Глава 1

Худой и нескладный парень по кличке Рябой, опираясь о копьё, пытался принять максимально воинственную позу. То ногу отставит (левую, так как к правой был прислонён щит), то локоть упрёт в бок, то задерёт подбородок, отчего великоватый для него шлем съезжал на затылок.

А что делать, нужно соответствовать! Вчерашний карманный воришка, неудачно влезший в кошель купеческой дочери и едва не лишившийся из-за этого руки. Да и то сказать — погорел по-глупому. Что там было, пара монет, было бы из-за чего скандал поднимать, но надо же было этой глупой гусыне повесить мешочек на задницу… Вот и задержалась рука.

Отчего так? А чувствовал себя парень обделённым вниманием (прозвище-то обязывает, плюс в комплекте уши, точно лопухи, большущие навыкате глаза и прореженный ряд верхних зубов — результат территориальных трений). Вот и использовал он свой «талант» не всегда по назначению, а именно — щупая, лапая, трогая богатеньких дракониц. Если при этом выходило облегчить их на нечто ценное, то, хм, это была такая себя плата за «ласку». И всё ему до последнего времени сходило, в прямом смысле, с рук, ведь уличная квалификация у него была хорошая, практика на уровне, а госпожа удача благосклонно взирала сверху. Да вот видно приревновала — чересчур уж аппетитная задница попалась.

Впрочем, унывать Рябой не собирался, мало того, теперь ему казалось, что неспроста он именно в этот час попал в камеру предварительного задержания, после которой наверняка был бы угощён плетьми, и кроме боли, рубцов на спине и заднице ничто не напоминало бы об этом эпизоде. Именно там его отыскали вербовщики РоШакли и, несмотря на возраст, который он заметно увеличил (а выглядел гораздо старше своих лет) предложили то, отчего он не смог отказаться. И он, совершенно далёкий от околотронных интриг, не то чтобы не интересовался сплетнями и слухами, приходящими свыше и обрастающими красочными, зачастую нереальными подробностями, сколько вполне закономерно считал их не совсем интересными сказками, вроде историй о драконах. Но когда ему, поражённому до глубины души, поведали страшную тайну, Рябой вдруг решил, что действительно пора меняться и менять образ жизни. Если в родном королевстве (а патриотом он себя всё-таки считал) родная дочь собирается убить отца — короля и раньше срока взойти на трон, то так тому и быть — он обязан воспрепятствовать этому! Когда же это всё произошло, Рябой был весьма возмущён (как и окружающие его парни) и, получив в руки кожаную безрукавку в качестве доспеха, не сильно ровное и суковатое, зато очень длинное и острое своё первое копьё, повязал на шею зелёный платок, как отличительный знак истинного защитника королевства, в составе таких же патриотов вышел на улицу, теперь, в отличие от предыдущей «жизни», наоборот, наводить порядок, пресекать несанкционированное мародёрство и, тщательно просеивая жителей столицы, выявлять шпионов, предателей и просто недовольных, дабы проводить с ними разъяснительные беседы или просто, как предлагали шутники в их отряде, провожать в «последний путь».

Вот тогда и настало для Рябого весёлое и насыщенное время, и он наконец-то осознал, насколько нужен королевству. Они с приятелями важно и открыто прогуливались по улицам Агробара, одним своим видом заставляя горожан вести себя прилично, ввязывались в драки с подобными же компаниями, но без зелёных платков на рукавах — то есть, с теми, кто не верно осознал происходящее. Один раз даже столкнулись с небольшим отрядом солдат — предателей (так шепнул Жирному невзрачный тип, прикреплённый к их отряду начальством якобы в качестве проводника). Слава Единому, что солдат было немного — они умудрились ополовинить их воинственный отряд во главе с Жирным, а парочка всё равно смогла улизнуть. Сам же Рябой, неожиданно испытавший искреннее отвращение к необходимости кого-то убивать и вообще к виду крови, по примеру невзрачного типа незаметно сместился за спины товарищей. В общем, непростая и опасная работа предстояла им.

Но были и приятные моменты: постоянно пополняющийся кошель (особенно после того сражения с солдатами, когда уцелевшие обчистили своих неудачливых товарищей), бесплатная выпивка (а что, трактирщикам не нужно заботиться о своих защитниках?) и неожиданно присоединившиеся к их группе весёлые девицы, весьма благосклонно поглядывавшие на поймавшего кураж, пьяненького Рябого.

На утро после того, самого первого сложного дня у него жутко болела башка, кошель был неизвестно где посеян, зато от сладких воспоминаний кружило голову, пожалуй, покрепче, чем от выпитого. С тех пор так и повелось: с утра Рябой зарекался напиваться, и к четырём ударам колокола он держался крепко, игнорируя насмешки новых приятелей (бери выше — сослуживцев) и умудрялся подкопить агров (так — меди и серебра, но всё равно!), но стоило солнцу начинать клониться к горизонту, к нему подкатывала остроносая, вся в очаровательных прыщиках Салия, и стоило ей промурлыкать басом: «Милый», как у Рябого напрочь сносило голову. Он залпом выпивал первую поднесённую ею же плошку пойла (к слову, изначально вкус жидкости казался ему самым отвратительным в мире, сейчас же он ассоциировался у него с ощущением полёта и вседозволенностью), на что с одобрением смотрели старшие, опытные товарищи, комментируя по-доброму («чё кривишься, сопли подбери») и подсказывая в тему («выдыхай, иначе выхлоп другую дырку найдёт»). Салия прыгала к нему на колени, царапала у него за ухом неровно обрезанными ногтями — от этой мимолётной ласки в груди у Рябого словно вспыхивало второе солнце, наклонялась к его лицу, внимательно вглядываясь слегка косящими глазками в его, широко распахнутые, словно желая в чём-то убедиться, загадочно легонько кивала сама себе и проводила влажным и словно бы шершавым языком по щеке Рябого, отчего его простоватая харя расплывалась в широкой, довольной улыбке.

Вот оно счастье! Как в тех популярных дамских романах, которые любила пересказывать ему тётушка Нелли, ушедшая на покой старая проститутка, где герои становились на защиту страны, побивали драконов и прочую нечисть, и, как следствие (этакое божественное поощрение), находили свою настоящую любовь. Всё словно писано с него, Рябого. И его несло, будто листик за ветром, он ощутил свою силу и теперь гораздо смелее проверял заносчивых горожан, стал принимать участие в такой себе игре: зайди в первый попавшийся дом и выясни, живут ли здесь предатели. И наконец-то пустил свою первую кровь — заколол старика-ростовщика, посмевшего прятать от новой власти нажитые нечестным трудом богатства. Правда, вначале старику сломали обе руки и отрезали ухо братья Гаруды, страшные, но справедливые мужики с восточного тракта, промышлявшие там разбоем, за что и загремели за решётку со стопроцентной гарантией либо колесования, либо четвертования. А после того, как они принялись по очереди насиловать немолодую старшую дочь ростовщика, единственную, кто не сбежал и не побоялся остаться с отцом, Рябой, облевавшийся аж до пустоты в башке, вывернутый наизнанку, на дрожащих ногах еле вылез на свежий воздух, где ярко горящие на небосводе созвездия, всегда такие дружелюбные, превратились в холодные угольки, немилосердно жгущие глаза… «Слабак», — сказали братья, тем не менее, отсыпав ему малую долю добра. «Всё будет хорошо», — шептала Салия, елозя по нему острыми пальцами, в тщетной попытке оживить съёжившееся мужское естество Рябого. И пусть ему потом говорили, что наконец-то он, пятнадцатилетний выходец из городских трущоб и круглый сирота, повзрослел, ему стало казаться, что он что-то потерял. Не очередное суковатое копьё, которое постоянно прятали новые приятели, потом из-за угла выслушивая ор десятника, обрушивающего кары небесные на голову драконьего растяпы, не агры, называемые всеми окружающими смыслом жизни, что словно вода — отнюдь не живая или целебная — утекали сквозь пальцы недотёпы, не Салию, которая неизменно, словно заступая на дежурство, появлялась в одно и тоже время и, будто опытный военный, по уставу улыбалась и произносила необходимый перечень слов доклада. А что-то такое, отчего он иногда мучительно замирал… Но так и не мог вспомнить.

Но сегодня был особенный день, и сердце Рябого наполнялось восторгом в предвкушении. День воздаяния изменникам, предателям короны, убившим славного короля Элия Четвёртого, день возмездия и восстановления справедливости.

По этому поводу их, две роты «псов РоШакли», как окрестил их народ (а они и не были против — звучит-то!) подняли ни свет, ни заря, заставили привести форму и оружие в порядок, выдали новые туники (Рябому, к сожалению, вновь досталась великоватая, к чему, впрочем, ему было не привыкать — главное, чтоб не меньше), и выгнали на Барскую площадь, самую главную площадь Агробара и всего королевства, в два заслона выстроив перед быстро воздвигающимся у подножия собора Святого Илия помостом. Многие бурчали, что, мол, какого дракона в такую рань, коль казнь объявлена на два удара колокола. Ан нет, отцы-командиры всё правильно спланировали, предусмотрев прибытие любителей зрелищ заранее — а как же, казнь лиц благородных кровей не каждый день происходит! И пусть горожан в свете последних событий, пожалуй, сложно было чем-либо удивить, тут был особый случай — бродили слухи, что на эшафот взойдут чуть ли не графья и… приспешницы принцессы-убийцы, из её личной гвардии, драконицы, по словам многих знающих, для пущего куражу пивших кровь младенцев.

Бр-р-р! Рябого аж передёрнуло от подобного. Это ж какими надо быть страхолюдинами и чудовищами, чтобы пойти против законов человеческих? Он-то иногда наблюдал пресловутых амазонок, но так — издали, будто неких экзотических зверушек, но даже тогда, по привычной бесшабашности, не испытывал желания приблизиться. Кто бы мог подумать, что за симпатичным фасадом скрывается само зло?

Рябой ещё раз встряхнулся — нужно было срочно отвлечься, а то от подобных разговоров в казарме, поначалу интересных, о природе амазонок, его, если честно, начинало подташнивать. Ведь, несмотря на то, что он был типичным продуктом улицы — от кончиков ногтей до помыслов, его душа по-прежнему оставалась открытой и доверчивой — короче, любую, даже самую, казалось бы, фантастическую выдумку, он принимал на веру. Чем, конечно же, частенько пользовались товарищи по страже, нагоняя страху, и соревнуясь в небылицах перед впитывающим, словно губка, слушателем.

Мелкий моросящий дождь вновь усилился, и Рябой, бросив недовольный взгляд на уныло-серое небо, поморщился, поглубже натянул капюшон, посмотрел вправо, где стоял флегматичный увалень Бринон, одним ударом кулака вышибающий память у человека (проверено не единожды), влево, где угрюмый младший Гаруд с презрительной ухмылкой вызывающе смотрел на волнующееся перед ним море лиц и голов, постарался оживить в себе то приподнятое настроение ожидания чего-то интересного и яркого, вновь браво расправил плечи и выдвинул вперёд подбородок для пущей солидности. И всё было бы хорошо, вот только они давно торчали в оцеплении — и пищу принимали, по несколько человек уходя за помост и по нужде бегали по очереди, а Рябой к тому же, по совету — принуждению старшего Гаруда с утречка для закрепления доброго настроения влил в себя целый мех дешёвого вина, теперь в неимоверных количествах рвущегося наружу.

Толпа заволновалась, откуда-то со стороны донеслись крики, множащиеся и отражающиеся от глоток, будто всё усиливающееся эхо.

— Ведут!..

— Ужас какой!.. Бедные…

— У-у-у, предатели! Дети драконов…

Разные по содержанию, восклицания объединяла какая-то истеричность и агрессивность, которые заставили сердце Рябого тревожно ускориться. Людская стена в едином порыве подалась вперёд, заставив споро набросить на руку щит и, держа копьё поперёк, пошатнуться. Грозный крик: «А ну, подай назад!» застрял в горле, моментально сменившись растерянностью, когда он почувствовал, как сапоги буквально скользят по брусчатке, а горячее дыхание брызжущей слюной дородной тётки, навалившейся на щит, оседает на лице, будто кислота. Выпученное багровое лицо, клацающие зубы — в общем оре он не мог разобрать ни слова (словно бешенная псина — мелькнуло паническое сравнение). Слава Единому, шлем сполз на глаза, закрыв обзор. Зато пришло какое-то отстранённое понимание того, что если он опрокинется, то быть ему затоптанным. Сквозь какой-то первобытный вой, он слышал непрекращающиеся ругательства Гаруда и утробный рёв наконец-то выпавшего из состояния созерцания Бринона…

Потом неожиданно полегчало — наконец-то соизволили помочь им парни из второй шеренги, яростно орудуя плетьми и дубинками, и толпа, заскулив, словно обиженный щенок, шатнулась назад. Подрагивая от пережитого, Рябой поправил шлем, вздохнул облегчённо — пусть волнующееся перед ним море продолжало колыхаться и пениться, сознание его нашло выход — он сейчас воспринимал это как некую абстрактную, серую, обезличенную массу, вроде бульона, кипящего на тихом огне. Слава Единому, натиск ослаб, а волна голов следовала за узниками, которых вели по созданному стражей коридору.

Рябой таки решился бросить назад взгляд, но зрелище, представившееся ему, отчего-то совсем не вдохновило, наоборот, в душе шевельнулась острая, как кинжал, жалость.

Первого, щуплого, полностью седого, с поникшей головой старика, буквально под руки тащили двое громил. И пусть надетый на него балахон был нов, кое-где проступающие влажные пятна ясно показывали, что истязали его немилосердно. Рябому даже почудился кровавый след, оставляемый на камнях мостовой.

Неужели это и есть до недавнего времени всемогущий герцог РоАйци, практический полновластный хозяин Восточного предела? Или это не менее известный лорд РоВенци, правая рука короля Элия Четвёртого Великолепного РоБеруши?.. М-да, рука, которая не побоялась нанести удар в спину властителю и другу. Впрочем, это не его ума дело — Рябой всегда был далёк от перетирания косточек сильным мира сего — и век бы с ними не пересекаться. Может оттого акт справедливости, который должен был вскоре свершиться неожиданно потерял свою изюминку, когда он увидел это вот — так сказать, в лицо. Мало того, он ощутил какое-то раздражение и… неудовольствие. Может быть, конечно, повлияло и то, что он стал чувствовать себя неважно (проклятое вино!): подташнивало и немилосердно давило на мочевик — чтоб уйти сейчас по нужде, не могло быть и речи, в голове проснулись пока неторопливые, но тяжёлые молоточки — видно, сказалось-таки напряжение последних часов, а тщательно лелеемая с утра эйфория и ожидание привлекательного, неординарного, исторического события испарилось без следа.

Слегка притихший рокот толпы снова ожил. «Дракониц ведут!» Рябой вновь напрягся, ожидая ещё один натиск, но… вдруг людской гомон стал стихать. Так бывает, когда зрелище настолько захватывает, что даже не стоит трудить язык, когда даже стук сердца может отвлекать от того, что готовы алчно пожрать глаза.

Рябой не выдержал и вновь обернулся. Часто любопытство — слабость, присущая разумным. Но иногда — это беда, сжигающая человека изнутри, подобно демону или страшной смертельной болезни.

…Рубища, наброшенные на девушек, словно специально должны были демонстрировать их молодые, спелые, привлекательные тела, но… Избитые, исполосованные, искромсанные оболочки вызывали лишь неимоверную, тягучую жалость и какую-то непоправимую предопределённость происходящего. Даже торчащая в прорехе грудь одной из них, вся в багровых — словно разрисованная скальпелем — полосах, казалась средоточием боли.

Ошеломлённый Рябой обратил внимание, что первая, слегка в теле, девушка, едва ковыляющая, с пустым, застывшим взглядом, что-то беспрерывно бормочет, и каким-то чутьём он понял, что она шепчет молитву… Единый, неужели грех этой молодой женщины столь тяжел, чтобы подвергать её таким истязаниям?!

Взгляд невольно переместился дальше на даже сейчас привлекательную высокую девушку, которая будто почувствовав его взгляд, подняла голову… Сердце содрогнулось, пробитое стрелой, на мир опустилась сумасшедшая пустота и тишина. Остались чёрные, непостижимо внимательные, требовательные глаза и разбитые, раздавленные, как спелый помидор, попавший под сапог, с запёкшейся кровью, губы, которые едва-едва шевельнулись, обращаясь, видимо, только к нему. «Люди, мы не виновны…»

Где-то по краю сознания скользили слова глашатая, тут же прибиваемые ожесточившимся дождём к земле, зачитывающего имена обвиняемых, их прегрешения и меры воздействия к ним. А перед глазами юного, скороспелого стражника стоял полный муки и тоскливой безнадёжности взгляд молодой девушки благородных кровей, наверняка какой-нибудь баронессы или маркизы. И ни отвернуться, ни смыть его дождём никак не удавалось, ибо он отпечатался в самой простодушной, совсем не закалённой душе Рябого.

Народ вновь зашумел, заворчал, будто приветствуя новых действующих лиц. Рябой автоматически повернул голову на одеревеневшей шее влево и увидел группу всадников, поспешно приближающихся по коридору, выстроенному стражниками.

Мучительный крик первого пытаемого заставил его вздрогнуть так, что клацнуло древко копья о полуопущенный щит.

У него была возможность с утра рассмотреть ужасные агрегаты и инструменты, вроде топоров, клещей, разновеликих ножей, пил и молотов, устанавливаемых на помосте помощниками палача.

Сердце внезапно прострелила сильнейшая боль, в глазах потемнело, он почувствовал, как по ноге потекла горячая жидкость, успел ещё несколько раз беззвучно хлопнуть ртом, точно выброшенная на сушу рыба, то ли зовя на помощь, то ли от катастрофической нехватки воздуха, прежде чем безвольной тряпкой пасть на мостовую.

* * *

Он принял удар на дагу, правой же, не успевая довернуть меч, сделал шаг вперёд, просто влепил рукоятью в раззявленное бородатое лицо, с мимолётным удовлетворением отметив, как окрасился в алое кулак. Но на место отшатнувшегося стражника тут же встал новый, огромный косматый детина без шлема, в простом нагруднике, топор на длинной рукояти которого выглядел весьма устрашающе.

РоГичи как-то отстранённо подумал о том, что РоШакли собрал под своей рукой весь сброд королевства. Ирония судьбы: в прежде достаточно мирном, благословенном, процветающем Агробаре в стражу замели бандитов, ворюг и прочих уродов — это-то он знал наверняка. Куда катится мир? Но эти мысли промелькнули чересчур быстро и как-то вскользь, уже не сильно тревожа тот лёд, в который превратились разум и сердце. Он просто стал абсолютно равнодушной — даже к собственной гибели — машиной для убийства. Пусть изрядно побитой и крайне уставшей, но, тем не менее, продолжающей размеренно и исправно вести свою грязную, но необходимую работу.

От первого удара он просто уклонился, но длинный и насыщенный событиями день сказался, и его шатнуло, поэтому к следующему удару он был уже не готов, и, предвидя смертельную траекторию, но не видя противника, он ещё более пригнулся, уходя влево. Противный скрежет и острая боль в правом плече заставили рухнуть на колено и грязно выругаться. РоГичи почувствовал, как из ослабевшей руки юркой рыбкой выскользнул меч и жалобно звякнул о брусчатку. Глаза, залитые потом, едва уловили надвигающееся движение, и он из последних сил прянул назад. Сапог врага зацепил скулу, едва не сменив направление ухода. Копчик и локти пронзили иглы, когда гвардеец упал навзничь. Мгновенная дезориентация, голову повело. Спустя же удар сердца, будто в насмешку, видимость прояснилась, чтобы явить картину во всей её простой неизбежности: лицо врага, заносящего для последнего удара топор.

Изображать пятящегося на заднице рака РоГичи не собирался. Да и, если честно, не осталось никаких сил, кроме как с достоинством встретить даму с косой. Даже в таком, не очень приемлемом полулежащем положении.

Детина неожиданно промедлил в замахе, глаза его из-под кустистых бровей вдруг зажглись диким восторгом, а рот перекосился то ли в победном кличе, то ли ещё в чём-то, что желала исторгнуть в крике его душа. Голову полонил нескончаемый гул, поэтому слышать, что же исходит от стражника, он не мог, а понять по кривящимся в густой бороде губам и оголяющемуся тёмному нутру глотки тоже не мог. Но недоумение было столь сильно, что Прейр, презрев возможность встретить смерть лицом к лицу, бросил мимолётный взгляд вправо, и понимание снизошло, словно луч солнца.

Удар топора снёс правый наплечник, а с ним и остатки тёмного маскирующего плаща, открывая красно-жёлтую тунику с вышитой на рукаве чайкой. Вот отчего ликовал детина — завалить самого королевского гвардейца, особенно по нынешним временам, было для него несомненной удачей, достижением и предметом хвастовства, и наверняка, будь его воля, то и голову капитана отдельно от туловища уволок бы с удовольствием с собой в качестве сувенира…

Кривые улыбки, практически одновременно прорезавшие лица врагов, конечно же имели разный настрой, тем не менее, ирония судьбы, как самая действенная художественная кисть происходящего, имела место здесь быть.

Топор пошёл вниз, но в следующее мгновение, в казалось бы, монолитную фигуру, кто-то врезался. Реальность, словно действительно отодвигая кончину, вновь включила органы чувств, и РоГичи со всхлипом втянул в себя воздух, слыша разочарованный рык грохнувшегося о мостовую детины и наблюдая, как Ранье, один из его гвардейцев, отчаянно отмахивается от наступающего на него другого бородача с окровавленной рожей и обломком копья.

Нужно встать и помочь! Мысль билась в мозгу, посылая тревожные импульсы в ватное, словно неродное, тело. Он перевалился на живот, утвердился на коленях, будто старый шелудивый пёс, пошатывающийся от сквозняка. Поднял голову и увидел, как в паре локтей от него, среди трупов, шевелится крупное тело сбитого с ног стражника. Эту опасность никак нельзя было проигнорировать — если детина встанет, им с Ранье точно не жить.

Даже не пытаясь подняться на ноги, он так — на четвереньках, как какое-то уродливое насекомое, погрёб по скользкой от крови брусчатке, едва огибая распластанные на земле неподвижные тела, к недовольно потряхивающему головой оглушённому стражнику. И, лишь когда перед ним возникла уверенно поднимающаяся спина, РоГичи сообразил, что кроме намертво зажатой в левой руке даги, у него из оружия больше ничего не осталось. Впрочем, в данной ситуации это был более чем приемлемый вариант, нежели бесконечность назад брошенный им меч, или секира, острый кончик которой в запёкшейся крови торчал из-под Грега, ещё одного его гвардейца, ценой собственной жизни прикрывшего его, своего командира, от подлого арбалетного болта.

Не тратя драгоценного времени, чуть отклонившись в сторону, словно косой — помогая руке набрать необходимую инерцию, молясь, чтобы попасть в стык кожаных пластин, прикрывающих спину и грудь стражника, Прейр нанёс удар.

Но, видимо, Единый либо смотрел в иную сторону, либо он вообще был глух к подобным просьбам, лезвие, вроде как попав куда надо и — судя по визгу — зацепив тело, неожиданно скользнуло в сторону, так и не доведя дело до конца. Стражник, почувствовав, что враг совсем рядом, сзади, попытался боднуть головой, но так как капитан, так и не разогнувшись, вновь заносил руку вдоль брусчатки в повторном отчаянном ударе, то следствием этого движения стало падение того на спину и отлетевшая в сторону дага — гвардеец едва успел вытащить из-под тяжёлого тела отбитую руку. И тут же навалился на грудь, вдавливая локоть в шею.

Сильнейший удар в скулу потряс голову, но РоГичи не ослабил хватку. Левая пятерня стражника упёрлась в подбородок капитана, пытаясь отжать его, а вот правая судорожно запорхала у пояса. Мгновенно сообразив, до чего хочет добраться противник, РоГичи дотянулся указательным пальцем правой руки до безумно таращившегося глаза и воткнул его в ненавистное око. Тело под ним забилось, но Прейр лишь пошире расставил ноги, наклонил голову, подставляя под затихающие удары макушку и убирая шею, теперь сам попытался нащупать заветный предмет на поясе, рукоять которого всё это время давила в районе живота.

Лезвие мелькнуло, но было остановлено буквально в пяди от налитого кровью глаза.

И вновь мгновенье замерло в шатком равновесии. Клинок — как тонкий мостик между жизнью и смертью, кровожадно подрагивая, то приближался, то отдалялся от бьющейся в ужасе плоти. РоГичи, плюнув на всё остальное, навалился на рукоять, рывками пытаясь приблизить конец, а широкие ладони, покрытые редким чёрным волосом, вцепившиеся в кисть, противостояли ему.

Изо рта стражника сквозь невнятное рычание — поскуливание — ругательства, будто морсой прибой, вылетала на бороду пена. РоГичи же в каком-то безумии принялся словно бы уговаривать своего врага: «Ну, что ты, что ты, смирись… это будет не больно… всё закончится, обещаю… ты наконец-то встретишься с Единым, справедливым и милосердным…»

Рывок — и лезвие провалилось на несколько сантиметров вниз — капитан почувствовал, что силы, удерживающие врага на этом свете, уже отвернулись от стражника. Из широко распахнутого глаза скользнула предательская слеза, превратившаяся в яркий ручеёк, когда кончик ножа коснулся роговицы, стремительно окрашивающийся в алое всё более насыщенного тона с каждым милиметром стали, неспешно опускающейся вниз.

Капитан почувствовал, как тело под ним дрогнуло и замерло. И только тогда благословенная темнота накрыла его…

— Прейр!.. Эй, капитан, как вы?..

Сквозь ватную пелену, словно из другого мира доносился голос. Якобы знакомый, но идентифицировать его РоГичи пока не мог — сознание с трудом разрывало покрывало забытья и боли. При этом было сильное ощущение, что явь, настойчиво тревожащая его, ничем хорошим не откроется. Впрочем, враждебности в голосе не чувствовалось. Как и иных чувств — казалось, некий фильтр, стоящий между ним и звуками извне, обесцветил краски эмоций.

Освежающая длань влаги растеклась по лицу тяжёлыми, но целительными каплями, упав на закрытые веки, увлажнив сухие и какие-то неподвижные, будто в коконе, губы, едва проникнув в глотку и бесследно растворившись, как в печи, при этом заставив болезненно скривиться — вялый язык, рефлеторно дёрнувшись изучить проблему, наткнулся на острую кромку сломанного зуба и шероховатой поверхности губ, тут же ответившей солёной тягучей каплей, к слюне не имеющей никакого отношения.

Кадык судорожно и сухо дёрнулся, пасть, словно клочок пустыни с увеличивающейся воронкой, развёрнутой походя равнодушным, сидящим внутри, в засаде скорпионом-языком, приоткрылась в надежде чуда. Которое не замедлило исполниться — холодный поток неудержимым водопадом хлынул внутрь, изрядно смешиваясь с пылью, сукровицей, какими-то мелкими осколками, царапающими горло и будто пробуждая прячущиеся по закоулкам органы чувств.

Струйка, сбежавшая по шее, кольнула неожиданным холодком. И наконец-то заставила пошевелиться. Уши опознали голос, и, несмотря на кокон апатии и какого-то вселенского холода — словно душа убывшая в путешествие за пределы Веринии, вдруг вернулась в родной дом, но с остывшим очагом и застеленными пылью и паутиной столом и стенами — он ощутил облегчение. Веки, сбросив пудовые замки, поднялись, и сквозь влажную марлю он таки опознал склонившийся над ним в тревоге силуэт.

— Даг, какого дракона ты не даёшь мне спокойно помереть? Или ты — смею надеяться — сейчас выступаешь в роли посланника Единого?..

Скрипучий, будто чай из полыни и шелестящий, как у полудохлой змеи, голос точно не мог принадлежать ему. Облегчённый выдох был ему ответом.

— Ну, Прейр, заставили вы нас поволноваться! Дики вообще подумал, что вы мертвы, но всё-таки не поленился наклониться, пощупать вас.

Довольный смешок откуда-то из-за пределов видимости сообщил капитану, что оный боец не сомневался в жизнестойкости РоГичи. Огромный, будто тролль, неимоверно широкий в поясе, гвардеец, рядовой Димиус РоМорей, третий сын барона РоМорей из Восточного предела в своё время за удивительную способность находить на свою задницу неприятности, которых и так в тех неспокойных краях хватало с избытком, вкупе с нехилым ростом (уже в детстве он был на голову выше своих сверстников) и, как следствие (либо наоборот), отличавшийся неимоверной прожорливостью — кухня ночью в замке просто не запиралась — бесполезно, был в своё время отправлен — от греха подальше — в доблестную королевскую гвардию, в надежде, что буйного отпрыска смогут обуздать и обкорнать в нечто цивилизованное. Как бы то ни было, но то ли так впечатлила столица, то ли это было действительно достижением отцов — командиров, то ли возрастное шило где-то по дороге в гвардейские казармы отвалилось само по себе от мягкого места непутёвого юноши, но нрав его после учебки поменялся разительно, и теперь к определению «буян» добавлялся немаловажный эпитет «флегматичный». То есть, чтобы сорваться во все тяжкие, Дики теперь требовалось мысленно раскачаться, поразмыслить — ну, в том случае, конечно, если кто-то не нарывается конкретно. Столица — есть столица, можно сказать, центр вселенной для жителей королевства, и спесь со всяких пришлых деревенщин сбивает жёстко и эффективно. Пусть и несколько своеобразно, нежели в провинции, где честному кулаку противостоит кулак, в худшем случае, дубинка, а не острый язык и умение правильно кривить губы. Быть осмеянным в приличном(!) обществе вряд ли пожелает самый недалёкий отпрыск благородных кровей.

— Выходит, это я здоровяку обязан тому, что остался в столь славной компании, — РоГичи ухватился за протянутую руку и рывком попытался подняться, что явно было ошибкой — в глазах вновь потемнело, и он сделал вид, что наклонился к мостовой в поисках чего-то важного, при этом продолжая нести преувеличенно бодрую чушь. — Что ж, с меня бочонок вина в лучшем кабаке Агробара за то, что не оставили на съедение драконам Шакли моё отбитое и фактически готовое к употреблению тельце.

— Что вы, капитан, — громыхнул ещё один непоседа и надцатый дворянский сын на этот раз с Западного предела, вечный соперник Дики — сейчас скорее шуточный, нежели вначале их знакомства, Войтех ВерГрачи, — ваши косточки этим стервятникам точно не по зубам. А идея насчёт бочонка мне тоже приходила в голову. Вот только с содержимым я бы поспорил — доброе пиво, такое, как варят у нас в Лондрее, и к которому благосклонно относятся даже не пришедшие к свету Единого шалюры, было бы, мне кажется, честнее. Поверьте, капитан, мы бы вас в любом состоянии забрали с собой. Но, уверен, при наличии пива с моей родины ваше возвращение с того света было бы намного быстрее.

Прейру хоть и было плохо и больно, он всё равно невольно улыбнулся, глядя на невысокого крепыша с длинными усами и хитрыми глазами, аккуратной бородкой и обширной залысиной, на которой багровел свежий шрам — битва, что называется, за его голову произошла знатная — наверняка сорвало шлем, который Войтех, будучи чрезвычайно бережливым, отыскал и подвязал к поясу. Капитан в который раз отметил про себя отношение жителей запада королевства, соседствующих с шалюрскими деревнями, с которыми у них в лучшем случае был вооружённый нейтралитет. Но даже сейчас, после объявления королём предать огню взбунтовавшуюся провинцию, Войтех не называл шалюров предателями или драконами. Суровые законы фронтира: врага нужно уважать, иначе ты не будешь достоин его. Вообще, что тут говорить, история Западного предела изрядно писана кровью. Если судить хотя бы по фамилии гвардейца, то он — дворянин вербарских кровей, а значит, земли его семьи наверняка часто были спорным вопросом между братскими королевствами Агробар и Вербар. Но об этом сам Войтех, изрядный зубоскал, умалчивал — о семье и родине — ни-ни. В отличие от того же Дики, любящего вставлять истории из жизни своего баронства и родни. К примеру, вот одна анекдотически историческая фраза старшего РоМорея, ставшая, в принципе, и последней каплей, и указанием к действию: «Что же за дракона ты родила на мою голову, Мильде?!» — воскликнул в сердцах отец на семейном совете, и родня, где помимо самого барона присутствовали мать, братья, сестра, кто с негодованием, кто с укоризной, кто с ухмылкой подняли взгляды на возвышающегося над ними чуть ли не на полторы головы Дики. Что делать, приходилось ломать шеи, ведь род Морей был хоть и весьма боевитый, но в росте как-то не задался.

— Капитан РоГичи, хочу напомнить тебе, деревенщина, благородных кровей, и голову ему вернее вскружит вино с тиренских виноградников.

— Это кого ты назвал деревенщиной, пень неотёсанный? Да такого, как ты, даже звери лесные постесняются за своего принять! Видно чиновник спросонья поставил кляксу, а в королевской канцелярии приняли её за положительное резюме — это наверняка случайность, что почти что «тёмный» затесался в ряды королевской гвардии…

— Сейчас ты сам точно потемнеешь, когда получишь по голове! — терпение, миролюбие, равно как и продолжительные словесные баталии, как говорилось выше, не были сильной стороной Дики.

— Всё, прекратите, наконец, — сердито, негромко, но при этом внушительно вмешался Даг. Он деликатно придерживал капитана за плечо, тонко уловив его состояние, и, лишь почувствовав, что тот крепко утвердился на ногах, отпустил его.

Прейр, с улыбкой прислушиваясь к пикировке своих подчинённых, огляделся, оценивая их положение и состояние, дабы принять решение, как им быть дальше. И холодок в его душе, тот панцирь, который твёрже любых доспехов, благодаря которому он смог не только выдержать эти дни и не сломаться, но и, честно говоря, выжить — ведь легко смотреть в глаза смерти, чувствуя себя мёртвым, немного отступил. Глядя в суровые, и, несмотря на браваду, уставшие лица товарищей, увидел самое главное — их очень потрепало. Выходит, что обещание, данное принцессе о том, что он вернётся со своими людьми к ней на помощь, может быть и не исполнено. Может вообще встать вопрос о просто выживании в ставшем вдруг смертельно враждебным родном городе.

Трое стояло рядом, и только у Дики была перевязана левая рука, впрочем, судя по тому, как он рефлекторно сжимал — разжимал мощный кулак, ранение было не опасным. М-да, этого борова не так просто вывести из строя. Впрочем, как и остальных троих — что значит, ветераны, прошедшие огонь, воду и глотку дракона. Чуть дальше, у фасада богатого дома, сгрудились остальные. Кто-то сидел, упёршись в стену спиной, вытянув устало ноги, кто-то пытался привести в порядок амуницию и оружие, один склонился над стонущим товарищем, а другой тянул мёртвое тело к уже лежащему на мостовой ряду.

— Нас стало ещё меньше, — тихо проговорил РоГичи, бросив короткий взгляд на Дага и вновь вернувшись к замершим телам.

— Будем живы — помянем, — бросил бесстрастно сержант и потёр лоб — из-под кольчужного капюшона вытекла капля крови, которую он тут же размазал, не обратив на это внимания.

Ну, и вид у них, — отрешённо подумал капитан, с трудом удержавшись от желания потрогать разбитое лицо, — только горожан пугать, — и сплюнул слюну, скопившуюся во рту с кровью и осколками зубов. Правда, жителей столицы сейчас вряд ли больше напугаешь — самые благоразумные забились в щели, будто тараканы, в надежде, что всё каким-то образом само собой разрешится. Вот только, короля вряд ли оживишь. Как и многих других отважных и честных подданных. Да и не все агробарцы сидят по домам, как выясняется — многие, вооружившись дрекольем, вылезли на улицы в поисках лёгкой добычи. А ведь были и такие, что вдохновенно слушали священника — кто его знает, относящегося к какому крылу расколовшейся церкви. Впрочем, та толпа и дала им возможность оторваться от погони.

После расставания с принцессой их отряд какое-то время довольно благополучно продвигался по городу — несколько патрулей предпочли не обратить на них внимание, тем более, принадлежность к королевским гвардейцам они тщательно скрывали надетыми поверх доспехов плащами. Но потом попался разъезд новой стражи во главе с чересчур уж возомнившем о себе юнце из числа дворян, примкнувших к перевороту, который сразу же нахрапом потребовал документ, удостоверяющий их лояльность новой власти. Пришлось оный и предъявить в виде меча и успокоить зарвавшегося предателя и тройку его телохранителей. К сожалению, этот эпизод увидели северяне, десяток которых во главе с офицером на коне вынырнул с соседней улицы. Дружины северных баронств, которые ввёл в столицу неизвестный пока организатор переворота, не только занимали важные места Агробара, но и наравне с новой стражей РоШакли наводили порядок на улицах. К сожалению, они не только усмиряли мародёров, но и отлавливали вот таких вот, как они, королевских гвардейцев, объявленных предателями короны, и иных людей, как правило, дворянского происхождения, верных наследной принцессе Лидии, якобы самолично умертвившей отца — короля. Наглая ложь, словно страшная чёрная чума, проникала в головы жителей королевства. Точно также, как и устойчивый запах гари, крови и страха, пропитавший улицы Агробара, заставляя в каждом встречном видеть убийцу и предателя. Так и северные дружины, наверняка обманом брошенные на улицы города, выполняли свой долг. Но капитану от этого было ещё больнее, видя, с какой яростью глядели им вслед суровые северные воины, поднимая с обагрённой кровью брусчатки своего сражённого командира, бесстрашно и даже с каким-то презрительным вызовом бросившегося на толпу вооружённых всадников. А ведь это были «рыси», со многими из которых РоГичи во время пребывания на севере, наверняка пересекался, а то и выпивал бокал крепкого тёмного пива. Он смел только надеяться, что этот офицер выживет и не будет лелеять ненависть к другим агробарцам.

Вот с того момента и началась охота на их отряд. Но ещё и потому, что капитан принял решение уже не сильно скрывать гвардейские цвета и белоснежную чайку.

Поначалу им удавалось уходить от преследования пока что небольших групп загонщиков, стараясь не вступать в бой, дабы не увязнуть и не потерять мобильность из-за неизбежных ранений в круговерти столичных улочек, зная их не просто хорошо, а великолепно. При этом РоГичи конечно же отдавал предпочтение тому направлению, в котором он мог что-либо узнать о судьбе жены и дочери. О чём честно сообщил своим людям, которые отнеслись к этому с пониманием. Может быть в силу того, что практически все, кроме самого Дага, закоренелого холостяка, не были выходцами из столицы и ещё не успели обрасти в ней крепкими привязанностями, и район ухода их интересовал мало, главное чтоб — во исполнение долга — подальше от принцесс.

Ну, а потом вынеслись на площадь Святого Кария, которая неожиданно оказалась многолюдной — большая толпа горожан собралась у собора, слушая священника, стоящего на ступенях, а два широких проспекта на другой стороне контролировала тяжёлая пехота, тут же насторожившаяся и замельтешившая высокими щитами и копьями при появлении всадников. А сзади, распугивая редких прохожих, стремительно приближающимся эхом цокота копыт, а затем и воочию из-за поворота показались конники, не менее полусотни. Как говорится, ловушка захлопнулась. Но капитан действительно хорошо знал этот район — с Вельей и Адалией они еженедельно посещали воскресные службы храма, поэтому, хлестнув коня, он, огибая по широкой дуге заинтересовавшуюся происходящим толпу, поскакал к самому собору, где, спрыгнув на землю, скомандовал: «Берём самое ценное и за мной, лошадей и остальное бросаем». Слава Единому, гвардейцы без вопросов и рефлексий, с каменными лицами последовали приказу, оставив при себе оружие, возможно узлы с провизией, хотя наверняка кому-то было жаль расставаться со своим четырёхногим верным другом. Но поверили командиру — иначе нельзя. Да и жизнь, как говорится, одна — с собой на тот свет ничего не унесёшь, коль не можешь унести ноги. А дальше уже вдоль стены, где не так плотно стояли люди, они проникли в собор, прошли сквозь него, бряцая железом так, что служки и монахи в ужасе попрятались кто куда, а эхо ещё долго гуляло под куполом. И вышли на задний двор, где капитан сразу свернул не к крепким задним воротам, а взял левее, за хозяйственные постройки, к не очень приметной калитке, выходящей на узкий извилистый переулок, ведущий к домикам местных священнослужителей — когда-то по долгу службы молодому лейтенанту РоГичи доводилось здесь проходить с тогдашним настоятелем храма отцом Елием. Хитроумный новомодный замок, вставший на их пути, заставил капитана отвлечься от настойчивых обращений к Единому о том, чтобы преследователи были не местными или хотя бы не столь сообразительными, чтобы попытаться угадать маршрут беглецов, и помянуть дракона. На что бог отреагировал вполне благосклонно в лице серьёзно настроенного Дики, с одного удара плечом вышибившего крепкую дубовую дверь, оббитую железом (не выдержали петли и запирающий язык), и тут же, как бы реагируя на нехорошие слова капитана, прервавшие молитву, послал к ним сонную парочку из ближайшего сарая, явно разбуженную шумом, с вполне определёнными зелёными платками, небрежно и криво повязанными на руках.

— Кто такие? — грозно пробасил плешивый недоросль, напряжённо щуря глазки — он явно перепутал явь со сном.

— Разберитесь, — коротко бросил РоГичи Дагу, а сам пошёл вперёд, увлекая бойцов за собой.

Предупреждающий окрик сержанта капитан уже не услышал. Это уже потом Даг объяснил, отчего задержалась большая часть отряда — в сарае, который облюбовало отребье с зелёными повязками для полуденного сна, их оказалось гораздо больше, и, услышав звон железа и предсмертные хрипы товарищей, они, словно тараканы, повалили со всех щелей. И пусть их бойцовские качества оставляли желать лучшего, они их компенсировали полным отсутствием инстинкта самосохранения. И потом, их было много — не меньше двух десятков. Оттого-то они оттянули на себя большую часть гвардейцев. Потому, когда Прейр с четвёркой бойцов, преодолев короткий переулок, выскочил на уличный простор и нарвался на пробегающий мимо патруль, и помочь им было некому. Завязалась короткая, жестокая схватка, которая закончилась для капитана на трупе стражника РоШакли. А для остальных…

— Ранье? — поднял голову Прейр на Дага.

Сержант отрицательно качнул головой.

— Мёртв.

Капитан тяжело вздохнул, отчего сломанные зубы отчаянно заныли, заставив болезненно скривиться. Гвардеец фактически спас ему жизнь, а сам…

— Сколько? — глухо уточнил.

— Семеро, — сержант сразу понял капитана. — А Терий очень плох — болт пробил плечо, задел артерию и без целителя… — пожал плечами.

На его невозмутимом, с по-крестьянски крупными чертами, лице, дёрнулись уголки губ да что-то такое мелькнуло в прищуренных глазах — вроде безмолвного обещания врагам неминуемой, безжалостной смерти, что РоГичи лишь кивнул в ответ и постарался встряхнуться — ведь им, живым, ещё предстояло жить и умирать, и в этом отрезке между этими двумя точками, много драться… Так может, — мелькнула странная мысль: коль их жизни по факту всё рано им не принадлежат, стоит ли вообще переживать о таких казалось бы когда-то важных вещах, как страх, боль, смерть? Не пора ли вздохнуть полной грудью, расправить плечи и идти дальше? Но так: хромая, держась за бок и сплёвывая кровь.

РоГичи криво усмехнулся в усы, не обращая внимания на мгновенный болезненный укол в разбитых губах, прислушался к нарастающему шуму со стороны храма, оглядел своё воинство, и твёрдым голосом сказал:

— Так, гвардейцы, поднимаемся, помогаем раненым и уходим. Тут недалеко есть место — там, надеюсь, передохнём, залижем раны. Ну и подумаем, как быть дальше, — последнюю фразу он уже произнёс негромко, в основном адресуясь Дагу, который молча кивнул.

А у капитана отчего-то неприятно кольнуло в груди от плохого предчувствия — как там жена и дочь? Как бы из-за несносного характера Вельи они не попали в какую-нибудь беду! Только б тесть не сглупил, не дал задурить голову любимой дочери, и запер её в крепких стенах в это страшное время.

* * *

Ежи запустил пальцы в огненно-рыжую шевелюру, поскрёб голову, преследуя сразу несколько целей: пытаясь касаниями успокоить нескончаемые молоточки похмелья, а параллельно стараясь активировать мыслительные процессы… ну, так — на всякий случай, ибо ощущать себя ходячим бурдюком кошачьего дерьма совсем не хотелось — не дай Единый, в таком виде его увидит Тамара! Или… в общем, на этом постоялом дворе хватало лиц, перед которыми не стоило представать этаким придатком — или мехом — вина. Конечно, можно было отлежаться на сене, что и предпочли сделать иные гвардейцы, ведь после чудесного — иной, более точный эпитет было бы сложно подобрать — избавления от пришельцев из Архипелага, Борун, гвардейский сержант, вняв пожеланиям маркиза РоПеруши и самой наследной принцессы Лидии, дал возможность бравым королевским «чайкам» «отдохнуть». А с ними и прибившемуся после ссоры с товарищем — наёмником и вольному бойцу Ежи.

М-да, «ссора» и «товарищ» — не совсем верные определения, передающие всю глубину случившегося. «Ссора» — это ни много, ни мало, а при встрече большая вероятность лишиться головы — ну, или иной способ скорого или не очень — в зависимости от настроения оппонента — перехода в мир иной. А «товарищ»… видел он таких друзей в заднице дракона, предварительно тщательно прожаренных и прожёванных. Никаких добрых чувств к Лири он, несмотря на несколько лет совместных походов, не испытывал. Конечно, не до такой степени, чтобы в тёмном углу загнать здоровяку в спину добрую сталь (а иного способа противостоять тому, Ежи было сложно придумать), нет. Но, к сожалению, противоположная сторона вряд ли терзалась сомнениями по поводу того, каким способом умертвить бывшего товарища по команде. Дракон — есть дракон, нрав его неизменно буйный, и щёлканье по носу — отнюдь не способ решить дело миром.

Да если разобраться, что хорошего он видел от Лири? Одни зуботычины и тупые поучения, которые приходилось безропотно сносить от старшего и очень агрессивного «товарища». Когда ещё был жив Сетр, их командир, тот умел сглаживать острые углы и сдерживать необузданный нрав здоровяка. Но сейчас, когда Агробар сошёл с ума, после смерти одноглазого, после рек крови, постоянного напряжения и ощущения, что они из одной ловушки перебираются в другую, не менее безысходную, нежели предыдущая, Лири совсем снесло голову. Нападение на гоблина из дружественной команды наёмников — яркое тому подтверждение. И, если бы не Кол, третий и последний выживший наёмник в их команде, прибывшей совсем недавно в столицу некогда процветающего королевства, быть бы уже Ежи остывшим трупом (рыжий-то разумом понимал, что рано или поздно — скорее, первое — это произойдёт, но вот именно сейчас, когда он близко познакомился с одной весьма приятной во всех отношениях амазонкой, ему очень хотелось отсрочить неизбежное). Так это Кол — авторитет и боец, который, несмотря на не совсем соответствующие Лири габариты, мог противостоять не только тому, но и… — Ежи на мгновение сбился с мысли, не в силах представить высокому и высушенному, будто тарань, молчаливому наёмнику достойного соперника — всё-таки похмелье — не синоним логике, внятности и завершённости. И вообще, если бы не Кол, ещё неизвестно, слушался бы Лири местных дворян, ту же, к примеру, весьма симпатичную, но очень холодную (или озабоченную?) принцессу?

Собственно, это было единственное препятствие, мешающее толкнуть дверь и войти — боязнь нарваться на Лири. Это не трусость, — успокоил себя Ежи, это — благоразумие. Нежелание, в конце концов, портить себе настроение и усугублять своё состояние возможной неравной схваткой — вряд ли на виду у многих, очень даже влиятельных в королевстве людей и защитников Ремесленного квартала, он сможет пролить кровь — их наверняка разнимут… М-да, а ведь громиле достаточно одного точного удара.

Но ведь так хочется есть! Тягучая пустота в желудке тут же напомнила о себе — как-то вчера вечером (да и ночью) предпочтение отдавалось жидкости, нежели еде… А может кубок вина и вернёт равновесие организму, снимет напряжение и развеет состояние неясной тревоги? А там, глядишь, и перед ясные очи Тамары можно явиться.

Вообще, он мечтал её увидеть прямо сейчас — после решительного ныряния в нутро трапезного зала… Пожалуй, её поцелуй легко смог бы заменить кубок вина и вернуть самочувствие в норму. Впрочем, зачем отказываться от одного в пользу другого?.. Вот же дракон! — он потряс головой, но вместо ожидаемого просветления, молоточки в голове мало того, что прибавили в весе, так ещё и ускорились… Всё, если он сейчас же не вкинет в утробу добрый кусок мяса, щедро не зальёт это вином или пивом и не лицезреет рядом прекрасную девушку, то и вмешательство Лири не понадобится — сам дракон слизнёт его с земли шершавым, беспощадным языком.

И, кстати, — словно подтверждая отсутствие логики у человека, славно посидевшего накануне, мысль сделала неожиданный кульбит: амазонки вчера тоже достойно отметили благополучное завершение пиратского нашествия. Сам Ежи видел лишь миниатюрную Деметру, девушку весьма интересную и симпатичную, занимающую, ни много, ни мало офицерскую должность в небольшом девичьем коллективе, как и он, застрявшем в Ремесленном квартале, и, что самое главное, по яркости шевелюры, относящейся к одному с Ежи племени рыжих. Была амазонка в компании маркиза, и наёмнику показалась весьма, хм, расслабленной. Остальных же воинственных дев видели гвардейцы, ходившие с дружеским визитом к амазонкам, и были они полны впечатлений от брудершафтов, сопровождавших, а то и прерывавших застолье… Тамара наверняка была среди участниц (Ежи у парней решил не уточнять — ну… и сам не знает почему… да, дракон его возьми, ему не очень приятно представлять, как его(?!) Тамара целуется с хорошими, в общем-то, мужчинами, но очень пьяными и бородатыми!), не потому, что в иерархии амазонок она не просто рядовая, а десятница, и все девушки, пришедшие с ней (кроме, конечно же, Деметры) — её подчинённые. Они, между прочим, единственные выжившие телохранительницы принцессы с начала дворцового переворота. И потом, у амазонок бзик такой: доказывать мужчинам, что они не хуже, а то и лучше, при чём во всём — не только во владении оружием, но и в застольных, хм, баталиях. И Тамара, несмотря на недавнее ранение, запрет самого кардинала на потребление хмельных напитков, наверняка не ударила лицом в грязь.

Наёмник, никогда не страдавший излишней мнительностью, тяжело вздохнул, и наконец-то толкнул дверь.

Несколько мгновений он стоял на пороге, пока привыкали глаза после неожиданно выглянувшего солнышка, потом обвёл внимательным взглядом вытянутое просторное пространство с равномерно расставленными столами, большинство которых было уставлено перевёрнутыми верх ногами скамьями.

— Эй, Ежи, чё торчишь, будто травоядный дракон? Иди сюда, нальём лекарство от меланхолии…

Наёмник, повернувшись на голос, только покачал головой и хмыкнул: в любой компании, группке, отряде, обществе всегда найдутся люди, отдающиеся гулянию (имеется ввиду комплексное значение этого слова: от неимоверного количества хмельного до мордобоев, братаний, и кувырканий с тем количеством женщин, которое способен одолеть организм) всем сердцем. Это своего рода искусство: не спать, напрягать тело всевозможными испытаниями день, два — неделю, а потом накануне дежурства или иного ответственного мероприятия, встать, словно новорождённый дракон, ни разу не пробовавший на зуб человечину, и добывающий огонь, извините, пока только задом, и идти служить. Это были РоСтайн и компания. Бирон — мелкий столичный дворянин, имеющий за душой лишь меч и неиссякаемый оптимизм по поводу будущего (равно, как и прошлого и настоящего), щёголь, умеющий правильно улыбнуться хоть симпатичной крестьянке, хоть задравшей нос леди, растопить лёд сердец которых для него всегда вопрос чести. И с ним такие же неунывающие парни-гвардейцы, для которых меланхолия и нежелание открывать глотку вину — диагноз, с которым борются самыми радикальными методами, используя вместо рычагов воздействия весь арсенал от «честь» и «слабо» до «уважаешь» и «в морду». Да-да, вот так — они не стесняются использовать белые благородные рученьки для резких, профилактических, порой так необходимых действий.

Улыбка на лице Ежи непроизвольно расползлась, словно лужица в оттепель. Это то, что ему нужно: компания лёгких на подъём и язык собутыльников, не травмирующих мозг пережёвыванием сомнительных перспектив.

Направляясь к ним, Ежи отметил несколько моментов. Первый — и самый главный — Лири в трапезной нет. А гвардейцы заняли столик чуть ли не посредине зала, словно бы говоря: начальство выразило пожелание (читай: приказало), чтобы бравые вояки расслабились, вот они по мере слабых человеческих сил этим и заняты — и негоже просьбы командиров исполнять, прячась по тёмным углам. Ну и ещё одна мысль — не столь, впрочем, важная, но любопытная и для любителей статистики: Ежи так и не смог сразу определить, что тут у них: затянувшийся ужин или ранний завтрак. Лица гвардейцев были в меру бледны и розовы (в зависимости от склонности), глаза блестели и краснели в пределах разумного, языки работали с той вальяжной неторопливостью, за которой легко спрятать неминуемые в таких положениях речевые огрехи, и носами ещё никто не изучал столешницу в поисках зарытых кладов и прочих мясных подлив.

— Рыжий! — бодро хохотнул Марек, блондинистый гвардеец с изрядно запущенной причёской и выдающимся носом, важно нависающим над тонкими усиками, утирая рукавом губы после орошения в который раз просохшей глотки, и сопроводил восклицание жизнерадостной икотой.

«Чайки» сходу переняли манеру амазонок обращения к нему по цвету волос, к чему он, впрочем, отнёсся с пониманием: ну, дано ему природой — родителями — Единым такое яркое отличие от остального разумного мира, так что теперь, ежедневно бриться налысо? Нет уж, «рыжий» — звучит гордо! С другой стороны, к той же Деметре вряд ли кто-то обратиться: «Эй ты, Рыжая, как дела?» Ежи даже на мгновение замер, представив себе этого беднягу — почему-то с расцарапанным лицом и отбитым между ног хозяйством. Хотя амазонка наверняка без лишних разбирательств и эмоций, присущих какой-нибудь уличной торговке, просто и хладнокровно прирежет наглеца… и забудет о незначительном эпизоде… М-да, эти амазонки — ещё те загадки, голову можно сломать, чего от них ждать: клинка или поцелуя? Намудрила Лидия, Её Высочество с поднятием женской самооценки, как есть намудрила, перекосила им мозги набекрень, значительность подняла, бутафорские яйца нацепила — для соответствующей крутости, а симпатичные личики, лишённые волосатости, а весьма аппетитные выпуклости, так и притягивающие глаза — как с этим быть? Что тут скажешь: это либо воинственная привлекательность, либо привлекательная воинственность.

— Чего задумался, бери давай, — настойчиво толкнул под локоть Бирон, намекая на будто выросший по мановению волшебной палочки кубок вина. — Давай-давай, не стесняйся, а то рожа у тебя, будто задница дракона пожевала её и выплюнула из-за неважных вкусовых качеств, — за столом, оккупированным пятёркой гвардейцев, грохнул дружный хохот.

Ежи не заставил себя долго упрашивать, и жадно присосался к кубку… И почувствовал, как буквально разглаживаются складки на непринятой здоровым желудком дракона неаппетитной части тела, а молоточки в голове, прежде доводившие до белого каления, словно бы захлебнулись.

Сделав внушительный глоток, Ежи облегчённо выдохнул, придушил заронившуюся мысль: а холодное пивко было бы покруче — чай, не благородных кровей, обозрел сидящих за столом.

Пятёрка гвардейцев в расхристанных туниках, с опухшими лицами представляла собой весьма колоритное зрелище. И не скажешь, что это боевой цвет королевства. Впрочем, как говорится, застольная внешность обманчива, и наёмник, проведший с ними некоторое время, соседствуя тюфяками и участвуя в отражении пиратского нашествия, мог сказать совершенно точно: этим ребятам он доверил бы свою спину — и сам бы прикрыл. Гвардейцы точно не относились к категории «паркетных» вояк, цепляющих блеском начищенных доспехов, тянущих ножку и падающих в обморок от крепкого звука, изданного задом. Они носили вполне себе боевую сталь, не единожды обагрённую кровью, а не муляжи, которыми в зубах боязно ковыряться — вдруг сломаются. Правда, парочка из них, Димир и второй, имя которого он запамятовал, выглядели посвежее — не иначе недавно с дежурства. Всё правильно, веселье весельем, но службу-то нужно нести — наверняка маркиз и сержант Борун строго за этим следят. Порывшись в памяти, Ежи действительно не смог вспомнить этих двоих в честной компании. Впрочем, это тоже ни о чём не говорило, ибо вчера вечером, когда гулянка только набирала обороты, он предпочёл по тихому улизнуть из зала, и далее уже попивал со случайными желающими в сторонке — уж очень разошёлся Лири, чей свирепый рык стал прорываться сквозь общий галдёж. Нечего было и думать — давать повод громиле выплеснуть свою злобу на него — жертва-то у него явно намечена. И ладно бы пострадает только он — Ежи вчера поймал тот злой кураж, толкающий на необдуманные поступки, и готов уже был схлестнуться с бывшим товарищем. Но могла случиться свалка — наверняка те же гвардейцы не стали спокойно наблюдать за «избиением младенца» и вмешались. А чем бы это закончилось, сложно и представить — Лири при всех своих поганых человеческих качествах, бойцом был отменным, и наломал бы дров… не на один погребальный костёр. Лишняя конфронтация в их небольшом, но тесном лагере совсем ни к чему.

За столом — как водится в такие моменты — компания разбилась на несколько диалогов по интересам, когда все говорят со всеми, и при этом никто никому не мешает. Ну, кроме Ежи, так как придвинувшийся ближе Марек затянул какую-то полную нудятину, долженствующую преподнести его, как неимоверного героя-любовника. Наёмник, скосив глаза на маячивший в опасной близости от щеки неимоверных размеров нос рассказчика, только хмыкнул про себя — не обижать же неплохого, в общем-то, человека неуместным ржанием, постарался отодвинуться чуть в сторонку. Впрочем, гвардеец не обратил на его манёвры особого внимания, продолжая монотонно вещать практически в пустоту.

Ежи вздохнул обречённо — молоточки в башке очень чутко реагировали на всякого рода занудствования, и живо добавляли в громкости, поэтому сам потянулся к кувшину — негоже глотке сохнуть. И, уже попивая мелкими глотками вино, удобно устроив локти на столешнице, более внимательно осмотрел зал. Ничего интересного: ни Тамары, ни Лири, начальства тоже нет, кое-где завтракают несколько компаний — лица вроде как знакомы, но Ежи решил не напрягаться с опознанием — вряд ли мордовороты Гарча пропускали кого-то чужого. Да за два столика от них расположился тролль. При виде него, Ежи посетило двоякое ощущение: передёрнуло, но при этом на губы скользнула улыбка. Огромный, на голову выше любого человека, и — что там говорить — страшноватый внешне, он одной своей фигурой внушал уважение и вполне серьёзное нежелание ссориться с ним. При этом — Ежи мог убедиться не лично, конечно, но глядя со стороны — это был совершеннейший ребёнок. Только о-о-очень крупный, вполне безобидный для дружески настроенных людей… и весьма смертоносный для врагов. Правда ли, что он ещё очень молод, несмотря на габариты, или такой склад ума вообще характерен племени снежных троллей, Ежи не смог бы ответить — не был он подкован в этом вопросе, не сложилось быть специалистом по «тёмным», особенно по выходцам с Закатных гор, вместилищу множества разных народностей и племён. Ну и слава Единому — отчего-то он сомневался в благополучности исхода, если б пересеклись их дорожки с таким вот «малышом», как некоторые называли того, в естественной, так сказать, среде.

Ежи отчего-то погрустнел и сделал большой глоток вина — собственно, тролль по имени, если не изменяет память, Рохля, как бы это ни звучало странно, тоже был наёмником, то есть относился к той группе разумных, не боящихся рисковать головой, как и он. Ко всему прочему, в наставниках, а некоторые брехали, что и воспитателем(!) у него был гоблин. А, учитывая вообще сложное отношение людей к «тёмным» (королевство Агробар в этом плане очень даже яркий пример), невозможно понять — представить, как они тут оказались. Этих, «дружественных» «тёмных», положение осложнялось ещё и тем, что в столицу каким-то образом смог проникнут крупный отряд уруков — самых кровожадных представителей «тёмных», и неприязнь к проживающей по соседству парочке ещё более усиливалась. До определённого времени всё ограничивалось косыми взглядами и осторожными перешёптываниями за спиной, ибо проверять терпение и степень безобидности снежных троллей — занятие наверняка опасное для здоровья. Ну а мелкий зеленокожий помимо острого язычка (в связи с чем число его недоброжелателей неуклонно росло) имел ещё и неплохие шаманские данные, именуемые в среде людей Даром, и легко мог устроить какую-нибудь каверзу, на которые был весьма даже горазд. Но тут в дело вступил такой фактор, как Лири, который ко многому относился с предубеждением и любил навязывать собственное мнение всем подряд. В частности, он относился к сторонникам «чистых» отрядов в среде наёмников — в лучшем случае согласен был терпеть рядом «светлых», но к «тёмным» питал чуть ли не ненависть. В общем, всё, преамбула завершена: Ежи просто помешал громиле придушить гоблина. И стал врагом номер один. Несмотря на то, что вот уже несколько лет они находились в одном отряде, ели из одного котла и прикрывали друг другу спины… Кровожадный урод вряд ли угомониться, пока не потешит свою ярость! И некому его успокоить, — рыжий на мгновение задумался, перебирая лица живущих на постоялом дворе, с перспективой окоротить буйного наёмника — будь такая необходимость случится. И ни одной подходящей кандидатуры. Благородные, не взирая на ранг, пол и самомнение, отметаются сходу — они точно для Лири не авторитет и не соперники. Воины, профессиональные бойцы, те же гвардейцы при всём их фатализме и бесстрашии, к самоубийцам тоже не относились. Понятное дело — долг там, честь — за это сложить голову не зазорно, но вот так просто лишиться её в пьяной драке, в лучшем случае от удара кулака, в худшем — об колено — не, увольте, такое развлечение никому не надо — это их, разборки среди наёмников.

И тут его взгляд неожиданно прояснился… Так и не донеся до рта кубок с вином, он продолжил с отвалившейся челюстью пялиться на тролля, но теперь уже осмысленно скользя по его огромным плечам, рукам (вернее, лапам). Вчера на канале, Ежи был свидетелем эффективности этой машины убийства. Вот кто, пожалуй, мог угомонить Лири — вряд ли «тёмный» будет дрожать в страхе от исходящего яростью и слюной всего лишь человека — прихлопнет, как надоедливую муху, и продолжит невозмутимо поглощать огромные порции еды и пива, как сейчас…

— Я тоже очень рад, что он на нашей стороне, — доверительно склонился к Ежи Марек, слова его были едва слышны, словно гвардеец опасался быть услышанным, но при этом в глазах отчётливо плясали бесята. — Клянусь своим несуществующим поместьем, что будь у меня возможность выбора, кем родиться, не раздумывал бы ни мгновения — шкуру снежного тролля напялил бы с удовольствием, — гвардеец мечтательно поднял голову к потолку. — Ты только представь, Рыжий, с такими габаритами можно спокойно выходить против конного рыцаря, — он пуще прежнего выпучил глаза — пытаясь, что ли, таким образом ещё более впечатлить собеседника. — А соперники — ну, там, разъярённые отцы и мужья, будут нервно держать свечи, боясь шелохнуться и привлечь ненужное внимание… — он, слава Единому, слегка отодвинулся от наёмника, но недолго — чтобы сделать глоток вина, затем снова вернулся и защекотал щеку и ноздри тяжёлым перегаром. — А теперь представь, что у него в штанах! — замолчал, видимо, давая возможность Ежи осознать и проникнуться. — Да за такого дракона дамы будут рвать друг у друга волосы. И не только на голове, — он этак заговорщицки подмигнул, словно уже был свидетелем подобной сцены, а наёмнику как минимум предлагал поучаствовать в этом действе… Только в качестве кого?

Ежи непроизвольно скривился — сложный случай, это ж надо так надраться!

— Марек, отвяжись от Ежи, — пришёл на помощь наёмнику Бирон, по которому так и не скажешь, что он всю ночь заливал — небось, отвлекался на иное занятие — светские беседы с дамами при свечах. — А лучше пойди проспись — скоро объявится сержант, и как бы не устроил тебе головомойку.

— Я сам кому хошь устрою… эту, как её… — усики гвардейца воинственно встопорщились, но громкая икота враз порушила героический образ, и таки сдвинула в голове Марека что-то, ибо остатки ясности исчезли из глаз, зато тело приподнялось из-за стола и совсем неуверенно двинулось к выходу.

Ежи мгновение недоумённо смотрел вслед удаляющемуся, потом перевёл взгляд на ухмыляющегося РоСтайни.

— Может, провести?

— Не стоит. У Марека всегда так: когда голова окончательно отказывает, в дело вступают ноги и волокут безвольную тушку к кровати. Ну, а так, как они повели его не к лестнице и комнатам постояльцев — не думаю, что любая из принцесс обрадовалась такому соседству — значит, всё в порядке.

Ежи выдавил из себя улыбку, хотя шутка получилась так себе — он почему-то подумал не о Лидии или амазонках, которые легко, в принципе, могли постоять за себя без особого ущерба для здоровья нарушителя спокойствия. Вот с Лири такой номер не пройдёт.

— Раз стопы направили его наружу, будем надеяться, что Марек благополучно приземлится на сене. — Бирон и сам понял сомнительное качество своего юмора, постарался поскорее свернуть эту тему, и, глядя на неожиданно погрустневшее лицо собеседника, отреагировал по-своему — долил недрогнувшей рукой из кувшина в кубок Ежи. Потом неожиданно проницательно поинтересовался: — Что, ты так и не помирился с убийцей драконов?

Гвардейцы, конечно же, хотя Ежи не жаловался, были в курсе его проблем и недоразумений с бывшим товарищем. А кличка, которую они дали Лири за спиной — «убийца драконов» — несла в себе совсем не героическую трактовку. Наёмник только поморщился и отрицательно качнул головой. А что тут скажешь?

— Знавал я таких людей, — задумчиво протянул Бирон, отправляя в рот ломтик сыра, — носы которых выше, чем причёска, а самомнение почище королевского, — перевёл свои совсем не улыбающиеся глаза на наёмника, пожал плечами, будто констатируя факт. — Плохо кончили. — И пояснил: — Когда нос чересчур задран, плохо видно, на что ступаешь. Так только по запаху и узнаёшь, что влез в дерьмо. Не отмоешься, хоть реку на себя вылей. Проще — сразу на плаху, палач в таких вопросах — наипервейший целитель.

Ежи согласно кивнул, невесело подумав при этом: совсем неохота послужить тем пресловутым дерьмом… А вообще, тема ему была неприятна.

Бирон и на этот раз всё понял. Только вот у него наступила та стадия, когда сну предпочитают работу языка. И, к сожалению, к этому моменту за столом они остались вдвоём. Один гвардеец, буквально по горячим следам убыл вслед за Мареком, а парочка — те, что «посвежее», направились в сторону барной стойки, наверняка с очень серьёзными намерениями. К тому же, Ежи отличался ещё одним сомнительным преимуществом — свободными, не загруженными ушами.

— А вообще, должен сказать — ты уж извини, к тебе это почти не относится, но вы, наёмники, как собаки бешенные, — у Ежи от этого признания аж челюсть отвалилась, ибо при совместных действиях наёмников и регуляров, эта тема по умолчанию была табу. А Бирон, как ни в чём не бывало, продолжал разглагольствования: — Конечно, и в гвардии хватает отмороженных, но в вашей среде их количество просто зашкаливает. Про «убийцу драконов», мечтающего пришибить своего товарища больше добавлять не буду. Но молчун ваш — тот ещё типчик, место которого либо в застенках дознавателей, либо на рудниках. В глаза глянешь, а там написано крупными буквами: убийца, — Ежи криво ухмыльнулся, про себя подумав, что данная характеристика вполне подходит Колу, и даже хотел сказать что-то в его оправдание, но осёкся на полуслове, подумав: действительно, всё, что умеет его ещё один бывший товарищ, слава Единому не желающий ему смерти, и, собственно, вытащивший его из лап Лири — это отнимать жизни. Доказывать чистоту его помыслов перед профессиональными солдатами по крайней мере нелепо, поэтому предпочёл промолчать, с любопытством ожидая продолжения, которое не замедлило прозвучать. — Но вот эти… — кивок в сторону тролля, при этом Бирона основательно передёрнуло то ли о переизбытка в организме вина, что вряд ли, ибо один из лозунгов агробарских военных звучал так: вина только тогда много, когда в нём можно утопиться, то ли от отвращения, то ли от невозможности оценить всю глубину его, гм, непонимания. Стоит ещё раз напомнить, что Бирон РоСтайни, агробарский дворянин и солдат гвардии, несмотря на франтоватую внешность и несколько субтильное телосложение, совсем не тянул на комнатное растение. Это была самая настоящая королевская бойцовая овчарка, которая по приказу могла без раздумий отрезать любую часть тела врагу короны. И пусть гвардия постоянно дислоцировалась в столице, требования в ней были очень жёсткие, а для пущего сплочения и набирания опыта их периодически отправляли в командировки на неспокойные рубежи — такова практика была фактически во всех человеческих землях. — Абсолютно согласен с Мареком, относительно того, что тролль на нашей стороне, но… — задумчиво пошевелил пальцами. — Считать этого монстра товарищем по оружию у меня как-то не получается — столько поколений моих славных предков общались с «тёмными» посредством доброй стали, что после того, как мы их загнали в горы, дремучие леса и бескрайние степи, меня аж коробит, когда я пытаюсь ему улыбнуться.

— Так не улыбайся, — резонно заметил Ежи, которого второй кубок вина привёл в благодушное настроение, а состояние неясной тревоги наконец-то благополучно ушло почивать.

— А вот не могу не улыбаться, — ответил гвардеец, и его губы обезоруживающе растянулись в стороны. — Нравится он мне, — на что Ежи только хмыкнул и согласно покивал своим мыслям. — Да и принцесса Руфия не стала бы общаться… — скривился, словно от чего-то кислого, — с плохим, гм, троллем.

Ежи даже попытался осмыслить такую диковину — «хороший тролль». Конкретно с большими «тёмными» ему ещё не приходилось пересекаться. Вот орки, гоблины — да, в наёмнических ватагах их хватало, а некоторые сеньоры набирали из них целые отряды, ведь орки очень хороши, как тяжёлые пехотинцы, сравнимые даже при должной подготовке и хорошем обеспечении с гномьим хирдом, а гоблины — так это вообще непревзойдённые разведчики, мастера засад и диверсионной работы. Вот уруки — да, ярые индивидуалисты, с традицией, буквально пропитанной кровью — и с такой же славой, высокомерные, не хуже высокорождённых эльфов, вспыльчивые и мстительные, были редкими гостями на землях людей. Но пару раз их небольшие группы, в том числе и в составе сборных команд «тёмных», Ежи наблюдал. А вот троллей нет. Говорили, что они чересчур неконтролируемы в гневе (особенно снежные) — легко могут пострадать и свои. Да и туповаты. Да и жрут так, что иные три взрослых бойца меньше потребят… Попробуй найди удобоваримый контракт, имея в активе такое чудовище! — Ежи покачал головой: ни один купец в здравом уме на это не пойдёт, а владетельный сеньор трижды подумает, запускать ли такое бедствие внутрь крепостной стены. «Может сразу сдать осаду противнику? А то, не дай Единый, случится голод, так он самих защитников съест!». Да-да, среди людей бродили упорные слухи, что для многих «тёмных» человечина — дивное лакомство. Сказка, как говорится, ложь, но только не злая.

— А вот тот мерзкий зеленокожий — другое дело, — Ежи обратил внимание, и в душе усмехнулся, что Бирон непроизвольно понизил голос — мелкий «тёмный» давно всем доказал, что слух у него отменный. Впрочем, как и память. И люди уже привыкли отождествлять внезапные головокружения посреди лестничного пролёта, неожиданные затяжные посещения туалета, пропадание аппетита — и многие иные вроде бы незначительные недомогания у здоровых, в общем-то, и крепких людей с громогласной накануне критикой в адрес «тёмной» парочки, живущей по соседству. Впрочем, наёмник и сам бы не хотел привлекать внимание вредного гоблина, его только очень интересовал такой вопрос: в курсе ли вообще высокородные агробарские дворяне происходящего? В частности, принцесса и Верховный кардинал? Правда, святой отец легко может противостоять шаманским способностям «тёмного». Или они тоже молча «терпят», боясь потерять столь важных… союзников?

Ежи, сквозь хмельное туманное благодушие, кольнул небольшой шип раздражения: он, между прочим, тоже наёмник, и не сонеты своим луком сочиняет! Да, не повезло ему иметь отвратительную рожу, как у «тёмных» и соответствующие размеры, при которых тебя невозможно не заметить, тем не менее… О колоритной парочке треплются все, кому не лень: от прислуги до благородных господ — он сам был свидетелем диалога мастеровых, исключительно превозносящих «тёмных». Да, везёт, гм… парням, встревать в истории, но то количество небылиц, что бродит вокруг них — это что-то!

Рыжий вздохнул и долил себе вина, подумал мгновение и бросил в рот кусочек сыра — а то он таким темпом и до полудня не дотянет.

— Но то, что соседствовать с «тёмными» нормальным людям предпочтёт человек — это у меня в голове не укладывается, — сокрушённо покачал головой РоСтайни, и тут же продолжил свою мысль. — Про «светлых» вообще молчу. К чему я веду, — он наклонился совсем, как недавно Марек, и Ежи с трудом удалось не скривиться — он наконец понял, насколько пьян Бирон — словно восковая фигура, умеющая открывать рот и травить окружающих, вплоть до комаров и муравьёв перегаром, — ты ведь в курсе, что в команде с «тёмными» состоят гном, высокорождённый и человек? — губы его при этом презрительно скривились. Ежи лишь согласно кивнул, приветственно махнул рукой ещё одному гвардейцу по имени Палий, плюхнувшемуся на скамью рядом. Вернулась с кувшином вина и подносом снеди и уходившая парочка — вот такое самообслуживание придумали себе парни, покрутившись у стойки и о чём-то переговорив с дюжим барменом, сменившим на этом месте сына хозяина постоялого двора Мириула. — Так ты представляешь, они даже не дали ему выпить! — возмущённо повысил голос, чем привлёк внимание сослуживцев. — Стоило ему только сделать глоток вина, чтобы наконец-то промочить горло, как все его, так называемые друзья, включая этого здоровяка, — кивок на тролля, — накинулись, связали и поволокли к себе наверх, — в глазах РоСтайни было такое неподдельное негодование, что Ежи невольно «проникся». Хотя, если честно, он так и не понял, что за случай пытается ему влить в уши пьяный гвардеец. И, вообще — о ком речь? Он что-то интересное пропустил?

— Хватит заливать, Бирон, — весело подначил слегка помятый, но выглядевший не в пример бодрее Палий. — Наёмнику подсунула кубок с какой-то дрянью, возможно, что и с приворотным зельем, шалюрская драконица.

— Ну да, — подхватил ещё кто-то за столом, — так всё и было! — а Ежи с интересом навострил уши.

Как он понял, к тому времени, когда это всё происходило, его уже давно не было. Но всё, связанное с необычной компанией наёмников, чего греха таить, ему тоже было крайне любопытно. Соседство в одной команде «светлых», «тёмных» и человека — это по факту невозможно — раз, ибо само по себе нарушение всех традиций, правил, законов истории — это два. И вообще, так не могло быть по определению: вечные антагонисты эльфы, гномы — гоблины, тролли неминуемо должны были перегрызть друг другу глотки. Когда ему говорили раньше — о них же — Ежи только скептически ухмылялся (ибо об этом поведала Тамара, и сомневаться в её словах на тот момент было бы верхом глупости), но вот вчера он воочию убедился в существовании такого нереального союза. Он даже, ещё не будучи пьяным, попытался представить, что могло толкнуть человека на подобные «взаимоотношения» (резоны же «светлых» и «тёмных» — вообще категория заоблачных предположений). Соплеменники — есть соплеменники, и пусть люди не всегда уживаются друг с другом (яркий пример тому он сам), тем не менее, у них хоть рожи не напоминают задницу дракона («светлых» это касается в меньшей мере). Но они-то как-то уживаются!

Ежи хмыкнул про себя: может, когда ты наверняка знаешь, чего ждать от упрямого, порой непробиваемого гнома, заносчивого, холодного чистюли эльфа, тупого и смертельно опасного в гневе тролля, коварного и злопамятного гоблина, то и можно как-то с этим жить?.. И — если разобраться — такие «отношения» могут быть гораздо честнее, нежели в ином человеческом обществе, где по умолчанию все хороши, улыбки, подобно маскам, скрывают лица, а на деле, внутри гниль уже давно всё разъела… Ладно, эту интересную тему можно додумать на досуге, на каком-нибудь скучном дежурстве — наёмник надеялся, что в ближайшее время именно так и будет, а сейчас лучше напрячь уши. Пусть гвардейцы в подпитии ещё те сороки и фантазёры, но зерно истины, как говорится, ищущий да найдёт.

— …Не буду утверждать, что там было — сам не пробовал, — Бирон криво ухмыльнулся, — но видел я очень ясно, как шалюрка остановила служанку, налила из винного кувшина в чашу, чуть пригубила, а после подала наёмнику…

— Небось, загляделся на деваху, — поддел кто-то РоСтайни.

— Да что там смотреть, — пренебрежительно махнул тот рукой — на взгляд Ежи несколько наигранно, — тощая, будто сельдь, руке негде зацепиться — соскользнёт. Не важно, — решительно приложился к кубку. — Главное, что лишь стоило её приятелю — господину приложиться к вину, как его, так называемые товарищи, вскочили, будто ошпаренные, а громила, — очередной лёгкий кивок в сторону мирно грызущего кости тролля, — как зарядит в голову мужику… — он, от невозможности адекватно передать увиденное, просто закатил глаза, а сидящие за столом, не важно, видевшие то, что происходило или нет, уважительно покосились на огроменные бицепсы «тёмного» и его пудовый левый кулак, покоящийся на столешнице — правая рука в этот час была занята удержанием очередной здоровой кости у рта, и, наверняка, почти у каждого нарисовалась такая картина: перезревший помидор в крепкой ладони. Страшно представить, что может случиться с обыкновенной человеческойголовой при неосторожном соприкосновении с этой лапой.

Ежи первый не выдержал наступившей театральной паузы.

— Он что… прибил его?

— Да нет, — Бирон снисходительно хмыкнул, — просто оглушил, — и тут же воздел указательный палец с хитрецой акцентируя внимание на последующих словах. — Но это не главное, потому как эти «друзья» из «светлых» вместо того, чтобы вступиться за товарища, наоборот, навалились с двух сторон и скрутили наёмника.

За столом воцарилась ошеломлённая тишина — сидящие были поражены степенью коварства, которую продемонстрировали соратники из оной команды.

— А твой знакомец, Лири, — РоСтайни многозначительно посмотрел на рыжего, был просто в восторге от происходящего, ревел и веселился так, предлагая свою помощь, что у нас, сидящих за несколько столов от него, уши заложило, — неожиданно погрустнел. — Её Высочество, правда, тут же покинула зал, — вздохнул, — а за ней и амазонки.

Насмехаться над гвардейцем никто и не подумал. И дело даже не в том, что «чайки» были не прочь провести весело время с воительницами принцессы, с которыми всегда были дружны — а девушки, между прочим, отвечали им взаимностью. Просто буйный и неконтролируемый громила — наёмник, вынужденный соратник, в который раз напомнил о том, с кем приходится иметь дело и в каком сложном положении они находятся.

Зал постепенно стал заполняться людьми, в основном, конечно, крепкими мужчинами из разных отрядов в несколько обезличенных нарядах — после произошедших событий мало кто смог сохранить в целости свою одежду с соответствующими цветами принадлежности. К примеру, те же гвардейцы на дежурствах щеголяли серыми туниками и плащами (впрочем, они продолжали по инерции сохранять конспирацию, но наверняка на особый случай держали красно-жёлтые плащи и сюрко с расправившей крылья чайкой). Вон, правда, у окон расположилась очень серьёзная дама с квохчущими вокруг служанками. А недалеко устроились две амазонки, ну, совсем молоденькие девчонки, склонили друг к другу головы, принялись о чём-то шептаться, словно кто-то реально тут мог их услышать, постреливая по сторонам озорными глазками и прерываясь на довольное и весьма приятное для ушей хихиканье. К троллю присоединился гоблин и, судя по его жестикуляции и удручённой мимике здоровяка, тот вычитывать его. Но тут к ним за стол подсел гном, и мелкий «тёмный», что-то пробурчав, налёг на еду, пренебрегая при этом, между прочим, и вином, и пивом. А гном, — Ежи, пристально наблюдавший за ними, не пропустил этот момент, — довольно осклабившись, основательно плюхнулся задом на скамью, перед этим дружески, от всей души, хлопнув большого «тёмного» по плечу (на зеленокожего бросил лишь короткий взгляд, фактически проигнорировал). Когда же тролль подвинул ему пивной бочонок, радостно потёр руки и, не теряя времени на какую-то пищу, тут же опрокинул в себя две полные кружки, а уж потом — третью — стал задумчиво и неторопливо потягивать, пока так и не прикоснувшись к еде.

Разомлевший от выпитого и съеденного Ежи облокотился о столешницу и с интересом поглядывал по сторонам. В надежде таки узреть Тамару. Хотя сквозь благодушное настроение нет-нет да и прорывалась мыслишка, что как бы он вместо очаровательного девичьего личика не узрел злобную харю Лири — и не пора ли в связи с этим делать ноги из трапезной. Но вот сил просто встать и уйти, не было — чересчур пригрелся.

Вскоре появилась Её Высочество наследная принцесса Лидия с сестрой, белокурым ангелочком Руфией в компании двух дворян, одним из которых был маркиз РоПеруши и тоже заняла столик у окна, рядом с молчаливой и какой-то отстранённой дамой. Несмотря на то, что Лидия была в достаточно простом платье, внимание она привлекла всех в зале, была ли в том виновна её несомненная привлекательность или аура власти, буквально исходящая — не важно. Да и как себя вести-то в её присутствии? Она, как ни как, наследница трона, и пусть до сих пор как бы номинально сохраняется её инкогнито, но всё-таки! Вряд ли в этом зале — и на постоялом дворе в целом — собрались случайные люди, и её, гм, тайна наверняка известна практически всем. Впрочем, слава Единому, это не его головная боль — соблюдение или нет этикета и определённых ритуалов.

Вообще, было бы жаль, если бы такая очаровательная королева не состоялась. Пока всё ни к чему хорошему не шло — Ежи не относился к категории законченных пессимистов, скорее наоборот, но смотреть на вещи реально — важное качество для наёмника, а силы, вознамерившиеся скинуть с трона род Берушей чересчур уж серьёзны. Целенаправленны, жестоки и подготовлены. Подмять под себя стражу, наводнить столицу отрядами с разных концов королевства, для пущей сумятицы пропустить в город уруков и — по слухам — пойти на сговор с «ночными» и расколоть церковь Единого… И наверняка восстание шалюров на западе тоже их рук дело — чересчур уж «вовремя» подняло голову это беспокойное племя. Да, в коварстве внутреннего врага королевства не стоит сомневаться… А как было бы неплохо тут остаться, если б у Лидии хватило сил, выдержки, сторонников и везения решить всё в свою пользу — наверняка Агробару после этой смуты пригодился бы верный воин.

Оживление за столом отвлекло Ежи от размышлений, и он посмотрел, куда было обращено большинство взглядов сидящих. По лестнице спускался мужчина средних лет с распущенными чуть ниже плеч русыми волосами, в кожаных штанах, рубахе навыпуск, расстегнутой на груди. Судя по всему, это и был тот наёмник, что сумел договориться с пиратами — Ежи ещё не имел возможности его видеть, но именно рядом с ним шёл уже известный по прорыву из дворца эльф. А сзади, словно тень, скользила тоненькая девушка — шалюрка. Компания спускалась неторопливо — высокорождённый явно подстраивался под какую-то тяжёлую и неуверенную поступь человека. По сторонам наёмник не смотрел — вообще, увидеть выражение лица было проблематично из-за спадающих волос, будто зашторивающих глаза — во всяком случае, с того ракурса, откуда вёл наблюдение рыжий.

Ежи недоумённо покосился на гвардейцев — не ошибся ли он, и это точно тот человек, что, по словам очевидцев, весьма успешно противостоял лидеру пиратов, которого прежде не смогли остановить не самые слабые защитники Ремесленного квартала — тот же эмир. Но нет, в глазах «чаек» было всё: любопытство, интерес, напряжение, даже некая зависть, только не снисхождение или пренебрежение.

— Это он? — всё-таки уточнил Ежи, почему-то негромко.

Гвардейцы сразу поняли, кого он имеет ввиду, и согласно пожали плечами либо кивнули, без усмешек и шуточек — даже РоСтайни, признанный любитель повеселиться, промолчал, как-то очень серьёзно изучая идущую троицу — казалось, даже хмель на время покинул его.

— Если б ты только видел, что они вытворяли с тем драконьим выходцем из Архипелага, — негромко проронил сидящий рядом Палий. — Я и то не всё смог узреть, даже находясь поблизости, — хрюкнул, словно обозначая шутку.

За столами стали возвращаться к прерванной трапезе и сдержанным разговорам, словно все вдруг поняли, что не очень прилично вот так пялиться, хотя нет-нет, да и продолжали бросать короткие взгляды на любопытную троицу. Вот только за столом принцесс, кроме приветственного взмаха маркиза — словно старым знакомым, на что ответил лишь эльф сдержанным кивком, ничего не изменилось — Лидия проигнорировала это явление, а её сестра, сидевшая спиной к залу, о чём-то оживлённо беседовала со вторым дворянином в летах.

— Эй, Ройчи, шлёпай сюда! — донёсся визгливый голос гоблина, после чего он подскочил и энергично замахал руками.

Рыжий с удивлением наблюдал за возникшей вокруг стола наёмников суетой. Гном ловко остановил пробегавшую мимо служанку и что-то втолковывал ей, тролль встал и направился в сторону столов, сервированных для важных господ и, не особо церемонясь, подхватил свободный стул со спинкой. Гоблин же в это время отчего-то снял со стола пивной бочонок и задвинул его под ноги гному.

— Однако, — не удержался Бирон и, не донеся кубок до рта, прокомментировал: — Будто цацу какую встречают, — сделал глоток вина, пожал плечами и завершил. — Наёмники… — будто это что-то объясняло и, бросив хитрый взгляд на Ежи, добавил, — Странные какие-то.

Рыжий никак не отреагировал на эти слова. Что тут скажешь? У военных — регуляров всегда было своё отношение к вольнонаёмной братии, и — ничего тут не попишешь — между ними всегда было соперничество, частенько пробегала чёрная кошка, отчего в тавернах люди (и не только) постоянно спускали пар кулаками и всякими подручными средствами. Но, во всяком случае, в голосе гвардейца именно сейчас не прозвучало ни капли высокомерия или презрения. А что до странностей — так с этим не поспоришь, он и сам был очень даже согласен с гвардейцем.

Человека усадили на стул, сноровистая служанка уже притащила дымящееся блюдо, все тут же сами попадали за стол и с каким-то ожиданием уставились на товарища. Кроме шалюрки, что молчаливо замерла за правым плечом мужчины. Тот неторопливыми, по мнению Ежи, чересчур уж медленными движениями перехватил волосы лентой, и тогда рыжий наконец-то увидел лицо — в профиль — с прямым носом, высоким лбом и… растянутым в улыбке губами. В общем, наёмник явно оценил заботу со стороны товарищей. Дружное хмыканье за столом, сказало Ежи о том, что он не единственный подглядывает за этой компанией.

— М-да, — глубокомысленно проронил Палий, — даже не знаю, кем бы я себя почувствовал, если бы вокруг моей персоны вот так суетились «тёмные» и «светлые». Каким-нибудь властелином мира, — завершил театрально-мечтательно.

— Ага, — тут же донёсся полный сарказма голос Бирона, — по мне так проще сразу повеситься, чтобы не мучиться долго, — и тут же пояснил свою точку зрения: — Неспроста эти реверансы, одно из двух: или эти «друзья» серьёзно проштрафились, или потребуют взамен что-то этакое… услугу какую… а то и душу. В любом случае, человеку сложно конкурировать в фантазии с древними народами. Вот я и думаю, что наёмнику лучше сразу ножом по горлу… — Краем уха прислушивавшийся к вдохновенным комментариям РоСтайни Ежи едва сдержал улыбку — гвардеец наверняка вновь решил повеселиться за счёт товарищей, и тот не обманул его ожиданий, завершив свою речь низким, как бы потусторонним голосом: — Иначе пить ему кровь невинных младенцев и только-только вылупившихся драконышей, сидящих за этим столом…

— Тьфу ты! — воскликнуло в сердцах несколько человек, поведшихся на вкрадчивую интонацию Бирона. Остальные же откровенно ржали, хотя на вкус Ежи, тоже давившего улыбку, шутка была так себе.

В сторону их столика стали поглядывать с интересом и прислушиваться. Но тут появились новые действующие лица, более интересные с точки зрения перспективы.

На пороге стояли его бывшие товарищи. Бездоспешные, в рубахах навыпуск с влажными пятнами — как после тренировки и умывания. Палки в руках Кола подтвердили предположение Ежи — худой наёмник периодически занимался с бойцами их отряда, не отказывался скрестить учебный меч даже с покойным ныне одноглазым Сетром, хотя, по общему мнению, щадил пожилого командира. О причине, заставившей тащить своего буйного товарища тренироваться после наверняка не самого простого по количеству выпитого и съеденного вчера, можно было только догадываться — Лири выглядел неважно: взъерошенный, абсолютно мокрый до пояса, словно вылили на него несколько вёдер воды, с тяжело вздымающейся грудью и застывшим хмурым взглядом.

Кол неторопливо оглядел помещение, кому-то лёгким движением подбородка обозначил приветствие — Ежи он словно бы не заметил — тем не менее, направился за стол в противоположную сторону. Лири, двигаясь за товарищем, хрипло проревел в направлении стойки:

— Пива! И побольше…

И тут его блуждающий взгляд наткнулся на что-то, его чрезвычайно заинтересовавшее. По спине рыжего скользнул холодок — он узнал это внимание: когда пустота в глазах заполняется злобой и радостью, от громилы можно ожидать любой гадости. К сожалению, не он был предметом внимания — как ни странно, Ежи даже расстроился от этого, ибо мысленно уже был готов к схватке. В отличие от расслабленной, совсем не выглядевшей воинственно (даже тролль) и явно не готовой к неожиданному удару компании.

Огромный, в облепившей его безразмерной и распахнутой чуть ли не до пуза рубахе, наёмник выглядел, нужно заметить, весьма внушительно. Следуя за Колом, он в какой-то момент отклонился от курса и в три тяжёлых шага оказался возле стола, где завтракали «тёмные», «светлые» и люди — шалюрка к этому времени сидела справа от мужчины и перед ней тоже наличествовало блюдечко с какой-то снедью.

— Кого я вижу! Это же славные воины, прогнавшие пиратов, — голос Лири звучал вроде и негромко, но клокотавшая в нём ярость напрочь исключала миролюбие или даже намёк избежать конфронтации.

Но, как ни странно, сидевшие за столом, совсем не испугались. Гоблин бросил короткий взгляд на подошедшего и равнодушно вернулся к трапезе. Тролль и гном недоумённо оглянулись, но промолчали. А вот эльф и наёмник вообще проигнорировали здоровяка. Чем окончательно вывели его из себя.

— Я к кому обращаюсь?!

Ежи невольно пригнулся и сгруппировался, готовый в любое мгновение сорваться и бежать на помощь. Успеет ли — другой вопрос, он-то знал, насколько стремительным, несмотря на размеры и показную неторопливость, может быть Лири. Краем глаза он увидел, как к точке конфликта быстро приближается, считай, на мгновение потерявший из виду товарища, Кол.

В следующий удар сердца Ежи вообще потерял дар речи. Перед грозным рассерженным наёмником выросла тоненькая невысокая фигурка — словно бабочка перед драконом. Рыжий видел лишь кусочек профиля, но был совершенно уверен, что шалюрка не испытывает ни капли страха. То ли совеем не дорожит своей жизнью, то ли уверена в чём-то… В общем, поражён был не только Ежи, но и весь зал затаил дыхание. И даже Лири проглотил язык. Зато наёмники за столом наконец-то отреагировали — развернулись в сторону стоявших друг напротив друга громилы и девушки. Причём, опять же, волнения в их лицах не было совершенно. Лишь любопытство.

