Всё вроде бы шло хорошо и правильно, но оставался ещё один немаловажный вопрос, на который непременно нужно было дать однозначный и логичный ответ. Было совершенно непонятно, отчего гренадер потащил своего напарника Ивицкого именно в Дорогобуж? Почему он не мог прямо из Слуцка двинуться на север? Ответ я нашёл не скоро, но всё же нашёл. Моё внимание привлёк один исторический факт, который был прекрасно описан в той же книге «В поисках сокровищ Бонапарта». Выяснилось, что именно от Дорогобужа от основной французской армии откололся корпус под командованием пасынка Наполеона – Евгения Богарне. И направлялся тот корпус на северо-запад, по направлению к Витебску и далее Полоцку и возможно Риге.

Иными словами, наш гренадер, скорее всего, просто не знал, как покороче добраться от Слуцка до Западной Двины. И в этом ему вряд ли мог сильно помочь Ивицкий, которого ему хотелось как можно дольше держать в неведенье. Но хитрый француз твёрдо был уверен в том, что именно от Дорогобужа идёт та самая дорога, которая должна была вывести поисковую экспедицию в нужный район. Ну, ещё бы, сам император послал по ней своего приёмного сына! Вот только поэтому он и сделал столь протяжённый по расстоянию крюк, с одной стороны запутывая сопровождающего, а с другой избавляя себя от блуждания по совершенно незнакомым дорогам.

Расправив карту Полоцкого района поверх гостиничного покрывала, я вооружился раскладной трёхкратной лупой и принялся сантиметр за сантиметром исследовать трассу, идущую вдоль реки. Причём меня интересовала именно та её часть, которая уходила от Полоцка в западном направлении. Ведь именно по ней наступали и отступали войска маршала Удино и именно около неё они вполне могли закопать бочонки с вожделенным золотом! Предварительный анализ выявил всего две речки, которые в какой-то степени походили на ту, что была изображёна на карте гренадера. Одна из них находилась примерно в шести километрах на запад от современной границы города. Другая же протекала чуть дальше по дороге, километрах в четырёх от первой.

Историческая часть доказательств, как бы подтверждающих возможность заложения клада, была почёрпнута мной из блокнота, в который я предусмотрительно выписал наиболее интересные факты, найденные в Народной библиотеке. Вот что помимо всего прочего в нем было написано: – «При вступлении Наполеона, как известно, разделённые корпуса 1-й Западной армии, чтобы не быть подавлены полумиллионным полчищем неприятеля, отступили к Дриссе, а потом к Смоленску, на соединение со 2-ю Западной армией… Граф Петр Христианович Витгенштейн командовал 1-м корпусом на правом фланге 1-й армии…»

«Наполеон для удара по Санкт-Петербургу назначил маршалов Удино и Макдональда. Удино с отдельным гренадерским корпусом, носившим название «адского легиона» был отправлен по Псковской дороге, а второй с корпусом прусаков по курляндской. Удино… сказал Императору… «Ваше Величество, мне очень совестно, что я прежде Вас буду в Петербурге, нежели Вы в Москве»…»

«Удино переправился через Двину у Дисны, а Макдональд у Якобштадта. Первый шёл на Себеж, а второй на Люцин… Витгенштейн с 25.000 пошёл к Клястицам, где в 3-х дневной битве 18 (30) – 20 (1 авг.) июля разбил более 45.000 отборных французских войск, остаток которых отступил… Французы потеряли за эти дни 10.000 убитыми и 3.000 пленными. Наши потеряли 1.500 убитых и 2250 были ранены… Гр. Витгенштейн получил… орден Св. Георгия и 12.000 рублей ежегодного пенсиона.»

«…Витгенштейн вновь напал на Удино у местечка Коханово. 30 (11 авг.) июля в 8-й час сражения Удино был отброшен к Полоцку, где французы получили подкрепление из 2-х Баварских дивизий генералов Деруа и Вреде, под командой генерала Гувийона Сен-Сира.»

«5 (17) октября Витгенштейн атаковал вновь. После 14-и часовой битвы французы отошли в город, очистив весь занимаемый ими берег реки Полоты и мызу Спас… 6-го французы контратаковали. Баварцы потеряли более 5.000 человек. Французы более того. Витгенштейн потерял 4.000 человек и отошёл к (селению) Белое, а потом к Сивешинской станции на Дриссе, в 28 верстах от Полоцка. Штаб его был в Соколицах, авангард в Белом…»

Почерпнутые из журнала и неоднократно перечитанные строки в очередной раз укрепили меня в той мысли, что семь искомых бочонков были спрятаны именно в начале или середине октября 1812 года. Причём, скорее всего, закапывали их не кто-либо иной, а именно гренадеры Николя Удино из уже упомянутого выше «адского легиона». К тому же и перечисленные в публикации населённые пункты располагались только на север и северо-запад от Полоцка и, следовательно, отступающие под натиском наших войск французские обозы неизбежно были вынуждены, для ускорения передвижения выбираться не куда попало, а именно на тракт Рига-Полоцк.

Мне теперь представлялось, что историческая обстановка тех дней складывалась следующим образом. В результате решительного наступления наших войск, маршал Удино поспешно отступил за реку Дрисса и сжёг мост у деревни Сивошино. Русские артиллерийские батареи, установленные на берегу реки, заставили отступить французов к деревне Белое, где они остановились на ночлег! Что же произошло потом? А потом части корпуса Удино отступили ещё дальше к деревне Гамзелево, а потом и вовсе к городским фортификационным укреплениям, выстроенным ими вокруг Полоцка. В том сражении, которое растянулось на три дня, суммарные потери только убитыми с обеих сторон достигли более 15.000 человек! По одной этой цифре можно сделать вывод об ожесточённости и кровопролитности боёв, почему-то почти никак не отображённых в общеизвестной военной историографии. Неудивительно, что именно на дороге, ведущей из Белого в Полоцк, и могла быть спешным образом спрятана касса либо одной из дивизий, либо всего французского корпуса. Для этого акта именно во время столь бескомпромиссной битвы и могли сложиться самые подходящие и критические условия, заставившие попавших в окружение французов спешно зарыть транспортируемые ценности, даже не доезжая до города.

После спешного обустройства данного кладового захоронения французские войска (возможно подошедшие к данному месту со стороны селения Белое по дороге «В. D.») отошли к Полоцку (предположительно по дороге «В. С.») на хорошо укреплённые городские рубежи и закрепились на них. Ввиду столь их прочного положения, и несомненной готовности к самому жёсткому отпору, Витгенштейн (объективно имевший значительно более слабую группировку) длительное время не решался бросать свои войска на приступ города. Французам же лезть вперёд тоже не было никакого резона. Они (в ожидании скорой победы своего императора над Россией) спокойно отсиживались в Полоцке до тех пор, пока в результате ночной атаки начавшейся 7 (19) октября наши войска не ворвались в пределы города и не очистили его от неприятеля.

Только после этого захватчики, отчаянно отбиваясь и даже переходя в контратаки, отошли на юг в направлении Ушачей, Лепеля и далее к Орше. Вот именно поэтому устроители кладового захоронения не имели впоследствии даже малейшей возможности ещё раз побывать на месте заложения клада, чтобы извлечь и захватить его с собой. Понятно, и то, почему они с такой охотой разграбили один из тяжеленных бочонков. Ведь если дело происходило летом, когда основная армия оккупантов успешно наступала на Москву. Никто из них даже и подумать не мог о том, что Великой армии вскоре предстоит долгое и ужасное отступление, когда вовсе не золото, а простая печёная картошка или кусок жареной конины будет гораздо важнее и дороже всех иных драгоценностей!

Вполне удовлетворённый анализом событий, которые, несомненно, могли привести к заложению крупного монетарного клада, я на следующий же день поехал проверять эту гипотезу к посёлку Ропно. Почему именно туда? А Вы сами взгляните на карту Витебской области. Видите, примерно в 5-и километрах от Полоцка в Двину впадает интересная речка? Причём впадает она не просто так, а через довольно приличное по размерам озеро! А чуть дальше, у крохотной деревеньки Гамзелево протекает ещё одна речка. И она тоже впадает в Двину и тоже в среднем своём течении имеет довольно приличное озеро.

