Летом 1875 года императрицу просят выяснить, не хочет ли принцесса Амалия Кобург выйти замуж за самого младшего брата Елизаветы. Эта миссия возлагается на Марию Фестетич; всё идёт гладко, и вскоре происходит помолвка. «Итак, Мапперль — жених, — пишет императрица своей матери. — Смешно терять свою свободу, когда так молод, впрочем, что имеем — не храним, потерявши — плачем... Ты наверняка не будешь на свадьбе из-за своих головных болей, я тоже не буду, потому что ленива и слишком застенчива...»

После недолгого пребывания в Гаратхаузене и Ишле Елизавета отдаётся своей страсти к путешествиям. Валерия — прекрасная отговорка для этого. Видерхофен объяснил, что эрцгерцогине вновь необходимы морские ванны, и на этот раз для разнообразия решено поехать во Францию, на какой-нибудь малоизвестный морской курорт в Нормандии. Император, правда, возражает. Австрия не в лучших отношениях с недавно провозглашённой республикой, которая обязана своим возникновением левым и предоставляет убежище анархистам всех мастей.

— С тобой там что-нибудь произойдёт, — убеждает монарх, — а кроме того, в Берлине будут не в очень большом восторге.

Елизавета настаивает на своей поездке, но всё же замечание императора заставило её задуматься, и она составляет завещание. Убеждённая, что такую женщину, как она, которая никогда в жизни не причинила никому вреда, никто не тронет, она без страха отправляется в Сассто ле Мокондюи в Нормандии. Предварительно туда выехал гофсекретарь и дорожный казначей Карл Лингер. У одного богатого судовладельца он снял довольно скромный замок, который стоит в прекрасном парке с огромными деревьями и роскошными гортензиями. Елизавета приехала вместе с дочерью Валерией, захватив с собой несколько самых любимых лошадей. Каждое утро она купается в море. Причём от купальной кабины до воды она идёт по длинному, доходящему до самого моря проходу из парусины для защиты от взглядов любопытных. После полудня в окрестные замки и имения — они после революции перешли, как и Сассто, в большинстве своём в руки выскочек, постепенно вытесняющих представителей прежних славных фамилий — приезжает масса людей. «Теперь, — пишет в своём дневнике графиня Фестетич, — здесь бесчинствуют демократы, республиканцы и выскочки. Весь сброд, который перенимает все пороки прежнего дворянства, но не наследует их добродетели». Вскоре Елизавета замечает, что не может и шагу сделать спокойно. У императрицы не раз возникают неприятности во время прогулок верхом: она не слишком внимательна и поэтому подчас скачет по возделанным полям. Это даёт повод к недоразумениям, которые, будучи раздуты республиканской газетой «Л’Юниверс» от 17 августа, становятся почти скандалом государственного масштаба. Императрица и австрийское посольство в Париже даже велят опровергнуть слухи о якобы имевшем место оскорблении со стороны крестьян, но во всём этом есть доля правды. Елизавета неоднократно жалуется своему супругу. «Люди здесь, — пишет она, — так грубы и неучтивы, что вчера, например, мне пришлось уезжать поездом в Фекан, спасаясь от их преследования, а затем снова возвращаться сюда водным путём. И при езде верхом я нередко имела неприятности, дети кучера на улицах и в деревнях стараются напугать лошадей; если скачешь по полям, где, разумеется, не опасаешься причинить вреда, все крестьяне ведут себя ужасно грубо. Собственно говоря, я не испытываю особого желания ехать в Париж, но Нопча опасается, что это могло бы произвести плохое впечатление. Что ты об этом думаешь?»

Императрица распорядилась вызвать из Англии учителя верховой езды мистера Алёна, к которому графиня Фестетич питает непонятную неприязнь. Он велел соорудить в заброшенном парке поблизости от замка препятствия для упражнения в прыжках верхом. Императрица исправно упражнялась в таких прыжках, пока однажды её не постигла судьба каждого, кто теряет чувство меры при верховой езде. Елизавета получила новую лошадь и 11 сентября 1875 года захотела её испробовать. Возле небольшой изгороди лошадь неожиданно делает слишком большой прыжок, оступается и падает на колени, а наездница вылетает из седла. Берейтор Байзанд, ожидавший императрицу, увидев лошадь без всадницы, бросился к препятствиям и обнаружил Елизавету, неподвижно лежащую на траве.

Елизавету уже подняли и усадили в садовое кресло, когда прибегает доктор Видерхофер. Он хлопочет возле неё, брызгает на её лицо водой, пытается заговорить с императрицей. Наконец она открывает глаза и, похоже, узнает графиню. С её губ едва слышно срываются слова:

   — Что случилось?

   — Ваше величество упали с лошади...

   — Но я не ездила верхом. А сколько сейчас времени?

   — Половина одиннадцатого, Ваше величество.

   — Так рано? Но в такое время я никогда не езжу верхом.

Затем императрица замечает, что на ней костюм для верховой езды и удивляется. Она не может пошевельнуться и начинает верить, что с ней произошло несчастье. Она спрашивает:

   — А где Валерия и император? Где мы вообще находимся?

   — В Нормандии, Ваше величество!

   — А что мы делаем во Франции? Если это правда, что я упала с лошади, то я не умею ездить. Неужели я больше не оправлюсь? Пожалуйста, не нужно пугать императора...

Вскоре появляются симптомы лёгкого сотрясения мозга. Безумные головные боли, компрессы со льдом, тошнота и бессонница. Является Видерхофер и без обиняков заявляет:

   — Если в течение суток не станет лучше, придётся обрить волосы.

Графиня Фестетич, которая слышит это, приходит в ужас: для неё такое сообщение подобно приговору, будто волосы императрицы — живое существо, которое собираются лишить жизни.

Францу Иосифу послали телеграмму. Он страшно взволнован и собирается приехать, хотя всего два дня назад ответил отказом на приглашение императрицы навестить её, ссылаясь на политическую невозможность такого визита. Когда приходящие к нему известия становятся более обнадёживающими, Андраши убеждает императора, который не может найти себе места от беспокойства, не ехать во избежание возможных осложнений. Франц Иосиф остаётся и только шлёт трогательные письма своей супруге, чьё самочувствие быстро улучшается. «Слава всемогущему Богу, что дело обернулось именно так. Трудно представить, чем это могло бы окончиться. Что мне делать на этом свете без тебя, моего ангела-хранителя?!» Получив это письмо, Елизавета побледнела, и на глазах у неё навернулись слёзы. Небольшое сотрясение мозга быстро проходит, но пребывание в Сассето не радует её. Императору она отвечает: «Мне жаль, что я так напугала тебя, но ведь мы оба, собственно говоря, должны быть готовы к подобным случаям». Елизавета ставит супруга в известность, что верхом она появится на людях как можно скорее, потому что ей важно показать, что подобная мелочь не может помешать императрице заниматься своим любимым делом. Франц Иосиф направляет флигель-адъютанта, который не должен спускать глаз с Елизаветы, и просит её по дороге домой заехать в Париж, ибо теперь о ней заговорил весь мир, и Андраши находит, что в противном случае президенту Франции будет нанесено оскорбление.

