Значительно более опасными для правительства Екатерины были другие заговоры, в частности, заговор поручика Смоленского пехотного полка Мировича, предпринявшего в июле 1764 года попытку освободить Ивана Антоновича и возвести его на престол.
Дед Василия Мировича был приверженцем Мазепы, отец тоже в чём-то замешан. В обвинительном заключении Мирович назван внуком и сыном изменников. Было ему 24 года. Картёжник, мот, постоянный должник. Что называется, без царя в голове. Он всё время добивался возвращения конфискованного отцовского имущества.
У отставного барабанщика из крепости Мирович случайно узнал, что в Шлиссельбурге заточён Иван Антонович. И у него возникает мысль освободить его. Зачем? Да кое-что изменить в России. Что же? На допросе Мирович изложил причины, побудившие его пуститься в такое рискованное предприятие. Их четыре: 1) что «он не имел свободного входа при высочайшем дворе в те комнаты, где Её Императорское Величество присутствовать изволит, и в кои только штаб-офицерского ранга люди допускаются»; 2) что "в те оперы, в которых Её Императорское Величество сама присутствовать изволила, он равномерно допущаем не был; 3) что «в полках штаб-офицеры не такое, какое следует офицерам по своей чести отдают, и что тех, кои из дворян, с теми, кои из разночинцев, сравнивают и ни в чём преимущества первым против последних не отдают»; 4) что «по поданной им Её Императорскому Величеству челобитной о выдаче из отписанных предков его имений, сколько из милости Её Императорского Величества пожаловано будет ему, в резолюции от Её Величества написано было: как по прописанному здесь проситель никакого права не имеет, потому отказать…».
Мирович вошёл в сговор с поручиком Аполлоном Ушаковым. Они порешили таю Мирович постарается быть посланным в караул в Шлиссельбургскую крепость, а Ушаков, надев штаб-офицерский мундир, должен был в крепость приплыть на шлюпке и, представившись Мировичу при всех подполковником Арсеньевым, предъявить указ императрицы: арестовать коменданта крепости, заковать его в кандалы и с таинственным узником везти в Петербург. А там они намеревались, пристав в шлюпке к выборгской стороне, показать Иоанна артиллеристам и прочитать составленный Мировичем манифест о настоящем государе. После присяги новому государю полки должны были захватить Сенат, правительственные учреждения.
Наивные заговорщики и не предполагали, насколько их план наивен. Правда, Ушакову не суждена была публичная казнь. Воистину, кому суждено быть повешенным, тот не утонет. Военная коллегия послала Ушакова с казной к генералу князю МВолконскому, и он по пути утонул в реке.
Мирович продолжал начатое дело один. Он дождался, когда Екатерина уехала в Прибалтику, и явился в крепость как караульный офицер Смоленского полка. Караульные офицеры дежурили неделю, потом сменялись другими.
Мирович попытался в крепости прощупать офицера Власьева. Но тот, почувствовав неладное, сразу известил графа Панина.
«Сего июля 4-го дни, после полудня, вышел я для прогулки в крепости и сошёлся со мною караульный обер-офицер Смоленского пехотного полка и начал мне говорить: „Ежели дозволите мне вам довериться, не погубите меня“. Приметил я из тех разговоров, что клонился он до нашей комиссии».
Ночью от коменданта крепости пришёл посыльный: в крепость нужно было пропустить гребцов. Спустя несколько минут пришёл он опять: следовало пропустить канцеляриста. Потом нужно было гребцов выпустить. Это не то, что необычное, а прямо удивительное оживление насторожило Мировича. Он понял, что Власьев донёс на него.
Мирович оделся и со шпагой в руке ворвался в караульную, крича: «К ружью!» Он отправил трёх солдат к выходам с приказом никого не впускать и не выпускать. Под командованием Мировича была команда Смоленского полка из 45 человек По его приказу, они притащили – пушку, зарядили её и направили против гарнизонной команды.
Комендант крепости вышел на крыльцо и крикнул Мировичу, желая узнать, в чём дело.
Тот с ружьём бросился к нему, крича:
– Ты здесь держишь нашего государя!
Мирович ударил коменданта прикладом так, что разбил ему лицо.
Во главе солдат Мирович пошёл к казарме, где обитал Иоанн. Гарнизон стал стрелять. Солдаты пехотного полка отступили и, опомнившись, потребовали у Мировича объяснений. Мирович вынес им из кордегардии поддельный манифест и зачитал его.
Подстёгивая солдат и не давая им опомниться, он велел прикатить пушку, что и было исполнено. Пушку зарядили и установили перед казармой.
Власьев и поручик Чекин, видя такое дело, решили поступить по инструкции. А в инструкции предписывалось в таких случаях узника убить. Что они и сделали.
Гарнизонная команда под наведённой пушкой сдалась, и Мирович вбежал в казарму:
– Где государь?
– У нас государыня, а не государь, – отвечал Чекин. Мирович закричал:
– Отпирай дверь и укажи государя!
Вошли в комнаты и увидели на полу бездыханного Иоанна.
Тело было выставлено перед построившимися солдатами. Под бой барабана Мирович поцеловал у лежащего руку и воскликнул:
– Вот наш государь Иоанн Антонович, и теперь мы не столько счастливы, как бессчастны, и я более всех! За то я всё и претерплю; вы не виноваты, вы не ведали, что я хотел сделать, и я за всех вас буду ответствовать и все мучения на себе сносить!
