В течение моего срока пребывания в Пентагоне были периоды, когда что-то из розуэлльских документов так резонировало в моей жизни, что я задавался вопросом, был ли в моей работе какой-то больший план. После того, как я уволился из вооруженных сил, я читал о концепции синхронности или слияния, как вещи или события имеют тенденцию группироваться вокруг общей канвы. Такой канвой была разработка противоракеты, которая охватила мою работу в УИР в Пентагоне, в течение моего небольшого периода службы советником в штабе сенатора Строма Термонда, и течение моих лет в Риме во время войны и оккупации, как помощника руководителя штаба, в разведке (G-2) и в Союзническом командовании в Риме.

В начале 1963 года, сразу после того, как я покинул Пентагон, сенатор Стром Термонд попросил, чтобы я присоединился к его штабу в качестве консультанта и советника по проблемам военной и национальной безопасности. Конгресс только что выделил $300 миллионов, чтобы повернуть неокрепший план по исследованию выполнимости программы противоракеты для полного развития проекта. Но, как только он покинул Сенат, он сразу же натолкнулся на крепкий барьер.

Министр обороны Роберт Макнамара категорически отказался тратить деньги, мало того, сказал он, это станет причиной усиления американо-советской гонки вооружений, они фактически этим оскорбили бы Кремль, потому что этим они бы выдали свои попытки подготовки первого удара путем нейтрализации советских МБР. Что хуже, сообщил он Конгрессу, у вооруженных сил Соединенных Штатов попросту не было первоочередной необходимости в вооружении.

Сенатор Термонд был рассержен и глубоко взволнован. Макнамара его просто не понял. Он был полностью дезинформирован о том, как Советы реагировали на любое базирование оружия с нашей стороны. Они не вели с нами переговоров ради сотрудничества, только при необходимости следовать своим интересам. Если они думали, что мы могли сбить их МБР, это больше, чем что-либо заставило бы их быть честными. Разве они не ушли с Кубы из-за того, что увидели серьезность слов Кеннеди, когда он принял решение приказать военно-морскому флоту организовать блокаду? Но у ЦРУ было ухо Макнамары и оно давало ему ту информацию, которую хотели ему дать специалисты по дезинформации в Кремле: не разрабатывать противоракету.

У нас с генералом Трюдо был секретный план, который мы отработали в Пентагоне за предыдущий год. Предполагалось, что противоракета, используя лазерное наведение и слежение, была бы прекрасным механизмом для того, чтобы заставить деньги разработать лазерное оружие, которое мы в итоге смогли бы использовать для борьбы с НЛО. По крайней мере мы так планировали. Генерал понял это от офицеров из Пентагона, пока я прикрывал его фланги на законодательном уровне, свидетельствуя перед Комитетом по делам вооруженных сил относительно эффективности оружия, которое прикрыло бы американские стратегические силы, как зонтом. Если бы какая-либо страна была настолько глупа, чтобы напасть на Соединенные Штаты, то противоракета остановила бы их наступление и позволила бы нам не только уничтожить их вооруженные силы, но и держать в заложниках центры сосредоточения их населения.

Не совсем так, заявило Министерство обороны. Размещение противоракеты стимулировало бы наших врагов сначала напасть на наши города и разорить наше гражданское население. Какой смысл наносить ответный удар, когда нам уже нанесен ущерб? Единственным, что сохраняло наши центры сосредоточения гражданского населения, была способность каждой стороны держать ядерные силы другой стороны в заложниках. Если бы обе стороны уничтожили ядерные силы друг друга, то это дало бы каждой стороне время, чтобы остановиться до взаимного разрушения гражданского населения.

Но министр обороны не видел смысла в войне. В особенности, он не видел уроков, которые Советы извлекли во время Второй мировой войны, когда были разорены центры сосредоточения их населения и люди были доведены до голода и каннибализма ради еды. Такой опыт не настраивает Вас против разрушительных последствий войны, он Вас обучает. Единственная надежда Советов на победу в холодной войне была в подавлении нашей обороны и капитуляции. Отказываясь продвигаться с разработкой противоракеты, министр обороны слушал аргументы, которыми его кормили с ложечки управляемые из КГБ люди в гражданском разведывательном ведомстве и конечно же без его ведома,

