С самого начала Отто Юльевича привлекала не только сама возможность сменить будничную жизнь советского чиновника на приключения в горах Средней Азии, чтобы дать выход избытку сил еще не старого организма. Сама идея побывать в белом пятне на карте страны, участвовать в его ликвидации, оказалась настолько привлекательной, что избежать соблазна поучаствовать в первооткрывательстве было для него невозможно. Эта черта его характера в ближайшем будущем получит мощное развитие, во многом определив его судьбу и на десятилетие вперед сделав его тем самым Шмидтом, каким он вошел в историю страны. Прежде, однако, остановимся на истории самого белого пятна, в ликвидации которого ему предстояло принять непосредственное участие.
Неисследованное пространство в самом сердце Памира оставалось, поскольку первоначальные усилия исследователей были направлены на изучение пограничных окраин этой горной страны, поиски коммуникаций и создание пограничных постов. Этому в немалой степени способствовал и сам рельеф высокогорной пустыни, за которой маячили перевалы в Китай и Индию, определявшие стратегическое значение «крыши мира». Былое колониальное противостояние двух крупнейших империй мира даже в свете грядущей мировой революции отнюдь не утратило своего значения, внешне приобретя иную политическую окраску.
Это противостояние отчетливо обозначилось в последние десятилетия XIX века, когда навстречу друг другу устремились разведчики и исследователи (во все времена разница между этими профессиями была достаточно условной) из Британской Индии и азиатских владений России.
Однако прежде сказали свое слово ученые. В 1871 году Федченко установил положение грандиозной Алайской долины, за которой к югу возвышались нагромождения высочайших вершин горного узла Памира. Спустя пять лет эту долину пересекла военная экспедиция М. Д. Скобелева, будущего героя очередной Русско-турецкой кампании. По перевалу Кызыларт она вышла на Восточный Памир, по характеру рельефа больше напоминавший плоскогорье с ландшафтами высокогорной пустыни и грандиозным солоноватым озером Кара-Куль посередине. На следующий год геолог И. В. Мушкетов с перевала Тер-Сагар Заалайского хребта описал грандиозную долину Мук-су с не менее грандиозным пиком в броне ледников с местным названием Музджилга. Этот пик служил очень надежным ориентиром в будущем, потому что его невозможно было спутать с каким-либо другим. В верховьях долины Мук-су другой известный русский исследователь, В. Ф. Ошанин, в 1878 году обнаружил, как «…поперек долины проходит какой-то вал, который нигде не представлял значительного понижения… Я был сильно заинтересован этим странным образованием, — пишет ученый, — и долго не мог понять, что бы это могло быть. Наконец, когда мы приблизились на какие-нибудь полверсты, дело разъяснилось. Перед нами был конец громадного ледника… Пусть Федченковский ледник и в далеком будущем напоминает путешественникам имя одного из даровитейших и усерднейших исследователей Средней Азии».
Хотя Ошанину, таким образом, принадлежит открытие одного из крупнейших ледников в мире, сам он считал, что его длина составляет не менее чем 15–20 верст. Подобное заблуждение — неслучайно: находясь в узкой долине, в окружении грандиозных вершин, он из-за условий обзора не имел возможности оценить его реальную величину.
Практически одновременно другой русский исследователь Средней Азии, H.A. Северцев, обобщив собственные наблюдения и сопоставив их с материалами предшественников, следующим образом определил значение Памира: «Есть цельная, симметричная, хорошо ограниченная горная система — орографический центр всего азиатского материка… колоссальный горный узел, соединяющий Высокогорную Азию с Передней». И в самом центре этого горного узла, с которым предстояло разбираться еще полвека, находился таинственный ледник Федченко неизвестных размеров, привлекавший внимание многочисленных исследователей.
Не касаясь всей истории исследований Памира, отметим лишь три события, имеющие непосредственное отношение к работе советской Памирско-Таджикской экспедиции. Первое — приближение к средней части ледника Федченко с востока по долине реки Танымас, в переводе означающей «ты меня не узнаешь». Оно было выполнено в 1887 году известным русским путешественником Г. Е. Грум-Гржимайло, в честь которого были названы ледники в верховьях этой реки.
Второе — замечательный маршрут военного топографа капитана Н. И. Косиненко, который летом 1909 года пересек Алайскую долину и с водораздела Заалайского хребта увидал долину Мук-су. «С перевала Терсагар эта долина представляется громаднейшим провалом, глубиною около трех тысяч футов, по дну которого разбегаются многочисленные рукава Мук-су. Впереди за нею возвышаются три пика, высотою не менее двадцати тысяч футов, более чем наполовину покрытые снегом». Караван этого топографа затем поднялся вверх по Мук-су, благодаря опытным погонщикам одолел свирепые водные потоки на подходах к леднику и в конце концов по моренному плащу поднялся на сам ледник Федченко, который оказался проходимым для лошадей. «Жутко было ступать по этой неведомой, никогда не знавшей человеческих следов области, где ожидало нас множество опасностей, свойственных этому царству льда». Однако в этом предположении Косиненко ошибался: вскоре за западным ледником-притоком, получившим название Бивачный, он обнаружил каменную пирамиду, сложенную в виде опознавательного знака. Возможно, это был своеобразный ориентир для каратегинских таджиков, совершавших набеги на земли киргизов в Алайской долине, при выходе к таинственному перевалу Кашал-Аяк, слухи о котором доходили до исследователя.
