В открытое море
На южном побережье Англии расположена узкая, глубоко вдающаяся в сушу Плимутская бухта. На берегу ее — военные порты: Плимут и рядом с ним Девонпорт.
Плимут окружен укреплениями с зубчатыми стенами. Напротив города, на другой стороне бухты, поднимается возвышенность, занятая роскошным парком.
В хорошую, ясную погоду виден Эддистонский маяк, построенный недалеко от Плимута, на уединенной скале при выходе из гавани в открытое море. На расстоянии многих миль слышен звук колокола на маяке, помогающий судам найти дорогу в бухту.
С высоких холмов, поднимающихся над заливом, открывается широкая панорама на многочисленные бухты и проливы. Всюду видны суда: одни — на якоре, другие — выходящие в открытое море. Белеют паруса рыбачьих лодок. Всё полно жизни и очень живописно.
Тем не менее команда небольшого деревянного парусного судна, водоизмещением в 235 тонн, под названием «Бигль», покидала Плимутскую бухту 27 декабря 1831 года без особого сожаления.
Уже много дней, как был закончен серьезный ремонт «Бигля». Это была почти перестройка судна: заменены все попорченные во время предшествующих плаваний части, приведены в полный порядок паруса и всё оснащение.
Всё было готово к отплытию корабля, и он уже дважды пытался это сделать, Но сильный юго-западный ветер и волны выше 30 метров обрушивались на судно у самого выхода из бухты в открытое море. Оба раза «Бигль» возвращался в гавань. Ждали хорошей погоды.
Только под датой 27 декабря 1831 года в ведомостях Плимутской гавани появилась запись о том, что десятипушечный бриг «Бигль» отбыл в кругосветное плавание.
Многие английские моряки, прочитав такую запись, могли бы озабоченно покачать головой. Под названием «десятипушечный бриг» известны были суда довольно устаревшей конструкции. Моряки называли их «гробами» за легкость, с которой эти суда переворачивались во время шторма и шли ко дну.
На борту «Бигля» находился молодой, высокого роста человек с открытым добродушным лицом. Каждый англичанин с первого взгляда увидел бы в нём настоящего джентльмена. Об этом можно было судить по его костюму, независимой, но в то же время скромной манере держаться и удивительной простоте и искренности во взгляде и тоне.
Это был Чарлз Дарвин.
Он только что окончил Кембриджский университет и теперь отправлялся в качестве натуралиста в кругосветное путешествие.
Дарвину шел двадцать третий год. Крепкий, сильный юноша, великолепно владевший ружьем, выносливый в ходьбе, жизнерадостный, общительный, Дарвин быстро привлекал к себе симпатии окружающих.
Но сейчас выражение озабоченности, серьезности не покидало его лица. Расстаться с родиной, горячо любимой семьей и друзьями, покинуть всё, что дорого сердцу на этой, уже едва заметной серой полоске земли, — не так легко.
А берег уходил всё дальше и дальше и, наконец, совсем исчез из виду… Только доносившийся с Эддистонского маяка звук колокола напоминал, что Англия еще близка. Энергичные сборы в дорогу, подготовка научного снаряжения, беседы с людьми, бывавшими в тех местах, куда шел «Бигль», знакомство с «Биглем» и его экипажем, прощанье с отцом, сестрами и старой няней, потом томительное двухмесячное бездействие в Плимуте в ожидании хорошей погоды для выхода корабля в открытое море — всё осталось позади.
Главное — нет больше беспокойства, которое Дарвин испытывал накануне отплытия.
Все эти несколько месяцев, что прошли в подготовке к путешествию, юноша был в тяжелом душевном состоянии. То он энергично принимался за сборы, то, бездействуя, томился скукой и одиночеством. Постоянно мучили сердцебиения. Может быть, у него развивается какая-то болезнь сердца? Обратиться к доктору Чарлз не хочет: вдруг тот запретит путешествие…
Из-за дождя и ветра часто нельзя было бродить в окрестностях. И вот приходилось долгими днями сидеть в гостинице, в унынии поглядывая на небо. А нависшие тяжелые облака, казалось, не оставляли ни малейшей надежды, что оно когда-нибудь станет голубым и ясным… Под завывание ветра и шум дождя настроение молодого человека падало вместе с барометром, на который он часто бросал безнадежный взгляд…
Но погода становилась лучше, и Дарвин, мечтая, не раз видел себя на лоне тропической природы; он слышал лепет ручья в таинственной стране; взору его представлялись безбрежный океан, пустынные острова. Он почти осязал невиданных и никем не описанных зверей и птиц в своих будущих коллекциях. Иногда же страх и отчаяние охватывали юношу: сумеет ли он читать книгу природы? Как выбрать среди бесчисленных страниц ее то, что действительно интересно? Если были бы знания! Часто Дарвину казалось, что он ничего не знает, не умеет и не может сделать.