Реакцией сенатора Термонда на отказ Боба Макнамары выделить финансирование на противоракету было проведение слушания подкомиссии по этой проблеме для того, чтобы разобраться в причинах. Министерство обороны не хотело раскрывать секретные данные о возможностях предполагаемого оружия и нашей политики в области обороны перед общественной сессией Конгресса. Фред Бажард, который спустя несколько лет стал адвокатом президента Никсона, предложил сенатору Термонду использовать сенаторскую привилегию закрыть сессию Сената, чтобы проблему противоракеты можно было конфиденциально обсудить со всем Сенатом. Но сначала, мы должны были запросить у Министерства обороны определенную информацию и так как я был советником сенатора по военным вопросам, эта задача свалилась на меня. Никто не знал, что фактически я был офицером, подготовившим первоначальную информацию для начала программы противоракеты и вероятно, я знал о документах больше, чем кто-либо, потому что менее чем за год до этого я подготовил их сам.

Первая встреча с Министерством обороны проводилась в моем новом кабинете на цокольном этаже Капитолия. Секретарь Макнамара отправил своего научного советника Гарольда Брауна, который позже сам станет министром обороны, вместе с армейским полковником, который стал офицером проекта программы разработки противоракет. Браун не знал кем был я, но его военный помощник, конечно же знал.

"Полковник", — начал офицер проекта, как только я задал ему вопрос о направленном нами запросе на получение информации, Гарольд Браун сидел напротив него на стуле. Постепенно, как срезая лишнее с куска гранита, я расспросил офицера проекта об определенных деталях программы противоракеты, сколько бюджетных ассигнований из предыдущего финансирования Пентагона они уже потратили и в какой точке был бы их график разработки, если бы текущее ассигнование было потрачено на текущую фазу проекта. Затем я задал некоторые технические вопросы об исследовании наземных радаров, спутниковых радаров, предположения о советской стратегии перехватывающих противоракет и развития советских еще больших и более мобильных МБР, которые были более важными целями любой противоракетной системы, потому что мы не могли уничтожить их с первого удара. Установленные на железнодорожных вагонах или грузовиках, мобильные советские ракеты было почти невозможно отследить даже при том, что для проведения заправки жидким топливом они должны быть неподвижными.

"Я вижу, что мой помощник называет Вас полковником, г-н Корсо," — сказал Гарольд Браун. "И кажется, что Вы конечно же знаете множество деталей об этой теме".

"Да, сэр", — сказал я. "Я несколько месяцев как уволился из армии, но пока я был в Пентагоне, я был действующим офицером по проектам программы противоракеты".

"Тогда нет смысла утаивать", — сказал Гарольд Браун сказал и наконец-то впервые улыбнулся на нашей встрече. Он протянул руку в своей карман и вытащил конверт. "Вот Ваши экземпляры полных копий деталей проекта, о котором мы проинформировали президента Кеннеди. Все здесь. И я полагаю, это то, что Вы официально разыскиваете", — сказал он с особым акцентом на "официально". Он знал, что я знал о содержимом конверта, но не мог огласить его перед Сенатом, потому что он содержал секретные данные и я бы этим нарушил закон Национальной безопасности. Однако предоставление Брауном мне материала, большая часть которого основана на информации, которую я сам подготовил и тайно проинформировал генерального прокурора Роберта Кеннеди в 1962 году, давало мне полное право разглашать. Вероятно он понял, что на частных встречах я обычно говорил о том, что было в армейских документах по противоракете — это было формой сенаторской привилегии, пока этим не стали злоупотреблять — но формально, я с этим мог никуда обратиться. Теперь же я мог и я ценил искренность Гарольда Брауна.

Должна была начаться битва за финансирование, но я не мог просмотреть содержание конверта, часть которого была моими собственными заметками, не задумываясь о последовательности событий, которые привели к этой встрече и проекту, который в результате был образован. Все началось еще в 1962 году, когда я работал над составлением списка приоритетов из моих секретных документов. В нем было медицинское заключение о существах, которое я пытался попридержать, пока не внедрил все предметы из Розуэлла в процесс разработки.

Это был отчет о возможной функции и очевидной структуре мозга инопланетянина, доклад, содержание которого поражало схожими чертами между мозгом EBE и мозгом человека.

