С того дня, как раненный в плечо Ибель Сарамбаев поехал к начальнику милиции, Ксения его не видела. Правда, до неё дошел слух, что в Харгункины сразу же был послан небольшой отряд для обыска хурула и что гелюнг был арестован, но ей хотелось знать подробности.

Поэтому Ксения обрадовалась, застав Ибеля в исполкоме, и засыпала его вопросами...

Оказывается, под полом кумирни в хуруле хранились боевые припасы и оружие. Они были там припрятаны еще со времен гражданской войны...

Гелюнг сознался, что бандиты из шайки Озуна регулярно посещали хурул, чтобы пополнить боевые и продовольственные запасы. Ибеля, по словам гелюнга, ранил Багальдан, самый молодой из бандитов. Когда Ибель разговаривал с гелюнгом, Багальдан стоял за воротами и слышал, что Ибель интересуется, почему лошадей завели в хурул. Багальдан боялся, что Ибель вооружен и будет подстерегать его при выезде из хурула. А сам гелюнг боялся одного — как бы Багальдан не убил Йбеля на священной земле около хурула, где даже нельзя резать скотину. Сознался гелюнг и в том, что, несмотря на запрещение советской власти, он продолжал лечить больных, обращавшихся к нему, всегда одним и тем же лекарством, которое урусы называют сулемой. Но ведь так лечили много лет все гелюнги! Суда над гелюнгом еще не было, но хурул теперь закрыт, и в аймаке стало гораздо спокойнее.

— Теперь милиция очень хорошо за всеми хурулами смотрит,— сказал Ибель.— Наверное, еще в каком-нибудь хуруле тоже склад есть. Очень это хорошо, что мы такое дело с тобой узнали. А плечо мое уже совсем не болит, остался совсем маленький след от раны. Теперь поедем, пожалуйста, ко мне в хотон, я буду козла резать, тебя угощать...

Ксения отказалась— времени у нее совсем нет. Нужно скорее ехать дальше. А где багша?

— Багша второй день сидит в школе и на работу не выходит. Пятьдесят рублей у него пропадал, про него все время говорит, и думает, что Ибель его деньги взял.

— Ну что за глупости!— сказала Ксения,— Идем сейчас к ней вместе.

Капитолина сидела в классе и дремала.

— Почему вы до сих пор не в степи?— спросила Ксения.

—<Меня обокрали,— ответила Капитолина.

— Обокрали? Когда и кто?— спросила Ксения и повернулась к Ибелю, стоявшему у стены со скрещенными на груди руками.

— Не знаю, не знаю!

— А где был Михаил Иванович?

— Тоже не знаю. Вчера он был еще здесь. А деньги пропали после.

— Я очень сочувствую вам,—сказала Ксения,— но все-таки почему вы до сих пор не в степи? Разве нет рабочих?

— Какой нет!— воскликнул председатель.— Рабочие пришли еще вчера.

— Но я же вам сказала — меня обокрали... Исчезли пятьдесят рублей! А яда тоже нет. Как же мне работать?!— воскликнула Капитолина.

— Как нет? Украли два бочонка яда? Но кому они нужны? Нет, этого не может быть!—Ксения снова посмотрела на Ибеля.

— Я ему уже десять раз говорил, никакой бочонка сюда не приехал. Я не видал никакой бочонка!

— Он не видал, а?— возмутилась Капитолина.— Я сама привезла и тоже десять раз тебе это повторила!

— Постойте, не кричите!—Ксения поморщилась.—Три бочонка я выдала сама Михаилу Ивановичу в Булг-Айсте: один для Сонринга, два для вас.— Она достала расписки и принялась их читать. Все сделали наоборот! Какая рассеянность! Белова расписалась в получении двух бочонков для Харгункин. А для Сонринга один бочонок получили вы... Где же он?

— Я ничего не принимала. Это не моя подпись,— сказала Капитолина.

— Это я подписал,— сказал председатель.—- Только я бочонка не видал. Я видел только мешки, сколько, я не считал тоже.

— Зачем же ты, Ибель, подписал без проверки?

