Мистер Шоу посмотрел на окно во втором этаже, направо от входа. «Он опять развлекается щёлканьем бича! Этот Дарвин. Впрочем он из хорошей семьи и вполне джентльмен… Так любит скачки! — размышлял почтенный наставник, прислушиваясь к странным звукам, долетавшим до него из открытого окна. — Наши мнения о лошадях всегда сходятся», — заключил он свои размышления и, успокоенный последней мыслью, прошёл мимо дома, где жили студенты.

— Браво, Дарвин! Первенство за вами!

У Чарлза гости. Мебель сдвинута в одну сторону. Хозяин стоит у двери, с торжествующим видом поглядывая на друзей. Он только что погасил холостыми выстрелами из пистолета несколько свечей, одну за другой, и притом почти не целясь.

— А обед у нас получился на славу, не правда ли, уважаемые джентльмены? — сказал один из собравшихся.

Все рассмеялись: салат из дождевых червей, жаркое из морских свинок и улитки. Восхитительное меню! Все кушанья придуманы и приготовлены самими студентами. У них молодые желудки, неистощимая весёлость, а стакан вина придал храбрость, необходимую (с чем каждый согласится) для уничтожения названных блюд. Потом им всем было приятно думать, что очередные экзамены сданы, до следующих же далеко. А пока весело и интересно узнавать, каковы на вкус всякие зверюшки. Разве какой-нибудь учёный зоолог знает это?

Все чувствовали себя легко и непринуждённо, хохотали по всякому поводу, а когда казалось, что уже все острые словечки исчерпаны, кто-нибудь говорил:

— А помните, как…

Вспоминали разные смешные случаи, происшедшие с кем-нибудь из них, и снова смеялись.

— Сколько же тогда птиц было ваших? Расскажите-ка, мистер Дарвин.

Под дружный смех Чарлз начал…

— Дело было осенью. Чуть начало рассветать. Я сунул ноги в сапоги, поставленные с вечера у самой кровати, чтобы утром не терять времени на сборы, и отправился к соседям на охоту, где меня уже ждали приятели.

— Что у вас за верёвочка? — спросил один, заметив тонкий шнурок, пропущенный через петлицу моего сюртука.

— Я веду счёт застреленным мною птицам. Отмечаю каждую узелком и потом заношу в особый список. Люблю точность.

— Гм! Это дело, — согласились со мной.

Охота была удачной, но как только Чарлз выстрелит, так другой кто-нибудь также перезаряжает ружьё: «Это птица не пойдёт в счёт, потому что и я стрелял». Лесник, бывший с ними, подтверждает, что стреляли двое. Чарлзу очень досадно: узелков-то нет! Позднее друзья покаялись ему в своей проделке…

Чарлз — очень добродушный и общительный. Товарищи любят его за открытый характер, за то, что Чарлз всегда готов выкинуть вместе со всеми весёлую штуку. В то же время каждый из них питает уважение к нему. Большой, широкоплечий, отличный спортсмен и охотник — качества, очень почитаемые среди студентов. Но больше всего покоряет его страсть к изучению природы. Никто не приносит таких редких животных, как Дарвин; никто не может, как он, с первого взгляда определить, что это за вид, будь то животное или растение. Наконец, как много он читает, да и экзамены сдаёт, не посещая лекций, и совсем не плохо.

Это верно. Чарлз научился сдавать испытания, не затрачивая на подготовку много времени и не вспоминая о них в промежутках между сессиями. Богословские науки совсем его не интересовали! Он аккуратно сдавал экзамены, чтобы не огорчать отца, — и всё.

Самое важное заключалось в другом: в чувстве свободы, в том, что он в Кембридже располагал временем по своему усмотрению, а следовательно, сколько душе угодно читал, бродил, собирал коллекции.

Жуки! Он был способен целые дни и долгие вечера сидеть за столом в своей комнате, расправляя им ножки и усики и приготовляя коллекции. Вот и сейчас он рассматривает в лупу коконы — чьи они? Чарлз не успокоится, пока не узнает этого.

