Всё что в тот момент было у меня в руках, моментально упало на землю и, не чуя под собой ног, я помчался к раскопу. Ведь крик был такой силы, что можно было подумать всё, что угодно.

– Смотри, – торжествующе раскрыл до той минуты сжатую ладонь Михаил, – что мне попалось!

Я подался к нему, и через секунду маленькая, тускло посверкивающая монетка, очутилась в моей руке. Ни по размеру, ни по цвету, она никак не тянула на полновесный золотой наполеондор, но данные мелочи в ту секунду меня вовсе не занимали. Находка, вот что мигом поглотило всё моё сознание. Удача! Хоть какая-то!

Сняв с пояса флягу с водой, я ополоснул металлический кругляш и, выщелкнув из швейцарского ножа маленькую лупу, впился глазами в найденную монету. Вскоре всё стало понятным. Из ямы, где мы рассчитывали отыскать как минимум полтораста килограммов золота, удалось достать только 15 копеек … серебром, датированных 1861 годом.

– Вылезай уж, Михайло, хватит, – помахал я монетой перед его глазами, – рыть дальше нет ни какого смысла. Французское золотишко наверняка вытащил именно тот, кто потерял эту денежку. И произошло это событие почти 150 лет назад, и уж точно после 1860-го! Так что заканчивай свою бодягу, шансов нам не оставили совершенно. Вот только эту памятную метку и презентовал, – вернул я ему монету. Может, её даже специально здесь бросили, как своеобразный намёк следующим поколениям.

Сокрушённо вздохнув, мой друг опёрся на мою руку и с явной неохотой выбрался из вырытого им окопа наружу.

– Обидно…, – только и произнёс он, отбрасывая лопату в сторону, – обидно… просто… до соплей!

Было и без лишних слов понятно, что именно он хотел сказать. Так что вещички мы собирали молча, натужно сопя, будто пара сорванцов, у которых за шалости родители отобрали любимые игрушки. Разговор наш продолжился только тогда, когда мы миновали проржавевшую будочку пастухов и вновь оказались на дороге, ведущей в Козяны.

– Я всё понимаю, вот только одного никак не просеку, – недоумённо пожал плечами Михаил. Как могла попасть сюда монета чеканки 1861 года, если поиски свои Яковлев с Бенкендорфом проводили гораздо раньше, в 1840-м?

– Ну, разумеется, – несколько невпопад отозвался я, – события здесь разворачивались через двадцать лет после тех событий. Теперь можно с уверенностью говорить о том, что пропавшие во время Отечественной войны бочонки были найдены гораздо позже. И конечно, отыскали их совсем иные лица…

– Кто же тогда их нашёл? У кого ещё могли быть сведения об этом кладе? Ведь к тому времени «Дело № 31» было надёжно похоронено в архивах охранки под грифом «Секретно»! И вряд ли кто-то взялся его пересматривать.

– Пока непонятно, – отрицательно мотнул я головой. Ясно только то, что клад не отыскали ни сам гренадер, ни его партнёр Семашко, ни старина Ивицкий. К тому времени все они либо уже умерли, либо были глубокими старцами. Разумеется, отпадают и участники поисковой экспедиции 1840 года, по тем же самым причинам. Вот может быть их дети… или внуки?

– Так что же, наши монеты кто-то нашёл совершенно случайно? – всё никак не мог успокоиться Воркунов.

– Это вряд ли. Ты бы, например, поехал бы когда-нибудь сюда что-либо разыскивать?

– Да ни в жизнь! – возмущённо воскликнул мой друг, поддёргивая сползающие лямки рюкзака. Тащиться в такую глушь с целью покопаться на досуге около какой-то там речки – нелепее занятия не придумаешь. Нет, нет, дружище. Я имел в виду, что на захоронку случайным образом наткнулся кто-то из местных жителей. Либо…

– Что замолк? – поинтересовался я, не слыша от приятеля никакой новой мысли.

– Сбивает с толку меня эта монета, – неохотно выговорил он, – что-то в ней не так.

– В самой монете?

– Да нет, в дате её выпуска. И к тому же очень она новенькая на вид. Такое впечатление, что она даже не была в обороте. То есть её как бы получили в банке, привезли сюда и бросили в вырытую яму.

– Давай рассуждать логически, – предложил я. Мне почему-то представляется, что французский клад вытащили всё же не местные обитатели. Они бы всё раскопали сразу после войны 1812-го, когда визуально было хорошо видно то место, где те французы копались. И монета здесь могла лежать какого-нибудь 1810 года выпуска. Но через пятьдесят лет, когда всё здесь замыли дожди и паводки, когда трава здесь пятьдесят раз вырастала и сгнивала…, нет брат, наткнуться на золото случайно не было возможности ни у кого.

– Но кто-то же его разыскал! – загорячился Михаил. Хотелось бы понять, как они это сделали? В середине 19-го века такого рода приборов, – демонстративно дёрнул он лямки рюкзака, – ни у кого не было во всём мире.