— А я не знал! Я урус читать-писать совсем плохо.—Ибель расстроился.—Багша спать с утра поскорей ложился, когда этот толстый мужчина говорит ему: «Пиши давай сюда, что все получал». А багша вставать не хотел, говорит: «Ибель, пиши, пожалуйста...» Ну я писал, думал—пускай себе лежит. Дорога плохой был, он в балка в грязи долго валял себя. Зачем не подписать, это не тяжело. А сейчас багша другое говорит...

Ксения долго смотрела на Капитолину, та, насупившись, отвернулась к окну.

— И все-таки хоть председатель и подписал, за яд отвечаете вы. Один бочонок обязательно должен быть у вас. Вы, наверное, его где-нибудь обронили. Нужно найти. Вы слышите, Капитолина Семеновна?

— Я вам уже сказала, что не знаю, где ваш бочонок! Ну посудите сами, для чего мне ваш яд?

— Только для борьбы с саранчой. И вообще я удивляюсь вам. Ведь вы ехали вместе с Михаилом Ивановичем, везли груз не только для Сонринга, но и для своих работ. Неужели вас не интересовало, сколько бочонков оставил в Сонринге экспедитор?

— Совершенно не интересовало! Моего там ничего не было. Ксения покачала головой.

— Ваше—наше, твое—мое... А ведь это все наше—и саранча, и работа... Бочонок из Сонринга мы затребуем сегодня же, но второй, который вы привезли, должен быть найден.

— Кто расписался, тот пусть и ищет!— огрызнулась Капитолина.

— Ах ты бессовестный женщина!— не выдержал председатель. — Деньга я у тебя украл, яд тоже я? Непорядочный ты...

— Тсс...— замахала на него Ксения.— Вы, Капитолина Семеновна, за расписку не спрячетесь. Вспомните-ка лучше, где он мог упасть.

— Мне нечего вспоминать! Я говорю — яд был все время с нами!— распаляясь, закричала Капитолина, но вдруг осеклась, задумалась.

— Вспомнили!—воскликнула Ксения.—Правда ведь, вспомнили?

— Наверное, где-нибудь в балке. Почему-то мне казалось, что мы его привезли... Ну, конечно же, он лежит в балке,— смущенно сказала Капитолина.

—Эх, ты!—сокрушенно произнес председатель,—Может, и деньги твоя в балке лежит и голова твой там тоже остался...

— Ладно, ладно!— Ксения снова махнула на него, боясь, что они начнут ссориться.— Надо ехать туда сейчас же и искать, а то найдет его кто-нибудь и попробует. Ведь это яд!

— Я сам поеду с тобой бочонка искать,— сказал председатель Капитолине.

— А пятьдесят рублей все равно у меня украли,— упрямо повторила Капитолина, когда Ибель ушел.

— Председатель? А вы хорошенько подумайте, может быть, еще что вспомните?

— Не Михаил же Иванович! Он же такой порядочный чело-век... От Кирова благодарность имеет... Не мог же он украсть! И у кого? У женщины, жены своего начальника? Он был такой любезный, внимательный, всю дорогу конфетами меня угощал...

— Конфетами? А какими, если не секрет?

— Почему же секрет! «Цитрон».. У него целый ящичек был. Как от Булг-Айсты отъехали, так до самой балки угощались...

— Д-да...—Ксения задумалась.—А знаете, Капитолина Семеновна, кажется мне, что ваш волшебный парень—порядочная гадина... Вы раньше меня увидите Вольдемара Вольдемаровича, так это мнение ему и передайте. Проверить надо этого Михаила Ивановича. Он у всех деньги взаймы берет и даже казенными нуждами прикрываться не стесняется.

Не имея возможности задержаться в Харгункинах, Ксения поехала с Говоровым дальше, а Капитолина и председатель отправились в злополучную балку. Каково же было их удивление, когда они обнаружили там телегу Эрле! Она лежала на боку, в самой грязи, подле нее валялись вожжи, дуга и хомут. Председатель и Капитолина долго ломали головы — как она могла здесь очутиться?— и решили, что не иначе как бедный Михаил Иванович попался бандитам, которые украли лошадь, а его, наверное, убили и бросили где-нибудь в степи...

