В мирное время началу арктической навигации предшествует составление прогноза ледовой обстановки на основе полученных полярными станциями и воздушной разведкой сведений, которые приобретают самое непосредственное военное значение, как это стало ранее с погодой для военных летчиков. С конца арктической зимы самолеты Полярной авиации утюжили низкое полярное небо над ледовыми полями, сокращенный до предела персонал полярных станций буквально изнемогал, чтобы продолжать комплекс наблюдений, рассчитанный по нормам военного времени на совсем другое количество наблюдателей, а специалисты ломали голову над картами с нанесенной обстановкой, пытаясь найти в них закономерности будущего природного процесса. Вблизи Новой Земли ледовая обстановка складывалась вполне благоприятной, как и в акватории между Новой Землей и Ямалом. Однако получить аналогичные сведения для северо-востока Карского моря оказалось сложнее, хотя данные по проливу Вилькицкого обещали раннее вскрытие зимнего ледяного покрова. В целом прогнозы ледовой обстановки на западный участок Северного морского пути позволили начать конвойные операции раньше обычного, чтобы в известной мере упредить действия противника. Отметим, что немцы подобного рода сведениями не располагали, хотя по походам «Комет» и «Шеера» убедились в значении ледовой обстановки для военно-морских операций, особенно для подводных лодок с их слабыми корпусами и особенностями поведения торпед. Ни один из военно-морских источников не упоминает о серьезности намерений немцев получить сведения для составления ледового прогноза в Карском море. Совсем немного они могли узнать из радиоперехвата, а также собственных секретных метеостанций на Шпицбергене, Восточной Гренландии и в Норвегии. Однако развитие погодного процесса восточнее для них оставалось за семью печатями. В любом случае немецким подводникам предстояло нередко действовать наобум и с повышенным риском в непривычной для них обстановке.

18 июня к Карским Воротам вышел первый советский конвой, а 25-го последовал второй. Охрану транспортов обеспечивали корабли Беломорской военной флотилии под командованием контр-адмирала С.Г. Кучерова в составе пяти эсминцев и шести дальних истребителей Пе-3.

Адмирал Головко следующим образом характеризовал своего подчиненного: «Энергичный и настойчивый, Кучеров был хорошим начальником штаба. Предпочитал докладывать на усмотрение старшего начальника, но в работе был неутомим. Он мог не спать несколько суток подряд, если того требовала обстановка. Был исключительно дисциплинировал: если даже отвергалось его предложение и принималось решение старшего начальника, он выполнял это решение как свое собственное. В любом положении он не унывал, обладал чувством юмора. К войне он относился со всей серьезностью… Штабные офицеры побаивались Кучерова. Он был высоко требователен, не давал спуска за любое упущение» (Головко, с 194). Перечисленные качества объясняют причины назначения на такую должность. Хотя Головко не характеризует Кучерова в качестве военно-морского тактика, свои разномастные силы он использовал по назначению в целом умело, избежав чрезмерных потерь в противостоянии с противником, в борьбе с которым изнемогали флоты ведущих морских держав.

Мощное обеспечение вполне оправдало себя, тем более что противник не ожидал столь раннего начала навигации. Все задействованные в этих операциях транспорты и ледоколы благополучно дошли по назначению, и казалось, что столь же успешно дела пойдут и дальше. В последний день июня Главный морской штаб приказал командованию Беломорской военной флотилии обеспечить переход 15 речных пароходов с Печоры на Обь, что само по себе было необычной операцией и диктовалось недостатком речного транспорта на сибирских реках, при общей загруженности железных дорог по условиям военного времени. Поскольку это было правительственное задание, для охраны этого необычного каравана привлекались четыре тральщика и в качестве спасателя буксир «Шквал». Командовал эскортом капитан 1-го ранга А.К. Евсеев. Гражданский начальник каравана речников доложил Евсееву: «Пароходы мощностью 150 — 350 л.с., максимальная скорость хода 6 узлов, осадка 0,8 — 1,5 метра, экипажи укомплектованы не полностью, четвертая часть — женщины, опыта морских плавании никто не имеет» (Щипко, с 47).

Первым распоряжением Евсеева было: «Собрать всех капитанов и помощников на двухдневные курсы для обучения их сигнализации. Собрать всех кочегаров и обучить правильному режиму топки котлов, чтобы за пароходами не было дыма. Все радиопередатчики и радиоприемники опечатать. Все иллюминаторы и люки забить досками» (там же, с 48). Несмотря на эти мероприятия, уже с началом перехода 23 июля выяснилось, что речные суда «показали исключительно плохую мореходность при большой парусности и плохо держались даже на небольшой зыби в Печорском заливе. Большинство из них не выдерживало расчетного хода в шесть узлов и давали только четыре узла». Так отмечено в отчете по итогам этого необычного похода. Хотя траление в Югорском Шаре, которым Евсеев планировал войти в Карское море, было выполнено еще 1 июля, три недели спустя немецкая подлодка U-625 (командир обер-лейтенант Бенкер) выставила там 24 (по другим сведениям — 72) донно-акустические мины, на одной из которых 25 июля подорвался флагманский тральщик Т-58. (Среди тридцати семи спасенных оказался и раненый Евсеев.) Место флагмана заступил Т-32 под командованием капитан-лейтенанта И.И. Дугладзе, который привел свой необычный караван в Хабарове в проливе Югорский Шар, где сдал раненых…

По выходе из Югорского Шара караван речных пароходов оказался во власти шторма, особенно опасного на мелководье. Однако эти же обстоятельства не благоприятствовали здесь и немецким подводникам. Теперь спасателю «Шквал» и тральщикам приходилось брать на буксир штормующих речников, и эти связки становились совершенно неуправляемыми в случае появления противника. При этом скорость продвижения снижалась до минимальной, но по крайней мере удавалось удерживать своих подопечных носом к волне, не позволяя им опрокинуться под ударами крутых гребней на мелководье. Несмотря на описанные сложности, 3 августа необычный караван оказался у острова Белый, где в действие вступал новый план, разработанный еще в Югорском Шаре флаг-штурманом похода капитан-лейтенантом Н.Н. Марляном. Мелкосидящие речники на остатках топлива продолжили дальнейший путь необследованным по глубинам проливом Малыгина, где им не угрожали немецкие подлодки, тогда корабли конвоя продолжили путь на Обь в обход острова Белый с севера. Только 7 августа участники перехода встретились в Новом Порту на Оби.