Примерно в 18 верстах от Бивачного отряд Косиненко вышел на ровное ледниковое поле, откуда и был предпринят поиск таинственного перевала в юго-западном направлении. Там разведчики уперлись в непроходимый обрыв. «Был ли это перевал Кашал-Аяк? — вспоминал позднее Косиненко. — Трудно сказать… Все возможные попытки найти путь в долину Ванча через этот «Ледовитый океан» потерпели неудачу». В создавшейся ситуации Косиненко оставалось возвращаться вниз по языку ледника. Оттуда он предпринял бросок на восток по реке Баляндкиик, затем перешел в долину реки Танымас, а позднее по верховьям Бартанга добрался к устьям долин Язгулем и Ванч. Тем самым площадь белого пятна на Памире существенно сократилась. Дальнейшее сужение этого белого пятна произошло благодаря исследованиям экспедиции Русского географического общества, когда в 1916 году астроном Я. И. Беляев добрался с запада в район пика Гармо, а П. И. Беседин подошел к верховьям ледника Федченко по долине реки Ванч, буквально упершись в неизвестный ледник, названный им в честь Русского географического общества. Определенно таинственный перевал Кашал-Аяк располагался где-то в истоках обоих ледников, но определить его положение можно было, лишь обнаружив его на местности, пока не доступной.
Третье выдающееся событие в истории изучения Памира — маршруты и открытия Н. Л. Корженевского, начавшего свои работы в дореволюционное время. В июне 1924 года он поднялся на ледник Федченко. «При восхождение на ледник Федченко благодаря отсутствию облачности удалось выяснить истоки ледника Танымас и установить наличность горного хребта, отходящего на юго-юго-запад от пика Музджилга, увенчанного в этой части громадной обледенелой вершиной». На будущее читатель должен иметь в виду, что истоки реки Танымас находятся у восточных пределов ледника Федченко, а ледник — вблизи его конца и, таким образом, два этих разных Танымаса удалены друг от друга не менее чем на 70 километров. Корженевский правильно оценил орографической значение хребта, уходящего от Музджилги на юго-юго-запад, назвав свое открытие в честь Академии наук — по случаю двухсотлетнего юбилея этой научной организации. На следующий год Корженевский побывал в верховьях реки Танымас с ледником Музкулак. Тем самым он связал воедино как собственные маршруты, так и походы Грум-Гржимайло и Косиненко воедино, отчего проблема белого пятна в центре Памира обозначилась со всей отчетливостью.
Академическая Памирская экспедиция 1928 года была частью юбилейных мероприятий в связи с двухсотлетием Академии наук и одновременно использовалась для укрепления научных контактов с западноевропейскими странами. Для участия в ней были приглашены зарубежные специалисты. Фототеодолитную съемку, оправдавшую себя ранее в Альпах, в частности, проводил профессор Рихард Финстервальдер с помощниками, включая группу альпинистов из пяти человек. В литературе особо отмечается, что экспедиция была организована совместно Академией наук СССР и Notgemeinshaft der deutschen Wissenschaft из Германии. Начальником экспедиции был назначен биолог и химик Н. П. Горбунов, активный участник революционных событий, в те годы работавший в аппарате советского правительства. С ним Шмидт был знаком лично. Помимо Горбунова, советская сторона была представлена геологом Д. И. Щербаковым (заместителем начальника экспедиции, впоследствии академиком), Корженевским, астрономом Беляевым, геодезистом К. В. Исаковым, военным топографом И. Г. Дорофеевым, зоологами А. Н. Рейнхардтом и Г. Н. Соколовым, не считая рабочих. В ее составе были также красноармейцы-пограничники и местные жители. Эти работы обеспечивала группа советских альпинистов во главе с Н. В. Крыленко (в то время генеральный прокурор РСФСР), включавшая Шмидта, Е. Ф. Розмирович (советский правовед, представляла НК РКИ), Е. М. Россельса и Л. А. Перлина. Один этот перечень показывает, что в те годы альпинизм был привилегией советской элиты. Немецкую группу во главе с доктором В. Рикмерсом представляли геодезисты Финстервальдер и X. Бирзак, а также альпинисты П. Борхерс, Е. Альвейн, Е. Шнайдер, К. Вин и Ф. Кольхаупт.
Наша альпинистская группа задержалась в Москве и смогла выступить из Оша (традиционная база многочисленных экспедиций, направлявшихся на Памир) лишь 23 июля. Вместе с руководством экспедиции она прошла черед перевалы Джиптык в Алайском хребте и Кызыларт в Заалайском хребте с кратковременным посещением озера Кара-Куль и добралась до полевого лагеря в верховьях реки Танымас только 15 августа. Не считая кратковременных тренировочных восхождений на ближайшие вершины, альпинистам не было пока подходящей работы.
