По телевизору без конца повторяли исторический эпизод – освобожденный из форосского плена Горбачев приехал в Белый дом выступить, а Ельцин в этот момент стоял на трибуне и подписывал указ о запрете КПСС.

После победы шеф решил: пришло время переехать в Кремль. Он договорился с Горбачевым о разделе кремлевской территории: Президент СССР вместе с аппаратом оставляют за собой первый корпус, а Борис Николаевич с подчиненными въезжают в четырнадцатый.

Первый корпус там, где большой купол и флаг Российского государства, а четырнадцатый расположен у Спасских ворот. Старожилы помнят, что раньше в этом здании был Кремлевский театр.

Ельцину выделили кабинет на четвертом этаже – светлый, просторный. Рядом – кабинеты помощников.

Следующее условие Бориса Николаевича касалось кадровых назначений – их теперь следовало делать сообща. Выбора у Президента СССР не было, и он согласился.

Михаил Сергеевич сразу после возвращения из крымского заточения за одну ночь назначил новых министров: обороны, иностранных дел – и председателя КГБ. Ельцина, естественно, такая шустрая самостоятельность недавнего узника Фороса возмутила. Он решил все переделать по-своему.

При мне в приемную Горбачева вызвали министра обороны Моисеева, который на этом посту и суток не пробыл. Он, видимо, предвидел грядущие должностные перемещения и со спокойным лицом вошел в кабинет, где сидели оба президента: Горбачев обосновался за своим письменным столом, а Ельцин рядом.

Президент России говорит Президенту СССР:

– Объясните ему, что он уже не министр.

Михаил Сергеевич повторил слова Бориса Николаевича. Генерал армии Моисеев молча выслушал и вышел.

Незадолго до этого мне принесли записку от Бурбулиса. Он просил срочно передать ее шефу. В записке было написано, что на пост министра обороны СССР есть очень удачная кандидатура – маршал авиации Е.И. Шапошников.

Евгений Иванович отказался выполнить приказ путчистов – поднять в воздух авиацию и разбомбить Белый дом. Более того, маршал издал собственный приказ, запрещавший вверенным ему Военно-воздушным силам вмешиваться в политический конфликт. Но на этом заслуги Шапошникова перед победившей демократией не заканчивались – он едва ли не самым первым подтвердил Указ Президента России о запрете КПСС.

Борис Николаевич прочитал записку и попросил, чтобы я встретил маршала и проводил его до кабинета.

При встрече я сказал Евгению Ивановичу:

– Вы, наверное, немного удивлены приглашением в Кремль, но скоро поймете, для чего вас столь срочно вызвали.

Он увидел в приемной Моисеева и все понял. Спустя несколько минут был подписан указ о назначении Шапошникова министром обороны СССР.

Тут возникла небольшая проблема – ведь во время путча министром обороны России был назначен генерал Кобец. Его, как и Руцкого, считали одним из организаторов обороны Белого дома. Константин Иванович действовал, правда, гораздо осмысленнее, зато Руцкой мог запросто зайти к Президенту и лишний раз доложить о проделанной лично им работе.

Назначение Шапошникова означало элементарное двоевластие: на одну армию приходилось теперь два законно утвержденных министра обороны – российский и союзный.

От Бурбулиса поступила очередная записка. На этот раз он сообщал, что в Генштабе в пожарном порядке уничтожают документы, относящиеся к неудавшемуся путчу. Информацию Геннадий Эдуардович получил от старшего лейтенанта, который сам эти документы и уничтожал. Офицер оставил свой рабочий телефон и предупредил: если поступит приказ из Кремля, то он перестанет истреблять бумаги.

Записочку я опять передал Борису Николаевичу, и он предложил мне немедленно позвонить по этому номеру. Трубку на другом конце провода действительно снял тот самый старший лейтенант.

Ельцин жестко сказал Горбачеву:

– Прикажите старшему лейтенанту прекратить уничтожать документы. Пусть он все возьмет под охрану.