Теперь спасателю «Шквал» (капитан B.C. Тимофеев) предстояло возвращение на запад, где ему хватало работы. Вечером 25 августа при входе в Югорский Шар на судне несли вахту обычным порядком: боцманская команда вместе с водолазной разбирались со своим хозяйством на корме, рулевой под присмотром вахтенного штурмана приготовился к маневрам при входе в узкий пролив, аппетитные запахи доносились на палубу с камбуза, где готовился ужин.

В 18 часов 07 минут сильнейший сдвоенный взрыв разорвал тишину, разрушив корпус судна надвое. Теперь в водовороте кипящей воды кружились деревянные обломки палубы, ящики, спасательные жилеты, бочки, тряпки. Катер с берега подобрал лишь пятерых уцелевших из пятидесяти двух спасателей, братской могилой которым стало восточное устье пролива Югорский Шар.

Спустя двое суток после гибели «Шквала» на севере Карского моря случилось еще одно событие, подтвердившее осложнение военной ситуации на Северном морском пути.

Вблизи мыса Спорый Наволок на Новой Земле немецкая подлодка U-255 (командир капитан-лейтенант Хармс) атаковала гидрографическое судно «Академик Шокальский», которое по указанию штаба морских операций на Диксоне 22 июля вышло в рейс на полярную станцию Залив Благополучия для смены зимовщиков. Всего на борту деревянной шхуны водоизмещением 500 т находилось 29 человек из экипажа и персонала экспедиции.

Встретив на пути ледовый массив, капитан «Академика Шокальского» И.С. Снисаренко сделал попытку обойти его с севера, что и привело его к полуострову Спорый Наволок, в 10 милях от которого деревянная шхуна водоизмещением 500 т вышла на чистую воду. «Определили свое местоположение, — рассказывал о дальнейших событиях капитан, — и легли на курс к заливу Благополучия. Я спустился в каюту, снял меховую одежду, умылся и пошел ужинать. Но не успел поесть, как раздался сигнал боевой тревоги… Я тут же схватил фуражку, выскочил на мостик и на фоне берега по правому борту увидал подводную лодку, похожую на черный камень. Она сразу же открыла огонь. Скомандовал: "Лево руля, держать курсом в лед!" А в переговорную трубу прокричал радисту: "Дать радио открытым текстом: По мне стреляет подлодка в районе Спорый Наволок". Радио заработало немедленно. Выскочив на мостик, через рупор передал все необходимые распоряжения о живучести судна и снова прибежал в рубку, к переговорной трубе, чтобы сообщить наши координаты. Радиста дозваться не мог.

Вахтенный штурман Степан Андреевич Кочнев что-то записывал в журнал и вдруг без звука упал, меня бросило на переборку, рулевого под штурвал На миг потерял сознание, но тут же, вскочив, бросился к штурвалу… Маневрируя судном то вправо, то влево, не даю фашистам вести прицельный огонь… Боцман Александр Николаевич Юшманов, который готовил правую шлюпку и аварийный запас, вдруг выпрямился, всплеснул руками и безмолвно свалился на палубу… Третий механик Игнат Данилов медленно поднялся. Сбросил тужурку, стал себя ощупывать и тут же упал. Что-то долго не могу получить сообщение о потоплении сейфа с секретными документами. Наконец буфетчица Бибикова примчалась на мостик: "Выбросила, и он сразу утонул…" Экипаж был занят приготовлением шлюпок. А затем стали тушить пожар… Так прошло около сорока минут. Наконец кромка льда, обходим крупную льдину справа, вторую слева. На душе становится легче: достигли желанной цели. Вдруг сильный взрыв на корме… Этим взрывом заклинило руль. Судно стало неуправляемым. А двигатель молотит на полную мощность… Судно, прижавшись скулой к большой льдине, медленно идет вправо, в сторону чистой воды и лодки. Стрельба по судну не прекращается, горят палубные надстройки. Стармех Кокушкин, намочив ватник, побежал через огонь к машине и остановил двигатель… Шлюпка носом упала в море. Ее залило водой. Приказываю вплавь добираться к льдине. Люди пытаются сойти на лед с той стороны, где к ней прижалась бортом судно. Но подводная лодка сразу же открывает пулеметный огонь… Факелом вспыхнул аммонал… тогда все стали прыгать в воду… В это время в метрах пяти от борта проходила шлюпка… Я бросился в воду и по веслу, поданному Большаковым, подтянулся к шлюпке, уцепился руками за корму и попросил быстрее грести за льдину. Отсюда мы наблюдали, как судно, быстро кренясь, перевернулось вверх килем Его понесло ветром. На судне остались Метляев и Борщевский… Их унесло в море. После того как судно унесло, гитлеровцы не оставили нас в покое. Они не прекращали стрельбу по людям на льдине. Убили повариху Пелевину, гидрохимика Футерман, моториста Грачева… Вдруг начался сильный дрейф. С трудом подняв голову, вижу: о чудо! К нам подносит куски горящего дерева. Из последних сил поднимаюсь, вылавливаю из воды деревянные обломки и развожу костер… стали сушиться и греться. Потом стали вылавливать из воды все, что может пригодиться.