Двадцать шестого сентября 1875 года Елизавета, полностью оправившаяся после падения, свежая и в прекрасном настроении, прибывает в Париж. Как всегда в незнакомом городе, Елизавета с утра до вечера в бешеном темпе осматривает все достопримечательности. Несколько поверхностно, пожалуй, но в этом проявляется вся её натура. Она испытывает отвращение ко всему, что ассоциируется с прахом, пылью, физическим старением, тьмой. Она любит свет, солнце, молодость, красоту и искусство, а также силу — одним словом, всё, что является прямой противоположностью старости. Поэтому она и сама страшится старения и пытается оттянуть его, по крайней мере, его внешние признаки, ухаживая за собственным телом и закаляя его при помощи спортивных упражнений. Экскурсоводы действуют ей на нервы, и она отправляется вдвоём с Марией Фестетич поклониться праху Наполеона, чей гений заставляет её содрогнуться. Обе дамы долго стоят перед великолепным саркофагом Люсьена Бонапарта, воображая, что это саркофаг императора. Какой-то посетитель, услышавший их разговор, указывает им на их ошибку и подводит к простому порфировому саркофагу Наполеона, на крышке которого лежит свежий букет цветов. Елизавета благоговейно преклоняет перед ним колени и замечает:

   — Когда люди намерены сказать нечто язвительное, они заявляют, что Наполеон был велик, но так бесцеремонен; я при этом всегда думаю, как много бесцеремонных людей, лишённых такого величия. К примеру, я сама...

29 сентября она побывала в часовне, построенной на том самом месте, где во время дорожного несчастного случая погиб сын Луи Филиппа, наследный принц Фердинанд Филипп Орлеанский, всего тридцати двух лет от роду.

   — Вот и видно, — замечает Елизавета, — что происходит именно то, что суждено Богом. Принц спокойно отправился в карете прогуляться... Кто бы мог подумать, что живым ему уже не суждено переступить порог собственного дома... Вы хотите, чтобы я больше не садилась в седло. Послушаюсь я вас или нет, но умру я так, как мне предназначено.

Возвратившись в Геделе, Елизавета вместе с братом, герцогом Людвигом, и его дочерью вновь начинает вести размеренную, спокойную сельскую жизнь, нарушаемую лишь частой верховой ездой.

Франц Иосиф так счастлив, что Елизавета опять там и, как он выразился, «цела», что не помнит себя от радости. Тем не менее он не устаёт напоминать Елизавете, чтобы она была осторожна. Он прекрасно видит её недостаток — она не знает меры. Отсюда возникает и душевное недовольство, от которого она часто страдает. Теперь с императрицей ещё и кронпринц Рудольф, чьи воспитатели не могут нахвалиться им, в то время как остальные знатные вельможи находят, что при своих «экзальтированных» взглядах он ещё не усвоил уроки излишне либеральных профессоров.

В ноябре 1875 графа Грюнне, некогда всемогущего генерал-адъютанта императора, отрешают и от его должности обер-шталмейстера, а на его место назначают принца Эммериха Турн унд Таксис. Вместе с Грюнне исчезает один из последних столпов той эпохи, когда при дворе насчитывалось так много тех, кто далеко продвинулся, исповедуя идеи эрцгерцогини Софии.

В конце января приходит известие, что самый выдающийся государственный деятель Венгрии Деак находится при смерти. Несмотря на желание Елизаветы, её не допускают к умирающему, и 31 января ей остаётся только проститься с покойным. Она появляется словно живое воплощение траура. Из-за царящего в стране траура Масленица проходит более спокойно, а следовательно, и не столь утомительно.

В марте императрицей вновь овладевает страсть к путешествиям. Она так сильно желала принять участие в верховых охотах, устраиваемых в Англии.

В Лондоне Елизавета собирается нанести визит королеве Виктории. Но ей заявляют, что королева не может принять её, поскольку очень занята. Виктория намерена взять небольшой реванш за полученный ею ранее повторный отказ императрицы от приглашения на обед. А Елизавета об этом отказе уже давно забыла. Теперь возмущена она. «А если бы я была столь невежлива!» — пишет она Францу Иосифу. «Однако теперь все, кому я вечерами наносила визиты, устыдились, я была любезна и побывала повсюду».

Императрица продолжает поездку в Истон, где уже на следующий день после её прибытия устраивается первая охота с участием знаменитых собачьих свор Бичестера и герцога Графтона. Часами императрица не покидает седла, и её приближённые смертельно боятся за её жизнь. Англичане ожидают охотничьей езды императрицы с некоторой тревогой. Чтобы участвовать в охоте, нужно уметь очень хорошо скакать галопом и прыгать, так что в мастерство красавицы императрицы им не очень-то верилось. Но вскоре они изменят своё мнение. Капитан Мидлток, один из лучших наездников Англии, замечает, что эта императрица ловка и умела и, кроме того, верхом на лошади представляет собой неподражаемо очаровательное зрелище.

20 марта Виктория ожидает Елизавету в Виндзоре. Императрица получила урок, теперь королева её примет. Она испытывает некоторое смущение перед Елизаветой. Обеим дамам нечего особенно сказать друг другу. Визит предельно короток, и уже 13 марта императрица отправляется охотиться в Лейтон Ваццард в Бердфордшире к Фердинанду Ротшильду. В охоте принимают участие не менее сотни всадников. Самым привлекательным моментом является присутствие императрицы: не только для участников, но и для любопытных, которые толпами устремляются к месту проведения охоты. Елизавета пребывает в прекрасном настроении и не знает усталости. «Прочие люди, — замечает графиня Фестетич, — садятся в седло четыре раза в неделю. Мы же скачем ежедневно». И это сущая правда. «Ещё не было случая, чтобы я устала, — пишет Елизавета императору. — Все твои лошади никуда не годятся, им не хватает резвости и выносливости, здесь требуется совершенно другой материал. Меня постоянно спрашивают, не приедешь ли ты хотя бы один раз. Ведь каждый человек имеет право устроить себе выходной». Елизавета посещает и все стипль-чезы, которые устраивают в окрестностях, и ей страстно хочется принять в них участие. Она жертвует в качестве приза великолепный серебряный кубок, который, к её радости, достаётся капитану Мидлтону. Этот офицер, которому исполнилось уже тридцать лет, выиграл свой первый стипль-чез ещё одиннадцать лет назад и положил начало целому ряду блестящих побед в скачках с препятствиями. Елизавета любуется его сноровкой и критически наблюдает, как скачет её свита. Она чувствует себя здесь особенно хорошо. От мартовского солнца и ветра императрица покрылась загаром, а на её лице проступили веснушки, но она ощущает себя бодрой и здоровой и с удовольствием общается с людьми без всякого того жеманства, какое обычно её окружает, показывая людей в невыразимо скучном свете. Здесь все, в том числе и её соотечественники, выглядят независимыми, весёлыми, содержательными. Однако нужно возвращаться домой, и 5 апреля Елизавета снова в Вене.