Горбачев взял у меня трубку и представился:

– С вами говорит Президент СССР…

Поскольку голос и говор у Михаила Сергеевича почти неповторимые, собеседник без колебаний ответил:

– Приказ понял.

Была ли на самом деле выполнена команда или нет, мы так и не узнали.

Когда я в первый раз вошел в кабинет Горбачева, где он уже сидел вместе с Ельциным, Михаил Сергеевич очень тепло поздоровался со мной и, вздохнув, посетовал:

– Вам повезло, Борис Николаевич, вас охрана не сдала, не то что моя.

Шефу были приятны эти слова, он тогда гордился, что вокруг него верные люди.

Потом я еще несколько раз заходил к президентам, пока они делали совместные назначения. Бурбулис же находился в Белом доме и действовал через меня, передавая записки шефу.

Была записка и по кандидатуре председателя КГБ. Место В.А. Крючкова после путча занял профессиональный разведчик Леонид Шебаршин. Я с ним практически не был знаком, но Борис Николаевич знал Шебаршина лично и категорически выступал против его кандидатуры в качестве главы КГБ. По мнению Ельцина, Шебаршин не допустил бы распада комитета. Поэтому искали человека, способного развалить зловещего «монстра». Увы, но такая же цель была и у Горбачева.

Они единодушно согласились назначить председателем КГБ Вадима Бакатина. Потом многие думали, что именно Бакатин по своей инициативе разрушил одну из самых мощных спецслужб мира. Но это очередное заблуждение. Он просто добросовестно выполнил «историческую» задачу, поставленную перед ним двумя президентами.

Сначала «монстра» разбили на отдельные ведомства. Пограничные войска стали самостоятельной «вотчиной». Первое главное управление КГБ СССР переименовали в Службу внешней разведки и тоже отлучили от комитета. Командовать разведчиками поставили Евгения Примакова.

Узнав об этом, я был удивлен: все-таки Примакова считали человеком Горбачева. Но Борис Николаевич относился к Евгению Максимовичу подчеркнуто доброжелательно.

– Примаков обо мне никогда плохого слова не сказал, – объяснил свою логику шеф.

В оценках людей у Ельцина едва ли не главным критерием было простое правило: если человек не высказывался о нем публично плохо, значит, он может работать в команде. Непрофессионализм или нежелательные для страны действия не имели решающего значения.

Затем от КГБ отделили технические подразделения и образовалось ФАПСИ – Федеральное агентство правительственной связи и информации. Горбачев предложил назначить руководителем агентства Старовойтова, и Ельцин нехотя согласился – своих кандидатур у него на эту должность все равно не было.

В ту пору Советский Союз еще не распался, и отделение российских структур от союзных происходило тяжело и выглядело искусственно. Таким же противоестественным казалось правление сразу двух президентов, засевших в Кремле. Мне тогда уже было ясно, что Ельцин двоевластия не потерпит и этот период очень быстро закончится не в пользу Горбачева.

На первых порах оба президента сотрудничали, стараясь находить компромиссы. Михаил Сергеевич имел перед Борисом Николаевичем преимущество не в Кремле, а в своей загородной резиденции Ново-Огарево. Там собирались главы других союзных республик. Горбачев пил свой любимый армянский коньяк «Юбилейный» и за столом вел себя по-царски. Ельцин злился на него, выступал резко, но коллеги – другие президенты – генсеки республик Союза – Бориса Николаевича не поддерживали. Возможно, в душе кто-то и разделял мысли российского Президента, но в присутствии Горбачева не принято было высказывать одобрение его самостийным выходкам.

Для участников ново-огаревских встреч Горбачев был все таким же Президентом СССР, как и до путча. Они воспринимали встречи с ним как заседания Политбюро под чутким руководством Генерального секретаря ЦК КПСС. Дух партийного чинопочитания и субординации по-прежнему пропитывал атмосферу Ново-Огарева. А для Ельцина Президент СССР уже был временной фигурой.

