Уж близок день. На письменном столе Бледнеет круг под мутным абажуром, Горбатый конь, в окурках и золе, Беззвучно скачет бронзовым аллюром. Остановись! Враждебное окно Задернуто старательно и глухо, Лишь беглый стих, проверенный давно, Касается внимательного слуха. Ты не со мной, — но тонкая рука Еще ласкает бережно страницы, Еще взлетают длинные ресницы Над пестрым хаосом черновика. Мятеж страстей, любви ревнивый жар, И мудрости бесплодные уроки, И опыта невыносимый дар Я заключил в размеренные строки. Они твои. В такой же поздний час, Быть может, ты перечитаешь снова О нежности, о гибели рассказ, Дневное эхо голоса ночного.

Гвидо Итак, отъезд решен бесповоротно? Беатриче Нет, не отъезд, — побег. Как жалкий узник, Что пробует железные решетки Своей тюрьмы, так я нетерпеливо Ощупываю крепкие замки Родного дома. Всё в нем ненавистно. Меня гнетут предчувствия. Меж тем Мой бедный брат скрываться принужден В трущобах генуэзских. День и ночь Его следы обнюхивает свора Шпионов подлых. Рано или поздно Они его настигнут. Блудный сын Не избежит отеческих объятий. Его приволокут живым иль мертвым, Верней всего — что мертвым. Гвидо Он вернулся. Беатриче Возможно ли? Он в Риме? Гвидо Видно, кто-то Помог ему по дружбе иль по злобе. Беатриче Что делать с ним? Он в дерзости своей Готов переступить любую меру. Гвидо В иных делах не худо запастись Простым терпеньем. Беатриче Добродетель слабых — Гвидо Благодарю. Беатриче Придира невозможный! И вы могли подумать — Как не стыдно! Гвидо Я думаю, что вы огорчены, Расстроены сегодня. Беатриче Это правда, Не будем ссориться. Но что же брат? Гвидо Он строит планы. Монсиньор Гуэрра Дает ему полезные советы И, кажется, немного денег. Впрочем, Он скоро сам пожалует сюда И обо всем доложит вам подробно. Беатриче А, монсиньор! Он верен мне. Гвидо Увы, Я только предан. Беатриче Новая обмолвка? Несчастный день! И я не ожидаю, Что станет он удачнее. Я верю В недобрый глаз и в темные приметы, Они спешат судьбу опередить. Гвидо Вам встретился мертвец? Беатриче На то похоже, И виноваты вы. Гвидо Великий Боже! Я умер иль убит? Беатриче По счастью, нет, Но этот образ, чудо вашей кисти, Способен потрясти воображенье. Какое непонятное смешенье, — Сомнение, неверие и святость — И чуда ждет, и вводит в искушенье. Гвидо Святой Фома не ищет легкой веры. Беатриче Святой Фома, с двусмысленной улыбкой, До ужаса похожий на синьора Франческо Ченчи — Гвидо Я писал с натуры. Вас, например, я видел бы иначе: День чист и непорочен. Светлый воздух, И ряд холмов округлых в глубине. На горизонте пять иль шесть деревьев В цвету весеннем, розовом и белом, Как свечи в алтаре. И, чуть прищурясь, Мадонна юная глядит на перстень, Сияющий на пальце обручальном — Апостол же смотрел на кровь и раны. Беатриче Невесел он. В такой улыбке скрыт Особый смысл. Мерцанье темной тайны Под колпаком стеклянным. Будто дверь, Заделанная наглухо в стене, Беззвучно, медленно приотворилась И обнажила в черной пустоте Собрание уродливых существ — Какие-то лжелюди иль лжетрупы — Они глядят и шепчутся. Я знаю Их мертвые слова и бормотанье — Гвидо Вы грезите? Беатриче Не знаю, мастер Гвидо. Но у вещей и у людей сокрыты Под оболочкой видимой другие, Текучие и зыбкие черты. Они напоминают отраженья В воде прозрачной. Всё в них гармонично До первого прикосновенья. Пальцы, Которые хотели бы ласкать Лицо такое, лишь нарушат гладь Поверхности зеркальной, и мгновенно Всё дрогнуло, смешалось, исказилось И обернулось дьявольской гримасой. Гвидо Я слушаю и молча ужасаюсь — Я не хочу выпытывать признанья, Но стоит вам сказать одно лишь слово, Лишь приказать — Гуэрра (входит) Конечно, я некстати. Оборванный внезапно разговор, Уклончиво-недоуменный взор, — Вы смущены, и кавалер косится И, видимо, краснеет или злится. Гвидо Он просто-напросто спешит домой. Он, впрочем, удивлен. Прошу прощенья. (Откланивается и уходит.) Гуэрра Мне хочется поставить точку. Он Учтив отменно, стало быть, влюблен Иль проигрался. Беатриче С некоторых пор Вы мнительны, мой добрый монсиньор. Гуэрра Я мнителен? Тем лучше или хуже, — Но он взбесился не на шутку. Право, Я обожаю легкие забавы, Похожие на истину, к тому же. Беатриче Похожие на дерзости. Гуэрра Вниманье! Лук напряжен! Беатриче Я ухожу. Гуэрра И значит — Я без вины останусь виноват? А я и сам словам моим не рад, — В конце концов — я пошутил невинно. И знаете ль? Нередко я ловлю Себя на грешной и преступной мысли, Что раздраженье вам к лицу. Глаза Становятся как темные озера, Зажженные огнем зеленых молний — Беатриче Прощайте. Гуэрра А, молчу. Теперь ни звука, Хотя молчанье — целая наука Всё высказать, не раскрывая рта. В любом письме — мелодия не та. Беатриче Письмо при вас? Гуэрра Еще бы! Впрочем — нет — Да где ж оно? Я, помнится, запрятал Его в карман. Или оставил дома? Не может быть. Досадно. Иль — Но, к счастью, Я помню наизусть. Через неделю Всё будет кончено. Мальтийский бриг Вас в Геную доставит. И синьору Лукрецию. Знакомый капитан — Отъявленный разбойник. Он надежен. Беатриче Конечно, так. Но вспомните, прошу вас, Быть может, вы записку потеряли? А вдруг случайность, совпаденье — Гуэрра Случай Не исключен, но, если разобраться, Кому придет охота зря стараться? Беатриче Рим славится опасным любопытством. Гуэрра Рим разучился грамоте. Беатриче За плату Найдется чтец. Но мне пора. Прощайте. Гуэрра Еще мгновенье! Беатриче Поздно. Мой уход Способен дома вызвать подозренье. (Уходит.) Гуэрра И вот она, награда. Маловато — Всё для других, для мачехи, для брата И, наконец, для Гвидо. Это слишком. Мне только дружба, пресная струя Из теплого ручья благоволенья. Да, Гвидо, мальчик с личиком смазливым, Вы пишете широкими мазками, Но я силен в подробностях — Записку Я передам Олимпио. Она В цепи судеб сыграет роль звена. СЦЕНА 2 (Комната во дворце) Франческо (откладывает чертежи часовни) Земля уже как яблоко созрела. Когда-нибудь отяжелевший ветер В последний раз протащит по земле Бесформенные груды облаков, Их обесплодит, высушит и сдует, Как легкий сор, хрустящий под ногами, В какой-то затхлый уголок вселенной. Тогда из тесной глубины колодца, Где истина веками обитала, С голодным свистом выползет змея, — Какое дело ей до мертвых истин? Она посмотрит мутными глазами Вокруг себя, на черный горизонт, На скалы плоские в пустыне голой, Похожие на жертвенные камни, И обольется потом ядовитым, — И, пожирая собственное жало, Зароется в песок и околеет. Кто вспомнит там последний день Помпеи? Ты прав, мудрец, вложивший пальцы в раны, Неверный отвергающий Фома, Я долго был в долгу перед тобою; Теперь — мы квиты. Зодчий укрепил Последний камень, плотник острогал Последнюю доску, и живописец Остаток краски продал маляру. Твой храм готов. Лишь дернут звонари Веревку новую на колокольне, И я приду смиренно поклониться Твоим мощам. Еврей из Палестины, Торгующий по праву земляка Останками святых, заверил клятвой И подписью их подлинность. Итак — Лишь ты один не подлежишь сомненью. Твой храм готов. И эхо в подземелье Уже нетерпеливо окликает Рассеянных прохожих и тебя, Обласканная солнцем Беатриче. Когда-нибудь подвыпившие слуги, Бранясь тихонько, нас соединят Под сводами, построенными мною, И поспешат в ближайший кабачок Помин души усопшей отзлословить. И вот, на шатком мостике кредита, Качаясь меж наличностью и жаждой, Какой-нибудь находчивый лакей Найдет внезапно точку равновесья. В делах сердечных опытный и ловкий, Он сообщит хозяйке по секрету, Что в эту ночь и в этот самый час, Неистовым желаньем распаленный, Уже стучится к мертвой Беатриче Ее отец, жестокий и развратный. Что он при жизни продал душу черту И получил за это позволенье Вставать из гроба в полночь и бесчестить Родную дочь — О, если бы я мог Все языки клещами вырвать! (Стук в дверь.) Кто там? Входите же! (Входит Гвидо.) А, Гвидо! Гвидо Я с докладом, Не вовремя, быть может? Франческо Если б знали, Как вовремя вы подоспели! Гвидо Значит, Скучали вы. Франческо Вы угадали точно. Скучал слегка, но, право, не нарочно. Грех невелик. С кого бы ни начать — Скучают все, — тот весело, тот скучно, Один скучает просто чтоб скучать, Другой скучает, так сказать, научно. Всё, впрочем, вздор. Вот ваши чертежи, Они в порядке, я вполне доволен, А живопись превыше ожиданий. Ростовщики, банкиры и поэты За вас горой. Неверный же Фома Первейших дам буквально свел с ума, — Вам предстоит писать для них портреты. Мне этот шум нисколько не вредит, Наоборот, — чем ваша слава шире, Тем выше мой становится кредит В финансово-художественном мире. Я ваш должник. Итак — насчет уплаты: Дворецкий, помнится, покрыл весь счет, Но я прошу вас, в знак приязни, вот — Здесь перстень мой и несколько дукатов. Гвидо Что за расчет! Франческо По совести. Мой дар Напомнит вам, быть может, на досуге О почитателе, о старом друге, Который, в общем, был не очень стар. Счастливый путь! Гвидо Я тронут. Франческо В добрый час! (Гвидо уходит. Франческо открывает другую дверь) Франческо Вы здесь уже? Входите. (Входят Марцио и Олимпио) Я успел Записку вашу прочитать. Не скрою, Она меня немного рассмешила. Олимпио, быть может, вы подробней Опишете мне ваше приключенье. Олимпио Всё очень просто. Ночью, при луне, Я шел вчера (обычная прогулка), Как вдруг из тьмы ночного переулка Выходит некто в маске, и — ко мне. Преловко сунул мне записку эту И — за угол. Я страшно удивлен, Кричу — нахал! — бегу за ним, но он Уже исчез, бесследно канул в Лету. Вот, в сущности, и весь рассказ. Записка Касалась вас, и близко. Неприлично Мне было бы оставить без вниманья Подобный факт. Подумав, я, невольный Посредник иль, еще точней, свидетель, Явился к вам без промедленья. Франческо Гм, Необычайно — Ба! Вот совпаденье, Зверь на ловца бежит. Подите ближе, Внимательно смотрите. У фонтана, Вы видите? Пересекает площадь Красивый юноша в плаще коротком. Марцио Художник Гвидо. Франческо Он на редкость мил, Но вместе с тем опасный интриган И заговорщик. Тайный аноним Не пощадил его в записке вашей. Олимпио Такого поля ягоды опасны. Франческо Да, ядовиты. Олимпио Если обыскать Внимательно его карманы — Франческо Браво! Вот мысль! Не мысль, а золото. Олимпио Однако Посмотрим в корень. В случае борьбы Возможны осложненья. Франческо Всё возможно. Олимпио Но если суть отсеять осторожно И вылущить одно ядро? Дабы Секрет надежным охранить молчаньем, Текст, так сказать, усилить примечаньем Иль попросту покончить с ним вполне? Франческо Тогда? Олимпио Синьор заплатит нам вдвойне. Франческо Но при условии, что в день иль два Всё будет кончено. Олимпио Отнюдь не позже. Где ваша шляпа, Марцио? Пора. Почтение синьору. (Олимпио и Марцио уходят.) Франческо Этот плут Сообразителен и лжет умело. Тем лучше. Но нелепое письмо Не выдумка. Любезный сын воскрес. Его рука. Невероятный слог, Помарки, пятна, грубые ошибки, И вместо подписи — дурацкий росчерк. Сомнений нет, здесь заговор. И Гвидо По глупости иль по иной причине Ввязался в эту дикую затею. Как водится, беднягу кто-то предал, Верней всего — приятель, друг коварный — О, дружба, дружба, сладкое вино, Несущее тяжелое похмелье! Нет, Беатриче, твой побег — химера, Нет в мире силы — Слуга (докладывает) Монсиньор Гуэрра! Франческо Как смеешь ты? Иль все вы сговорились? Веди его, Иуда! (Слуга удаляется.) Черт возьми, Гуэрра здесь. Проклятая лиса Разнюхала какую-то добычу. Гуэрра (входит) Кузен, простите, я по порученью. Франческо Прошу, прошу. Гуэрра Мой добрый кардинал Вам шлет привет. Франческо Он был всегда любезен. Гуэрра Отменно добр. При случае — полезен. Франческо По-прежнему наукой увлечен И комментирует Платона? Гуэрра Он Справляется, во-первых — Франческо Рад послушать. Гуэрра Здоровы ль вы. Ему сказали — Франческо Вздор! Вполне здоров. Хотя, с недавних пор, Мой лекарь мне советует не кушать. Гуэрра Желудок? Франческо Нет. Гуэрра Но печень? Франческо Как всегда, — И ровен пульс. Гуэрра Вы, значит, не хворали? Франческо С чего бы вдруг? Я вылил яд. Вода Уж слишком пенилась в моем бокале. Гуэрра В бокале яд? Франческо Ну да. Мой бедный пес, Вы помните? Шотландская порода, — Лишь сунул в лужу любопытный нос — Вмиг скорчился и околел. Урода Я так любил! Как сына, даже боле, — Но он погиб, и все мы в Божьей воле. Гуэрра Неслыханно, ужасно! Я виню Домашних слуг, здесь явно месть лакея. Франческо Иль заговор? Гуэрра Но кто бы мог? Франческо Не смею Подозревать ближайшую родню. Гуэрра Еще бы! Но какой беспутный век! Порок всё глубже разъедает нравы, Как ржавчина железо. Наша жизнь Подобна золоченой колеснице, Увитой терпкими цветами смут И преступлений. Каждый встречный камень Грозит ее мгновенно опрокинуть. Не странно ли? Всего недели три Я по делам отсутствовал, — Ассизи, Перуджия, Сиена, — а меж тем Под кровлей этой, прочной и надежной, Уже успел повеять ветер смерти — Франческо Так были вы в отъезде? Гуэрра Лишь вчера Вернулся в Рим к святейшему приему И уж затем не покидал двора И как убитый спал до службы дома. Франческо Итак — я жив. Но, помнится, хотели Вы что-то во-вторых? Гуэрра Да, в самом деле, Но это мелочь, к слову. Кардиналу Послышалось, что папа намекнул, Что будто в Риме беспокойно стало, И тут же вас легонько упрекнул. А уходя, заметил, что едва ли Вы сына просто-напросто прогнали. Франческо Мой блудный сын? Гуэрра Бедняга удручен И полн раскаянья. Франческо Но разве он Не в Генуе? Гуэрра Свирепая нужда Его недавно привела сюда. Франческо Бездельник, мот. Гуэрра Какой-то кредитор Хотел его сгноить в тюрьме. Франческо Забавно. Гуэрра Святой отец сказал, что с этих пор Он будет все долги платить исправно. Франческо Кто, папа? Гуэрра Нет, проказник наш. И вы Ему поможете из сожаленья. Франческо А если нет, к примеру? Гуэрра Но — увы, Догадки папы стоят повеленья. Франческо Естественно. Глубокие слова. Теперь мне ясно. Что же, признаю И подчиняюсь. Я готов отныне Не только исполнять догадки папы, Но каждый раз с почтительной улыбкой Выслушивать и смех его клевретов, И тайные угрозы их. Поспешно Предупреждать малейшее движенье Руки небрежной, подымать платок Или перчатку, брошенную на пол, Ну, словом, быть всегда слугой покорным. Но, слушайте, быть может, это шутка? И скользкая, к тому же? Может быть, Вы отыскали повод к разговору, Чтоб подчеркнуть внезапный ваш отъезд, А с ним и непричастность к покушенью? И, во-вторых, боясь, что мне известен Приют бездельника, вы, про запас, Чистосердечно тайну проболтали? Молчите же, не возражайте! Мне Змеиное шипенье ненавистно И предпочтительней рычанье льва, Затем, что лев не жалит, но терзает! (Выходит в ярости) Гуэрра Каков? Глаза как угли разгорелись, Черты лица мгновенно исказились — Он страшен в бешенстве — И дар проклятый Угадывать. Как будто он читает Под черепом запрятанные мысли. Предчувствую, игра идет на всё, Здесь ставка стоит чьей-то головы — Не промахнись, рыжебородый дьявол! СЦЕНА 3 (Ночь. Пустынная площадь) Олимпио Который час? Ведь это преступленье. Так опоздать! Марцио Луна уже взошла, Я думаю — не рано. Но терпенье, Пейзаж не плох, светло, и ночь тепла. Олимпио Ну, да, — терпенье и смиренье. Смело Я признаюсь, я терпелив как мул. Но есть предел. Шататься же без дела, Держать всю ночь бессменный караул, Изнемогать от жажды и зевоты, Считать шаги, придумывать остроты, — И всё затем, что кто-то не пришел? О, Марцио, я не на шутку зол. К тому же я за правило поставил Всегда быть точным. Наше ремесло Не вяжется с неряшеством. Всё зло В небрежности и нарушеньи правил. И вот — пример. Поверите ль? Порой Я собираюсь даже на покой.