– Может быть, составитель французской карты изобразил какую-то из этих двух речек? – размышлял я. А что вполне возможно. Обе они впадают в западную Двину с правого берега. Обе питают крупные озёра, на берегах которых вполне могли стоять мельницы и к тому же обе речки перерезают старинный почтовый тракт Рига – Полоцк! Причём данная дорога отстоит от большой реки примерно на 3 километра. Что ещё нужно для того, чтобы тщательнейше проверить обе речушки? Только желание и здоровье. Да, забыл упомянуть, одна из этих двух речек имела очень интересную особенность. Нет, нет, не характерный S-образный изгиб в середине, (карта моя не была столь уж подробной), но около одной из них удивительнейшим образом располагались две весьма примечательные дороги.

Вернёмся буквально на секунду к исходному французскому рисунку местности. Припомните одну малозначительную подробность из него. Просёлочная дорога, идущая от третьего моста через деревеньку «а» (мы в данном случае предполагаем, что это была деревня Гамзелево), и дорога «В. D.» проложены таким образом, что непременно должны были где-то пересечься. Мало того, в том месте, где они должны были слиться воедино, наверняка располагался какой-то довольно крупный населённый пункт. Какой же именно? Если догадка о захоронении 7-и бочонков вблизи Полоцка верна, то при первом же взгляде на карту мы должны отыскать обе эти дороги и понять в какой населённый пункт они ведут. Мало того, мы непременно должны понять, почему всё же изображены две дороги, а не, допустим одна или три.

И вот что вскоре выяснилось. Возле одной из двух речушек действительно обнаружились две дороги расположенные точно так же, как и на рукописном плане! И встречались данные дороги в населённом пункте Белое. А если ехать далее на север, то вскоре из Белого можно попасть в городок Себеж, то есть именно туда, откуда и отступали войска Удино.

Следовало срочно ехать на очередную разведку. Но как к любому разведывательному походу следовало хорошенько подготовиться. В лесах всё ещё лежал снег, просёлочные дороги могли быть совершенно непроходимы, поэтому я принял решение срочно прикупить ещё одни резиновые сапоги. А заодно мне следовало запастись каким-то сухим пайком, ведь за день предстояло отшагать не один десяток километров. Так что оставшуюся часть дня пришлось потратить на хождение по бедноватым белорусским магазинам, своим скудным ассортиментом живо напомнившим мне недавние времена «развитого» социализма! Но из России социализм ушёл, вместе с товарной беднотой, а здесь он остался. Проблемы свои я решил, только оказавшись на городском рынке. Там в небольшом магазинчике, торгующей снаряжением для охотников и рыболовов, я отыскал себе сапоги пригодные для столь непростого похода.

И вот утром следующего дня, выйдя из автобуса маршрута № 10 на остановке «Ропна», я направился вдоль размокшей просёлочной улицы одноимённого населённого пункта по направлению к озеру. Вскоре показалась сильно забитая пожухлым камышом речная протока, затем плотина, вновь речная протока уже совершенно свободная от растительности, и, наконец, само озеро. Ах! Красота просто несказанная. Жаль, я был как бы на работе, и долго любоваться им мне было некогда. На короткой остановке я подсчитал пройденное расстояние, которое фиксировал в блокноте. Если сложить протяжённость отводной протоки от озера до Двины и ширину самого озера, то получилось расстояние не менее полутора километров. Отсюда следовало, что до поворота питающего озеро безымянного ручья на восток оставалось примерно столько же.

– Что такое каких-то полтора километра до разгадки вековой тайны – ничто, – сказал я сам себе и, поправив на спине рюкзак с припасами, смело пустился в дальнейший путь.

Начиналось всё как нельзя лучше. Озеро на малой речке между дорогой и большой рекой присутствовало. Плотина, на которой некогда могла располагаться водяная мельница, имелась. И даже старинная выкрашенная белой краской церковь с деревянной колокольней тоже картинно красовалась между озером и шоссе. Но не зря гласит русская пословица: – Гладко было на бумаге, да забыли про овраги. Совершенно не зная местности, я долго плутал по заваленным снегом буреломам, то и дело выбираясь из одних топей и тут же попадая в другие.

Наконец лес окончился, и я вышел на какое-то современное шоссе, протянувшееся вдоль азимута 130. Сориентировался по карте и выяснил, что данная дорога соединяет Новополоцк с населённым пунктом Боровуха 2-я. Ручей же бодро проныривал под шоссе по бетонной трубе, и через два десятка метров словно бы исчезал в лесной чаще. Рассчитывая, что ещё немного, и он хоть где-нибудь повернёт на запад, (т. е. налево), я зашагал к его истокам, хотя уже не так бойко как в начале дня.

Прошло ещё два часа, и даже малейшая надежда на то, что ручеёк когда-нибудь свернёт в нужном направлении, исчезла окончательно. За это время я отыскал выстроенные ещё во Вторую мировую подъездные позиции для тяжёлых орудий, заброшенные военные склады и даже современный танкодром… Ручей же постепенно обмелел и вскоре незаметненько растворился в зловонном кочковатом болоте. Надо было честно признаться самому себе, что выдвинутая вчера идея лопнула, словно мыльный пузырь. Безымянный ручей, наполняющий озеро Ропно водой нигде не поворачивал на запад и нигде не пересекался какой-либо старинной дорогой. Всё, данная страница была перевёрнута и закрыта окончательно. Нужно было подумать о том, что делать дальше.

Отыскав на относительно сухой полянке упавшую сосну, я раскочегарил около неё небольшой костерок, и принялся поджаривать над коптящим пламенем кусочки колбасы. Ныли натруженные с непривычки ноги, стонал затылок, придавленный резким скачком атмосферного давления, но мозг настойчиво искал выход из создавшегося тупика. Поев и поставив на угли маленькую кастрюльку с водой для приготовления кофе, я развернул карту. По идее, мне теперь следовало пройти сквозь лес на север примерно километр до асфальтированной дороги. А далее повернуть налево и идти до большого перекрёстка. На перекрёстке свернуть и через три километра я должен был войти в не менее подозрительную деревню Гамзелево, через которую протекала другая, щедро снабжённая притоками речка, которая, в отличие от безымянного ропненского ручья, носила доброе русское имя – Полюшка.

После колбасы и кофе силы мои прибыли, и я приказал себе оторваться от насиженного древесного ствола и идти на поиски сокровищ. Сказано – сделано. Выбравшись из леса на окружное шоссе, я на ближайшем перекрестке уверенно повернул на дорогу, ведущую в сторону уже упомянутой деревни Гамзелево. Позади у меня был город Полоцк, впереди – полная неизвестность. Самую малую цель до конца этого дня я поставил такую: – Добраться до речушки Полюшка и поискать на ней зигзагообразное пересечение с дорогой. Исследование же незначительного по протяженности отрезка дороги я рассчитывал провести как бы заодно, как некое вступление к последующей разведке второй речки. (Всё-таки водная составляющая моего разведывательного похода была так крепко вбита в мои мозги, что отказаться от неё в одночасье я не мог).

Отшагав около полутора километров от перекрёстка, я заметил, что около указателя 73-й километр прямо под полотном дороги протекает небольшой ручеёк.

– Значит, здесь некогда непременно был выстроен мостик, – автоматически отметил я про себя.

Отметив данное место в блокноте, и особо подчеркнув, что ручей тёк на северо-восток (азимут – 60), двинулся дальше. Вот и дорожный указатель населённого пункта, «Гамзялева». И около него… точно такой же ручей! Он так же пересекает дорогу поперёк, но на сей раз, несёт свои воды на северо-запад (азимут 235). Это было весьма удивительно, поскольку такого сочетания на одной местности по сути абсолютно разнонаправленных потоков, мне в многолетней практике не встречалось ни разу. Но план есть план, и я упорно шагаю дальше. Но далеко уйти мне не удаётся. Ещё где-то 150–200 шагов и ещё один ручей, куда как мощнее только что пройденного обращает на меня своё внимание. Он шумно мчится всё так же на северо-запад, к Двине и сразу становится понятно, что, скорее всего оба этих ручья как раз и составляют истоки искомой Полюшки. Оставалось только повернуть в ту сторону, куда несут свои воды ручьи и прочесать всю эту речку от Гамзелево до самой Двины.

– А вдруг именно на данной речушке обнаружится и искомый мною крутой изгиб русла, и остатки какой-нибудь старой дороги? – словно заезженная пластинка крутится в голове навязчивая мысль, наглухо забивая своим назойливым скрипом всё остальное.

