто положили их на долгое хранение и надеялись, что кто-нибудь заберет это у них".

"И это были Вы", — сказал доктор Фредерикс.

"Фактически", — сказал я ему, "это будете Вы, если захотите".

"Я должен прочитать этот материал более тщательно и понять, в какую часть проекта мы можем включить Ваш прибор ночного видения, не вызывая особого шума", — объяснил доктор Фредерикс.

"Насколько это будет сложно?" — спросил я.

"В форте Белвар", — ответил он, "команды учат держать свои мысли при себе. Если Вы скажете им, что это часть иностранной технологии, полученной нашими парнями из разведки откуда то из другой страны и мы хотим внедрить это в нашу работу, то все будет тихо".

"Никто не задаст никаких вопросов?" — надавил я.

"Никто не задает вопросов ни при каких обстоятельствах", — сказал он. "Дело пошло бы быстрее и создало бы свою некоторую бюрократию, если бы у нас был бюджет, чтобы превратить это в проект с реальными сроками выполнения работы".

"И что затем произойдет?" — спросил я.

"Точно так же, как на заводе Санты в первый день зимы. Никто из эльфов не отрывает глаз от рабочего места, пока все не сделает. Затем начнется следующий проект и все забудется. К тому времени, когда войска станут применять эти штуки и получат золотые часы на приеме в Потомак Инн, ночное видение станет всего лишь большим счастливым воспоминанием, с переделанными для красивой истории деталями. Никто никогда даже не задумается, полковник Корсо", — сказал он. "С момента, когда наши парни передадут материал, он растворится в общей каше разработок форта Белвар и выйдет с другого конца в виде боевого оружия".

Я встал и закрыл свой портфель, пока он обходил свой стол. "Так что же Вы порекомендуете генералу Трюдо?" — спросил он.

"Я хотел бы предложить передать устройство, Вы рассчитаете необходимый Вам бюджет, а генерал Трюдо обеспечит финансирование", — сказал я.

"А Вы?" — сказал он.

"Было бы лучше нам больше не встречаться, доктор Фредерикс", — сказал я ему. "Конечно, в ВоенУИР будет ответственный за разработку прибора ночного видения. Он будет отчитываться перед генералом Трюдо и все, что мне нужно будет узнать, я буду узнавать от генерала. Я буду знакомиться с отчетами о разработке, как только они будут появляться. Примите поздравления по случаю Вашей новой технологии. И поздравьте компанию, которую привлечете для этого оборонного контракта".

"Безусловно поздравлю", — сказал доктор Фредерикс.

Мы обменялись рукопожатием и он проводил меня из своего кабинета в коридор. На мгновение это походило на выход из нереальности в реальность. Мы только что создали свою часть реальности, создали часть истории. Парни технологи из научных исследований в форте Белвар получат устройство от одного из своих консультантов, который нашепчет им, что оно было получено от одного из наших врагов. И ничего не спрашивать.

Это было тем, что искали люди из лаборатории в форте Белвар, чтобы показать им, как может выглядеть законченное устройство. Смогут ли они придумать план перепроектирования? Есть ли компания, которая производит для них приборы ночного видения? И в течение нескольких месяцев, любая компания, чем бы она ни занималась, разработает план, бюджет развития и новое описание для странно выглядящих окуляров, которые достали из моих розуэлльских папок. Это может занять пять или около этого лет, но когда оно выкатится со сборочного конвейера где-нибудь в Пенсильвании, Мэриленде, Огайо или из любого места, где на нем будет клеймо "Сделано в США", я прочитаю об этом в газетах или увижу по телевизору.

Прибор ночного видения было первым проектом, который мы фактически зародили в течение моего первого года пребывания в Иностранной Технологии. Это оказалось легко из-за истории о немецких разработках во время войны и уже проведенных исследований в течение 1950-х. К тому времени, когда я принес прибор ночного видения из Розуэлла в форт Белвар, он четко вошел в существующую программу разработки и никто не оказался умнее. Действующая программа разработки оружия в форте Белвар служила таким отличным прикрытием для распространения розуэлльских технологий, что единственной зацепкой, за которую мог кто-нибудь зацепиться, если бы он прокрутил назад всю историю, было внезапное ускорение самой программы разработки вскоре после 1961 года. Прибор ночного видения получил усиление финансирования, нового, назначенного для проекта генералом Трюдо офицера и имя генерала Трюдо, как одного из очевидных благодетелей программы, стало регулярно упоминаться. К 1963 году, когда он и я ушли из Пентагона, проект был в "Мартин Мариетта Электроникс" — сейчас уже подразделения "Локхид Мартин — и уже продвигался для первоначального применения, которое имело место в Европе и Вьетнаме.