Основная группа людей была примерно в трехстах метрах от нас. Они также развели костер. А мы отправились за шлюпкой, которая виднелась во льдах. С большим трудом перевернули ее и затем около двух часов пробирались к остальным членам экипажа. Здесь тоже не теряли время. Выловили разбитые полуобгоревшие шлюпки, в которых были топор, гвозди, кошма, брезент, продовольствие, запаянная банка со спичками… Осталось в живых девятнадцать человек. У нас было продовольствие и по две-три коробки спичек на брата… Кое-как обсушились, немного обогрелись, и решили плыть среди льдов на юг… 28 июля, через пятнадцать часов нападения лодки отправились в путь… На следующий день добрались до берега. Отдохнули, подхарчились. Затем пять человек… прошли вдоль берега пешком, а остальные четырнадцать на шлюпке под веслами, а когда усиливался ветер, под парусом

Через несколько часов, чтобы забрать пешеходов и подкрепиться, вышли на берег. Вытащили шлюпку, развели костер, оставили дежурных и легли спать. Сквозь сон услышал спор. Якобы на горизонте проявилась лодка. Быстро вскакиваю на ноги: "Берите кто сколько может сухарей и отходите в горы!" Лодка полным ходом шла к нам, это было видно по буруну у носа. Тогда я скомандовал: "Врассыпную, в горы!" Спрятавшись за холмом, я увидел, как гитлеровцы подошли близко к берегу, пустили резиновую лодку, в нее стали садиться автоматчики. Когда я уходил, то успел заметить зеленую ракету и понял, что с подлодки отзывают автоматчиков. Когда я вернулся на берег, ни лодки, ни нашей шлюпки уже не было. Потом мне рассказывали, что гитлеровцы увели нашу шлюпку в море, раздавили се там форштевнем, и пустили по ветру. А ветер был с берега, не менее пяти баллов. Таким образом, мы лишились шлюпки, а вместе с нею продовольствия. Теперь многие засомневались, удастся ли нам остаться в живых» (по Щипко, с 40 — 46).

Действительно, положение оставшихся в живых людей с «Академика Шокальского» было самым отчаянным и самое ближайшее будущее не внушало надежд, поскольку ближайшее жилье — крохотная полярная станция Залив Благополучия — находилась от них за сто десять километров и путь к нему преграждали многочисленные бурные потоки в каменных каньонах, помимо четырех крупных выводных языков ледникового покрова с многочисленными трещинами. В полном смысле слова им предстоял бег наперегонки со смертью, и большинство выдержало этот невероятный марафон. Капитан Снисаренко продолжает свой рассказ:

«Первая группа из одиннадцати человек, которую я возглавлял, вышла в 23 ч. 29 июля. Вторая группа во главе с Галкиным отправилась позднее, через пять-шесть часов. Расстояние до первого ледника (Розе современных карт. — В.К) было шесть миль, но шли мы к нему почти девятнадцать часов, так как встречались реки, приходилось идти в обход. А на это уходило много времени и усилий. Изматывал и шторм, который разыгрался под утро. На леднике нас догнали наиболее сильные ходоки из второй группы. А я уже изнемогал. Сердце, казалось, вот-вот разорвется и выскочит. Дышать невозможно. Примерно в конце ледника я упал и сколько там пролежал, не знаю. Очнулся, а подняться нет сил.

И все же я поднялся, сделал разминку. Вижу: шторм стихает, светит солнышко, только одежда на мне очень влажная. Пошел дальше… Вот путь преградила река. По ее течению пошел к морю. Берег оказался песчаный, на нем множество плавника. Отыскал наиболее безопасное место, сделал из бревен заслон от сквозняка, развел костер и стал ждать наших, кто отстал в пути. Прошло часов восемь — десять, но никто из наших не появлялся. Тогда я пошел дальше и вскоре встретился с радистом Корнеевым, который бросился ко мне со слезами радости на глазах. Оказалось, что у него разорвался сапог, из которого торчала уже побелевшая ступня. Отдал ему свои носки и кусок портянки, отрезал часть голенища и кое-как отремонтировал его сапог.

Следующую речку осторожно перешли по ледяному мостику. Второй ледник (Средний современных карт, Новопашенного на более ранних. — В.К) преодолели сравнительно легко. Затем вновь повернули к морю, чтобы развести костер. Здесь к нам подошли Иванов, Большаков и Кокушкин. После отдыха они ушли дальше, а я остался, так как не было сил двигаться.

Не успели они далеко отойти, как на горизонте показался силуэт судна. Я усилил костер, вылез на возвышенность и поднял на шесте свой плащ. Это был «Полярник» — гидрографическое судно, высланное нам на выручку. На нем уже была первая группа Галкина. Теперь спасли нас, а вечером сняли Геворкянца, Лескинена, Котельникову, Каторгину и Бика. При входе в бухту Благополучия увидели костер, там был Васильев. Вечером 4 августа мы вылетели на Диксон. Таким образом, спаслось шестнадцать человек, а погибло одиннадцать» (по Щипко, с 42 — 46).

Из свидетельства Снисаренко можно сделать следующие выводы. Первое — Диксон настолько тщательно следил за переговорами в эфире, что даже по отрывочной информации правильно установил место гибели «Академика Шокальского», без промедления направив туда помощь. Это было рискованное решение, так как дальнейшие действия немецкой подлодки оставались неизвестными, но на войне — как на войне.

Второе — из 29 членов экипажа и экспедиции, помимо 16 оставшихся в живых, двое пропали без вести с судном, погибли по трое при обстреле судна, столько же на льду, и еще трое на переходе по побережью.