Однако один пункт отчета заставил меня зациклиться. Судебно-медицинский эксперт написал, что измерения мозговой деятельности еще едва живого EBE в Розуэлле, показали, что его сигнатура или по крайней то, что они смогли измерить с помощью оборудования в 1947 году, показывала сигнал, похожий на то, что мы назвали длинными, низкочастотными волнами. И эксперт привел описание одного из врачей Воздушной армии в Розуэлле, что мозговые доли существа, казалось, были не только физиологически и неврологически интегрированы, но также и объединены с электромагнитным током.

Я бы хотел отклонить предположение доктора, у которого не было опыта с таким типом анализа и конечно не было никакого опыта с инопланетными существами. Поэтому, независимо от того, что он написал, не было смысла и не стоило тратить на него время. Документ вернулся в кабинет и его место заняли другие проблемы, которые можно было превратить в жизнеспособные проекты. Но отчет судебно-медицинского эксперта был более тревожным, чем я ожидал, потому что он вернул меня во времени, когда я был помощником руководителя штаба в Риме и подружился с некоторыми выпускниками университета в Риме.

В то время я был капитаном двадцати пяти лет, бывшим техническим студентом, без единой мыли у голове и изучавшим ежедневно свои должностные обязанности, опережавшим своего босса на один шаг, чтобы он не узнал, что я в действительности ничего не знал. Во время одного из моих визитов в университет я встретил доктора Джислеро Флеша, преподавателя криминологии и антропологии, который читал мне лекции о том, что он называл своей теорией и экспериментами с "основой жизни". Это была дикая и как я думал, сверхъестественная теория о том, что он называл связью между клетками. Связь активировалась неким космическим действием или формой электромагнитного излучения, которая непрерывно бомбардировала землю из космоса и резонировала с постоянно изменяющейся электрической активностью мозга.

"Капитан", — говорил он каждый раз, когда начинал некоторое формальное объяснение. Я думал, что его всегда удивляло насколько молодого человека отправили из Нового Света для управления законом и справедливостью в Риме, столицей древнего мира. Старый преподаватель также был скрупулезен в демонстрации всем, включая самого плохого студента, экстраординарного уважения. "Электромагнитные силы в теле наименее поняты", — продолжал он. "Все же они вызывают большую активность, чем кто-либо понимает."

Как технический студент, весь опыт с энергией которого имел отношение к экспериментам поддающимся проверке, я поначалу был настроен более, чем скептически. Как Вы можете измерить электрическую активность в мозге, который не видите? Как могут невидимые волны энергии, которую нельзя почувствовать или увидеть, возбуждать определенные области клеток человека и какая у них цель?

Профессор Флеш представил меня профессору Кэсмиру Франку, одному из первых ученых, кто когда-либо фотографировал мозговые волны. Профессор Франк стал мне другом, потому что в течение моего пребывания в Риме, отбиваясь от агентов Гестапо, приверженцев коммунистов и местных преступных кланов и вождей преступников, я всегда был занят какой-то войной. Но когда у меня было свободное время, я хотел встретить людей, увеличить свой опыт, полюбить город своих предков, которых мне поручили защищать. Поэтому я искал сообщество друзей, к которым я мог иметь отношение и от которых я мог чему-либо поучиться. Профессор Франк был таким человеком.

В первых экспериментах Франка, в качестве испытуемого, он использовал мозг кролика. Он измерил то, что он называл генерируемыми длинными низкочастотными мозговыми волнами животных и описал, как смог отследить пути по которым эти волны передавались от мозга до произвольно сокращающихся мышц животного. Определенные мышцы, сказал профессор Франк, были настроены, чтобы реагировать на определенные длины мозговых волн, на волны определенной частоты. В случаях паралича мышц, не обязательно была повреждена мышца, отключалась настройка механизма мышцы и она больше не принимала правильной частоты. Это похоже на радио, сказал он. Если радио не может поймать сигнал, радио не обязательно сломано; возможно, что его антенну или полупроводниковый кристалл можно настроить на правильную частоту. Я посещал его лабораторию более, чем несколько раз и наблюдал, как он проводил эксперименты с живыми кроликами, вмешиваясь в распространение электромагнитной волны в их мозге, внедряя электроды и наблюдая, какие мышцы цепенели, а какие отвечали. Он сказал, что эта частота изменялась сразу, как только животное уносили со стола для экспериментов и оно могло ходить и прыгать, как-будто ничего не произошло.

