1

Солнце показало лишь самый краешек диска и скалы на Ключ-камне чуть порозовели, когда Наташа подошла к неширокому угловатому отверстию, черневшему в горе. Это был вход в пещеру.

Наташа зажгла фонарь, передвинула поудобнее моток веревки, перекинутый через плечо, поправила выбившийся из-под платка локон и проскользнула в отверстие. За ней шмыгнул Томми.

Усыпанный камнями ход уползал вперед и вниз, теряясь в густой черноте. Наташа ступала осторожно, опираясь на длинную рукоять геологического молотка. Фонарь неясно освещал угрюмые низкие своды, небольшие округлые сталактиты и острые выступы стен. Камни под ногами исчезли, пол устилала грязно-серая вязкая глина.

Вдруг стены раздвинулись. Наташа оказалась в просторном подземном зале. Свет фонаря едва достигал потолка. Огромные тени — девушки и пса — колыхались и прыгали по гроту.

В левой стене виднелся узкий лаз. Наташа направилась к нему. Ход постепенно расширялся. Бесшумно, словно тени, перед лицом сновали летучие мыши. Было удивительно, как это они не ударяются о стены узкого коридора. Мыши пугали Наташу. Томми лаял на них. В расщелинах копошились и пищали десятки отвратительных мышиных детенышей, потревоженных светом.

Ход, расширяясь, уползал все дальше в земную глубь.

— Ой! — Наташа отпрянула назад, чуть не ступив в воду.

У ее ног лежало подземное озеро. Чистенькие глинистые берега были пологи. Вода удивляла необыкновенной прозрачностью. Ровная-ровная, абсолютно спокойная гладь уходила куда-то под дальние черные своды. Наташа бросила камешек — гладь ожила: побежали один за другим, заколыхались, заискрились круги.

Как теперь двигаться дальше? Не плыть же по озеру! Наташа начала оглядываться внимательнее. В одной из стен, за причудливыми глыбами известняка, она заметила отверстие. Извилистый, ломаный ход довольно круто падал вниз. Передвигаясь по нему, пришлось цепляться не только за выступы стен, но и за «пол».

В пещерах Наташа бывала и раньше, а однажды, еще курносой пигалицей, она во время экскурсии, поспорив с ребятами, пошла в пещеру ночью одна. Ох, жутко было!.. И все-таки она дошла до последнего грота — пещера была метров двести длиной — и там в доказательство своего посещения оставила выдернутую из косы ленту. Наутро двинулись туда всей компанией, нашли ленту, и с того дня Наташа Корзухина из седьмого «Б» часто слышала за своей спиной уважительный шепот: «Вот эта самая…» Она очень гордилась…

Потом Наташа бывала в знаменитой Кунгурской пещере, лазала по гротам трехэтажной Смолинской, но всякий раз с неизменной силой существо ее наполняло волнующее чувство неведомого и страх перед мрачным, никогда — никогда! — не видевшим солнца подземным миром.

Было страшно ей и сейчас. Темнота всегда настораживает и пугает, пещерная — вдвойне. Гуще, темнее ее нет ничего. И не хочешь этого, не веришь в это, а чудится, что вот-вот из мрачных глубин на тебя навалится что-то мохнато-жуткое.

Но ты должна идти вперед, Наташка! И надо торопиться. Что, если Алексей Архипович хватится раньше времени? Вот будет нагоняй! Насупит косматые брови, забранится, забурчит: «Выпороть бы вас! Мальчишество!» Сердитый старик…

Наташа остановилась передохнуть. Рядом уселся притихший Томми.

— Что, пес, не очень тебе здесь нравится?.. Смотри-ка, мы ведь намного ниже уровня озера, а воды тут нет. Что это значит, понимаешь? — Она разговаривала с ним, как разговаривают с не очень понятливым учеником. — Значит, видимо, озеро лежит не на известняковой подушке. Может такое быть? Вполне может.

Если бы Наташу услышал кто-нибудь из товарищей, она бы, бедняжка, смутилась. Потому что разговаривала с Томми слишком серьезно, и речь ее была необычна: «значит, видимо…», а самой ей в это время казалось, будто она высказывает очень уж умные, вполне «научные» мысли. Томми, склонив голову набок, казалось, задумался. Наташа принялась осматривать стены.

— Вот видишь, с этой стороны уже гранит. Значит, мы с тобой в зоне контакта. Глупый ты человек, ничего не понимаешь!.. Ты где?.. Томми!

Пес был впереди. Припав на задние лапы, он вглядывался в черный провал подземного колодца. Колодец был узкий и неглубокий, метра три — четыре. Наташа определила это, бросив вниз несколько зажженных спичек.

Надо лезть туда. Может быть, вернуться и кого-нибудь позвать? Эх ты, малодушная! Посмотри все, пощупай, а потом и позовешь, и приведешь, и расскажешь… Обвязав веревку вокруг небольшого сталагмита, Наташа попробовала, прочно ли получилось. Получилось прочно.

— Вот, — сказала она псу, — я спущусь, а ты сиди здесь. Смотри не прыгни вниз. Будь паинькой.