Третье — вина капитана за гибель последней тройки минимальна, поскольку он не контролировал ситуации, возникшей не по его вине. В целом его действия и его подчиненных следует признать соответствующими обстановке и оправданными, а с точки зрения рядового гражданина — героическими. Наши полярники еще раз продемонстрировали повышенную живучесть и умение выходить из самых сложных возникших условий. Что касается этого эпизода военной поры в Арктике в 1941 — 1945 годах в исторической литературе, то действия его участников получили самую высокую оценку в работах Белова, Минеева, Щипко, Папанина и ряда других.

Между тем обстановка на морских коммуникациях в Карском море с каждой неделей становилась все напряженней, несмотря на то, что на остров Диксон прибыл Северный отряд кораблей Северного флота (командир капитан 1-го ранга Аннин), в задачу которого входила охрана наших морских перевозок от атак немецких подводников со средствами противодействия, которых оказалось недостаточно.

Из транспортов первой жертвой вражеских подводников стал пароход «Диксон» (капитан ОЗ. Филатов). Его экипаж получил боевой опыт при спасательных работах с судами конвоя PQ-17 в бухтах Новой Земли, а при разгрузке в Мурманске прямо у причала был поражен вражеской авиабомбой, к счастью, не взорвавшейся. Это судно вышло с Диксона 27 августа с грузами для геологической экспедиции в бухту Кожевникова под охраной двух конвоиров тральщика Т-60 и сторожевика СКР-75, бывшие рыболовецкие тральщики со скоростью в пределах 10 узлов и без гидроакустической аппаратуры. «Диксон» вел на буксире портовый пароходик «Северолес-18», предназначенный для Тикси, который осложнял маневрирование. Погода на протяжении рейса оставалась переменной, временами туман ограничивал видимость, по с приближением к проливу Вилькицкого усиливался встречный ветер, разводивший волнение. Ледовая обстановка не мешала плаванию. На исходе первых суток плавания около 21 ч. 30 мин. вахтенные отметили два странных удара по корпусу судна, а затем два глухих взрыва справа по курсу на расстоянии около 20 кабельтовых. Спустя короткое время с СКР-75 сообщили: «За кормой следует подводная лодка противника. Усильте наблюдение». Позднее по немецким источникам было установлено, что безуспешную атаку выполнила немецкая подлодка U-354 (командир капитан-лейтенант Хеершлеб), выпустившая по «Диксону» четыре торпеды, две из которых задели корпус, но взорвались с задержкой на порядочном расстоянии от атакованного судна. Повторилась история, знакомая экипажу «Диксона» по бомбежке в Мурманске, хотя военное счастье не бесконечно…

Около полудня 28 августа у островов Мона второй штурман Слобаденюк прокричал: «Справа две торпеды идут в борт!»

Действительно, в пяти-семи кабельтовых, прыгая по волнам и оставляя за собой пенистый след, к судну неслись две торпеды, одна в направлении четвертого, кормового трюма, другая нацелилась во второй трюм ближе к носу. По команде Филатова — «Лево на борт! Полный вперед!» — удалось избежать попадания в корму. В следующий момент поднявшийся у трюма № 2 огромный водяной столб обрушился на палубу. Открывшееся затем зрелище было способно вселить ужас в самую закаленную душу: ниже мостика образовалась бесформенная масса сплетений искореженного железа из тяжеловесов, находившихся на палубе, содержимого трюма и палубных механизмов, среди которого выделялись исковерканные грузовые стрелы, вырванные силой взрыва из гнезд. С ревом и всхлипами забортная вода врывалась в гигантскую пробоину, нарушая равновесие судна, которое, заваливаясь на правый борт, одновременно все глубже садилось носом. Филатов, правильно оценив размеры повреждений, вовремя отдал команду покинуть судно. Наваливаясь на весла, чтобы не быть затянутым в воронку, которая обычно образуется на месте гибнущего судна, моряки услышали грохот обрушившегося металла. Это был редкий случай, когда гибель торпедированного судна в Арктике обошлась без жертв в экипаже.

Гибель «Диксона» от торпед подводной лодки U-302 (командир капитан-лейтенант Зикель) и подрыв в тот же день транспорта «Тбилиси» на немецкой мине в Енисейском заливе на время приостановили транспортные операции в Карском море, так что на рейде Диксона в сентябре скопились десятки судов.

Оказавшись в сентябре без привычных целей в виде морских грузовых судов, немецкие подводники выбрали другие — полярные станции, которые год назад подвергались атакам от случая к случаю (Малые Кармакулы во время разгрома конвоя PQ-17 или мыс Желания во время операции «Вундерланд»), Видимо, на собственном опыте немцы оценили значение этих объектов для военных целей и сделали соответствующие выводы. В навигацию 1943 года главная роль в нападении на наши полярные станции выпала на долю U-711 (командир обер-лейтенант Ланге).

По отчетам спасшихся с острова Правды, происходившие там события 18 сентября развивались следующим образом: «На полярной станции здесь работали двое: Александр Будыдлин и Иван Ковалев. Они регулярно передавали в эфир закодированные сводки погоды и сведения о состоянии моря у входа в пролив Матисена. В один из сентябрьских дней у самого берега всплыла вражеская подводная лодка и снарядами расстреляла домик полярников. Будылин и Ковалев успели выскочить из горящего дома и укрыться за валунами, а когда гитлеровцы ушли, радисты перебрались на лодке на соседний остров Нансена и сообщили оттуда о случившемся. А.И. Минеев (начальник штаба морских операций западного района Севморпути. — В.К.) выслал с Диксона самолет Черевичного, который и снял их с острова Нансена» (Папанин, с 313).