Мне бы в тот момент внимательнее осмотреться по сторонам, постараться трезво оценить увиденное, или хотя бы сделать парочку снимков окрестностей… Куда там! Какое-то нищее Гамзелево…, обычная белорусская деревня, что её долго рассматривать? Нет, данная местность не вызвала у меня в тот момент ни малейшего интереса. Река и только река притягивал мой взор! И это после того, как я подробно поговорил с местным старожилом о той самой дороге, по которой только что вышагивал. Он ведь мне рассказал без утайки, что проходящее через их деревню шоссе это и есть тот самый старинный тракт на Полоцк, и что он с тех давних пор не сдвинулся в сторону и на метр. Просто каменную его кладку во времена социализма засыпали небольшим слоем песка и покрыли асфальтом. А там, где прежде стояли небольшие деревянные мостики, строители, недолго думая, уложили железные и бетонные трубы малого диаметра. Будь я на машине или даже на велосипеде – никогда бы не заметил данные ручейки, настолько они были тщедушны. Но поскольку я шёл пешком, то естественно не пропустил их и отметил не только направление их течения, но и примерный расход воды.

Мысль о том, что я, возможно, только что побывал на том самом месте, где гренадёры на самом деле зарыли 7 бочонков с золотом, мне в тот момент даже в голову не пришла. Повернув от шоссе на юг, я отправился в поход вдоль берегов шустро бегущей Полюшки и не остановился ни разу, пока не отшагал порядка пяти километров, достигнув в конце невыносимо долгого и ноголомного маршрута, деревни Охотница. Эта часть пути была просто мучительна. Практически полное отсутствие даже просёлочных дорог заставило меня напрягать все силы лишь для того, чтобы элементарно выбраться к обжитым местам. Время уже было около пяти вечера и уже начало смеркаться. Некоторое время я просидел в полном одеревенении на автобусной остановке, ожидая хоть какого-то попутного транспорта. Не дождался. Поэтому от Охотницы всё так же пешим ходом добрёл до окраины Новополоцка, где наконец-то смог погрузиться в вожделенный городской автобус, который, поскрипывая и постанывая, довёз моё бренное, измученное невиданными нагрузками тело до вокзала.

Я был раздавлен не только усталостью, но и полным провалом той гипотезы, которая казалось столь блестящей и правдоподобной ещё вчера. И добравшись до своей койки в гостинице, я упал на неё ничком и минут тридцать лежал сущим трупом. Так что все те, кто соберётся когда-либо разыскивать старинные клады, пусть готовятся к совершенно жутким перегрузкам и нешуточным физическим страданиям. Это я так, к слову, уж очень скверно я себя тогда чувствовал, словно расплющенный катком червяк. И в это момент хлопнула входная дверь, и рядом со мной загремели чьи-то каблуки.

– Добрый вечер, – прозвучал чей-то надтреснутый голос. Ой, не разбудил?

– Ничего, – пробормотал я, не в силах даже повернуться даже набок, – не обращайте внимания…, просто жутко устал.

Новоявленный постоялец хмыкнул в ответ нечто неопределённое и вскоре я услышал какие-то звякающие звуки в районе стоящего у окна стола. Я прислушался. Вот заскрипел нарезаемый хлеб, вот более мягко начало нарезаться что-то похожее на домашнее сало. Звякнуло стекло, ещё раз, противно скрипнула вилка. Внезапно меня обуял смех.

– Спирт, ещё раз спирт, – пробормотал я, – огурец.

– Это вы к чему? – осведомился владелец необычного голоса.

– Да, просто вспомнил анекдот про то, как Чапаев операцию делал, – хихикнул я. Вероятно, его пациент слышал точно такое же аппетитное звяканье и чавканье.

– Так может, присоединитесь? – призывно взмахнул вилкой сосед по номеру. Вдвоём знамо веселее.

– Если только за компанию посидеть, – тяжело переместился я на стул, стоявший возле втиснутого между кроватями стола. А то мне после такой пробежки в горло ничего не лезет.

– Да вы поешьте, хоть чуть-чуть, – заботливо пододвинул он ко мне какие-то необычного вида котлетки, только что извлечённые им из промасленного бумажного пакета, – глядишь, и аппетит появится. Жена мне на дорогу наготовила, целую гору. Но сколько здесь ехать-то? Всего ничего! Так что и половины съесть не успел.

Мужчина проследил за тем, как я прожевал кусочек и после этого представился – Петрусь.

– Откуда, говорите, приехали? – учтиво поинтересовался я, осторожно проглатывая кусочек странного на вкус угощения.

– Из Шарковщины прикатил, – смешно зашевелил усами Петрусь, – за краской алкидной, будь она неладна. Завтра заберу её со склада и скорее обратно. Так что, – извлёк он из матерчатой сумки ещё один кулёк, – надо сегодня съесть как можно больше. А то везти еду обратно, нехорошая вообще примета.

– Что это за странное кушанье такое? – потряс я перед ним недоеденным обломком странной котлеты.

– Так это ж драник, – рыжие усы экспедитора встали торчком, – неужели никогда не ели?

– Нет, не ел!

– Тю, а у нас они самая ходовая еда. Жинка у меня их классно делает. Главное быстро жарить, как замешал, не давать им залежаться… Впрочем, что-то мы всё о еде и о еде, спохватился он, тем не менее высыпая на газетку с десяток прокопченных куриных крылышек, – а вы, наверное, смертельно устали. Где же вас так носило? Вон, смотрю, сапоги все до колен запачканы.

– Вдоль Двины путешествовал, – не стал запираться я. Подыскивал подходящее место для строительства дачи.

– Для себя будете строить?

– Нет, для одного заказчика, – не удержавшись в рамках приличий, ухватил я одно поджаристое крылышко, – весьма богатого дядечки.

– И что за место такое искали?

– Он хочет, чтобы от Двины не более двух – трёх километров. Непременно близкий лес, но и подъезд должен быть хороший. Да и самое главное, чтобы рядом протекала небольшая речка, или хотя бы ручей.

– Нашли, что искали?

– Что-то приглядел, но пока не слишком уверен, что клиенту понравится.

– Если не найдёте здесь, – с видом знатока поднял палец вверх мой собеседник, – советую съездить ближе к Витебску. Там тоже есть несколько таких местечек. Ровно как заказывали. И ручейки есть и подъезд неплохой, и рощицы повсюду… А главное, от города не так далеко.

Наш разговор продолжался ещё некоторое время, но сытная еда и накопившаяся за день усталость быстренько свалили меня на бок. Едва успев поблагодарить своего соседа за столь вкусный ужин, я «на минутку» прилёг на койку, а следующий раз открыл глаза уже в половине седьмого утра. Экспедитор крепко спал, свернувшись на своей кровати калачиком, а я мигом вспомнил, о чём мы с ним говорили, перед тем как я уснул. Говорили мы о Витебске. Но чём именно рассказывал мне сосед, я не запомнил совершенно. Некоторое время ещё полежал, прислушиваясь к гудящему звону в натруженных за прошлый день ступнях, но заурчавший желудок живо поднял меня на ноги.

Стараясь не шуметь, я приблизился к столу и, сгорая от стыда (но голод не тётка) торопливо сжевал один из оставшихся «драников». Затем сгрыз крылышко, потом второе, и закусил всё это кусочком сала на хлебной корочке. Теперь, чтобы достойно завершить трапезу, следовало сварить кофе, и я потянулся за графином, в котором ещё оставалось на треть воды. Действовать я намеревался всё так же бесшумно, но на этот раз соблюсти секретность не удалось. Расстёгнутый рукав рубашки зацепил пустой стакан, и тот с препротивным звоном ударил по краю тарелки. Ничего страшного не произошло. Уцелела и тарелка и стакан, но резкий лязгающий звук вывел моего соседа из состояния сна.

– Ой, сколько времени-то уже? – принялся тереть он помятое о жёсткую подушку лицо.

– Да…, к семи уже, – взглянул я на циферблат.

– По московскому времени или по-местному? – уже полностью проснувшись, уточнил экспедитор.

– По-местному, – успокоил его я, припомнив, как перевёл стрелки в первый день приезда.

– Тогда пора вставать, – решительно спустил ноги на холодный пол Петрусь, – нечего бока вылёживать!

Пока он плескался в ванной комнате, я вскипятил воду прямо в графине, решив, что на двоих такой порции живительного напитка будет в самый раз.

Во время холостяцкого завтрака, во время которого я угощал своего соседа кофе и остатками печенья, мною был вновь поднят вопрос по поводу Витебска.

