Когда ситуация на суше, после неудачной попытки в апреле — мае 1942 года 14-й армии на суше прорвать оборону противника, окончательно определилась, оборона полуостровов Средний и Рыбачий решением Ставки была передана Северному флоту, с образованием здесь Северного оборонительного района, что упростило управление разнородными силами на суше и на море.
Пока на суше воцарилось относительное затишье, флот не только вел непрерывные военные действия, но одновременно наращивал свои силы, получая пополнение как с других наших флотов, так и от союзников. Это частично отмечено выше для конвоя ЭОН-18 в составе лидера «Баку» и эсминцев «Разумный» и «Разъяренный», пришедших Северным морским путем с Тихого океана, переход которых завершился в октябре 1942 года, В сентябре из Петропавловска-на-Камчатке через США на СФ направились подводные лодки Л-15 (потопленная на подходах Сан-Франциско японцами) и Л-16. С января по март 1943 года с Тихоокеанского флота через Панамский канал пришли подлодки С-51, С-55 и С-56, к которым в июне присоединилась С-54. В мае того же года Государственный Комитет Обороны принял решение перевести на север шесть подводных лодок Каспийской флотилии. В конце октября в Полярное пришли из США пять тральщиков AM и шесть больших охотников за подводными лодками типа БО. Размах и масштаб этих операций был весьма показательным Аля самого молодого флота страны.
Еще четыре подлодки типа С и две типа М («малютки») были получены от промышленности в 1943 году, а в конце года из США пришли девять БО и семь тральщиков AM. С прибытием трех подлодок типа В из Англии, девяти миноносцев, а также линкоров «Архангельск» и «Мурманск», в 1944 году после раздела трофейных кораблей итальянского флота формирование корабельного состава Северного флота было закончено. Однако наш противник ощутил возросшую мощь СФ с использованием разнородных сил еще раньше, в процессе трех операций РВ («Разгром врага») в феврале — апреле 1944 года, в ходе которых был получен весьма ценный опыт.
Перемирие с Финляндией, вступившее в силу с 4 сентября 1944 года, предусматривало вывод сил 20-й армии вермахта с ее территории в течении двух недель. Только 3 октября Гитлер утвердил план отвода войск этой армии (операция «Северное сияние») к Люигс-фиорду. Согласно ему, наиболее южный 18-й корпус отступал из района Ровапиеми на Муопно, 36-й следовал туда же из района Ивало (южнее озера Инари). В наиболее сложном положении оказался самый северный немецкий 19-й корпус (командующий генерал Ф. Йодль), позиции которого левым флангом выходили к фиордам Баренцева моря и, таким образом, оказались в зоне воздействия сил Северного флота, во взаимодействии с 14-й армией, которой предстояло наступать от своих позиций на Западной Лице.
С нашей стороны план предстоящей операции «Вест» заключался в следующем: «Командующему Северным оборонительным районом приказано обеспечить прорыв обороны противника на перешейке полуострова Средний, овладеть дорогой Титовка — Пороваара в районе горы Росва-Тунтури и тем самым отрезать гитлеровцам пути отхода на Петсамо. Причем 63-я бригада морской пехоты должна высадить десант на южном побережье залива Маативуоно (Малая Волоковая) для того, чтобы прорвать оборону противника с тыла, 12-й же бригаде ставится задача прорвать оборону на самом перешейке Среднего. Для того, чтобы отвлечь внимание противника, одновременно с высадкой 63-й бригады назначена высадка демонстративной группы на побережье Мотовского залива между мысами Пикшуев и Могильный. После выхода на дорогу Титовка — Пороваара обе бригады вместе с частями 14-й армии должны наступать на Петсамо. Для прибытия высадки с моря и дальнейших действий бригад, а также для прикрытия демонстративной группы выделены необходимые силы флота. Обеспечивать операцию будут 275 самолетов» (Головко, 229 — 230).
В процессе подготовки нашего наступления только на усиление 14-й армии через Кольский залив из Мурманска на Мишуково было переброшено 25 тыс. солдат и офицеров, 24 танка KB и 75 Т-34,19 самоходок, 218 полевых орудий, 270 автомашин, не считая грузов продовольствия и боеприпасов. Отметим, что немцы на Западной Лице вообще не располагали танками, и их появление с нашей стороны, несомненно, сыграло свою роль.
