Он испытывал меня. Учил, истязал, загонял в угол, лишая способности думать самостоятельно. Сейчас, в эти самые тяжелые для меня дни, он стал моим наставником, мучителем, разумом, приказывающим мне делать только то, что говорит он. И все же постоянно он был недоволен мною. Его величественный голос отдавал скрежетом металла, когда он кричал на меня, орошая всевозможными бранными словами, которые только мог позволить себе человек его уровня. Иной раз он высказывал мне то, что не угодно было даже для слуха падших женщин.

И все же я терпела. Сжимала зубы, закусывая губы, я терпела, потому что в противном случае он грозился измучить меня жаждой, с которой бороться я просто не могла. Никогда не думала, что буду способна сделать нечто подобное, но…

— Внушай, Кэролайн! — уже будучи на взводе Элайджа сухо приказал мне сделать то, чему я противилась все эти несколько дней. — Смотри в глаза и внушай!

Передо мной молодая крестьянка, испуганно сжимающая в кулаках подол своего потрепанного и грязного платья. Она напугана, и я чувствую ее страх, как свой собственный. Взгляд, наполненный слезами, без сомнений еще долго будет мучить меня в ночных кошмарах.

— Помилуйте, миледи! — надрывным голосом просит девушка, пятясь от меня и тут же прижимаясь спиной к шершавой стене. — У меня маленький ребенок…

Не могу! Просто не могу причинить ей боль, обманом завладеть ее телом, с целью удовлетворения собственных потребностей… Это был не первый раз, когда Элайджа принуждал меня принести вред смертному. До этого он сам внушал людям, чтобы те добровольно подчинились мне и позволили пить их кровь. Для меня все это было чудовищно, но повинуясь инстинктам, я принимала безвольность людей. Сейчас же Элайджа переходил все границы моего восприятия, приказывая самой завладеть чьим-то разумом.

— Будешь медлить, и я сам вскрою вены этой безродной, — монотонно чеканит Элайджа, непринужденно меряя комнату шагами. — Но тогда не обещаю сохранить ей жизнь, и вполне возможно ты станешь виновной, что ее ребенок останется сиротой.

— Я не могу… — чуть не плача тяну я, неотрывно всматриваясь в глаза незнакомки, наполненные паническим страхом. — Я не хочу этого делать!..

— И что же? — Элайджа удивленно вскидывает брови. — Означает ли это твой отказ от крови, которая необходима тебе для жизни? Быть может, ты добровольно позволишь своему телу иссохнуть в каком-нибудь семейном склепе, тем самым даруя жизнь всем тем нищим, которых я любезно предоставляю тебе? Кэролайн, не будь ребенком! Ты же должна понимать, что я не буду доставать для тебя кровь вечно! Научись сама справляться со своими нуждами…

Как же мне не хватает сейчас Клауса… Он без сомнений бы осадил брата, избавив меня от этой кощунственной пытки. Как мечтаю я прижаться к его сильной груди и забыться глубоким сном, который вновь вернет меня в то прошлое, где я не совершала еще глобальных ошибок. Я уже и сама плачу вместе с этой бедной девушкой, сжавшейся в комок у шершавой стены. Только она плачет от страха, а я от невозможности что-либо изменить. Конечно же я слышу ее тихие призывы не причинять ей вред… Но что я могу сделать? Что я могу сделать с тем, кто призывает меня совершать ужасные вещи? Как мне поступить с собственным телом, которое рвется вцепиться в глотку этой несчастной?

— Не бойся… — тихо, стараясь не слушать собственный голос, я шепчу ей, опускаясь рядом с ней на корточки. — С тобой ничего не сучится… Все хорошо…

Все хорошо? Как заставить себя поверить в это? Ничего уже не хорошо, и этот голод правит всем моим существом, будто вселяя в мое тело кого-то чужого, совершенно незнакомого мне…

— Идеально… — произносит за спиной размеренный тихий голос. Он доволен. Впервые за эти несколько дней этот голос звучит удовлетворенно.

— Я не причиню тебе боль… — продолжаю врать я, склоняясь над девушкой и отчетливо прислушиваясь к ее сбивающемуся пульсу. — Совсем скоро ты уйдешь отсюда и забудешь все, что здесь произошло…

Как бы я хотела, чтобы тоже самое внушили мне. Уйти и забыть — было бы лучшим, что я могла пожелать себе. Морщинка, до того пролегающая между бровей девушки, разгладилась, а взгляд стал таким искренним и прозрачным, что невольно вызвал во мне волну умиления.

— Ну же, вампир! — Элайджа не желает растягивать этот ничего не значащий для него момент. — Хватит уже искать в себе остатки человечности — оно того не стоит, поверь мне. Насладись тем, к чему стремилась последние несколько часов.

Я повиновалась. Крестьянка не издала ни звука, когда я вторглась в ее тело, пробивая клыками нежную кожу на шее, пустив горячую ярко-алую струйку. Аромат крови сводит меня с ума, побуждая нанести жертве весомые раны, но я всеми силами пытаюсь сдержать себя и не убить эту несчастную, стихнувшую в моих руках.