Напрасно он перечитывал письмо профессора Генсло: «Я заявил, что считаю Вас из всех, кого я знаю, наиболее подходящим для этой цели. Я утверждаю это не потому, что я вижу в Вас законченного натуралиста, а по той причине, что Вы, весьма специализировались в коллекционировании, наблюдении и способности отмечать всё то, что заслуживает быть отмеченным в естественной истории…»
Нет, Генсло пишет так, чтобы только подбодрить его… И юноша снова и снова наизусть повторяет строки из письма: «Не впадайте из-за скромности в сомнения или опасения относительно своей неспособности, ибо — уверяю Вас — я убежден, что Вы и есть тот человек, которого они ищут».
«Тот человек»… Если бы это было так на самом деле!
Почти накануне отъезда он писал своему учителю и другу, профессору Генсло: «Я так смущен и в таком беспокойстве, что просто не знаю, за что взяться».
Наконец, желание увидеть тропическую природу, желание испытывать постоянное наслаждение, изучая ее, собрать коллекции животных и растений побороло в Дарвине сомнения в своих силах, недоверие к своим знаниям.
И вот он на «Бигле»…
К сожалению, «Бигль» часто качало, и Дарвин очень страдал от качки. Он сам называл свое положение жалким. Малейшее физическое усилие приводило его в полуобморочное состояние. И даже привыкнув к пребыванию на корабле, Дарвин сильно страдал от морской болезни. До самого конца путешествия при качке он испытывал недомогание, должен был прерывать работу и ложиться.
«Бигль»-ищейка
Когда месяца три тому назад Дарвин в первый раз увидел «Бигль», то он подумал, что это судно скорее производит впечатление потерпевшего кораблекрушение, чем отплывающего в кругосветное путешествие.
Теперь другое дело: судно прочно сидело в воде, хорошо скрепленное снизу. Верхнюю палубу повысили, чтобы ее меньше захлестывали волны. Правда, борт получился слишком высоким по сравнению с величиной корабля, и удары волн бушующего моря могли оказаться роковыми. Внизу расширили помещение для людей и грузов, обновили отделку кают. Материалы ставились самые лучшие, и капитан неусыпно наблюдал за ходом ремонта, а команда старалась работать изо всех сил: каждый отлично понимал серьезность плавания на таком маленьком судне.
После капитального ремонта «Бигль»[1]Beagle — ищейка ( англ. ).
— эта, по выражению Дарвина, «маленькая ныряющая утка» — оставался хоть и крепко сшитым, но всё-таки небольшим деревянным парусным кораблем, палубы которого постоянно заливали волны.
Команда «Бигля» дала за это палубам своего корабля шутливое прозвище: «полуприливные скалы». На нем было еще и очень тесно.
27 декабря «Бигль» направлялся в кругосветное путешествие второй раз. В первый раз — в 1826–1830 годах — он выдержал его с честью, под командой капитана Фиц-Роя, за что тот и избрал это судно для вторичного кругосветного путешествия.
«Бигль» должен был произвести съемки восточных и западных берегов Южной Америки и прилегающих островов. На основании результатов съемок следовало составить карты различных частей побережья и островов, а также планы бухт и гаваней.
Кроме того, перед «Биглем» стояла задача сделать ряд хронометрических измерений вокруг земли.
Такую экспедицию в XIX веке английское правительство снаряжало не в первый раз.
На палубе корабля
Вид на Плимутскую бухту из парка
Роберт Фиц-Рой
Чарлз Дарвин
Выход из Плимутской бухты в Ламанш. Эддистонский маяк
Утеряв к этому времени североамериканские колонии, Англия заинтересовалась просторами Южной Америки. Латинские страны этой части Америки вели борьбу за независимость со своей некогда мощной метрополией — Испанией. И вот, под видом защиты колоний от испанского владычества, Англия укрепляла свое влияние в этих странах.
Англичане захватили в свои руки весь вывоз кожи из Аргентины и Уругвая, почти весь вывоз селитры из Перу, скупили за бесценок чилийские медные и серебряные рудники.
Экспедиции, подобные «Биглю», доставляли точные мореходные карты для безопасного плавания вдоль тогда еще не исследованных берегов Южной Америки.
Такие карты были нужны и для того, чтобы проникать к островам Тихого океана, Новой Зеландии и Австралии, куда устремляла также свои военные и торговые интересы Англия.
Но эти настоящие цели экспедиции маскировались высокими и благородными целями — научными.
Этому верили и капитан, и весь экипаж, и Дарвин.
Капитан «Бигля», Фиц-Рой, несмотря на свои двадцать шесть лет, считался опытным, отлично знающим дело моряком, влюбленным в свою профессию. Энергичный, смелый человек и великолепный организатор, он завел на корабле исключительный порядок. Команда уважала капитана и беспрекословно исполняла его приказания. Фиц-Рой был требовательным, но заботливым командиром.