Полярная молва сохранила диалог, состоявшийся между обоими полярниками, наблюдавшими из укрытия пожар своего жилища: «Эх, сколько добра пропадает! Это ты все жадничал, экономил винцо! К праздничку, к праздничку… Вот и получили праздничек… Зря я тебя послушал». Известна склонность полярников острить в самых опасных ситуациях, что не всегда способны оценить обитатели иных широт. Одновременно в этом крохотном эпизоде Второй мировой проявилось умение полярников найти выход из любого положения. Артиллеристы на острове Нансена, лишь услышавшие отдаленную канонаду, больше всего удивились одеянию возникших невесть откуда соседей: они заявились обмотанные мешковиной прямо на нижнем бельишке. На войне как на войне, но с поправкой на условия Арктики, которые нередко лишают людей и события внешней героики.

24 сентября сходным образом была разрушена полярная станция в заливе Благополучия на Новой Земле — та самая, к которой всего два месяца назад были устремлены все мысли и желания уцелевших моряков с «Академика Шокальского». Полярники этой станции также выжили, и с их слов, как и авиаторов-спасителей, «подводная лодка подошла в сумерки и сразу же открыла огонь из пушки. После первого же выстрела начальник станции Крымов связался с Диксоном и сообщил о нападении и попросил следить за ним. Диксон через каждый час вызывал станцию Благополучия, но она упорно молчала. На следующий день вызовы продолжались безрезультатно. Стало ясно, что подлодка, сожгла станцию, и, если люди живы, то они не могут дать о себе знать. Было решено послать два самолета: один для снятия людей, второй для барражирования. Второй самолет должен был предупредить пилота самолета, сидящего на воде, о появлении подводной лодки… Кроме того подводная лодка вряд ли осмелилась бы появиться из воды на виду у самолета, находящегося в воздухе. Выполнение задания было поручено пилотам Черевичному и Стрельцову…..

На пути в залив Благополучия самолеты вошли в облачность и разошлись, хотя продолжали поддерживать связь… Черевичный решил сесть и снять персонал станции (как и на острове Правды — всего два человека. — В.К.)... Люди были живы и находились вблизи станции. Черевичный сел в заливе и подрулил к сожженному дому. Зимовщики встретили пилотов с огромной радостью… Черевичный еще с воздуха доложил, что станция уничтожена, но люди сняты в хорошем состоянии» (Минеев, с 54).

В очередной спасательной операции снова присутствовали бытовые черты, по мнению некоторых, бросающие тень на героический облик советского полярника. На этот раз — из-за солидной хрюшки, благополучно пережившей и зимовку, и избежавшей последствий обстрела, и немецкого плена. Подвиги — подвигами, а есть (тем более в Арктике) хочется. Свинья же, догадываясь о грозившей ей участи, предприняла попытку побега. Когда ее все же доставили как порядочного пассажира на клипперботе к «Каталине», оказалось — она не проходит в люк. Пришлось возвращаться, забивать несчастное животное и т.д. и т.п. Описанные детали привели к нарушению сроков связи, и, как заметил один из участников описанных событий, «нужно признать, что за эту "операцию" Черевичный благодарности не получил».

Время завершения арктической навигации неумолимо приближалось, что привело к активизации военных действий на морских коммуникациях Карского моря, в связи с караваном ВА-18, выполнявшим задание Государственного Комитета Обороны по доставке с американского западного побережья оборудования для Норильского горно-металлургического комбината. Каким-то образом немецкая разведка пронюхала об этом, и командование кригсмарине отдало соответствующие приказы, нацелив на караван соединение подводных лодок (волчью стаю, по терминологии немецких подводников) «Викинг». На рубеже сентября — октября им выпало немало работы.

Караван ВА-18 в составе транспортов «Архангельск» (капитан Г.Г. Ермилов), «Киров» (оба из Сан-Франциского с грузом импортного оборудования), «Моссовет» (капитан Ф.А. Ранцын) и «Андреев», направляясь на запад в охранении минного заградителя «Мурман» и двух тральщиков ТЩ-63 и ТЩ-31 (бывшие рыболовецкие траулеры) со второй попытки (при первой 25 сентября была обнаружена немецкая подводная лодка, и караван был возвращен на рейд к островам Самуила), благополучно миновал пролив Вилькицкого. Навстречу им с Диксона для усиления конвоя были направлены еще тральщики Т-40 и Т-42, которые подошли к каравану после первых потерь.

Немного о вооружении этих бывших гражданских судов, после мобилизации превратившихся в военные корабли. На ледокольный пароход «Мурман» были поставлены три 130-мм орудия, тральщики (бывшие рыболовецкие) вооружались двумя 76-мм орудиями (выпуска 1902 года) и двумя 20-мм зенитными автоматами, а также имели два бомбомета и сбрасыватель глубинных бомб, помимо гидроакустическою трала на носу и тралов для траления якорных мин. Средствами противолодочной обороны был оборудован и «Мурман». Главным недостатком конвоиров оставалась малая скорость, не позволявшая справляться с маневренными скоростными подлодками типа U-11. Транспортные суда также имели свое вооружение. Так, на «Архангельске» помимо 75-мм орудия стояло еще четыре зенитных «эрликона» и четыре пулемета, не считая магнитного противоминного пояса.

Для сравнения приведем тактико-технические характеристики немецких подлодок серии 11-11: водоизмещение 712 т, скорость в надводном положении — до 17 узлов, в подводном — почти 8 узлов. Наибольшая дальность плавания — 6,5 тыс. миль. Вооружение — 14 торпед, обычно 88-мм орудие, позднее усиленное зенитными автоматами. Могли использоваться для минных постановок. Экипаж 23 человека.