Наконец все важные государственные посты при энергичном участии Бурбулиса были распределены. И среди ближайшего окружения ЕБН началась борьба за кабинеты в четырнадцатом корпусе Кремля. Илюшин приглядел себе самый лучший кабинет (принадлежавший прежде председателю Совета Союза Верховного Совета СССР Е.М. Примакову) – отделанный в европейском стиле, с современной стильной мебелью. К нему примыкала большая комната отдыха и мини-спортзал с тренажерами. Бурбулис увлекался спортом и очень хотел получить доступ к этим тренажерам. Но Илюшин без особого труда «обыграл» Геннадия Эдуардовича и завладел кабинетом.

Со всеми, кто слишком близко сходился с шефом, Виктор Васильевич вел подковерную борьбу. Внешне не выказывая ни ревности, ни антипатии к намеченной жертве, методично плел паутину вокруг соперника. Бурбулис – тоже один из тех, кто в нее угодил.

Другим человеком, с которым у Илюшина продолжалась многолетняя вражда, был Л.Е. Суханов. Лев Евгеньевич познакомился с Ельциным в Госстрое и там работал у него помощником. И Суханов, и Илюшин считали себя первыми, оба боролись за близость к шефу. Через несколько месяцев после переезда в четырнадцатый корпус выяснилось: Илюшин имеет все-таки преимущество. Борис Николаевич давал ему больше поручений по службе.

Зато на отдыхе Ельцин предпочитал общаться с Сухановым. Лев замечательно пел, играл на гитаре в особом, дворовом стиле. Он – человек с Красной Пресни, и мы часто вспоминали детские и юношеские годы, я ведь там же вырос.

Кстати, после президентских выборов в 1996 году, пока Борис Николаевич болел, потом оперировался и снова болел, его регент Чубайс активно «вытравливал» наиболее давних сподвижников Президента. Дошла очередь и до Суханова. Тогда Лев пришел к нам с Барсуковым и нарисовал структуру службы помощников Президента, предложенную Чубайсом. Все квадратики, кроме одного, в схеме были заняты чьими-то фамилиями. Вакантным оставалось малопривлекательное место помощника по социальным вопросам. Суханов готов был занять и эту должность, но внутренне приготовился уйти, хлопнув дверью.

Чубайс же, переговорив лично с Сухановым, вдруг изменил к нему отношение – не стал трогать. Оказывается, Лев Евгеньевич столь искренне и яростно разоблачал коварного Илюшина, что Чубайсу такая позиция показалась полезной, возможно, для дальнейшей нейтрализации бывшего первого помощника Президента, ставшего вице-премьером в правительстве В. Черномырдина. После этой беседы пустой квадратик заполнился фамилией Льва Евгеньевича.

А в 91-м году о нейтрализации Илюшина никто и не помышлял. Наоборот, он день ото дня укреплял свои позиции, старался привести на работу в Кремль своих земляков из Свердловска.

Сначала появилась первая группа спичрайтеров Президента. Их было трое: Геннадий Харин, Людмила Пихоя и Александр Ильин. Ельцин согласился принять только двоих, Ильин ему не понравился. Но все-таки шефа удалось уговорить. Кстати – мне. Эти ребята ему очень помогли в период первых президентских выборов. Работали они бескорыстно, за идею. Сейчас это звучит смешно, но было время, когда многие верили в скорое демократическое будущее России.

Именно спичрайтеры сыграли решающую роль в назначении А. В. Руцкого вице-президентом России.

На выборы Президента России-1991 все кандидаты шли парами: Н. Рыжков с Б. Громовым, В. Бакатин с кем-то еще, а Б. Ельцин – один. Пару Борису Николаевичу хотели составить несколько претендентов, основными из которых были Гавриил Попов, Геннадий Бурбулис, Анатолий Собчак. Ельцин, мягко говоря, не был в восторге от этих кандидатур.