Малонаселенная местность на стыке государственных границ СССР, Норвегии и Финляндии (так называемая Лапландия) представляла собой скопления невысоких скалистых сопок в развалах каменистых россыпей, частично поросших стелющейся кривоствольной березой, хотя и стала для наших войск привычной, но отсутствие дорог не благоприятствовало использованию техники и просто передвижению наземных войск. Это подтверждали и норвежские источники: «Две северные норвежские провинции Финмаркен и Тромсе, по которым ведут все три главные дороги из Финляндии, являют собой наихудший тип местности для ведения военных операций». Поскольку предстояло вести сражение за немногочисленные дороги на суше, советское командование строило свои планы на превосходство в технике, включая танки, которых не было у противника. Ситуация по сравнению с 1941 годом изменилась в обратную сторону. По живой силе мы превосходили противника втрое, по артиллерии — впятеро, и теперь вермахту предстояло держать ответ за былые «успехи» на фоне общего ухудшения обстановки гитлеровской Германии.
7 октября наше наступление началось. На юге, обойдя аэродромы люфтваффе в Лоустари, части 127-го и 128-го легких корпусов (то есть практически лишенных техники и автотранспорта) спустя трое суток оседлали развилку дорог западнее, создав опасность окружения вражеских частей. 12 октября наши войска взяли Лоустари. При дальнейшем движении на север эти силы атаковали Петсамо, где противник к 15 октября оставил две тысячи трупов.
По такому случаю официальные норвежские источники констатировали, что «с занятием русскими арктического порта Петсамо непосредственная угроза создалась для крупнейшего порта и военной базы немцев на всем Севере — Киркинеса. Киркинес по прямой менее чем в 30 милях от Петсамо, и эти два города связаны относительно хорошей дорогой, где существует только одно природное препятствие — река Пасвик в нескольких милях от Киркинеса, и эта река, через которую ведет несколько мостов, вскоре окажется в зоне военных действий» (А.В. Репневский). Значение Киркинеса состояло также в том, что вплоть до Хаммерфеста (до которого оставалось еще почти триста миль) у немцев не оставалось портов, пригодных для эвакуации своих войск. К тому времени были достигнута договоренность с норвежской стороной о военных действиях Красной Армии на норвежской территории. Хотя за две недели непрерывного наступления наши войска были достаточно измотаны, но тем не менее солдаты 45-й дивизии 14-й армии 18 октября пересекли норвежскую границу на сухопутье, продолжая движение по направлению к Киркинесу. К этому времени силы Северного флота показали себя в полной мере, главным образом ударами с воздуха и высадкой десантов, которым в «десятом сталинском ударе» (по определению тех лет) принадлежит особая роль.
В соответствии с планом «Вест» важная роль отводилась нашему наступлению с полуостровов Средний и Рыбачий (Северный оборонительный район), которые немцы на протяжении трех лет считали заблокированными. Поэтому последовавшая 10 октября интенсивная артподготовка из 209 орудий (за полтора часа было выпущено 47 тыс. снарядов) по немецким позициям на хребте Муста-Тантури оказалась для них неожиданной. Оборонявшая его дивизионная группа Ван дер Хупа под ударами 12-й бригады морской пехоты (командир полковник П.А. Рассохин) была вынуждена спасаться бегством под угрозой двойного окружения нашими частями, двигавшимися на Петсамо, и десантами, высадившимися в губе Малая Волоковая (части 63-й бригады морской пехоты под командованием полковника А.М. Крылова в количестве 2647 бойцов западнее перешейка, соединяющего полуостров Средний с материком) и в Мотовском заливе (восточнее его) — последний десант был сугубо вспомогательным и насчитывал менее пятидесяти человек, но сыграл свою роль. Его действия поддерживались обстрелом с моря эсминцами «Гремящий» и «Громкий», в частности, разрушившими вражескую переправу на реке Титовка.