Первыми услышали приближение каравана акустики подводной лодки U-960 (командир обер-лейтенант Г. Хайнрих) со своей позиции вблизи острова Русский. В полдень 30 сентября, пользуясь снежными зарядами, подводная лодка в надводном положении приблизилась к каравану и была замечена артиллеристами с «Моссовета», которые не открыли огня из опасения поразить свой ТЩ-31. С близкого расстояния трудно было промахнуться, но первыми успели немцы — после попадания торпеды агония «Архангельска» заняла всего четыре минуты, погибло 15 человек.

При приближению к острову Кравкова на рассвете 1 октября с «Кирова» сообщили о появлении подлодки в надводном положении, позднее ее или какую-то другую наблюдали с «Мурмана». «Моссовет» даже предпринял попытку таранить показавшийся из воды перископ, но без признаков успеха. В полдень судьбу «Архангельска» разделил «Киров», экипаж которого был спасен усилиями ТЩ-63. Ранее экипаж «Архангельска» потерял 15 человек, причем несколько погибли от переохлаждения, уже будучи поднятыми на ТЩ-31. Этим потери не ограничились, поскольку позднее, уже вблизи полуострова Михайлова, от вражеской торпеды погиб ТЩ-42 (командир капитан-лейтенант В. Голубец) со всем экипажем, по некоторым сведениям, заслонивший собой «Моссовет». Ю. Майстер весь успех нападения на караван ВА-18 приписывает одной подводной лодке, поскольку «U-960 после проведения минной операции потопила севернее Диксона из конвоя с 30 сентября по 1 октября два парохода и сторожевое судно» (Майстер, с 220). Этот же источник считает, что «русские, проводя весьма скромные оборонительные мероприятия, были не в состоянии своевременно реагировать на быстрое перемещение направления главного удара немецких подводных сил» (Майстер, с 219). Объективно во все времена результаты морского боя глазами противоборствующих сторон требуют подтверждения, тем более в специфических условиях Арктики и особенно для операций подводных лодок. Наши участники событий неоднократно утверждали о потоплении немецких подлодок в этих атаках.

Например, командир штурманской боевой части с ТЩ-63 лейтенант АЛЛ. Грищенко обстоятельства боестолкновения около 16 ч. 1 октября описывает в таких выражениях: «Ночью с "Мурмана" заметили два силуэта немецких подводных лодок. Под небом повисли осветительные заряды. Впереди по курсу конвоя замигали сигнальные огоньки — подошла новая группа немецких подводных лодок. Волчьей стаей "Викинги" обложили конвой. Теперь стреляли со всех кораблей боевого охранения. Темноту ночи пронизывала сплошная метелица трасс. Наш тральщик открыл огонь по лодке, шедшей в надводном положении слева от нас в полутора кабельтовых (всего примерно 300 метров! — В.К.). Стреляло носовое орудие. Пламя пороха слепило наводчика, но первый снаряд попал в лодку, над ее рубкой взметнулось пламя. По этому пламени "Мурман" открыл огонь из 130-мм орудий. Снаряды ложились и вблизи борта нашего тральщика. Мы отвернули слегка вправо, боясь подставить свой борт лодке на тот случай, если она даст торпедный залп. Так и случилось — слева по борту в нескольких метрах прошли две торпеды и ушли за корму. Там же раздались два мощных взрыва. В ярких снопах пламени был виден борт 42-го тральщика. От взрыва двух торпед он затонул со всем личным составом. Куски угля из его бункера и обломки корпуса посыпались на наш тральщик. В это же время снаряд с ''Мурмана" попал в выпустившую торпеду лодку, она также затонула» (Северные конвои, вып. 4, 2000, с 145 — 146).

Сопоставление свидетельств Грищенко и Майстера однозначно относится к немецкой подлодке U-960, хотя, по другим сведениям, она погибла в другом месте и в другое время.

Успех противника в атаке на суда ВА-18 объясняется, прежде всего, отсутствием воздушного прикрытия — только в этом случае немецкие подлодки могли действовать в надводном положении. (Исключение — подходы к Диксону с востока, когда караван уже понес невосполнимые потери.) Это тем более странно, что Северный флот к этому времени располагал самолетами «Каталина», а в предвоенное время побережье было достаточно освоено Полярной авиацией Главсевморпути, включая проливы, ведущие в Карское море. То же относится и к сухопутной авиации. Достаточно сказать, что мыс Желания на Новой Земле многократно использовался пилотами ГУСМП в 1936 — 1938 годах при проведении полюсной операции под руководством О.Ю. Шмидта. Практически военные игнорировали предупреждение РА Самойловича, сделанное еще в 1929 году, о роли Новой Земли как Гибралтара Советской Арктики, что, возможно, связано с гибелью этого полярного исследователя в годы Большого Террора. Базирование авиации на мысе Челюскина описано в литературе по зимовке Папанина в середине 30-х годов XX века и т.д. Факт тот, что противник, которому народная волна во все времена приписывает качества «хитер и коварен», просто умело воспользовался сложившейся обстановкой, включая наши собственные просчеты, не более. Но даже на этом фоне обращает на себя внимание избирательность атак на наиболее ценные суда каравана — логично отнести этот успех к результатам деятельности немецкой разведки на западном побережья США, откуда вышли оба потопленных судна