Тем временем другие участники экспедиции (включая немецких альпинистов и специалистов) одновременно с топографом Дорофеевым и астрономом Беляевым вовсю осваивали ледник Федченко, в частности, создав на высоте 3700 метров базовый лагерь № 1 у ледника Муз-Кулак (Грум-Гржимайло на современных картах), получивший из-за продолжительных пылевых бурь среди участников экспедиции прозвище Пыльный. Поблизости астроном Беляев отнаблюдал астрономический пункт, положив начало созданию сети в местных координатах. К тому времени был обнаружен доступный участок для подъема на ледник Федченко по так называемому Танымасскому лоскуту.
Еще 3 августа 1928 года им воспользовался Дорофеев со своими помощниками, осторожно продвигаясь на запад, тщательно отслеживая разворачивавшуюся перед ним панораму горных цепей и ледников. «Мы увидели ледник шириной в 3–4 километра и длиной около 30 километров. Его верхний конец с многочисленными боковыми притоками упирался в белоснежную стену какого-то хребта. Склоны сжимавших долину гор были покрыты вечными снегами, только кое-где чернели отвесные скалы. Около перевала ледник резко поворачивал на северо-запад… На общем белом фоне резко выделялись черные ленты срединных морен», — отметил он характерную особенность срединной части ледника Федченко (1952, с. 406). Его дальнейшее описание было посвящено хребту Академии наук, впервые открывшемуся с этого направления: «Глядя вниз по леднику, мы увидали высокий скалистый хребет, на котором особенно выделялась раздвоенная вершина (Комакадемии. — В. К.) одного пика. Она была выше остальных, но еще выше нее поднималась неправильная усеченная пирамида гигантского пика, явно господствовавшего над всем хребтом» (Там же) название которого в последующее десятилетие менялось неоднократно (Гармо, Сталина, Коммунизма), пока, после распада СССР, не приобрело своего современного значения (Исмаила Самани). 5 августа Дорофеев по описанию Косиненко понял, что оказался у притока Бивачный ледника Федченко, и тогда увиденная им панорама получила привязку к известной карте: «Значение этого открытия было трудно переоценить: не только менялась предположительная схема расположения горных хребтов в районе «белого пятна», но и ледник Федченко оказывался одним из величайших горно-долинных ледников мира, имеющим, по нашим измерениям, около 76 километров. Итак, мы оказались на леднике Федченко» (Там же). Теперь, когда первоисследователи совместными трудами сделали свое дело, можно было выпускать вперед альпинистов. Одним из них и был герой настоящей книги, глазами которого дано дальнейшее развитие событий на бывшем белом пятне.
«Итак, 15 августа русская группа прибыла в лагерь 1 на реке Танымас, где была встречена начальником немецкой части В. Рикмерсом и русским топографом И. Г. Дорофеевым.
Местоположение лагеря 1 определялось тем, что это высшее место, до которого доходят лошади, дальше преграждают путь труднопроходимые ледники. В иных отношениях лагерь мало удачен — для лошадей мало корма, вода очень мутная и не близко, а главное — пыль. Мелкая, всюду проникающая, все застилающая пыль. Прямая противоположность общему мнению о чистоте горного воздуха. Высота лагеря — 3500 метров.
В лагере 1 оставаться для нас было и бесполезно, и неприятно (из-за пыли). Уже на следующий день, 16 августа, Н. В. Крыленко и группа носильщиков с вещами русских отправилась вверх, в лагерь 2. Надлежало пересечь два ледника. Один на протяжении 0,5 километра, другой — 3 километра. Носильщики, впрочем, обходят ледники, перебираясь через реку вброд — по пояс…
17 августа вышли Е. Ф. Розмирович, Е. М. Россельс, И. Г. Дорофеев, О. Ю. Шмидт и два красноармейца — помощники И. Г. Дорофеева. Переход длился 10 часов… Тем не менее все препятствия были преодолены в самом бодром состоянии духа, а доктор Е. М. Россельс даже играл на мандолине и распевал в то же самое время, когда в сумерках пробирались между иглами второго ледника. При переходе через первый ледник надели кошки и для предосторожности взялись за веревку… по второму леднику в кошках было легче ходить. Трещин ледники в этих местах не дают, но утомляют крутизна и гладкость при пересечении первого ледника (у самого конца его) и ледниковые иглы второго, заставляющие несколько часов идти вверх и вниз, влево и вправо, без дороги. Вечером предупредительные немцы встретили нас факелами; палатки были ими же уже расставлены» (1960, с. 18–19).
Из первых впечатлений Шмидта в качестве новичка-памирца отметим следующее. Ледники на пройденном пути не представляли не только опасности, обычно связанной с трещинами, замаскированными снегом и фирном, но даже трудностей, — не считая временами крутизны. Альпинистский опыт Шмидта пока невелик — в противном случае он отметил бы местную экзотику, названную им «ледниковые иглы». В современной литературе это так называемые «снега кающихся грешников», особая форма ледниковой поверхности, возникающая при таянии ледниковой поверхности в условиях резкоконтинентального климата на больших высотах. Скопления таких форм вытаивания льда напоминают коленопреклоненную толпу замаливающих грехи в треугольных клобуках — это название пришло в нашу литературу от альпинистов и гляциологов Южной Америки, обладающих повышенной религиозностью и такой же образностью. Еще одна удивительная деталь, видимо, — в описанном переходе люди шли налегке, иначе трудно представить, чтобы участник маршрута на такой высоте бы пел, сопровождая упражнения в вокале игрой на струнном инструменте. Видимо, весь груз несли специальные носильщики, что трудно представить для позднейших экспедиций.