– А, – мигом сообразил Петрусь, в ответ на мой осторожный вопрос, – так и там можно место для строительства подыскать. Там даже лучше. Всё же Полоцк не чета Витебску! Там как бы наша региональная столица. К тому же и Россия существенно ближе, как бы дополнительное удобство. Там поищите площадку, очень рекомендую!

Вспомнив, что атлас Витебской области лежит всего в двух шагах от стола, я выдернул его из-под подушки и положил перед моим собеседником.

– Вот тут стоит поездить-побродить, – постучал тот пальцем по странице № 27, – самое клеевое место!

Сразу после завтрака мой сосед принялся паковать вещи, и крепко пожав мне на прощание руку, покинул номер. Оставшись в одиночестве, я тоже решил не засиживаться. Шансов на то, что мне удастся обнаружить заветное место в окрестностях Витебска, было немного, но уж если я оказался поблизости, то почему бы заодно не побывать и там? Ведь, как мне смутно вспоминалось, в той книжке, что я якобы написал, Витебск тоже упоминался. В каком именно контексте уже забылось, но речь шла именно о перемещении в направлении этого города каких-то крупных обозов. То есть какая-то историческая подоплёка для моих скоропалительных действий всё же имелась.

Собрав вещи и сдав ключ от комнаты дежурной по этажу, я направился к вокзалу. Недолгое изучение карты в номере подсказало мне, как следует действовать дальше. На электричке следовало доехать только до станции Княжица и уже оттуда пешком двигаться по шоссе в направлении Витебска. Всего мне следовало обследовать три подозрительных места. Первое – в непосредственной близости от самой Княжицы. Небольшая речушка с несколькими притоками первоначально вызвала во мне самые живейшие подозрения. Второй, причём куда как более мощный ручей, нёс свои воды в Двину в районе деревеньки Дымовщина и впадал в эту реку около городского пригорода со странным наименованием Марковщи́на. Пересекающее шоссе русло у него было одно, но зато ближе к Десне ясно виднелось весьма приличное по размерам водохранилище. Возможно, это было именно тот водоём, возле которого раньше стояла водяная мельница. Это следовало проверить. Третья речка текла практически по западным окраинам Витебска и была интересна, прежде всего тем, что недалеко от её устья на карте был изображён крестик, обозначающий некое церковное сооружение. В общем, опять всё то же самое, что и в других местах. В одном точке вполне могло быть несколько мостов, у другой речушки некогда явно стояла мельница, а около третьей сохранилась церковь. И мне предстояло отыскать вблизи всех трёх ручьёв те недостающие объекты, которые присутствовали на карте гренадера.

Ехать мне предстояло недолго, чуть больше часа, и чтобы как-то скоротать время я взялся обобщать результаты моих вчерашних похождений. Вынув из сумки блокнот, я раскрыл его на нужной странице и, то и дело сверяясь с давешними записями, начал заполнять следующие 10 пунктов совпадений и различий. Результаты моей работы были просто удивительными:

№ 4) Ропно:

1 – Нет, 2 – Нет, 3 – Да, 4 – Нет, 5 – Нет, 6 – ? 7 – Да, 8 – Да, 9 – Да, 10 – Да

№ 5) Гамзелево:

1 – Да, 2 – Да, 3 – Да, 4 – Да, 5 – ? 6 – ? 7 – Да, 8 – Да, 9 – ? 10 – Да

Едва я прочёл, что у меня получилось, то первым побуждением было немедленно соскочить с электрички на первой же станции и, сломя голову мчаться назад, в так толком и не осмотренное Гамзелево. Ещё бы! Впервые в перечне из десяти пунктов не было ни одного слова «Нет»! Да три знака вопроса там присутствовали, но, учитывая то состояние, в котором я вчера находился, вполне могла случиться ошибка или накладка. Впрочем, до следующей остановки у меня было время подумать и… одуматься. Вспомнив худосочность двух разнонаправленных ручейков, протекающих в гуще жутко дремучего леса, я никак не мог представить себе, что там могли располагаться хоть какие-то мельницы, либо корчма. Ведь последнее заведение ради элементарной рентабельности нуждалось в значительном притоке посетителей. А их-то как раз я там и не наблюдал.

Так что я благополучно доехал до Княжицы, переобулся прямо на перроне в новенькие сапоги и выступил в очередной поход. Чтобы не утомлять читателей слишком длинным описанием своих похождений приведу лишь итоговую таблицу, которую составил на следующий день, уже по прибытии в Москву.

Вот что у меня получилось:

№ 6) Княжица:

1 – Да, 2 – Да, 3 – Да, 4 – Нет, 5 – Нет, 6 – ? 7 – Нет, 8 – Нет, 9 – Нет, 10 – Да

№ 7) Дымовщина– Марковщина:

1 – Да, 2 – Да, 3 – Нет, 4 – Нет, 5 – Нет, 6 – Нет, 7 – Да, 8 – Да, 9 – Нет, 10 – Да

№ 8) Витебск:

1 – Да, 2 – Да, 3 – Нет, 4 – Нет, 5 – Нет, 6 – ? 7 – ? 8 – Нет, 9 – Да, 10 – Да

Да, результат, разумеется, был, но признать его успешным было бы опрометчиво.

Дня через три или четыре после очередного возвращения из Белоруссии я немного пришёл в себя и тут же напросился в гости к Воркунову. После взаимных приветствий и традиционного перекуса, без чего разговор как-то не складывался, я принялся похваляться своими «достижениями». Вначале он слушал с заметным интересом, но после того как я продемонстрировал ему страницу блокнота, на которой подводился окончательный итог изысканиям. Пробежав опытным взглядом преподавателя все мои «Да» и «Нет», Михаил сморщился так, будто раскусил зёрнышко чёрного перца.

– Тебе, Александр не кажется, что ты малость заигрался? Я понимаю, клад, золотце, денежки, однако всему должен быть предел. Ну, посмотри на себя! Какой-то ты встрепанный ходишь последние полгода. Глаза красные, и руки начали дрожать. Напоминаешь мне Пашку Осокина, помнишь его? Тоже так начинал, когда первые казино в Москве открывались. Мол, я так, развлекаюсь. Доразвлекался! Два раза потом в «психушке» отдыхал, мне его сестра рассказала. Смотри, ты уже чем-то начал его напоминать! Глуши мотор, Саня, сливай воду! Уж скоро полгода, как ты с упорством достойном лучшего применения занимаешься этой историей. И где результат? Вот эти полстранички? – звонко шлёпнул он ладонью по блокноту. Мне кажется…, маловато будет.

Короче, в результате довольно эмоционального разговора о дальнейшей судьбе нашего предприятия, мы остались каждый при своём. Громогласно заявив, что я сам оплачиваю свои поездки, я удалился, на прощание громко хлопнув дверью. Но если подумать трезво, Михаил, разумеется, был прав. Ну, пусть не на сто процентов, то уж на девяносто точно! Но за оставшиеся десять процентов я готов был ещё посражаться. Мне казалось, что количество, рано или поздно, но обязательно перейдёт в качество.

В первый же свободный от рабочей смены день я отключил телефон, обложился всеми скопившимися у меня материалами и погрузился в глубокие раздумья. Теперь будучи твёрдо уверен в том, что события с семью бочонками разворачивались вовсе не вблизи Днепра, а где-то на севере Беларуси, я всё внимание сосредоточил именно на этом районе. Рассматривая карты, я постепенно догадался, что существовал ещё как минимум один крупный обоз с трофеями, который двигался из центра Витебской области на запад или юго-запад. Это было естественно. Там действовал крупный корпус Удино и территорию он захватил приличную.

Можно было вполне обоснованно предположить, что данный обоз после неудачи под Полоцком отходил к почтовому тракту Борисов – Москва и при этом охранялся тем самым гренадерским батальоном, о котором упоминал Семашко. Маршрут его продвижения (вчерне, разумеется) французским командованием предполагался следующим. Полоцк – Браслав – Видзы – Борисов (или Вильно). Обоз вывозил не только награбленное за несколько месяцев оккупации имущество, но и самое главное – армейскую кассу увязшего в боях с ополчением Витгенштейна французского гренадерского корпуса. И вот здесь уже начали постепенно вырисовываться совершенно иные перспективы, особенно, когда я в очередной раз перечитал письмо о кладе у озера Рака.

