Сыто урчал эр-кондишен. В кабинете было пасмурно. Лучи полуденного солнца отчаянно, как протестующие демонстранты, ломились сквозь кордон смога, но достигали окна на сорок четвертом этаже уже порядком потрепанными.
Инспектор Интерпола Дик О’Туфли, двухметроворостый брюнет с голубовато-серыми глазами, небрежно откинувшись на спинку кресла и аккуратно разместив свои моднейшие полуботинки на тускло отсвечивающей поверхности письменного стола, между компьютером и массивной пепельницей в виде головы Джеймса Бонда, агента 007, занимался тем делом, которое здесь, в его офисе, называли «выковыриванием изюма из булки». Это означало, что по заданию шефа он подбирал вырезки из газет всего мира об однотипных преступлениях.
Сейчас Дика интересовали сообщения о бесследном исчезновении и предполагаемом похищении людей, проще говоря – о киднепинге и хайджекинге. Со смаком потягивая томатный сок со льдом, для запаха приправленный виски (спиртного Дик терпеть не мог, да вот беда: кто же станет всерьез принимать детектива, не употребляющего хотя бы «Кровавой Мэри»?), – итак, потягивая сок и мелодично насвистывая старый шлягер «Гоп со смыком», инспектор ловко управлялся с выскакивающими из окошка компьютера номерами мировой прессы. Заголовки газет орали, заманивали, хватали за рукав, как наглые попрошайки:
– Купи газету! Похищена 18-летняя ученица колледжа Энн Мак-Лаком… Не отворачивайся! Исчезла Ульрика Перегрефф, 20-летняя секретарша президента фирмы «Клоп унд Кракк»… Не проходи мимо! 17-летняя Сесили, дочь миллиардера Жака Бонома, не вернулась домой с уик-энда в Швейцарии… Раскошеливайся!
Однако закаленный Дик не терял хладнокровия. Вся эта пена на двадцати семи языках, которыми он, как утверждало его досье, владел «в достаточной степени», свободно протекала сквозь его мозги и незамедлительно, вместе с сигаретным дымом, уносилась прочь приятным сквознячком кондиционера.
Внезапно Дик вздрогнул всем телом. В правой руке у него моментально очутился кольт 45-го калибра: такой условный рефлекс на всякую неожиданность вырабатывается со временем у всякого уважающего себя полицейского. Спрятав кольт за ненадобностью, инспектор резко убрал ноги со стола и включил принтер. Выхватив распечатку, перебрался поближе к окну, где было посветлее, и чуть ли не по складам перечитал крохотную заметку, опубликованную варварскими литерами на четвертой полосе русской газеты «Великошумская заря». Потом, прыгнув от окна обратно к столу, с размаху ткнул пальцем в красную кнопку на селекторе.
– Шеф! Здесь О’Туфли! Русские тоже сообщают похищении женщин! – От волнения он даже заговорил телеграфным языком, пропуская предлоги. – Так точно! Моей памяти первый случай! Тем более районной газете… Так… Так… Лечу!
Он нажал другую кнопку и с деланным безразличием уронил в микрофон:
– Соня, здесь О’Туфли. Вертолет к седьмому причалу… Да, указание шефа…
Кабинет начальника областного управления внутренних дел полковника Онискина был до краев заполнен непривычной для этих мест тропической жарой. Всякий, кто попадал сюда, широко раскрывал рот и начинал дышать, как марафонец на финише, вылавливая в густом и влажном воздухе редкие молекулы кислорода. Однако находившиеся сейчас в кабинете сам Онискин и заместитель начальника Великошумского РОВД Сапёлкин не замечали жары.
– Что это такое? – уже в третий раз сурово вопрошал Онискин. В застегнутом на все пуговицы сером кителе и при галстуке, он выглядел, как всегда, свежим, энергичным и деловитым.
Сапёлкин, двухметроворостый блондин с серовато-голубыми глазами, молча глядел в потолок.
– Еще раз спрашиваю: что это такое?
– Г-газета, – наконец нехотя признал Сапёлкин.
– Сам вижу, что газета. Это вот что такое?