Марцио Немудрено. Олимпио Лишь бедность, к сожаленью, Содействует обратному решенью. Марцио Я вам сочувствую. Кому охота Обречь себя случайностям труда? Пока на свете вздорят господа, Нас всюду ждет надежная работа. Олимпио Работа — да, но заработок — реже. Увы, друзья и недруги всё те же, Но скупость, скупость! Каждый норовит Урвать, урезать иль сойти на квит. Прав Цицерон, ученый правовед, — О, tempora, о, mores! Море бед! Марцио Вы знаете изрядно по-латыни, Я, по несчастью, в этих штуках слаб, В грамматике застрял на половине, В риторике увяз в сплошной ухаб. Пустынные дороги и война Мне заменили классиков сполна. Я офицер, мне рифма не по чину, Я варвар. Правда, некогда родня В Болонью силой выгнала меня, Но я сбежал в Триест. Не без причины. И вот, с тех пор лишился я охоты Запоминать цитаты и остроты. Олимпио А чья вина? Ученые Пилаты Давно вошли с невежеством в союз, И в результате — девять наших муз Не стоят греческой одной цитаты. Унылый век. Подумаешь немного И поневоле выйдешь на дорогу. Одно спасенье, — женщины. Для них Я всё еще оттачиваю стих. Да, женщины. Подобного сюжета И классики избегнуть не могли, А между тем они с ума свели Не одного маститого поэта. Да что поэты! Даже мудрецы, Забыв на время вечные загадки, Рядили мудрость в женские чепцы И с ней превесело играли в прятки. Марцио Мир так устроен. Каждый петлю ищет По собственному горлу. Как ни жаль, И нам веревки избежать едва ль, Смерть рядышком и ползает и рыщет. Олимпио Так вы аскет? Но, думается мне, Лишь до поры. Клянусь, наступят иды, И купидон безжалостный вдвойне Вам отомстит любовные обиды. Что до меня, — я создан, чтоб любить, Мед из улья таскать медвежьей лапой, Короче говоря, я мог бы быть Архиепископом и даже папой. И знаете ль? Виргилий и Гораций Полезны для подобных операций. Марцио А наш клиент и в ус не дует. Ночь Короче носа, рассветает скоро, Того и жди — зашмыгают дозоры И честных классиков погонят прочь. Олимпио Скорее в тень! Укройтесь в этой нише, Вы слышите? Насвистывает он — (Приближается Гвидо) Эй вы, свистун! Нельзя ли там потише? Что за манеры? Гвидо Я вооружен. Олимпио Ага, угроза! Вы никак задира? Но, сударь, здесь не частная квартира, А площадь, и на ней особый кодекс Постановлений, правил и законов. Гвидо Подите прочь, иль я на помощь крикну, — Эй, кто там? Помогите! Марцио (выходит из засады) Нет, без шуток. Гвидо Что нужно вам? Возьмите этот перстень И убирайтесь. (Бросает перстень Олимпио) Олимпио Перстень? Где ваш стыд, Я узнаю его, — с давнишних пор Он был моим. Вы, сударь, просто вор! Гвидо А, вижу, — я в засаде. Не грабеж Задуман вами, но убийство. Кто же Вам заплатил за кровь мою? Олимпио Вопрос, Лишенный смысла. Скажем — некто в маске. Марцио Вернее — знатный негодяй, из тех, Что сами и зарезать не умеют. Мы в этом деле — третья сторона, Мы — только случай. Гвидо Жалкое созданье, Ты пробуешь из-под полы, украдкой, Деньгой фальшивой совести дать взятку? Олимпио Благоразумие! Вы так кричите И сердитесь — Что толку весь квартал Тревожить попусту, пугать прохожих — Марцио Олимпио, нельзя ль угомониться? Я нападаю. Гвидо (защищаясь) Со спины удобней! Марцио Внимание! Удар. (Гвидо падает) Олимпио Какая точность! Не вскрикнул даже, только захлебнулся. Такая шпага, Марцио, могла бы Вам обеспечить лучшую карьеру, Богатство, славу — и в конце концов Небесный дар любви. Марцио Любовь, любовь! Кто любит здесь? Подросток сумасшедший, Мечтательный монах, пастух голодный — Но этот малый храбро защищался И зря погиб. Олимпио Отслужим мессу завтра, Теперь бежим. Марцио Сперва обыщем тело. Олимпио Слуга покорный, стоит ли стараться, Еще как раз нарвешься на беду. Марцио Вы струсили? Олимпио Немножко. Я уйду, Мы встретимся в Прекрасной Коломбине. (Убегает) Марцио Как молод он. Но юное лицо Успело стать и важным и бесстрастным, Как будто он внезапно облечен Непререкаемой ужасной властью Всё нарушать иль завершать, судить И принимать последнее решенье, — А ты пред ним стоишь недоуменно И в скважину замочную тайком, Как мелкий плут, подглядываешь в вечность — (Из-за угла показывается Гуэрра) Гуэрра Прекрасный вечер, Марцио любезный! Ну, не сердитесь. Кстати, за углом Меня ждут слуги. Их по меньшей мере С полдюжины. Оставьте вашу шпагу. Марцио Прекрасный вечер, добрый монсиньор, Вы здесь шпионили? Гуэрра Какое слово! Гулял, гулял. Ба, это кто? Смотрите, Маэстро Гвидо? Вот нежданный случай! Марцио А, черт возьми, вы слишком любопытны. Гуэрра Мой пылкий Марцио, задира милый, И правда, с вами долго ль до беды? Но успокойтесь, я не проболтаюсь. Какое дело мне до ваших ссор? Ведь вы его убили в поединке, Не правда ли? Я, впрочем, очень рад Счастливой встрече. Мне давно хотелось Вам предложить услугу за услугу. Марцио Для этого меня вы проследили? Гуэрра Не всё ль равно? Допустим, что вчера, Столкнувшись с вами перед домом Ченчи, Я кое-что успел сообразить. Допустим также (всё лишь допущенья), Что ваш приятель, классик по призванью, Порой не прочь зайти в мою читальню Перелистать Теренция иль Плавта? Марцио Олимпио предатель? Гуэрра Вот упрямец! Он просто ищет места подоходней И помнит вас. Марцио И оттого, по дружбе, Меня морочить вздумал на прощанье. Умно, умно. Гуэрра Забавнейший остряк. Так вы согласны? Марцио (равнодушно) Дело слишком ясно, И отказаться было бы опасно. СЦЕНА 4 (Часовня св. Фомы) Гуэрра Все римские художники готовы Стать на дыбы и подбивают чернь Поднять скандал под знаменем искусства, Поэтому сегодня на заре В порядке спешном схвачен и повешен Хромой цыган, не ночевавший дома В ночь преступленья. Два иль три еврея За связь с цыганом брошены в тюрьму. У них нашли к тому же векселя Одной особы, — важное лицо, Стоящее вне всяких подозрений. Судья мошенников не пощадил: Не прибегая к сложной процедуре, Он обнаружил где-то запятую, В которой не было ни капли смысла, И объявил, что векселя подложны. Он выдал их истцу. Теперь кагал Вопит неистово и сеет слухи, Способные усугубить волненье, Раздуть пожар и вызвать разоренье Других особ, не менее почтенных. Вот хроника событий за неделю. Беатриче Рим забавляется, и вы довольны. Гуэрра Все эти бедствия в какой-то мере Суть следствия печальной смерти Гвидо. Беатриче Мой бедный друг! Он лег тяжелым камнем На сердце мне — Скажите, так ли трудно Найти убийцу? Гуэрра Стоит ли? Под солнцем Скопилось слишком много разных истин, И каждая из них грозит бедой. Признаться ли? Из долгих наблюдений И я одну усвоил про запас, — Все истины известны в нужный час Секретарям особых учреждений. Беатриче Вот истина, которую не страшно Поведать вслух, — умно и безопасно. Гуэрра Всё лучше, чем свирепый лик Горгоны. Беатриче Напрасный страх. Она едва ли рада К секретарям врываться без доклада. Гуэрра Не знаю, право. Лишь совсем недавно Она мне стала на ходу являться, — То локоть тронет, то в затылок дунет. Беатриче Зачем вы ей? Гуэрра Простое совпаденье. И я и Гвидо мыслили согласно В одном вопросе, вам известном. Беатриче Полно, Вы слишком нервны. Нападенья в Риме — Явление обычное. Их цель — Простой грабеж, случайная пожива. Рим голоден. Рим ищет пропитанья, Всё остальное — праздные мечтанья. Гуэрра Мне нравится ирония. Она Способствует прогрессу. Грубый варвар Ее боится как огня. Однако Кто и когда поклялся вам, что Гвидо Не жертва тайной ненависти? Кто Внушил вам мысль забавную, что я Болезненно труслив, что жизнь моя Освобожденья вашего дороже, Что смерть за мной не увязалась тоже? Так знайте же, — за каждой нашей встречей Она следит ревнивыми глазами, Подслушивает, бродит возле двери И подбирает тихие ключи К замкам негодным. Может быть, она И вам уже в лицо дышала. Ночью — Нанизывая сонные слова И вздохи, как янтарь на четки — Вы Обречены, давно, вам нет пощады, Я знака жду, — наклона головы, Движенья губ, уклончивого взгляда, Лишь подозренья, что согласны вы — Не надо слов, довольно и безмолвья, Той паузы, которую потом Возможно и продлить — Беатриче Проклятый дом, Здесь каждый шаг готов налиться кровью — (Выбегает.) СЦЕНА 5 (Комната Беатриче. Перед рассветом) Беатриче Сторожевая башня на горе Окрашена зарей наполовину, — Уже блестят оливковые рощи, Как рыбья чешуя. Светлее воздух. Уходит ночь. Но каждый новый день — Как новая ступень на эшафоте, Чем выше — тем страшнее, и нога Нигде опоры твердой не находит. (Входит Лукреция) Лукреция Ты всё не спишь. Ты стала словно призрак. Поди ко мне, дай руку. Ты больна, Лицо горит, а пальцы ледяные. Тебя погубят слезы. Беатриче Я не плачу. Из глаз моих я выдавить могла б Лишь раскаленные осколки камня. Лукреция Здесь всё готово камнем обрасти, И слезы и глаза, — и даже ветер В неосвещенных коридорах. Он Не дует, но шагает осторожно И рад послушать у дверей. Постой, Я посмотрю ему в лицо. (Отворяет дверь. На пороге Франческо) О! Вы? Франческо О, запоздалый пафос восклицаний, — Любовных гроз простуженное эхо! Лукреция Я вскрикнула случайно. Вы подкрались Так незаметно — Франческо Как свирепый волк, — Не правда ли? Молчите? Лукреция Как палач. Франческо Подите прочь, колдунья, — и не смейте Мне попадаться под ноги. Ступайте. Лукреция Не бойся, Беатриче. Егеря Под окнами седлают лошадей. (Уходит) Франческо Ты рано встала, Беатриче. Утро Лишь рассветает. Я перед охотой Зашел тебя проведать. Будет жарко. (Молчанье) Все говорят — любовь красноречива, Но ненависть не разжимает губ. Ты ненавидишь молча, — вдохновенно — Что делать? Такова природа сердца. Порок и добродетель, это корни Деревьев разных, но один поток Их омывает. Ненависть ко мне Ты возвела, конечно, в добродетель. Да, всё течет, и в мире нет законов Незыблемых и постоянных. Словом — Мир очень прост. Беатриче О, простота лукавых! Франческо Твои слова звучат как «Отче наш» — Да, да, ты добродетельна, и даже Пронзающий преступника кинжал Ни добродетелью, ни чистотой С тобой сравниться не дерзнет. Беатриче Позволь Уйти мне в монастырь! Франческо Нет, Беатриче. Грех не боится монастырских стен. Он следует за смертными повсюду. Я презираю херувимский лепет, Но чувствую прекрасное. Оно В груди моей как боль. А ты прекрасна. Тебе ль вздыхать и опускать ресницы, Чтоб тешить мысль распутного монаха, Привыкшего грешить в исповедальне? К тому же, благочестие всегда Так дурно пахнет чесноком и потом, А ты привыкла к лучшим ароматам Благословенного Востока — Право, Ты и сама похожа на флакон Венецианского стекла. Хрусталь, В котором кровь, вино, духи и солнце. Вот я гляжу, и в утреннем луче Трепещет волос твой, из шелка свитый, Неуловимое движенье крови Ласкает нежно розовую кожу, И вся ты — солнечна, и каждый дюйм Твоих стыдливостью омытых членов Невинней, девственней мадонн пречистых. Как хороша была бы ты в гробу! Безгрешная, не тронутая взглядом, Ни помыслом нечистым, белый звук Гармонии небесной. Не жена, Не женщина, — почти еще дитя, Блаженная в святых отроковица — Но ты жива. И знаю, по плечам И по глазам девически надменным Когда-нибудь скользнет желанье. Сердце Вдруг ощетинится и станет дыбом — И эта грудь откроется объятьям? Блуждающая грубая рука Принудит непокорные колени, Которые и платье на ходу Отталкивать готовы горделиво? О, эта плоть, которой даже ветер И даже тень едва коснуться смеет, В захватанном наряде подвенечном, Как жертва, отданная на закланье — Беатриче Отец! Франческо Нет, нет, развратница, молчи! Твой стыд — обман. Ты каждой каплей крови Давно созрела для любви распутной — Ты горделива с виду, но во сне, В беспамятстве, в ночном самозабвенье — Как жалкая ночная потаскуха, Что зазывает пьяных в подворотню, Ты раскрывала втайне наготу Перед обманщиком, до тела жадным, Пускай еще покуда безымянным, Пускай еще неведомым покуда, — Что нужды в том? Он впущен, гость случайный, Любая прихоть распаленной грезы, — Оборванный матрос с широкой грудью, Иль цирковой борец, иль первый встречный — (Хватает ее за руку.) О, берегись! Я — молния твоя, Готовая ударить и разбиться На тысячи пожаров, из которых Ни одного не потушить слезами. И кто здесь плакать станет? Может быть, Лишь римские фонтаны — Друг продажный В них даже рук не вымоет. Я знаю Весь этот сброд, обученный интригам В передних разных кардиналов — Гвидо Изведал их предательскую дружбу! (Беатриче кричит, вбегает Лукреция) Лукреция Сюда идут! Весь дом уже в тревоге! Франческо Проклятый труп! Ты снова на дороге? (Уходит) Лукреция Зубами щелкает и брызжет пеной — Беатриче Рука моя! она заражена Смертельным ядом — Ногти посинели, Вся кровь от гнусного прикосновенья Бежала прочь и медлит возвратиться К багровым оттискам зубов змеиных — Но погоди, — у смерти зубы крепче — Лукреция Ты в исступленье! Беатриче Каждый волос мой Пронизан дикой радостью убийства! Лукреция Молчи, молчи! Беатриче Ни страха, ни пощады, Ни жалости — Я рада, — слышишь? Рада!