Настоятельно требовалось понять, какая веская причина заставила обозников закопать свой груз уж как минимум с двух десятков подвод именно вблизи ничем не примечательной деревеньки Майшули? Ведь от города Браслава (где обоз наверняка останавливался на большую ночёвку) до той деревни всего три версты. До какого-либо конечного пункта данному обозу было ещё слишком далеко, а солдаты охраны отчего-то озаботились спешным сокрытием значительной части добычи. Напомню, что на дворе ещё стояла относительно тёплая осень, и ни о каком массовом падеже лошадей, (как было в корпусе у того же Евгения Богарне) не могло быть и речи.

Единственно разумное объяснение связано с теми «летучими» кавалерийскими отрядами генерала Властова, которые часто и небезуспешно тревожили французов и прусаков на совершенно не охранявшихся ими транспортных коммуникациях. Особенно это касалось местности южнее Браслава. И, разумеется, погода, погода – погубившая планы не одного блестящего завоевателя. Вот что по этому поводу очень кстати писал мой белорусский корреспондент:

«На копии карты Браславского района можно разглядеть основные особенности окрестностей Козян и Видз. Территория к югу от Видз – плоская низина, залесённая и болотистая. Дороги от Козян на Видзы и на Шарковщину в периоды дождей и таяния снега почти непроходимы. Эту особенность отмечают многие исторические источники…»

– Ага, вот в чём дело-то! – обрадовался я. И действительно, если внимательно посмотреть на карту Витебской области, то сразу же можно отметить одну очень интересную особенность трассы Браслав – Видзы. Дорога эта именно в трёх верстах на запад от Браслава проходит по узкому и заболоченному перешейку, протянувшемуся между двумя достаточно крупными озёрами. С военной точки зрения это просто идеальное место для организации всякого рода засад и заслонов. Свернуть куда-либо с единственной дороги совершенно некуда, манёвра никакого ни для пехоты, ни для кавалерии! Можно двигаться либо вперёд, либо назад. Вероятно, командир французского конвоя по выходу с последнего бивуака получил от разведки сведения о том, что впереди его как раз ждёт неприятный сюрприз подобного рода.

Вот именно поэтому он и поспешил поскорее избавиться от всех сковывающих его массивных и перегруженных добычей экипажей. И преодолев столь неприятное место, он уже никак не мог быть уверен даже в относительной безопасности последнего доверенного ему ценного груза. Скорее всего, весь остальной путь к ещё довольно далёким Видзам превратилось для гренадерского батальона в беспрестанную битву, во время которой им приходилось напрягать все силы, чтобы хоть немного оторваться от преследователей. Но как это было сделать, ведь они передвигались в пешем строю, а наши гусары скакали на лошадях.

К тому же мигом вспомнилась история, впоследствии озвученная Семашко. Он утверждал, что перед захоронением семи бочонков золотой фургон с кассой охраняли только несколько военнослужащих. А остальные-то куда делись? Куда испарился целый батальон кадровых военных? Ведь они, по словам нашего неудачливого кладоискателя, должны были охранять ценности до последней возможности. Представляется разумным предположить, что основные силы гренадеров элементарно прикрывали тылы спешно удирающего кассового фургона. И ясно, что долго прикрывать его у них просто не было физической возможности. Недаром же, в конце концов, французами было принято окончательное решение избавиться и от этого золота, ведь на кону уже стояли жизни солдат всё ещё остающихся в строю. Итак, появилась очередная рабочая гипотеза, но её, равно как и все прочие, ещё предстояло подтвердить работами на местности.

Осталось только ещё раз вернуться к истории захоронения неких «скрабов» вблизи деревеньки Майшули. Ведь этот эпизод являлся одним из ключевых во всём расследовании. Почему французы закопали свои пожитки именно в данном районе мне уже понятно. Непонятно было пока только то, почему своё захоронение они устроили именно вблизи озера Рака. Попробую ответить и на этот вопрос.

Итак, озеро Рака. Оно лежит от Майшули гораздо дальше, нежели другое озеро – Дривята. Почему же обозники не устроили свой тайник у этого, куда как более близкого к деревне водоёма? Вопрос легко разрешить, если вновь вспомнить о капризах погоды той далёкой поры. Стояла очень, ну очень дождливая осень. И, конечно же, подъехать на телегах через страшно заболоченную долину к водному урезу относительно близкого озера Дривяты было совершенно невозможно. Иное дело – озеро Рака. Пусть оно отстоит от Майшули примерно на полкилометра к западу, зато в его сторону ведёт протяжённая, значительно приподнятая над окружающей местностью песчаная полоса. Мало того, что по ней можно было без проблем доехать практически до самого берега озера, так ещё этот холмик и надёжно прикрывал интенсивно работающих лопатами французов от нескромных взглядов посторонних.

Как мы теперь знаем, это не спасло их от глаз пронырливых ребятишек, но, тем не менее, уберечь клад всё же позволило. Техники для быстрой откачки воды и озёрного ила в те времена не существовало, и топкий берег гарантированно обеспечивал недоступность спрятанного имущества. Вот уж воистину – видит око да зуб неймёт! Заодно становится понятным и то, почему парочка французов, объявившихся в Майшулях в 1912 году, не занялись извлечением старинного захоронения немедленно. Ведь наверняка они имели при себе достоверное описание особых примет, клада. И им оставалось лишь уточнить местонахождение зарытых сто лет назад сокровищ.

Прощупывая стальными стержнями мягкие иловые отложения, они (за несколько-то месяцев) без труда определили, где и на какой глубине имеется нечто твёрдое и прямоугольное. И им оставалось только извлечь находки. Почему же не извлекли их тотчас же? Да только потому и не извлекли, что сделать это без многочисленной, оснащённой хорошими насосами команды было совершенно невозможно. К тому же общая масса спрятанного богатства наверняка была столь велика, что унести всё двум мужчинам было просто не по силам. Вот они и отправились в родную Францию, собирать средства и специфический инструментарий для организации заключительной экспедиции. И только тот факт, что их родина была вскоре втянута в мясорубку Первой мировой войны, помешало осуществить задуманное.

Может быть, вам не слишком понятно, зачем я всё это так подробно описываю? Между тем ответ очевиден. Данной разработкой я как бы готовил себе некий запасной вариант. Если решить задачку гренадера мне так и не удастся, то можно было бы летом попробовать поискать захоронение вблизи Майшулей.

Впрочем, это была так, далёкая перспектива. Более насущные мысли в тот момент бередили мой мозг. Я вновь и вновь вчитывался в страницы «Дела». Мне постоянно казалось, что я раньше упустил нечто очень важное. Может быть, это был какой-то внешне совершенно безобидный персонаж, или даже малозначащая на первый взгляд фраза, за которой на самом деле скрывался некий глубокий смысл. Дело дошло до того, что я стал постепенно склоняться к мысли о том, что заветные бочонки вытащили много ранее того момента, как граф Бенкендорф затеял свою поисковую кампанию. Но кто же это мог сделать? Хитрец Семашко? Нет, вряд ли. Если его не пустили в Россию один раз, значит, его не пускали и далее. Сам гренадер? Нет, тоже маловероятно. Если бы он чувствовал в себе силы справиться с данным делом в одиночку, то не стал бы связываться с авантюристами типа Семашко. Евстахий Сапега? Совсем невероятно! Лощёный аристократ никак не годился в тайные кладоискатели…, да и вообще, не царское это дело! Вот например графа Палена сагитировать на очередном балу в городской ратуше за бокалом шампанского, это другой вопрос…, это запросто. И тут я вдруг вспомнил об ещё одном персонаже Дела № 31, все документы, с упоминанием имени которого я доселе небрежно откладывал в сторону. Речь шла о свояке Семашко – Антуане Ливски!

Торопливо собрав разбросанные вокруг листки «Дела», я перечитал их с удвоенным вниманием. Наконец-то мне стала понятна та озабоченность, которую проявил к данной персоне А. Х. Бенкендорф. Будучи весьма искушённым политиком, да и вообще бывалым человеком, он ещё тогда, в 1839-м пришёл к верной мысли, что единственным персонажем, который реально имел прекрасную возможность втихомолку вытащить клад гренадера, был именно он – Антуан Ливски, или как его называли на русский манер – Антон Ивицкий. И поняв это, он предпринял самые настойчивые усилия для того чтобы выявить все подробности не только его послевоенной судьбы, но даже и судьбы всех ближайших родственников. Для доказательства этой догадки мне хотелось бы привести небольшую выжимку из просто громадного числа официальных запросов посланных из столицы России по этому поводу.