Десантирование было выполнено чуть раньше начала наступления бригады Рассохина, так что угроза окружения для немцев выглядела вполне реальной. Действия основного десанта оказались настолько успешными (при высадке погиб один морской пехотинец и пятеро были ранены), что после соединения с 12-й бригадой объединенными силами они очистили восточное побережье губы Печенга, захватив 13 октября узел сопротивления противника на мысе Крестовый, в который входили батареи 88- и 155-мм орудий и прожекторные установки. За эту операцию четыре морских пехотинца, включая командира отряда капитана И.П. Барченко-Емельянова, получили звание Героя Советского Союза. Тем самым были созданы предпосылки для высадки десанта непосредственно в порту Лиинахамари.
Численность десанта на этот раз составила 658 человек, размещенных на 8 торпедных и 6 сторожевых катерах, что обеспечивало быстрое передвижение в зоне обстрела. Посадка на высадочные средства, как и в предшествующих десантах, проходила в губе Большая Волоковая, причем противник обнаружил катера с десантом примерно в 50 километрах от входа в Печенгскую губу и подверг их артиллерийскому обстрелу за полчаса до начала высадки. Наши батареи с полуострова Средний открыли ответный огонь, но полностью подавить батареи противника не смогли. Из-за путаницы в сложившейся обстановке на причалы в Лиинахамаре в ночь с 12 на 13 октября было высажено только 552 десантника, которые тем не менее успешно решили свою задачу. Сутки спустя получили подкрепление с мыса Крестовый за счет 12-й и 63-й бригад, что позволило развить успех по всем направлениям и полностью освободить Лиинахамари, который превратился в базу снабжения 14-й армии, которой предстояло освобождать север Норвегии, согласно достигнутой к 18 октября договоренности с королевским правительством.
В глубине суши только 25 октября наши солдаты из передовых дозоров увидали зарево пожарищ и клубы дыма, поднимавшиеся на севере, и вскоре встретили первых норвежцев, которых немцы не успели угнать. Со слов советского офицера, в изложении норвежского корреспондента, встреча носила несомненно дружественный характер: «С гребня сопки… неожиданно я заметил норвежский флаг, развевающийся над маленькой горной фермой на другой стороне реки. Я тотчас понял, что немцев там нет. Я собрал свою часть и рассказал им об увиденном. Все переглянулись, будто хотели спросить, как встретят нас норвежцы. Выглядели мы ужасно после продолжительной жизни в диких полевых условиях.
На следующий день мы прошагали мимо этой крошечной фермы. Мы были обтрепаны, грязны, усталы. Но перед нами под норвежским флагом стояли фермер и вся его семья. Они улыбались и приветливо махали нам руками. Мы постарались подтянуться и приободриться, чтобы выглядеть молодцеватей. И у нас это получилось! Я увидел, как мои люди буквально встряхнулись. И дальше внизу, у самого Киркинеса, мы проходили такие же фермы, из которых многие были сожжены. И везде маленькие семьи стояли под норвежским флагом, приветствуя нас» (А.В. Репневский). Чего-то подобного на территории Финляндии и быть не могло…
Детские впечатления от встречи с русскими одна из жительниц Киркинеса сохранили в таком виде: «Мы все трое вылезли на белый свет. Это было в конце октября 1944 года, кажется, утром. Везде были солдаты. Улыбаясь, они смотрели на нас Одеты они были в серые шинели и русские шапки. Среди них было много женщин с винтовками за плечами. Было видно, что с едой у них было неважно. Я видела, как они жевали горбушки черствого хлеба. Их энтузиазм и желание преследовать немцев было трудно не заметить» (Хенриксен, с 79). Однако картина разрушения города производила самое мрачное впечатление. «Город напоминал огромную горящую свалку. Лишь частокол труб и еще не рассыпавшиеся стены отдельных зданий указывали на то, что здесь когда-то жили люди. И тем не менее, несмотря на обстрел орудий и пожары, из бомбоубежищ и укрытий в сопках в город стали возвращаться его жители. Уже в полдень на центральной площади состоялся митинг, после которого под троекратные ружейные залпы и пение национального гимна мэр города поднял над Киркинесом норвежский флаг» (Супрун, с 60). За освобождением Киркинеса последовало прибытие сюда усиленной норвежской роты и представителей законной королевской власти. Советская сторона, несмотря на присутствие своих вооруженных сил, всячески подчеркивала отсутствие стремлений нарушить самостоятельность страны и ее политический статус.
