Пытаясь сосредоточиться. Альма поняла – ей снова трудно оторвать взгляд от стола Питера, Петера и Пребена. К растущей симпатии к этим людям примешивалось единожды возникшее и более не желавшее покидать ее раздражение. И в следующее мгновенье оно затянуло все серо-стальной мглой, вызвало спазм в груди, поглотило сидящих в столовой пациентов. «Идиоты», – мелькнуло в голове, когда в ее поле зрения попала меланхолически жующая Эстер, ее сверстница, словно олицетворявшая неизбежность старческого маразма. Стена между столовой и кухней рухнула, и она увидела Пиа и Рене; занимаясь готовкой, они смеялись. «Идиоты!» Она не выносила Пиа, ее кротости и рабской готовности подчиняться. Ей хотелось ударить девушку, топтать ее ногами. Альма терпеть не могла нахального смеха Рене. Спазм, подобно пружине, как бы вознес ее над крышей, она увидела Берти, садовника, который стянул что-то из ее запасов и теперь пожирал, торопясь скрыть следы преступления. «Идиот!» Она вернулась обратно, пройдя на волосок от Пиа, которая так ничего и не почувствовала. Рене не умолкала, они продолжали смеяться. Какой отталкивающий вид у этой круглолицей, розовощекой и нежной Пиа. Выгнать ее нельзя – отлично обучена, много работает, наверное, и вправду незаменима. Жаль… что может быть неприятнее существа, обреченного жить в зависимости? Только и знает, что бормотать: «Америка, Калифорния…» – а воли на то, чтобы защитить свои элементарные права, не хватает. Нет, не видать Пиа Калифорнии, она останется служить здесь.

Она стояла, зажмурясь, постепенно приходила в себя, чувствуя как затихает спазм. Пелена раздражения спала. Когда Альма вновь посмотрела на мир, он стал чистым и светлым, как плод без кожуры. Эстер, ее сверстница, была ее слабым и беспомощным ребенком. «Все здесь – мои дети». Все – и пациенты, и Пиа, Рене, Берти; и все те, кому еще только предстояло здесь оказаться.

«У меня истерия», – подумалось Альме.

Никто никогда не должен узнать об этом… Не так уж она стара. С утра до вечера работает не покладая рук. Способности самоконтроля, то есть гармонии между собственной личностью и делом, она сумет достигнуть к тому времени, когда закончит вторую книгу -ту, которой суждено прославить метод Альмы на весь мир. Чувства не должны противоречить идеалу.

«Посвящаю эту лекцию Петеру, нашему храброму другу, – произнесла Альма. – Это исключение – он не приехал и не уезжает – и оно не случайно. Человек, способный голодать тридцать дней, может добиться многого. Однако, какая избитая фраза… Прошу меня извинить, просто гигантская машина внешнего мира оказывает влияние и на меня. Добиться во что бы то ни стало – вот стимул, который подстегивает каждого члена общества. Но я-то имела в виду нечто совсем другое.

Я хотела сказать, что обладая волей, а также умея верить в безумные на первый взгляд вещи, Петер мог бы стать именно той раскрепощенной личностью, о которой я говорила в прошлой лекции. Но тогда ему пришлось бы задаться вопросом: намерен ли я и впредь заниматься исключительно собой? Наверное, он припомнит, как я рекомендовала вам не изолировать себя от повседневности. Только одно перестанет иметь для него значение: профессор он или мусорщик… Раскрою вам весьма важную тайну. Будь он мусорщиком, он мог бы оказывать на людей куда более ощутимое влияние. Почему? Потому что тогда он будет чище. Зловещее профессорское «достижение» перестанет существовать, перестанет, как любое «достижение», служить преградой между ним и другими. Как я выразилась – «влияние на людей»? Да, вы правильно услышали. И теперь спрашиваете себя: во имя чего? Ведь так принято – связывать влияние с действиями во имя чего-то. Я, наверное, еще больше вас озадачу, подчеркнув, что влияние его будет распространяться не через слова, а благодаря одному лишь присутствию; а если точнее – невидимому «излучению». Так вот, может ли даже самый недоброжелательный человек обвинить вас в том, что своим присутствием вы пытаетесь вовлечь его в некую организованную общность? Даже если и мелькнет у него такая мысль, он сам устыдится ее. Да и какую общность мог бы он себе представить, кроме чего-то крайне неопределенного, лишенного четких границ, берущего начало в неведомом прошлом и не кончающегося в будущем?

Разумеется, я не призываю вас к обету молчания, мне скорее хочется, чтобы вы никогда никого ни в чем не убеждали. Но раз уж мы заговорили о повседневности, следует сказать о словах, этой будничной одежде разума. Хорошо бы вам осмысленно произносить каждое слово, не выхолащивая его значения. Пагубна людская привычка говорить во имя самого говорения. Банальная фраза, поверхностная мысль, подброшенная только для поддержания беседы, рассуждения на темы, не интересующие вас, – все это препоны для развития человека. Словоблудие – зло, но и немногословность не лучше.

Ни много, ни мало… Может быть, вы знаете, что древние эллины почитали высшим достоинством человека умение соблюдать меру, находить золотую середину. Нехорошо вводить окружающих в смущение, вести себя вызывающе и настраивать их против себя; нехорошо и стараться привлечь их к себе излишней аффектацией. Но не следует также отказываться от своей индивидуальности, любой ценой подстраиваться под общий лад.