Для читателя, однако, важнее первый контакт спортсмена альпиниста Шмидта с профессионалом — экспедиционником топографом Дорофеевым: «После доклада ко мне подошел Отто Юльевич и, пожимая мне руку, сказал: «Разрешите мне, Иван Георгиевич, быть вашим учеником. Научите меня проводить глазомерную съемку. Мне хочется, чтобы мое пребывание в экспедиции принесло возможно больше пользы для общего дела, чтобы мои походы по необследованной области в качестве альпиниста имели бы и более существенный след. Обидно ходить по местам, где до тебя не ступала нога человека, и не уметь изобразить на бумаге пройденного». Подумав немного, он добавил: «Жаль, что программы наших средних школ до сих пор не уделяют должного внимания преподаванию топографии в том объеме, какой заслуживает этот важный предмет. Вот в Германии, например, каждый окончивший среднюю школу умеет производить глазомерную съемку».
Я знал, что Отто Юльевич ведет работу большого масштаба, и поэтому его просьба меня смутила. В замешательстве я ответил, что мне неудобно быть учителем такого большого человека. Он, однако, еще раз повторил свою просьбу, и я согласился» (Дорофеев, 1959, с. 390–391). Понять начинающего скромного военного топографа, занятого своими проблемами, несложно, тем более что на описываемом уровне этот бородатый новичок, свалившийся на его голову, был для Дорофеева в полном смысле «котом в мешке» — ситуация, которую не любят в экстремальных условиях. А с учетом будущей стремительной карьеры Шмидта именно на исследовательском поприще интересно понять, когда же в его собственном сознании спортивные интересы были вытеснены исследовательскими.
С достижением лагеря 2 на высоте 4385 метров предстояло перераспределение имеющихся наличных сил для предстоящих исследований. По мнению самого Шмидта, как пишет Дорофеев, «вся неисследованная область была им исчерпывающе раскрыта (остались нераскрытыми лишь переходы на запад и юг)» (1960, с. 20).
Загадка морфологии ледника Федченко заключалась в том, что в нижнем течении, по наблюдениям Косиненко и Корженевского, он выглядел как обычный сложный, но все-таки горный ледник, принимавший с обоих бортов многочисленные притоки. Зато в верховьях, по Дорофееву, намечалась необычная картина, когда из обширных верховий, переполненных фирном, через понижения хребта Академии Наук к истокам рек, стекавших преимущественно на запад в бассейн Пянджа, вываливались ледниковые языки, снизу из речных долин выглядевшие самостоятельными, как это наблюдали еще Беседин и Беляев в 1916 году. На современных картах они показаны в качестве самостоятельных ледников Язгулем, Абдукагор, Медвежий и Географического Общества.
Естественно, Дорофеев ожидал, что они связаны с верховьями ледника Федченко, заранее готовясь к самому сложному варианту — с точки зрения проходимости. При прорыве этих ледников через хребет Академии Наук следовало ожидать крутых ледопадов с массой трещин и других препятствий, которые предстояло изучить, причем с помощью альпинистов. Этой проблемой и предстояло заниматься Шмидту в качестве разведчика на местности во всеоружии приемов альпинизма, причем по согласованию с остальными участниками экспедиции.
Уже 17 августа вниз по реке Танымас ушла группа Горбунова, включавшая геологов Щербакова и Юдина, а также зоолога Соколова. Этой группе предстояло, обойдя неисследованную область с юга, затем подняться от Пянджа к леднику Язгулем, обследовать его и по возможности подняться по нему в верховья Федченко — навстречу Дорофееву и его помощниками примерно через две недели.
Обсуждение планов второй группы, с которой предстояло работать Шмидту, проходило 18 августа одновременно со сборами и описано в дневнике Отто Юльевича следующим образом:
«И. Г. Дорофеев убежден, что за известным ему боковым ледником должен быть перевал в долину Язгулема, и собирался с желающими альпинистами сразу туда спуститься. Мне и Н. В. Крыленко этот план казался необоснованным: во-первых, наличие перевала (спуска) было сомнительно — Дорофеев там еще не был; во-вторых, Р. Финстервальдер считал, что в этом направлении долина не Язгулема, а Ванча.
После долгих споров было принято мое предложение — сначала отправиться на разведку для установления перевала (или перевалов), а затем уже, сверив результаты разведки, пойти всей группой вниз по лучшему пути. Должны были отправиться три группы разведчиков: Е. Альвейн и Е. Шнайдер — на южную часть ледника, Н. В. Крыленко, И. Г. Дорофеев и я на север — к боковому леднику, намеченному И. Г. Дорофеевым, и П. Борхерс и К. Вин — также на север, еще дальше, к другому леднику, также указанному И. Г. Дорофеевым. Выступление было назначено на следующий день, 19 августа, срок разведки — три дня, с четвертым (но не более) про запас на непредвиденный случай.
Спор с И. Г. Дорофеевым умолк сам собой, когда выяснилось, что наличного продовольствия не хватит на снаряжение длительной экспедиции» (1960, с. 21).