Идя вдоль шеренги, Мирович целовал солдат. В это время капрал схватил его сзади. Подбежавший комендант сорвал с Мировича офицерские отличия и шпагу. Мировича арестовали. Тут появился приехавший командир Семеновского полка, и Мирович сказал ему:
– Может быть, вы не видели живого Ивана Антоновича, так ныне мёртвого можете посмотреть. Он кланяется вам теперь не духом, а телом.
Вот так кончилась эта история. Иоанна похоронили где-то на территории крепости, а Мировичу отрубили голову, и тело сожгли.
В 1772 году Тайная экспедиция вела розыск до делу капралов Преображенского полка Оловянникова, Подгорого, Чуфаровского, подпоручика Тобольского полка Се-лехова и группы солдат, обвинённых в намерении убить Екатерину II и возвести на престол Павла Петровича. На допросе солдаты указали на следующие причины, побудившие их принять участие в заговоре: «1-е, будто хотят извести его высочество, 2-е, что гвардию хотят кассовать, 3-е, нет правосудия, 4-е, солдат бьют смертно без вины, 5-е, чернь вся пропала и 4-е, о графе Орлове, что он будет молдавским князем или императором, для чего он де под видом конгресса к армии поехал». Екатерина лично следила за всеми этапами розыска. Тогда же у неё возникла мысль о чистке гвардии, которую осуществить она так и не смогла в течение всего своего царствования. В письме к генерал-прокурору Вяземскому она писала: «Я нахожу, сия шайка такого роду, что, конечно, надлежит всех, в ней участие имеющих, вывести в наружу, дабы гвардию, колико возможно, на сей раз вычистить и корень зла истребить».
Приговором Тайной экспедиции все подсудимые были приговорены к смертной казни, которую заменили кнутом и ссылкой на тяжёлые работы в Нерчинск «навечно». К этим делам относится и дело надворного советника Г.Рогова, обвинённого в сочинении манифеста о вступлении на престол Павла Петровича. После ареста в синодской канцелярии, куда Рогов принёс манифест, он был доставлен в Тайную экспедицию к Шешковскому. Екатерина велела «сделать о нём повальный обыск, кто с ним знался, куда хаживал и не болтал ли в кабаке, и старайтесь начать с жены его и людей… выведайте, почему он напал на сей умысел…» Шешковский тотчас провёл обыск, изъяв все письма и книги Рогова. В кабаки «Замошный» и «Под пушку», куда до ареста Рогов заходил и где он писал «пасквиль», был послан канцелярист экспедиции Шумов «для расспрашивания бесприметным образом между приходящими питухами, нет ли между ними какого вранья об известном пасквиле». В ходе следствия выяснилось, что Рогов был не вполне нормальным и действовал без каких-либо соучастников.
Невзирая на это, по личному распоряжению Екатерины его посадили в крепость, а семью (двух дочерей) сослали в Сибирь.
Жестоко был наказан в 1762 году плетьми и ссылкой на каторгу московский крестьянин Захаров за слова о Екатерине: «Села баба на царство и ничем народ не обрадовала». На каторгу отправили и солдата Рябинина, сказавшего: «У нас-де баба и царством правит, нам даёт жалованье слабое, а как на что другое, так у неё больше денег идёт».
Плетьми и каторгой заплатил крепостной Ношестов за слова: «Вольна императрица на нас накладывать ещё по рублю, она деньги промотала и в карты проиграла».
Путешествия Екатерины II по России, предпринимаемые ею между прочим и для ознакомления со страной, которой она управляла, тяжёлым бременем ложились на плечи крестьян тех районов, где пролегала дорога императрицы. Крестьяне сгонялись на тяжёлые работы по починке дорог и мостов. В 1767 году во время путешествия Екатерины II по Волге крепостной крестьянин Кубышкин был наказан плетьми за слова: «Вот-де государыня проехала, а мы несли большое разорение, работаем, чистим дорогу, а нам капитаны-исправники ничего не платят, а хлеб не родился».
Жена коллежского асессора Леонтьева донесла в Тайную экспедицию о том, что её муж в ссоре с нею сказал: «Ты меня хочешь извести как государыня своего мужа, нашего батюшку Петра Фёдоровича извела». Рыльский помещик Стремоухов выбранил солдата Оралина, «а как оный солдат говорил ему, чтоб он его не бранил, он-де всемилостивейшей государыне 24 года служил, то Стремоухов на сне ему сказал: ты свинье служил, а не государыне». Согласно судебным нормам, в действиях Леонтьева и Стремоухова состав преступления против «первых двух пунктов» был налицо. Однако следствие по первому делу прекратили, лишь велено «разведать о поведении Леонтьева… и буде по разведыванию окажется, что он поведения дурного, то от воеводской должности его отрешить». Что же касается Стремоухова, то в приговоре о нём говорилось: «Поелику сия дерзость от него произошла без умыслу, то в рассуждении сего, а тем более из единого Её Императорского Величества милосердия, его от должного по законам штрафа избавить, а только содержать его на хлебе и воде три дня». «Непристойные слова» в толковании чиновников Тайной экспедиции было понятием чрезвычайно широким. Упоминание в 17б5 году во время ссоры имени Мировича: «что он не такой злодей, как Мирович», привело отставного поручика Богдана Рогож-кина к высылке из столицы без права «никогда и ни зачем в Санкт-Петербург, как и в Москву не въезжать, а жить бы в своих деревнях».
Солдат Московского гвардейского батальона Баранов сказал: «В Санкт-Петербурге, Риге, Нарве, Ревеле и Кронштадте была весьма великая вода, и народу пропало сто тысяч человек, и в Кронштадте осталось только малое число матросов. Как-де государыня престол приняла, так у нас пошли все несчастья». Баранова наказали.