«Ха-ха-ха» — громко засмеялся молодой энтомолог, вспомнив своё вчерашнее приключение. После обеда он довольно долго ходил по старому парку, тщательно разыскивая что-нибудь новенькое. Ничего особенного не попадалось, а уже темнело. Собравшись уходить, он оторвал кусок коры с одного дерева. Два бесподобных жука! Сразу схватил одного правой рукой, другого левой, счастливый, что всё-таки день не прошёл даром. И вдруг что-то зашевелилось в расщелине дерева. Заглянул — а там жук ещё более замечательный. Мгновенно сунул жука, которого держал в правой руке, себе в рот. Но тот обжёг ему язык такой едкой жидкостью, что Чарлз не выдержал и сплюнул, а тем временем и третий жук скрылся.

А эту прекрасную жужелицу, на которую сейчас наставил лупу, как-то осенью он нашёл на обрыве. Самая же крупная из этого семейства взята в плен неделю назад у придорожного столба. Каждого жука он отлично помнил «в лицо». Пройдут десятки лет, убелённый сединами, всему миру известный учёный скажет: «Я могу восстановить в памяти точный вид некоторых столбов, деревьев и береговых обрывов, где мне удалось сделать удачные находки».

…Сегодня Чарлз любит своих жуков, как ещё никогда не любил. В книге одного учёного-энтомолога он только что прочитал: «Пойман Ч. Дарвином, эсквайром!» Да, этого жука он послал учёному, и тот напечатал такие изумительные волшебные слова. Чарлз готов прыгать, кувыркаться через голову… Это не шутка — попасть в большую книгу.

Стук в дверь заставил его умерить свой восторг. Вошёл человек и втащил в комнату большой тяжёлый мешок:

— Вот, мистер Дарвин. Ни одного дерева не пропустил. Опять же и барки облазил! — И он вытряхнул на пол содержимое мешка. Посыпались клочки лишайников, мох, куски коры, полусгнившие обломанные сучки. Чарлз, опустившись на колени, бережно подбирал их и внимательно рассматривал: того и гляди какая-нибудь неожиданная прелесть уползёт незаметно и не попадёт в его коллекцию.

Всё это целую зиму нанятый молодым натуралистом работник собирал на старых деревьях и пнях. Он сметал мусор со дна барок, на которых привозили с болот тростник.

Далеко за полночь погас, наконец, огонь в комнате Дарвина. Он лежал в постели, перебирая в памяти всё найденное сегодня в мешке. Новая методика сбора насекомых — его выдумка — вполне себя оправдала: в коллекции прибавилось несколько редких видов.

Юноша долго не мог заснуть… как это хорошо звучит «Пойман Ч. Дарвином, эсквайром»… Ему снились мешки, полные всяких чудес.

На утро Чарлз со своими друзьями отправились к речке Кем. Здесь они должны были встретиться с профессором Генсло. Кто из студентов, интересующихся наукой, не знал его, не бродил с ним в окрестностях Кембриджа, собирая растения, минералы и насекомых. Молодёжь благоговела перед ним, сердечным и обаятельным, перед его огромными знаниями. «Он всё знает», — говорили друг другу молодые люди.

Чарлза же звали: «Тот, что гуляет с Генсло», потому что он всегда сопровождал учёного в экскурсиях.

Усевшись в плоскодонные прогулочные лодки, группа с профессором Генсло во главе, вооружённая сачками, коробочками и баночками для насекомых, гербарными папками и прочим снаряжением натуралиста, переправилась через речку и высадилась на другом берегу.

Генсло прежде всего заговорил о геологическом прошлом местности… Когда-то здесь был океан. Надо уметь читать его следы: морские раковины на берегу реки, террасы, слои морского песка и гальки. Многое расскажет, например, обрыв, если приглядеться к нему получше…

Солнце уже высоко стояло на небе, когда участники экскурсии решили сделать небольшой привал, чтобы привести в порядок собранные материалы и позавтракать на траве.

Один расправлял золотистый венчик лютика на листе бумаги, другого заботила судьба его бражников, с третьим случилась беда. Он потерял два минерала, которые считал самыми интересными. Неутомимый в походах Генсло всем помогал советом, сам раскладывал растения. А находки у него бесспорно были самыми богатыми, его зоркий глаз подмечал то, что другие пропускали.