22 ноября 1839. Секретно.

Шефу жандармов, командующему Императорскою Главною Квартирою Господину Генерал-адъютанту и Кавалеру Графу Бенкендорфу.

Вследствие предписания Вашего Сиятельства, от 23 октября за № 124 я старался всеми мерами собирать сведении об Антоне Ивицком, переехавшим несколько лет тому назад из Минской губернии близ города Видзи. Не находя никаких следов Ивицкого, я отправился в самые окрестности имения Свилы, но и там невзирая на самые тщательные разыскания и расспросы никто об Ивицком не знает и не помнит… Почтительнейше донося о сём Вашему Сиятельству имею честь присовокупить, что не премину продолжать секретные розыски об Ивицком по Виленской губернии.

16 Ноября 1839 г. Майор Лобри

Неудача одного чиновника не значит для имперских властителей ровным счётом ничего. На поиски пропавшего фигуранта бросаются всё новые и новые силы. Депеши с приказами летят по всей Империи и результат рано или поздно, но имеет место быть!

29 Ноября 1839 г. Корпуса жандармов Майору Ломачевскому

По Высочайшему повелению предлагаю Вашему Высокоблагородию разузнать без потери времени и самым секретным образом, не проживал ли лет 20-ть тому назад Минской губернии близ г. Слуцка в имении Черебути некто Антон Ивицкий, переехавший в последствии в Виленскую Губернию в имение Свилу, неподалёку от г. Видзы лежащее; и коль скоро Вы что-либо о нём узнаете, или откроется теперешнее место его пребывания, то немедленно донесите мне о том, присовокупив возможно подробные сведения об образе его жизни, связях и достатке.

Генерал-адъютант Гр. Бенкендорф

И вот уже идут в столицу первые положительные ответы. Несутся почтовые тройки, скачут одинокие вестовые. Найдены следы неуловимого Ивицкого! Был, оказывается такой подданный! Вот он, голубчик, со всеми потрохами!

«Во исполнение предписания Вашего Сиятельства, от 29 ноября минувшего 1839 года, за № 129-м, я старался секретнейшим образом разузнать об Антоне Ивицком всё что мог и удостоверился, что он действительно лет восемь жил Игуменском уезде в деревне Церебутая (на реке Птичь) у арендующего имение сие родственника его, дворянина Овсяного, но уже около 15 лет как выбыл оттуда в Виленскую губернию. Слышно, что он проживал не около Видзе, но близь Вильно и года два тому назад умер, после чего жена Ивицкого с сыновьями: Людвигом, Тимофеем и Робертом переселилась Гродненской Губернии, Новогрудского уезда, в имение Кожеличи, принадлежащее, так же как и Церебуты Князю Витгенштейну.

Ивицкий во время пребывания своего в Церебутах, особых связей и никаких дел не имел и ни в чём подозрительном, или предосудительном замечен не был; о чём Вашему Сиятельству Почтительнейше донести честь имею».

Майор Ломачевский

Но видимо не удовлетворяет высокое начальство даже такой ответ. Хочет начальник Третьего отделения знать больше, всю подноготную заштатного провинциального арендатора.

Г. Подполковнику Миницкому 31 Января № 2.

По Высочайшему Государя Императора повелению, предлагаю вашему Высокоблагородию без потери времени и притом самым секретным образом удостовериться в действительности полученных (неразборчиво) сведений, что вдова некоего Антона Ивицкого жившего близь г. Вильно по смерти мужа своего, случившейся тому назад года два переселилась с сыновьями своими: Людвигом, Тимофеем и Робертом Гродненской Губернии, Новогрудского уезда, в имение Кожеличи, принадлежащее Князю Витгенштейну, и если это подтвердится, то незамедлительно также об отношениях и связях оного семейства, имеет ли достаток и в чём таковой состоит в недвижимом имении или капитале.

О том же что Вы узнаете донести мне во всех подробностях.

Генерал-адъютант Гр. Бенкендорф

* * *

Исполнительны российские жандармы! Способны до мельчайших подробностей докопаться до любого, особенно если начальство требует. А оно как раз и требует, копытом от нетерпения бьёт. Быстрее ответ давайте! Точнее! Ещё точнее!!!

21 февраля 1840. Секретно

Во исполнение предписания Вашего Сиятельства от 31-го Января за № 1-м об узнанном мною насчёт Антона Ивицкого донести честь имею: Антон Ивицкий отставной Поручик Польских войск арендовал имение Бендеры в 60-и верстах от г. Вильно, где и помер года 4 тому назад. После смерти его вдова осталась с 11-ю детьми и переехала к шурину своему Тадеушу Новицкому в имении Князя Витгенштейна Подбережи около Слуцка. Когда Новицкий был взят по прикосновению к делу Эмиссара Канарского, она переселилась к дочери своей, которая в то время была замужем за неким Мартынёвым, управляющим сахарным заводом в имении Князя Витгенштейна, Новогрудского уезда Кареличи.

Вдова Ивицкого находится ныне в самом бедном (бедственном) положении; некоторые из детей её содержатся и воспитываются благотворительными сладами, другие находятся на попечении матери, которая живёт присылаемым сострадательными лицами.

12 февраля 1840 г. Майор Лобри

* * *

И теперь в столицу идут уже не короткие, отрывочные доклады, а настоящие аналитические разработки, делающие честь даже современным сыскарям.

Корпуса Жандармов Подполковника Миницкого

Рапорт

«Вследствие секретного повеления Вашего Сиятельства от 31-го прошлого месяца за № 2, собрал на месте возможно верные сведения относительно вдовы Ивицкой, приемлю честь покорнейше донести.

1. Вдова Ева Ивицкая урождённая Краевская действительно находится в настоящее время в имении Князя Витгенштейна Новогрудского уезда, местечке Кареличах, куда переехала по смерти мужа Антона Ивицкого, приключившейся в 1836-м году: до того времени проживала в упразднённом ныне Троицком уезде Виленской губернии, где муж её держал в аренде небольшое имение.

2. Вдова Ивицкая прибыла в Кареличи с семейством своим, вскоре по смерти её мужа по приглашению близкого родственника Новицкого, бывшего тогда в Карелицком имении комиссаром Князя Витгенштейна, и проживавшему у него до времени арестования и отправления его в Вильну в 1838 году, по участию вместе с родным братом его Наполеоном Новицким и дворянином Бринком в деле Эмиссара Конарского; после чего она осталась жить в Кареличах на иждивении дочери её Елизаветы, вскоре по прибытии её туда в 1837 году, вышедшей там замуж за проживавшего там (умершего в сентябре минувшего года) фабриканта сахара Мартина Д,Обинье. Как говорят полковника французской службы, оставшегося в Виленской Губернии после войны 1812 года. После освобождения в прошлом году из-под ареста Фаддея Новицкого, проживающего ныне в Слуцком уезде Минской губернии, где он держит в аренде имение, вдова Ивицкая живёт частью у него, частью же в Кареличах.

3. Семейство Ивицкой состоит из 4-х сыновей и 4-х дочерей. (прочие подробности семейной жизни бедной вдовы можно смело опустить).

4. Вдова Ивицкая не имеет никакого недвижимого имущества, а равно и капитала, как наверное полагают, кроме может быть нескольких сот рублей серебряных, ибо и муж её не имел собственности, но был арендатором небольших имений. В настоящее время живёт на иждивении дочери, вдовы Д,Обинье, которая по дозволению Князя Витгенштейна пользуется квартирой мужа при сахарном заводе и получает в месяц по 15 червонцев и нужное количество припасов на своё содержание. По словам вдовы Д’Обинье и её семейства, содержание от Князя Витгенштейна назначил получать ей до весны, после чего обещал дать близ Несвижа в постоянное владение имение, приносящее 600 рублей серебром годового дохода, будто возмездие (возмещение) за капитал 4.000 рублей серебром, употреблённый мужем её при постройке завода и за условленное по контракту от Князя Витгенштейна право на получение третьей части чистой прибыли, которая получается от сахарного производства. Другие же с большой утвердительностью полагают, что Д’Обинье никогда не имевший капитала своего в сахарном заводе Князя Витгенштейна и что Князь только из сострадания дозволяет вдове его жить до весны в Кареличах, и приказал выдавать пояснённое содержание. Сверх предполагаемой вдовой Д’Обинье претензий на Князя Витгенштейна на 4.000 рублей серебром, она не имеет ни какого состояния, за исключением незначительной движимости, стоящей несколько сот рублей.