Затем профессор Франк представил меня другому своему коллеге, знаменитому биологу-исследователю и врачу, доктору Кастеллани, который много лет ранее выделил и определил, так называемую "сонную болезнь" и усовершенствовали то, что в 1930-х и 1940-х годах стало известным как "Мази Кастеллани" для лечения множества кожных заболеваний. Он сказал, что там где другие врачи сосредоточились на рассмотрении только признаков, они видели только кожу, но проблемой многочисленной кожной сыпи, псориаза или воспаления, которое было похоже на бактериальные инфекции, фактически было корректируемым с помощью изменения электромагнитного резонанса кожи. Мази, сказал он, не воздействовали на заражение с помощью лекарств; это были химические реагенты, которые изменяли электростатическое состояние кожи, позволяя длинным низкочастотные мозговым волнам проводить лечение.

Все трое использовали эти электромагнитные волны, чтобы способствовать исцелению способами, которые я считал поразительными.

Они заявляли о способности электромагнитного лечения влиять на скорость деления клеток и рост опухоли. Они утверждали, что посредством направленного распространения электромагнитной волны могли вылечить болезнь сердца, артрит, все типы бактериологических инфекций, которые вмешивались в работу клетки и даже определенные формы рака.

Если это звучит как нечто сверхъестественное в 1997 году, вообразите, как должно было это звучать в ушах молодого и неопытного офицера разведки в 1944 году, который до сих пор не в своей тарелке чем даже раньше, закаленная британская разведка смеялась над его возрастом. Они смеялись, пока они не увидели, что произошло с агентами Гестапо, которые пытались повторно внедриться в Рим за линией фронта Союзников и были встречены моими людьми на глухих улицах и в переулках.

Именно тогда смех закончился.

Я провел многие часы с профессорами Флешем, Франком и Кастеллани в Риме и наблюдал, как они экспериментировали со всеми видами мелких животных. У них не было средств на исследования, не было одобрений медицинских обществ, чтобы позволить им расширить свои работы или лечить пациентов своими нетрадиционными методами. Таким образом большая часть их работ нашла свой путь в монографиях об исследованиях, в статьях в академических журналах или университетских лекциях на симпозиумах. И я уехал из Рима весной 1947 года, попрощавшись со своим друзьям, которых я завел в университете Рима и вынес их работу — низведенную до сверхъестественного — из своей головы, когда сконцентрировался на своих новых рабочих местах в форте Рили, Белом доме, Красном Каньоне, Германии и Пентагоне. И затем, в день, когда я столкнулся со неоднозначным отчетом о структуре мозга инопланетянина из Розуэлла, все, как говорили профессоры Флеш, Франк и Кастеллани, вернулось ко мне как удар грома. Я снова, уставился на лист бумаги который перенес меня в прошлое и заставил меня рассматривать идеи и понятия из десятилетий прошлого, бросавших вызов всему, что наука тогда говорила о работе мозга.

Пока я изучал отчеты о вскрытии мозга инопланетянина и мыслях судебно-медицинского эксперта о значении низкочастотных волн, когда он подводил ток к тканям, я также смотрел на отчеты армейской военной связи, прикрепленной к офису консульства в Сталинграде, в которых описывались советские эксперименты с экстрасенсами, пытавшимися осуществить некоторую форму кинетического управления сознанием летающими в воздухе объектами, направлявших их из одной точки к другой. Эти написанные в конце 1950-х годов отчеты, сильно обеспокоили генерала Трюдо, потому что они показывали, что у Советов было что-то.

"Эти парни не тратят время впустую, Фил", — сказал мне генерал тоном наших утренних совещаний после того, как я сдал накануне отчеты и он смог просмотреть их. "Если они изучают этот материал, тогда они знают, что в этом что-то есть".

"Вы не думаете, что этот отчет попросту сильное предположение?" — спросил я. Я знал по выражению на его лице, что этот вопрос я не должен был задавать.

"Если Вы думаете, что это просто предположение, Полковник", — сказал он очень резко, "тогда Вам не надо перекладывать ответственность на меня за то, чтобы рассказывать Вам об этом". У генерала Трюдо был способ поставить на место, когда он считал, что Вы сказали нечто-то глупое. И то, что сказал я, было очень глупо для офицера с моим образованием и опытом. Он также знал, что я волновался по этому поводу, иначе я бы не попытался отступить так быстро. "Вы правы, что волнуетесь по этому поводу", — сказал он, смягчив тон, когда увидел, как я посмотрел на него. "Вы были бы правы, когда сидели в своем кабинете и потели над тем, что это значит. И Вы точно знаете, что волнует нас обоих. Мне это сказать?"

