— Просыпайся.

Я очнулся от сна и растерянно уставился на Ричарда. Рассвело, а, значит, я все-таки заснул. При том, что взгляд, следивший за стоянкой со стороны кладбища, не оставлял меня. Передав смену огсбургцу, я держался какое-то время. Умостился у костра, закутавшись в плащ, с парой взведенных пистолей в руках и приготовился ждать. Либо рассвет, либо новое ночное нападение. Однако усталость взяла свое, я вырубился и проспал до утра.

Стоянка гудела растревоженным ульем. Горцы сворачивали лагерь, громко перекликались и выводили на тропу лошадей.

— Купец, ты ничего не слышал? — Тейвил поправил пояс с палашом и кинжалами. Офицер выглядел бодро, свежо и даже где-то умудрился сбрить щетину.

— Вор, — я хрипло поправил его, непроизвольно проведя ладонью по своей небритой щеке. Во рту пересохло, я чувствовал себя разбитым, сон отдыха не принес. Поднимаясь, засунул пистоли в кобуру на груди. За ночь я так и не выпустил рукояти оружия.

Драгун заметил маневр, какой совершили два ствола под моим плащом, и усмехнулся. Настроение у него преотличное, а я направился прямиком к кладбищенской ограде. Нужно осмотреть могилу тени.

Её хоронили первой. Могила, в трех шагах от остальных, выглядела ровно также как накануне. Небольшой холмик из серой земли, без признаков, что покойник выбирался наружу. Но дьявол! Чувства меня не обманывали! Ночью я собственной шкурой ощущал взгляд тени! А сейчас… Ясное небо, светит солнце, слышится гомон людских голосов и лошадиный храп. Трудно поверить, что при свете луны ждал появления той, кого сразил вот этой рукой. Я взглянул на пятерню и медленно свел пальцы в кулак, представляя, что давлю собственный страх. Кровь и песок! Самые жуткие россказни, какими пугают по ту сторону Долгого хребта, в Загорье всего лишь часть страшной обыденности. К черту все! Будь, что будет, и да поможет вору Харуз!

Под каблуком хрустнула сухая ветка. Снова Тейвил.

— Пришел с тенью проститься? — весело пробасил он.

— Она следила за лагерем, — я поведал лейтенанту про свои ощущения во время ночной стоянки. Рассказ выдался коротким, поскольку барону незачем знать, что тень идет по пятам с моих первых дней в Загорье. Однако сказал достаточно, чтобы беспечный настрой Тейвила как рукой сняло. Он помрачнел и вспомнил мои предостережения в тот раз, когда схватились с девочкой-упырем.

— Надо раскапывать могилу, — прорычал Тейвил.

— Пошли к отцу Томасу.

Инквизитор выслушал мой рассказ без заметного интереса.

— Мы упокоили нечисть по всем канонам, — сказал церковник, — она не может восстать.

— Но…

— Нет времени, — отмахнулся Томас Велдон, — имперцы близко. Необходимо уходить.

— Святой отец, — произнес Тейвил. Лицо драгуна побагровело, говорил он едва ли не сквозь зубы, — почему никто не сообщил, что огсбургцы рядом?

Барона задело, что его не поставили в известность. Он неизменно брал главенство в нашем небольшом отряде при близкой опасности. По меньшей мере, ныне покойные Брендон Джон подчинялись ему, когда дело доходило до боя.

— И что бы вы сделали против трех десятков рейтар?

Тейвил замялся и замолк, но лишь на мгновение.

— Все одно, мне необходимо знать…

Томас Велдон не захотел слушать и его.

— Лейтенант, они проскакали по дороге в двух лигах отсюда. Разумеется, это еще не означает, что опасность миновала, но времени нет. Надо уходить, и это все, что у меня есть сказать вам, — инквизитор ткнул пальцев в сторону горцев, крутившихся у лошадей. — А если вам нужно знать что-то еще, спросите у них.

Окликнув отца Крига, беседовавшего с Лилит на некотором удалении от лагеря, Томас Велдон поспешил покинуть наше общество. После встречи с отрядом Губошлепа инквизитор перестал благоволить к нам.