Пока Ибель перезапрягал лошадь, чтобы вытащить телегу Эрле из балки, Капитолина отправилась на поиски бочонка. Найти его не составило большого труда: совершенно невредимый, он лежал на дне балки.

...Когда после грозы Ксения и Говоров уехали, Михаил Иванович сидел в кибитке, попивал «тепленькую» и оживленно беседовал с калмыками. Одежда его успела подсохнуть, и сам он разогрелся и как-то размяк.

— Ты сегодня не доедешь до Сонринга.,— сказал ему пожилой калмык, взглянув в харачи.— Или здесь ночевать будешь?

— Нет, поеду... Ночью еще лучше ехать. А ты не знаешь ли, где тут ближе на Дивное проехать?

— На Дивное? Только от Сонринга. Там прямая дорога есть. А зачем тебе туда?

— Дело одно есть.

— Ты, наверное, партийный?—спросил все тот же калмык.

— Конечно... У нас теперь каждый передовой человек партийный. Ты, я вижу, тоже передовой. Вон как по-русски говоришь хорошо. Тоже партийный?

— Да,—калмык засмеялся и, передавая ему очередную порцию «тепленькой», сказал:—Пей как следует, большевик. Жена У тебя есть?

— А как же без жены можно? Конечно, есть. И детишки тоже есть, трое. Очень хорошие жена и детишки... А ты немолодой. Где

ты так хорошо русскому языку научился? Небось работал с русскими до революции?

— Работал.

— А теперь сам себе хозяин, душа веселится, верно? Благодать! Газеты читаешь?

— Откуда здесь газета?

А ты бы в аймак когда-нибудь заехал, у председателя есть газеты. Читать их надо, политикой интересоваться,—наставительно сказал Михаил Иванович, которому уже немного хотелось спать.

— А что там есть в газетах?— калмык еще раз подал Михаилу Ивановичу чашку с «тепленькой».

— Да много разных новостей пишут. Вот вчера, к примеру, читал я, что пока Озуна не поймают, Шарголскому улусу ни копейки денег на строительство не дадут,.

— А еще что?

— Да много всякого пишут. Отряд специальный из области сюда послали, чтобы Озуна ловить, голову его оценили.

Калмык не понял:—Как это?

— А вот так: кто его поймает, большие деньги получит. В газете так и написано.

— А сколько?

— Ни мало ни много, а пять тыщонок обещают,— вожделенно вздохнул Михаил Иванович.—Да такие денежки его любой товарищ согласится скрутить. Вот, значит, скоро будет Озуну крышка!

— А что такое «будет ему крышка»?

— Ну — каюк, секим-башка, вот что это такое. Понял? Если бы тебе попался Озун, ты, наверное, рад бы был пять тысяч заработать, правда?

— Конечно,— ответил калмык, улыбаясь.— А что бы ты на пять тысяч сделал?

— Я? Ну, я-то место им нашел бы... Я бы пир устроил и в «тепленькой» бы целый год купался,— засмеялся Михаил Иванович. — Да-а... Если бы он мне только попался, и пикнуть не успел бы, как бы я его скрутил.

Михаил Иванович уже изрядно охмелел. Глаза у него слипались и язык заплетался.

— Я его, между прочим, встречал уже...— неожиданно для самого себя выпалил он, и тотчас ему показалось, что он действительно видел Озуна.—Довольно-таки противный калмык. Я его подстрелил, между прочим. Я ведь стрелять мастер!

— Когда же ты подстрелил Озуна?

— Да с месяц назад... Чуть не поймал, понимаешь, сукина сына! Но подстрелил, сам видел, как он за левую руку схватился!

— Так скрутил бы, говоришь?—хитро блеснув узкими глазами, спросил калмык.

— А то нет? В-вон к-кулаки-то у меня, каждый, как голова Озунья!— и Михаил Иванович показал свои внушительные кулаки, добавив:—Иеддят его м-мухи с ком-марами! Показал бы я ему Сидорову козу!

— Ну-ну?

