Теперь, заглядывая в рулевую рубку, я тоже примечал: капитан и впрямь ходит, как адмирал перед боем. Ушаков — и только! То вглядывается в горизонт, словно видит там вражескую эскадру, то окидывает взглядом поле исторического сражения, а порой втянет голову в плечи и думает, думает, словно решает ход боя. Как-то я пошёл к нему за книгой и остановился у порога каюты. На полках стояли фолианты с золотыми тиснениями. История! Из магнитофона разносилась музыка композитора Равеля. Такая, что под неё армиям двигаться в решительную битву:

Трам, та-та-там, та-та-там, та-та-там!

Трам, та-та-там, та-та-там, та-та-там!

Капитан стоял у стола над картой, выстукивал эту мелодию пальцем. Точно разбирал какое-то сражение…

— Разрешите? — сказал я тихо.

— А, — улыбнулся Пётр Константинович, — входите. А я тут раздумываю, как лучше провести одно дело. — И он показал на карту.

Я подошёл ближе.

Никакой карты не было. Вместо неё на столе белел лист ватмана, на котором был вычерчен наш «Новиков».

— Вот думаю, как бы перестроить наши трюмы, чтобы брать больше грузов, удобней ставить контейнеры. Кажется, кое-что придумал…

Капитан посмотрел на меня и тряхнул головой:

— Но переделать пароход — всё равно что выиграть сражение.

Я рассмеялся: он, оказывается, не только про историю помнит.

— Не верите? — спросил капитан. — Целое сражение! Самое настоящее! — воскликнул он и, пройдясь по каюте, пропел: — Трам-та-та-там, та-та-там, та-та-там! Трам-та-та-там, та-та-там, та-та-там!

Потом вдруг посмотрел исподлобья в окно, словно увидел на горизонте предстоящее сражение, выигранный бой и наш «Новиков». Только он был ещё красивее, быстрее, лучше.