Навигация 1943 года в Карском море отмечена также возрастанием угрозы от немецких мин. По Ю. Майстеру, «в общей сложности в 1943 году было произведено 14 минных операций подводных лодок… у портов Амдерма и Диксон… было поставлено приблизительно 16 — 20 мин… После проведения операции "Зеехунд" — минирования основного устья Оби 24 минами ТМВ, которая, по-видимому, проводилась в ночь с 17 на 18 августа 1943 г., по неизвестной причине не вернулась на базу U-639» (Майстер, с 219). По сведениям советской стороны, всего в Баренцевом и Карском море кригсмарине было выставлено до 16 минных заграждений общим количеством 342 мины, отчего минная угроза значительно возросла, хотя наши потери в навигацию 1943 года в Карском море происходили в основном от торпедных атак вражеских подводных лодок. В частности, на подходах к Югорскому Шару мины поставила еще 20 июля U-625 (командир обер-лейтенант Беккер), на которых спустя пять дней подорвался тральщик Т-58, а 25 августа еще и спасатель «Шквал», с которого спаслось лишь пять человек при 47 погибших. В Енисейском заливе жертвой минных постановок U-636 (командир обер-лейтенант Э. Гильдебранд), выполненных 28 августа, оказался транспорт «Тбилиси» (капитан В.К. Субботин), подорвавшийся 6 сентября. Эти мины были выставлены у острова Крестовский на предельно малых глубинах порядка 12 метров, что оказалось неожиданностью. Хотя груз с этого судна был в основном спасен, единственной жертвой оказалась буфетчица Е. Бушуева, ранее дважды тонувшая на транспортах у берегов Исландии и острова Медвежий.

Минные постановки обошлись немцам гибелью подлодки U-639 (командир обер-лейтенант Вихман), которая последний раз выходила в эфир 21 августа. Уже после операции «Вундерланд» командование Северного флота отправило к Новой Земле подводную лодку С-101. Ее отправляли настолько поспешно, что командир Трофимов не успел сдать зачетов по торпедным стрельбам и обеспечивающим с ним в поход пошел командир бригады Егоров. Прошла почти неделя ожидания, прежде чем неподалеку от мыса Желания (север Новой Земли) наши акустики услышали характерные признаки приближения противника. Егоров принял решение атаковать его тремя торпедами, установленными на глубину два, пять и восемь метров, оставаясь на глубине в 15 метров, откуда в перископ можно было наблюдать противника. Немецкая подводная лодка шла в надводном положении, и, видимо, ее офицеры, находившиеся на ходовом мостике, в последний момент увидали следы несущихся торпед — но было уже поздно.

От мощного взрыва нашу лодку качнуло гидравлическим ударом — от сдетонировавшего боезапаса на немецкой подлодке. Выждав некоторое время, Егоров подал команду к всплытию. Неспокойное море раскачивало огромное пятно соляра в радужных разводьях, среди которого выделялись деревянные обломки, куски пробки и различные бумаги, включая дневник командира с описанием прорыва в Скапа-Флоу, главную базу Флота Метрополии, закончившимся, как известно, потоплением британского линкора «Ройял Оук» в конце 1939 года. Таким образом, это было в полном смысле документальное подтверждение победы, одновременно раскрывавшее многое в деятельности противника, от которого факт гибели U-639 был скрыт.

После многократных обращений Папанина как начальника Главсевморпути и представителя ГКО напрямую к Сталину результаты немецкой деятельности в Карском море в навигацию 1943 года обсуждались 10 октября в Ставке Верховного главнокомандующего, поскольку отчетливо обозначились последствия ведомственности в событиях в Карском море — Северного флота и Главсевморпути По мнению командующего Северным флотом адмирала Головко, «практика Главсевморпути не вела к лучшему использованию наличных сил Беломорской флотилии, входившей в состав Северного флота. В Карском море участились случаи плавания судов Главсевморпути без предупреждения… само управление Северного морского пути не представляло картину движения на арктических коммуникациях. Бывало, что свои корабли принимались за неопознанные корабли противника» (Головко, с 172). Адмирал в меру хитрил — все потери транспортов в навигацию 1943 года произошли в конвойных операциях, но был прав в другом «Гоняться же с теми силами, какие мы сейчас имеем там, за вражескими подводными лодками — все равно, что гонять собакой зайца в пустыне Гоби» (там же, с 176), имея в виду громадное пространство акватории, за которую он нес ответственность, и все возможности которой не были им использованы в полной мере по ведомственным причинам

Выслушав взаимные претензии сторон, Сталин сделал свои выводы: «Мы вас вызвали не пикироваться, а дать объяснения и чтобы помочь вам Вы говорите, что входы в Арктику нельзя закрыть всеми надводными и подводными силами… И вдруг спросил — А воздушными?

— Это уже лучше, — ответил я. В обеспечение безопасности арктических коммуникаций первым звеном в настоящих условиях следует считать необходимое количество самолетов противолодочной обороны. Их-то и не хватает у флота» (там же, с 176). Однако адмирал ошибался, когда считал, что в Карском море действовали до семи подводных лодок, а по последним данным до 11 — 13. Переводя на трассу Северного морского пути свои «волчьи стаи», Дениц, с одной стороны, имитировал бурную деятельность своих подводников в Арктике, а с другой — спасал их от избиения союзниками в Атлантике на основе очевидного преимущества в радиолокации и гидроакустической технике. В сложившейся обстановке от «волков Деница» молено было ожидать чего угодно.

Поэтому требования Ставки по результатам совещания 10 октября отличались предельной конкретностью и реализмом: первое — вывести только ледоколы «Иосиф Сталин» и «Литке» для проводки союзных конвоев зимой 1943 — 1944 годов на Архангельск и Молотовск (современный Северодвинск), второе — оставшиеся суда (до полутора десятков транспортов) оставить на зимовку 1943 — 1944 годов на Диксоне, что требовало в короткие сроки проведения целого ряда специальных мероприятий.