 

Глава 2

— … и тут набежало несколько этих вонючих белолицых выползней — стражников, — ДринТок громко засмеялся, обнажив жёлтые клыки, а МенТок недовольно подумал, что даже молодому воину, впервые вышедшему на тропу войны, стоит быть чуточку сдержанней.

Впрочем, молодости присущи крикливость, хвастливость и безрассудство. Можно подумать он в своём первом походе был не таким! Мен усмехнулся про себя: первый же убитый им гном — торговец заставил его ужасно загордиться, и только оплеуха старшего, да последующий ужасных прорыв из устроенной ими западни «светлых», в котором полегло большинство юнцов из его стаи, вернули его на землю. Тем более, Дрин — его побратим и сын двоюродного брата. Пусть бахвалится своими подвигами — не каждому клану уруков можно похвастать таким рейдом в крупный город, где каждому можно показать свою удаль. И пусть Дрин «пахнет» гораздо хуже тех же выпотрошенных им стражников — слизняков, он в своём праве. Просто дело в том, что Мен пресытился по самое горло этим действительно жутко воняющим городом с его давящими каменными домами, безвольными, отвратительными, безволосыми и бледными, будто черви, жителями, он задыхался без свежего воздуха и простора, необходимого каждому вольному охотнику. Он уже насытился и драками — при всей культивируемой в среде истинных беспомощности людей, среди них всё-таки встречались достойные соперники. И в чём тогда радость? В умерщвлении беззащитных? Тут и гордиться нечем. Они — как пыль под ногами, которая заставляет чихать — ты не можешь почувствовать себя настоящим, живым воином! Только с достойным противником (в мирное время, которого у истинных практически не бывало, ибо состояние войны — это нормально, они задирали друг друга; уруки всегда числили себя лучшими бойцами Веринии) можно обратить на себя благосклонный взгляд Тимбуру, духа войны!

Мен, ехавший в отличие от побратима с невозмутимым видом, едва услышав низкое негромкое рычание, насторожился и пригляделся к загривку своего Тарка. Уж он-то, вырастивший и воспитавший его со щенка, знал хорошо, и расслабленная походка, и демонстративное отворачивание морды в сторону, не могли его обмануть — приблизившийся к нему недопустимо близко ягир Дрина мог нарваться на выволочку. А два сцепившихся зверя — это испытание для наездников, и Мен, недолго думая, взмахнул плетью с вшитыми на конце свинцовыми шариками, влепил между ушей. Тарк обиженно взревел и в отместку клацнул зубами на соседа. Тот дёрнулся в сторону, махнул лапой с пятисантиметровыми когтями. Промазал, но наездника при этом ощутимо тряхнуло. Дрин, естественно, удержавшийся в седле, раздражённым или злым от выходки питомца не был, наоборот, расхохотался, хлопая свободной левой рукой по бедру. Мен тоже оскалился, изображая удовлетворение. Весело.

Широкий проспект был пустынен. Жители, те, кто не сбежал из оккупированного «тёмными» района, напуганные резнёй, которую устроили уруки вначале (да и потом они продолжали брать дань кровью), носа не показывали на улицу. Сейчас, правда, когда шаманы частично заполнили посохи, были заняты иными ритуалами и перестали проводить массовые жертвоприношения, немного осмелели — кушать-то надо! Но два едущих наездника — это было очень опасно для здоровья — кто знает, какое развлечение им придёт в голову? Тем более, их все так называемые шутки были неизменно связаны с кровопусканием, пытками и мучительной смертью. Всё вокруг замерло в страхе — Мен буквально ощущал это чувство, пропитавшее и стены домов, и камни мостовой, и кованые ограды, и даже само низкое, затянутое тучами, небо над ними. Это, конечно, тешило самолюбие истинного, но уже, пожалуй, и утомляло. Как и неубранные трупы людей, зияющие провалы окон, грязь, мусор, вьющиеся дымки не до конца потушенных пожаров.

Тарк неожиданно насторожил уши в сторону одного из частых здесь боковых переулков, что кривыми и худыми змейками стекались к проспекту. И самому Мену тоже что-то почудилось, но Дрин, продолжающий заливаться соловьём, не давал возможности сосредоточиться. Он поднял руку. Но побратим не заметил жеста товарища, занятый осаживанием плетью своего зверя, и Мен наклонился ткнуть его кулаком в плечо… Тут что-то горячее брызнуло в лицо… И солёное.

В глазнице побратима торчало оперение арбалетного болта, остриём упёршегося в тыльную часть шлема, который очень настоятельно рекомендовал надеть Мен. Не помогло. Ещё один болт ударил в шею зверю.

Дрин свалился сломанной куклой, да ещё был придавлен тяжёлой тушей бьющегося от боли и ярости ягира.

Мен пригнулся к шее Тарка, выискивая угрозу. Сердце билось мощно и ровно, накачивая дурную кровь, гнев весенним паводком затапливал разум. Но следовало удержать себя в руках, не пойти на поводу бешенства из-за столь вероломного нападения и такой бессмысленной и никчемной смерти побратима.

Словно почувствовав что-то, он поднял Тарка на дыбы. И… всё. Два глухих удара. Зверь под ним содрогнулся, взвизгнул, и, уже понимая, что случилось непоправимое, в падении выдернул ноги из стремян и завалился в сторону от подраненного животного. Это был опасный момент — обезумевший от боли Тарк мог случайно зацепить своего хозяина.

Перекатившись через голову, сыпля ругательствами, Мен, пригнувшись к земле, замер в оборонительной стойке с отведенным в правой руке ятаганом, а левой с защитным наручем прикрывая лицо. Очень быстро мелькнувшие лица этих лживых потомков червей, словно сорвали предохранитель, удерживавший его в холодном разуме. Как говорится, ипостась «истинного» урука не лёд, а пламень. А этих драконовых выродков следовало предать самой мучительной смерти, причём не отдавая ни толики боли и капли крови шаманам — выпить её самому…

Он даже не оглянулся — Дрин мёртв, ягиров — если раны не смертельны — сейчас вряд ли удастся обуздать, побежал. Влетел в сумрачную нору переулка, справа, у фундамента углового дома лежали четыре брошенных арбалета — как мельком отметил он (воин, «истинный», подобные вещи должен замечать и оценивать моментально) — добротное армейское оружие, словно четыре брата-близнеца, и широким стелющимся шагом понёсся вперёд. Узкий ход переулка скрывал жертвы, но он очень хорошо слышал тяжёлый и торопливый топот впереди двух пар сапог. И скалился в предвкушении.

Пересекая широкий двор, в который свернула парочка убийц, он вдруг понял, что что-то ему не даёт покоя, и попытался на бегу поймать ускользающую мысль за хвост. То, что выходило, ему очень не понравилось: наличие арбалетов, явно продуманный путь отхода… Это была точно спланированная засада на небольшую группку тёмных…

Кто же это такой смелый? И не ждет ли Мена впереди ещё один сюрприз?

От этой мысли он даже чуть сбавил темп, и стал внимательней смотреть по сторонам, ибо они углубились в сеть дворов. Всё-таки он один, и пусть «истинный» сам по себе — сила, вот только находясь в незнакомой для него среде, его легко могут обмануть, сыграв на чувствах… И никто из братьев не сможет воспеть его подвиг… Нагнать убийц тоже никак не получалось.

Пару раз при виде урука испуганно шарахались люди, один раз пришлось обагрить лезвие ятагана в нечистую кровь пса, бросившегося в ноги. А потом он ощутил, что направление поменялось, и преследуемые уходят с территории, контролируемой тёмными, и зарычал от понимания того, что его надежды могут не оправдаться, и у убийц побратима есть шанс уйти безнаказанно.

Одуревшие от крови уруки так и не смогли в этом каменном муравейнике наладить караульную службу, и хоть пешие и верховые патрули иногда передвигались по району, это были полумеры, ибо мало того, что границы были весьма условны, так их никто толком не охранял. Шаманы были заняты своим делом, а отряды, сформированные по семейно-клановым признакам, располагались отдельно друг от друга, дожидаясь общего сбора, но довольно компактно, выбрасывая щупальца мародёрствующих и буянящих рейдеров вокруг. «Истинные» решили, что сама их грозная слава станет препятствием для кого-либо. А нет, так милости просим пообщаться. К слову, периодически к ним забредали группки то ли смельчаков, то ли глупцов в форме и с оружием, с которых быстро снимали не только оное, но и кожу. Более весомой преградой на пути недотёп были временные союзники уруков из числа городской стражи, на которых они смотрели с нескрываемым презрением, но по приказу шаманов не смели трогать. Именно те заворачивали соплеменников. Впрочем, часто в обе стороны.

Когда он, выбив подпёртую снаружи калитку, вывалился на открытое пространство очередной улицы, от злости, негодования и обиды его трясло. Он не городской хищник, хоть и охотник!

На противоположной стороне, в перпендикулярном переулке мелькнули два серых плаща, он даже рефлекторно схватил свой метательный топорик, но те уже скрылись за поворотом…

— Эй, охотник, хороша ли дичь? — донёсся вдруг насмешливый урукский говор.

Ощетинившийся Мен развернулся, но злой ответ замер на губах — слева из-за поворота выдвигалась колонна «истинных». Что тут делала полусотня, почитай весь боевой отряд клана Мак, не очень большого родственного семейства, Мена сейчас совсем не интересовало — пусть даже те собрались в глубокий самостоятельный рейд или, гм, на прогулку. Главное, что они здесь. И они — свои. Есть вещи, которые объединяют испокон веков враждующие семьи.

— Бледнокожие драконы убили «истинного»… Подло, из-за угла… Моего побратима…

Последняя фраза прозвучала не в пример тише, но, главное, что он был услышан. Масса наездников, яростно рыча и потрясая оружием, уже не соблюдая строя, накатила на него. Мен с кровожадным удовольствием лицезрел клацающие зубами, такие убийственно надёжные возбуждённые морды ягиров и оскаленные в неутолимой жажде мести головы соплеменников.

— Где они?! — прокричал предводитель отряда с вплетенной в волосы лентой малого акнака, и протянул руку, помогая вспрыгнуть на своего ягира, широкого и мощного зверя.

Видимо, Мена вёл сам дух Тхака, ибо когда они выметнулись на небольшую площадь, он успел заметить ненавистные плащи, вбегающие по широким ступеням огромного дома с высокими статуями отвратительных полураздетых человеческих самок, якобы поддерживающих свод. Как люди смогли столь опередить наездников, «истинный» уже не задумывался об этом — перед ним была цель — проклятые насекомые, погубившие побратима. Небось, надеялись найти защиту в этой каменной коробке. Не бывать этому — им не уйти от возмездия!

Немногочисленные прохожие испуганно разбегались при виде жуткой картины вымётывающихся один за другим из узкого переулка страшных всадников. И даже грозный прежде небольшой отряд солдат, вооружённых копьями и мечами, поспешил под ближайшую стену и, ощетинившись, замер, боясь лишним движением привлечь внимание многолапой смерти.

Перед самым домом крутилось несколько человек в форме городской стражи, с ужасом глядя на накатывающую лавину «тёмных». Потом они стали потихоньку пятиться, а после и вовсе прыснули по ступеням.

Убегающие были поддержаны улюлюканьем уруков, притормозивших внизу. Но Мен уже соскочил с ягира и бросился вверх.

Сотня высоких ступеней. Трусы, испугавшиеся праведного гнева «истинных», сбежали. Но стоило уруку длинными прыжками выметнуться на верхнюю площадку с отведенным на всякий случай в замахе метательным топориком, как высокие двустворчатые — по виду могли выдержать и удар малого тарана — двери отворились и оттуда появился мужчина в богатых доспехах и зелёном плаще союзников. Он был уверен в себе, а окладистая пегая бородка нахально торчала вперёд, но в глубине глаз — опытный Мен очень ясно увидел это — несмотря на внешнюю невозмутимость, плескался испуг. И запах — этот кислый запах страха ни с чем не перепутаешь.

Эта внушительная туша сделала два не совсем твёрдых шага вперёд, вытянула правую руку с раскрытой ладонью — будто пыталась остановить накатывающих воинов, и искривила рот в каких-то бесполезных звуках — словах.

Мен мимолётно усмехнулся и, не прекращая движения, от всей души вонзил топорик в эту багровую рожу. С удовольствием почувствовал отдачу в кисти, потом смачное чмоканье выходящего из плоти и кости лезвия, по ушам стеганул противный визг, благо, быстро убывающий. А в следующий удар сердца он уже ворвался внутрь здания.

Глаза ещё не успели перестроиться на окружающий сумрак, но инстинкт охотника подсказал пригнуться и уйти в сторону, прикрываясь левой рукой в наруче. Быстрый взгляд вперёд невольно зародил в глотке рычание. Не от злости или негодования, несмотря на то, что широкое пространство большого холла перекрывала стена щитов с торчащими остриями копий — ближайшее жало подрагивало в пяти локтях от Мена — а от азарта и нагнетания боевой ярости. Вот оно, деяние, достойное «истинного»!

В следующее мгновение «тёмный», распростёршийся в низкой атакующей позиции, бросился на бывших союзников, укрывающих предателей и убийц. А на его место вбегали всё новые и новые братья. И монолитная, казалось, до этого стена шатнулась.

Мен, уклонившись от копья, всей инерцией тела ударил в щит, топориком полоснул по торчащей снизу голени. Солдат стал проваливаться, стоявший сзади и страхующий товарища воин попытался достать «тёмного» алебардой, но Мен чуть подправил падение щитоносца, и шишак шлема боднул того в лицо, не нанеся, впрочем, особого вреда, но закрыв на время обзор. А в следующее мгновение в глаз зазевавшемуся стражнику вошло жало кинжала. И Мен, несмотря на давку и яростное сопротивление справа и слева, почувствовал, что ещё чуть-чуть, и он преодолеет защитную линию и зайдёт в тыл обороняющимся. Следовательно, строй будет нарушен и единственное преимущество белокожих исчезнет — в индивидуальных схватках с рядовыми пехотинцами, уруки были на голову сильнее. Не говоря уже про стражников, всё умение которых, грубо говоря, заключалось в правильном взятии мзды или транспортировке пьяных из кабака в каталажку. Плюс у «истинных» было абсолютное отсутствие боязни смерти — гибель в бою почётна!

Мен таки отхватил пару неприятных ударов, особенно в левый бок кистенём от очень уж проворного невысокого бойца, но в пылу схватки не обратил на это особого внимания, и уже сканировал открывшееся пространство, особенно широкую лестницу, ведущую вверх, откуда поспешно спускалось ещё несколько полуодетых стражников с раззявленными в крике ртами.

И тут полыхнуло… Плоть, казалось, растворилась в жидком огне. Но последнее чувство, которое провожало его в Великую Тьму, было — удовлетворение.

* * *

Зерги поглядывал по сторонам скорее по привычке, чем из любопытства. Новое логово Бешенного кардинально отличалось от предыдущих мест его пребывания, вернее, его временных берлог. Конечно, при всех не афишируемых договорённостях с тайной королевской службой и с группировками «ночных», долго оставаться на одном месте, даже, казалось бы, максимально защищённом, чревато — проведя разведку, конкуренты неизбежно захотят пощипать соперника. Так-то. Вот они прелести беспокойной жизни рыцарей плаща и кинжала. Сейчас же это был огромный особняк — столичная резиденция какого-то дворянского рода. Причём, практически не пострадавшая во время захвата. Судя по всему, даже не ограбленная и не подвергшаяся вандализму: ковры на месте, статуи и картины целы, шторы невозмутимо висят без кровавых следов. Вон, правда, несколько человек ползают, замывают бурое пятно.

Зерги скривился, представив происхождение этого непорядка. Раньше он бы это и не заметил, но сейчас после бесед с отцом Алием, ставшим кардиналом Новой Церкви, он немного по-другому стал смотреть на мир. И хотя внутреннее напряжение и злость не до конца покинули его — должно пройти время помимо ежедневных молитв и свершения благих дел, чтобы очиститься, — так говорил святой отец, направлены они теперь были в противоположную сторону — на бывших соратников по воровскому цеху. Не верить отцу Алию ему не было причин, ибо именно он, воспользовавшись своим Даром, исцелил его, а потом… заглянул в душу. В тот ад, который преследовал Злого на протяжении многих лет. И содрогнулся. Но твёрдым голосом стал плести кружева беседы. А убедительным он умел быть. В этом Зерги удостоверился, ещё присутствуя на переговорах, когда священник на равных противостоял бандитской верхушке. И если Дужан — это всего лишь агрессивный кусок мяса, то Бешенный — это такой крепкий орешек, зубы о который обломали и смелые, и даровитые, и хитрые — и прочие драконы. И если отец Алий говорит, что городские бандиты, так называемые «ночные» — зло, то так оно и есть.

И вот сейчас, немного оттаявшему Зерги снова пришлось окунуться в городскую клоаку. Нет, он не боялся — его вообще ничто, наверное, не могло испугать, даже смерть — чересчур уж часто он с ней пересекался в предыдущей жизни, чтобы испытывать при её упоминании слабость. Нет. Вот отвращение — да. Но есть долг, который следует исполнять верным сынам церкви. И есть дела, которые лучше всего поручить ему, бывшему некогда «ночным». И потом, ведь он до сих пор считался посредником между «ночными» и новыми священниками, возможно, что и шпионом — вопросов к себе в плане разведки настроений и иной ценной информации из стана святых отцов он ожидал немало. И пусть он был крепок, но вот язык мог выдать кардинальное изменение взглядов на жизнь, поэтому он поставил себе задачу — не говорить ничего лишнего, по возможности отмалчиваться. Передать сообщение — и всё.

Координаты нахождения Бешенного ему сообщили заранее, а с пропуском от отца Алия его никто не задерживал на улицах — ни стража, ни сборные отряды из «ночных» и горожан (кстати, момент союза Новой Церкви с городскими бандитами, конкретно — группировкой Бешенного, одной и самых жестоких в Агробаре смущал его; но раз отец Алий говорит, что этот вынужденный шаг необходим, и что подобное действие может пригодится для очистки общества от скверны, значит есть в этом резон). Особняк же, который и оказался конечным пунктом, впечатлил его, вызвав, правда, несколько саркастических, любопытствующих мыслей.

Как при восстановлении в городе власти короля, Бешенный собирается обосновывать своё нахождение здесь? Два… нет, три варианта ответа. Уйдёт? Останется — в том случае, если за участие и поддержку мятежа ему обещано что-то? Или будет защищаться — он настолько сумасшедший, что может и решиться на это, тем более, кое-какие ресурсы имеются в наличии.

И вторая мысль: это ли не подтверждение, что Бешенный благородных кровей? Раньше вассалы и прочие приближённые шушукались на эту тему, ничем, правда, не подтверждённую. Информации — ноль, лишь манеры, поведение (насчёт этого можно и поспорить — вряд ли какие-нибудь графья лично выворачивают мозги непослушным и нерадивым подчинённым, а при случае не брезгуют и работой ножика для снимания кожи) и речь. Но вот ещё один штришок в копилку слухов — Бешенного так и тянет в дворянские хоромы с соответствующим антуражем. При этом чистота и порядок должны быть на уровне. «Ночные», которых тут на квадратный метр скопилось изрядно, внутрь здания как-то не очень стремятся, во дворе формируют отряды, вооружаются, натягивают не очень привычные доспехи, разбирают щиты и шлемы.

Закутанная в плащ, с наброшенным на голову капюшоном щуплая фигура Зерги привлекла внимание нескольких патрулей ещё до крыльца в особняк. В конце концов, он сбросил капюшон, и дальше уже следовал беспрепятственно — одиозного Злого много, кто знал и как командира среднего звена, исполнителя деликатных поручений, и как «ночного» со скверным характером, чрезвычайно вспыльчивого и злопамятного.

Бешенный расположился в господском кабинете. Кто бы сомневался! Мания величия — это тот червь, которого кормить очень легко. Два бугая подпирали стену у дверей, отрешённо пялясь перед собой — можно не сомневаться, что в случае угрозы хозяину, они будут действовать чётко, мгновенно и жёстко.

Здесь, в приёмной он застрял на долгий час и, поставив себе задачу быть терпеливым, уселся на стул с такими же «просителями» в ожидании «аудиенции». Правда, очередь, если сравнивать оную, к примеру, с той, что тянется в кабинет некоего королевского чиновника, отличалась очень разительно: эти перекошенные, в шрамах уголовные рожи в самых диких нарядах от ярких петушиных цветов до обезличенных серых, совсем не излучали благовоспитанность и благонадёжность.

Не взирая на больше, чем десяток желающих предстать пред ясные очи главаря, Зерги выдернули раньше. Провожаемый угрюмыми взглядами, он, внутренне собравшись, проследовал за сухоньким, внешне безобидным старичком, который был на самом деле, что называется вором от бога, а сейчас исполнял роль секретаря при Бешенном.

Самый упоминаемый в Агробаре «ночной» вольготно располагался за широким столом, перед ним были принадлежности для письма и несколько свитков. Из окон сзади падал свет, не давая возможности рассмотреть лицо сидящего. Мельком, неторопливо проходя к столу, Зерги оценил богатое убранство помещения, чётко определил нахождение за боковыми шторами двух телохранителей. Всё верно. Не хватало ещё кого-нибудь с Даром, но Бешенный не очень жаловал таких людей. Во всяком случае, радом с собой постоянно — у него самого были определённые умения, весьма эффективные в отличие от иных даров, и которые он не желал раскрывать перед кем-либо.

— Ваша милость, — Зерги вежливо и сухо поклонился, протянул чехол с посланием. Такое обращение было обязательным. А упоминание клички «Бешенный», кстати, было чревато потерей языка и иными нехорошими последствиями.

Рука со свитком зависла над столом на несколько тяжёлых секунд, во время которых Хозяин пристально рассматривал Зерги, не делая попыток принять послание. В серо-стальных глазах Бешенного сложно было что-то прочесть, да и Зерги старался не заглядывать туда, помня нехорошие, возможно раздутые, но наверняка с долей правды истории о том, что через зрительный контакт Хозяин устанавливает контроль над собеседником. А потом уже листает в его голове, словно в книге, любопытствуя, проверяя, а иной раз и вырывая целые главы. Не все после «общения» с ним приходили в себя — это факт.

— Хорошо выглядишь, Зерги, — мягко проронил Хозяин, забирая свиток, и, не глядя, срывая печать и разворачивая его, при этом не убирая какого-то настойчивого, требовательного, вкрадчивого взгляда со своего вассала (то, что сам Зерги считал иначе, Бешенный, естественно, не знал; кстати, Хозяин никогда не звал его по кличке — Злой). — Алий выполняет свою часть договора, — проронил.

Предложение не несло вопросительной интонации, тем не менее, Зерги на всякий случай согласно кивнул головой. И почувствовал, как аккуратные, но настойчивые касания к голове, схожие с пальцами цирюльника, прекратились. Бешенный погрузился в чтение.

Только сейчас бывший вор получил возможность безнаказанно смотреть на самого опасного человека в мире «ночных». Он умел это делать, будучи вором: смотреть так, чтобы объект внимания не чувствовал наблюдения. Ему и раньше доводилось разглядывать главаря на данный момент самой многочисленной и жестокой бандитской группировки Агробара, и каждый раз поражался несоответствию формы и содержания. Перед ним сидел и тихо улыбался отпрыск какого-нибудь благородного рода, предки которого находились у трона (если не на нём), водили армии, защищали подданных и заботились о них не как о денежных коровах или в перспективе стриженых баранах, а о верных соратниках. Тонкий нос с горбинкой, твёрдые губы, упрямый подбородок, проникновенные выразительные глаза, короткий ёжик седых волос, хотя внешне ему было едва ли сорок. И за этим, вполне обаятельным и харизматичным фасадом скрывался самый страшный человек, какого только знал Зерги — а удивить его действительно было сложно — уничтожающий разумных не только по необходимости, но и по прихоти, причём намеренно превращая их в идиотов и сумасшедших.

Бешенный хмыкнул и поднял глаза на Зерги, который предусмотрительно увёл взгляд. Потом щёлкнул пальцами, привлекая внимание секретаря, на что тот отреагировал вскакиванием со стула и преданным поеданием Хозяина глазами (вышколил-то как старика!).

— Дужана сюда. И Рыжего. Быстро.

В кабинете повисла тишина. Зерги замер неподвижно, не желая малейшим шорохом привлечь внимание этой ядовитой змеи. Не то, чтобы он боялся, но, как говорится — лучше от греха подальше. Да и незачем подводить отца Алия. Тем более, ему есть, что скрывать. Просто Бешенный, относящийся к вассалам, как к своей собственности, но знающий Злого, как облупленного, с его кровожадной ненавистью к священникам, и поэтому отправивший его в лоно Новой Церкви, вряд ли мог представить, что некто смог так промыть мозги его подданному, что тот стал ко всему, связанному с криминалом, испытывать глубокое отвращение, граничащее с руководством к немедленным «очистительным» действиям.

Бешенный задумчиво глядел в окно и барабанил пальцами по столешнице, на его устах бродила довольная улыбка. Если бы он начал напевать какой-нибудь фривольный мотивчик, Зерги бы не удивился.

— Ну что, добрый мой вестник, — неожиданно произнёс Хозяин, не глядя, — не знаю, в курсе ли ты, но всплыл один твой хороший знакомый. Не лично знакомый, но заочно. Верховный кардинал. Хотел бы с ним пересечься?

Зерги лихорадочно соображал, что ответить. Подоплёку вопроса он понял, но, изменившийся, стал по-иному смотреть на мир. И старик кардинал, пусть и невольный соперник отца Алия и его Новой Церкви, не вызывал у него сейчас тех сильных чувств, как раннее. Поэтому ответил он с заминкой.

— Конечно.

Бешенный неуловимо быстро перевёл на него взгляд и нахмурился. Слава Единому, он ещё витал в своих мыслях и не до конца осознал несоответствие слов и интонации. Зерги выдавил из себя кривую — он надеялся, что она похожа на кровожадную — ухмылку. Искусство лицемерия с трудом поддавалось ему — он предпочитал прямолинейность и быстрые решения. Но тут наконец-то вошли вызванные «ночные».

Кривой Дужан, Рыжий Кари и отсутствующий сейчас Халый-Кан, чистокровный орк, являлись этакими капитанами Бешенного. У каждого были свои подчинённые и территория. Ещё они входили в малый совет банды, а функции их распределялись примерно так: Дужан отвечал за идеологию, подкованность рядовых бойцов, так сказать, обосновывал крутость «роз» в среде «ночных» Агробара, а заодно подчищал (конкретно) ряды от сомневающихся. Он так и именовался — Палач. Рыжий, непосредственный командир Зерги, благодаря изворотливости и воровскому опыту носил титул Плаща, и, соответственно, в его сфере внимания были дорогие и деликатные задания, а в подчинении находились так называемые «тени» — искусные воры и убийцы, собранные в команды. Ну а орк отвечал за силовые акции, мобилизацию и подготовку бойцов, этакую городскую пехоту, и звался Мечом.

Кари, увидев худую фигуру одного из своих командиров, обрадовано хлопнул его по плечу. Он вообще был очень жизнерадостным и приятным в общении человеком — если, конечно, подобное можно применить к «ночному». Он даже собрался пошутить с Зерги. Была у них такая игра: замкнутый Злой с напрочь отсутствующим чувством юмора всегда не кривясь и молча выслушивал драконий понос от Рыжего. Это было не сложно. Зато отношения у них со времён знакомства оставались ровными, а скандальный Зерги, если можно так сказать, относился к Кари с подобием уважения и восхищения (касательно умения подготовить дело) — конечно, при условии, если сам Злой понимал, что подразумевается под этими чувствами. И сейчас, стоя под стальным взглядом Бешенного, Зерги подумал, что Кари — единственный человек, которого можно было бы спасти. Остальные подлежат уничтожению, спасение в небесных чертогах им не светит, благотворный огонь Единого их вряд ли коснётся.

— Кари, дело для тебя, — Хозяин несколько мгновений сверлил взглядом невысокого коренастого мужчину, улыбка на лице которого растаяла без следа. Наконец решив, что внушение произведено достаточно, продолжил. — Есть информация, пришедшая от нашего общего знакомого, — бросил короткий взгляд на Зерги. — В Ремесленном квартале объявился Верховный кардинал Апий. Наш союзник озабочен этим обстоятельством, — многозначительная пауза, — и просит решить проблему, — ухмыльнулся. — Мы не можем не пойти навстречу в такой малости. Тем более, она по нашему профилю. Надеюсь, благодарность будет иметь соответствующие размеры. К тому же я успел убедиться, что Алий умеет держать слово. Зерги, повернись, — он кивнул стоявшему перед столом, спиной к вошедшим вассалам, Злому. Тот повернулся, и Кривой с Кари с удивлением лицезрели не очень симпатичное лицо хорошо им известного Злого, изрытое оспинами, но уже без того чудовищного шрама — результата попадания гномьего топора, от которого помимо чисто внешнего уродства, он ещё и ослеп наполовину (и это не считая жуткой дёргающей боли!). Сейчас же перед ними стоял прежний Злой (ну почти!), и о ранении, чудом не прекратившем его жизненный путь, говорила лишь тонкая белая полоска, проходящая через всё лицо.

— М-да, — хохотнул Дужан, приблизился, кольнул маленькими холодными (как у матёрого секача) глазками, отодвинулся. — А мне кажется, Злой, что тебя напрасно поправили — с разорванной рожей ты больше соответствовал образу. Да и для дела это лучше, — он не обратил внимания на недовольное сопение Зерги, по-хозяйски прошёл к столу и упал в ближайшее кресло.

Бешенный много позволял своему абсолютно преданному вассалу, своей правой руке, тупому и жестокому слуге, сообразительности которого хватало на то, чтобы понять: без Хозяина его разорвут на мелкие клочки.

Бешенный повернулся к молчаливому и посерьёзневшему Кари.

— Отправь лучшую пятёрку к цеховикам. Пусть грохнут старика. Заодно узнают, отчего утрачена связь с районом. И аккуратно, вместе с сидящими там наблюдателями, порыщут — вдруг драконицы Элия где-то там прячутся.

Рыжий понимающе кивнул, развернулся и ушёл. Зерги, который как бы уже выполнил свою миссию, воспользовавшись моментом, тоже попятился к выходу. Но у самых вожделенных створок его остановил вкрадчивый голос.

— Зерги, а ты куда? — тот остановился якобы недоумённо и, не поднимая глаз, вопросительно замер.

Бешенный потянулся и встал, обошёл стол, опёрся о него, сложил руки на груди и с этакой доброй, понимающей улыбкой несколько долгих минут изучал своего вассала. Дужан нарушил эту картину довольным хрюканьем. Нахохлившаяся фигура Злого замерла под пристальными и насмешливыми взглядами.

Зерги, бывший вор и убийца, почувствовал неожиданную поддержку в злости, которая, в принципе, не посещала его со времён попадания в храм. И чуть ли не зуд в кистях, предшествующий выхватыванию верного горлодёра. Состояние у него было и так далеко от спокойствия, а тут этот жирный боров, проклятый, набитый дохлыми червями, дракон… И пугающий, словно у готовой к удару гюрзы, взгляд Хозяина, просвечивающий до самой печени — казалось, он способен, покопавшись в потрохах, выложить перечень блюд, съеденных на ужин.

— Зерги, будь умницей, я так давно тебя не видел, что даже успел соскучиться. Веришь ли, без тебя у нас даже стало как-то скучно — никто никого не режет почём зря. Конечно же, у меня к тебе нет никаких претензий — ты всегда отвечаешь абсолютно честно на оскорбления. И даже тот факт, что свежуешь зачастую ты моих подданных, нисколько не преуменьшает доброго к тебе расположения. Всё-таки организация у меня не благотворительная, и разные мелкие недоразумения можно отнести к так называемому естественному отбору. Да и вежливости многих стоит поучить, верно? Подойди ко мне — трудно вести дружескую беседу на расстоянии, — в этом месте Дужан снова хрюкнул, с садистским удовольствием наблюдая за происходящим — унижение строптивого и не до конца подконтрольного ему бойца (разве что Хозяину и Рыжему Кари Злой не перечил) ему нравилось. Зерги сделал несколько шагов. — Ближе! — нетерпеливо и властно скомандовал Бешенный, и тот ещё продвинулся вперёд, пока между ними не осталось двух локтей. — Расскажи, будь любезен, как там поживает наш общий знакомый? Не замышляет ли чего любопытного, такого, что очень интересно было бы знать нам, заменившим, можно сказать, тебе семью, — и, видя, что Зерги продолжает безучастно стоять, потупив взгляд, будто девственница на паперти, добавил: — Только не говори, что ты ничего не видел и без толку провёл время. Я бы скорее поверил, что ты зарезал парочку святош, — в голосе Хозяина на этот раз мелькнуло раздражение.

— Ну… — промямлил Злой. — Мне как-то было не до того…

— Это наверное больно — исцеление? — довольно неожиданно, с сочувствием произнёс Бешенный. Если не знать наверняка, какая он жестокая тварь, легко можно было обмануться. Или хотя бы сделать вид, что принял эту лицемерную игру в доверие. — Тем более, когда вокруг эти лица… лица людей в сутанах. Тех, кто убил твою семью…

Зерги таки вздрогнул. Ему было сложно тягаться с этим мастером, управляющим, направляющим и ломающим уже очень давно и наверняка более сильных и уверенных в себе людей, нежели загнанный в угол бывший «ночной» с истерзанной душой, ставший на путь избавления от прошлого с накапливающейся во рту от прокушенной губы кровью.

— Расскажи, что тебя тревожит… Посмотри мне в глаза…

Зерги, не в силах сопротивляться, поднял голову. Ему казалось, что взор его непроницаем и твёрд. Но что-то такое мелькнуло во взгляде Хозяина… Недоумение? Понимание? Не зря говорили, что орган зрения для Бешенного — это фактически распахнутые настежь двери. И не важно, что они заперты на семь замков, кованы из железа и охраняются сотней героев. Это всё не важно, потому что враг уже внутри.

Бывший вор вдруг как-то сразу почувствовал, что ему скоро конец. Как личность он исчезнет из этого мира и превратится в студень, медузу, кусок жидкого драконьего дерьма — в своём разуме он точно не покинет этот кабинет. Но вместо одуряющей слабости и страха ощутил ослепляющую ярость. И дальше уже действовал на рефлексах, отточенных не в одной смертельной схватке.

Уводя взгляд в сторону, он ещё приблизился к Хозяину, почувствовал, как в ладонь удобно легла рукоять, и… загнал нож в бок Бешенного. Это был верх удачи! Как правило, тот поддевал кольчугу, которая могла помешать удару. А так печень пробита — и всё…

Он завалился назад, правая рука успела бросить в жирную рожу Кривого другой нож. Где-то на краю сознания были слышны сухие щелчки арбалетов, но успешны ли выстрелы он не успел оценить — адреналин затмил всё. Во всяком случае, он продолжал двигаться. Увернулся от выскочившего из-за шторы бойца, загнал ему в подбородок клинок. Ещё один метательный нож отправил в противоположный угол, где, по идее, должен находиться ещё один телохранитель… Где же секретарь?.. Не важно… Вот она спасительная дверь!

Он буквально вывалился наружу, преследуемый истошным воплем Дужана и отборной руганью. «Ночные» в приёмной смотрели в удивлении, быки по бокам створок меж тем остались невозмутимы — садистская слава Бешенного сыграла с ним злую шутку — внешняя охрана, слыша шум у Хозяина, и не подумала вмешаться.

Зерги несколько раз беззвучно, точно рыба, хлопнул ртом, не в силах отдышаться (что значит, провалялся на хлебе и воде в храме!), наконец-то разлепил рот:

— Скорее… Дужан напал на Хозяина… Нужна помощь…

Поднявшуюся суматоху можно лишь сравнить с пожаром в борделе. Но стоит сказать, что все посетители, сидевшие в ожидании «аудиенции», не задавая лишних вопросов, хотя логики в озвученном предложении было мало, бросились вслед за стражами в кабинет Бешенного. Сам же Зерги стал поспешно удаляться, резко меняя направления и коридоры, иногда истерически подвывая: «Дужан напал на Хозяина!» Нужно было срочно покинуть логово «ночных». Вдобавок он ощутил в левом боку острую боль, а запустив туда руку, почувствовал характерное увлажнение — драконий арбалетчик таки зацепил его. Следовало поскорее найти укромное местечко и, по возможности, перевязать рану. Пока не истёк кровью. Вроде бы, по ощущениям, ничего важного не задето.

* * *

Ройчи открыл глаза. И пожалел об этом — вновь захотелось вернуться в беспамятство сна. Голова просто раскалывалась, поселившаяся внутри черепа бригада кузнецов очень добросовестно выполняла работу: дробила кость и всё, что под ней до состояния муки. И киселя. Как сказал бы Худук: голова и её продолжение в виде тела случайно оказались на стуле, на который опустил задницу дракон. Да ещё изрядно поелозил филейной частью, устраиваясь поудобней.

Что же случилось? Событийная цепочка, приведшая его на кровать с жуткой головной болью, с трудом, но возвращалась в соответствующие ячейки памяти.

Целеустремлённое движение к Ремесленному кварталу в надежде воссоединиться с товарищами по команде. Препятствие на пути в виде осаждающих район пиратов. Встреча Ройчи со знакомцем, можно сказать, из прошлой жизни, благополучно завершающая противостояние между морскими разбойниками и агробарцами. И наконец-то друзья встречаются. Родные рожи неразлучной парочки гоблина — тролля так и цветут улыбками, выступая, словно зеркало. Смысловое, естественно, ибо будь у него харя (это нежно) с пятисантиметровыми клыками, или анфасная часть походила на позеленевший сухофрукт, то он бы вообще задумался: улыбка — столь ли она важна в жизни, может можно как-то обойтись без неё?

И тут память подбросила неприятную подножку — он вспомнил о тоненькой и невероятно подвижной девушке, которая умудрилась без его на то согласия принести ему кровавую клятву верности (он-то знал не понаслышке о проблемности и ответственности в подобных вещах). Но стоило вновь подумать, как разрешить данную ситуацию, как голова заболела пуще прежнего — явный признак того, что он на верном пути в поисках точки отсчёта, приведшей его в такое состояние.

А потом был трапезный зал, предчувствие праздника живота, он попросил у проходящей мимо служанки что-нибудь попить… Шалюрка, возомнившая себя его личным секретарём — оруженосцем — адъютантом — телохранителем, остановила женщину, сама попробовала, что дают. Настроение было, в принципе, благодушное, и он с иронией отнёсся к подобной заботе, тем более в её полудиком племени с западной границы Агробара наверняка так и положено поступать. Но он сделал себе зарубку в памяти: в ближайшее время разобраться с этим — няньки ему совсем не нужны, он уже достаточно взрослый мужчина, не калека, чтобы вокруг себя терпеть что-то подобное. Тем не менее, принял чашу из рук девушки, сделал хороший глоток… Что тут скажешь в своё оправдание? Расслабился, как есть расслабился в кругу товарищей, занятый дружеской пикировкой, отдыхающий душой и телом. Он хлебнул вина…

Алкоголь — это табу. Это первая аксиома, преподнесенная Хромым ему, желторотому юнцу, претендующему на место в рядах королевских смертников далёкой Илии. Голос давно погибшего учителя звучал добродушно и увещевающе, словно и не предлагая самому опровергнуть этот постулат. М-да, эксперимент с собственным организмом иногда-таки устраивали буйные королевские гвардейцы особого полка, но вот результаты были лучшей иллюстрацией того, что наставников нужно слушать. Путь воина — смертника и спиртные напитки — вещи несовместимые. Плачевные последствия принятия алкоголя таковы: боец в лучшем случае становился неконтролируемо буйным и опасным для всех окружающих (при этом о происходящем он практически ничего не помнил), в худшем — слабый — сходил с ума и превращался в овощ. Яркий пример тому сам Ройчи, конечно же, несколько раз наступавший на эти грабли, как правило, случайно (как вчера) либо по воле враждебных сил.

Однажды, так уж сложились обстоятельства, их компанию пленили весьма самоуверенные и агрессивно настроенные люди, предводитель которых бахвальства ради «пригласил» его, человека, к себе в палатку для разговора. Уверенный в собственной безнаказанности, он долго и красочно описывал, что сделает с «тёмными», потом «светлыми» и в самом конце с ним — человеком, посмевшим «изменить роду людскому». Но, пытаясь казаться справедливым, предложил исполнить напоследок одно желание (выполнимое с точки зрения захватчика), ну, и Ройчи, не долго думая, попросил вина. Да, это был риск, но оправданный — он был уверен, что кубок вина не доконает его (проверено опытным путём), а его товарищи верно отреагируют на происходящее… В общем, в итоге тридцать трупов, жуткая головная боль и неимоверное истощение — на ноги он встал на третий день. Друзья, поняв, что происходит, нейтрализовали опешивших конвоиров и… сбежали. Чтобы вернуться через время, добить уцелевших и подлым образом нейтрализовать подуставшего обезумевшего товарища. Да, страшная была бойня.

Вот и вчера чётко сработали товарищи — спеленали его… Ну, шалюрка, ну, удружила… По заднице б ей за такую заботу! Злости, правда, не было — лишь усталость и ломота во всём теле. Голова вообще будто покоилась на отдельной полке с жёстким указанием: не транспортировать, в крайнем случае очень аккуратно отволочь в погребец для частичной заморозки… Но вставать-то надо — судя по пробивающемуся в щели ставней свету, уже было утро.

Он пошевелился, кряхтя, приподнялся на локтях, и… наткнулся на внимательный взгляд оливковых глаз… Вырвавшееся невольно ругательство было следствием неожиданности, досады и… смущения. Он, крепкий мужчина, скрипит зубами на виду у… этого… явления.

Девушка смиренно сидела на табурете у противоположной стены, сложив ладошки на коленях и не отрывая от него взгляд. Как истукан! Слава Единому, не бросилась помогать встать, когда Ройчи, спустив с кровати босые ноги, сел. Подумал и накрыл голые колени одеялом, и снова посмотрел на неё. В душе начало зарождаться глухое раздражение.

— Чего надо? — грубо бросил, не в силах бороться с собой.

Она не ответила, даже не пошевелилась, и повисшая следом неловкая тишина только больше раздраконила его. Но Ройчи, сумасшедшим усилием воли подавил в себе желание рассказать этой девахе, что он думает о ней. Не дай Единый, ляпнет что-то не то, и она наложит на себя руки — с этой дикарки станется! Конечно, он ещё тот циник, но брать на себя смерть — и даже невольно — юной девушки категорически не согласен.

Что там говорить, у него не было ни сил, ни желания сейчас разбираться с этой ситуацией. Тем более, совсем иные проблемы стали громко заявлять о себе: неимоверно хотелось помыться, окунуть разбитое тело в горячую ванну, откиснуть и сбросить груз насыщенных и «грязных» дней. Плюс ко всему сосущее и с каждым ударом сердца всё требовательней напоминающее о себе чувство голода, словно превращающее живот в воронку, затягивающую в себя в конце концов и разум… Но смятённые, вялые мысли никак не желали предложить верный и эффективный план по решению этих, по сути, простых задач, а ощущение апатии и какой-то досадной беспомощности вновь стало пробуждать к жизни ростки злости.

К счастью, в этот момент, без всяких предварительных стуков и иных церемоний, от удара — явно ногой — открылась дверь, и в помещение вошёл Худук.

Цепкий, внимательный взгляд на человека — девушку он проигнорировал, прошёл к столу, поставил поднос, потом подвинул к Ройчи стул, на который и переставил принесенное, и только после этого на его невозмутимом сморщенном лице мелькнула обычная ухмылка.

— Ну, здравствуй, пьяница.

Мужчина поморщился, но промолчал, ибо шутка была не нова. По объективным причинам Ройчи, естественно, не относился к категории «пьющих», вследствие чего ему частенько приходилось «приглядывать» за разошедшимися товарищами. Захмелеть мог Рохля, несмотря на кажущуюся «невосприимчивость» (другое дело, какие объёмы нужно на это дело пустить!). Про гнома и говорить нечего — пивная диета по жизни его вполне устраивала, за что от товарищей, даже от старающегося не лезть в чужие дела эльфа и вполне сдержанного по этой теме гоблина (ну, тут понятно: «малышу» плохой пример подаёт) периодически выслушивал нравоучения. Худук при этом тоже был не дурак налакаться на халяву (но желательно не на виду у Рохли). И даже Листочек мог оторваться чем-то благородным какого-то урожая — ведь буйной компании наёмников нужно соответствовать! Только Ройчи, увы, был лишён этого удовольствия. Поэтому, если быть точным, «пьяница» — определение человека, введённое в обиход именно Худуком однажды не совсем добрым утром (дыхнув перегаром на будящего его мужчину), который заботиться о наклюкавшихся накануне товарищах.

— Видишь, как нелегко бывает, — пробурчал зеленокожтй, наблюдая, как Ройчи, кривясь и негромко ругаясь, одолевает литровую кружку горячего пойла, приготовленного собственноручно гоблином.

— Вот-вот, хороший мальчик, — оскалился довольно, глядя на покрасневшее лицо товарища с выпученными глазами, распахнутым — от невозможности отдышаться — ртом. — Не боись, сейчас полегчает, — и подвинул тарелку с овощами, тонкими полосками мяса и сыра. — И чтобы сам следующий раз, помогая друзьям после хорошего застолья, ты тоже был таким же покладистым и мягким, как я. А то бывает — никакого сочувствия, будто сам дракон вселяется в тебя!

И снова Ройчи никак не прокомментировал сказанное — он жадно поглощал пищу. Но уголки губ от слов «тёмного» поползли в стороны. А вообще, от гоблина будто исходила благотворная, успокаивающая волна. Использовал ли Худук свой дар или так действовало одно его присутствие — не суть важно, просто Ройчи в который раз подумал о том, что люди и человечество в целом недооценивают маленьких «тёмных». Навесило ярлык «злопамятных, коварных и мстительных», а мудрости очень древнего народа не желает видеть.

— И ещё, — вдруг наклонился к жующему человеку и негромко проговорил Худук, — с ней, — обозначил кивок назад, — нужно что-то решать. Тебе. И побыстрее, — Ройчи даже на мгновение перестал жевать от прозвучавших в голосе гоблина совершенно мягких и… сочувствующих интонаций, недоумённо поднял голову. — Как-то не хочется однажды получить нож в бок от такого милого существа за, гм, неуместную шутку или косой взгляд в твою сторону, — оскалился и покачал головой, словно дополнительно акцентируя внимание на сказанном.

— Да пусть катится на все четыре стороны, — недовольно проворчал Ройчи, возвращаясь к тарелке.

— Не всё так просто, — с сожалением проговорил Худук, придвинул другой табурет и плюхнулся напротив. — Я тут пообщался с Мириулом, и выходит, что ты за неё в ответе, — взгляд «тёмного» был абсолютно серьёзен.

— Этого ещё не хватало! — в сердцах бросил Ройчи, покосился на неподвижную девушку. Аппетит резко испортился, и вновь напомнила о себе ноющая голова. — Точно?

— Ну… — уклончиво буркнул гоблин и отвернулся к окну. — Чтобы это выяснить наверняка, нужно пообщаться с каким-нибудь шалюрским ведуном, а это, сам понимаешь, не так просто. Но ты не расстраивайся, — улыбнулся широко, явно намереваясь ляпнуть что-то, по его мнению, смешное, — смотри на это, как на подарок судьбы: разве у тебя была когда-нибудь столь преданная и покладистая телохранительница? Причём, — наставил указующий перст, — весьма юных лет. — И, глядя на мотающего головой из стороны в сторону возмущённого человека, злорадно добавил: — А чё, такому перекати-поле, как ты, самое то: и на постирушку, и на постельку и прирезать нерадивого собеседника весьма способна. Пальчиком указал — и всё, с кровати вставать не надо, мараться, уверен, что всё будет сделано, как надо, — Ройчи просто потерял дар речи. — А она ничего, симпатичная по человеческим меркам самочка, как на мой тёмный, — ядовито выделил, — взгляд. Так что, нечего тут прибедняться! — припечатал. — Всё о тебе, бедном, забота.

Гоблин целую минуту любовался гневным, не сердитым, а именно возмущённым видом товарища, лишь потом вздохнул, улыбка сошла с его лица, и он вновь мягко и озабоченно продолжил.

— Ты, пожалуйста, будь с ней внимательным, — эти слов и интонация опять-таки огорошили человека. — Хорошая она, — это заявление, прозвучавшее из уст порой весьма кровожадного и крайне жестокого к врагам гоблина, вконец добило наёмника. — Она нас чуть не загрызла, когда ей показалось, что мы хотим причинить тебе вред. Пришлось её даже слегка… — поморщился, — утихомирить. Зато после, как Ностромо ей всё внятно объяснил, так чуть не покончила с собой. Вот так, — он печально посмотрел на откинувшегося на кровати человека. — Я скажу тебе: если она будет рядом, я за твою спину спокоен. И не так уж она проста… и хрупка.

Ройчи вздохнул, тщетно пытаясь собрать в кучу разбегающиеся мысли, кивнул, как бы принимая к сведению информацию. Это всё нужно было очень тщательно обдумать. Но не сейчас, а на свежую голову. Но если Худук, хитрый, мудрый и вредный, принял девушку, то, что ж, придётся и ему пока её потерпеть.

— Мне бы в купальню, — почти жалобно проронил он, намекая на собственную слабость и желательную помощь товарища в длинном путешествии в соответствующее помещение. Медный таз с горячей водой, стоящий в углу, его, видите ли, не устраивает.

Ройчи в глубине души прятал ещё одну причину, по которой жаждал присутствия «тёмного» или вообще кого-либо из друзей — он не хотел оставаться один на один с шалюркой. Пусть это считается трусостью, но он опасался совершить какую-нибудь глупость: накричать, нагрубить — в общем, сделать то, о чём впоследствии будет жалеть. И само понимание этого, Ройчи, человеку достаточно твёрдому, уверенному, в чём-то принципиальному и целеустремлённому, терпеть было сложно.

Но вредный гоблин отказал в этой малости. Хлопнул по коленям, словно завершая разговор и возвращаясь в своё естественное насмешливое состояние, бросил, вскакивая с табурета:

— Не, я не по тем делам. Некогда мне — вон дитё ушло давно завтракать. Как бы маленький не переел. К тому же, злые повара наверняка подсунут пиво, дабы сэкономить на мясе. Нет, побегу выручать малыша…

Ройчи только сокрушённо покачал головой вслед. Обжору Рохлю нужно останавливать от набивания пуза, хотя бы потому, что висеть им здесь неизвестно сколько, а стараниями тролля голод может прийти значительно быстрее.

Завернувшись в одеяло, он попытался встать, но сразу же его повело так, что возвращение на задницу стало весьма актуальным. На девушку, что порывалась прийти ему на помощь, он так зыркнул, что та немедленно вернулась на место. Слава Единому, погрузиться в пучину нерадостной беспомощности ему не дали — в дверь снова бесцеремонно заглянула довольная бородатая физиономия и громко спросила:

— Чего звал, Ройчи?

— И тебе привет, Ностромо, — грустно ответил человек, на что гном лишь торопливо, без оправданий, махнул рукой. — Помощь твоя нужна.

— Какая? — насторожился тот.

— Да чего-то ослаб, знаешь ведь, мне бы в ку…

— Стой-стой, — резко замахал руками тот. — Я тут вспомнил… — на бесхитростном лице подгорного жителя появилось такое выражение, что Ройчи с трудом удержался от улыбки. — В общем, — извиняясь, пожал плечами и отвёл взгляд в сторону, — мне бежать надо. Вот, — и чуть взбодрился, видя, что товарищ не собирается с ним спорить и давить на совесть. — Да ты разве забыл — вон твоя помощница…

Дверь захлопнулась, а вслед за ней в створку влетел сапог — откуда и силы взялись.

— Вот они, настоящие друзья, — пробормотал про себя человек, пытаясь понять, как быть.

Но долго унывать Ройчи не пришлось — нашёлся-таки один верный друг. Высокорождённый.

Листочек аккуратно постучал и на грозное: «Открыто!», вошёл, окинул помещение невозмутимым взглядом (наёмнику почудилось, что на губах у эльфа промелькнула-таки улыбка, но это было столь мимолётно, что утверждать это он не стал бы), подобрал сапог у порога и спокойно принялся из платяного шкафа доставать чистую одежду — не наёмника — та наверняка находилась в стирке и штопке, и всё это положил на кровать. Подал руку товарищу, помогая встать.

Одевание и путешествие в купальню прошли без эксцессов, не столь быстро и ловко, как хотелось бы, но Ройчи, во всяком случае, почувствовал себя гораздо уверенней, и уже к подставленному справа плечу девушки отнёсся стоически (слева шёл эльф). В кадку с водой влез без стеснения голышом и с блаженным выражением на лице. А потом эльф исчез, и они вновь остались наедине. Слава Единому, девушка не бросилась исполнять какие-то только ей ведомые купальные манипуляции, верно истолковав красноречивый взгляд мужчины, и тихонько присев у входа. Словно продолжая охранять. Но Ройчи всё уже было побоку — он почувствовал, как благотворная влага вытягивает из тела грязь и усталость. Немного разморило, и дабы вконец не уснуть, он решил заняться серьёзной чисткой шкуры. Сознание наконец-то обрело некое, так давно ожидаемое равновесие, и он благодушно обратился к шалюрке.

— Как звать-то тебя, отравительница?

— Шани, — голос у неё был глухой, словно она подзабыла, как им пользоваться.

— Красивое имя. Родственники-то у тебя есть?

— Нет.

— Скверно, — досадливо вздохнул, с сожалением констатируя, что самый простой способ разойтись, не подходит. — А лет сколько тебе?

— Семнадцать вёсен.

— Так ты уже достаточно взрослая… — запнулся, не зная, как продолжить — для замужества.

— У меня было двое сыновей, — всё также глухо и как-то безразлично донеслось до наёмника.

Слово «было» неприятно резануло слух, и Ройчи ругнулся про себя. И испытал неожиданный — и коварный — приступ жалости к этой тоненькой девчушке, такой молодой, но уже испытавшей все прелести взрослой жизни.

— Ладно, не грусти, — произнёс — ведь надо было что-то сказать? — Вернём тебя к… твоим.

— Как скажете, господин, — прозвучало абсолютно без эмоций.

— Я не господин, — мягко поправил мужчина. — Зови меня, пожалуйста, Ройчи.

— Хорошо, господин Ройчи.

М-да, тяжёлый случай. Он почесал отросшую за время приключений в Агробаре щетину и продолжил аккуратный расспрос.

— А ты уверена, что я — именно тот человек, с которым нужно связать свою…

— Да, — последовал незамедлительный ответ.

— …жизнь. Тьфу ты, я не договорил! — чуть повысил голос Ройчи, но тут же одёрнул себя. — Может, есть какая-то альтернатива? Дальние родственники, дружеская семья, добрые соседи? Мы ведь в Агробаре не останемся.

Тишина. Минуту Ройчи тщетно дожидался ответа, потом не выдержал и нетерпеливо уточнил:

— Так да или нет?

— Нет.

— Кто бы сомневался, — буркнул про себя, пытаясь удержать стремительно улетучивающееся радужное, оптимистичное настроение, вздохнул. — Ладно, что-нибудь придумаем — безвыходных ситуаций не бывает, — произнёс негромко скорее для успокоения себя, нежели кого-то. Поднял голову, вглядываясь в тёмный силуэт — светом тут не баловали — горящий очаг да пара масляных ламп. Общение-то налаживать как-то надо. — Дай, пожалуйста, вон, мочалку.

Следующие минут пятнадцать он был занят тем, что ожесточённо тёр себя, в паузах между разъясняя ситуацию о себе и их компании, наёмниках, делая упор на постоянных конфликтах внутри группы, о тяжёлых, кровавых заданиях, в которых риск умереть весьма и весьма велик, о жёсткости, чёрствости и грубости не только «тёмных», входящих в команду, но и «светлых», и его лично, об неустроенности их походной жизни — и много иного, что, в принципе, было правдой со слегка сгущёнными красками, но что наверняка было бы неприятно молодой особе женского пола… Но Ройчи отчего-то показалось, что всё его красноречие пропало втуне, и его эмоциональный рассказ вызвал прямо противоположную реакцию. Под конец девушка — Шани — слушала его о-о-очень внимательно, явно утверждаясь в мысли, что «господина» есть от чего — и кого(!) — защищать.

Когда от дверей раздались неожиданные хлопки, увлёкшийся Ройчи уже был достаточно отскоблён (последний штрих как раз таки наводила Шани на спине). Ему аплодировал эльф. Сумрак в этот раз был благом, ибо матёрый циник Ройчи попытался покраснеть, что с ним было вообще крайне редко. Впрочем, зоркому высокорождённому темнота — не очень большая проблема. Тем не менее, Листочек был достаточно деликатен, чтобы сделать вид, что не заметил смущения товарища, а вежливо, но твёрдо напомнил о необходимости идти завтракать, сноровисто помог одеться посвежевшему Ройчи и повёл на умопомрачительные запахи.

Наёмник с проснувшимся любопытством поглядывал по сторонам. С того времени, как он тут был, ещё до переворота, смерти короля и случившегося в связи с этим бардака, на постоялом дворе стало не в пример люднее. Туда-сюда целеустремлённо сновали люди по вешнему виду, как прислуга, так и очень серьёзного вида мужчины — некоторые дворяне тоже тут, видимо, нашли пристанище. Глянув с верхней галереи в трапезный зал, он сразу же отыскал своих товарищей и невольно улыбнулся, глядя на очень колоритную разновеликую троицу. Мельком отметил несколько знакомых лиц по рискованному брожению по дворцу и отчаянному прорыву из него. Плотоядно облизнулся, выделив из массы мечущихся по залу служанок ладную фигурку Матильды. Здесь-таки, спасённая им, гм, красавица, чьи аппетитные и мягкие формы так и норовили спрятаться на его груди… М-да, не единожды он вспоминал о ней в бушующем городе, желая отвлечься от неприятностей и непростого положения. Поди ж ты, она здесь! Это ли не судьба? Давненько не было у него женщины.

Чувствуя, как стремительно возвращаются в тело силы и энергия, поднимается настроение, а восхитительные запахи из кухни пробуждают дикий голод, он невольно ускорил свой шаг по лестнице.

С непроницаемым лицом, но веселясь в душе, он наблюдал, как его товарищи так и стелются, чтоб угодить. Конечно, как вчера вязали его, небось, и не думали щадить его бренное тельце. И голову. Наверняка тролль постарался… Ладно, чего уж там, знает он тяжёлую руку Рохли, поэтому удар, отправивший его в беспамятство — такая себе дружеская оплеуха. Ведь, как ни крути, а все эти действия — ему же во благо, иначе натворил бы дел.

Удобно устроившись на стуле со спинкой, который принёс откуда-то по соседству тролль — вокруг-то простые скамьи — он втянул носом целительный аромат тушёных овощей и мяса, глянул искоса на гоблина, скорчившего угодливую рожу, на гнома, оскалившегося в улыбке на всю ширину рта, и подумал: а жизнь-то налаживается! Или накладывается?

Оглядел сидящих за столом товарищей, так и замерших в ожидании слова.

— Да, умеете не только по голове бить, — произнес Ройчи и улыбнулся. И, вторя ему, напротив тоже расплылись довольные лица. Даже эльф оголил белоснежные ровные зубы — искусство улыбаться по-настоящему до встречи с Ройчи ему было совсем недоступно.

Мужчина придвинул к себе тарелку, отправил две первые ложки в рот, когда только обратил внимание на странные манёвры высокорождённого. А когда понял, то чуть не поперхнулся.

Шалюрка, как и прежде, замерла за его спиной — Ройчи решил пока не обращать внимание на это упёртое создание, Листочек же, лакомый до человеческих женщин (что поделать, у всех свои недостатки), попытался изобразить из себя галантного кавалера и усадить рядышком с собой юное половозрелое создание. Но оное — как такое может быть?! — на обаяние представителя древнейшего народа отреагировала своеобразно, то есть… никак, а попросту — проигнорировала напрочь, будто его здесь и нет, и не корчит из себя улыбки и не излучает искреннее сопереживание-благосклонность-доброту (и так далее) вполне себе симпатичный эльф. Впрочем, девушка игнорировала не только его, но и… вообще всех вокруг.

Отчаявшийся эльф вздохнул, отодвинулся в сторону и красноречиво указал на место возле Ройчи (то бишь, между ним и человеком) — мол, садись хоть здесь, возле охраняемого объекта. Ноль реакции.

Ройчи, недовольный уже тем, что была прервана трапеза, почувствовал, как внутри вновь зарождается раздражение. А если представить, что всё это происходит публично, то… Хотя он был достаточно толстокож, чтобы не обращать внимания на мнение окружающих. Но все равно неприятно — не хватало ему лишних презрительных ухмылок, которые он, впрочем, отбривает сморканием одной ноздри. Но вон, к примеру, сидящая, слава Единому, младшая представительница Берушей, очень симпатичная и умненькая девочка — как-то не хотелось бы выглядеть в её глазах непонятно кем — надо соответствовать образу, гм, благородного наемника. Глупости, конечно, но ему, крепкому здоровому мужчине, вполне способному постоять за себя, совершенно ни к чему плотная опека со стороны молодой девушки. Если они, конечно, не двигаются ко всеобщему удовольствию и удовлетворению… М-да, тут явно что-то покруче. Где ты, Матильда, нам срочно нужно пообщаться! Помнится, ты совсем была не против отблагодарить своего спасителя.

Больше не желая забивать голову всякой ерундой, Ройчи хлопнул ладонью по скамье и веско произнес, глядя прямо черные глазищи поверх кисеи, скрывающей лицо:

— Садись! — указал на стол. — Ешь!

И отвернулся, как бы даже не желая предполагать, что его не послушаются. Но всё равно мысленно вздохнул с облегчением, когда рядом завозились, а спустя несколько мгновений тонкая кисть потянулась к тарелке с лепешками.

А вообще, нужно расслабиться и получить удовольствие. Сейчас. А чуть позже, в спокойной обстановке нормально поговорить с девушкой — хотя бы выяснить, что конкретно подразумевает данная ею клятва. В своих дипломатических способностях Ройчи не сомневался, кочевая жизнь изрядно побросала его, и если он умудрялся находить общий язык не только с власть имущими представителями рода людского, но и предводителями — старейшинами — вождями древних рас, как «светлых», так и «темных», то уж с молодой девушкой он как-нибудь разберется. Просто он сейчас, гм, немного не в том состоянии.

— Кого я вижу! Это же славные воины, которые прогнали пиратов!

Голос, раздавшийся за спиной, был грубым и так и сочился скрытой издёвкой и угрозой.

Это что за… недоброжелатель? Ройчи бросил короткий взгляд на якобы невозмутимого, но таки навострившего уши гоблина, но продолжил механически жевать — слишком часто он слышал подобный тон от существ, мечтающих нарваться на добрую трёпку. Что поделать, дружба с «тёмными» предполагала это, а, учитывая, сколько Худук с Рохлей фактически безвылазно находятся здесь, зная беспокойный характер зеленокожего низкорослика, можно легко представить, скольким он наступил на любимый мозоль. Что-либо отвечать или как-то иначе реагировать было просто лень. Да и влезать в драку под приютившей их крышей, в стане, так сказать, временных союзников, было бы дипломатически неверно.

— К кому я обращаюсь?! — раздался рёв раненого носорога, который вместо опасения едва не вызвал в нём истерический смех — видно, сказывались до сих пор последствия случайного потребления алкоголя. Ему с трудом представлялся любой разумный — во всяком случае, в этом месте и сейчас — способный что-либо противопоставить ему и его друзья, каким бы страшным и сильным он сам себе не казался.

И вдруг — он абсолютно этого не ожидал — справа, словно прошел легкий ветерок, с места вскочила девушка. Он даже на мгновение испугался, что та вот так запросто бросится на хозяина злого голоса, посмевшего выразить словесно некую агрессию к нему, слабому и беззащитному. Но нет, слава Единому, шалюрка просто замерла перед громилой — действительно крупным и кое-где страшным мужиком, бестрепетно глядя в его маленькие бешеные глазки. Руки её свободно повисли вдоль тела, но Ройчи не сомневался, что что-нибудь небольшое, но чрезвычайно острое и смертоносное легко окажется в небольшой ладошке, чтобы сделать дырочку в этом надутом мыльном пузыре.

Ройчи для удобства наблюдения чуть развернулся вместе со стулом, но даже не попытался встать. Ему было любопытно, что дальше предпримет этот… агрессор. Но холодный разум уже рассчитал, как в случае нападения левой рукой уберёт девушку с траектории удара, а правая нога ударит в колено супостата. Очень неприятно ударит, возможно даже, без восстановления сустава. Рука же тоже чуть развернувшегося Листочка — краем глаза он отметил это движение — незаметно скользнула под лёгкий эльфийский плащ, явно не в поисках цветов.

По залу пробежал легкий шепоток и тут же утих — люди всегда любили вот такие сцены, особенно если они их не касаются лично. Противостояние взглядов уже длилось около минуты, но, как бы не пыжился, не играл бровями и не кривил губы здоровяк, всё это разбивалось о полную безмятежность и, можно сказать, вселенское равнодушие девушки. И, как ни странно, он не отводил глаз с лица стоящей шалюрки. Словно не мог этого сделать.

Ройчи неторопливо потянулся левой рукой к столу, взял ближайший кувшин, поднёс к лицу, понюхал — узвар, удовлетворенно кивнул, взял его в правую руку, снова протянул левую, теперь к чашке, приподнял, колыхнул, поставил, взял следующую — пустая — и налил жидкость.

Звук журчащего напитка наконец-то нарушил некое оцепенение и напряжение, опутавшие помещение. Здоровяк бросил какой-то недоумённый взгляд — словно только очнулся и не может понять, где он — на наёмника, нахмурился, оглянулся по сторонам, ловя внимательные, ожидающие взгляды вокруг, и только потом обратил внимание на стоящую перед ним девушку и… в сердцах сплюнул, круто развернулся, чуть не сбив стоявшего за спиной высокого мужчину, пошел прочь, про себя метая «драконы» на «тех, кто прячется за юбкой»…

Ройчи, как ни в чём не бывало, развернулся к столу, долил напиток и вернулся к прерванной трапезе. Потом будто о чём-то вспомнил, посмотрел на продолжавшую стоять девушку, мягко произнес:

— Садись уже, защитница.

Как ни странно, никакой иронии в его голосе не было, скорее неясный интерес и уважение. Как ни крути, а шалюрка не могла не понимать, что противостоять настоящему опытному воину, каким и был здоровяк, она не сможет. Все эти штучки, вроде ножа в рукаве — лишь воля случая, она ведь не профессиональный убийца. В конце концов, это какой же надо быть отмороженной, чтобы ни капли не переживать за свою жизнь? Или боялась? Но Ройчи этого не заметил. Наверное, ей кажется, что она своё уже отбоялась? Или тут что-то другое? Дракон его возьми с этими варварскими племенами, никогда не знаешь, чего ожидать — казалось бы, отношения внутри у них максимально понятны и прозрачны, но по факту целая система ритуалов, церемоний и традиций столь насыщенна, что многие вещи доводит до абсурда и ставит в тупик прибывших со стороны.

Стоило девушке сесть, как Ройчи обратил прищуренный взгляд на гоблина и очень мягко спросил:

— Что это было?

— Не обращай внимания, — осклабился Худук и махнул рукой, якобы подтверждая незначительность эпизода.

— Ну, уж нет, — Ройчи облокотился о стол, наклонился в сторону мелкого «тёмного», из его взгляда исчезла всякая ирония.

Худук невольно заёрзал под серо-стальным требовательным взглядом товарища и подумал, что вот с этим человеком ему совсем не хочется спорить — он очень хорошо чувствовал внутреннее напряжение Ройчи, но природное упрямство не позволило вот так сразу отступить.

— Я сам разберусь…

На что последовал вполне закономерный и абсолютно прогнозируемый ответ:

— Мы уже проходили это. У нас не бывает настолько личных проблем, касающихся всей группы, которые бы мы не стали решать всей командой. Или ты забыл очень поучительную историю твоего посещения родственников? — на лице мужчины появилась такая улыбка, что Худук невольно поёжился.

Это была относительно давняя история, ещё когда «темные» только присоединились к ним, и капризная кривая траектория их путешествия прошла недалеко от Закатных гор. Отчего Худук решил посетить своё родное племя, не суть важно, только он смог убедить отпустить его одного. Слава Единому, не стал тащить с собой Рохлю — хватило благоразумия. Да он и сам помнил сомнительную доброжелательность горных соотечественников. С этого, в общем, всё и началось.

Вообще, история Закатных гор — это сплошная цепочка жестоких столкновений, воен и междоусобиц всех со всеми — там, наверное, каждый камень полит кровью. Может это оттого, что издавна это была территория «темных» народов? Но, к сожалению, ничего не изменилось с приходом в эти места людей («светлые», кстати, вообще старались здесь не появляться), наоборот, казалось, неприятие и жестокость по отношению друг другу приобрели большую масштабность и силу.

В общем, Худук ушёл сам. И не вернулся через обещанные пять дней. Можно было бы, конечно, не волноваться — ну, бывает такое: родные места, давно не виденные родственники — и всё такое, но предварительно он оставил — на всякий случай — амулет, действие которого заключалась в одном: в случае опасности и угрозы жизни, он нагревался. На шестой день он не просто нагрелся, а раскалился.

Ройчи провел предварительную разведку — до этого они старались ни с кем не контактировать, во избежание, так сказать, ненужного внимания, а прятались в густом лесу в предгорьях — опыт автономной жизни у них был весьма богат. Пришлось немного пройтись, дабы выйти к человеческому поселению, этакому ощетинившемуся и достаточно капитально возведённому по всем законам фортификации форпосту. Крепкий и основательный, словно дуб, командир пограничной заставы, с цепким безжалостным взглядом бывалого убийцы, был крайне немногословен и очень недоверчив (но, кстати, не решился идти на прямую конфронтацию со «случайно заблудившимся одиноким путником», что говорит только в его пользу), но от того, что он поведал, у Ройчи в буквальном смысле слова волосы стали дыбом.

За то время, что Худука не было, именно на этом отрезке Закатных гор многое изменилось. Вначале с гор спустились вакхи, урукское племя, в своё время сменившее степной простор на каменные кручи (соображение у них было одно: так настояли шаманы), впрочем, оседлав верховья, они теперь с равным успехом «ходили на промысел» по обе стороны гор, и с должным иного приложения энтузиазмом резали, как оседлых сородичей по ту сторону, так и братьев по цвету по эту). В общем, общины троллей и гоблинов, сосуществовавшие здесь с давних пор, с переменным успехом были сдвинуты со своих мест. Либо уничтожены. И то событие — разорение поселка троллей, невольным свидетелем которого был Худук при уходе из племени, вследствие которого он поневоле и взял шефство над маленьким тролльчонком, вымахавшем сейчас в здоровенного Рохлю, было лишь первой ласточкой.

Победное шествие вакхов, отчего-то решивших стать «поближе к земле», натолкнулось на яростное сопротивление людей — княжество Сеймор и герцогство Атли после вялой грызни вполне серьезно схватились за узкую полосу ничейной земли. Как бы то ни было, но «тёмные» нарвались не на беззащитных поселенцев, а на вполне подготовленные, хорошо вооруженные и уже достаточно «разогретые» человеческие отряды и дружины. Люди перед такой угрозой, недолго думая, забыли пролитую кровь, спешно объединились и таки погнали прочь уруков. Тут ещё своё дело сыграл тот фактор, что предводители людей сообразили: «темные» наверняка ослабли, зачищая горы, поэтому грех этим не воспользоваться и не подгрести готовую местность для себя — позже ведь её можно правильно разделить между собой. И это было верно, ибо не так просто дался этот поход вакхам — главный шаман, собственно, и затеявший это переселение, и часть его помощников пали в противостоянии с даровитыми гоблинами, которые оказались не так уж просты, уцелевшие же изрядно растратили силы, а боевые отряды значительно поредели — и огромные снежные тролли, абсолютно не контролируемые в гневе, и мелкие, коварные, чрезвычайно злопамятные гоблины — враги страшные. Пядь за пядью воины потом и кровью расширяли своим владетелям территорию, но тут случилась ещё одна напасть: во фланг дерущимся неожиданно ударили дроу, опять же, наверняка теснимые ещё кем-то. Как бы то ни было, но люди, умывшись кровью, спешно отступили. Каждый на свою территорию — зализывать раны. Ничейная земля так и осталась ничейной — сил претендовать на неё ни у княжества, ни у герцогства не осталось. А что сейчас творилось в Закатных горах ни Единый, ни дракон не знали. Гоблины? Кто их знает. Горных давно не видели, если и остались целы какие-то кланы или общины, то они своими тайными тропами ушли куда подальше — горы-то велики, и любая тварь при развитом инстинкте самосохранения найдёт свою норку…

Ройчи, вернувшийся к товарищам, был весьма задумчив. Худука нужно выручать, но как?! И где его искать? Наверняка те ориентиры, оставленные наёмнику, давно ушли дракону под хвост. И соваться самому в Закатные, каким бы самоуверенным и подготовленным не был — очень серьёзная заявка действительно остаться без головы. Но тащить «светлых» и здоровенного Рохлю, искусству маскировки которого учить и учить, с собой — верное ли решение? Вопрос был выставлен на обсуждение.

Тролль, заметно встревожившийся от исчезновения «мамы» был готов идти моментально хоть в пасть дракону и рвать голыми руками любого врага. Ностромо лишь довольно осклабился — хлебом не корми, дай помахать секирой (но Ройчи-то знал, что несмотря на браваду, подгорный был весьма прагматичен и расчётлив, и, зная, что человек наверняка уйдёт в поиск в любом случае, решил, что верный товарищ, прикрывающий спину не помешает). Листочек промолчал, просто сразу стал собираться — на тот момент у него с гоблином отношения продолжали оставаться натянутыми, и эльф наверняка со спокойной душой оставил бы зеленокожего самостоятельно выбираться из неприятностей, в которые точно попал по собственной дурости — так сказать, хотя бы из воспитательных целей, но… Бросать товарища, даже исключительно вредного, нельзя — это раз. Авантюрная жилка, изрядно развившаяся за время сосуществования с человеком, не простила бы ему такое, гм, тактическое отступление — это два. Ну и третье: вряд ли какой эльф мог похвастать, что его нога ступала в Закатных горах, и хотя бы частично разведать их (высокорождённые очень скрупулёзно собирают информацию обо всех землях Веринии, особенно о «закрытых территориях»). Короче, через час они всей группой выдвинулись навстречу очередным и абсолютно бесплатным приключениям.

То, как они прошли урукские кордоны, как «общались» с троллями, как проникли на территорию дроу, где в плену, в ожидании мучительной казни находился злобный, доводивший до белого каления как правило хладнокровных «тёмных» эльфов, несломленный Худук, какие только чудеса дипломатии и красноречия пришлось продемонстрировать Ройчи и Листочку, чтобы только наладить относительно спокойный диалог, какие испытания — в качестве проверки на вшивость — довелось им пройти — это отдельная история. В итоге они таки смогли найти общий язык с вождями пленившего гоблина клана и даже обменялись словесными обещаниями о взаимовыручке, и расстались вполне довольные друг другом. Дроу в конце даже подсказали, где искать остатки худукового племени, которое они на самом деле взяли под свою защиту, и если бы не несносный характер оного, всё могло закончиться… немного не так, а быстрей и без лишней нервотрёпки. Но всё равно, основным аргументом, перетянувшим весы в сторону положительного решения проблемы, была сама идея того, что человек и два представителя «светлых» народов пришли выручать мелкого «тёмного». Дроу были поражены этим, и всё время уточняли, так ли это, и вполне серьёзные уверения даже от своего «светлого» собрата (особенно от него!) выслушивали чуть ли не открыв рты. В конце концов, Хранитель дроу и Ройчи нашли общих знакомых, которым человек при случае обещал передать поклон («тёмные» эльфы — весьма закрытое общество, и лишний раз бродить по чужим землям они любят ещё меньше своих «светлых» сородичей).

А потом была не очень радостная встреча Худука с соплеменниками. Почему так? Потому что из его семьи не выжил никто — отец, как-никак, был главным шаманом, а братья занимали не последнее место в иерархии племени. Что могло утешить их товарища — его родные дали достойный отпор агрессорам. Худуку даже предложили остаться в племени в качестве… шамана. Но тот, сохраняя на лице горько-холодную маску, только качнул отрицательно головой, махнул сородичам рукой и молча пошёл прочь. Друзьям пришлось догонять его. Видеть то, во что превратилось некогда многочисленное и гордое племя, ему было больно.

Вот такая поучительная история. И с тех Ройчи не очень любил разные, гм, самостоятельные решения, касающиеся всей команды. Если ты доверяешь свою жизнь необдуманной опасности, значит, ты подставляешь всех.

Худук под пристальным взглядом человека отвёл глаза в сторону.

— Я расскажу. Потом.

— Хорошо, — согласно кивнул мужчина, решив чересчур не давить на товарища. Впрочем, это не значило, что он забудет об этом, и у них с гоблином не состоится долгий, «вдумчивый» разговор.

Но им всё равно не дали спокойно продолжить завтракать. Раздалось якобы деликатное покашливание в исполнении квадратного крепкого мужчины (Ройчи вспомнил, что уже имел возможность его видеть в королевских гвардейских цветах и со знаками сержанта), и стоило расположившимся наёмникам обратить на него внимание, тот, слегка понизив голос, сказал:

— Её Высочество желают видеть вас… Ройчи, — выдавил имя, словно в его простоте была заключено некое пренебрежение, на мгновение запнулся, готовясь к следующим словам, а наёмник мысленно усмехнулся: экие всё-таки эти дворяне интересные — битый профессионал-воин, а простая вежливость к низшему (в его понимании) по статусу человеку неимоверно сложна — проще на лягушку наступить. — Очень просит не оттягивать.

Ройчи изобразил широкую улыбку (на большее в это утро он был не способен) и, не задумываясь, ответил:

— Непременно. Так и передайте великолепной Лидии, что я буду к её услугам. Вот только, — он повёл рукой на стол, — добью крохи, что бог послал, и сразу к ней, — добавлять, что очень соскучился по такой милой и чудесной девушке, как она, посчитал лишним — не стоило чрезмерно раздражать верного служаку. Достаточно и того, что к этому моменту стол был буквально заставлен яствами, и пресловутые «крохи» при желании можно было поглощать до самого обеда. Другое дело, что сам Ройчи, не взирая на поправившееся самочувствие и настроение, не ощущал в себе того дипломатического потенциала, который наверняка потребует от него разговор. А впрочем, будет, как будет — он никому ничего не должен и не обязан, а выслушивать какие-нибудь глупости не привыкать — уши, чай, потерпят, если что, не отвалятся.

Гвардеец поморщился, но с чувством выполненного долга развернулся и убыл.

А на его месте нарисовалось новое действующее лицо. Высокий, худой, обманчиво расслабленный мужчина с вислыми усами, коротким ёжиком седых волос и холодными прищуренными глазами. Непростой… дядя.

— К вам можно, вольные воины? — голос под стать ему — невыразительный и скрипучий.

Ройчи окинул его ленивым взглядом, мимоходом отмечая неброскую и потёртую, но качественную кожу безрукавки на голое тело и штанов, небрежные, скупые движения бывалого воина, отсутствие какой-либо опаски или неприятия сидящих за столом, даже какое-то отнюдь не показное равнодушие. И при этом едва уловимое напряжение — то ли готовность вступить в драку, то ли ещё что-то. Что и говорить — настоящий, много повидавший наёмник — из тех, кого обманывать себе дороже.

— Присаживайся, угощайся, — первым отреагировал гном, гостеприимно поведя рукой и подвигаясь, изобразив подобие улыбки.

Чем неторопливо воспользовался подошедший, пригубил кубок, после чего, словно признавая главенство человека, поднял на него абсолютно холодный, прямо-таки ледяной взгляд светлых, словно выцветших глаз. Остальные, будто это их не касается, тут же вернулись к трапезе, но по повисшей за столом тишине (даже Рохля стал чавкать осторожней) можно было легко понять: ни одно слово не уйдёт не услышанным.

— Илиец… — то ли констатация, то ли обращение, но напряжение усилилось, ибо слово было произнесено. Ройчи безмятежно глянул в глаза «гостя» в ожидании продолжения. — Меня зовут Кол. Твой интерес?

Лёгкое пожимание плечами — Ройчи испытал облегчение, так как вопрос не был связан конкретно с кем-то из его друзей (в первую очередь, с Худуком). Разве что по касательной. Это скорее попытка выяснить что-то иное — пересекающиеся контракты, конкуренция на этой почве, определение возможных противников — и такое бывает, когда сегодня сидишь за одним столом с товарищами по цеху, а завтра вынужден скрестить с ними меч, приняв обязательства противоположной стороны.

— Я - Ройчи. Возможно, ты знаешь, это мои друзья: Лис, Ностромо, Худук, Рохля. Мы свободны. Встряли в историю случайно, пришлось защищаться, — непринуждённая улыбка. — Так что, не волнуйся, брат, перебивать твою возможную работу не намерены.

Седой покивал головой, принимая слова, но пронзительный взгляд не отвёл, и, отчего-то слегка замешкавшись, сказал:

— Мой товарищ тут недавно был… весьма громогласен, — пауза для осмысления собеседником информации. — Он немного вспыльчив и прямолинеен. Надеюсь, вы поймёте его правильно и не будете в претензии. Нам здесь не нужен дополнительный конфликт.

Все подозрительно посмотрели на внезапно поперхнувшегося и закашлявшегося гоблина, а Ройчи, задрав голову, оглушительно расхохотался.

Неужели этот Кол опасается, что за дырявую глотку их отмороженная (судя по составу) компашка может решить пришибить его товарища? Любопытная забота о напарнике. Но если уже быть до конца честным, таки могла. Как минимум, повоспитывать того — наглецов и хамов нужно ставить на место. Но сейчас это — лишнее. Тем более, нужно выяснить обстоятельства участия в конфликте Худука — наверняка это произошло не без него, и к ним всем такое, хм, предвзятое отношение наёмника не из-за его красивых ушей и сморщенного обаятельного лица с внушительным носом.

Седой стоически, хладнокровно переждал смех, прокатившийся за столом, чуть дёрнулся, когда Ройчи, наклонившись, похлопал его по плечу — провоцируя, что ли? — только в глазах наконец-то промелькнул опасный огонёк, тут же приглушенный движением век.

— Нет. Пока претензий нет, — прямолинейность — неплохое качество. — Нужно немного разобраться. Но, думаю — и мои друзья наверняка согласятся, — выделил последнее слово, с улыбкой глядя на застывшего со злым, непреклонным лицом Худука, — что терять хорошего бойца на этой стороне баррикады было бы не очень дальновидно.

Седой вновь обозначил согласный кивок, принимая к сведению информацию о том, что, несмотря на неплохую подготовку его товарища, именно его сидящий напротив наёмник относит к «выбывающим» в случае столкновения. И это отнюдь не блеф. Кол, несмотря на свой богатый опыт и реальное понимание своих немалых возможностей, почувствовал себя… неуютно. Из-за исходящей от сидящих за столом ауры опасности… Развитое в многочисленных смертельных схватках чутьё буквально кричало не связываться с этими разумными. И он пожалел, что за разными заботами и делами, связанными с обороной Ремесленного квартала в общем и защиты наследницы трона в частности, не потрудился приглядеться к «тёмной» парочке, не пресёк, не предвидел неблагополучного развития отношений Лири и гоблина. Только сейчас, словно внезапно прозрев, он глянул на обманчиво расслабленного тролля, о котором неспроста уже в ближнем кругу бродили слухи, как о машине-убийце, на словно бы незаметного мелкого гоблина, чьи шаманские данные бесспорны, а, учитывая то, что он не побоялся вступить в драку с огромным и страшным Лири — это о многом говорит. Объявившаяся троица из этой команды — вообще без комментариев. Даже сейчас невозмутимо глядящий в окно высокорождённый, как минимум, классный лучник, демонстративно компанейский подгорный житель — точно опытный боец и… илиец. Это вообще тёмная лошадка.

Когда-то ему доводилось слышать рассказ от весьма уважаемого человека о далёкой небольшой горной стране, воины которой в одночасье превратились то ли в героев, то ли в изгоев, и он показался ему тогда чуть ли не сказкой. Сейчас настоящих «илийцев» (имеется ввиду, участников тех событий, а не коренных жителей) или как их чаще называли — «королевские смертники» или «королевские стервятники» — в зависимости от точки зрения, по миру разбросано немного, но истории об их нынешних «деяниях» периодически всплывают, будоража любопытство и напрягая воображение, и где вымысел, а где правда, узнать, как правило, практически невозможно. Как говорил по пьяни один знакомый менестрель — как раз по этому поводу: «Вериния не столь велика, чтобы выдержать изобилие таких парней». Кол тогда мысленно посмеялся про себя, но никак не прокомментировал слова музыканта — смог тот зацепить его чёрствую, далёкую от искусств (кроме воинских) душу своими балладами.

Что ж, как говорится, сказка ложь, да в ней намёк. Во всяком случае, стоит предупредить Лири, чтобы не нарывался, постараться удержать его от необдуманных поступков, хотя после смерти Сетра это стало довольно сложно. А после предательства рыжего так и вовсе в него будто дракон вселился… Совсем развалилась их команда — агробарский контракт оказался для них непреодолимым испытанием. И то ли ещё будет.

Кол встал, вежливо качнул головой — говорить что-либо, добавлять не было смысла — всё ясно, стороны обозначили понимание ситуации.

Но напоследок наёмник Ройчи таки сказал своё последнее слово:

— Берегите себя, вольные воины. Но передай товарищу, что вспыльчивость и невыдержанность для наёмника — большая роскошь.

При этом никакой двусмысленной улыбочки на лице не было. Впрочем, как и угрозы. Просто предупреждение. На будущее.

* * *

Ещё на подходе к конечной точке, капитан заподозрил неладное. Списывать данное ощущение на то, что у него и так, что называется, на душе кошки скребли, да общее состояние после драки со стражей оставляло желать лучшего, не стоило. Несмотря на то, что пробирались не очень оживлёнными закоулками, полное отсутствие людей в это время, как минимум, настораживало. Тем более, банк тестя находился, грубо говоря, в среднезажиточном квартале. Да и особых разрушений вокруг не наблюдалось. Вот только чёрные дымы в нужном направлении были нехорошим признаком.

Скорость продвижения их отряда из-за раненого была не слишком большой. К тому же РоГичи руководствовался тем соображением, что главное — осторожность, поэтому преодолевая очередной открытый участок, он с одним их бойцов вначале разведывал его, а уж после давал команду на выдвижение.

Уже подойдя к высокому забору, ограждающему банковскую территорию с тыла (территория — условное название, ибо она представляла собой довольно широкое пространство с комплексом зданий, громадой особняка, где, собственно, жил банкир с семьёй и домочадцами, строениями попроще, где располагалась прислуга и наёмные работники, хозяйственными постройками, конюшней; плюс здесь был большой сад и очень даже живописный пруд с ажурными беседками на берегу, ну и главное, куда стремился любой разумный, желающий либо оставить, либо взять энную сумму — двухэтажная контора с центральным входом с улицы для посетителей и клиентов, где и происходили все денежные операции) капитан замер, в полуоткрытую створку ворот пристально рассматривая открывшееся пространство. То, что сами ворота не были заперты, а постоянная охрана в виде двух крепких мужчин, отставных военных, отсутствовала — это наводило на нехорошие мысли. Но красноречивее всего выглядел дымящийся угол особняка, выглядывающий из-за полосы деревьев, да обугленные руины ближайшего сарая, уже едва подрагивающие серыми струйками.

— Проклятье, — глухо обронил про себя капитан, чувствуя, как предательски дёргается щека. И ощутил на плече тяжёлую, но явно ободряющую руку.

Это был Даг, который, как и большинство в роте знал, кем есть — или был? — тесть капитана, а также был в курсе их непростых отношений с молодой женой. И то, что Прейр без ума от дочери — тоже совсем не новость.

Словно раненый зверь, уже не заботясь о какой-либо осторожности, он бросился вперёд по знакомой, выложенной камнем дорожке, мимо лохматых ив и стремящихся в небо тополей, мимо удобных, с резными спинками скамеек, мимо до сих пор пышущих жаром построек…

Вскоре капитан наткнулся на тела пожилой парочки, столяра и прачки, лежащие лицом вниз, будто их нагнали и зарубили со спины. Потом он увидел почерневший от беды, с выбитыми окнами, сломанными дверьми и крыльцом, сильно обгоревший особняк. Огонь не смог до конца его победить — так, полизал слабые детали вроде деревянных панелей, роскошных портьер и ковров, но видно, что нехотя — захватчики поленились поддерживать его злость.

РоГичи не колеблясь, бросился внутрь, и поэтому не видел, как Даг остановил и подозвал к себе солдат, после чего шестеро, разбившись на двойки, отправились в разные стороны для разведки и наблюдения. Ну и попытаться найти кого-нибудь живого. Сам же остался у ступеней входа с раненым Терием, чутко прислушиваясь к неожиданно нахлынувшей тишине — вдруг раздастся звон железа или зов о помощи. Хотя, если честно, сержант в этом сильно сомневался, поэтому, игнорируя широкую скамью, устало плюхнулся на траву, вытянул натруженные ноги — минут пять покоя у него точно было.

Через какое-то время вернулся один из двойки, ушедшей в сторону жилых построек и молча кивнул: пусто. Даг не стал уточнять, касалось ли это только живых, так как на входе, тяжело ступая, появился капитан. Чёрный, не просто осунувшийся, а именно в саже, он был, словно демон из преисподней — сверкали лишь белки глаз. Зрелище было не для пугливых, если так можно сказать, ведь выжившие гвардейцы до сего момента точно к ним не относились. Но рваные, какие-то автоматические движения Прейра, когда он, оставив обгорелое, явно женское тело, снова направился внутрь дома, вскользь бросив поспешившим гвардейцам: «Я сам», всё-таки настораживали. Капитан при всём здравомыслии и демонстрируемой крепости духа мог и надорваться душевно. Он ведь, помимо того, что офицер королевской гвардии, то есть лучший из лучших, ещё и просто человек, состоящий не только из мяса и костей, но и из чувств, которые невозможно по желанию отключать. Во всяком случае, постоянно.

Ещё два раза возвращался РоГичи, пока где-то в доме что-то громко не ухнуло, стены тревожно задрожали, само здание напоследок обильно выдохнуло в окна гарью, пеплом, пылью и дымом. Даг, не поленившись, поднялся и проверил тела и с некоторым облегчением отметил про себя, что это точно не жена и дочь капитана. Есть ли какая степень родства у женщины, мужчины и мальчика с Прейром, или это просто, грубо говоря, случайные люди, сержант решил не уточнять, главное, что понял он, эти люди вначале были умерщвлены, а потом уж пламя коснулось их.

Но тут вернулся мрачный Войтех, ходивший с Дики в сторону самой банковской конторы.

— Капитан, вам нужно это увидеть.

С точки зрения обороноспособности, это было весьма крепкое здание с внушительными стенами, окнами — бойницами, блокирующими решётками, дубовыми, усиленными железом дверями. Наверное, поэтому те люди, что не сбежали (или не успели), когда всё началось, возможно, были преданы банкиру и решили остаться с ним до конца в надежде отбиться или пересидеть, не предвидя фатального конца, закрылись внутри. Но захватчики, похоже, какая-то группировка «ночных» были очень настойчивы, и, судя по большому количеству мёртвых тел на пороге и у стен банка, то и чрезвычайно озлоблены, ибо до сих пор толстые стены банка лизало пламя, а в груде изрубленных тел в сторонке невозможно было узнать, кто есть кто. Смогли ли убийцы добиться того, что желали и найти то, за чем пришли, ответить было сложно. Да, в общем-то, и не важно.

Капитан, буквально одним взглядом увидевший всё, что ему нужно, вдруг как-то поник, из ослабевших рук выскользнули меч и котомка, и он на какое-то неизмеримое, бесконечно тягостное время замер безвольной статуей, этаким памятником безысходности, трагедии и, как с сожалением подумал Даг, совершенно далёкий от поэтических образов, некоей точки невозвращения к жизни.

Тишина, нарушаемая потрескиванием тлеющего дерева и пугливым, осуждающим чириканьем птиц, была прервана тягостным выдохом, после которого РоГичи наклонился за мечом и, будто сомнамбула, деревянным шагом направился в распахнутые, с одной просевшей створкой, ворота. Потянувшиеся за ним гвардейцы, окинув внимательным взглядом пустынную улицу с закрытыми ставнями окнами, увидели, как капитан, стоя на одном колене, размерено бьёт землю оружием, а потом ладонями выгребает её. Война, кровопролитие, вероятность дождаться непрошеных гостей — всё отошло на второй план перед необходимостью погребения. Кого? Хороших людей попавших под пресс беспорядков и алчности.

Даг опустился рядом с капитаном, а остальные на плаще, снятом с грабителя, стали сносить останки зарубленных людей — на бандитов, кое-где раздетых явно своими, даже не взглянули.