– З-заметка, – скучающе разглядывая потолок, констатировал Сапёлкин.
– Сам вижу, что з-заметка!.. Тьфу ты черт!.. Ты не крути! На-ка прочти!
Сапёлкин с отвращением взял газету. Начал:
– З-за пос… последние три д-дня в рай… райцентре и окрестных с-селах п-про…п-про… произошло несколько ис… исчезнове… вений д-девушек в возрасте от ш-шестнадцати до двадцати лет. Среди них С-стрепетова Р-раиса из аг… агрокооператива «Аван… авангард»…
Сапёлкин перевел дух, оторвался от газеты.
– В-всех ч-читать, т-т… т-товарищ полковник?
– Послушай, Сапёлкин, между нами говоря… Как ты английский-то взялся изучать с таким заиканием?
– А я по-английски н-не з-заикаюсь, товарищ полковник!
– Даже так? – удивился Онискин. И снова нахмурился: – Всех не читай. Ты конец прочитай.
– Р-районный отдел внутренних дел просит всех г-граждан оказать с-содействие в п-поисках пос… пострадавших и обнаружении прес… преступников…
По кабинету с нудным жужжанием заметалась невесть откуда залетевшая крупная золотисто-зеленая муха. Время от времени она тыкалась полковнику в глаз или ухо, и он с досадой от нее отмахивался.
– … До окончания р-расследования д-девушкам и м-молодым же… женщинам выходить из дома б-без провожатых н-не р-рекомендуется…
– Все? А подпись?
– В. Сапёлкин, з-заместитель начальника РОВД… Все, товарищ полковник.
– Все? Ну, нет, это далеко не все! Объясните свои действия! Не успел начальник долететь до Сочи, а его заместитель уже накуролесил. Отвечайте: на каком основании публикуете панические заметки и нарушаете тайну следствия? Почему распространяете непроверенные слухи?
– К-какие же они непроверенные, товарищ полковник? Все проверил самолично! Люди-то пропадают! Вернее, не люди, а девушки. Бесследно!
Сапёлкин умолк, сделал резкий выпад правой рукой вверх и в сторону. Нудное жужжание прекратилось.
– Поймал? – уточнил Онискин. – Неплохо.
– Рефлекс, – скромно пояснил Сапёлкин. – Я в районной команде вратарем играю…
– Да-а, когда я был помоложе… – мечтательно отозвался полковник. Лицо его расслабилось и стало терять строгие уставные очертания. Но Онискин тут же сделал над собой усилие, встал, одернул китель и нахмурился. Скулы у него затвердели, капли пота высохли. Стройный, могучий, не помышляющий в свои пятьдесят пять о пенсии, неуязвимый ни для жары, ни для холода, он расправил плечи и отчеканил:
– Все ясно, Сапёлкин! Вместе с английским языком перенимаете чуждые нравы. Твое счастье, что времена переменились. Лет двадцать назад я бы тебя мигом перевел к черту на кулички, куда Макар телят не гонял… – Полковник зажмурился и горестно вздохнул. Помолчав, открыл глаза и сухо проинформировал: – Тут бумага пришла. Требуют откомандировать в Москву сотрудников, знающих английский язык. Так что, товарищ… мистер Сапёлкин, оформляйте командировку и проваливайте поскорее, пока я не передумал. Но учтите – когда вернетесь, я вам промывание мозгов устрою по полной программе. Брейнуошинг, мать вашу так и этак! – полковник отчетливо выговорил чужеземное словцо и сдержанно улыбнулся.
