Стрелки напольных часов двигаются просто с оглушающим для меня шумом. Сейчас я слышу, как мне кажется, абсолютно все: лязг мечей воинов, тренирующихся за пределами дома, звон посуды, которую так тщательно моют сейчас кухарки, даже размеренный стук копыт лошадей в конюшне могу распознать я среди сотен других звуков, доносящихся до моего совершенного слуха. Голос же молодого воина, огласивший о том, что грядут большие неприятности, был созвучен для меня с ударом колокола, от чего мне показалось, что я едва не оглохла.

— Сколько у нас времени? — Элайджа по-прежнему оставался непроницаем, ни один мускул его лица не дрогнул, а голос звучал уверенно и величественно.

— Дня три! — запыхавшись от быстрого бега, воин уперся ладонями в колени, слегка наклонившись вперед. — Наши люди видели большое войско в нескольких милях отсюда. При желании, они прибудут сюда раньше. Прошел слух, что они собираются вернуть молодую графиню в свою стаю.

— Ну это им теперь вряд ли удастся… — усмехнулся Элайджа, бросив на меня, наполненный непонятной гордостью, взгляд. — Спасибо за службу, друг мой, отправляйся на тренировку и не поднимай паники среди воинов. Оборотни вряд ли унесут отсюда ноги, если все же отважатся напасть.

Парень медленно поплелся прочь из холла, переполняемый гордостью, что именно он донес важные вести до своего господина. Я же отчаянно пыталась понять серьезность ситуации и подумать хоть о каком-то решении. Единственное о чем я могла думать, так это об утолении собственной жажды, сводящей с ума, по всей видимости, иссушающей все мое тело изнутри.

Лукавая улыбка не сходила с губ Элайджи пока он приближался ко мне. Остановившись напротив, настолько близко, что мог почувствовать на себе мое рваное изнеможенное дыхание, он резко схватил меня за руку и надел на безымянный палец массивный перстень.

— Полагаю, ты бы хотела, чтобы это сделал Клаус, — как же я ненавижу его ухмылку, это унижающее меня покровительство. — Но судя по обстоятельствам, брат вряд ли сейчас подумает о спасении твоей бессмертной жизни от палящего солнца. Это кольцо ценно для меня, моя тщеславная принцесса… Его носил мой брат…

Мое дыхание резко перекрывается, а взгляд, наполненный неприкрытым ужасом, устремляется на перстень.

— Да, да, ты правильно все понимаешь, — на какую-то долю мгновенья лицо Элайджи становится серьезным, а губы сжимаются в тонкую полоску. — Его носил Коул, которого ты убила не так давно.

Еще один удар. Сколько еще этому Дьяволу нужно будет пинать меня ногами, чтобы наконец-таки найти собственный покой и излить всю свою желчь?

— Ну не будем поминать прошлое, это неприемлемо для бесконечности, с которой тебе предстоит познакомиться. — Элайджа отвернулся к небольшому столику у камина, и почти сразу же повернулся ко мне вновь, держа в руках высокий бокал, наполненный ярко-алой жидкостью, забвенный аромат, которой я уже вдыхала полной грудью. — Пей, завтрак подан.

Бесцеремонно резко он зажимает бокал в моих руках, отчего несколько капель крови орошают мою белоснежную сорочку, расползаясь бесформенными бурыми пятнами по ткани.

— Пей же! Тебе еще предстоит набраться сил перед встречей с… — широкая улыбка расцветает на лице вампира. — Со своей стаей!

Под его громогласный смех я залпом опустошаю бокал и тут же роняю его на пол, заполняя комнату звоном разбившегося стекла. Судорожно я прижимаю руки к горлу, лишившись возможности дышать в эти мгновенья. Широко раскрываю глаза, пронзенная острой болью, и если бы я могла, то непременно бы закричала так громко, как только позволил голос. Казалось, будто я выпила едкую кислоту, прожигающую меня изнутри, чертя путь от самого горла до желудка.

— Дыши ровнее, — спокойно комментировал Элайджа, равнодушно созерцая мои конвульсии от боли. — Так бывает, когда новообращенный впервые знакомится с человеческой кровью. Дальше будет легче. Просто пойми, что без нее ты погибнешь. Или же представь ее, как некий эликсир красоты и молодости, который просто необходим тебе. Привыкнуть будет легче. Тяжелее придется, когда нужно будет добывать этот самый эликсир.

Яростно вцепившись в спинку кресла и согнувшись едва ли не пополам, я жадно дышала, ощущая, как каждый вдох обжигает легкие.

— Я умираю… — шепчу я, стирая со лба выступившую испарину.

— Нет, как раз сейчас ты живешь. И с каждым разом тебе будет казаться, что ты вновь возрождаешься, с новыми силами, возможностями, желаниями… Эта лишь первая ступень твоего перерождения.

— Ненавижу… Ты чертов Дьявол!.. — буквально выплевываю слова, превозмогая боль, которая то усиливалась, то отступала.

— Я лишь хотел помочь и внести ясность. — развел руками Элайджа, надев маску лицемерного благородства.

— Я хочу поговорить с Клаусом… Он должен простить меня… Он же…

— Любит тебя? — продолжил за меня Майклсон. — А знаешь ли ты, моя дорогая, что вампирам вообще не свойственно такое чувство, как любовь. Любовь — смертна, она не ровня всесильным мира сего.

— Значит, ты никогда не знал ее, — забыв о боли я выдавливаю из себя едва заметную улыбку. — Никогда не был сражен ею… Бессмертной любовью…

На некоторое время над холлом нависла тишина, что было достаточным, чтобы боль полностью отступила, и я могла расправить плечи и встретиться с этим растерянным взглядом, которым впервые смотрел на меня Элайджа.

— Где он? — твердо спрашиваю я, пользуясь заминкой вампира.

— Могу предположить, что он уехал, дабы не видеть твоей… — Элайджа поморщился, будто припоминая. — Твоей бессмертной любви! Но не печалься, душа моя, тебе будет, чем заняться в эти грустные для тебя дни — предстоит встреча. Интересно, какого это коснуться прошлого и при этом оказаться на другой стороне? Что значит ощутить себя врагом своих некогда самых преданных друзей?

Осознание предстоящего будущего пришло так же неожиданно, как и отступила безжалостная боль. Действительно, что будет, когда придут те, за кого я готова была драться до последней капли крови? А что будут делать они, узнав, кем я стала? На секунду в памяти всплыл облик Клауса, уходящего от меня. Совсем скоро, так же отвернутся и уйдут все остальные близкие мне люди. Я останусь совсем одна, наедине со своей необузданной жаждой и вечностью, медленно и неукротимо принимающей черты настоящего ада, который уже начинает испепелять меня своим неистовым пламенем.