Наблюдаю за кошачьим передвижением Каи, меряющей свой кабинет, напряженно что-то соображая. Мне кажется, с годами эта вампирша становится все менее проникновеннее. Редко уже ее красивый лоб не украшает глубокая складка, а взгляд глубоких глаз похож на две застывшие льдинки, даже на йоту не напоминая глаза живого человека. Скорее то был взгляд животного. Агрессивного и постоянно готового к прыжку. Вся она была словно натянутая струна, готовая в любой момент сорваться и нести разрушения всему, что встало на ее пути.

— Кто-то подбирается к «Миллениуму» все ближе… — ее губы сжимаются, превращаясь в узкую полоску. — Под меня постоянно кто-то роет, наводя справки обо всем, что здесь происходит… А хуже всего то, что я не могу понять с какой стороны вытекает информация!

Мне нравится ее злость. Вообще мне нравится наблюдать за Каей, когда ей бывает плохо. Хотя вряд ли когда-либо она пребывает в подобном состоянии, скорее она как стальной человек — чувствует ущерб, не более.

Я не сказала ей, что Клаус в городе. Пусть это будет моим маленьким секретом. Пусть эта бестия еще какое-то время поломает свою безупречную головку, раздумывая над тем, кому могла перейти дорогу. Отчасти, я не думаю, что Клаус всерьез занялся сведением с ней счетов, но все же сама мысль, что Кая паникует заставляет мою загнанную душу ликовать внутри.

— Не считаешь же ты, что я могу кому-то сливать тебя?! — поведя бровью, спрашиваю я, затянувшись длинной ароматной сигарой, которую позаимствовала у своей наставницы только что.

— Нет, несомненно, ты на это не способна… — кривоватая улыбка немного расслабляет мышцы ее лица. — Прежде всего это исключено из-за того, что я не мало постаралась, очищая твой разум от всякой подобной чепухи! И потом твои угасшие чувства не способны ни полюбить кого-либо, ни предать…

Не без удовольствия она объясняет мне в лицо, почему я ее безвольная кукла. Меня совсем не задевает это, просто желание затушить сигару об ее белоснежное тело растет с каждой минутой все больше.

— Пока не пойму кто именно проявляет интерес ко мне лично и моим делам, придется все силы бросить на охрану «Миллениума». Здесь слишком ценные экземпляры, которых я не могу лишиться по собственной глупости и непредусмотрительности. Ты тоже задержись сегодня, поможешь мне в подвале.

Подвал «Миллениума» вызывал в моей памяти отрывистые воспоминания. Не помню, сколько времени я сама провела там, запертая в клетке. Что-то около года. За этот год я едва не лишилась рассудка, оставшись совсем одна, поглощая просто нереальные объемы человеческой крови. И когда мне дозволено было выйти из заточения, первое что я сделала, это растерзала охранника парковки, кровь в жилах которого я почувствовала за несколько метров. С тех пор меня не нужно было запирать за решеткой. Я сама оказалась пленницей своего собственного ненасытного тела. Сначала это пугало, а с отключением чувств мне стало просто все равно. Кая имеет весомую власть надо мной, буквально заново обучая меня жить в этом мире. Жить так, как нужно ей.

На часах одиннадцать вечера. Заточенные вампиры в клетках стихают, устав от собственных криков и мольбы освободить их. Кая торжествующе обходит клетки, радуясь тому, что совсем скоро у нее соберется целая армия вампиров, отличающихся повышенной жестокостью, стоит только всеми известными ей путями донести до них свои желания.

— Запомни, девочка, отсюда начнется строение нового мира! — глаза Каи загораются лихорадочным блеском собственного тщеславия.

— Мир — неподходящее слово для описания преисподнии. — равнодушно вздыхаю я, кидая взгляд на экраны, отображающие видео наблюдение по всему «Миллениуму».

Изображения на экранах заметно подрагивают, затем резко одновременно гаснут, покрываясь мерцающей пеленой.

— Что это? — нахмурившись, Кая подходит ближе к приборам наблюдения. — Камеры полетели? И что все сразу?

— Вторжение! Вторжение! Вторжение… — звучит металлический голос системы безопасности, перед тем как свет в подвале также начинает подрагивать.

— Твою ж мать… — шипит Кая, связываясь по внутренней связи с охранной «Миллениума».

Охранники что-то кричат ей в ответ, затем их голоса резко обрываются. Ничего не понимающая вампирша, спешно подходит к выходу из подвала. К ней присоединяются еще несколько приближенных ей вампиров, приготовившись к отражению любого нападения.