Но я этого знал, когда выехал из ворот форта Белвар и вернулся в свой кабинет в Пентагоне. Я только лишь чувствовал себя удовлетворенным от того, что мы успешно внедрили один из наших проектов Иностранных Технологий в идущий полным ходом поток разработки и скрыли наше финансирование части инопланетной технологии. С этого момента я верил, что мы не отдали его Советам и инопланетяне, если они контролировали нашу работу, возможно не знали что мы это делали. Это давало нам время.

Я направился на север вдоль Потомака, через зеленый лес округа Фэрфакс, Вирджиния, назад в наполняющийся другими проектами отдел, которые было необходимо также разместить. Один из них, который шел параллельно с только что переданным прибором ночного видения, был зарождающийся проект "Корона", идея, время которой внезапно настало в связи с падением наблюдательного самолета "U2" и захватом его пилота, Фрэнсиса Гэри Пауэрса.

Военно-воздушные силы и ЦРУ некоторое время управляли программой "U2" во время правления Эйзенхауэра и отчеты, фотографии обычно проходили через мой отдел в Совете национальной безопасности. Как и многие другие события во время холодной войны, у "U2" не было одной единственной цели наблюдения за Советским Союзом, чтобы контролировать их программу разработки управляемых ракет. У него было тройное предназначение. Конечно, мы хотели четко знать, что готовили Советы, но мы также хотели проверить способности их ПВО. Мы хотели знать, как точно могли их радары отслеживать "U2" и могли ли их ракеты его сбить. Таким образом, мы осознанно их провоцировали, делая наше присутствие известным, когда мы этого хотели, чтобы они стреляли по нам. Могли ли они подстрелить нас? Камеры на "U2" засекали активность врага перед запуском ракеты, так как пилот пролетал над важными установками, где Советы должны были бросить вызов или уступить нам контроль воздушного пространства над их секретными зонами.

Таким образом, мы играли с ними в игру, исследуя их обороноспособность, жертвуя сознательно, как мы верили, погибшими пилотами подбитых самолетов и всегда отрицали, что мы делали, даже когда Хрущев кричал на Эйзенхауэра, что программа "U2" угрожала самому Хрущеву в Кремле. "Мы можем иметь дело друг с другом", — сказал Айку секретарь коммунистической партии. "Но только не, тогда, когда Вы выгоняете меня из кабинета". Но так, как Эйзенхауэр ненавидел программу "U2" и опасность, которой она подвергает наших пилотов, президент переключился на другую тему для обсуждения: продолжающийся поиск любых доказательств приземления или падения на необъятной территории Советского Союза внеземных космических кораблей. Мы также хотели увидеть, была ли у Советов какая-либо инопланетная технология. Это делало программу "U2" очень ценной, чтобы от нее отказываться без каких либо альтернатив. Альтернатива, хотя это была программой военно-воздушных сил, а не военных, была частью общего дела УИР, нашей разведки и Совета национальной безопасности / аппарата ЦРУ. И она уже разрабатывалась в подразделении Локхида, которое они назвали "Сканк Воркс".

Поскольку мы строили полеты наших "U2" на провокациях Советов, мы знали, что в конечном счете начнем терять пилотов и самолеты, и уже в 1957 году, в последний год моего пребывания в Белом Доме, Штаб по вопросам национальной безопасности начал упорно искать более безопасную программу наблюдения. Разведка решила делать спутниковые фотографии советских установок, но только если они могли принести надежную информацию. Кроме того, мы не хотели сообщать Советам, что превратили земную орбиту в средство наблюдения, потому что мы не хотели поощрять их преследование наших спутников. Таким образом этот фокус со спутником работал только в полной тайне. Но как Вы можете наблюдать за всем миром?

У армии и ВВС была идея. Локхид уже показал, что без общественного внимания и управления смог разработать самолеты наблюдения, "U2" и потом "SR71", эти полеты проводились без излишнего вмешательства наблюдательных комитетов Сената и без каких-либо газетных репортеров. Могли ли они сделать то же самое со спутником? И если они могли, мог ли спутник дать настолько же надежные фотографии, какие не делал "U2"?