СЦЕНА 6 (Корчма у дороги) Марцио В конце концов, скитанья и война Способны закалить нам нравы. Жалость Солдату не к лицу, и часто гибель Скрывается под маской состраданья. Я сердцем груб. Ни женщины, ни дети Не властны возмутить мне душу. Слезы Мне кажутся притворством, смех — обманом, А крик и стон — обыкновенной бранью. Олимпио По многим признакам заметил я: Нет истины без легкого вранья, Но вы — злодей, и это несомненно. Марцио Должно быть, так — и всё же, признаюсь, Я испытал внезапное волненье Над трупом Гвидо. Олимпио Бедный малый. Рок Над ним изрядно посмеялся. Но — Мы лишь кинжал, — не так ли вы сказали? — В руке преступной, — что-то в этом роде — Мысль рождена и завтра будет в моде. Марцио За каждой мыслью следует сомненье. Олимпио Что до меня, я твердо убежден В непогрешимости моих суждений И потому не знаю снисхождений. Я за мораль, и в предстоящем деле Она за нас. Мораль высокой цели. Подумайте, какой прекрасный случай Коварство покарать. Я представляю Негодование синьора Ченчи, Наказанного в собственной постели. Итак, чтоб не было следов насилья, Мы в глаз его вколотим тонкий гвоздь, — Для верности немного ковырнем В мозгу и тело сбросим вниз с балкона. Балконную решетку мы сломаем. Несчастный случай — человек упал И умер сам от сотрясенья мозга. Вы морщитесь? Вам что-то не по вкусу? Марцио Мне неприятен монсиньор Гуэрра. Зачем вы с ним? Олимпио Я знаю кавалера, Он исполнителен и точен. Папа Уже готов его отметить шляпой. Марцио Его все дамы прочат в кардиналы, Вы с ними заодно. Олимпио И потому Без колебаний уступил ему Отвагу нашу, опыт и кинжалы. Он несомненно делает карьеру, Я рад служить такому кавалеру. Марцио Он лжец. Он ложью налит, как водой, До черепа. Она сквозь дыры глаз Наружу вытекает ручейком, — Где ступит он — там лужа. Олимпио Не беда, Когда пожар, всего нужней вода. Марцио Зачем он женщин притянул в игру? Я не люблю жеманного бесстыдства Под маской бешенства. Мне неприятна И мысль одна, что слабая рука, Которой в тягость даже украшенья, Дерзает подымать клинок. Убийство — Удел души суровой, но отважной, Оно подобно пламени. Железо В нем закаляется; могучий дуб Пылает яростным огнем. Солома Мгновенно истлевает в пепел. Кровь — Привычна мне. Я холодно смотрел На эти сгустки дымные смолы, Неизъяснимо вязкие на ощупь, Но никогда не разбавлял их медом Иль розовой водой. Мне нестерпимы Духи красавицы, к которым подло Подмешан трупный запах разложенья. Олимпио Мир требует немного исправленья. Всё это так. Но женщина — сонет. Марцио Я не люблю стихов. Стихи лукавы, В них темный смысл всегда запрятан где-то, Все рифмы лгут. Олимпио И правда — ложь поэта. Еще глоток? Винцо у них на славу. СЦЕНА 7 (Поздний ужин. Франческо, Беатриче, Лукреция) Франческо Флоренция мне нравится. Она Цветет искусствами, она богата, Высокомерна, — и притом бедна, Завистлива и даже воровата. Там царствует аптекарь, и бароны, Как следствие печальное, тайком Из-под полы торгуют порошком, Чтоб заправлять чужие макароны. Но древний Рим понятлив. Он легко Тосканскую успел усвоить моду, С той разницей, что отравляет воду, Фруктовый сок и даже молоко. Да, да, — такие случаи возможны. К примеру — вот вино. (Подымает стакан на свет) Прекрасный цвет, Отличный вкус и запах. Чистой крови Оно подобно. Нежные рубины, Расплавленные в тонком хрустале, Не более ласкают глаз, чем эта Чарующая влага. Между тем — Что стоит повару или лакею В отместку за удар ничтожной тростью В гробнице этой, тесной и прозрачной, Которую шутя зовут бокалом, Седую вечность заточить и смерти Вручить холодные ключи — Ужасно? (Лукреции) Поверите ль, синьора, я не смею Вам предложить из этого бокала. Лукреция Какая мысль! (Пробует его вино) Напиток превосходен. Франческо О, смелость женская! Вы так бесстрашно Отведали возможного забвенья, Что справедливость требует и мне Преодолеть сомненья. Беатриче, Твое здоровье! Беатриче Яд не обнаружен! Иль очередь моя теперь отведать? Франческо Не смейтесь, дочь моя. Предосторожность Мне свойственна давно, но с ней и вера В природу добродетели. Я рад Признать за вами гору ценных качеств И, в частности, примерную любовь К достойной мачехе. И вместе с тем — Я мнителен. Что делать? Но — увы! Всё измениться на глазах успело, И времена и нравы. Всё истлело. Семейный быт непрочен, и нередко, Припомнив кстати мнимые обиды (А может быть, и вексель безнадежный), Ближайший родственник готов услать Нас в лучший мир, откуда нет возврата — Неустранимые плоды разврата. (Пьет) Я не педант, но твердо убежден, Что каждая жена, без исключенья, Испытывает легкое влеченье К нелепым шалостям. А шалость жен Порой не лучше худших из пороков — Я говорю, конечно, без намеков. Мой долг — беречь от шалостей жену, В особенности — отходя ко сну. А спать пора. Вчерашняя охота Хоть и кого уложит на три дня, — Я ухожу, простите, но меня До неприличия томит зевота. (Уходит) Беатриче Ты слишком весел. Что же, веселись, Шути со смертью, может быть, она Охотнее приходит к шутникам. Лукреция Твоя ладонь запачкана немного Какой-то пудрой. Беатриче Сонный порошок, Он повредить тебе не может. Лукреция Губы Я лишь слегка смочила, но дремота Смыкает мне глаза — Беатриче Одно волненье. Лукреция И сердце сжалось. Ледяная дрожь Пронизывает члены — Я готова Кричать от ужаса — Беатриче Молчи. Ни слова. Зачем последний сон тревожить плачем Иль поздней жалобой? Лукреция О, Беатриче, Лишь эту ночь, единственную ночь Оставь ему! Быть может, будет чудо — Беатриче Ты малодушна.

Лукреция Я несчастна. Камень — И тот бы содрогнулся. Беатриче Камень слаб, — Что знаешь ты о камне? Если он Горит внутри, но холоден снаружи — Он разрывается от напряженья. Пора дать знак. (Ставит свечу на подоконник) Смотри, свеча пылает Как погребальный факел. Желтый воск Застыл корой на пальцах. Столько жара В холодном зове смерти. Лукреция Там стучат? Беатриче Стучат. Всё кончено. Лукреция Я ухожу. Беатриче Покойной ночи. Лукреция Мертвым нет покоя, — Они лишь неподвижны. (Уходит.) Гуэрра (входит) Что за ночь! Всё вымерло кругом, и небо в тучах. Мы в сад вошли со стороны оврага, Не встретив ни души. Темно, пустынно, Ни зги не видно. Близкая гроза Всех разогнать успела. Даже сторож Запрятался куда-то в конуру. Такая ночь надежней часовых, Я буду с вами, караул не нужен. Беатриче О, нет, прошу вас. Поздно, слишком поздно, — Решенья приняты, и каждый жест Заранее обдуман. Ваше место Внизу, в саду. Гуэрра Вы полотна бледнее. Вам дурно? Беатриче Лишь мгновенное затменье, Но всё прошло. Гуэрра Да, что еще? О чем-то Я вам хотел напомнить и забыл. Как душно. Вот тяжелый хлынет ливень, Деревья затрещат, как паруса На корабле разбитом — Наш корабль Уже готов. Но обещайте, если Всё будет так — Беатриче За дверью голоса, Молчите же. Есть мера обещаньям. Гуэрра Я словно труп, заколотый молчаньем. (Стук) Беатриче Ага, пришли! Сюда, входите оба. Гуэрра Но только тише, тише, ради Бога. (Входят Марцио и Олимпио) Беатриче Вам дом знаком? Олимпио С закрытыми глазами Я мог бы здесь найти иглу. Гуэрра Отлично. Олимпио Он спит уже? Гуэрра Должно быть. Он в постели. Олимпио Пусть спит. Мы бодрствуем. Но вы хотели, Мне помнится, вручить остаток нам? Мы с Марцио всё делим пополам. Гуэрра Вот, здесь с лихвой. (Протягивает кошелек Марцио) Марцио Благодарю, но мне Уплачено сполна. Олимпио Тогда вдвойне Обязан я вниманию синьора, — И кончим деловые разговоры. (Прячет кошелек) Гуэрра О, вы колеблетесь? Марцио О, нет, я тверд, Но предпочел бы разбудить беднягу И взять его в открытую на шпагу. Беатриче Хотите вы сказать, что я лишь вор, Трусливо жизнь крадущий, словно перстень, Забытый на столе? Олимпио Чистейший вздор. Беатриче И я должна принять от вас урок Высокой чести? Правила морали? И это мне, в лицо — И я не вправе Ни промолчать, ни опровергнуть — Гуэрра Полно, В вас говорит усталость. Эта ночь Насквозь пропитана удушьем — Спор И неуместен здесь, и бесполезен. Беатриче А мне и мысль простая ненавистна, Поймите же, что я могла бы вновь, Хоть раз еще, услышать этот голос, Который словно яд сочится в ухо И замораживает жилы — Воздух Вокруг него готов корой засохнуть, Как гнойный струп на теле прокаженном — Вам исповедь нужна? Марцио Я не привык Расспрашивать. Олимпио Он сдержан на язык, А мне вполне довольно кошелька. Но поспешим, ночь слишком коротка. Гуэрра Да, да, ступайте. В случае тревоги Я дам вам знак. Я буду караулить Под деревом, у самого балкона. (Уходит) Олимпио За дело, Марцио. Вот в эту дверь. (Уходят) Беатриче Какая тишина. И даже сердце Насторожилось и притихло. Ровно И мерно чередуются биенья Голубоватой жилки у запястья — Такая тишина, что сонный слух В ней без труда услышит голос смерти. Она уже бормочет на пороге, Раскрыла зев — Медлительные тени Проникли в дверь, подкрались к изголовью, Неслышно подымают покрывало. В лицо заглядывают. Ищут место, Куда бы поразить. А он, недвижный В мучительном своем оцепененье, Внимательно рассматривает руку, Нависшую как камень в темноте, И безуспешно ищет объяснений Загадке страшной — Содрогаясь, он Пытается проснуться и не может. (Слышен крик. Олимпио пробегает мимо) Беатриче О, Боже мой! Олимпио Он сам нечистый! Вот он! (Исчезает) (Медленно пятясь, появляется Марцио; за ним, шатаясь, показывается Франческо) Марцио Здесь путь кончается. Ни шагу дальше. Он вырвался. Франческо С трудом и ненадолго. Беатриче Всё это бред, и мне пора очнуться. Франческо Постой. Ты так великолепна. Гнев Горит пожаром на лице, и губы Истерзаны грехом — Последний трепет — Марцио Унять его? Франческо Не торопись, нет нужды. Назад, назад, убийца бестолковый, — Что знаешь ты о ней и обо мне? Не заслоняй ее — О, Беатриче, Высокая заря — Ты, нежный стебель, Пронзивший сердце мне — Я умираю. Марцио Всё кончено, дыханье оборвалось. Я вынесу его. Нет, не смотрите. (Уносит труп) Беатриче Я, кажется, ослепла. Этот грохот, И молнии, летящие в глаза — И ледяное головокруженье — (Шатается. Вбегает Марцио и подхватывает ее) Марцио Вам дурно? Эй, сюда, на помощь! В доме Жив кто-нибудь? Откликнись! Никого — Дом пуст, и помощь гибельна. По капле Жизнь выльется — Она уже не дышит, На полпути слеза остановилась, Как на распутьи. Нежная щека Бледнее лилии и непорочней Святых Даров. О, львиная душа В сосуде хрупком! Беатриче (приходя в себя) Что со мной? Зачем Я здесь одна? О, как слаба я стала — Марцио Прижмись ко мне, — вот так. Ты легче пуха. Казалось мне, что на руках моих Не тело нежное, а легкий воздух, И ты была беспомощней ребенка, Уснувшего в глухом лесу от плача. Не уходи. Ты встанешь, и с тобой Вся жизнь уйдет, и без тебя я буду Как дерево, поваленное бурей. Мне кажется, тебя искал я долго, И вот — нашел, и вот — не отпускаю — Рукам легко и радостно, как будто Я их омыл в ручье живой воды, — Они уже не в силах разомкнуться. Гляди, ты видишь? Кожа на ладони Вся в линиях глубоких и буграх, Я изучал их темное значенье, Узнал их смысл зловещий, но нигде Не обнаружил линии чудес. И вот, сегодня чудо совершилось. Любовно, горестно, недоуменно Я заключил его в мои ладони, И чье-то сердце в них затрепетало. И долго я не знал, твое ль оно Или мое, и стало мне казаться, Что ты и я таинственно срослись В одно и стали сердцем неделимым. Лукреция (входит) О, Беатриче! Марцио Тише. Добрый сон Над нею сжалился и вынул память. Она проснется, может быть, иной. Лукреция Ей нужен отдых. Следуйте за мной. СЦЕНА 8 Кардинал Я раздобыл вам это назначенье. Вы можете отправиться в Париж Иль Лиссабон, по выбору, и даже Куда-нибудь подалее. Мой долг Оберегать племянника синьоры Евлалии от разных глупых слухов. Гуэрра Какие слухи? Кардинал Ну, пирожник этот Иль булочник. Он хвастал в пьяном виде, Что вам обязан пышными рогами. Его зовут Лоренцо. Гуэрра Что за ересь! Лоренцо стар и вдов. Он был женат Тому лет двадцать на какой-то Кларе, Горбатой от рожденья, и она Скончалась в кабаке, когда мне было Лет пять иль шесть. Проверить факт не трудно. Кардинал Какая там проверка! Дело ясно, — Галиматья, горячечный сумбур, История четыреногих кур, А на проверку — дьявольски опасно. Гуэрра Но если факт — Кардинал Отнюдь не важен факт, Но слух есть слух. Представьте, что меня Ревнивый муж нашел бы, скажем, в спальне Своей жены. Каков финал? Гуэрра Скандал? Кардинал Ничуть. Рим был бы восхищен проделкой Духовного лица в высоком сане, Известного и в Риме и в Милане, И главное, заметьте, мы не любим Чрезмерно откровенных рогоносцев.

