Наконец мы вышли на открытый простор. Снова побежали за солнышком на запад. И снова забасил, запел океан, набрал полную грудь воздуха. Да и всем вольнее запелось: дело идёт к концу рейса. Впереди Индия.
Заглядывал в рулевую капитан, прокладывал курс, просматривал карту погоды и всё напевал.
Выходил на корму Ваня с камбуза, смотрел вперёд: «Ну что, скоро будем покупать обезьян?» — и затягивал под Раджа Капура: «Бродяга я-а…»
Зашёл я к Коле. Он острым карандашом исправлял в тетради английский текст и пел: «Артековец сегодня, артековец сегодня, артековец всегда…»
Следом за мной в каюту осторожно вошёл Фёдор Михайлович, спросил:
— Николай Николаич, контрольную мою по-английскому проверил?
«Вон чья тетрадь!» — узнал я. Коля кивнул:
— Проверил. Хорошо. Почти без ошибок.
Фёдор Михайлович расплылся в улыбке, тряхнул сединой и тоже вдруг запел: «Артековец всегда!»
И я запел.
Побежал в радиорубку к начальнику рации: может, и ему поётся? Упрошу в весёлую минуту поговорить с Москвой по радиотелефону, совсем будет весело!
В рубке у начальника рации стоял треск, писк, взрывались голоса всего мира. Но сам начальник не пел. Он решал шахматные задачи. Увидев меня, он прошёлся по рубке, вскинул согнутый крючком палец и воскликнул:
— Нет, всё-таки слона выиграю я!
До разговора с Москвой ему сейчас не было дела.