Вот уже две недели Виктор Сапёлкин жил шикарной и напряженной жизнью международного детектива. Он урывками спал, урывками ел, а все остальное время только и делал, что догонял, выслеживал, разнюхивал, докапывался и допытывался. Лишь изредка, когда удавалось прикорнуть минут на десять в номере «люкс» пятизвездочного отеля, вспоминались ему родной Великошумск, отъезд в Москву, совещание в министерстве…
– На всех собранных здесь сотрудников, – сказал тогда на совещании сам министр, – возлагается ответственейшее задание. По всему миру прокатилась волна непонятных исчезновений женщин в возрасте от шестнадцати до двадцати двух лет. Исчезают повсюду, и даже у нас в стране. Мы установили контакт с Интерполом и договорились о совместных действиях. Мобилизованы все оперативные работники, знающие иностранные языки. Мы уверены, что вы, наши лучшие кадры, утрете нос знаменитым иностранным сыщикам и решите эту загадку…
Сапёлкину выписали командировку в одну из южных стран Европы. Работать ему пришлось с инспектором Интерпола Диком О’Туфли. Ладили они неплохо. Разговаривали, по опыту космонавтов, перекрестным, так сказать, способом: Дик – по-русски, а Сапёлкин – по-английски. Трудились не за страх, а за совесть. Но – безрезультатно. Трижды они нападали на след преступников, трижды вроде бы загоняли их в угол – и каждый раз те бесследно исчезали, оставляя плачущих и ничего не понимающих девушек…
И вот наконец…
– Витья! Заходьи сльева!..
Пронзительный голос О’Туфли звонко хлестнул по угольно-черной шкуре средиземноморской ночи, которая лениво вздыхала и ворочалась, словно корова, жующая свою бесконечную жвачку. Сапёлкин, прерывисто дыша, свернул в проход между штабелями каких-то ящиков, сделал еще несколько даже не шагов, а скорее прыжков и вдруг очутился на небольшой, плохо освещенной площадке. Прямо перед ним возвышался кирпичный забор метра в три высотой. На забор карабкалась длинноногая девица в драных джинсах и светлой майке с крупной надписью на спине светящимися в темноте буквами «Люби меня, как я тебя», которую (девицу, а не надпись, разумеется) снизу подталкивал долговязый парень в шортах, перепоясанных широким «ковбойским» поясом.
Сапёлкин по-вратарски метнулся вперед и вцепился парню в штанину. Раздался громкий треск, не рассчитанный на такие перегрузки пояс лопнул, парень отпустил девицу и ухватился за штаны. Девица взвизгнула и шлепнулась на землю.
– Ручки вгору! – почему-то по-украински приказал О’Туфли. И тут же добавил по-английски: – Руки, руки подыми!
Парень повиновался, но тут же вновь подхватил спадающие шорты.
– Руки! – свирепея, заорал О’Туфли.
Парень прислонился задом к забору и выполнил приказ.
– Ты, красотуля, сюда, – поманил О’Туфли девушку, – а ты, парень, стой, где стоишь. Витья, пошарь его…
Сапёлкин единым махом произвел личный досмотр.
– Чисто, – сообщил он Дику.
– Wonderful! – оценил тот сноровку коллеги. – А теперь давай выкладывай! – рявкнул он на парня. – Да поживей!
Включая портативный диктофон, Дик наклонился к Сапёлкину и шепнул на ухо:
– Стрессовое состояние. Железно расколется!
– Splended! – одобрительно кивнул Сапёлкин.
– Что выкладывать? – робко осведомился парень.
– Ты что? С луны свалился? Выкладывай, сколько вас, кто главарь, адреса, телефоны, куда деваете девчонок… Живо!
Парень поерзал спиной, подтягивая шорты.
– Мы не с Луны…Намного дальше…
– Точнее!
– Ну, мы оттуда…
– С того света? – осклабился О’Туфли. – Хочешь туда вернуться?
– Верно! – обрадовался парень. – Значит, вы знаете?
– Эй, ты! – заорал Дик и ловко ткнул преступника кончиками пальцев точно под ложечку. Тот согнулся в три погибели и заскулил на тарабарском языке что-то неразборчивое.
– Дик! Неэтично! – запротестовал Сапёлкин.
– А пусть не дразнится! – огрызнулся О’Туфли. – И вообще без свидетелей это вполне этично… А ты, парень, если не хочешь добавки, лучше говори правду!