Он не сказал. Это было очевидно. Если бы Советы достали какие-то части аппаратов из какого-либо разбившегося в 1947 году инопланетного космического корабля — я не знал, сколько их было — они к настоящему времени выяснили, что инопланетяне использовали некоторую форму мозговой волны для навигации. Мы не знали, как они направляли свои мысли или передавали их в электронную схему. Но мы знали, что в космическом корабле не было никаких рулей или обычных способов управления и найденные нами повязки с электронными датчиками в них, были разработаны, чтобы получать от мозга некоторый вид сигнала. Аналитики из Райт Филд полагали, что датчики на повязках соответствовали точкам на производившем низкочастотные волны многодольном мозге инопланетянина, таким образом, повязки являлись неотъемлемой частью схемы. Если мы смогли понять это, то Советы, конечно, также были способны это понять. Кроме того, генерал не должен был говорить, потому что я думал так: Что, если у Советов, в самом начале их работ в космосе в 1960-х годах была некоторая связь с инопланетянами, которой у нас не было? Кто сказал, что EBE должны быть настроены против коммунистов?

Генерал Трюдо также делился со мной некоторыми отчетами разведки, которые описывали тестирование противоракет, которые Советы проводили с очень мощным отслеживающим радаром. Мы знали об их радарах, потому что я видел как они работ во время тренировок в Германии, когда каждая сторона проверяла ответ другой вдоль всей восточногерманской границе.

Их радары и их возможности по захвату самолета были так же хороши как и наши. Но то, что показал мне генерал, было отчетами, в которых описывались запуски Советами перехватывающих МБР ракет и взрывающих перехваченные боеголовки, чтобы отключить навигационные системы на ракетах агрессора. Один из таких испытательных перехватов был успешно проведен сквозь атомное облако на одном из советских испытательных полигонов в Азии. Особенно тревожило то, что любой, кто что-либо знает о природе атомного облака, знает, что электромагнитный пульс немедленно отключает все виды электроники. Это то же самое, что мы знали о сигналах инопланетных НЛО, которые штурмовали наши суда и базы. Большая часть наших незащищенных средств была отключена пульсом и мы знали, что нас поразила электромагнитная волна. Таким образом, если Советы смогли бы усилить систему наведения своей противоракеты, чтобы направиться на цель сквозь заряженное электромагнитным полем атомное облако, они использовали значительно более передовую технологию, чем наша и это грозило проблемами.

"Когда Вы командовали батальоном Найк в Германии" — спросил меня генерал, все еще держа в руке отчеты, "во время учебной стрельбы по дронам у Вас был опыт тренировок со сложными маневрами уклонения, не так ли?"

Память генералу служила исправно. У нашего зенитного батальона был Найк, одна из самых развитых управляемых зенитных ракет того времени. Найк был управляемой радаром ракетой.

А Хоук был ракетой с тепловым наведением и мог наводиться на цель с помощью радара, а затем, после запуска, наводиться по тепловому выхлопу цели. И даже если бы пилот попытался уклониться от ракеты, то быстрые боеголовки Хоука поймали бы его и уничтожили бы его двигатель. Если бы это был истребитель с двигателем на хвосте, то он бы эффективно закончил свою миссию и вероятно, должен был катапультироваться. Если бы это был самолет с двигателем на крыльях, то взрывом ему бы оторвало один из двигателе на крыле, в этом случае, вероятно, что пилот должен был свернуть к дому, потому что ему не хватило бы мощности, чтобы донести груз бомб до цели.

"Когда мы стреляли по дронам, расположенных в формации для бомбометания, стрельбы всегда проходили отлично, но когда пилоты использовали чрезвычайно быстрые маневры уклонения от наших ракет, мы их поразить не могли", — сказал я.

"Опишите, как это происходило", — попросил он.