По мнению Отто Юльевича роль Дорофеева на этом этапе была определяющей, поскольку именно он намечал наиболее перспективные направления поиска на местности. Для самого Шмидта это был поучительный опыт, не менее поучительный, чем овладение искусством глазомерной съемки.
В маршруте 19 августа произошло непосредственное знакомство Шмидта с ледником Федченко, описанное им в дневнике. Отрывок из него приводится ниже: «…Около 8 утра выступили из лагеря. Сначала вверх по Танымасу, около 5 километров, до его истоков — ледникового озера, все время под стеной Танымасского ледника, идя по осыпи из крупных камней… Красота этого озера (длиной около 1,5 километра, шириной — 300 метров), окруженного снежными горами до 5500 метров высоты, совершенно исключительна. Уровень его — около 4500 метров. Сейчас же за озером Танымасский ледник переходит в большой ледник, являясь одним из переметных стоков последнего. Этот большой ледник подымается влево к югу на протяжении 15–20 километров и спускается далеко на север. Уже тогда было ясно, что это верхняя часть ледника Федченко, ранее известного только в нижней части (10–15 км), причем никто не предполагал такой длины. Ширина его в этом месте 8 километров.
Прямо против Танымаса спускается широкий боковой ледник — ледник Академии. За ним — кажущийся перевал, по которому шла первая разведка немцев. С нашей стороны подъем был пологий, но с другой — крутой обрыв, так что перевалом этот путь было нельзя назвать никак. Близлежащие горы с той и другой стороны были уже известны немцам, производившим съемку (фототеодолитом. — В. К.). Высота их около 5500 метров. Дальше на север и особенно на юг горы подымались еще выше. За озером первая немецкая группа отделилась от нас, идя на юг. Через 3 часа отделился Финстервальдер со спутниками, шедший сначала с нами, — он собирался на одну из гор продолжить работу.
Ледник Федченко — ровный, огромный, в этой части с редкими трещинами, но тем не менее довольно неудобный для ходьбы. Ледниковые иглы бьют колени, не дают прямо поставить ногу. Под тонким покровом из снега и льда бурлит вода над ледником. То и дело проваливаешься по колени — болото! Иногда дорогу пересекает настоящая глубокая и большая река. Река на леднике!
Пересекая ледник наискось вниз, достигли вечером скрещения с боковым ледником, который наметил И. Г. Дорофеев. Здесь расстались с остальными немцами, условившись на морене у маленького озерка поставить пирамидку и оставить письма. Здесь впоследствии был наш лагерь 3. Расстояние от лагеря 2 — около 20 километров (около 10 часов хода), высота — 4050 метров. В тот же вечер поднялись еще на 5 километров по боковому леднику, совершенно ровному внизу, до начала крутого подъема. Здесь на высоте 4300 метров расположили горные палатки прямо на льду, покрытом снегом, прямо в яме, более или менее защищенной от ветра. Нас было 3 альпиниста, 2 красноармейца — помощники Дорофеева — и один таджик-носильщик. Устроились в двух горных легких палатках, по 3 человека, варили чай на примусе (внутри палатки из-за ветра).
20 августа пересекли главный ледник по направлению к одному из западных боковых ледников. На высоте 4800 метров нам удалось найти перевал (Кашал-Аяк), по которому спустились на другую сторону настолько, чтобы ориентироваться при дальнейшем пути по леднику всей группой. Отсюда увидали реку, оказавшуюся р. Ванч.
21 августа наша разведочная группа вернулась в лагерь, а 23-го по этому разведанному пути ушла вторая советская группа Н. В. Крыленко (на Ванч). Мне, как замещавшему начальника экспедиции Н. П. Горбунова, пришлось остаться для подготовки и организации лагеря 3, для встречи с ушедшими группами и для подготовки дальнейшего продвижения по леднику Федченко вниз» (1960, с. 21–23).
Описанное нуждается в комментарии — с тем, чтобы читатель мог оценить достижения Шмидта в изучении ледника Федченко, а также его роль в экспедиции 1928 года.
Самое главное — он оказался на только что открытом для науки участке ранее неизвестной горной территории, важной, прежде всего, по своему водораздельному положению. Сам Отто Юльевич неоднократно подчеркивает роль в этом открытии других: немцев и в первую очередь Дорофеева с помощниками. На его собственную долю альпиниста выпала роль своеобразной «зачистки» по следам первооткрывателей в виде поисков перевалов. Здесь он мог использовать свои навыки альпиниста.
Какой же альпинист избежит описаний красот природы и сопутствующих восторгов! Шмидт оставил восторженное описание озера при подъеме по Танымасскому лоскуту. Важнее, однако, его дальнейшие описания поверхности ледника Федченко с замечанием по поводу ледника Академии и указанием на обрывистый участок за ним — вероятно, это относится к истокам современного ледника Медвежий. Очевидно, повествование составлено со слов немцев, альпинистов или тех, кто занимался фототеодолитной съемкой. Из всего описания также следует, что его предшествующий опыт на ледниках был минимальным. Неудивительно, что сам масштаб горной системы Памира поражает его, как и специфика оледенения: не только «снега кающихся грешников», но, например, и река на леднике — явление в общем-то нередкое. Все окружающее настолько занимает и восхищает его, вытесняя (судя по отсутствию жалоб) бытовые неудобства и даже мысли о состоянии людей, у которых — несомненная усталость, хотя и не приводящая к горной болезни.