Это мрачное и безмолвное занятие, несколько оживило, если так можно сказать, появление третьей пары гвардейцев. Вначале донеслись всхлипы и глухие мужские ругательства, а потом уже появились они сами, таща отчаянно сопротивляющуюся и рыдающую девицу. Это была, судя по чепчику и характерному переднику, служанка. Увидев дворик с мёртвыми телами и ещё больше вооружённых мужчин, девушка вообще забилась в истерике, отчего один из гвардейцев просто забросил её на плечо и донёс до замершего капитана.

— Вот, — отдуваясь, произнёс Жети, потирая вспотевший широкий лоб и внимательно оглядываясь вокруг, а затем перевёл взгляд на РоГичи, — пряталась в саду. Ну и шустрая — пришлось нам с Гремом побегать, — кивнул на невысокого товарища с перевязанной головой. — И, главное, никак не объяснишь ей, драконице безголовой, что не бандиты мы, мы — хорошие, — в устах крупного, в кровавых, измятых доспехах, со зверской рожей и свежей царапиной на щеке, мужчины, это прозвучало, как минимум, двусмысленно. Но никто по этому поводу и не подумал шутить.

РоГичи встал с земли, символически (рефлекторно) отряхнул руку, поднял голову девушки за подбородок и несколько долгих мгновений вглядывался в зарёванное, испуганно замершее — как кролик перед удавом — лицо с безумно вытаращенными глазами.

— Как… — слово прозвучало, будто карканье, словно человек в одночасье разучился говорить, значение же его угадывалось с трудом. Капитан прокашлялся, скривившись от проступившей сукровицы в потревоженных губах, но немигающего отстранённого взгляда от служанки не отвёл, а она так и стояла навытяжку, боясь пошевелиться. — Тебя ведь зовут Инесс? — видно было, что РоГичи постарался добавить в голос теплоты. Девушка мелко, в рамках зажатого в тисках подбородка, утвердительно закивала, при этом она вся-вся стала, словно в лихорадке, дрожать — наверное в ужасе представляя, откуда этот страшный демон знает её имя — не иначе, заглянул её в душу. — Скажи, они быстро умерли? Не мучились?

— К-к-кто? — выдавила из себя служанка, глаза её заметались в поисках верного ответа — она очень-преочень хотела, чтобы её оставили в покое, а этот проклятый день, заполненный страшными людьми, ужасными, полными боли криками, запахами дыма и крови, наконец-то закончился.

Даг наконец решил вмешаться — ему не столько было жаль эту глупышку, сколько времени, что неумолимо уходило сквозь пальцы. К тому же, всё шло к тому, что девица вот-вот хлопнется в обморок, и вопросы, которые жаждал задать РоГичи, придётся отложить на неопределённый срок.

— Капитан, — позвал он негромко, и тот, как ни странно, не только услышал, но и повернул восковое лицо, щедро замазанное сажей и кровью, — она вас не узнаёт, — заметив в слегка отмерших глазах непонимание, пояснил: — Вы слишком давно не смотрелись в зеркало. Неплохо бы умыться, прежде, чем тревожить добрых горожанок, — он скривил губы, как бы обозначая шутку, и неожиданно подмигнул девушке, которая вдруг почувствовала некоего союзника в этом спокойном и внешне простоватом солдате, и едва сдержала вздох облегчения.

Говорить же замкнувшемуся в себе Прейру о том, что эта служанка вообще едва ли могла видеть, что здесь происходило, раз сумела вовремя сбежать и спрятаться в возможно единственно безопасном, наверняка совсем не заинтересовавшем бесчинствующих грабителей, месте, таком, как сад, он посчитал преждевременным.

РоГичи несколько мгновений задумчиво смотрел на сержанта, потом поднял левую руку, провёл по щеке, долго изучал результат, при этом губы попытались брезгливо скривиться. Но, во всяком случае, во взгляде, который он поднял на девушку, было уже больше осмысленности и… человечности.

— Инесс, это я — Прейр РоГичи, капитан гвардии и муж Вельи, — произнёс он вполне нормальным голосом. — Посмотри внимательно, и ты меня точно узнаешь. Просто, сама понимаешь, день у меня не совсем задался, — проскользнули нетерпеливые нотки, но он наконец отпустил девушку.

Служанка прижала руки к груди, ошеломлённо глядя на возвышающегося над ней мужчину.

— Ваша… ваша милость, — плаксиво протянула она, не до конца веря в происходящее, но явно наконец узнав капитана. И снова готовая сорваться в плач и истерику.

— Подожди, — стараясь успокоить её, РоГичи протянул ладонь, но та инстинктивно отшатнулась, и он торопливо уронил руку, — прошу тебя, не плачь, — произнёс тихо, но очень убедительно. — Скажи, пожалуйста, Велья и Адалия… — какой-то спазм горла поразил на имени дочери. — Они… умерли быстро?

Вытаращенные глаза Инесс, ставшие по-рыбьи прозрачными и будто выпуклыми ещё больше, на какое-то время застыли на капитане, а из открытого рта вылетело сиплое покашливание.

— Но как же так?! — пискнула она, и, резко развернувшись… устремилась по мощённой дорожке прочь. Как пугливый заяц, ловко увернулась от расставившего на её пути руки гвардейца, и скрылась за углом дома. Два удара сердца они недоумённо прислушивались к доносящемуся дробному стуку башмачков, потом все разом ожили и рванули за ней, разве что каждый с той скоростью, которую мог на данный момент развить.

Что подвигло и его, РоГичи, бросить копание могилы и погнаться за наглой девчонкой, капитан не смог бы ответить. Какой-то эффект толпы, не иначе. Тем более, небыстрый бег, переходящий в поспешный шаг давался ему пока с трудом. Поэтому к каменному сараю, пострадавшему меньше, нежели деревянные соседи, он прибыл одним из последних.

Сгрудившиеся гвардейцы ломали вход, что-то растаскивали, а служанка, словно кудахтающая квочка, носилась вокруг, мешая, требовательно покрикивая и командуя. Увидев появившегося из-за деревьев РоГичи, помчалась ему навстречу, что-то беспрерывно и как-то бессвязно долдоня.

— Батюшка ей: надо!.. Бегом — кричит, вы ведь знаете, какой он может быть сердитый и несносный… ой, простите…

Она пристроилась сбоку, а капитан, словно заведённый, не мог остановиться, мало того, у него откуда-то появились силы ускорить шаг, а взгляд, будто намагниченный, был устремлён туда, где были суетливые спины солдат. На настойчивый комариный писк рядом он обращал внимание, как на досадное, но неотвратимое жужжание.

— … места немного, эх, говорит, жаль, ты такая здоровая, не поместишься. А я разве большая? — она даже умудрилась крутнуться на ходу. — Я даже, глупая, тогда вздохнула с облегчением — уж больно тесно, темно и страшно было в той клетке. Это потом я настоящего страху натерпелась. Тогда господин говорит: беги, как только можешь, быстрей домой, Инесс, иначе быть тебе битой. Я и понеслась — бегать-то я умею быстро, да только чую: навстречу громкие голоса, а потом кто-то как закричит страшно, я и припустила в сад — у меня там с детства укромное местечко на яблоньке. Я с перепугу и переспелые яблоки стала лопать, сидя на ветке…

Капитан, тяжело дыша, остановился за несколько локтей от сарая, не глядя, протянул руку, по-доброму похлопал Инесс по плечу, отчего та наконец-то затихла.

Дики и Войтех тащили большой и толстый деревянный щит, с трудом прошедший в неширокий дверной проём, уронили его сбоку, подняв тучу пыли и сажи. А потом Даг за руку, помогая переступить невысокий порожек, что-то негромко приговаривая, вывел на свет тонкую фигурку… А на второй руке у него сидела…

Сердце РоГичи ухнуло вниз, затрепетало подраненной птицей, и тут же мощно забило, разгоняя по усталому и побитому телу кровь.

— Велья… — неверяще проговорил он, глядя на мурзатую, неловко щурящую на свету глаза девушку. — Адалия?

Ребёнок на локте сержанта встрепенулся, шустро соскочил на землю.

— Папа?! — разнёсся звонкий девичий голосок.

 

Глава 3

Улицы пустели мгновенно, стоило только эху унести вперёд звук скрежета когтей ягиров. Казалось, даже птицы переставали петь, а кошки и грызуны испуганно замирали на месте. Лишь псы иногда, ошалевшие от страха, вскипали испуганным визгливым лаем, тут же, правда, прекращающимся, стоило какому-то ягиру раздражённо рявкнуть в ответ.

Небольшой отряд уруков — всадников числом в сорок бойцов по-хозяйски объезжал закреплённую за ними территорию. Клан Лак изначально был невелик, а после той трёпки, случившейся неожиданно по пути в столицу королевства (и, честно говоря, непонятно как — видно, сами тёмные боги были на стороне противника), тем более не мог похвастать количеством истинных. Даже скорое расследование, инициированное Верховным шаманом места схватки, не дало всех ответов на вопросы. В итоге воинов в отряде уменьшилось почти вдвое, а сам он, акнак клана, Урс'Лак был подло ранен эльфийской стрелой, и не мог внятно ответить на закономерные, пристрастные вопросы: отчего боевой отряд истинных, уже практически одержав победу, потерпел поражение, унизительное ещё и тем, что противостояло им, судя по всему, не очень много противников, среди которых, несомненно, были проклятые «светлые», недоразуменье драконьей отрыжки. И при этом погиб подшаман клана, весьма искусный, между прочим, и пользовавшийся благосклонностью Верховного шамана, Т» ыхТоя. А самого Урса спасла парочка уцелевших воинов (один, правда, вскоре скончался от похожей эльфийской стрелы). Это был позор и бывший акнак не склонен был благодарить братьев, вытащивших его. Но после тяжёлого общения с шаманом, заглянувшим ему в голову, мысли Урса были направлены в иную сторону: ему, не самому последнему воину рейдового отряда требовалось отыскать возможность очиститься… Иначе «ценность его, как члена отряда, исчезнет совсем». Это были слова шамана. Сам Урс подозревал, что великий Т» ыхТой увидел что-то такое в нём, что ему не очень понравилось. Но на исписанном татуировками, изъеденном морщинами и полускрытом тремя жидким косицами лице главного урука похода (даже Верховный акнак не пользовался столь безоговорочным авторитетом; впрочем, такое положение было нормой у всех кочевых истинных хоть в военное время, хоть в мирное — слишком уж велика была роль шаманов в урукском обществе) что-либо понять было сложно. Другое дело, что Урс глупцом не был, и не неспроста на роль военного вождя клана старейшины избрали именно его, который не мог похвастать ни богатством лет, ни мощной, впечатляющей фигурой. Недостаток возраста он компенсировал холодным рассудком — большой редкостью среди истинных, хитростью и изворотливостью, неплохими воинскими и командирскими качествами. Поэтому, не взирая на относительную малочисленность клана, их отряд считался одной из самых эффективных боевых единиц (но, как говорится, на самого умного и сильного найдётся свой нож под ребро). А в индивидуальных схватках, хоть с оружием, хоть без, ему фактически никто не мог противостоять. Даже братья Гук и Стуки из клана Дея, которых в шутку подозревали в родстве с троллями (за спиной, конечно), проигрывали щуплому и неуловимому истинному.

А всё дело в том, что младший сын вождя клана, совсем ещё юный Урс как-то повздорил с племянником шамана племени, и во избежание неприятностей был отправлен отцом к дальним родственникам, осевшим в горах. К которым юный урук так и не добрался — их небольшой караван подвергся подлому обстрелу на землях гоблинов. Уцелевшие истинные, бросившиеся в погоню за драконьей чешуёй, по недомыслию отнесённых к лагерю «тёмных» (оставив обоз и товары на попечение раненых, и Урс, думая об этом после, очень сомневался в их благополучной судьбе), нарвались на многочисленный человеческий отряд, воины которого были не чета стражникам агробарского гарнизона — они быстро и безжалостно уничтожили «тёмных». При этом трижды раненого, худого и мелкого Урса ратники не добили, а в качестве добычи (для развлечения) доставили местному барону. Неожиданно злобный и непокорный, несмотря на постоянные избиения, «тёмный» привлёк внимание старика, и тот, имея трёх дочерей и не имея ни одного сына, принялся за его воспитание…

В землях людей Урс прожил без малого тридцать лет. Впитывая военную науку, как губка — хозяин ни в чём не отказывал: ни в учителях, ни в редких просьбах своей, в принципе, послушной, но весьма смертоносной игрушке. Урук служил вначале старому барону (перед смертью от яда, на пару мгновений вернувшись в мир яви, тот дал своему воспитаннику вольную), потом среднему зятю (старший погиб во время очередного пограничного конфликта). А потом соседнее королевство, поддержанное ближайшим Священным Лесом эльфов, пошло на них, и замок, стоявший на пути войска, после непродолжительной, но кровавой осады пал, остаток гарнизона с последней уцелевшей незамужней дочерью барона сдался. Ждать пощады от победителей, среди которых были те, кто называл себя «высокорождёнными», капитан баронской дружины Урс'Лак посчитал глупостью и, воспользовавшись суматохой, бежал. Последующие события показали, как он был прав. Захватчики — наёмники, обозлённые потерями, оставшихся защитников замка уничтожили полностью — частично казнили, частично посадили на колья — в зависимости от сословной принадлежности — так сказать, в устрашение, чтобы другие феодалы трижды подумали, прежде, чем оказывать сопротивление. Ну а о судьбе юной баронессы лучше было бы вообще не вспоминать — увиденное, а после и испытанное помутили её разум, и она была отдана в походный бордель при войске. Где её и отыскал скрывавшийся Урс. И умертвил, ибо это был для неё самый лучший выход. А после того, как были убиты при странных обстоятельствах несколько высокопоставленных офицеров наёмников армии захватчиков (причастных, кстати, к казням пленных) и парочка эльфов, на неуловимого убийцу была объявлена охота, и Урсу пришлось уходить из тех земель. Вот тогда он решил вернуться на родину. И уже дома, старейшины его клана самого воинственного народа Веринии решили, что столь ценный опыт, который получил Урс, не должен пропадать, и когда был объявлен военный поход, от клана Лак акнаком пошёл именно он. Но, видимо, слишком гладко происходил набег, что даже он расслабился. И попал под удар.

А вот то, что смог узреть в нём Великий шаман, Урс знал наверняка. Прожив много времени бок о бок с людьми, при всей иногда неотвратимо накатывающей ненависти к ним, он, в отличие от соплеменников, не мог видеть в них добычу и… пищу. Он наотрез отказывался есть печень поверженных врагов и не принимал участия в длительных пытках, питающих шаманские амулеты, предпочитая убивать быстро. Это была его слабость с точки зрения истинных. Тщательно скрываемая слабость.

Шаман чуть подлечил Урса, но не до конца, то ли в воспитательных целях, то ли от природной вредности. А бунчук акнака велел передать… старшему брату, Брею. Урс смирился с этим, мало того, он считал, что так будет справедливо.

Отношения у них с братом, в отличие от распространённых в среде истинных конкуренции и постоянного соперничества, были ровные. Это ведь не самые старшие братья, которые по возвращению Урса хотели слегка «помять бока» младшенькому — вначале один, а потом и все трое вместе. Понятное дело, что у них не всё получилось гладко. Брейя же в это время в становище не было, а по прибытию, он, видимо, сделал верные выводы из чужих ошибок, и стал общаться с младшим в семействе подчёркнуто вежливо и без той высокомерности, присущей бывалым охотникам по отношению к юнцам, признавая в Урсе равного. И на самом деле не важно было, отчего подобное отношение: из-за опаски нарваться на более сильного соперника, или понимания, что родственник и так натерпелся достаточно — уруки никогда не отказывали себе в удовольствии подраться. Вон старшие братья, пока их отряд находился на месте, в становище, не забывали чуть ли не ежедневно вызывать на бой, правда, теперь скорее в учебных целях — всё-таки Урсу было чему поучить родичей. Но Брей… Он был немного иной. Он умел смотреть и… видеть. И это выгодно его отличало. Поэтому, когда акнаком клана Лак был избран Урс, тот не оспаривал это решение. Но и когда Верховный шаман сместил его и отдал лидерство Брейю, тоже отреагировал спокойно. Урс подозревал, что ещё крепкий и мудрый отец, оставшийся в становище со взрослыми истинными, именно его, Брея, прочит себе в преемники, не самых старших и одного младшего братьев. Ну а Урсу, долго находившемуся вне «правильного» общества, наверняка уготована роль военного вождя. Если они, конечно, переживут этот поход, уже перешедший рамки простого набега молодёжи. Пусть пока всё (не касается клана Лак) складывается относительно благополучно, Урса не покидало ощущение, что истинные заглотнули куш, прожевать который, ой, как проблематично.

А Верховный шаман и главный акнак Гойя'Бек, купившиеся на посулы белокожего змея, пожелавшие отпочковаться от племени и основать новый род по примеру драконовых высокорождённых, и подбившие на этот рейд молодняк многих родов, кланов и семей, при всей мудрости, величаемой хитростью, как бы не перехитрили сами себя. Неужели люди, какими бы слабыми и простыми не выглядели в глазах истинных, добровольно отдадут кусок собственных земель столь беспокойным соседям? Зная очень хорошо людей, Урс в этом сомневался. Не такие уж они… простые. И обещания по отношению к «тёмным» забывают столь же легко, как те же подлые «светлые». Уже сейчас, в общей массе уруков есть потери, и пусть многие клановые акнаки и шаманы говорят, что они несущественны, но ведь и столкновений-то серьёзных не было. Простые горожане, ополчение, стражники, разрозненные, неорганизованные группки солдат — это всё несерьёзно. Да, шаманы изрядно накопили энергии и силы, пустив реки крови, и нужно бы как можно поскорее уходить из города, в котором уруки чувствуют себя, словно дети. Злые дети. Поэтому промедление Верховного шамана Урс не понимал. Слишком хорошо он знал, что произойдёт, когда в Агробар введут регулярные войска. Да, сыны истинного народа смогут дорого продать свои жизни, но… как быть с тем, если некому будет даже воспеть их подвиг в осиротевших становищах?

Вот и сейчас брат рассказывал, как ему казалось, весёлую историю о том, как он из поучительных побуждений взял старшего сына, ещё совсем юного, но уже достойного считаться воином в охотничью вылазку за территорию, контролируемую ими. Это, кстати, было весьма распространённым развлечением среди заскучавших уруков, жаждавших драк и демонстрации собственной доблести. Но Урс только головой покачал, услышав, что на это пошли его прямые родственники, особенно Брей, достаточно здравомыслящий и опытный истинный. Приключений и подвигов им захотелось? Но с ругой стороны, он понимал брата, которому нужно было «выводить» в жизнь сына, и кто, как не отец в силах проследить за действиями отпрыска в реальных, так сказать, условиях.

Историю охоты за одиноким гномом он слушал в пол-уха, а вот из последующего сделал совсем противоположный вывод. В отличие от громко хваставшегося племянника, о том, как они противостояли десятку пехотинцев в тяжёлых доспехах (он видел, как завистливо горели глаза молодых уруков, следовавших за ними) и ушли, потеряв лишь его ягира — это было преподано чуть ли не как победа, Урс от представившейся картины недовольно оскалился — брату и племяннику просто повезло, что они уцелели. Молодой же Лак реакцию дяди воспринял, как поощрительную, и с новой силой стал работать языком, отчего Урс отвернулся в сторону, чтобы молодой не видел на его лице досаду. Неужели и он был когда-то таким хвастуном и пустомелей? Пожалуй, что и был. Вот только сама жизнь обламывала и обтесала его. И в том, что не покатилась его буйная головушка, заслуга лишь старого барона из далёкого королевства… Смешно — его спас и помог стать тем, кем он есть, человек!

Это патрулирование шло как-то чересчур легко. Вначале после предложения Брейи составить ему компанию, он напрягся, а потом курнул дурмана и решил: почему бы и нет? Теперь, когда груз ответственности не давил, он даже немного расслабился, просто восседая на звере и ни о чём не думая. Это был какой-то немного странный и подозрительный, вроде как от равнодушия, но покой. И рана в спине не столь мучила, и каменные громады по сторонам перестали давить, и нескончаемый поток из уст Дуйи, прежде бы вызвавший серьёзное раздражение, не напрягал чрезмерно. Брейя, по-братски составивший ему компанию в раскуривании трубки, тоже ехал рядом, тихий, несколько пришибленный и отрешённый, с глупой улыбкой на лице, от которой, будь то человек или «светлый», наверняка наделали в штаны, благосклонно поглядывая на сына и периодически кивая, словно подтверждая слова.

Вообще, курение дурмана в походе не приветствовалось вождями. Да и Урс, долгое время находившийся вне племени, был, как бы это помягче сказать, весьма неопытен в этом. Но кто, какие такие «тёмные» боги могут запретить что-либо истинному? Тем более, на самих шаманов такой запрет не распространялся, и от их юрт постоянно несло этим сладковатым и приятным для каждого урука ароматом. А им, сынам клана Лак, очень нужно было провести погибших побратимов… Да и иные изменения в их небольшой семье тоже… стоило осмыслить.

Погода стояла сумрачная — небо затянули тучи, и это тоже в свою очередь дополняло благодушие Урса — пролившемуся дождю или солнцу он был бы не столь рад. Вот слабый ветерок, заглядывающий под капюшон и стеснительно касающийся лица, был очень приятен. Обезлюдевшая улица их условного района, настороженные остовы домов, не все сохранившие свою целостность, прищуренными, выбитыми окнами провожающие взглядами проезжающий мимо небольшой, но отнюдь не безобидный отряд «тёмных» наездников, стояли словно потрёпанная стража, выпавшие камни и кирпичи кладок, будто выбитые зубы у прежде величественных и крупных зверей, выглядели бы тоскливо, но… случайным победителям было на это начхать.

Ягир Урса насторожился, прянул ушами (не сказать, что звери вели себя примерно и послушно — это было не в их природе, они постоянно цапались друг с другом, при случае могли ранить и зазевавшегося истинного — но тут, как говорится, или ты воин и можешь дать укорот животному, или трусливы сурок, прячущий яйца между ног и подставляющий лакомое мясо хищнику), но урук чётко определил, что это не простое баловство и заигрывание к самке брата, а… некий интерес.

Они практически одновременно с Брейем повернули головы вправо, и даже удивлённо придержали ягиров, наблюдая, как в двухстах локтях двое человек поспешно пересекают улицу. Озадаченность вызвал тот факт, что они, можно сказать, беспечно — не глядя по сторонам — так мчали, что, пожалуй, и не заметили остановившуюся колонну «тёмных». При этом шума производили столько, что и табуну драконов стыдно было вести себя так.

И исчезли в подворотне, а воины отряда азартно зашумели — сработали охотничьи инстинкты: если кто-то смеет убегать, стоит его настичь и поинтересоваться причиной подобного поведения. Ну и кровь пустить — куда уж без этого, а потом, если экземпляр достаточно молод, извлечь ещё тёплое и трепещущее сердце и тут же съесть его сырым — это первый лакомый приз сноровистому загонщику. Но Брейя, с благодушной маской на лице, коротко махнул рукой с хлыстом, приказывая угомониться, как бы говоря, что они — боевой отряд истинных, которому не след уподобляться кошке, гоняющейся как за мышью, так и за убегающим от ветра листом. Урс одобрительно хрюкнул.

Но тут на улицу выбежала ещё одна фигура, несомненно принадлежащая к одному с ними народу, судя по расцветке накидки и косицам, относящаяся к роду Ток.

Дуйя вдруг дёрнул поводья и насмешливо прокричал:

— Эй, охотник, хороша ли дичь?

Урук обратил на них искажённое гневом и яростью лицо, казалось, он вот-вот бросится на них, не совсем понимая, кто перед ним. Но тут же Урс понял, что не их отряд является объектом столь сильных эмоций со стороны соперничающего в мирное время клана.

— Бледнокожие драконы убили истинного… — и ещё что-то добавил, совсем уж неслышно.

Несмотря на то, что слова были произнесены не очень громко, они были услышаны. И это совершенно меняло дело. Глотки воинов сотряс ужасный воинственный клич. Урс невольно почувствовал, как рот раздирает оскал предвкушения, а лицо Брейи исказила страшная гримаса, предвестница сладкой мести и жутких мучений добычи. Брат просто поднял руку и указал направление, а сам, в несколько скачков приблизился к замершему истинному, протянул руку, помогая вспрыгнуть на спину зверя.

Они мчались по узкой улице, едва сдерживая ягиров за акнаком клана, с сидящим сзади соплеменником, лик которого от полонивших чувств был поистине страшен. Урс услышал краем уха, как воины передают друг другу, что убегавшие слизняки подло из-за угла убили побратима этого истинного, и это заставляло содрогаться всё его естество — теперь это была не просто погоня, а очень важное кровное действо, иначе дух побратима имел шансы остаться на земле невидимой тенью и тоскливо бродить среди живых, не имея возможности что-либо изменить. Даже Урс, долгое время не живший в племени и, соответственно, не столь остро ощущающий многие важные вещи, проникся происходящим. Тем не менее, кричащие эмоции и яркие чувства, обуздать которые не представлялось возможным, вызывали у него некую опаску — это всё могло привести к вполне закономерному для любого «тёмного» результату, а могло и… плохо кончиться. Зная коварство людей, он легко мог предположить ловушку. Тем более, его не оставляло ощущение какой-то угрозы. Тем не менее, остановить отряд, несущийся в едином порыве, ему даже не пришло в голову.

Уруки вынеслись на небольшую площадь и после однозначного крика подобранного истинного, они, вытягиваясь и чуть расходясь на флангах, помчались в сторону большого дома, у которого суетилось несколько людей — городских стражников, по какому-то странному выверту судьбы ставших их временными союзниками по договору с Верховным шаманом.

Почувствовав неладное, люди прыснули вверх по ступеням, в надежде отгородиться от страшных «тёмных» крепкими дверьми и таким образом переждать бурю. Но…

Но случились две вещи, которые помешали успокоить конфликт. Первая — обезумевший от потери побратима урук из клана Ток совсем перестал себя контролировать, и вторая — у людей нашёлся глупец, на своё несчастье посчитавший себя то ли чересчур важной птицей, то ли каким-то неприкасаемым, то ли вообще бессмертным, раз какого-то дракона двинулся навстречу разъярённым урукам, оставив за собой незапертыми крепкие двери… Он ещё продолжал безжизненно сползать по стене, отброшенный туда нетерпеливыми воинами, почувствовавшими кровь, а спешившиеся уруки уже стали по одному исчезать внутри.

Урс остановился со спокойно замершим Брейем. Брат показал себя хорошим акнаком, и горечь последних нерадостных событий стала не такой острой. Племянник умчался вместе с остальными едва ли не первым, и сейчас, у кромки первой ступени лестницы, ведущей ко входу остались они вдвоём, сыновья вождя клана.

Смутное беспокойство шевельнулось в груди Урса, и он глянул на замершее, чуть вытянувшееся лицо Брейя и промолчал. А потом случилось то, что изрядно подкосило его веру в благоволение к нему «тёмных» богов.

Вначале из раскрытых дверей, из которых доносились звуки отчаянной схватки, вывалился молодой истинный с торчащим в животе копьём — удар был столь силён, что острие пробило кожаный жилет и теперь торчало из спины, оттягивая ткань.

Брат, акнак клана Лак, страшно вскрикнув: «Дейи!», жестоко хлестнул зверя хлыстом между ушей, и тот, яростно и обидчиво заревев, длинными прыжками помчался вверх по ступеням…

А потом полыхнуло.

Пламя плотной волной вырвалось из дверей и окон вздрогнувшего, будто смертельно раненого дома, слизнуло и дерущихся и подоспевшего Брейю, так и не успевшего добраться к сыну, сыпануло жаром в лицо Урсу, оставленные здесь же ягиры жалобно взвыли, прянули назад, точно также, как и зверь бывшего акнака.

Последнее, что помнил Урс: он в инстинктивном жесте пытается закрыться от ревущего алчущего его плоти огня, нечто живое уходит из-под него, в голову, корпус и особенно в многострадальные руки влетают мелкие камни, звук исчезает — он словно погружается в воду. Мелькает серое небо, быстро уходящее прочь, словно от сумасшедшего ветра, и удар, от которого осколками зеркала разлетается цепляющееся за действительность сознание…

* * *

Лидия была подтянута, деловита, шикарные волосы заплетены в косу и уложены в замысловатую причёску, обычный для амазонок костюм для верховой езды сидел на ней идеально, и, как мимоходом с усмешкой подумал Ройчи, если бы не её статус, за девушкой не грех было бы приударить… Сложности, конечно же, были бы неизбежны — аристократки — те ещё капризули, но… Нет, ну его к дракону! Добрая Матильда — лучший бальзам для уставшего воина. А вынос мозга в виде эмансипированных, своенравных дамочек — нет-нет, вон, пусть Листочек их обхаживает… Что-то он не увидел в друге должного энтузиазма в общении с амазонкой. Хотя и горести — разочарования — остывания тоже. Как-то не канонически развиваются у него отношения с Оливией. Ладно, речь сейчас не об этом — не ему лезть в сердечные дела товарища, тем более, не единожды проверено: подобные жизненные коллизии никоим образом не влияют на крепость руки эльфа, чёткость, слаженность и бескомпромиссность действий при возможном столкновении с противником или угрозе кому-либо из членов группы.

В комнату к принцессе наёмника пропустили весьма суровые охранники на входе, и то после недвусмысленного приказа самой Лидии, особенно был неприступен воин-восточник с закрытым лицом. При этом они сопроводили его такими недоверчивыми взглядами, что Ройчи, настроенный весьма благодушно, едва не расхохотался. Он даже был готов оставить меч и ножи на входе с условием, конечно, что никто «умный» не будет их касаться, но этого не потребовалось. Эльф, кстати, удостоился менее недружелюбных взглядов — что поделать, несомненный магнетизм и обаяние высокорождённых проявляется даже в таких мелочах.

Листочка, кстати, Ройчи взял с собой неспроста, хотя изначально подразумевалось только его присутствие. Это как бы и намёк на то, что от группы у него секретов нет, и что он отнюдь не единолично принимает ключевые решения в команде, и сдерживающий фактор — замечено, что в присутствии эльфов как-то не очень хочется скандалить. В общем, пусть Листочек производит на окружающих своё благотворное влияние (тем более, «тёмных» рядом нет).

— Присаживайтесь. Вино, сок, фрукты, сыр, — принцесса гостеприимно указала на стол.

На появление эльфа она никак не отреагировала — будто так и надо. Уже находившийся здесь маркиз дружески махнул им рукой, словно намекая на некую неформальность общения. Служанка, сервировавшая стол, под нетерпеливым взглядом принцессы споро завершила свои манипуляции и скользнула к выходу, мягко прикрыв дверь.

Наёмники расположились за столом, потянулись к кубкам, предварительно наполненным Фиори — РоПеруши точно угадал предпочтения гостей — ошибки с алкоголем по отношению к Ройчи не допустил. Эльф же, как всегда позавтракавший так себе — высокорождённые никогда не были приверженцами чревоугодия (в отличие от тех же подгорных «светлых» собратьев, всегда отличавшихся прожорливостью и потреблением пива в немереных количествах; поэтому Ройчи и не взял с собой Ностромо — дабы, так сказать, не «опошлить» общение высоких сторон; при этом, нужно заметить, гном был весьма непрост, и при необходимости легко мог перейти в режим деликатности и дипломатичности, а вычурностью речи поразить иного высокорождённого — это уже было в истории их приключений), с удовольствием сделал глоток светлого шисского, и на его лице, отнюдь не скупом на эмоции в отличие от сородичей, скользнула довольная улыбка. И это послужило неким катализатором расслабления: напряжённо о чём-то думающая принцесса облегчённо выдохнула, а маркиз удовлетворённо хмыкнул.

Ройчи поднял вопросительный взгляд на принцессу. Та немного замялась, не зная, как начать разговор, посмотрела на Фиори, и тот, верно истолковав взгляд, взял инициативу на себя.

— Мы, дворяне Агробара, хотели бы поблагодарить вас за своевременную помощь, — начал он несколько высокопарно, понял это и тут же исправился. — Да что там говорить, вы спасли не только наши жизни, но и нашу честь! — высказался немного эмоционально.

Ройчи вежливо кивнул, сделал хороший глоток гранатового сока, отставил кубок. РоПеруши он понимал очень хорошо: это не только последствия выпитого вина, вернее виноват не столько хмель, сколько накопившаяся усталость, ответственность, ожидание неминуемой смерти или того хуже, позора.

— Да, парни с Архипелага могут быть очень настойчивы, жестоки и у них весьма богатая фантазия.

— Вы так легко говорите, будто они… — резковато вклинилась Лидия, — какие-то добрые соседи.

— Добрые? — наёмник приподнял бровь. — К пиратам это вряд ли применимо. Основной их промысел, сейчас, во всяком случае, — проакцентировал это, — как вы наверняка знаете — это морской разбой. Но при этом справедливость и союзнические обязательства для них — не пустой звук. А почитание предков и жёсткое иерархическое построение общества — норма. Подвергать сомнению действия старейшин и капитанов у них не принято. И скажу ещё — проверено на собственном опыте — дружить с ними можно, выходец из Архипелага легко отдаст жизнь за спасение товарища. Так что, не такие уж они… ужасные. Правда, Лис?

— Люди — есть люди, — неожиданно философски изрёк эльф. — Всего в вас хватает: и цветов, и дерьма.

Грубое слово в устах высокорождённого прозвучало как-то легко. Лицо принцессы вытянулось, она с подозрением посмотрела на невозмутимого эльфа, любующегося игрой солнечного зайчика в бокале. Вот он результат общения в узком кругу представителей разных народов и культур — ты не только, так сказать, благоприятно на них влияешь, но и впитываешь… всякое. При этом шокированная Её Высочество даже не заметила, что представитель старшей расы как бы уравнял всех людей: и кичащихся сомнительной — как выяснилось — цивилизованностью жителей королевства, и представителей Архипелага.

— Я бы не был столь однозначен, — осторожно начал маркиз. — Всё-таки народы, ориентированные на созидание, и племена, в основе жизнедеятельности которых разрушение и разбой, очень отличаются.

— Да ладно, — махнул рукой Ройчи, как бы отметая этот аргумент. — Поскреби хорошенько любого аристократа, и под толстой наносной шкурой так называемой цивилизованности обязательно отыщется варвар. В этом отношении в качестве скребка весьма хороша война, — он многозначительно замолчал, давая время осмыслить сказанное. — Впрочем, к вам, Ваше Высочество, это не относится. В вас наверняка спрятана удивительная и очаровательная девушка, мечтающая о покое, мире и детях, — широко улыбнулся ошарашенной Лидии, как всегда ищущей подвох в словах наёмника и по привычке собирающейся ответить какой-нибудь резкостью. — Простите меня, Лидия, если я, сам того не ведая, как-то оскорбил вас либо задел ваши чувства, — он покаянно склонил голову.

РоПеруши не выдержал и хмыкнул. Через несколько мгновений его поддержали улыбками — несколько натянутой Лидия и довольной — эльф.

— Ладно, ближе к делу, — решил сменить тему маркиз. — Нас интересует ваше впечатление и мнение о положении в столице. Сами понимаете, находясь здесь, мы несколько… хм, изолированы от происходящего там. Скупая информация из уст разведчиков и дикие слухи от беженцев — это одно. А вот вы, я так понимаю, совсем не новички в таких переделках, могли бы наверняка дополнить картину, или хотя бы подать взгляд со стороны… Вы уж простите, Ройчи, совсем не тянете на… — Фиори пошевелил пальцами, пытаясь подобрать подходящее слово, и при этом никого не задеть, — тупого искателя приключений, — он выдавил улыбку, слегка смягчившую напряжение на благородном лике. — Теперь я ясно осознаю, что ваша команда — совсем посторонние в нашем конфликте… разумные. И, прошу прощения ещё раз, что в своё время не, скажем так, до конца поверил в вашу непричастность в тёмных делах, творимых в королевстве, и буквально заставил прибыть в столицу. Такова уж моя служба. Но, — он, извиняясь, пожал плечами, — совершенно об этом не жалею, — он сделал большой глоток вина под внимательными взглядами, — ибо вы — нужно быть объективным — не единожды спасали не только мою жизнь, но и жизни их высочеств. Таково уж ваше умение — появляться в нужный момент и решать чужие проблемы… В связи с чем чуть позже озвучу некое предложение. А сейчас, пожалуйста, выскажите ваше мнение о происходящем.

Вежливые дворяне — это очень интересная картина. Есть в ней какая-то изюминка, граничащая с подспудной тревогой. Впрочем, Ройчи особой мнительностью не страдал, и если уж быть откровенным до конца, всегда предпочитал простоту общения и прямолинейность с любым собеседником, будь то самый последний нищий или лицо, облечённое огромной властью. Несколько мгновений он глядел в окно, собираясь с мыслями, потом, вздохнув, высказал свои выводы:

— Переворот в Агробаре и убийство короля — это давно спланированная сложная интрига, имеющая своей целью смену династии, отсюда и вполне логичное преследование всех представителей рода РоБеруши, перевербовка или уничтожение преданных королевскому роду дворян, чиновников, купцов и иных сочувствующих. Знаковым и весьма тревожным событием я назвал бы раскол церкви Единого. Передел криминалом территорий — это следствие тех, давно спланированных действий. Выведенные, отвлечённые далёкой угрозой войска, дискриминация вас, Ваше Высочество и гвардии — это звенья одной цепи. Но, — Ройчи воздел указательный палец, — я бы не стал до конца верить в виноватость явно демонстрируемых фигур, как то: лорда РоВенци и владетеля Западного предела герцога РоАйци, — при этом имени по лицу принцессы пробежала гримаса гнева, Ройчи же, не обратив на это внимания, продолжил: — Ситуацию ещё запутывает появление в столице воинских отрядов, якобы принадлежащих западным и северным владетелям…

— Северные баронства представлены настоящими дружинами и боевыми отрядами, — глухо вставил маркиз.

— Возможно, — не стал спорить наёмник. — Но вот касательно солдат Западного предела я не был бы столь категоричен, — покачал головой, и продолжил, как бы отвечая на мрачные вопросительные взгляды: — Вырывались из дворца мы вместе с егерями РоАйци, пленёнными так называемой стражей РоШакли, и они поведали очень любопытные факты о том, например, что командовали ими отнюдь не вассалы владетеля — это раз. Второе: вместе с ними шли подразделения — и пехота, и кавалерия, которые, несмотря на соответствующую форму, вряд ли были из их региона. То есть, ряженые.

Повисла гнетущая пауза, нарушаемая лишь бьющейся в окне мухой, да шумом, доносящимся со двора.

— Теперь я с вашего позволения восстановлю цепочку событий, — Ройчи поёрзал, устраиваясь поудобней. — Львиная доля боевых частей, в том числе часть гвардейцев выводится из города — на сборы и на патрулирование. Стража королевского дворца усиливается либо замещается подчинёнными коменданта РоШакли, которые пропускают в сердце Агробара солдат в форме Западного предела, среди которых действительно частично есть таковые. Происходит захват королевской резиденции, убийство Элия Четвёртого, дискредитация наследной принцессы, амазонок и гвардейцев, их зачистка, удавшаяся не до конца, ибо вам, Лидия, а также Руфии удалось уйти. — «Сбежать» — было бы глаголом не корректным по отношению к дочерям короля. — Далее силами особой стражи РоШакли уничтожаются сделавшие своё дело воины Западного предела, наверняка вместе с переодетыми в них же наёмниками. Но и это ещё не всё. Судя по тому, как спешно замещается стража коменданта города на воинов северных баронств, не удивлюсь, если и сам Шакли, сыгравший свою роль, уйдёт со сцены. Отсюда вывод: операцию такого масштаба могло провернуть только очень высокопоставленное семейство королевства. Цель самая банальная — смена династии. Всё идёт к тому, что тот, кто сейчас всплывёт на олимпе, как спаситель и освободитель Агробара от предателей, «тёмных», пиратов, и будет тем кукловодом, организовавшим всё это, — Ройчи допил свой сок, наклонился, взял кувшин, налил себе ещё. — Так что, Ваше Высочество и вы, маркиз, ищите предателя в своём кругу.

— Но РоАйци, РоШакли… — протянула бледная принцесса.

— Владетель Западного предела такая же жертва заговора, как и вы, — уверенно сказал наёмник. — Думаю, его нейтрализовали ещё раньше. А сейчас он, наверняка, в застенках в ожидании незавидной участи. А РоШакли… Поверьте, его существование временно. Слишком много он знает. И такой человек совершенно не нужен новому королю… Простите, Ваша Высочество, — поспешно добавил, — я имел ввиду, гипотетическому королю. Да, — задумчиво и даже как-то мечтательно протянул он, — с комендантом было бы интересно пообщаться, он на многое бы пролил свет. Но, думаю, что это уже невозможно — поздно, об этом говорит сама логика событий.

— А скажите, Ройчи, — сказала наконец-то принцесса, — ваш… э, знакомый с Архипелага не говорил никаких конкретных имён?

Ройчи с сожалением покачал головой.

— Нет. Мало того, я так и не понял, не знает ли он конкретных людей или это тайна. Такой уж скользкий тип — Змей. Поверьте, милая Лидия, если бы у меня была какая-либо дополнительная информация, я бы обязательно ею поделился. Хотя бы из соображений, что вы мне симпатичны, — он неожиданно ей подмигнул, на что Лидия, сама того не желая, смутилась. — В отличие от тех, драконов, устроивших бойню в тихом и мирном королевстве. При всём при том, что я зарабатываю мечом, кровопролитие я не очень приветствую. Подтверди, Лис, — обратился он к товарищу.

Эльф меланхолично посмотрел на наёмника, потом повернулся к принцессе.

— Конечно, Ройчи не любит пачкаться. Поэтому предпочитает это делать быстро и аккуратно, — у наёмника отвалилась челюсть — иногда от чувства юмора высокорождённого он был в шоке. Другое дело, что сидящие напротив люди вряд ли это поняли. — Шутка, — эльф изобразил улыбку, окончательно огорошив агробарцев. — Гуманней разумного, пожалуй, на всей Веринии нет.

Уверенность в голосе «светлого», даже какая-то убеждённость вкупе с несомненной серьёзностью, будто бы случайно проступившей на неподвижном лице представителя древнейшей расы загнали принцессу и маркиза в состояние глубокой задумчивости. Ройчи же бросил на товарища короткий внимательный взгляд, но эльф уже продолжил пялиться в окно, вновь натянув на лицо маску невозмутимости. Так называемую, официальную личину — наёмник-то знал его очень хорошо, и проявление эмоций давно уже не было чуждо Листочку. Но вот сейчас что это было? Эльфа явно что-то тревожит — надо будет поговорить по душам. Потом, наедине.

РоПеруши прокашлялся, намереваясь продолжить разговор.

— Уважаемые наёмники, мы с Её Высочеством услышали вас. В чём-то наши выводы перекликаются с вашими, в чём-то… В общем, нам нужно время многое осмыслить…

— Простите, Фиори, что перебиваю, — мягко встрял Ройчи, — помните, что много времени у вас нет. И следующий удар противника, очень коварного и неглупого может быть нанесён в самое ближайшее время.

— Мы это понимаем, — твёрдо ответил маркиз, посмотрел на принцессу, и та ответила утвердительным кивком.

— Это хорошо. И ещё вы должны быть готовы, что любое открытие в будущем может быть неожиданным, неприятным и весьма болезненным, — Ройчи вздохнул и пояснил: — Я это предвижу, ибо за свою отнюдь не мирную жизнь, мне довелось «повариться» в разных событиях, весьма напоминающих ваше. И последний совет, если вы не против, — маркиз пожал плечами, Лидия продолжила молча смотреть на наёмника, и тот продолжил: — Чтобы не происходило, какие удары не наносила судьба, руководствуйтесь холодным разумом и здравым смыслом, а не эмоциями и чувствами. Импульсивность в вашем положении — слишком дорогостоящая вещь, — он смотрел прямо в глаза наследной принцессы, словно адресуя сказанное в первую очередь ей.

Лидия прищурилась, глаза сердито налились, губы упрямо поджались, но спустя удар сердца она переборола себя и слегка качнула головой, признавая правоту сказанного: хороший правитель не имеет права идти на поводу своим личным мимолётным желаниями.

— Принято, — торопливо ответил маркиз. — Возвращаясь к началу разговора, мы с Её Высочеством хотели бы предложить вам контракт, — Ройчи и Листочек переглянулись. — Мы его предлагаем всем достойным воинам. Стандартный договор, но с двойной оплатой, учитывая, так сказать, сложности нашего положения.

— Наёмники, с которыми мы пересеклись внизу, уже дали согласие? — уточнил неожиданно Листочек.

— Да, — маркиз замер, перевёл подозрительный взгляд на человека. — Это что-то меняет?

— Нет, — хмыкнул Ройчи.

— Надеюсь, никакие противоречия между вами не перейдут некую грань, — неожиданно строго промолвил РоПеруши — в нём наконец-то проглянул королевский чиновник, привыкший командовать и требовать. Потом, словно вспомнив, что перед ним отнюдь не подчинённые и вообще не граждане королевства, смягчился: — Поймите, у нас каждый меч на счету.

— Всё нормально, милорд, — вежливо, но со скрытой иронией произнёс Ройчи. — Мы имели разговор и, надеюсь, поняли друг друга. Не в наших правилах начинать конфронтацию по пустякам — мы достаточно мирная команда, и драка не есть нашей самоцелью, — он изобразил улыбку, весьма похожую на оскал, несколько нарушающую смысл сказанного. — Но уклоняться от вызова мы тоже не будем.

— Хорошо, — маркиз сделал вид, что удовлетворён ответом.

— Только будьте добры, — неожиданно вклинилась Лидия, — держите вашего гоблина на коротком поводке… — она ещё что-то гневное хотела добавить, но наёмник резко поднял ладонь, останавливая её, и было это столь красноречиво, что наследная принцесса, совершенно не привыкшая, чтобы её перебивали, да ещё таким бесцеремонным образом, просто замолчала.

Ройчи опустил голову, через мгновение поднял её, но лицо его на этот раз было холодным и неприветливым. Губы искривились.

— Ваше Высочество, — начал он тихо, — не стоит бросаться словами, от которых вам самим потом будет неудобно. Это раз.

Лидия невольно поёжилась под вдруг преобразившимся пронизывающим, будто накалывающим на острие меча взглядом. Но тут же подобралась — негоже ей, наследнице трона, выказывать слабость. Но, глядя в лицо человека напротив, она наконец-то смогла осознать, что перед ней совсем не шут и повеса, которому просто отчасти везёт, несмотря на неплохие бойцовские качества, а наёмник весьма и весьма опасный.

Между тем Ройчи ровным, без толики эмоций (разве что можно угадать где-то на кромке слов клокочущую ярость) продолжал:

— Второе. Гоблин действительно наш, но держать его на каком-то там поводке и вообще как-то ограничивать в своих действиях мы не станем хотя бы потому, что он — вполне взрослый, адекватный и не глупый представитель разумной расы, на порядок старшей человечества. А, учитывая, что это наш боевой товарищ, с которым мы не единожды бились плечо к плечу, считаю ваше пожелание как минимум оскорбительным. — Листочек, как-то безучастно сидящий рядом, неожиданно согласно кивнул, чем вызвал мимолётное одобрение Ройчи и хмурый взгляд принцессы. — Мало того, если я узнаю, что моему другу кто-то угрожал или, не дай бог, пытался нанести вред, то этого неудачника ждут очень большие неприятности. Поверьте, ради друг друга мы способны на любые глупости, что даже ваши агробарские треволнения покажутся мышиной вознёй в углу амбара.

— Если вы такие всемогущие, почему бы вам не взять мешок золота и не решить проблему агробарского трона? — язвительно бросила Лидия, усталость и раздражение которой, скопившиеся за последнее время, изрядно мешали ясно мыслить и контролировать острый язычок. — Или вам требуется два мешка? — она не в силах была остановиться.

Наёмники вновь переглянулись, затем человек хмуро посмотрел на девушку.

— Единолично у нас никто не принимает такие решения. Но даже если мы вынесем вопрос на обсуждение, сомневаюсь, что остальные трое захотят подписать контракт и убедят нас с Лисом в этом.

— Наверное, потому, что безнадёжные ситуации — не ваша стезя? — бросила принцесса презрительно.

Ройчи неожиданно успокоился.

— Прошу прощения, Ваше Высочество, но у нас не очень выходит разговор. В вас очень много усталости и злости. Давайте сделаем так: пока мы с другом уходим, а коль у вас желание общаться с нами не растает, как плохой сон ясным утром, то мы вернёмся к этой беседе. — Человек и эльф практически одновременно встали и церемонно поклонились. — Касательно контракта всё очень просто: мы чуть ли не поклялись друг другу не ввязываться в авантюры и не связывать себя никакими обязательствами, пока не осуществим одну свою мечту, — он перевёл взгляд на мрачного маркиза. — Опыт наш и наше оружие и так на вашей стороне, ведь мы в одной лодке. Ну и потому, что вы всё равно нам симпатичны, — он улыбнулся, как прежде: расслабленно и открыто. — Правда, Лис? — тот пожал плечами и… тоже улыбнулся, отчего весьма симпатичное, но застывшее лицо высокорождённого неожиданно ожило и заискрилось; в этот момент Лидия даже немного позавидовала подруге — Оливия таки умеет зреть в корень. — А насчёт безнадёжности, скажу вам так: не всё так плохо. Уж поверьте мне — я очень большой специалист в этом вопросе. Если иметь светлую голову на плечах и преданных людей, то всё можно исправить. У вас и то, и другое есть. До свидания, Ваше Высочество.

Когда за наёмниками закрылась дверь, принцесса и маркиз ещё долго сидели молча, переваривая не совсем удавшийся разговор.

— Думаешь, они правы? — спросила она наконец у друга детства и сделала небольшой глоток вина.

— Боюсь, что да, светлая Лидия, — вздохнул тот, пошевелился в кресле. — Это весьма серьёзная компания. Жаль, что не удалось их… убедить.

— Извини, Фиори, что не помогла осуществить твой план, — якобы покаянно сказала принцесса, на что тот лишь хмыкнул — роль раскаивающейся девочки Лидии совершенно не шла. — Просто этот драконов наёмник выводит меня из себя — я как представлю эту бедную шалюрскую девочку, потакающую всем его прихотям, меня колотит от гнева.

— А мне кажется, ты не совсем верно оцениваешь этого человека, — примирительно сказал маркиз и устало принялся массажировать виски.

— Дай-то Единый, чтобы ты был прав, а не я, — скептически произнесла она.

— Думаю, ещё не всё потеряно, — задумчиво произнёс тот.

— Да сдались они тебе! — раздражённо повысила голос Лидия. — Понимаю, в нашем положении любая помощь пригодится, но от них, мне кажется, больше треволнений и суеты…

— Да? — Фиори вопросительно изогнул бровь и как-то так внимательно посмотрел на неё, отчего принцесса осеклась и вынужденно согласно кивнула.

Как бы то ни было, но именно эти наёмники вместе и порознь внесли существенную лепту в то, чтобы наследная принцесса и её верный маркиз могли сейчас спокойно разговаривать. И быть относительно свободными.

— Только не говори, что ты поверил в слова этого бахвала, будто они впятером способны перевернуть Агробар! — саркастически воскликнула Лидия и как-то нервно хохотнула.

Фиори посмотрел на неё долгим, внимательным взглядом, отвернулся к окну и тихо пробормотал:

— Как знать, как знать…

* * *

Барон тяжело заворочался на кровати, заскрипел зубами — немочь, честно сказать, выводила его из себя. За свою богатую на события жизнь в подобном положении он оказывался не впервые. И каждый раз он выходил из себя от собственной беспомощности. И то сказать, бывало и похуже. К примеру, когда копьё шалюрского дракона пробило плечо — так он вообще едва выкарабкался. Или вот в Тарии, при неудачной защите замка местного барона, будучи наёмным капитаном, когда его истерзанного, в изрубленных доспехах бросили в сырой подвал, где в течение недели компанию ему составляли только крысы, алчно поглядывавшие на аппетитную кучу окровавленного мяса, а после сторонившиеся жуткого существа, проявившего недюжинную волю к жизни и превратившегося в серьёзную опасность для грызунов, ибо чудом уцелевшего врага никто не собирался кормить. М-да, ну и ещё парочка столь же весёлых историй, закончившихся неприятными воспоминаниями и шрамами, в изобилии украшавшими крупное тело вербарского барона Гийома ВерТиссайи, находящегося ныне на службе агробарского короля… Или находившегося…

Он сумрачно подумал, что какая-либо определённость сейчас — это роскошь. Убийство короля, гонения правящей семьи, и после всего того, что он видел в городе, что-либо говорить наверняка — полная глупость. Хорошо хоть он в постели, в комнате без решёток — и слава Единому. Значит, наёмники и его солдаты таки вывели его в безопасное место, а не бросили подыхать. Но опыт подсказывал, что эта тишина вокруг временна, очень скоро и здесь зазвучат громогласные команды, топот подкованных сапог, лязг железа, и предсмертные крики сдерут кожу покоя с этих улиц. Поэтому в полной мере в нём включился механизм выживания, и для начала голова принялась работать. Просканировала тело. Болели почки, ныла голова (ну да, конечно же, наверняка ей досталось больше всего!) — вообще, весь организм — это была одна сплошная рана. Но ничего непоправимого не случилось, и в этом помогли хорошие, гномьей работы доспехи — на защите, как и на оружии, он никогда не экономил, благо, Единый силушкой его не обидел для того, чтобы их носить. И потом ещё неимоверная слабость и зверский голод, который был очень хорошим знаком. Так что первоочередную задачу, какую он поставил — вернуть себя в бойцовскую форму. А там уже видно будет…

— Здравствуй, Ги…

ВерТиссайя невольно вздрогнул, услышав скрипучий, но странно знакомый голос. Вот только давно его так никто не называл. Он почувствовал, как тревожно сорвалось с места сердце, и от этого глухое раздражение сменилось злостью. Потом неожиданной растерянностью — он припомнил разговор с гномом, и своё внезапно возникшее желание сопроводить его, ибо…

— Кто здесь?.. — хрипло каркнул, прищурившись на сидящую тёмную фигуру в углу у дверей, напрягая глаза с таким усердием, что тут же видимость поплыла объёмными цветными пятнами. Силы стремительно покидали его.

Тень шевельнулась, наклонилась к едва тлеющему очагу. Вспыхнула лучина, загорелся фитилёк свечи, и робкий танцующий огонёк осветил лицо сидящего.

Барон втянул в себя сквозь зубы воздух — это была единственная реакция на потрясение, которое он испытал, увидев давнего знакомого… Очень давнего, можно сказать, из прошлой жизни…

Наследник и единственный сын агробарсокго баронета Хирша РоПеруци Изгарчи РоПеруци и третий беспутный сын вербарского дворянина Гийома 2 ВерТиссайи Гийом 3 ВерТиссайя были, можно сказать, не разлей вода. И виновата в столь крепкой дружбе (если так можно выразиться о вмешательстве Госпожи) была, видимо, сама Судьба подкидывавшая соответствующие обстоятельства. Случайная встреча двух благородных отпрысков соседних королевств на малоезженой дороге в густом лесу, где только егеря могли определить примерную границу между странами, частенько соперничающими по поводу и без, закончилась дракой, и младший на сколько-то лет, но уже тогда бывший на голову выше Ги так и не смог победить невысокого, но чрезвычайно крепкого и умелого, несмотря на возраст Гарча… И предложил дружить. На что зыркнувший исподлобья, размазывающий кровавую юшку из разбитого носа, тот задумался на несколько мгновений. И пожал протянутую руку. А потом был совместно заколотый молодой медведь и бегство от разъярённой мамаши, драка с ватагой одногодок, которые, естественно не знали, кто эти двое оборванцев, вывалившиеся из лесу, а потом рейд, крайне опасный и безответственный, на территорию шалюров… и пленение, закончившееся благополучно лишь потому, что они попали в род, дружественный ВерТиссайям — общая порка также способствовала сближению. Ну и много других шалостей, как в родительских замках, примыкавшим к ним городкам, так и вне их. Отцам этих непосед, соседям через границу поневоле пришлось познакомиться поближе, и уже они за кубком доброго вина ломали головы, что же объединяет столь разных детей: крупного весельчака, страшного в ярости, но отходчивого, и невысокого, скрытного, молчаливого, скупого на улыбку парня с жёстким взглядом? Как бы то ни было, все в округе знали, что задевать этих молодых людей себе дороже. И не в дворянских корнях было дело — появлялись периодически воспитатели того же сословья, уехавшие не солоно хлебавши. При этом и простолюдины, и местные благородные, и залётные наёмники знали, что в случае возможного конфликта «сынки» не пойдут жаловаться владетельным отцам, а решат проблемы, так сказать, своими силами. И если вначале ссоры с кем-либо заключать мировую, как правило, был согласен агробарец, а вербарец пёр раненым быком в надежде почесать кулаки, то при дальнейшем развитии событий уже Ги приходилось сдерживать своего, исходящего холодной яростью, товарища. Но однажды суровой зимой, когда стояли страшные морозы, в замке на вербарской стороне состоялся такой диалог:

— Гарч, как я рад тебя видеть! — ВерТиссайя сжал в своих медвежьих объятьях продрогшего агробарца, и тот невольно поморщился — привычка товарища таким образом выражать чувства, пользуясь при этом своей немереной силой, ему не очень нравилась — кости, чай, не железные. Впрочем, с теми же подковами либо железными обводами колёс на телеги Ги тоже справлялся, уродуя их почём зря.

— Я тоже рад… буду… очень… когда ты меня отпустишь, — просипел Гарч, безвольно повиснув в дружеских объятьях — поспорить с этими тисками он, конечно, мог — сноровки, ловкости и той же телесной крепости у него хватало, но таков уж был ритуал встречи.

— А, ну да, — тот поставил молодого РоПеруци на пол, принялся возбуждённо кружить вокруг него, меряя широкими шагами пространство собственных покоев, пыжась и размахивая руками, но не в силах разродиться новостью. А агробарец, сложив руки на груди, с улыбкой наблюдал за ним — подобное состояние Ги говорило о том, что у того в голове поселилась очередная идея, не попытаться реализовать которую практически невозможно, ибо в их тандеме изобретателем всяких авантюр был именно вербарец, а РоПеруци доставалось лишь тщательное обдумывание и обмозговывание идей и их будущих шагов. — Гарч, представляешь, я женюсь!.. Это уже решено — не смей меня отговаривать! — он остановился и обвиняющее направил в сторону товарища указующий перст, словно пресекая некие возможные слова против, чем вызвал ещё более широкую улыбку. Несколько мгновений сверлил товарища гневным взглядом, потом, словно спохватившись, хохотнул, и вновь начал своё стремительное раздражающее кружение, при этом двумя руками лохматя буйную чёрную шевелюру — как-то ухаживать за ней он не любил, разве что иногда подрезал чёлку, да сам укорачивал общую длину косы, не очень заботясь о ровности, да в ответственные моменты стягивал волосы простым кожаным ремешком — чтоб не мешали. Драться, например. — Если б ты знал, какое это чудо! — он умилительно закатил глаза, что вкупе с его мощной фигурой, лопатообразными руками и нечёсаной гривой выглядело весьма забавно — так мог бы вздыхать о нежном ягнёнке матёрый волк. — Ростом почти с меня… — это был такой бзик у вербарца — он благоволил и испытывал особенную симпатию к высоким людям (Гарч был чуть ли не единственным исключением, ибо старшие братья Ги, пошедшие в невысокую — по их меркам — мать, особым благорасположением «младшенького» не пользовались, вследствие чего их встречи нередко заканчивались мордобоем, с привлечением, естественно, Гарча, которому на самом деле не очень хотелось сориться с наследниками ВерТиссайя).

— Отец уже в курсе? — вкрадчиво поинтересовался РоПеруци.

— Ещё нет. Я его ещё не видел, — он подозрительно глянул на товарища, будто проверяя: неужели тот сомневается в его решимости рассказать всему свету… Всему — не всему, а отец у Гийома (как, впрочем, и все приграничные владетели) был… серьёзным, и что-то делать вопреки его воле было чревато. — И такая… красивая, что я даже дар речи потерял, когда увидел! Представляешь? Я — и потерял! Я, который мог заболтать всех девчонок папаши Края, — это были девушки для утех при постоялом дворе ровно на границе, если двигаться торговым трактом, битые жизнью и не только фигурально, циничные и за словом в карман не лезущие — на их счастье, в трактире папаши Края не останавливались иерархи Церкви, а то гореть бы им на костре, но общаться и ублажать молодого ВерТиссайю любили, так как тот никогда не жадничал при расчёте. В отличие от товарища. Который, впрочем, никогда не имел дел с уличными девками, и терпеливо дожидался товарища где-нибудь поблизости, пока тот шёл на поводу своих яиц. Но и его девушки не задевали. Опасались.

— Кто она? — Гарч решил перейти к конкретике — вздохи и мельтешение вербарца его уже утомили. — Кто-то издалека? Я знаю всех дочерей ближайших баронов по обеим сторонам границы… — подумал чуть, добавил. — И не только.

— Да ты что, — замахал руками здоровяк, — этот цветок не из этого сада, она не из благородных, — задумался вдруг. — Вроде как… Но манеры… и держится, словно действительно голубых кровей.

Гарч усмехнулся, глядя на товарища. Тот был чрезвычайно влюбчив, и такой фактор, как «манеры» если и существовал для него, то стоял на самом последнем месте — ему всё равно было кого тискать: кухарку или графскую дочь, лишь бы от неё не веяло холодом, как от ледышки и не было ярко выраженного недовольства от подобного внимания.

— Но она не оттолкнула мои ухаживания.

— Знаю я твои «ухаживания», — подколол агробарец, — по заднице хлопнул ладошкой — и она уже твоя навеки.

— Нет, что ты, — обиделся тот. — Она не такая, — он посерьёзнел, задумчиво и с глупой улыбкой на лице глядя в сторону. — С ней так нельзя, — ВерТиссайя неожиданно засмущался. — Я даже обратился к дедушке Краю, чтобы он мне… посоветовал, как себя вести.

Гарч лишь покачал головой — насмехаться над Ги в такой ситуации показалось ему как-то некрасиво. Да и может быть вредно для здоровья — вдруг здоровяк рассвирепеет. Потом, конечно, отойдёт, но синяков они наставят друг другу до того изрядно.

— А как смеётся, — зажмурился Ги, на его грубо вырезанном, с крупными чертами лице, с уже густой, несмотря на возраст, бородой, блуждала дурацкая улыбка, наблюдать за которой было сродни подглядыванию, и Гарч почувствовал раздражение — так, всего лишь намётки, но всё равно, это было серьёзно. Нужно было менять тему.

— Может, выйдем поохотиться?

— Ты что, в такую метель? — возмутился тот, хотя никогда прежде непогода не была препятствием перед самым мужским (после драки, естественно) занятием. — Елена вечером придёт в гости в замок…

— Елена?

— Да.

— Высокая, светловолосая…

— Ну…

— … семья её остановилась в охотничьем домике на границе?

— … да. Откуда ты знаешь?

— И она на треть эльфийка.

— Ага, — хохотнул Ги. — Представляешь, все высокорождённые мелкие, а она красоту взяла «светлых», а рост нормальный, человеческий…

И только тут вербарец понял, что происходит что-то не то — взгляд Гарча как-то неуловимо заледенел, что бывало во время опасности — он-то знал это наверняка, и в такие минуты не завидовал противникам агробарца. Тот отвернулся, глянув так пронзительно, что у здоровяка засосало под ложечкой, плечи его поникли.

— Эй, дружище?! — воскликнул недоумённо и расстроено — он не желал каким-либо образом, даже случайно, обижать своего побратима и настоящего друга, хлопнул крепко по плечу, но тот лишь безучастно пошатнулся. И вдруг чудовищная догадка посетила его. Нет, особой проницательностью и пониманием он не отличался — это факт, но порой в моменты эмоционального накала умел сделать неоднозначный, но верный вывод. — Так ты тоже… влюбился?

Гарч хмуро повернулся к нему и осведомился:

— А если да, то что ты можешь предложить?

Видя мрачное лицо товарища, Ги растеряно подумал, что такому испытанию их дружба ещё не подвергалась. Он, не задумываясь, отдал бы руку для спасения агробарца (при возможности выбирать — левую), но так…

— Что, так всё серьёзно? — задал риторический вопрос, хотя страдальческое выражение на лице, которое пришло на смену мрачности и холодной отстранённости, говорило само за себя. Ги испытал мимолётный укол жалости, недостойный настоящего мужчины, и, собрав собственные чувства в кулак, твёрдо сказал. — Значит, делаем всё по-честному. С этого момента мы перестаём проявлять инициативу. И Елена будет сама вольна выбирать, с кем ей общаться.

Несколько мгновений Гарч сидел неподвижно, потом неторопливо встал… и протянул руку. Но обычного в подобных случаях (при размолвках) облегчения здоровяк отчего-то не испытал. Может потому, что между ними стало непривычное прежде слово — соперники?

… ВерТиссайя сбросил мокрый плащ подбежавшему слуге и подумал, что зима в этом году свирепствует, как будто из солидарности с ним, словно заглянула в его мысли, и дала волю чувствам, спустив с поводка метель и мороз. А причиной всему были дела сердечные, которые никак не желали разрешаться — он уже неделю не видел Елену, хотя она несколько раз посещала родовое гнездо ВерТиссайя. Но младшего сына барона в тот момент не было дома — он бродил по снежным окрестностям в поисках приключений, но даже голодные волки избегали встречи с ним. Наследника РоПеруци он не видел, впрочем, тоже — как-то не очень ему хотелось… его видеть. Но неприятные мысли накапливались, и Ги решился на внезапный визит через границу.

— О, Ги, рад тебя видеть! — Гарч стремительно приблизился и крепко обнял друга — сомневаться в его искренности вербарцу не приходилось, и тяжкие думы, словно свинцовые грозовые тучи, заполонившие голову здоровяка, стали понемногу рассеиваться.

— А у меня для тебя подарочек, — несколько неловко и грубовато пробурчал Ги, демонстрируя тушку зайца.

— Чего ж меня не позвал прогуляться? — улыбнулся Гарч.

— Так это… по пути случилось подбить, — смутился, весьма далёкий от этого чувства, вербарец.

— Что ж, спасибо. Идём, забросим тушку на кухню, и я тебя угощу подогретым вином.

— Это хорошо, — наконец-то заулыбался ВерТиссайя. — А потом, если ты не против, погоняю тебя с мечом, а то, небось, уже жирком оброс.

— Это кто тут будет мне про жирок рассказывать! — шутливо возмутился Гарч. — Ещё неизвестно, кто кого погоняет.

— А может, порубимся два на два со стражниками?

— Почему бы и нет, — согласился РоПеруци. Сейчас, при метели на дворе, только часовые мёрзли на постах, остальные солдаты скучали в казарме, и вряд ли бы отказались от забавы — тренировочного боя с молодыми дворянскими отпрысками, уже зарекомендовавшими себя неплохими бойцами.

Оттаявший вербарец громко шутил и балагурил. Жизнь-то налаживается! Ну, не сложилось с любовью, зато дружба — это… дружба. Она намного крепче. А девицы, пожалуй, что никуда не денутся. Надо будет посетить трактирчик папаши Края — давненько он не баловал местных хохотушек вниманием.

Гарч ушёл с зайцем и за вином, а Ги, сбросив кольчугу, остался в одной рубахе, пошевелил поленья в предусмотрительно разожжённом слугой очаге в гостевых покоях. Мерзляком он никогда не был, но по нынешним временам помещения выстуживались капитально, так что в огне была необходимость. Товарищ всё не шёл, и он, не в силах усидеть на месте, решив пойти ему навстречу, вышел в коридор. Спускаясь по лестнице, поздоровался со знакомым стражником, стоявшем на посту у коридора в господские комнаты, чуть задумался, как двинуть дальше, чтобы не разминуться с Гарчем — узким боковым ходом, предназначенным для прислуги, или широкой парадной лестницей, ведущей в большой трапезный зал. Решил, что узкий ход не для него — шишки набивать и тереться плечами — не очень приятное занятие. Тем более, снизу доносились голоса — следовало соблюсти приличия и поздороваться с домочадцами Гарча. Но у самих высоких дверей он внезапно словно налетел на стену, а за шиворот сыпанули горсть снега. Он услышал заливистый смех, который мог принадлежать только одному человеку. Вернее, одной…

Едва дыша, словно какой-то шпион, он на цыпочках — будто его кто-то мог сейчас увидеть, подобрался и аккуратно оттянул одну створку…

Да, это была она, его Елена. Сидящая к нему спиной у длинного стола. В едва освещённом зале были ещё какие-то люди, но он никого не видел, не в силах отвести взгляд от той, что занимала его мысли последнее время. Золотистые распущенные волосы встряхивались, когда она откидывала голову, смеясь…

Здесь его и застал Гарч, подошедший сзади с кубком вина.

— Это как понимать?! — бешено взревел Ги, обвиняющее тыча пальцем в приоткрытую дверь.

Наследник РоПеруци отнюдь не был пугливым, но сейчас заметно побледнел, но, как показалось вербарцу, упрямо сжал губы и набычился.

— Это не то, что ты думаешь. Она сама пришла…

Времени для дальнейших объяснений уже не было. Вино плеснуло на стену, кубок обиженно звякнул, а Гарч, не сопротивляясь, спешил за крепко схватившим его за руку и куда-то волочащим Ги, громко и грязно ругающимся, поминающим всех драконов, каких знал. Встречные, даже воины, поспешно уходили с их пути. И никого не случилось им встретить, кто мог бы задержать их: ни барона, ни матери Гарча, ни хотя бы капитана дружины РоПеруци.

Они остановились на продуваемой всеми ветрами террасе, где любили в летнее время проводить поединки, и полоснули друг друга пылающими взглядами. Вернее, в одних глазах был огонь, в других — лёд. Повисла тяжёлая, практически осязаемая тишина, нарушаемая лишь свистом метели и хриплым дыханием, окутываемым паром — словно дым вырывался из глоток.

Гарч повёл плечами, вздохнул, пытаясь взять себя в руки.

— Ги, успокойся, не сходи с ума…

— Мы же договаривались с тобой! — яростно процедил ВерТиссайя, резко сблизился, толкнул агробарца в грудь. Тот отшатнулся, но рук для защиты не поднял, всё-таки надеясь всё решить миром, ибо только стоит обнажиться стали, и результаты их противостояния станут совершенно непредсказуемы. В таком-то состоянии! — Мы с тобой были друзьями! — толчок. — А ты повёл себя, как… — лицо ВерТиссайя перекосилось от злости, — как последний дракон! — толчок.

— Да послушай ты! — яростно воскликнул Гарч, потеряв терпение. — Я здесь не при чём… — но тут жёсткий удар в скулу прервал его, он взмахнул руками, несколько мгновений балансировал, пытаясь удержать равновесие и… полетел вниз. Террасу ограждали чисто символические двухлоктевые деревянные перила, которые не смогли удержать юношу. А внизу, локтях в десяти, находились огромные валуны, лежавшие там ещё со времён постройки замка. Только когда раздался глухой хлопок падения (Гарч не издал ни звука), Ги понял, что натворил, и, уже сходя с ума от переживаний о товарище, помчался по узкой боковой обледенелой лестнице. Оскальзываясь, изодрав в кровь руки, приложившись пару раз весьма внушительно головой и боком, он оказался у подножия буквально за минуту.

Гарч лежал, разбросав руки и неловко подвернув ноги. Он дышал. И Ги с облегчением подумал: слава Единому, что сейчас зима, и наметённые сугробы, словно перина, приняли тело его друга.

— Гарч, как ты?! Ответь! — в возбуждении склонился над лежащим, схватил его за грудки и ощутимо тряханул, совсем не думая о том, что тот наверняка что-то себе повредил, и шевелить его нельзя.

Что-то кольнуло в подбородок. Недоумённо чуть отстранившись, он, скосил глаза, увидел узкое жало стилета, и, уже понимая, что произошло, поднял взгляд и наткнулся на ледяную, абсолютно неприступную стену.

— Уходи, Гийом ВерТиссайя, во имя нашей старой дружбы. Уходи и не возвращайся…

Уже утихли тяжёлые шаги, сопровождаемые скрипом снега, а Гарч всё лежал, бездумно глядя в тёмное небо. Снежные хлопья, кружась, падали на лицо, тут же таяли и юркими змейками скользили по щекам. Где-то на краю сознания были слышны далёкие возбуждённые голоса. А внутри всё замерзало, покрывалось корочкой льда. И, казалось, что никакая весна или пламя не растопят его…

… Они смотрели друг на друга спустя почти двадцать лет, находили что-то знакомое. Гарч был уже совсем седой, а ВерТиссайя стал, казалось, ещё больше, немного обрюзг и выглядел сейчас не очень хорошо из-за ранения и пережитого — глаза ввалились, борода торчит колтуном. Тем не менее, это были они, соседи, представители разных королевств и бывшие друзья.

— Как ты? — хрипло спросил ВерТиссайя. — Лет десять назад был дома… принимал баронство после гибели отца и братьев… справлялся о тебе. Говорили, ты… сильно сломал ногу. И ушёл на королевскую службу. — Гарч, не мигая глядя на вербарца, только едва заметно кивнул. — Но про… семью полуэльфов мне так ничего и не сказали… — в воздухе повис вопрос.

Что-то во взгляде Гарча мелькнуло такое… безрадостное, что ВерТиссайя запоздало подумал: а не поторопился ли он с вопросом? Агробарец отвернулся. Огонёк свечи качнулся и едва не потух.

— Они ушли сразу… тогда, — глухо проронил Гарч, — после несчастного случая, — казалось, он через силу выдавливает из себя слова.

— Случай? Несчастный? — вскинулся Гийом, предчувствуя нечто ужасное.

В очаге громко треснуло полено, сыпануло искрами, развалилось на множество оранжево-красных, мерно дышащих каплей.

— Елена возвращалась от нас к себе в охотничий домик, был сильный снегопад… Если ты помнишь, была жуткая зима: и снежная, и морозная, — барон автоматически кивнул. — И… провалилась в ловчую яму на медведя — людоеда… прямо на колья… Не смогла выбраться… — ВерТиссайя покрепче ухватился за спинку кровати, он почувствовал, как глаза жжёт огнём и нестерпимо хочется заткнуть уши, но… не осталось сил, чтобы это сделать, поэтому ровный, безэмоциональный голос продолжал вползать в голову, подобно яду, разрушая яркие картины прошлого, тщательно лелеемые все эти годы. — Только через три дня после её ухода к нам в замок заявился её отец и поинтересовался, где Елена. Тогда-то и спохватились. Давай шерстить все тропки. А всё это время продолжало мести… В общем, нашли.

— Она от тебя шла, а ты… — бессильно прорычал ВерТиссайя.

Гарч несколько мгновений печально рассматривал почерневшего от горя бывшего друга, вздохнул.

— На самом деле она приходила в замок РоПеруци к моей матери. Ты ведь помнишь, она была знатная травница?

— Да, — по инерции ответил барон, не в силах обуздать чёрный вихрь мыслей.

— А я, прикованный к постели, в одно из её посещений, буквально через пару дней после нашей… ссоры попытался объясниться с ней… Но она отвергла мои ухаживания. Рассмеялась. Так, не обидно. Сказала, что мы — не пара… Что я, агробарский дворянин, не очень гожусь ей в женихи. Её семейство оказалось не совсем… простым… Через неделю началась жуткая метель, а Елена, ты помнишь, не боялась никого и ничего, вышла от нас в свой последний путь…

В сумерках помещения плавала лёгкая дымка. Сизый тон сливался с темнотой, совершенно затирая очертания предметов и все светлые пятна, проникая везде. В глаза, нос, горло, оставляя после себя горечь… Словно испил пепел из пустого колодца.

* * *

Среднего роста, склонный к полноте мужчина, свободно развалился на жёстком стуле — словно оно было мягким и удобным креслом. Выражение на его лице было спокойно-равнодушное, льдистые глаза под кустистыми бровями легко и ненавязчиво скользили по окружающей обстановке как бы даже невнимательно, но отчего-то казалось, что ничто не проходит мимо его внимания. Впрочем, ничего действительно интересного и важного в замкнутом пространстве небольшой и тёмной, к тому же скудно обставленной комнате, не было. Короткие рыжеватые волосы открывали обширные залысины на массивной голове, а изредка мелькающая под крупным картофелеобразным носом усмешка, придавала ему несколько добродушный вид — этакий мельник с хитрецой, потчующий многочисленных чад очередной байкой. Но добротный и дорогой, с намёком на щегольство, наряд, совсем не вписывался в этот образ. Как и изобилие драгоценных перстней на пальцах. К какому сословию его отнести? Для благородных чересчур простоватый вид — дворянам присуще въевшееся в кожу высокомерие (даже когда ты наедине!), а вот к уважаемому и солидному полку купцов и торгашей, пожалуй, что и подойдёт. Тут в тему и демонстративная простоватость и обязательная при случае, очень даже легко расцветающая, практически искренняя, улыбка.

Чуткий слух уловил шаги нескольких человек, и сидящий подтянулся. Когда дверь открылась, и в комнату вошёл мужчина, худощавый и поджарый, в одежде словно бы неброской, но явно очень дорогой, в лицедейской маске, вяло махнул рукой — мол, сиди, «купец» всё равно встал и так стоял, пока вновь вошедший не прошёл к креслу на противоположной стороне стола. Только тогда позволил себе присесть, и несколько мгновений молча наблюдал, как человек в маске потянулся к вазе с фруктами, покрутил в руке яблоко, недовольно вернул его на место — что-то там ему не понравилось («рожа червяка», — с ехидцей подумал ожидавший), взял взамен апельсин, который тут же стал очищать небольшим ножиком, ловко и сноровисто работающим в холёных, ухоженных руках.

«Купец» в силу своей специфической деятельности, конечно же, знал, кто перед ним, и к так называемой маскировке относился философски: правила есть правила. И потом, заказчик — хозяин — господин всегда прав. Даже если б произошло нечто неординарное, к примеру, вошедший был голышом, забросил ноги на стол и стал бы болтать драконом прямо перед самым носом, он не изменил бы своему вежливому вниманию с толикой обязательного подобострастия — великие мира сего любят это. Но вот герцогский перстень на руке можно было бы спрятать. Или не показывать столь демонстративно.

— Ну, говори уже, Шимон, как там наш шалун? — наконец произнёс человек в маске, забросив в рот оранжевую дольку и принявшись аккуратно жевать.

— Шакли с охраной вошёл в особняк, который забрал себе, и откуда, собственно, управлял своей… гм, стражей.

— Ну да, он всегда тяготел к большим помещениям и роскоши. Тяжёлое детство, тупое отрочество и никчёмная перспектива.

Шимон вежливо выслушал комментарии, наблюдая, как следующая часть апельсина исчезает во рту, и, дождавшись поощрительного кивка, продолжил:

— Долго ничего экстраординарного не происходило — стражники понемногу грабили горожан…

— Ближе к делу, — нетерпеливо бросил «герцог», рукоятью ножика принявшись отбивать прихотливый ритм по столешнице.

«Купец» согласно кивнул, в аккуратной бородке на мгновение мелькнула улыбка, вряд ли замеченная собеседником, кстати, числящим себя весьма проницательным человеком — намёк на некое превосходство над разумным, имеющим слабости, контролировать которые тот не намерен.

— Ближе к полудню в особняк ворвались уруки, — значительная пауза, «герцог» на удар сердца даже перестал жевать, «сделав удивление», хотя наверняка информация о гибели большой части офицеров стражи и множества рядовых наверняка поступила к нему практически сразу, но «купец» испытал практически невыносимое желание подразнить сидящего перед ним важного гуся.

— Это я знаю. Дальше.

— Это практически всё. Вскоре после того, как «тёмные» ворвались внутрь, произошёл очень сильный выплеск огненной магии, уничтоживший всё живое внутри и значительно повредивший само здание.

— Шакли?

— Я не видел, чтобы он покидал здание.

— Понятно. Значит, испарился наш замечательный военный… Неужели он был настолько глуп, чтобы подставиться «тёмным»? — вопрос повис в воздухе.

Шимон заметил, как на стол потекла тоненькая струйка апельсинового сока из раздавленного в ладони плода. Но промолчал. Тем более, мысли вслух «герцога» не нуждались в каких-либо комментариях. Когда лицо в маске требовательно повернулось в его сторону, он подтянулся: всё, шутки в сторону.

— Моё мнение: это работа магов — огневиков, с которыми у Шакли был договор. Возможно, что-то пошло не так, но магией потянуло изрядно… Провести осмотр места происшествия не было никакой возможности из-за того, что уруки словно сошли с ума — пришлось спешно уходить оттуда. Они полностью оцепили район. И, судя по ауре, снова и весьма рьяно принялись за наполнение своих посохов. «Тёмные» и раньше были не очень контролируемы, но сейчас… Моё мнение…

— Твоё мнение пока ещё никто не спрашивал, — грубо оборвал его «герцог», раздражённо вытирая белоснежным платком испачканную руку. — Твоя задача собирать и предоставлять информацию. И иногда выполнять деликатные поручения, — словно желая смягчить невольно прозвучавший в словах гнев, собственно, адресованный не совсем Шимону, преданному и верному слуге, хозяин продолжил чуть спокойней, но всё также властно. — С «тёмными» есть, кому разговаривать. Менее значимые фигуры, нежели ты…

Концовка повисла в воздухе, а «купец» внутренне поёжился. Он не был глупцом в силу специфики своей деятельности, но вот такое циничное озвучивание действительности ему не очень понравилось. И чувствовать себя какой-то — и чьей-то — фигурой, пусть и важной (пока!) было неприятно. Ясно, что придёт момент, возможно, весьма скоро, когда обстановка стабилизируется и нужно будет подчистить грязные следы. И если сейчас в угоду манипуляций «тёмными» пожертвуют «не столь ценными кадрами», то не за горами время «важных, но не столь».

— Ладно, что по поиску принцесс? — вся вальяжность, как и раздражение из голоса исчезли.

Ощущая неприятный осадок на душе — как некое предчувствие, «купец», тем не менее, деловито доложил:

— Есть несколько вариантов по информации, приходящей от осведомителей и сочувствующих, — криво ухмыльнулся. — В основном это очаги сопротивления в городе — в районах, где изначально было сильно самоуправление или находились военные части, которые в силу каких-то причин не успели вывести из города. Постараюсь их проверить в ближайшее время…

— Это надо было сделать ещё вчера! — вновь недовольно вспыхнул высокородный.

— Хорошо, — покладисто согласился Шимон, — я прямо сейчас отправлюсь в купеческую вотчину.

— Правильно, — успокоился «герцог» также резко, как и разозлился. — Это тебе пропуск по городу, — он подвинул по столу свёрнутый трубкой свиток.

Шимон, будто демонстрируя рвение, почувствовав окончание разговора, резво подхватился, взял пропуск и поклонился сидящему, намереваясь покинуть неуютное помещение — уж он-то точно знал, что из этой комнатки бывало не все и возвращались.

— И помни: младшая нужна живой и невредимой. Головой за это отвечаешь!.. Зато награда в случае успеха ждёт тебя немалая…

«Как бы, не шёлковая удавка и уютное местечко на дне канала с камнем на груди», — невесело подумал Шимон. Но тут же глубоко вздохнул, набросил на голову капюшон и поспешил по улице, смешавшись с небольшим потоком куда-то спешащих озабоченных горожан — работа есть работа. Авось повезёт, и за серьёзные заслуги и преданность его оставят в живых — «деликатные поручения» имеют очень хорошее свойство никогда не заканчиваться, особенно в смутные времена. Убить его не сложно, а вот найти похожего на него, такого же хитрого, умного, действующего эффективно и неординарно, а не какого-нибудь дуболома, пробирающегося к цели кулаками и крепкой, но пустой головой, не так просто. Возможно, ему даже совсем повезёт, и он осуществит свою мечту — купит дворянство, как тот же Шакли… Новой власти нужны будут преданные, свои дворяне, прежних-то изрядно повыбили…

 

Глава 4

— Проклятье… — прошипел капитан, выглядывая из-за угла забора.

— Я о том же, — также тихо прокомментировал это сержант, тёмной фигурой замерший рядом.

Улица, которой они хотели проскочить, была полна вооружённых людей, и, щурясь, пытаясь в вечерних сумерках разглядеть хоть что-то, вроде бы увидел опознавательные флажки, формой напоминающие те, которые относились к северным баронствам. Вообще, на улицах столицы вдруг как-то сразу стало меньше именно стражи, при этом она была заменена на бойцов северных дружин и гвардейцев герцога РоСвейши, что наводило на нехорошие размышления. Понятное дело, что охватить весь немаленький Агробар, мятежникам имеющимися силами вряд ли бы удалось, но вот перекрыть ключевые артерии столицы они смогли. И вот сейчас их маленький отряд упёрся в очередную непреодолимую преграду. С небольшими группами, патрулирующими улицы, они бы ещё смогли справиться либо разминуться, но вот стационарные посты, усиленные арбалетчиками, тяжёлой пехотой и всадниками, расставленные практически на всех основных перекрёстках — нереально. Тем более, в них стояли закалённые в северных предгорьях и лесах, в постоянных стычках с «тёмными» и отщепенцами воины, а не собранное РоШакли чуть ли не со всего центрального Агробара (королевства, имеется ввиду) отребье, которое при случае можно было задурить зелёными повязками, по идее отличительным знаком участников переворота, а по факту, меткой всех мародёрствующих, бандитствующих — и сочувствующих им группировок, в одночасье выползших на улицы в поиске лёгкой наживы. С крайне недоверчивыми парнями с севера этот номер точно не пройдёт. Или удобоваримая верительная грамота, универсальный пропуск для своих, или в лучшем случае, несовместимый с жизнью, кусок стали в бок, в худшем же — пыточный подвал РоШакли, где ты наверняка признаешься во всём, лишь бы поскорее умереть.

И теперь им вновь предстояло искать альтернативный путь, отклоняясь от взятого на Ремесленный квартал направления. Ещё больше усложняла их передвижение взятая, вернее, купленная капитаном, хоть и отказывался Ликур, бывший конюший банкира и дядя Инессы, сухонький, но подвижный старик, живший неподалёку, от платы, телега, запряжённая флегматичным и неторопливым тяжеловозом. Но без неё было никак, и, слава Единому, что всё так получилось, ведь вопрос с транспортом всё равно пришлось бы решать — раненый Терий наотрез отказался оставаться у гостеприимного конюшего. Впрочем, как и Велья (естественно, вместе с дочерью), в категоричной форме заявившая, что пусть даже сама, но всё равно пойдёт за ними. Слегка ошарашенный её напором, РоГичи не смог отыскать в себе для неё убедительных аргументов. Возможно потому, что однажды едва не потеряв, уже и сам не хотел расставаться. Хотя в отличие от своей, нужно смотреть правде в глаза, несколько ветреной и капризной молодой жены, реально оценивал опасности пути. Так что телега им была нужна не только для раненого гвардейца, которого можно было оставить, в конце концов, в приказном порядке. Зато дядюшка Ликур, расчувствовавшийся от истории смерти своего бывшего хозяина, а также воссоединения Прейра с Вельей и Адалией, поведанной болтушкой Инесс, дал в проводники и в помощь двух своих сыновей, Акима и Хакима — крепких молчаливых парней, совсем не похожих внешне на отца, скорее, на матушку Мари, дородную и очень смешливую женщину. Главное, что племянницу оставил дома, в подтверждение своей непоколебимости, хлопнув острым кулачком по упругой попе оной, ибо Инесс так и хотелось куда-то идти, так и порывалась её душа вместе с благородной Вельей и мужественными гвардейцами. Совсем недавние ужасы были благополучно забыты, а их предстоящий поход сквозь горящий город представлялся этаким романтическим приключением. Эмоционально оттаявший Прейр едва не выругался в сердцах, выслушивая восторженно-умоляющие интонации апеллирующей к нему девушки. При этом она нет-нет, да и поглядывала в сторону стоящего неподалёку Дага, в глазах которого мелькнула смешинка, а сам он в конце концов демонстративно отвернулся, прежде этак по-молодецки подкрутив ус. Можно не сомневаться, что если они вообще выживут в этот сложный час, то бравый сержант-гвардеец непременно вспомнит дорогу к подворью дядюшки Ликура.

Покидая банковскую территорию, капитан, посоветовавшись с сержантом, проводниками и даже Вельей, спланировал несколько контрольных точек, где можно было остановиться ночью. Всё зависело от обстоятельств. Добраться до полуночи до Ремесленного квартала было бы идеально. Но сейчас, когда они сильно ушли в сторону, обходя весьма неудобно расставленные посты, предыдущий план был отправлен в глотку дракона. Мало того, они углубились в район Пьяной Слободы — в давнишние времена здесь селился бедный и разбойный люд, этакая вольная местность для низов. Городская стража предпочитала надувать щёки, не сильно отсвечивая на этих улицах — чревато. И даже короли в государственном порыве иногда пытались навести здесь порядок, вводя регулярные части, которые планомерно и скрупулёзно проходили эти кварталы, выхватывая каждого второго мужчину, каждую третью девушку, часть подростков, ну и остальных — по мере необходимости. Рудники ведь нуждались в рабочей силе, да и во флоте ощущалась постоянная нехватка кадров, не говоря уж о борделях и прочих мест, требующих принудительного пополнения. К сожалению, эти чистки приносили временное успокоение в Пьяной Слободе, ибо свято место пусто не бывает, тем более район мог похвастать наибольшим количеством трактиров, кабаков и прочих наливаек в Агробаре. Но однажды случился грандиозный пожар, и бедные кварталы, сплошь из дерева, выгорели напрочь. С тех пор места под застройку, освобождённые очистительным огнём, имели возможность приобрести опять же пришлые, но теперь уже зажиточные разумные — городские власти постарались, выставив такие цены на участки, которые были доступны очень даже не всем, аргументируя это тем, что район находится внутри крепостной стены, и, в принципе, не так далеко от центра, а если у тебя карман дырявый и ветер в голове — иди отстраивай пригород или пополняй ряды неудачников. Так Агробар с точки зрения как простого обывателя, так и властей, избавился от рассадника преступности и беспокойства, и приобрёл вполне приличный район, где предпочитали селиться иностранцы (кстати, тут была очень развитая сеть мотелей и гостиниц). Ну, а название так и осталось — как ни пытались новоявленные аборигены на это повлиять — Пьяная Слобода.

Вся беда была в том, что в этой части Агробара, хотя бы приблизительно, могли ориентироваться сыновья конюшего. Гвардейцы же и Велья таким похвастать не могли. Но Акиму, приведшему к ближайшей гостинице, очень спокойно, но твёрдо, с каким-то акцентом (как бы не вербарским, но капитан не стал бы это утверждать стопроцентно) сказали, что мест нет, и посоветовали убираться подобру-поздорову, пока арбалетный болт окончательно не отбил охоту ночевать где-либо вообще. Что ж, хозяев можно понять: такое размытое и, честно говоря, с широким спектром трактовок, определение, как «усталые путники» по нынешним временам звучало как минимум подозрительно, а раскрывать свою принадлежность к королевской гвардии они посчитали неразумным, Жалобные интонации Вельи вызвали лишь издевательский смех и комментарий, от которого покраснела не только девушка, но и сам РоГичи. Войтех, неожиданно решивший проявить инициативу и покачать права с позиции силы, смог, благо, отделаться лёгким испугом — болт свистнул у самого уха гвардейца. И пусть он, шипя, негромко осыпал стрелка драконами — «косой» — но предпочёл делать это на безопасном расстоянии. РоГичи склонен был отнести выстрел не к промаху или случайности, а к предупреждению и демонстрации серьёзности намерений хозяев. Совершенно ясно было, что им здесь ничего не светит, кроме неприятностей. Да будь их хоть целая рота, переломить ситуацию в ночной час мирным путём вряд ли бы удалось — только бы перебудили добропорядочных горожан, так и норовящих чисто по-соседски загнать нож в спину непрошенным гостям — такая вот слава закрепилась за Пьяной Слободой со времён обновления.

Не сумев покинуть границы района, их небольшой, но осторожный и действительно крайне уставший отряд вновь направил стопы вглубь неизведанной территории — по словам Акима, частично подтверждённым Хакимом, неподалёку попытку вселения можно было повторить. Отсутствие уверенности в устах братьев не вдохновило капитана. Впрочем, иных вариантов, кроме как поиска крыши над головой, не было. Им очень нужно было отдохнуть.

В тихо поскрипывающей колёсами телеге спала измотанная Адалия, негромко постанывал раненый, на бортике, опустив голову, но так и не устроившаяся рядом с дочерью дремала упёртая Велья. На небо как-то неожиданно для этого, совсем не балующего тёплой, сухой погодой времени, высыпали звёзды. И если попытаться отрешиться от происходящего, можно было представить себя на ночном патрулировании, которых РоГичи наелся в своё время, ещё будучи рядовым гвардейцем. Яркое, но крайне беспокойное время… Нет, не выходит — тогда жизнь не прекращалась в тёмное время суток, сейчас же те, кого жизненная (или не очень) потребность выгнала на улицу, старался стать, как минимум тенью, в лучшем случае — невидимкой.