Гуэрра Пожалуй. Кардинал Факт не страшен никому, Но слух — совсем иное дело. Он Есть, в сущности, веретено для пряжи Чего угодно, — для убийств иль кражи, Иль совращенья крашеных старух. Вообразим, опять же для примера, Что тот же булочник пускает слух, Что смерть австрийского барона в Пизе Иль Генуе, тому назад лет сорок, Весьма, весьма загадочна. Никто Не стал бы слушать дурака. Но сразу Пошел бы слух, что в деле, скажем, Ченчи (Не Ченчи именно, но всё равно) Намеренно пропущено звено, Которое — и прочее. Лоренцо Могли бы выпороть или повесить, Сослать могли бы на галеры. Мигом, Я вам ручаюсь, Рим заговорил бы, Что бедный малый пострадал невинно И схвачен неспроста. Веретено, Раз завертевшись, стало бы жужжать, Гудеть, наматывать за нитью нить, И прочее, и прочее. Пришлось бы Треть жителей столицы перевешать, Что нелегко, почти что невозможно. Нет, подходите к слухам осторожно, Подалее от них. Нет в мире мести Ужаснее. Обдумайте и взвесьте. Гуэрра О, да. Кардинал Итак — в дорогу, и немедля. Да, между прочим, конфиденциально, В строжайшей тайне: с места назначенья, По-дружески, вы сообщите мне, Как именно погибла эта дура Франческа. Гуэрра Клара? Кардинал Имя ни к чему. Имен не надо, я и так пойму. И помните: у нас пока цензура. СЦЕНА 9 Гуэрра Все ждут чудес, загадочных событий, Таинственных метаморфоз. Пройдохи Потворствуют мошенникам. Короче — Рим ждет сенсации, готовит почву Для дикого скандала. Древний цирк По-прежнему пленяет нас. Недаром Мы развлекались целые века Войной, чумой, костром еретика И даже собственным своим пожаром. Так поразмыслив несколько, нетрудно Извлечь из басни общую мораль: Рим ждет предательства, и, как ни жаль, Мы сами гибель дразним безрассудно. Рим — чернь, а черни первая забота — Кому-то льстить и предавать кого-то. Олимпио Свидетеля, конечно? Гуэрра Если он Заранее, к тому же, обречен. Олимпио Мне кое-что неясно. Гуэрра Что? Размер Плиты надгробной? Трели некролога? Олимпио Нет, всё не то. Но некая тревога Об участи, допустим, например, Свидетеля второго? В жизни сей Причалит ли в Итаку Одиссей? Гуэрра О, вас принять повсюду будут рады С фанфарами. Насмешливый Марсель, Сицилия, душистый мрак Гренады, Парижа красочная карусель — Олимпио Et cetera. И чрезвычайно глупо Всё променять на пошлый титул трупа. Гуэрра Вы клоните куда-то. В чем секрет? Олимпио Извольте. Марцио мне друг. Атлет Блистательный. В борьбе незаменим, Я без задоринки работал с ним. Он курица, которая несет Мне яйца золотые круглый год. Гуэрра Прибавьте кстати: Марцио — мечтатель И потому, в зародыше, предатель. И знаете ль? По Риму ходит слух, Что случай Ченчи несколько туманен, Не подозрителен еще, но странен, Что не мешало б приналечь на слуг, — А в случае малейшего доноса И вам, мой друг, не избежать допроса. Олимпио И вам? Гуэрра Увы. По счастию, родня В Париж по делу вызвала меня. Я этой ночью покидаю Рим. Олимпио Вот новости! Гуэрра Итак — поговорим. СЦЕНА 10 (Дом римского губернатора. Губернатор, Судья и Начальник городской стражи) Губернатор Доколе город будут волновать Ужасные убийства эти? Право, Порой мне кажется, что мы живем Во вражеском каком-то стане. Жизнь Дешевле в Риме, чем кусок веревки, Которой мы смиряем преступленье. Что ж Марцио? Начальник стражи Он здесь, под караулом. (В дверь) Гей, стража! (Солдаты вводят Марцио) Что, каков? Молчишь, разбойник? Губернатор Иль он сознался? Начальник стражи Как же, и не думал. Судья Но это всё равно. Его сознанье Нам обеспечит маленькая пытка. Начальник стражи Он так нахален. Судья Все они нахальны До времени, но опытный судья В конце концов изобличит злодея, А я почтительно признаться смею, Что не с одним уже справлялся. Взять Олимпио хотя бы. Тот смирился. Губернатор Смирись и ты! Смотрите, он смеется! Марцио Олимпио солгал. Он вида пытки Не выдержал. Судья Прекрасно, — а донос? Доброжелатель всё нам изложил В своем письме. Марцио Но где он? Клеветник Мстит издали. Губернатор О, небо! Укротите Кутилу этого! Он мне противен! (Стража уводит Марцио) Чума, чума! Судья Олимпио не лучше, Такой же гусь, но дочиста ощипан. И с этим справимся. Губернатор Уж верно, гусь! Но гусь преступный. Как же ощипали Вы гуся вашего? Судья О, я всегда Веду допросы с легким экивоком, И главное — играю простачка. Естественно — покусываю ноготь, Рассматриваю молча потолок, По мелочам выматываю жилы, — То проглочу нечаянный зевок, То взбалтываю в баночке чернила — И косвенно, сторонкой, наблюдаю. Ну, если птица мелкая, она В окошко так иль этак вылетает, Хоть с небольшой острасткой, натурально, — Но если я в преступнике замечу Начало лихорадки, некий зуд, Рассеянность особого порядка Иль, наконец, желанье дать мне взятку — Губернатор Ага! Так, так — Что делаете вы? Судья Я протыкаю протокол пером, Я превращаюсь в молнию и гром. И он готов. Он у меня в кармане. Губернатор Вы и Олимпио таким манером Перехитрили? Судья Но, конечно, тоньше И остроумней. Мой болван пыхтел, Краснел, бледнел — То пальцами хрустел, То воротник расстегивал. То носом Сопел ужасно. Словом, вышло так, Что в злобе иль отчаянье дурак Оплел себя подробнейшим доносом. Губернатор Блистательно! Великолепно! Судья Я Люблю психологические бури. Губернатор О, да! Начальник стражи Что говорить, преловко. Суд Воистину есть лютый пес закона, И пусть мне горы золота дадут, Я и кота судейского не трону. Судья Закон — замок. Судейские — ключи, И отпереть, и запереть мы властны. Начальник стражи По мне, отмычки менее опасны. Губернатор Где суд молчит, там правят палачи. Судья Аминь. Так Марцио слегка поджарить? Губернатор И поскорей. Обеих же красавиц Арестовать и содержать под стражей До нового приказа. Я теперь Оставлю вас. Убийственное время! (Уходит) Начальник стражи Да, времечко неважное. Житья Не стало более. Недавно воры Напасть посмели на мои дозоры. Судья Дела, дела! Начальник стражи Беда, синьор судья. СЦЕНА 11 (Тюрьма. Марцио, Судья, Палачи) Судья Послушай, Марцио. Сказать по правде — Я в запирательстве не вижу толку. Иль мало палачи с тобой возились? Подумай сам: улики налицо, Олимпио, приятель твой, к тому же, Во всем признался. Марцио Умер он. Судья Пустое. Свидетельство осталось. Лишь профаны Оспаривать его посмеют. Марцио Пыткой Его добыли. Судья Так или иначе, Но он сознался. Марцио Ложь всегда послушна. Олимпио с рождения не мог Сказать и слова правды. Между прочим, Не он ли выдумал без всякой нужды Какого-то пирожника Лоренцо, Который стал аббатом по ошибке? Судья Дешевая схоластика. Давно Доказано, что правде для рельефа Полезна ложь. От каждого предмета Ложится тень, и тем она длиннее, Чем выше сам предмет, чем он крупнее. В конце концов, верти иль не верти — У истины одно лицо, но часто Оно слегка меняет выраженье. Что до Олимпио, то он увяз На первом слове. Пойманный с поличным Принес повинную и стал приличным. Дальнейшее известно. Очень жаль, Что умер он. Весьма занятный враль. Марцио Воображаю, что вы с ним творили. Судья Тут пытка ни при чем. Скорее, некто, Замешанный сторонкой в преступленье, Помог ему с грехами расквитаться, Чтоб помешать и за него сознаться. Алхимики за грош стараться рады, Их что песку морского развелось, Так мудрено ли, если довелось Бедняге невзначай отведать яду? Но, к счастью, груду ценных показаний, Записанных со тщанием писцами, Занумерованных, подшитых к делу, Мы сберегли от злостных посягательств. Итак, что знаешь ты? Марцио Синьор Франческо Упал с балкона и разбился. Судья Кто же Сказал тебе об этом? Марцио Чистый случай. Я проходил поблизости. Обрыв Был освещен грозой, а на балконе, Вниз перегнувшись, черный силуэт Вдыхал, казалось, молнии. И вдруг Раздался крик. И ясно я увидел, Как в воздухе, хватаясь на лету За выступ иль карниз, синьор Франческо Затрепетал, вернее — заплясал, Опору отпустил и головой О камни грохнулся. Судья Пустая сказка, — С чего бы там решетка обломалась? Марцио Не знаю. Судья Каменщик удостоверил, Что прутья были вделаны исправно. Марцио Он мог и ошибиться. Судья Если так, То отчего при обыске нашли Кровавое тряпье, хотя известно, Что кровь — лишь следствие, а не причина Паденья. Стоит лишь в детали вникнуть, И факт убийства ясен. Марцио Я не лекарь И не аптекарь. Может быть, простое Кровотеченье? Судья Жалкая увертка. Олимпио вполне чистосердечно Покаялся и в разных вариантах Цитировал нам имя Беатриче. Марцио Такое имя — как железный щит, — Олимпио хотел за ним укрыться. Судья В тебе пропал недюжинный юрист, Ты держишь нить, по-своему речист, Но старые почтенные приемы Здесь не в ходу. Мы не в гостях, а дома. Эй, мастера! (Входят палач и Пьетро) Входи. Вот вам задача, — Что он такое, этот человек? Обглоданная кость, пузырь дырявый, Раздавленная скорлупа. Однако Он возомнил, что может околпачить Иль просто за нос провести судью. Недурно, что? Я назначаю срок: Чтоб завтра же запел он соловьем! Палач Уж как-нибудь управимся вдвоем. Судья Чтоб соловьем запел! Пьетро Мы сами рады Послушать ночью все его рулады. Судья Работайте хоть до второго пота, До третьего. Палач Тут главная забота — Найти маневр. Сообразить. Пьетро Он скоро Научится другому разговору. Судья И как там Беатриче? Палач Всё молчит, Похоже, что она скучает малость. Судья Подать ее сюда. (Палачи уводят Марцио) Проклятый гаер, Он мне еще заплатит, и с лихвою, Здесь честь моя задета за живое. (Входит Беатриче) Прошу, вот кресло, я безмерно рад, Мы побеседуем о вашем деле. Но вы бледны, вы даже похудели, И розы на щеках увяли — Боже, Вы на себя сегодня не похожи! Да, эта сырость, этот воздух — он Как пластырь клеится со всех сторон, Он не для вас. Поверьте, день и ночь Я всё ищу, изыскиваю средства Вас уберечь от подлого соседства С опасным сбродом, как-нибудь помочь, По совести. Но совесть иногда Идет вразрез с веленьями суда. А кто теперь не судит? Лишь судья Не правомочен принимать решенья, И следственно — везде галиматья, Сплошной потоп, всеобщее крушенье. Тут не мешало бы слегка подумать, Пофилософствовать в часы досуга, Не правда ли? Что думаете вы? Беатриче Я думаю, как часто униженья Скрываются под маской уваженья. Судья О, без числа. Для верного ответа Такая алгебра нужна, что, право, Я затрудняюсь. Всюду слезы, слезы — Беатриче Несчастье плачет пылью иль не плачет. Судья Тем лучше, так ему виднее. Слезы — Как мокрая повязка на глазах, Куда ни ступишь — западня. Дороги У нас запущены, вконец разбиты, На них и мул привычный захромает. Приходится подпрыгивать. К примеру — Плясун канатный, — в чем его секрет? В одном прыжке. Он шествует, а гибель Внимательно сопровождает тело, Лишенное опоры и поддержки, И даже тени собственной. Но, ловко Приплясывая и кренясь то вправо, То влево, кланяясь и приседая, И прыгая, понятно, — вытирая Платочком пот, кончает он победой. Все прыгают. Зато обратный путь Мы заменяем лесенкой удобной. Ловчимся, в общем. Слушайте, я прямо Начну с конца. Закон, конечно, строг, Но иногда как агнец мне послушен, В нем столько дыр, лазеек и отдушин, И обходных тропинок и дорог — Лишь пожелайте, и содею чудо, Любой параграф выверну легко, — Без хвастовства, в игольное ушко Я протащу судейского верблюда. Беатриче Есть у меня немало украшений, Браслетов дорогих и ожерелий, Мне их не жаль. Я рада всё отдать И за простую жалость к обреченным. Палач (входит) Осмелюсь доложить, — не оплошать бы, Он может кончиться как дважды два. Судья Ступай, ступай, он выдержит и вдвое. (Палач уходит) Я продолжаю: в чем причина бед? И говорю — в отсутствии смиренья. Червь гордости приносит страшный вред, Он точит всё. Я ставлю ударенье На слове «червь». Уступчивость — как розы На платье подвенечном. Я ценю Игры любовной милую возню, Влюбленных, так сказать, метаморфозы. В упорстве смысла нет. Оно лишь повод, Предлог для многих действий, несовместных С понятием о женской чистоте, Оно всегда приводит к пораженью. Вот истина, которую признал бы И сам Сократ. Пример не за горами. Вы помните, как в первый раз, когда, Почти ломая кости, этот Пьетро Вас обхватил обеими руками И вдруг сорвал корсаж кровавой лапой, И взвыл по-волчьи, будто одержимый — Я этой сценой лично оскорблен. Я утерял надолго мирный сон, — Сплошной позор, к несчастью, допустимый. И случаев таких у нас немало. Беатриче Я палачей стыдиться перестала. Судья Напрасно, право. Изверги тайком Не прочь попрать законы каблуком. Что с них возьмешь? Понятно, я блюду, Чтоб не было бесчестия суду. Беатриче Мне кажется, что в каждом вашем слове Угроза тайно выпускает жало. Судья О, нет, напротив. Ваша добродетель Невольное внушает умиленье. Я предан вам. Я быть готов рабом, Всем, чем прикажете. И мне не надо Ни золота, ни ценных побрякушек, Тем более что опись их известна. Что золото? Пусть монастырский скряга Иль ростовщик ему прилежно служит. Есть идолы сильней, — любовь хотя бы, Она бушует в мире как огонь, Всё обращая в уголь, на котором Сгорели бы и Данте и Петрарка. Любовь поэта — фимиам и дым, В ней больше рифм, чем подлинного чувства, Она вполне пригодна для искусства, Но не к лицу читателям простым. Беатриче Мне хочется заклеить уши воском, Чтоб оградить ее от оскорблений. Судья Всё дело вкуса. Тема так обширна, Что допускает бездну толкований. Однако же — заметим: до сих пор Здесь отвлеченный велся разговор, Не делайте поспешных заключений, Запомните. Беатриче Бесстыдные слова, — Иль я уже не дочь синьора Ченчи? Судья Вопрос едва ль уместный. Впрочем, где он, Синьор Франческо? Помнится, он тоже Был и гневлив, и вспыльчив свыше меры. Беатриче Он был как буря и ушел от нас Подобно буре. Судья Вот она, разгадка! Был, значит, шум, попытка беспорядка? Воображаю, хриплый бас и стон, И театральный выход на балкон — А там гроза! На сцене как в аду Рычит герой, предчувствуя беду — Трагедия софокловская, драма, Комедия — (Слышен крик Марцио) Ого! Какая гамма! Беатриче Вот крик, в котором больше торжества, Чем ужаса и боли. Он оборван — Рабы не знают милосердья. Трупы Зовут на пиршество живых — Но я Пресыщена, меня тошнит убийством. Виновна я. И Рим уже давно Меня оплакал. Этот плач мятежный На сонных площадях разбудит эхо, В котором каждый звук наполнен бурей. Чем вы смирите общее смятенье, Что скажете простосердечной черни? Что ведьма я, колдунья? Завывая, Я бегала по Риму, обращалась В капитолийскую волчицу, ночью Сосала кровь детей новорожденных — Судья Для этих дел у нас регистр особый, — Есть правила, но есть и исключенья. Излишек истины — опасней лжи, Соблазн красноречив. Святой отец Велел ему язык укоротить. Я взвешу все и за и против. Словом — Рим трижды ни при чем. Покойной ночи. Идите, вам для завтрашнего дня Полезен отдых. Эта болтовня Могла бы быть приятней и короче. СЦЕНА 12 (Тюрьма) Палач Ну, что ты скажешь, парень? Пьетро Я скажу, Что он хвастун бессовестный. Другой, Лишь приспособишься его ломать, Враз выложит отца, жену и мать, И дочерей в придачу. Потому Иной из нас и жалует тюрьму. А этот что? Как каменный орех, И даже скорлупа не как у всех, — Грызешь ее, орудуешь щипцами, Бьешь молотком, а всё без пользы. Палач Тут Какая-то загвоздка. Мне сдается, Что дело пахнет серой. В первый раз, Когда ее волок ты на расправу И платье рвал как бешеный, он пеной От злости захлебнулся. А она То ль подмигнула, то ли посмотрела Исподтишка и что-то зашептала, — Она его тогда околдовала. Пьетро Иначе — как же? Палач Будь еще она Любовница ему — я понимаю, — Иль, скажем, на худой конец, жена — Пьетро Так, этак ли, — но я его сломаю. Палач Что там ломать? ни мяса, ни костей, В нем не осталось и стакана крови. Пьетро Я с ним решил всегда быть наготове. Палач Смешно сказать, но верь или не верь — Он мне понравился. Пьетро А мне она. Палач Что ж, ведьма, но как ангел сложена, И в каждом пальце знатная порода. Недаром ей положены гербы, — Вот, выложишь такую на дыбы И думаешь — не нашего прихода. На ощупь даже косточка нежна, Как булочка похрустывает сладко, И горлышко, и крохотная пятка — Пьетро Я видел сон, что мне она жена. Палач В уме ли ты? Весь Рим не сводит глаз С решеток этих. Овощ не для нас. Пьетро Подумаешь, великая беда! Ну, четвертуют, — не большое чудо, Ну, прибегут, посвищут господа, — Я сам еще подсвистывать им буду. Палач Там засвистишь! И рак сверлит в свисток, Когда его бросают в кипяток. Но в этом промысле тебе виднее, А мне нужна невеста покрупнее. (Марцио приходит в себя и стонет) Пришел в себя? Ну, как дела, приятель? Небось — неважно? Выпей-ка воды. Марцио Темно, не вижу. Вы глаза мне выжгли? Палач Пустое, просто в меру постарались. Но ты держался молодцом. Послушай, Когда имеешь ты какую просьбу — Выкладывай. Обычай нам велит Последнему желанью не перечить. Пьетро Эх, слюни распустил — Молчал, молчал, А тут заговорил. Марцио Я умираю, И нет ее. Пьетро Хо-хо! Губа не дура, Туда же, крот! А ей какое дело, Что должен ты к рассвету околеть? Где правило написано такое, Чтоб никого не оставлять в покое? И, главное, о чем тебе жалеть? О бабушке, о сломанной телеге, О дождике, о прошлогоднем снеге — Что померещилось тебе спьяна? И что ей ты, и что тебе она? Палач Иди, иди. Пьетро Пойду уже. А только — Всё это дурь. (Уходит) Палач Слыхал? Железный стержень, А словно бы рехнулся. Сущий бес. Марцио Такая боль вошла в меня сегодня —

Палач Перетерпи, недолго остается — Марцио Во мне уже чужое сердце бьется, А сам я труп. Палач Не стоит толковать, Помалкивай. Словечко сохрани И для других. Ага, идут они. Хлебни вина. Крепись. Я лучше выйду, На случай. Парень тяжко неуклюж, И может лишнее сболтнуть к тому ж. (Уходит) Беатриче (вбегая) Ты жив еще? Марцио Я счастлив. Ты со мною. Нагнись ко мне. Сядь рядом. Я боюсь, Что голос мой внезапно ослабеет. Беатриче Ты будешь жить, открыться я должна, — Нам обещают вымолить прощенье. Марцио Но плачешь ты? Беатриче То слезы облегченья — Живой любви остуженные брызги, Летящие над светлой бездной Бога — Марцио Слова твои темны. И я не вижу Твоих страданий, потому что смерть Мне застилает зрение. Дай руку. Беатриче Я вся твоя. Скажи, что голос мой Еще ты слышишь. Марцио Слышу, но неясно, Как будто он звучит в густом тумане. Беатриче Зачем твоя рука похолодела? Встань, Марцио, о, встань! Марцио (пытается приподняться) Ах, трудно. В пытке Все кости мне разбили, и колени Не в силах разогнуться — Беатриче! (Падает) Пьетро (входит) Пора кончать. Я должен отвести Тебя до света в подземелье. Там, Как водится — ни зги. Сплошная темень. Но не робей, тут самый тайный путь, Гляди, и выведет куда-нибудь. Я посвечу в дороге фонарем, А ослабеешь — на руки возьму, Как перышко. Беатриче Он умер. Пьетро Что ему! Нехитрая работа, все умрем.

