Глава 1

Худой и нескладный парень по кличке Рябой, опираясь о копьё, пытался принять максимально воинственную позу. То ногу отставит (левую, так как к правой был прислонён щит), то локоть упрёт в бок, то задерёт подбородок, отчего великоватый для него шлем съезжал на затылок.

А что делать, нужно соответствовать! Вчерашний карманный воришка, неудачно влезший в кошель купеческой дочери и едва не лишившийся из-за этого руки. Да и то сказать — погорел по-глупому. Что там было, пара монет, было бы из-за чего скандал поднимать, но надо же было этой глупой гусыне повесить мешочек на задницу… Вот и задержалась рука.

Отчего так? А чувствовал себя парень обделённым вниманием (прозвище-то обязывает, плюс в комплекте уши, точно лопухи, большущие навыкате глаза и прореженный ряд верхних зубов — результат территориальных трений). Вот и использовал он свой «талант» не всегда по назначению, а именно — щупая, лапая, трогая богатеньких дракониц. Если при этом выходило облегчить их на нечто ценное, то, хм, это была такая себя плата за «ласку». И всё ему до последнего времени сходило, в прямом смысле, с рук, ведь уличная квалификация у него была хорошая, практика на уровне, а госпожа удача благосклонно взирала сверху. Да вот видно приревновала — чересчур уж аппетитная задница попалась.

Впрочем, унывать Рябой не собирался, мало того, теперь ему казалось, что неспроста он именно в этот час попал в камеру предварительного задержания, после которой наверняка был бы угощён плетьми, и кроме боли, рубцов на спине и заднице ничто не напоминало бы об этом эпизоде. Именно там его отыскали вербовщики РоШакли и, несмотря на возраст, который он заметно увеличил (а выглядел гораздо старше своих лет) предложили то, отчего он не смог отказаться. И он, совершенно далёкий от околотронных интриг, не то чтобы не интересовался сплетнями и слухами, приходящими свыше и обрастающими красочными, зачастую нереальными подробностями, сколько вполне закономерно считал их не совсем интересными сказками, вроде историй о драконах. Но когда ему, поражённому до глубины души, поведали страшную тайну, Рябой вдруг решил, что действительно пора меняться и менять образ жизни. Если в родном королевстве (а патриотом он себя всё-таки считал) родная дочь собирается убить отца — короля и раньше срока взойти на трон, то так тому и быть — он обязан воспрепятствовать этому! Когда же это всё произошло, Рябой был весьма возмущён (как и окружающие его парни) и, получив в руки кожаную безрукавку в качестве доспеха, не сильно ровное и суковатое, зато очень длинное и острое своё первое копьё, повязал на шею зелёный платок, как отличительный знак истинного защитника королевства, в составе таких же патриотов вышел на улицу, теперь, в отличие от предыдущей «жизни», наоборот, наводить порядок, пресекать несанкционированное мародёрство и, тщательно просеивая жителей столицы, выявлять шпионов, предателей и просто недовольных, дабы проводить с ними разъяснительные беседы или просто, как предлагали шутники в их отряде, провожать в «последний путь».

Вот тогда и настало для Рябого весёлое и насыщенное время, и он наконец-то осознал, насколько нужен королевству. Они с приятелями важно и открыто прогуливались по улицам Агробара, одним своим видом заставляя горожан вести себя прилично, ввязывались в драки с подобными же компаниями, но без зелёных платков на рукавах — то есть, с теми, кто не верно осознал происходящее. Один раз даже столкнулись с небольшим отрядом солдат — предателей (так шепнул Жирному невзрачный тип, прикреплённый к их отряду начальством якобы в качестве проводника). Слава Единому, что солдат было немного — они умудрились ополовинить их воинственный отряд во главе с Жирным, а парочка всё равно смогла улизнуть. Сам же Рябой, неожиданно испытавший искреннее отвращение к необходимости кого-то убивать и вообще к виду крови, по примеру невзрачного типа незаметно сместился за спины товарищей. В общем, непростая и опасная работа предстояла им.