– Я правду говорю, – все еще поскуливая, откликнулся парень. – Вот смотрите…
Пошарив за спиной, он достал пряжку своего лопнувшего ремня, зажал ее зубами, резко повернул какой-то рычажок и – пропал… Девица оглушительно взвизгнула. Дик с яростным воплем ринулся вперед, звонко стукнулся лбом о забор, отскочил назад и замер, потирая ушибленное место. Сапёлкин нагнулся и зачем-то стал щупать оставленные парнем следы. Земля была шершавая, теплая и достаточно прочная. От нее попахивало бензином и человеческими фекалиями.
– Ой! – снова взвизгнула девица.
У забора вновь обнаружился парень. При этом он больно, всем своим весом прижал Сапёлкину каблуком палец. Зашипев от боли, тот инстинктивно скрутил парню руки. О’Туфли так же инстинктивно щелкнул наручниками.
– Вот так-то лучше, – сказал он, отдуваясь. – А теперь выкладывай! Да не вздумай врать!
И парень рассказал удивительную историю…
Давно ушли в прошлое те времена, когда на планете Мррравчеррркоррр, четвертой у желтой звезды Крррукрррбуррртаррр, существовало неравенство мужчин и женщин. Женщины упорно боролись за свои права и в конце концов победили. Мужчины вместо того, чтобы воевать, охотиться и открывать новые земли, стали заниматься домашними делами: стряпать, стирать и подтирать носы малолетним отпрыскам. Женщины, в свою очередь, потеряв всякое уважение к мужчинам, вторглись в их исконные сферы деятельности, получая к тому же равную плату за равный труд. Обретя юридическую и экономическую самостоятельность, бывший слабый пол попутно безжалостно расправился со своими традиционными слабостями: болтливостью, сварливостью и плаксивостью. Постепенно даже одежда потеряла отличия по половому признаку. Вскоре на улицах уже невозможно было отличить юношу от девушки, что поначалу всех чрезвычайно забавляло.
На первых порах мрррвачеррркутты, как называли себя жители планеты, вообще не видели в происходящем ничего дурного. Напротив, с отмиранием традиционной семьи жизнь стала намного комфортней. Суды и различные общественные организации работали теперь гораздо эффективней, чем раньше, когда им приходилось расследовать жалобы брошенных жен и аморальные проступки, постфактум скреплять разводы и гоняться по всему миру за злостными алиментщиками. Постепенно в языке стал исчезать женский род, и даже самые задубелые кадровики уже только вздыхали при виде анкет, где в графе «пол» красовался только прочерк. Ускоренными темпами двинулась вперед наука, зато искусство хирело на глазах, превращаясь в простецкую развлекаловку.
А потом стала падать рождаемость. Буквально за несколько лет она скатилась практически до нуля. Только где-то в лесных дебрях и горных районах, по слухам, еще можно было увидеть маленького ребенка.
Срочно начались научные изыскания. Было установлено, что женщины просто перестали рожать. На все уговоры врачей и учителей мужеподобные девицы резонно отвечали: «Вам надо – вот вы и рожайте!»
Состоялось расширенное заседание Всемирного женсовета с единственным вопросом: «Рожать или не рожать?». Единогласно решили: «Рожать!». А родильные дома оставались пустыми. Кстати, обнаружилось, что в состав женсовета попало двое мужчин, причем не по злому умыслу, а просто по халатности и легкомыслию. Было организовано Всепланетное телесобрание женщин. И вновь решение оказалось единодушным: «Рожать!». А рождаемость и не думала подниматься.
Ученые снова взялись за исследования. Опубликованные результаты не радовали. «Как установлено, – говорилось в отчете, – процесс ускоренной и бесконтрольной эмансипации в сочетании с биологической эволюцией обладающих повышенной изменчивостью и приспособляемостью приматов вида „мррравчеррркутт сапиенс“ привел к тому, что женщины как таковые перестали существовать, полностью идентифицировавшись с мужчинами по всем основным физиологическим и анатомическим признакам… (Тут следовали конкретные данные, изложенные со свойственными ученым прямотой и недвусмысленностью, правда, очень туманным, неудобоваримым для обывателя языком). Таким образом, – говорилось далее, – квазиженщины потеряли как потребность, так и способность к продолжению рода. Поскольку процесс эволюции зашел необратимо далеко, средствами науки остановить его в настоящее время представляется невозможным…». В заключение мужи науки предложили сосредоточить усилия на искусственном воспроизводстве особей вида «мррравчеррркутт».