— Довольно… — тихий голос призывает меня остановиться, и я смиренно подчиняюсь, понимая, что в любую секунду могу сорваться, и тогда последствия будут непоправимы. — Никудышный из тебя вампир, принцесса оборотней! Ты разводишь драму из-за того, что должно стать для тебя привычным!

— Я не могу так… — произношу я, стирая потеки крови с губ и наблюдая за тем, как девушка медленно поднимается и безмолвно покидает комнату. — Это смерти подобно! Я никогда не привыкну к этому! Неужели обязательно поступать именно так?!

— Ну если бы Клаус снизошел до того, чтобы смириться с твоей новой сущностью, возможно бы он и кормил тебя с ложечки! — пренебрежительно засмеялся Элайджа. — Я же не горю желанием взращивать безвольное существо, коим ты сейчас являешься!

— А если я не сдержусь и убью кого-то?! Что будет потом?!

— Ничего не будет. Ты должна принять себя такой, какой ты стала. Все остальное должно быть для тебя малозначительным.

— Я не выдержу больше… — прячу лицо в ладони, будучи сломленной необъяснимой усталостью. — Я ненавижу себя за то, что делаю…

— Я же говорю, никудышный вампир… — Элайжда подходит ко мне, протянув руку, чтобы помочь мне встать на ноги. Лишенная способности элементарно двигаться, я принимаю помощь.

— Зачем ты принуждаешь меня поступать так жестоко? — этот вопрос уже давно мучил меня, но только сейчас я отважилась спросить напрямую.

— Если этого не сделаю я — ты просто погибнешь. — с легкой иронией отвечает Элайджа, улыбаясь уголками губ. — Ты исчезнешь, навсегда завершив свою историю непоколебимой воительницы. Отчасти я хотел бы, чтобы было именно так, но меня останавливает одно очень весомое обстоятельство…

— Что же это?

— Клаус…

— Он оставил меня, сразу уяснив, что я уже далеко не та, которую он любил. — как же больно пытаться мириться с этим фактом, но отрицать это было бы наибольшей глупостью.

— Верю, что брата обуяли смешанные чувства… А еще он очень зол на меня, и я не хотел бы встать в первых рядах его врагов. Так что, принцесса, в некоторой степени я беру на себя ответственность за твою жизнь. Хотя ты этого и не стоишь, если судить здраво.

— Если судить здраво — вы, милорд, параноик! — раздражительность в последнее время была присуща мне, но агрессия к Элайдже, казалось, была врожденной.

Элайджа коротко рассмеялся перед тем, как звон колокола, символизирующего о вторжении, нарушил наши пререкания.

Сердце лихорадочно сжималось в груди, то затихая, то снова начиная беспорядочно стучать, когда я бежала по длинным коридорам дома Майклсон, чтобы лицезреть вторжение оборотней во владение вампиров. На парапете второго этажа я смогла увидеть огромнейшее войско Дункана, состоящее из сплотившихся оборотней, которые сейчас имели облик обычных людей, но озлобленных до такой степени, что любой посторонний шорох мог вызвать призыв к атаке в их рядах.

— Насколько будет мне известно, война между кланами вампиров и оборотней закончилась. — голос Элайджи раздался над огромной площадью, где столпилось прибывшее войско. — Что же привело в эти земли стаю волков?

— До нас дошел слух, что наша предводительница попала сюда и мы хотели бы убедиться, что с ней все в порядке. — вперед выступил Дункан, за спиной которого было не менее полчащи воинов, готовых в любой момент ввязаться в бой.

— Что ж, она перед вами, — тая лукавую улыбку, Элайджа указал на меня, стоявшую в тени раскидистого дерева, закрывающего общий вид балкона второго этажа. — Она жива, вполне здорова, но…

— И она… — Дункан поморщился, едва не отпрыгнув в сторону, словно увидел что-то языческое. — Она обращена…

Еще бы он не понял это… Не увидел бы мою неестественно бледную кожу… Не заметил бы этот особенный колючий взгляд…

Что я могу сказать им? Я предала их всех. Предала ради любви, которой не было со мной рядом сейчас. Безмолвно я глотала рвущиеся слезы, ощущая, как рвется моя душа внутри.

— Вампир — никогда не станет предводителем оборотней!.. — раздался чей-то голос среди воинов.

Шум голосов прошелся через все войско, а мгновенье спустя из центра собравшейся толпы вырвалась деревянная стрела, устремленная мне в грудь. Мой взгляд замер, а сердце будто и вовсе остановилось, ожидая последнего своего наказания.

Резко и слишком неожиданно чья-то сильная рука на лету перехватила стрелу, остановив это смертельное для меня оружие ровно в дюйме от грудной клетки. Не дыша и не проронив ни звука, я повернулась в сторону своего спасителя.