Но были и приятные моменты: постоянно пополняющийся кошель (особенно после того сражения с солдатами, когда уцелевшие обчистили своих неудачливых товарищей), бесплатная выпивка (а что, трактирщикам не нужно заботиться о своих защитниках?) и неожиданно присоединившиеся к их группе весёлые девицы, весьма благосклонно поглядывавшие на поймавшего кураж, пьяненького Рябого.

На утро после того, самого первого сложного дня у него жутко болела башка, кошель был неизвестно где посеян, зато от сладких воспоминаний кружило голову, пожалуй, покрепче, чем от выпитого. С тех пор так и повелось: с утра Рябой зарекался напиваться, и к четырём ударам колокола он держался крепко, игнорируя насмешки новых приятелей (бери выше — сослуживцев) и умудрялся подкопить агров (так — меди и серебра, но всё равно!), но стоило солнцу начинать клониться к горизонту, к нему подкатывала остроносая, вся в очаровательных прыщиках Салия, и стоило ей промурлыкать басом: «Милый», как у Рябого напрочь сносило голову. Он залпом выпивал первую поднесённую ею же плошку пойла (к слову, изначально вкус жидкости казался ему самым отвратительным в мире, сейчас же он ассоциировался у него с ощущением полёта и вседозволенностью), на что с одобрением смотрели старшие, опытные товарищи, комментируя по-доброму («чё кривишься, сопли подбери») и подсказывая в тему («выдыхай, иначе выхлоп другую дырку найдёт»). Салия прыгала к нему на колени, царапала у него за ухом неровно обрезанными ногтями — от этой мимолётной ласки в груди у Рябого словно вспыхивало второе солнце, наклонялась к его лицу, внимательно вглядываясь слегка косящими глазками в его, широко распахнутые, словно желая в чём-то убедиться, загадочно легонько кивала сама себе и проводила влажным и словно бы шершавым языком по щеке Рябого, отчего его простоватая харя расплывалась в широкой, довольной улыбке.

Вот оно счастье! Как в тех популярных дамских романах, которые любила пересказывать ему тётушка Нелли, ушедшая на покой старая проститутка, где герои становились на защиту страны, побивали драконов и прочую нечисть, и, как следствие (этакое божественное поощрение), находили свою настоящую любовь. Всё словно писано с него, Рябого. И его несло, будто листик за ветром, он ощутил свою силу и теперь гораздо смелее проверял заносчивых горожан, стал принимать участие в такой себе игре: зайди в первый попавшийся дом и выясни, живут ли здесь предатели. И наконец-то пустил свою первую кровь — заколол старика-ростовщика, посмевшего прятать от новой власти нажитые нечестным трудом богатства. Правда, вначале старику сломали обе руки и отрезали ухо братья Гаруды, страшные, но справедливые мужики с восточного тракта, промышлявшие там разбоем, за что и загремели за решётку со стопроцентной гарантией либо колесования, либо четвертования. А после того, как они принялись по очереди насиловать немолодую старшую дочь ростовщика, единственную, кто не сбежал и не побоялся остаться с отцом, Рябой, облевавшийся аж до пустоты в башке, вывернутый наизнанку, на дрожащих ногах еле вылез на свежий воздух, где ярко горящие на небосводе созвездия, всегда такие дружелюбные, превратились в холодные угольки, немилосердно жгущие глаза… «Слабак», — сказали братья, тем не менее, отсыпав ему малую долю добра. «Всё будет хорошо», — шептала Салия, елозя по нему острыми пальцами, в тщетной попытке оживить съёжившееся мужское естество Рябого. И пусть ему потом говорили, что наконец-то он, пятнадцатилетний выходец из городских трущоб и круглый сирота, повзрослел, ему стало казаться, что он что-то потерял. Не очередное суковатое копьё, которое постоянно прятали новые приятели, потом из-за угла выслушивая ор десятника, обрушивающего кары небесные на голову драконьего растяпы, не агры, называемые всеми окружающими смыслом жизни, что словно вода — отнюдь не живая или целебная — утекали сквозь пальцы недотёпы, не Салию, которая неизменно, словно заступая на дежурство, появлялась в одно и тоже время и, будто опытный военный, по уставу улыбалась и произносила необходимый перечень слов доклада. А что-то такое, отчего он иногда мучительно замирал… Но так и не мог вспомнить.