Обычно, я хочу сказать, что если армия запускала спутник, то он мог бы делать то, что им нужно и так как все делалось под прикрытием разведки, все оставалось относительно безопасным. Однако, к окончанию правления Эйзенхауэра и армия и военно-воздушные силы были эффективно выведены НАСА из бизнеса запусков спутников под объединенные ресурсы программы безопасных полетов, чтобы запускать спутники в космос и показывать всему миру наш флаг. Первоначально, Советы победили нас в гонке со Спутником и неудачные попытки армии и военно-морского флота в запусках спутников, только ухудшили наше положение. Я запомнил как факт, что когда Нью-Йорк Дейли Ньюс напечатала на всю страницу заголовок, "Боже мой", после того, как "Корпорал" поднялся на несколько дюймов, сошел с площадки для запуска и взорвался, громче Никиты Хрущева не смеялся никто.

После нескольких таких попыток Совет национальной безопасности советовал президенту Эйзенхауэру признать себя побежденным, объединить все доступные национальные научные ресурсы и передать бразды правления космического соревнования гражданскому агентству. Военные службы извлекли свой урок жесткой конкуренции в одной и той-же области технологий и отступили, чтобы наблюдать, как НАСА взяло все в свои руки.

У НАСА были некоторые собственные успехи и перед окончанием правления Эйзенхауэра в 1960 году, им удалось запустить на орбиту спутники и экспериментировать с эффектами орбитальных полетов с животными, намного более сложными способами, чем армейские эксперименты с "Фау-2" и небольшими приматами в Аламогордо в конце 1940-х и ранних 1950-х годов. Поскольку в кабинетах военной разведки армейских и военно-воздушных сил наблюдали за успехами этих спутников НАСА, в растущем числе слабых места полетов "U2" они увидели возможный ответ на реализацию свой потребности в проведении безопасной программы наблюдения. Когда НАСА начало свою программу орбитальных исследовательских аппаратов, отправив полезный груз на низкую орбиту и вернув его, военные службы подумали, что нашли решение. Если бы они смогли так или иначе осуществить постройку фото спутника, достаточно маленького, чтобы вписаться в очень ограниченное пространство в грузовой капсуле, вернуть устройство наблюдения после приземления орбитального аппарата и построить всю программу военного шпионажа в рамках гражданской программы научных исследований, которая привлекала большое внимание газет, не привлекая внимания общественности к секретной работе вооруженных сил, у них было бы свое скрытное наблюдение.

Мы знали, что Советы очень быстро узнают о программе, но это не было чем-то плохим. Мы считали, что учитывая проникновение КГБ в ЦРУ, не было никакого способа сохранить программу в абсолютной тайне, но если бы Советы знали, что мы могли наблюдать за ними, то это могло держать их в узде. И Хрущеву не нужно было беспокоиться о нашем преднамеренном нарушении его воздушного пространства, он слез в Кремлевского крючка и был благодарен за это. Все, что мы должны были делать, это держаться подальше от публичных обсуждений и наш дом будет в безопасности. Целая программа опиралась на то, что мы теперь назвали "Корона", протолкнув ее без лишнего шума в существующую программу исследований, Советы отступили без возражений, а мы получили свои фотонаблюдения.

Для Советов мы добавили дополнительный стимул, чтобы отговорить их заставлять своих друзей в ЦРУ выпускать истории дружественным журналистам и срывать покров со всей операции. Мы привлекли их к участию с нами к скрытой работе "Короны": к наблюдению за местами потенциальных инопланетных катастроф. Военная разведка, с одобрения Эйзенхауэра и СНБ, сделала известным своим коллегам в советских вооруженных силах, что любые разведывательные данные, полученные нами с помощью "Короны", которые показали бы нам присутствие инопланетян на советской территории, будут разделены между военными. Мы сказали, что нас не интересовало, что они будут делать с этой информацией. Но военные были более, чем благодарны. Профессиональные военные не доверяли комиссарам коммунистической партии, даже больше, чем мы и очень не хотели попасть под их коллективный каблук. Поэтому, таким извращенным способом, хоть мы и информировали российские вооруженные силы об инопланетной деятельности на их территории, мы в действительности информацией с коммунистами не делились, из-за глубокого разделения внутри советского правительства между коммунистической партией и вооруженными силами.