Франц Иосиф, довольный, что жена вновь здорова и опять рядом с ним, не моргнув глазом, приказывает оплатить счёт на сумму в сто шесть тысяч пятьсот шестнадцать гульденов девяносто три крейцера, в которую обошлась эта поездка. Ему рассказывают о триумфе Елизаветы, и обер-гофмейстеру барону Нопче остаётся только подтвердить своему монарху, что ни в Англии, ни в какой-либо ещё стране не найдётся ни одной дамы, столь преуспевшей в верховой езде, как Её величество. Да и среди мужчин подобных наездников можно пересчитать по пальцам.

В Вене Елизавете снова приходится «тянуть лямку». Опять устраиваются балы, празднества, праздник тела Христова и так далее. На начало мая намечены визиты королевы Бельгии и королевской четы из Греции. Елизавете, по её собственным словам, это «ужасно неприятно». В письме матери она признается, что находит в такое прекрасное время года «подобные придворные хлопоты особенно невыносимыми».

Между тем между Сербией и Турцией вспыхивает война, и Андраши, столкнувшись с множеством забот, которые обрушились на министра иностранных дел, осознает, в какую западню заманила его Её величество. К сожалению, проводимая им восточная политика направлена против России, что сыграет в будущем роковую роль. Сама же Елизавета не оказывает абсолютно никакого влияния на ход событий. Напротив. Она публично заявляет, что не собирается впредь иметь какое-либо отношение ни к внутренней, ни к внешней политике империи.

Именно тогда в связи с одним неприятным делом, связанным с лошадьми, — делом, которое очень рассердило Елизавету, ей предоставляется удобный случай повторить эти слова императору. Князь Таксис намеревался для участия в скачках на некоторое время уступить частным лицам придворных лошадей Кладрубского конного завода, против чего самым решительным образом запротестовала императрица. Князь заявил, что это необходимо, чтобы способствовать разведению отечественных чистокровных лошадей, Елизавета тут же ответила, что император никогда не согласится с подобным предложением. То, что это делается прямо против её воли, её возмущает, и она тут же пишет мужу: «Если ты уступишь ему в этом деле, я серьёзно рассержусь на тебя, потому что с подобным игнорированием моей персоны мне ещё никогда не приходилось сталкиваться... В политику я больше не вмешиваюсь, но в таких делах, подробности которых никогда не дойдут до твоего слуха, я хочу иметь возможность сказать своё слово».

Франц Иосиф совершенно во всём соглашается с женой, тем более что при его внешнеполитических заботах эта история с лошадьми ему в высшей степени безразлична. Учитывая ситуацию с сербско-турецкой войной и восстанием в Болгарии, он как раз собирается встретиться в Райхштадте, в Богемии, с царём и выработать дальнейшую политику обеих империй в восточном вопросе.

— Будет ли какой-нибудь толк от этой поездки в Райхштадт? — сомневается Елизавета. — Боюсь, разразится большой скандал, который постоянно предсказывает Нене... Я велю сказать Андраши, чтобы он убедил тебя отправиться в Фельдафинг. После того как твой высокий ум так перенапрягся из-за дел в империи, тебе необходимо дать ему отдохнуть в кругу нашей семьи в Посси.

Однако Франц Иосиф не в силах освободиться от дел. Жене приходится ехать на родину одной. Лето проходит в Баварии и в Ишле, а в первые сентябрьские дни императрица вновь решает ненадолго съездить на Корфу, который так восхитил её четырнадцать лет назад. 13 сентября после непродолжительной остановки на Корфу она снова в своём замке Мирамар под Триестом, откуда направляется прямо в Геделе к началу сезона верховой охоты. Там вновь собралось большое общество. Здесь и герцог Людвиг с женой и дочерью. Хотя Елизавета и любит брата, она замечает по этому поводу:

— Хорошо, что его жена именно Генриетта — любая другая давно бы бросила его, а с ней он счастлив.

Елизавета занимается теперь восемнадцатилетней дочерью брата Марией, намеренно приближает к себе молодую «морганатическую племянницу» и собирается сделать эту родственницу целиком преданной ей подругой. Мария, носящая титул баронессы фон Валлерзее, знакомится с императорской семьёй, в том числе и с восемнадцатилетним кронпринцем, который духовно и физически намного опережает свой возраст. Графиня Фестетич относится к девушке с недоверием. Что-то в ней — она не может понять, что именно — вызывает у неё антипатию. «У меня такое ощущение, — пишет графиня, — что она — как бы выразиться поделикатнее — не искренняя, что она талантливо играет свою роль».

Поохотиться в Гедель приехал и «пилот» императрицы в Англии, капитан Мидлтон. Человек он скорее некрасивый и производит впечатление только потому, что выглядит в седле поистине элегантно. Франц Иосиф находит Мидлтона весьма симпатичным, а все кругом потешаются над его дурным знанием немецкого языка, поскольку он безбожно путает слова. Между тем охота не прекращалась ни на день. При этом, естественно, плелись тысячи интриг. «Каждый стремится быть руководителем охоты, — пишет Елизавета мужу, — как в министерстве каждый стремится быть министром». В Геделе Елизавета прямо-таки не выходит из школы верховой езды. Страсть к лошадям, к этим благородным животным достигает своего апогея. Императрица посещает конные заводы в Кисбере и Кладрубе. Когда в феврале 1877 года Елизавете снова приходится вернуться в Вену, где, как она выражается в письме к матери, «её ожидают одни мучения», она утешает себя тем, что станет брать уроки наивысшего мастерства во всемирно известной, не имеющей себе равных испанской придворной школе верховой езды.

Такое безудержное увлечение охотой и верховой ездой является внешним проявлением той самой нервозности, которая в последние годы всё сильнее изнуряла Елизавету. Ещё один симптом этой нервозности императрицы — переходящий все грани страх за здоровье маленькой Валерии. Люди из окружения Елизаветы находят, что такая слепая материнская любовь внушает опасение. Стоит только Валерии подхватить небольшой кашель, как все планы императрицы оказываются тут же перечёркнутыми.

Отношения с Францем Иосифом при этом у неё отличные. Император трогательно любит жену. Он не устаёт повторять ей: «Ты — мой ангел-хранитель». Елизавета прекрасно владеет искусством поддерживать его интерес к себе. Разумеется, особенности её характера не всегда по душе императору, но скучать с ней ему никогда не приходилось. Она умеет без какой бы то ни было позы пробуждать его желание — это свойство её натуры, и Франц Иосиф по-прежнему очарован ею, словно юный любовник. Он с улыбкой терпит все странности Елизаветы. Время от времени, когда ему становится совсем уж невмоготу от её причуд, он просто не принимает в них участия. Так, например, он ни за что не хочет взглянуть на сросшихся негритянских девочек, которых заказала для себя Елизавета. Не понимает он и самого последнего увлечения императрицы. Это маленький безобразный мавр по имени Рустимо — подарок вице-короля Египта. Валерия, которой он должен стать товарищем в играх, тоже побаивается этого «чёрного дьявола» и привыкает к нему очень медленно. Придворный штат в ужасе от него. Учителя, воспитатели, гофдамы и прочие не желают ездить с ним в одной карете и вообще иметь с ним дело.