Вскоре поредевший караван продолжил путь. Рой говорил, что Дорнок от Бранда в семи днях неспешной езды на крестьянской подводе. Мы двигали на своих двоих, сквозь леса и по полузабытым тропам. К концу каждого дневного перехода хотелось упасть под ближайшим деревом и забыться во сне. Особенно тяжкими выдались первые три дня. Но лучше так, чем нарваться на разъезд имперской кавалерии.

Старому отцу Кригу и Лилит повезло: они путешествовали в седле. Иначе седой инквизитор не выдержал бы заданный горцами темп, да и дочка Велдона тоже. Отныне я именовал её именно так; про себя, конечно. Перед каждым ночлегом, покуда солнце еще держалось в небе, Лилит упражнялась в стрельбе из лука. Наблюдая, как кучно ложатся её стрелы, у меня портилось настроение. В ту ночь, когда церковники заговорили о вергельде, стрела разминулась с моей головой вовсе не по воле случая, а потому что так решила четырнадцатилетняя девица. Меня очень злило, что жизнь Николаса Гарда висела на кончике её стрелы. В очередной раз, видя Лилит и вспоминая ночь на окраине заброшенного кладбища, я старался унять свое уязвлённое самолюбие. Ладно хоть пересекался с Лилит не часто. Она тоже избегала встречи.

Как и её отец. Настоящий отец. Томас Велдон теперь редко заговаривал со мной или Тейвилом. Куда чаще на очередном привале инквизитор изучал кольцо, снятое с пальца тени. Кроме нескольких ничем не примечательных кинжалов и этого кольца при ней ничего не имелось. Оружие схоронили вместе с мертвой. Кольцо же отец Томас прибрал себе, завив о праве Вселенской инквизиции на всякий плод дьявольской магии. Объяснить магическую природу кольца монах не удосужился. Я мог выкрасть его у церковника, но, во-первых, мое любопытство было не столь уж сильным, а, во-вторых, на кого падет подозрение при обнаружении пропажи?

Интерес Тейвила к кольцу проявлялся настойчивей. Она дважды пытался подговорить меня изъять кольцо. Чтобы посмотреть поближе и потом незаметно вернуть. Ричард отстал лишь тогда, когда я спросил, зачем палате Тайных дел это кольцо?

После заброшенного погоста под открытым небом ночевали только однажды. Выяснилось, что одинокие хутора, наподобие андаровой фермы, в здешних краях попадаются часто. По мере приближения к Дорноку барон и двое его солдат становились все мрачнее. Хозяева делились слухами, и по ним выходило, что сопротивление в окрестностях Дорнока подавлено. Имперцы крепко вцепились за северо-восток графства. Приданные огбургскому гарнизону в Дороноке орки несколько раз накрывали немногочисленные отряды селян, вздувавшихся взяться за оружие, и перебили всех до единого, а масштабное сопротивление огсбургскому вторжению так и не началось.

Настроение горцев в отряде тоже разительно изменилось. Больше никто не собирался бить имперцов. Для двадцати человек дело, мол, гиблое. Только и назад дороги нет. Рассудили, что в родных краях кто-нибудь да сообщит новым властям об уходе соседа в лес. Но Загорье большое, и, дескать, с золотом, что причитается за смерть Губошлепа, всяко найдут, где пристроиться. А там и переждут огсбургское вторжение.

Драгуны Тейвила и он сам сыпали проклятьями в адрес малодушного мужичья. Но втихую, и принимались за обсуждение дальнейших планов. Зачастую не сразу замечая присутствие имперца. Огсбургец был рядом все время, только держался особняком. Обычно его лицо выражало угрюмую отстраненность.

— Граф, — улучив момент, когда оказались наедине, я решил откровенно поговорить с ним, — ваша жизнь принадлежит мне.