5. Семейство вдовы Ивицкой в Новогрудском уезде не имеет никаких особенных связей и знакомства с лучшим классом дворянства; все отношения оного ограничиваются небольшим кругом мелких дворян и посессоров в Кареличах и окрестностях; но по близким связям с Новицкими, Бринками и подобными лицами, а так же по роду жизни старших сыновей, возбуждает некоторые сомнения к полному одобрению его».

* * *

И так далее и тому подобное. Короче, выворачивается наизнанку вся подноготная семьи Ивицких. Собственно говоря, мне довольно скоро стало предельно ясно, что именно интересует графа Бенкендорфа. Он постоянно задаёт всем своим подчинённым на диво чёткие, прямые и на диво бесхитростные вопросы: – Насколько богато жил Антон Ивицкий после Отечественной войны? Как богато живёт его семья после его смерти? И надо полагать именно то обстоятельство, что и сам Антон и его вдова Ева едва-едва сводили концы с концами, однозначно убедили начальника российских жандармов в том, что клад гренадера так и остался ненайденным, а главное – нетронутым.

Но не только этим был интересен для жандармского командира господин Ливски-Ивицкий. Судя по тону первых запросов в различные государственные учреждения, прежде всего он интересовал поисковую комиссию, как наиважнейший, практически единственный свидетель, принимавший самое непосредственное участие во французской поисковой экспедиции. У кого же можно было получить самые точные сведения о ней, как не от него? Кстати сказать, к этой нетривиальной мысли меня подтолкнуло и ещё одно немаловажное сообщений, почёрпнутое из объёмной переписки «Дела полковника Яковлева». Вот маленький отрывок, который послужит отличной иллюстрацией для каждого серьёзного поисковика, коим я уже себя считал.

«Незадолго до смерти Семашко мой доверитель в то время разрешил мне вскрыть пакет и найти согласно моему ожиданию одно рекомендательное письмо для человека Антуана Ливски, свояку Семашко который проживал в Черебути около города Слуцка в Минской губернии, но который переехал в Ливилу около Видзе в Вильнюсскую губернию».

Зададимся-ка теперь простеньким вопросом. Зачем вообще наш добропорядочный семьянин Антуан-Антон покинул родную хату и почему он поехал искать нового пристанища именно в окрестности городка Видзы, а не куда-либо ещё? Посмотрим на карту. Раньше данный населённый пункт входил в Вильнюсскую губернию. Где же он расположен теперь?

Погрузившись в исследование имеющихся в моём распоряжении картографических материалов, я довольно скоро выяснил, что ныне Видзы расположены именно в Витебской области!!! И именно в этом направлении повернули гренадер и Ивицкий после Дорогобужа! Не удивительное ли совпадение? Знаменательно и то, что Антуан произвёл вроде бы бесцельный переезд (более чем на 300 километров к северу от первоначального места жительства), именно после того, как с треском провалилась первая кладоискательская экспедиция, затеянная его родственником – господином Семашко.

– А ведь, по идее, – подумалось мне, – если бы последний желал отыскать клад на дороге Смоленск – Борисов, то он бы и направил свояка именно в сторону этого почтового тракта. Но нет, Антуан Ливски бросает всё налаженное хозяйство и почему-то едет поближе к дороге Смоленск – Рига! Значит, – сделал я вывод, – клад был зарыт командой гренадеров именно там, на пространстве между местечком Видзы и Западной Двиной, а вовсе не у Днепра!

Восторг, охвативший меня от этого открытия, был столь велик, что едва не привёл к сердечному припадку. Семь бочонков монетарного золота, казалось, были уже у меня в руках. Деться им было просто некуда! Извилистая речушка, старинная почтовая дорога и сама Западная Двина, в качестве основных ориентиров наверняка никуда не исчезли со своих мест и, следовательно, все эти приметы можно было выявить не только на старой карте, но и на современной местности. Оставалось только сходить в Историческую библиотеку и отыскать там нужный картографический лист 18 или 19 века. К счастью данное предприятие много времени у меня не заняло.

Водя пальцем вдоль старой почтовой дороги, я заодно понял и то, почему в российском кладоискательском предприятии 1840 года наши власти так ошиблись с выбором направления для поисков. В самом деле, неужели Бенкендорф и Яковлев были столь недальновидны, что не заметили явной нацеленности французских охотников за сокровищами на окрестности Западной Двины? Ведь Вы помните, что намёк на это обстоятельство однозначно присутствовал в переведённом мною письме Сапеги. Чем же можно объяснить их фатальную ошибку в выборе финишного полигона для проведения завершающих раскопок? Я полагаю, что их сбили с толку два довольно-таки весомых и серьёзных обстоятельства.

Обстоятельство первое всецело связано с недавно завершившейся Первой Отечественной войной. Все участники данного кладоискательского предприятия были прекрасно осведомлены об общем ходе боевых действий, поскольку были их современниками или даже участниками. Они, как никто другой прекрасно знали, по какому маршруту от Москвы отходило воинство Наполеона. Поэтому, памятуя о том, что поиски велись с целью отыскания «малой кассы Наполеона» они были невольно нацелены именно на поисковые действия вдоль трассы его отступления. При этом, совершенно упуская из виду тот тонкий момент, что подобного рода «малые кассы» имелись во всех без исключения белорусских городах, где стояли крупные гарнизоны оккупантов. И, кроме того, каждый оккупационный корпус так же имел в своём обозе подобное подвижное финансовое учреждение.

Второе обстоятельство, невольно введшее российских поисковиков в заблуждение, проистекало из крайне запутанных маршрутов передвижения основной группы французских кладоискателей. Вспомните, ведь гренадер (который единственный из всей команды знал точное место захоронения золота), отправился в Россию загодя, ещё зимой. И он приехал к родственнику Семашко по обычному для тех времён маршруту: Париж – Варшава – Белосток – Минск – Слуцк – Черебути. По весне наш хранитель тайны на пару с Антоном Ивицким двинулся в долгое путешествие по направлению к Дорогобужу.

Теперь-то нам понятно, что эта поездка была в большей степени устроена как часть подготовительной отвлекающей операции, надёжно маскирующей их истинные намерения, а вовсе не для того, чтобы повторно отыскать место захоронения. И двигались они теперь по следующему маршруту: Черебути – Слуцк – Борисов – Орша – Смоленск – Дорогобуж, то есть ровно по той же дороге, по которой всего пять лет назад устало тащились отступающие французы, но только в обратную сторону. При этом Ивицкий вполне мог подозревать гренадера в том, что тот именно на этом отрезке пути проверяет сохранность своего клада. И надо полагать, гренадер всячески старался подыграть своему соглядатаю, постоянно уверяя его, что их поиски идут вполне успешно.

Достигнув Дорогобужа и обзаведясь дополнительным гужевым транспортом, наши поисковики незамедлительно разворачиваются в обратную сторону, и гренадер вновь горячо уверяет своего спутника в том, что с кладом всё в порядке (хотя на самом деле до нужного места они ещё даже не добрались). На заключительном этапе похода маленькой группке русско-французского кладоискательского отряда осталось сделать совсем немногое – встретиться с организатором их предприятия, и совместными усилиями извлечь золото из земли. Но ещё раз обратите внимание на одну крайне важную подробность, в Смоленске их маршрут неожиданно и круто меняется. Вместо того чтобы возвращаться с телегами обратно к Борисову, гренадер решительно поворачивает в сторону далёкого Витебска.

Антон, понятное дело, слегка встревожен. Он совершенно не понимает, почему они повернули не туда, куда надо. Но ведь он не знает, куда собственно нужно ехать! Ему вполне обоснованно кажется, что они совсем недавно проезжали мимо места тайного захоронения. Гренадер же, по всей видимости, абсолютно спокойно отвечает на его вопрос. Мол, встреча с главным организатором экспедиции (т. е. Семашко) должна состояться в глухом месте (и предположительно несколько южнее Полоцка), поскольку так нужно из-за соображений конспирации. Ивицкий на время успокаивается. Они уже столь долго плутали по глухим окольным дорогам, из соображений всё той же конспирации, что очередной поворот не добавляет для него ничего нового. Надо, значит надо.