Елизавета не забывает хлопотать теперь о будущем Марии Валлерзее. Она обещала брату позаботиться о счастье девушки, и вот некий граф Георг Лариш проявил к ней интерес. Марии Фестетич предстоит отправиться вместе с девушкой в замок Зольца. 8 сентября Мария Валлерзее обручается с графом. Правда, графиня Фестетич сомневается, что невеста питает достаточное расположение к жениху, но императрица считает, что если эта свадьба по душе другим, то и у неё нет возражений. После этого эпизода в Геделе продолжается жизнь, заполненная охотой и верховой ездой. Кронпринц тоже не знает устали, охотится на лошади и пешком, на рассвете идёт на орла, однако предпочитает псовую охоту. Императрица мечтает, чтобы снова отправиться на охотничий сезон в Англию. Поездка намечена на конец года; вместе с Елизаветой в Англию должен поехать и кронпринц, чтобы приобрести там внешний лоск. Но она не хочет, чтобы в Англии сын участвовал вместе с ней в верховой езде, понимая, чем это ему грозит: верхом он ездит далеко не так хорошо, как мать, и Елизавета опасается несчастного случая. Сын даёт слово, и вскоре после рождественских праздников они отправляются через Мюнхен в Лондон.

Её опасения отнюдь не беспочвенны. Письма Елизаветы императору свидетельствуют об этом достаточно убедительно. Ещё в январе, уже во время первых охот падают самые опытные всадники: какой-то охотник лежит во рву, граф Франц Клам падает, ломает себе челюсть и получает рану возле уха. Нередко залитые водой канавы позади труднопреодолимых живых изгородей «заполнены» — как выражается в письмах Елизавета — упавшими дамами и господами. Однако ей всё нипочём. Спасаясь от смерти, лисица по сорок-пятьдесят минут бежит по лугам, преодолевает пологие холмы и «заманчивые» загороди без рвов, и всё это она делает очень быстро. Но Елизавета в своей стихии. «Я думала о тебе с той точки зрения, — пишет она Францу Иосифу, — что мы могли бы упорядочить своё участие в охоте — один день ты, а другой — я. Я всегда говорю лорду Спенсеру, какое удовольствие ты бы получил. Я очень люблю его, он такой приятный и естественный. Думаю, если он когда-нибудь посетит нас, тебе он тоже понравится».

Пока Елизавета находилась в Коттесбруке, 7 февраля 1878 года в Риме умирает папа Пий IX. Как раз в это время императрица испытывает лёгкое недомогание и велит сделать перерыв в ежедневных охотах на целую неделю. «Поскольку я сейчас несколько дней не охочусь, — пишет она Францу Иосифу, — люди будут говорить, что это из-за папы. Это весьма кстати».

23 февраля Елизавета приезжает домой. На вокзале её встречает очень довольный император. Вскоре, однако, всё августейшее семейство погружает в траур кончина свёкра Елизаветы, эрцгерцога Франца Карла.

Русско-турецкая война 1878 года к тому времени подошла к концу, лишь с трудом удалось помешать победоносной России занять Константинополь. При венском дворе возникли серьёзные разногласия. Эрцгерцог Альбрехт, обладающий самым здравым политическим чутьём, выступает в защиту царя, но верх берёт Андраши. Дело идёт к Берлинскому конгрессу, который лишает Россию плодов её победы и тем самым ещё больше усугубляет вражду между Австро-Венгрией и Российской империей. Андраши, правда, скрывает этот промах от монарха, разглагольствуя о «расширении территории государства». Происходит оккупация Боснии и Герцеговины — результат, который можно назвать палкой о двух концах. Услышав о ней, Елизавета ограничивается тем, что предостерегает Франца Иосифа:

— Не посылай в Боснию слишком много друзей русских: хорватов, богемцев и т.д.

Императрица не слишком верит в надёжность славянских народов, которые входят в состав монархии и с которыми её муж сближается вопреки позиции Андраши.

9 сентября отмечается золотая свадьба родителей Елизаветы. На это торжество герцогу придётся, как язвительно замечают мюнхенцы, волей-неволей приехать к своей жене, которую за последние десять лет он видел довольно редко. Дети, внуки и правнуки наперебой поздравляют юбиляров и все были бы счастливы, если бы не дурные вести о брате короля, которого теперь признают страдающим неизлечимой душевной болезнью, и сам Людвиг II ещё больше избегает людей и пребывает в глубокой меланхолии, так что вся Бавария всерьёз опасается, что его может постичь такая же судьба, как и его брата Отто.

Вернувшись в Шёнбрунн, Елизавета принимается посещать раненых, пострадавших во время боснийского похода, а в середине сентября возвращается в свой любимый Гедель. Там уже находится кронпринц, чета Спенсер, Бай Мидлтон и Генрих Лариш с женой. Все они собрались на осеннюю охоту. Только Франц Иосиф бывает свободным так редко, хотя Елизавета не перестаёт напоминать ему, чтобы он наконец приехал. «Ты всех отправляешь в отпуск, — пишет она ему, — только о себе самом не думаешь. А это неразумно».

Флигель-адъютант императора, барон фон Гемминген, много времени проводит с императрицей. И он, прибыв ко двору, был совершенно обескуражен непрекращающимися сплетнями вокруг императорской четы. Однако ему пришлось привыкнуть к этому: похоже, такое явление вообще невозможно пресечь не только при дворе, но и вообще в жизни.

Время от времени Елизавета просит своего секретаря зачитывать ей отдельные необычные послания, которые попадаются в той огромной почте, состоящей преимущественно из просительных писем, которая приходит на её имя. Вот, например, письмо некоего Фердинанда Ауфрихтига, который просит императрицу носить фальшивые драгоценности, чтобы это вошло в моду и в то же время обеспечило заказами промышленность и пощадило кошельки мужей. Этот человек не так уж неправ. Нельзя, однако, не отнестись скептически к тому, что некий месье де Мюлло де Вильнан из Франции утверждает, будто бы открыл средство против рака и обещает сообщить его императрице, если она вышлет ему аванс в размере пятисот тысяч франков. Прочитав распоряжение, которое сделал в своём завещании недавно умерший граф Манна, Елизавете не остаётся ничего другого, как улыбнуться. Дело в том, что граф пожелал, чтобы ей каждый год вплоть до конца её жизни присылали знаменитый миланский «панетонё» — кекс, напоминающий австрийскую бабу, только намного больше по размеру и суше.