В день освобождения Киркинеса отряд эсминцев во главе с лидером «Баку» под флагом контр-адмирала Фокина произвел поиск вражеских судов вплоть до Тана-фиорда, при возвращении обстреляв Варде (выпустив почти шестьсот снарядов) и попав под ответный огонь немецких батарей. Однако воздушная разведка обнаружила эвакуацию морем в этом направлении, что позволило авиации СФ потопить десантную баржу, три мотобота и повредить до семи кораблей противника. Стремление немцев вывезти как можно больше своих войск морем подтвердила наша разведка, обнаружившая в районе Вадсе до двадцати сторожевиков и морских охотников, одновременно с уничтожением всех построек на полуострове Варангер. Только в районе Вадсе на следующий день было зафиксировано до 68 очагов пожаров, которым не могло помешать местное ополчение из полутора сотен норвежцев, испытывавших недостаток оружия. Очередной добычей ВВС СФ стали 9 мотоботов и тральщик. На исходе октября непогода существенно ограничила возможности наших торпедных катеров и авиации, одновременно позволив немцам на крупных кораблях эвакуировать свои войска в обход полуострова Варангер, куда была заброшена на парашютах группа капитана 3-го ранга Лобанова, связь с которой была потеряна. Судьбу этой группы выяснили десантники, высаженные с торпедных катеров в районе поселка Вадсе, которые провели разведку побережья вплоть до опустевшего Варде, нигде не обнаружив противника, повсеместно встречая дружественный прием со стороны оставшихся норвежцев. На этом практически военные действия на суше в пределах Северной Норвегии закончились. На суше наши войска остановились по реке Нейден-эльв в дальнейшем направлении на Корс-фиорд. В целом по многим причинам (включая категорический запрет Ставки использовать крупные боевые корабли в открытом море после гибели трех эсминцев на Черном море год назад) Северному флоту не удалось воспрепятствовать эвакуации немцев из Варангер-фиорда.
В противовес нашим успехам на суше, на рубеже 1944 — 1945 годов осложнилась обстановка на подходах к Кольскому заливу, куда кригсмарине перебросило много подводных лодок в напрасной попытке прервать движение союзных конвоев, не считая плохо подготовленной попытки атаковать линкор «Архангельск» мини-подлодками. Едва ли эта операция могла иметь серьезное военное значение и была рассчитана больше на моральный и пропагандистский эффект, тем более, что сам линкор, ощетинившийся многочисленными зенитными батареями, в военных действиях участия не принимал, как и крейсер «Мурманск».
Иное дело — подходы к северным портам, куда кригсмарине направило много подводных лодок, что было отмечено целым рядом боестолкновений, конечный результат которых остается нередко без подтверждения.
Более заслуживают доверия результаты поиска отрядом эсминцев под командованием контр-адмирала ВЛ. Фокина 8 декабря вдоль Кольского побережья, когда у губы Порчнихи эсминец «Живучий» (капитан 3-го ранга Н.Д. Рябченко) обнаружил радиолокатором всплывшую немецкую подводную лодку. И.А. Козлов и B.C. Шлемин описывают дальнейшие события следующим образом: «Корабль увеличил ход до 24 узлов и пошел на сближение, рассчитывая таранить противника. Вскоре по лодке открыли артиллерийский огонь из носового орудия. Она контратаковала эсминец, выпустив по нему две торпеды, но командир советского корабля успел от них уклонился. На полном ходу "Живучий" врезался форштевнем в левый борт вражеской лодки, а затем, дав задний ход, начал отходить, продолжая обстреливать ее 4-дюймовыми снарядами и снарядами из скорострельных орудий малого калибра. В это же время минеры сбросили серию глубинных бомб, разорвавшихся в 50 м от медленно погружавшейся в воду немецкой лодки. Так была уничтожена фашистская подводная лодка U-387» (Козлов, Шломин, с 208). К сожалению, здесь не указано, каким образом был установлен номер этой лодки. Это обстоятельство является важным, поскольку в других изданиях гибель этой лодки (командир капитан-лейтенант Бухлер) приписывается глубинным бомбам британского корвета «Бамборо Кэстл» 9 декабря вблизи Мурманска, также без указания источника информации.