Полковник бросил хворост в крохотный костерок, какой было позволительно разжечь. Мы расположились на дне глубокой балки с порослью из густого кустарника и кривых деревьев. До Дорнока несколько часов конной езды. К обеду я буду уже в городе, а нынче вступает в свои права девятая ночь после бегства из брандской тюрьмы. Покачиваясь на корточках, огсбургец грел у костра руки и молча смотрел на огонь.

— Я помню об этом. Герингены всегда расплачиваются по своим долгам, — ответил он, дотронувшись до изувеченного лейтенантом уха, — и раз уж я в долгу, то манерность между нами ни к чему.

— Добро, будем на ты, — продолжил я, раздумывая как начать разговор о Загорье. — Мне нужно знать, прикроешь ли ты мою спину? Когда станет жарко.

— Не сомневайся, купец, — имперец часто слышал, как звал меня Ричард, — мне нечего терять, кроме чести. Я дворянин и офицер армии Его Императорского Величества!

Вспомнился хутор Андара и пьяные рейтары Герингена, которые надругались над малолетней заложницей. Можно ли верить графу? Слишком уж вольной вышла трактовка его офицерского слова, данного Губошлепу!

На меня имперец по-прежнему не глядел. Говорил он ровным голосом, почти без эмоций. Трудно понять, думает ли он в действительности то, о чем говорит. Хорош же должник и невольный союзник! Я определенно не мог довериться ему, и, следовательно, говорить о Запустении рано.

— Если будет нужда, твою спину я прикрою, Николас. Даже уплачу долг собственной жизнью, но против поданных империи сражаться не стану.

— А если мы поменяемся ролями, и в плену окажусь я?

— Ты не умрешь. Ты это хотел спросить?

— Не только.

— Ты не умрешь, — повторил Генрих, — но только лишь это.

К костру приблизились драгуны. Разговор с графом окончен. Я спас ему жизнь, и волею случая мы держимся вместе, но я услышал совсем не то, что хотелось бы. Надеялся получить от имперца если не заверения в личной преданности, то уж точно искреннюю благодарность. Однако чувство долга у графа оказалось весьма своеобразным: будет нужда, положит голову, но в кандалы закует при первой же возможности. И был ли он полностью откровенен? Я не знал. Одно точно — доверять ему не стоит.

Тейвил принес корзину с сыром, сушеным мясом и большим кувшином с вином. Надо отдать горцам должное, голодом нас не морили. Делились добытой снедью по справедливости. За ужином стемнело окончательно. Мне выпало бодрствовать вторым. Соседи уже храпели, а я все ворочался на импровизированном ложе из еловых веток. Тень здесь, я чувствовал на себе её взор. Она рядом каждую ночь, и каждая ночь проходит спокойной. Лишь однажды, когда за фермерским частоколом взвыли волки, отряд переполошился не на шутку. Волки не смолкали до утра, и люди почти не спали. Слишком свежи воспоминания о той страшной ночи, которая отняла жизни у одиннадцати из нас. При том, что кроме меня, Тейвила и Велдона про воскрешение тени не ведал никто. Боюсь представить общую тревогу, узнай остальные, что мертвая следует по пятам.

Для меня внимание тени стало едва ли не привычным. Послав её к чертям, я заснул. Будь, что будет, а отдых тоже необходим.

Кобылу подобрали спокойную. Из девяти лошадей, которые имелись в отряде, эту рыжую животину отличал самый тихий нрав. Я вел её под уздцы по звериной тропике, что должна вывести к торговому тракту — главной дороге от Бранда к Дорноку. Двое провожатых шли впереди. Скоро меж деревьев показался просвет. Горцы дали знак остаться на месте, а сами отправились на разведку. Спустя несколько минут один из них вернулся:

— Все спокойно, никого нет.

Выбравшись из леса, я набрал в легкие побольше воздуха и шумно выдохнул. Оказывается, я устал от постоянной чащи вокруг, веток над головами и узких троп. На широкой хорошо утоптанной дороге дышалось как-то свободнее.

Кивнув, мои проводники ушли в лес.