11 декабря императрице приходится немало поволноваться: кронпринц Рудольф выстрелил себе из ружья в левую руку. «Потому что она не познакомила его ни с одним иным развлечением, кроме глупой пальбы, — возмущённо записывает в своём дневнике Мария Фестетич. — Все твари земные платятся жизнью. Такими людьми овладевает своего рода жажда убийства, а это я считаю ненужным. Ещё ребёнком — а как он был очарователен — принц стрелял из своего окна по снегирям, а эрцгерцогиня Валерия, у которой доброе сердечко, плакала горючими слезами». Впрочем, несчастный случай остался без последствий — рана быстро заживает. А вся история показывает, что Елизавета больше не имеет влияния на собственного сына. Всё больше проявляются его характер, его страсть и необузданность натуры, не привыкшей уважать ровным счётом никого на свете.

В январе 1870 г. Елизавета снова мечтает о верховой охоте по ту сторону пролива, которая доставляла ей в последние годы столько радости. Англия её уже не устраивает. Елизавета слышала, что тамошняя охота — не более чем жалкая пародия на охоту в Ирландии. Только там якобы истинный рай для спортивной охоты, только если травишь лисицу или оленя там, отдаёшь себе отчёт, что значит мчаться галопом вслед за собаками, перепрыгивая через различные препятствия. Местность очаровательная, обширные пространства покрыты светло-зелёной травой, земля в большинстве своём ещё не возделана. Картина, совершенно обратная Англии. Население живёт за счёт скотоводства, и поэтому пастбища обнесены загородями, через которые так прекрасно прыгать верхом на лошади. Охота здесь намного опаснее, нежели в Англии.

В охотах нередко принимает участие более сотни всадников, но не в красных фраках, как в Англии. Здесь это не принято. Многие падения объясняются тем, что люди садятся на мало обученных лошадей. У императрицы же отборные лошади. Даже самые сложные преграды она преодолевает играючи. Не раз падает даже сам Мидлтон. Как-то в одном парке вспугнули лисицу. «Я скакала на Истоне, — рассказывает Елизавета Францу Иосифу, — бедняга Мидлтон был очень неловок, совсем не в форме. Скорость была очень велика, препятствия большие, так что вскоре капитан оказался на земле. Затем он упал во второй раз, лошадь его ещё прыгнула, но была так измучена, что приземлилась на голову; какое-то время мне пришлось удерживать Истона, чтобы он не прыгнул на упавших, и этот манёвр мне удался. На этом же самом месте упал и Руди Лихтенштейн...»

Однажды падает и Елизавета. Это случилось уже в конце марта, во время одной из последних охот. Её славная сивая кобыла провалилась в заросший мох. Елизавета с быстротой молнии спрыгивает с неё, кобыла быстро поднимается на ноги, никто не приходит на помощь императрице, которая в одно мгновение вновь оказывается в седле и мчится следом за остальными всадниками. У одного из охотников, которые ехали вместе с императрицей, от пережитого волнения внезапно случился эпилептический припадок. Это было печальное зрелище!

Радость, которую испытывает императрица от верховой езды и охоты, разом померкла, когда с родины пришла горестная весть. Из-за катастрофического половодья Чегедин оказался затопленным и наполовину уничтоженным. Елизавета потрясена. «Получив печальные вести из Чегедина, — незамедлительно пишет она Францу Иосифу, — я решила уехать отсюда... Лишь из последних телеграмм и подробностей, опубликованных в газетах, мы узнали истинные размеры этого несчастья. Поэтому я считаю, что мне лучше всего уехать, да и тебе это больше по душе. Это самая большая жертва, какую я могу принести, однако в подобном случае она необходима...» Елизавета готовится к отъезду, но опасается, как бы Франц Иосиф не потребовал от неё сделать в Лондоне ещё кое-какие визиты, которые всегда тяготят её. Она, так мало задумывающаяся обычно над расходами на своё содержание — например, пребывание в Ирландии поглотило не менее 158 337 гульденов 48 крейцеров — неожиданно становится экономной. «Ко времени моего возвращения домой королева ещё не вернётся из Италии. Принц Уэльский просил передать мне его предложение увидеться со мной где-нибудь по пути моего следования. Может быть, и ты захочешь, чтобы я остановилась в Лондоне? Я охотно избежала бы этого, чтобы сэкономить на проживании в гостинице. Таким образом, вся моя поездка туда и обратно обошлась бы без проживания в отеле».

Франц Иосиф не настаивает больше ни на каких визитах. Он счастлив и доволен, что императрица поняла это, что она возвращается домой без каких бы то ни было намёков с его стороны. Супруги радостно встречаются на вокзале, после чего мать восторженно обнимает свою маленькую Валерию. Трудно поверить, что император и императрица женаты уже двадцать пять лет, так молодо и свежо они оба выглядят. Теперь в связи с серебряной свадьбой императорской четы Вена готовится продемонстрировать Францу Иосифу и Елизавете свою любовь. Елизавета слишком стиснута жёсткими требованиями придворного штата и лиц, имеющих доступ ко двору, поэтому считает себя непопулярной, не понимая, что за пределами этого узкого круга в государстве существуют многие миллионы высокообразованных и умных, простых и работящих, честных и ни в чём не уступающих по крайней мере по своим душевным качествам людей, которые нередко испытывают к императорской чете больше любви, проявляют больше лояльности, чем многие из тех, кто изо дня в день непосредственно пользуется её милостью и расположением. В дни торжеств представляется удобный случай убедиться в чувствах и других слоёв народа. Франц Иосиф сопровождает очаровательную, одетую во всё серое жену, которая в свои сорок два года производит впечатление юной новобрачной, в церковь. Глубоко взволнованная императорская чета стоит перед алтарём, вспоминая прошедшие годы, полные любви и страданий, полные страха и забот, — годы, в которые счастливых дней было всё же гораздо больше, чем печальных.

К сожалению, в эти дни идёт дождь, и торжественное шествие приходится отложить, что, впрочем, нисколько не охлаждает энтузиазма сотен тысяч людей, съехавшихся в Вену со всех концов империи. Лишь знаменитый Макарт демонстрирует свои блестящие полотна несколько позже. Единодушное преклонение населения столицы пред Францем Иосифом и Елизаветой становится выражением истинных чувств подавляющего большинства подданных к своим повелителям. На этом фоне буквально теряются голоса немногочисленных злопыхателей, которые даже в эти дни стараются досадить императрице.

По завершении торжеств в Вене император с императрицей отправляются в Венгрию, где их встречают с таким бурным восторгом, что даже скептически настроенная ландграфиня Фюрстенберг буквально поражена этим неописуемым воодушевлением венгров. После этих празднеств жизнь императорской четы опять возвращается в привычную колею. Императрица опять с утра до вечера ездит верхом, а если она не в седле, то размышляет о людях, которые её окружают.

