Глава не очень «приятная». Особо мнительным можно пропустить несколько первых абзацев.
Медленно допиваю вторую подряд бутылку бурбона, отсутствующим взглядом бродя по потолку комнаты в кромешной темноте. В голове крутится мотив детской глупой песенки, которую я тихо-тихо напеваю себе под нос. Должно быть я сильно пьяна, но только так могу заглушить в своей голове душераздирающий крик той несчастной, с которой я безжалостно расправилась несколько часов назад. Из затуманенных алкоголем глаз скатывается очередная слеза в эту ночь. Перед моими глазами не меркнет образ окровавленного тела, послужившим мне пищей сегодня. Помню, как почувствовала, что в теле девушки не осталось ни капли горячей крови. Но на этом мои испытания не закончились. Клаус снова внушил мне. Я должна была избавиться от тела. Словно обезумевший убийца я сама скрывала священно действо своих рук. Меня все же вывернуло, когда я закапывала убиенную возле заброшенного парка голыми руками. Не знаю, было ли это от омерзения. Скорее всего, от брезгливости к самой себе. Я убийца… Всего несколько месяцев назад я и мухи убить не могла, а сейчас в два счета разделываюсь с человеком, тело которого собственноручно волоку подальше от людских глаз и присыпаю сырой землей, ломая в спешке ногти. Идет дождь и земля такая холодная, как и ее кожа… Стою на коленях над сооружаемой собственноручно могилой и не могу сдержать гортанного крика, когда поднимаю ладонь к лицу и рассматриваю перепачканную кровью и землей руку. Резко мне становится плохо. Еще чуть-чуть и, кажется, что сейчас я потеряю сознание и упаду рядом с той, которую похоронила здесь. Беспрерывно шепчу «Прости» и «Мне так жаль», будто ожидая услышать что-либо в ответ. Но вокруг шуршит только дождь, словно шепча мне ругательства в спину, проклиная меня. Почему он никогда не говорил мне об этом? Все мои вопросы о вампирах, он связывал только со временем и вечной жизнью. А как же это? Как смириться с тем, что тебе нравится убивать? Как смириться с тем, что тебе это становится необходимо? Почему не говорил, какую бурю ты переживаешь в себе, уничтожая следы сотворенного тобой ужаса?
Вернувшись в дом с каменным лицом, я сгребла запасы спиртного с барного столика и, не глядя на двух с восторгом рассматривавших меня мужчин, поднялась к себе и закрылась. Должно быть, из-за пресыщения свежей кровью мой слух обострился до предела, и у самых дверей комнаты я расслышала фразу, произнесенную Коулом: «Ты не думаешь, что у нее может съехать крыша? Может со скрытием тела был перебор?». На что хладнокровный голос ответил: «Она должна знать обе стороны медали, иначе свихнется гораздо раньше…». Дальше я слушать не стала, глотая бурбон прямо из бутылки. Внушение рассеивается очень медленно. До сих пор слышу его голос, приказывающий убить, а затем спрятать тело. Эхом отдаются в подсознании его приказы. Хочется кричать на весь дом, как я его ненавижу, но мой голос осип то ли от страха, то ли от алкоголя, а каких-либо моральных сил не осталось вовсе. Чем дольше я живу в этом доме, тем отчетливее понимаю, что я попала в клетку. Меня вовсе не пытаются научить какому-то смирению — из меня делают монстра. Быстро, целенаправленно, не зная предела совершенствования в этом.
Незаметно наступает рассвет. Спать совершенно не хочется, хотя я с удовольствием хотела бы отключиться на несколько часов. Даже алкоголь, употребляемый мной весь остаток ночи, не приносил желаемого облегчения. Он только мешал думать… Думать о том, как дальше смотреть на себя в зеркало и не видеть руки, перепачканные землей, скрывающей растерзанное тело.
Вздрагиваю от стука в дверь, но продолжаю сидеть у спинки кровати, сжимая пустеющую бутылку в руке. Слышу удаляющиеся шаги и подтягиваю к себе подушку, прижав ее к груди, словно близкого человека. Жалость к самой себе накрывает меня, еще больше терзая изнутри. Словно во мне поселилось два человека: прежняя Кэролайн, добродушная девушка, которую мне было до слез жаль, и жестокий убийца, которого я ненавидела всей душой, но вытравить из своего тела и мыслей просто не могла.
Резко я бросила взгляд на распахивающуюся дверь в мое убежище. На пороге возник Клаус, бесцеремонно выломавший косяк входной двери, с целью во чтобы то ни стало ворваться в комнату и снова нарушить хоть какой-то покой. Без слов он подходит ко мне, прижавшейся крепче к спинке кровати и сжимающей в руках подушку. Что ему еще нужно? Я должна вымыть весь его дом, чтобы даже запаха прошедшей ночи не осталось? Или же я должна перебить пол города, теша его самолюбие? Механически начинаю пускать слезы, до боли в пальцах прижимая к себе ставшую какой-то родной подушку. Клаус окидывает меня серьезным взглядом, затем резко вырывает из моих рук мнимую преграду от него. Не понимаю, что произойдет дальше. Во всяком случае, я даже сопротивляться сейчас не могу.
К моему удивлению, Клаус садится со мной рядом, обхватывая рукой меня за плечи и прижимая к своей груди. Его губы нежно касаются моего лба и нескольких прядок волос. Слезы бессознательным потоком полились из моих глаз с новой силой. Я жалко всхлипываю, комкая в руке его футболку на груди. Но он лишь прижимает меня к себе сильнее, гладя ладонью по плечу, словно успокаивая.
— Зачем ты со мной так? — шепчу я, не сдерживая эмоций. — За что?
Он молчит, а я жалею, что не вижу сейчас его глаз. Хочу понять, правда ли он жалеет меня, или это очередной ход, чтобы сломать сильнее, полностью лишив меня воли. Ненавижу его, но сейчас я не могу оторваться от его плеча, боясь остаться наедине с собой.
— Мне так страшно… — бессознательно произношу я, не в силах больше выжать из себя ни одной слезы.
— Не бойся… — отвечает он так же тихо. — Ты не должна этого бояться. Ты не должна думать о ней…
Он не уточняет о ком, но я отлично понимаю, что он имеет ввиду девушку, кровь которой я до сих пор ощущаю в своем горле. Разве я могу о ней не думать? Да я буду помнить ее вечно. Каждую невинную душу, жизнь которой оборвала, я буду видеть во сне каждую ночь, если же мне все-таки удастся заснуть. Хмурясь от собственной беспомощности, я прижимаюсь к плечу Клауса сильнее, словно хватаясь за спасательный круг. Проходит еще несколько бесконечно долгих минут и я чувствую как тяжелеют веки, а сознание медленно погружается в какой-то болезненный тяжелый сон.