"Ракета земля-воздух Найк движется, как лодка по воде", — объяснил я. "Они движутся по широкой дуге и постоянно держат угол наведения на цель. Любой ранний маневр уклонения, который делает летчик-истребитель, ракета компенсирует и держит курс на источник тепла. Но если пилот сможет уклониться в самый последний момент движения Найк по траектории, то ракета пролетит мимо по прямой и не сможет вернуться назад. Пилоты бомбардировщиков должны сохранять порядок и держать курс, если они собираются поразить свою цель и оставить достаточно топлива, чтобы вернуться домой, поэтому, их формы уклонения строго ограничены. Летчикам-истребителям это делать намного легче, таким образом, любой МиГ, точно так же, как и любой из наших Фантомов, может каждый раз уходить от Найка".

"Таким образом, если у Советов есть нечто, что может провести ракеты с боеголовками через атомное облако и они используют устройства, которые, возможно, произошли от инопланетных технологий, у нас есть повод волноваться", — сказал генерал.

"У нас есть много о чем поволноваться", — согласился я. "У нас нет ничего, даже удаленно напоминающее это, за исключением лазерной системы слежения, но мы на многие годы отстали в разработке, даже предположив, что мы можем заставить президента просить у Конгресса деньги на разработку".

Генерал Трюдо сильно хлопнул ладонью по столу, чтобы встряхнуть весь кабинет. Я уверен, что сидящий снаружи секретарь подумал, что он что-то рявкнул мне, но так генерал решил закрепить принятое им решение. "Фил, Вы в настоящее время офицер проекта противоракеты. Меня ни черта не волнует, что вы там еще устроите, Вы напишете мне отчет о том, что мы здесь обсудили и затем сформулируете предложение, которое я смогу использовать, чтобы добыть немного денег на развитие этой штуки", — сказал он. "Я знаю, что мы на правильном пути, даже если мы играем в странные игры. Управление с помощью мысли", — сказал он, размышляя о том, как могла использоваться сила человеческого мозга для управления ракетой. "Ну, если русские смотрят на это серьезно, то мы должны делать то же самое, прежде чем они огорошат нас, как они это сделали со Спутником".

"Почему я?" — сказал я себе, когда спускался вниз по лестнице к своему кабинету. Это походило на поручение написать курсовую работу, когда даже не было никакого исследования, которое Вы могли бы использовать и которое можно было назвать нормальным. Я должен был написать об аппаратных средствах и применении системы навигационного контроля, не медицинских, по сути, или биологических функциях, что делало все еще труднее. Я вспомнил своего сына, который сказал мне, что смог бы починить сломанные бензиновые и электрические двигатели, которые больше не выдавали мощности, потому что он полагал, что детали разговаривали с ним. Как выход, думал я пока спускался к своему кабинету и думал об этом, Советы играли с такими вещами, что даже мой ребенок конце концов казался мне не настолько сумасшедшим. Это было нечто, что мне надо будет исследовать.

Если в информации, которую профессоры Флеш, Франк и Кастеллани передали мне в Риме пятнадцать лет назад, была какая-либо обоснованность, то неопределенные предпосылки из Розуэлла говорят, что вероятно я читал нечто верное.

Итак, я начал.

"Упоминание функции мозга EBE в отчетах судебно-медицинского эксперта из Розуэлла", — написал я в своей вводной записке для генерала Трюдо, "предполагает новые пути наших исследований по управлению и навигационному контролю машин. Электромагнитная интеграция полушарий мозга инопланетянина и возможная интеграция с другими функциями мозга, включая кинестетическую способность — способность перемещать объекты — на большие расстояния потрясает и больше походит на научную фантастику, чем факт. Но если мы можем установить корреляцию с длинными низкочастотными волнами и этой электромагнитной интеграцией, это будет способом отождествления измеримого явления с процессом, который мы не понимаем. Первоначально я рекомендую изучить явление, чтобы использовать наши результаты для сбора и использования любых данных, которые мы можем добыть относительно длинных низкочастотных волн и электромагнитной интеграции, чтобы объединить с ними наше существующее оборудование управления и контроля и создать новый уровень искусства в отслеживании ракет.

Предупреждение: Центральное разведывательное управление США начало программу, в которой они работают с, как они их называют — "ясновидцами", парапсихологи, как ожидается, дадут им такую же способность как и обучение "Психотронным Технологиям" в КГБ. Обе спецслужбы окружают наши вооруженные силы и мы должны быть осторожными, чтобы наше исследование не попало к ним в котел. Мы бы дискредитировали себя и возможно, остановились, благодаря усилиям с обоих сторон, с нашей стороны, а также благодаря протестам Советов, если они это узнают. Поэтому я рекомендую, чтобы окружение наших экспериментов с длинными низкочастотными мозговыми волнами и любым исходным материалом было полностью вычеркнуто, наряду с любыми историческими данными, относящимися к этому анализу."

