Над судами кувыркались, кричали чайки. Тарахтели на реке моторы. Рыбаки, поднимая за жабры, показывали громадных рыб.

А на причале стоял свой крик.

Плавно проходили, что-то выкрикивая, женщины, держали на коромыслах десятки маленьких чашечек. В креслах, возле пакгаузов, пыхали тонкими сигаретами военные чиновники. Рядом толкались мальчишки. Один нёс на голове алое блюдо с нарезанным арбузом. Другой собирал в мешок обрывки бумаги. А ещё несколько прыгали у кормы прямо на швартовый конец и раскачивались на нём над водой.

— Вот хулиганы! — сказал весело Ваня.

Я погрозил им пальцем. Мальчишки недовольно спрыгнули на берег, достали из карманов бамбуковые трубки и стали обстреливать нас кукурузой. Шлёп, шлёп! Кукурузина шлёпнула Ваню по колпаку.

— Ну, пираты! — крикнул он, схватил веник и побежал к трапу.

Мальчишки бросились врассыпную, но вернулись и стали растирать себе лицо и шею ладонями с криком: «Мило, мило!» Я не понял, в чём дело. А Ваня сказал:

— Мыло просят.

— Мыться? — спросил я.

— Продавать будут, — объяснил Ваня.

Мальчишки шумели, кривлялись, но повар погрозил им ещё раз, и они ушли обстреливать другие суда. Мы вернулись на корму и вдруг увидели, что рядом с нами переминается с ноги на ногу большелобый чумазый мальчишка.

Мы переглянулись, и мальчуган улыбнулся и застенчиво сказал:

— Дай мыло, буду прыгать в воду с парохода!

Тайский повар испуганно замахал руками, а Ваня пригрозил:

— Я тебе прыгну! Змеи здесь шныряют, нечисти! Это всё туристы выучили нырять за монетку… Сами бы попрыгали!

Мальчуган отошёл в сторону. Нет так нет!.. Он опустился на колени возле печурки, подложил дров и стал дуть в поддувало.

— Вот это другое дело! — сказал Ваня.

Щепки загорелись, а мальчик уже искал, что бы сделать ещё.

Повар показал на ведёрко, мальчуган схватил его и наполнил из шланга водой. Я взялся за веник, но мальчик опередил меня и стал подметать возле печи.

— Это что ещё за новый работник? — спросил боцман, заглянув на корму.

— Помогает, — сказал я.

— Молодцом! — подтвердил Ваня и позвал мальчугана: — А ну-ка, пошли со мной!

Через несколько минут мальчишка вернулся с большим куском белого хлеба. Поверх хлеба блестело масло, высилась горка сахара.

Мальчуган подошёл к борту, посмотрел вниз и кого-то окликнул.

На причале сидели ещё два малыша. Они подбежали к пароходу. Наш помощник разломил хлеб на три части и две из них, одну за другой, бросил вниз.

— Упадёт! — крикнул я.

Но хлеб попал точно — один кусок одному, другой другому в руки. Тогда и наш мальчишка улыбнулся и тоже стал уминать свой кусок.

— Вот это да, вот это парень, а?! — сказал Ваня.

Я сбегал в каюту, отрезал кусок от простого мыла — половину-то не продаст! — и отнёс мальчугану:

— Вот тебе, вымойся!

Мальчишка подбросил мыло в руке, лукаво улыбнулся и пошёл по трапу на причал мимо чиновников, которые всё покуривали свои спичечные сигареты.

— А мыло всё равно продаст, — сказал Ваня. «Увидим», — подумал я и посмотрел мальчику вслед. После обеда я снова вышел на корму.

Команда смотрела, как мимо нас тянулись джонки, полные бананов и кокосовых орехов, а возле причала под кормой две гибкие девушки в белых брючках прямо с лодки торговали белыми лепёшками из кокосового молока и фруктовым напитком.

К ним подбегали грузчики, бросали прямо из чашек в рот штук по двадцать кокосовых лепёшечек, брали целлофановые мешочки с напитком и снова, шли работать.

Я облокотился на борт, засмотрелся.

И тут кто-то тронул меня за руку. Оглянулся — рядом стоял наш знакомый мальчишка.

Парень вертел передо мной чистыми руками. Смуглый лоб его сиял. А доброе смышлёное лицо говорило: «Вот, выполнил».

— Ты смотри, — удивился Ваня. — Вот это парень! Весь день малыш помогал тайскому повару. Подтаскивал кастрюли, наливал воду, следил за огнём. А вечером подозвал меня к борту и показал на другой берег: красиво!

Среди пальм по водяной улочке уходило за горизонт солнце. От него и к нему плыли лодки, и слышались нежные голоса. Опять вокруг пахло мандаринами, пальмовыми листьями. И я тоже сказал:

— Красиво.

— Таиланд, — с нежностью произнёс мальчик. И он вдруг распахнул маленькие руки так, будто хотел обнять и эту реку, и джунгли, и небо.

— А как тебя зовут? — спросил я.

— Тау, — сказал он.

— Таи — это твоя страна. — Я обвёл рукой всё вокруг. — А как тебя зовут?

Он улыбнулся, показал снова на пальмы, на реку, на пароходы и сказал:

— Это Таи. Таиланд. А я, — он показал на себя, — Тау… Потом дотронулся до меня и спросил:

— А ты — Москва?

Я кивнул и подумал: «А что в этих джунглях он может знать про Москву?»

И Тау будто ответил мне:

— Москва Гитлера бах-бах.

«А ведь знает! — обрадовался я. — Самое главное знает!» И мы стали объяснять друг другу, что как называется.

Тау показывал на небо и называл его на тайском языке, а я говорил по-русски.

Напротив остановились чиновники и внимательно прислушивались к нашему разговору.

А мы говорили про пароходы, про облака, про звёзды, которые уже появились в небе.

Потом Тау подобрал на палубе обрывок газеты, на котором был напечатан портрет красивой женщины, разгладил его и сказал:

— Это королева. Она добрая.

Скоро стало совсем темно. В воздухе что-то мелькнуло, потом ещё, ещё… И над нами, шурхая крыльями, закружились большие летучие мыши.

— Ну, мне пора, — сказал я Тау, — на вахту.

А Тау сложил лодочкой ладони, поднёс их к щеке и показал, что ему тоже пора. Спать.

Я похлопал его по плечам.

— Иди домой, к маме.

Но он развёл руками: дома нет, а мама работает на барже.

Он смёл веником с трюма пыль, лёг прямо на металл и, раскинув руки, стал смотреть на звёзды. Я нашёл кусок брезента, чтобы подстелить ему. Но Тау отмахнулся: ничего! Трюм тёплый, дождя нет. Тау привык!

Всю ночь я обходил палубу. Смотрел, всё ли в порядке, заглядывал в малярку, не случилось ли что, цела ли боцманская краска…

На лавке у котлов спал, завернувшись в одеяло, тайский повар. Прямо на стенах пакгауза, будто прилипли, спали ящерки. Только внизу, под кормой, стукались в борт кокосовые орехи, слышался плеск воды и смех. Там покачивалась на джонке керосиновая лампа, и две девушки, торговавшие лепёшками, пересмеивались с грузчиками.

А на трюме, свернувшись клубком, ёжился маленький большелобый мальчик. Под щекой у него лежала газета с портретом доброй королевы. Над головой проносились летучие мыши. А за рекой тихо дышала, словно старалась не шуметь, страна, которую он так хотел обнять своими руками.