Характерна общая устремленность на решение конкретной поставленной задачи — поиску таинственного перевала Кашал-Аяк, известного прежде только по слухам. Но ведь нашли! И не просто нашли, а тут же использовали для спуска маршрутного отряда Крыленко в долину Ванча, чтобы увязать собственные съемки с наблюдениями Беседина в 1916 году на леднике Русского географического общества. Шмидт ничего не пишет о тех моментах, когда он, занимаясь организационной и другой технической работой, бывал вынужден уступать право первопроходца (гордость спортсмена-альпиниста) другим. Но отсутствие жалоб подобного рода свидетельствует об умении оставаться на уровне в сложной психологической ситуации. В истории альпинизма немало примеров противоположного рода! Разумеется, в душе Отто Юльевич завидовал тем, кто первым прошел открытые при его участии ледниковые перевалы. Но на страницах опубликованного дневника нет ни сомнений, ни сожалений, что демонстрирует его способность держать удары, которые преподносит жизнь. И еще — не спешить с признанием собственных неудач! Тем более что очень скоро памирский опыт пригодился для выбора, определившего жизнь Шмидта на будущее славное десятилетие в иной роли, чем покоритель заоблачных высот. Однако не будем опережать события…
Работа экспедиции на леднике Федченко разворачивалась вокруг нескольких палаток, установленных среди каменных глыб на срединной морене близ обсерватории, которую построят несколько лет спустя. Значение этого места Шмидт оценил следующим образом: «Лагерь 3 был первоначально задуман как база для ушедших на запад, на Ванч, и как место встречи с Н. П. Горбуновым. По мере исчерпания задач на юге ледника Федченко и приближения ледяного похода на Алтын-Мазар (кишлак в 10 километрах от конца ледника Федченко на правом берегу Мук-су. — В. К.), значение лагеря возросло, он стал базой восхождений в северной части ледника Федченко и перехода на Алтын-Мазар.
Место лагеря 3 оказалось чрезвычайно удачным. Несмотря на скрещение двух ледников (Федченко и того, за которым «наш» с Н. В. Крыленко перевал) — полное отсутствие ветра и потому теплее, чем в лагере 2. Высота — около 4150 или 4200 метров. Палатки расставлены на морене, самой левой из срединных морен ледника Федченко, у южного угла ледников… Ночью под тонким слоем камней трещит лед, но к этому уже все привыкли. Поразительно ощущение тишины в звездную ночь, здесь, среди снега и гор, где уже нет ничего живого. Благодаря стараниям наших комендантов… наш лагерь 3 оказался вполне обеспеченным провиантом на все время его предполагаемой работы (около недели). При постоянном недостатке носильщиков снабжение стоило колоссального труда» (1960, с. 23).
Вкратце остановимся на событиях в этом лагере после того, как его покинул отряд Крыленко. На следующий день, 24 августа, пришлось искать немецких альпинистов Борхерса и Вина. «Голодных и израненных при переходе через реку… доставили их в лагерь». В результате только 26 августа большая группа альпинистов и ученых, до предела нагруженных всем необходимым, начала маршрут к верховьям ледника, располагавшимся южнее. «Место оказалось очень удаленным, — пишет Шмидт в дневнике. — Хотя ледник Федченко в верхней части не представляет опасностей: трещин мало, они большей частью видны, игл нет, подъем очень постепенный, тем не менее все, особенно носильщики, сильно утомились… Переход по снегу всегда утомляет, даже если нога погружается только по щиколотку. Высота лагеря (у восточного края ледника) — 4790 метров. Место ночлега у подножия скалы под ледником — очень поэтично. Любопытно, что некоторые из нас — Е. Шнейдер, К. Вин, я и И. М. Толчин, несмотря на высоту и долгий путь, ворочали большие камни и таскали землю, устраивая лагерь. Конечно, это было не совсем легко» (1960, с. 24). Каждая строка памирского дневника Шмидта содержит важную информацию — смысл последней: за неделю пребывания на Федченко люди настолько акклиматизировались и вошли в ритм экспедиционной жизни, что их хватает, несмотря на усталость, и камни поворочать, и полюбоваться изысканными пейзажами…
Два последующих дня были посвящены чисто альпинистским занятиям — штурму ближайшего безымянного шеститысячника, результат которого зафиксирован в дневнике за 28 августа: «Дошли! Из лагеря К. Вин, Е. Шнейдер, я и Л. А. Перлин совершили восхождение на высоту около 6000 метров. Этот наш подъем наши киноработники засняли» (Там же, с. 25). Теперь можно было приступать к самому главному — поиску очередного перевала, также описанному в дневнике:
«Я с Л. А. Перлиным и одним носильщиком отправились на поиски перевала Танымас — к реке Язгулем. Мы прошли до начала главного ледника, пересекли его и на высоте 5200 метров нашли перевал, по которому спускался переметный (то есть из области питания ледника Федченко. — В. К.) на запад. В течение двух дней, преодолевая трещины и ледяные обвалы, мы опустились до высоты 4000 метров. Этот перевал был заснят мной глазомерной съемкой. Дальнейший путь был тяжелым, кончалось продовольствие, и мы вынуждены были вернуться в лагерь 2, куда прибыли к 1 сентября, а уже 5 сентября окончательно перебрались в лагерь 3» (Там же, с. 25).