Ранним холодным утром я остался наедине с пустым трактом. Вскочил в седло, запахнул полы черного плаща, поправил шарф и шляпу. Звякнуло оружие. Было очень неуютно и зябко. Кобыла фыркала и переминалась с ноги на ногу, лошадь застоялась и нетерпеливо ждала, когда двинемся в путь. Легонько тронув её бока шпорами, отнятыми у полковника, пустил кобылу рысью.

Свобода! Нет, вовсе не лес давил на меня. В отряде мы были как в плену. Не совсем, подходящее определение для описания нашего положения. Но для меня, драгун и Герингена так оно и было. Теперь же я предоставлен собственной воле! Катись, Гард, на все четыре стороны!

Вор внутри меня уговаривал плюнуть на отца Томаса, Тейвила и этого треклятого огсбургца, забыть о них да убраться прочь. Но мои же слова, скрепленные магией клятвенного креста, тянули Николаса Гарда в Запустение. Я уже под Дорноком. Где-то рядом родовая стоянка Манрока, а там Фосс, Рой и путь в проклятые эльфами леса.

Не собираюсь погибать там даже ради клятвы и поволоку в Запустение упрямого графа с его странным Даром хоть за шкирку. Истовая вера Томаса Велдона и священный обломок в его суме тоже должны быть с нами! Благо инквизитор рвется в Запустение сам. Поэтому, как уговорились, спустя три дня вернусь с мешком золота, чтобы потом утащить за собой и монаха, и имперца.

Надеюсь увидеть по возвращению и Роя. Либо Манрока. Я рассказал Велдону, кто мне нужен, и церковник обещал подумать, как их найти. Пошлет к оркам, наверно, кого-то из горцев, они его слушались. Куда лучше, чем нынешнего главаря. Крепыша с тонким бабьим голоском нелегко было воспринимать в серьез.

Местные, с которыми общались позавчера, сказали, что после захвата имперцами в Дорноке и округи мало что изменилось. Лишь прибавилось солдат на дорогах и в городке, да арнийские чиновники сменились огсбургскими офицерами. Город сдали без боя. Его гарнизон из сотни наемников покинул Дорнок до появления основных сил имперцев. Слухи о дальнейшей судьбе кондотьеров разнились: то ли они отступили к Долгому хребту, то ли всех их взяли в плен. Некоторые утверждали, что наемники укрылись в лесах. Однако, чтобы ни говорили, их мытарства уже не влияли на судьбу города.

Северо-восточная окраина Загорья представляла собой холмистый изрезанный многочисленными балками край, покрытый густыми лесами. Петляя, дорога то опускалась, то поднималась на очередную возвышенность. Как будто в древности огромные волны накрыли эту землю и в одно мгновение вал воды окаменел. Потом оброс зеленью, населился людьми. Много позже, когда здесь нашли богатые серебряные жилы, окрестности Дорнока превратились в край рудокопов и главный приз Загорья. Тем удивительней казалось размещение в городе столь откровенно слабого арнийского гарнизона и сдача дорнокских укреплений без боя.

По слухам, главную роль в радушной встрече имперцев сыграл Уил Укил. Богатейший из промышленников Загорья и истинный хозяина Дорнока, что при арнийском владычестве, что теперь под имперцами. Не мне судить, предатель ли он либо выбрал единственно верное решение в условиях, когда графство уже пало. Я просто направлялся в его поместье, дабы сделать Уила Укила чуточку беднее. Как мне сказали, поместье промышленника располагалось вне городской стены, недалеко от южных ворот, к которым вела эта дорога. Владения Укила охраняла маленькая армия. Особым распоряжением герцога Альбрехта промышленнику сохранили все прежние привилегии, в числе коих и личное войско в две сотни головорезов.

В Дорнок частенько наведывались охотники послужить за серебро Укила, и мой облик как раз соответствует подобным намерениям. Конный и хорошо вооруженный. С виду безземельный дворянин, у коего кроме шпаги и лошади за душой ничего не осталось. Такие всегда нуждаются в деньгах.