С головы отряда неожиданно послышался шум, негромкие, но явно не мирные голоса, резко посветлело — кто-то зажёг факелы, в свете которых поспешно прибывший капитан увидел неровную, но впечатляющую преграду, плотно перекрывающую эту неширокую улицу.

— Что случилось? — в полголоса уточнил у Дага, почти всё время находящегося в авангарде — лишь в случае возможного преследования он смещался назад.

— Непонятно, — неуверенно ответил тот, пристально и настороженно вглядываясь в баррикаду, под которой на этот раз замер кто-то из гвардейцев, демонстративно разведя пустые руки в стороны, и примиряющее что-то бубня, глядя вверх. — Кто-то перекрыл улицу, и когда наши упёрлись в преграду, порекомендовали убираться прочь. Как всегда в Слободе умеют дать правильный совет коренным агробарцам, — криво усмехнулся сержант. — Но так как нам деваться некуда, парни предлагают заплатить за проход, — капитан вопросительно поднял бровь — с платёжеспособностью у них было не очень (кроме, разве, имущества Вельи), о котором, не взирая на жуткую нехватку времени и опасность положения, успел позаботиться её отец. — Ну, — замялся на мгновение Даг, — они и не думали платить, рассудив так: главное подняться наверх, и если там нормальные горожане, то постараться убедить в том, что они никому не причинят вреда. Если же прихвостни Шакли, то вырезать их к дракону, — помолчал мгновение, не глядя на капитана. — Надоело уже парням красться по родному городу, будто пугливым привидениям, — пояснил, и в его голосе Прейр услышал одобрение, и хмыкнул про себя. Понятно, какие настроения бродят среди его воинов, и, представил, как двойка впереди идущих гвардейцев «рассуждают», стоя у баррикады. Да просто переглянулись, попытались представиться перед невидимым противником заблудившимися пугливыми работниками сохи и лопаты, так сказать, ввести в заблуждение, а там уже ввязаться в драку, выплёскивая накопившиеся гнев и злость. Но что-то пошло не так.

Обстановка резко менялась, улица-колодец неуловимо преобразилась: в каменных домах по обе стороны приоткрылись створки окон, света факелов прибавилось, как и фигур наверху баррикады. Да и характер высказываний, теперь уже достаточно громкий, сменился с увещеваний на угрозы.

— Обмануть решили! Взять хитростью! Вот же драконы тупые! Да перещёлкать их. Только аккуратней — вот тот плащик мне очень даже подойдёт. Шакли совсем из ума выжил, раз посылает своих недоносков ночью — они и днём путают, где рукоять меча…

РоГичи лихорадочно соображал. То, что они конкретно влипли, можно было не сомневаться. А уйти сейчас без потерь нужно ещё постараться. Тут была ещё парочка факторов: уходить-то, собственно, и некуда — это раз, телега с проснувшейся женой и дочерью, никем не контролируемая, ведомая равнодушным конём, приблизилась к ним, почти под самую баррикаду — это два. Но одно важное воспоминание и выходящий из него ключевой вывод, он отметил: люди, контролирующие улицу, видят в них представителей новой власти, явно уже показавшей себя с нехорошей стороны. И самое главное — к мятежникам они вряд ли имеют отношение, скорее всего, местное ополчение, пока успешно отбивающееся как от стихийных толп, желающих поживиться чужим добром, так и вооружённых отрядов, пока не получающих прямого приказа штурма. Поэтому, подняв руку, привлекая внимание, он громко крикнул:

— Эй, там, умники, мы к предателю Шакли не имеем никакого отношения, — хор возмущённых голосов он хладнокровно проигнорировал. — Вот это, — он указал на зелёный платок на своём левом плече, — всего лишь небольшой шанс не привлекать дурного внимания.

Посыпавшиеся комментарии вдруг как ножом отрезало — прозвучавший голос с характерным выделением «а» разительно отличался от всего звучавшего прежде: спокойный, уверенный, властный.

— Хотите доказать свои добрые намерения — пожалуйста. Меч остаётся в ножнах. Вы поднимаетесь сюда сами — вам подсветят. А ваши люди ждут внизу.

— А… — попытался что-то выторговать РоГичи, но был тут же остановлен.

— Время пошло. Либо вы поднимаетесь, либо разворачиваетесь и уходите. Либо — смерть. Выбор за вами, — прозвучало категорично и холодно.

Как бы дополнительно стимулируя капитана, над баррикадой поднялось пятеро лучников.

— Прейр, не надо, — донёсся отчаянный возглас Вельи, но РоГичи лишь отрицательно кивнул головой.

Чувствуя какое-то опустошение и фатализм — в который раз за последнее время его несёт по бурному течению, и он не может контролировать ситуацию, капитан двигался за юрким парнишкой, указывающим путь и предупреждающим, куда лучше не ступать. Снова и снова костеря себя за слабоволие, за то, что повёлся на эмоции и взял с собой жену и дочь. Будь он сам (имеется ввиду, не отягощенный родными), было бы больше возможностей варьировать. Ведь мертвецу гораздо проще ещё раз умереть.

Они перебрались на другую сторону, минуя мрачных, молчаливых стражей, и в круг света капитан вступил уже сам. Навстречу ему вышли трое: высокий седовласый, но не старый ещё мужчина с немного необычной дворянской цепью, аккуратной бородкой, прямым, слегка с горбинкой носом и холодными пронзительными глазами, двое же по бокам — воины, телохранители, сопровождающие — не важно, но, судя по внимательным, цепким лицам, в их квалификации Прейру сомневаться не приходилось. И доспехи у всех троих отменные, разве что у благородного побогаче. И цвета сюрко ало-зелёные с белыми вкраплениями. Глаза гвардейца от понимания, кто перед ним, резко расширились.

— Ваше имя? — ровный голос прервал мимические подвижки на лице капитана.

Понимая, что лучше не врать и не молчать, РоГичи, словно бросаясь в омут, но стараясь сохранить при этом лицо — судьба не любит сомневающихся, и даже смерть благосклонна к храбрецам, неторопливо, пытаясь контролировать голос, произнёс:

— Прейр РоГичи, капитан третьей роты королевских гвардейцев.

* * *

Дородный мужчина с широкой русой, но отдающей рыжинкой, бородой и шляпе, съехавшей на затылок, открывающей залысины, как-то неожиданно выбивался из ряда беженцев, пересёкших мост, желавших обрести хоть какое-то ощущение защищённости в не подвергшемуся пока разграблению и иным ужасам беспорядков Ремесленном квартале. Он, в отличие от испуганных, сжавшихся от страха семейств или небольших компаний, явно собиравшихся в спешке и добиравшихся сюда, как правило, на своих двоих, буквально падающих от усталости, с серыми, невыразительными от горя, лишений и безысходности лицами, этот купец был абсолютно спокоен, мало того, его уверенности в своей неуязвимости мог бы позавидовать сам дракон. При этом он, вальяжно развалившись широким задом на весьма удобном сидении, ещё и добродушно подначивал хмурых ремесленников, копающихся в его телеге в поисках чего-то этакого… неприятного сюрприза. Но там оказались одни продукты: в самом низу россыпью находилась картошка, потом несколько мешков со свеклой, морковью и репой, бочонок солений (уже ополовиненный), несколько корзин с хлебом, ну, ещё и по мелочи: кувшин мёда, треть круга сыра, мешочек соли. Видя это богатство, взгляды проверяющих светлели, и они уже бросали на новоприбывшего более благосклонные взгляды.

— И как же ты, мил человек, с таким-то добром к нам пробрался? — прогудел вопросительно кряжистый кузнец, топор на плече которого внушал самое искреннее уважение (как и само плечо, впрочем).

— Да, — махнул тот как-то легкомысленно рукой, тоже, кстати, совсем не детской, — доброго купца везде пропустят. Ибо, если он не хозяин своему языку, то грош ему цена. Он должен смочь заглянуть в душу человека… или иной твари.

Кузнец недоверчиво хмыкнул: очень уж покоробила сама мысль о наличии у «тварей» души. Но он предпочёл не обратить на это внимания. Тем не менее, как бы любопытствуя, задал мучивший его вопрос:

— А как же вооружённые патрули и… иные голодные, которых, как оказалось, очень много в благословенном Агробаре?

— Ах это, — купец хитро прищурился, смешливо хрюкнул, словно оценил шутку проверяющего. — Вот, — продемонстрировал тощий мешочек, в котором характерно звякнули монеты. — С вменяемыми вполне можно договориться, а для остальных… — он наклонился и неуловимо быстро извлёк из-под сидения большую дубину, обшитую железом с торчащими шипами, при этом лицо его как-то вдруг преобразилось: добродушная улыбка превратилась в оскал, а взгляд прищуренных глаз стал весьма неприятным.

Посуровевший кузнец бросил равнодушный взгляд на застывшее под носом оголовье дубины, зато присоединившийся к нему более щуплый товарищ нервно сглотнул — характерные бурые пятна на оружии явно намекали на то, что не всегда купец ограничивался простой демонстрацией этого проездного документа.

— Проезжай, — буркнул наконец кузнец и махнул товарищам, чтобы отогнали телегу, перегораживающую мост, и пропустили купца с его скарбом.

Тот согласно кивнул сам себе, дубину вернул на место, неторопливо заправил под плащ на ремень кошель — окружающим ясно было, что это не последние средства ушлого торговца, да и сюрпризов явно предостаточно для разных настырных и не вежливых субъектов.

Возница чмокнул губами, трогая с места меланхоличного тяжеловоза, махнул на прощание суетящимся у баррикады ремесленникам, мазнул взглядом по сторонам… Взгляд зацепился за скромно сидящих в сторонке «тёмных»: огромного рыжего тролля и едва заметного на его фоне гоблина. Вот так парочка! Лопоухий низкорослик лениво повернул в его сторону голову, и купец почувствовал, как от этих выпученных равнодушных глаз по спине пополз холодок, но губы уже, пусть и ставшие вдруг какими-то непослушными, сами раздвинулись в бесшабашной ухмылке…

Невысокий «тёмный» продолжал сверлить спину купца, пока телега того не скрылась за поворотом.

— Чё-то не верю я в подобную благотворительность, — буркнул он негромко и искоса посмотрел на тролля, словно ожидая, что тот будет ему противоречить, но тот лишь шевельнул крупным ноздреватым носом. — И правда, — понял его по-своему гоблин, хлопая по широкому, словно бревно, бедру, — сдаётся мне, что пришло время перекусить…

— Да, жрать охота! — оживился огромный «тёмный».

* * *

Нос щекотал запах дурмана так сильно, что Урс, стоящий на коленях, с трудом боролся с желанием пошевелить ноздрями. Или чихнуть. К тому же сама поза: наклоненное вперёд тело, опущенная долу голова и руки, стоящие на локтях — безоговорочного подчинения старшему, была не только унизительна, но и болезненна. Да, червячок — такой, с небольшого дракона — всё-таки шептал на ухо обидно о том, что он, взрослый истинный, не заслужил такого положения. Но разум отвечал чётко: это говорит в нём гордыня. При этом, ведь это не была инициатива Совета истинных или самого Верховного шамана (хотя великому Т» ыхТою было бы за счастье любому «тёмному» пасть к ногам, будь ты хоть трёхлетний сопляк, хоть уважаемый воин) — именно сам Урс вот таким способом избрал себе наказание, когда его, едва пришедшего в себя, пригласили в Походную юрту, где собрались все шаманы и акнаки родов и кланов.

Тишина, наступившая в юрте после рассказа Урса, длилась немыслимо долго, минуты ползли свинцовыми насекомыми, обгладывающими душу методично и целеустремлённо — может час, может два, но никто из присутствующих не смел проявить нетерпение и даже просто шелохнуться, пока Верховный шаман изволит «думать».

Прежде, не раз присутствовавший на совете Урс, очень ярко представил такую картину, сейчас подтверждаемую слухом: Т» ыхТой сидит на заднице с закрытыми глазами и запрокинутым вверх лицом, столь тёмным и изборожденным морщинами, что в лесу его легко было спутать с корой дуба, раскачивается в такт каким-то, несомненно важным мыслям, а рядом с ним расположились такие же сморщенные грибы, трое или четверо — в зависимости от случая, ассистирующие старшему — вовремя подносят трубку с дурманом… ну и пыхающие сами — что называется, «поддерживают дыхание».

Немилосердно болели обожжённые руки, гудела голова, ныло всё тело, словно по нему пронёсся табун винторогов. Но это были мелочи, вполне терпимые и переживаемые — и он даже был согласен с Верховным, запретившим подшаманам исцелять его. Но вот боль от потери близких и чудовищная рана позора и разочарования — с этим было бороться гораздо сложнее.

Походная юрта была расположена примерно в центре захваченной и контролируемой тёмными территории, на широком подворье, на земле, где ближайшие постройки находились не ближе, чем на двести локтей от священного круга. Т» ыхТой не терпел камень (имеется в виду городской) и ни в коем случае не осквернял себя посещением искусственных нор, не важно, кем возведённых: гномами или людьми — и «светлые», и неполноценный народ белолицых не имел права пачкать Веринию, землю истинных, своим присутствием (разве что существовать в качестве добычи и пищи). Обезлюдевшие дома — жители частично сбежали, частично ушли на корм тёмным богам, частично забились в свои норы — были до невозможности тихи и безропотны, словно с них заранее слили всю кровь и опутали мощными заклинаниями, вызывающими равнодушие и безволие. Да, «тёмные» изрядно исковеркали эту часть человеческого города — уж кто-кто, а Урс понимал это очень хорошо. В связи с чем у него возникали две мысли. Как лидеры королевства, вернее, те предатели своего народа, что пошли на сделку с «тёмными» и совершили дворцовый переворот, о котором, естественно, были наслышаны все, смогут объяснить необходимость подобной сделки? И вторая: как вообще будут люди реагировать, когда увидят, что натворили здесь «тёмные»? Точнее, ответ он знал, а вполне закономерный с его точки зрения их шаг был — вовремя уйти, ведь белолицые ни в коем случае при всей своей в основной массе мягкотелости, беззубыми не были. Пока исторические выводы таковы: именно люди, постепенно выдавливающие гномов из их гор, теснящие эльфов в лесах, планомерно отодвигающие границы земель «тёмных» и загнавшие самих драконов невесть куда, занимают ключевые места на обитаемой земле. Но, к сожалению, лидеры его родного народа предпочитают этого не видеть, предпочитая «развлечения», подобные этому рейду. Ведь статистика вполне чёткая: из молодёжи, уходящей в набеги за воинской славой (впрочем, такая инициация была всегда, и старейшины уруков закономерно поощряли это), возвращалась едва ли половина, часть из которой с ранениями, не совместимыми с полноценной жизнью. Ладно, «светлые», извечные враги, знали, как противостоять набегам, но теперь и люди с их монолитными «железными» стенами с копейными жалами и засадными арбалетными отрядами стали изрядно опустошать ряды истинных. И самое главное, на место одного павшего человека, тут же приходили трое, а урука было заменить очень сложно — рождаемость была очень плохая… и не в последнюю очередь из-за сложных условий обитания…

Урс согласился пойти в поход, соблазнённый идеей основания нового рода и обживания новых, более благодатных земель (этакий обещанный людьми сладкий пирог), где его знания наверняка пригодились бы народу, но сейчас ему уже не казалась эта идея привлекательной, потому что всё имеет свою цену, и… он абсолютно не верил людям, а теперь уже и сомневался в благоразумии вождей похода, в изобилии отведавших крови, и вошедших во вкус от безнаказанности. При этом он, самый рассудительный и благоразумный, потерял практически весь свой отряд…

Урс ощущал на себе шершавые взгляды акнаков. Было тут и равнодушие, и злорадство, но в основном недоумение — в бесхитростные головы лучших воинов похода никак не укладывалась мысль: как можно было умудриться роду Лак потерять почти всех своих воинов?! Когда в других родах и кланах — единицы, в худшем случае, десяток. Это либо полная некомпетентность… либо «тёмные» боги отвернулись, и таким образом демонстрируют своё отношение к нерадивому истинному, отказывающемуся пить кровь…

— Я был на месте пожара, — прошелестел наконец-то дребезжащий (но никого не обманывающий кажущейся немощью) голос. — Задействована мощная накопленная магия огня. К сожалению, люди уже способны создавать такие сильные амулеты. Мы, истинные, не оставим без ответа это деяние, явно направленное против нас. Мы возьмём плату за каждого потерянного воина и жестоко пострадавший род Лак — они умоются кровью. Но этот вопрос мы обсудим позже. Сейчас же… Урс'Лак, — слишком короткая пауза не дала возможность Урсу оценить, какое настроение хотел вложить в свою речь старый интриган, — ты привлёк внимание совета. Ты неплохой воин, — такая констатация, что впору задуматься: достаточно ли это для истинного? По рядам акнаков прошелестели шепотки — некоторые из них по прибытию Урса на родину, испытывали его на прочность — вызывали на поединки, и могли с полной уверенностью утверждать, что стоящий перед ними на коленях отнюдь не слаб. Впрочем, это было обычное явление в племени — у уруков охотно дрались друг с другом, только сопляк, не ставший истинным и не показавший воинского умения, не имел права (за редким исключением) вызывать зрелого воина, — но в тебе поселился червь, именуемый гордыней. — Урс мысленно вздохнул — совсем не то он думал услышать. — В твоей голове я увидел мысли, недостойные истинного: сомнения. А главное, ты считаешь себя умнее, нежели более пожилые соплеменники, — в голосе шамана почудилась холодная насмешка, и Урс едва сдержался, чтобы не вздрогнуть — у чрезвычайно авторитетного, сильного и жестокого Т» ыхТоя, как и у большинства уруков, не было чувства юмора. — Эту заразу — гордыню, ты подхватил, путешествуя по землям людей. Винить тебя нужно, но… не стоит — общение с белолицыми драконами способно сделать слабым даже более сильного истинного…

Наступила длинная пауза, пока Т» ыхТой снова дымил трубкой, а сидящие вокруг пытались оценит сказанное.

— Ты кажешься себе очень сильным, даже твоя покорность — всего лишь следствие твоего решения, поэтому «тёмный» бог, видя всё — мне пришлось обратиться к нему и просить быть к тебе снисходительным — сообщил мне следующее: «Пока истинный не найдёт более сильного и не подчинится ему, до тех пор он будет слаб». — Снова дурман, от которого кружится тяжёлая голова, и путаются мысли: о чём ему говорят?! — Ну а пока ты «ищешь», — акцент на глагол, старый шаман неожиданно хихикнул, — ты с остатками воинов рода должен всё время находиться рядом со мной…

Снова зашелестели акнаки. На этот раз сочувственно. С этого момента Урс с неполным десятком истинных рода Лак должен был беспробудно находиться возле Верховного шамана, выполняя все пожелания — приказания — прихоти, присутствовать при пытках и наполнении посохов — этакая кровавая терапия. При этом он уже не мог беспрепятственно бродить по территории города и ходить в набеги… Вроде сидящего на цепи волкодава. Уж не хочет ли хитроумный шаман привязать к себе, сделать из сильного бойца ручного палача?

Урс едва не взвыл от перспективы. Но, может всё не так уж плохо, и Т» ыхТой, как ответственный за народ, просто заботится о нём таким образом? И ничего худого в его решении нет?

В чём же тогда смысл слов «тёмного» бога? Кто этот сильный? Уж не на себя ли намекает шаман?

* * *

Сегодня она чувствовала себя сносно. Такое, пусть и несколько невнятное определение, но конкретней выразиться было сложно. Бывало — во времена бурной молодости — и похуже, но в последние годы при принцессе она ещё не попадала в такую мясорубку. Но, как выразился святой отец Апий, у неё закалённое тело, крепкий организм, благодаря чему (а также воле Единого, естественно) она выкарабкается из этого переплёта практически без последствий. Она криво усмехнулась: отбитый ливер, башка — одна сплошная гематома, левое предплечье в лубке и не гнущееся, сильно ушибленное правое колено — о чём ещё мечтать тётке в возрасте, пусть и бывшей наёмнице на покое?

М-да, всю жизнь мечтала о такой сиделке, как Верховный кардинал! Шутка ли — ещё позавчера была на грани жизни-смерти, вчера лежала пластом, с трудом фокусируя взгляд и едва шевеля вправленной челюстью, глотая отвратительный бульончик, а сегодня уже, стоило святому отцу захлопнуть за собой дверь, как она торопливо (ну так — у большой черепахи тоже есть своя скорость) зашарила по помещению в поисках хоть какой-то одежды. Нет, конечно же, она могла с чистой совестью поваляться, принимая внимание и заботу (это оказалось для неё, вроде бы абсолютно чёрствой и нечувствительной к подобному, неожиданно приятно), но проведавшая её перед отцом Апием, её любимица, воплощение её мечтаний, Лидия, на которую она выплеснула не только все свои знания воинских наук, но и нерастраченную материнскую любовь (однажды, задумавшись об этом, поймав себя на совершенно глупейшей, счастливой улыбке — незаметно наблюдая за тогда ещё худенькой, но уже крепенькой и жёстко требовательной к себе девочкой, она поняла, что безоговорочно отдаст собственное благополучие, обе руки и всю свою кровь до последней капли ради неё), она поняла, что лежать и страдать тогда, когда принцессы в опасности, не имеет права. Само же королевство Агробар, что на длительное время стало для неё, вольной наёмницы, домом, она воспринимала, как приданое её воспитанницы, а его беды — то, что приносит Лидии огорчение. Конечно, в её нынешнем состоянии уберечь принцессу лично она не может, но вот прояснить некоторые моменты и постараться распутать их — её долг. Возможно, эта мелочь спасёт её воспитанницу от… тьфу-тьфу, уйди к дракону! — от чего-нибудь нехорошего.

Вообще, слушая рассказ Лидии, чуточку экспрессивный от едва сдерживаемых эмоций — она не хотела чересчур утомлять наставницу, о событиях, которые по вполне понятным причинам та пропустила, и их нынешнем положении в целом, Брада поразилась, насколько повзрослела вчерашняя девочка. Это уже была сильная женщина, прошедшая испытание предательством и закалённая потерей близких людей. И пусть страшные события наделили её морщинами, возможно, обесцветили сколько-то волос в прекрасной гриве и бросили тени в глаза, она знала, что Её Высочество выдержит всё это. Главное — этого очень боялась наёмница — как бы непримиримость, жёсткость и непоколебимость к врагам (к королевству, значит — личным) не переросло в неприятие инакомыслящих, бескомпромиссность и, в конце концов, жестокость, что не очень хорошо для будущей королевы. При всей заявленной выше взрослости, она ещё, ой, как юна, чересчур открыта для душевных ударов, шрамы от которых могут вылиться в злость и чрезмерную требовательность к себе и окружающим.

Брада ещё какое-то время вначале задумчивым, потом требовательным, а после яростным взглядом осматривала комнату в поисках своей одежды, а не этих… тряпок, рассчитанных, скорее, на ветреных молодух. Она даже с некоторым недоумением и опаской рассматривала простую, холщовую ночнушку с весёленьким орнаментом по краю и свои бледно-синие ляжки… Только на удар сердца, на самый короткий-прекороткий удар сердца представив, что её в таком виде может лицезреть хоть один знакомый, она почувствовала, как её заполняет багровая пелена.

И постаралась успокоиться. Мало того, что святой отец очень настоятельно рекомендовал избегать каких-либо волнений, как физических, так и душевных, побыть долгое время овощем с конечностями, так она ещё боялась привлечь ненужное внимание со стороны коридора — ругательные дракончики так и порхали, весело отскакивая от стен.

Дабы хоть как-то отвлечь бушующую голову от опасных мыслей, Брада автоматически протянула правую руку к столу, отбросила салфетку с глубокой тарелки с едой и схватила первое попавшееся — куриную ножку. Практика показывала, что когда жуёт, мыслительные процессы таки упорядочивают своё движение. Вот только резвость, с какой она поспешила это совершить, совсем не понравилась едва переставшей ныть челюсти, и она, взвыв от резко прострелившей в районе скул боли, запустила проштрафившуюся ножку в стену напротив.

Мало того, что её, дебелую тётку, кто-то раздел и напялил девчачью хламиду, так ещё и еду подсунули будто в насмешку для пожёванной самим драконом рожей. То, что её наверняка мыли и ухаживали определённым образом — она и думать об этом не желала. Для неё, очень и очень самостоятельной и грозной дамы, сама мысль о подобной беспомощности вызывала бешенство. А то, что тоже мясо она спокойненько и неторопливо могла нарезать тоненькими полосками и совершенно безболезненно, с минимальной амплитудой жевания отправить в рот, её совершенно не волновало. Она, в конце концов, не купчиха, сидящая на заднице, и не девица на выданье, терпеливо сносящая ощупывания, поглаживания и пищу, долженствующую заставить розоветь щёчки и усиливать рост выпуклых частей тела. У неё с этим всё нормально, даже чересчур, но она — наёмница, то есть, существо изначально склонное к резким поступкам и неожиданным решениям. Она — свободолюбивая птица, не совсем огнедышащая злобная рептилия с сумасшедшим размахом крыльев, но где-то рядом. От какой-нибудь жидкой кашки или варёных овощей она скорее всех тут поубивает, и оставит на этот месте руины. Зубы и желудок, конечно, у неё не те, что в юности, лошадиные мослы и стружку с них вряд ли потянет, но издеваться над собой она не позволит. Дожилась!..

Даже не пытаясь отыскать логику в своих мечущихся и парующих, как над кипятком, мыслей, она продолжала сидеть, баюкая левую руку, которую тоже нечаянно расшевелила (попытавшись врезать по столу кулаком). Брада наконец-то почувствовала, что потихоньку остывает, и напряжение, скопившееся в горизонтальном положении, помаленьку покидает её, будто отслаиваясь целыми пластами: тревоги, волнения, слабости, боли, ярости, беспомощности… И пусть небольшие червячки оставались в голове и душе, будто бы говоря: чуть что, мы вернёмся, она уже знала, что сможет их обуздать.

Вот в таком, задумчивом состоянии она и услышала скрип дверей. В проёме мелькнула девичья фигура. Но стоило дверям открыться ладони на две, как донёсся писк: «Ой!» — и резкий хлопок створки.

Но Брада успела отреагировать:

— Стоять! — рявкнула, вновь позабыв о челюсти. — Сюда! — она почувствовала в себе пробуждение воинских и командирских рефлексов, возбуждение, будто перед схваткой (во всяком случае, похожее ощущение), когда ты в таком состоянии, что становишься, будто нечувствительным к боли.

Писк повторился, но того, что она боялась — дробного стука башмачков, уносящегося прочь, не последовало.

— Заходи, — помягче, но всё равно очень грозно бросила Брада. — Не испытывай моё терпение, — добавила, не слыша никакого шевеления.

Дверь очень медленно отворилась, явив фигурку молодой и достаточно симпатичной (то есть, с созревшими женскими признаками) девушки с виновато и испуганно опущенными глазами.

Наёмница усмехнулась про себя — нынешний ли вид был тому виной или её репутация, но она поняла, что по прежнему производит впечатление, а это уже было неплохо. Что там этой соплячке — у взрослых битых мужиков слабели коленки, стоило им обратить на себя недовольство наставницы принцессы.

— Как тебя зовут, дитя?

— Матильда…

— А меня — Брада, если ты не в курсе.

— Я в курсе, ваша милость. Меня Её Высочество направила приглядывать за вами. Вы меня наверное не помните, — она, чуть осмелев, стрельнула глазками на грозную наёмницу. — Я — служанка из дворца, не из местных.

Брада поморщилась, махнула рукой, останавливая словоизвержение. Вздохнула, успокаивая зашевелившееся раздражение.

— Во-первых, зови меня просто Брада…

— Да, ваша милость.

Наёмница почувствовала, как резко заболела голова.

— Для непонятливых объясняю ещё раз, — проревела, чеканя слова, — меня зовут Брада! — с отвращением (как ни парадоксально, но именно к себе) она глянула на отпрянувшую в испуге Матильду, и, сбавив обороты, продолжила: — Даже при Лидии, точнее, при Её Высочестве ты можешь обращаться ко мне по имени. Это ясно? — дождавшись утвердительного кивка, продолжила, старательно контролируя речь (а это было так сложно, обычно принцесса и считанные люди удостаивались подобного смягчения — как правило, она не очень сдерживалась). — Понимать меня нужно с первого раза — это главное. Но ты девочка, вижу, умная, раз смогла выжить во дворце, поэтому, уверена, у нас с этим не будет проблем. Надеюсь, ты наслышана о том, что происходит с теми, кто вызвал мой гнев? — вновь подпустила в голос рычащие нотки, видя, как легко та возвращается из состояния опаски к любопытству; ну и крепкие у девчонки нервы, — невольно позавидовала наёмница. Или она просто глупа? Но, вспомнив, что именно Матильда наверняка ухаживала за ней, неблагодарной драконицей не стоило быть. — Ладно, вижу, что мы поняли друг друга, — у Матильды был такой вид, будто она действительно прониклась. — Для начала, подай мне мою одежду, — сделала ударение на слове «мою», брезгливо и демонстративно отодвинув табурет с недостойными её тряпками, и внимательно посмотрела на девушку — вдруг та, получив чёткие инструкции (с Лидии станется проявить такую глупую заботу — не возвращать Браде её вещи), заупрямится, так хотя бы взглядом намекнёт, в каком направлении их искать. Всё-таки всегда лучше попытаться решить вопрос хитростью, а удар кулака приберечь, как резервный аргумент.

Но Матильда без сомнений уверенно направилась к противоположной стене, находящейся как бы в тени, где деревянные панели оказались выдвижными ящичками.

Любовно поглаживая кирасу, Брада почувствовала себя гораздо уверенней, с сожалением отодвинула смертоносный арсенал от фламберга до метательных ножей и разобранного в чехле лука — придёт и их черёд перебрать, просмотреть, почистить. Но сейчас, пожалуй, цеплять всё на себя, чтобы не выслушивать от Лидии (и отца Апия — остальных она в расчёт не брала) занудствований, как она не бережёт себя, не стоит. Достаточно и кинжала (в две ладони) и привычного наряда для верховой езды без дополнительных укрепляющих пластин.

Пока Матильда помогала облачаться — как это ни грустно, но без помощи этой словоохотливой девчонки Браде было не обойтись. Даже напялить рубаху с одной рукой — проблема, не то, что зашнуровать кожаную безрукавку или надеть сапоги. Наёмница, заподозрив в служанке неплохой источник информации о житье-бытье на этом непростом постоялом дворе, ненавязчивыми вопросами направляла юркий язычок девчонки. И если ответы на вопросы о погоде или самочувствии самой Матильды, если честно, её совсем не интересовали, то иные крохи из эмоционального вороха были весьма любопытны и важны. Наёмницу очень интересовали люди, имеющие, как бы это сказать, доступ к её Лидии, но в благонадёжности которых у неё были сомнения. Загадочный Гарч, якобы лояльный граф РоАйци с небезынтересным племянником, который, несмотря на демонстративную холодность к простолюдинам, очень занимал ветреную голову служанки (при том не приятной внешностью, сколько неким пикантным моментом, явно связанным с принцессой — и сбившаяся на краткий удар сердца речь воспитанницы, вызвавшая у Брады подозрение, таки нашла своё объяснение; что ж, дело молодое, бедной девочке надо как-то снимать стресс — на этот счёт у Брады не было никаких предубеждений), идущий на поводу недоброго нрава Лири, непонятная компания наёмников, умудряющаяся всегда находиться в нужном месте в нужный час — к ним уже отдельные подозрения, как к «тёмным»: невиданному ею вообще в наёмнической среде троллю, отличающемуся пакостным характером гоблине, так и другим: высокорождённом, сумевшем задурить голову Оливии, лучшей подруге принцессы, ну и наконец, человеке, слухи о котором бродят один невероятнее другого, плюс недавно появившаяся шалюрка — во время объявленной войны первейшая претендентка на роль убийцы наследницы престола. Один только гном был более-менее понятен Браде: пьёт пиво в неимоверных количествах, при оказии не прочь сунуть в котомку всё плохо лежащее.

Одевшись в привычную одежду, несмотря на бесконечный монолог Матильды и в связи с этим усилившуюся головную боль, почувствовала несказанное облегчение — по крайней мере, теперь не стыдно появиться на людях. И усмехнулась неожиданно, поглядев на привлекшее вновь её внимание блюдо с едой, а также находящийся чуть дальше (будто стоит задуматься и приложить дополнительное усилие, чтобы дотянуться) кувшин. Служанка же восприняла это, как поощрение, прибавив в скорости и красках.

Ну и ветродуйка, — беззлобно подумала Брада, а сама обратилась в слух, ибо речь пошла об ужасной дикарке, исчадии ада и кровопийце, колдовством и прочими(!) ухищрениями совратившей хорошего и доброго наёмника. Услышав последнее, Брада вздохнула разочарованно — на лицо пересечение интересов. А неумение этой вертихвостки дать достойный (не только словесный) отпор сопернице, более усугубило подозрения наёмницы касательно последней.

Благосклонно кивая в ответ, Брада достала кинжал и вплотную занялась куриными ножками, щедро запивая великолепным красным вином, по первому требованию поданном и наливаемым Матильдой. Аппетит, как говорится, стоит только разбудить — и он тебя сам сожрёт. А для хорошего аппетита доброе вино и вкусная еда — будто дровишки для костра.

Через какое-то время удовлетворённая наёмница сыто откинулась назад, опираясь на руку, даже с некоторым удивлением лицезря следы жевательной деятельности — даже крошки хлебцов подмяла и яблоко схрумала, оставив горку разновеликих костей и огрызков. Матильда тоже была впечатлена, сидя напротив на табурете, и уже без прежнего огонька нанизывая слова. А что, это закон природы: в большом теле много места, которое не нужно стесняться заполнять, — Брада благодушно похлопала себя по изрядно надувшемуся животу — жест, совершенно далёкий от благородного этикета, но точно передающий настроение… Неплохо бы поспать, — мелькнула коварная мысль, веки тут же предательски отяжелели…

Но тут она неожиданно встрепенулась в наступившей тишине. Ещё чего?! Расслабилась, старая драконица! Делу и действию предпочитает постель? Не бывать этому! И рывком, опираясь рукой о столешницу, попыталась встать, резким движением вновь напугав тихо сопевшую Матильду. Пошатнулась, но устояла. Парочка пробных шагов по комнате, властно остановила дёрнувшуюся к ней служанку. Терпимо — устоит. Пора уж косточки размять. Бросив небрежно Матильде: «Прибери тут», — дабы не увязалась за ней драконья помощница, подволакивая правую ногу, отправилась в длинный ознакомительный путь по постоялому двору.

Знакомые лица гвардейца и амазонки в коридоре у двери принцессы, уважительные приветствия (Брада едва сдержала ухмылку, оттого, как непроизвольно подтянулись те при виде неё), чуть задержалась, глядя на бесконечность (как казалось) пролётов ступеней вниз (паническую мысль: а точно ли она сможет это одолеть? — она задушила в зародыше и постаралась не обращать внимания на постреливающее и будто скрипящее правое колено). В большом трапезном зале никого не было, и она, мысленно вытерев трудовую испарину, с чистой совестью сделала остановку у стойки, заказав у улыбчивого молодого человека пиво. Облокотившись — сесть не решилась — вдумчиво и с расстановкой выдула его. Денег за чудо-напиток не потребовали, и это решило её сомнения — вторая кружка ушла следом в сухую глотку.

Сам гостевой двор понравился основательностью и продуманностью, а самое главное, защищённостью. Чтобы не привлекать внимания (любого спектра взглядов: от заботливых до любопытствующих и жалостливых), постояла в сторонке за кустом сирени, понаблюдала за деловой суетой во дворе. Видела, как убыла пятёрка конных гвардейцев — узнала одного в лицо, видимо, на дежурство, потом знакомая парочка наёмников Сетра: невозмутимый длиннющий Кол и мрачный, будто ещё больше раздавшийся вширь, Лири неспешно покинули двор. Уже удовлетворившись увиденным, она собралась поискать местечко для задницы (ноги с непривычки требовательно подрагивали), когда во двор пожаловала весьма представительная делегация важных пожилых мужчин. Один из охранников на воротах умчался в дом, и вскоре оттуда явилась Лидия в компании дворян, гвардейцев и амазонок. Маркиза РоПеруши и Оливию Брада узнала, остальные… ну, тоже кто-то из своих. После непродолжительных переговоров все погрузились кто в тут же поданные кареты, кто верхом (Лидия — умница, села с тройкой пожилых мужчин; растёт девочка — при её-то любви к конным прогулкам!) и куда-то поехали.

Брада выбралась из своего укромного уголка и пошла в дом-гостинницу. У неё в планах была ещё парочка мест для посещения, но она пока решила ограничиться одним, и, вздохнув, поплелась по длинному коридору прямо, насквозь проходя всё здание — на задний двор, где, по словам Матильды, предпочитали проводить время беспокоившие её наёмники (если не жрали в трапезной в три горла и не дрыхли в своих комнатах наверху). Отчего-то Лидия их исключила из графика дежурств по району, и вообще предпочитала не пользоваться их услугами. Что это? Недоверие? Или условия найма, на которые не может пойти принцесса? Неужели они о себе такого высокого мнения? Надо будет поинтересоваться у Лидии.

Ещё не доходя до открытых дверей, услышав частый дробный стук по дереву, периодически взрывающийся россыпью ускорений, она поняла, что ей повезло. Открывшаяся, вполне ожидаемая картина, всё равно удивила её. На утоптанной земле небольшого дворика, с одной стороны ограниченного хозяйственными постройками с широким проходом между как раз для телеги и огромной крытой паляницей, с другой — яблоневым садом, находилось четверо действующих лиц. На дальнем краю с посохами сошлись в учебном бою гном и эльф. Зрелище само по себе любопытное: низкий, основательный и крепкий подгорный житель успешно и уверенно отражал более мощным и коротким, нежели у высокорождённого оружием искусные, точные атаки своего товарища, грациозного и будто парящего вокруг него с развевающейся гривой серебристых волос. Отдавать кому-то предпочтение Брада не решилась. Тем более, гном вдруг перешёл в атаку, а эльф — в защиту, при этом отражая весьма эффективно скользящими, не прямыми, сбивающими траекторию движения и уводящими в сторону мощные атаки товарища ударами порхающего посоха.

Следующим её внимание привлёк неподвижно замерший посреди двора в странной позе со скрещенными ногами и сидящий (стоящий? Зависший? на упирающихся в землю кулаках) мужчина неопределённых лет с собранными в хвост русыми волосами. А дальше… челюсть наёмницы удивлённо отвалилась. Занималась наклонами Руфия, младшая сестра наследной принцессы. В простой мальчишеской рубахе, подпоясанной на талии ремешком, штанах и полусапожках из тонкой кожи, она была столь трогательно тонка и хрупка, что Брада едва сдержалась, чтобы не поинтересоваться грозно, что она тут делает. Но промолчала. Сосредоточенная девочка, мелькая светлыми волосами, заплетёнными в косу и собранными на затылке, стоя на месте, неутомимо переставляла разновеликие камни.

Брада, постояв какое-то время, плюнула на сомнения, спустилась с крыльца и осторожно уселась на один из чурбачков, что, словно специальные зрительные места, стояли под стеной дома. Ей было любопытно, что будет дальше.

Эльф и гном, после того, как второй таки болезненно зацепил высокорождённого, и немного отдохнув, сменили поосохи на короткие палки, имитирующие мечи, и снова начали свой занимательный танец. Руфия, сделав вид, что не заметила наёмницу (или не пожелав прерывать упражнение), закончила с наклонами и принялась за приседания с теми же камнями и без, варьируя их с поворотами в стороны, и проделывала всё это, по мнению опытной Брады, верно: размеренно, с полным контролем дыхания, — наёмница лишь восхищённо покачала головой: это что ж произошло с маленькой умницей, отдававшей предпочтение книгам, нежели физическим нагрузкам (она как бы с пониманием, но и изрядной долей скепсиса относилась к деятельности старшей сестры в качестве командира отдельного кавалерийского полка), что подвигло её на это?

Наёмник вдруг перетёк в другую позу: ноги на весу поставил уголком и лёгким единым движением воздел их вверх, вновь сложил и замер — на этот раз вниз головой.

Протопала парочка мужиков с дровами, косясь на занимающихся, девка с ведром, парующим варевом с крылась в одном из сараев. А потом, наклонившись и как-то бочком, на жалобно скрипнувшее крыльцо вышел… тролль. И Брада, столько всего видевшая в жизни, поймала себя на желании подержаться за рукоять кинжала. Какой же он здоровый! И… внушительный. Мощный бицепс, пожалуй, был с её ляжку.

«Тёмный» держал в лапе огромную кость, от которой буквально отрывал крепкими зубами мясо и смачно чавкал. Он коротко глянул на пригнувшуюся инстинктивно женщину (да, как говорят некоторые выжившие, такого лучше не злить, — мелькнула мысль), перевёл взгляд на площадку, при этом задержал его именно на Руфии, продолжавшей, как заведённая свои ритмичные движения. Догрыз кость, небрежно отбросил её в сторону недалеко от Брады, где она уважительно оценила её размеры, довольно похлопал себя по выпуклому и гулкому, как барабан, животу и двинулся в сторону сада.

Выдохнув, наёмница всё равно не могла оторвать глаз от огромной фигуры, легко наклоняющей стволы яблонь, чтобы достать крохотные спелые плоды и сложить их в согнутую и прижатую к корпусу руку.

Великие драконы! Агробар — и снежный тролль! Спроси у неё кто раньше, сказала бы, что это не совместимые вещи, а вот, поди ж ты…

Тролль стал возвращаться и остановился как раз возле принцессы, отчего Брада серьёзно напряглась, но в последующих, не до конца понятных словах, вроде: «Жрать будешь ты?» кроме миролюбия и вопроса не было ничего плохого, а красноречивый жест с яблоками на ладони говорил сам за себя… Срань драконья! Снежный тролль, выходец из самого тёмного из тёмных уголков Веринии, предлагает хрупкой человеческой девочке яблоки! А та, вместо того, чтобы упасть в обморок, легкомысленно, даже с каким-то укором говорит ему: «Рох, подожди».

Да-а-а, куда катится мир? Но тут её внимание снова привлёк наёмник — человек, который из неудобного положения верх ногами вдруг оказался крепко стоящим на земле и разразился серией быстрых и точных движений — словно дрался с невидимым противником, при этом глаза его продолжали быть закрытыми.

Когда-то в годы молодости, когда наёмническая стезя забрасывала далеко на восток, она уже видела нечто подобное. Завораживающее зрелище. Смертоносная грация, едва уловимые глазу перетекания из одного положения в иное, условные блоки и атаки. Это было… это было нечто. Жутко привлекательное зрелище — как может быть привлекательна симпатичная, в яркую окраску ядовитая змея. Или — для тех, кто понимает в этом толк — сама смерть. За свою непростую специфическую жизнь Брада насмотрелась многого, но раз она дожила до седин, то это отнюдь не говорило о том, что она пряталась за спинами товарищей (среди наёмников трусы не приживаются, и гибнут в первую очередь), а скорее, что она — хороший боец, и может распознать истинное лицо разумного. Это не человек, а хищник!

Человек, который продолжал свой неимоверный бой, резко сместился к фехтующим эльфу и гному, и те, вместо того, чтобы уйти в сторону, с неожиданным азартом накинулись на него. Всё закрутилось пуще прежнего, и то, что у «светлых» были вместо оружия палки, им совершенно не помогло.

Из круговорота схватки вдруг вылетел эльф, страдальчески баюкая руку. Гном продержался чуть дольше — он в какой-то момент просто отскочил в сторону, и, как бы признавая поражение, поднял вверх руки.

— Нос, — проговорил остановившийся человек, недовольно глядя на товарища, — ты опять не выкладываешься по полной.

— Как это нет?! — возмущённо и несколько дурашливо возопил тот. — Пока ты отдыхал, стоя на голове, мы с Листочком нормально отработали. Вот смотри, — провёл ладонью по лбу и продемонстрировал трудовой пот, — вспотел, как загнанный в угол сурок. Скажи, Лис, — обратился к товарищу.

На невозмутимом лице высокорождённого мелькнула какая-то эмоция.

— Ну да, Ройчи, я изрядно погонял этого толстокожего. Не помешает ему двигаться побольше, а то последнее время он чаще отрабатывает упражнения на заднице, посиживая в кабаках…

— Что?! — обиженный возглас гнома заметался по двору.

— И не верь ему, — хладнокровно и безжалостно продолжил эльф, — это не пот выступает на его высоком, непробиваемом челе, а пиво, которое он хлопает галлонами.

— Ах ты… — поражённый до глубины души подгорный не сразу смог отыскать подходящий такому поведению товарища эпитет. — Предатель! Это кто кого гонял?!

— То есть, ты не устал? — вкрадчиво уточнил мужчина.

Гном недоумённо захлопал глазами от неожиданности вопроса. С соображением у подгорных так себе, — подумала Брада, с неожиданным удовольствием наблюдая это действо. Впрочем, зависит от индивидуумов — и среди людей встречаются такие тормоза, что побьют в этом даже, хм, тролля. Она перевела взгляд на парочку Руфия — тролль. Принцесса приостановила свои занятия, и с широкой улыбкой внимала пикировке наёмников. Тролль тоже выглядел довольным, но то ли от происходящего, то ли от яблок, что жменями забрасывал в пасть, понять было трудно.

— А я ведь хотел, как лучше, — сокрушённо покачал головой эльф. — Тебе лучше, — уточнил гному, и неторопливо пошёл ко входу.

Мужчина несколько ударов сердца укоризненно смотрел на подгорного товарища, потом строго глянул на принцессу.

— Почему стоим?

Руфия обречённо вздохнула, но тут же упрямо сжала губы, посмотрел на стоящего рядом, флегматично жующего тролля. Тот протянул над ней свою лапу, и чуть опустил, а девочка… подпрыгнула и повисла на толстой кисти… После чего стала ритмично поднимать колени до пояса, демонстрируя упражнения на пресс.

Брада задумчиво выпятила подбородок: впечатлений для неё было более, чем достаточно — это всё нужно было обмозговать. Оказывается, она в этой жизни ещё не всё видела.

— Здравствуйте, — наёмница, вынырнув из размышлений, лицезрела над собой открытую белозубую улыбку мужчины. — Ройчи, — представился он, изобразил шутливый поклон и плюхнулся на соседний чурбачок.

— Брада, — коротко кивнула наёмница, искоса поглядывая на соседа, который удобно вытянул ноги, прислонился спиной к стене и, прикрыв глаза, подставил умиротворённое, с лёгкой блуждающей улыбкой лицо игривому ветерку, случайно пробравшемуся в это, достаточно закрытое место.

Он даже не запыхался, — с лёгкой завистью констатировала наёмница. Рядом остановился гном. На его землисто-тёмном, с крупной лепкой чертами, лице читалась мучительная решимость.

— Ну, я за пивом? — проронил он негромко и жалобно.

Мужчина просто махнул рукой, не собираясь ради такого пустячного повода выходить из блаженного расслабленного состояния. Гному только этого и надо было — он стремительно юркнул в дверь. И не скажешь после этого, что подгорный житель и спешка — вещи несовместимые.

— Не скучаете по вольной жизни? — прозвучал вдруг негромкий вопрос.

Брада перевела удивлённый взгляд на наёмника и наткнулась на его внимательные, чуть со смешинкой — иронией? — серые глаза. Откуда он знает? Неужели кто-то из окружения Лидии рассказывал о ней этим красавцам?

— На вас типичная одежда наёмника, — пояснил тот серьёзно, будто прочитав её мысли. — Когда говорят, что бывших наёмников не бывает — с этим я готов поспорить, но то, что сменившим сферу деятельности сложно отказаться от привычек, стиля поведения и одежды — это верно, — он поёрзал на чурбачке, устраиваясь поудобней. — И потом, ваше имя действительно на слуху. Грозная воительница, воспитавшая наследную принцессу, — он проговорил низким и тихим голосом, явно кого-то копируя, и Брада, неожиданно для себя рассмеялась, представив этих доброхотов(?), с оглядкой назад рассказывающих о ней. Наёмник с усмешкой согласно покивал головой, глядя на неё. — Вы хорошо воспитали её, — очень серьёзно сказал он.

Уточнять, кого он имел ввиду, не нужно было. Она была в курсе, что этот Ройчи был рядом с её воспитанницей во дворце. И очень помог. Чуть посомневавшись, она всё-таки задала интересовавший её вопрос. Взгляд и беспристрастная оценка со стороны — это не одно и тоже, нежели рассказы подданных.

— И как она показала себя?

— Неплохо, — сразу ответил наёмник, будто готовился к вопросу. — Она — сильная, хорошо подготовлена, как боец, — Брада мысленно отметила про себя и «как боец» и «неплохо».

— Но?..

— Но порой эмоции берут верх. А это неприемлемо для будущей королевы. — Браду порадовала уверенность в словах наёмника, касательно судьбы Лидии. — Ещё один момент, — продолжил тот серьёзно. — Очень сложно быть готовым к такому, — повёл рукой вокруг. — Можно быть отлично подкованным в разных науках, знать, как экономически поднять королевство, регулировать отношения между сословиями, уметь вежливо общаться с соседними правителями, при этом жёстко отстаивая интересы своей страны, но война всегда мешает кости и выносит наверх совсем иные задачи. Особенно такая, внутренняя, где врагом может быть твой бывший друг детства или хороший знакомый. Правитель в годы войны и в мирные времена — это разные полюса. В условиях, когда королевство обезглавлено, в столице смута, а противник пока точно не известен и очень неглуп, — сделал ударение на последнем, — а ты фактически загнан в угол, и неизвестно, откуда ждать помощь, а откуда удар в спину, должны включаться иные механизмы руководства. Механизмы борьбы, выживания и особенно тщательного продумывания своих действий.

Брада с открытым ртом слушала эти, в общем-то, известные истины, поведанные ровным голосом человеком, чей образ жизни весьма далёк от оседлости.

— И… ты думаешь, эти «механизмы» заработали в Лидии?

Ройчи улыбнулся.

— Когда закончится эта смута, и Лидия по праву займёт трон, она будет хорошим правителем. Опыт выживания поможет ей в последующем не допускать подобных ситуаций. А быстрое взросление даст толчок переключиться с игр в солдатики во взрослые игры. Тут главное не допустить серьёзных ошибок и просчётов.

— И в чём ты видишь основную задачу Лидии сейчас? — с любопытством поинтересовалась Брада.

Наёмник покачал головой, как бы говоря: не много ли вопросов, но всё же ответил:

— Главное продержаться до подхода дружественных сил. Которые я вижу в лице армии Агробара, а не в отдельных отрядах и дружинах вассальных дворян. Ведь неспроста, насколько я наслышан, из столицы были выведены все боеспособные регулярные части. Обязательно нужно слать гонцов к командующим, чтобы поведать о реальном положении дел в столице. Нужно, чтобы они дошли, потому как противник наверняка это предусмотрел, подавая информацию в выгодном для себя ключе, — Брада задумалась о словах Ройчи, вспоминая, что Лидия всё-таки говорила о том, что гонцы были разосланы в первую очередь и в несколько этапов. Но вроде бы фигурировала только столица, а вот за пределы стен… — А насчёт «механизмов», — продолжил вдруг наёмник, будто что-то вспомнив, — это касается не только правителя, но и его окружения. Даже больше второе, ведь неспроста говорят, что свита делает короля. Просто ответственность разная, и король должен выступать, как и координатор, так и человек, умеющий вычленять разумное и рациональное зерно из обилия пустозвонства, — он снова прикрыл глаза и опёрся о стену. — А Лидию окружают хорошие люди. По крайней мере, сейчас.

— В том числе и вы, — Браде нестерпимо захотелось подколоть его.

— Ну, моих товарищей сложно назвать «людьми». Но — да, мы — не плохие. По крайней мере, для Лидии и её друзей, — произнёс он с непонятным намёком.

— То есть, в случае необходимости вы поможете ей? — полуутвердительно спросила женщина.

Ройчи поморщился.

— Повторюсь для вас — в Агробаре мы оказались случайно, и все наши действия — всего лишь адекватная реакция на события, поневоле затрагивающие нас. А так, по большому счёту, ваш внутренний конфликт не очень интересует нас, — заявил он откровенно. — Мало того, могла быть и такая вероятность, что по воле рока ли, Единого и всех «тёмных» и «светлых» богов мы могли оказаться по другую сторону баррикады, — спокойно, но так, что Брада поёжилась, посмотрел на неё. — Если бы кто-то из моих товарищей пострадал от рук ваших друзей или сторонников. Но так не случилось. А произошло то, что произошло. Вообще, судьба — очень разборчивая и вдумчивая дама. Люди для неё — просо, которое она сеет. Приходит время, и они созревают для определённых поступков и действий. Не важно, для мимолётного ли эпизода или для главной роли той или иной истории, — он улыбнулся. — Выходит, что и мы здесь неспроста.

Появился гном с характерным бочонком подмышкой и тройкой пустых кружек.

— Здрасьте. Ностромо, — приветственно отсалютовал подгорный тарой, чуть не облизываясь, выбил пробку, наполнил первую ёмкость пенным напитком, и совсем не интересуясь мнением наёмницы, буквально всунул ей в руку. Наполнил вторую, оглянулся на парочку тролль — девочка. — Эй, рыжий, будешь? — «тёмный», внимательно наблюдавший за манипуляциями гнома, посмотрел на сосредоточенную Руфию, вновь повисшую на его руке, так горестно вздохнул, что Брада едва не поперхнулась от смеха пивом, и отрицательно качнул головой. — Нет так нет, нам больше достанется, — пробурчал гном, наливая следующую кружку, покосился на словно дремлющего мужчину. — Тебе не предлагаю — нам самим мало, — подмигнул удивившейся Браде.

— Всегда так, — вяло пробормотал тот, не открывая глаз. — Мастера только дразнить. Никакого понимания и вхождения в положение.

— Ага — ага, — гном залпом выпил первую кружку и блаженно замер, словно мысленно следуя живительному напитку, проникающему во все уголки истомившегося организма, залечивающего рубцы жажды и разглаживающего морщины возможных жизненных неурядиц. — Давай, топчись по моей совести, мордуй её. — Гном открыл глаза, на его лице блуждала такая улыбка, что можно было совершенно не сомневаться — он абсолютно доволен жизнью. И тут же вновь стал наполнять кружку, но теперь уже неторопливо, со знанием дела, без пены. — Я тебе давно говорил, — продолжал он при этом ораторствовать, адресуясь товарищу, что могу обойтись без еды, без драк, без иных развлечений… — задумался на мгновение, согласно кивнул сам себе, — но без пива — никак. — Подхватил бочонок, кружку, и тоже уселся под стеной.

К ним направлялись Руфия и тролль. Девочка была немного запыхавшаяся, раскрасневшаяся, но с задорно и горделиво горящими глазёнками. Видел бы её учитель чистописания, занудный, безобидный, но бывший от своей любимицы без ума Тори РоБлейши. Он бы и не узнал в ней ту бледную, вечно задумчиво-мечтательную, рассудительную, знающую назубок целые трактаты, от одной только строчки которых у Брады начинали ныть зубы, Руфию. Наёмница спрятала улыбку в кружку.

— Здравствуйте, тётя Брада, — почтительно поздоровалась девочка.

— И тебе не хворать, дочка, — благодушно ответила женщина.

— Ага, жрать охота, — тролль тоже кивнул и сделал шаг к гному с вполне закономерными намерениями.

— Рох, — остановила его Руфия, — а яблоки?

Огромный «тёмный» замер на удар сердца, а затем виновато пожал плечами. Девочка расстроено вздохнула, оглянулась на сад, где яблоки виднелись лишь на самых верхушках.

— Ладно, я сама…

— Нет, жрать охота, Рохля сейчас принесёт, — тролль вздохнул, с тоской глядя на заветный бочонок.

— Ой, спасибо, — обрадовалась девочка, и, верно поняв желания своего большого товарища, милостиво бросила: — Ну, сделай глоточек, я подожду.

Брада просто прозревала, слушая и наблюдая всё это. Тролль взял бочонок, сковырнул пробку и, не утруждаясь посудой, присосался к нему в одном длинном, вожделенном глотке.

— Эй-эй, дубина, поскромнее, ты здесь не один, — забеспокоился гном, встал и потянул из лап «тёмного» ёмкость. Отпустил тот всё равно не сразу, вытер тыльной стороной ладони губы и тяжело пошлёпал в сад. Ностромо встряхнул бочонок, скривился, недовольный результатом и бросил сердито вслед товарищу: — Следующее пиво сам пойдёшь выбивать у местных скряг. Тем более, они тебе всё равно не могут отказать, — уже тише и про себя добавил, поймал укоризненный взгляд Руфии. — Пиво будешь? — спросил у неё добрый гном.

— Буду, — вызывающе отреагировала та.

— Я сейчас дам тебе «буду», — проснулся Ройчи и внимательно посмотрел на девочку.

— А что вы спаиваете ребёнка? — возмутилась та.

— Кого? — удивился гном. — Да что б ты знала, у нас, подгорных жителей, мамаши вместо молока детей пивом отпаивают. А у снежных троллей вообще…

— Нечего меня обманывать, — твёрдо ответила та. — Я много читала и могу утверждать, что в детском рационе ни одного из народов Веринии нет алкоголя. И шутка по этому поводу совершенно не смешная.

Гном неожиданно стушевался.

— Так то книжки, а есть правда жизни, — флегматично, без прежнего запала пробурчал он, и потащил бочонок к своему сидению, точно не желая больше спорить.

Руфия недовольно посмотрела ему вслед, наверняка желая оставить за собой последнее слово.

— Я, вообще-то, биологически старше Рохли, а мне…

Но тут снова вмешался Ройчи:

— Ты все упражнения выполнила? — скорее для проформы уточнил он, наверняка украдкой контролируя её занятия.

— Да, — как-то вдруг смиренно ответила та, изображая прилежную ученицу. Стрельнула глазками на своего, ну, совсем не выглядевшего строгим или неприступным учителя, и жалобно протянула: — А может уже можно перейти к работе с ножом?

У Брады снова пиво пошло не в то горло.

— Рано ещё, — добродушно ответил Ройчи, окидывая её демонстративным оценивающим взглядом. — Хилая ты чересчур. Вон, можешь поинтересоваться у уважаемой наёмницы, если не веришь мне.

Брада коротко хмыкнула.

— Ну да…

Девочка недовольно поджала губы, обернулась к вернувшемуся троллю. Лицо расцвело улыбкой, взяла яблоко, потёрла его о рукав, как какая-нибудь деревенская девчонка, покосилась на благосклонно взирающих зрителей, протянула его Рохле и наставительно изрекла:

— Гигиена прежде всего, — зрители довольно прыснули. Но на этом представление не закончилось. Взяв ещё один плод, она спросила у «тёмного». — Рох, у тебя уже есть яблоко, я даю ещё одно — сколько их теперь у тебя?

Присутствующие ошеломлённо притихли, а тролль задумчиво наморщил лоб и проронил неуверенно:

— Два?

Руфия торжествующе обернулась к сидящим — мол, как вам?

Тут подал голос Ностромо:

— А больше двух сколько бывает, рыжий?

Тот ответил, не задумываясь.

— Много, жрать охота.

Зрители разразились смешками, Руфия расстроен посмотрела на своего подопечного.

— Рох, ты же вчера так хорошо считал до десяти!

— Дочка, ты учишь его счёту? — постаралась отвлечь девочку сохранившая серьёзное выражение на лице Брада.

— Ну да. Он же ещё совсем ребёнок — его легко могут обмануть на рынке, — пояснила Руфия.

— Ага, — снова подал голос вредный гном, бывший сегодня в ударе, — такому лучше отдать требуемое с лишком — чтоб наверняка не вернулся.

Но Руфия предпочла проигнорировать сказанное, и с энтузиазмом продолжила:

— А ещё смотрите, что он знает, — оглянулась по сторонам, прошла к гному, взяла его учебный меч и что-то начертила на земле. — Как называется эта буква?

Тролль, следует отдать ему должное, ответил быстро.

— А-а-а.

Ностромо даже не поленился встать и проверить, соответствует ли сказанное действительности, почесал затылок и посмотрел на ухмыляющегося Ройчи.

— Худук будет впечатлён, — потом окинул внимательным и сожалеющим взглядом расплывшуюся в горделивой улыбке девочку. — Добрая ты, поэтому дам бесплатный, но хороший совет: постарайся впредь избегать нашего мелкого зеленокожего вредину, — и, видя её непонимание, пояснил: — Уверен, он очень осерчает и устроит тебе весёлую жизнь.

— Но почему? — удивлению Руфии не было предела — с её точки зрения, она только помогала Рохле, поэтому со стороны действительно скорого на каверзы гоблина она ожидала услышать как минимум одобрение.

— Потому что, — наставительно ответил гном, — ты подвинула его на педагогическом пьедестале — это раз, и отвлекаешь всё внимание его воспитанника на себя — это два…

Дальнейшую речь Ностромо прервало появление на заднем дворе новых действующих лиц. Тройка воинов в туниках с похожими, как сейчас у Руфии в руках, может, подлиннее, учебными мечами. Как говорится, дурной пример заразителен — и эти решили потренироваться. Но если двое были рядовыми бойцами, что отошли чуть дальше и стали разминаться, готовясь к учебному бою, то третий, с рыцарской цепью и холодным, надменным выражением на в принципе симпатичном лице, вышел на средину площадки и замер в стойке: ноги полусогнутые, левая — чуть вперёд, оружие (а полуторник в его руках был вполне боевым) вытянуто в руках вперёд с небольшим наклоном вниз. При этом кучковавшихся недалеко наёмников (и наёмницу) и Руфию проигнорировал.

— А это что за гусь? — изумлённо, но, благо, негромко спросил гном, ни к кому конкретно не адресуя этот вопрос.

— Это сэр Тьяри РоАйруци, племянник графа РоАйци, — тихо просветила Руфия.

— А-а-а, — многозначительно протянул гном. — Это один из счастливчиков, что наступил на мозоль Худуку.

Брада не совсем поняла, что имеет ввиду гном, но, судя по смешкам и переглядываниям окружающих, это была какая-то весёлая история.

Рыцарь в это время разразился серией замахов, ударов по воображаемому противнику, разворотов, сопровождая свои действия низким горловым звуком. Руфия наблюдала за ним с интересом, впрочем, как и наёмница, всегда с почтением относящаяся к любому времяпрепровождению, связанному с оружием и физическими нагрузками, не взирая, к каким стилям или школам оно относится — неглупый и опытный воин всегда может почерпнуть что-то для себя, глядя на другого. Или подсказать. Ностромо же равнодушно зевнул и вернулся к пиву, в вычерпывании которого он видел высший смысл своего существования.

Все занялись тем, что им по душе. Гном понятно чем. Ройчи присоединился к Руфии и троллю и, грызя яблоко, с интересом прислушиваясь к плавной речи девочки, что-то объясняющей трогательно внимающему «тёмному». А Брада… Ей просто было лень вставать, тем более нежадный Ностромо обновил её кружку. А погодка, всегда пасмурная в это время года, сейчас баловала сухостью и солнцем, проглядывающим сквозь тонкую марлю облачков. Хотя определённые позывы уже намекали, что неплохо бы прогуляться в одно интересное место.

Громкое демонстративное покашливание привлекло внимание отдыхающих. Сэр РоАйруци собственной персоной, подбоченясь и картинно уперев в землю свой меч, стоял в паре локтей от них. На неподвижном лице (высокорождённых, что ли, копирует?) по-юношески вызывающе горели серо-голубые глаза, а уголки полных губ упрямо клонились вниз. Мальчишка!

Изобразив вежливый поклон Руфии, он посмотрел на Ройчи.

— Имею честь предложить учебный бой, — он ещё выше приподнял подбородок, в тщательно контролируемом баске мелькнули снисходительные нотки. — Наслышан о вашем мастерстве и имею желание провести сравнение агробарской школы и… вашей, — он вопросительно замер.

Ройчи, вставший с корточек возле Руфии, где она ещё что-то чертила на земле, смачно откусил от яблока и учтиво кивнул.

— Весьма польщён, глубокоуважаемый рыцарь. Но есть две весьма, поверьте мне, досадные причины, мешающие провести этот — я уверен — любопытный и показательный бой, — наёмник сплюнул семечку, на его невозмутимом, с толикой доброжелательности лице, невозможно было отыскать ни намёка на насмешку. — Слухи о моих заслугах весьма преувеличены — это первое. И второе, — он виновато продемонстрировал недоеденное яблоко, — я немного занят.

Огорошенный рыцарь, забывшись, приоткрыл рот — маска надменности разлетелась от простейшего толчка. Наверняка из всей речи он понял только то, что схватки не будет, а значит «надрать задницу этим заносчивым наёмникам» не получится.

— Но, — Ройчи, будто задумавшись, наклонился к следующему яблоку, — дабы не расстраивать вас и, так сказать, не откладывать запланированный анализ различных боевых школ, смею предложить лучший, нежели я, вариант, — рыцарь был само внимание. — Как вы смотрите на то, чтобы познакомиться с умениями подгорных жителей? — он красноречиво посмотрел на брызнувшего пивом, выпучившего глаза гнома; неужели не в то горло пошло? — Он сейчас как раз в неплохой форме, — выразительно похлопал себя по животу. — И уже неплохо размялся.

Ностромо с немой мольбой посмотрел на товарища, но взгляд того был твёрд и непреклонен, и гном нехотя встал, неторопливо прошёл к рыцарю, на лице которого застыло выражение ожидания, интереса и… недоумения, смерил его взглядом.

— Ностромо, — подгорный улыбнулся во все зубы, и ударил себя в грудь.

Рыцарь вернул на лицо холодное выражение и церемонно представился:

— Сэр Тьяри РоАйруци.

— Ух ты, целый рыцарь! — Ностромо восхищённо присвистнул, остановил взгляд на оружии. — Меч! Настоящий, — он скорчил значительное лицо и, обернувшись, незаметно подмигнул друзьям. — Можно посмотреть? — требовательно протянул руку, но молодой рыцарь, засомневавшись от такого беспардонного желания, увёл руку в сторону. — Тебе что, жалко? — удивился гном. — А! Думаешь, что я такой неуклюжий вдруг случайно его сломаю? — сообразил.

РоАйруци ничего не оставалось, как дать подержать оружие.

— Да, классная вещь, — цокнул языком гном, проводя рукой по лезвию. — Длинная и тяжёлая… — Брада поморщилась — уж очень неуклюже подгорный строил из себя недотёпу. Любой житель Веринии от мала до велика знает, что гномы весьма искусны в ремёслах. Тем более, связанных с металлом. Криворукий гном — это всё равно, что полуслепой эльф. Те не менее, молодой человек воспринимал всё, как должное. Интересно, из какой глуши явился он, такой… наивный?

— Ой! — гном коснулся режущей кромки и резко отдёрнул ладонь, якобы порезавшись и едва не уронив оружие, которое поспешно перехватил РоАйруци. — Он — острый! — изумлению в голосе Ностромо позавидовал бы любой актёр королевского театра. — Не-е, с такой штукой я не буду с тобой это, как его? — упражняться. Это же опасно! — раздражение вперемешку со снисхождением изрядно оживили лицо рыцаря. — Но если ты такой хороший воин, как я погляжу, могу предложить наш, подгорный способ определения, кто круче, — гном вопросительно уставился на него. В глазах РоАйруци таки мелькнуло подозрение, вот только идти на попятную у стольких зрителей он уже не мог, поэтому нехотя согласно кивнул. — Только, смотри, потом сильно не злорадствуй, если победишь, — предупредил гном. — Не люблю я, когда надо мной смеются.

Рыцарь вздохнул — победа над этим, на порядок меньшим за него и наверняка больше работающим языком, разумным, его совсем не вдохновляла. Это совсем не то, нежели сойтись с человеком в красивом поединке на мечах. Но ничего, зато в данной ситуации он может сыграть в великодушие, которое всегда хорошо воспринимается народом.

— Я согласен.

— Хорошо, — гном довольно потёр руки. — Тогда прячь свою железку, она тебе не понадобится. Все эти ваши человеческие штучки: подлиннее, поострее, потяжелее мы пока отложим в сторону. И ребёнок может завалить хорошего воина из арбалета… О чём это я? Ах, да, будем соревноваться, кто крепче, — пока что РоАйруци хоть и выглядел уверенным, но зёрнышки непонимания и сомнения потихоньку стали прорастать в благодатной почве. — Для начала проверим наши нижние конечности. На счёт три каждый остаётся на одной ноге. Условие: руками ни за что не держаться. Проигрывает тот, кто не выполнил условий, или первым станет на обе ноги. Понятно? — гном участливо заглянул в растеряннее лицо рыцаря и хоть тот, если разобраться, вряд ли хотел участвовать в этом непонятном соревновании, голова сама согласно качнулась. — Только учти, сэр, — продолжил ушлый гном, — прямо сейчас уважаемая их высочество, Руфия — чтоб всё было по честному — начнёт считать до трёх, и если ты вовремя не поднимешь ногу, тебе автоматически засчитается проигрыш, — гном дождался обречённого кивка. — И последнее, совет — пока идёт счёт, выбери верную ногу: правую или левую. Поверь, — проникновенно выпучил глаза, — от этого много, что зависит. Я-то уже с этим определился. Но я ведь меньше, значит, заведомо слабее, правда? Поэтому я имею право на такую фору. Руфия, детка, начинай! — и принялся разминать ноги и приседать.

Девочка вышла к соперникам — сама серьёзность. К этому моменту к месту состязания подтянулись не только воины, пришедшие с РоАйруци, бросив махать палками, но и парочка кухарок, проходивших на задний двор по делу и ещё какие-то мужики.

— Раз! Два! Три! — прозвучал звонкий голос.

Ностромо картинно поднял ногу, РоАйруци был более поспешен, просто согнув конечность в колене, при этом на его лице столь красноречиво гуляли желваки, что было ясно: он наконец-то осознал, в какую авантюру ввязался. При этом, не важно, с каким результатом: проклятый гном даже проиграв, с лёгким сердцем пойдёт хлестать пиво, рассказывая всем встречным, что соревновался с самим рыцарем! В любом случае, он не будет в накладе. В отличие от него, хм, сэра, стоящего на одной ноге в присутствии пусть младшей, но принцессы. Для полного завершения жанровой сценки не хватало только прокукарекать!

Не будь Тьяри столь напыщен, закомплексован или хотя бы более опытен в общении с разными представителями Веринии, он легко бы мог свести ситуацию к любому приемлемому решению, не затрагивающему якобы честь. Но то, как он невольно пучил глаза и надувал щёки, лишь раззадоривало наёмников, весьма далёких от трепетания перед всякими заносчивыми типчиками, у которых, к сожалению, в военных лагерях и школах такой предмет, как чувство юмора, отсутствовал напрочь.

Брада тихонько про себя захихикала — как девчонка, право, но на происходящее без улыбки смотреть было невозможно, и даже суровые воины, сопровождавшие РоАйруци, с трудом прятали усмешки в усы — слава Единому, не лезли с советами, иначе молодой человек мог взорваться окончательно. Сама наёмница, прекрасно осознав роль этого юнца при его Лидии, всё равно была на стороне проказника гнома. Не из корпоративной солидарности, а потому что действительно симпатизировала «светлому».

Что Лидия в нём нашла? — возник неожиданный, очень даже предсказуемый, но столь же риторический вопрос. Крепкое, здоровое тело с достаточной для употребления каплей голубых кровей, облачённое в некий романтический каркас. При не очень затруднительном напряжении воображения, этого красавца легко можно было представить… приятным.

Действо же на сцене застыло: стоять — сидеть и пялиться на замерших в не совсем комфортных позах участников было как-то глупо, что ли, тем более крепкие и можно сказать, в расцвете сил лица мужского пола могли продемонстрировать чудеса выносливости, уморив и усыпив при этом зрителей. Это, видимо, понял и гном, для начала начав скакать на одной ноге вокруг побагровевшего рыцаря, потом приблизился к месту своего сидения, где рядышком стоял забытый на время всеми бочонок пива. Вернувшись, к рыцарю, предложил «освежиться», но тот молча отвернулся в сторону. Гном, восхищённо воскликнув: «Вот это сила воли, уважаю!» сам присосался к полегчавшей ёмкости, и не успокоился, пока полностью не опустошил её. Несколько затяжных ударов сердца все вокруг, затаив дыхание, уважительно наблюдали работу кадыка и в полной тишине слушали серенаду смачных глотков (сама Брада почувствовала, как пересохло у неё горло и спешно исправила эту неприятность, вылив в глотку остатки пива из кружки). Скорчив недовольную рожицу, Ностромо потряс бочонок, отреагировавший совсем уж слезами, небрежно уронил его и требовательно уставился на тролля.

— Малыш, дружище, твоя очередь.

Вряд ли все поняли смысл сказанного, но наёмница, наблюдая, как огромный «тёмный», игнорируя укоризненный взгляд Руфии, безропотно поднялся и исчез в доме, поняла, что он наверняка направился выбивать ещё пиво.

Если бы гном угомонился и просто остался на месте, развлекая зрителей историями, которыми точно был богат, вместо того, чтобы вновь начать нарезать круги около окаменевшего рыцаря, сложно было бы предположить, когда всё это закончится. Но получилось так, как получилось. Перейдя на весёлую горнопроходческую песенку (в вольном переводе с гномьего припев звучал примерно так: «не подходи, сказала, ко мне, гном, без колечка, лишь жила золотая растопит сердечко, ищу теперь я вечно заветное местечко!..»), Ностромо картинно воздел кулаки, грозя то ли небесам, то ли алчной целомудренной подружке, и не заметил брошенный им же раннее пустой пивной бочонок. Есть, наверное, в этом какой-то парадоксальный символизм. С одной стороны — это всё-таки пивная ёмкость, с другой же — она пустая. Как бы то ни было, но гном грохнулся на задницу, сопроводив это чередой радужных драконов, которые тут же пресёк Ройчи ввиду присутствия здесь юного лица женского пола, то бишь, Руфии, ушки которой так и навострились на раннее не слышанные выражения, при этом, стремительно порозовев от смущения, доводя до присутствующих тот факт, что слух у принцессы неплохой. Тем не менее, гном долго горевать не собирался и чуть ли не за руку поймал выдохнувшего с несказанным облегчением рыцаря, пытавшегося в этот час тихо и незаметно улизнуть, совсем не воспользовавшись плодами этой, совсем не шуточной победы.

Вообще, Брада наконец-то прониклась неприятным положением парня (с высоты своих лет и опыта она многих могла звать мальчиками!), в которое, как ни крути, влез сам. С одной стороны суровый, мужественный воин, к тому же рыцарь — эталон нравственности, несгибаемости в вопросах веры и чести, с другой… Что ж, ему рубить этих несносных наёмников, доказавших свою преданность госпоже? Это был бы не только неверный поступок с точки зрения их небольшой, но сплотившейся вокруг наследной принцессы общины, и наверняка ещё более ослабило обороноспособность Ремесленного квартала, но и сама Их Высочество Лидия, по мнению Тьяри, чересчур уж трепетно и снисходительно относившаяся к разным иноземцам и инородцам, вряд ли бы одобрила его поступок. Да, молодцы в этот наёмники — помогли принцессе, но преступать меры приличия-то никому не позволено!

Но тут Тьяри ещё раз глубоко вздохнул. К Их Высочеству стал захаживать один из выживших наибов судиматского эмира АллФарийяла, пришедший в себя после прорыва из дворца. Тут была иная ситуация — чересчур этот восточник был почтителен, хоть и крайне молчалив. И что-то такое мелькало в глазах, что принцессы, бросавшей на того короткие, внимательные взгляды, что у наиба за краткий удар сердца — до того момента, как он опускал голову, отчего Тьяри начинал нервничать и злиться, а за скрытым повязкой половиной лица мерещилась улыбка, адресованная именно ему. Благо, Их Высочество, пусть и мягко, но настойчиво выпроваживала приставучего восточника, а самому невольно закипающему РоАйруци со смехом объясняла, что теперь этот воин в силу неких обстоятельств (каких таких? — молодой рыцарь так и не смог добиться) является её личным телохранителем, чуть ли не подаренным эмиром.

Этого ещё Тьяри не хватало! Он и сам в силах защитить будущую королеву!

Гном, ожесточённо тряся руку недовольному РоАйруци, поздравил того с победой и заявил, что первое испытание жителя гор тот выполнил. Но есть ещё и второе, и глубокоуважаемый сэр обязательно должен дать шанс мелкому, но очень гордому гному попытаться отыграться. А вдруг их дружеское противостояние разродиться боевой ничьёй?

Рыцарь хмуро и резонно поинтересовался, сколько вообще этих испытаний предусмотрено? На что Ностромо беспечно махнул рукой: мол, хватает, но второе, как бы это сказать, знаковое, порой даже решающее, и благородный РоАйруци обязательно должен в нём поучаствовать. И тот, можно сказать, скорее задумчиво, нежели утверждающе, обозначил движение подбородком вниз. Но гному этого было достаточно.

— Отлично! Всё очень просто: по очереди, который определяет жребий, мы бьём друг другу в морду. Пардоньте, в вашем случае, в лицо, — с воодушевлением исправился он. — До тех пор, пока кто-либо из участников, грубо говоря, не сможет встать и замахнуться.

На заднем дворе повисла ошеломлённая тишина. Каждый задумчиво примерял на себя подобное участие. Но в основном все взгляды были адресованы благородному РоАйруци. А на него без жалости невозможно было смотреть. Вытянутое багровеющее лицо, выпученные глаза и открытый рот, словно кусок мяса пошёл не в то горло — так и хотелось подбежать и похлопать по спине — исключительно из профилактических соображений. Более нелепой ситуации, нежели банальный мордобой, сложно было придумать. Проще было бы погибнуть в жаркой схватке, чем лупить по этой наглой, бородатой, ухмыляющейся роже. Или самому получать по лицу от какого-то подгорного — не дай Единый, этот недомерок попортит ему фамильный анфас или профиль, так хоть домой не возвращайся, не то что пред ясные очи принцессы! И не соврёшь ведь, как в детстве, что тот или иной непорядок на физии — следствие кровавой схватки с «тёмными» или еретиками — кодекс рыцаря, как ни как! Вот же дракон подземелий! На попятную никак не пойдёшь — вон сколько свидетелей…

Тьяри обречённо вздохнул. Одна надежда, что удар гнома будет не столь непоправим для его чести и, хм, будущего.

— Ну, что, сэр рыцарь, готов? — участливо заглянул в лицо Ностромо, что-то таки увидел в глазах молодого рыцаря — решимость, что ли? Уважительно поджал губы. — Значится так: кто первый? Я бросаю монетку — ты ведь мне доверяешь? — задал риторический вопрос, тот неопределённо пожал плечами. — Правильно, — удовлетворился гном, — как же без доверия в таком серьёзном деле, как проверка головы на наличие мозгов, — и пояснил: — Если пошли кровавые сопли, то всё нормально — голова не пустая, а значит глупым он уже быть не может, — в полной тишине гном наставительно воздел палец.

Полный бред! — подумала наёмница, только на мгновение попытавшись прислушаться к речи «светлого». И украдкой огляделась — неужели она одна такая недалёкая? Или это та капля пива в размере пяти кружек так на неё повлияла? Но нет, лица у всех были соответствующие случаю — даже Руфия, на что умненькая девочка, и та, если б не воспитание, почесала затылок от происходящего. Разве что Ройчи этак укоризненно покачивал головой, что совсем не говорило о том, что он не одобряет действий товарища.

— Орёл, решка?

— Орёл.

Ностромо подбросил золотой агр, который он выпросил у рыцаря, и добавил, что монета в качестве компенсации достанется проигравшему. Поймал блеснувшую в воздухе юркую рыбку и звучно хлопнул на запястье левой руки.

— Элий!

И тут уж зрители не выдержали и загомонили все разом. Смех, эмоции, кое-кто уже обсуждал достоинства и недостатки противников и выдвигал возможные прогнозы. Брада аж крякнула от удовольствия и хлопнула себя по колену вновь наполненной кружкой, чуть плеснув через край (Рохля оказался оперативней гнома в плане добычи пенного напитка; как говорится, одно из двух: либо хозяева благоволили к нему, либо опасались), увидев, как ещё присоединившиеся воины, вроде даже королевские гвардейцы обмениваются монетами, делают ставки. Наёмница и сама была не прочь поучаствовать в этом…

— Ставьте на Ностромо, не прогадаете, — раздался рядом ехидный шепоток наёмника, опустила глаза и увидела на крепкой мозолистой ладони пяток серебряных монет. Она вопросительно воздела брови. — Выиграете — отдадите. Зато весело и азарт подогревается, — совсем не убеждая, а как бы констатируя говорил он.

— А не обманешь?

— А какая разница? — искренне рассмеялся он.

— Тогда почему сам не участвуешь?

— Не азартен.

Между тем, соперники вышли на средину площадки и оценивающе замерли. Шумящие зрители образовали вокруг них круг локтей в десять в диаметре.

— Ну, давай, благородный сэр, не стесняйся, лупи, что есть мочи, — с улыбкой подначил гном рыцаря. — Только помни, что голова у меня — как скала.

РоАйруци с сомнением посмотрел на него, поправил кожаные перчатки (это было допустимо, по словам «светлого»), размахнулся и нанёс прямой удар.

Что сказать? Гном пошатнулся, сделал шаг назад, встряхнул башкой, потёр ушибленную скулу, потрогал набухающий нос и радостно оскалился.

— Эх, хорошо! Хоть и слабовато. Всего чуток хмеля вышибло. А я так мечтал, что на бочоночек вы меня освободите, сэр рыцарь. Чувствую, экономите силушку для драконов. Но учтите, я вас жалеть не буду — состязание — есть состязание. Как у нас говорят: в силе удара заключена вся степень уважения к противнику!

РоАйруци перекосило, его холёное лицо, уже растерявшее спесь и высокомерие, сейчас выражало как минимум неприязнь и злость.

Ностромо стал напротив него.

— Эй, Нос, — раздался весёлый голос Ройчи, — что-то не дорос до благородного сэра. Может табурет принести?

И действительно, гном, будучи на голову ниже человека, к тому же не отличался особенной длинной рук, поэтому было непонятно, как он даст «ответ».

— Ничего-ничего, как-нибудь сам справлюсь, — пробурчал тот на смешки. — При надобности я и дракону нос разобью.

Он как-то неожиданно подпрыгнул, резкий, едва заметный отвод локтя назад и…

Тьяри хлопнулся на задницу, вроде даже чуть проехал по земле и опрокинулся назад.

Нужно отдать ему должное — очухался он быстро. Подскочил, отряхиваясь под всеобщее улюлюканье. Ярость на его лице была чуть ли не осязаема — это ж надо такой конфуз! На глазах у толпы зрителей его уронил какой-то коротышка, состоящий исключительно из пива!

Он моментально отыскал ухмыляющуюся цель и, сделав три размашистых шага, без предупреждения нанёс удар.

Увидел ли это ещё кто-то, кроме неё, но Брада успела заметить, как при приближении РоАйруци гном как-то весь подобрался и в самый последний момент чуть наклонил голову, подставляя под кулак лоб. Но удар был столь сильный и мощный, что подгорного отнесло в окружающую толпу.

РоАйруци зашипел сквозь зубы, будто рассерженный кот и потряс ушибленными костяшками пальцев — а что, гном-то его предупреждал, что не голова у него, а камень.

Сам же подгорный, съехавший по рукам на пятую точку, замер с какой-то идиотской, блаженной улыбкой — осмысленность в его глазах отсутствовала напрочь. На лбу буквально вырастала, наливалась цветом огромная шишка. А рот приоткрывался, явно в ругательствах.

Брада, ради удивительного зрелища, решившая размять ноги, видела, как какой-то доброхот склонился над «светлым», не пытаясь помочь встать — это было запрещено правилами, намереваясь из невнятной речи подгорного почерпнуть что-то полезное для себя — у каждого народа были свои забористые выражения, иметь которые в своём лексиконе жаждал каждый уважающий себя разумный. Поднял руку, шикнул, призывая народ к тишине. И когда люди, подталкивая локтями особо громогласных и эмоционально не сдержанных, утихомирились, то наконец-то можно было расслышать, о чём бормочет оглушенный гном.

— …И тогда папаша, дракон этакий, дай Дравин ему здоровья, так вмазал мне пряжкой в лоб, что искрами из глаз можно было поджигать очаг! Ох и тяжела ноша смирения! Но дар рассудительности таки бросил свои ростки в моей башке. Ненадолго, правда, но это уже другая история. И вот с тех пор удар по голове частенько заставлял меня задуматься… Ух и хорошо вмазал ты, человече. Уважаешь, поди, — он наконец-то зашевелился, во взгляде, скользнувшем по внимающим головам и остановившемся на лице уже успокоившегося, выплеснувшего свою ярость, возможно даже и сожалеющем о вспышке и её последствиях, рыцаря. Кряхтя и упираясь в землю, он встал. — Сейчас и ты узнаешь, как я тебя уважаю, — в голосе подгорного отнюдь не было угрозы, но Тьяри невольно поёжился.

— Готов? — утвердительный кивок.

В облике рыцаря, нужно отдать ему должное, не было ни тени сомнения, даже намёка на слабину. Он уже понял, что по собственной глупости (или молодости), влез в эту авантюру. А соперник у него достойный. Хоть и наёмник.

Гном вновь продемонстрировал свой коронный прыжок. И удар. Звук, пожалуй, был послабее. Да и сам замах покороче. Но рыцарь рухнул, как подрубленный.

— Всё, — прокомментировал стоявший недалеко Ройчи и развернулся, чтобы снова упасть на облюбованный чурбачок. Но его придержала за руку Руфия.

— Он же не сильно ударил, правда? — она вопросительно глянула на него.

Наёмник пожал плечами.

— Дело не в столько в силе удара, а в том, куда он направлен, — сказал поучительно. — Будет время, я тебе расскажу и об этом. А теперь не пора ли нам продолжить занятия? — сделал строгое лицо, но, наткнувшись на умоляющий взгляд девочки, никак не хотевшей пропустить концовку спонтанного соревнования, вздохнул, как бы идя навстречу. — Ладно, только с тебя парочка яблок.

— Хорошо-хорошо, — захлопала в ладоши Руфия, оглянулась, кого-то ища глазами, и объект её поисков найти было не сложно. — Рохля, малыш, мне нужна твоя помощь…

Брада только покачала головой. Сегодня, воистину, день открытий. Дальше слушать речь девочки она не стала, а направилась к группке людей, кучковавшихся над неподвижным телом сэра РоАйруци.

Двое сопровождавших рыцаря воина обменивались хмурыми многозначительными взглядами, видно, даже не представляя, как преподнести произошедшее графу РоАйци, родственнику и наставнику пострадавшего. Ещё несколько зевак просто топталось рядом, обмениваясь мнениями. А над самим безвольным телом склонился, кто бы вы думали? Гном.

Он вновь что-то бормотал про себя, проводя какие-то манипуляции — касаясь своими короткими жёсткими пальцами каких-то точек на теле и голове бессознательного РоАйруци (возвышавшиеся рядом воины, может быть и возмутились, но, наверное, подумали, что хуже уже не будет). И тут рыцарь открыл глаза, наполненные непониманием и болью и прошептал:

— Нос цел?..

— Всё на месте, — мягко ответил гном. — Ну, вот видишь, всё хорошо, ничего страшного не произошло. Ты ведь крепкий и сильный, ты ещё всем покажешь, где драконы зимуют, — он поднял голову на оживившихся мужчин. — Я же говорил, что всё будет хорошо. А так нервничать и переживать, как вы, не стоит — это вредно для здоровья. Дядя Ностромо всегда говорит правду, — задумался. — Даже когда выпьет много пива, — он встал, отряхнул колени. — Ему нужен покой, и через время станет, как новенький, — его взгляд упал на рыцарский меч в ножнах, и глаза заблестели. — Вы только представляете, чтобы было, будь у него в руках эта железка? — он требовательно протянул руку.

Воины переглянулись, и тот, что держал оружие, нехотя дал его. Гном более внимательно, но уже со знанием дела осмотрел простую, но удобную рукоять, оголил сталь, улыбнулся, вернул ножны и, сопровождаемый двумя парами настороженных и сколько-то любопытных глаз, отошёл на свободное пространство, где, чуть подержав в руке оружие, как бы проверяя балансировку, неожиданно… закрутил его вокруг себя…

Брада выдохнула в который раз. Гном опять удивил её, продемонстрировав такое мастерство владения мечом, которое было доступно редким её знакомым воинам — профессионалам. Меч, словно крылья бабочки летал вокруг невысокой и крепкой, но при этом удивительно подвижной и словно бы преобразившейся фигуры. Будто пушинку вращает, — пришло на ум сравнение. Конечно же, уступая в росте, подгорные жители были весьма сильны, и облик их был на самом деле обманчив — только такой юнец, как Тьяри РоАйруци, выросший где-нибудь в глуши мог купиться на внешность (а впрочем, в его оправдание можно сказать, что Агробар не так уж и продвинут по части посещения представителями иных народов, а тех же гномов он мог видеть исключительно в роли купцов да мастеровых). А здесь же настоящий боец. Ха-а-рош!

Жужжание меча, что сопровождало представление гнома, прекратилось, и подгорный довольно оглядел восхищённые, изумлённые, а кое-где завистливые лица зрителей, вернул оружие уважительно покачавшему головой воину с ножнами в руках.

— Ну, что, бойцы, а теперь подхватываем под белы рученьки нашего болезного, нечего ему лежать на земле — как ни как, не дракон, откладывающий яйца. Ему ещё рано, ага? — подмигнул он так и стоявшей рядом Браде, и первым потянул за руку совсем не лёгкого РоАйруци, не совсем понимающе хлопающего глазами, забрасывая её за шею, с другой стороны пристроился воин графа. — Вон туда, — указал подбородком на стоящего под стеной Ройчи, — немного подлечим и отпустим, — поймав недоумённый взгляд напарника по ноше, уточнил: — Пивом будем отпаивать. После удара по голове — это первейшее средство, точно вам говорю. Сам проверял.

Боец промолчал. А что тут скажешь? Небось, вновь задумался, как и в каком виде они с товарищем будут предоставлять благородного рыцаря своему господину, графу РоАйци.

Наёмница же задумчиво остановилась: коль уж она на ногах, то неплохо бы совершить очень важное паломничество, уже давно зреющее в организме, оглянулась в поисках правильного направления, краем уха слыша возбуждённый голос никак не желавшего успокаиваться гнома.

— Аккуратней, аккуратней, не дрова несём!.. Вот так, к стеночке… Умница… Да и вы, парни, тоже… в общем, ничего. Эй, Рохля, пиво есть? Уже подсуетился? Ну, молодчага! Хорошую смену себе воспитал. Да ладно, Ройчи, слава Дравину, что нет сейчас рядом зеленокожего вредины — а то бы точно поедом ел. Или в лягушку превратил?.. Вот. Молодец, первую кружечку залпом, а вот вторую постепенно… Так, всё, бойцы, не мешаем, не мешаем, пусть наш красавец приходит в себя. Виданное ли дело — няньки у благородного сэра? А мы пойдём немножечко разомнёмся. Да не ссыте, — добродушно махнул рукой, — я тоже деревяшечку возьму….

Наёмница ещё какое-то время наблюдала, как тройка воинов закружилась в схватке, слушая жизнерадостные восклицания гнома: «Убит!… И ты убит! Ещё раз убит… А теперь молодец — жив, но без руки… Но всё равно убит…» и поспешила в уже вычисленном направлении — откладывать задуманное уже было просто невозможно.

Когда она вернулась назад, тащиться в комнату не было никакого желания, да и заниматься чем-либо пропала охота — пока, по крайней мере (как говорится, встреча с этими немного странными наёмниками дала совсем иное направление мыслям). А на заднем дворе почти ничего не поменялось. Разве что прибавилось народу. Чуть в сторонке с эльфом сидела весело щебечущая Оливия. Маркиз РоПеруши сошёлся в учебном бою с воином в восточном наряде. Руфия занималась с троллем. Вроде даже мелькнул профиль Лидии; показалось, наверное — что ей тут делать? Не пиво же пить? Ещё какие-то люди. Но Брада, ухватив свободный чурбачок, не сомневаясь, подкатила его к наёмникам — с ними веселее. А вообще, нормальная компашка подобралась. В такой и помереть не страшно…

О, Единый, как же хорошо!

Она поймала себя на том, что улыбается во всю пасть. Ей было хорошо, как давно не было. Никаких тебе дворцовых лизоблюдов, интриг, слежения за языком — непринуждённый разговор на абсолютно произвольные, не напряжённые темы, весёлые байки. Она заинтересовано повернулась — ей тоже было, что вспомнить. И рассказать.

 

Глава 5

Лидия блаженно потянулась. Настроение и состояние были просто отличными. Что по нынешним временам большая редкость. Беда в Агробаре — и этим всё сказано.

Но как же приятно просыпаться вот так! Расслабленной, пустой… нет-нет, заполненной светом и лёгкими мыслями, твёрдо и крепко экранирующими промозглую, угрожающую действительность, наполненную переживаниями, заботами и нелёгкой борьбой на грани безнадёжности.

А белокурый источник её волшебного пробуждения предусмотрительно и скромно растворился в сумраке, оставив после себя примятую подушку и едва уловимый запах мужчины — в ином случае можно было бы подумать, что всё приснилось.