Моим базисом для предложенной нами противоракеты, был успех Советов в управлении траекторией полета боеголовки МБР и наведением на вторгающиеся боеголовки вместе с разработкой их собственной противоракеты.

"В последние месяцы", — написал я, наше внимание привлекло то, что Советы могут изменять траекторию МБР после запуска на пути к цели. Кроме того, Советы дважды провели испытание противоракеты, запущенной сквозь атомное облако в приближающуюся МБР. Поэтому, техническое предложение должно быть составлено как можно скорее для:

1. Противоракеты, которая сможет захватывать вторгающуюся МБР и держать ее на прицеле во время маневров уклонения и уничтожить ее, прежде чем она достигнет своей цели, и

2. Все схемы необходимо усилить для противостояния радиации, взрыву, высокой температуре и электромагнитному пульсу от атомного взрыва, включая 60 мегатонную русскую бомбу.

Предпосылки:

Наши нынешние зенитные ракеты, ориентированные на Найк-Аякс, Найк-Геркулес и Хоук, не подходят для противодействия МБР и таким образом делают нас полностью беззащитными перед подобным нападением. Существующие системы не могут зафиксировать вторгающуюся МБР или обнаружить цель и уничтожить ее, если она изменяет траекторию, враг тем временем может развернуться в течение десятилетия, на что указывают последние советские экспериментальные модели. Наши спутники-шпионы смогут определить местонахождение советских боеголовок, как только они стартуют, но Советы также развивают способность отключать наши спутники наблюдения, или с помощью разрушения их орбитальным ядерным оружием, или сбивая их с орбиты. По крайней мере, способность советов произвести электромагнитный импульс с помощью ядерного взрыва в космосе, сделает электронику наших спутников слепой. Секретные разведывательные сводки подтверждают, что Советы уже отключили два из наших спутников и один, запущенный англичанами. Поэтому у нас, есть две проблемы, мало того, что схему противоракеты необходимо усилить, но и схема спутника-шпиона также должна быть защищена от излучения, ионной эмиссии и ЭМ импульса. Но из-за соглашения о запрете ядерных испытаний, у Соединенных Штатов не будет возможности провести фактические тесты, таким образом, мы должны будем взвесить наши данные по результатам проведенных испытаний и достигнуть значений, которые мы можем считать точными.

Когда генерал Трюдо прочитал мой полный доклад, он попросил меня поговорить с учеными, которые консультировались с нами, как часть мозгового треста и развить обширное гипотетическое техническое обсуждение, необходимое нам, чтобы вообще снять все ограничения и объединить наши розуэлльские документы с данными разведки о проводимых Советами тестированиях.

"Пусть Вас не волнует, как это будет передаваться, Фил", — уверил меня генерал Трюдо. "Я хочу показать его только некоторым членам парламента и Комитету Сената по ассигнованиям на оборону, они обещали хранить его в секрете".

"Я знаю, что Вы хотите сделать это прямо сейчас, Генерал", — сказал я. "Может быть я поработаю над ним в оставшуюся часть дня?"

"Завтра утром", — сказал он. "Завтра после ланча мы с Вами встречаемся с подкомиссией Сената и я хочу зачитать им этот отчет".

Я сказал свей жене, что вернусь домой рано утром, чтобы переодеться в форму и затем я отправлюсь на Капитолийский холм на встречу. Затем я заказал несколько сэндвичей, поставил себе кружку кофе и устроился в кабинете на всю ночь.

"Существующий дизайн и конфигурация наших МБР соответствуют…", — записал я в свой блокнот, зачеркнул предложение, в затем написал его снова. "Однако, необходимо провести внутренние изменения, особенно в капсуле боеголовки".

То, что я бы порекомендовал, будет очень радикальным. Нам была нужна полностью новая навигационная компьютерная система, использующая транзисторные схемы, в настоящее время начинающие свое развитие и проектирование для рынка конца 1960-х годов.