Ну, что-нибудь еще. Ты очень глуп И оттого забавен. Говоря По совести, мне нравится порой Твоих нападок выпады кривые Небрежной тростью веско отражать.

Слова, слова! Одна несправедливость, — И кто б еще в неравном поединке Противу шпаг и кованых доспехов С таким искусством мог бы защищаться Оружием картонного закала, Дозволенным к ношенью при дворе? Увы, старик Иеремия мудр, Но неудачник от рожденья. Впрочем — И ваша милость, пресветлейший принц, Похвастаться удачей вряд ли может.

Я? Почему? Смирение и скромность, Как говорят латинские отцы, Двойное украшение. Я скромен, Ну — и смиренен, да к тому же — принц.

Так, так. Судьба обоим нам в насмешку Помазала немного сладким губы: Я шут придворный и слегка советник, Но мог бы быть философом, поэтом И мало ль чем еще? Проклятый горб Определил иную мне карьеру. Я шут. А вы — вы только принц, не больше. Семь лет — супруг покойной королевы, Да, принц-консорт, — куда как это лестно, Потом отец, достойный короля, И регент полновластный, — что еще? Но — не король… Ученые арабы, Что выдумали алгебру, назвали б Вас королем, но мнимым. Так сказать, Квадратный корень минус-короля. Бездельники к тому же утверждают, Что сам Аллах величиной подобной Побрезгует как явно несъедобной.

Всё это так. Но желчи шутовской Не следует чрезмерно разливаться, — Тем более что как-то на досуге Я прочитал старинный перевод С халдейского: «Откуда есть урод, Иль Клитово внимание о друге». В главе седьмой — «О жалостном больном, Который был изрядным болтуном» — Клит говорит, что стоит лишь проткнуть Язык злослова острым чем-нибудь, — Стальной иглой иль штопором железным, И — «оный шут становится полезным». Цитирую на память, но дословно.

Неровен час. Еще недоставало, Чтоб к титулам, и громким именам, И к прозвищам наследственным своим Аптекарский ярлык вы прилепили. Легко сказать — быть пациентом принца. Мне эта штука вовсе не по вкусу; К тому же я шаблона не поклонник И не терплю бессмысленных традиций. Проткнуть язык — всегда одно и то же — Хоть в этом бы какой-нибудь прогресс… И что за толк в лечении таком? Ведь сотни лет, наверно, неспроста Молва гласит, что за язык шута И господина славят остряком. Но я спешу. Мне нынче недосуг. Прощайте, принц, вы в сильном раздраженье, И кстати мне подумать о делах.

Он прав. Судьба, насмешливая ведьма, Ко мне суровей, чем к нему. Всю жизнь, Всю жизнь так яростно мечтать о троне — И не подняться выше двух ступеней… О, так желать! Ребенок пятилетний, Предпочитающий венцам и тронам Колени няньки и игру в лошадки, — Король. А я всё жду, всё жду — и тщетно. Считаю дни и годы, и надежды, И мелкой знати низкие поклоны, И челяди почтительные взгляды, И знаю — всё мираж. Болотный призрак — И эта власть, убогие лохмотья Ненастоящей мантии, что милость Обычая мне щедро подарила, — Она томит и жжет, как оскорбленье. Желать как я! Дышать одним желаньем, Все радости угрюмо запереть В глухой сундук несбыточных расчетов И, медленно слоняясь по углам, Однажды ночью сердце окровавить, Зарезать жалость цепкую и труп Для любопытных опытов припрятать — И всё затем, чтоб, выгорев дотла, Золу души развеять по дорогам, Которые открыты для других. Да, может быть, пока я размышляю, Друг всех бродяг, болтливый идол черни, Филипп, ублюдок жалкий и лукавый, Подсчитывает спорные права И точит волчьи зубы на корону. Она уже заметно покачнулась, Вся в трещинах и в дырах. Первый ветер — И полетит она бесславно в пропасть; О, власть детей всегда полузаконна, — Ведь у ребенка руки слишком слабы, Чтоб в мяч играть свинцовой головой. В такой игре — он лишь помеха, петля, Сучок, который — должно растоптать, Чтоб в дикой скачке конь не оступился… Готов ли я? Свой замысел немой, Как мать дитя, я выносил под сердцем; Случайности предусмотрел и вычел. Из всех друзей я выбрал только двух — Расчет и точность. Эти не изменят. Переступлю. Клеймо цареубийцы Не жжет чела, венчанного короной — Вот, за стеной, так невозможно близко, Он сладко спит, и в карусели сна Веселые игрушки оживают Для новых игр, — а в детском горле бьется И словно пляшет молчаливый призрак Кровавых пальцев, судорогой сжатых… Лишь дверь одна меж этим сном и мною! Я весь в поту. В висках холодный скрежет. И ноги ослабели. (Подымается по лестнице) Пять ступеней Не в силах я перешагнуть. Как будто Уже совсем решился. Полно, полно, — Спокойствие. Есть логика добра И право зла. Жестокий узел долга Их часто связывает вместе. Что ж, Стяну узлы, и эта дверь за мною —

Ну-с, милый принц. Я выжал на досуге Такой софизм из ваших поучений, Клянусь Венерой… Впрочем, где же он? Ага, должно быть, там, у ангелочка В опочивальне. Вот же, я недаром Всегда твердил, на каждом перекрестке, Что у бедняги сердце золотое: Червонец. Даже два червонца. Что? Я не скуплюсь. Он добр — я щедр. Мы квиты.

Ты просто стар и глуп, Иеремия, И даже шутки умной не способен Хоть вызубрить, как школьник, наизусть. Суди нас Бог, — но, кажется, тебе Пора бы о душе подумать толком.

Нам ум не чужд. Но глупость лишь одна Назло уму назойливо умна. Недурно, что? Вы завтра же Филиппу Такую точно шутку сочините. Ведь принц Филипп — Лукулл-от-каламбура, И, может быть, светлейшая Мария Рукоплескать вам станет за экспромт? Красавица давно неравнодушна К моим орехам в вашей скорлупе… Однако? Ваша милость будто маску Переменить успели? Вот потеха! На вас лица нет — Правда, — вы бледны, И даже губы криво посинели. Иль мне мерещится. Великий Боже! Ваш лоб в крови… Возможно ли? И руки… Чья эта кровь?

Твоя, твоя, несчастный.

О, умираю!

Стража, гей, на помощь! Сюда, ко мне!

Предательство, измена! Король убит. Настигнутый убийца Еще хрипит. Подосланный Филиппом, Он это имя с кровью изрыгает… Вы слышите? К оружию, к отмщенью!

Что он сказал? Король уже в соборе? Идет сюда?

Здесь, хоть убей, не слышно. Поверите ль? Я три часа стою, Но с каждым часом новые подходят И норовят, без правил и без чести, Протиснуться на первые места.

Да, нечего сказать, хорош обычай, — Ни к возрасту теперь, ни к положенью Весь этот сброд не знает уваженья.

Послушайте, куда вас прет нечистый? Вы этак мне все юбки оборвете!

Ну, тетка, не греши, скажи спасибо, — Когда еще найдешь ты лучший случай Товар лицом народу показать?

Каким лицом? Небось, у ней двойник!

Молчи, щенок. Ты, кажется, забыл, Что тот двойник тебе родня отчасти? Давно ли ты прыщом, мошенник, был У матушки на этой самой части? Эй, говорю, закройся, постыдись, Хоть при честном народе не зудись.

Так, так его. От этих цеховых Одно лишь зло для мертвых и живых.

Заткни фонтан. И как не стыдно, право, В подобный час, и на виду собора…

Тсс… говорят…

Ты сам бы помолчал.

Внимание, внимание! Герольд!

…И совершив обряд коронованья, Его величество, король, изволит В знак милости явиться пред народом.

Король, король!

Да здравствует король!

Благодарю, мой доблестный народ.

Господь и долг мне ныне возложили На голову священную корону И с нею бремя королевской власти. В жестокий час сердечных испытаний Я унаследовал бразды правленья. Еще ни разу летопись злодейств Не омрачалась горшим преступленьем… Но Бог помог злодея обнаружить, — Раскаяньем и муками томим, Подосланный убийца перед смертью Успел назвать другое имя. Вы Уж знаете, кто истинный виновник. Вы знаете, кто злобному шуту Вложил кинжал в дряхлеющие пальцы, Чтоб с помощью кощунственного сброда Насильственно престолом овладеть. Филипп, Филипп! Когда-нибудь Господь За эту кровь младенческую взыщет… Но скорбь — отцу, а государю — долг, — Помолимся ж, чтоб праведный судья Наставил нас на подвиг управленья И претворил отцовскую печаль В веселье подданных. И пусть отныне Мне будет сыном добрый мой народ.

Защиты, милосердья, государь!

Мария, ты ль? Зачем ты здесь?

Пощады Невинному!

Невинному? Но разве В моей стране закон уже бессилен?

Что знаю я? Отец мой осужден И может быть убит, и нет законов, Которые смягчили б палача.

Увы, дитя. Есть страшные пределы, Где и любовь от ужаса немеет. Но знаешь ли, подумала ли ты, Каким злодейством совесть запятнал Тот, за кого ты просишь в ослепленьи? Кто, долг презрев, и родину, и Бога, И честь свою, и свой высокий сан, Дерзнул поднять свой меч на государя, На короля, помазанного Богом, Чей нежный возраст мог бы укротить И каменное сердце василиска.

О, это смерть жестокие слова Вам, государь, тихонько подсказала! Из милости, из состраданья к горю Несчастнейшей из дочерей, которой Уже и слез для плача не хватает, Оставьте мне надежду в подаянье. Когда б хоть тень, хоть призрак подозренья В душе моей могли отца коснуться, — Я первая б злодея осудила. Но мне ли сердца близкого не знать, Чей каждый стук я слышу и теперь, Едва к земле в печали припаду? Все помыслы его и все заботы, Все радости его я с детства знала… И он был зол? Когда я каждый волос, И каждую седину в волосах, И каждую морщину и примету На лбу его могу пересчитать, Закрыв глаза, на память, без ошибки? Что я должна еще сказать? Быть может, Улики ненависть изобрела, — Ведь часто червь предательства и зла Сверлит плоды и тайно корни гложет. Быть может, он — лишь жертва клеветы, Что подметает праведным дорогу, Быть может, судьи были слишком строги И не хотели видеть правоты. Не вы ль ему все тайны доверяли И вознесли на высшую ступень?

И тем черней змеиная измена. Закон и суд убийце предоставил Все способы и средства к оправданью, — И что ж? Вина сама себя сгубила. Где голос тот, который произнес Хоть звук один в защиту злодеянья? Где голос тот, который громко скажет, Что принц Филипп достоин милосердья?

Смерть, смерть ему!

На плаху, под топор Изменника, предателя и вора.

А если бы и не был он виновен, — Уж то добро, что станет принцем меньше.

Да и ее, с ее отцом проклятым В один мешок.

В тюрьму ее, в костер!

Что толковать? Отсюда видно, ведьма Рыжеволосая. Раздеть колдунью!

Ты слышала сама. Народа голос, Как голос Божий, мудр и справедлив; Он подтвердил решение закона, И приговор скреплен. Но в добрый час Я милостью начну свое правленье.

О, милости!

Пусть дети за отцов Не будут впредь караемы до срока. Мария, встань. Наследственный твой сан, Все титулы, и замки, и поместья Я обещаю словом королевским Вернуть тебе и роду твоему.

А я прошу лишь сердце мне вернуть, Которое могла б я снова слушать.

Мария, встань. Я тоже знаю сердце, Которое навеки замолчало.

Храни нас Бог.

Да здравствует король!

Что скажете? Ведь добрый наш монарх Из золота чистейшего отлит.

И то сказать, красавица принцесса Поистине, как ангел, хороша.

Я, знаете, готов от умиленья Расплакаться, хотя и трезв сегодня. Такой король — всем бедным утешенье.

А ты, бездельник, мог бы и учтивей Быть с дамами. Мы, кажется, соседи.

А ведь и верно, если я не вру! Тебе туда? Ну что ж, мы можем вместе Пройтись квартал.

Пожалуй. Только — чур, Не приставать с руками по дороге.

Ну, вот и всё. Разыграно отлично.

Разыграно? Хотите вы сказать…

Нет, нет, не то! Храни меня Господь От мыслей тех, что в голову пришли вам.

Мне в голову? Я просто убежден, Что наконец порядок обеспечен. Ведь сколько лет — то женщины, то дети Невесело играли в королей. Теперь конец, — корабль не разобьется.

Я страшно рад.

Я счастлив чрезвычайно.

Вот, я пришла. И каждая ступенька, Как подымалась я, казалось, жгла Подошвы ног, и каждый встречный шорох Был словно вздох отцовский под землей. Что хочешь ты? Зачем послал за мной? Иль, может быть, все жалобы мои, Что размягчить могли б и твердый камень, В твоих ушах звенят как горсть червонцев В подоле скряги старого? Скажи, Каких еще упреков и укоров Хотел бы ты сегодня на потеху? О, как давно тебя я разгадала. Тебе нужны мои слова и слезы Для опытов, холодных и жестоких. Угрюмый смех, пустое любопытство Ты бросишь мне в награду за труды.

А если бы искал я сожаленья?

Тебе ль его искать? Не для того ли, Чтоб из него надгробный сплесть венок Тому, кого сгубил и трижды предал?

Но твой отец виновен был.

Молчи, Молчи, ты сам своим словам не веришь.

Да, ты права. Быть может, он ни в чем Не виноват, но смерть непоправима.

И ты во всем бесстыдно признаешься? И твой язык к гортани не прилип? Скажи, в каком железном сундуке Ты спрятал сердце под семью замками?

О, сердце! Есть смертельные ключи, Их выковал сам дьявол или Бог, Ключи, подобные клинку кинжала, Которые и в каменной груди Находят скважину и входят в сердце, Чтоб отпереть его или расплавить — Ключи любви, ужасные ключи, Что отдирают с каждым поворотом Живые клочья сердца.

Любишь ты? О, назови мне имя той несчастной, Чтоб за нее могла я помолиться.

Так помолись, Мария, за себя И за меня немного, если можешь.

Ты, ты сказал! И мне? И я должна Еще и это вынесть оскорбленье? И в небесах нет молнии такой, Чтоб твой язык в золу испепелила?

Кляни меня. За каждую мечту, За каждый грех, за каждую минуту, Что я тебя ласкал в воображенье. Кляни меня за голову отца, Погибшего на плахе без вины, За все дела мои и помышленья… Но сохрани еще одно проклятье, Прибереги еще одно, — за сына, Которого, вот этими руками, Я в темноте зарезал равнодушно.

Ты болен, да? Ты бредишь в лихорадке? Молчи, молчи… Гляди в глаза мне прямо… Иль ты убил и вправду? Говори, О, отвечай же, Каин, Каин!

Каин. Так, это он, но только без печати. И верь — он так спокоен, что сам Бог Завидовать ему на небе может. Да, Каин я. Но сердце не зовет Раскаянья, не молит о пощаде. Мой путь суров, но ясен до конца: Пересеку спокойно и неспешно Широкие пустыни, и когда В предсмертный час шаги отяжелеют, — Без жалобы я лягу на песок. Лишь лунный свет, холодный и бездушный, Осеребрит зыбучие пути И оживит кочующие тени… И будет всё безмолвно, и никто Моей ладони плачем не согреет.

И я могла любить его когда-то… О, Господи, мой Боже! Сотвори, Чтоб это стало только сном минувшим! Что хочешь ты? Какую гору мук На плечи мне еще свалить задумал?