– Скорее всего, это был потомок, или потомки одного из тех, кто принимал участие в более ранних поисках, – высказал я единственную пришедшую на ум догадку. Кто ещё? Больше просто некому. И если их перечислить одного за другим, то получится не так и много претендентов на сокровища.

– Начинай, – мигом согласился Михаил, – попробуй перечислить всех тех, кто мог принять в этом участие.

– Пожалуйста! Совершенно очевидно, что потомки первой тройки кладоискателей имеют наибольшие шансы. А в первой тройке, как понимаешь всего-то трое: сам гренадер, Семашко, и Антон Ивицкий, – принялся загибать я пальцы на правой руке. Вот собственно и всё. Все остальные отпадают по определению. Ведь ни Яковлев, ни Кочубей, ни граф Бенкендорф не знали самого главного – того района, где происходило захоронение монет. Они, как со всей очевидностью следовало из материалов «Дела», искали золото в совершенно другом уголке страны! И, естественно, все они остались с носом!

– Как и мы с тобой! – недовольно фыркнул Воркунов.

– Теперь рассмотрим всех участников, – не обратил я внимания на его реплику, – более подробно. Сам Семашко отпадает сразу, поскольку уже к сороковому году он был очень болен и немощен. Хотя картой гренадера, вернее, её копией, он владел, это очевидно. Однако нам так же известно, что там, где только что мы с тобой копались, он не появлялся никогда. Это также не подлежит сомнению. Так что направить своего, допустим, сына или зятя именно в эту точку он никак не мог. К тому же и жила семья Семашко во Франции, а не в какой-нибудь Новгородской губернии!

Далее, гренадер. Начать с того, что совершенно неизвестно то, был ли у него подходящий для такого дела потомок? Допустим, был. Мог ли он вот так спокойно приехать в Россию и действовать сам по себе на открытой местности, причём довольно длительное время? Вряд ли. Россия в те времена была страной вовсе не демократического свойства, как, впрочем, и сегодняшняя Беларусь. Иностранному подданному заниматься какими-либо противоправными делами было бы весьма непросто. Не помнишь случайно, кто у нас правил в 1862-м?

– Александр Второй Освободитель, кто же ещё? Руководил страной до 1881 года, – щегольнул Михаил знанием истории, – порядок в собственном государстве любил и поддерживал всеми силами.

– У нас здесь всегда был жестокий полицейский режим, и каждый иностранный гражданин находился под неусыпной опекой и приглядом, – поддакнул я. Не будем забывать и о том, что там, где стояла ветряная мельница, на карте 1911 года обозначен маленький населённый пункт, вернее сказать – хутор. И что же, неужели его обитатели безучастно сидели и смотрели, как неизвестно кто ходит у них под носом и без спроса роется в земле чуть ли не под окнами? Э-э нет, у нас так себя вести не полагалось, особенно иностранцам. Так что, как не обидно, но отпадает и потомок гренадера.

– Остаётся один Ивицкий, – возбуждённо потёр руками Михаил, – и его семейство! Как интересно всё получается, прямо исторический детектив расследуем.

– Да, именно Ивицкий, – поощрительно кивнул я. А у него был не один, а целых три сына! Людвиг, Тимофей и Роберт! И я больше чем уверен, что остаток жизни их папа потратил на поиски этого полуострова. А когда нашёл нужное место, то выяснилось, что в одиночку производить заключительные поиски и раскопки сил у него уже не осталось. Может быть, сам он просто побоялся откапывать клад? На это были причины. Ведь пока были живы основные участники первой поисковой экспедиции, можно было ожидать того, что информация о кладе могла просочиться к властным структурам. И тогда могли начаться новые поиски, не только золота, но и его самого, причём с привлечением сил жандармерии. Собственно говоря, так потом и случилось.

Представь, что кто-то в окружении Бенкендорфа на самом деле догадался, где именно следует искать французские монеты? Приезжают сюда, глядь, а денежек-то уже нет! Такой поворот событий, ставил именно Антона Ивицкого в первый ряд подозреваемых в совершении государственного хищения. А всю его многочисленную семью такой поворот событий выдвигал в кандидаты на каторгу или отдалённое поселение. Так что, скорее всего, он так и не решился копать самостоятельно. А может быть, просто не мог, ибо рядом с бочонками всё ещё стояла проклятая мельница, где жили и работали люди. Поэтому, скорее всего, на старости лет старина Ивицкий составил некое завещание, которое его жена должна была передать самому достойному из сыновей. Да и почти наверняка он попросил её рассекретить свои записи лет через пять после своей смерти, не раньше. Только так он мог быть уверен в том, что его родные не подвергнутся возможному преследованию со стороны властей.

– Тогда, может быть, клад предназначался всем сыновьям сразу? – задумчиво произнёс Михаил. Ну, чтобы потом не ссорились между собой, а? Мы ведь этого точно не знаем. Но теперь точно знаем одно – золото выкопано ими вскоре после 1861 года, и искать его теперь совершенно бесполезно.

После того, как он умолк, я долго крепился, минут пять. Но, в конце концов не утерпел и издевательски хрюкнул.