Однако Всемирный Совет решил иначе. Как раз к этому времени подоспело важное открытие. Физики установили, что пространство-время носит прерывистый характер, возникая и исчезая с определенной, строго заданной частотой. Промежуток между активными циклами существования одного пространства-времени занимают другие пространства-времена, образующие другие, тоже прерывистые миры. Сколько их, этих миров, установить не удалось. Ясно было только, что много, очень много.
Конструкторы методом мозгового штурма сумели найти способ изменения частоты колебаний ограниченного участка собственного пространства-времени и перехода тем самым на частоту другого мира, материализуясь в его пространстве-времени. Наступила эра потусторонних экспедиций. Некоторые из обнаруженных «на том свете» миров оказались обитаемыми, кое-где встречались даже существа, биологически родственные мррравчеррркуттам. И тогда, сначала стихийно, а затем и в плановом порядке, началось похищение невест из соседних миров. Многие делали на этом бизнесе целые состояния…
– С тех пор прошли века, – вздохнул парень, завершая рассказ. – В близлежащих мирах уже не осталось лишних женщин. Приходится забираться все дальше и дальше. Наша экспедиция очутилась в вашем, девятьсот тридцать восьмом по счету мире…
– А к-куда же д-деваются те женщины, к-которых вы при… привозите? – заикаясь даже по-английски, спросил Сапёлкин.
– А они поживут-поживут, родят одного-двух детей – и тоже эмансипируются.
Сапёлкин и О’Туфли переглянулись.
– Хорошо, что у нас биологическая эволюция закончилась. Да и изменчивостью мы не отличаемся, – неуверенно проговорил Сапёлкин.
– Ты это точно знаешь? – с тревогой уточнил О’Туфли. – Если судить по нашим феминисткам…
Сапёлкин пожал плечами и снова обратился к парню:
– Значит, вы решили украсть у нас женщин?
– Ну, я же сказал: разумное количество. У вас их много, всем хватит.
– А если попадаетесь…
– Атрофируемся…
– Что-что?
– Атрофируемся… Еще раз показать?
– Нет-нет, не надо! – поспешно отозвался Сапёлкин. И задумчиво протянул: – Пря-амо-таки похище-ение сабиня-анок…
– Что-что? – удивился О’Туфли.
– Была, Дик, в древности такая история, – пояснил Сапёлкин.
– О-кей, профессор, прочтешь мне как-нибудь лекцию на досуге… А ты сам, – обратился он к парню, – чего ж ты не атрофировался?
– Да понимаете… – замялся парень. – Жалко стало бросать Лючию. Уж очень девчонка мне по душе. А чтобы атрофироваться вместе с нею, нужно ее прямое согласие. У нас законы строгие.
– Ну, ладно, парень, – выключая диктофон, скомандовал Дик. – Поболтали – и баста! Пошли в участок, там разберемся, что ты за птица.
– Минутку, шеф, – внезапно обрела голос девица. – Мне уже двадцать один, я совершеннолетняя.
– Ну и что? – сразу поскучнев, севшим голосом спросил О’Туфли.
– А то! – девица, выпятив объемистую грудь, надвинулась на Дика. – Никакого похищения не было! Мы с Патриком с моего согласия познакомились, гуляем себе спокойненько. А тут вы какого-то черта прицепились. Я ведь и пожаловаться могу, куда следует!
Сыщики переглянулись. О’Туфли тяжело вздохнул, достал из кармана ключ, щелкнул замком наручников. Сапёлкин схватил его за руку.
– Стой, Дик, беру все на себя! П-пускай жалуются! Надо же все-таки разобраться. Так что, граждане, пройдемте!..
Но говорил он все это уже совершенно напрасно. Прямо перед ним вдруг образовалась черная туманность, в вихрях которой растворилась влюбленная парочка. А мгновенно налетевший ветерок унес его слова куда-то далеко, в небесную пустоту, к звездам…