Хочу любви, твоей любви, Мария.

Да, да, возьми и выпей эту душу!

И ты меня не ненавидишь?

Ужас Убил во мне и ненависть и злобу — О, что мой мрак перед такою ночью? О, что мой плач перед таким страданьем? Что боль моя перед таким признаньем —

Послушай-ка, ты думал ли случайно, Что насморк с пылью особливо дружен? Я до рожденья как-то был простужен И склонен к насморку необычайно. Поверишь ли, едва возьму метелку, Лишь прикоснусь к обоям иль ковру, — И вмиг в носу зачешется без толку, И словно черт откроет там дыру. Тут я уже одно спасенье знаю: Что мочи есть сморкаюсь и чихаю.

У нашего аптекаря я видел Претонкие духи; рискни, пожалуй, Когда придется выбивать ковры, Слегка попрыскать снадобьем под носом.

Ты думаешь?

А отчего бы нет? Сам принц Филипп их покупать изволил, — Да с той поры, как черт его попутал На гнусное злодейство, весь запас Непроданным остался на прилавке.

Так полагаешь ты, что в самом деле Наш дорогой малютка государь Зарезан был подосланным от принца?

Ну, вот еще! Своими же ушами Я слышал, как хрипел Иеремия, Что именно Филипп его послал И дал приказ ужасный, и в награду Четыре бочки золота сулил.

Четыре бочки! Кто бы мог подумать, Что у злодея столько лишних денег.

Глупец. По-твоему, корона вздор? Ну, подведи-ка счет такой короне, Как наша.

Гм, ты, может быть, и прав, И я бы сесть на трон не отказался.

За чем же стало? Благо у тебя Есть чем сидеть, и на два трона хватит. Но только помни, для такой игры Еще бы несколько голов в запасе Иметь не худо. Добрый наш король Особый взгляд на этот счет имеет И шулера всегда обрить сумеет. Уж сам Филипп, на что играл отлично, В конце концов обрит до плеч публично. А за него ль прилежно день и ночь Светлейшая Мария не просила? И что ж? Пока он держит банк в могиле, Здесь по ночам обыгрывают дочь.

Ты всё смеешься. Это потому, Что у тебя на грош воображенья. Чуть что — сейчас на плаху, иль в тюрьму, Иль на галеры, иль куда в сраженье. Я не терплю всех этих «но» и «если», — Эх, посижу хоть в королевском кресле. (Садится) Послушай, право же, недурно. Мягко. И голова в каком-то просветленье… Подай-ка мне подушку для спины.

Каков болван! Лишь задом прикоснулся К величию, а мнит себя великим. Да я тебя…

Тсс… Онемей. Король…

Что, мыши, шепчетесь? Метете щели? Шпионите? Всё нюхаете жадно, Не пахнет ли где падалью подгнившей? Кыш, прочь, долой, бесовское отродье!

Везде, везде шушукаются, жмутся, Услужливо заглядывают в мысли И, преданно цепляясь за колени, Готовы все царапины и раны У короля по-песьи зализать. Куда бежать от верности такой? Весь воздух вкруг проклеен тусклым взглядом, Почтительно грязнящим исподлобья. Король… Раздетая душа, что каждый, Благоговейно локоть засучив, Нечистым пальцем тянется потрогать… О, скучно жить, когда и преступленье Не смеет быть самим собой под солнцем. Что мне осталось в этом заточенье, Где жертвы даже ласковы со мной? Мария! Легкое зерно под ветром, Ты, что должна бы это сердце резать Прикосновеньем каждым, каждым словом, — И ты лишь сон, бесшумная Мария.

Ты звал меня? А я, как раз, случайно По лестнице спускалась и тотчас Услышала твой голос.

Нет, иди, Почудилось тебе, должно быть.

Правда? Ты так давно со мною не бываешь, — А без тебя мне как-то неспокойно, И хочется всё думать и грустить, И хочется, чтоб ты опять со мною Был ласковым и добрым, как когда-то.

Я очень ласков. Только не сегодня, Я несвободен. Вечером, быть может.

Так ты придешь? Ты не забудешь? Нет? О, Господи, я целый день мечтала И всё ходила мимо этой двери… Ты хмуришься? Прости меня, я скоро, Я ухожу. Я знаю, я болтлива, Но так давно не видела тебя —

И ненависть погасла в этих стенах, И самый бред рассудком обескровлен… Порой не прочь мы ухо преклонить, Чтоб выслушать скрипучие обиды Своих глухих душевных тайников, — Но я во всем одни удачи знаю, И ни обид, ни даже огорчений Заботливый судья не отпустил На долю мне. Убийственный отпор Готовил я для Бога и людей. Я, как пружину, волю закалял, Чтоб отпустить ее в лицо преградам; И вот она разжалась. Но кругом Лишь пустота податливо качнулась. Всё напряженье, весь закал и мощь, И натиск мой — погибли бесполезно. Так ощупью по лестнице бредет Слепой, и вдруг, не рассчитав ступеней, Еще одну перешагнуть готовый, Срывается и падает, нежданно Ступив на гладко вымощенный пол…

Простите, государь.

А дни проходят… Душа молчит, покорно дремлет совесть, И только мысль, как каторжник, томится. Как некий зодчий, на песке зыбучем Она бесплодные вопросы строит И разрушает легким мановеньем Руки нетерпеливой. И опять Возводит к небу шаткие подпорки. Но небо пусто. Старый Бог уснул. Иль глух. Иль нем. Иль умер незаметно.

Он только ждет.

Ты знаешь? (Быстро оборачивается) Кто здесь? Что? Ах, это вы.

Смиренный ваш слуга Явился к вам исполнить долг Христов.

Да, да, я и забыл. Я стал забывчив. Сегодня исповедь. Ну что ж? Быть может, И вправду он лишь подтвержденья ждет, Чтоб правый суд свершить без замедленья.

Никто не знает часа, государь, Когда весы Всевышнего склонятся Под тяжестью греховных наших дел. Быть может, чаше груза не хватает, И медленно качается она Меж пропастью и райской высотой.

А, груза? Так. Какое же злодейство, По-вашему, я должен совершить, Чтоб переполнить чашу ожиданья?

Что есть злодейство? Горние пути До срока смертным взорам недоступны. Что знаем мы о Промысле священном? Быть может, то, что слабому уму Покажется ужасным преступленьем, — Лишь сделанный поденщиком заказ По замыслу и воле Господина.

Итак, отныне нет такой руки, Которая могла б карать виновных?

Единственно — помазанный от Бога, Приявший бремя власти в Божьем даре, И те, с кем власть делить ему угодно.

Король?

Один лишь он.

Так. То для них, Для подданных. Но если сам король Последнего убийцы недостоин, А Бог молчит, и все пути закрыты К его делам, и замыслам, и воле? Где, где оно, такое преступленье, Чтоб и себе я вынес осужденье? Какую гирю бросить на весы Мне надобно, чтоб чаша опустилась И раздробила это сердце в прах? Иль нет совсем грехов для государей, Которых бы не отпустили вы? Иль малый груз — зарезанный ребенок, Которому мы оба присягали?

О, Боже!

Что, задумался, дрожишь? Смирение и кротость содрогнулись?

О, Боже мой. Безмерно тяжелы Твоих детей земные испытанья, Но нам ли знать твои предначертанья? Закон твой благ, и каждое паденье Да будет нам как хрупкое стекло, На коем ты душевного алмаза Углы и твердость мудро испытуешь. (Королю) Мужайтесь, сын мой. Может быть, Господь Вас милостью особою отметил И в небесах особую награду Великому страданью положил.

Не много ли? Простого отпущенья Мне было бы достаточно. Довольно. Уйди, старик. Уйди, ты гадок мне. Ишь, как глаза змеиным огоньком Под черепом облезлым разгорелись! Прочь, дьявол, прочь! Или, клянусь, мой меч Я о твое притворство замараю. (Духовник уходит, пятясь задом) И небеса к убийце благосклонны!

Мария. Вот она, с лицом счастливым, С полураскрытыми губами, грех Забывшая в объятиях убийцы — Продавшая отца, и стыд, и гордость За краткое мгновенье ложных ласк. Так сладко спать! И так дышать спокойно, Как будто сам Господь благословил Ее любовь. И всё вокруг спокойно. (Опускает полог, отходит.) Когда бы камень, дерево, железо Или иной предмет, участник наших Злодейств и преступлений, слез и горя, Имел живую душу и сужденья, — Какая б в мире буря бушевала. Нашлась бы где такая пядь земли, Где наша мысль могла бы одиноко Выкраивать томительные бредни И ткать из сумерек протяжных сны, Одни лишь сны, без радости и муки? Но камень мертв и всё вокруг мертво. В спокойствии, в бездействии, в томленьи, Пятно кровавое покрылось пылью И плесенью, и стало незаметным. И тень моя, забрызганная кровью, Не прячется, не бьется, не трепещет… Беззвучная, ложится на ковер, Безмолвная — колышется спокойно. Лишь изредка опередит шаги, Подымется, коснется потолка И вновь падет, покорная, к ногам. Спокоен я. Ни отклика, ни шума Предсмертный стон ребенка не родил. Я, кажется, уже его забыл. (Идет к окну) Там мутный дым и мутная заря Плетутся, не спеша, в сыром тумане; Быть может, дождь заклеит стекла окон И смоет грязь на площади. И всё.

Ай-ай, нельзя ль немного осторожней!

Ого, как будто кто-то посторонний?

Ну, так и знал. Опять меня проткнули Своей проклятой шпагой! Бедный горб! Он и за гробом вынужден служить Для развлечений ваших неуместных.

Да кто здесь? Кто бы ни был ты, клянусь, Я проучу тебя, бездельник.

Кто! Конечно, я, старик Иеремия.

А, значит, мертвецы и вправду могут Разгуливать в преображенном виде?

Мой бедный принц, иль, виноват, король, — Вам очень бы хотелось в это верить? Недурно, что? Старик Иеремия Из гроба встал, запасся пышным слогом, Пришел в ночи окровавленной тенью И, длань подъяв, длиннейшим монологом Потребовал преступника к отмщенью! Увы, увы. Как можете вы видеть — Я незлоблив, безвреден и учтив.

Проклятый шут! Уж верно говорят — Горбатого могила не исправит. Зачем ты здесь?

Да так, и сам не знаю. Должно быть, от тоски. Что делать мне В сыром гробу, где я уж год скучаю В однообразном и нелепом сне?

Однако же, признайся, думал ты, Что я умру от ужаса при виде Твоих ушей, что некогда трепал я?

Ну, как сказать. Вы очень романтичны И любите, пожалуй, эти штуки, — Ведь только что, наперекор науке, Казалось мне, серьезно вы хотели, Чтоб всё кругом одной служило цели: О мщении неистово кричать И каждый шаг злодея обличать. И под конец, охваченный обидой, Не вы ль хотели с девой Немезидой Делить до гроба сплин и геморрой? А всё затем, чтоб, сокрушив каноны, Богиню мести, судей и законы Мог выпороть воинственный герой. Все ужасы вы мрачно перебрали, Но в поисках оригинальных сцен Лишь мой камзол убогий оборвали… Нет, вы просты, сердитый мой кузен.

Но кто же ты, что здесь сидишь и пляшешь На этом кресле?

Привиденье ночи. Дыра души, заштопанная наспех, Скользящая лениво в пустоте, В загадочной среде без измерений, В объеме странном, что упруг и плотен И, как пружина, в действии своем Сжимается. Но сжатия предел — Здесь некий нуль, науке не известный. Он, сокращаясь, всасывает души И все тела для новой обработки. Я — только школьник, получивший отпуск, Чтоб в сад чужой забраться на досуге. А впрочем, может быть, мужайтесь, друг, — Я — лишь обман, рожденный лихорадкой, Галлюцинация, мечта. Не больше…

Ты лжешь, ты лжешь, проклятое отродье, Мечта не может быть такой нелепой.

Ну, утешайтесь. Я же вас насквозь И поперек, и вдоль давненько знаю. И мне вас жаль. Обидно ведь — свершить Ужасное злодейство, да такое, Что вся земля должна бы содрогнуться, — А в результате — вовсе ничего. Ни отклика, ни шума. Всё спокойно… Да и злодейству нужен резонанс, Чтоб стать трагическим, а так — не стоит И начинать. Какая-то дыра Иль топь беззвучно камень проглотила И даже не пустила пузырей. Герой туда, герой сюда — всё спит; Глядишь — и он уснул. И нет героя. Осталась только жалкая нелепость, Как здравый смысл иль физики законы.

Так сгинь же, бес!

Какие выраженья! Аu revoir, я с нервами не лажу; Вы раздражаетесь, и мне пора Уйти в туман, расплыться, раствориться.

Обман, обман. Я бодрствую и грежу, Как девочка, забытая в потемках —

Ты всё не спишь? Послушай, я дрожу, — Престранный сон мне душу потревожил. Привиделось мне, будто кто-то третий Был здесь, одетый сумраком туманным, И кровь мою заворожил со смехом, И, наклонясь ко мне, рукой косматой Души коснулся и бессмертье вынул…

Бессмертье — Боже мой, как это мало! То дух отца пришел к тебе неслышно, Чтоб дочери преступную любовь В пустую чашку бросить на весы, Где взвешивает Бог его страданья, И посмотреть, какая перетянет.

Жестокий! Ты опять меня терзаешь Своим презрением и смехом. О, Но этот грех я для тебя свершила.

Да, я не прав. Прости, я был жесток, Но призраки и мой покой смущают И, может быть, подслушанные сны Мне губы горькой желчью обжигают. Но всё пройдет. Я более не стану Любви твоей испытывать страданьем; Прости меня. Не плачь и спи спокойно. (Задергивает полог) Не много ласки нужно всепрощенью, Чтоб утолить сухой обиды жажду — Так просто всё, как мой последний вывод… Да, да, пора еще одну забаву Испробовать, хотя б из любопытства. (Достает порошки и рассматривает их.) Стакан вина, да этот порошок, Аптекарем для вкуса подслащенный, Да что еще? Пожалуй, завещанье? А там и смерть, отличная развязка, Нехитрая загадка для живущих. (Всыпает порошок в вино и пьет) А ведь недурно — плут Иеремия Обязан мне карьерой привиденья. (Склоняется в кресле и умирает)

Приятель, эй! Откройтесь, наконец, Вы человек иль статуя немая? Клянусь Мадонной, я на помощь крикну, — Вы выйдете?

Диего, это ты? Но что за шум?

Послушай, мне сдается, Мне показалось, будто кто-то ходит Там, за колоннами. Зайди, пожалуй, Да обыщи, не спрятался ль и впрямь За ними кто, а я покараулю Среди двора.

Прошу, слуга покорный, — Я не охотник подставлять бока, Когда меня не трогают.

Боишься?

Каков храбрец. Попридержи язык, Ты сам, как лист, дрожишь.

Да, задрожишь, — Я мог бы присягнуть, что слышал крик И в темноте знакомые шаги — Шаги — но нет, подумать даже страшно.

Да чьи шаги? Ври толком!

Командора —

Ты что ж? Вконец рассудок потерял Иль заложил за воротник не в меру? Покойный командор (Господь помилуй!) Небось уже успел в раю обжиться, — Сочти по пальцам, сколько дней прошло, Как он погиб от шпаги дон Жуана И вдовий траур сшила донна Анна?

Оно и так, а всё же будто жутко — Так ясно мне привиделось, что он Прошел, звеня, тяжелый и огромный, И словно врос в колонну тенью серой.

И правда, жутко стало. Все ли слуги Вернулись?

Нет, я первый. По дороге Одиннадцать пробило, а сегодня Всех донна Анна отпустила к часу.

И двор так пуст — Уйдем, пожалуй.

Да, Пройдемся, брат, я, право, весь дрожу. Поверишь ли, на лбу холодный пот, И волосы под шляпой шевелятся.

Давно пора, а дон Жуан не вышел. Что ж, подожду. Проклятое житье. Ни дня покоя. Шпаги да кинжалы, Да мертвый хрип на темных перекрестках, И здесь, и там, — Лаура, донна Анна, И кто еще? А ты броди до утра, И для чего? Зачем, подобно вору, Я вынужден дрожать за каждый шаг, Скрывать лицо под маской, извиваться, Не спать ночей, худеть, носить записки И твердо знать, что рано или поздно Испанский гранд или злодей наемный Нечаянно проткнет тебя кинжалом? Ну-ну, судьба. Проклятое житье! (Задумывается) И то сказать, красавицы, как дуры, Бегут к нему. А что в нем? Только то, Что худ да зол. Нахален и неглуп — А донна Анна? Грустная вдова, Печальная красавица, что мужа, Едва похоронив, забыть успела В объятиях убийцы? Грешный ангел — Да будь я познатней да побогаче — Всё быть могло бы несколько иначе. (Из дому слышен крик донны Анны) Ого, кричат? Создатель, с нами сила Господняя. Там душат или режут!