Невозможно охарактеризовать императрицу точнее, чем графиня Мария Фестетич 14 сентября 1879 года — в то время, когда будущее было ей, естественно, совершенно неизвестно, — она написала в своём дневнике: «Императрица мила и добра, но ей всё причиняет страдание, а то, что для других — источник чистой радости, превращается у неё в источник неприятностей. Она представляется мне ребёнком из мира фей. Множество добрых фей кладёт ему в колыбельку чудесные дары... Но вот является злая фея и говорит: «Я вижу, тебя ничем не обделили. Но я собираюсь обратить эти качества против тебя самой, и они не принесут тебе никакой радости. Я не дам тебе ничего. Зато лишу тебя несомненного блага, на которое мало обращают внимание, но ах! как оно необходимо, чтобы поддерживать душевное равновесие, чтобы обрести счастье в гармонии сердца и достичь умиротворения. Я лишаю тебя того, что человек неосознанно носит в себе, я отбираю у тебя чувство меры в твоих делах, мыслях и ощущениях. Всё будет тебе не в радость, всё обратится против тебя, даже твоя красота принесёт тебе одни страдания. Твой разум будет до такой степени вникать в суть вещей, пока не приведёт тебя на ложный путь, пока ты не начнёшь презирать человеческий род, ты утратишь веру в добро и любовь. В твоей душе будет копиться отвращение и горечь, пока ты не обретёшь покой...» Боюсь, я окажусь права и всё же я бы пожертвовала собственной жизнью ради её счастья».

Осенью следует отставка графа Андраши с поста министра иностранных дел. Несмотря на всё, что на данную тему было написано, подлинная причина отставки осталась неясной и до сих пор покрыта тайной. Сам он сказал про себя, что не хотел бы принадлежать к разряду тех министров, которые всячески цепляются за своё место, а также к разряду тех, которых прогоняют, когда они надоели. Он хочет быть одним из тех министров, которые уходят добровольно, добившись своих целей. Если судить поверхностно, он раздвинул границы империи, но, по сути дела, углубил разлад с Россией, от которого в конечном счёте погибли все три великие империи континента и правящие в них династии. Однако пока ещё никто так далеко не заглядывает. Можно было предположить, что Елизавету серьёзно расстроит падение министра, но она уже настолько далека от любых мыслей о политике, что мирится с его смещением с высокого поста.

— Ведь он всё же остаётся с нами, — считает она и тем самым отделяет личность Андраши, к которому питает симпатию, от какой бы то ни было политики.

Кронпринц не одобряет такое поведение матери; отец для него слишком консервативен. «Был период, — напишет он позже Латуру, — когда императрицу волновала политика — к счастью или нет, этого я не буду касаться, — и она, руководствуясь взглядами, которые были диаметрально противоположными взглядам императора, говорила с ним о серьёзных вещах. Эти времена миновали. Теперь она больше интересуется спортом, так что отныне и этот путь доведения до императора иных мнений, в общем и целом скорее либерального толка, оказался перекрытым...»

Осень в Геделе опять проходит под знаком увлечения верховой ездой. Елизавета целиком отдаётся этому искусству. Утро она проводит на охоте, а после полудня отправляется в свою небольшую школу верховой езды, что рядом с замком, пересаживается с лошади на лошадь и анализирует свои ошибки, стремясь ещё больше преуспеть в искусстве езды верхом. Библиотека императрицы пополняется в это время массой книг о лошадях и верховой езде, календарями скачек и тому подобной литературой. Тут же находятся самые последние сочинения о гимнастике, о том, как лучше всего крепить своё здоровье и своё тело при помощи физических упражнений. Император тоже с удовольствием участвует в охоте верхом, кронпринц не столь охотно. Тот вообще упивается радостями жизни. «Прожить бы мне до ста лет! — делится он со своей сестрой Валерией. — Ужасно думать, что в конце концов тебя ожидает неумолимая смерть!» Но он быстро прогоняет от себя такие мысли. Все его любят. Как выражается Мария Фестетич, он «слишком мил», но тоже не знает меры. Время от времени он делает графине маленькие признания, и тут обнаруживается кое-что такое, от чего она приходит в ужас. Во-первых, молодого человека осаждает старая баронесса Вечера. «Как к такому молодому человеку подкрадывается искушение! — записывает в дневнике Мария Фестетич. — Среди прочих я обнаруживаю мадам Вечера... что, пожалуй, не слишком опасно, ибо, видит Бог, очаровательной её не назовёшь, однако она так хитра и использует любого в собственных интересах. Она стремится попасть ко двору, стремится показать себя и своё семейство. У неё подрастают дочери. Пока, правда, ещё очень медленно, но начинать нужно издалека!» Баронесса Вечера пытается наладить отношения с гофдамами императрицы, однако те избегают её, и кронпринцу приходится с этим бороться. Как-то Рудольф неожиданно говорит графине Фестетич:

   — Завтра вечером, с вашего разрешения, к вам пожалует баронесса Вечера.

Графиня со смехом отвечает:

   — О, нет, Ваше императорское высочество, я этого не разрешаю. Пусть баронесса назначает свидание Вашему императорскому высочеству где-нибудь в другом месте, но только не в моём салоне. Я не нуждаюсь в её обществе. До сих пор я старалась держаться от неё подальше и продолжаю это делать.

Рудольф смеётся в ответ и оставляет эту тему. Баронесса не сдаётся. Императрице вся эта история крайне неприятна. Даже император говорит за столом 3 декабря 1879 года:

   — То, что творит с Рудольфом эта женщина, просто невероятно. Она следует за ним буквально по пятам. Сегодня она ему даже что-то подарила.

В феврале 1880 года Елизавета отправляется через Баварию, где ещё вовсю свирепствует зима, в Ирландию, в Саммерхилл, где по приезде её приводит в восторг тёплый весенний день. Уже назавтра она участвует в чрезвычайно трудной охоте на оленей. «Охота, — пишет Елизавета Францу Иосифу, — разворачивается в очень быстром темпе с преодолением многочисленных препятствий всякого рода. У нас с Мидлтоном она заняла час двадцать минут... Байзанд, который скакал, правда, на хорошей лошади, которую он расхваливал на все лады, упал и поранил себе ногу... Он лежит в постели, а к его лодыжке приложен пузырь со льдом... Руди Лихтенштейн тоже свалился, но отделался лёгким испугом, а лорд Лангфорд, наш хозяин, упал прямо лицом и теперь глотает с большим трудом... Сперва лорд рухнул в заполненный водой ров, а затем упал в небольшую канаву, причём его лошадь сломала себе хребет». Получая такие известия, Франц Иосиф имел все основания всерьёз беспокоиться за императрицу, «Седьмого снова охота на оленей, на этот раз довольно далеко отсюда, вблизи Дублина, так что в ней примет участие несчётное количество всадников... Заставив лошадей сделать несколько больших прыжков, мы сразу же выбрались из толчеи... Тут встретился ров, лошадь Мидлтона поспешила прыгнуть и попала в него; сам Мидлтон скоро выбрался, с трудом переводя дыхание, а пока вытаскивали его лошадь, собаки, конечно, были уже далеко впереди. Десятого числа во время охоты повторилась та же история. На этот раз упала и я, но ничего себе не повредила. На том же месте упало ещё много охотников, как рассказал мне позже Том, но я, разумеется, немедленно поскакала дальше, так что ничего этого не видела».