Ах, Тьяри, Тьяри, весь такой мужественный, демонстративно суровый — явно кого-то копирует, и при этом теряющий дар речи при виде неё.

Череда проблем, со временем никак не разрешающаяся, а наоборот, увеличивающаяся, стала в какой-то момент жутко тяготить. Она боялась, что вот-вот не выдержит напряжения и взорвётся, наделает глупостей, ошибок, некоторые из которых, как известно, невозможно исправить.

Она села на кровати, ощущая босыми ступнями приятную прохладу деревянного пола, подвинула ногой отъехавший в сторону ворсистый прикроватный коврик, вздохнула. И пусть первые несмелые лучи начинали прокрадываться в окно, совсем не хотелось покидать уютный мирок сумрака и грёз.

Бросив взгляд на стоящее у стола кресло, обнаружила там свою аккуратно сложенную одежду, и невольно улыбнулась. Вчера, в порыве страсти, она срывала это всё с себя, совсем не заботясь о порядке. Хотелось думать, что это забота Тьяри, а не служанки.

А вообще, он оказался очень стеснительным и неопытным. Но ведомым и безотказным. И выносливым, что, порой, немаловажно в этом деле. Она дикой наездницей, и покорной пастушкой вынуждала бравого героя быть начеку. Да что там говорить, изрядно изъездила юного дворянина. При этом была уверена, что ни жалоб, ни нареканий не поступит — он бы наверняка продолжил их эксперименты, с усталой, несмелой бравадой наконец-то вспомнив о таком чудесном умении разумных, как речь, осыпая её словесными цветами и даря все звёзды небосвода, восхищаясь так искренне и непосредственно, что ещё чуть-чуть, и она готова была замурчать. Но в какой-то момент Лидия почувствовала, что выдохлась, выплеснула долго сдерживаемые эмоции, и, не в силах удержать расползающиеся в довольной, удовлетворённой улыбке губы, утомлённо коснулась щекой подушки и уснула.

Прохладные мурашки стремительным ветерком скользнули по спине — в комнате было отнюдь не жарко, а воспоминанья греют постольку — поскольку, и она поспешно набросила рубаху. На столе в живописном беспорядке находились несколько бутылок вина, бокалы, фрукты, и она только сейчас вспомнила про такой небольшой эпизод, как в эйфории — посреди ночи — выглянула в коридор и попросила — потребовала от стоявшего там Руайяла АллФарийяла принести ей что-нибудь освежающее… Восточник так красноречиво глянул на неё своими чёрными пронзительными глазами, что она на какое-то мгновение задумалась о своём поведении. Но ненадолго — её несло, и это было прекрасно. И при этом её личный (подаренный?) телохранитель бестрепетно отлучившись на короткое время, отдал необходимые распоряжения, и вернулся на свой пост у её дверей.

Лидия, вспомнив всё это, почувствовала, что краснеет. И, главное, когда она приглашала вечером к себе Тьяри РоАйруци на серьёзную беседу — действительно собираясь поручить один из участков обороны Ремесленного квартала, уже тогда предполагая любопытное развитие событий, предварительно отослала Руайяла с каким-то незначительным поручением.

Неужели стеснялась? Просто она до сих пор не знала, как относиться к отданному великодушно эмиром в её полное распоряжение случайно увиденному полуобнажённым его сыну. Восточник отошёл от ранений — крепкий организм плюс целитель — и он вновь в строю. Только теперь тенью, молчаливой и, нужно сказать, ненавязчивой следовал за ней везде. Гвардейцы и амазонки даже стали ревниво поглядывать на него, но Фиори и сержант Борун провели разъяснительную беседу, смысл которой заключался в следующем: вы против дополнительной охраны для Её Высочества в эти смутные времена? В преданности воинов из Судиматского халифата сомневаться не приходилось, они кровью доказали свою верность, однажды приняв сторону наследной принцессы. Вон, эмир АллФарийал сильно пострадал во время нашествия пиратов и теперь не покидал свою комнату — еду ему носил второй уцелевший сын — служанкам вход к восточникам был заказан.

Лидия, умывшись и исполнив иные утренние обязательные процедуры, стала одеваться. Матильда, обычно тараторящая постоянно и всегда такая вся воздушно-весёлая, сегодня непривычно молчаливая, помогала ей в этом. Впрочем, тишина Лидию устраивала — лишний шум по утрам её, как правило, раздражал и утомлял, но к ненавязчивому щебетанию верной служанки, пережившей все страхи дворцовых приключений, она относилась стоически или, как к существующему — от него никуда не деться — фоновому жужжанию, вроде журчания ветерка или свисту ветра. Ещё она обратила внимание, что на Матильду бросал вполне красноречивые взгляды наёмник Ройчи, от которых та буквально таяла. А Лидию это отчего-то бесило.

Служанка как раз затягивала корсет, когда в дверь кто-то настойчиво постучал.

— Ваше Высочество, вы уже встали? — донёсся из-за двери взволнованный голос Фиори.

Лидия улыбнулась, рукой отпустила Матильду открыть дверь — с остальными мелочами в наряде она могла справиться и сама.

— Заходи.

Но маркиз и сам ворвался, будто вихрь, едва служанка коснулась дверной ручки.

— Лидия… — принцесса благодушно смотрела на несколько взъерошенного РоПеруши — ничто не могло поколебать её хорошего настроения. Совсем не хотелось покидать уютный мирок неведения и погружаться в заботы. Но тревожный звоночек, пока в отдалении, уже прозвучал — чересчур уж возбуждённо и… странно выглядел друг детства.

— Что случилось, Фиори? — мягко спросила она, отбрасывая волосы назад, чтобы Матильда заколола их.

— Ваше Высочество, — начал маркиз, выдохнув и словно решаясь на дальнейшие слова, — прибыл один из наших разведчиков, — лирическое состояние смело в мгновение ока, она чуть склонила голову, поджала губы, превращаясь во внимание, а глаза тревожно сузились, и нетерпеливо взмахнула рукой, поощряя вновь замешкавшегося маркиза. — Герцог РоСвейши ввёл свою гвардию и части, преданные ему, в столицу.

Лидия невольно выдохнула — герцог был одним из столпов Агробара и сторонником её отца. Если он выжил в этой кровавой круговерти, творившейся в последнее время в столице и привёл своих людей, значит скоро будет наведён порядок. Конечно же принцесса знала его неплохо и оценивала адекватно: при внешней улыбчивости и показной добродушности, властителем РоСвейши был сильным, жёстким и требовательным, бунтовщики и убийцы короля, а также многочисленные «сочувствующие», пожелавшие половить рыбку в мутной воде, будут найдены и наказаны.

Принцесса задумчиво отвернулась на мгновение (Матильда поспешно отпустила волосы и перестала даже дышать, чтобы не отвлекать Её Высочество), вновь подняла вопросительный взгляд на маркиза — судя по лицу того, это были не все последние новости.

— На два удара колокола назначена казнь предателей Агробара… Среди них лорд РоАйци, герцог РоВенци… Лана РоСлайши и Карина РоДейли.

Лидия судорожно вздохнула, пошатнулась и опёрлась о столешницу. Служанка торопливо подвинула к ней кресло, в которое Её Высочество с благодарностью опустилась. В коленях появилась предательская слабость — весть действительно была ужасной.

Без предварительного стука распахнулась дверь и в комнату ворвались огненный и снежный вихри — Деметра и Оливия.

— Ты уже знаешь?!

Лидия подняла бледное, резко осунувшееся лицо на подруг — она чувствовала себя разбитой и больной.

— Девушки, — робко поднял голос РоПеруши, — а вам не кажется, что это может быть ловушка?

Когда три гневных взгляда скрестились на нём, маркиз понял, что доводы рассудка — это его глупая мужская прихоть, и обречённо вздохнул.

— Срочно соберите малый совет внизу, в трапезной, — Лидия проговорила негромко. — Так и быть, я выслушаю комментарии и советы, — пронзительно глянула на Фиори. — Но время терять нельзя, поэтому гвардейцы должны быть во всеоружии и готовы к выходу в любой момент.

— И амазонки, — твёрдо вставила Деметра.

— Да, и вы, — принцесса сурово поджала губы, глядя, как поспешно расходятся её люди. Мысли метались, как язычки пламени — горячие и неуловимые, о многом нужно было подумать, но… Эту чудовищную казнь нужно отменить. Ей казалось, что она сможет найти верные слова герцогу РоСвейши, сможет нейтрализовать злые языки, оболгавшие её и её близких. Неужели он не поверит ей?!

Когда она с решительным видом покинула свою комнату, навстречу неожиданно, из темноты коридора выплыла фигура Тьяри РоАйруци с уставленным снедью подносом в руках.

— Лидия, доброе утро. Я имел смелость принести вам завтрак…

Поглощённая своими мыслями, девушка остановилась, непонимающе глядя на робкую и глуповатую улыбку молодого человека, перевела взгляд на дымящийся поднос, покосилась на застывших немыми свидетелями гвардейцев, Руайяла АллФаррийяла, Матильду, и почувствовала неожиданно накатывающее раздражение. Как смеет этот… деревенщина ходить тут, улыбаться в то время, как жизни её подруг висят на волоске?! Мысль о том, что Тьяри просто не в курсе последних новостей так и не посетила её, в эмоциях лидировали злость и гнев.

— Спасибо, сэр РоАйруци, я уже сыта, — холодно произнесла она, едва удерживаясь, чтобы не закричать, с удовлетворением заметила даже в сумраке, как резко побледнел племянник графа РоАйци, а лицо приобрело детское, растерянное выражение. — Матильда, — кивок в сторону застывшей соляным столбом служанки, — уже покормила меня, — покачалась с носок на пятки, испепеляя взором не вовремя появившегося на пути рыцаря, и добавила язвительно. — А также помогла одеться и разобраться с причёской. Так что вы опоздали со своими услугами, сэр. — Тьяри отшатнулся к стене. — Займитесь чем-то более достойным рыцарского звания, нежели походы на кухню и фантазии, как угодить даме, — и больше не глядя на раздавленного мужчину, широкими шагами направилась прочь. А тот невидяще и не понимающе уставился в пол, не замечая сочувствующие и злорадные взгляды проходящих мимо людей.

Совет, поспешно собранный в отдалённом уголке трапезного зала был весьма короток. Лидия с ходу объявила, что сейчас, после собрания едет спасать неправедно обвинённых амазонок. Вот так, ни много, ни мало. Кому что и было сказать, видя настрой принцессы, промолчал. Присутствовавшие воительницы согласно кивнули, мужчины сурово поджимали губы — путь к центру столицы мог оказаться очень непрост. Только Гарч неодобрительно покачал головой и напомнил о близком присутствии «тёмных», слухи о передвижении которых стали приносить беженцы и разведчики. И граф РоАйци настойчиво просил включить его и его людей в формирующийся отряд, на что Лидия при всём желании не смогла найти аргумент против: лишние воины им точно не помешают; и потом, на Барской площади решалась судьба пусть и дальнего, но родственника дворянина. Ни кардинала Апия, ни эмира, ни Руфию, ни Браду наследная принцесса не собиралась брать с собой, мотивируя тем, что в отряде должны быть только бойцы. И если кардинал и эмир отнеслись к этому с пониманием, то Руфия надулась (тоже воительница выискалась!), а с Брадой пришлось выдержать непростой разговор. Наёмница, как наседка с подраненным крылом, не хотела оставлять свою воспитанницу без надзора, а та не хотела окончательно потерять её — ну, кто в неожиданной схватке или ударе из-за угла будет опекать не отошедшую после ранений пожилую воительницу? Когда каждый меч на счету?

Когда все разошлись по делам, к Лидии подошёл отец Апий.

— Да, святой отец? — как ни нетерпелива сейчас была Лидия, Верховного кардинала стоило выслушать.

— Дочь моя, помни, кто ты есть, — выцветшие глаза пожилого священника смотрели, казалось, в самое сердце. — Ты не имеешь права на необдуманные поступки. И твоё покидание Ремесленного квартала в это неспокойное время я считаю таковым, — взгляд его был твёрд и мягок одновременно. — Я понимаю, тобою движут эмоции. Но, как будущий правитель, ты не имеешь на них права. Знаю, ты не изменишь своего решения, только не забывай одну вещь: в смутные времена, когда предательство — норма, полагаться ты можешь только на себя и на свой Дар. — Он какое-то время вглядывался в неё, потом вздохнул и продолжил: — Вместо себя я отправлю с тобой отца Ирия, — усмехнулся по-доброму. — Он достаточно молод и хорошо держится в седле, чтобы не быть помехой в вашем пути.

Принцесса согласно склонила голову, осеняемая благодатью хрупкой, но твёрдой дланью святого отца.

Выходя во двор, она краем уха услышала голос Оливии, в котором звучали столь гневные интонации, что даже приостановилась, любопытствуя. Подруга, конечно же, отличалась импульсивностью и взрывным характером, но видеть её действительно вышедшей из себя приходилось нечасто. Повернув голову, она увидела Оливию и потупившегося эльфа — наёмника (что тоже было зрелищем неординарным — высокорождённым не принято показывать слабость). Девушка словно наступала на неподвижного и смотрящего в сторону «светлого», яростно выплёскивая слова, расслышать которые Лидии не удалось. Потом резко развернулась и, бросив назад что-то короткое, отчего эльфа словно шатнуло, промчалась мимо опешившей Лидии — не заметив принцессу и на ходу рассыпаясь словами, среди которых приличных были лишь: «не их война», «достали» и «трусы».

Но тут она поймала на себе ироничный взгляд гоблина, находившегося чуть в сторонке, но так и подрагивающего чуткими ушами, поэтому поспешила на свежий воздух с каменным лицом — не хватало ещё, чтобы вредный «тёмный» уличил её в подслушивании. Или смущении.

Стоя на крыльце, она с одобрением смотрела на неторопливо, но со знанием дела готовящихся к выходу воинов. Их было не так уж много — до полусотни, в основном оставшиеся гвардейцы и люди Гарча, но это были те, кто смог выжить. И это была сила, готовая идти с ней в огонь и воду.

Амазонки, увидев наследную принцессу, подошли и с суровыми, неулыбчивыми лицами окружили свою госпожу, словно беря под защиту. И пусть это выглядело чересчур демонстративно и по-детски, что ли, но Лидия испытала к своим боевым подругам благодарность и почувствовала, как напряжение, сковавшее её, как только она узнала вести, чуть отпускает.

— Езжай уже, дочка, — раздался рядом знакомый сварливый голос, и Лилия с внезапной нежностью глянула на пожилую наёмницу. Сейчас, в свете дня она обратила внимание, как неожиданно постарела её крепкая и несгибаемая воспитательница, во многом заменившая родную мать. Раньше казалось, что время не властно над ней. Но даже тихий ветерок способен подточить скалу. — И будь осторожна, — глянула так остро и внушительно, что Лидия почувствовала невольный трепет, — слишком много драконов благородных кровей появилось в нашем королевстве, — принцесса согласно кивнула, отмечая про себя, что Брада, родившаяся совсем не здесь, и за свою бурную молодость исходившая весь континент, именно Агробар стала считать своим. И второе: как и отец Апий, наёмница предупреждала о возможном предательстве дворян. — Иначе, — пригрозила Брада, — сложишь голову. Тогда лучше не попадайся мне на глаза!

* * *

Тьяри, покачивающийся в седле, был в расстроенных чувствах: после волшебной ночи, проведенной в постели с самой наследной принцессой, вдруг такое обескураживающее продолжение!

Наверное, он сам виноват — не нужно было столь демонстративно нести завтрак Её Высочеству. Но проблема была в том, что он на тот момент об этом совершенно не задумывался, а, окрылённый, был во власти грёз и фантазий, и просто… просто хотел сделать приятное девушке. Именно девушке, а не принцессе. В общем, забылся. Тем более, он не знал о запланированной в столице казни! Он сам виноват. Впрочем, понимание этого отнюдь не служило успокоением после случившейся прилюдно отповеди.

Но он должен как-то реабилитироваться перед Лидией! Вернее, перед Её Высочеством. Он заслужит у неё прощение. Надо — то и кровью. Если раньше он и так был предан королю и роду Беруши, то сейчас всецело, душой и телом, принадлежал дочери убитого Элия Четвёртого. Скажи она: иди в огонь — пойдёт, шагни в пропасть — шагнёт, нужна твоя жизнь — отдаст.

Цокот копыт метался по пустынной улице. Эта часть города будто вымерла, обезлюдела, иногда, правда, в окнах в основном вторых этажей — первые были везде закрыты ставнями — улавливалось движение. Исчезли даже патрули новоявленной власти, что обозначали своё присутствие с другой стороны площади. И это навеивало не очень хорошие мысли. Правда, где-то надрывно плакал ребёнок, что только больше добавляло угрюмости. И всё. Псы не лаяли, птицы не пели, разве что на дорогу выскочил плешивый очумевший кот — и того шуганули мрачные гвардейцы.

Тьяри, пытаясь отвлечься, прислушался к монотонному, но, должен заметить, достаточно озлобленному бубнежу наёмников, ехавших рядом. Дело в том, что когда они выстроились в колонну для движения, он поймал укоризненный взгляд графа и, предвидя неприятный разговор, сделал вид, что чем-то заинтересовался впереди и, пришпорив коня, пристроился как раз за авангардной тройкой гвардейцев, рядом с двумя наёмниками: Лири и Колом. Недовольство выражал здоровяк, и, Тьяри, осознав суть возмущений того, даже как-то оживился. Наёмник, на чём свет стоит чихвостил и вообще смешивал с грязью своих собратьев по цеху, не пожелавших присоединиться к ним. Основной упор делался на наглости, самовлюблённости и трусоватости оных. И Тьяри, который тоже, мягко говоря, был не в восторге от компании, состоявшей из представителей разных народов Веринии, радостно с этим согласился. Когда наёмник настороженно и недоумённо посмотрел в его сторону, он понял, что произнёс это вслух.

Тьяри почувствовал, как на его лице расцветает румянец, и рефлекторно потянулся к рыцарской цепи на груди — это касание всегда придавало ему уверенность. Но не сейчас, ибо молодой рыцарь перед этими ветеранами кровавых походов был, как открытый пергамент, и если на физиономии тощего не дрогнул ни мускул, не промелькнула ни искринка эмоций, в спрятанных, будто сидящих в засаде глазках здоровяка блеснуло понимание, а рот в густой чёрной, с проседью, бороде издевательски скривился.

— Вот видишь, Кол, даже сам сэр со мной согласен, — прогудел Лири, не оборачиваясь к приятелю, а продолжая буравить взглядом Тьяри. И если тон был абсолютно нейтральным, то слова подразумевали, как минимум, иронию.

Они какое-то время, как два петушка — но разных: один вскормленный на вольных крестьянских хлебах, отбивающий червяка у таких же голосистых и нахрапистых товарищей, и другой, выросший на хозяйском зерне специально для драки — жонглировали взглядами, не выходя, правда, за рамки приличий, прощупывая друг друга с интересом. Ведь, как ни крути, у них было нечто общее. И это отнюдь не верная сторона в агробарском конфликте и служение наследной принцессе. Это нечто личное, о чём вслух не стоит говорить, чтобы не привлечь внимание и не быть высмеянным своими же. Быть предметом шуток для этих мужчин было сродни оскорблению. И это личное — маленький злобный гоблин.

— Всё правильно, разве можно доверять разумным, связавшимся с «тёмными»? — наёмник дипломатично первым нарушил тишину.

Тьяри невольно согласно кивнул, обратил внимание, что тощий неожиданно потерял интерес к разговору и отвернулся, настороженно поглядывая вперёд.

Вообще-то, молодому рыцарю было даже самому противно, что он выбрал себе в собеседники — союзники презираемых им же наёмников. С другой стороны, опыт общения с этими воинами был очень невелик, и выходит, что его предубежденность сформировалась под влиянием чужих мнений. Не сказать, что для него было откровением, что в среде вольных воинов были нередки конфликты и противоречия. Хотя это же естественно: в любом обществе есть разные индивидуумы, так называемые, паршивые овцы, зачастую по которым из-за выходящего за рамки принятого поведения и приличий и выносится определённый вердикт.

— «Тёмные» — это зло, — просто и категорично отреагировал Тьяри, общение с «тёмными» у которого, опять же, было невелико — кроме последнего периода, и то крайне негативное.

Лири покивал лобастой головой, его сверкающие глазки потухли, словно ему вдруг надоел разговор. Раздосадованный Тьяри напрягся, чтобы изречь очередную банальность — он испытал приступ какого-то болезненного любопытства по отношению к наёмникам. Всё-таки эти люди, в отличие от него, реально не видевшего много, и даже наверняка которому при жизни вряд ли удастся покинуть Агробар, побывали много где. Опыт сражений с теми же «тёмными» точно велик. И вообще, о чём они думают? Неужели только о заработке? Он не до конца мог поверить в то, что разумные, относящиеся к его народу, могут ставить во главу жизненных интересов не служение, а сверкающий металл, ради которого способны и на предательство и на мимолётное убийство себе подобного. Но вдруг здоровяк бесцеремонно поднял руку, словно веля заткнуться, и подался всем телом вперёд, к гриве гнедого, под стать ему, коня.

Тьяри прошипел нечто неразборчивое от мимолётного укола обиды и раздражения, тоже перевёл взгляд вперёд и по напряжённым фигурам гвардейцев понял, что что-то происходит. И тут же отбросил прочь шелуху ненужных глупых мыслей, отвлекающих от реальности.

Улица плавно изгибалась вправо, небогатые домики под черепичной крышей и заборы безмолвными наблюдателями тянулись вдоль неё. Опять же, ни следа людей или живности. Но вот шум… Словно отдалённый прибой. И какой-то усиливающийся звук, будто приносимый встречным шаловливым ветерком. Или эхом.

Навстречу, из-за поворота, сопровождаемые недовольным взрыкиванием и короткими пронзительными возгласами, выметнулись уруки. И тут же натянули поводья на нервных, казалось, не умеющих быть в состоянии покоя, зверях. Наездники, такие же ртутные, как и ягиры, в кожаных серо-чёрных доспехах, трепещущих, как живые, плащах за спинами, в куполообразных шлемах, обменялись короткими, визгливыми и непонятными фразами, растянулись по всей улице. Ягиры нетерпеливо скребли когтями мостовую и били хвостами, а «тёмные» выжидающе замерли, скалясь и похлопывая животных по бокам.

Тройка гвардейцев в авангарде тоже придержала коней. Один из них, капрал, бросил назад, мимо Тьяри и наёмников, короткий взгляд. Рыцаря поразило выражение его лица, на котором не было ни волнения, ни испуга, а чистая, незамутнённая радость.

Повисла шаткая пауза. До уруков было локтей сто. Пятеро наездников против целого отряда. Но было ясно: миром — если вообще такое, в принципе, возможно, — не разойтись. «Тёмные» явно не были намерены отступать.

Щёлк — всё пришло в движение. Тьяри, конечно же, ожидавший этого, всё равно пропустил момент атаки. Гвардейцы с воинственным кличем «Бар-р-р!» сорвались вперёд, потом только, вздохом позже и он, отчаянно нахлёстывая коня, словно боясь опоздать к раздаче пряников, рванул вперёд.

Уруки, разразившись не менее громким «Ий-я-я!», подхватили готовые к стрельбе короткие луки, и навстречу агробарцам полетели стрелы. Тьяри заметил, как дёрнулся один из гвардейцев — оперенное жало торчало в плече, но тот лишь, не останавливаясь, обломал древко стрелы и перебросил меч в другую руку. Остальные, в том числе Тьяри, либо уклонились, либо приняли на щит стрелы. А «тёмные», резко забросив луки за спину, обнажили ятаганы или подхватили из околостременных гнёзд короткие пики и наконец отпустили рычащих, горячащихся ягиров навстречу.

Гвардейцы, на острие которых был давешний капрал, ударили в центр. Один урук-наездник шатнулся назад, второй ловко проскочил между агробарцами, чиркнув безрезультатно ятаганом по доспехам правого воина и развернулся к налетающему Тьяри, вместе с ещё одним «тёмным» словно отсекая гвардейцев, в то время, как боковые наездники с гиканьем развернули ягиров, намереваясь бить «чаек» со спины и со сторон.

Тьяри видел, как капрал впереди него ушёл от ятагана и, резко наклонившись, ткнул мечом врага, но попал в подставленный небольшой круглый щит. Второй, короткий и быстрый тычок влетел в окантовку щита, соскользнул по бедру «тёмного», и, видимо, попортил шкуру зверя, отчего ягир, яростно завыв, присел на задние лапы, а передней правой отмахнулся, влепив точно в голову коня, срезав когтями шкуру, зацепив и глаз, и ухо, пропоров борозды до самых ноздрей, отчего бедное животное, жалобно заржав, резко прянув назад, стало в тесноте кружащихся тел заваливаться набок. Капрал при этом кувырком ушёл влево, успев вовремя выдернуть ноги из стремян. С обоих сторон соскочившего товарища прикрывали гвардейцы, едва-едва успевая отражать удары наседающих наездников. При этом тот, что справа, прежде раненый стрелой, был уже без шлема, с залитой кровью головой, но, еле держась в седле, продолжал отчаянно отмахиваться чуть ли не вслепую.

РоАйруци вначале сшибки чудом увернулся от мелькнувшего над холкой коня и прошедшего у самого лица — казалось, он почувствовал кожей лёгкий ветерок — жала пики. Урук бил снизу, подло, из-за корпуса коня, и только случайно дёрнувшееся животное уберегло рыцаря от непоправимого. Потом, видя отчаянное положение гвардейцев, он, словно обезумевший, забыв все уроки наставников, как крестьянин или дровосек, привстав на стременах, сверху вниз лупил непробиваемого «тёмного», ловко и даже как-то играючись блокирующего удары пикой и щитом. Ударе на пятом древко пики таки не выдержало, и в лицо Тьяри метко полетел обломок, неприятно задел щеку. Замешкавшийся РоАйруци, сейчас не видящий ничего, кроме ненавистной бледно-зелёной хари со слегка раскосыми чёрными глазами и раззявленный во всю ширь рот, понял, что не успевает нанести тот решающий удар до того, как урук выхватит ятаган. Но тут какая-то неумолимая сила развернула и его коня, и «тёмного с ягиром, словно таран, прошла всё это месиво, разбрасывая в стороны и своих, и чужих. Быстрое узнавание — это Лири вломился в схватку мелькнуло где-то совсем на краю сознания, а рефлексы, жёстко вбиваемые когда-то непреклонными и где-то даже жестокими учителями наконец-то сработали: чудом не вывалившись из седла, он подался вперёд, левая ладонь в латной перчатке безжалостно и безбоязненно схватила шкуру дрожащего ягира, опёрлась о холку словно потерявшего ориентацию и неосмотрительно подставившего башку зверя, правая же, не теряя времени на замах, резко ушла вперёд. Острие на треть клинка вошло в раззявленную глотку урука. РоАйруци в этом звуковом аду даже почудился треск ломаемых зубов и хруст затылочной кости.

Это было неописуемое ощущение удовлетворения. Ягир, как нашкодивший котёнок, отчаянно взвизгнув, дёрнулся прочь, оставив в руке клок шерсти, а меч сам собой освободился из плоти. Взметнувшийся росчерк чёрных капель, испачканное полотно оружия, а самое главное, продолжающие пялиться на него глаза, постепенно теряющие осмысленность, говорили о результате. И губы молодого рыцаря, словно почувствовавшего вкус крови, раздвинулись в какой-то детской улыбке, а из горла сам собой хищной птицей вырвался крик: «Бар-р-р!»

Казалось, с начала схватки прошла вечность, но реального времени — десяток минут. Атака, сшибка, рубка — и всё вдруг закончилось: уруки повержены, ягиров добивают. Тьяри переполняли несколько отчасти противоположных чувств. Во-первых, это была внезапно накатившая пустота — усталость, словно он несколько часов подряд тягал на тренировке огромные валуны. И второе — сумасшедшее воодушевление и азарт. Они сделали «тёмных»! Причём до подхода основных сил отряда. Да, это было непросто — уруки действительно хорошие бойцы. Но не так уж и страшны. И при этом не потеряли ни одного воина, лишь двое раненых: один с наконечником в плече — над ним уже склонился святой отец Ирий, да живучий капрал, прихрамывающий и с висящей плетью правой рукой, вполне себе жизнерадостный, омрачившийся лишь, когда наклонился добить своего скакуна, хрипящего кровью и болезненно косящего уцелевшим глазом.

Молодой рыцарь со счастливой улыбкой оглядывался по сторонам на крутящихся вокруг гвардейцев и амазонок, не успевших к драке, поэтому с некоторой досадой на лицах, но и с удовольствием рассматривающих мёртвых «тёмных». Тьяри поискал взглядом Лидию. Она, так и не спрыгнув со своей лошади, находилась в компании маркиза, который что-то настойчиво ей доказывал. Но наследная принцесса с улыбкой на порозовевшем лице отрицательно и упрямо качала головой. При этом взгляд её был направлен вдоль улицы, где две амазонки (одну из которых, мелкую, вредную, рыжую РоАйруци вспомнил — Деметра) догоняли ягира — подранка. И ужаснулся. Ему, конечно, говорили не раз, что эти молодые девицы благородных кровей из отдельного кавалерийского полка принцессы — вполне себе отчаянные и умелые воительницы. Но он-то их в действии не видел. То, что они не носят платья, обвешаны оружием, как иной торговец на ярмарке, и, как говаривал наставник в учебном лагере: «Носы задирают так, что нужно стать на цыпочки, чтобы самой мелкой заглянуть в ноздрю» — слабый показатель хорошего бойца. Для Тьяри они продолжали оставаться ба…, то есть, молодыми женщинами. К тому же, несмотря на склочный и неприветливый нрав — во всяком случае, то что он наблюдал, как правило, адресованное мужскому населению постоялого двора, они были весьма и весьма симпатичны… Поэтому молодой рыцарь пришпорил коня, намереваясь лично прикончить кровожадное урукское чудовище и уберечь дивные орхидеи из агробарской оранжереи от неприятностей.

Тёмно-горчичного цвета, с чёрными пятнами — кляксами, зверь, зажатый с двух сторон смелыми наездницами, пытающимися прикончить его пиками, был словно пружина. Несмотря на стрелу в боку и окровавленную, с торчащими клочьями шкуры и шерсти башку, он был уже готов прыгнуть на одну из обидчиц. Но амазонки постоянно горячили, заставляя постоянно быть в движении нервничающих и испуганно ржущих коней, и били поочерёдно. Но пока безуспешно — яростно рычащий ягир только отмахивался от раздражающих жал, иногда болезненно, но не смертельно попадающих в голову — до корпуса не удавалось дотянуться — не позволяла длина пик, да и лошади боялись приблизиться к хищнику поближе.

Тьяри, потрясая мечом, на всём скаку приблизился к чуть отдалившимся загонщицам. Сам собой из глотки вырвался воинственный клич, который, на самом деле, был не совсем к месту, но, тем не менее, весьма громогласен и устрашающ. К тому же привлекал внимание.

Как тут же выяснилось, на приближение нового действующего лица первым успел отреагировать раздражённый и напуганный зверь — видно, посчитал, что трое мучителей — это чересчур, и, воспользовавшись невольной заминкой тоже таки отвлёкшихся на рыцаря девушек, прыгнул вдоль стены, зацепив походя не смертельно, но неприятно лошадь Деметры. И длинными скачками помчался по улице.

Воительницы, наградив мужчину злыми, раздосадованными взглядами, развернули коней и помчались с улюлюканьем за подранком. Всё-таки, такой серьёзный хищник, бродящий сам по себе по городу — это очень плохо.

Тьяри, ощутивший мгновенный укол обиды — он же хотел как лучше! — не сразу дёрнул поводья, чтобы двинуться за вредными амазонками. За это время его обогнали двое. И если внимание маркиза было сосредоточено на том, что впереди — он громко требовал остановиться непослушных воительниц, то Лидия наградила незадачливого рыцаря таким взглядом, которым не каждую лягушку удостоишь. Понурившись, он, тем не менее, ударил шпорами и поспешил за той, ради которой был готов на всё. И при этом, при виде неё чувствовал и вёл себя, как глупец.

Улица продолжала уходить вправо, Тьяри показалось, что он даже узнаёт местность, и вроде впереди должна была показаться очередная площадь, которыми, в принципе, изобиловал Агробар. Виднеющиеся вырастающие шпили церкви как раз подтверждали это предположение. Мелькающее пятно убегающего ягира, периодически возникающее на фоне несущихся всадников, потихоньку будто стало приближаться. Но вдруг зверь куда-то исчез. При этом преследовавшие воительницы, ещё чуть проскакав, отчего-то резко натянули поводья, будто перед ними появилось какое-то препятствие. Удар сердца спустя к ним присоединились принцесса с маркизом. И тоже замерли на краткий миг, после чего РоПеруши, наклонившись, схватил поводья коня застывшей Лидии и стал разворачиваться.

Приблизившийся РоАйруци увидел бледное лицо, застывшие, раскрытые, словно плошки, глаза, алые губы, шепчущие что-то. Встревоженный, он прислушался.

— …О, Единый, спаси нас…

И только потом он увидел и оценил то, что так впечатлило наследную принцессу.

* * *

Худук сидел во дворе постоялого двора на пне и грелся на солнышке. У него было весьма благодушное настроение и на то было несколько причин.

Во-первых, плотный обед — праздник пуза и вкусовых ощущений. Скажи кому из сородичей, так, пожалуй, и засмеют. Вот что значит связаться со «светлыми» и человеком! Ничего, на такие «недостатки» в общении с «иными» гоблин был вполне согласен. Умение вкусно пожрать — приятное дополнение в жизни.

Стоит заметить, что даже путешествуя автономно, вдали от стационарных точек питания, на еду тоже было грех жаловаться — гном и Ройчи при возможности готовили так, что пальчики можно было сгрызть. Даже он сам очень заинтересовался искусством преображения порой не очень приятных на вид компонентов в нечто весьма достойное пристального внимания.

Опять же, солнце, которое последнее время совсем не баловало теплолюбивого «тёмного» (и то сказать, Закатные горы, откуда и был родом Худук — тоже не очень жаркая местность; может это возрастное?), сейчас приятно ласкало дублёную кожу гоблина.

И потом, во дворе было такое благостное затишье, что даже птички осмелели и радовали тонкий слух «тёмного» заковыристыми руладами. Бестронная принцесса с самого утра устроила переполох, собрала всех своих ближних, имеющих оружие, в том числе напыщенных дворян (хуже, чем высорождённые!) и драконовых наёмников, оставив лишь — насколько он знал — сестру и кардинала (хотя по глубокому мнению гоблина, этот старичок был самым опасным из окружения Лидии). После чего они спешно убыли то ли на какую-то казнь, то ли по иной причине — суетливые людишки порой своими нелогичными действиями ставили его в тупик. Хорошо хоть Ройчи не поддался на уговоры и отшил назойливую человеческую самочку.

Они ещё вчера вечером обсудили возможность подписания контракта с наследной принцессой королевства Агробар, и Худук, глядя на Листочка, невольно разволновался, ибо сам руками и ногами был против связываться с агробарскими неудачниками. А эльф, судя по недовольной роже, мог взбаламутить публику и подбить того же Ройчи и Ностромо на необдуманный поступок с непредсказуемыми и наверняка печальными последствиями. А ведь гоблин буквально печёнкой ощущал опасность и неопределённость, опутавшие дочерей убитого короля. Но, слава Гудруму, у товарищей благоразумие возобладало, и они решили отказаться от связывания себя обязательствами с уцелевшими представительницами рода РоБеруши. Худук видел, как кривили рожи эти агробарские бесхвостые ящерицы, профукавшие королевство, отправляясь в путь! Ну и пусть — скатертью дорога, как говорят люди. Гоблин ничуть не расстроится, если они сложат свои непутёвые головы на улицах родной столицы! И наёмники…

Тут двоякое ощущение. С одной стороны он рад был больше не видеть волосатой свинячьей рожи Лири, тем более, после не очень приятного разговора с Ройчи он обещал ничего, гм, не предпринимать против, так сказать, товарищей по цеху и баррикадам… А его он действительно не хотел злить и дразнить. Но с другой-то… месть — это святое. Это такое сладостное блюдо, которое не заменит никакая самая расчудесная еда… и даже не всякое чувство может с этим поспорить…

Кстати, а где Рохля? Худук чуть шевельнулся — но так, рефлекторно, ибо вставать и искать воспитанника, было абсолютно лень. Да и о чём беспокоиться? Наверняка тролль там же, где и остальные — на заднем дворе дурью маются: разминается, тренируется, приводит в негодность одежду, ставит синяки и тупит оружие… Ройчи никогда не упускал возможности поиздеваться таким образом над собой. И над товарищами.

Вот же неугомонные! Время и обстоятельства говорят: поешь да поспи — для настоящего мужчины более лакомых занятий и не придумаешь. Ну, разве что потискать какую-нибудь симпатичную самочку… Худук горестно вздохнул: в ближайшее время это ему точно не светит — агробарские земли не очень благоприятны для его сородичей, и если где-то и живут семьи гоблинов, то прячутся так, что чтобы их отыскать, нужно потратить столько времени и сил, что… Проще на солнышке посидеть и помечтать.

Гоблин услышал у ворот грозный окрик часового и торопливый ответ кого-то подошедшего, голос которого показался смутно знакомым. Худук хмыкнул: несмотря на то, что принцесса со свитой ускакала, старина Гарч, хозяин этой местности, не собирался отменять режим повышенной бдительности, и всем, не имеющим счастья быть приобщённым к тайне агробарского двора, то есть тем, кто не знал, кто такие на самом деле Лидия и Руфия, вход на территорию безымянного постоялого двора был заказан. Вот и ещё одна выгода: никто не путается под ногами, не тревожит назойливым вниманием — даже взгляды из-за угла и из щелей могут достать — для местного населения «тёмные» в общем и гоблин в том числе — ещё та страшная экзотика. Особенно для детей, чьи любопытные глазёнки так и поблёскивали отовсюду.

С тех пор, как были спроважены пришельцы с Архипелага, а ряды защитников Ремесленного квартала усилились жителями ближайших районов и уцелевшими группками верных королю солдат, их компанию стали игнорировать и… не включать в график дежурств. Да, пожалуйста! Он, Худук, весьма расстроен этим обстоятельством, и если б не лень, обязательно станцевал по этому поводу.

Хлопнула калитка сбоку от внушительных ворот, и к крыльцу огромного дома, включавшего в себя трапезную и несколько этажей комнат для постояльцев, не блещущих особым комфортом, но вполне приемлемых для той специфической публики, на которую, собственно, и было рассчитано заведение (наверняка особам королевских кровей и прочих, привыкших к роскоши, здесь не совсем комфортно), проскрипели шаги.

Худук хмыкнул при мысли о благородных. Что поделать, ему было приятно осознавать, что заносчивые людишки, мнящие себя пупом земли, чувствуют себя не в своей тарелке: и покои не соответствуют размеру задранного носа, и блюда, как правило, простые вряд ли радуют их гурманистые вкусы… Такой уж у гоблинов характер — позлорадствовать они горазды.

Но тут «тёмный» насторожился: скрипнула дверь, и вновь раздались торопливые шаги, на этот раз в его сторону, где за колодезным срубом он, собственно, и схоронился. Бесхвостый дракон, это какой же смельчак намерен испытать на себе гнев почти шамана?!

Червячок злости чуть приподнял голову и тут же уронил её на подушку накопленного хорошего настроения — авось пронесёт, и конечный пункт этого «торопыги» не он… Или, в крайнем случае, дело не столь важное, чтоб отрываться от столь ответственного занятия, как солнечные ванны. Отчего-то гоблин грешил на зловредного Гарча, не очень любезно относившегося к наёмникам (а особенно к нему) и бывшего настоящим мастером по придумыванию «неотложных» дел для окружающих.

— Уважаемый Худук! — взволнованный скрипучий голос, в котором прорывались непривычные истерические нотки хозяина таверны «Стриженый кабан» Изила, с кем у «тёмного» были несколько сомнительные отношения, связанные с общением с недобитыми в ходе столкновений с конкурентами «ночными» из клана Тюльпан, по доброте душевной над которыми — по их же настойчивой просьбе (!) — он взял шефство, звучал жутким контрастом пению птиц и вяло текущим мыслям. — Беда! — тёртый мужичок пустил петуха, но продолжил нести какой-то бред, понять который у гоблина не было ни возможности, ни желания.

Худук лениво приоткрыл один глаз и недовольно посмотрел на человека. Прежде бы тот испуганно отстранился, но сейчас наоборот, трактирщик склонился к сидящему гоблину и, перейдя на какой-то свистящий шёпот, более соответствующий индюшачьему квохтанью, буквально обдал того неприятным дыханием недавнего обеда. Или порченых зубов.

Уши «тёмного» раздражённо шевельнулись, а ноздри гневно затрепетали: ну сейчас он этого вонючку превратит в более соответствующий образ — лягушку! Но сквозь застилающую глаза багровую пелену, до него дошло весьма неприятное словосочетание.

— Наёмный убийца?!

— Я ж и говорю, — продолжал частить трактирщик. — Чёрный вдовец, один из самых известных убийц, по слухам услугами которого пользуются самые высокородные дворяне. Но, конечно же, он из когорты «ночных».

— А не может он относится ко вчерашней компании? — напряжённо уточнил Худук.

Это был самый свежий эпизод их пребывания компанией в Ремесленном квартале. «Ночные» «тюльпанов» срисовали появление в одном из скромных домиков района подозрительные личности. После чистки местности от бандитов из конкурирующей группировки, за некоторыми, особо законспирированными местами было установлено круглосуточное наблюдение. И вот… Как проникли неизвестные на тщательно охраняемую территорию — тот ещё вопрос. Но в целом получилась достаточно тёмная история.

Наблюдатели по повадкам сходу причислили их к элитной (если так можно сказать о «ночных») боевой пятёрке — такой себе группе чистильщиков, солдат и убийц высокого класса, действующих по прямому указанию глав кланов, и выполняющих особые или сложные поручения. «Тюльпаны» занервничали — уж не по их ли душу пришли «братья по цеху», тем более сами они после трений с «розами» похвастать изобилием качественных бойцов уже не могли. Поэтому срочнейшим образом был отправлен посыльный к Худуку, с некоторых пор служившему по так и не понятным причинам самому гоблину этакой палочкой-выручалочкой (а что: «тёмному» как с гуся вода, он не боится никого и ничего, и если походя щёлкает бойцов «роз», будто семечки, то и тут разберётся — авось, силёнок хватит).

Надо сказать, что сам Худук, несмотря на скепсис и внешнее раздражение — драконами были обложены все встреченные им «ночные» из, так сказать, доверившихся ему, от самого посыльного мальчишки («не жалеют, гады пучеглазые, молодёжь») до самого Бивня, ответственного у «тюльпанов» за силовые акции клана («Теперь каждый раз будете меня дёргать, чтоб в носу поковыряться?! Боитесь пальчик сломать?»), к появлению непонятных особо внутренне отнёсся очень серьёзно. Бивень, нужно сказать, реплики бывшего его ниже в два с половиной раза зеленокожего «тёмного» воспринял выдержано, с пониманием, что значительно повысило его авторитет у гоблина, вынесшего когда-то по первому впечатлению такой вердикт: тупой дуболом. А после скупого, но яркого рассказа главного бойца клана об умениях подобных пятёрок и объяснения, что «тёмного» дёрнули не по его инициативе — тот, мол, постарался бы разобраться своими силами, Худук, который, в принципе, представлял себе возможности этих «теней» — и по большому счёту ему на них было начхать — и не таких топили в луже, но… Осторожность и ещё раз осторожность — неоправданный риск ещё никому не вернул жизнь. К тому же его манёвры могли по касательной навредить друзьям, пока не бывшим в курсе его делишек. Поэтому взяв провожатого из числа «ночных», он со всеми осторожностями направился к подозрительному месту.

Аккуратно порыскав вокруг — незаметно оцепившие местность «ночные» предпочли не капать на мозги «тёмному» об осторожности, здраво рассудив, что слава гоблинов, как хороших («лучших! — я сказал») разведчиков не выдумка, и низкорослик не совершит роковой ошибки — Худук почуял «запах» магии и… опасности. Да, это были не рядовые бойцы и справиться с ними наскоком ему одному либо с помощью подручных «ночных» было чревато большой кровью. Сделав такой неутешительный вывод, Худук принял решение и… пошёл каяться своим друзьям.

Комментарии эльфа лучше сразу опустить, Ройчи неодобрительно, но в целом весело отреагировал: «Наконец-то у нашего товарища появилась своя гвардия, соответствующая его амбициям», гнома, естественно, заинтересовала финансово-материальная часть соглашения между Худуком и «ночными» и, пробурчав, что из ситуации можно было выжать и больше (но так, проформы ради), тут же успокоился — Нос был не против подраться. Рохлю же можно было не учитывать — «мама» всегда прав! Ну, почти, если быть до конца честным. В общем, друзья решив вначале разобраться с непонятным явлением, которое наверняка могло повлиять на обороноспособность квартала, а потом уже требовать от товарища подробнейшего отчёта о том, как он дошёл до такой жизни. Вооружившись и подготовившись, они всем составом выдвинулись к месту действия.

Вся их честная компания, экипированная должным образом, нужно сказать, произвела на «ночных», карауливших подход к подозрительному дому, неизгладимое впечатление. Выслушав от нищего, оказавшегося главным, то бишь, ответственным за этот участок наблюдения, короткий доклад о том, что никаких движений не замечено («притихли, словно мыши в амбаре») — дом как будто вымер, хотя известно было, что до последнего времени тут проживала пожилая пара, Ройчи, решив не терять зря времени, сбросил кольчугу и лишнее железо, дал эльфу время на занимание позиции, хотя бы частично открывавшей обзор на интересующую территорию (к высокорождённому тут же был пристёгнут смышлёный парнишка, хорошо знающий окрестности). «Тёмным» же приказал не светиться до поры до времени («Ваши рожи и так уже срисовала каждая дворняга в округе») и подключаться лишь в крайнем случае. На Худуке, естественно, была возможная нейтрализация враждебной магии. После чего он, расстегнув рубаху на груди, обняв за плечи гнома, тоже принявшего соответствующий расхристанный вид, высоким визгливым голосом, от которого содрогнулись все невольные свидетели, заорал какую-то похабную песенку, тут же подхваченную Ностромо. И они, изображая пьяных, поддерживая друг друга, поплелись по улочке, выводящей к нужному забору.

Потом, правда, всё пошло не совсем так, как планировалось. Вернее, с какой стороны посмотреть: они живы, разве что чуть-чуть припекло Ностромо и Ройчи, зато враг повержен. Стоит ли удовлетвориться таким ответом, когда возникает уйма вопросов без ответов?

В общем, их ждали. Бандиты, судя по всему, засекли подозрительное шевеление вокруг. И дело тут совсем не в должной сноровке и умении «тюльпанов». Просто даже неожиданное затишье в принципе достаточно оживлённом районе может навести на определённые размышления. Плюс несомненное чутьё бойцов, занимающихся конкретным видом деятельности и возможности мага, который точно в группе был.

Как бы то ни было, стоило Ройчи громко постучать в ворота и пьяно потребовать хозяев, как калитка мгновенно приоткрылась, явив руку, попытавшуюся зацапать наёмника. Что там дальше предполагалось сделать с мнимым наглым пьянчугой, уже никто не скажет, так как Ностромо тут же притянул дверь на себя, блокируя самоуверенного обладателя руки, а легко уклонившийся от загребущих пальцев Ройчи одним плавным движением оную конечность отсёк.

Дальше всё происходило очень быстро. Со слов Листочка и Ройчи с Носом Худук восстановил последовательность событий. Ворвавшихся во двор друзей ждало трое (один из которых был временно недееспособен — мыча от боли, он пытался остановить кровь в обрубке). То ли сработал фактор неожиданности, то ли хвалёные качества «теней» — всего лишь миф, наёмникам удалось с ними разобраться быстро. Скорее всего третье — его товарищи чересчур хороши для этих доморощенных убийц. Потом из дома появилось ещё двое, одним из которых и был пресловутый человек с Даром. Нанести удар ему не позволил эльф. Как и второму что-либо предпринять. Но тут пахнуло такой острой опасностью, очень сильным заклинанием — что-то из разряда посмертных. Благо, товарищи тоже ощутили это и вовремя дали стрекача со двора, а эльф просто укрылся плащом, имевшим и такое полезное качество — прикрывать от далёких магических воздействий. Полыхнуло знатно, ударная волна таки нагнала гнома и человека, даже защитные амулеты не до конца погасили её воздействие — друзей изрядно оглушило и слегка опалило.

Когда через весьма короткий промежуток времени на месте происшествия собрались все, кому надо и не надо, жар в злополучном дворе ещё не спал. Приковылявшему недовольному Гарчу, гвардейцам, а также целому выводку дворян пришлось выдать на растерзание высокорождённого, так как… Ну, в общем, Худук не посчитал возможным светиться, а гном с Ройчи мало того, что выглядели не очень, так кроме ругательств ничего членораздельного не могли выдать.

Случай только добавил вопросов, ибо даже допросить некого было, с какими намерениями оказались здесь «ночные» — разведывательными или вполне конкретными. То, что это были пресловутые тени, почему-то ни у кого не вызвало сомнений, даже у людей, не посвящённых в тайные отношения гоблина с остатками «тюльпанов». А о принадлежности пришлых красноречиво свидетельствовала рука, отрубленная Ройчи в самом начале схватки и чудом уцелевшая по эту сторону забора (собственно, это было единственное, что более-менее сохранилось от боевой пятёрки, остальное — головешки, с которыми невозможно было общаться и Проводнику, даровитому из «тюльпанов» как раз в этом направлении) с красноречивой татуировкой в виде роз, оплетших конечность.

Вскоре подошли святые отцы во главе с кардиналом, и Худук с друзьями поспешил убраться, дабы не нарваться на очередные неприятные расспросы на этот раз с людьми с Даром, перед которыми юлить и отделываться плохим самочувствием — всё равно, что нерадивому ученику держать ответ перед учителем, видящим его насквозь.

И, естественно, никакой благодарности! Ничего, что наёмники уничтожили весьма опасную бандитскую ячейку, рискуя собственными шкурами! Такая себе, дракон её возьми, чистая благотворительность. Да эти бы бесхвостые ящерицы вырезали бы пол квартала — никто бы не заметил, что уже, хм, мёртв — уж он-то, «тёмный», немного понимает в таких вещах.

— Вряд ли, — с сомнением произнёс Изил и пожал плечами — кто знает, насколько это звенья одной цепочки.

Зато следующее его предложение снесло с Худука всю его сонную вальяжность, словно внезапный штормовой ветер пыль с пирса.

— Вдовец подсел за столик, за которым расположились уважаемый Рохля и светловолосая девочка.

Как гоблин из положения сидя подскочил вверх, могут, пожалуй, ответить только животные из семейства кошачьих. Худук даже пропустил мимо эпитет, который присовокупил к имени его воспитанника напуганный трактирщик, ибо к Его Рохле Подсел Какой-то Драконовый Наёмный Убийца! А когда он осознал, что за светловолосая девочка была рядом с троллем, гоблин вообще от гнева, злости, тревоги и огромного желания кого-нибудь превратить в гусеницу и тут же наступить каблуком, буквально на несколько мгновений выпал из реальности.

— Что ж ты молчал, индюшачий трубадур, повелитель пива и тарелок?! — его визг разнёсся по сонному, безмятежному подворью.

Правая рука метнулась было к тонкой шее трактирщика с нервно дёргающимся кадыком, но остановилась — не сейчас. Нож на поясе… Худук лихорадочно вспоминал, где остальное его оружие, уже на бегу к воротам. Остановился, волевым усилием беря контроль над ногами, так и норовившими поскорее отнести его к Рохле и Руфии. Разум возобладал — всё-таки элитный наемный убийца может наделать много нехороших дел — вдруг кто-то пострадает? Резко сменив направление, он помчался вдоль громады постоялого двора на задний двор, где, по идее, тренировались остальные товарищи. Поминая всех тёмных богов, драконов и даже человеческого Единого, он просил, чтобы хотя бы Ройчи был на месте — уж с человеком они точно разберутся с наёмным убийцей, каким бы хитрым и умелым он не был — его товарищ ещё тот убийца убийц.

И Ройчи, и Ностромо, и Листочек были на месте. И на Худука они посмотрели по-разному — взъерошенный «тёмный» мог вызвать даже улыбку, но на слова товарища: «Скорее! На помощь!» отреагировали моментально, подхватив оружие, припустили за скрывающимся за углом дома гоблином. У ворот к ним присоединился привлечённый воплем Худука Мириул, попытался выяснить, что же произошло, и, так и не добившись ответа, помчался следом за ними — уж очень были возбуждены наёмники, а доверять их чутью и умению вычислять опасность он уже за время их пребывания здесь научился.

Пожалуй, скорость с которой они преодолели путь до трактира, могла побить некоторые рекорды на Веринии. Худук, слегка запыхавшийся — больше, наверняка, от боевой злости и едва контролируемого бешенства — думал притормозить у нужного дома и озвучить товарищам проблему, но увидев выходящих из главного входа возбуждённых посетителей, зарычал в предчувствии неприятностей, и даже умудрился прибавить ходу.

Словно пробка — такая, из цельного качественного корка, игнорируя возмущённые крики разлетающихся в стороны людей, он вломился внутрь, обвёл налитыми кровью глазами помещение и ринулся к оживлённо галдящей толпе.

Несмотря на сумрак, теперь уже люди сами шарахались и убирались с проходов между столами — вид гоблина, несмотря на детские размеры, был ужасен. А может причиной тому был обнажённый боевой нож, в рукояти которого он всегда находил утешение и поддержку.

От входа донёсся громкий истеричный вопль Изила, буквально почувствовавшего разгорающийся хворост беды под задницей.

— Что случилось?!

Несмотря на вполне узнаваемый тембр, завсегдатаи «Стриженого кабана» узнали хозяина заведения, и один из них возмущённо обернулся.

— Едой нормальной нужно кормить! Вон, людям плохо… Точнее, не совсем человеку…

Рычать Худук уже не мог, поэтому перешёл на альтернативный способ выражения чувств — вой, который весьма встревожил толпящихся, поспешивших расступиться людей. И вот тогда гоблин смог узреть картину во всей её беспощадной реальности.

Его Рохля, его ненаглядный мальчик, его дитя, не взирая на творящийся галдёж, неподвижно сидел за столом, безвольно уронив буйную головушку на подложенные руки. Несмотря на весь ужас происходящего, Худук на мгновение залюбовался впечатляющими размерами бицепса рыжего. Но тут же, пронзённый мыслью — будто иглой в самое сердце — о возможной потере, подскочил к троллю и со всей силой нерастраченной родительской любви, дёрнул того за шевелюру. Рывок был столь силён, что в лапе у гоблина остался клок рыжих волос. Голова здоровяка при этом дёрнулась, повернулась на другую сторону… воспроизведя при этом краткое, но пробирающее до самого нутра всхрапывание…

Глаза-плошки маленького «тёмного» оббежали в неожиданно повисшей тишине окружающих, остановились на невозмутимом лице Ройчи, к слову сказать, так и не бывшего в курсе, отчего такой шухер.

— Он спит?! — голос гоблина пустил петуха. Но было в нём больше облегчения, нежели возмущения. И утверждения, чем вопроса.

— А где девочка? — вклинился слегка успокоившийся трактирщик.

— Какая девочка?! — почти одновременно воскликнули Листочек и Ройчи.

— Ну, такая, маленькая, беленькая… — промямлил Изил.

Три пары глаз требовательно и тревожно впились в Худука.

— Так её мужчина, такой обходительный понёс наверх, — неожиданно встрял низенький мужичок. — Представился лекарем, — пояснил, — сказал, что у неё отравление, — человек осуждающе покосился на трактирщика.

Оправдания Изила друзья уже не слышали.

На лестнице на второй этаж они едва не сбили служанку с ведром и шваброй.

— В какую комнату поднялся мужчина с девочкой на руках?! — лидерство вопроса невозможно было определить.

Девушка, до этого спокойно шедшая по своим делам, испуганно отшатнулась, плеснув через край грязной водой.

— Никого не видела, — пролепетала она. — Я мыла коридор. Никто не проходил. Может раньше, когда убирала в номерах?

Ройчи горестно вздохнул и рванул вниз. Худук, Ностромо, Листочек и Мириул за ним.

На первом этаже они свернули в коридор, ведущий вглубь здания, по идее выходящий к запасному выходу. Так и вышло. Растолкав что-то живо обсуждавших служек, друзья выбежали в небольшой дворик с хозяйственными постройками, увидели распахнутые ворота, в которые въезжала телега с крикливо гомонящими курами и гусями.

Это была неширокая улочка, судя по всему шедшая параллельно улице Горшечников, на которой, собственно и находился трактир Изила.

— К мосту! — решительно произнёс Ройчи, и они вновь перешли на бег. Оспаривать слова человека никто не стал — всем и так было понятно, что в первую очередь нужно перекрыть очевидный выход из Ремесленного квартала.

Но тут их постигла неудача. Молодой парень в лихо нахлобученном на голове великоватом шлеме и кожаных доспехах (старшие товарищи в это время вольготно расположились в сторонке на чурбачках и бросали кости) на вопрос, проезжал ли кто недавно, похожий на обходительного господина со спящей девушкой, оттянув для солидности поясной ремень, важно ответил:

— Не, девицу не видел. Но пяток минут назад выезжал купец. Очень торопился — хотел до темна добраться к месту, — и тут же выйдя из образа, расплылся в довольной улыбке. — Уж очень вкусными булочками угощал по приезде…

Друзья переглянулись — сомнений в том, что это тот, кто им нужен, ни у кого не возникло.

— Телегу его досматривали? — грозно спросил Мириул, надвигаясь на парня.

— Да как же… — тот ошеломлённо и даже как-то обиженно развёл руками.

Худук, уже не обращая внимания на горе-стражу, последовал за угрюмым Ройчи, краем уха слушая, как сзади разоряется сын Гарча, строит подбежавших к нему по требовательному окрику ремесленников и ополченцев, ответственных за этот участок обороны.

Они влезли на телеги, перегораживающие мост, нужно сказать, значительно укреплённые с тех пор, как гоблин первый раз здесь дежурил. Парочка часовых — наблюдателей — тоже, кстати, помоложе, уважительно покосилась на пришедших наёмников, бесцеремонно влезших на их пост. Худука-то они признали, остальных знали разве что понаслышке.

— Вон она, — тихо бросил эльф, но и так уже все всё увидели. На другой стороне площади, перекрытой какими-то вооружёнными людьми, застыло искомое транспортное средство. А плотный мужчина в сером плаще — гоблин напряг зрение — вроде как демонстрировал какие-то бумаги двум солдатам.

— Что делаем? — озвучил очевидное гном.

По его нахмуренным бровям и раздувающимся бровям Худук сделал вывод, что его товарищ готов хоть сейчас броситься вслед наглому похитителю, и количество препятствий его отнюдь не смущает. Вот это качество подгорного жителя всегда восхищало гоблина — безрассудство, с которым тот сломя голову мчал в любую авантюру и даже в казалось бы заведомо проигрышную схватку. Сам же Худук при всей внешней позиционируемой безбашенности, числил себя, хм, более осторожным.

Вообще, — в который раз улыбнулся про себя по этому поводу, — компашка у них подобралась ещё та. Теперь он покосился на эльфа, и по обманчиво расслабленной позе понял, что тот отнюдь не намерен отступать, и, если потребуется, в следующее мгновение воздух наполнит пенье смертоносных стрел. Листочек, в отличие от своих гнилых сородичей, иногда совсем не дорожил своей бесконечной жизнью, заразившись присущей всем им фатализмом.

Сзади, пыхтя и ругаясь, на телегу влез Мириул.

— Ползучие драконы… расслабились. Говорят, в ногах правды нет… Если в мозгах пиво прокисло, то и заднице найдётся работа…

Худук одобрительно хмыкнул, оценив логическую цепочку, выданную агробарцем. Но всю эту словесную идиллию прервал сухой голос Ройчи.

— Мириул, посмотри, — он указал рукой, — и ответь, — есть ли возможность обойти этот пост и при этом нагнать повозку.

Молодой человек задумался на мгновение, затем лицо его просветлело.

— Да, этот проспект достаточно долго длится до разветвления, и, если постараться, можно попытаться нагнать мерзавца…

— И он расслабится, а тут мы — раз, и оторвём ему уши вместе с головой, — гном кровожадно осклабился.

Ройчи же спрыгнул на другую сторону и красноречиво махнул рукой Мириулу.

— Веди.

Всё последующее для Худука слилось в один кошмарный бесконечный забег. Его более длинноногие товарищи задали такой темп, что он уже на десятой минуте понял, что задыхается. Но на резонное предложение Листочка вернуться, только быстрее припустил. Так, на злости он ещё продержался какое-то время. А потом уже было поздно возвращаться — одному гоблину это было чересчур рискованно. Зато открылось второе дыхание, и он просто сосредоточился на равномерном пульсе вдоха-выдоха да автоматически переставлял конечности. Голова превратилась в пустой драконий желудок, который очень хотелось наполнить рычанием. Но нельзя — нужно было беречь силы. Он даже был бы рад ввязаться в какую-нибудь драку, лишь бы на какое-то время остановиться. И дать выход ярости. Но Ройчи посчитал неблагоразумным пересекаться с крупными отрядами и терять время, поэтому им два раза пришлось дополнительно обходить две подозрительные вооружённые толпы. Зато несколько раз — парочку стражников и тройку мордоворотов с зелёными повязками, заинтересовавшихся ими (пьяные, что ли?) Ройчи с Ностромо снесли как таран деревенские ворота.

В итоге, промчавшись вдоль канала, потом по параллельной улочке, они не упустили из виду повозку, но перехватить её не смогли из-за ещё одного большого поста. И так их невезение продолжалось: то людно, то какие-то отряды, то отстали в итоге обхода. В плюс можно было отнести только то, что окончательно не потеряли из виду проклятого похитителя.

В какой-то момент Мириул закашлялся, остановился, обессилено прижавшись к стене ближайшего дома. Худуку только природная гордость и упёртость не позволили поступить также. Тем не менее, он тупо водил головой из стороны в сторону, якобы в поисках потенциальной опасности. На самом деле ему уже было на всё начхать, он даже поймал себя на мысли, что не сразу вспомнил, куда и зачем они бегут. Даже двужильные Ройчи и Листочек выглядели бледновато, что уж говорить про остальных, того же гнома, не очень-то большого любителя длительных забегов.

Чуть отдышавшись, Мириул изрёк единственную, несколько оптимистичную идею:

— Так не пойдёт… Скоро вообще выплюну лёгкие… Вот, что думаю, — он наконец-то выпрямился. — Общее направление движения этого проходимца мы имеем. Предлагаю рискнуть и срезать. Я знаю хорошо эту часть города, — только тут Худук обратил внимание, что они углубились в район богатых особняков. — Мы сможем гораздо быстрее выйти к ключевому перекрёстку, который вряд ли минёт нужная нам повозка.

Ройчи думал недолго.

— Худ и Нос, идёте с Мириулом. А мы с Лисом, — посмотрел на невозмутимого эльфа, — постараемся выйти в хвост повозке. Не думаю, что мы так уж сильно засветились перед этим «ночным», — гоблин таки посвятил друзей, с кем они имеют дело. — Но всё равно будем максимально аккуратны, — высокорождённый согласно кивнул, набросил капюшон на голову, как бы показывая, что он готов к движению. — Ваша задача — задержать Вдовца и не дать нанести вред Руфии, — он перевёл внимательный взгляд с гнома на гоблина и обратно. — Не нужно выдумывать ничего сложного и геройствовать, главное — Руфия, а этот наёмный убийца нам не нужен…

— Что ты нас лечишь! — возмутился гном — забег совсем не улучшил его настроения, природное хладнокровие и выдержка стали изменять ему. — Дадим по голове — и вся недолга. Ну, попинаем чуть-чуть — должен же я получить хоть какое-то моральное удовлетворение.

— Ага, — радостно оживился и Худук, уже явно представляя радужную картину бесчувственного тела. — Не-е, пусть лучше будет в сознании, — кровожадно облизнулся. — Так легче определить, в каком количестве пальцев он нуждается, — пояснил.

— Это из двадцати одного? — понятливо уточнил Ностромо.

— Ага. Драконам вообще пальцы ни к чему. Только крылья и хвост. И яйца, чтоб высиживать…

— Всё, прекращайте вести себя, будто дикие, — постарался урезонить товарищей Ройчи, глянув на побледневшего Мириула. Видимо, тот ещё не отошёл от физической нагрузки. — Не балуйте и будьте крайне осторожны! Если этот змей умудрился у нас из-под носа умыкнуть принцессу, то точно вам говорю — он непрост.

— Да понимаем мы, — посерьёзнел Ностромо. — Не переживай, Рой, не оплошаем мы с Худуком, — положил тяжёлую ладонь на плечо гоблину, после чего тот скорчил соответствующую согласную рожицу.

«Тёмный» посмотрел вслед перешедшим на бег друзьям, требовательно глянул на Мириула, в ожидании замершего рядом, тот согласно кивнул на вопросительные взгляды наёмников, и они тоже поспешили, но несколько в ином направлении.

* * *

Копыта Трудяги весело цокали по камням мостовой, разбрасывая гальку эха, словно юркие, мелкие рыбёшки. Из зашторенных окошек, щелей ставен, из-за оград и заборов на смельчака постреливали настороженные взгляды. Он с улыбкой представлял, как жители столицы сжимают в потеющих ладонях дубины, а то и мечи — те, кто служил, в страхе гадая, какая следующая напасть может обрушиться на них. Мол, никакого порядка — благородные вцепились друг другу в глотки, их люди устроили на улицах форменный бардак и беззаконие, вследствие чего в Агробаре уверенно и спокойно могут себя чувствовать разве что «ночные» и «тёмные». Он-то был в курсе агробарских раскладов, знал подоплёку почти всех событий в столице и не только, некоторые действия курировал сам, а иные держал на контроле, поэтому опасения горожан считал весьма обоснованными.

Шимон улыбнулся в бороду — было немного непривычно в личине купца свободно передвигаться по замершей столице. Непривычно, но весьма приятно. Хотя его работа совсем не предполагала публичность и открытость. Но по нынешним временам только так: нагло и уверенно двигаться с одной точки города в другую. Мало того, в таком — самоуверенном — виде он меньше всего привлекал внимание. Те, кто оглядывается, переходит на бег или чуть ли не ползёт — основные мишени и жертвы вышедших на улицы патрулей (при этом разбираться, насколько ты благонадёжный житель королевства, и точно ли выскочил за хлебушком для голодных деток не очень-то намерены). Их интересовала нажива, в крайнем случае — развлечение. Уж на что в последние дни насмотрелся Шимон вдоволь. При этом есть ещё настоящие бандиты — тут уже даже ему не стоило зевать, могли и бумаги не помочь, и приходилось пускать в ход козыри в виде нескольких самострелов и доброго кинжала в качестве аргумента против самых шустрых. Но Шимон и сам был не прочь размяться, так сказать, проверить сноровку и — что уж там говорить — насладиться потухающей жизнью в обречённых глазах.

При виде очередного поста (уже четвёртого за последний час!) он даже не сменил расслабленную позу — с этой стороны он был прикрыт полностью. Пятёрка северян — пехотинцев во главе с капралом и десяток приданных им стражников. Или наоборот? С точки зрения воинского мастерства, скрупулёзности выполнения своих патрульных обязанностей и вообще, их простого знания, первые делали вторых. Городские же сплошь уголовного вида — если б не форма и не день, по трущобному растянутому говору и лексикону, их легко можно было принять за «ночных». Каковыми они фактически и являлись — это Шимон знал наверняка, ибо старая стража, не посвящённая в грандиозные планы, была, как не справившаяся с переворотом и беспорядком на улицах, распущена, а частью перебита — попав под молот волнений. Совсем иные люди по замыслу организаторов смены королевской династии должны были выйти контролировать улицы: безжалостные, вносящие дополнительную сумятицу и подконтрольные только им.

— Кто? Куда? Зачем? — строго и устало спросил подошедший седоусый капрал.

— Купец. Торгую хлебом, обслуживаю трактиры и гостиницы столицы, — он отвечал вежливо, но без подобострастия, в конце концов, он мог продемонстрировать свой товар — уже не совсем первой свежести, но ведь и времена немного иные — работают, дай Единый, в лучшем случае одна из трёх пекарен Агробара.

Северянин тщательно изучил записи на поданной бумаге — жизнь на суровом севере с дикими, «тёмными» и бандитами научила их не доверять внешнему виду проверяемого, и псевдокупец отнёсся к этому стоически — качать права он мог при стражниках, которые, бросив на него мимолётный взгляд, сразу почувствовали, что им ничего не обломиться от этого якобы добродушного дяденьки, продолжили увлекательное занятие — бросать кости. А с баронскими ратниками лучше не рисковать. Они и так, выдернутые из своих дремучих лесов и глухих предгорий, чувствуют себя не в своей тарелке и только благодаря соблюдению чётких правил да угрюмому, флегматичному нраву продолжают оставаться теми, кто есть. Но ведь могут и психануть! Но в тот момент Шимон, при всём своём фатализме, присущем его деятельности и тщательно выстраиваемых взаимоотношениях с госпожой удачей, предпочёл бы быть в ином месте — своя шкура, местами битая, была ему дорога.

Капрал вернул бумагу, окинул как бы вскользь равнодушным, цепким взглядом всю эту композицию: конь — повозка — человек, сидящий на козлах, и Шимон таки внутренне напрягся — в повозке-то, пусть и под двойным дном, находился тот груз, видеть который было нежелательно посторонним людям, и если бы северянин нащупал некое несоответствие между образом и содержанием и затеял более серьёзную проверку — на которую имел полное право, то, дабы избежать случайностей, пришлось бы их всех здесь и положить. Подключить с помощью ключевых фраз стражников на свою сторону, и те, ударив в спину, наверняка бы справились с воинами. А потом зачистить и самих стражников. Но как же не хочется ввязываться в это грязное, трудоёмкое дело! Когда он уже буквально на месте — чуть проехав по Тарийскому проспекту, свернув на улицу Тихую, с которой, собственно и начинался Новобарский район, застроенный двух и трёх этажными домами, так сказать, горожан средней руки. Именно здесь и было назначено место встречи с человеком, курирующим Шимона. Точнее, это была одна из явочных точек, куда он мог прийти в случае получения важных сведений, обратиться за помощью, получить поддержку или дождаться дополнительных инструкций. Ждать его тут должны были круглосуточно определённые подготовленные люди. Подобных мест покойный РоШакли приготовил несколько со стационарными группами быстрого реагирования из числа самых преданных людей. Сейчас же, когда начальник гарнизона неудачно пересёкся с уруками, и на его место поставили не столь заметную, но послушную фигуру, грех было не воспользоваться его наработками. Тем более, его громилам было абсолютно начхать, кому подчиняться, чтобы резать глотки за полновесные агры.

Северянин дал отмашку, и Шимон с несказанным облегчением дёрнул поводья, заставляя Трудягу шевелиться. Видно, он чересчур расслабился, раз капрал заподозрил неладное, но, слава Единому, по своим меркам не посчитал опасным или достойным более пристального внимания. Ну, никак, если разобраться, в меру упитанный, довольный во всю морду, без охраны, одинокий купец не может выглядеть персонажем увлекательной пьесы «Резня в Агробаре».

Да, дал он маху. Но чересчур уж всё гладко шло в этом деле с младшей королевской дочерью. А когда всё идёт как по накатанному, готовься к неприятностям. Шимон хмыкнул про себя — он всегда готов к неприятностям (в основном, конечно, для людей, смеющим мешать его планам). Тем более, вдалеке уже маячили заветные ворота с неприметной рядышком калиткой.

Он прислушался — в повозке вроде бы шевельнулся ценный груз. Задумался: рано как будто ещё… Вовремя он проехал пост.

Вообще, он уже давно понял — и вовсю пользовался результатами этого — что ему достаточно легко обманывать людей. И не только. И считал это чуть ли не своим даром. Вкупе с незначительными развитыми и усиленными амулетами умениями, крайне необходимыми в его деле, как то: отвод глаз, мимолётная иллюзия, краткое внушение, и сделало его тем, кем он стал — высокооплачиваемым вором и убийцей, работающим по индивидуальным заказам — именно сумма искусила его (не идейные соображения или прочая пыль вроде политических пристрастий) принять более деятельное участие в происходящих событиях и начать организовывать (да-да, у него были и такие связи и возможности) более масштабные операции. Но основным всё-таки увлечением было умение убеждать кого-либо без всяких магических или смертоносных игрушек. Мимика, верно подобранный образ, интонация — вообще, речь очень мощный рычаг воздействия. Что ж делать, если и люди, и «светлые» и даже «тёмные» так и жаждут, чтоб их обманули? Не нужно «обманывать» их надежд.

Шимон мог собой гордиться. Он в одиночку пересёк пол столицы, минуя десятки постов и патрулей, состоящих как из служивых, то есть вполне адекватных людей, так и напрочь обезумевшее отребье, которые всё равно не посмели его тронуть. Он легко и как по маслу миновал вход в Ремесленный квартал, который, как он знал, не смогли преодолеть несколько вполне квалифицированных команд. Он, совершенно не напрягаясь и не задавая глупых вопросов всем встречным, вычислил центр силы строптивого района, точно определил, что светиться перед молодцами, охраняющими его, не стоит. Просто затаился недалеко, внимательно наблюдая и фиксируя всё для будущего доклада. А сколько неожиданных любопытных и известных лиц он здесь заметил! Хозяин будет доволен. И наверняка там, внутри, прятались принцессы. Он уже собрался, дабы не рисковать важными сведениями, по тихому покинуть это место, но тут сама судьба подбросила ему эту конфетку, он был вознаграждён за терпение и предусмотрительность: сама Руфия, пусть и в неожиданной компании с огромным троллем (откуда вообще здесь взялись «тёмные»? — недоумевал Шимон; он ещё помнил неприятный оценивающий взгляд гоблина на мосту — единственный штришок, портивший картину). А дальше всё было делом техники. Её высочество, как ни странно — опять можно усмотреть благосклонность судьбы — не сопровождала охрана (ему даже смешно было об этом думать — неужели эти функции доверили страшному безобразному «тёмному»?) зашла в рядовой трактир — попить или перекусить, или составить компанию вечно голодному троллю — не важно. Буквально вскорости к ним подсел весёлый и интересный собеседник, знающий множество увлекательных рассказов, и намеревающийся оставить в своём словесном багаже и историю об удивительной дружбе чрезвычайно милой белокурой феи и огромного, но добродушного (как выяснилось) тролля. К тому же он, не будучи ограничен в денежных средствах, таки смог уговорить девочку на сладости, а тролля на пиво.

Со снежными троллями Шимон ещё никогда не пересекался, но некоторые данные по ним у него, конечно же, имелись. Ключевые позиции были такими: тупые, крайне агрессивные, любители пожрать и выпить. На этом он и решил сыграть — уж больно удобно было добавлять в пиво сонное зелье. Вот только выносливость здорового «тёмного» его озадачила — он устал бегать к стойке и заказывать пенный напиток повторно. И, видимо, это и насторожило принцессу: интересный мужчина, сыплющий разными баснями, игнорируя служанок, самолично гоняет за литровыми кружками, суммируя объём которых можно легко вычислить, что Рохля пошёл на третий бочонок. И если «тёмный», судя по оскаленной роже и гулким ударам по животу, был в восторге от происходящего, то девочка начала нервничать. Вообще, младшая дочь Элия никогда не отличалась излишним доверием к окружающим, при этом была весьма неглупа, поэтому пришлось ей в бокал с каким-то узваром тоже сыпануть сонное зелье.

Тролля за столом удерживало пиво, а принцессу пришлось чуть ли не за руку удерживать за столом — её утомил бесконечный трёп ни о чём (который, впрочем, мешал ей сосредоточиться и задуматься о происходящем), но… Так удачно сложилось — оба практически одновременно начали клевать носом. А дальше всё было просто: уход из трактира, повозка, застава, патруль, пустынные улицы Агробара — и вот он уже добрался до места.

Шимон спрыгнул с повозки и громко постучал кулаком в калитку. Пришлось ещё несколько раз пошуметь, пока засов с той стороны не скрипнул, и перед ним предстал чумазый мальчишка лет двенадцати.

— Драконьи конспираторы, — пробурчал Шимон и ухмыльнулся. — Здоров, малец. Граф РоДвичи здесь обитает? Свежего хлебушка не желает?

— Здравствуйте, дяденька, — покладисто отозвался паренёк, азартно поблёскивая глазами. — Намедни его светлость убыл со своими людьми. Но касательно вас — просил подождать, — отбарабанил мальчишка верный отзыв.

Шимон одобрительно кивнул. Если бы в речи встречающего прозвучало, что граф ждёт его, то это было бы предупреждением: либо опасно, либо засада.

— Открывай ворота — повозку заведу.

Когда он уже был внутри двора, то немного насторожился — отчего никого нет? Перестраховуются? Или, может, ушли на задание, оставив это лопоухое чудо на хозяйках?

— В повозке ничего не трогай. Я сам, — строго предупредил Шимон, бросая косые взгляды в сторону крыльца.

— Дяденька, дай монетку!

Встревоженный Шимон уже собирался огреть наглеца плетью, но вдруг от неожиданной мысли рассмеялся. А ведь и он когда-то был таким, как этот беззубый вихрастый паренёк — наглым, часто битым, но никогда не забывающим обид.

— Ну, хорошо, держи, он потянулся к кошелю на поясе.

И мир неожиданно для него померк.

Когда Шимон открыл глаза, он почувствовал сильный дискомфорт. Во-первых, сильно болела голова — особенно, в месте удара. Во-вторых, он был связан. И, в-третьих, даже если б он желал кого-нибудь позвать на помощь, вряд ли ему это удалось из-за кляпа во рту.

И где он находится? Что за помещение? Уже ночь, или просто изолированная комната? Отсюда вытекали два более интересных вопроса. Первый так себе — как долго он был в отключке? Второй важнее — кто его захватил, и знают ли о грузе? Оставалась слабая надежда, что в деле участвует какая-нибудь мародёрствующая группа «ночных», типа «роз», которые всегда себе на уме — они могли преступить любые договорённости и предать, захватив это место и легко выбив пароль — отзыв. Но куда тогда делись крепкие парни, что здесь должны были оставаться? Вопросы…

Тьма рядом шевельнулась.

— Что, очнулся, крысёныш? — донёсся грубый, насмешливый и… знакомый голос.

Чиркнуло кресало, зажглась свеча, и Шимон в ужасе лицезрел перекошенную злорадную физиономию.

 

Глава 6

Зерги прислонился к углу, отдышался. Храм Единого возвышался над ним монументальной величественной громадой, прохладные камни приятно остужали лоб. Бросил два коротких взгляда в обе стороны и задумался.

Он таки ушёл от «ночных» (в конце концов, он совсем недавно был одним из них, причём не самым худшим), но далось это ему не так легко, как могло показаться. При этом пришлось значительно покружить по городу, благо пропуск отца Алия ещё действовал. Тщедушный человечек в окровавленной сутане неизменно привлекал внимание патрулей стражи и барражирующих улицы сборных отрядов «добровольных» помощников, а по сути банд мародёров и грабителей, состоящих из городского отребья, но зелёная повязка — отличительный признак мятежника, предусмотрительно завязанная на левом предплечье, делала своё дело, в крайнем же случае он извлекал новоцерковный пропуск. В трактирах или иных общественных местах (если они не были заперты перепуганными хозяевами) ему появляться было не безопасно и схорониться удалось лишь спустя какое-то время, ближе к вечеру в разграбленном и пустом (если не считать трупа мужчины и трёх хозяйничающих псов) доме. Здесь наконец-то, в относительной безопасности он смог раздеться и лицезреть сине-фиолетовый кровоточащий бок — некоторые звенья кольчуги, которой он никогда не пренебрегал, буквально пришлось выдирать с мясом из тела. Да по ощущениям наверняка пострадали рёбра… Ему ещё повезло — болт прошёл по касательной, иначе он давно испустил дух — выстрел из арбалета в упор и лучшие доспехи не выдержат. Собравшись с силами, нашёл кувшин с чистой водой и промыл рану. Искать лечебные мази либо что-то подобное (хоть бы каплю крепкого алкоголя!) в разгромленном доме было бессмысленно, поэтому он оставил всё, как есть и занялся стиркой сутаны, после чего завалился на расстеленные в дальнем от окна углу тряпки, положил под левую руку верный горлодёр и забылся в беспокойном сне.

Не очень сытное питание у святых отцов, рана, потеря крови, бегство — всё это изрядно подкосило его, и пусть неимоверно сосало в желудке — организм требовал еды, решить сейчас и здесь эту проблему было нереально. Вот разве что он доберётся до Храма, встретится с отцом Алием, то тогда о проблемах, связанных со здоровьем, питанием, мытьём и (!) безопасностью можно будет забыть. А сейчас — сон, лекарство пусть и не самое безопасное — ослабевший Зерги не до конца мог доверять своей чуткости — но единственное доступное в арсенале…

И вот он сейчас был почти на месте. Почти. Ибо — вот он Храм, но попасть внутрь — та ещё задача. Сейчас на нём была простая туника и серый шерстяной плащ, под которым его всё равно колотило…

Провалявшись пол ночи, ему пришлось заставлять себя встать, напяливать заскорузлую нательную рубаху — стирать ещё и её, потом надевать влажную, не было никакого желания — появилась даже мысль украсть что-нибудь подходящее, но он тут же с негодованием отверг её (впрочем, не очень активно, ибо проблемы выживания и доставки информации были приоритетней). Погрыз случайно обнаруженную засохшую лепёшку и вышел в безлунную, укрытую тучами ночь. И первая же встречная парочка стражников, отделившаяся от большого патрульного отряда, спешащего куда-то, тут же остановила его. Пропуск на этот раз не сработал, а по алчно вспыхнувшим глазам Зерги понял, что он раскрыт. Мало того, за него наверняка объявлена награда, которую захотят получить все: от «ночных» до вот таких вот стражников и солдат регулярных частей, введённых в столицу. Греха убийства, слава Единому, Зерги удалось избежать, горе — воины находились в изрядном подпитии, да и фигура священника не вызывала у них опасения, поэтому профессиональному вору выключить их ничего не стоило. Жизни он им сохранил, но вот ободрать не постеснялся, так как очень нуждался в обновке, оружии и деньгах, которыми его не удосужились снабдить ни «ночные», ни святые отцы, видимо посчитав, что человек его профессии сам себя прокормит (либо от природной жадности). Оно-то так, вот только Зерги впредь не намерен был возвращаться к своему «ремеслу», а ближайшие тайники, которые он предусмотрительно делал по всему городу, были для него сейчас недосягаемы. Вот так он разжился великоватой одеждой, жменей меди и парочкой серебряных монет. Забросив отработавшую своё и засвеченную сутану подальше, он стал красться по улицам, как это происходило прежде, до дворцового переворота, а увидев прикрытые ставнями, но с пробивающимся светом окна известного ему, но редко посещаемого трактира (это ведь не предместье и не трущобы, чтобы он свободно заходил в местные кабаки), и решил рискнуть. Горячая похлёбка, каша с мясом, кубок вина и баночка целебной мази обошлись ему практически во все финансы. Но он не жалел — оно того стоило. Задерживаться он не собирался — легко было нарваться на неприятности: пересечься со знакомыми «ночными», влезть в драку, которая ему сейчас была совсем ни к чему, или попасть под облаву, но пяток минут он позволил себе понежиться в тепле, прежде чем вновь окунуться в промозглую темень.

Остаток ночи и рассвет он продолжал аккуратно двигаться в нужном направлении, иногда подолгу пережидая разные события, сулящие неприятности, как то: длинная армейская колонна, никуда не спешащий патруль, занявший удобное с их точки зрения место для наблюдения за улицей и безнаказанного потрошения редких прохожих, или выяснение отношений двух мародёрствующих групп, перешедшее в жестокую сшибку. Но, как бы то ни было, он добрался.

Утренняя служба уже завершилась, и прихожане неспешным потоком потянулись из Храма. Обычного радостного возбуждения на лицах не было — все настороженно, испуганно косились по сторонам. И тут же, но чуть в сторонке, фильтруя взглядом идущих, опытный взгляд Зерги вычленил множество соглядатаев от «ночного братства», начиная от попрошаек и простых уличных карманников до птиц более серьёзного полёта. М-да, «розы» сделали верные выводы, и на поимку беглеца бросили серьёзные силы. Ну, конечно, после того, как подохли Бешенный и Дужан, и начнётся выхватывание друг у друга власти над кланом, рядовым членам банды нужно найти занятие, чтобы не забивали головы глупостями.

Через парадный вход нечего было и думать проскочить, поэтому он развернулся в другую сторону и неспешной походкой двинулся по улице, тянущейся вдоль храмового забора, отделяющего задний двор и хозяйственные постройки от любопытных глаз. Преодолеть ограду, даже при условии, что за ней не наблюдают, для Зерги в его нынешнем состоянии было задачей непосильной, поэтому он чуть углубился в кусты сирени, из которых хорошо просматривались ворота въезда на территорию Храма с тылу, и принялся наблюдать.

Так он бестолку простоял битый час. Лишь убедился, что охрана — святые отцы весьма крупной комплекции с дубинами и посохами в руках — очень внимательно относится к своим обязанностям, тщательно проверяет и опрашивает всех входящих. Но вот в телеги почти не смотрит — разве что может заглянуть внутрь кареты, которых прошло туда за время наблюдения Зерги аж две.

Сам же бывший вор уже стал испытывать нетерпение — опять начала ныть рана, вернулась слабость. Он уже даже начал задумываться: так ли уж ему надо попасть внутрь Храма? Наверняка отец Алий о случившемся с лидерами «роз» узнает и без него. Но почему-то казалось очень важным — лично сообщить кардиналу Новой Церкви о том, что он совершил… Уж не хвастовство ли это и чистой воды ребячество?

Когда к воротам подъехал целый караван из четырёх крытых фургонов, Зерги не раздумывал ни мгновения. На воротах их естественно, остановили, немногочисленная охрана из таких же крепких святых отцов, больше смахивающих на воинов, нежели людей, несущих слово божие, потянулась туда же, где они довольно эмоционально и радостно принялись хлопать друг друга по плечам и обниматься, а беглец в это время проскользнул к последнему фургону, приподнял полог и юркнул внутрь. Здесь были тюки и ящики… заполненные кольчугами и оружием. Брови Зерги полезли вверх, но на сильное удивление времени не было, ибо послышались понукания возниц, и колёса заскрипели.

Это была несказанная удача — проникнуть незамеченным, как бандитами, так и самими представителями церкви. Можно было сказать, что агробарец Зерги не понаслышке знаком с такой величиной, как «удача», ибо смог выжить там, где большинство в лучшем случае превратилось в слизняков. С другой стороны, это помогло обмануть огромное количество разумных и взять столько жизней, что стоило ли обзывать это «удачей»? Тем не менее, даже когда он вот так решил распрощаться со своим нечестивым, кровавым ремеслом, удача всё равно не отвернулась от него.

Зерги решил, что это хорошая идея — не раскрываться широкому кругу людей, в том числе и священникам, ведь наверняка и в их среде есть доносчики. Иллюзий он не испытывал: святые отцы — да, чище, особенно иерархи, кардиналы, тот же отец Алий (кстати, обманом выдвинувший Новую Церковь на первую роль), но и они такие же люди со своими слабостями и желаниями. И бывший «ночной» не сомневался в умении городских бандитов подбирать ключики к нужным людям: деньги, девочки — мальчики, нужда, заложник — список не мал. Да и незачем усложнять задачу отцу Алию, буде тот примет решение спрятать раба божьего от суда неправедного. Случайный взгляд, неосторожно оброненное слово, и о появлении убийцы Хозяина доложат следующему лидеру «роз», может, даже тому же Рыжему Кари. А так, меньше людей знает, меньше вероятность попасться.

Дальше было просто: незаметно покинуть фургон, проникнуть в один из абсолютно не охраняемых задних хозяйственных входов и, примерно представляя направление, двинуться коридором. Вначале пришлось всё-таки поплутать, прячась от всех встречных в нишах, за ширмами или просто в тёмных углах — освещения тут никогда не было много. А потом появились знакомые места.

Сердце радостно забилось, когда он вышел к залу, где у алтаря сейчас происходило отпевание, а немногочисленные родственники и верующие, расположившись на скамьях, продолжали молиться. Вдохнув благотворный запах благовоний, прислушался к чистым созвучиям хора, вдоль массивной колонны ускользнул от прошедшего рядом отрешённого святого отца в белой сутане и направился к тому полускрытому боковому ходу для служек, каким его прежде водили на беседу к отцу Алию.

Он буквально взлетел по лестнице — казалось, появилось второе дыхание, а рана угомонилась от обещания скорого исцеления. Всё тоже преддверие апартаментов нового хозяина Храма, Верховного кардинала Алия. Ни охраны, ни секретаря — служки сейчас здесь не было. Из-за плотной шторы, прикрывающей дверной проём доносились неторопливые спокойные голоса. Зерги остановился перед пологом, пытаясь успокоить заторопившееся сердце — негоже таким возбуждённым и довольным являться пред ясные очи… Тем более, хвалиться убийствами…

Вдруг он различил внятно произнесённое своё имя. Будто говорившие знали о его присутствии, и теперь звали… Но нет, речь продолжилась, а он невольно приблизил ухо к ткани и прислушался. В конце концов, он замаран в таком количестве смертей, что грех любопытства легко затеряется на их фоне. Даже невольно скривился в улыбке, влекомый властным желанием послушать о себе.

Это был доклад о нездоровом оживлении в стане «ночных», и о том, что несмотря на то, что городские бандиты пытаются скрыть информацию, из достоверных источников известно, что Бешенный и его ближайший соратник, Кривой, мертвы. И в этом наверняка замешан их общий знакомый, убийца по кличке Злой. Кари, один из верхушки клана прислал требование — не объясняя, впрочем, причины — о выдаче оного, буде тот объявится у святых отцов. Желательно живым.

Зерги равнодушно подумал, что не сомневался в Рыжем — смысла нет обвинять бывшего старшего товарища в желании схватить его, наверняка с целью максимально болезненно умертвить — и таким образом бросить кость жаждущим крови вассалам. Он тоже так поступил… бы, если остался прежним, но сейчас у него не было ни малейшего желания убивать. Разве что у них не будет никаких шансов разминуться, и их дорожки пересекутся. И тогда он подарит ему лёгкую смерть.

Но вот следующее предложение насторожило его, а дальше он и вовсе испытал шок.

— Значит, «желательно»? Их устроит и мёртвый?

— Да, Ваше Преосвященство, — это был помощник отца Алия, весьма похожий на воина, отец Радо.

— Радо, нам нужно постараться первыми найти убийцу, этого Зерги. И устранить.

— Думаете, он нам уже не пригодится?

— Опасно. Лишние трения с «ночными» нам ни к чему. С уходом Бешенного, этого драконьего выродка, думаю, другой глава клана будет более покладистым и весьма заинтересован в сотрудничестве. Тем более, я собираюсь предложить некоторые интересные идеи на территориях Церкви, раннее недоступные «ночным». Под нашим, естественно, чутким вниманием. Не забывай, нам очень нужно золото для создания ордена воинов, которое простым увеличением налога и оплат услуг священнослужителей не добыть. А ещё у «ночных» неплохая сеть наблюдателей и стукачей, которой не грех воспользоваться в своих нуждах. А со временем и поглотить. Нужно всего лишь верно обработать клановую верхушку: поддающихся искусить святостью, практичных купить или привязать иным образом, чересчур жестоких и алчных устранить. Так что Зерги нам уже не нужен живым — он сам по себе опасен и неконтролируем. Ты не представляешь, Радо, сколько усилий нужно было приложить, чтобы слегка подчистить помойку, в которую превратилась душа этого змеёныша. Нет, Зерги — отработанный материал, поэтому мобилизуй всех наших соглядатаев на его поиски.

— Да, Ваше Преосвященство.

Раздались тяжёлые шаги, сопровождаемые поскрипыванием сапог и приглушённым позвякиванием кольчуги под сутаной. Потом сквозняк шевельнул полог, и всё затихло.

Зерги не в силах был не то что пошевелиться, казалось, даже дыхание даётся ему с трудом, он застыл, окаменел в неудобном положении с полуопущенной головой. Состояние его можно было назвать… странным. Вроде как жизнь теплится, но… Словно притопленный в нужнике, когда при любой попытке втянуть воздух, в рот проникает дерьмо… Будто содрали несколько полос кожи, мотивируя действие исключительной полезностью для здоровья, плеснули туда уксус, а потом вновь прилепили омертвевшую шкуру, при этом извиняясь, что, несмотря на все усилия, человека из него не вышло…

Как сомнамбула он сделал вперёд первый, нерешительный шаг. И так, не слышно — а может и громко — ибо ноги не желали подниматься, предпочитая старческое перетягивание, а в голове стоял звон, — шёл пока наконец-то не заработало зрение, и он не увидел предполагаемую картину: отец Алий, кардинал (судя по всему) Новой Церкви Единого, сидящий спиной к нему за столом, склонившись над бумагами, изредка чёркая в них пером.