О, Боже мой, о Боже, умираю…

Ай, ай, да что случилось, донна Анна?

Вы? Кто вы? О!

Не бойтесь, это я. Здесь Лепорелло, друг, оруженосец, Поверенный, посыльный дон Жуана.

Его слуга?

Гм, скажем — брат молочный, — Не в этом суть. Вам лучше? Да присядьте, — (Усаживает ее) Где дон Жуан? Очнитесь, наконец, Вы мертвеца бледнее.

Ах!

Вам дурно? Где дон Жуан?

О, Боже мой, я гибну…

Ну, женщина, вот пытка: всё свое, — (К ней) Где дон Жуан?

Не знаю, он погиб. Он был, ушел, и снова воротился, И вдруг вскричал, и в двери командора Я статую увидела. Мадонна! Зачем еще живу я? Для чего Не умерла в то страшное мгновенье?

Но где же он?

Не знаю, в этот миг Казалось — смерть мои глаза закрыла, Лишь кровь в ушах звенела и стучала, Да этот звон его шагов тяжелых, И этот крик, — о, как его забуду!

И это всё? Но можно ль так шутить? Ух, вы меня до смерти напугали.

Но дон Жуан?..

Да, да, конечно, верю, Был — и ушел. Обычная манера. Вам было дурно? Невидаль какая! Да есть ли женщина в Мадриде целом, Которая без обморока может Расстаться с дон Жуаном? Удивили!

Нет, нет, я не шучу, — мне стало дурно, Но…

Вам привиделось. Одно волненье. Ужасный сон, тяжелая мечта Вас потрясли внезапно на прощанье. Поверьте, так бывает. Очень часто Пустой предмет — за шкафом полотенце, Что сразу не приметишь в полутьме, Иль тронутая ветром занавеска, Иль старый шлем, иль что-нибудь еще — Рождает ночью страшное виденье. Но подойдешь, ощупаешь, утрешь Холодный пот, переведешь дыханье — И всё поймешь, и видишь — всё пустое, Лишь ночи тень, одно воображенье. Что говорить? Поверите ль? И мне, Не дальше чем сегодня, показалось В монастыре, где вы молились, будто, На мой поклон учтивый, ваш супруг, Хотел сказать я — памятник почтенный — Мне головой кивнул. И что ж? Конечно, — Всему есть объясненье. Это было Движенье тени, легкая игра Ветвей и солнца на челе гранитном.

Всё можезт быть, — но сердце бьется, бьется —

А дон Жуан небось уже храпит И видит сны блаженные, счастливец — Да, кстати, вспомнил я, — из подворотни, Когда я шел, шмыгнула тень и скрылась. Кому б здесь прятаться? На то в Мадриде Лишь дон Жуан причины изобрел. (Из-за крыши выходит луна) Ну вот, теперь вам лучше, вероятно, — Взошла луна, и стало всё понятно. Пора домой. На башне бьет двенадцать.

О, нет, останьтесь: — этот призрак страшный Лишь притаился, может быть, и слуги Вернуться не спешат. Ай, что там?

Где? За той колонной? Будто ничего. А впрочем — есть. Посмотрим… (Идет) Иисусе! Здесь труп. Как угораздило? Молчите, Молчите же, я мигом всё устрою И сволоку его на перекресток, Подалее — (Вглядывается в труп) Проклятье, донна Анна! Ведь это он, здесь дон Жуан! Он мертв! (Донна Анна падает с криком)

Голос Дон Жуана Ни день, ни ночь. Туман и липкий воздух, И мертвый шум, и непонятный ветер. Ни жизнь — ни смерть. Хочу себя пощупать — Но ни руки, ни уха, — ничего. Но всё кругом — и солнце, и деревья, Антоньев монастырь и командор, Ревнивый муж, мне вывихнувший руку, — Всё как всегда, на месте и в порядке. Но так нельзя. Без тела непривычно, Душа зудит и жаждет воплощенья. Гей, командор! Любезный дон Альвар, Прошу тебя, смени вражду на милость, Я новичок еще в делах загробных, — Скажи, могу ли я, печальный дух Беспечного когда-то дон Жуана, Примерить плоть по мерке и по росту? Хоть чью-нибудь, хоть не из очень важных — Один костюм, железный иль бумажный, Из дерева, гранита иль стекла? Облечь мечту вещественной сорочкой, Чтоб хоть на миг оформиться могла Душа моя предметной оболочкой? (Статуя указывает на окно) Что, как? Окно? Вскочить на подоконник? Какой намек! Я был всегда поклонник Чужих балконов, окон и супруг, Но можно ли обрамить скорбный дух? Что делать там бесплотности и мгле? Перебродить, очиститься в замазке, Войти в стекло, расплавиться в стекле, Приклеиться к заплесневелой краске? (Статуя кивает утвердительно) В стекло? Ах, так, уже соображаю, — Поблекший образ снова оживить, Стать росписью, святым и, может быть, Сопутствовать красавицам из рая — Невинных дев вести стезей эфира? Ну что ж, и то, была бы лишь квартира!

Уф! Вот и я. Устроился. Отлично. Какой пейзаж! Кладбище, лес, Мадрид, А за спиной — иль перед носом? Впрочем, — Где нос и где спина? Я сплошь прозрачен! Ну, в общем, — там Мадрид, а здесь часовня. Ба, похороны, тут уже хоронят! Кого бы это! Господи помилуй… Послушай, командор, какая шутка, — Возможно ль? Похороны дон Жуана. Ну и дела! Пойми, меня хоронят, А сам я здесь, стою, гляжу и плакать Готов от умиления. Ей-ей, В носу щекочет. Право, я от скорби Готов чихнуть пометом голубиным, Что на усах невежливо засох. Но тсс… Идут… А ладан не из важных, Я думаю, по случаю купили.

Один лишь поцелуй, не будь жестокой, — Ужель тебе несчастного не жаль? Лишь поцелуй, я буду очень скромен, И больше — ни гу-гу…

Так и поверю! Рассказывай! Сначала поцелуй, Потом другой, потом еще пристанешь, Ну, а потом — кто знает вас, коварных? Быть может, ты подумаешь, что я Могла бы стать такою, как другие?

Ага, любить меня ты перестала, Теперь всё ясно. Если так — прощай. Сегодня же я в семь, нет, ровно в шесть Пришлю тебе записку с извещеньем, Что эта грудь уже нашла могилу.

Ах, нет, не смей! Я вовсе не хочу Брать на душу греха самоубийства. В уме ли ты?

Спасение мое В твоих руках.

Скажи — в губах, негодный! (Целует его) Нет, нет, ступай, ни столечко, ни больше. И где твой стыд? Грешить у самой церкви? Я говорю — не тронь. Приди попозже Да постучи тихонько, я услышу. (Замечает дон Жуана) Ах, Боже мой! Смотри, с каким укором Глядит святой! И так всегда, во всем, Один лишь грех ты водишь за собою. (Преклоняет колено перед дон Жуаном) Ну, вот и легче. (Из часовни доносится пение) Что там? Отпевают? Как хорошо. Кто умер? Говорят, Какой-то гранд, и даже знаменитый, На площади приятелем убитый — И будто бы тот самый дон Жуан…

Ну, как не знать? Он самый, дон Жуан. Все девушки помешаны на нем, С ним и во сне грешат.

Молчи, бесстыдник!

Ну, не сердись, я только пошутил, — Ты всех невинней.

Тише, там идут, — Твой смех всегда не к месту и некстати.

А? Каково? Что скажешь, дон Альвар?

Уже прошло. Теперь — меня оставьте.

Вам лучше? Эти слезы, донна Анна, Быть может, облегчат слегка страданье. Храни вас Бог! Идите. А за вас Здесь я поплачу. Бедный дон Жуан… Как он любил вас! Всей его любви Вместить и вынесть сердце не могло, И вот оно от счастья разорвалось.

Благодарю, мой добрый Лепорелло, Вы так умеете утешить горе…

О, донна Анна, верьте, видит небо, Я б отдал всё за вас и дон Жуана — Я был почтен им дружбой и любовью, Почтите же и вы меня доверьем.

О, вы его без просьбы заслужили; Прощайте же, прощайте, Лепорелло.

Счастливый путь. Я плачу… До свиданья.

Мужайтесь, сын. Не плачьте через меру, Предел скорбей — Создателю упрек. На всё, на всё Его святая воля; Лукавый бодрствует и часто в слезы Закидывает пагубные сети.

Да, мой отец, но как же не поплакать? Покойник был приятелем моим, Мы с ним росли и с детства вместе жили, Как братья. Даже лучшие друзья Нас иногда не различали. Помню, Он говорил: мой друг, мой милый брат, Мой Лепорелло! Если воля неба Когда-нибудь разделит нас, клянись, Что нашей дружбы годы не нарушат И даже смерть сама не одолеет.

Редчайший друг!

Какое! Нежный брат…

Так, так. Я вас отлично понимаю, Но, может быть, всё к лучшему.

Не спорю, Всё к лучшему, но, право, очень жалко. Конечно, может быть, он умер кстати; Король давно сердит на дон Жуана.

Как? Дон Жуан? Тот самый соблазнитель, Бессовестный, безбожный дон Жуан?

Увы, Жуан. Несчастный мой приятель. Но будем ли к усопшему суровы? Тем более что стоило лишь выждать — И он бы стал безгрешнее монахинь. Да, мой отец, пыл молодости бурной В нем отцветал и блекнул с каждым днем. Ведь страсть и грех проходят с волосами, — А он лысел. Крепился — но лысел. Лишь год еще иль много два, не больше, И, верьте мне, искуснейший цирюльник Не справился б с прической дон Жуана. Мир мертвым!

Amen!

Более молчать — Не в силах я. Каков наглец?

Вопрос Изволили вы, кажется, задать мне?

Я? Нет. Но ваши мысли мне приятны, В них сочетается с рассудком мудрость. Какой урок полезный получить У вас могла бы ветреная юность!

Я изучал науки в Саламанке И философии не вовсе чужд. (Уходят, дружелюбно беседуя)

Дон Жуан Мне кажется, я таю от лучей. В сороковой, в последний этот день Зов двух миров сливается в единый Неведомый поток. Заходит солнце, Закат поит меня багряной кровью… В последний раз на выцветшем стекле Прозрачной плотью вспыхну и погасну. Усну и всё оставлю, что любил, И всё уснет и станет неживым. Быть может — сонная — еще придет Пролить слезу заутра донна Анна, Но дремы не стряхну и вновь не встану. Последние земные ощущенья Стираются и блекнут. Сохранилась Лишь память, да руки окаменелой Глухая боль в потемках серых бродит. Как сжал он руку мне, ревнивый камень, Мертвец надменный, мстительный и злобный, Когда пришел послушно на мой зов Оберегать любовное свиданье! Как бросил навзничь яростно меня И заскрипел гранитными зубами — Вот он стоит, суровый и безмолвный, И, верно, ждет цветов от донны Анны. Что ж, смерть вражду, как шпагу, притупила, Миримся мы, и каждому из нас — Ему и мне — по равному букету В часы молитв приносит донна Анна.

Пожалуйте, пожалуйте, мой сын, Достойно всех похвал усердье ваше. Я рад служить, молитесь на здоровье, — Что может быть полезнее молитвы? Когда бы все так часто посещали Наш монастырь, живущий подаяньем, Нам не пришлось бы думать о ремонте Ветшающей обители Христовой.

Нет, мой отец, моей заслуги мало В том, что вношу я лепту в этот храм. Когда б не друг мой, бедный дон Жуан, Я был бы сам бедней церковной крысы. Уж как-нибудь, когда позволит время, Вы за него особо помолитесь.

О, я ценю и это побужденье!

Могу ль забыть того, с кем так был близок?

И много ли, осмелюсь я спросить, Оставил вам ваш друг по завещанью?

Порядочно. Он был чудак немного, Но голова и сердце — золотые. К тому же был он одинок совсем И не в ладах с суровою роднею, Ну, то да се, и, словом, сделал так, Что ваш слуга наследником остался. Признаться — я и сам не ожидал, Что дар его посмертный так обширен. Сказать ли вам? Я стал почти богат, И не почти — но именно богат. При случае я мог бы потягаться И кое с кем из грандов родовитых.

Благой Господь всё делает со смыслом.

И то сказать, я заслужил добро. Я беден был, но дух имел высокий, Да и родством обижен не совсем. Мой древний род всегда был благороден, Я дворянин по праву и по чести; А в верности, а в скромности — едва ль Превозойти меня кому удастся. Но будучи судьбою вознесен — Я не могу унять сердечный стон…

Что слышу я? Какая же причина? Ужель вам так далась его кончина?

Я одинок. А в случае таком И сам король живет холостяком. Подумайте, — легко ли, в самом деле, Всю ночь вздыхать, ворочаться в постели, А тут еще бесовская орда Такой пейзаж распишет иногда — И вот — учтя и те и эти знаки, Святой отец, — я думаю о браке.

Так с вами Бог! За чем же остановка? Всем праздник есть, была бы лишь обновка.

И да, и нет. И хочется — и страшно. У сердца свой, двусмысленный, закон, Порой ему рассудок не указ, И не всегда оно послушно воле. Но я терплю. Кую узду желаньям, Но между тем — и шпоры полирую.

Такая мысль — червонец полновесный; Истратишь ли, иль дашь взаймы, иль спрячешь — А всё добро и выгода прямая. Мне кажется, что с мудростью такой Вы путь прямой наверное найдете… А женщина — что мягкая перчатка: Умей надеть, и вмиг обтянет гладко И примет форму нужную руки, — Так говорят в Севилье старики. Да, да, мой сын, я в вас вполне уверен; Почаще лишь молитесь да поститесь, Да Божий дом усердно посещайте. Но мне пора в трапезную. Прощайте.

Мой господин, преславный дон Жуан. Не обессудьте верного слугу; Я кое в чем, быть может, и виновен, Но каждый день за вашу честь молюсь И — видит Бог — на свечи не скуплюсь. Покойтесь же без ропота в гробнице, Не омрачайте гневом сна живых, И пусть земля вам будет легким пухом.

Вы снова здесь? Я вам не помешаю Своею скорбью?

Вы ли, донна Анна, Сомненьями терзаете мне сердце? Вы, что его последнее дыханье Так бережно и свято сохранили И чьей любви я был свидетель скромный…

Ах, Лепорелло, не напоминайте Мне о счастливых, о минувших днях. С тех пор, как он навеки завернулся В свой черный плащ и руки сжал крестом — Одна печаль душе моей близка. И в сновиденьях радости бегу я. Что делать мне с веселыми мечтами? Немой тоске навек обречена, Вдова вдвойне — один лишь жребий знаю: Не жалуюсь, молчу и умираю.

О, как печаль такая мне понятна! Недаром вам он сердце завещал И после смерти верен оставался. Поверите ль? Тогда, в тот страшный час, Когда его, своим плащом укутав, Я, плача, нес на темный перекресток, Чтоб вашу честь спасти от подозрений, — Мне кажется, шептал он ваше имя. Быть может, то был бред воображенья, Но мне почудился знакомый голос. Он говорил: «запомни, Лепорелло, Я на тебя оставил донну Анну, Клянись ее до гроба защищать»… Сударыня, и я ему поклялся…

Мой добрый друг, хранитель вдовьей скорби, Я вашу верность в сердце оценила И не стыжусь пред вами даже плакать…

О, ангельские слезы, донна Анна! Когда б я смел служить вам до могилы!

Молчите, друг… Не здесь, не в этом храме…

Последний луч на башне городской Как погребальный факел пламенеет И вот — погас. Спешит за горы солнце, В садах, где шелестит нагретый воздух, На слабый шум ленивого фонтана Приходит ночь под вдовьим покрывалом Вздохнуть прохладой. В синей тишине Звучит гитары лепет приглушенный. В пустынной улочке влюбленный вор Иль каверзный студент в дырявой шляпе Нырнул в окно, распахнутое настежь, Как око вечности — Прощай, мой друг! И ты прощай, пустой сосуд, что мною Наполнен был и пересох до дна. Всё кончено. Рассыпься, донна Анна!

Прошу прощенья. В неурочный час Я прихожу, но важная причина Меня принудила к тому.

Пустое, — Все знают, ночь придумал часовщик, Но подмастерье переставил стрелки. Не спится мне. Присядьте. Снег и блеск В мой кабинет бессонницу загнали. Вы в экипаже?

Нет, пешком.

Вот славно, — Я думаю, Нева до дна промерзла.

Над Петербургом белый пар и мгла, Чугунные решетки расцвели Сверкающими розами. Мосты Звенят под каблуком, как струны. Скрип, Безлюдье, тишь. И только у Сената, На площади пустынной так же скачет Ваш бронзовый гигант с лицом суровым.

Вы любите наш благородный город?

О, да. Когда-то, помню, он возник Как каменный цветок среди болот, Потом расширился и вырос. Лес Колонн гранитных, исполинских шпилей, Ширь набережных, стройный бег проспектов, — Он повзрослел, наш городок болотный.