Наш стимул работал и КГБ содействовало ЦРУ — даже я был удивлен тем, как эффективно они сотрудничали — чтобы не допустить утечки информации. Теперь, военно-воздушные силы и подразделение "Сканк Воркс" в Локхиде должны были построить спутник наблюдения "Корона" без привлечения внимания общественности и погрузить его в исследовательскую ракету прямо под носом американской прессы. Это была одна из самых хитрых операций времен холодной войны, потому что русские знали, что мы делали, а НАСА реализовало весь проект, но американская пресса, жаждущая даже самого маленького кусочка информации о космическом полете, должна была находиться в полном неведении. При необходимости мы должны были лгать им, давать им ложную информацию, завлекать их в ловушку так, чтобы все население Америки думало об отправленном на орбиту маленьком шимпанзе в специально подобранном по размеру его головы шлеме. И у нас не было большого количества времени, чтобы сделать это, потому что мы знали о том, что Советы пытались смутить Айка в конце его срока правления, сбив один из наших самолетов "U2" с выжившим пилотом внутри. Теперь мы соревновались с Советами, чтобы заменить "U2" "Короной", даже с учетом того, что Советы поняли и приняли каждый наш шаг. Это была одна из ироний холодной войны.

Инженеры Локхида спроектировали корпус фотоспутника, чтобы он аккуратно вписывался в конус грузовой капсулы ракеты. Они были чудовищно ограничены по срокам, потому что президент Эйзенхауэр давил на Совет национальной безопасности, чтобы полностью исключить полеты "U2". Старый генерал знал, что это был вопросом времени, пока Советы не захватят живого американского пилота, достанут из него признание и выставят его перед телекамерами для позора Соединенных Штатов. Эйзенхауэр был человеком слова, которому не нравились политики, так как они всегда искали выгодное, но не самое благородное решение. Эйзенхауэр не любил выгоду ради выгоды и всегда предпочитал идти, по возможности наиболее честным путем. Но, поскольку Хрущев жаловался на полеты "U2", Айк всегда отрицал, что мы их запускали. Именно такой очевидной ложью Хрущев продолжал понукать Эйзенхауэра и таким образом показывал себя. "Мы подстрелим одного из них, Вы увидите," — говорил он Эйзенхауэру каждый раз, когда тот жаловался. "И что Вы тогда скажете?"

Но президент Эйзенхауэр отрицал существование "U2", бросил трубку и отчитал своих подчиненных за то, что они допустили такую неловкую ситуацию. "Прекратите ночные полеты", — приказал он. Но ЦРУ продолжало полеты. Это необходимо для дела, говорили они. Они изучали российскую систему ПВО и одновременно следили за областями с возможной инопланетной активностью. С ведома русских или без него, "U2" своей антенной с высокой чувствительностью мешал инопланетянам. Я не знаю, нашли ли мы с помощью "U2" какие-либо фактические доказательства приземления инопланетян на территорию России, но инопланетяне, конечно знали, что мы могли следить за Советским Союзом и это знание наших способностей служило средством устрашения от безнаказанных полетов над его обширными областями.

ЦРУ утверждало, что "U2" были настолько важны для нашей национальной безопасности, что они были готовы пожертвовать даже одним из своих пилотов. Однако я также полагаю, что внедренные в них кроты КГБ, хотели, чтобы Эйзенхауэр был скомпрометирован перед всем миром. И когда Фрэнсис Гэри Пауэрс был сбит в мае 1960 года, у них появился шанс.

Относительно сбитого "U2" Пауэрса есть одно большое сомнение. Его миссия состояла в том, чтобы пролететь над самыми чувствительными советскими ракетными установками и стать для них целью. Мы полагали, что русские ракеты земля-воздух не смогут его достать. Но, или Пауэрс уснул за штурвалом из-за недостатка кислорода или его вынудили снизить высоту диспетчеры ЦРУ, чтобы сделать более четкие фотографии или стать провоцирующей целью, мы никогда об этом не узнаем. Я полагаю, что вероятно, Пауэрс находился в летаргии из-за недостатка кислорода и достаточно близкий взрыв ракеты земля-воздух заставил его потерять контроль. Его самолет не был поражен ракетой. "U2" был таким самолетом, которым было очень трудно управлять. Вероятно Пауэрс вошел в штопор и не смог выйти из него. И поскольку его самолет летел к земле и Пауэрс был дезориентирован для управления самолетом, он дернул рычаг рядом со своим сидением, сбросил стеклянный колпак и выпрыгнул.