Разумеется, по нынешним временам путешествующий в одиночестве дворянин может вызывать много вопросов. Правда, по рассказам местных, жизнь под дланью Карла Огсбурга почти не поменялась, и я не вызову больших подозрений, если отвечу, что держу путь до кошта мастера Уила Укила. Но всякое может случиться. Надеюсь, что выкручусь из возможных передряг. Я непроизвольно провел ладонью по рукоятям пистолей на поясе.

Первые встречные по дороге на Дорнок показались через час. Три подводы с мужичками навеселе. Рудокопы из местных, на какую-то шахту ехали. Потом путники стали встречаться чаще. Имперцы тоже. Несколько раз мимо проезжали конные разъезды: драгуны и один раз орки. Огсбурским драгунам далеко до красных мундиров короля Герарда, выправка не та и лоска нет, обычные солдаты. Зато и придирчивости, присущей арнийским драгунам, у них тоже нет. Проскакали по дороге, не обратив на меня никакого внимания. Одинокий всадник в их глазах не мог статься опасным.

Ближе к Дорноку появились деревни и хутора. Совсем не много, если знать о близости города. Щедрая на благородный металл земля могла бы стать богатейшим краем с многочисленным населением. Однако Дорнок граничил с Запустением и его окрестности обжили мало. Даже по меркам Загорья.

Огсбургский говор звучал у частокола каждой встреченной деревни или хутора. Я ждал окрика, но меня по-прежнему не замечали, и к полудню я благополучно добрался до Дорнока.

Город с земляным валом и деревянными стенами располагался за широким каменным мостом. Черная речка, берущая свое начало в горах Долгого хребта, несла свои воды к Запустению мимо Дорнока. Здесь, в среднем течении, река шла неспешно, вальяжно. Продвигаясь верхом, я хорошо видел пологий берег, отделенный от противоположной стороны водной гладью шириной в полсотни футов.

На дороге, а вернее уже на улице царила торговая суета. По левую руку вдоль обочины тянулся сплошной массив из потемневшего от времени дерева — глухие заборы, за которыми высились крыши и крытые дворы постоялых дворов. Вдоль дюжины этих трактиров, а также на противоположной обочине дороги разбили палатки. Сегодня торговый день, и народу между лотками сновало изрядное количество.

Я спешился, чтоб ненароком не задеть кого-нибудь. Меня окружал гвалт людских голосов. Горцы, в основном крестьянский люд, если судить по одежде, и орки. Их средь толпы сновало больше, чем Бранде, сказывается близость резерваций. Все орки с окрестных стоянок. Нелюдь из огсбурского войска отличали бритые головы, на которых из растительности оставался гребень волос ото лба до шеи, и таковых я не видел. Имперцев на торжище также не обнаружил. Присутствие Огсбургской империи выдавал лишь бело-желтый флаг с черным коронованным орлом над воротной башней городских укреплений. Но в Дорнок мне не нужно.

Земля за торговым рядом, что вытянулся вдоль дороги на противоположной стороне от постоялых дворов, тоже спускалась в воду. Узкая речушка, название которой я не знал, впадала в Черную перед переправой в город, шагах в тридцати от каменного моста. На том берегу неширокой речки за полем высился еще один земляной вал с деревянными фортификациями поверх. Поместье Уила Укила. Более всего оно походило на хорошо укрепленный форт, размеры которого хоть и уступали Дорноку значительно, однако не высотой укреплений.

Велдон дал одну серебряную монету и семь медяков. Их хвати, чтобы снять любой номер в одной из гостиниц и с наступлением темноты навестить сундуки Укила. Только ночь в Загорье не лучшая пора, а еще тень. Она снова будет рядом. Я выругался, представив насколько уязвим окажусь, карабкаясь по внешним стенам.

К черту! Нужно попасть в поместье сейчас! Я решительно направился к деревянному мосточку, перекинутому через безымянную реку. Однако путь к нему преградили. Люд прижался к обочине, оттеснив к лоткам у постоялых дворов и меня. Ведя под уздцы лошадь, я не мог пройти мимо плотно стоявших людей.

Гомон голосов стих…