Возвращение в знакомый лагерь 2 по более короткому пути, чем в лагерь 3, проще всего объяснить недостатком продовольствия, но, видимо, не только. Судя по задержке в этом лагере (ведь в лагере 3 они появились только 5 сентября), Шмидт и его спутники просто восстанавливали силы после испытаний на Язгулемском леднике.
Очевидно, это восстановление прошло успешно, потому что в лагерь 3 небольшой отряд Шмидта добрался почти одновременно с группой немецких альпинистов, одержимых идеей первовосхождения на неизвестную вершину где-то в истоках притока Бивачный ледника Федченко — будущий пик Сталина, Коммунизма, Гармо и т. д.
«Эта гора все время была в центре нашего внимания, — отмечено Шмидтом. — Видна от нас, с ледника Федченко и с Танымасских вершин, только верхушка — очень трудная, крутая, снежная трапеция.
Однако приходилось опасаться не столько верхушки, сколько подходов: было совершенно неясно, где, по какой долине к Гармо приблизиться, так как Гармо находится не в хребте, ограничивающем ледник Федченко, а километрах в пяти поодаль (в действительности — не менее двадцати. — В. К.). Вся группа гор, к которым относится Гармо, по характеру принадлежит скорее к Дарвазским, чем к Памирским, — остроконечные, обрывистые, с висячими ледниками, густо сгруппированные, без широких долин. Осторожные люди, как, например, Р. Финстервальдер, считали восхождение вообще очень маловероятным» (с. 25–26), в чем оказались совершенно правы…
Понятно, что немцы рвались за рекордом и за первенством, видимо, исходя из того, что второй подобной ситуации у них может не быть. Без предварительной разведки подходов (не случайно у Шмидта особо отмечено «неясно, где, по какой долине к Гармо приблизиться») такую попытку трудно воспринять иначе как авантюру, и не случайно в дневнике Шмидта при издании появилась фраза «решили отправиться на разведку», — явно оправдательного характера. Поскольку приказом Рикмерса немецкие альпинисты находились в его подчинении, Шмидт поступил весьма дипломатично, возглавив предприятие, обреченное на провал, да и отчитался за него не менее дипломатично.
События неудачного штурма 6 сентября описаны им следующим образом:
«К двум часам дня достигли того бокового ледника (третьего после Кашал-Аяка), по которому предполагалось подняться (видимо, ледник Бивачный. — В. К.). Открывшийся вид обещал мало хорошего. Все же поднялись от устья ледника (3800 м) на 300 метров, через пологую часть ледника. Оказались перед стеной высотой в 400–500 метров, над которой грозно нависали серраки. Внизу же, рядом с нами, ледник весь был усеян свежими обломками. Вверх подняться можно было надеяться по узкой щели между выступами горы и обрывами ледника. Подъем, хотя и трудный, представлялся вполне возможным. Но… как раз по этой щели, судя по конусу снега внизу, спускались лавины и обвалы льда. Свежесть следов заставляла думать, что обвалы часты, вероятно, ежедневны. А нам предстояло в течение трех часов подниматься по щели (и потом спускаться столько же. — В. К.). Глыбы в один кубометр было бы достаточно для гибели всех нас…
Произошло длительное и горячее совещание. Я лично стоял за подъем, считая вероятность гибели весьма небольшой. Немцы же указывали на большую опасность и малую целесообразность подъема. Если бы была уверенность, что за серраками нас ждет Гармо, все бы полезли; но подвергаться столь несомненной опасности неизвестно ради чего, чтобы подняться только до 4800 метров, за которыми неизвестность и еще очень далеко до 7000 метров, попасть, быть может, совсем не к Гармо, а на несколько долин в сторону не стоит.
Я много раз видел немецких альпинистов в серьезной обстановке и не имел оснований упрекать их в отсутствии мужества. Мне оставалось только признать, что их большой опыт заставляет их быть осторожными и подчиниться большинству. Когда решение было вынесено и двинулись вниз, у одного из носильщиков, сопровождавших нас, вырвался возглас: «Спасибо!»
Ночевали под этим же ледником на морене ледника Федченко в довольно унылом настроении. Других подходов к Гармо не предвиделось. Гора в 7000 метров, а мы отбиты уже у порога 4300 метров. Вечером и ночью грохотали серраки, хотя и не совсем в месте нашего подъема» (1960, с. 25–27).
Для понимания значимости событий, описанных в его дневнике, стоит обратить внимание на три момента. Первый — вершина была взята только в сентябре 1933 года (причем в одиночку) известным альпинистом Евгением Абалаковым после поисков ряда лет. Второй — сам маршрут восхождения проходил совсем в ином месте, чем у Шмидта с немцами в 1928 году. Третий — для ученого отрицательный результат остается результатом, тогда как для спортсмена — это поражение. Являясь в качестве участника событий и тем и другим, Шмидт эту непростую диалектику испытал на себе, вместе с тем получив солидный опыт дипломатического общения, который также пригодился ему в ближайшем будущем. В этом плане весьма показательно его замечание об опыте своих немецких коллег и необходимости его учета при принятии окончательного решения, которое он, как руководитель, оставлял за собой, — эта принципиальная схема также пригодилась ему спустя год.