Захваченного живьем Пауэрса выставляли перед камерами и принуждали признаваться, что он шпионил за Советским Союзом. Хрущев получил для себя оправдание отменить встречу с Эйзенхауэром на саммите и выставить это ярчайшее событие в его карьере перед Верховным Советом. Эйзенхауэр, чего он больше всего боялся, был публично посрамлен и вынужден был признаться Хрущеву, что отправлял "U2" летать над Советским Союзом. Он пообещал Хрущеву прекратить полеты "U2", устранив такой ценный инструмент для наблюдения и потенциально отключил нас от наблюдения не только за Советским Союзом, но за инопланетянами в Азии. Для старика это был ужасный опыт и он считал, что был скомпрометирован своей собственной администрацией.

Все время в течение последних месяцев приготовлений перед полетом Гэри Пауэрса на "U2", НАСА заканчивало работать над техническими деталями по установке груза "Корона" в грузовой отсек "Исследователя". Если бы все шло по плану, то первый запуск "Короны" дал бы Совету национальной безопасности нужные результаты, а программа "U2" стала бы устаревшей и закончилась. Но когда подбили Гэри Пауэрса, то программу "U2" закончил сам Эйзенхауэр. Мы были слепыми. Затем с мыса Канаверал был запущен "Исследователь" и те из нас в армии и работающие в программах запуска ракет военно-воздушных сил, кто знал о "Короне", провожали его затаив дыхание. Если бы это сработало, то у нас были бы глаза. Если бы он упал, то наша наилучшая возможность проводить наблюдения потерпела бы неудачу.

Вы можете вообразить себе ликование в Пентагоне, когда было получено содержимое грузовой капсулы "Короны" и напечатаны первые фотографии. Они были лучше тех, которые мы получили от "U2" и "Корона" была абсолютно невидима для Советов. Хрущев скрыл информацию от своего Верховного Совета и Эйзенхауэр, конечно же не делал публичного заявления для американцев. Мы вернулись в дело фоторазведки и в дополнение к слежению за советскими ракетными разработками, у нас был способ отследить любую возможную попытку EBE построить базу в самых отдаленных частях Азии, Африки или Южной Америки. Мы получили паритет с EBE, маленькую победу, но тем не менее — победу.

Когда я достиг предместий Вашингтона на пути из форта Белвар, я подумал, что меня больше всего удовлетворило в проекте "Корона" то, что он был изящным и при этом успешным; Точно так же, как мы непринужденно передали прибор ночного видения из Розуэлла для развития и проектирования в форт Белвар, мы внедрили спутник фотонаблюдения "Корона" непосредственно в проводимую программу "Исследователь", перепроектировав его для доставки полезного груза. Никто не понял, чего мы достигли или насколько эффективно вооруженные силы использовали традиционные программы для прикрытия своих секретных систем разработки оружия.

В то же время мы знали, что извлекали пользу из инопланетян. С каждым успешным началом нового проекта, некоторые из которых были основаны на технологиях из Розуэлла, а другие начали с определенной целью противостояния возможностям инопланетян, которых мы обнаружили в Розуэлле, мы полагали, что двигали фишку на следующее поле в нашей игре. Мы полагали, что независимо от того, насколько были намерения инопланетян враждебными, у них не было грубой силы для начала глобальной войны с нами. Они бы нас изучили, отфильтровали и стерли, пока у нас не было возможности им сопротивляться, но мы верили, что у них не было ни намерения, ни способности к разрушению и захвату планеты. В этом у нас было превосходство.

Но мы нуждались в настоящем форпосте в месте, которое позволит нам установить стратегическое преимущество, в базе, где достаточно далеко от Земли мы могли бы напасть на них не создавая паники. Нам была нужна база на Луне. Армия мечтала об этом с самых первых месяцев после наших столкновений с инопланетянами за пределами Розуэлла, что мы и попытались финансировать без ведома общественности. Это был амбициозный проект, который в вооруженных силах больше года подвергался скептическим оценкам, прежде чем лег ко мне на стол. И когда я стал работать в отделе Иностранных Технологий, этот проект был почти у нас в руках.