Вы помните его другим?

Я стар, Как этот плащ.

Забавное сравненье, — Оно мне нравится. И я люблю, К тому же, мод старинных отпечаток. Вот, например, хотя бы эта шляпа, Она к лицу вам. Рыжие поля Еще хранят неуловимый запах Романтики немецкой. Горный воздух На щеки лег загаром полнокровным И каплями росы. Шальной студент Кочует по дорогам Гейдельбергским И проповедует пивной поход. Пронизанный цветочной пылью ветер Не торопясь вращает флюгера Над готикой правительственных зданий, Где спит в подвалах рейнское вино. Счастливый мир устойчивых событий, Стремительный полет воздушных стрел, Гармония надежных перекрытий, Высоких истин и полезных дел. А мы глядим влюбленными глазами В большое небо северных пустынь, Как будто ищем в нем воспоминаний Иль в тайные пророчества глядим. Мне грустно думать, что наступит день, Когда я этих улиц не увижу, Не растянусь под темными дубами Лужаек царскосельских — Летний вечер Над озером, бывало, шелестел Прозрачной веткой — Дельвиг благосклонный Читал мои стихи — А ныне в гости Ко мне всё чаще забредает старость, Болтливая предвестница молчанья — Ну вот, извольте, — я договорился, И неспроста. Мне в третий раз приснился Сегодня Ленский, мой поэт убитый, Давным-давно читателем забытый. Небось, вам скучно стало за двоих — Итак, давайте править корректуру, — Там Бенкендорф нашел какой-то стих, Царапнувший высокую цензуру. Приказ: убрать. Не мудрствовать. Закон Повыше разных штатских поучений. У нас и смерть приходит на поклон К чиновникам особых поручений — Так повелось, и музыка всё та же, — Священных рощ певучие стволы, Кастальский ключ, Зевесовы орлы, — Все под опеку полицейской стражи! Такой концерт —

Ужасный диссонанс! Так резать ухо может только гений. Но, впрочем, в это столкновенье звуков Вошла одна пронзительная нота, До странности знакомая. Позвольте, Я повторю ее. Один лишь звук, — Прислушайтесь. Не правда ль? Вот он дрогнул, Пропел, вибрируя, затих и умер. Но слушайте. Сожмите крепче веки И слушайте. Ага, он возвратился, За ним другой. Виолончель и флейта, Теперь орган. Пылающие звезды Вздымаются в эфире возмущенном, Здесь голос бурь и эхо без конца, Глубокий трепет скрипки совершенной, И, может быть, планеты — лишь сердца, Запевшие симфонию вселенной. Молчанья нет. Есть пауза смычка, Ритмическое замедленье звука, Немой порыв божественного Глюка Иль Моцарта уставшая рука.

Я слушаю и смутно вспоминаю, — Такой же плащ и хриповатый голос — Мы, кажется, уже встречались где-то, Тому назад лет десять. Но тогда Вы были старше иль верней — моложе — Был поздний вечер. Вы вошли без стука, Как близкий друг, уставший от разлуки, С каким-то свертком типографским. Я Не мог, однако, вспомнить ваше имя В необычайном возбужденьи. Ночь Текла, текла, и мы разговорились. Я слушал вас внимательно. И вы Мне подсказали замысел Пророка!

Я только шум Поющего Потока, Я мерзлый пар, идущий от Невы.

Ты всё не спишь? А я почти случайно На огонек позарился, и кстати, — Вот уложу тебя в постель. На завтра Довольно дел. Твой дикий поединок Всех вымотал.

Послушай, что за сон Я видел наяву. Есть у меня — Ты помнишь? Моцарт. Странный господин Пришел к нему однажды, заказал Учтиво Реквием — и скрылся. Он Сейчас был здесь, мой черный незнакомец. Вошел чуть сгорбленный, в плаще потертом, И растворился в зеркале.

Вот бредни! Тебя давно усталость караулит.

Не знаю, но мне грустно и легко, Как будто я помолодел внезапно Или готов закончить труд, который Задумал тайно с юношеских лет.

Еще бы! Всё рождает вдохновенье В душе поэта, даже проза. К слову, — Противник будет ждать у Черной Речки.

Язык примет, — Зловещее названье.

Ничуть, — какое-то воспоминанье, Не помню точно, — мало ль их у нас? Теперь ложись. Мой кучер на морозе Небось заснул. Придется дать на водку. Но что за ночь! Хоть волком вой. Все кости Насквозь промерзли. Стужа, лед, сугробы, Такая ночь — Прощай!

Осмелюсь доложить — сплошной провал. Какой-то гробовщик в цилиндре рыжем Иль сочинитель виршей перед носом Перехватил последний экипаж И укатил, бесчувственный к угрозам И доводам учтивым. За углом, Да и подальше — никого.

Досадно, К тому же — дождь.

Ничуть, — простая сырость; Лишь кое-где еще стекают капли С деревьев мокрых.

Побреду пешком.

Вы слишком задержались. Музыканты И те уж разошлись.

Концерт не стоил Всех осложнений.

Спора нет, — тоска. Театр не дал и половины сбора.

Партер — молчок, и в ложах ни хлопка.

Да и галерка зла на дирижера.

Естественно. Недаром знатоки Бранят его, не слушая. Вельможи На этот раз не поддержали тоже.

Однако есть на свете чудаки, Которые болтают втихомолку, Что знатоков — давно пора на полку.

Сброд неучей.

Я, кстати, не таков И в меру сил стою за знатоков.

Вполне логично. Опера, балет, — Он и не смел писать в подобном роде, А симфонический весь этот бред, По счастию, у нас еще не в моде. Что натворил он в зале сгоряча! Запутал счет, смахнул с пюпитра ноты, Загнал оркестр. Рубил, рубил сплеча — И всех довел до пота иль зевоты. Я сам творю. Последний мой этюд В кругу друзей был признан образцовым И с честью принят в ведомстве дворцовом.

Там без причин отличий не дают.

Он сам в своих несчастьях виноват.

Он на ухо, я слышал, туговат.

Не утверждаю, но вполне возможно. Он слушает чрезмерно осторожно, Внимательно, но странно свысока. Вдруг — переспросит.

Глух наверняка.

До крайности придирчив. Весь колючий. Где ни коснись его, повсюду иглы Торчат наружу.

В песенке поется: Брюзга несносен и в гостях, и дома.

Вы разгадали, неудачник глух. А в музыке (простая аксиома) Всё дело в ухе. Музыка — есть слух.

Осмелюсь, сударь, предложить вопрос: Как рассудить изволите вы ныне? Я разумею — будет ли разнос, И если нет — то по какой причине?

Ответ несложен. Впрочем, кое-где Он проявил и блеск, и пониманье. Там был мотив, не помню, две-три ноты Пронзительных и страшных… Долго ль он Там будет бегать в темных коридорах?

Осведомлюсь немедля.

Ненавистен Мне этот род отшельников. Угрюмый Самолюбивый взгляд. Сухая бледность Не в меру острых скул с налетом желчи — Всё в нем молчит. На пыльных сундуках Валяются наброски черновые, На подоконнике — подсвечник медный В зеленых пятнах. На столе овальном — Гусиное перо. Один рояль Сверкает холодом. И в каждом дюйме Убогой комнаты, в заплатах старых Заношенного сюртука, и даже В свисающей обильно паутине — Предчувствие необъяснимой славы —

Идет, идет!

Львом бросился к порогу! Седая грива дыбом. Бровь — кустом — Весь мрак залег на лбу его крутом, Вся ночь за ним рванулась на дорогу —

По совести — чудак не очень стилен.

Как черный плащ он проволок во тьму! Лишь ветер свистнул —

Недобитый филин С одним крылом.

Я подойду к нему, Не скрылся бы.

Вприпрыжку, через лужи — Уж эти мне писаки. Всюду их Насеяли. А что до чаевых — То нет и не было на свете хуже.

Я не унижусь до сведенья счетов; Но есть вопросы общего значенья, Есть выводы, которыми не вправе Мы пренебречь. Искусство для немногих, Искусство для себя — нелепость. Мы Окружены средой, как рыба влагой; Вода определяет форму рыбы, Наружный мир обтачивает формы Живого творчества. Наш скромный гений — Лишь каменщик, усвоивший заданье. Искусство — есть прекрасная полезность. Полезно всё, что нравится. Я знаю, — Вы скажете, что мир еще в зачатке, Он неустойчив; что придут другие, С иными вкусами; что время Совсем не то, что отмечают стрелки Часов карманных, — может быть, не спорю. Но где критерий? Всё непостоянно, Всё зыбко и текуче. Лишь успех, Один успех, являет нам опору В неясных опытах. Что, право, толку В сужденьях глупого студента, в том, Что через двести лет поэт голодный На чердаке своем, в кругу таких же Бездельников, сболтнет меж двух глотков, Что этот, мол, был крот, а тот, забытый, Был соколом, орлом, был важной птицей, И не взлетел затем лишь, что не мог Сквозь узкие проломы тесной клетки Проволочить крыло? Куда как жалко! О, правнуки! Сомнительная честь, — Судачат вслух, а судят много тише; Пора понять, что публика — и есть Народный суд, и ничего нет выше. Ваш неуспех (в том разногласий нет) Лишь подтверждает истину. Газеты Давно уже давали вам советы. Порой полезно слушаться газет. (Раскат грома) Вы дремлете? Быть может, я некстати Ломаю копья? Между тем туман Сгущается. Уж поздно в ресторан, Но самый час добраться до кровати.

Послушайте, как странно. В темноте, Там, за деревьями, играет скрипка.

Не может быть. А впрочем — точно. Кто-то Пиликает на скрипке. Дикий случай. Но нет, пустое. Здесь не разобраться В нагроможденье разных звуков. Слух Ваш утомлен. Я утверждать готов, Что и меня вам слушать не под силу.

Один лишь звук, но райской чистоты, Но нежности такой, что нет названья. Вот он умолк, и эхо не посмело За ним последовать. Из сфер иных Он пал на землю, но не умер. Корни Дубов и елей бережно впитают Его в себя, и по стволам могучим, Как по органным трубам, он взнесется В высокую небесную лазурь. И будет музыка. Исчезнет вес. Всё станет легким и летучим. Камни От быстрых птиц в полете не отстанут. На утренней заре, вослед туману, Вдруг уплывут щебечущие рощи, И полный медленного шума лес Отдаст свою прохладу синим звездам —

Вы шутите?

Послушайте, — опять. Когда б не ночь, не этот зябкий ветер, Что с голых прутьев отряхает брызги, Я думал бы, что некий светлый дух Наполнил мир своей певучей дрожью. А может быть, и правда. В этот час, Когда за низким облаком незримо Летят обид крылатые рои, Когда земля безмолвно предается Невыразимой горечи и тленью, — Там где-нибудь, у темного пруда, Среди опавших листьев по дорожкам Неузнанный проходит Ариэль, Мечтатель светлоокий. Он играет На легкой скрипке; шевелит струну Из водоросли тонкой и беспечно Ночную стужу заклинает.

Полно, — Не стыдно ли так нервы распускать? Вас этот день злосчастный утомил, Вы весь во власти грез и лихорадки, Как женщина. Живые спят давно, А мертвые пугать живых не смеют. Верней всего, какой-нибудь бродяга Шатается вокруг… (Из-за деревьев показывается Глюк) Да вот и он, Ваш Ариэль. Его весь город знает: Пропившийся столярный подмастерье Без имени, безродный попрошайка, Он ходит там и тут, слегка ворует И развлекается за стойкой. В шутку Его прозвали Глюком. Вероятно, За склонность к музыке. Ну, как, приятель, — Зачем ты здесь?

Пришел взыскать должок.

Недурно, право. Кто же твой должник?

Да вы хотя бы.

Ты не пьян?

Нисколько, — Два крейцера за вами, и давненько.

Не помню что-то.

Где же всё припомнить? А между тем, тому, пожалуй, с месяц Вы пили пиво в «Золотом Бычке». И я был по соседству. Выпил кружку, Другую, третью, может быть, и вышло Два крейцера. Хозяин по привычке Пристал ко мне, но я не растерялся И указал на вас. Итак, за вами Два крейцера.

Послушай-ка, приятель, Вот мой совет: проваливай.

Не смею Мозолить вам глаза.

Пошел, пошел! (Глюк уходит) На каждый час всему есть объясненье. Вы мистик? Фокусы столоверченья Теперь повсюду в моде. Бургомистр, Поспоря с кем-то, выписал из Рима Костлявого певца, в широкой шляпе С пером высоким, с профилем таким, Что женщины заранее готовы Поверить в ад. И все заговорили По-итальянски. (Композитор встает) Вы домой? Пожалуй, Нам по дороге?

Добрый вечер.

Славно, — Урок учтивости. И ночь какая!

Как ваше имя?

Подмастерье Глюк. Я по земле гуляю там и тут, Считаю птиц, ночую где придется.

Не правда ли, есть странная отрада В ночных скитаньях.

Знаю. Влажный ветер Смычком широким водит по верхушкам Деревьев голых. Выцветший фонарь Скрипит мечтательно в ключе скрипичном, А вы да я — мы слушаем прилежно. И спутник ваш.

Нет, это тень.

Конечно, — Я и сказал — ваш спутник. С ним я дружен. Бывало, ночью, в поздний час, при звездах, Он свесится в окно, падет на площадь, Замрет и слушает. Слепой прохожий Его ногой небрежно попирает, Иль сонная телега переедет, А он молчит и слушает. Сегодня Он дирижировал в концерте. Я Сквозь мутное окошечко на крыше, Забытое билетным контролером, Внимательно следил за ним весь вечер. Рожденный в пламени и взятый мраком, Он был похож на кормчего и бурю; То вырастал под купол величаво, То накренялся вдруг и падал в пропасть. Всё было в нем гроза и совершенство. Он дал вступленье, и взлетели скрипки, Задумчиво взошла виолончель Звездой прозрачной в сумерках кларнета. Он поднял руки медленно, — и гром Обрушился, — и кончики волос Затрепетали вдруг и ужаснулись. Он хмурился. Качая львиной гривой, В шумящий ветер обращал лицо, Вздымал до звезд бунтующие волны И, одичалый, в океане звуков Гнал яростно свой челн. Под ним оркестр Уж надрывался. Где-то в глубине, Разбившись вдребезги о черный камень, В водовороте погибали скрипки. Всё рушилось. Истерзанный оркестр Не выдержал ужасного полета, Рванулся и умолк. И захлебнулся. Растерянно смотрели музыканты В немую пасть пустынного партера; С высокого утеса, шелестя, Испуганные ноты соскользнули И пронеслись над заревом барьера, Как стая птиц, гонимых зимней бурей… А он, в своей священной глухоте, Отдавшись тайнам нового звучанья, Уже вступал в запретные миры, Где наше солнце робко затерялось, Как нотный знак в обширной партитуре.

Я слушаю. Как непривычно внятен Ваш голос. Будто плотная завеса, Отъединявшая меня от звуков, Разорвалась, раздвинулась, взвилась, Как театральный занавес. Но странно Мне темное значенье ваших слов. Вы музыкант? Искатель тайной славы? О, берегитесь. Тяжкая свобода Дана художнику. Не всем под силу Тащить ярмо высокого искусства. Как часто в хоре тайных голосов Мы слышим истины враждебный голос, — Ревнивая и строгая хозяйка, Она не терпит буйных постояльцев, Ночных глашатаев с душой строптивой.

Что истина и что есть ложь? не раз И спрашивали мы и отвечали, И на полях тетрадей отмечали О близнецах запутанный рассказ. Но грубый опыт выяснил, что нам Уже с рожденья ненавистны обе, — Мы ключ искали к темным письменам, Но как-то сбились на простые дроби.

Я слушаю. И кажется мне, право, Что мне знаком ваш голос. Он иль очень, До крайности, похожий где-то Позвал меня однажды. В раннем детстве, Иль ночью, иль в толпе. Во сне, быть может. Зачем вы здесь? В каком краю далеком Вы изучали речь косноязычья?

Давно, в пустыне, в зареве песков, Среди камней, расколотых сомненьем, Я формулу вершин и облаков Объединил крылатым уравненьем. Я взял число. Таинственно звуча, Оно легло основой вдохновенья, — Я вымысла ликующие звенья Скрепил винтом скрипичного ключа. И было всё гармония и смысл, Прекрасное влекло и волновало, Но в музыке фантазии и числ Чего-то мне еще недоставало. Быть может, слез. Иль мутных истин зла, Иль бреда совести недоуменной, — Иль глухоты, в которой бы могла Вновь зазвучать симфония вселенной.

Еще одно ночное наважденье, — Как ваше имя?

Множество имен Есть у меня, но все они чужие. Я — поздний гость, зашедший ненароком, Бессонницы случайный собеседник. Когда меня бранят, я не сержусь, А тем, кто темным шорохом взволнован, — Я говорю: покойной ночи…