В связи с потерей противником аэродромов на территории Норвегии, освобожденной советскими войсками, опасность для кораблей Северного флота и транспортов союзников существенно уменьшилась, но угроза со стороны вражеских подводных лодок оставалась, особенно при нападениях «волчьих стай». Хотя для защиты союзных караванов и собственного мореплавания корабли Северного флота в 1945 году 108 раз выходили в море, а морская авиация совершила 607 самолетовылетов, наши корабли и суда, как и союзные транспорты, не избежали потерь.
16 января из Кольского залива в Молотовск вышел конвой из шести союзных транспортов и двух танкеров в сопровождении мощного эскорта (лидер «Баку» под флагом командира конвоя капитана 1-го ранга А.М. Румянцева и восемь эсминцев) под прикрытием шести самолетов Пе-3. На траверсе губы Порчниха в 20 ч. 30 минут эсминец «Деятельный» (командир капитан-лейтенант К.А. Кравченко) подвергся атаке вражеской подлодки U-997 (командир обер-лейтенант Г. Леман), применившей акустическую торпеду. Результаты этой атаки: «Взрывом оторвало корму, корабль лишился хода и начал медленно тонуть… Необходимо было принимать меры для спасения личного состава, однако командир принял это решение с запозданием. Корабль встал вертикально и быстро затонул, унеся с собой многих моряков. Мужественный и смелый моряк капитан-лейтенант К.А. Кравченко забыл в данном случае важную заповедь командира корабля — если исчерпаны все средства сохранения корабля, спасать экипаж» (Козлов, Шломин, с 232). Правда, возможно и другое объяснение — Кравченко не захотел рисковать повторением судьбы командира «Сокрушительного», хотя и в иной обстановке. Спустя всего пять дней вражеская подводная лодка U-293 (командир капитан-лейтенант Л. Клингспор) такой же торпедой вывела из строя эсминец «Разъяренный», который все же удалось отбуксировать в Лиинахамари.
Драматические события разыгрались при проводке одного из последних конвоев из Лиинахамари в Кольский залив, когда два транспорта сопровождались мощным конвоем (командир капитан 1-го ранга А.М. Румянцев) из четырех эсминцев, двух тральщиков, шести БО и четырех торпедных катеров, а также норвежского корвета и трех тральщиков. Прикрытие с воздуха проводили две «Каталины» и два истребителя. Читаем у адмирала А.Г. Головко: «21 апреля у мыса Цип-Наволок погиб транспорт "Онега", норвежский "Иде-фиорд" получил повреждения и был прибуксирован в Кольский залив… Первым был торпедирован "Иде-фиорд", остальные суда продолжали идти прежним курсом. Через семь-восемь минут взорвалась "Онега"… Лодка, торпедировавшая транспорты, в результате, очевидно, бомбежки, всплыла с развороченной рубкой и надстройками. Всплыла в 50 метрах от борта "Карла Либкнехта". Комендоры эсминца успели выпустить 16 снарядов. Попало, по наблюдениям, пять снарядов. Лодка тут же затонула» (Головко, с. 261). Во всех описаниях боя не сообщается о каких-либо документах, поднятых после гибели лодки, но в нашей литературе считается, что это была U-286 (командир обер-лейтенант Дитрих). Однако, по другим источникам, лодка с этим номерам была потоплена союзниками на подходах к Кольскому заливу неделю спустя после описанных событий.
Насколько могут расходится оценки противников по поводу одних и тех же событий, показывают сведения, приводимые Ю. Манстером, о потерях нашего торгового флота на Северном ТВД — всего 324 тыс. т, тогда как но советским послевоенным данным — только 89 тыс. т, практически в четыре раза меньше. Очевидно, с этим обстоятельство в одинаковой степени должен считаться как флотский разведчик в военную пору, так и уважающий себя исследователь-историк после войны, а возникающий информационный вакуум, очевидно, достается как трофей пропагандистам всех мастей и политических пристрастий, по принципу каждому — свое.
Финал войны — День Победы — глазами ее участников и свидетелей по-разному был отмечен победителями и побежденными. В Мурманске «еще 8 мая 1945 года моряки с иностранных судов начали праздновать это событие — суда расцветились флагами. Где-то часа в 4 ночи 9 мая заговорило радио (радиотрансляция, являясь основным средством оповещения населения о воздушных тревогах, никогда не выключалась). Кажется, все население города высыпало на улицы, и мы услышали сообщение о Победе. В городе и в порту стреляло все, что могло стрелять. Стреляли военные из личного оружия, стреляли суда и береговые зенитные батареи. Над городом, как всегда, висело множество аэростатов заграждения, и их обслуга начала в срочном порядке осуществлять спуск, так как некоторые ретивые артиллеристы начали стрельбу по аэростатам. Эта канонада продолжалась довольно долго. Потом — митинг в школе, общегородской митинг на Ленинградской улице» (Бурков, с 163).