И, чмокнув Томми в нос, она стала спускаться, держась за веревку и упираясь в стенки колодца. Скоро ноги коснулись его дна. Томми беспокойно заскулил. Наташа прикрикнула на него и пошла по ходу. Он тянулся в прежнем направлении. И по-прежнему справа был гранит.

В небольшом продолговатом гроте, заметив жилы кварцевого порфира, Наташа решила веять образцы. Подземелье глушило звуки ударов молотка. Что-то блеснуло. Осторожно ухватив небольшой темный кристалл с металлическим блеском, Наташа склонилась к фонарю.

Неужели рутил?.. Ну да! Или анатаз? Да какая разница! Все равно титан. Титан!..

Что это — счастье, слепая удача? Так просто: спустилась в пещеру, взяла образец — и на вот тебе, титан… А почему «слепая удача»? Ведь на том склоне горы есть титан. Отчего же ему не быть и здесь?.. Неужели сбудется предположение профессора? Ой, Наташка, Наташка!..

Даже не завертывая найденный кристалл, а просто сунув его в кармашек куртки, она поспешно схватила фонарь, молоток, повернула назад… и остановилась. Обрадовалась! Мир удивить захотела. Какой геолог сделает так? Конечно, легкомысленная девчонка. Надо вернуться, взять несколько образцов, набросать схему залегания пород. Теперь-то уж Алексей Архипович не заругается…

Снова Наташа взялась за молоток. Медленно продвигалась она вдоль угрюмой тускло-серой стены. Вдруг нога ее ухнула в пустоту, и, падая, Наташа сильно ударилась головой.

В глухом гроте раздался вскрик, фонарь описал короткую, стремительную дугу, звенькнуло стекло, и стало абсолютно темно и тихо…

 

2

А над землей, над Ключ-камнем, царствовало солнце. Солнца было очень много. Блаженствовали деревья, трава, камни. Было тихо. Только приглушенно тюкали в шурфах кирки рабочих да, вгрызаясь в каменистый грунт, поскрежетывали лопаты.

В живую, полную неслышного ликования солнечную тишину обрушился крик Василия:

— Лексей Архипыч! Лексей Архипыч!..

И, напуганные им, замерли, затихли даже кузнечики.

Василий подбежал к профессору запыхавшийся, испуганный.

— Худо, Лексей Архипыч… Наташа тапал, там… Худо.

— Толком говори. Что случилось?

— Не знаю. Только собака из-под земли пришла — лает, под землю зовет. Наташа не пришла, верно, там осталась. Я подумал: худо ей, к тебе побежал.

— Она что, в пещеру ушла?.. Я тебя спрашиваю!

Василий растерянно молчал.

Томми ухватил профессора за штанину, потянул, беспокойно скуля.

— Отстань! — отмахнулся Кузьминых и энергично потер подбородок. — Она же собиралась на двенадцатый шурф. Вечером еще говорила, что с утра пойдет туда… Ох, и задам я ей!.. Идем!

Кто-то из рабочих предложил:

— Алексей Архипыч, может, что пособить?

— Справимся. В случае чего Василия пришлю.

Томми привел их к пещере и с нетерпением поглядывал на приготовления профессора. Тот медлил недолго — зажег фонарь и решительно шагнул к черной дыре. Василий робко окликнул:

— Лексей Архипыч…

— Ну?

— Ты… один ходить можешь?

— А что? — не понял профессор.

— Старые люди говорят: манси под землю ходить нельзя. Старые люди говорят: там злые духи. На земле знаю — нет, под землей — не знаю.

Профессор даже растерялся, но тут же верх над растерянностью взяла злость.

— Эх ты! А еще в школе учился! Трус ты, Василий Куриков, вот кто! — повернулся и скользнул в пещерную темень вслед за поскуливающим Томми.

Молодой манси тоже рассердился:

— «Трус»! Василий Куриков совсем не трус!

Решившись было, он шагнул в пещеру, остановился, отступил и вдруг, как в омут головой, бросился вперед.

Профессор еле поспевал за Томми. Услышав сзади шаги, обернулся:

— Ну, где ты там? — В его голосе уже не было гнева, одна озабоченность.

— Иду, иду, — полушепотом отозвался Василий. — Шибко быстро, однако, ходишь.

Он боязливо оглядывался, вздрагивал, но все же продвигался вперед. Когда в большом зале вокруг них начали носиться летучие мыши, Василий зажмурился, закрыл лицо и голову руками и присел.

— Ну-ну, мышей испугался!

Василий приоткрыл один глаз, недоверчиво глянул им, открыл второй, робко улыбнулся…

Веревка у колодца ясно указывала путь Наташи. Профессор спустился первым. На Василия пришлось прикрикнуть, и, лишь когда в провале повисли его ноги, Алексей Архипович двинулся дальше. Звали Наташу — в ответ возникало только короткое, быстро потухавшее эхо.

Первое, что они увидели в небольшом продолговатом гроте, был валявшийся на полу разбитый фонарь. Рядом, у самой стены, темнела широкая дыра колодца. Василия профессор оставил наверху: прочно привязать веревку было не к чему, проводник должен был держать ее. Работа выпала ему не из легких: Кузьминых весил без малого сто килограммов.