По едва уловимому напряжению спины понял, что обнаружен. Голова с выразительным и харизматичным профилем чуть повернулась в сторону, губы в аккуратной русой бороде шевельнулись.

И тут включился звук. Нет, звон остался, но как бы немного отдалился, и сквозь него, будто сквозь толщу воды продавились слова:

— Бригай, это ты?

Бывший «ночной» вспомнил, что так звали секретаря… этого человека.

— Нет, это не он, — едва слышно проскрипел безжизненным голосом. — Это я.

Алий стремительно развернулся одним движением вместе со стулом. Ничего существенно не изменилось в лице — слишком опытным лицемером он был, только слегка дрогнули ноздри да прищурились глаза под широкими бровями. Да две льдины прожгли почище иного огня.

Губы растянулись в широкой улыбке, никак не повлияв на напряжённый, внимательный взгляд.

— Сын мой, я рад тебя видеть.

Вот оно искусство обмана в действии. Чётко различимое без одурманенного разума, отвратительное и красноречивое. Словно сладкая девица у дороги, зовущая на помощь, на деле оказывающаяся чудовищем, пьющим кровь, поедающим мозг и перемалывающем кости, будто семечки сантиметровыми клыками.

— Наслышан, наслышан, какой ты молодец… Уничтожить Бешенного — это поступок, достойный попадания на небеса, на ступень рядом со святыми…

Рот его ритмично открывался, мелькал розовый лживый язык. Зерги равнодушно смотрел в неживые глаза человека, которому… так поверил, что в какой-то момент показалось, будто и для него забрезжило спасение, несмотря на огромный список грехов, ужасных поступков и неправедной жизни… Как он был слеп! Его в который раз использовали и обманули.

Он сделал предпоследний шаг навстречу. В глазах Алия мелькнуло мгновенное подозрение — понимание, но никаким своим колдовским даром он уже не успел воспользоваться, ибо прошло меньше удара сердца, как верный нож вошёл в висок, тут же оборвав жизнь. Даже в такой ситуации мозг убийцы просчитал наличие под сутаной добротной кольчуги — как же, такую «праведную» жизнь нужно беречь всеми доступными способами! — и поэтому вместо столь желанного удара в сердце, он поразил предателя в голову.

Несколько мгновений он смотрел в остекленевшие глаза, пытаясь отыскать в душе хоть толику удовлетворения и облегчения, но там, в кромешной тьме, ничего не шелохнулось, и, наконец отпустив перетянутую кожей рукоять ножа — пусть это будет такая дань с его стороны — отступил назад…

Пришёл в себя он уже внизу, никем не остановленный и не замеченный. Здесь продолжалась размеренная жизнь: обеденная служба будет ещё не скоро, поэтому святые отцы неспешно шли по своим делам, служки убирали зал, а редкие прихожане либо молились, либо неторопливо передвигались от иконы к иконе.

Зерги почувствовал, что начинает задыхаться — бурлящий коктейль из обиды, разочарования, осознания содеянного, гнева и необычной пустоты, навалился на него, и он в изнеможении прислонился к ближайшей колонне. Его бросило в холодный пот, сердце затрепетало, будто птаха в когтях хищника, крупная дрожь сотрясла его — казалось, ещё чуть-чуть, и он испустит дух… Это было неприятное ощущение. Ослабевшие колени подогнулись, он сполз вниз, и, словно слепой, беспомощно зашарил вокруг руками… Деревянное полотно — спинка молельной скамьи. Он перебрался на неё… Снова провал.

Он пришёл в себя от суеты, творившейся вокруг. Священнослужители носились, будто угорелые, некоторые заламывали руки и стенали. Как и многие верующие. Непрерывно звенели колокола. По боковым проходам промчалось несколько отрядов священников-воинов со злыми, сосредоточенными лицами и с дубинками в руках. Что-то произошло?

Только тут и сейчас он осознал, где находится и, словно почувствовав чей-то взгляд, поднял безвольные, мучительно слабые глаза… и содрогнулся. На него смотрел сам Единый. Понимающе, вопрошающе и… прощающе. Его строгий и выразительный лик, запечатлённый каким-то искусным художником, был одновременно и пугающе строг, и чрезвычайно добр. Казалось, он проникает во все потайные уголки слабого тела, поджигая всё подряд горячим, но не безжалостным пламенем. И печень, и селезёнку, и мечты, и сокровенное, и память…

Маленький страдающий человек почувствовал, как по щекам потекли слёзы, и содрогнулся в плаче. Губы сами собой истово зашептали молитву.

Где-то на краю сознания, будто некое озарение мелькнула мысль: может это и есть путь к Богу, начавшийся со смертью отца? Вернее, с его искушения Даром? Устеленный множеством смертей и большим горем. И даже сейчас, раскаиваясь, он понял, что заплатил неимоверную цену за свои слёзы. И ещё он понял, что его терзает. Нет, не собственная безопасность и не убийство псевдосвященника Алия. А отправленные за жизнью настоящего святого отца, кардинала Апия, убийцы…

* * *

Где я?

Этот вопрос крутился в голове, не находя ответа. Она связана. И это очень неприятно. Невозможность двигаться, затёкшее тело, сильно-сильно хотелось на горшок.

Дабы не впасть в панику от совершенно незнакомого прежде чувства беззащитности и уязвимости, которое сводило с ума, она постаралась выровнять дыхание. Выпрыгивающее из груди сердце гнало кровь и нарушало равномерную циркуляцию воздуха, отчего ей стало казаться, что тонкие ноздри просто не справляются с потоком, мало того, слизь вот-вот ещё сильнее ухудшит положение. Во рту, заткнутом вонючей тряпкой, скопилась изрядно заправленная горечью слюна, что тоже не улучшало самочувствия.

Нужно быть сильной! Друзья обязательно её отыщут, и тому, кто это с ней сделал, отрежут уши! Это отнюдь не пустые слова, а пожелание. Пусть и подобная кровожадность совсем недавно была ей совершенно чужда. Но времена меняются. Как там говорил Оберотти: «Младенец — это тот, кто ещё не пустил кровь. С первой же мысленной каплей ты начинаешь свой путь к старению и смерти».

Нужно отвлечься и проанализировать то, что происходит. С чего всё началось?

Она составила компанию Рохле прогуляться. Это было так чудесно — не ощущать постоянную опеку, и при этом чувствовать себя в безопасности за широкой спиной. Ну, кто может с ним сравниться? Разве что Ройчи. Но тот не мог уделять ей столько внимания, сколько хотелось Руфии. В отличие от товарища. И… ей действительно было интересно общаться с «тёмным». Но Рохля, как водится, перед длительной прогулкой должен был основательно подкрепиться, иначе эти его слова-паразиты: «жрать охота» приобретали либо зловещий оттенок, что не очень сказывалось на общении с другими людьми, либо жалобный — что тоже не устраивало Руфию. Поэтому по пути они зашли в трактир, где вкусы Рохли хорошо знали, и, как ни странно, никогда не требовали денег. Кстати, когда она выберется из этой переделки, нужно будет этот момент просветить — ведь неспроста поят и кормят такого ненасытного обжору, как снежный тролль — наверняка хотят его подбить на какое-то нехорошее дело.

В общем, они зашли, сделали заказ, потом к ним подсел приставучий, хоть и приятный на вид и интересный, как рассказчик, мужчина. Поначалу Руфия отнеслась к нему благосклонно, но вскоре поняла, что тот просто-напросто спаивает её Рохлю. И потом, сквозь нескончаемый поток слов она почувствовала некую фальшь, а включив логику, вообще попала в тупик: ради чего взрослому человеку их угощать, суетиться, развлекать историями, явно чтобы удержать за столом… Но додумать она не успела — веки потяжелели. И следующее её пробуждение комфортом, а также добрыми вестями не изобиловало.

Где она? Большое, судя по эху, продолговатое помещение, неровный свет свечей или факелов, танцующий на стенах, она лежит в каком-то закутке на чём-то мягком. Доносится монотонный, с периодически эмоциональными вкраплениями едва знакомый голос, иногда прерываемый болезненными вскриками, что ещё больше насторожило Руфию. После особенно громкого вскрика девочка расслышала и гневно-недовольные слова мужчины:

— Помер! Вот же дракон. Легко отделался. Ничего. Где там наша принцессочка? Небось, уже очнулась и в испуге штанишки намочила…

После этих слов ей ещё больше захотелось в уборную, а саму стало потряхивать, знобить, будто за пазуху сыпанули снег.

Тяжёлые шаги и холодный голос с нотками злорадного торжества спросил у кого-то:

— Как там моя ласточка?

— Да, уже очнулась, — прозвучал негромкий ответ.

Штора ушла в сторону, явив замершей в испуге, который она никак не могла перебороть, девочке силуэт грузной и зловещей фигуры.

— Здравствуйте, моя маленькая РоБеруши. Не удастся тебе поскучать, — в голосе прозвучала издёвка.

Затанцевали, приближаясь, огоньки свеч, высветив наконец страшное, окровавленное лицо, и она в ужасе попыталась отпрянуть, что совершенно невозможно было сделать, будучи связанной. Маленькие глазки довольно заискрились, а толстые губы в лопатообразной чёрной бороде искривились.

— Что, страшно, маленькая прелестница?

Бывший начальник стражи (или действующий?) никогда не казался ей приятным. Солдафон, по какой-то непонятной причуде возвышенный её отцом, никогда и не притворялся дворцовой домашней собачкой. С такой-то внешностью и припортовыми манерами он был скорее матёрой дворнягой, случайно затесавшейся в стаю подстриженных и ухоженных породистых псов. Нет, прежде он не пугал её и не вызывал каких-то острых отрицательных чувств, частенько демонстрируемых придворными, в основном, дамами, брезгливости или лицемерного панибратства — нет, в лучшем случае недоумение, ибо совсем не пересекались их дорожки. Но сейчас обрюзгший, осунувшийся, с запавшими глазами, залитый обильно кровью, но при этом буквально горящий каким-то мрачным торжеством, он был… жалок и отвратителен.

РоШакли как-то устало провёл широкой волосатой рукой по лицу, задумчиво уставился на ладонь. Этот жест ещё больше размазал словно чёрные капли, но блуждающая на губах ухмылка ясно говорила о том, что от этого он никакого дискомфорта не испытывает — если вообще замечает, что грязен. Одно бесконечное болезненное удовлетворение. Он вновь перевёл взгляд на неё.

— Ты должна быть мне благодарна, маленькая принцесса, — и пояснил, видя полное непонимание в глазах девочки: за что?! — Твой похититель сполна заплатил за своё плохое поведение, — он гулко хохотнул, потянулся и одним ловким движением вырвал кляп. — Представляешь, этот наглец, — его ноздри гневно раздулись — он повторно начал закипать, — не пожелал отвечать на несложные вопросы, а потом ещё имел наглость напоследок плюнуть. Вот и пришлось немного повозиться с его языком…

Руфия, которая никак не могла надышаться, будто сквозь какую-то марлю слышала мерзкий голос.

— Развяжите меня, — произнесла тихо. — Я так понимаю, что вы меня спасли? — она ожидающе посмотрела на него.

Конечно, не было никакой надежды. Но ведь попытаться стоило?

— Да, это я — твой спаситель, — РоШакли хрюкнул довольно. — Почти что твой герой, — он небрежно так подвинул её, и сам как-то странно полулёг рядом, болезненно скривившись. — Один из твоих друзей-драконов неудачно поцарапал мне задницу, — пожаловался он очень серьёзно, поднося свечи так близко к её лицу, что Руфия почувствовала жар на щеке и зажмурилась, — что приходится соблюдать режим покоя для филейной части… Так, о чём это я? Ах, да, — она совсем рядом почувствовала чесночный выхлоп, — так что же ты хочешь, умница и прелестница?

— Отпустите меня, — тихо-тихо, едва разжимая губы, проговорила она. — И я замолвлю за вас слово…

— Ха-ха-ха, — РоШакли разразился неудержимым хохотом, отчего затряслась вся лежанка. — Ну, ты меня и рассмешила, — он вытер несуществующие слёзы. — Конечно же, отпущу — я ж не зверь какой. Но есть небольшая проблемка — я уже мёртв. Для всех, — он загадочно улыбнулся, проведя ладонью по её щеке. Поэтому, сама понимаешь, в Агробаре это точно не произойдёт, — грубые пальцы остановились на подбородке, а кожу ожгла горячая капля воска. — И вот ещё что ты должна знать, маленькая принцесса, — продолжил РоШакли проникновенно, — я столько натерпелся от драконьих благородных и всего лицемерного Агробара — сгорел бы он дотла, от твоей сестрицы, что ты будешь именно та, кто познает мой сладкий гнев. Я не спеша, но постепенно оборву все твои лепестки, цветочек. И даже терпимая боль в заднице аукнется тебе, — он пытливо и внимательно вглядывался в неё в поисках столь лелеемой слабости, испуга, страха, мольбы и унижений, слов о пощаде.

А она…

Она почувствовала неимоверный холод и пустоту. К этой страшной неизбежности невозможно быть готовым. В ней проснулось нестерпимое желание расплакаться, но только крепче сжала зубы и мысленно начала читать молитву, пытаясь представить вместо этого чудовища рядом обыкновенный ветер, гневный и хлёсткий, стихию, которой не жалко отдать всего лишь жизнь… Так и не прожитую до конца.

Вонючий рот продолжал свой монолог, из полуоткрытого плямкающего алого зева мутная слюна вожделения повисла на бороде, серые тени лица в багровых прожилках вдохновенно двигались…

— Жаль, что в мои руки попала не Лидия, — он мечтательно воздел поросячьи бусины. — Но и ты мне…

Глаза мужчины неожиданно остекленели, и он завалился на неё, вонзаясь в лицо иглами бороды, проникая в рот и нос отвратительным солоноватым киселём.

Рвотные спазмы сотрясли её, но даже повернуть голову набок, казалось, не осталось ни сил, ни возможности. Ужас навалился с такой силой — захлебнуться собственной рвотой — такой участи она себе совершенно не желала, поэтому, изгибаясь, и отталкиваясь связанными ногами, она таки смогла частично выползти из-под тяжелющего тела в темноту потухших свечей, и её наконец-то вывернуло.

Ужас. Ни мыслей, ни чувств, ни переживаний в этом мире грязи, крови и тьмы — ничего. Она на покачивающихся волнах пустоты уносилась в блаженное беспамятство… Где-то на краю ледяного панциря шелестели голоса…

— Руфия! Детка! Очнись!

Привидится же такое! Ни сестра, ни отец, ни мать, которая очень часто в детстве приходила к ней во сне, а именно наёмник, которого неделю назад она и знать не знала. Смешной, весёлый, интересный, опасный, загадочный, мужественный, хороший… Ройчи.

* * *

— Этот жив? — требовательно поинтересовался Ройчи.

— Да, — недовольно ответил Худук, вытирая о тунику лежащего рядом тела свой нож.

— А остальные? — равнодушный вопрос.

— Нет, — гоблин кровожадно оскалился и встал напротив товарища. — Как она? — кивнул в дальний угол зала, где за перегородкой находилась очень бледная и мелко дрожащая от пережитого Руфия.

Ройчи неопределённо пожал плечами, но тревога, что так и сквозила в нём сейчас, выдавала его. Ещё совсем недавно, пытаясь опередить похитителя принцессы, когда они его едва не потеряли, он был мрачнее тучи. Так получилось оттого, что псевдокупец наконец-то прибыл на конечную точку и только благодаря зоркому эльфу они смогли обнаружить не сильно замаскированную повозку и, соответственно, место, куда привезли Руфию. До этого, правда, пришлось нагло обойти несколько дворов, благо, без эксцессов — жители, видя вооружённых людей, да ещё хоть и мелкого, но «тёмного», наученные горьким опытом, предпочитали не высовываться, а отвечать быстро и правдиво на задаваемые вопросы. А потом они аккуратно проникли в любопытный особняк, вырезав нескольких расслабленных охранников, а внутри обнаружили до десятка аккуратно сложенных трупов, старого знакомца РоШакли и пятёрку его головорезов, а также уже мёртвого похитителя Руфии, связанного и со следами пыток, и саму принцессу в полуобморочном состоянии.

— Что же тут произошло? — задумчиво проронил Мириул, за время проникновения в особняк, не проронивший ни слова и державшийся исключительно за спинами наёмников — не потому, что трусил, а чтобы не путаться под ногами у профессионалов.

— Это мы скоро узнаем, — сказал Ностромо, удобно развалившись на одном из диванов и любовно полируя лезвие секиры, бросив при этом многозначительный взгляд на дышащего ненавистью и животным страхом РоШакли, а затем на замершего неподалёку Худука, лицо которого даже в невозмутимом состоянии могло напугать кого угодно — «тёмный», как всегда, под предлогом добычи сведений оставил для себя ещё двух бедняг-помощников РоШакли, помимо самого начальника стражи. После чего устроил быстрый допрос, не сильно, впрочем, интересуясь ответами, скорее, снимая так называемый в человеческой культуре стресс (очень уж понравилось ему слово). Ведь надо ему как-то расслабляться! Некоторые занимаются любовью, другие рыбалкой, третьи отрываются на подчинённых, а он… ну, любит он пускать кровь врагу, а эманации боли и ужаса приводили его, так сказать, к умиротворению и состоянию покоя. Ну, право же, не сидеть же ему с удочкой — на это ему для начала не хватит терпения, не говоря уже о том, что гоблины вообще с опаской относятся к воде, плюс то, что сам Худук при желании легко может приманить к себе практически любое (в основном зависит от размеров) водоплавающее существо. Чтобы оторваться на ком-то из друзей, где все равны, речи быть не может — во-первых, чревато, во-вторых, как-то… некрасиво. Можно было бы, конечно, подначить эльфа, но тот, словно почувствовав намерения гоблина, сразу сбежал на свежий воздух. Кровь, видите ли, его напрягает, чистюлю драконьего! Да и толстокожего малыша Рохли тоже нет для очередного воспитательного сеанса.

Худук довольно хмыкнул, поймал понимающий взгляд Ройчи и ироничный Ностромо и, словно констатируя факт, развёл руки — что ж, его друзья знают его, как облупленного и неспроста помогли оттащить оглушённых пленных и РоШакли подальше от младшей принцессы — не стоит ей, бедняжке, слышать мычания перемежаемые торопливым визгливым говорком.

— Эти, — «тёмный» брезгливо кивнул на истерзанные трупы, сказали, что они оказались здесь случайно. А вообще их хозяин, — тяжёлый взгляд на РоШакли, — якобы считается мёртвым. — Ройчи заинтересовано повернулся. — Видно, запахло жареным, и этот дракон инсценировал свою гибель.

— Логично, — скучно произнёс гном. — Люди, что организовали дворцовый переворот, подчищают за собой. В первую очередь непосредственных исполнителей. Особенно много знающих исполнителей, — он со значением глянул на Ройчи.

— О как, нам повезло, и мы наконец-то узнаем, кто в Агробаре такой умный.

РоШакли задёргался в путах, выпученные глаза заморгали.

— Кажется, кто-то хочет с нами пооткровенничать. Так — чисто по-дружески, — ехидно проронил Ностромо, наконец-то отложив секиру в сторону, похлопал себя по животу и огляделся. — Кстати, никто не обратил внимание, где здесь кухня?

— Когда ты уже наешься? — недовольно буркнул Худук, направляясь к РоШакли; нож в его руке зловеще сверкал.

— Ой, Худ, не начинай, — с улыбкой отреагировал гном. — Только не говори, что отказался бы от хорошего куска поджаренного мяса. Или копчёного окорока, — он мечтательно причмокнул губами. — Ты отрезаешь тонкий ломтик, кладёшь на язык, и он буквально тает во рту. И запиваешь это… — быстрый взгляд на делающего вид, будто не слышит, Ройчи, — отличным холодным квасом. Ох, как же легко можно себя накрутить, — видя, что никого, кроме него не заботят проблемы пустого желудка — Мириул и Ройчи вслед за гоблином подошли к связанному РоШакли, он, горестно вздыхая, встал. — Что за люди? — возопил он, обращаясь к потолку. — Всё им тайны страшные подавай.

— Я не человек, между прочим, — послышался сухой ответ Худука, склонившегося и вытягивающего кляп изо рта пленника. — Но узнать имя дракона, втравившего нас в эту историю, совсем не прочь. Чтобы потом знать, кому пощекотать яйца острым ножиком, запечь пятки или заставить сожрать собственные уши.

— Если думаешь таким образом испортить мне аппетит, то не трудись напрасно, — со смешком отреагировал Ностромо. — Впрочем, когда дойдёшь до ушей, зови меня — возможно, я не откажусь от подобного деликатеса. Всё, занимайтесь — занимайтесь, не буду вас отвлекать, — сказал в спины товарищей, так и не обернувшихся к нему, — а у меня есть более интересное занятие, нежели выслушивание исповеди предателя. И, между прочим, — бросил через плечо, уже направляясь к выходу, не думаете же вы, что я так уж легко поделюсь вкусняшками и прочим интересным, что найду, с вами, занудами?

Худук недовольно повернулся.

— Ты всё сказал? Хватит уже бубнеть — отвлекаешь. А в общую кучу волоки только золото и камешки — знаю я вас, гномов, падких на всё, что блестит. Мы не будем тащить весь этот особняк на горбу.

— Что-о?! — возмутился гном. — Ностромо ещё никто не мог упрекнуть в том, что он не может определить ценность вещи! И тебе, зеленокожая блоха, не стоит быть первым!

Худук фыркнул, проигнорировав обидное сравнение, и отвернулся. Небось, при случае припомнит, — с сожалением подумал Ностромо, сплюнул недовольно — умеет же, дракон зеленозадый, испортить настроение. Впрочем, унывать и долго переживать он и не собирался — у него были свои методы снятия стресса: еда, пиво, драка и материальные ценности, причём не важно, в какой последовательности. И если с пивом пока стоит погодить, а драка наверняка вскоре предвидится, то в еде и набивании кошеля он решил оторваться по полной. В конце концов, он же не для себя старается!

— Ну что, пузан, — ласково обратился гоблин к багровому, пытающемуся отодвинуть лицо, особенно правый глаз от очень острого кончика ножа, — ты уже созрел, чтобы пасть к нам на стол? Смотри, а то гнилушки мы не любим. Да, Ройчи?

— Конечно, Худ, — очень серьёзно ответил мужчина. — Сапога не пожалеем, чтобы раздавить.

— И косточки захрустят, — довольно оскалился «тёмный».

— Я уже всё понял, — торопливо подал голос РоШакли, затравленно оглядываясь. В его глазах билась нестерпимая жажда жизни. И дикая боязнь боли. — Я всё расскажу, если вы пообещаете…

— Ну, уж нет, — спокойно перебил Ройчи. — Кроме быстрой смерти, которой, конечно, ты не заслужил, мы ничего пообещать не можем — не имеем права.

РоШакли обречённо вздохнул и как-то вдруг сдулся, весь такой недавно важный, полный жизни и дурной крови. Он остановил обречённый взгляд на неподвижном и мрачном Мириуле, который единственный не пугал его, но сразу же понял, что апеллировать к этому молчаливому человеку тоже бесполезно.

— Можете верить, можете нет, но я на самом деле — жертва обстоятельств, — он замолчал, сухо облизывая губы. — Поймите, я когда-то совершил плохой поступок, и попал в поле зрения очень влиятельных людей. Но разве вы никогда не совершали чего-то противозаконного? — он жалобно попытался найти понимание у своих судей — палачей.

— Противозаконного сколько угодно, — мягко и вроде даже как-то с сочувствием ответил гоблин. — Но вот противоестественное, — он значительно поднял бровь, — никогда.

Бывший комендант Агробара вздохнул — он понял, что в любом случае пощады не будет. И продолжил каким-то равнодушным, отстранённым тоном, словно уже смирился с неизбежным.

— Я попал на крючок. А параллельно меня стали продвигать вверх по служебной лестнице и наконец представили Его Величеству, королю Элию, которому моя прямолинейность и простой солдатский язык пришлись по вкусу, — он замолчал, будто погружаясь в воспоминания. — Я стал себе много позволять, и если к дворцовым интригам я по прежнему был равнодушен — но при случае мог сделать гадость, — он криво улыбнулся, — не понравившимся мне заносчивым, высокомерным дворянчикам, — погрустнел. — Которых, впрочем, было львиное большинство. В итоге стал тем, кем стал. И мне сложно сказать, лёжа сейчас связанным, — он горько скривил губы, — жалею ли я о прожитом. Вряд ли. Девочки, хорошее, дорогое вино и — даже — возможность смотреть свысока на многих благородных. Нет, не жалею. И вы думаете, я смог бы сказать что-то поперёк тем лю… — его неожиданно перекосило, как от боли, судорога прервала монолог.

Друзья переглянулись озадаченно и вновь вернулись к внезапно застывшему, потустороннему взгляду мужчины. РоШакли стало неудержимо трясти, глаза окончательно остекленели, а изо рта пошла пена вперемешку с кровью.

Худук стремительно протянул руку, поворачивая голову — чтоб не захлебнулся. Но всё было напрасно — огромное тело ещё сотряслось несколько раз и наконец замерло в той неподвижности, присущей лишь смерти.

Гоблин поднял взгляд на мрачного Ройчи и отрицательно покачал головой.

— Почему?

— Сейчас уточню, но, думаю, что яд, — с искренним сожалением констатировал «тёмный».

Худук развил бурную деятельность, делая пассы руками, достав из поясной сумки какие-то кристаллики и бросив несколько крупинок себе на язык. А потом, словно гончая, идущая по следу, чуть не на четвереньках стал носиться по залу — нюх-то у гоблинов, пожалуй, не хуже, чем у псов.

К Ройчи неслышно подошёл эльф.

— Что тут у вас? — он мазнул равнодушным взглядом вокруг.

Ройчи не сомневался, что Листочек успел заметить всё: и суетящегося Худука, и мёртвого РоШакли, и сделал верные выводы. Но, по большому счёту, это всё его не очень трогало, единственное, что его интересовало — это поскорее покинуть это загаженное смертью помещение.

— Да так, как видишь, не каждый может пережить встречу с нами, — Листочек хмыкнул — типичный человеческий жест. — Что у тебя?

— Она здесь.

Ройчи поджал губы и согласно кивнул.

— Ваше Высочество, — встрепенулся эльф и торопливо двинулся мимо Ройчи, тот обернулся и увидел неуверенно бредущую к ним девочку, закутанную в плащ.

— Руфия, тебе нельзя вставать, — громко и строго отреагировал наёмник.

Принцесса, опираясь о руку эльфа, приблизилась и слабо улыбнулась.

— Мне там очень… неуютно стало, — она виновато хлопнула своими глазищами на Ройчи, и у того от сумасшедшей жалости и хлынувшей, словно прорвавшая плотину вода, нежности, сжалось сердце.

— Тебе плохо? — с подозрением поинтересовался он. Одно дело — последствия стресса и запугиваний, на которые был горазд уже к сожалению мёртвый РоШакли, другое…

Руфия молча пожала плечами и присела на краешек стоящего рядом кресла. Конечно, она не хотела быть обузой для наёмников и отвлекать их на себя, но ей действительно было… не очень хорошо.

— Так, Лис, срочно зови Ностромо, — эльф вопросительно посмотрел на него. — Он, — Ройчи неопределённо пошевелил пальцами, — где-то здесь, — ухмыльнулся, — в поисках несметных сокровищ.

Листочек неодобрительно поджал губы, согласно кивнул.

— А как же наша спутница?

— Я сам, — улыбнулся Ройчи и тут же посерьёзнел, глядя на Руфию, склонившуюся к коленям; её светлые, прежде золотистые волосы, сейчас словно некая тусклая завесь, скрывали лицо. — Шара, выходи! — неожиданно громко и требовательно позвал Ройчи в пространство перед собой. — Мы знаем, что ты последовала за нами, поэтому быстренько тащи свою пока не битую попу сюда. Не испытывай моё терпение. Ты или в команде, или сама по себе!

Руфия, недоумённо поднявшая бледное лицо на якобы гневающегося мужчину, с удивлением успела заметить возникшую из темноты, словно бы соткавшуюся из ничего, тонкую фигурку с накинутым на голову капюшоном. И лишь при приближении она с изумлением опознала шалюрку, которую наёмник взял под своё покровительство. С девушкой была связана какая-то тёмная история, но любопытство Руфии никто из компании не пожелал удовлетворить, отделываясь шуточками, при чём, не взирая на её юный возраст и высокий статус, порой скабрезного толка. Но Руфия, даже подключив весь свой аналитический ум, так и не смогла определить, стоит ли верить в сказанное, и делать какие-либо выводы. А слухи, самые неожиданные и фантастические, которыми обрастала эта ситуация, она совершенно не брала в расчёт.

Ройчи, настроенный самым решительным образом на разнос непослушной сиделки — телохранительницы, был остановлен возвращением зеленокожего товарища. Судя по его загадочной роже, его следовательская деятельность имела результат.

— Ну? — поторопил вставшего в позу товарища наёмник; гоблины — это общеизвестно — весьма падки на лесть (хотя, если разобраться, кто в силах от неё отказаться, тем более, если она заслужена?)

Худук бросил на Ройчи обиженный взгляд и обвинительно направил на него указующий перст.

— Вот всегда вы, люди, вечно куда-то торопитесь! Как вы вообще успеваете снять штаны, придя в уборную?

— Мы просто не можем позволить себе сидеть на заднице сутками в позе мудреца, — парировал Ройчи. — Жизненный срок наш ограничен, поэтому мы просто не зеваем, а не торопимся. В отличие от некоторых, позволяющих себе в сложных ситуациях устраивать сцены с одним актёром.

— Это ты про меня? — выпученные и так изрядно глаза «тёмного» превратились в две плошки. — Да я… да я… — он безнадёжно махнул короткопалой рукой и отвернулся.

— Худук, не вредничай и не тяни время, говори. Сам знаешь, возможно, после твоих слов наши планы кардинально поменяются, — интонация человека была мягкая, вкрадчивая, как при общении с ребёнком, и гоблин сделал вид, что его уговорили.

— Коменданта… хм, бывшего коменданта отравили. И это очень интересно, — он всё-таки сделал небольшую театральную паузу.

Ройчи нахмурился, покосился на появившихся, негромко переругивающихся эльфа и гнома — можно было не уточнять суть их трений, судя по двум увесистым баулам, занимающим ухоженные руки высокорождённого. В общем, жалостливая интонация вкупе с такими рычагами, как «очень надо, клянусь» и «ты мне друг?» поколебали неприступную крепость. Короче, «светлые» пришли к какому-то консенсусу.

Худук недовольно посмотрел на товарищей, а те, шумно сбросив под недоумёнными взглядами присутствующих вещи, развернулись и пошли обратно.

— Куда вы? — бросил им в спину сердито гоблин.

— Кое-что ещё нужно забрать, — торопливо ответил Ностромо, обернувшись на ходу; что характерно, Листочек промолчал.

— Худ, что дальше? — нетерпеливо спросил Ройчи, вновь сосредотачивая внимание на «тёмном».

— Отравил его тот дракон, что увёл у нас малышку Руфию. И как он это сделал, будучи связанным — вопрос…

— Он плюнул на него, — подняла голову Руфия, вспомнив негодующую речь РоШакли. — Кровью.

— Точно! — возбуждённо воскликнул гоблин. — Яд был спрятан у него во рту — на всякий случай — при его-то нервной работе и знании разных опасных секретов, быстрый и лёгкий путь на тот свет — самое то. Видя, что терять нечего, он раскусил капсулу с ядом — попрошу заметить, это выжимка из железы среднеморского иглохвоста — вид у дохляков соответствующий, багрово-синий, — он радостно оскалился, будто речь шла о чём-то неимоверно приятном. — Да ещё решил забрать собой глупца, посмевшего тыкать в него острым и распускать руки, — гоблин хихикнул. — Но, — он посерьёзнел, — друзья, имейте ввиду: кто хочет попинать этот кусок мяса, будьте осторожны и избегайте брызги крови, ибо именно они передают яд, — и он тут же продемонстрировал, как это нужно делать.

Ройчи напрягся.

— А сам ты его не трогал?

— Я, — хохотнул «тёмный», — был очень аккуратен… Что случилось? — вопрос был адресован пошатнувшейся, ещё более побледневшей, с горящими встревоженными глазами Руфии.

— Я… он… когда упал на меня… измазал кровью лицо, — проронила девочка упавшим голосом, и, закатив глаза, хлопнулась назад в кресло.

Поднявшуюся вокруг принцессы суету как раз и лицезрели вернувшиеся Листочек и Ностромо.

— Что случилось?!

— Принцесса тоже отравлена, — вынес окончательный вердикт хмурый Худук, колдовавший возле девочки. — Совсем чуть-чуть, но попало в организм. Действие яда отсрочено, но… оно будет непременно, — он обвёл окаменевшие лица друзей долгим взглядом.

— Ты что-то можешь сделать? — уточнил гном.

Худук отрицательно покачал головой.

— Не сейчас. Чтобы попытаться что-то сделать, мне нужно добраться до своего мешка, находящегося в известном вам месте, — он задумчиво сморщился. — Но лучше всего бы подошёл хороший человеческий целитель.

— Мы знаем такого, — уверенно отреагировал Ройчи и, глядя на заинтересованные лица товарищей, продолжил: — Это Его Преосвященство кардинал Агробара отец Апий.

— Сколько у нас времени? — задал самый главный вопрос эльф.

— Сутки… — пожал плечами Худук. — Может больше. Всё зависит от многих факторов: сколько отравленной крови досталось девочке и насколько хорошо будет сопротивляться яду её организм.

— Всё, быстро-быстро собираемся, — скомандовал Ройчи. — Все остальные разговоры — в пути, — он обвёл невозмутимым взглядом засуетившихся товарищей: эльфа, гнома и Мириула, похватавших вещи, собранные гномом, Худука, задумчиво и с большим сожалением глядевшего на мёртвого РоШакли, неподвижную Шару и в конце — бессознательную Руфию.

— О, забыл очень важную вещь, — встрепенулся вдруг Ностромо, буквально воткнул и так изрядно нагруженному сыну Гарча один баул, второй, задумчиво взвесив, с сожалением уронил, и тот ответил жалобным металлическим звяканьем. — Я вас догоню.

Худук проводил подгорного едким взглядом.

— Небось, за пивом погнал. Даже барахлишко не пожалел ради насыщения своей утробы, — пнул мешок, брошенный Ностромо. — Я тебе давно говорю, Ройчи, надо внимательней приглядывать за этим пропойцей, а то и приковывать по ночам к тележному колесу, — поймал внимательный и какой-то неопределённый (то ли неодобрительный, то ли понимающий шутку) взгляд и, как бы оправдываясь, пожал плечами. — Согласен, гному избавиться от железок — раз плюнуть… А то, что ты думаешь, проснёмся однажды утром голые и босые — наш боевой товарищ уже обменял все наши вещи вплоть до нижнего белья на несколько пивных кружек. Вот тогда ты, — он направил на человека палец, — и ощутишь в полной мере, как были мы мягки со страдальцем!

— Но разве можно на него долго сердиться? — хмыкнул Ройчи. — Можно подумать, ты плохо относишься к пиву.

— Не без этого, — не стал отрицать очевидное «тёмный». — Иногда по утрам я к нему совсем не отношусь. А просто являюсь им из-за количества употреблённого. Но всё равно, порядок есть порядок. И ценности оставлять на растерзание мародёров в угоду мимолётному удовольствию набить пузо жидкостью — это кощунство.

Худук ещё раз пнул звякнувший мешок, вздохнул, ухватился за горлышко и, крякнув от тяжести, забросил его на плечо.

— И на что только не пойдёшь ради товарищей, — буркнул он. — Даже грыжа не пугает, лишь бы угодить этому твердолобому.

— Погоди, Худук, — остановил его Ройчи. У меня есть просьба, — гоблин вопросительно посмотрел. — Поищи на убитом похитителе бумаги, помогавшие ему проходить посты — а вдруг они выписаны не на конкретного человека, и возможно, сохранились в удобоваримом виде.

— А-а-а, — с пониманием протянул «тёмный», — с грохотом уронил мешок, — пачкаться не хочешь? Всегда у вас так, у людей: умеете вы не своими руками в чужих потрохах ковыряться. И называется это — дружба, — сплюнул и достал из-за пазухи слегка испачканный свиток. — Это оно? А то я в ваших каракулях не очень разбираюсь, — протянул оный предмет Ройчи.

— Ну да, ну да, ваши узелки и верёвочки — ещё та гоблинская письменность, в которой ты крупный специалист, — мимолётно улыбнулся человек, с удовлетворением вычленив основное в документе, писаном крупным витиеватым почерком и подтверждённом… королевской печатью: «подателю этого документа не чинить препон… при первом требовании оказывать помощь…» Что ж за птица ты такая, похититель Руфии, какого полёта? Мастер широкого профиля? Бывший, правда, — посмотрел на замершего в ожидании вердикта Худука и улыбнулся. — Это то, что нам надо. Умница.

Мириул, не пошедший вслед гному и эльфу и наблюдавший всю сцену, с удивлением обратил внимание, что гоблин будто засмущался — скромно опустил хитрые глазищи долу и чуть как бы покраснела — потемнела морщинистая рожица. Гоблин — и смущение? Так подействовала похвала? Скромняга Худук? Не-е, точно показалось, ибо быть такого не может в принципе. При этом «тёмный» ещё принялся бормотать про себя какие-то пояснения:

— Да я это нашёл не на связанном, а на Шакле… Сразу подумал: может пригодится…

— Ройчи, думаешь, мы можем проскочить Агробар и все эти посты, патрули, проверки? — агробарец с сумасшедшей надеждой, болью и тоской посмотрел на лежащую с закрытыми глазами, будто и не дышащую, с заострившимися чертами лица, девочку. Поднял взгляд на внимательно смотрящего на него наёмника. — Когда-то это расстояние, с этого района до Ремесленного квартала можно было преодолеть пешком за час — полтора, — произнёс он с горечью. — А сейчас и сутки мне кажутся чем-то нереальным, — отчаяние, плескавшееся в его глазах было сродни кипящей жидкости, выплёскивающей на раскалённую плиту. — Ты не подумай, Ройчи, что я трушу — нет, мне жизни не жалко ради неё, — кивок в сторону маленькой принцессы. — И ради Агробара. Но… я реально понимаю, что даже моя смерть — это пушинка на весах судьбы…

На какое-то мгновение, на удар сердца, два, вечность повисла пронзительная тишина. Словно каждый пытался взвесить свою жизнь и смерть.

Ройчи положил руку на плечо агробарца.

— Всё зависит от масштаба. В рамках тысячелетий наши жизни действительно микроскопически малы. Но здесь и сейчас — это величайшая ценность. И вот благодаря таким, как ты, у королевства Агробар есть надежда на будущее, — невольный пафос слов смягчила улыбка, скользнувшая на губы, потом лицо наёмника преобразилось в жёсткую, даже какую-то хищную маску. — А дойти — мы дойдём. Не переживай. С пропуском ли, благословением судьбы или без, но мы сделаем это. Даже если все драконы Веринии расправят крылья на нашем пути, мы спасём Руфию!

Была в словах наёмника такая уверенность, что Мириул невольно проникся и буквально почувствовал, как с его сердца упал камень неверия и безысходности.

* * *

Отступление.

Каэлен флегматично перемешал варево в котелке. Длительное время путешествуя с человеком, а потом и гномом, он поневоле научился готовить. И хотя предпочтения в еде у него остались те же, эльфийские, но и походную бурду, которую его попутчики по недоразумению называли пищей, уже потреблял без тех брезгливых гримас, которые частенько нарушали идиллию чистого, не морщинистого лица высокорождённого.

Настроение его, нужно смотреть правде в глаза, было далеко от радужного — гном, дракон этакий, ещё вчера, предполагая такое состояние дел в их небольшой группке, слинял к каким-то «дружественным сородичам». Конечно же, пить пиво! «Лёгкая непринуждённая беседа», в которой он якобы нуждался — эльф фыркнул про себя — самый незамысловатый повод набраться в который раз. Иногда ему казалось, что потребление пива для Ностромо — это и цель, и смысл жизни. Как так может быть?! Он же «светлый», не «тёмный» и даже не человек, а ведёт себя… как подгорный. Порой даже думалось, что его товарищ и с троллем легко сядет за стол и впишется в спор, кто больше выпьет. Был бы качественный пенный напиток. И главное — количество.

А Ройчи… Друг погрузился в такую дремучую меланхолию — следствие выполнения их последнего контракта, что вытащить его из этого состояния было невозможно. По крайней мере, пока.

Гибель ни в чём не повинных людей — такое тоже случается в их деятельности, что уж тут говорить. А мужчина, пусть и представляющийся этаким железным, невозмутимым, циничным существом, всегда плохо переносил события, влекущие за собой неожиданные смерти. Каэлен относил подобную рефлексию с высоты опыта своего народа к несовершенству молодой расы — человечества, ярким и лучшим представителем которой и был его товарищ.

Вынужденная остановка на этой ничейной земле, при том, что она граничила с Высоким Лесом, который ему непременно нужно было посетить, была обоснована простым физическим и моральным отдыхом. Эльф предпочёл бы пройти ещё сколько-то (день-два), и нормально расслабиться хоть в том же лесу (категорически против чего был Ностромо — совершенно без объяснения причин, лишь упрямо и воинственно топорща бороду), либо чуть дальше, в королевстве Эрион — люди, конечно, известное зло, но наличие хоть каких-то дорог с посёлками и постоялыми дворами — достаточная дань цивилизации, чтобы наконец-то выбраться из этих отвратительных болот и чахлого, уродливого недолеса, представляющих эту местность. Каэлен в силу своего рождения хоть и был сторонником «природы», но кочевая жизнь и не единожды испробованные блага в виде крыши над головой, чистой постели и готовой пищи, стали его больше привлекать, нежели земля и небо — в лучшем случае безветренное и звёздное. Хорошо рассуждать его братьям высокорождённым и этак свысока попрекать его образом жизни, сидя на заднице в комфортном и полностью защищённом Лесу!

В чахлом перелеске раздался весьма характерный треск, и Каэлен насторожился. Они сейчас находились в местности, где процветала полная анархия, а ближайшее пространство контролировали в лучшем случае лидеры больших ватаг и отрядов. Такая себе вольная вольница с изобилием свободных наёмников и прочего сброда — обнищавших дворян, беглых крестьян и преступников. Причём, львиная доля этих разумных были представителями именно «тёмных» рас. И пусть они, стараясь оградить Ройчи от ненужных раздражителей, отыскали место поглуше, вокруг постоянно ощущались разные передвижения и слышались голоса — недалеко всё вовремя кто-то бродил или находился. А соседство в таком месте, как говорится, чревато.

Когда на их полянку вывалилось мелкое существо с несуразно торчащими ушами, Каэлен совсем не удивился. И пока не напрягся — от одного гоблина, а это был именно представитель этого вредного племени — он неприятностей не ожидал. Но когда «тёмный», бросив короткий недобрый взгляд на эльфа, обернулся назад, что-то визгливо прокричал, и на поляну, раздвигая корявые стволы, а в кустах делая целую просеку, неторопливо вышел великан, Каэлен невольно подобрался. Неприятности — вещь такая, что появляются неожиданно и частенько на ровном месте.

Эльф с удивлением рассматривал эту странную парочку. Лучи поднимающегося солнца едва пробивались сквозь листву слева, формируя причудливую палитру теней, и он с трудом в великане опознал самого настоящего тролля. Руки буквально зачесались схватить лук, и решить их встречу до того, как будет поздно — он слишком хорошо знал этих больших «тёмных», их крутой нрав, твердокаменное упрямство и ярость, в которую они легко приходили, чтобы надеяться на мирное разрешение будущего общения.

Но, как ни странно, главным в этой парочке был именно гоблин, по-хозяйски прошедший на средину поляны и оценивающим взглядом осматривающий всё вокруг. Тролль в это время просто застыл безмолвной глыбой, глупо и — странное выражение, но самое подходящее случаю — по-деревенски хлопая глазами.

— Малыш, — проскрипел гоблин, — а тут ничего так, надуй и разорви меня дракон. И еда уже поспевает, — он выразительно шевельнул ноздрями, подошёл к кипящему котелку. — Ум — м - м, чую, похлёбка почти готова, — непроизвольно облизнулся, уши как-то нетерпеливо затрепетали, будто паруса, виденные когда-то Каэленом на Срединном море. — Порция, к сожалению, маленькая, но нам, думаю, хватит, — он вызывающе посмотрел в глаза ошеломлённо наблюдающему за происходящим эльфу.

Каэлен был действительно, мягко говоря, шокирован, гм, поведением пришлых. Такого беспардонного нахальства, циничной уверенности в том, что всё будет по их, наглое игнорирование хозяев, он за свою богатую на дороги и события жизнь ещё не наблюдал. Он, высокорождённый, к которому даже враги относились с должным вниманием, потерял дар речи. Если бы в нём было больше человеческого и, соответственно, присутствовало чувство юмора в более широких объёмах, он наверняка воспринял ситуацию с иронией, а то и засмеялся, что непременно бы сделал Ройчи, не будь он не в духе. Да, нечто подобное смеху шевельнулось внутри Каэлена, но накопившаяся злость таки взяла верх, и он, прервав зарождающееся движение губ, холодно поинтересовался у стоящего напротив недоразумения:

— По какому праву ты, «тёмный», ведёшь себя по-хамски?

Ни испуга, ни каких иных чувств, нарушающих его внутреннее состояние, как мужчины и воина, он не испытывал. Но только медленно и неотвратимо поднимающаяся волна бешенства. Впрочем, от злости он тоже испытывал дискомфорт. Это наконец-то сработала та человеческая частичка в нём, ибо настоящий высокорождённый никогда не поддаётся эмоциям, он всегда ровен, хладнокровен и… высокомерен. Настоящий лесной эльф уже давно бы заколол или нашпиговал стрелами наглецов и продолжил любоваться бабочками и ловить в ладони ветер. Но Каэлен… не хотел убивать этих глупых «тёмных». Вот не хотел — и всё. Как-то наказать, заставить ползать на брюхе, просить прощение — пожалуйста, но лишать жизни… Это было бы неправильно — так он чувствовал. Не важно, было ли это влиянием Ройчи, никогда не любившего «лишней крови», или следствием его некоего природного миролюбия.

М-да, в идеале было бы, чтобы «тёмные», также неожиданно, как объявились, так и унесли свои бренные тела, потому что заставить просить прощение гоблина и тролля — из разряда неосуществимого. А иные варианты…

Эльф покосился на повернувшегося на другой бок под плащом Ройчи.

Гоблин бросил презрительный взгляд в сторону ещё одного — вроде спящего — разумного, находящегося на поляне, судя по всему, человека, ухмыльнулся и наконец-то соизволил ответить.

— По праву силы, мой остроухий дракончик. Будешь вести себя примерно, то есть тихо и с благоговением, то так и быть, малыш тебя не поколотит, — указал на изобразившего утвердительный кивок тролля. — Может, даже мы позволим тебе обглодать косточки из похлёбки, если чересчур уж ты голоден, а малыш не сгрызёт их своими молочными клыками.

От возмущения Каэлен даже начал вставать с бревна, а рука автоматически потянулась к кинжалу на поясе. Что, впрочем, совсем не напугало мелкого зеленокожего нахала.

— Да ты… ты сейчас умоешься кровью, — буквально прошипел эльф, сверкая глазами, скривил презрительно губы и окинул красноречивым взглядом весьма потрёпанный вид гоблина со свежими царапинами и кровавыми подтёками. — Тем более, я вижу, вам не привыкать огребать неприятности, — он проигнорировал откровенно злой взгляд коротышки и продолжил с той нравоучительной интонацией, с какой только могут эльфы, окончательно выводя из себя собеседника. — Если голова пуста, то страдает не только она, но и весь организм.

Каэлен неожиданно пошатнулся — в глазах потемнело, и резко нагрелись браслеты на руках — амулеты от «тёмной» магии. Он поспешно мысленно выставил защиту от воздействия, перевёл дыхание и с нескрываемым удивлением и гораздо более настороженно посмотрел на мелкого «тёмного». Тот, оказывается, ко всему прочему, ещё и носитель дара! Что ещё за сюрпризы приготовила эта парочка?

Гоблин же продолжал его сверлить злым, ненавидящим взглядом, будто он, случайно встреченный в леске на окраине цивилизованного мира, эльф был олицетворением всего того нехорошего, что «тёмный» хотел бы уничтожить. Так могут смотреть на ещё бьющее крылышками, но уже обречённое насекомое. Каэлен даже невольно поёжился от пришедшего сравнения.

— Ты ещё пожалеешь о сказанном, мой остроухий собрат по разуму, — негромко прошелестел ровный голос. — Да, малыш? — неприятная морщинистая рожица ещё более скривилась, полуобернувшись к огромному товарищу.

— Да, жрать охота, — прозвучал неожиданно низкий, но не грубый голос, и маленькая голова на большом теле этак величественно согласно кивнула.

Глаза тролля с интересом уставились на эльфа. При этом никакой враждебности или агрессии Каэлен в этом взгляде не ощутил.

Казалось, драка неизбежна, и высокорождённый стал просчитывать варианты, за что схватиться. Кинжал — недостаточное оружие для борьбы с троллем. Лук с колчаном всего в двух локтях, но это не выход — натянуть тетиву, наложить стрелу всё-таки требует минимум времени, которого ему наверняка не хватит. Чуть дальше, но левее, на ветке висят ножны с мечом — и это единственный шанс оказать действенное сопротивление.

Всё замерло в напряжённом, хрупком ожидании — кто сделает первый шаг? Каэлен смотрел исключительно на напружинившегося перед прыжком гоблина. Тролль маячил на периферии зрения шагах в пяти, и хоть он, по мнению эльфа, был опасней противником, мелкого «тёмного» гадёныша он не собирался сбрасывать со счёта. Несмотря на размеры, гоблины всегда были коварными и неудобными бойцами, зачастую пользующимися своей якобы безобидностью и демонстрируемой неопасностью. И тут снова зашевелился Ройчи.

Плащ ушёл в сторону, несколько неторопливых телодвижений, и взору замерших соперников явился босоногий, со взъерошенными русыми волосами, новый персонаж. «Тёмные», не выпуская из виду высокорождённого, покосились оценивающе на человека.

Тот посидел несколько ударов сердца на импровизированном лежаке, обхватив руками колени и уставившись в землю. Потом душераздирающе зевнул, заставив даже в испуге сорваться с ближайшей ветки пичугу, и встал. Потянулся, рубаха навыпуск и не зашнурованная лоткрыла худое жилистое тело. Поднял руки, потёр глаза, как бы прогоняя сон, собрал с бледного осунувшегося лица волосы, небрежным движением скрутил их в хвост и отбросил его, никак не фиксируя, за спину. Наклонился, взял флягу с водой и жадно приложился. Тонкая струйка скользнула по подбородку на шею, ключицу, грудь. Прошлёпал босыми ногами, чуть вздрагивая, наступая на острые неровности, через центр поляны к костру, напрочь игнорируя непрошеных гостей. Склонившись, потянул носом над котелком, и губы разрезала слабая улыбка.

— А неплохо, Лис, — тихо и словно простужено произнёс он, не глядя на товарища.

Эльфа неожиданно накрыла такая всеобъемлющая и сметающая всякое напряжение волна лёгкости, будто на обложенном тучами небосклоне, выглянуло солнце. Истаяло раздражение, глупые переживания ни о чём, и даже «тёмные» превратились в обыкновенны утренний антураж, вроде деревцев, птичек, костра. Всего лишь улыбка и парочка добрых слов — что ещё надо нуждающемуся путнику?

— Это что за явление? — внятно проскрипел гоблин, настороженно и внимательно рассматривая человека, который выглядел совершенно неопасно, но при этом он чувствовал в этом, абсолютно расслабленном и будто открытом и не враждебном разумном некий подвох.

— Пошли вон, — негромко бросил мужчина, даже не оглядываясь на стоящего за спиной заскрипевшего зубами гоблина. — Научитесь вести себя прилично, тогда и приходите к нашему костру, — холодные серые глаза несколько долгих мгновений неприятно изучали мелкого «тёмного», как какую-то букашку.

Гоблин даже вздохнул с облегчением, когда этот непонятный человек отвернулся. Он явственно, всей шкурой почувствовал предупреждение, которое его чутьё подсказывало ему не игнорировать. Но пока он разрывался между тем, чтобы упрямо принять вызов и благоразумием, в игру вдруг вступил тролль, которого опрометчиво приняли то ли за большой куст, то ли за огромный валун.

— Мы что, жрать не будем, жрать охота?!

Странное выражение в иное время вызвало бы улыбку, но не сейчас, так как возмущение, пусть и перемешанное с какими-то жалобными нотками, прозвучало весьма внушительно. И грозно.

Гоблин только пытался виновато пожать плечами, повернувшись к своему напарнику, когда тот сделал несколько решительных шагов к такой близкой еде. На его пути вдруг вырос мужчина, сложив руки на груди, спокойно и бестрепетно глядя на возвышающегося над ним «тёмного».

Тролль гневно раздувал ноздри и зло сверлил глазами возникшую перед ним казалось бы незначительную преграду. Возможно, он и успокоился бы — уж очень был уверен в своём праве и невозмутим чужак перед ним, но такие аппетитные и столь близкие ароматы еды просто сводили его с ума. А голодный тролль, как известно, не всегда может контролировать себя. Но как бы желая найти компромисс между вступлением в конфронтацию — всё-таки где-то глубоко внутри у него теплилось непривычное чувство робости перед человеком — и желанием набить пузо, он сделал шажок в сторону, намереваясь кружным путём добраться до заветного котелка.

— Э нет, приятель, — с совсем незлой усмешкой проговорил человек, а в следующий удар сердца тролль почувствовал дикую выворачивающую боль в локте, ноги его подкосились, и он, сопровождая действие утробным болезненным воем, всем мощным телом грянулся оземь.

Спустя какое-то время тролль беспомощно валялся на спине, потом, заскулив напоследок, притих, лишь слегка постанывая на выдохе. Когда он открыл глаза, над ним на корточках сидел и миролюбиво смотрел истязатель. Конечно, он мог махнуть левой лапой и рассчитаться за всю свою боль, но он уже понял, что делать этого не стоит, дабы не усугублять своё положение — всё-таки разумного, сумевшего одним движением завалить снежного тролля, нужно, как минимум, остерегаться.

— Ну, как, приятель, жив? — благодушно уточнил человек.

Тролль лишь моргнул, чувствуя неприятное жжение в локте, затылке и покалывание в неудачно приземлившемся копчике, повернул голову в сторону, где его взгляд набрёл на в ужасе глядящего на него гоблина.

Его друг был не просто в шоке, а пребывал в каком-то ступоре, мелко подрагивая челюстью, при этом не издавая ни звука. Он совсем не обращал внимания на эльфа, уже готового в случае необходимости нашинковать его стрелами. Он лишь хотел дотянуться до большого товарища, чтобы удостовериться, все ли косточки его целы.

— Всё, приятель, вставай, не такой уж ты битый, — со смешком сказал мужчина, поднимаясь. — Ты ведь не неженка какой, а самый настоящий снежный тролль, верно? — и удостоверившись, что «тёмный» начинает копошиться, пытаясь встать, строго добавил: — Чтоб духу тут вашего в течении пяти минут не было. Это будет вам хороший урок — хорошо вести себя в гостях.

 

Глава 7

Ностромо грузил поклажу на их верного труженика по имени Торопыга, мерина пегой масти. Животное повернуло выразительную флегматичную морду к гному, и тот, оправдывая его надежды, открыл крепкую мозолистую ладонь, с которой конь очень аккуратно, одними губами, открывая крупные зубы, смахнул сладости и благодарно прянул ушами.

Вообще, Каэлен поражался, с какой лёгкостью подгорный житель общался с четвероногими друзьями. Какой бы норовистой не была лошадка, Ностромо всегда находил к ней подход в виде ласкового слова или кусочка сахара в кармане.

Сам гном выглядел, по подходящему случаю человеческому выражению, как огурчик, хотя эльф был уверен, что тот накануне боролся с хмельным змеем до упора. Впрочем, как всегда. Только Ройчи мог сделать соответствующее внушение, которое гном предпочитал не игнорировать. Но сейчас их товарищ продолжал пребывать в том бездумном и созерцательном состоянии, в котором реагировать на «недостойное» поведение своих спутников не имел ни малейшего желания. А на длинные нравоучительные монологи эльфа реагировал просто — махнув рукой, словно отгоняя надоедливого комара, при этом не споря и не вступая в бессмысленные по его мнению дискуссии. К слову, Каэлен должен был себе честно признаться, что и у него есть слабые места: он был неравнодушен к слабому полу, в основном хрупким представительницам человечества, желательного блондинистого окраса. Кстати, после нескольких его приключений, когда их троице срочно приходилось сниматься с места, он тоже имел неприятные профилактические разговоры с Ройчи, после которых приходилось тщательно контролировать своё «обаяние» высокорождённого, ибо по мнению самого эльфа, именно девушки сами прыгали к нему в постель.

Неширокая, но вполне пригодная для движения тропка петляла между деревьев, и Каэлен, будто погружаясь в неспешный походный транс, невольно улыбался, когда проникающие сквозь негустую листву солнечные лучи касались лица. Листья клёнов, осин и тополей уже потихоньку меняли окрас на яркий, праздничный. Пока робкий крен в желтый, алый и насыщенно коричневый тона весьма вдохновлял эльфа — он очень любил осень. Особенно такую, нарядную, спокойную, практически безветренную, когда, кажется, весь мир замирает в созерцании. Потом, когда начинаются дожди и им, вечным путникам, перекати-поле приходится месить грязь и зябко кутаться в плащах, когда ты остаёшься один на один с непогодой и пространством, таким болезненным способом готовящимся к зиме, начинают посещать совсем иные, но не менее важные мысли: кто ты? Одиночество — это испытание, наказание или благо? Что есть тепло — то, что смог сохранить внутри или то, что в беспросветном холоде отдаёшь близким или тем, кто нуждается…

В общем, нравилась Каэлену осень. Не зря его имя с эльфийского так и переводилось — Осенний листочек. Это уже Ройчи сократил его до одного слова, а Каэлен, хоть был изначально мысленно против, с пониманием отнёсся к этому — всё таки люди чересчур короткоживущи, чтобы тратить жизнь на ненужную работу языка. Им, ущербным — при всём яростном прожигании жизни, во многих вещах они были весьма ленивы — так было проще.

Вот, в бою, он был полностью согласен с сокращением имени — Лис. Ему импонировала хитрость и даже какая-то мудрость, умение выживать, а также окрас этого животного. Оранжевый был одним из любимых цветов Каэлена. И гному, кстати, тоже сокращение подходило — Нос. Даже в драке он сунул свой приметный обонятельный орган в самые опасные места. Да и Ройчи его Рой, если разобраться, соответствовал действительности.

Каэлен снова невольно усмехнулся и украдкой огляделся — не видят ли товарищи, как он, высокорождённый, этак глупо лыбится. Надо ведь соответствовать образу. Хотя, по мнению эльфа, именно само желание «соответствовать» — и было основной глупостью. Правда, в компании человека и гнома он уже разобрался со многими условностями. Но его товарищи не обратили внимания на него. Ностромо впереди вёл под уздцы Торопыгу, а Ройчи опять погрузился в свою задумчивость, но это уже было не то состояние черной меланхолии, что так тревожило его спутников. Перед выходом они втроём пообщались на предмет выработки маршрута, и если Ностромо в принципе было всё равно, куда двигать, то Ройчи, как обычно был в меру ироничен и язвителен, зато внимателен к деталям, что говорило о том, что терзавшие его изнутри печальные события, ушли в прошлое, погребены насущными задачами и целями на будущее. А самое главное, Каэлен без лишних споров уговорил друзей по пути свернуть в Лес.

Среди кустов отразился солнечный зайчик, и эльф, чуть приглядевшись, заметил череп со съехавшим на бок остроконечным шлемом и эпизод панциря.

Вздохнул. В этой местности хватало непогребённых тел, что говорило, конечно же, о небезопасности этих рощиц и долинок на ничейной земле. С одной стороны, а где совсем безопасно? Везде можно получить нож в спину или болт в грудь. Особенно в крупном городе, где всегда процент неблагонадёжных элементов весьма высок. С другой же, разве можно так бесшабашно им идти, как сейчас? А вдруг засада? Понятное дело, доля нездорового фатализма всегда присутствовала в их компании. Но всё таки Каэлен постарался выйти из благодушного созерцательного состояния, прислушался к окружающему, напряг чутьё, просканировал местность своими чуткими органами чувств высокорождённого.

Всё было настолько спокойно и умиротворяющее, что аж подозрительно. Где-то не очень далеко звучали голоса, но в данной ситуации, речь — скорее фактор успокаивающий, нежели настораживающий.

Впереди, сквозь просветы уже виднелось открытое пространство, то ли очередной долины, то ли широкого поля судя по карте разграничивающего условную территорию ничейных земель с королевством Эрион.

— Я догоню, — бросил вслед Каэлену Ройчи, притормаживая и направляясь в ближайшие кусты, на ходу трогая завязки штанов с вполне определёнными намерениями.

Эльф только кивнул в ответ.

Они с Ностромо и Торопыгой наконец-то вышли на открытое пространство. Перед ними оставалось поле — лишь где-то на линии горизонта темнела полоса леса. Каэлен вздохнул полной грудью — открытое, свободное пространство именно сейчас его, лесного жителя, вдохновляло. Сказать честно, все эти ненастоящие леса, находящиеся вне чуткого контроля и внимания высокорождённых, не то, что угнетали, но не давали расслабиться. В них, казалось, сама флора и фауна после общения с сонмом разумных заразилась ленью и обманом. Сейчас же, глядя на практически безоблачное небо и, представив, как будет жарить их солнце, особенно в зените, казалось, это вызовет недовольство. Но нет — он был только рад ласковым и тёплым — нежарким — целебным лучам.

Идиллию нарушил многоголосый бубнёж где-то совсем рядом. Конечно же, слух уловил его сразу, но ведь можно иногда отключить уши в угоду мимолётным радостям?

Ностромо, заинтересовавшись шумом, безбоязненно повёл коня вправо по плавно огибающей выступающие островки зарослей, тропке. А вдруг там большой, враждебно настроенный отряд? Вздохнув, Каэлен оглянулся — Ройчи еще не появился, и покорно поплёлся за гномом.

Открывшаяся из-за поворота картина, его, в принципе, умевшего не удивляться ничему, поразила до глубины души. Как говориться, жизнь — главный подносчик сюрпризов.

На опушке собралось около тридцати разумных, судя по расположению, делящихся на две выясняющие отношения — пока словесно — группы. Посредине находились два лидера, а за спинами кучковались остальные. Количественный и расовый состав были тоже весьма любопытны. С одной стороны присутствовала пятёрка стоящих в живописных позах — кто любовался бабочками, кто внимательно изучал совершенные ногти — как бы совершенно расслабленные и к происходящему не имеющие никакого отношения, дроу.

Каэлен скривился, словно раскусил в яблоке гусеницу. Соперничество с тёмными высокорождёнными, частенько переходящее в кровавые столкновения — тысячелетняя традиция, которая только в последнее время перешла в холодный, вооруженный и крайне хрупкий нейтралитет. О котором, между прочим, запросили сами дроу. Причиной, по мнению Каэлена, был паскудный характер тёмных братьев. Если светлых высокорождённых неспроста считали высокомерными, холодными и заносчивыми, то в тёмных все эти качества были на несколько порядков выше. И если эльфы в конце концов смогли переступить свою гордыню и пригласить в качестве союзников тех же гномов и презираемых людей, то дроу были выше этого. Они ни с кем не объединялись, и за свою жизнь Каэлен не видел ни одного тёмного в интернациональных наёмнических отрядах. Они могли терпеть рядом лишь себе подобных.

Противоположный лагерь же был гораздо многочисленнее — так навскидку Каэлен определил, не меньше двадцати, по составу же люди и орки самого разбойничьего вида, при чём, верховодили именно последние. Часть ватажников просто валялась на земле, отдыхая, лениво прислушиваясь, о чём припираются широкий, даже по меркам орков, главарь с отстранённым, невозмутимым, смотрящим куда-то мимо беловолосым дроу. Другая же часть, возбуждённая и настроенная агрессивно, нервно теребила оружие, выстроившись неровным полукругом за вожаком, с вызовом поглядывая на тёмных эльфов.

Еще между враждебными группами лежали — вначале эльф подумал, что это разновеликие тюки, но после того, как один из них ощутимо пошевелился, он понял, что это спеленатые разумные, как минимум двое.

Ностромо без опаски продолжал движение к месту конфликта, Каэлен же решительно остановился и требовательно окликнул гнома — зачем им, мол, чужие разборки? Тот понятливо кивнул, тоже остановился и громко позвал какого-то Жбана, интересуясь, что случилось. Расстояние было локтей в двести, но для Ностромо с его луженой глоткой это была не проблема, и он был услышан. С земли приподнялся огромный лохматый детина, прищурился, пытаясь определить, кто его зовёт. Узнал, разинул в улыбке щербатый рот и призывно махнул рукой. И снова плюхнулся на тюфяк — кричать ему было лень.

Гном сплюнул, посмотрел назад, за эльфа, откуда, как слышал тот, из рощицы вышел Ройчи, бросил поводья Торопыги и поспешил к ватажникам. Любопытство — еще одно слабое место его товарища. Если он не узнает, что здесь происходит (ведь дроу — нечастый гость в обжитых землях), он потеряет сон, станет вредным и невыносимым. То, что «светлый» направился, грубо говоря, к скоплению «тёмных» не сильно встревожило эльфа — всё-таки на ничейных землях цвет не имеет того критичного значения, нежели на других территориях. Но то, что Ностромо легко может сунуть свой нос в чужой спор, хоть в качестве арбитра, хоть — участника, — вот этого опасался. А то, что его товарищ знаком с каким-то бандитом с большой дороги, его совсем не удивило — коммуникабельности гнома позавидовал бы любой дипломат или шпион. Каэлен уже сомневался, что гном ходил пить пиво с какими-то гномами. Впрочем, с него станется облазить кучу стоянок и перезнакомиться со всеми, попивая за знакомство — и бесплатно! — хмельной напиток. Ко всему прочему, Ностромо был весьма прижимист и при случае никогда не был прочь сэкономить на своём, а в данной ситуации, их общем кошельке. Ведь их «отрядную кассу» Ройчи доверил именно ему, как понимал Каэлен, преследуя несколько целей: во-первых, это гном, по природе своей лучший хранитель денег, во-вторых, по практичности, торговой хватке и умению контролировать их быт, ему не было равных, и, в-третьих, зная беспокойный характер товарища, это был еще и значительный сдерживающий фактор — при наличии большой суммы на поясе, он лишний раз задумается, идти ли на поводу желаний — всё-таки подводить друзей Ностромо не хотел ни в коем случае.

— Что происходит? — спросил из-за плеча Ройчи.

Каэлен пожал плечами.

— Вон, сейчас прискачет наш любопытный дракоша, и всё расскажет.

Человек отвернулся, бросил оценивающий взгляд на солнце, потом на накатанную дорожку посреди поля. Эльф легко читал его мысли. Хоть у его товарища и была дублённая шкура, жариться на солнце он не очень любил.

— Дойдём до нормальных земель, уговорю Ностромо приобрести телегу и парочку конячек, — пробурчал он. — Вернее, еще одного, к Торопыге.

— За ними нужно ухаживать и кормить, — заметил высокорождённый, не очень любивший это занятие.

— При правильной постановке вопроса, — усмехнулся человек, — Нос всё сделает сам.

Эльф лишь согласно кивнул, это было весьма заманчиво — поберечь ноги.

Вернулся запыхавшийся и радостный гном и сходу зачастил:

— Не поверите, что произошло! Ночью к банде Грызула прибилось двое «тёмных»: тролль и гоблин, якобы погреться у костра в компании нормальных разумных. Я при этом присутствовал, еще и удивился: какие только Вериния не подбрасывает союзы: гоблин и тролль, — гном восхищенно покачал башкой. — Грызул был не против: всё таки тролль, при всём своём дурном характере — это сила, им просто нужно уметь управлять. Да и гоблин казался не глупым, а ведь среди них самые умелые следопыты и разведчики. Всё было хорошо до того момента, пока кто-то из ватажников не обнаружил пропажу половины туши быка, которого к вечеру приволокли охотники. Часть пошла на вертел, — пояснил гном, — часть оставили впрок. А тут такое… недоразумение, — Ностромо хлопнул себя по коленям и заржал во всю глотку, смешно подрагивая бородой.

Представив картину, как мечутся с факелами взбешенные разбойники, сами кого хочешь лишающие пропитания, эльф невольно хмыкнул, но больше всё же повлиял комичный вид товарища — уж больно он заразительно смеялся. Рядом не выдержал и улыбнулся Ройчи.

— Что дальше то? — поторопил разошедшегося подгорного человек.

— Фу-х, — выдохнул тот и продолжил:- В общем, Грызул психанул, дал одному в ухо, другому, велел заткнуться и не метать икру, словно обделавшийся лосось и не затаптывать следы. Но внутри стоянки уже ничего не было разобрать: пол быка будто испарилось. Самые суеверные бандиты даже принялись судорожно вспоминать молитвы и обещать свечи всем богам, каких могли наскрести по закоулкам своих пустых голов. Грызул смекнул, что тут не обошлось без магии, и уже решил кого-нибудь зарубить для поднятия боевого духа в отряде. Но тут кто-то таки обнаружил характерный след, отходящий от стоянки. Всей толпой они бросились по нему. И, чтобы вы думали, куда он привёл? — Ностромо торжествующе замер.

— К тёмной парочке, — отчего-то угрюмо проронил Ройчи, задумчиво отвернувшись.

— А вот и нет! — довольно воскликнул гном.

Товарищи удивлённо вскинули головы. С их точки зрения ситуация была прозрачна, будто капля росы по утру.

— След вёл… — вновь драматическая пауза, — к лагерю дроу!

Повисла тишина, которую прервал неодобрительный, но с нотками восхищения, голос эльфа:

— Ну и хитрющий, мерзавец.

Они понимающе переглянулись с Ройчи, конечно же, подразумевая одного и того же разумного — гоблина.

Гном озадачился непонятными взглядами друзей и фразой, которая совсем не клеилась, как правильный комментарий. Но стезя рассказчика, на которую он уже вдохновенно вскочил, неудержимо влекла его дальше.

— Но тут вовремя сработал Грызул, и придержал своих разъярённых бойцов, которые так и рвались проучить наглых эльфов, — Каэлен поморщился, а гном, осознав обидность сказанного, исправился. — Тёмных. Ватажники окружили лагерь дроу — дабы никто не смог скрыться от правосудия, — гном неожиданно подмигнул Каэлену, и тот согласно кивнул. Тёмные эльфы совсем не подходят на роль загонной добычи, даже один их воин — а тот, кто бродит вне ареала обитания, наверняка им является, запросто может доказать всяким глупцам, что они не правы. А тут их целая боевая пятёрка! — Стихийно сформированная внушительная переговорная группа вломилась на стоянку с воплем: «Где наша еда?! Или гоните взамен монеты!» — гном очень выразительно изобразил визгливых парламентёров. — А опешившие от подобной наглости тёмные сыграли в удивление и задали главный вопрос — им ведь выдержки не занимать — всяких драконов они и потом нашинкуют, а вот развлечься иной раз, совсем не прочь. «Какое такое мяа-асо?» — Ностромо просто согнулся пополам, не в силах более промолвить ни слова, он булькал, корчился, из зажмуренных глаз обильно текли слёзы, а борода мелко-мелко тряслась, пропуская какое-то заунывное, совершенно невнятное бормотание.

Друзья с улыбками какое-то время наблюдали эти конвульсии, под названием то ли смех, то ли истерика, потом Ройчи таки не выдержал и похлопал подгорного по наклонённой спине — а вдруг товарищу реально плохо? Гном наконец-то обуздал себя, разогнулся, смахнул с лица проступившую со всех щелей влагу и продолжил.

— В общем, удивляюсь, как эльфы не положили там же всех этих болванов, — с этим Каэлен был полностью согласен, ибо высокорождённые весьма избирательно вообще потребляют мясо, а уж тёмные очень брезгливо относящихся, скажем так, к кухне иных народов, обвинить в воровстве недавно забитой туши — это практически открытое оскорбление. — Но их старший заинтересовался бессвязной речью ненастоящих разумных, не поленился, прошел к «явным» следам, ведущим к их лагерю. А потом целенаправленно двинулся по каким-то, только ему видимым, ориентирам в темноту. При этом возбуждённым неадекватным соседям, пристроившимся в хвосте, велел погасить факелы и заткнуть рты. Шли недолго и вскоре выбрались на небольшую полянку, где в свете наконец-то зажженных факелов и лучин они увидели воров. Пресловутое мясо даже всё еще находилось в руке, вернее, лапе, одного из них. Злоумышленники затравлено озирались, но сбежать им мешали весьма решительно настроенная четвёрка дроу, стоящая по периметру поляны. — Гном, чувствовалось, выдохся. — Короче, это была та странная парочка гоблин-тролль, которая, пожелав отужинать, не придумала ничего лучше, как стравить между собой приютившую их ватагу и ближайшую к ним группу тёмных эльфов, — гном замолчал, махнул рукой, потеряв интерес к происходящему, подошел к Торопыге, проверяя крепость привязанного груза, не натирают ли ремни шкуру коня — ну, и сахарок в качестве поощрения.

Каэлен тоже поправил плащ, переключаясь на дорогу, но тут прозвучал слишком ровный голос Ройчи.

— Так что с ворами?

Ностромо обернулся.

— С «тёмными»? Так их связали, решив разбор полётов перенести на утро.

— И?

— А сейчас выясняют, кто больше пострадал, и кто из двух коллективов будет наказывать этих драконов. Кстати, — оживился он с надеждой, — может останемся на чуток, посмотрим, чем всё закончится — возможны интересные варианты.

— Что тут интересного? — Недовольно проворчал эльф. — Либо орки их прирежут, либо дроу, — задумался и продолжил мелькнувшую в голове мысль. — Лучше б к разбойникам попали, потому что у моих тёмных братьев… — покачал головой осуждающе, — чересчур развитая больная фантазия.

Ностромо без особого сожаления утвердительно кивнул, а Ройчи, неожиданно пробежавшись по оружию руками, решительным шагом направился к шумящей, спорящей толпе.

Гном и эльф недоумённо переглянулись, лишь на мгновение замешкавшись, поспешили за товарищем — какой бы таракан не вполз в его голову, бросать его они не имели права.

Появление новых действующих лиц по началу, казалось, и не было замечено, но Ройчи, как водится, быстро исправил это, уверенно подойдя, виртуозно минуя увеличившуюся толпу, к лидерам.

Дроу продолжал игнорировать орка, любуясь на этот раз богатой рукоятью своего кинжала. Тот же, дойдя до точки кипения, но не находя в собеседнике должной отдачи, перешел на малопонятный рёв (не очень внятный по дикции и артикуляции слов). Впрочем, так и не решаясь броситься на высокорождённого, что только говорило в его пользу.

— Доброе утро, уважаемые, — вежливо и негромко произнёс наёмник, обращаясь как бы к обоим спорщикам.

Орк сразу же заткнулся и перевёл маленькие, налитые кровью и бешенством глазки на человека. Каэлен его очень хорошо понял — новое действующее лицо позволяло отвлечь на себя внимание и без ущерба для репутации прекратить этот бессмысленный торг. Грызул уже понял, что проклятый дроу уступать не собирается. Мало того, он открыто демонстрировал своё презрение, издевался, дракон этакий, словно подталкивая ватажников на открытое противостояние, и вожак банды, глядя на уверенных эльфов, их снисходительные мимолётные взгляды, которыми они обменивались, кривящиеся в язвительных усмешках губы, начал понимать, что численное преимущество — это сомнительный аргумент, что ночные гости — воры таки смертельно их подставили, и что высокорождённые не простили им оскорблений, нанесённых вольно или невольно. А так появился шанс потянуть время и обдумать лучше ситуацию, а по возможности разойтись миром, то бишь, так сказать, остаться со своими и на своих. Ни один злоумышленник не стоит того, чтобы в жажде мести на кон выставить свою голову. Орк давно уже понял, что гордыня и излишняя самоуверенность — плохие спасатели для тонущего. А тут всего лишь человек, на которого, в конце концов, можно выплеснуть свой гнев. Да и еще в компании двух «светлых», которые так и просят, чтобы ножичком пощекотали их рёбра.

Дроу привычно проигнорировал Ройчи, что совсем того не удивило. В анекдотах и весёлых историях о тёмных эльфах весьма популярной была такая ситуация, когда он и она занимаются любовью и при этом делают вид, что не замечают друг друга.

— И тебе не хворать, человек, — пробурчал орк, наконец-то взяв себя в руки. — Чего надо?

Прозвучало не только не дружелюбно, но и грубовато — опять же, не стоило обращать на это внимание, так как это было в естественном оркском стиле.

— Я тут случайно проходил мимо, — невозмутимо продолжил Ройчи свою игру, — и узнал о ваших сложностях с выбором, — он продемонстрировал открытые ладони, как бы говоря, что пришел с мирными намерениями. При этом речь его была весьма негромкой, поэтому шум вокруг постепенно стих, а некоторые подтянулись поближе, чтобы быть в курсе происходящего.

— Нам не нужны советчики, — орк рубанул мощной рукой в воздухе, при этом его чуть вытянутые и будто приклеенные к лысому черепу уши забавно дрогнули.

Вообще, Грызул, внушал, так сказать, доверие, массивная, коренастая, невысокая, как для его народа, фигура, но вровень с Ройчи, вся такая бугристая от мышц, и даже бочонкообразный живот не выглядел пивным. Он крепко стоял на своих кривоватых ногах, а шрамы, испещрившие отнюдь не симпатичную рожу, говорили о том, что он бывалый и опытный боец, и для того, чтобы свалить его, нужно постараться.

Дроу же, напротив, был его полной противоположностью. Утончённый, изящный, всё в нём от позы до величественных неторопливых движений, поворота головы, холёных тонких кистей, удивительных серебристых волос, где каждая волосина знала своё место, длиннющих ресниц, прикрывающих омуты наверняка бездонных, гипнотически притягивающих глаз — всё это было словно демонстрация идеального, совершенного существа. Вот только эта красота была такова, что при взгляде на неё стыла кровь, останавливалось сердце и замораживалась сама жизнь. При этом его походная одежда, украшения и оружие были таковы, что мог позавидовать любой владыка Веринии.

— Нет-нет, что вы, совсем не совет на моём языке. Всего лишь решение вашей проблемы, — он лучезарно — как только мог Ройчи, когда хотел — улыбнулся. Когда драматическая пауза достигла своего апогея, и наступила абсолютная тишина, он продолжил. — Вот эти двое воришек, — указал на жестко связанные, лежащие рядом тела «тёмных» с выпученными глазами, кляпами во рту, а у гоблина еще и ошейник, блокирующий дар, — прежде, чем пойти в гости к уважаемому Грызулу, — кивок в сторону орка, на что тот никак не отреагировал, напряженно слушая человека, — они посетили нашу скромную стоянку, — Каэлен краем глаза отметил полезшие вверх брови Ностромо — они с Ройчи не посвящали гнома в небольшое приключение, по умолчанию посчитав эпизод незначительным. — И вели себя до неприличия по хамски. В общем, народ, после их ухода у меня остался нехороший осадок, и я почувствовал себя крайне неудовлетворённым. Поэтому я весьма благодарю всё общество за то, что вы задержали этих преступников, — он обернулся вокруг своей оси, улыбаясь и кивая, как бы изображая оную благодарность, но по участникам двухсторонних споров — даже дроу отвлеклись от созерцаний и обернулись к человеку, превратившись в соляные столбы, понять отношение к прозвучавшим словам было невозможно. — Всё, друзья, вопрос решен, можете быть свободны и наконец-то заняться своими, уверен, очень важными делами…

Что тут началось! Многоголосый ор, ватажники били себя в грудь и с пеной у рта наступали на наглого человека, дроу тоже подтянулись к лидеру — в их экономных движениях тоже прослеживалась угроза.

Ностромо, отпустив поводья Торопыги, пригнулся и потянулся к секире, готовый в любой момент броситься в драку. Каэлен же, как ни странно испытавший облегчение — сейчас всё разрешится, наоборот, отошел назад — для лучшей стрелковой позиции. В возможной свалке он пока был не нужен, а вот контролировать дроу было бы неплохо.

Ройчи не потянулся за оружием, а положив руки на ремень, с полуулыбкой хладнокровно и спокойно пережидал случившийся гвалт.

Суть гневных выкриков заключалась в принципе в нескольких словах: «Какого дракона вы здесь нарисовались?!». Особенно усердствовал огромный — выше Грызула чуть ли не на голову — орк, возвышаясь этакой брызжущей горой над жалким человечишкой, аж порозовевший сквозь зеленоватую кожу.

Но тут весь шум перекрыл пронзительный и устрашающий вопль: «Заткнитесь!!!», и сразу стало понятно, что Грызул неспроста является вожаком отряда. Мощная глотка — чем не признак начальника?

В наступившей относительной тишине, прежде чем орк-предводитель обозначил своё мнение о наглеце, всунувшем своё жало в ситуацию, его не касающуюся, и чреватую такими карами, что, ох, как больно может быть головушке, потерявшей связь с бренным худосочным тельцем, прозвучал спокойный, ничуть не испуганный, даже с какой-то внутренней ленцой, голос.

— Я так и думал, что вы будете против. Но ведь попытаться стоило? — Мягко вопросил человек у общества, чем вызвал очередной ступор у окружающих.

Каэлен внутренне дрожал от смеха — уж Ройчи умеет выводить из себя. Но тут же одёрнул себя — наступила пауза, которая бывает накануне грозы. Или перед тем, как начинают бить. Тут главное устоять на ногах, иначе затопчут.

— Мы легко можем уладить иначе наш спор, — между тем продолжил Ройчи ровным голосом, глядя при этом только на Грызула.

— Как?!

— Поединок, — просто ответил тот. — Вопрос может быть закрыт правом сильнейшего.

Народ загомонил, но теперь в голосах звучали и одобрительные нотки. На ничейных землях, на которых мог найти пристанище любой, споры, не взирая на количественный состав отряда, стараясь избегать массовых кровопролитий, предпочитали решать именно поединком — один на один. Такова традиция.

Лидер дроу, бросив на Ройчи быстрый взгляд, отошел к своим — посовещаться. Пусть у тёмных эльфов и было жесткое иерархическое подчинение, и командир или более благородный высокорождённый мог принимать решение единолично, но мудрый командир всегда советуется с подчинёнными, хотя бы на ранг или два ниже его — есть мелочи, которые одна, пусть самая умная голова, может упустить, есть специализации или наличие специфического дара, носители которого могут видеть глубже иных.

Грызул тоже повернулся к ватажникам — с тем же намерением. Поединок — это и ритуал, и зрелище, торопливости он не любит. Каэлен лишь расслышал своим чувствительным слухом, как огромный орк настойчиво обращался к вожаку ватаги: «Отец, выстави меня! Я размотаю кишки этому бледному дракону…» — дальше шло перечисление не очень приятых эпитетов человека, и эльф, скривившись, поспешно отвернулся — ну, не любил он ругательств, особенно из уст «тёмных», и поспешил к Ройчи, перед которым возбуждённо тряс бородой и махал кулаками Ностромо.

— Ну, давай я выйду! — канючил гном, он аж дрожал от желания подраться, — я еще ни разу не бился с тёмными эльфами.

Ройчи, глядя на него с улыбкой, отрицательно качнул головой.

— Если бы не две последние пинты пива, которые до сих пор болтаются в тебе, я, возможно, и доверил тебе это развлечение, а так… — он с театральным вздохом развёл руками.

Подгорный насупился, и через удар сердца бросил обидчиво:

— А мне почему не рассказали, что «тёмные» забредали к нам?

— Когда? — сделал удивление Ройчи. — Ты пришел под утро, вымел наш завтрак, любовно приготовленный Листочком на троих, потом были сборы и свёртывание лагеря — у всех было, чем заняться.

Гном виновато отвернулся. Подулся минуту, наблюдая как желающие очерчивают поединочный круг, но вскоре любопытство перевесило — да и никогда он долго не мог ни злиться, ни обижаться, ни унывать — обернулся к Ройчи.

— А ты уже пересекался с дроу?

— Бывало, — равнодушно кивнул человек, думая о чём-то своём.

— Хорошие воины?

— Очень хорошие.

Это была весьма высокая оценка из уст их друга. Теперь уже задумался гном. И Каэлен, который тоже никогда не скрещивал меч с тёмными собратьями.

Наконец в круг вышли представители ватажников, и Грызул громко объявил:

— От вольного отряда честь доказать наше право на добычу будет отстаивать воин Тыштак! — представил он того огромного орка, который кричал и выступал больше всех.

Не сказать, что Каэлен опасался каких-то подвохов от этих, в общем-то простых разбойников с больших и малых дорог. Вдруг у них и пребывал какой-нибудь самородок, способный противостоять Ройчи? Но вряд ли. А орк? Даже очень большой — тем более большой — и эмоционально неуравновешенный, молодой — это не соперник. Вот дроу…

Ройчи уверенно и неторопливо вышел в круг. Никакой защиты, ни шлема он не надевал — как был, в простой рубахе навыпуск. Только волосы схватил ремешком в хвост, чтобы не лезли в глаза. Ножны с мечом держал в левой руке, но не спешил обнажать оружие.

Встал напротив презрительно кривящего губы орка.

— Ну, что, малыш, вижу, давно тебя не пороли, раз ты так самонадеянно лезешь во взрослые игры? — доброжелательно и мягко поинтересовался наёмник.

— Да я тебя перекушу и выплюну, белолицая лягушка! — Взревел Тыштак гневно раздувая ноздри, уже готовый сорваться в бой и наконец-то располовинить глупого человека устрашающих размеров секирой, но правила поединка подразумевали и предварительную словесную накачку.

— Бедняга, да тебя, видно, не кормят, — сочувствующе бросил мужчина и пояснил: — В первый раз слышу, чтобы уважаемые мной орки потребляли лягушек, — озадачено качнул головой. — Знал бы, накопал тебе, малыш, земляных червей, — думаю, они весьма бы порадовали твой вкус…

Вначале вжикнула секира в том месте, где только что стоял Ройчи, а потом только донёсся рёв. Если закрыть глаза, — как с ухмылкой подумал Каэлен, — легко представить, что находишься в дремучем лесу, где беснуется дикий страшный зверь, одной своей глоткой заставляющий трепетать листья и загоняющий в норы всякую мелкую живность.

А в кругу в это время носился, словно ужаленный, большой разумный, изображая своей секирой ветряную мельницу. Добиться хоть какого-то результата ему не удавалось — юркая добыча всё время в последний момент уходила от него. Ройчи экономными и скользящими движениями был будто на шаг впереди «тёмного» — он словно предугадывал действия соперника, его ложные выпады, атаки, якобы неожиданные повороты. Это продолжалось уже достаточное время, и народ вокруг начал волноваться, выкрикивая обидные реплики обоим противостоящим сторонам, а Листочка, по человеческому выражению, это мельтешение начало укачивать.

Наконец Тыштак выдохся и остановился посреди круга, тяжело опираясь о древко секиры. Грудь его ходила ходуном, глаза лихорадочно блестели, будто он обожрался дурмана, а ткани рубахи, на которую он навешал бронь, была мокра, хоть выкручивай.

— Мало тебя, малыш, гоняли в детстве, если после пяти минут движений ты сдох, — Ройчи, который не то, что не вспотел — у него дыхание не сбилось, пренебрежительно скривился. — Как же ты собираешься участвовать в настоящих битвах, которые могут длиться и по полдня и дольше?

Орк хрюкнул бешено и снова бросился на такого близкого человека, читающего нотации, как какому-то сопляку, унижающего его перед своими же.

Конечно же, наёмник легко уклонился и при этом очень мощно влепил ножнами по широкой заднице. Звук был такой гулкий и всеобъемлющий, словно по большому мешку с мукой зарядил копытом скакун. Зрители, даже сочувствующие незадачливому орку, покатились со смеху.

Тыштак резко развернулся и пригнулся. На губах выступила пена, но выкаченные глаза, багровые, в каких-то синих прожилках, казалось, не видели ничего — он поводил из стороны в сторону башкой и раздувал ноздри, словно пытаясь отыскать обидчика. Сейчас он напоминал разъярённого секача, в своём безумии готового брать штурмом вековой дуб, лишь бы добраться до обидчика.

Ройчи щелкнул пальцами, привлекая внимание, и словно указывая направление атаки, и противник немедля сорвался с места. Орк даже не замахивался секирой, будто забыв о бойцовских рефлексах — он просто мечтал всей своей немаленькой тушей протаранить, задавить, оглушить, растоптать человека. При этом он нападал с такой скоростью, прежде не демонстрированной, что, казалось, всё получится. Впрочем, это было обманчивое ощущение и в следующее мгновение он уже пропахивал носом истоптанную траву — Ройчи успел не только очередной раз хлопнуть по заднице, но и сделать подножку.

Три широких шага и рукоять меча опустилась на темечко поднимавшегося орка. И всё затихло. Даже зрители.

В круг заскочил Грызул, обеспокоенно метнулся к лежащему бойцу, наклонился, коснулся шеи и облегчённо распрямился.

— Уносите! — бросил своим и хмуро повернулся к Ройчи, помедлив, сделал шаг и негромко произнёс только ему: — Спасибо, наёмник, что поучил Тыштака, — он взглянул прямо в холодные серые глаза. Можно было только догадываться, чего стоили старому закалённому воину эти слова.

Ройчи пожал плечами, но согласно кивнул.

— Хороший у тебя сын, Грызул, — так же негромко проронил человек, провожая взглядом уносимое бесчувственное тело. — Только горячий очень. Молодой еще.

Они напоследок обменялись понимающими взглядами, и Грызул, тяжело ступая, ушел к ватажникам. Если разобраться, он еще легко отделался и, как говориться, остался «при своих». Но чего же на душе остался какой-то неприятный осадок, заглушавший даже пробивающиеся ростки благодарности к загадочному наёмнику, единолично благополучно разрешившему для их ватаги ситуацию.

К внешнему краю поединочного круга подошел уже дроу и замер в картинной позе. Когда по его мнению пауза привлекла должное внимание, мелодично произнёс:

— Мы, дроу, подтверждаем справедливость требований выигравшей стороны. И не имеем к ней никаких претензий, — после чего развернулся и ушел.

Недоумённый гул ватажников был ему ответом.

— Это что же, — подошел к Ройчи Ностромо, — драться они не собираются? — В голосе гнома прозвучала слабая надежда и прямо таки детская обида.

Человек отрицательно качнул головой, задумчиво глядя вслед дроу, уходящим, судя по всему, в сторону своего лагеря.

Каэлен лишь вздохнул. Тёмные, в который раз, в его глазах подтвердили репутацию неглупых и тонко чувствующих момент разумных. Как бы там сложилось у их бойца с Ройчи — неизвестно. Но рисковать имиджем они не захотели. Хотя с точки зрения цинизма, они легко могли посчитать, что гоблину и троллю в плену у человека, в компании со «светлыми» может быть гораздо неприятнее и хуже, нежели рядовые пытки и конечная гибель от их рук. Как бы то ни было, только сейчас эльф почувствовал облегчение. Впрочем, наверное еще рано, ибо какие планы касательно нерадивых «тёмных» у Ройчи, он совершенно не мог предугадать.

— Эй, Нос, — позвал человек расстроенного гнома, — освободи ноги и веди этих красавцев сюда, — указал на так и лежащих виновников произошедшего.

Каэлен и человек оставшись фактически наедине — тёмные эльфы уже растворились в деревьях, ватажники тоже потянулись вслед за предводителем в свою сторону, снова стали надевать рюкзаки и поправлять по-походному одежду, когда глухой удар и вскрик вновь привлекли их внимание.

Ностромо, потеряв свой колпак и махнув в воздухе ногами, катился по земле, а огромный тролль, всё еще с кляпом во рту, но освобождёнными ногами, стремительно поднимался. Его выпученные глаза, совсем как недавно у Тыштака, смотрели вслед уходящим разбойникам. Нетрудно было догадаться, что он очень желает посчитаться со своими обидчиками, которые наверняка вдоволь поглумились над связанными пленниками. Даже, возможно, ценой своей жизни.

Тролль, набирая разгон, сделал три гигантских прыжка, но тут на его пути выросла невысокая фигура и строгим голосом поинтересовалась:

— Это ты куда собрался, гадёныш?

«Тёмный», будто на стену налетел, захлопал, словно только очнувшись после сна, глазами и промычал нечто оправдательное.

Ройчи подошел ближе, протянул руку, от которой огромный «тёмный» невольно дёрнулся назад и выдернул изо рта того кляп и брезгливо отбросил в сторону.