Петер, как только ты сможешь овладеть своими поступками, не медли со следующим шагом: так организуй всю свою жизнь, чтобы ты мог руководствоваться единственно собственной природой. Если тебе захочется купить видеокассетофон, потому что у других уже есть, откажись от этого намерения. Подумай, станет ли от этого твоя жизнь более осмысленной. Забудь о каком бы то ни было престиже, он не имеет ничего общего с твоим самосовершенствованием; а потом выброси из памяти, что и оно могло бы принести тебе престиж – твоя цель иная. Исключи поспешность и небрежность. Идя по улице, разговаривая с людьми, смеясь, даже доставая носовой платок, – старайся замедлить тот судорожный ритм, что завладел ныне миром. Твое влияние будет распространяться кругами, концентрически, вселяя спокойствие.

Сама логика моих мыслей естественно подвела нас к порогу еще одной тайны, не коснувшись которой, я не могла бы продолжить. Стоит только вам добиться той независимости, о которой шла речь выше, как вы ощутите необычайный прилив сил. Безусловно, надо исключить из употребления такие возбудители, как табак, алкоголь, жирное мясо. Они тоже могут заставить вас ощутить в себе силу, но чувство это будет иллюзорным и близким скорее к агрессии. Как редко люди умеют понимать свое подлинное состояние! Неужели так трудно заметить, что любое искусственное возбуждение неизменно влечет за собой общий и долговременный спад всех возможностей?

Но вернемся к упомянутому приливу энергии: у некоторых из вас он может достигнуть весьма высокой степени. И лишь тогда вы сумеете направлять свою судьбу. Да, существует некое силовое поле будущего, но можно и на него оказывать влияние – усилием воли. Что, в сущности, значит «направлять свою судьбу»? Вся история человечества в значительной степени направлялась усилиями амбициозных, высокомерных людей, вступавших в борьбу за сверхпрестиж. Их всегда окружали толпы гадателей, прорицателей, звездочетов; в наши дни это тоже распространено. Да-да, не удивляйтесь, великие честолюбцы всегда суеверны, а если пытаются скрыть сей факт, то лишь потому, что опасаются ненароком спугнуть свой успех. Спрашивается: зачем им все это? Чтобы обойти, если возможно, те препятствия, которые жизнь может воздвигнуть на их пути к вершине. Поскольку ваш путь будет вести наверх только в духовном смысле, наступит день, когда вы перестанете ощущать тяжесть житейских испытаний, и вы даже будете встречать их с симпатией. Что бы с вами ни происходило, вы будете знать, как сохранить собственное достоинство. Но вы не в пустыне, а значит, вокруг вас всегда будут люди – свидетели ваших возможностей. С другой стороны, презрев выгоду и руководствуясь уверенностью в собственной нужности здесь или там, среди тех или иных, вы сможете менять свое место в мире – как в прямом, так и в переносном смысле. Заурядный внешний наблюдатель напрасно стал бы ломать голову над тем, почему вы покинули одних и объявились среди других, почему вы говорите или молчите. Да и чему тут удивляться: законы вашей внутренней жизни для него «терра инкогнита».

Не думайте, будто вы станете совершенны. Но ваши поступки станут бескорыстны и вы научитесь извлекать уроки из неудач. Таково будет ваше истинное отличие от других людей, так как большинство из них не учится на собственном опыте, повторяя одни и те же ошибки. А ведь опыт порою почти ощутим, человек объективный в состоянии заглядывать в сокровищницу собственного опыта так, как заглядывают в мешок с рождественскими подарками.

Петер, пройдя обрисованный мною путь, ты выучишься не столь уж многому, но азы нового, необычайного знания, которое таится в тебе самом, ты усвоишь. Будь правдив, искренен и благожелателен. Ложь, фальшь и злонамеренность превратили бы в руины все то, чего ты добился. Постижение истины дело непростое, оно не по плечу тому, кто не прошел хоть часть начертанного пути. Люди то и дело лгут, зачастую с лучшими намерениями. Но говоря правду, вы спасете нечто гораздо более важное, чем то, что стараетесь сохранить с помощью лжи. Одному из умнейших людей, живших когда-либо на земле, – Канту, хватило прозорливости сказать: «В твоем доме – друг; ты выходишь на улицу и встречаешь человека, который разыскивает его, чтобы убить. Убийца спрашивает тебя о местонахождении друга. Ты должен ответить правду».

Итак…

Альма внезапно умолкла, вглядываясь в Петера. Опираясь на подоконник, тот стоял, прислушиваясь к тихому шепоту Питера. За оконным проемом начиналось необозримое пространство. Будто в поисках впечатлений, снаружи метался блуждающий огонек. «Петер или я…» Она боялась упасть в обморок. «Петер или я… Ты говоришь о том, чего не сумела постигнуть и к восьмидесяти шести годам… Так скрой же это, скрой от всех. Ты не в силах угадать ни мыслей, ни чувств людей, не сумела проникнуть в жизнь растений, не смогла ни во что проникнуть… Тебя мучает страх, ты едва в начале пути… И кто-то должен нести вину за это…»

Она зажмурилась. Дьявольская пляска… Уно полез под юбку к Мариэн и девушка зашлась вульгарным хохотом. Мариэн растворилась в Пребене, а тот погладил опухшее колено Грете. Питер проник в Эстер, ее губы шептали что-то по-датски. Бледный, с кровавой раной на теле, Йорен вселился в Рене; Рене побледнела, ее вырвало кровью, она упала. «Ненавижу ее», – подумала Альма.