— Дорогие джентльмены, — сказал он. — Обратите внимание, перед вами один и тот же вид манжетки, а экземпляры растения сильно различаются между собой. У этого экземпляра — мы сорвали его на вершине холма — листья почти лежат на земле. Здесь же черешки длинные, листья стоят расходящимся пучком. Прошу вас, исследуйте почву, освещённость склона холма, и вы многое поймёте.

Генсло всегда указывал, что облик растения изменяется в разных условиях обитания, и студенты учились сами отыскивать эти изменения.

Собранные растения потом служили материалом для практических занятий в университете — это было новшество, введённое Генсло.

Возвращались с экскурсии усталые, но довольные проведённым днём.

— Послушайте, мистер Дарвин, — сказал как-то Генсло, — отчего вы не занимаетесь геологией? Вам надо обратить внимание на эту науку. В противном случае вам будет трудно понимать растения и животных. Геология открывает прошлое страны, без чего нельзя разбираться в настоящем.

— Да, сэр! Я должен заняться геологией. Это мне ясно… — ответил Чарлз, добавив про себя: «теперь, после знакомства с вами, сэр!»

Генсло внимательно посмотрел на молодого человека. Он понравился ему ещё с первого дня их знакомства. В нём сразу бросалась в глаза страстная увлечённость наукой, глубокий и серьёзный интерес к ней. Черлз не только жадно впитывал в себя знания, новые сведения, факты, но и старался их осмыслить, сгруппировать, сделать выводы. Выдающиеся способности молодого Дарвина скоро обратили на себя внимание и других профессоров. Они стали охотно приглашать его к себе. Беседы с крупными учёными Кембриджа чрезвычайно обогащали Чарлза.

В эти годы, как и в школьные, Чарлз читал любимого им Шекспира, Байрона, Мильтона, а также книги знаменитых учёных и путешественников.

Однажды он прочитал «Описание путешествия в Южную Америку» Гумбольдта. Побывать самому в далёких странах! Увидеть все эти чудеса! О путешествиях он мечтал ещё в детстве, но тогда это было неосуществимо. Теперь же, теперь он взрослый. Он в самом деле может оказаться в местах, где побывал Гумбольдт, например на Тенерифе.

«Сколько стоит туда проезд, на каком судне можно поехать», — расспрашивает Чарлз товарищей.

Увы, он не знает испанского языка! А без знания языка ехать невозможно. И жуки должны были потесниться на его столе, чтобы дать место новым учебникам.

Тем временем пришло лето 1831 года. По совету Генсло, Дарвин отправился в геологическую экскурсию по Северному Уэлсу со знаменитым геологом Седжвиком.

Эта страна не была новой для Чарлза. Пять лет тому назад он с двумя друзьями прошёл по этим местам пешком, на следующий год путешествовал там же верхом на лошади. Но только сейчас, собирая образцы горных пород и составляя карту их залегания, он понял, как интересно разбираться в геологии местности… Жизнь показалась ему ещё прекраснее и полнее, чем прежде. Чарлз с досадой вспоминал, как три-четыре года назад в Эдинбурге поклялся самому себе: «Никогда ни одной книжки по геологии и в руки не возьму». Уж очень скучны были там лекции по этой дисциплине. А какой она оказалась интересной!

Но как же, — спросит юный читатель, — ведь Чарлз собирался стать пастором? Нельзя сказать, что такая мысль совсем не приходила ему в голову. Один его друг рассказывал, что Чарлз как-то заговорил с ним об этом. Оба они пришли к выводу, что не могут сделаться священниками, потому что не верят в то, что сам бог вселил в них такое желание. Чарлз, например, отлично знал, что не бог, а случайность привела его на богословский факультет: не вышло с карьерой врача, и отец решил, что он будет учиться на пастора. Но пребывание в Кембридже ничуть не укрепило его в этом желании, а только ещё больше и яснее показало, что настоящий смысл его жизни — это быть натуралистом. Он ещё успеет подумать об обязанностях пастора, ведь не завтра же приступать к ним. А пока каждый день прекрасен!