— А ты чего нукаешь?— Михаил Иванович поднял голову и вдруг рассердился:— Ты знаешь, кто я такой? Партийный, сознательный, и нукать на меня нельзя... Некультурно это. Ты Кирова знаешь? Так я от него награды имею. А ты нукаешь...—Михаил Иванович клюнул носом, но тут же поднял голову и встретил упорный взгляд вставшего во весь рост калмыка.— Чего встал?

— Так скрутил бы Озуна?—тихо спросил калмык.

— Конечно... Да что ты пристал, мил-человек, с Озуном? Налей-ка еще. Выпьем с тобой за советскую власть и да здравствует нэп!

— Йех!— калмык щелкнул языком и сплюнул прямо на Михаила Ивановича.-—А ну-ка стреляй, режь, крути! Пять тысяч сейчас получишь! Я есть сам Озун!

— Ну, не валяй дурака,—примирительно сказал было Михаил Иванович, но калмык двинулся прямо на него.

Тогда Михаил Иванович протрезвел и, вскочив, выхватил из-за пояса наган, но Озун, ловко извернувшись, вырвал у него наган и сам наставил его на Михаила Ивановича.

Михаил Иванович бухнулся на землю и всхлипнул, как ребенок.

Рука Озуна опустилась. Сплюнул он еще раз на Михаила Ивановича и коротко и презрительно засмеялся.

— Эх ты! Какой ты мужик? Баба, дрянь! Если весь большевик такой, как ты будет, скоро пропадет советская власть! Ты не большевик, ты большевиком сам назвался! Настоящий большевик никого не боится. Никогда не плакал, как баба, настоящий большевик. Дрянь ты, вот ты кто!

Озун спрятал наган за свой серый бешмет и вскочил верхом на Михаила Ивановича.

— Катай меня в степи! Ну! А то не будет тебе пощада! и твердыми, как железо, икрами сдавил он брюшко Михаила Ивановича.

И, всхлипывая, пополз Михаил Иванович на четвереньках через порог кибитки, а Озун приговаривал:

— Скрутил бы ты Озуна? Руки у тебя короткий, русский ты кабан, паршивый ты змей! Зарезал бы я тебя сам, да руки пачкать не хочу. Отряд, говоришь, за Озуном идет? Очень хорошо будет! Озун за нос потянет этот отряд! А тебя я немножко-немножко учить буду, чтобы на весь твой жизнь запомнил... Козел

183

Сидора—ты говорил? Крышка—ты говорил?—Озун стегал Михаила Ивановича нагайкой и, вероятно, застегал бы насмерть, дазакричал ему хозяин кибитки, показывая на бугор, откуда спускались всадники.

Озун оставил Михаила Ивановича, подошел не торопясь к кибитке, отвязал его коня, сел на своего и умчался в степь без оглядки. А Михаил Иванович повалился в полынь и закричал тоненьким бабьим голосом:

— Караул! Караул!

Вскоре подъехали всадники. Это был отряд Кулакова. Они услышали стоны, разглядели в сумерках Михаила Ивановича, спешились, расспросили, кто он, да как, да что. Тот ничего не мог объяснить: губа у него была рассечена, из носу шла кровь, и весь он был так исполосован, что еле двигался.

Выделив людей для доставки потерпевшего в ближайший аймак, Кулаков вошел в кибитку с наганом на взводе. Хозяева прижались к стене. Оглядевшись, Кулаков гаркнул:

— Где Озун?

(Калмыки молчали. Кулаков наставил наган на хозяина.

—- Будешь, наконец, говорить?

— Толмач нет, толмач нет,—заговорил тот, вдруг отойдя от стены.

— В таких случаях у вас всегда толмача нет! Врешь, подлец. Все понимаешь! Все до единого слова, сукин сын! Говори сейчас, куда спрятал Озуна?

И, сразу уменьшившись в росте, втянув шею в плечи и подобострастно изгибаясь, вышел хозяин с Кулаковым из кибитки и указал прямо на север, откуда приехал отряд.

— Озун туда ходит, толмач нет, толмач нет...

— Пошел ты к шайтану!— загремел Кулаков.— Разве от вас что-нибудь добьешься! Все вы разбойники! Ишь что выдумали, на Булг-Айсту показывает!— И он зло оттолкнул калмыка.