Если во время охот так часто падает такой опытный мастер верховой езды, можно себе представить, насколько они трудны. Но чем рискованнее это занятие, тем большую радость оно доставляет Елизавете. Для неё это отдых, она наслаждается полной свободой, покоем и независимостью, избавленная от всех забот и всякой ответственности, освобождённая от всех обязанностей, которые так противны её натуре, но тем не менее снова и снова вызывают у неё угрызения совести, если она их игнорирует. Но и тут она не знает меры. Елизавета не совсем в ладах с дисциплиной, и это проявляется во всём. Пока что на первом плане стоит у неё увлечение охотой, но это может неожиданно измениться и на смену охоте придёт что-то другое, чем она будет заниматься столь же обстоятельно, но опять не зная меры.

«Самое большое преимущество Ирландии заключается в том, — рассуждает она в письме к матери, — что там не существует королевской власти». Её очень удручает, что на обратном пути ей вновь придётся нанести визит английской королеве в Виндзоре, что на этот раз особенно необходимо, ибо в Англии не слишком одобрительно смотрят на то, что императрица вновь отправилась в Ирландию. Ведь на большой территории острова царит недовольство английским владычеством и нищета из-за плохих урожаев. Арендаторы ничего не платят своим хозяевам, и паролем является гомруль. Если в районе Саммерхилла всё спокойно, в западной части острова происходят беспорядки. В такое время развлекательная поездка императрицы выглядит неуместно, поэтому она возвращается домой раньше обычного.

10 марта Елизавета получает в Лондоне ни свет ни заря телеграмму. Она вскрывает её и бледнеет словно полотно. Графиня Фестетич, прилагая все силы, чтобы скрыть дрожь в голосе, спрашивает о содержании телеграммы: «Кронпринц обручился с принцессой Стефанией Бельгийской».

   — Слава богу, — произносит гофдама, — что не случилось никакого несчастья.

Взволнованная императрица только может ответить:

   — Слава богу, что всё в порядке.

У неё такое представление, будто всё перевернулось: кронпринц в свои двадцать два года слишком молод, равно как и невеста в свои пятнадцать!

По пути домой императрице необходимо заехать в Брюссель, чтобы познакомиться с невестой своего сына. В Брюсселе на вокзальной платформе стоит кронпринц со своей невестой и всем королевским семейством. Однако глубоко взволнованны из всех присутствующих лишь двое. Это императрица и кронпринц, который буквально виснет на шее у матери и горделиво поглядывает то на мать, то на невесту. Всё идёт согласно намеченной программе, но теплоты Елизавета не чувствует. Озабоченная, она продолжает прерванный путь домой, где её встречает растроганный Франц Иосиф.

   — Только бы всё хорошо кончилось, — говорит она.

Но Франц Иосиф рассеивает её сомнения:

   — Ты всегда слишком беспокоишься...

Лето опять застаёт Елизавету в Ишле и в родной Баварии. Как-то она наносит неудачный визит Людвигу II в замок Берг на озере Штарнбергерзее и оставляет там вместо визитной карточки веточку цветущего жасмина. Король Людвиг восхищен её вниманием к нему и пишет Елизавете такое тёплое письмо, что она шлёт ему венок из тех же цветов и фотографию маленькой Валерии в придачу, чтобы дать ему возможность представить себе её дочь покамест хотя бы по изображению. Малышка превратилась теперь хотя и не в слишком красивую, но по натуре и задаткам необыкновенно милую, сердечно и тонко чувствующую девочку. Она тоже страдает, причём в очень сильной форме, наследственным семейным недугом — робостью и смущением. Ей не очень-то удаётся завоевать симпатию у своего окружения — в этом мешает её робость. Лишь с Елизаветой она мила и очаровательна, только та знает, какова её дочь в действительности, только рядом с ней да ещё верхом на лошади императрица чувствует себя теперь счастливой, в остальное время её мучает странное беспокойство, частенько неожиданно впадая в угнетённое, подавленное состояние. В день поминовения усопших она признается Марии Фестетич:

   — На этом свете бывает так тяжело... Я убеждена, как ни тяжко умирать, вернуться назад никто тем не менее не захочет, если бы даже и мог.

Императрицу не покидает озабоченность о развитии сына. Теперь, став взрослым, он окончательно отдаляется от неё. Он резко критикует и родителей. О матери он отзывается так: «Она женщина бездеятельная, но очень толковая».

С Валерией родителям гораздо проще. Во время скромных праздников они все вместе играют в жмурки, плюмпзак, салки со связанными за спиной руками.

Император и императрица ведут себя в это время так, словно опять сделались детьми. В такие дни в императорском семействе царит радостная, уютная атмосфера. Но стоит лишь Елизавете покинуть семейный круг, как ею опять овладевает недоверие. Она никогда ни над кем не посмеивается, никогда не рассказывает за чужой спиной что-нибудь худое, но слишком быстро готова проявить к человеку, которого не считает благонамеренным, ледяную холодность и даже заклеймить его презрением, хотя это нередко лишь недоразумение.

При дворе теперь много разговоров о предстоящей свадьбе кронпринца. Однако невеста ещё не сформировалась, в Бельгии слишком спешили выдать её замуж, так что уже назначенную свадьбу приходится отложить.

Лорд Лангфорд, находившийся осенью в Геделе по приглашению императорской четы, уговаривает Елизавету в следующем году снова отправиться через Ла-Манш, а Елизавете больше всего хочется в Ирландию. Однако ей дают понять, что по политическим соображениям это недопустимо. В повторном визите католической владычицы могут усмотреть как бы поощрение движения за гомруль и католической Ирландии и некий вызов британскому правлению. Поэтому на сей раз Елизавета решает вновь отправиться в Англию во владения лорда Комбермера в Чешире. 15 февраля 1881 года, когда Елизавета прибывает на Британские острова, страну окутывает густой туман. Она немедленно направляется в конюшню навестить своих лошадей, которых оставляла здесь на зиму. После Ирландии она здесь буквально тоскует по дому, однако отсюда, где местность не так сложна для охоты, она скорее вернётся на родину целой и невредимой. Англия соревнуется в гостеприимстве. Но верховая езда уже не доставляет императрице такой радости, как в прежние годы.

Затем Елизавета отправляется в Париж, где находятся её сёстры: королева Неаполя, графиня Трани и герцогиня Алансонская. В гостиницу императрице наносит визит президент Франции Жюль Греви.