По соседству, на командном пункте Северного флота в Полярном, настроение торжества не устраняло тревоги в связи с завершением военным действий, когда от противника можно было ожидать самых непредвиденных действий. «Главное — ни на мгновение не ослаблять бдительности, не поддаваться покоряющему ощущению достигнутой победы. Пусть поет все внутри, лишь бы это не мешало чувствовать себя в готовности номер один. Ибо война на театре еще не закончена. Данные радиоразведки не оставляют никаких сомнений на этот счет… У северо-западного побережья Норвегии обнаружены пять фашистских подводных лодок, ряд сторожевых кораблей и сторожевых катеров… Вскоре после полуночи, в тридцать четыре минуты первого… начальник отдела связи доложил: …дублируется приказ главнокомандующего вооруженными силами Германии, адресованный командирам немецких подводных лодок, находящихся в морс… "Безоговорочно выполнять следующие условия Советского Союза и англо-американцев: 1) с настоящего момента подводным лодкам идти только в надводном положении, 2) номер лодки и ее местоположение передать открыто ближайшей британской, американской, канадской или советской радиостанции… 3) днем поднимать черный или синий флаг, 4) ночью иметь опт, 5) весь боезапас выбросить за борт, замки орудий и запалы торпед удалить, мины поставить на предохранители…"» (Головко, с 266 — 267). Нетрудно понять переживания командующего Северным флотом, с честью выполнившего свой долг перед страной в самых невозможных условиях, но, как и предполагалось, немецкие подводники предпочли сдаваться союзникам
Один из американских моряков, покидая Кольский после бурного празднования победы, сопровождавшегося неумеренными возлияниями и беспорядочной стрельбой (не сговариваясь, празднование общей победы проходило у победителей по одному сценарию), так описал эти событие: «На следующий день прозвучал сигнал общей тревоги. Люди бросились к своим орудиям "Что здесь, черт побери, происходит?" — подумал я. Вахтенный на корме обнаружил с полдюжины германских подводных лодок, направлявшихся на вход в Кольский залив. "Уистер" оказался ближайшим к ним судном, и они решили сдаться нам в плен.
На перископах субмарин развевались черные вымпелы, на носу, построившись в ряд, стояли экипажи. Лейтенант Уэйн Коигер, желая удостовериться, что здесь нет никакого подвоха, приказал взять их на прицел 20-мм орудия, расположенного по левому борту судна. Он распорядился: "Следить за головной лодкой!" Я взял на мушку командира подлодки, испытывая при этом непреодолимое желание нажать на спусковой крючок.
Экипажи подводных лодок выглядели грязными, хотя их офицеры, стоявшие в ограждении надстроек, казались довольно хорошо одетыми. На надстройках можно было разглядеть изображение белого медведя. Командир подлодки обратился к лейтенанту Конгеру, подсказавшему немцам, что они могут сдаться в плен американскому эсминцу. Тот щеголевато отдал честь, медленно развернул свой корабль и направился в сторону эсминца» (М. Скотт).
«Тогда считать мы стали рапы, товарищей считать» …включая союзников. Но чтобы уяснить цену нашей победы, очевидно, необходимо сравнить наши потери с потерями противника. Эти данные сведены ниже в таблицы, частично заимствованные из опубликованных работ с необходимыми ссылками, начиная с боевых кораблей (см. табл.) (по Богатыреву, Ларинцеву, с, 52), причем в последней работе учтены сведения немецкой стороны.
Потери СФ и кригсмарине в Баренцевом и Карском морях в 1941 — 1945 гг.
Потери транспортного флота Германии на Северном ТВД от действий Северного флота (в основном от ударов ВВС и подводников) составили 95 судов общим тоннажем почти 200 тыс. т, помимо 30 поврежденных (общим тоннажем еще 70 тыс. т), с учетом немецких данных.