После неудачи с Гармо было решено использовать оставшееся время для покорения ближайших вершин по восточному борту, пусть даже значительно более низких — всего в пределах 5600 метров. Это утешительное мероприятие тем не менее нашло свое отражение на страницах дневника, причем в контексте деталей, требующих комментария. В душе Шмидта продолжают бороться спортсмен и исследователь, что отчетливо прослеживается в приведенном ниже отрывке из дневника:
«Игра тумана только усиливала красоту, но для фотограмметрических работ Р. Финстервальдера оставалось мало возможностей, в частности, желанный Гармо редко выходил из туч.
Особенно были красивы Дарвазские горы за нашим хребтом. Ледник Федченко являл поразительную картину: 5–6 отдельно, но рядом текущих ледников, разделенных узкими моренами и имеющих совершенно различный характер: один в глубоких поперечных трещинах, другой — в ледяных иглах, третий — совершенно гладкий и т. д.
В10 часов утра мы решили идти в сторону северной (главной) вершины (на северо-восток). К сожалению, вопреки предположениям, соединительное ребро оказалось совершенно непроходимым, и нам пришлось метров на 400 спуститься в снежную котловину, к подножию вершины. Этот спуск происходил по фирну, очень крутому, местами покрытому порошкообразным снегом, местами обледенелому. Представляя значительную трудность, спуск был и несколько опасен из-за возможности лавины. Но зато он был исключительно интересен технически и исключительно живописен» (1960, с. 28). Отмеченное «единство и борьба противоположностей» сохранялась у Отто Юльевича и на будущее, пока, наконец, исследователь в нем не возобладал над спортсменом, искателем приключений, что произошло уже совсем в иных условиях.
При возвращении в лагерь 3 Шмидт и его люди были удивлены количеством встречающих. Выполнив свою задачу, подошли (хотя и с запозданием) отряды Горбунова и Крыленко, чтобы общим караваном идти далее в Алтын-Мазар по завершении экспедиционных исследований. Их достижения Шмидт описал в следующих выражениях:
«Товарищи совершили трудный подъем по Язгулемскому леднику и затем спустились по леднику Федченко. История их путешествия — перевал Кашал-Аяк — Ванч — перевал Абдукагор — Язгулем — перевал Танымас — лагерь 3 на леднике Федченко, полная героизма и давшая прекрасные географические результаты, должна быть рассказана самими участниками, а не мной.
Кроме географического значения, этот переход заключал в себе и прекрасные альпинистские эпизоды — переходы через несколько перевалов, переправы через горные реки. Особенно крупным альпинистским результатом является подъем по всему Язгулемскому леднику от верховьев Язгулема до перевала, где объединяются ледники Язгулем и Федченко в один переметный ледник (5200 м).
Этот переход удалось осуществить благодаря тому, что Н. В. Крыленко после двухдневных поисков нашел удобный путь вверх. Любопытно, что путь вел как раз по правой (орографически) стороне ледника, частью над ледником. Именно там, где я его и подозревал после нашего с Л. А. Перлиным возвращения из разведки, показавшей, что ледник ни слева, ни посередине не проходим. Приход Н. П. Горбунова, Н. В. Крыленко и их групп с носильщиками более чем удвоил население нашего лагеря 3. Продовольствие было припасено на всякий случай и на них, но в обрез» (1960, с. 28–29).
С выполнением намеченной программы настало время сворачивать работу экспедиции и возвращаться по языку ледника Федченко в кишлак Алтын-Мазар. 11 сентября Шмидт вышел вниз по леднику в сопровождении трех немецких альпинистов и трех местных носильщиков, с тем чтобы выслать к остающимся на леднике караван лошадей для эвакуации людей и имущества. На этот раз наибольшие трудности ожидали разведчиков при форсировании Мук-су. «Попытки переправиться одна за другой кончались неудачей: передового сбрасывало силой течения, покрывало водой, било о камни, пока остальным удавалось его вытащить. Так каждого из нас топило по нескольку раз, и мы провели в общей сложности по 4 часа (каждый) в ледяной воде, пока, наконец, удалось переправиться через Мук-су.
Достигнув 14 сентября Алтын-Мазара, наш авангард немедленно снарядил лошадей и продовольствие для основного отряда, который прибыл сюда 16 сентября» (1960, с. 30).
Хотя пребывание Шмидта на леднике Федченко заняло немного более месяца, это обстоятельство во многом определило его судьбу на будущее. Памир, несомненно, разбудил в душе советского чиновника качества и стремления исследователя-первопроходца, до поры до времени дремавшие под гнетом обстоятельств. Чтобы они вырвались на простор, нужен был только повод. Тем не менее в строгом соответствии с шекспировскими строчками:
Подобное предупреждение необходимо для самого вдумчивого читателя, ибо последующий жизненный кульбит в судьбе героя книги оказался, несомненно, весьма неожиданным, но очень показательным для его биографии, заставив Шмидта навсегда расстаться с альпинизмом.