Итак, их длительное путешествие продолжается, и теперь уже для гренадёра наступает роковой момент. Нервы его напряжены до предела, а сердце стучит, словно паровой молот. Ещё бы! Ведь именно теперь он на самом деле приближается к действительному месту захоронения бочонков. Вероятно, он даже и посетил его, сославшись в какой-то момент на необходимость справить «малую нужду». Ведь, как мне представлялось, захоронение было устроено всего в нескольких шагах от дорожного полотна. В какой-то момент гренадер наверняка посетил уголочек глухого леса (или луга), и лично убедился в том, что всё в порядке, за прошедшие с окончания войны годы тайник с бочонками никто не тронул. Успокоенный увиденным, он возвращается на своё место в телеге, а ничего не заподозрившие спутники его и далее пребывают в неведенье! Маршрут их движения на данном отрезке пути, скорее всего, был таков: Витебск – Полоцк – потом может быть Миоры – а далее весьма вероятно они доехали именно до местечка Видзы!

Далее хотя и захолустных, но довольно многолюдных Видз гренадер ехать вовсе не собирался. Для промежуточной встречи с Семашко он наверняка назначил именно этот населённый пункт. Почему именно его? Да потому, что всё было изначально спланировано им удивительно просто, предусмотрительно и логично. Ведь это был ближайший к месту заложения клада населённый пункт в котором 3–4 человека с телегами не вызывали никаких подозрений. Здесь раньше наверняка стоял большой постоялый двор, в котором временно проживали десятки путешествующих по своим делам купцов, чиновников, богомольцев и среди них можно было какое-то время оставаться незамеченными. То есть лучшего места для конспиративной встречи всех заговорщиков было просто не найти. И денежки лежат совсем недалеко, а заодно есть возможность под благовидным предлогом дать отдохнуть людям и лошадям.

Вскоре наступил час решающего рандеву с Семашко, но, как мы знаем, тот не явился. Прошёл день, затем ещё один. И гренадер и его спутник были, естественно, крайне озабочены данным обстоятельством, если не сказать, что напуганы до смерти. И тот и другой понимали, что их блестящий план неожиданно сорвался, либо близок к этому. Теперь требовалось совершать нечто такое, что не было согласовано заранее. Поскольку ожидать пропавшего компаньона и далее смысла не было, они после короткого совещания решили расстаться…, так сказать, до лучших времён. Антуан со своими людьми направился к себе домой, т. е. в сторону Минска. Гренадер же, наверняка проклиная в душе неверного соратника, покатил на запад в сторону Франции. Разумеется, без специальных инструментов, которые должен был доставить Семашко, он, конечно же, не мог добраться до лежащего совсем недалеко клада. Кроме того, без обещанной руководителем экспедиции помощи при переходе границы, гренадер и помыслить не мог о том, что можно попытаться вытащить и довезти тяжеленные бочонки до Франции в одиночку. Дело (в случае провала) явственно пахло всемирно известной русской каторгой, и ему, прежде чем что-либо делать, нужно было срочно выяснить, что случилось с его старшим компаньоном, из-за которого, собственно говоря, вся эта поисковая «каша» и заварилась.

Коварный Семашко, найденный гренадёром уже в Париже, на все упрёки отвечал в том духе, что он де не виноват, поскольку его попросту не пропустили в Россию, отказав на границе в визе. Альянс насмерть разругавшихся кладоискателей на том и распался, но неугомонный Семашко не оставил попыток отыскать клад иным путём. Каким-то образом он заполучил листок со слепым планом местности (пресловутый План № 2), и очень рассчитывал на помощь проживающего в России свояка, который, как он резонно полагал, должен был обязательно проезжать по той дороге, возле которой в 1812 году зарыли кассу. Казалось бы, чего проще? Прокатись ещё раз по дороге Борисов-Дорогобуж (или по какой-нибудь иной трассе), время от времени поглядывая на листок с планом, вот тебе и золотце, как с куста! Но поскольку частным образом повторить такую попытку было уже невозможно, он, несмотря на серьёзную болезнь, успешно навязал свою идею Евстахию Сапеге, который тоже не устоял перед пронырливым, настойчивым пройдохой и поддался на заманчивые уговоры последнего. А далее уже сам Сапега постарался «подвязать» к этому делу графа Палена, и история «о семи бочонках французского гренадера» начала стремительно раскручиваться во времени и пространстве.

В душной атмосфере моих пока что совершенно безуспешных поисков, будто повеяло свежим ветерком. Предчувствие того, что я и в самом деле выхожу на «финишную прямую», заставило меня удвоить усилия. Я думал о поисках и на работе, и за едой и даже во время сна. И такое напряжение даром не прошло. Вскоре мне и в самом деле начали сниться очень странные сны, если не сказать кошмары. Странные люди в странной, чуть ли не карнавальной форме водили меня по каким-то просёлочным дорогам и пригоршнями сыпали мне под ноги золотые кружочки. Но как только я пытался их схватить, как тут же проваливался в какие-то жуткие ямы без дна и стенок.

Впрочем, такая неестественная одержимость приносила не только неприятности, но и приятные моменты. В какой-то момент я вдруг связал происшествие вблизи озера Рака и эпизод с захоронением семи бочонков.

– А вдруг всё это звенья одной цепи? – неожиданно подумалось мне. Ведь если посмотреть на запад от Полоцка, то вырисовывается крайне любопытная картина. Потрёпанный Витгенштейном полоцкий гарнизон под покровом темноты и дыма от пожаров спешно отступает за Западную Двину. Наступает момент истины. Очевидно, что боеспособные войска и имевшиеся у корпуса ценности нужно срочно разделить. Ценности требовалось срочно спасать, а войскам надо было воевать, организовывать полевую оборону. И одно другому уже стало мешать!

По всей видимости, именно тогда и было принято решение о выделении одного гренадерского батальона, которому поручалось сопровождать не только обоз с награбленным, но и кассовый фургон. Ведь ценности мало могли помочь боевым частям в той катастрофической обстановке, а возможность их утери в результате повторной атаки возросла многократно. В результате этих поспешных переформирований, бывший корпус Удино, под командованием Сен-Сира начал отходить на юг, имея конечной целью движения соединение с основной армией где-то в районе Борисова. В это же самое время обоз и касса втихомолку двинулись строго на запад, имея конечной целью воссоединиться с корпусом Макдональда, который в тот момент базировался в окрестностях Риги.

Проглоченные за последние месяцы книги по истории начали оправдывать вложенные в них время и деньги. Я будто наяву видел, как маленький обоз, прикрываемый со всех сторон плотными колоннами пехотинцев и совсем небольшим отрядом кавалерии, понуро шагает по раскисшим дорогам Белоруссии. От Полоцка к Жауново, потом к Турково, и далее Меры, Перебродзе и Браслав. Лошади изнурены, люди валятся с ног от усталости. Но особо отдыхать им некогда, ведь до вожделенной Риги ещё очень и очень далеко. Маленькому отряду предстояло преодолеть более двухсот километров по совершенно непригодным для передвижения осенним российским дорогам. При всех самых благоприятных условиях у них на этот путь должно было уйти не меньше десяти дней. А в условиях постоянно ведущихся боевых действия этот срок был непомерно велик. И вскоре сама госпожа фортуна отвернулась от французов. Их везение кончилось ровно на полдороге до их конечной цели.

Вначале батальону пришлось расстаться с сильно обременявшим их обозом. Впрочем, это им не очень помогло, ведь посреди бесконечной долины, залитой холодными дождями, они всё равно были уязвимы со всех сторон. Вскоре командиру стало понятно, что до Риги им не дойти. Чтобы сбить преследовавших их гродненских гусар с толку, отряд повернул не в сторону современного Даугавпилса, а направился к Видзам, на юг. Впрочем, в этом был и определённый тактический резон. Направляясь на юг можно было гораздо скорее достигнуть областей всё ещё контролируемых оккупационными войсками. Но долго оставаться незамеченным батальон не смог. Едва он миновал белорусское местечко Опса, как русские гусары снова сели ему на «хвост».

Что бы вы сделали в такой обстановке? Лично я бы в подобных обстоятельствах постарался бы с одной стороны задержать преследователей, а с другой предпринял все меры для спасения золота от неминуемого разграбления. Точно так поступил и командир охранного батальона. Устроив на дороге заслон-засаду, он приказал нескольким особо доверенным всадникам поскорее отогнать кассовый фургон куда-нибудь в сторону и как можно скорее закопать его содержимое!