Ещё в Париже Елизавета получает телеграмму, что свадьба Рудольфа назначена на 10 мая. При венском дворе царит всеобщая нервозность. Ожидание и откладывание так мучительно, однако Елизавета всерьёз запретила устраивать свадьбу, пока невеста не сформируется. Но теперь происходит венчание с привычным великолепием. В известном смысле для императрицы это прощание с собственным сыном, ибо теперь, когда он приобрёл жену, он будет рядом с ней ещё реже, чем до сих пор. Оставалось надеяться, что кронпринц станет немного усидчивее и спокойнее. «Он умница, — записывает в своём дневнике 9 июня 1881 года Мария Фестетич, — но молодым и послушным он никогда не был. А теперь? Мне немного страшновато».

Кронпринц Рудольф ещё совершенно неуравновешен, в нём всё кипит. Он склонен сильно преувеличивать либеральные взгляды. Он видит, что все у его ног, что все женщины от горничной до принцессы готовы уступить ему, и в результате теряет уважение ко всему на свете, а если он, уединившись, сидит за письменным столом и читает и занимается науками, то всё больше поражается человеческой глупости, проникается некоторым презрением к людям. У кронпринца отличные задатки, у него светлый ум, но он не знает меры. Елизавете это неведомо, потому что она не видит, как держится Рудольф с другими. Императорская чета вообще мало знает о личной жизни сына. Он всегда был скрытным.

Ни о чём не подозревающая императрица продолжает жить привычной жизнью. Остаток лета по-прежнему проходит в верховой езде и пеших прогулках. Нередко они проходят при затяжных дождях. Елизавету это нисколько не останавливает. В сентябре Франц Иосиф радует императрицу известием, что собирается построить ей и себе «на старость» дом в Тиргартене Лайнуа. В середине сентября двор отправляется в Гедель, где начинается осенний охотничий сезон. Там снова брат императрицы, герцог Людвиг, с баронессой Валлерзее. Иногда в круг общения императрицы попадают посторонние люди. Так, однажды ей представили некоего английского фабриканта, который собирался рассказать ей о каком-то новом изобретении. Он пришёл, когда Елизавета готовилась отправиться на прогулку и собиралась уже сесть в седло.

   — Вы умеете ездить верхом? — спросила она пришедшего.

   — Да, — как-то робко ответил фабрикант. Ему пришлось быстро переодеться в соответствующий костюм и сопровождать императрицу. Во время скачки англичанин должен был изложить ей своё дело. Бешеным галопом Елизавета проскакала рядом с ним целых сорок минут по лесу. Сомнительно, чтобы она многое поняла из его рассказа. Обливаясь потом, англичанин слез с лошади и признался:

   — Это были самые быстрые сорок минут за всю мою жизнь!

Елизавета восторженно пишет об этом Францу Иосифу.

Пребывание в Венгрии пришлось прервать. 11 октября от паралича сердца неожиданно скончался преемник Андраши барон Хаймерле; кроме того, в конце месяца ожидался приезд королевской четы из Италии. 27 октября Елизавета навещает совершенно отчаявшуюся вдову министра, прощаясь, она думает: «Страшно даже представить себе, как эта бедная женщина, боготворившая своего мужа, наспех попрощалась с ним, ничего не подозревая, а спустя час, вернувшись домой, нашла его мёртвым. Мимолётное прощание обернулось вечным».

Елизавета теперь, показываясь на людях, слишком часто скрывает своё лицо за веером, за это на неё обижаются, а слух о её странностях начинает распространяться по всей империи, газеты тут же печатают статейки о «странной женщине». Но в них ни слова не говорится о том, что императрица безбоязненно посещает холерные бараки, и знаменательно, что нашёлся всего один журнал — причём, юмористический журнал «Кукареку», — который дал отпор недоброжелателям...

В конце октября прибывает король Умберто и его супруга королева Маргарита. Хотя королева не блещет красотой, она нравится Елизавете. Итальянцы вновь в восторге от императрицы. Эта симпатия скрашивает Елизавете тяготы напряжённых дней, когда непрерывная череда празднеств, чаепитий, придворных концертов, театральных представлений, а также необходимость менять туалеты не менее пяти раз в день совершенно расшатывают нервы императрицы. Она счастлива, когда получает возможность опять очутиться в своём милом, тихом Геделе, всё большей любовью к которому проникается и Франц Иосиф.

Вечером 8 декабря — император как раз ужинает — Францу Иосифу приносят срочную телеграмму. Он пробегает её глазами, и она буквально падает у него из рук.

— Бургтеатр охвачен пламенем, — говорит он едва слышно. — Таафе телеграфирует, что люди спасены, но кто знает, так ли это на самом деле.

Император тут же поднимается из-за стола и бросается к Елизавете, которая в последнее время привыкла ужинать отдельно, поскольку довольствуется одним стаканом молока перед сном. Весьма скоро выясняется, что поспешная телеграмма Таафе не соответствует действительности — и на самом деле разразилась ужасная катастрофа. Сотни людей в горящем театре ринулись к дверям, которые открывались только внутрь, совершенно их закупорили и погибли в огне, передавив в панике друг друга. Театр превратился в настоящую печь, и несчастная публика, наслаждавшаяся чарующими мелодиями «Сказок Гофмана», большей частью нашла ужасную смерть. Франц Иосиф и Елизавета были совершенно потрясены, про охоту забыли и думать. Было сделано всё, чтобы облегчить участь людей, потерявших родных и близких. Среди погибших в огне находился и сын баронессы Вечера.

Это трагическое событие усилило и без того повышенную в последнее время нервозность Елизаветы, что незамедлительно проявилось в удвоении физической подвижности императрицы. Верховая езда больше не привлекает её так, как прежде, и теперь она ежедневно совершает кроме езды верхом продолжительные пешие прогулки.

Лучше всего Елизавета чувствует себя только в самом тесном кругу. Бал при дворе — для неё подлинная мука, но очаровательный молодёжный бал в честь Валерии — удовольствие. На него приглашены семнадцать маленьких девочек-подростков, сплошь младшее поколение Кински, Ауэршперг, Менсдорф, Траутманнсдорф, Шварценбергер и так далее. Император весело танцует с ними, Елизавета очаровательна в роли матери для всех этих детей.

Масленица ещё не кончилась, а императрица опять отправляется в Англию на очередную, ставшую уже привычной, конную охоту, однако прежней радости она уже не испытывает.

Во время недолгого пребывания императрицы герцог д’Омаль устраивает в своём великолепном замке в Шантийи, когда-то принадлежавшем принцу Конде, грандиозную охоту на оленей. Все охотники облачены в костюмы минувшей эпохи. В качестве руководителя охоты герцог во главе охотничьего общества встречает Елизавету у ворот замка. Среди участников все принцы королевской крови. Раздаются звуки старинных охотничьих фанфар. Затем охотники пускают лошадей галопом и вскоре торжественно вручают Елизавете трофей.

Однако всё происходящее напоминает Елизавете театральный спектакль, не более. Отголосок минувшего. Это словно намёк. Да и к охоте императрица охладела, бешеная скачка не доставляет уже ей былой радости... Всё это когда-то было и больше не повторится. Заниматься в Англии верховой ездой Елизавета отныне не будет.