В сорока союзных конвоях 1941 — 1945 годов из 811 транспортов был потоплен 41 немецкими подводными лодками (включая 5 советских — «Ижора», «Сухона», «Киев», «Сталинград», «Родина») и 18 боевых кораблей эскорта Еще пять транспортов (включая два советских — «Декабрист» и «Донбасс») погибли в «капельных рейсах». Наши потери в прибрежных конвоях (включая Карское море) составили 18 единиц, помимо транспортов, еще спасатель, буксир с баржами и два гидрографических судна, ценой гибели пяти вражеских подлодок. Помимо боевых потерь — гибель ледокольного парохода «Садко».
В атаках на союзные конвои немцы потеряли 33 подводные лодки. Необходимо отметить, что учет потерь подводных лодок с обеих сторон связан с целым рядом объективных трудностей. Если потери своих легко оценить после их невозвращения в базу, то о результатах атак на лодки противника можно судить лишь с долей вероятности, если не получено прямых доказательств, как это было на Северном флоте с потоплением немецких U-639 и U-362. Кроме того, в зоне взаимодействия нашего Северного флота и союзных ВМС возможны случаи, когда поврежденные англичанами немецкие подлодки окончательно добивались русскими, что трудно проверить в целом ряде случаев. Факт тот, что, в отличие от союзников, в борьбе с лодками противника у нас плохо использовалась авиация, тогда как большие потери наших лодок связаны с их использованием в прибрежной зоне, где особенно велика минная опасность. В этом случае подорвавшаяся лодка просто пропадала без вести — ее гибель не документировалось противником, что можно было бы выяснить по трофейным документам. Кроме того, мы не успевали вовремя реагировать на применение противником как тактических новинок («волчьи стаи»), так и технических (акустические торпеды, шнорхель), одновременно отставая от союзников в части применения оборонительных средств (гидролокаторы и радары).
Традиционно все эти недостатки исправлялись нашими рядовыми моряками с присущими им готовностью и отвагой, что неоднократно отмечалось союзниками, но одновременно вело к большим потерям. Вот почему сложившие голову на суше и на море за полярным кругом сраму не имут… Не забудем тех, кто погиб, защищая страну на суше, — 37 тыс. в 1941 году на Западной Лице и еще 6 тыс. в октябрьском наступлении 1944 года. Кстати, у немцев наблюдается обратная картина потерь — 23 тыс. в 1941-м и 30 тыс. в 1944 году — значит, мы чему-то научились.
Вместо авторского заключения остановимся на двух обстоятельствах, без которых наша книга была бы неполной. Первое принадлежит архангельскому историку М. Супруну: «Исчисление материальной помощи указывает на значимость ленд-лиза в победе… Эта помощь была нужна Советскому союзу ровно настолько, насколько союзники нуждались в Русском фронте… Кровь русского солдата… становилась своеобразной платой за оказанную союзниками помощь. Утрата в этой цепи одного из звеньев нарушала баланс сил, что вело к затягиванию войны» (Супрун, с 350 — 351). Автор согласен с такой концепцией, только жаль, что в истории поменять вклад участников в балансе Победы невозможно…
Второе обстоятельство относится к лидеру нашей страны. Удивительно, что человек с видением мирового лидера (ведь не случайно до войны его называли вождем мирового пролетариата, а после войны вождем прогрессивного человечества), определявший во многом реальную ситуацию в Арктике, по урокам Второй мировой войны в высоких широтах не сделал ни в Тегеране, ни в Ялте, ни в Потсдаме ни одной попытки объявить моря по трассе Северного морского пути наравне с Охотским морем нашими внутренними водами, к чему были все исторические основания и с чем наши союзники, поупиравшись, скорее всего, согласились бы. Тем более, что, спохватившись еще до создания НАТО, он предпринял гигантские усилия по военному освоению Арктики. Опять опоздал — похоже, его современные почитатели значительно преувеличивают способности своего кумира в части предвидения…
Вклад рядовых Арктики, наших солдат, матросов и полярников, неоднократно вызывавших удивление наших былых союзников, тем самым не был в достойной мере использован тогдашним руководством страны. Наш полярник сражался с противником, обладавшим несомненными профессиональными достоинствами, среди которых поэт отметил: «Да, враг был храбр, тем больше наша слава».