– Ты о чём там так вредно фырчишь? – мгновенно заинтересовался Воркунов. Или я что-то не то сказал?

– Всё о том же, о наших поисках. Я тебя раньше не информировал, но некоторое время назад имел очень интересный разговор с одной юной жительницей города Парижа.

– Парижа! – удивлённо воскликнул Михаил, останавливаясь. Какими, интересно знать, путями вас вынесло друг на друга?

– Да это была совершено дурацкая ситуация, – невольно принялся я оправдываться в своих действиях. Вскоре после того, как я заполучил портфель с бумагами по «Делу № 31», то наткнулся на объявление, в котором предлагалось приличное вознаграждение за содержимое утерянного портфеля. Собственно, именно то самое объявление и заставило меня начать заниматься данной исторической загадкой. И поняв, что дело идёт об очень богатом кладе, решил бумаги никому не отдавать, даже за деньги. Но позвонить по указанному телефону всё же позвонил. Мне ответил мужчина, который представился посредником, выполняющим волю некоего, как он выразился иностранного контрагента. Я спросил, сколько мне полагается за возвращение бумаг, и тот ответил, что пятьсот долларов.

– Это же явное надувательство! – мгновенно вскипел Михаил, слушавший мой рассказ, буквально разинув рот. За золотой клад в полтораста килограммов сулить всего пятьсот долларов! Наглость какая!

– Слушай, что было дальше, – прервал я его. Вот и я тоже возмутился, но только про себя, вслух же выразил желание поговорить с загадочным контрагентом. Посредник поначалу заартачился, но я сказал, что от себя удвою его собственный гонорар, если он выведет меня на загадочного иностранца-заказчика. Тот подумал – подумал и вскоре согласился, но предварительно попросил меня назвать номер дела, о котором идёт речь. Как бы проверку учинил. Я естественно сказал, что разговор в бумагах идёт о Деле за номером 31 его Величества Государственной канцелярии. Тот ещё немного поупирался, но я заявил, что мараться за пятьсот баксов вообще не намерен и спущу все бумаги в мусоропровод. Так что его гонорар вообще накроется медным тазом. Тогда мой собеседник всё же понял, что лучше согласиться на мои условия и взял тайм-аут минимум на сутки. Видимо, хотел согласовать свои дальнейшие действия с заказчиком. Я естественно согласился. Бумаги отдавать я всё равно не собирался, но мне очень хотелось узнать, насколько в принципе перспективна данная кладоискательская история.

– Ну и что же было на другой день? – глаза Воркунова от любопытства распахнулись, словно при виде девятого чуда света.

– На следующий день я подсоединил к своему телефону магнитофон и вновь позвонил посреднику. Тот ещё раз взял с меня слово о гарантии двойной оплаты и назвал номер телефона своего заказчика. Телефон был явно не на московского абонента, и я невольно поверил, что в деле замешан иностранец. Однако, перезвонив, по указанному номеру я услышал в трубке звонкий женский голос, на самом деле вполне прилично говорящий по-русски. Слова она произносила правильно, и только грассирующий французский акцент выдавал ненашенское происхождение моей собеседницы.

– И что же она сказала?

Она думала, что звонит посредник, но я быстренько ввёл её в курс дела. Сказал, что меня зовут Александр и интересующие её бумаги находятся именно в моём распоряжении.

– Вот как? – явно удивилась она. Прекрасно, значит, вы хотите договориться о том, чтобы передать их мне?

– Не совсем так, – охладил я её пыл. Насколько я понял, речь в бумагах идёт о достаточно больших ценностях. Хочу понять, почему за столь важные сведения предлагается столь малое вознаграждение?

Мой вопрос, казалось, сбил её с толку. Какое-то время она просто соображала, что мне ответить, а затем как бы полувопросительно – полуутвердительно произнесла: – Я так понимаю, что вы, сударь, решили сами отыскать спрятанное?

– Примерно так! – не стал скрывать я своих намерений. Не вижу в этом деле особых сложностей.

– Ох, – боюсь, вы сильно заблуждаетесь насчёт своих возможностей, – снисходительным тоном проворковала она. Но не могу винить вас в этом намерении. И если достигните какого-то успеха…, – тут она вновь взяла длительную паузу, – то запишите на всякий случай мой ммский телефон. Возможно, нам ещё придётся продолжить знакомство.

Она продиктовала номер своего телефона, после чего отключилась. У меня даже создалось впечатление того, что она что-то такое знала, но, уловив мой решительный настрой на индивидуальное творчество, не захотела со мной делиться своей информацией.

– Что же она такое могла знать, раз сказала «какого-то успеха»? – Михаил вновь оживился и воспарял духом. Давай и в самом деле допустим, что ей было заранее известно, что клад гренадера уже найден кем-то ранее…

– Тогда зачем же ей вообще нужны были эти бумаги? – удивился я. Для написания диссертации, что ли? Ерунда какая! Нет, дружочек, чует моё сердце, что-то здесь не так. Что-то здесь скрывается ещё! Но, поживём – увидим!