Я апатично отхожу вглубь помещения, застыв в узкой полозке света, идущего от последнего уцелевшего светильника.

С грохотом массивная дверь слетает с петель, а в подвал врываются несколько людей. С тем остервенением, с каким они бросились в атаку, я понимаю, что «Миллениум» захватили вампиры. Они достаточно легко одолевают кучку приспешников Каи, а затем, расступившись пропускают вперед кого-то.

Понимаю, что была не далека от истины, назвав этот подвал преисподней, когда перед Каей возник сам Дьявол в лице Клауса Майклсона.

— Ты… — шипит Кая, сквозь сжатые зубы, непроизвольно отступая назад, чувствуя, что эта ночь станет решительной в ее судьбе.

Клаус внимательно вглядывается в ее лицо, слегка наклонив голову. На его губах застывает едва заметная улыбка. Я узнаю этот взгляд. Взгляд показано равнодушной ненависти, предвкушение того, что совсем скоро древний вампир утолит свой зверский голод, наслаждаясь смертью своего врага.

— Только попробуй… — хрипит Кая, снова делая шаг назад, но кол с необычным покрытием, медленно и как-то по особому постепенно погружается в ее грудь, пробивая грудную клетку.

Вампирша хрипит и задыхается собственной кровью, когда Клаус еще сильнее нажимает на кол, вводя его все глубже в ее плоть, заставляя визжать и извиваться от боли.

— Я рад нашей встрече… — Клаус касается ее щеки ладонью, наслаждаясь тем, как скоропалительно гаснет ее взгляд. — Я ждал этого с великим нетерпением последние несколько лет…

Когда грудь вампирши начинает обхватывать пламя, Кая резко оборачивается ко мне, протягивая руки, будто пытаясь дотянуться, находясь на расстоянии в несколько метров.

— Помоги мне! — кричит она мне, бешеным взглядом, умоляя, чтобы я сделала для нее хоть что-нибудь сейчас. — Помоги!

Я же застываю на месте, наблюдая, как Кая оседает на пол, по-прежнему протягивая ко мне руки. Мне не жаль ее. Я не приложила ни малейшего усилия, чтобы спасти ее. Сосредоточенно и равнодушно я наблюдаю за горящим телом вампирши, которая навеки стихла в этом месте, с которого должен был начаться ее новый мир. Быть может, где-то там, на другой стороне обретет она мир. А я… Что будет теперь со мной?… Впрочем это уже не важно.

Клаус подхватывает кол из кучки пепла, медленно подходя ко мне. Машинально я отступаю назад, прижимаясь к бетонной стене. Впервые за долгие годы я ощутила страх. Не знаю, был ли это страх за свою жизнь, но взгляд гибрида, его решительный настрой заставляют меня пятиться дальше, прижимаясь к стене, будто надеясь найти там хоть какое-то укрытие.

Сделав решительных несколько шагов, Клаус оказывается напротив меня. Я прижимаюсь к стене настолько сильно, насколько это возможно, будто желая слиться с ней, опустив голову, чтобы не встречаться с этим пронзительным жестоким и равнодушным взглядом.

Секунды тянутся мучительно долго, до тех пор, пока он не приподнимает ладонью мое лицо, заглядывая в мои глаза, наслаждаясь тем страхом, который застыл в них.

— Что же ты не помогла подруге? — тихо спрашивает он, а я ощущаю как острый конец кола впивается мне в грудь в области сердца. — Она ведь так просила тебя… Так надеялась, что ты не предашь… Но видимо, предавать вы учились друг у друга.

Вскрикиваю, когда кол вонзается в мою грудную клетку. Ощущаю, как грубое дерево проходит в дюйме от моего сердца. Кровь стекает по нему, орошая каменный пол подо мной. Слезы боли и отчаяния вырвались из моих глаз, но Клаус не позволил мне опустить голову, заставляя смотреть ему прямо в глаза. Глаза его, холодные и равнодушные, заглядывали вглубь меня, словно ища там отражение моей души, но не находили такового. Будто издеваясь, он перебирал пальцами пряди моих волос, путаясь в них, вдыхая их запах.

— Пожалуйста… — шепчу я, собирая остатки своих сил. — Сделай это быстрее… Умоляю тебя…

Легкая улыбка касается его губ, а рука глубже погружается в мои волосы, точно так же, как деревянный кол проникает в меня все явственнее, все ближе к сердцу.

— Ты не в том положении, чтобы умолять меня о чем-то. — выдыхает он мне в губы, перед тем, как резкий спазм боли пробивает мою шею, и наступает глубокая болезненная тишина, заставляющая обмякнуть мое тело, а разум забыться в этой темной вечности.