— Так-то лучше, — пробормотал про себя, снова обратив внимание на тяжело дышащего тролля. — Иди, вон, к коню, жди нас, не вздумай вредничать и характер показывать, ясно? — Тот кивнул несколько раз. — Вот и молодец. Старших нужно слушаться, — и совершенно безбоязненно повернулся спиной к тому, направился к сидящему в каком-то очумении гному, раздраженно покрикивая: — Ностромо, что за дела? Мозги вчера в пиве утопил? Ничего нельзя попросить тебя сделать!

А тролль дисциплинированно подошел к Торопыге и стоящему эльфу и терпеливо ждал, когда человек закончит разнос гнома, поможет тому встать, потом они вместе распутают нижние конечности гоблину и приведут его.

Угрюмый вредный гном развязал по очереди руки «тёмным», чтобы те смогли наконец то справить нужду, потом вновь жестко связал верхние конечности, мало того, еще и соединил их верёвкой где-то примерно в два локтя длиной, а другой конец привязал к седлу коня, как бы заставляя идти вслед за животным. Но не успели они сделать и двадцати шагов, как Каэлен привлёк внимание Ройчи — со стороны рощи их нагонял кто-то из дроу. Ностромо по привычке проверил наличие секиры на поясе, искоса поглядывая на безмолвных пленников. Эльф тоже положил руку на рукоять кинжала. Лишь человек остался невозмутим, да Торопыга, воспользовавшись остановкой, занялся любимым занятием — пощипыванием травы.

Это оказался всё тот же дроу, который и делал объявление. Собственно, он был единственным, чей голос они слышали за всё время и, судя по живым глазам и намёткам эмоций, так и проскакивающим на как бы неподвижном лице, он был очень молод, хотя определить возраст чисто внешне у эльфа — занятие бесперспективное; тут имеют значение малейшие поведенческие нюансы, мимика, жесты. Конечно, как не ему исполнять роль глашатая и курьера.

Не глядя ни на кого, кроме, как Ройчи, он остановился, не доходя тройки локтей, обозначил лёгкий поклон и начал говорить, нет-нет, да и кривя недовольно губы.

— Великий Эстол шлёт тебе, илиец, пожелание лёгкой дороги, благодарность за хорошо проведенное время и предложение, если твой путь будет пролегать вблизи Громких гор, посетить Долину Мёртвых и попробовать гостеприимство рода Гончих-в-Ночи.

Его весьма приятный голос можно было сравнить с журчанием ручейка — но лишь закрыв глаза. Ведь глаза могли обмануть — внешность у эльфа была просто идеальна: точёные благородно-взвешенные черты лица, бледная, без малейших изъянов кожа, слегка миндалевидные глазищи в обрамлении ресниц, которым бы позавидовала любая женщина, и водопад серебристых волос, наверняка не уступающих по нежности шёлку… Надо просто знать, что вот это хрупкое и тонкое существо принадлежит народу жесточайших и коварнейших убийц, на дух не переносящих всех иных. А уж Гончими-в-Ночи пугали молодых эльфов в Лесах — Литочек невольно поёжился, вспомнив парочку страшилок из детства. И пусть с возрастом он ко многому стал относиться более критично, но такая человеческая поговорка: «Сказка ложь, да в ней намёк», нет-нет, да и приходила в голову.

Дроу ещё раз обозначил поклон и протянул Ройчи какую-то вещицу, вроде талисмана с огромным алмазом в центре на верёвочке.

— Это знак, по которому желающему легко преодолеть кордоны на пути в Долину, — он поднял полуопущенную голову и посмотрел прямо в глаза человека, на его уста скользнула усмешка, эмоциональный окрас которой определить было совершенно невозможно — это могло быть и злорадство, и ирония, и демонстрация благорасположения. — Великому Эстолу очень понравилось, как вы искусно решаете вопросы, — полукивок, и дроу, развернувшись, неторопливо, полный достоинства, зная, что ему смотрят вслед, пошёл обратно.

— Что это было? — Ностромо обозначил вопрос, интересовавший всех.

— Кошка пригласила в гости мышку, — неожиданно проскрипел хмурый гоблин.

— А тебя никто не спрашивал, — неожиданно взъярился гном.

Он уже предполагал, что эту прожорливую парочку — что ясно показали недавние события — Ройчи потребует кормить из общего котла. А подгорный мало того, что не любил непредвиденные расходы, но и очень трепетно относился к пищевым запасам — пожрать он тоже был горазд — ну, какое, скажите, пожалуйста, путешествие или добрый мордобой на голодный желудок? Вообще, драка для него, неважно, где и какая, была, как десерт, после правильного и желательно плотного ужина. Как планирует поступить с «тёмными» Ройчи, ему было начхать: заколет под ближайшим кустом, продаст за копейки (кстати, этот момент нужно уточнить и выбить у товарища право поторговаться!), подарит в какой-нибудь зверинец — главное, чтоб долго они не висели на шее.

Солнышко потихоньку припекало, по обе стороны наезженной колеи сновали кузнечики, пчёлы и прочие насекомые, взлетали птички, подочищая каким-то ветром занесённые и проросшие злаковые. Лес позади превратился в невысокую — с ладонь — сплошную полосу, но растительность впереди приподнялась чуть, едва-едва подпирая бездонный небосвод. Разговор не складывался — все были погружены в свои мысли.

— Стой! — крикнул Ройчи Ностромо, и тот послушно придержал Торопыгу.

Человек достал кинжал и подошёл к «тёмным». В его облике не было никакой агрессии или враждебности, но гоблин напрягся и пригнулся, будто ожидая конечного удара. Тролль же спокойно протянул наёмнику руки, и тот в три касания срезал путы. Потом освободил гоблина и обрезал верёвку, соединявшую их друг с другом.

— Всё, свободны, — бросил Ройчи, не глядя на растерявшихся таким поворотом «тёмных».

— А-а… — недоверчиво протянул тролль.

— Да, точно, — кивнул сам себе, как бы соглашаясь, человек. — Ностромо, выдай им пропитание на ближайшее время, а то опять влипнут в какую-нибудь историю. Давай-давай, не жадничай, — с усмешкой поторопил потерявшего дар речи товарища.

Гном горестно вздохнул, принялся снимать мешки и рыться в них, в поисках съестного. Складывалось впечатление, что он не помнит, где что находится. Впрочем, товарищи, краем глаза наблюдая за ним, с пониманием отнеслись к вынужденной отсрочке — гному просто требовалось время, чтобы свыкнуться с этой мыслью.

Гоблин, будто оглушённый, так и стоявший в сторонке не шевелясь и с отвисшей челюстью, вдруг сделал робкий шаг, а затем более решительный второй к Ройчи.

— Это… человек… спасибо.

Стоявший рядом Листочек, несмотря на врождённую неприязнь к этому племени, смог оценить жест «тёмного». Он очень сомневался, что низкорослик хоть раз в жизни произносил слова благодарности. А тут… Явно от чистого сердца, импульсивно, отнюдь не рисуясь.

— Пожалуйста, — ровно ответил Ройчи и отвернулся. Но гоблин переминался с ноги на ногу, не уходя. — Что ещё? — поинтересовался, прищурившись, вновь обратив внимание на мнущегося «тёмного».

— Это… — его уши забавно поникли, и вообще, вид у него был такой жалостливый, что у Ройчи на лице мелькнула улыбка — но такая, быстрая, чтоб «тёмный» не заметил и не обиделся, и не понял, что его раскусили, — … можно присоединиться к вам, пока… — и зачастил, увидев, как гном начинает грозно надувать щёки, а у эльфа полезли вверх брови. — Мы не будем вам мешать. Мы будем совершенно незаметны, — Ностромо громко хмыкнул. — Станем помогать в пути, следовать вашим пожеланиям, инструкциям…

Ройчи досадливо поднял руку, останавливая это глупое словоизвержение, и задумался.

На какое-то время установилась шаткая тишина, прерываемая беззаботным пением птиц и шелестом скользящего по высохшей траве игривого ветерка.

Ройчи долго смотрел вдаль, щурясь и поджимая губы, что соответствовало у него глубоким размышлениям. Наконец-то он, бросив мимолётные взгляды на «светлых» компаньонов, жёстко посмотрел на гоблина, безошибочно определяя в нём ведущего или главного в этом странном тандеме.

— Хорошо, вы идёте с нами, — гоблин облегчённо выдохнул, но тут же подобрался под тяжёлым взглядом наёмника. — Мы доведём вас до более-менее безопасных земель, где и расстанемся, — согласный кивок. — Но то, что ты говорил раньше о, так скажем, вашей покладистости — это даже не обсуждается — вы с нами до первого недовольства меня или моих друзей, — гоблин покосился на невозмутимого эльфа — с высокорождёнными у низкорослых «тёмных» издавна были сложные отношения, но опять согласно кивнул. — При этом я собираюсь вас так нагружать, что вы, думаю, сами захотите от нас сбежать, — на это гоблин ощерился в своей в отнюдь не симпатичной улыбке. Человек, не услышав никаких возмущений, комментариев, предложений, протянул для знакомства руку. — Ройчи.

— Худук, — ушастый «тёмный» твёрдо её пожал и тут же пальцем поманил тролля, который приблизился и осторожно протянул свою лапищу.

— Рохля, жрать охота.

— Длинное у тебя имечко, — с усмешкой произнёс человек, пожимая лапу. — Ностромо, — обернулся к гному, — дай ему действительно что-то поесть, а то от бульканья в его животе у меня аж зубы сводит.

— Ладно, — недовольно пробурчал подгорный, безошибочно отыскивая баул с мясом, при этом злорадно думая, что уж до завтрашнего утра они точно избавятся от этих ненасытных драконов — он лично постарается в этом и дискредитирует лицемеров.

* * *

— Не может быть! — заржал сержант Тако на всю улицу, в который раз явив желающим глотку с изрядно прореженными зубами в окаймлении русой бороды, понизу заплетённой в косичку.

Матёрый бывалый вояка лет сорока пяти, оказался на редкость податлив чарам Худука и реагировал, как ребёнок, на вымышленную историю амурных похождений «тёмного» в свите некоей видной герцогини в возрасте, сходящей с ума от скуки в своём замке в отсутствие мужа, и которая не прочь развлечься экзотическим способом с мелким зеленокожим оторвой. Желание избежать пыточной и при этом не приобрести совершенно ненужный интимный опыт общения с противоположным полом другой расы — вот суть рассказа. Был ли подобный случай в биографии Худука реально, Ройчи не знал, но должен был констатировать — в который раз — тот факт, что его товарищ весьма и весьма красноречив. При этом рассказ вёлся столь весело и непринуждённо, был оформлен в лицах, что человек вдруг подумал: если наёмническая карьера гоблина не заладится, то тот легко сможет заработать себе на добрый кусок мяса с пивом мастером лёгкого разговорного жанра — актёрствуя понемногу. И в собственное удовольствие — столь вдохновенная рожица была у его товарища. Не поверишь даже, что этот мелкий обаяшка легко порежет на лоскуты любого разумного, не относящегося к кругу друзей (ну, ещё он мог быть снисходительным к детям, женщинам и старикам любых рас — но, опять же, до определённого предела), при этом испытывая исключительно положительные эмоции.

Несмотря на неопределённость и не гипотетическую сложность обстановки, услышав очередной заковыристый оборот, Ройчи улыбнулся и переглянулся с Ностромо, который, не взирая на то, что уже слышал о похождениях гоблина, но несколько в иной интерпретации (один раз это была пожилая содержательница борделя, захомутавшая зависящего от неё финансово молодого гоблина, другой раз — богатая эльфийка, столь радикальным способом боровшаяся с «тёмными» — слава Единому, на тот момент не было рядом Листочка, а то бы быть скандалу внутри группы — уж больно избирательны в отношениях высокорождённые, пусть даже в их друге и была частичка человеческой крови), усердно вторил сержанту, чуть приседая в экстазе и хлопая себя по коленям. Только Листочек и Шани скромно и несколько прохладно находились в сторонке, и если эльф демонстративно избегал (по крайнеё мере сейчас) как-то реагировать на юмор «тёмного», то шалюрка, обряженная в простое, не национальное платье, дабы не привлекать внимания, вообще непонятно, о чём думала. И вообще, вопрос: умеет ли улыбаться она в принципе? А так даже Мириул забыл на время об их миссии и слушал, развесив уши на басни Худука, как и часть хохочущих ратников с оскаленной рысью на туниках.

Более двух десятков воинов перекрывали улицу, и суровый сержант, вышедший к подозрительной компании (на тот момент он ещё не видел укрытых в повозке гоблина и бледную девочку явно из благородных), на решительно прозвучавшее требование пропустить их дальше, впервые хохотнул и, даже не глядя на протянутую верительную грамоту, посоветовал покрепче подвязать штаны, отдать долги, исповедоваться и оформить завещание — в общем сделать всё то, что просто обязан выполнить решительно настроенный разумный с суицидальными наклонностями. И махнул рукой — мол, проезжайте, без проблем. Конечно же, тут не мог не встрять в разговор Худук, чьё ухо этаким дрожащим в нетерпении сурком частично торчало из телеги, и объяснить суровому военному, что они сами кого хочешь исповедуют, а завещание — да, вещь чудесная, и они как раз едут реализовывать никчёмные бумажки на полновесные монеты. Сержант, наконец-то лицезревший весь состав странной компании: двое мужчин, эльф, гном — обвешанные оружием — видно, те ещё головорезы, молчаливая девица, весьма внешне похожая на шалюрку, бледная девочка (то ли спит, то ли чего похуже), судя по одёжке и точёным чертам лица — дворянка, и на закуску гоблин, вначале даже немного опешивший от скрипучей развязной речи и лица, толкающей её, задумчиво проверил на остроту кромку меча и добродушно поинтересовался, хорошо ли прикреплена голова к туловищу у «тёмного» и не боится ли он с такой причёской не успеть реализовать полновесные агры добропорядочных горожан королевства?

В общем, с чувством юмора у этого дядьки было всё нормально. Но, как говорится, в каждой шутке есть доля правды, и Ройчи окинул внимательным взглядом окруживших их крепких солдат, смотревших не то, чтобы враждебно, но так — с трепетным ожиданием (подраться они были совсем не прочь). И, в принципе, будучи почти уверенным в исходе схватки, наёмник совсем не хотел в неё ввязываться — во-первых, есть большой процент того, что кто-то пострадает из его окружения, а во-вторых… Ну, не хотел он калечить или убивать этих парней — не было в них гнили и лицемерия, как во многих вышедших сейчас на улицы Агробара и заявляющих себя хозяевами города. Это было очень хорошо подготовленное, качественное мясо любой войны. А наёмники, соответственно — вроде специй (при этом, не нужно забывать, что порой специально перебарщивают с пряностями, чтобы перебить запашок).

Но тут снова взял слово Худук, и, нужно сказать, изрядно разрядил обстановку. Первые же слова о том, что после общения с одной герцогиней, ему не боязно даже остаться без головы, сразу же заинтриговали публику. Ну, а дальше уже — сам текст под раскатистый хохот благодарных слушателей.

Ройчи проверил, удобно ли лежит Руфия, подоткнул одеяло. Девочка слабо улыбнулась и открыла глаза.

— Какой ты заботливый, — прочитал он по её губам.

Наёмник скорчил соответствующую рожу — да, я такой весь пушистый и хороший, а то, что могут говорить про него всякие злые языки, всё неправда, ведь с каких это пор мертвецы умеют говорить? Потом махнул рукой — отдыхай, и отошёл к ближайшему ратнику.

То, что поведал солдат, заставило Ройчи нахмуриться и оценить чёрный юмор сержанта, свободно пропускавшего их дальше. Отряд барона РоТария, к которым и относились «рыси», как и дружины ещё нескольких баронов и сводные команды ополчения и стражи, усиленные тяжёлой пехотой герцога РоСвейши и несколькими рыцарскими отрядами, тяжёлой кавалерией быстрого реагирования, двигались в кильватере у… уруков. «Тёмные» резко снялись с занимаемых несколько дней — с начала их проникновения в столицу — мест и двинулись в вербарском направлении. Поступил приказ следовать за ними либо параллельно, не давая распространяться на очищенные от мятежников и предателей городские кварталы, отжимать к западным воротам, а уж там предать мечу.

Худощавый безусый боец аж горел от желания схлестнуться с «тёмными» — Ройчи и не подумал отговаривать того от столь грандиозных планов. Он понял задумку неизвестного ему полководца и принял его логику — по всем улицам двигались вооружённые отряды, чтобы в конце концов объединиться и уничтожить прорвавшихся в Агробар уруков. Или просто выпустить прочь — свои-то силушки нужно беречь для иных свершений, к примеру, удержания власти в своих руках, а то «тёмные» — враги коварные и жестокие, могут изрядно пощипать объединённую рать в и так обескровленной столице. Впрочем, тактика верна, в случае попытки прорыва «тёмных» в ином, не предусмотренном высоколобым начальством направлении, группе смертников нужно было всего лишь на какое-то время — достаточное для прихода подкрепления — удержать позицию — всё-таки зажать уруков-всадников, привыкших к просторам (во всяком случае, этому, степному племени, а не горным сородичам) в этих узких улочках — весьма удачная мысль. И сейчас сержант Тако со своими воинами перекрыл улицу. Чуть впереди находился передовой дозор из десятка бойцов с высокими щитами и пиками, а ждали они результаты разведки, в которую отправилась пятёрка опытных следопытов — нарваться на засаду никто не желал. Поэтому Ройчи иными глазами, с уважением глянул на Тако, продолжающего ухать, словно филин, от слов Худука — несмотря на внешнюю браваду и беззаботность, старый воин чётко контролировал ситуацию. А демонстративный громогласный смех — это совсем не плохо, обстановка в отряде должна быть бодрой. А может он по жизни неунывающий весельчак? Раз умудрился дожить до своих лет и сержантских значков. Или просто опытный человек, понимающий, когда можно немного расслабиться, а когда стоит стоять насмерть.

Это был единственный положительный момент, дань сомнительной удачливости — что они со своими подозрительными рожами вышли именно на Тако с его людьми, а не нарвались на ополчение или стражу, к которым, из-за предыдущего опыта, Ройчи относился настороженно-брезгливо. Или рыцари и латники герцога РоСвейши, имя которого стало частенько мелькать в разных нехороших ракурсах. Предыдущие жиденькие посты они прошли легко — из пяти случаев только в двух у них потребовали «проездной» документ, остальные провожали равнодушными взглядами. Да и контингент там был подобран отнюдь не боевитый — видно, всё боеспособное население Агробара было сосредоточено на проблеме уруков.

Но самое плохое — это почувствовал Худук ещё за пару кварталов — наличие впереди уруков, двигающихся с ними практически в одном направлении. При этом гоблин заявил о сильном колдовстве, ясно показывающем о том, что шаманы изрядно накопили силёнок и могут выдать какую-то мощную каверзу. Худука корёжило от этого — и от магических волн, и от самого осознания, что где-то совсем рядом эти «проклятые драконы творят свои чётные дела», его буквально разрывало на части: одна инстинктивно требовала мчаться навстречу врагу, чтобы впиться в горло, вторая — благоразумная — удерживала, утверждая, что подобный шаг как минимум необдуманный. Друзья, зная о таком отношении товарища к самой агрессивной расе Веринии, с беспокойством поглядывали на нервно подрагивающие уши — локаторы, торчащие из телеги — «тёмного» во избежание лишних неприятностей, укрыли от любопытных глаз. Ройчи пришлось даже сделать внушение товарищу, ибо скрип зубов и негромкие ругательства, что неслись из-под пледа, совсем не стоило слышать лежавшей по соседству и чуть пришедшей в себя Руфии. На что гоблин, явив человеку совершенно больные глаза, с мольбой просипел: «Ну, давай, чуть в сторонку свернём, хотя бы парочку зарежем — мне точно полегчает!». Ройчи отрицательно и серьёзно — это была отнюдь не шутка! — покачал головой. Возможно, он и был согласен пойти навстречу товарищу, но не в такой ситуации — в ущерб другим и делу, которое следовало довести до конца. «А одного? Мне и одного будет достаточно — но только так: чтоб он был ещё жив…»

Ненависть, тлеющая между народами и порой вспыхивающая подобно лучине, как считал Ройчи — пережиток прошлого, когда дрались все друг с другом. А появление людей ещё больше обострило распри. И только со временем, после морей крови, разумные(!), потеряв лучших своих представителей, стали задумываться: а так ли им мало места? Стоит ли какой-то клочок земли гибели рода — племени — народа? Первыми это поняли люди, самая молодая раса, и стали выдвигать вождей, критериями отбора которых стали не исключительно сила и гордыня, а изворотливость, хитрость и — как ни странно для короткоживущих разумных — умение думать о будущем. Так наступила эра людей, которым было начхать на вражду и междоусобицы тысячелетней давности, а интересовало одно — выживание. И земля, давно поделённая между старыми расами. Они легко шли на компромиссы что со «светлыми», что с «тёмными» (хроники говорят, что даже общались с драконами), могли договориться или противопоставить демагогию и лицемерие надменным эльфам, поторговаться и предложить что-то новое гномам, выйти на поединок с орком и постараться перепить его после, заинтересовать и общаться на равных с гоблинами, стараться не привлекать внимания троллей, незаметно уничтожая их, бесстрашно идти в бой с уруками, демонстрируя не менее страшную жестокость. Они всех поневоле заставили себя уважать. Хотя за глаза многие представители старших рас всё равно продолжали относиться к человечеству с пренебрежением, снисхождением и необоснованным презрением, словно линяющий, но породистый пёс, глядящий из будки на крепких дворняг, свободно разгуливающих на подворье. Это отношение к людям, а вот друг к другу старшие расы, несмотря на официальное миролюбие и толерантность, всё равно испытывали о-о-очень сложные чувства. Оттого-то эпоха войн пусть и ушла, громко хлопнув дверью, но её ростки и отголоски продолжали давать о себе знать то тут, то там, слава богу, не переходя в нечто масштабное и эпическое.

— …Я открываю глаза — что за ристалище? Белое и пушистое?! Тю — кровать! Да тут могла поместиться половина моего племени с детьми и стариками! И тут снежная гора с противоположной стороны зашевелилась: «Иди ко мне-е-е, — гоблин так красочно изобразил то ли змею, то ли корову, что вызвал новый взрыв хохота, — мой…» В общем, мой бескостный язык отказывается повторять всё то, что слышали уши. Да и зачем травмировать благодарных зрителей разными глупостями, вряд ли бы пришедшими в нормальную голову. Нет-нет, и ещё раз — нет… Ладно, самое безобидное — шалун… — окружающие покатились со смеху; действительно, представить морщинистого, с буро-зелёной кожей, карикатурными чертами лица и огромными ушами, ростом по пояс взрослому человеку, гоблина тем, кем его нарекла герцогиня — и в том, конкретном смысле — было весьма и весьма сложно — ну, не тянул «тёмный» при всём своём обаянии на симпатичного напарника в любовных играх с крупной человеческой самкой.

Ройчи понимающе кивнул — Худук таки нашёл выход своей злости и ненависти в такой оригинальный способ. Ничего, пусть лучше ртом работает, нежели руками — и окружающим приятно, и все живы.

Он, автоматически усмехаясь, огляделся вокруг ещё раз. Идиллия. Если бы не устроенный Худуком балаган, без которого при желании можно было бы обойтись, он предпочёл бы не задерживаться, не ждать разведчиков, а самим по-тихому двинуться вперёд — при наличии такого нюхача на уруков, как гоблин, вероятность избегания встречи с ними весьма высока. Но везение-то не резиновое, не ровен час что-то может случиться.

— Сержант! — донёсся предупредительный окрик. — Разведчики.

Веселье резко прекратилось, словно срезанное умелым мечником. Тако и несколько воинов выдвинулись к линии щитоносцев. Вдали, вынырнув из-за поворота, появились три фигуры. Но что-то в них было не так: расхлябанная, неторопливая и неуверенная походка. От недоброго предчувствия Ройчи потянулся к мечу. Он нашёл взглядом Листочка, и тот, поняв товарища, приблизился.

— Они безоружны. И ранены, — в зоркости эльфы могли поспорить с орлами. Несмотря на то, что высокорождённый произнёс это негромко, воины Тако услышали это, и тихий ропот прошёл по их рядам. — Но выглядят, словно одурманены.

Теперь вдвоём они обернулись на Худука, который влез на борт телеги, чтоб было лучше видно. Оскал на его лице, прежде выглядевшем вполне себе благодушно, были самым красноречивым ответом. Он заметил взгляды товарищей и просигнализировал: опасность. Ройчи кивнул Ностромо, невозмутимо и как-то даже обыденно расчехляющего секиру, глянул на Мириула, который ещё ничего не понял и с любопытством пялился вперёд. Шани, что прежде неотступно следовала за наёмником, подчиняясь его требовательному взгляду, оттянулась к телеге, молча извлекла из рукава кинжал. Ройчи никак не прокомментировал её действия — девочка не маленькая, судя по всему, знает, что делать, лишь молча протянул позаимствованную в особняке кольчугу. Гном повесил на левую руку щит, эльф меланхолично перебирал стрелы, будто в поисках отсутствующих недостатков, Мириул, получивший чёткое указание в случае опасности на рожон не лезть и прикрывать принцессу, теперь хмуро сжимал в опущенной руке полуторник, упиравшийся в мостовую.

— Сержант, двоих нет, — озвучил очевидное один из солдат. — Может помочь нашим?

— Стоять, — негромко, но так, что моментально все шепотки прекратились, ответил тот.

Вот теперь это был настоящий командир. Личина весельчака и любителя поржать слетела с Тако. Он стоял крепко утвердившись на земле, с небольшим наклоном вперёд, большие пальцы рук вставлены за пояс. Черты лица приобрели хищный, злой оттенок, подбородок приподнят, ноздри раздуваются, словно к чему-то принюхиваются, а прищуренные глаза неотрывно сканируют практически пустую улицу и замершие по бокам молчаливые дома.

— К оружию, — тихо прозвучала команда, и солдаты залязгали железом. — Дитрий вперёд, Реми — стороны, — передняя шеренга усилилась десятком мечников, остальные, будто продлевая линию щитоносцев, замерли в построении подковой, словно готовясь к отражению флангового прохода.

В наступившей оглушительной тишине неожиданно прозвучал приближающийся цокот копыт. Причём, он доносился сзади. Оглянувшийся сержант не проявил никаких эмоций, и Ройчи понял, что это подходят свои. Десяток всадников во главе с грузным простоволосым мужчиной с усталым лицом и баронской цепью окружил их отъехавшую чуть назад от ощетинившихся ратников телегу.

— Что тут у вас? — холодно поинтересовался барон, не глядя на сержанта, а с подозрением рассматривая непонятную группу разумных с обнажённым оружием.

Ройчи обратил внимание, как закованные в тяжёлую броню всадники грамотно окружают их, недвусмысленно направляя копья и арбалеты, чтобы не делали глупостей. Вот же принесла нелёгкая! — он чуть не сплюнул с досады.

— Сэр, возвращаются разведчики. Не все, — казалось сержант совсем не обратил внимания на манёвры в тылу. — Что-то случилось.

Барон перевёл немигающий взгляд вдоль улицы, несколько ударов сердца смотрел, хмуря брови, окинул внимательно построение бойцов, и в его глазах мелькнуло одобрение.

— Ожидаешь неприятности? — спросил без особых эмоций.

— В этом каменном мешке всегда нужно быть готовым к удару, — несколько философски отреагировал Тако. — Но — да, сэр, ожидаю.

— Думаешь, «тёмные»?

— Кто же ещё, — со злым смешком ответил сержант. — Они, родимые. Печёнкой чувствую, что смотрят на нас и облизываются: как сожрать нас — сырыми или поджаренными?

Лицо барона скривилось в подобии улыбки.

— Умеешь ты, Тако, поднять аппетит, — вновь перевёл тяжёлый взгляд на наёмников. — А что же тут у вас делают эти… — он на мгновение запнулся, не в силах подобрать соответствующее слово, — лица? Не шпионы ли они, готовые ударить в спину?

Сержант равнодушно пожал плечами.

— Наёмники, едущие куда-то по своим делам.

— С «тёмным»? — глаза барона недобро сверкнули.

У Ройчи мелькнула мысль, что благородный просто жаждет кому-то пустить кровь — так сказать, для сброса напряжения.

— Эй, — вдруг взвизгнул Худук, так и не слезший с телеги и вообще, казалось, мало обращавший внимание на суету вокруг, — уруки!!!

Дождь стрел обрушился на людей. Целили в основном в щитоносцев и барона, одна лишь оперённая смерть предназначалась Худуку, от которой он, будто нехотя, увернулся и зарычал, бешено вращая глазами.

— Под стену, — скомандовал Ройчи, стимулируя флегматичную лошадку ударом меча плашмя по крупу. — Только защита, закрываем телегу с девчонкой. Мириул, ты — резерв. Худ, только защита!

Стрелы, бьющие из-за соседних домов, большого ущерба не нанесли. Кое-кто пошатнулся в шеренге ратников, но продолжил стоять, удерживая щит и линию. Упал солдат, не сделав и десятка шагов, пробитый несколькими стрелами в спину — видимо, гонец за помощью, в задачу которого входило в случае опасности, сразу бежать. Барон, которого грамотно закрыли щитами и собой телохранители, спрыгнул неожиданно легко, по-звериному пригнувшись за конём, тут же вздрогнувшего от попадания — видно, какая-то стрела таки нашла брешь в защите — животное жалобно заржало, дёрнулось в сторону, но осталось на месте, удерживаемое железной рукой. Барону подали шлем.

Дикий визг разнёсся по улице — на них неслась волна уруков-наездников.

— Держать строй! — рявкнули барон и Тако чуть ли не одновременно.

Обстрел прекратился, и из-за соседних домов выметнулись пешие уруки, примерно по десятку с каждой стороны, фланги строя встретили их. Один «тёмный» упал — эльф не дремал, несколько прорвалось вглубь, пытаясь нарушить строй, но тут уже были Тако и бронированные телохранители барона. Враги были достойны друг друга — закрутившаяся карусель ясно это показывала. Тяжеловесные всадники не могли угнаться за стремительными «тёмными» — и вот уже два коня стали заваливаться, а сержант с ещё одним бойцом пока успешно противостояли трём урукам, прикрывая спины щитоносцев и пикинеров, напрягшихся в ожидании неминуемого удара.

— Может поможем?! — прокричал азартно на ухо Ройчи Ностромо.

Тот отрицательно качнул головой, набросил на Руфию поверху ещё одно одеяло, оставив только небольшую щёлочку для дыхания. Рядом рычал и бесновался Худук.

Волна улюлюкающих уруков смела потерянно бредущих разведчиков, и через несколько ударов сердца вломилась в шеренгу. Лязг, крики, визг. Удар был столь силён, что оборона была прорвана. Один урук завис на пике, другой вылетел из седла прямо под меч всадника, подраненный ягир закрутился на месте в бешенстве, разя страшными когтями и своих, и чужих. Всё неожиданно смешалось.

Ройчи недовольно поджал губы — не смогли агробарцы удержать позицию, то ли умения не хватило, то ли реально удар был страшен, то ли сыграло свою роль нападение с флангов — уже не важно, но в хаосе, который воцарился на пятачке двадцать на десять локтей преимущество, конечно же, имели уруки, особенно всадники, ягиры которых в толчее превращались в зубастые, бьющие конечностями во все стороны машины смерти. Пока что их маленькая компания, практически беззащитная (чисто внешне) и безобидная не привлекла внимания «тёмных», периодически вываливающихся из общей кучи и тут же возвращающихся назад. Но — он понял это ясно — это было временное для них затишье.

Из свалки выкатилась спрессованная в яростных объятьях парочка урук — баронский солдат. У агробарца был сорван шлем, вместо левой стороны лица — кровавое месиво, срезанная практически вместе с ухом шкура, тем не менее, он, навалившись сверху, неистово долбил лбом в раззявленную в осколках зубов и расквашенными носовыми дырками харю «тёмного». Тот не оставался в долгу и методично колол обломком ятагана в бок человека. Кожаная куртка и кольчуга таки не выдержали натиска, и сквозь ткань проступила кровь. Впрочем, они были оба столь измазаны в ней, что появление ещё одной раны легко можно было не заметить. Но агробарец стал сдавать, и в какой-то момент «тёмный», уронив сломанное оружие, практически вслепую, ибо лица у него почти не было, нанёс несильный вроде бы удар кулаком, но, попавший точно по ране, он сделал своё дело. Искажённое яростью, ненавистью и болью лицо солдата как-то обмякло, глаза опустели, и он завалился набок. Урук тоже перевернулся, наощупь отыскал замершее тело врага, передвинулся и буквально приник к его шее, бесцеремонно оттягивая подбородок. Удар сердца, и к небу вознеслась страшная, истекающая кровью маска с вырванным клочком плоти, который тут же принялась жевать, подвывая себе.

— Хр-р-р, — в общем гвалте это рычание было лишь ещё одной остинатной нотой, но неожиданно она усилилась, и вдруг кто-то стремглав пронёсся мимо Ройчи.

Худук запрокинул голову беспомощного урука и в четыре мощных удара своим боевым ножом перебил шею. Небольшая полоса кожи на мгновенье не дала торжественно воздеть добычу, и он пинком ноги отправил тело на землю.

Ройчи, сразу же начавший движение за товарищем, крикнул назад: «Стоять на месте!» и вовремя оказался рядом — из схватки выпал ещё один ратник, повёл очумевшим взглядом, увидел Худука с воздетым в руке кровавым предметом и взмахнул мечом. Ройчи с разгону ударил его в плечо, и солдат покатился… Прямо под задние лапы одинокого ягира. Нервно танцующий хвост животного коснулся человека, ягир резко обернулся и вгрызся в бедро агробарца. Видеть, как страшный боевой урукский зверь на весу буквально разгрызает ещё живого человека, лапами придерживая дёргающиеся конечности, было очень неприятно, и наёмник, сделав несколько быстрых шагов, приблизился вплотную к занятому зверю, увернулся от лапы и нанёс один единственный, но смертельный укол в глаз. Развернулся, схватил за шкирку гоблина и поволочил обратно к телеге.

— Это не наша драка, — бросил он невозмутимым эльфу и гному, а дрожащему от разных, но несомненно сильных чувств, таких, как гнев, ярость, нетерпение, неверие, обида — но совсем не от страха, чувств, которые конечно же испытывал любой нормальный агробарец, видя, как его соплеменников убивают и поедают «тёмные» чудовища, Мириулу добавил: — Пока, — тот ответил таким вызывающим взглядом, что Ройчи едва не усмехнулся: даже мышь, загнанная в угол превращается в дракона, что уж говорить о разумных, у которых отключается инстинкт самосохранения, как некий инородный цивилизационный механизм, но сдержался: сын Гарча — хороший человек, негоже оскорблять и обижать его — а именно так он интерпретирует улыбку. — Можешь идти помахать железом и покормить собою «тёмных», — сказал грубо злящемуся агробарцу. — А мы, наёмники, перекати поле, так и быть, приглядим за твоей принцессой. Нам же не трудно? Да, Худ?! — рявкнул на гоблина, но тот лишь озлобленно клацнул на него зубами — «тёмный» не до конца утолил свою жажду крови.

Зато Мириул, наконец-то осознав происходящее и приоритеты своих поступков, пристыжено опустил голову.

— Мы — если что — последний рубеж обороны, — примиряющее продолжил Ройчи, продолжая внимательно отслеживать схватку, в которой, однако, наметился перелом, но совсем не в их сторону — агробарцы проигрывали.

На простор перед ними выметнулось два наездника — урука и бросились в их сторону. Один, правда, тут же свалился со стрелой в глазу. Гном, неожиданно легко поднырнувший под лязгнувшую пасть ягира, перебил лапу. Взвизгнувшее и ошеломлённое болью животное добил Ройчи, и тут же парировал удар ятагана, загнал меч в бок зверю, когтистая лапа махнула мимо подпрыгнувшего, словно с катапульты, гоблина и снесшего наездника и шустро, ещё в падении пробившего гортань врагу. Второго зверя добил Листочек, изящным, единым движением вспоров шею — решил сэкономить стрелу.

Пять ударов сердца — и два страшных наездника мертвы. Мириул был в шоке. При том, что, будучи сыном своего отца, он, конечно же, просто обязан был быть хорошим бойцом (ну, и хозяйственником — в комплекте). Он неверяще наблюдал, как наёмники деловито и невозмутимо обтирают оружие, эльф собирает стрелы. И даже Шани вытащила из глаза первого ягира нож — когда и успела? Только он не сделал ни движения, очарованный слаженной смертоносностью работы наёмников.

Он неожиданно заметил бледный профиль принцессы, вопреки указаниям Ройчи, вылезшей из-под укрытия, и сейчас сидевшей в телеге в качестве зрителя. Руфия подняла бескровное личико в обрамлении светлых локонов и с пониманием глянула на Мириула.

— Ну что, друзья, пора и нам размяться! — неожиданно воскликнул Ройчи, вызвав одобрительный воинственный возглас у гнома и даже лёгкую улыбку у эльфа. — Нос — слева, Худ, — повернулся к гоблину, — ты в порядке? Я могу на тебя положиться? — «тёмный» угрюмо кивнул, вздохнул, будто приводя дыхание в порядок, облизнул кончик лезвия кинжала. — Значит, те, что справа — на тебе. Лис — страхуешь, если что, приходишь на помощь. Шани, — он жёстко глянул на молчащую и вроде бы незаметную девушку и непреклонным тоном продолжил, — ты остаёшься здесь, защищаешь принцессу вместе с Мириулом. Но в принципе, исходя из поставленной задачи, действуете по обстоятельствам, — он окинул пустынную улицу с длящимися по бокам высокой оградой и домами внимательным взглядом. — Было бы идеально увести и спрятать вас, но… — до ближайшего поворота было локтей двести, а надеяться, что кто-то откроет калитку или ворота по нынешним временам было бессмысленным занятием.

Они направились к месту схватки. Ройчи внимательно выбирал место удара. У уруков изначально было численное превосходство, при этом, разметав строй, они разрушили единственно возможную эффективную тактику противостояния им, и теперь на относительно нешироком пятачке происходило множество мелких схваток. Агробарцы, как правило, вдвоём, втроём или больше, стояли спина к спине или занимали круговую оборону, несколько солдат отбивались у стены, одиночки были обречены — стремительно кружащиеся пешие «тёмные» были искусней в индивидуальных схватках. А про наездников вообще нечего говорить — они просто затаптывали сопротивляющихся защитников. А в центре всей этой карусели ещё держался барон — видны были фигуры нескольких всадников — телохранителей, отчаянно закрывающих своего господина.

Шаг, лёгкое, почти нежное касание неприкрытого бедра атакующего урука, удивлённое неприятное лицо «тёмного», заваливающегося в сторону, добивающий удар в глотку. Напарник «тёмного» замахивается, секира гнома влетает в корпус, меч Ройчи перечёркивает лицо — алые брызги с осколками зубов летят на ошарашенного неожиданной помощью бойца барона. Радость, на мгновение озарившая утомлённое бородатое лицо тает без остатка — его напарник, чью спину он прикрывал, оставшись без меча, застрявшего в лапе ягира, отбиваясь щитом, пропустил подлый боковой удар наездника, падает на колени. Остервенело ревущий от боли ягир пробитой конечностью сносит голову воину, и цепляет плечо второго ратника. Ройчи, выхватив из безвольных рук щит, уклоняется от возвращающейся лапы, блокирует приходящий сверху удар наездника. Зверь, схлопотав в морду стрелу, становится на дыбы, и тут слева быстро проскакивает Худук, полосует мягкий, в серый пух живот, тут же расцветающий, будто бутон гигантского цветка ярко-алыми и сизыми красками, и моментально отскакивает назад, вновь едва увернувшись от инстинктивного удара ошалевшего от скорости происходящего баронского солдата. Ройчи, походя, оглушает плашмя мечом потерявшегося агробарца, и обходит слева упавшего на спину и бьющего в агонии задними лапами в воздухе ягира. Наступает на шевельнувшуюся руку с ятаганом придавленного урука, наклон, короткий укол в глаз. Умирающий зверь устроил настоящую свалку из ещё одного круга отбивающихся агробарцев и атакующих уруков — люди и «тёмные» частично упали, тела перемешались, плюс ещё умудрился зацепить ягира без наездника, и тот зверь шарахнулся назад, толкнув наездника, нападавшего на баронского всадника.

Наёмники, словно тени, неуловимые и смертоносные, скользили над копошащейся, воющей, рвущей друг друга в исступлении руками, когтями, зубами, массой, закалывая «тёмных», отвлекая противника, понимая друг друга с полувзгляда, страхуя друг друга, нанося подлые удары в спину, незащищённые бока, конечности, горящие ненавистью глаза и распахнутые в крике пасти. В этом жутком мельтешении ещё живых разумных, с неистовством, достойным лучшего применения, убивающих друг друга, Ройчи заметил слева тонкий, грациозный силуэт эльфа с развевающимися, будто липнущими к воздуху волосами — высокорождённый, убрав верный лук, был с мечом. Всё правильно — он пытался подстраховать Худука, у которого наверняка от крови и возможности резать уруков крышу снесло. Отвлёкшись на удар сердца — не успевая довернуть меч — какое-то сумасшедшее столпотворение и барахтанье на земле — он мощно толкнул плечом зазевавшегося урука прямо под занесенную секиру гнома, попытался-таки отыскать взглядом своего «тёмного» товарища, успел лишь заметить, как небольшая юркая фигурка оттолкнувшись от стоящего на четвереньках агробарца, подпрыгнула, влетела на спину стоящего задом ягира и одним жёстким движением перерезала наезднику горло. Ройчи решил чуть сместиться в ту сторону — на помощь, отмахнулся от не узнавшего в нём союзника ратника, блокировал удар кинжала рукоятью меча, стараясь не выпускать из виду гоблина. А тот попытался сбросить мёртвого наездника, но тот застрял в стременах, и, опасно балансируя и уклоняясь от разъярённых уруков по сторонам, скользнул вперёд и нанёс удар зверю в ухо. Правый наездник схлестнулся с баронским телохранителем, а левый… Худук, улучив момент, когда пройдёт над ним ятаган, снова сиганул навстречу наезднику. Клацнули зубы ягира в опасной близости от бедра, в голову «тёмному» полетел кулак урука, но Худук, мотнув головой, так и не долетев ни до врага, ни до спины, загнал кинжал в круп животного, а левой рукой уцепился за голень «истинного».

Ройчи оглянулся — Ностромо отставал — на него и ещё одного пешего агробарца наседала тройка уруков, скрипнул зубами: опять мелкий зеленокожий паршивец усложнил им жизнь — и так в этой свалке легко получить сталь в спину, случайно подставиться, а теперь, когда их начинают разбрасывать в разные стороны неудержимые течения и водовороты драки, и они перестают друг друга прикрывать, выйти невредимыми становится всё проблематичней.

— Лис! — крикнул он эльфу, приостановившемуся слева. — Худук! — указал направление, где мелькнула лопоухая голова — «тёмный» таки стащил наездника, при этом умудрялся удерживать в два раза крупнее его безвольное тело, прикрываясь от обезумевшего ягира. Страшный удар задней лапы, и Худук в обнимку с уруком (ну, почти идиллия! Смертельная просто) исчез из поля зрения.

Эльф согласно и понимающе пожал плечами — мол, я в курсе, на его прежде невозмутимом лице проступили эмоции, в которых Ройчи с кривой усмешкой без проблем идентифицировал азарт и упоение схваткой. Может это и есть истинный облик чистюли, не любителя крови и мечтателя? Вот, что бывает, когда связываешься с такой разношёрстной компанией, как их. Неспроста, наверное, Листочек когда-то принял решение и променял общество высокорождённых соплеменников на кочующих по миру наёмников — инородцев, которые совершенно не могли похвастать спокойным, размеренным ритмом жизни. И даже поговорка: скажи, кто твой друг, и я скажу, кто ты, в данном случае звучит, как издёвка. Ну, не смешно ли: у эльфа в друзьях — товарищах человек, гном, гоблин и тролль! Более близких разумных, с которыми бы Листочка связывали столь тесные отношения, Ройчи не знал — родственников и женщин, которых у высокорождённого везде хватало, он не считал. Есть, есть в нём авантюрная жилка, заставившая покинуть уютный Лес и начать бродить по Веринии, и пусть сам «светлый» себя мотивирует тем, что он, будучи — это Ройчи знал наверняка — изначально разведчиком — шпионом — курьером между анклавами высокорождённых, это делает не для себя, а для своего народа, тем не менее в глубине души точно понимает, что все эти приключения, вечная дорога, постоянная смена пейзажа, вольный ветер и манящая линия горизонта, схватки на грани жизни — смерти, ощущение себя полноценным мужчиной и — даже! — вечная дружеская пикировка внутри группы — ему всё это нравится.

Эльф поспешил на помощь гоблину, а Ройчи пришлось оттянуться назад — к Ностромо, с трудом отбивающемуся от трёх уруков — баронский ратник с раскроенным черепом уже лежал на бурой от крови брусчатке. И снова выпад, уход, парирование, предсмертный вой врага, защита наручем оглушённого, шатающегося подгорного, опёршегося об него, всё-таки движение вперёд, переступание и спотыкание о тела, уже замершие в неестественных позах или ещё едва шевелящиеся, глаза, залитые кровью, притихший немного лязг и пришедшие ему на смену окрики сорванных голосов, собственное хриплое дыхание, лениво отдающееся в груди и ушах, и они наконец-то вывалились на открытое пространство — преодолев всё-таки, казалось бы, небольшое расстояние схватки насквозь.

Ройчи смахнул с лица влажным рукавом растрепавшиеся волосы, и с неприятным, сосущим чувством лицезрел впереди, локтях в пятидесяти, замерший ряд — больше десятка наездников. Сплюнул, бросил короткий взгляд на хлопающего непонимающе, ещё не пришедшего в себя гнома, оглянулся назад, где всё ещё продолжался смертельный танец между людьми и «тёмными». Ни эльфа, ни гоблина он не увидел.

— Нос, как ты?

— Почти… нормально, — прохрипел тот, морщась и правой ладонью потирая голову — шлем он, как всегда, уже где-то посеял. — А неплохо получилось, скажи?

— Говорю, — негромко подтвердил человек. — Подраться ещё не против?

— А что, надо? — с вялой готовностью отреагировал тот, наконец-то сфокусировав взгляд на замерших уруках с нетерпеливо порыкивающими ягирами. Абсолютно свежих, ещё не побывавших в схватке.

— Боюсь, что да.

— Ну, это всегда пожалуйста, — он отлип от Ройчи, перебросил из левой руки секиру — даже будучи в полубессознательном состоянии он не бросил её. — Славный сегодня денёк, — он утвердился на ногах, перехватил поудобней двумя руками оружие и пригнулся, готовясь к схватке. — В такой и подохнуть не жалко, — хохотнул. — Как говаривал мой папаня, спускаясь в аварийную, заброшенную штольню: несмотря на то, что над головой тонны камня, а тучи закрыли звёздное небо, я знаю, что солнышко светит, а значит и помереть совсем не боязно. Он бы тебе точно понравился, — Ностромо встопорщил в усмешке бороду. — А я весь в него — никогда не понимал любви своего народа к замкнутому пространству и каменному уюту пещер. Свежий воздух, даже в драконьих эльфийских Лесах больше кружит мне голову, нежели романтика подземелий.

Ройчи только усмехнулся — чересчур кощунственные речи, как для подгорного жителя. Тем не менее, товарищ ничего нового не поведал ему. Наклонился, подобрал ятаган в левую руку, взвесил его, взмахнул несколько раз пробно — пойдёт.

— Чего они ждут? — напряжённо проговорил гном, мозоля уруков сузившимися глазами, выровнялся, расправил плечи.

— А тебе что, живи, пока не убивают, — флегматично ответил «светлому» ставший рядом баронский телохранитель, спешенный уже, в посеченных, изрядно испятнанных кровью, доспехах. А потом вдруг, несмотря на их непростое положение, задорно подмигнул Ройчи, и порадовал открытой шальной улыбкой на достаточно молодом, с короткой щёточкой усов и бородой клинышком, лице. Да, хватает в королевстве крепких парней.

— Сейчас начнётся, — буркнул гном.

Действительно, урук, державший бунчук, поднял ко рту рог. Разнёсся хрипло-басовитый звук, пробирающий до глубины души, словно напильник по коже. Ещё раз. И ещё.

И вдруг они увидели, как наездники, кроме двоих, разворачиваются. Ройчи недоумённо оглянулся, проверяя свою догадку, и увидел, как уруки повсеместно выходят из боя, разрывают дистанцию, оставляя озадаченных противников, подхватывают своих раненых воинов, подзывают бесхозных ягиров.

— В сторону! — воскликнул он и, подхватив под локоть, ещё не сообразившего, что происходит, агробарца, потащил его к стене дома — попасть под раздачу от уходящих «тёмных» было бы очень обидно. Тем более, когда кажется, что всё благополучно разрешилось. Ведь обида — совсем не то чувство, что способствует оживлению мертвеца.

С гиканьем пронеслись ягиры, гружёные ранеными, держащимися за стремена бегущими «тёмными». Свистнуло напоследок несколько стрел, были сбиты и зарублены несколько ратников. Парочка воинов, ещё не выйдя из горячки боя, видя спины врагов, устремились за ними, но зычный командный голос быстро охладил эту глупую погоню.

Ройчи постоял несколько удивительно приятных мгновений, просто наслаждаясь относительным покоем и гулкой пустотой в голове и, вздохнув, отлип от камня — пора было искать своих. А главное, где там Худук? Не нуждается ли он в помощи? Как бы чего не случилось… Нет, эта маленькая, зеленокожая лопоухая ящерка не могла взять и просто погибнуть. Листочка он уже обнаружил — высокрождённый бродил среди тел, периодически наклоняясь. Ройчи совсем не удивился, если бы тот помимо сбора стрел потихоньку мародёрствовал. А что, добыча, взятая в бою — это святое. Вот добивать беспомощных врагов эльф бы точно не стал при наличии рядом иных разумных союзников. Что вы, пачкать руки — это не для него. Был бы он сам, или от этого что-то зависело (безопасный тыл, например), тогда б он не поленился проверить окончательное покидание врагами этого мира.

Худук обнаружился сам — он так ругался, сыпал такими воздушными драконами, что проходившие рядом солдаты поспешили помочь тому выбраться из-под кучи трупов, куда, собственно, его и спровадило, в конце концов, течение боя.

На простой вопрос товарища: как он себя чувствует и доволен ли, пустив кровь урукам, хмурый Худук с размазанной по всей роже кровью (грыз он их, что ли? А что — легко!), совсем не обратив внимания ни на скрытую иронию, ни на откровенный упрёк в голосе товарища за такое безответственное поведение, наконец после очередной тирады выдохся и пояснил:

— Я потерял своего Пьющего кровь.

Это было настоящее гоблинское боевое оружие, чуть ли не единственное напоминание о родном племени и предках. В общем, это была та вещь, к которой Худук относился весьма и весьма трепетно. Поэтому Ройчи просто покачал головой и неторопливо двинулся к сиротливо стоящей в отдалении телеге, где в тревоге их выглядывали — он был уверен — три пары глаз. А Худук… пока не отыщет свой кинжал, не успокоится — это точно. Да и им нужно привести себя в порядок. И подумать, как быть дальше.

Мириул, увидев возвращающихся наёмников, тронул поводья лошадки — телега с сидящей в ней Руфией и молчаливо вышагивающей рядом тонкой фигуркой шалюрки двинулась им навстречу.

— Не устаю поражаться вашей убийственной слаженности, — произнёс сын Гарча, нотки восхищения, мелькнувшие в его голосе, заставили Ройчи скривиться. — Раненые есть?

— Так, пустяки, — нехотя бросил человек, доставая из телеги мех с водой, отрывая кусок ткани и стягивая кольчугу, наручи, рубаху.

Они все подняли головы — мимо на взмыленной лошади проскакал гонец в сине-белой тунике и развевающимся на вымпеле волком с оскаленной пастью. Гонец буквально слетел с животного, окровавленные от шпор бока которого тяжело вздымались и подрагивали, и едва не упал, но был поддержан подоспевшими солдатами, которые тут же едва не понесли его в сторону расположившегося у стены ближайшего дома барона. Судя по бурым пятнам и отсутствию некоторых частей доспеха, в том числе шлема, прискакавший был либо ранен, либо только-только вышел из боя.

— Человек РоСвейши, — сухо проронил Мириул.

Ройчи понятливо кивнул и вернулся к своему прерванному занятию.

— Шани, слей, пожалуйста.

— А что с Худуком? — с искренней тревогой уточнил Мириул, выглядывая мелкого «тёмного». — С ним всё в порядке?

— Что с ним случится? — буркнул подошедший Ностромо, с неудовольствием рассматривая помятый шлем, который тоже отыскал, шлёпнул у колеса мешок с чем-то приятно звякнувшим — гном в своём репертуаре, он, естественно, не мог упустить возможность поживиться: драка дракой, а золото — весомый аргумент для поднятия настроения (и исцеления различных ран). — Чего это ты так переживаешь за него? — поднял подозрительный взгляд на Мириула. — Он что-то в долг выклянчил? — тот смутился и отрицательно качнул головой. — Ну, смотри. А то наш товарищ любит включить своё обаяние на всю катушку, а некоторые простофили ведутся. А потом преследуют разные разобиженные кредиторы, в надежде сбить с нас, таких красивых и пушистых, требуемое. А также проценты за просрочку.

Ройчи, глядя на вытянувшееся лицо агробарца, засмеялся и принялся вытираться, а к Шани, замершей с мехом воды, подошёл гном, обнажённый торс которого с густой рыжеватой порослью на груди и спине действительно был будто цельный рельефный эпизод скалы.

К ним торопливо приблизился баронский солдат.

— Его милость, барон РоТарий, желает переговорить со старшим наёмников.

Друзья недоумённо переглянулись — свой долг перед этими людьми они считали выполненным. Ройчи, не торопясь выполнить это пожелание — приказание (он всё-таки оценил вежливость благородного), стал не спеша облачаться и цеплять оружие.

Ратник, не видя особого желания как-то реагировать на его слова — что возьмёшь с этих сумасшедших наёмников, таких вроде внешне безобидных, а на деле показавших, что шутить с ними или задирать их — смерти подобно, немного потоптался на месте и проговорил с просительными интонациями:

— Его милость ранен, и с ним сейчас дружинный лекарь — целитель, к сожалению, сейчас не с нами. Но он говорил, что разговор конфиденциальный, и вроде как важен для вас.

— Я с тобой, — громко заявил Ностромо, тоже спешно приводя себя в порядок.

— Я буду рядом, — просто сказал эльф, уже чистый и с заплетёнными в косу волосами.

— Подождите, — засуетился солдат, видя, что не выходит у него максимально точно выполнить пожелание господина. — Его милость сделал ударение, что разговор не для лишних ушей, — видя, что наёмникам в принципе на это начхать, привёл последний аргумент. — Разве вы нам не доверяете? После всего этого? — указал на место схватки, лицо его приобрело такое выражение, что Ройчи понял: для этих людей совместный бой, особенно, против «тёмных», значит очень много. Как в некоторых культурах преломление хлеба становится гарантией безопасности собеседника, так и тут, наверняка имеет место быть нечто похожее, и ожидать предательства сродни оскорблению. В глазах ратника мелькнуло недоумение, переросшее в холодок, который он и выплеснул в следующих словах: — Если вы так опасаетесь за свои жизни, можете идти вместе к барону. Я скажу его милости о вашем недоверии, и он, уверен, отведёт своих людей дальше, чтобы не мешать разговору…

— Стоп-стоп, — Ройчи примирительно поднял руку. — Боец, ты не так всё понял. Просто у нас друг от друга секретов нет. Впрочем, как и главного нет, — тут он, конечно же, немного лукавил, потому что в принципе его слово, как разумного, собственно и собравшего всех их, было чуточку весомей, нежели у остальных. Но что главное — в людских землях, кому быть старшим, как не человеку? — Веди меня.

Солдат молча развернулся и пошёл, видимо, решив не загружать голову лишней информацией и ненужными эмоциями: наёмники — есть наёмники, помогли — хорошо, нет — это их дело. Хорошие бойцы? Ну, так что? Как говорится: на одного с мечом легко могут отыскаться свои трое с вилами. Особенно, если в спину. Поэтому есть простая истина: не стоит задирать нос, чтобы не прозевать волчьей ямы.

— Почему я не вижу сержанта? — нарушил молчание Ройчи.

— Погиб, — скупо ответил боец.

— Жаль, — искренне бросил наёмник.

Агробарец пожал плечами — он вообще стал чересчур задумчивым. А может это просто такое философски фаталистическое отношение к жизни и смерти, которое всегда имеет место быть в опасных и тяжёлых местах проживания, на фронтире, например. Мириул говорил, что барон и его люди с севера королевства, а там, судя по всему, суровые места: хватает и «тёмных», и бандитов, и непролазные леса, где легко нарваться на всякую нечисть, и предгорья, в которых просто спрятаться не совсем хорошему разумному или неразумному.

Барон выглядел неважно: бледный, с заострившимися чертами лица и застывшим, будто оцепеневшим то ли от боли, то ли от невесёлых дум, взглядом. Суетился лекарь — судя по сумке, по внешнему виду, как и позвавший наёмника гонец, только что вышедший из боя. В пяти локтях справа расположилась парочка уцелевших телохранителей — личных гвардейцев, оруженосцев в тяжёлых доспехах. Барон, услышав шаги, попытался принять более соответствующее встрече положение, болезненно скривился, сел ровнее.

— Ройчи, — представился наёмник.

— Барон Селий РоТарий.

Дворянин скользнул оценивающим взглядом по собеседнику. Простая, без особых изысков, но добротная одежда и защита. Такое же оружие — настоящее, боевое. По внешнему виду — обыкновенный солдат удачи без особых ценностей и твёрдых принципов за душой. Возможно, какой-то надцатый дворянский отпрыск, выпавший из родительского гнезда в поисках приключений и удачи. Держит себя чересчур просто и легко. На деле же вон как били уруков эти разумные с, в принципе, не притязательными, если б не расовая принадлежность, внешностями. Сумасшедший гоблин, сразу не понравившийся барону — дома, на севере, попадись тот на глаза, сразу бы отправился прямиком в костёр всего лишь из-за принадлежности к «тёмным» — творил чудеса, с каким-то неистовством и полным равнодушием к смерти резал глотки своим естественным союзникам по цвету. Да и остальные… То, что он видел, впечатляло его, закованное в броню, сердце.

— Спасибо, что помогли всё-таки.

Ройчи не мог не уловить двусмысленности в словах барона, но предпочёл не обратить на неё внимания.

— Уруки — наши враги, мы не могли не вступить в бой.

Они помолчали какое-то время, словно бы продолжая диалог о том, что наездники, разобравшись с баронским заслоном, неизбежно занялись бы их компанией. С другой стороны, наёмники — сколько их участвовало в схватке? Четверо? Пятеро? Выждали, когда «тёмные» втянуться в бой, перестанут их воспринимать, как потенциальных врагов, и нанесли удар. Ну и что, что полегла, наверное, половина состава заслона, а сам барон не факт, что выживет. Позицию ведь удержали, «тёмных» не пропустили.

Ройчи без улыбки глядел на благородного, также легко читая его мысли, с мимолётной отстранённостью констатируя, что рана в живот у сидящего перед ним человека весьма плоха, и если ему срочно не будет оказана помощь хорошим целителем, то за его жизнь он не даст ни гроша. И, конечно же, он не будет просить Худука посмотреть барона — у них впереди очень сложный маршрут, в который они должны двинуться во всеоружии и полными сил. Хватит того, что пришлось помахать мечами, и, как бы краткосрочна не был их выход, он выпил часть энергии, а гном вообще получил по башке. Пусть он и хвалится своей природной твердолобостью, как известно, удары по голове не способствуют укреплению здоровья.

— Ко мне прискакал гонец, — Ройчи кивнул головой, обозначая, что заметил появление того, а барон пожевал губами в какой-то задумчивости: с чего начать и стоит ли об этом говорить. — Он пришёл за помощью… — РоТарий посмотрел на хмурое небо, вот-вот собирающееся обвалиться неприятной моросью. — Наших соседей изрядно потрепали, — опустил непроницаемо чёрный взгляд на внимательно слушающего наёмника. — И если столичную стражу, — в голосе мелькнуло неприкрытое презрение, — мне не очень жаль, то потеря парней барона РоШейли, хоть он и редкостный дракон и зануда — это очень плохо. Гонец сказал, что против моих земляков выступил шаман — солдаты принялись лупцевать друг друга, будто видя в напарнике самого страшного врага. Но у многих были хорошие амулеты от «тёмных», а ещё в их рядах оказался отец Ирий, весьма и весьма вредный старикан, — взгляд барона неожиданно потеплел, и он посчитал нужным пояснить: — В своё время его дорожный посох прошёлся по многим шаловливым задницам ищущих приключений благородных отпрысков… Отец Ирий всегда предпочитал слову добрый тумак и убеждение верной сталью, не чинясь, при необходимости, набросив кольчугу, становился в строй… При этом, сколько он выходил и вернул с того света молодцев — не сосчитать — как минимум пол севера королевства могут быть ему благодарны… — он замолчал на удар сердца. — Шаман выжег ему мозги, и теперь вместо отца Ирия слюнявый овощ. Который кормить с ложечки до самой смерти согласится любой верный воин церкви, но… Он дал парням шанс, приняв удар на себя, которым они не замедлили воспользоваться и разорвали в клочья исчадие тьмы вместе с его свитой… А на соседней улице отряд стражи вырезали полностью, не помог и подоспевший герцогский десяток тяжёлых конников, — барон криво ухмыльнулся. — Моим людям повезло, — устало бросил он, силы покидали его, и этот разговор, поневоле разбередивший не менее открытые раны, нежели физические, выпивал его жизненную силу. — Во-первых, потому, что совершенно случайно я прибыл сюда с отборными бойцами. Во-вторых, с уруками не оказалось шамана. И, в-третьих, — ваше здесь присутствие. Сегодня «тёмные» показали свои зубы. Но это их сущность, тем более, уруков. Вон, ваш гоблин, маленький, не очень заметный, но я поймал себя на мысли: хорошо, что он на моей стороне, или, если быть точнее, враг моего врага, — Ройчи согласно кивнул, мимоходом подумав, что чтобы этот благородный сказал, узнав о шаманских возможностях Худука? Наверняка нашёл возможность совершенно случайно загнать в спину нож — так, на всякий случай. И дело даже не бесчестности и подлости, а в «цвете» и в сидящей — воспитанной поколениями — мысли, что «тёмный» неизбежно рано или поздно окажется на стороне зла. А «тёмный» с Даром — двойное зло, уничтожение которого обязательно зачтётся на небесах. — Но я иную мысль хотел донести до тебя, наёмник, — он чуть наклонился вперёд, понизил и так не очень крепкий голос, — ведь кто-то же запустил в благословенный, пусть и зажиревший за мирные годы, но мой Агробар, «тёмных», чётко зная, что они не только внесут смуту, но и изрядно проредят ряды его защитников, — Ройчи поневоле пришлось нагнуться, хотя блестящие глаза и прерывающийся, словно сквозь пелену, огонь ненависти, и горячечный, свистящий шёпот инстинктивно отталкивали — так заставляет отстраниться больной, что имеет все шансы заразить тебя смертельным недугом. — Разве может такой человек считаться патриотом своей земли? Нет. Его нужно загонять, как бешенного пса, как мерзкого дракона, выжечь всё его семя и вытравить всю память на земле, будто и не было такого выродка в снова тихом королевстве… — барон кашлянул, губы окрасились кровью, и он вытер их тыльной стороной ладони, утомлённо опёрся о колено, а голова поникла.

Ройчи уже начало казаться, что разговор их окончен, когда вновь послышался голос, но в этот раз тусклый и безэмоциональный.

— Сейчас, наёмник, скажу то, ради чего позвал. Всё, сказанное до этого — ерунда. Я чувствую себя должным тебе и твоим товарищам, а северные бароны, пусть и считают нас недалёкими, замшелыми консерваторами и хранителями глупых традиций, всегда стараются вернуть долг. При этом мне совсем не кажется, что я раскрою какие-то страшные тайны — наоборот, ощущаю полную правильность в том, что выскажусь. — Он поднял голову. — Всем дворянам, командирам отрядов, участвующих в зачистке столицы от мятежников, доведён список неблагонадёжных лиц, и были даны чёткие инструкции: в случае невозможности взять живыми, умертвить, — по спине Ройчи скользнул холодок — не то, чтобы он рассчитывал совсем уж не привлечь внимание определённых сил, но, в принципе, не думал, что они такие уж важные персоны, чтобы на них открывать охоту; если быть до конца честным, то он цинично рассуждал, что даже в случае окончательного проигрыша РоБерушей — вероятность такого исхода ведь существует, им ничто не помешает благополучно покинуть Агробар. Выходит, он недооценил злопамятность врагов принцесс. — И в этом списке есть команда наёмников, засветившаяся с предателем, маркизом РоПеруши. А некоторые её представители даже помогли бежать принцессе Лидии после убийства отца. — Пауза, возникшая после сказанного была заполнена этаким тренировочным фехтованием взглядов, в котором барон пытался что-то отыскать на лице наёмника, а тот, более, чем уверенный в себе, оставался невозмутим: пожелай агробарец навредить их компании, вряд ли он позвал его к себе на столь доверительную беседу. Хотя… Ройчи бросил короткий взгляд назад — нет, там всё было спокойно. РоТарий с бледной улыбкой проследил за его телодвижениями. — Убедился, что всё нормально? Теперь ещё: из-за потерь — а уруки нанесли много ударов одновременно по разным направлениям, штабом по освобождению Агробара во главе с герцогом РоСвейши принято решение убрать с западного направления заслоны, а сами ворота открыть — дабы «тёмные» беспрепятственно покинули город, — в голосе РоТария снова стали клокотать эмоции, примерно в равной пропорции горечь, презрение и бешенство. — При этом ещё почему-то остался неприкрытым находящийся чуть в стороне от движения «тёмных» и как бы на отшибе Ремесленный квартал, — опять тщательное изучение лица наёмника. — С цеховиками вообще какая-то странная история: то ли они отказались воспринимать новую власть, как легитимную, то ли укрывают дворян, неугодных новой власти, но герцог был весьма взбешён, когда граф РоМейди, имеющий какие-то свои интересы в Ремесленном квартале, осторожно предложил просто не трогать район, пока всё не успокоиться. При этом сказал — дословно: «Скверну нужно выжечь огнём!». Спорить с ним храбрецов не нашлось, — барон прикрыл глаза, устало и тяжело дыша, откинулся назад, на лбу, расчерченном прядями тёмных волос, выступила испарина.

Ройчи, честно говоря, изрядно утомлённый этим разговором — хоть и получил хорошую порцию столь важной информации для размышлений, с облегчением разогнулся, бросил взгляд по сторонам, не решаясь пока покинуть раненого — вроде всё сказано, но какой-то точки: «уходите», «до свидания», «с богом», «удачи» не было, поэтому незавершённость, повисшая в воздухе, тяготила его.

РоТарий открыл глаза, и Ройчи поразился силе и жёсткости, мелькнувших в них — не горечь, разочарование, или, в крайнем случае, боль, а именно жажда что-то довести до конца. Барон снова поманил его к себе, и Ройчи нехотя наклонился.

— Скажи, наёмник, это ведь ты был во дворце? — Ройчи несколько долгих ударов сердца молчал, потом, решившись, неторопливо моргнул. Барон продолжал сверлить его напряжённым взглядом. — А теперь просто ответь — и ничего не бойся — Лидия ведь не убивала отца?

Ройчи чуть не улыбнулся, страх — чувство сложное и посещающее всех без исключения. Но в данный момент он совершенно не опасался, хотя ситуация была непростая, и обижать — оскорблять человека, сидящего перед ним и находящегося одной ногой на том свете он не имел ни малейшего желания. Он коротко кивнул, и лицо барона расплылось, несмотря на боль, потери, вероятность скорой смерти, в облегчении.

— Я так и знал… Нас просто использовали, заманили в этот зажравшийся, сводящий с ума даже самых благоразумных, каменный мешок. И последнее, — он вцепился в плечо Ройчи, словно боясь, что тот уйдёт, не ответив, — и я вас отпущу с богом. Она жива?

— Да.

— Слава Единому… Иди, наёмник, иди, Ройчи, и пусть вам сопутствует удача. А я сообщу сказанное совету баронов…

Ройчи уходил, продолжая слышать бормотание РоТария, к которому вновь бросился лекарь. А у самого было две мысли: успеет ли барон сообщить то, что узнал. И второе: как на это отреагируют суровые северные дворяне? Не сделал ли он хуже, пойдя на поводу у эмоций и раскрывшись?

* * *

Герцог бросил поводья подбежавшему слуге, и упруго спрыгнул на мостовую. В свои пятьдесят лет он чувствовал себя полным сил. И выглядел соответствующе: моложавый, подтянутый, может, слегка суховатый — этого он добивался ежедневными тренировками с оружием и вообще активным образом жизни. Во всяком случае, у него было три любовницы, а спарринг партнёры из числа личных гвардейцев не могли похвастать лёгкими схватками с господином — РоСвейши гонял их так, что сходило семь потов. Да и целителям прибывала работка. Но на то они и воины, чтобы получать раны и терпеть боль. Герцог усмехнулся: своих людей он вышколил так, что был уверен: по первому слову любой перережет глотку себе за него.

Окинув равнодушным взглядом море людских голов, как ни как, на Барской площади особый повод — казнь благородных, а какой червь не пожелает лицезреть кончину орла? Губы РоСвейши посетила кривая ухмылка: орёл — не орёл, а человек, сейчас воющий под чуткой ладонью палача, летал высоко. И главное, он едва не опоздал на занимательнейшее зрелище. Драконьи апологеты Новой Церкви решили сыграть по своим правилам? Ничего-ничего, у него и до них дойдут руки. Будут, как шёлковые. Ишь ты, получили разрешение на создание храмовой стражи и, имеючи до трёх сотен воинов в сутанах, разбросанных по большой территории, уже мнят себя хозяевами города. А то и королевства! Это не отец Алий, который мог одним своим словом даже его, герцога, привлечь в свои ряды. Свежий Верховный кардинал Новой Церкви по слухам чрезвычайно религиозен, наделён сильным даром, строг как к пастве, так и святым отцам, но весьма падок к золоту. На этом и можно будет сыграть. А параллельно и поискать иные слабые места: женщины, мальчики, родственники, интересы, мечты. РоСвейши сильно сомневался, что человек, пробившийся в кардиналы во время церковного раскола и чуть ли не гражданской войны — приверженец аскезы.

Герцог недовольно посмотрел в прямую спину святого отца, проводившего его в зрительскую ложу — это точно один из тех дуболомов, которых кардинал Рий называл воином веры: мощное, послушное, фанатичное орудие, способное одними лишь руками оторвать голову еретику или иному неугодному.

Очередной хриплый вопль пытаемого отозвался в душе РоСвейши каким-то двойственным чувством. С одной стороны он к подобной публичности, касающейся высокородных, относился отрицательно (в данном случае, это логичная необходимость слегка отвлечь и утихомирить встревоженных горожан). С другой же, это было очень приятно — видеть, как загибается твой недруг. Со стариком РоАйци у него всегда были прохладные отношения, а после нелепой гибели старшего сына в рядовой стычке на Восточном пределе, они испортились окончательно. Возможно, и сам РоСвейши вёл себя иначе, был бы жив его первенец, его гордость и надежда, прямолинейный и открытый, с тонким чувством юмора, любимец как благородных, так и простолюдинов, идеалист, продвигавший идеи справедливости, наверняка переросшие с возрастом в нечто достойное — с него бы получился неплохой сановник, всецело преданный королевству — из-за чего специально он пошёл служить на границу с Тарией, где по тем временам именно там было напряжённей всего.

— Ваше Преосвященство, — герцог обозначил поклон перед единственным оставшимся сидеть, Верховным кардиналом Рием, вскользь окинул взглядом горстку дворян и священнослужителей, не побоявшихся (или не посмевших ослушаться) прийти на казнь, презрительно скривился и плюхнулся в глубокое кресло в первом ряду. Он буквально чувствовал цепкий, тяжёлый и настороженный взгляд Рия, сидящего слева.

Отчего-то ему было душно — очень хотелось схватить и расстегнуть ворот камзола, но делать этого, конечно же, не стоило — незачем показывать слабость сейчас ближайшему союзнику и конкуренту на власть, а в будущем явному противнику.

Как-то вдруг много факторов повлияло на поганое настроение. И странная пропажа РоШакли, и возомнившие о себе много церковники, и норовистые северные бароны, не желающие верить на слово, и не до конца контролируемые «тёмные», и невесть куда забившиеся принцессы, и мерзкая погода, наконец, и…

РоСвейши щёлкнул пальцами, к нему тут же приблизился начальник охраны и склонился.

— После казни прошерстить всю стражу, стоявшую в оцеплении на площади. Всех впечатлительных убрать.

Тот понятливо кивнул головой, ведь значение «убрать» для него звучало однозначно. Но падающие при его появлении люди с оружием герцога раздражали.

Начальник охраны, весьма осведомлённый о делах герцога и посвящённый в дела переворота, а после незапланированного исчезновения РоШакли взваливший на себя часть его функций, продолжил стоять склонившись, не смея заговорить.

РоСвейши милостиво бросил:

— Что-то ещё, Церий?

— Да, ваша милость. Вы просили сообщить, если будет что-то новое об известном вам объекте, — он замолчал, ожидая разрешения продолжить говорить. Пусть и без имён, пусть до ближайших соседей приличное расстояние, пусть говорят они тихо, но вон как тянет уши кардинал Рий. И не только поэтому — герцог мог принять решение услышать новости потом, в более конфиденциальной обстановке. Но РоСвейши нетерпеливо махнул рукой, и верный Церий, наклонившись ещё ниже, к самому уху герцога, торопливо зашептал: — Принцесса Лидия действительно находилась в Ремесленном квартале, и, как вы и предполагали, не смогла усидеть, и со своими людьми выдвинулась из района. — Казнь — это была ловушка именно для наследной принцессы, дочери свергнутого Элия. — Но их отряд нарвался на разведывательную группу уруков — «тёмные», как вы помните, снялись с места и двинулись в сторону западных ворот…

— Проклятье! — герцог гневно хлопнул ладонью по подлокотнику, но тут же обуздал себя, поймав удивлённые взгляды окружающих.

— Ваша милость, принцессе пришлось отступить назад, в Ремесленный квартал. Но они привлекли внимание «тёмных», и теперь ударный отряд уруков направляется в район.

Лицо герцога озарила улыбка. Так даже лучше! Не нужно ничего изобретать. Убрать Лидию руками «тёмных» — идеальный выход для организаторов переворота. Ведь когда основная масса дворян и, главное, войск, подчинённых им, вернуться в столицу, руки у них должны быть максимально чисты. А поспешная казнь, пусть и обвинённой в измене, но всё-таки наследной принцессы — это не очень удачный с точки зрения политики шаг.

Он принял из рук подошедшего слуги кубок глинтвейна, фрукты проигнорировал, и наконец перевёл взгляд на лобное место, где растянутый на ложе, подвергался истязаниям РоАйци. Палач склонился с увесистым молотом и чем-то вроде зубила над левой нижней конечностью старого лорда. Отсюда, с расстояния в двадцать локтей герцогу отлично было видно, как крупно дрожит дряблое синюшное тело, а голова с растрепавшимися редкими седыми волосами отчаянно бьётся в зажиме. Полубезумный взгляд невидяще скользил по серому, едва-едва остужающему небу, в тщетной надежде проблеска света.

Вот так и подохнешь, не увидев напоследок солнца, а вместо пенья птиц слушая эхо собственного крика, — мелькнула в голове у РоСвейши неожиданная мысль. Он себе такого точно не желал, и на непредвиденный случай у него всегда была капсула с быстродействующим ядом. Обстоятельства бывают разные, но забросить в рот небольшой комочек он должен успеть всегда. Чтобы так его, голого и жалкого пытали на потеху толпы — нет уж, увольте!

Резкий замах, молот пошёл вниз. Хриплый, нечеловеческий вопль, тело выгнулось дугой. И обмякло. Подручный палача суетливо подбежал к лежащему и вывернул на его голову ведро воды. Безрезультатно.

Герцог поднял руку, подзывая слугу, и раздражённо вернул на поднос вино. Он с неудовольствием подумал, что старый дракон ушёл, так и не дав насладиться своей смертью. РоСвейши не сомневался, что РоАйци мёртв, и это тут же подтвердил подошедший к неподвижному телу священник, проделавший несколько пассов руками, тронув жилку на шее и отрицательно качнув головой. Всё, жизнь покинула преданнейшего пса Элия Четвёртого. И в этом была какая-то грубая насмешка судьбы — умер он, как предатель и изменник — таким и останется на устах народа.

Волнующиеся людские головы сливались во что-то цельное, угрожающее, напоминая хмурое, предштормовое море с рокочущим недовольно и крепнущим постепенно прибоем. Дождевая, неплотная, но всеобъемлющая и настойчивая пелена стирала все яркие краски, которых и так было немного. А вкупе с нависающей сзади громадой собора Святого Илия, сейчас больше напоминающего то ли недовольного пастыря, у ног которого копошатся нерадивые дети, то ли монументальные обрывистые скалы, что могут обрушиться и прибить волну, коль та будет чересчур надоедлива, выходил весьма недобрый эффект.

Герцог зябко повёл плечами. Именно он был виновником неожиданно образовавшейся паузы. Палач и распорядитель смотрели только на него. Как и вся Барская площадь, вначале притихшая, а теперь начавшая оживать несмелыми выкриками, перерастающими в противоположные по смыслу скандирующие волны.

А он смотрел на две белеющие безвольные фигурки, привязанные к позорным столбам. Казалось, их уже ничто не тревожит. Кроме холода и боли, которые поглотили их полностью.

Когда-то, наверное, в иной жизни, он качал дочь графини РоСлайши на руках и забавным причмокиванием заставлял её заливаться смехом…

«Пощады!» — просила часть толпы. Меньшая. Основная масса вопила: «Казнить!»

Он был уверен, что его младшая дочь, которую он загодя отправил в родовой замок, чересчур живо начавшая интересоваться идеями принцессы Лидии, со временем поймёт и простит его. Подобной ереси не будет на агробарской земле — уж он об этом позаботиться! Женщина должна быть женщиной, хранительницей домашнего очага, а не носиться в мужском наряде верхом, подставляя хрупкое тело шальному железу…

А толпа… Что толпа? Продолжает жаждать крови. Мало её пустили? Что ж, будет вам море крови. Смотрите, чтобы потом не стало плохо. Выжившим. Он махнул платком и подручные палача сноровисто отвязали и отволокли первую из девушек к колоде. А палач деловито наклонился к впечатляющему даже издалека топору.

 

Глава 8

— М-да, — глубокомысленно изрёк Ностромо, почесал бороду, затем затылок — верный знак того, что гном в поисках светлой, случайно где-то завалявшейся мысли или идеи.

— Ты чего, блохастый, — беззлобно прошипел Худук, неотрывно глядя вперёд, — ищешь в щетине вчерашний завтрак?

Вместо того, чтобы родить достойный ответ, разозлиться на неприятное сравнение или, в крайнем случае, обидеться, Ностромо смутился. И главное, было с чего! Ну, бурчит живот, ну, жрать охота — грех не вспомнить малыша Рохлю за введение в лексикон компании волшебного выражения — ну так действительно, когда они последний раз ели нормально? Ройчи задумался — и не вспомнишь толком, пожалуй, что в Ремесленном квартале. А те сухие ломти, что подсовывал на ходу запасливый гном, похожие на подошву сапога, вызывали у трепетно ожидающего подарка желудка истерику и гневные обещания отомстить. Это гномье лужёное пузо, как кузнечный горн, способно переварить жареные гвозди и после благодарственной икоты попросить добавку.

Ройчи оглянулся на эльфа и шалюрку, поднявшихся с ними за компанию на чердак. И если девушка двигалась строго за ним, будто привязанная — без чётких указаний, что нужно делать в тот или иной момент — наёмник уже понял это, она превращалась в его тень, и он уже устал с ней бороться, решил пока не обращать внимания, то Листочку, так и не глянувшего ни разу на уруков, было очень неуютно как из-за близости большого числа врагов по цвету, так и наличия рядом сильного шамана и сопутствующих действиям того эманаций смерти. Поэтому он просто предпочитал компанию друзей. Да что там говорить, даже он, человек, пусть и учёный на этот счёт и увешанный различными весьма полезными безделушками, и то ощущал, как то по спине пробегут мурашки, то бросит в испарину — такого дракона, как этот походный урукский шаман (считай, самый главный предводитель — даже боевой вождь, акнак, подчиняется ему) должна чуять и сторониться любая живая тварь, не важно, разумная она или нет. Даже не так: животные, кроме прирученных и воспитанных ягиров, уносят ноги без оглядки, стоит лишь услышать приближение, а тот же человек, в силу природного любопытства или бахвальства может сунуть нос… Сложно потом сожалеть о собственной глупости и самонадеянности, вися на вертеле, когда срезают подрумянившиеся ляжки или булькая в котле в качестве компонента для наваристого бульончика…

— Силён, гад, — словно дублируя мысли Ройчи, пробурчал гном, тоже имея ввиду урука с даром, и на этот раз поскрёб короткими, но жёсткими, словно плоскогубцы, пальцами подмышкой.

Это уже точно нервное. Голодный, без пива и драки, без возможности заработать и вообще действовать, гном — жалкое зрелище. Поди зачахнет, как цветок без солнца.

— Нос, дружище, спустись вниз, спроси у добрых хозяев насчёт приготовления чего-нибудь горяченького.

Гном тут же сделал стойку, глазки засверкали, борода встопорщилась — он сам был готов сварганить похлёбку из топора… а там, глядишь, и глоточек из заветного бочонка друзья пожелают, а то всё бегают да бегают они — солидные разумные себя так не ведут.

— И обязательно предупреди, что мы заплатим, — донёсся вслед уходящему чуть ли не вприпрыжку гному строгий голос товарища.

Голова в традиционном колпаке изобразила согласный кивок и исчезла в люке. Худук хмыкнул, на мгновение оторвавшись от притягательно — ненавистного зрелища кружащихся в непонятном хороводе наездников-уруков. И даже Листочек изобразил улыбку — такую, слегка резиновую. Но что требовать от высокорождённого — и так он, их друг, значительно «очеловечился».

Пожилая парочка, в чей двор они внеслись, прячась от «тёмных», отреагировала на их появление с изрядным испугом, но спокойно — за всё время пребывания непрошенных «гостей», хозяева произнесли от силы десяток слов, и даже максимальная вежливость и демонстрируемые постоянно улыбки не растопили лёд настороженности — в глазах пожилых людей так и читалось: когда уже вы нас покинете, и без вас тошно — слава Единому, хоть дети успели уйти, накличете ещё беду. Правда, вновь впавшая в забытье Руфия, и в здоровом виде вызывавшая инстинктивное желание укрыть и обезопасить, а про сейчас и вообще говорить нечего — даже камень бы пустил слезу при виде неё, замершая неподвижно, такая ранимая и беспомощная, вызвала у хозяйки гневные причитания на… в общем, досталось всем, и подвигло добрую женщину соорудить «бедной девочке» какие-то лечебные компрессы. Принюхавшись — какая-то настойка на травах — Ройчи вздохнул, но препятствовать не стал — хуже не будет, главное, что хозяйка не узнала Руфию. Да и не того они сословия, чтобы набивать взгляды на всяких благородных.

Ройчи вновь нарисовал у себя в голове идиллическую картину: птица, парящая на фоне голубого неба и яркого, стоящего в зените и поэтому слепящего, солнца, и только после этого прильнул к смотровому окошку. Шаманы «тёмных», особенно хорошие, прошедшие жернова внутриклановых, внутриплеменных, а потом и настоящих «полевых» боевых испытаний — это такие твари, способные почувствовать к себе внимание на сумасшедшем расстоянии и сквозь неплохую защиту. Уж больно специфически у них развит дар: найти, захватить, обмануть, спеленать разум, наслать ужас, превратить в дрожащее неразумное существо, влезть в голову особо строптивым и сопротивляющимся, сломать, подчинить… В общем, дар у них весьма чуткий и нахрапистый. При этом частенько не исключает использование стихий, а также, естественно, сфер, связанных с кровью, болью и смертью. Бр-р-р.

Кружащиеся в завораживающем, пусть и кажущемся на первый взгляд хаотичным, танце, вокруг огромной крытой повозки, внутри которой наверняка творили свои чёрные дела шаманы, уруки-наездники были словно вороны в своих развивающихся за спинами чёрных плащах. Их было не меньше двух сотен, и Ройчи обратил внимание, что к ним присоединялись, вливались в беспрерывное, что-то значащее движение, новые отряды. Иные, впрочем, отделялись и устремлялись в разных направлениях. Пришло сравнение: будто чёрная вода, ищущая трещины в слабой плотине. Сколько это продолжается, и самое главное — как скоро закончится — вот вопрос, который интересовал компанию, и ответ на который не знал даже Худук, как ни крути, самый большой специалист по «тёмным». Только гоблин предпочитал совсем не информационно огрызаться на вполне простые вопросы, и наёмники по умолчанию решили пока не трогать товарища — пусть перебесится. А Ройчи, несмотря на временной лимит, предпочёл стоически и с терпением отнестись к происходящему, вернее, к вынужденному бездействию — ничего предпринять при всём их желании они не могли — уруки умудрились стать практически на их пути. Но отчего-то ему думалось, что это сидение на месте не продлится долго — Агробар уже начал потихоньку выдавливать из себя инородное тело, и «тёмные», напитавшись людской крови, явно почувствовали это, и теперь проверяли крепость окружения в поисках выхода. Почему они не уходят к западным воротам, если там убраны все посты, как говорил барон-северянин? Или это чересчур явно для слишком подозрительных, осторожных и по природе своей коварных уруков? Сильно смахивает на ловушку, поэтому как бы они не сделали какой-нибудь неожиданный ход, резко ломающий логическую задумку нынешних защитников столицы. Да урукам даже в голову не сможет прийти такая простая мысль — что у новой власти хватает и без них проблем, чтобы тратить на них силы, и их хотят всего лишь выпустить!

Ройчи отвлёк какой-то странный звук, он покосился влево и понял, что это скрипит зубами Худук, неотрывно, с бесконечной ненавистью глядя на своих врагов, пальцы правой, видимой в свете окошка, руки так вцепились в раму и побелели, что, казалось, сейчас треснет дерево.

— Худ, — негромко позвал он.

Никакой реакции. Тогда неуловимо быстро Ройчи махнул рукой, хлопнув гоблина по макушке. Удар вышел быстрым и неожиданно увесистым для маленького «тёмного», что тот вдруг как-то провалился вниз. В следующий удар сердца с пыльного чердачного пола, будто атакующая змея взметнулось нечто. И всё вдруг застыло в пронзительном, шатком равновесии.

— Ты что, решил всех нас засветить? — холодным ровным голосом проронил Ройчи, и не пытаясь убрать горло от упёршегося в него кончика боевого кинжала и бесстрашно глядя в чёрные от бешенства глаза. — Не забывайся. Ты сам говорил, как хорошо слышат некоторые драконы с даром чужие чувства. — Он обозначил левой, невидимой Худуку рукой успокаивающий жест замершим неподалёку Листочку и Шани. И если эльф был вполне привычным к таким ситуациям и сохранял хладнокровие, то шалюрка, не прочувствовавшая специфику взаимоотношений внутри команды, легко могла сделать глупость — Ройчи буквально представил, как из широкого рукава в обманчиво хрупкую кисть скользнул стилет. Листочек, верно истолковав движение товарища, медленно и мягко положил на плечо девушки ладонь. Та даже не шелохнулась, впившись взглядом в невозмутимое лицо человека. — Сильные чувства, — выделил слово «сильные». — Если ты думаешь, что из окрестных домов сейчас пялятся на наших недругов толпы разумных со сложными чувствами к ним, то это не так — все, кто мог уйти из опасной зоны, уже ушли, кто не смог, те уползли в подвалы, забились в самые тёмные уголки, боясь лишний раз шевельнуться и даже дыша через раз. Поэтому ты со своим неприкрытым… отношением для шамана — как яркая свеча тёмной ночью.

Худук зашипел, как исходящий паром котелок, мышцы на перекошенной от прилившей крови роже, приобретшей невероятный сине-бурый оттенок, чуть шевельнулись, глаза наконец-то приобрели некую осмысленность. Он с трудом, словно борясь с самим собой, отвёл руку с оружием. Дальше уже было проще: маленькая лопоухая фигурка как-то съёжилась, поникла, он опустился на корточки у стены.

— Не делай так больше, — прозвучал тихий голос, уши на опущенной долу голове нервно дрогнули. — Я не прощу себе, если нанесу тебе вред.

— Хорошо, — легко согласился наёмник, протянул руку и дружески чуть коснулся плеча. — Всё нормально. Нам просто нужно отдохнуть. Собственно, этим мы бы и занимались, если б не застряли здесь. А тебе неплохо бы хорошенько напиться.

— Проклятый Агробар, — глухо проронил гоблин, в голосе преобладала апатичность, а не обычное раздражение, которое должно было поддержать смысл сказанного, из чего можно было сделать вывод, что пружина, сжатая внутри зеленокожего «тёмного», потихоньку ослабевает. Листочек потянулся, одобрительно кивнул Ройчи и вновь занялся неспешным перебиранием наконечников для стрел и доведением их до только ему виденного смертоносного идеала.

— Да ладно тебе, — хмыкнул Ройчи, словно и не был только что на шаг от смерти; а может действительно он столь уверен в себе и товарище? — Отнесись к происходящему, как очередному приключению, без которых наша жизнь была бы скучна и уныла.

— Соскучишься тут с вами, — проворчал Худук. Становясь собою прежним: язвительным, брюзжащим и при этом рассудительным и здравомыслящим, совсем не склонным к авантюрам, как тот же гном. — Связался с грубыми и неприятными драконами, знал бы тогда, что так будет, никогда бы не покинул Закатные горы, такие милые и уютные…

Тут уже не выдержал Листочек, фыркнул, симпатичное лицо эльфа озарила улыбка. Даже Шани, продолжающая себя вести, словно суровый сторожевой пёс — как бы не смешно это звучало касательно худенькой девушки, тоже явно наслышанная о той местности, скептически воздела левую бровку и очень внимательно посмотрела на гоблина — так глядят на разумного, совсем не дружащего с головой; что поделать, с чувством юмора у неё явные пробелы. Закатные горы — это же самый серьёзный рассадник «тёмных», где присутствуют практически все их представители от кочующих гоблинов и оседлых орков до горных уруков и снежных троллей, самых крупных, диких и бешенных представителей этого племени. Это котёл, в котором постоянно кипят страсти межродовые, межклановые, межплеменные, и назвать те горы мирными мог лишь полностью не владеющий информацией простофиля… или Худук, как реальный выходец оттуда. Как и Рохля (впрочем, тролль в достаточно юном возрасте покинул недобрую к своим детям родину и вряд ли смог составить адекватное мнение о ней).

— …отыскал бы уединённую норку и зажил бы в собственное удовольствие, греясь на солнышке, — а Худук продолжал мечтательно разглагольствовать, хитро так посверкивая глазками на азартно внемлющих благодарных слушателей, — и иногда — по случаю голода — подманивая аппетитных сусликов… — Ройчи хохотнул от нарисованной картины: Закатные горы ещё имеют и суровый климат, где три четверти года — зима, плюс постоянные ветра, и чтобы «погреться на солнышке», нужно как минимум хорошенько одеться, а чтобы отловить суслика — местность там весьма скудна на живность, оттого там неспроста распространён милый обычай поедания павшего либо слабого, либо невезучего противника — даже Худуку с его неплохими шаманскими данными нужно изрядно помотаться по скалам либо пролежать в засаде пол дня. И как, в таком случае, может идти речь о неспешном смаковании нежного мяса, любуясь удивительными закатами при поедании худого, несчастного животного, когда желудок вот-вот сам выскочит на охоту, а на запах крови могут примчаться такие твари, которым ты сам будешь на пол зуба. Тут даже не ведётся речь о костре — что вы! Открытое пламя могут себе позволить либо абсолютно уверенные в себе разумные, либо глупцы. Да, в крупных селениях всегда поддерживается очаг. Но дураки уже давно уютно устроились в животах счастливчиков. Ну, а закаты там действительно хороши — вот, пожалуй, единственная правда в словах гоблина.

— Хватит уже заливать, сказочник, — хлопнул товарища по плечу Ройчи. — Вот доставим принцессу к сестре и будем выбираться отсюда. Меня, в принципе, и здесь всё устраивает: работка непыльная, живот набиваешь регулярно и на халяву. Ну, бывают накладки, как сейчас, — они, глядя друг на друга: человек, гоблин и эльф тихо рассмеялись. — Но ради товарища я не прочь двинуть в путь — лишь бы ему было комфортно на душе.