Спустя всего двое суток после совещания у Сталина командующий Беломорской флотилией контр-адмирал С.Г. Кучеров с его штабом прилетел в Тикси. Получив приказ на этот полет и ознакомившись с синоптической обстановкой, многоопытный полярный пилот Иван Черевичный прокомментировал его так: «Если считаться с синоптической картой, то лететь нельзя…»

Но полетел, поскольку подобные задания и были его коньком. Свои впечатления от полета позднее он описал так: «Швырять нас начало на меридиане Усть-Таймыры: встретился атмосферный фронт. Сплошная облачность, моря не видно, болтанка, активное оледенение. Льдом сорвало антенны, куски льда, срываясь с винтов, барабанили по корпусу. У Макарова не было грузиков для выпуска антенны. Приказал старшему бортмеханику Чечину отдать для грузиков ящик с инструментами. Пока тросик с грузом не обрывало, радист успевал произнести в микрофон несколько слов, а потом привязывал новый груз. Машина шла на высоте 10 — 15 метров от воды. По правде говоря, я потерял счет времени. Наконец к 12 часам показалась бухта Тикси. Удача! В заливе Булункан разглядел узкую полоску незамерзшей воды» (Папанин, с 315). Что касается впечатлений пассажиров, то их история не сохранила.

По прибытии Кучеров развернул свой штаб на вооруженном ледоколе «Иосиф Сталин» (капитан В.И. Воронин). Выбор Кучерова объяснялся также наличием мощных средств связи на этом судне. Вместе с ледорезом «Литке» он сформировал конвой АБ-55, в охранение которого вступили уже знакомые читателю минный заградитель «Мурман» (командир Похмельнов) и однотипный с ним «Дежнев» (командир капитан-лейтенант А.С. Гидулянов). Покинув бухту Тикси 22 октября, спустя четверо суток в сложной ледовой обстановке прошли пролив Вилькицкого. В дальнейшем маршрут конвоя проходил по большим глубинам во избежание минной опасности большей частью во льдах, мешавших атакам немецких подлодок. Очень часто немецкие подводники жаловались на отказы торпедного оружия в условиях Арктики, и дело было, разумеется, не только в саботаже на немецких заводах-производителях, где из-под палки трудилось множество насильно угнанных иностранных рабочих на положении рабов. Немецкое командование плохо представляло особенности гидрологического режима у кромки льдов, где предстояло использование новых видов торпед, особенно акустических типа «Цаункениг», что привело к массовым отказам у этого вида оружия в арктических водах на будущий год.

Большую помощь конвою оказал самолет ледовой разведки М.А. Титлова, с которого регулярно поступала информация о состоянии льдов. 8 ноября АБ-55 у острова Диксон вышел на чистую воду, в связи с чем Кучеров приказал: «Всем кораблям ночью идти противолодочным зигзагом, соблюдать светомаскировку, на палубе не курить, не дымить и не искрить» (Щипко, с. 77). В дальнейшем и на подходах к Карским Воротам конвой был усилен четырьмя тральщиками, а по выходе из пролива — целым соединением эсминцев во главе с лидером «Баку», помимо шести дальних истребителей Пе-3, обеспечивших прикрытие конвоя с воздуха. Никогда прежде подобного охранения конвоя нашими силами не было. Определенно опыт, полученный после потерь в конвое ВА-18, был учтен в полной мере, и кроме того, командование конвойных сил знало, что ожидает его в случае неудачи после совещания в Ставке 10 октября.

Вскоре начались атаки вражеских подводных лодок, которые успешно отбивались охраной конвоя. Хотя, «по сведениям штаба БВФ, за трое суток пути, от Карских Ворот до мыса Канин Нос, корабли эскорта 9 раз обнаруживали вражеские подводные лодки, провели 15 атак, потопили две и повредили три подлодки противника» (Папанин, с 315). Однако эти сведения можно считать преувеличенными, поскольку они не подтверждены из других источников, в частности, присутствием остатков вражеских субмарин в этих мелководных акваториях. 18 ноября суда и корабли конвоя АБ-55 благополучно достигли Молотовска, чем и закончились морские операции противников в западном районе Северного морского пути.

15 транспортных судов благополучно провели зимовку на Диксоне — это была самая крупная зимовка судов за всю историю освоения Северного морского пути. Общее руководство этой зимовкой осуществлял А.И. Минеев, в летнее время возглавлявший штаб морских операций западного участка Северного морского пути. Время зимовки было использовано для ремонта судов и обучения личного состава на специальных курсах. В частности, было подготовлено 23 штурмана малого плавания, почти столько же судовых механиков и 14 радистов, что частично возмещало потери в командном составе транспортного флота. О трудностях зимовки можно судить по отчету командира ТЩ-54 капитан-лейтенанта Ф.И. Колонистова. В нем перечислены участие экипажа в строительстве аэродрома, ремонт механизмов корабля, элементарное жизнеобеспечение нужд корабля и экипажа. Когда на корабле закончился уголь, из-за отсутствия транспорта его приходилось доставлять силами экипажа на санях с топливной базы на острове Конус на расстоянии почти в две мили. Поскольку тральщик выполнял роль отопителя нескольких кораблей, ежедневно приходилось заготавливать снега и льда на 5 — 7 т воды в сутки. У борта судна была устроена специальная снеготаялка, в которой специальный змеевик топил снег, который поступал по специальному паропроводу с корабля. Вскоре сугробы вблизи корабля были израсходованы, и походы за снегом для снеготаялки удлинялись с каждым днем. Немного времени оставалось на культурный досуг, в котором большую роль играла библиотека поселка и острова. Узкопленочный киноаппарат скрашивал досуг немногочисленными фильмами, среди которых наибольшим успехом пользовались «Александр Невский» и «Большой вальс». Несмотря на сильные морозы и нехватку зимней одежды и обуви, а также неполноценное питание, серьезных обморожений, как и случаев цинги, на корабле отмечено не было.

Примерно такие же трудности пережили и экипажи остальных кораблей, чтобы быть готовыми к испытаниям четвертого года войны.

Война оставалась войной, а Арктика — Арктикой.