До глубокой старости Дарвин сохранил о нем самые лучшие воспоминания: «Он был предан своему долгу, великодушен до крайности, смел, решителен, неукротимо энергичен и преданный друг каждого, кто находился в зависимом от него положении. Он не жалел никаких хлопот, когда можно было помочь кому-нибудь, кто по его мнению того заслуживал. Это был замечательно красивый человек; джентльмен с головы до пяток, изысканно вежливый и изящный…»
«Но нрав у Фиц-Роя, — рассказывал Дарвин, — был самый несчастный. Особенно несносен он был по утрам; своим орлиным взором он непременно усматривал какие-нибудь упущения по кораблю и обрушивался на виновного без пощады».
Экипаж корабля «Бигль» состоял из капитана, начальника и руководителя съемочных работ Роберта Фиц-Роя, двенадцати офицеров, штурмана, врача, боцмана, сорока двух матросов и восьми юнг. Кроме того, на борту «Бигля» находились натуралист Чарлз Дарвин, инструментальный мастер, художник, выполнявший обязанности и чертежника, миссионер, направлявшийся на Огненную Землю, и три огнеземельца. Их Фиц-Рой привез в Англию, возвратившись из своего первого путешествия, для приобщения к европейской культуре. Теперь они возвращались на родину.
На корабле были еще слуги Фиц-Роя и Дарвина.
Для определения должности Дарвина матросы с неистощимым для них остроумием очень скоро нашли более ясное выражение, чем «натуралист». Показывая свой корабль гостям, они говорили: «Вот это наш старший офицер, это наш доктор, а это — указывая на Дарвина — наш „мухолов“».
Дарвину и еще одному офицеру отвели кормовую каюту, которая одновременно являлась и чертежной. Большой стол занимал ее почти всю. Над столом были укреплены два гамака. В них должны были спать Дарвин и его сосед по каюте. Здесь молодой натуралист читал, писал, разбирал собранные материалы, работал с микроскопом и отлеживался во время морской болезни. Обедал Дарвин обычно вместе с Фиц-Роем в его каюте.
И Дарвин вспоминал об этом так: «Он был крайне добр по отношению ко мне, но с ним было крайне трудно ужиться при той интимности, которая вытекала из совместной жизни в одной каюте, где мы обедали отдельно от остальных офицеров. Нам случалось ссориться с ним».
Кстати сказать, уже первая встреча Дарвина с Фиц-Роем чуть было не закончилась полной неудачей для молодого натуралиста. Капитан увлекался модной тогда теорией Лафатера о том, что по внешности человека можно определить его способности и характер. И вот нос Дарвина показался Фиц-Рою не внушающим доверия, и он сильно сомневался в том, что человек с таким носом способен перенести все трудности кругосветного путешествия, и потому сначала не хотел брать Дарвина с собою…
Жалованья натуралисту не полагалось. За свое содержание он должен был сам платить, а также оплачивать все расходы по покупке научного снаряжения, охотничьего оружия, одежды, поездкам в глубь суши и отправке коллекций.
Сначала Дарвин был в панике от недостатка помещения. Потом постепенно, пользуясь советами Фиц-Роя, «…который столь искусен, добродушен и изобретателен, что при его появлении сами шкафы как-то становятся больше, и все затруднения исчезают…», он кое-как разместил свои книги, приборы, оружие и одежду.
Чтобы не беспокоить родных, домой Дарвин писал, что всё для него складывается вполне удобно и хорошо: капитан — образец благородства и решительности, команда чудесна, а теснота помещения полезна, потому что приучает к аккуратности.
Условия поездки Дарвина как натуралиста были очень тяжелыми. Правительство не принимало на себя никаких забот о натуралисте. Видимо, присутствие его на корабле было необязательным, хотя и считалось, что экспедиция «…преследует исключительно научные цели».
Самая мысль о приглашении натуралиста принять участие в кругосветном плавании исходила не из правительственных учреждений. Она принадлежала Фиц-Рою, и он добился согласия на это в Адмиралтействе.
К этому времени Фиц-Рой совершил уже не одну крупную экспедицию по съемке берегов различных частей суши. Он был совершенно убежден в том, что при такого рода исследованиях нужен натуралист, который будет изучать геологию местности, животных и растения. Не имея ученого на борту корабля, экспедиция не даст всего того, что она может дать науке. Страстный путешественник, энтузиаст своего дела, Фиц-Рой не жалел и собственных средств для лучшей организации экспедиции. Больше того, когда работы не укладывались в сроки, установленные Адмиралтейством, он нанимал на свой счет шхуны, которые помогали «Биглю» делать съемки.
Впоследствии Фиц-Рой стал известен своими многими научными трудами по составлению карт и по метеорологии.
Несмотря на тяжелый характер Фиц-Роя, Дарвин всегда говорил о нем, что во многих отношениях это был один из самых благородных людей, с какими ему приходилось встречаться.