Наташа лежала, распластавшись на каменистом ложе, без движения, в неестественной позе. Волосы на лбу слиплись в крови. Алексей Архипович довольно быстро нащупал пульс, дал понюхать нашатырного спирта и принялся растирать им виски.

Склонившись над провалом так, что рисковал свалиться, Василий спросил:

— Живой?

Сильно-сильно насупив брови, профессор молчал и смотрел на Наташу. Потом снова взялся за нашатырный спирт.

Веки девушки дрогнули, она судорожно вздохнула и приоткрыла глаза; взгляд был тусклый, как у разоспавшегося и не совсем еще проснувшегося человека.

— Не надо, — медленно и тихо проговорила она, отводя руку профессора.

#img_6.png

— Живой? — обрадовался наверху Василий.

— Ну, руки-ноги целы? — грубовато поинтересовался профессор.

Наташа поморщилась, облизнула губы:

— Целы. Алексей Архипович… я нашла…

Кузьминых отвернул пробку у фляжки:

— Ну-ка, глотните.

Наташа мотнула головой: нет, пошарила в нагрудном кармашке и слабой рукой протянула кристалл рутила:

— Вот… титан.

Профессор резко отстранил ее руку и крикнул:

— Плевал я на ваш титан!

Глаза его под косматыми, такими страшными бровями влажно заблестели, профессор отвернулся и глухо, надорванным голосом, уже не скрывая ни только что пережитой боли, ни теплоты к этой упрямой, своевольной девчонке, добавил:

— Выпороть бы вас… хорошенько!

И Наташа слабо улыбнулась.

 

3

Под нудным мелким дождиком лениво догорала нодья. Юра громыхал посудой, сбрасывая ее в ведро, чтобы помыть после завтрака. Николай уже снимал палатку. От лодки раздался голос Пушкарева:

— Товарищи!..

Николай и Юра замерли: голос был пугающе тревожный. Куриков, чинивший бродень, от неожиданности уколол палец шилом.

Пушкарев снова позвал, и они поспешили к нему. Стоя в воде, он торопливо выбрасывал из лодки припасы и вещи. Вся корма была залита. На корме лежал второй мешок с продуктами; соль, сахар, сухари, концентраты — все было вымочено и попорчено. Сухари, когда их вывалили на брезент, расползлись по нему кашеобразным месивом.

— Как же это? — растерянно пробормотал Юра и взглянул на начальника группы.

Только сейчас он заметил, как туго обтягивает кости лица Пушкарева обветренная, задубевшая кожа, как ввалились щеки, а возле уголков потрескавшихся губ пролегли некрасивые морщины и потемнели сухие, воспаленные глаза. Пушкарев склонился над лодкой и начал придирчиво осматривать швы. Вот она, предательская щель!.. Куриков и Николай переглянулись и молча отвели глаза в сторону.

— Не доглядели, — с горькой досадой проговорил Пушкарев и выпрямился.

Ему было тяжело смотреть на товарищей: виновным в этой оплошности он считал себя, руководителя, но он посмотрел — прямо, сурово и печально, — а потом негромко, но энергично сказал:

— Ну, не будем стоять. Что можно, надо подсушить… Быстренько!

И все, словно были виноваты, принялись старательно и бестолково суетиться, не зная толком, кому за что взяться. Пушкарев остановил их: пусть Николай и Юра займутся сушкой продуктов и вещей, а он с Куриковым будет чинить лодку. Ее вытащили на берег, перевернули, все припасы и вещи перенесли к костру. Возле палатки натянули еще брезентовый полог, взятый из лодки, — от дождя.

Перемешивая парившую от жаркого огня сухарную кашицу, Николай задумался.

— Вот, Юрочка, какие бывают дела…

— Угу.

— И спутал меня черт с этим Пушкаревым!

Юра поднял голову:

— А что?

— Как «что»? Ты понимаешь, как он будет торжествовать, когда мы вернемся! Как же: Плетнев настаивал, требовал, можно сказать, хвалился титаном, а титана — пшик. Пушкарев осторожно, весьма дипломатично сомневался — и пожалуйста: он прав, он истинный ученый. На каждом шагу будет мне в нос тыкать. И никуда не попрешь, никому не пожалуешься. Факты!

Юра нахмурился:

— Ну, это ты брось. Он как ученый сухарь не способен, конечно, на подвиг, но не способен и на подлость. Он будет просто молчать. «Истина установлена», и все.

— Будет, жди!.. В общем, надо поскорее кончать с этой петрушкой.

Замолчав, Николай опять тяжело и сосредоточенно задумался. Одна из курток, лежавших около него, задымилась. Юра подскочил, схватил ее.

— Никола! Здесь же нет телефона, чтобы вызвать пожарную команду.

Николай встрепенулся:

— Что? А-а… — И вдруг разозлился: — Все остришь!

— Просто изрекаю истины… Где тут флажок валялся, то бишь, наше гордое знамя?

Он подобрал флажок. Надпись почти совсем стерлась, буквы еле еле виднелись. Юра взял и снова жирно, четко вывел:

«ВПЕРЕД!»