Шалюрка, усердно делавшая вид, что её ничего не касается, из дальнего тёмного угла переводила взгляд с одного собеседника на другого, косилась на оживившегося высокорождённого, не участвовала в хихиканье, а в её чёрных глазах мелькало непонимание и удивление. Может, она наконец задумалась: с теми ли разумными она связалась и не стоит ли пересмотреть планы на ближайшее будущее и заменить их на поспешное бегство? Впрочем, чужая голова — тёмный лес в ночную пору, в котором даже эльфу будет неуютно и некомфортно.

— Ладно, Худ, посмеялись и хватит. Отдыхай. Я тебе тоже составлю компанию. А подежурит… — он прошёлся прищуренным взглядом по тонкой фигурке. — Шани, у тебя ведь хороший амулет от тёмной магии? — утвердительный кивок, даже несколько свысока — мол, конечно, а Ройчи только хмыкнул — эти шалюры ещё те шалуны, наверняка ведут дела и с «тёмными», и с разными, отнюдь не благонадёжными представителями разных рас. — Последи, пожалуйста, за нашими милыми наездниками. В случае изменения обстановки, сообщай нам, — он решительно направился к люку, ведущему вниз, увлекая за собой Худука.

Эльф проводил их взглядом, но остался на чердаке — возможно, для подстраховки. А Шани, хоть и желавшая, судя по всему, последовать за Ройчи, решительно направилась к смотровому окошку.

Внизу уже витал чудесный аромат жарящегося мяса и зелени, отчего в рот набежала слюна, напоминая Ройчи, как же он голоден. Мелькнул хмурый дед — хозяин с аккуратной светлой бородой и обширной залысиной, мазнул недоброжелательным взглядом, но кошель со звякнувшими от неловкого движения монетами, ухватил цепко и скрылся в соседней комнатке. Наёмник легонько коснулся лба то ли спящей, то ли погрузившейся в беспамятство Руфии — горячий. Покачал головой и опустился рядом на пол, застелённый ковром, упёрся в стену, вытянул ноги и устало прикрыл глаза.

Как-то непредсказуемо и будто вскачь неслись события в этом королевстве. Агробар — страна, ничем особым не славящаяся на Веринии. Тихая, мирная, масштабные войны канули в прошлое, казалось бы, живи и радуйся, ан нет…

Задумавшись о теперешнем их положении, Ройчи ощутил некое дежавю. Буквально недавно они с Листочком и Оливией пробирались практически этими улицами к Ремесленному кварталу, повстречали Ностромо и пехотинцев ВерТиссайи с самим бароном, находившемся в бессознательном состоянии. В тот раз на их пути была пиратская вольница, также поддержанная колдунами. А сейчас вот — «тёмные» шалят почти там же, как говорил Мириул, не доходя несколько кварталов до их цели. И опять на их руках недееспособный человек, а время, столь необходимое для них, хоть и замерло в состоянии киселя, тем не менее, неуклонно движется вперёд.

Но вообще, он должен заметить, как бы сложна не была ситуация, они, битые воины, всё равно внешне особенно не напрягались. Не расслаблялись тоже — ну, как тут расслабишься?! — но и волосы на голове для пущей театральности и принятий единственного верного решения не рвали. Они уже привыкли к фаталичности в дороге и судьбе. Будет, как будет, — не совсем тот девиз, который оптимально отражает виденье мира и себя в нём. Но вот если к нему добавить дольку авантюризма, несколько веточек удачливости, несомненно, парочку зёрнышек умения находить неприятности, толику специй обязательного обаяния (сноска: как правило, в мирное время и в спокойной обстановке) и, конечно же, основа этого — способность выживать в трудных, порой безнадёжных ситуациях, невозможная, в принципе, без умения неплохо драться и воевать, — то такое блюдо и будет соответствовать им.

— Они уходят! — сквозь полудрёму, совсем не неожиданно навалившуюся на Ройчи, донёсся сверху голос эльфа, и он, вздохнув, проводил ленивым взглядом бросившихся к лестнице на чердак Мириула, гоблина и даже гнома, по этому случаю оторвавшемуся от готовки, и только потом встал сам, потянулся и неспешно пошёл следом. Пожилая Мирия, поймав его взгляд, согласно кивнула — да, она приглядит за девочкой, и положила высохшую, испещренную полосками вен ладонь на лоб той.

Настроение, царившее здесь, в царстве сумрака и пыли было далеко от радужного, и на закономерный вопрос наёмника ответил Мириул:

— Наездники ушли в сторону Ремесленного квартала.

На обречённость, какое-то вселенское разочарование, чуть ли не обиду в голосе сына Гарча Ройчи предпочёл не обратить внимания, проталкиваясь к небольшому окошку, у которого толпились все желающие мозолить глаза, в надежде, что пейзаж вдруг изменится или зрение выдаст какую-то ошибку.

Действительно, на площади, где совсем недавно наматывали круги сотни уруков, сейчас было почти свободно. «Почти», потому что всё ещё пылал огромный костёр, сложенный из всего, что натащили «тёмные»: от мебели и деревянных оград до срубленных деревьев, у которого суетилось несколько сухих зловещих фигурок с наброшенными на головы капюшонами и с посохами в руках. Рядом выстроилась вереница связанных людей — до двух десятков, которых с определённой периодичностью подводили к огромному уруку с соответствующих размеров кривым ножом, и тот, как правило, двумя мощными движениями отрезал очередной жертве голову, а потом бьющееся тело поднимал за ноги и держал над широким тазом, пока фонтанирующая из шеи кровь не превращалась в тоненькую струйку, а потом тело забирали двое подручных — под стать палачу, и отволакивали его к костру.

Понаблюдав эту картину какое-то время, Ройчи почувствовал, как его холодный панцирь отмороженного наёмника вот-вот даст трещину. Неспроста уруков столь ненавидят все разумные Веринии, даже братья по цвету. А об отношении к их шаманам вообще лучше промолчать.

В очереди на заклание помимо мужчин, как правило, каких-то пленённых агробарцев в форме, он также заметил пожилых людей и несколько женщин в полной прострации — либо опоенных, что маловероятно — уж очень любят уруки по максимуму выжимать из жертв страх, боль и кровь, либо потерявших от страха связь с реальностью.

Смрад дыма, разливающееся в пространстве чуть ли не осязаемое ощущение чёрного колдовства, и Ройчи почувствовал, как в голове нарастает нехороший звон и постарался взять себя в руки. Что, он не видел крови и смертей, и чуть ли не купался в самых разнообразных проявлениях дара? Оттого, наверное, он с предубеждением и недоверием относился к разумным, награждённым богами уникальными способностями, будь то шаманы, колдуны «тёмных», маги «светлых» или святые отцы людей.

— Ройчи, Ройчи! — кто-то дёргал его за полы куртки, и он словно очнулся, вздохнул глубоко, нацепил на лицо маску невозмутимости, обернулся.

Будто прорвав плотину гнетущей тишины, собравшиеся в едином порыве выплеснули на него словесную волну.

Переводя взгляд с одного яростного лица на другое, Ройчи с трудом угадывал слова — конечно, при желании он и по губам мог прочитать текст, но особого смысла в этом не было — и так всё было понятно. Когда даже Листочек будто шипел, выплёвывая на древнем языке проклятия «тёмным» вперемешку с вполне конструктивными идеями расчленения шаманов и их сопровождающих, то что говорить про Худука, находившегося в состоянии тихого помешательства (он открывал рот, но не кричал, как обычно, он просто о чём-то умолял его, своего товарища), Ностромо, бьющего себя пудовыми кулаками в грудь, будто пытающегося ему что-то доказать или Мириула, за столько лет истории королевства, воочию наблюдающего тёмный ритуал, причём не где-нибудь, а посреди родной столицы, где поленьями в жутком шаманском костре служили его земляки; какой-нибудь дремучий крестьянин мог испугаться, но только не он, истинный житель королевства дворянских кровей, воспитанный жёстким и непреклонным Гарчем. Лишь Шани сохранила хладнокровие. Возможно оттого, что её, дитя глухих лесов, пережившую немилосердную гибель родных, сложно было чем-то удивить. А может, ей вообще было начхать на всё: агробарцев, людей, «тёмных», события, прямо не относящиеся к предназначению (добровольно либо по стечению обстоятельств — не важно), взваленному на хрупкие плечи.

— Тише, — негромко произнёс Ройчи, пристально и словно с каким-то новым интересом рассматривая своих спутников.

Как ни странно, он был услышан. Напряжение момента можно было оценить по сдавленному, хрипящему дыханию, разрывающему грудные клетки, раздувающимся, словно в поисках врага ноздрям и сверкающим (либо прищуренным) глазам.

— Вы готовы сегодня умереть? — он с жёсткой полуухмылкой обвёл наконец-то приобретающие осмысленные выражения лица. — Вижу, что готовы, — вздохнул, бросил задумчивый взгляд в сторону грязного смотрового окошка. — Чтобы хоть как-то эффективно помочь нашим близким и знакомым в Ремесленном квартале, нам нужно не сломя голову мчаться к ним, пытаясь угнаться за хвостами ягиров, а нанести удар именно здесь, — голос его затвердел. — В силу нескольких причин. Первая: движущая сила, условно говоря, голова и сердце урукского боевого отряда — это их шаманы, и только сразив их, мы можем внести смятение в их ряды и реально подкосить силу «тёмных» наездников. Второе: уруки уже который день находятся в городе, и, поверьте, шаманы зря времени не теряли — они насытили свои посохи людской кровью по самую кромку да ещё и с запасом. И это ещё не всё, — он как-то устало опустил плечи, — судя по мощности и выплескам энергии, которые, я уверен, вы ощущаете, ритуала, проводящегося сейчас на ваших глазах, это может быть взрыв такой силы, что в случае чего выжжет всё живое на огромном пространстве — пострадает не только Ремесленный квартал, но и значительная часть города, — он посмотрел на Мириула. — Я видел последствия таких воздействий. В некоторых случаях разумные предпочли покинуть очернённую местность, бросить город, сжечь изменённый лес, — агробарец поёжился под его взглядом, но лишь крепче сжал зубы, а наёмник, будто в такт своим мыслям, согласно кивнул. — Надеюсь, вы понимаете, что противостоять в таком виде урукам — чистое самоубийство, — он поднял руки, словно демонстрируя отсутствие хорошей защиты, качественного оружия, а самое главное, наличия охраняющих защитных амулетов от тёмного колдовства — грубо говоря, внезапно покинув Ремесленный квартал и, схватив то, что было под рукой и, довольствуясь тем, что было на них сейчас, они совершенно не были готовы к противостоянию «тёмным»; это всё равно что на мирно идущего путника натравить какую-то неожиданную напасть, но надень на него хорошие доспехи, дай меч гномьей работы, крепкий щит, доброе божье благословение, отгоняющее нечисть, усиль его защиту магически — и он готов будет выйти даже против дракона! — в таком составе, что тут сказать, их, мягко говоря, мало. — Но попытаться-то мы можем? — на лицо его вновь сошла полуухмылка. — День сегодня хороший, и негоже мужчине — воину искать более благополучный час для игр со смертью.

Лица и фигуры соратников вдруг как-то стало покидать напряжение, сменяемое вниманием и сосредоточенностью. Решение принято — они будут драться! А жизнь каждого — незначительная дань богам за возможность побольше уничтожить врагов.

— Предлагаю такой план. Лис, Нос и Мириул, вы должны пробраться вот к тем домам, — он указал рукой. — Не думаю, что это будет сложно сейчас — вряд ли вы встретите кого-то живого, но всё равно будьте осторожны. Видишь, Лис, вот тот магазинчик с высокой крышей — отличная позиция для тебя, а Нос и Мириул будут тебя прикрывать. Твоя задача, как ты понимаешь, вывести как можно больше подшаманов из строя — их вроде бы тут трое. На самого шамана даже не трать стрелы — он в таком состоянии, что взять его может только ближняя сталь. Нужно вам отвлечь на себя телохранителей и охранников. Их до полусотни, и наверняка кто-то останется, но чем больше вы оттянете на себя и уничтожите, тем проще будет нам с Худуком. Расстояние там, — он прищурился, — локтей двести — двести пятьдесят. Да и пленные с твоей стороны, так что тебе и кости в руки, Лис. Авось жертвы не совсем одурманены, смогут разобраться в происходящем и сделают ноги. Мы же с Худом уходим на противоположную сторону и тихонечко, не высовываясь и не привлекая внимания, ждём шума с вашей стороны. Наша цель — шаман, — он хлопнул ободряюще по плечу гоблина. — Никому не запрещаю остаться в живых. Напрасно не рискуйте, — поймал взгляд шалюрки. — Шани, — твёрдо, со звякнувшей сталью в голосе он обратился к девушке, — на тебе Руфия. Ты обязана сберечь её. В случае нашей гибели действуй по обстоятельствам, но главное, постарайся найти целителя и вытащить её из города…

Долгих несколько ударов сердца Ройчи выдерживал пронзительный чёрный взгляд девушки, после чего она молча склонила в согласии голову.

* * *

— Барон Гойя СетинТар, начальник охраны его милости Устойи ПремурТара, графа Северосрединного, посла Великой Тарии в Агробаре.

Так неожиданно началась эта встреча. То-то ему показалось знакомым лицо седовласого тарийца. РоГичи тут же пригласили «на разговор» к послу, попросту говоря, к столу. Но капитана разрывали противоречивые мысли. С одной стороны его волновала судьба его людей, стоящих под стрелами промозглой ночью. С другой же, эта встреча могла быть ещё большей неприятностью, нежели пересечение со стражей РоШакли. Ведь это же тарийцы! Надменные, много о себе мнящие братья по барскому происхождению, постоянно сующие свой нос везде, тревожащие границу Восточного предела, стараясь выиграть у Агробара ещё хоть пядь земли. С точки зрения РоГичи первейшими зачинщиками переворота могли быть именно они. И вести своих людей в этом случае было сродни короткому пути на плаху. Ладно, они воины — гвардейцы, а Велья с дочерью? А тайна принцесс? Хоть он и был уверен в своих бойцах, но каждый ли сможет удержать язык за зубами, когда палач настойчив и виртуозен?

Но голос разума и логики взял вверх. Во-первых, отталкиваясь от времени и места, посол никак не тянул на заговорщика. Да и внешний вид плюс неоднородный состав защитников — тут и местные жители, и явные солдаты (разобрать их принадлежность в темноте капитану не удалось), и сами тарийцы в характерных островерхих шлемах и особой пластинчатой броне. Поэтому, упрямо воздел подбородок (чем вызвал быстро мелькнувшую в бороде тарийского барона улыбку), и потребовал провести своих людей внутрь защитного периметра, по возможности предоставить раненому целителя, кров и пищу остальным. Да, прозвучало несколько самонадеянно, тем не менее, СатинТар согласно кивнул и подозвал кряжистого воина и отдал короткие распоряжения. После чего РоГичи вновь пришлось лезть на баррикаду и, презрев сомнения, давать указания о сотрудничестве уже гвардейцам. Открылась не очень приметная дверь одного из домов, и вышедшие оттуда воины стали помогать его людям нести раненого, разгружать телегу, после чего один из ополченцев, взяв под уздцы коня, повёл его назад по улице, наверняка к какому-то скрытому проезду. Умно. Баррикада, видимо, стационарная и сделана на совесть. Есть, конечно, в этом минус. Но, впрочем, наверняка у защитников есть ответ и на этот вопрос.

Затем его провели в один из домов, где в небольшой трапезной в свете масляных ламп и уютного потрескивания камина он и увидел посла Великой Тарии в несколько неподходящем случаю домашнем халате (правда, капитану королевской гвардии всегда были чужды условности), Устойю ПремурТара, которого, конечно же, по долгу службы наглядно знал. И ещё одного человека, видеть которого совсем не ожидал.

Граф РоТай, яркий представитель Восточного предела, один из верных сподвижников лорда РоАйци, моложавый мужчина с правильными чертами лица и тёмно-русыми волосами, изрядно взятыми сединой, немного вальяжно развалившись в кресле в простой тунике, и слегка заспанный, словно только-только вырвали из объятий сна, держал в руке бокал, которым отсалютовал, иронично поглядывая на капитана.

Ситуация вырисовывалась парадоксальная, и РоГичи пришлось приложить неимоверные усилия, чтобы сдержать эмоции и даже мимически не выдать своего удивления.

Первая волна захватчиков, учинивших переворот и способствовавших смерти короля, была якобы с Восточного предела, те же отряды егерей, весьма эффективно действующие вдоль границы, поэтому вину за случившееся, естественно, возложили на лорда РоАйци, номинального хозяина той части королевства. Но РоГичи-то знал, что старый лорд верой и правдой служивший династии РоБерушей в общем и Элию Четвёртому в частности был оговорен — он этого не затевал, мало того, ни сном, ни духом не ведал о происходящем, пока его не арестовали. То, что были задействованы весьма высокие силы, а также предатели из ближнего круга лорда — это несомненно, но как смогли обмануть столь влиятельного и могущественного сановника — ибо даже при сборных отрядах, переодетых в форму и цвета воинов восточного предела, к столице были приведены и настоящие, действующие части гарнизона — вопрос интересный, а механизм требует отдельного рассмотрения. Но все эти сведения пока можно было отложить до реальных следствий и разбирательств — даст Единый, они последуют, а вот ближайший соратник пленённого лорда вот сидит перед капитаном, живой и здоровый, судя по хорошим глоткам из бокала, и о судьбе своего владетеля может лишь сожалеть. При этом он спокойно сидит за одним столом с тарийцами, в силу географии с которыми, особенно в последнее время, у них трения, частенько от слов переходящие в локальные пограничные конфликты.

Вежливо поздоровавшись, РоГичи сел на стул поближе к камину, принял из рук барона СетинТара подогретое вино, и вдруг почувствовал, как коварная усталость настойчиво накатывает на него, требуя для начала телу принять удобное положение, вытянуть натруженные ноги и, сделав несколько глотков благотворного, целительного напитка, закрыть глаза… Всего лишь несколько часов волшебного, такого желанного сна. Но расслабляться нельзя! — билась в мозгу настойчивая мысль, и он постарался собраться. Неожиданно уловил внимательный, чуточку насмешливый — но так, по-доброму, понял капитан — и понимающий взгляд.

— Капитан… Прейр, вроде ваше имя? — заговорил посол. РоГичи молча кивнул. — Мы здесь общаемся без официоза. Сами условия диктуют это. И уважаемый граф и Гойя вполне со мной солидарны по этому вопросу, — РоТай вновь флегматично поднял бокал, сигнализируя, что услышал и одобрил сказанное, не отрываясь при этом от успокаивающего, какого-то неторопливого пламени камина. Барон же, сидя по правую руку от своего непосредственного начальства никак не отреагировал. Типичный тарийский солдафон: вызывающий, надменный, — с внезапным раздражением подумал РоГичи.

ПремурТар в каком-то смысле выгодно отличался от своих земляков. Склонный к полноте, розовощёкий и улыбчивый, в возрасте где-то до сорока — как бы не совсем соответствующем должности посла (хотя краем уха капитан слышал, что Устойя приходится каким-то дальним родственником тарийскому королю, но считал, что оного выбрали исключительно по комплексу качеств, которые нужны при родственно-напряжённых или братски-натянутых отношениях между их странами). Он умел производить впечатление, увлекательно рассказывать занимательные истории (привлекающие внимание не только женщин), сглаживал углы при появлении в Агробаре родственников — сановников — земляков, которых агробарцы окрестили «важная деревенщина» (этакое пограничное состояние между хамоватостью, заторможенностью и недалёкостью, причём косила эта беда тарийцев без разбору и вне сословий; но нужно иметь ввиду, что и сами агробарцы в глазах тарийцев выглядели не лучше; что поделать — высокая политика: когда короли меряются чванством и драконами, то и простому люду не следует в этом отставать), был крайне любвеобилен, но проводил свои амурные дела столь деликатно и виртуозно, что у мужского пола агробарского двора это вызывало лишь усмешку, в крайнем случае — лёгкую зависть (при этом почему-то мужчины иронично или злорадно косились друг на друга, будто это не их жена — сестра — дочь не устояла под напором), в алкоголе знал толк, но мог составить компанию не только самому Элию, предпочитавшему изысканные напитки с тонкими вкусовыми вариациями, но и группе серьёзно настроенных дворян, хотя под столом никогда не был замечен. Устойя ПремурТар — ещё та тёмная лошадка, и при всей своей внешней безобидности, РоГичи знал наверняка, что отправить кого-то на тот свет «для пользы дела» (своего лично или Великой Тарии — не важно) у него рука не дрогнет, а об искусстве интриги в его исполнении говорит хотя бы тот факт, что за пять лет (совсем не простых, хоть и называемых «мирными») посольской службы тарийский король не посчитал нужным его сменить, а при дворе Элия Четвёртого даже самые отъявленные фрондеры стали предпочитать решать с ПремурТаром дела и вопросы полюбовно.

— Прейр, — мягко, но настойчиво вернул внимание собеседника к себе посол, — я вижу, что дни у вас были непростые, и коль вы уж наконец оказались среди друзей и в безопасности, сам Единый велит принять созерцательное положение, — РоГичи буквально почувствовал, как наливаются веки, а вкрадчивая, негромкая речь теряет смысловую выразительность, переходит журчать куда-то на край сознания. — Но есть несколько вопросов, требующих немедленного прояснения, дабы не было потом неясностей, — он вздохнул и почесал холёный нос. — Столица вашего благословенного Агробара — не побоюсь этого эпитета, так как за несколько лет жизни здесь я успел полюбить как город, так и его жителей, и даже чувствую себя иногда больше агробарцем, нежели тарийцем, — хохотнул ПремурТар, — Гойя, не хмурься, ты столько здесь не жил, — РоГичи, переведший взгляд на барона, увидел абсолютно равнодушное лицо, напрочь лишённое даже намёка на какую-либо эмоцию. — Так на чём я остановился? — словно задумался посол, вновь возвращаясь к капитану с лёгкой полуулыбкой, глаза же, как два арбалетных болта — поёжившись, нашёл сравнение гвардеец — словно продолжали искать мишень. — Ах, да. Ваш благословенный Агробар пронизала паутина предательства, и это меня чрезвычайно огорчает, — скорбно поджал губы, а на переносице обозначилась драматическая, выразительная морщина. — Встрепенувшийся РоГичи, буквально вынырнувший из сладкого омута сна при слове «предательство» не смог не оценить вошедшего в роль ПремурТара. Если это не высшая степень лицемерия, то что? Не искренность же, дракон его возьми?! — Чтобы между нами не было недопонимания, я прямо-таки жажду услышать историю ваших приключений от какой-то отправной точки, считаемой вами началом, до трогательного воссоединения семьи. — Капитан невольно вздрогнул и невольно отвёл взгляд — оперативно, однако, собирается у них тут информация… О, как же он сейчас уязвим! Что-то такое мелькнуло в глазах тарийца, твёрдое и безжалостное, что он понял: если его слова чем-то не удовлетворят того, ему не жить. Как и его гвардейцам. Велья вряд ли пострадает — всё-таки ПремурТар не воюет с женщинами, но откажется ли он использовать её в каких-то своих целях, РоГичи не знал. — Но стараясь всё-таки следовать законам гостеприимства, мы предлагаем вам пищу, — он повёл пухлой рукой с блеснувшими перстнями чуть ли не на каждом пальце над столом. — А также наши истории с уважаемым графом РоТаем в качестве развлечения, пока рот ваш будет занят, а разум построением логически выверенной цепочкой событий, излишние краски в которой при всей моей тяге к искусству, предлагаю опустить. Как и вымысел, и прочие фантазии, ограничиться фактами — в общем, советую не переходить рамки правды.

Тон был совсем не угрожающий, скорее, этакое благодушное предупреждение. Придраться к словам собеседника РоГичи было не к чему — с ним максимально честны и требуют в ответ того же. Стоит ли делиться с находящимися в помещении всем или сразу попытаться «красиво погибнуть»? Может отыскать некое срединное решение — у капитана, как он понял, было время на размышление, пока говорят другие, но… Тут много не надумаешь. Просто нужно довериться чутью, а возможно собеседники раскроются каким-то неожиданным образом, либо сами их рассказы натолкнут на хорошую идею, поэтому РоГичи, изобразив улыбку — такую, натянутую слегка — и, плюнув на условности, которые, как выяснилось, он придумал себе сам, вздохнул полной грудью, действительно пытаясь расслабиться. Чему быть, того не миновать, а фатализм, в последнее время его часто выручавший — не самое плохое прибежище для королевского гвардейца, потянулся к сыру, так как давно ощущал острое чувство голода, а бокал отставил в сторону. Мёртвому сложно жалеть о недовыпитом, зато живой легко может наверстать упущенное.

— Ну, уж, вы, уважаемый Устойя, и мастер складывать слова, — с полуухмылкой прогудел граф; его движения были несколько вялые, чересчур неторопливые. Пьян? Не выспался? И то, и другое, и третье? Во всяком случае, речь его была внятной. — Только напрасно, мне кажется, нагоняете на капитана тоску. Я знаю его, как хорошего, исполнительного офицера, преданного агробарскому трону, — прозвучало несколько двусмысленно, и при этом РоГичи задумался, откуда это граф с Восточного предела, как и его владетель, лорд РоАйци, не частый гость столицы (сам Прейр, конечно же, знал его, но близким знакомством, как говорится, похвастать не мог), наслышан о нём? — И к так называемой вами «паутине предательства», как мягко выразились вы, уважаемый посол, вряд ли имеет отношение, — подчёркнутое слово «вряд ли» и тяжёлый взгляд, которым наградил его при этом граф, совсем не сочетались с уравновешенной речью дворянина и расслабленной позой.

РоГичи с лёгкой отстранённой ехидцей подумал, что если он их не удовлетворит, им придётся тянуть жребий, кто будет убивать его.

— Но раз уж вы настаиваете на такой очерёдности: вначале хозяин, потом гость, то вам, Устойя, и начинать, потому как хозяином я чувствую себя только при королевском гвардейце, но не как перед вами, — и пояснил недоумевающему по поводу сказанного капитану — то ли такая завуалированная шутка, то ли изощрённое оскорбление. — Это удивительное место, — приподнял руки, демонстрируя окружающее, но Прейр понял, что не только трапезную имеет ввиду тот, — изначально застолбил уважаемый посол, точнее, он жил здесь неподалёку, но в связи с известными событиями немного расширил зону влияния, — РоТай широко улыбнулся, сверкнув белыми зубами. — У тарийцев тяга к не своей территории вообще в крови, — завершил саркастически.

— Пока есть те, кто не умеет рачительно относиться к собственной земле, нужно их учить, — отреагировал ответной улыбкой на выпад ПремурТар.

— Право хитрого? — уточнил, прищурившись, граф.

— Право сильного и мудрого, — не остался в долгу посол.

— Что-то я не заметил, что наши воины уступают вашим.

— В том-то ваша и беда, агробарцы, что силу вы склонны отождествлять с мускулами и крепостью клинка. А тарийцы, не отрицая вышесказанного, преимущество отдают разуму — сильному, крепкому, хозяйственному.

— Да это же повтор моих слов! — удовлетворённо воскликнул граф, хлопнув от избытка чувств по колену, едва не расплескав вино в другой руке. Он изрядно оживился и даже поменял позу, облокотившись о стол и склонившись в сторону оппонента.

Да он просто очень пьян! И чувствовалось по азарту в глазах, что этот спор — давнишнее и пока не надоевшее времяпрепровождение этих двух людей. Да и потому, как они легко друг друга понимают, знакомство их имеет хороший срок.

Но тут Устойя недовольно посмотрел на графа, то ли напоминая, что сейчас не время и не место для словесных забав, то ли укоряя за неуместное «расслабление». А РоГичи осознал ещё одну важную вещь: что бы ни происходило сейчас в столице и вокруг, какие б неурядицы и конфликты не были заявлены между королевствами, эти двое заодно, то есть, вместе будут выкручиваться из подбрасываемых судьбой ситуаций и советоваться друг с другом по возникающим проблемам.

— Раз так, начну я — коротко и без художественных изысков, как и было заявлено раннее, дабы урвать у ночи то, что положено каждому человеку с незапятнанной совестью — крепкий и здоровый сон…

И посол Великой Тарии поведал историю, о которой, в принципе, и догадывался капитан. Во время злополучных «трёх ударов колокола», то есть начала смутного времени, ПремурТар в отличие от других коллег, слава Единому, не оказался в храме Святого Илия во время службы, где были, мягко говоря, задержаны многие сановники, знатные дворяне, высокие лица церкви — и прочие важные лица королевства (после чего, по слухам, они были распределены на три группы: сочувствующие, сомневающиеся и непримиримые; при чём, для того, чтобы быть отнесенным к третьей категории достаточно было либо молчать, либо называть имя, не то что хвататься за оружие, которое, в том числе родовое и церемониальное, было безжалостно изъято; а в это же время принцесса Лидия якобы убивала своего отца — короля Элия Четвёртого) по причине лёгкого приступа мигрени (попросту в силу удачно проведенной, но не вовремя прерванной интрижки ПремурТару требовалось несколько дней отсидеться за стенами посольства — совершенно не затратный, но порой излишне утомительный способ избежать конфронтации. О случившемся ему доложили верные люди, и он, действуя интуитивно, нежели в силу определённых предположений — ну, что тут, в тихом Агробаре, может произойти экстраординарного?! — вызвал из увольнений бойцов посольской охраны, а также мобилизовал дополнительные силы из числа верных тарийцев (так, на всякий случай, в качестве развлечения, а заодно проверки, этакой учебной тревоги, что, в принципе, предусмотрено посольской инструкцией). Но заварушки, явно спланированные в разных частях Агробара, непонятный раскол в церкви заставили его всерьёз встревожиться, и он отдал приказ тарийцам, живущим в столице и уже заступившим на дежурство, вернуться и забрать семьи — от греха подальше, так сказать, под посольскую крышу. Когда же, будто лесной пожар, до них докатилась волна разбоя и мародёрства, а вслед за ними нагрянула новая стража, повадками напоминавшая скорее припортовых «ночных» (старую-то стражу то ли перебили, то ли разогнали) и ведущую себя соответственно вызывающе и нагло, решил выставить оцепление, а подходы к их территории блокировать баррикадами. Их островок относительного спокойствия какое-то время с содроганием следил за творящимися вокруг бесчинствами (Пьяная Слобода, как ни как, прибежище богатых иноземцев, и оба слова действовали на барражирующие улицы отряды, как красная тряпка: «богатые» — ключевое слово, «иноземцы» — значит, пришлые, и их некому защитить), видя, как их добропорядочных (пусть и не тарийцев) соседей грабят, насилуют и убивают. И тут уж ПремурТар, в принципе далёкий от спасения мира, не выдержал (РоГичи в этом месте едва не усмехнулся: тариец был кем угодно, но на поводу мимолётных импульсов никогда не шёл, наверняка прикинул, что самим продержаться будет сложно, поэтому решил прийти на выручку соседям), и послал отряды очистить ближайший квартал от бандитов. Тут капитан всё-таки уточнил, сколько людей было у посла, на что тот, не строя особых тайн, выложил: пятьдесят положенных посольству солдат, проверенных, отборных ветеранов (всё-таки дружественные Агробар и Тария любят по чуть-чуть пускать друг другу кровь, и посольство здесь совсем не синекура, до семидесяти мобилизованных, половина из которых бывшие военные, плюс ещё сотня персонала и иного люду (даже до десятка гномов), примкнувшего к нему. РоГичи впечатлился — это была реальная сила. Против регулярных войск, конечно, не пойдёт, но отбиться от бандитов в самый раз.

Собственно, на этом история посла заканчивалась. К ним два раза подкатывала новая стража «ублюдочного дракона» Шакли (ну, не любил ПремурТар этого выскочку, о чём — в мягкой форме — говорил и королю Элию) с различными требованиями от истеричных, как то: сдать оружие, выдать предателей и пропустить их на свою территорию, как представителей новой власти, до достаточно просительных: не мешать им очищать город от нежелательных элементов. На что были посланы далеко и совсем не вежливо, со встречными пожеланиями никого из отребья не видеть в пределах Пьяной слободы, иначе потеря головы покажется самой безобидной расплатой, ибо территория посольства неприкосновенна, и ни один из новых претендентов на трон не потерпит в начале своей карьеры дипломатического скандала с вытекающими отсюда последствиями. Оппоненты, злобно скалясь, решили всё-таки не спорить и не напоминать заносчивым тарийцам, что посольство — это не вся Слобода, и, выслушав напоследок: «Перебеситесь там, выберете короля, тогда и присылайте вменяемого представителя, конечно же, дворянского происхождения с удобоваримыми полномочиями», по-тихому убыли. А потом с боем к ним прорвался РоТай.

Граф в отличие от РоГичи, с интересом слушавшего плавную речь посла и даже несколько взбодрившегося, как показалось гвардейцу, задремал. Но стоило ПремурТару завершить своё повествование, как тот тут же встряхнулся и, разом опрокинув в себя остатки вина, подобрался в кресле, и так посмотрел на капитана, что у того невольно рука потянулась к кинжалу. Но, слава Единому, сильные эмоции, что проступили на лице графа, относились не к нему.

— Я говорил лорду, что не стоит доверять этим дворцовым лизоблюдам!.. — после этого восклицания он, как-то устало поникнув, вновь устроил своё сильное тело в кресло и невидяще уставился в потолок. — В резиденцию лорда РоАйци прибыл гонец с повелением короля срочно идти в столицу. Из-за возобновившихся волнений с шалюрами на Западном пределе и вполне закономерном желании Его Величества провести показательное усмирение, и сбор в связи с этим некоторых армейских частей центрального Агробара и Западного предела, тема обсуждения была в принципе, понятна. Вот только стоило нам прибыть ко двору, как начались какие-то непонятности. Начать с того, что поселили нас в другом крыле дворца, нежели обычно. Потом долго не могли получить аудиенцию у короля, и что тут говорить, мы начали подозревать худшее — опалу, так как недоброжелателей и завистников у лорда всегда хватало. Потом эти бредовые слухи, что поползли по коридорам, будто через восточную границу не то что прорвался с боем, а был пропущен большой отряд уруков… Но вскоре лорд наконец-то попал к королю, и по словам его милости, Его Величеств был с ним, как обычно, добр и весел, интересовался здоровьем семьи… интересовался, когда он убудет на свою вотчину, ибо наступают неспокойные времена, — по его лицу скользнула болезненная гримаса. — И ни слова о том, зачем нас вызвали в столицу, — граф замолчал, опустив голову. — Его милости посоветовали идти на службу, где должны были благословлять дворян, убывающих на Западный предел — мол, Его Величество благосклонно отнесётся ко всем, кто тоже будет там присутствовать. На радостях лорд отпустил меня с полусотней личной гвардии, оставив при себе лишь пятёрку воинов — минимум, положенный по статусу ему. Я убыл в свой особняк, желающих отпустил в увольнение — но до вечера, так как на душе, как говорится, кошки скребли. Уж очень столица выглядела… — он пошевелил пальцами в поисках подходящего слова, — тревожно и напряжённо. Да и кто должен быть на службе, если, насколько я знал, части, дислоцировавшиеся в городе, уже почти все выведены за стены на какие-то глупые, потешные сборы. Вплоть до амазонок принцессы и рот королевских гвардейцев, — он остро глянул на капитана. — И в обед грянуло — в мой особняк попыталась ворваться вооружённая толпа. Но, благо, большая часть моих солдат и гвардейцев лорда предпочла остаться на месте, где я на правах радушного хозяина выставил бочку отличного рейнского, — РоТай криво улыбнулся. — У тех драконов не было никаких шансов против ветеранов Восточного предела. Через несколько часов ко мне добрались ушедшие в увольнение с такими рассказами, что я понял: случилось худшее. — Он неторопливо наклонился к кувшину и плеснул себе вина. — Ещё чуть подождав и поняв, что на стражу нет никакой надежды, я собрал солдат и решил идти к храму или во дворец на помощь лорду… Но было уже поздно. Покружив по городу и потеряв часть людей, я понял, что ко дворцу не прорваться. Мало того, на нас начали охоту какие-то отряды в наших же цветах, — он наклонился к РоГичи и внятно проговорил: — Но капитан, таких подразделений у нас, в Восточном пределе, нет, уж поверьте мне, как знатоку, — злость исказила его черты лица, придав ему хищность и определённо, безжалостность к врагам, буде те окажутся на расстоянии вытянутого в руке меча. — Уже решив погибнуть с честью, я по счастью вспомнил о старом… знакомом, благо мы были недалеко от Пьяной Слободы и, — искривил губы, — решил наведаться в гости. Хозяин оказался дома, и без лишних разговоров, поверив мне на слово, пропустил к себе, — благодарный кивок Устойе ПремурТару. — Я привёл с собой тоже до полусотни с учётом раненых закалённых в боях воинов. А вскоре к нам пожаловали солдаты, и я с удивлением узнал в них ратников с северной границы. Они вполне спокойно поинтересовались, кто здесь находится, и лично вышедший к ним Устойя сумел убедить их командира, что здесь просто отгородились мирные горожане вместе с тарийским послом, что здесь им делать нечего — это территория мира и спокойствия. Хмурый сержант покивал, но настаивать не стал, и они ушли, чуть дальше оставив пост и предупредив, что в случае неправильных действий с нашей стороны они вернутся. В темноте я не очень разобрался, к какой дружине они относились, волки там, зайцы, но то, что они настоящие северяне, могу поклясться драконом — уж очень характерные были у них угрюмо-бородатые бледные лица, — РоГичи согласно кивнул. — И вот теперь мы сидим здесь сами по себе и, собирая крохи информации с той стороны, рассуждаем, то ли мы здесь в безопасности, то ли в мышеловке, — он несколько томительных мгновений будто изучал РоГичи. — Просветите же нас, капитан. А заодно поведайте, как так случилось, что королевская гвардия предала короля, а его старшая дочь, прекрасная воинственная Лидия убила его? Может, мы с уважаемым послом чего-то не знаем и не понимаем?

Капитан окинул длинным взглядом сидящих за столом — даже барон вперил в него холодный, оценивающий взгляд, не говоря о настойчивом внимании ПремурТара и РоТая. Вздохнул, — он уже сделал для себя несколько выводов, главный из которых: у этих людей есть сила, имеется в виду, воинская, а это немаловажно. И потом, лично он вряд ли будет отсиживаться здесь, когда принцессы в опасности, да простят они, если он ошибся. И, словно бросаясь в омут, начал:

— В столице я оказался случайно…

Начал с ужасной встречи с уруками. Потом — блокирование гвардейского городка, прорыв, уход ко дворцу. Спасение Их Высочеств. Расставание, обещание вернуться с помощью и отвлечение возможной погони. Он рассказал им всё, что поведали принцесса Лидия и маркиз РоПеруши о трагических событиях во дворце и не вдаваясь в глупые заверения в том, что его слова — истинная правда, с надеждой посмотрел на тарийского посла, бесстрастно, без всяких своих шуточек и комментариев (вообще не проронившего ни слова, как и остальные) выслушавшего рассказ.

— Ваша милость, прошу вас, если хоть чуть-чуть заботит судьба этого королевства, к которому, как вы сами признались, не совсем равнодушны, отпустите меня, а если можно, дайте сколько-нибудь воинов, чтобы можно было прорваться к Ремесленному кварталу, и там уже до конца отдать долг роду Берушей, — он проклинал себя за умоляющие интонации, но что поделать — чересчур устал, чтобы изображать каменное, хладнокровное изваяние. Перевёл взгляд на прищурившегося графа, коротко кивнувшего — мол, он, капитан, услышан.

— Что-то такое мы и предполагали, — наконец разорвал тишину ПремурТар, подтянув к себе тарелку с фруктами, поднял голову. — Капитан, Прейр, вы очень устали, — обратился к РоГичи. — Гойя проводит вас туда, где вы сможете отдохнуть. А мы с его милостью, — глянул на графа, — ещё немного выпьем вина, — РоТай согласно кивнул, при этом поставил бокал на стол и тоже подвинул к себе тарелку со снедью.

РоГичи ощутил некое опустошение — теперь, по крайней мере, пока, от него ничего не зависит, и если за дверью его тут же скрутят, то так тому и быть. Оглянувшись напоследок, он увидел, как посол задумчиво смотрит на графа, а тот, так и не донеся ко рту ломтя сыра, вновь, будто заворожённый, смотрит в юркие огоньки камина.

* * *

Ностромо, упёршись спиной в ограждение террасы и меланхолично водя пальцем по лезвию секиры, смотрел в небо. Свинцовые тучи иногда, будто по воле силача, разрывались, растягивались в стороны, являя нежно-голубые участки в золотистых лучистых вкраплениях, собственно, куда и стремился взгляд гнома, словно напитываясь светом, настоящим, великим, волшебным, целительным, которого ему так не хватало в родных пещерах Поднебесного кряжа. Когда он покинул свой народ в силу разных, зачастую — при взгляде сейчас, спустя время — крайне незначительных причин, он может тысячу (а то и больше) раз готовился к смертельной схватке. Но в его бесхитростной душе дебошира, выпивохи, и при этом чересчур ответственного хозяйственника и преданного друга абсолютно не было страха. Ну, драка, ну, с уруками — это вообще святое, даже, как говорится, у его «тёмных» товарищей не будет к нему никаких претензий — одно одобрение. Погибать он не собирался — слишком уж много в мире интересного, да и пиво, в конце концов, ещё не всё выпито. Ну, а если уж так падут кости, и он сложит голову, то… так тому и быть. Желательно загнуться и не попасть к урукам в котёл — это было его единственное непременное пожелание.

Он перевёл взгляд на перебирающего невдалеке стрелы Листочка. Неспешно, уже раз пятый делающего это, и каждый раз вносящего изменения в две кучки. Третья — простые, для рядовых смертных лежала отдельно. Для разумных с даром нужно особое жало. Неспроста Ройчи говорил эльфу даже не пытаться тратить драгоценные стрелы на шамана — слишком мощная у того сейчас защита. Вот трёх подшаманов, не столько слабых в своем искусстве, сколько отдающих львиную долю энергии главному, можно зацепить. А высокорождённые, к слову, за тысячелетия битв с «тёмными», как говорится, руку набили на уничтожении шаманов и колдунов. Наверняка в их арсенале есть и помощнее заряженные наконечники — для вот таких порождений темноты. Но это где-то там, в Лесах, у Листочка — Ностромо знал наверняка — такого нет — как-то без надобности было, да и чересчур магически они фонят, легко привлекая внимание к их безобидной группке.

Справа шевельнулся Мириул, вздохнул. Гном покосился на него. Молодец: пытается выровнять дыхание. Но вообще, чересчур напряжён — вон, на хмуром челе блестят бисеринки пота. Ностромо покачал головой: при всей своей возможной подготовке, отсутствие реального боевого опыта сказывается. Эти агробарцы, ну, как минимум, из центральных, не пограничных областей, против уруков-наездников, закалённых в бесконечных схватках, словно дети перед взрослым опытным дядькой. Тоже вздохнул — придётся ему ещё приглядывать и за сыном Гарча. Он понимал Ройчи — оставлять в относительной безопасности с принцессой Мириула было бы настоящим оскорблением для того, как для мужчины и как для защитника королевства. Взять с собой и Худуком тоже не мог — шаман настолько хорош, что за удар сердца выжжет агробарцу мозги. Лучше бы с ними пошла та молчаливая девчонка, что прилипла к Ройчи. Ностромо скривил губы в ухмылке: везёт его другу на разные, хм, особенные осколки племён и народов (впрочем, разве он не такой?). Своё отношение к ней он уже определил. Нет, не по шкале симпатичности — как на его вкус подгорного жителя она была как минимум тощей. Вот бойцовские качества и решимость этой хрупкой человеческой самочки легко и безоговорочно лишить жизни любого разумного он оценил. И не было в ней гнильцы — не притягивал Ройчи изначально плохих людей. Ну, было у неё наверняка тяжёлое детство, убийственное настоящее и непонятное будущее (которое она в силу каких-то своих соображений ассоциировала исключительно с его другом), но это не сломало, а скорее закалило и… заточило, что ли. Ностромо хмыкнул: отрекомендовавшись настоящим другом Ройчи, он бы, пожалуй, доверил ей свою спину. Если они выживут в Агробаре, он надеялся, что однажды ночью (а то, что его товарищу не удастся избавиться от шалюрки, он не сомневался — уж очень у неё упрямый норов, не характер, а камень) она после какой-нибудь дружеской пикировки не прирежет его за косой взгляд на своего, гм, господина. Ну, это уже проблемы Ройчи, которые, гном был уверен, тот решит — они не из таких ситуаций выпутывались. Тоже, кстати, связанных с женщинами.

Ностромо обратил внимание, что Листочек замер на удар сердца, выглянул, как бы глядя в сторону из-за козырька — на разумных с даром, особенно «тёмных», напрямую лучше не смотреть, присел, будто задумавшись. Гном даже задержал дыхание: будет действовать или нет?

Люди, особенно местные, точно бы не смогли удержаться и ввязались в драку, видя, как идут на заклание их соотечественники (Мириулу, кстати, ещё один плюс за выдержку — он не только не торопил наёмников, но ни словом, ни взглядом не укорил их за отсрочку атаки). Высокорождённый не такой — он ждёт того самого удачного расположения целей на местности, идеального ветра и стечения обстоятельств, которые бы способствовали максимально точному выполнению задания.

Эльф внезапно приподнялся, сместился за кладку печной трубы и выпустил вверх, в воздух, четыре стрелы. Ностромо так и знал, что Листочек, не взирая на рекомендации человека, таки попытается зацепить главного шамана. Спрятался, приготовил ещё стрелы, и когда — Ностромо следил, сколько мог, за траекторией падающих оперённых посланниц смерти — с той стороны донёсся многоголосый вопль ярости, уже в открытую выглянул и стал бить напрямую. Гном и Мириул, выглянувшие за край бортика крыши, увидели сумасшедшую круговерть мечущихся уруков, и — да! — вроде бы кроме спокойно сидящего на постаменте, будто в каком-то мареве, главного шамана, больше никого в характерных накидках на ногах не было.

Ну, молодец, Лис — хорошо сработал! Пусть и говорят, что у эльфов это в крови, лично он, подгорный, ещё таких виртуозов владения луком, как его товарищ, не знал. Таки подбил подшаманов.

Десяток уруков прикрыли шамана щитами, остальные разбились на три неравномерные группки, сгрудившиеся вокруг павших. А Листочек продолжал свою смертельную жатву, находя бреши в не очень серьёзной защите «тёмных». Пока уруки сами не взялись за луки, и тут уже Листочку пришлось прятаться. Раздались гортанные команды, и в их сторону с каким-то кошачьим визгом помчалась волна воинов.

Началось, — флегматично подумал гном, сгоняя с себя полусонное состояние, в которое умудрился погрузиться в ожидании атаки, рывком переместился к выходу на крышу, откуда вскоре должны были полезть «тёмные».

— Мириул, страхуешь, если что, отвлекаешь на себя, — напомнил ещё раз сосредоточенному, внешне спокойному, но чуть ли не скрипящему зубами от нетерпения агробарцу.

Над ухом свистнула стрела, и он, помянув дракона, ещё больше пригнулся. Они-то находились вне поля зрения стрелков, но те били навесом, наугад, а от шальной стрелы в спину никто не застрахован.

— Прикрывай, — бросил Мириулу, стоявшему сзади с мечом и щитом, тот согласно кивнул и развернулся в сторону летящих стрел. Всё правильно — сейчас до крыши доберутся воины, и обстрел наугад наверняка прекратится.

Ещё раз оглянулся по сторонам, прикидывая возможные линии атаки. В принципе, отовсюду — тут высота локтей восемь, и для уруков, всегда отличавшихся кошачьей цепкостью, это был не невозможный барьер. Самое опасное — это соседняя крыша, шедшая на расстоянии локтей в восемь и практически на одной высоте. Как говорится, в их деле время — главный из факторов. А вообще, не было б с ними Мириула, они с Листочком легко могли устроить игру: кто догонит первый — тот мертвец, которую они любили устраивать при численном превосходстве противника. Но сейчас нужно было привлечь наибольшее количество «тёмных» и хорошенько их пощипать. Тридцать — сорок отборных воинов-уруков — это серьёзное испытание для их троицы. Ностромо даже хмыкнул в бороду от этой мысли: любой разумный ужаснулся бы таким раскладам. Чем вызвал недоумённый взгляд агробарца, обернувшегося на мгновение и тут же поспешно отвернувшегося, встретившись с широкой, довольной, пожалуй, сумасшедшей, улыбкой подгорного жителя — даже пиво не вызывало такой бурной реакции. Просто уруки пока не знают, с кем связались, и будут, разъярённые, неосторожно торопиться по частично заваленному и узкому лестничному ходу наверх. Гном был против максимально заблокировать самый явный путь к ним. Нет, надо ввязаться в драку, а уж после, если всё будет идти, как запланировано, пусть «тёмные» ищут альтернативные пути к ним сюда. Нужно, чтобы максимально этих драконов втянулось в их осаду и длилось это подольше, дабы дать необходимое время Ройчи и Худуку уничтожить главного паука.

— Агрх! — запертая дверь вылетела вместе с петлями и удерживающим её клином, явив огромного — раза в два выше, ну и потолще, нежели гном, соответственно (хотя уруки в отличие от тех же братьев по цвету, орков, крупногабаритностью не отличались — как правило, худые, жилистые, весьма подвижные, примерно в рост человека, наоборот, чаще встречались пониже, нежели выше; в общем, в ранжирной цепочке «тёмных» была такая последовательность: гоблин, дварф, урук, орк, тролль), урук являл собой действительно впечатляющее зрелище: мощные бицепсы из-под кольчужной рубахи, кожаный нагрудник на бочкообразном торсе, развевающийся плащ и изобилие на перевязи скальпов — косиц поверженных противников. Его можно было перепутать с орком, если бы не характерная урукская голова с вытянутым черепом. Щёлочки ноздрей, купированные ушные раковины, впалые глазницы со сверкающими янтарём буркалами, безгубый рот с неровным — неполным — набором кривых и жёлтых зубов — клыков — и всё это покрыто сложнейшей тончайшей татуировкой, несущей всю жизненно важную информацию, начиная от того, к какому роду — клану — племени он относится до того, сколько противников поверг, количество официальных жён признанных детей.

Большой и страшный, — усмехнулся Ностромо, уворачиваясь от страшного удара наискось ятаганом и слегка подправляя движение лезвия при возвращении. Хороший боец — сразу определил гном по тому, как тот моментально оценил обстановку и, почуяв в невысоком «светлом» опытного воина, постарался напором отжать его от входа, дабы дать возможность выйти на простор идущим следом воинам. Ностромо проигнорировал бешеный рык и лишь поморщился — показалось, что слюна беснующегося «тёмного» долетела до него, умело парировал несколько чересчур уж размашистых ударов, уклонился от стремительного выпада кинжалом, пригнувшись и неуловимо быстро уйдя вправо, подрубил беспечно выставленную вперёд нижнюю левую конечность, и тут же, пропустив мимо продолжающий падать ятаган, ткнул навершием секиры в глазное отверстие и отскочил влево, убираясь от падения уже мёртвого тела, и высматривая в проходе следующего, чья голова неблагоразумно — обзор-то ещё мгновение назад закрывала широкая спина сородича — так удачно подставилась под раскалывающий удар секиры. Шлем с поперечным гребнем не смог выдержать страшный подготовленный удар, и «тёмный» рухнул на колени прямо в проходе, обильно брызнув алым. Но тут же мощный пинок в спину вынес его, вряд ли живого на крышу, а следом перепрыгнул замершее тело невысокий и юркий полуобнажённый урук с двумя ятаганами в руках. Гном никак не успевал на него среагировать — чересчур быстро всё происходило. Мириул, попытавшийся встать на его пути, тут же отшатнулся. Противостоять обоерукому бойцу он едва мог, и хоть ушёл в глухую защиту, лезвия, мелькающие, как крылья бабочки, нашли брешь и пустили кровь агробарцу — щит, реагируя на обманку, пошёл вниз прикрыть ноги, когда второй ятаган, слава всем богам, на излёте, срубил козырёк шлема и чиркнул по скуле, залив кровью пол лица. Целы ли зубы — вопрос, который можно будет выяснить лишь в том случае, если они выживут. Но, во всяком случае, щит сын Гарча не уронил и продолжал отбиваться, отступая шаг за шагом.

Ностромо, бросив назад взгляд, понял, что ситуация потихоньку выходит из-под контроля. Помочь Мириулу он не мог — следующий урук, грамотно приняв на щит его удар, сейчас наседал на гнома, отвлекая от входа, откуда выскочило ещё двое «тёмных», последнего из которых Ностромо успел зацепить, но тот всё ещё оставался серьёзным противником. Увернувшись от очередного удара, он сделал ложное движение, будто хочет уйти от стены надстройки вглубь террасы, а сам, крутнувшись, вернулся на своё место напротив входа. Подранок, зажимая бедро, вяло отмахнулся от наёмника. Гном не старался его добить, для него было главным, что тот блокирует выход другим урукам, а сосредоточил внимание на нападающих, нужно заметить, весьма слажено работающих, двух уруков, заходящих с разных сторон, одного с ятаганом и щитом и второго, умудрившегося подняться сюда с коротким копьём, которым владел весьма виртуозно. Гном пока успевал отбиваться и удерживать третьего на входе, но уже чувствовал, что долго так не продержится — он крутился, как юла, и напряжение начинало давать о себе знать.

Дракон, чересчур хороши были эти уруки! Или он о себе слишком высокого мнения? Невольно оскалился в усмешке, зацепив неосторожно приблизившегося копьеносца. А ведь счёт на крыше пока был три-ноль в их пользу, не считая раненых. И тут же почувствовал чувствительный укол в бок и резко рефлекторно ушёл в сторону. Больно, неожиданно, но терпимо — Ностромо постарался выровнять дыхание — урук-таки умудрился его достать, запустив в него щитом — болезненно, неприятно, но не смертельно, рывком сместился ко входу, ткнул секирой над плечом раненого, вроде попал в кого-то, тот попытался уколоть подгорного, но гном уже отпрянул, взмахнул оружием, отгоняя резко сократившего расстояние урука с ятаганом. На мгновение всё замерло, стороны остановились, тяжело дыша и с ненавистью сверля глазами.

— Светлый, я съем твою печень и сердце! — прорычал урук с ятаганом, его безобразное татуированное лицо со страшным рубцованным шрамом перекосилось то ли в улыбке, то ли в предвкушении.

С такой рожей проще пойти утопиться, — решил гном, показав зубы в ответ: говорите, говорите — время-то идёт. Да и передохнуть не мешало. Главное он увидел: обоеручник со стрелой в голове. И пусть Мириул пока не боеспособен — пытается перевязаться, зато жив. А на бортиках террасы закрепилось несколько крючьев кошек, по которым с той стороны наверняка уже поднимаются «тёмные». Но ту сторону прикрывает Листочек, хоть и мешают ему двое стрелков с соседней крыши.

— Я совсем не против, — наконец-то соизволил отреагировать почти любезно Ностромо. — Печень-то у меня трахнутая молью и пивом, а сердце для такой образины, как ты, жёсткое, как лошадиная задница — надеюсь, обломаешь последние зубы и помрёшь от голода, — гном пригнулся, пропуская над головой копьё более молодого и несдержанного, а может просто расстроенного словами подгорного, урука. — Могу ещё порекомендовать своего дракона, — похлопал себя по паху, — пожевать…

Меченый взвыл и бросился в атаку — такой же нетерпеливый, как его товарищ, словно кольщик дров, нанося с огромной скоростью удары. Гном чуть отступил, не выпуская из виду подкрадывающегося копьеносца, ищущего возможность нанести подлый удар. Но ятаган — не топор, а секира — не полено, готовое развалиться, и произошло то, что и ожидал гном: с жалобным стоном хрустнуло лезвие почти у гарды, и урук стал практически безоружным. На поясе-то у него были разные смертоносные висюльки вплоть до небольшого, но опасного при верном использовании метательного топорика, и большого кинжала в ножнах почти в локоть длинной, но возможности воспользоваться этим гном врагу уже не дал. Резкое сближение, первый удар урук успел блокировать слегка смягчившим эффект наручем, отход влево, пропуская над самым ухом жало копья, безжалостный, с хорошей инерцией горизонтальный замах — и секира впивается в бок копьеносца, разрывая ткань, слабую защиту и плоть. Широкий шаг назад, по широкой дуге, почти вслепую верная сталь находит череп ошеломлённого болью и так и не успевшего отпрянуть меченого, разваливая его, словно спелый арбуз. Три коротких быстрых шага ко входу — в горло «тёмного» подранка добивающий удар навершием секиры, мощный удар ногой в грудь, отправляющий уже мёртвого, фонтанирующего кровью урука в тёмный зев хода, сбивающий лезущих оттуда торопыг. Всё — несколько ударов сердца отдышаться у него есть.

Ностромо, согнувшись, опёрся о древко секиры, оглянулся, и спокойствие мгновенно покинуло его. Свистнувшая в паре локтей стрела пусть и не заставила дёрнуться, но точно уж не обрадовала — с соседней крыши под прикрытием двух лучников к ним в гости спешило как минимум трое «тёмных» — чуть в отдалении, оскальзываясь на черепице, маячил ещё один. Перевёл взгляд. Мириул, присев за бортиком террасы, сжимал двумя руками рукоять меча, замер в ожидании следующего взбирающегося по верёвке противника — судя по обагрённому лезвию и ещё шевелящемуся телу, оборону он держал успешно. Но вот Листочек с другой стороны едва отбивался от двух уруков, при этом движения его не могли похвастать грациозностью и стремительностью — Ностромо очень хорошо знал, как владеет мечом его товарищ — уж Ройчи и постоянная практика беспокойной наёмнической жизни отшлифовали его мастерство. Сейчас высокорождённый как-то уж неловко отмахивался от неторопливо — словно играючись — обступающих его «тёмных». Всё ясно — хотят взять живым. Тем более, над кромкой ограждения крыши появилась голова ещё одного урука. Ностромо, вычленив взглядом пустой тул, бесполезно болтающийся за худой спиной эльфа, сделал несколько глубоких вздохов — нужно спасать товарища, и, дико заревев — желая отвлечь, нежели надеясь напугать отнюдь не пугливых уруков, пригнувшись, бросился на выручку.

Ближний к гному «тёмный» хладнокровно полуразвернулся к нему — чтобы продолжать контролировать действия эльфа и встретить нового противника, взял наизготовку ятаган. Но уже опустить на голову сумасшедшего подгорного «светлого» не успел — Ностромо, как пущенное ядро, ещё прибавил скорости и влетел в «тёмного». Сцепившись, они задели, заставив крутануться на месте и эльфа и едва не сбили второго урука, вовремя отпрянувшего, но споткнувшегося о мёртвое тело и грохнувшегося навзничь, они бы тоже упали, но влетели в ограду террасы, и гном с ужасом увидел далеко внизу мостовую и несколько глядящих уруков, и ещё крепче вцепился в нагрудник «тёмного», пытающегося оторвать его от себя и сбросить вниз. Справа, чуть ли не в ухо донёсся хриплый вопль поднимающегося по верёвке врага, а в следующий удар сердца краем налитого кровью, слезящегося глаза ощутив движение, дёрнулся корпусом, ещё больше свисая на внешнюю сторону, и одобрительно булькнул горлом, услышав болезненный вскрик душащего его и, ощутил на лице брызнувшую каменную крошку от удара ятаганом по бортику. Зацепивший соплеменника урук выругался и продолжил раскачиваться на верёвке — борющиеся гном и урук не давали возможности взобраться. А подраненный, словно пущенная кровь простимулировала его, с удвоенной силой стал душить «светлого», отгибая упрямую голову назад.

Ностромо сквозь гул в ушах, словно слышал, как трещат сухожилия, суставы, позвонки, по зажмуренным от неимоверных усилий, залитым потом и кровью глазам, казалось, скользило что-то ласковое, тёплое, абсолютно противоположное грубой и жестокой действительности. Нечто сродни касанию матери, бесконечно нежному и целительному, тому, что почти всегда теряет разумный, выходя из детства — чистоты, искренности, простоты поступков и душевной девственности, не исковерканной преградами компромиссов, сделками с совестью и пролитой кровью.

Он выплюнул скопившуюся во рту кровь на «тёмного», но тот даже не скривился — никак не отреагировал, не желая тратить силы на почти покойника, и попытался раскрыть правый глаз. Почему-то именно сейчас самым важным казалось ему не это безумное, фактически безнадёжное и проигранное противостояние, которым и был занят его крепкий, не сломленный невзгодами и жерновами баталий организм, а вот то светлое, что, походя, коснулось его, то, что ему, подгорному жителю, хотелось запечатлеть напоследок — не омерзительную, ненавистную харю врага, не лужи крови, в которых легко утопить любое чувство, а…

Это был луч солнца, буквально за удар сердца затёртый серыми тучами. Но и этого было достаточно, чтобы его багрово-синяя, на грани удушения, рожа раскололась в довольной ухмылке. Изумлённо расширившиеся глаза урука были дополнительным сладостным десертом к прощальному взгляду солнца… Эх, дотянуться бы до пояса или сапога — усовершенствовал бы он с удовольствием хлебало этого «тёмного» красавца третьим глазом или вторым ртом…

А в следующее мгновение — прямо как фокус балаганного мастера — вслед молниеносному, едва заметному росчерку, голова урука завалилась набок и исчезла из поля зрения, при этом выражение удивления на лице так и не успела стереть посмертная маска (Ностромо, воображение которого порой пробуждалось неожиданно, не к месту и не вовремя, нарисовало такую мимолётную картинку: катящийся почти круглый предмет, с любопытством и каким-то новым интересом взирающий вокруг), ударившая в месте среза кровь обильно оросила гнома, и он, чувствуя, что окончательно проваливается вниз вместе с мёртвым телом, успел подумать: только бы рухнуть на голову, чтобы не достаться проклятым «тёмным» живым и вовремя сдохнуть, как вдруг какая-то сила одним резким рывком отодрала его от урука, чья-то крепкая рука схватила за шиворот и, будто котёнка, вернула на крышу.

Несколько долгих-предолгих мгновений он не мог откашляться и отдышаться, а потом тонкой иголочкой сквозь перину в ушах к нему проник знакомый голос:

— Да очнись же ты, червяк подземный!..

Он поднял голову, а непослушными, онемевшими пальцами постарался раздвинуть веки — чтобы понять, что происходит, чей это требовательный глас так настойчиво буравит башку. И вообще, где он находится: в гномьем раю или всё ещё на беспокойной Веринии?

Возвышающийся над ним эльф был воистину впечатляющ: слегка перекошенная фигурка в развивающемся плаще, вся в крови, и лицо одновременно и гневное и ликующее — такой лик мог бы быть у бога. Или разумного, находящегося за гранью. Высокорождённый, наклонившись, что-то сунул ему в руки и, будто промораживая своими ледяными, немигающими глазами, прошипел яростно:

— Встань и иди сражайся, дракон бесхвостый! — распрямился и нетвёрдой походкой, но с прямой спиной двинулся прочь.

Ошеломлённый как приказной, совершенно исключающей двусмысленность трактовки интонацией, так и самим фактом, что его товарищ умеет так ругаться и «общаться», Ностромо вначале поднялся на ноги — постоял несколько мгновений, пытаясь оценить устойчивость. Всё нормально, он не на корабле, просто чуть кружится голова. Опустил взгляд на руки — в них была крепко зажата его верная секира. И тогда уже огляделся по сторонам и вздохнул. Ничего не поменялось в лучшую сторону за время его краткого, совсем не случайного отсутствия. Мириул отмахивался древком обломанного копья от наступавшего на него рука, с соседнего дома, где уже накопилось около десятка «тёмных», набрав разгон, собирался перепрыгнуть восьмилоктевой зазор между крышами первый желающий — именно в ту сторону направлялся эльф. Рядом дёргалась верёвка — снизу по ней снова кто-то лез — Ностромо просто уронил лезвие секиры у самого узла закреплённой кошки, вслед за чем последовал глухой шлепок и взрыв ругательств. Надеюсь, свернул себе шею, — безрадостно подумал гном, заметив ещё одну лысую татуированную голову, осторожно выглядывающую из выхода на террасу, который он недавно защищал.

Да сколько же вас! — в сердцах подумал он. Тут уже лежит на крыше около десятка, с той стороны готовится подняться пяточек — это он успел заметить, повисев какое-то время вниз головой, столько же на соседнем здании…

— Лис! — заорал он, едва только идея стала формироваться в голове. — Ко мне! — он начал набирать скорость — урук, сделавший первый шаг по крыше только-только начал поворачиваться в его сторону, отвлекаясь на мгновение от такой близкой и открытой спины эльфа.

Гном впечатал «тёмного» в стену, охнул от боли в плече, но успел ткнуть врага древком секиры в живот, и пусть нагрудник смягчил удар, тот согнулся, и при этом попытался зацепить гнома, но замах был столь слаб, что Ностромо блокировал удар наручем левой руки, а лезвие секиры загнал в подбородок и провернул.

— Тащи скорее сюда этого глупого человека, — прохрипел стоящему за спиной эльфу и кивнул на отчаянно размахивающего палкой Мириула — огромный «тёмный» перед ним вообще перестал наступать и, казалось, вот-вот схватиться за живот от смеха — уж больно забавно выглядел фактически безоружный, но продолжающий самоотверженно бросаться на «истинного» агробарец — он либо безумен, что несомненно имеет под собой основу: горящий ненавистью взгляд, растрёпанные волосы, изорванная одежда, либо не дорожит жизнью, что, в принципе, одно и тоже.

Эльф, даже не собираясь оспаривать слова товарища, окинул быстрым взглядом противника Мириула и покачал головой — что-то он не ощущал в себе силы адекватно, а главное, быстро решить этот вопрос, поэтому вложил меч в ножны, пробежался по поясу — два метательных ножа ещё оставалось, наклонился, сорвал с пояса мёртвого врага ещё и топорик.

— Мириул! Бегом ко мне!

Бросок топорика — конечно же «тёмный», показав жёлтые клыки, легко уклонился. Слева с гиканьем на ограду террасы запрыгнул ещё один противник, побалансировал мгновение и уверенно спрыгнул на крышу. Мириул, не оглядываясь, подволакивая ногу, спешил к ним. Ещё два молниеносных броска ножей навстречу почуявшему неладное — добыча хочет улизнуть (ну, как минимум, попытаться) — уруку, и лицо Листочка озаряет мимолётное удовлетворение — он верно рассчитал уход «тёмного», и второй клинок, пущенный на опережение, нашёл свою цель. И пусть попадание не очень значительное — в плечо, главное оно сделало — замедлило движение самого опасного (близкого) врага, отвлекло его на такие необходимые им сейчас мгновения — Мириул наконец-то поравнялся с Листочком, и тот, сообщая об этом, коснулся плеча Ностромо, напряжённо прислушивающемуся ко звукам из тёмного зева хода на террасу. Бряцанье железа, равномерное топанье сапог — кто-то, пока не видимый в извилистом лазу, поднимается. Дадут боги, один.

— Я пошёл, — произнёс гном, ни к кому конкретно не обращаясь, шагнул в темноту — глаза уже чуть привыкли, но всё равно различать ступени и изгибы стен было сложновато. Тем не менее, отведя секиру за плечо в нешироком замахе, приноровившись к высоте ступеней, он заскользил вниз. Эффект внезапности — вот, что будет им на руку.

Хриплое, будто простуженное дыхание совсем близко, Ностромо приостановился, про себя мечтая, чтобы следующий за ним агробарец, чьё неловкое передвижение — словно катящийся с горы, отчаянно звенящий и ругающийся снежный ком, как и все люди, чувствующий себя слепым в темноте винтовой лестницы, не влетел в спину или не споткнулся.

Вдруг «тёмный» замер. Гном мысленно ругнулся — он его ещё не видел, только слышал, как сопит, словно хряк с перебитым носом, будто принюхиваясь… Ностромо чуть по лбу себя кулаком не зарядил от досады — как он мог забыть, что «тёмные» — почти все расы (разве что может кроме троллей) отличаются отменным, чувствительным обонянием. А уруки ещё и чрезвычайно подозрительны. На всякий случай гном сделал пару острожных шагов назад, но тут сверху раздался отчаянный вскрик и глухие, невразумительные, но, в принципе, понятные, обрывки слов:

— Нос… тромо… падаю… бере… гись…

Всё, как и предполагалось, — обречённо подумал гном, крепко цепляясь за символические перильца, тянущиеся вдоль стены, даже не предполагая, каким образом остановить несущегося сверху кубарем товарища, вот-вот собьющего его навстречу остановившемуся и задумавшемуся уруку.

В который раз придав его мыслям ускорение, снизу раздался рёв, и нечто смертоносное впилось в дерево на пару ступенек ниже — находись гном там, точно бы остался без ноги, запоздалый холодок прокатился по спине. От яркой картины: он в этой ловушке тёмного пространства, с несущимися с разных сторон неприятностями: сверху дружеский пинок в спину, снизу — сталь в пузо, он невольно нервно сглотнул. Но времени предаваться фантазиям не было.

— Да к дракону всё! — возопил Ностромо — не хватало ещё загнуться в этой дыре!

Слыша, что тело человека вот-вот его настигнет, он ринулся вниз. Перепрыгнул вжикнувший повторно ятаган, колено впечатал в проступившуюиз темноты харю, и стоило уруку начать заваливаться навзничь, как секира ювелирно вошла в средину лба. Пинок помог вырвать лезвие из кости. И вот тут-то, прямо в копчик влетело нечто тяжёлое и объёмное, толкнувшее чуть ли не щучкой вперёд. Туда, где маячила ещё одна тёмная поднимающаяся фигура, бороться с которой в полёте было сложно — правая рука, выпустившая рукоять и даже ремешок, чтобы не зацепилась секира, была выставлена вперёд, в отчаянной надежде смягчить падение — как ни как, не перина, а довольно неприятные для уставшего, избитого тела, ступени из дерева и весьма твёрдая каменная стена. Зато левая, так и не успевшая выдернуть из-за пояса кинжал, легко преобразилась во внушительный кулак, таки успевший влететь в раззявленную пасть ошеломлённого «тёмного». А затем голова гнома влетела в корпус урука и напоследок — затылком (колпак и шлем он потерял ещё раньше) впечатался-таки в стену. Темнота.

* * *

Лидия ощущала опустошение. И холод. Всё внутри будто физически замёрзло. И этот благотворный лёд поглотил и отчаяние, и безрассудство, и все чувства, отличающие человека от животного.

Незадавшийся поход на выручку к подругам, ужас, резко нахлынувший на них, и заставивший без оглядки мчаться прочь, и сумасшедшая надежда на то, что всё обойдётся, заставляли её стоять и смотреть. Вокруг суетились вооружённые люди, раздавались команды, исполняемые без суеты, но в воздухе витало то нехорошее чувство тревоги на грани паники, которое непременно стоило рассеять. Но у неё пока не был сил на это — на верные слова, произнесённые убедительно, уверенно и вдохновенно. Для начала, неплохо бы веру в себя отыскать в самой себе!

Фиори сунул в руки какую-то флягу, и Лидия автоматически сделала глоток. И поперхнулась от крепкой гномьей настойки, в глаза плеснули слёзы, она отвернулась и заморгала, пытаясь смахнуть с лица влагу. Вспыхнувшая злость на маркиза, подсунувшего эту отраву, как-то быстро улетучилась, стоило почувствовать, как огонь, сорвавшийся по пищеводу, потихоньку начинает отогревать и оживлять нутро. Да и кровь, бросившаяся в голову, слегка растопила лёд, в который превратился её разум.

— Фиори, — обратилась она негромко и укоризненно к стоявшему рядом мужчине, — ты хочешь, чтобы я, лицо королевской крови, захмелела накануне возможной битвы?

РоПеруши глянул на неё печально, потом, отрицательно качнув головой, серьёзно ответил:

— Не думаю, что даже настойка тебя сейчас возьмёт. Но вот чуть красок добавит в лицо, — склонился и сердито прошептал: — Стоишь, будто окаменела. Вон, все твои близкие и подданные больше беспокоятся о тебе, а не о возможной драке. Думаю, их больше устроит пьяненькая, но живая и розовая принцесса, нежели неподвижный, бледный истукан, — он выпрямился, с удовлетворением наблюдая за метаморфозами, происходящими с её лицом: вина, сожаление, безысходность, злость, негодование, понимание. — А вообще, — отворачиваясь, продолжил мечтательно, — я был бы совсем не против — если мы, конечно, переживём этот день — хорошенько надраться после, — задумчиво встряхнул флягой возле уха. — Эх, — вздохнул, и нехотя вернул её обратно на пояс, снял другую. — Водички не хочешь? — Лидия отрицательно покачала головой, внимательно следя за пьющим товарищем и пытаясь по цвету или запаху определить, точно ли там вода.

Несколько шутовское поведение Фиори вызвало у Лидии улыбку. Ну и что, что положение сложное и опасное. Смерти всё равно, с каким настроением ты к ней приходишь, поэтому не стоит ли радоваться жизни и — даже — мечтать до конца?

Два десятка ремесленников, закованных в тяжёлые доспехи, со щитами, пиками и мечами — но кто, во что горазд, гремя и топая вразнобой, что сразу отличало их от той же стражи, побежали к мосту на усиление стоящего там поста. Лучники и арбалетчики облепили ближайшие дома и верхушку баррикады, перегораживающей основную артерию, ведущую вглубь района. Стоящая тут же, наверху, Лидия обернулась на шум сзади. Сержант гвардеец Борун распекал каких-то ополченцев, красноречиво указал прочь рукой — отправил восвояси какого-то подростка, напялившего пуд железа и возомнившего себя воином. От стоящей в стороне толпы вооружённых людей наперерез незадачливому герою торопливо отделился кряжистый мужик и, нагнав поникшего пацана, отвесил ещё и внушительную оплеуху.

Эта сценка значительно разрядила обстановку и вызвала у Лидии и маркиза повторные улыбки. Раз даже дети готовы с оружием в руках защищать свои дома, то им, благородным, и подавно грешно впадать в уныние.

Принцесса расправила плечи и теперь уже командирским взглядом окинула всё вокруг. Возле баррикады находилось до двухсот тяжеловооружённых воинов, и пусть часть из них — неопытные горожане, зато другая — профессиональные солдаты, пробившиеся к району. Плюс около полусотни легковооружённых защитников и примерно столько же лучников, часть из которых женщины и подростки. В личном резерве у Лидии ещё была горстка её амазонок, с которыми пришлось принять настоящий бой из-за этого и десяток гвардейцев (часть королевских «чаек», как и наёмники Лири и Кол прикрывали иные направления). И это только на этом участке, но всё равно этого было ничтожно мало. Перед её глазами возникло то зрелище, которое она наверняка не забудет до конца жизни.

Пламя, отвратительная гарь, что моментально забивала ноздри. Воздух при этом был словно наэлектризован от чудовищного колдовства — волосы шевелятся, как живые, по спине прокатывают волны озноба, слабость поселяется в коленях и в груди, как бы опустошая её, высасывая, превращая в бездонную дыру, воронку — чувствительная поневоле ко всяким воздействиям даром, Лидия оцепенела и на грани едва не упала с коня. И на этом фоне десятки и сотни несущихся по широкому кругу площади «тёмных», страшного бича для всего живого. Это было завораживающе и ужасающе. Напоминало пропасть, в которую хотелось шагнуть, не взирая на чёткое осознание — где-то на краю одурманенного разума — неминуемой гибели. При этом страшной смерти, ибо уруки никогда не «отпускали» просто так.

Как Тьяри уводил её от этого зрелища она не помнила — этот эпизод выпал из её памяти. Она пришла в себя, когда они, подгоняемые каким-то иррациональным ужасом, мчались обратно. Девушки, тоже впечатлённые увиденным, что-то заполошно пытались донести ожидающему их отряду. Бледные лица, торопливые слова, смысл которых, несмотря на изобилие, сводился к трём: «тёмные», «ужас», «уходим», произвели впечатление — люди стали разворачивать лошадей. Сама же Лидия вообще не могла ничего произнести — язык будто примёрз, а все силы уходили на то, чтобы сохранить бесстрастное лицо, так как истерику, которая начала зарождаться при виде страшного зрелища, ни в коем случае нельзя было демонстрировать, задавить в зародыше — это она ясно понимала. Не хватало паники в её и так не многочисленных рядах.

Лидия взяла себя в руки лишь на очередной улице, по которой они неслись, заставляя шарахаться в стороны немногочисленных испуганных прохожих, словно уходящие от пожара звери. Накатывающий сзади, подобный приливной волне ужас, подстёгивал их. Принцесса осознала, что они мчатся прямиком в Ремесленный квартал, и от злости и отчаяния прикусила губу — не хватало ещё за собой на хвосте в единственно сохранившийся оплот порядка привести орду «тёмных». Но придумать альтернативу вот так, на ходу, никак не получалось — любой уход в сторону был чреват попаданием в силки враждебных сил. Это как в загонной охоте, когда есть люди просто стоящие в засаде и ждущие, когда дичь — жертва подставит беззащитный бок.

Задумавшись над этой, пока не имеющей решения задачей, она придержала коня, и вокруг неё тут же закружили амазонки и гвардейцы. В их взглядах горели тревога и решимость. И ещё, по их глазам она поняла, что они тоже чувствуют идущий по их стопам ужас.

К ней пробился святой отец Ирий, прикреплённый верховным кардиналом к их отряду. Расхристанный ворот сутаны, плащ, наброшенный на плечи, сполз набок и повис подбитой, но ещё трепещущей птицей, густая буйная шевелюра всклокочена — шапочку он уже посеял. На бледном, перекошенном, как от боли, лице выделялись чёрные застывшие глаза и сурово сжатые губы.

— Ваше Высочество, — он приблизился вплотную и сквозь зубы, словно это требовало особенных усилий, выдохнул, — тьма идёт за нами.

Лидия подавила мгновенно вспыхнувшее желание накричать на святого отца. Как будто она не в курсе! Но вместо этого наклонилась и благодарно похлопала по плечу молодого священника. Она вдруг представила, каких неимоверных усилий стоит этому человеку противостоять воздействию шаманов, как их жуткая энергетика давит на него. И повернулась к другому лицу, настойчиво требующему её внимания.

— Ваше Высочество, — из-под поднятого забрала на неё смотрели абсолютно спокойные и холодные светло-зелёные глаза графа. Пожевал губами — единственная дань тревоге и решимости, он ровно продолжил: — Уруки идут за нами. Позвольте встретить и задержать их продвижение. Попробую, если выйдет выдержать их первый натиск, увести в сторону, — на бледном лице мелькнула слабая улыбка. — Это малая плата за то, чтобы хотя бы частично реабилитироваться в ваших глазах. И доказать, что РоАйци не имеют к происходящему в Агробаре никакого отношения.

Ошеломлённая Лидия сжала губы. Она не отвела пронзительного взгляда от человека, грубо говоря, ценой своей жизни и жизней своих людей, намеревающегося дать ей шанс спастись. Или хотя бы вырвать толику времени, которой ей, возможно, хватит на принятие решения для выживания. Подозрения в предательстве ушли прочь, словно пыль, уносимая грозовым ветром и вбиваемая в землю крупными дождевыми каплями. Но слов, достойных моменту, она не могла отыскать, и всего лишь согласно коротко кивнула.

Граф, казалось, видел её насквозь, усмехнулся в бороду — так, по-отечески, с пониманием, и Лидия вдруг вспомнила, что Дремайр РоАйци — товарищ её отца по беспутной молодости. И вроде даже они одновременно пошли служить в гвардию.

— Не переживайте, Ваше Высочество, мы постараемся выжить, чтобы наши мечи и впредь стояли на вашей защите. У меня хорошие амулеты от тёмной магии, а воины у меня весьма опытны. Прошу только присмотреть за Тьяри — я постараюсь отправить его с вами. Он слишком молод и… горяч. Не держите на него зла за его глупые манеры. Это отнюдь не сознательное желание кого-либо оскорбить или задеть, а следствие незнания и неопытности в общении с благородными дамами… — его лицо исказилось, как от боли. Он сурово прищурился, бросил задумчивый и нетерпеливый взгляд за её плечо и словно прислушался к чему-то. — Лидия, вам нужно спешить.

— Да пребудет с вами Единый, — хрипло благословила Лидия. Она как знала, что голос её подведёт.

Уходя с улицы Второй цветочной, она не удержалась и бросила взгляд назад. Десяток воинов, оставшихся прикрывать их уход (к людям графа присоединились отец Ирий и несколько гвардейцев) растягивался по всей ширине улицы, и она с сожалением заметила плюмаж молодого РоАйруци, не пожелавшего оставить дядю, и странная горечь накатила, перебив и отчаяние, и безысходность.

Народ на баррикаде заволновался — на пустынной улице вдалеке показался одинокий всадник. Он стремительно приближался, полы плаща трепетали, будто крылья, и это было так неожиданно и тревожно в словно бы загустевшем воздухе. Люди озадаченно и напряжённо поднимали головы в ожидании вестей.

Что-то было не так с этим наездником, мчащимся к ним на фоне абсолютно пустынной, будто вымершей улицы под аккомпанемент цокота копыт, эхом, как круги на воде, разбегающимся вперёд и назад, стиснутым безмолвными домами под серой черепицей. И в какой-то момент порывистый вздох, вобравший в себя и гнев, и отчаяние, и надежду, всколыхнул защитников Ремесленного квартала. И Лидия не была исключением.

Это был Тьяри РоАйруци. И он просто повис на шее коня, каким-то чудом удерживаясь в седле. Правая рука безвольно болталась, руководимая лишь инерцией движения. Простоволосый, при этом, светлая прежде голова превратилась в какой-то чёрно-багровый колтун.

Конь, въехав на простор Ремесленной площади, хрипя и пуская пену, сбавил ход, настороженно прянул ушами, покосился по сторонам, и уже неторопливо потрусил к мосту, где тоже, по-видимому, узнали рыцаря из окружения РоАйци, и сложный механизм прохождения на территорию квартала, не спрашивая дополнительного разрешения сверху, привели в движение. Сейчас эта основная артерия, соединяющая ремесленников с телом столицы, была перекрыта мощным сооружением высотой в шесть локтей, состоящим из деревянных конструкций, усиленных камнями и мешками с песком. Только посредине был узкий проход, закрытый сейчас огромным сложносоставным щитом, который сдвигался с помощью четвёрки тяжеловозов и при необходимости просто блокируемый.

Конь с поникшим всадником преодолел едва половину площади, когда словно невидимый ветер тронул волосы, заставив прищуриться, зябко поёжиться — как будто недобрый взгляд какого-то огромного и голодного хищника, нащупывающего тёплую, полную сладкой крови, жертву. И тут же по сознанию ударила тяжёлая, сметающая напрочь волю волна иррационального ужаса, всегда предшествующая появлению уруков.

Лидию шатнуло назад, она будто резко потеряла ориентацию, и теперь, как слепой котёнок, пыталась осознать, кто же она. И где? В памяти осколками разбитой реальности фигурировала только баррикада, на кромке которой и находилась она, и любой шаг в сторону мог быть движением в бездну. И ощущение неотвратимо приближающейся угрозы.

Тёплая, крепкая ладонь коснулась её руки, и уверенно сняла с эфеса сабли, за который принцесса судорожно цеплялась, как за спасительный маячок.

— Ты сильна, дочь моя. Но никогда не бывает лишним вознести молитву Единому. Дабы укрепиться, найти опору в этом греховном и склонном к испытаниям веры мире.

Такой знакомый, спокойный и сильный голос прозвучал словно в голове. Разум прояснился. Она повернула голову, и увидела обострившийся профиль отца Апия. Невысокий и сухой Верховный кардинал бесстрастно и бесстрашно смотрел туда, куда Лидия боялась даже глянуть. Тонкие губы в обрамлении аккуратной седой бородки шептали молитву, и только морщины резче обозначившиеся от носа и глаз, и пульсирующая на виске жилка выдавали напряжение одного, возможно, самого сильного — никто ведь не проводил сравнений или, не дай Единый, состязаний в этом направлении — из лучших даровитых разумов Агробара. И при этом весьма пожилого человека — на памяти принцессы, уже в детстве святой отец был таким же — в преклонных годах.

Замершая, задумавшаяся Лидия, словно вновь выпавшая из реальности, вдруг ощутила на себе пытливый и пронзающий взгляд глубоко запавших глаз. Её окатило жаром от неожиданно накатившего стыда, и, буквально прочитав по губам священника посыл: «Будь сильна, дочь моя», она встряхнула головой и решительно посмотрела в лицо надвигающейся опасности.

Иррациональный ужас отступил, и звуки разноголосой, многокрасочной палитрой ворвались в сознание. Как и целостное — во всяком случае, видимое глазом, понимание картины происходящего. Застывшие в каком-то ступоре защитники моста, уже проскочившего коня, несущего безвольное тело РоАйруци, и накатывающих, словно неотвратимая приливная волна, уруков.

Лидия почувствовала, как пустоту отступившего страха и слабости заполняет ярость неизбежной схватки, гнев на «тёмных», посмевших топтать и поганить её любимый Агробар, и холод — не тот, замораживающий конечности и превращающий разум в застывшее, неподатливое стекло, а тот, который отсекает ненужные эмоции и помогает отрешённо взирать на боль и потери.

— К бою! — пронёсся над кварталом звонкий голос.

Но люди уже и без призыва принцессы приходили в себя, бежали на свои места, проверяли оружие и замирали в ожидании атаки.

— Единый, благословенный, милосердный и справедливый, укрепи нас, детей твоих… — над баррикадой разнёсся чистый и суровый голос святых отцов, противостоящий диким, режущим слух и сознание воплям «тёмных», который тут же подхватывали воины, словно ища в простых словах молитвы дополнительную опору. И пусть цепочка святых отцов во главе с Верховным кардиналом была, к сожалению, очень редка, а борьба с чёрным колдовством шаманов забирала множество сил, искажала их лица болью, гнула к земле, шатала тела, как от бешенного ветра, они были полны решимости стоять насмерть.

Уруки, мчащиеся прямо на мост, локтей за сто пятьдесят неожиданно слажено разделились на две колонны и помчались вдоль канала, плавно заворачивая по кромке площади. Вперёд выскочило десятка два наездников, проигнорировавших манёвр. Шагах в двадцати от баррикады резко затормозили, передние подняли щиты, а задние запустили в сторону защитников какие-то предметы, и тут же с улюлюканьем умчались прочь. Залп стрелков собрал свою, пусть и незначительную жатву: двое наездников склонились к гривам ягиров, а одно животное обиженно взревело, ощутив попадание. Но «тёмные» увлекли своих подстреленных прочь. А люди в ужасе замерли в ожидании непонятных предметов, спрятались за щитами. Один из лучников сбил непонятный метательный снаряд, чуть подправив траекторию полёта. А потом над баррикадой на мосту пронёсся вопль ярости, а мгновение спустя Лидия поняла, что это такое было. Людские головы… А, судя по количеству, наверняка отряда, прикрывавшего их отход, и ледяная игла кольнула в сердце…

Это она во всём виновата! Идея выдвинуться в центр столицы была ошибкой. Она просто потеряла множество хороших и преданных людей. Фактически — убила.

Но рефлексировать и предаваться самобичеванию уже не было времени — Ремесленный квартал накрыл дождь стрел. Пролетающие мимо моста уруки стреляли из луков, уступая место следующим наездникам. Защитники стали огрызаться, потом прятаться в укрытия, но интенсивность и траектория стрельбы были таковы, что уберечься было очень сложно. Сразу несколько человек, стоявшие на баррикаде, задёргались, хватаясь за смертельные оперения, кто-то скатился под колёса телег и забился от боли или просто замер. Ещё один, ещё… Крупного воина, укрывшегося за огромным, перегораживающим мост щитом, стрела достала сверху, войдя между наплечником и шлемом. Он дёрнулся, лицо исказила боль — Лидия видела его бородатое лицо, раззявленное в неслышном ею крике. Собравшись с силами, ремесленник обломал стрелу и снова сгруппировался за защитой, подняв над головой щит. Несколько человек, не выдержав испытания, в испуге или панике, не слушая грозные окрики рвущего глотку командира отряда из числа гвардейцев, спрыгнули вниз и забились под колёса телеги и в щели между деревянными конструкциями баррикады. Об ответном стрельбе уже не было речи — лишь лучники с домов били по общей массе «тёмных», наверняка находя своих жертв. Но в сумасшедшей круговерти наездников это была капля в море. К тому же, им тоже нужно было быть внимательными и не открываться — принцесса с высоты своей наблюдательной площадки видела, как в неосторожно высунувшегося лучника попало сразу две стрелы, и его тут же выдернули за трубу дымохода товарищи. Жив ли? Она в бешенстве и отчаянии сжала зубы и схватила эфес сабли.

— Ваше Высочество, — услышала она тревожный голос справа, — вам бы всё-таки поберечься!

Будто очнувшись, она оглянулась и увидела вокруг себя несколько гвардейцев с высокими щитами и Руайяла АллФаррияла (она не сомневалась, что где-то рядом и эмир с Фиори, а голос Его Преосвященства она продолжала слышать даже сквозь поднявшийся гвалт). И только потом поняла, что имеется ввиду — она стояла на самом краю баррикады, мало того, поставила правую ногу на кромку, да ещё опасно наклонилась вперёд, словно пытаясь приблизиться к участку, на котором уруки сосредоточили свой смертоносный ливень, и для того, чтобы защитить, её нужно было подвинуть физически. Но пока они на это не решились, хотя Лидия не сомневалась, что в случае опасности, её, несмотря на высокородность, бесцеремонно уберут с линии удара и закроют своими телами. Понимая это, она прикусила губу, бледно благодарно кивнула, и сделала шажок назад, давая возможность воинам спокойно делать свою работу по её защите. Двое тут же стали по бокам, поставили перед ней щиты, уменьшая опасный промежуток попадания и при этом не закрывая обзор.

Лидия зашарила на поясе в поисках фляги — горло пересохло просто неимоверно и, отвернувшись, сделала несколько жадных глотков. Отчаянный возглас, пронёсшийся по линии защитников квартала, едва не заставил уронить флягу. Резко подняв голову, она в ужасе замерла, а вопрос так и повис на полуоткрытых губах, не в силах реализоваться в звуках от увиденного.

Наездники под прикрытием стрелков внезапно атаковали мост. И для ягиров, имевших отдалённое родство с кошачьими, баррикада, как оказалось, не стала непреодолимым препятствием. Учитывая, что большинство защитников спряталось, это была катастрофа. И теперь поток «тёмных» свободно преодолевал столь тщательно возводимую баррикаду, снося всё на своём пути.

«Тёмные» разделились на три части: некоторое количество наездников ушло вправо и влево, вдоль канал, словно охватывая Ремесленный квартал в кольцо, основная же масса, набирая скорость, визжащим, ревущим, улюлюкающим валом неслась по основной артерии района прямо на Лидию.

Сказать, что их застали врасплох, так ничего не сказать: несколько мечущихся по колодцу улицы людей, были тому примером. Кто-то уже пал под когтями ягиров, кто-то мчался к защитному барьеру, явно не успевая, остальные шарахнулись под сомнительную защиту домов и замерли, прикрываясь щитами, в надежде подороже продать жизни.

У Лидии на мгновение мелькнула паническая мысль: неужели есть хоть один шанс остановить этот безумный поток? Это всё равно, что бороться с водой, прорвавшей плотину. А ведь сзади практически беззащитные жители, приютившие её. Да, там была ещё одна защитная линия, возглавляемая Гарчем. Но она отнюдь не подкреплена внушительной баррикадой. И если «тёмные» преодолеют их, то… Это будет конец. Значит, нужно держаться здесь. И если так суждено, своими телами сдержать этот поток.

Она обуздала дрожь, накатившую на неё, дунула уголком рта, сдувая непослушную прядь, выбившуюся из-под шлема. Её взгляд невольно перешёл с магнетической картины приближающихся «тёмных» на стоящего слева немолодого гвардейца. Её поразило выражение лица: там не было ни испуга, ни отчаяния — ничего того, чего следовало ожидать на пороге возможной гибели. Под седыми вислыми усами бродила улыбка… Будто встреча у урками — самая заветная мечта… Лезвие меча, которое он держал у щеки, оставило на небритой щеке тонкую алую полоску, которую воин даже не почувствовал. Лидия отчего-то попыталась вспомнить его имя — ей показалось это важным. Палий! И тут она ощутила неимоверную лёгкость и какой-то нездоровый, но такой приятный кураж и в порыве воздев вверх верную саблю, звонко прокричала:

— Эгей! Спешите к нам, тёмные твари, мы уже вас заждались! Наши клинки дрожат в нетерпении испить вашей крови!

По рядам защитников прошли одобрительные восклицания. Люди принялись вторить принцессе, кричать всё, что кому приходило в голову — от издёвок до проклятий — в лицо урукам. Она буквально кожей почувствовала смену настроения людей. А это немаловажно. В конце концов, жизнь-то одна! И отдать её за защиту своей земли — не самый плохой вариант. И с улыбкой на лице.

Она заметила понимающий взгляд усатого гвардейца, который неожиданно ей подмигнул — не как госпоже и носительнице королевской крови, а как дочери, которой она подходила по годам. Или ученице, сдавшей экзамен на отлично. И на душе потеплело. Они просто не имеют права не отстоять этот клочок земли!

А в следующее мгновение уруки обрушились на баррикаду, как шквальный ветер.