Я предложил смоделировать бортовой компьютер ракеты в виде мозга из двух полушарий с одним полушарием или долей, получающим глобальные данные о расположении от орбитальных спутников. Другое полушарие будет управлять такими функциями ракеты, как маневровые двигатели, изменение позиционирования и отделение ступени ракеты-носителя. Он будет получать данные с помощью низкочастотных сигналов из другого полушария. Отвечающая за контроль доля также будет передавать телеметрию полета ракеты в долю, отвечающую за позиционирование, таким образом, два этих компьютера будут функционировать в паре. Это, рассуждал я, сделает систему более устойчивой к поражению. Если бы наш спутник глобального позиционирования обнаружил угрозу приближения противоракеты, то он передал бы эту информацию боеголовке, контролирующий компьютер которой, управляя маневровыми двигателями, сделал бы маневр уклонения перед заключительным заходом на цель.

Во что я верил, так это в то, что посредством применения и усиления низкочастотных мозговых волн, с помощью которых EBE управляли кораблем, который мы нашли в Розуэлле, внедрение у нас этой технологии могло бы позволить нам также шевелить мозгами, чтобы управлять полетом объектов. Мы могли использовать некоторую форму системы мозговых волн, чтобы управлять нашими ядерными боеголовками на заключительном этапе полета, если бы их бортовой радар обнаружил бы угрозу от противоракеты. Мы также могли использовать эту систему, чтобы наводиться на вторгающиеся вражеские боеголовки, даже если бы они были способны на некоторые маневры уклонения.

Если мы проектировали ракету предложенным мной путем, к тому моменту, когда она фиксировалась на заключительной траектории полета, ее взрыв был бы таким, чтобы даже если бы она была сбита с курса, то своим взрывом нанесла бы достаточно ущерба, который можно было признать попаданием. Достаточное количество наших МБР могло так пройти, думали мы, чтобы сокрушить не только батальоны советских управляемых ракет, но и создать реальную угрозу центрам сосредоточения их населения.

Между тем, разработанная нами технология для изменения направления полета наших МБР, могла примяться как шаблон для наших противоракет, чтобы нейтрализовать любую угрозу от советских ракет.

Мое заключение: "В финансировании 1963 года необходимо запросить средства в размере $300 миллионов, в виде срочного финансирования разработок на основе розуэлльской катастрофы".

Я прочитал свои примечания из конверта, полученного от Гарольда Брауна и посмотрел на него. "Полковник", — сказал помощник Брауна. "Мы понимаем безотлагательность Вашего запроса в прошлом году и мы ценим Ваши мотивы борьбы за него сейчас".

"Но Министерство обороны в этот период попросту не собирается позволить армии разрабатывать противоракету. Не в 1963 году", — сказал г-н Браун.

"Когда?" — спросил я.

"Тогда" — сказал армейский полковник, "когда воздействие от разворачивания этой системы будет сильнее, чем сейчас.

Русские знают, что у нас есть прицел на спутники, которые они запускают и мы можем сбить их в мгновение ока, намного быстрее, чем они могут сбить наши".

Я приготовился ответить, но Гарольд Браун встал, чтобы уйти. Мы обменялись рукопожатием и он пошел к двери. Армейский полковник встал перед перед моим столом. "Возможно, что мы с Вами можем переброситься парой слов, полковник Корсо", — сказал он. Мой партнер по комитету сенатора Термонда также ушел из кабинета.

"Мы в Пентагоне понимаем, что настоящая причина Вашей поддержки — это Ваши первоначальные исследования технологий противоракеты, полковник Корсо", — сказал менеджер проектов. "Они находятся в хороших руках".

Но я могу Вам сказать, что он не знал настоящую причину — EBE. Только генерал Трюдо знал секретные планы, которые лежат в основе исследовательского проекта.

"Но как Вы думаете, когда начнется разработка?" — спросил я.

"Всего через несколько лет у нас будет лунный космический корабль на орбите вокруг Луны", — сказал он. "У нас будут орбитальные спутники, сканирующие каждый дюйм территории Советского Союза. Мы увидим то, что они могут направить против нас. Тогда у нас точно появится противоракета, которую Вы предлагаете, потому что тогда даже у Конгресса будут основания для отказа". "Но до тех пор…" — начал я.

"До тех пор" — сказал полковник, "все, что мы можем сделать, это ждать." Потребовались бы еще двадцать лет для начала размещения противоракет. И это также затрагивало президента, который был готов признать угрозу инопланетян, чтобы протолкнуть противоракетное оружие сквозь враждебный Конгресс.