Но сегодня был особенный день, и сердце Рябого наполнялось восторгом в предвкушении. День воздаяния изменникам, предателям короны, убившим славного короля Элия Четвёртого, день возмездия и восстановления справедливости.

По этому поводу их, две роты «псов РоШакли», как окрестил их народ (а они и не были против — звучит-то!) подняли ни свет, ни заря, заставили привести форму и оружие в порядок, выдали новые туники (Рябому, к сожалению, вновь досталась великоватая, к чему, впрочем, ему было не привыкать — главное, чтоб не меньше), и выгнали на Барскую площадь, самую главную площадь Агробара и всего королевства, в два заслона выстроив перед быстро воздвигающимся у подножия собора Святого Илия помостом. Многие бурчали, что, мол, какого дракона в такую рань, коль казнь объявлена на два удара колокола. Ан нет, отцы-командиры всё правильно спланировали, предусмотрев прибытие любителей зрелищ заранее — а как же, казнь лиц благородных кровей не каждый день происходит! И пусть горожан в свете последних событий, пожалуй, сложно было чем-либо удивить, тут был особый случай — бродили слухи, что на эшафот взойдут чуть ли не графья и… приспешницы принцессы-убийцы, из её личной гвардии, драконицы, по словам многих знающих, для пущего куражу пивших кровь младенцев.

Бр-р-р! Рябого аж передёрнуло от подобного. Это ж какими надо быть страхолюдинами и чудовищами, чтобы пойти против законов человеческих? Он-то иногда наблюдал пресловутых амазонок, но так — издали, будто неких экзотических зверушек, но даже тогда, по привычной бесшабашности, не испытывал желания приблизиться. Кто бы мог подумать, что за симпатичным фасадом скрывается само зло?

Рябой ещё раз встряхнулся — нужно было срочно отвлечься, а то от подобных разговоров в казарме, поначалу интересных, о природе амазонок, его, если честно, начинало подташнивать. Ведь, несмотря на то, что он был типичным продуктом улицы — от кончиков ногтей до помыслов, его душа по-прежнему оставалась открытой и доверчивой — короче, любую, даже самую, казалось бы, фантастическую выдумку, он принимал на веру. Чем, конечно же, частенько пользовались товарищи по страже, нагоняя страху, и соревнуясь в небылицах перед впитывающим, словно губка, слушателем.

Мелкий моросящий дождь вновь усилился, и Рябой, бросив недовольный взгляд на уныло-серое небо, поморщился, поглубже натянул капюшон, посмотрел вправо, где стоял флегматичный увалень Бринон, одним ударом кулака вышибающий память у человека (проверено не единожды), влево, где угрюмый младший Гаруд с презрительной ухмылкой вызывающе смотрел на волнующееся перед ним море лиц и голов, постарался оживить в себе то приподнятое настроение ожидания чего-то интересного и яркого, вновь браво расправил плечи и выдвинул вперёд подбородок для пущей солидности. И всё было бы хорошо, вот только они давно торчали в оцеплении — и пищу принимали, по несколько человек уходя за помост и по нужде бегали по очереди, а Рябой к тому же, по совету — принуждению старшего Гаруда с утречка для закрепления доброго настроения влил в себя целый мех дешёвого вина, теперь в неимоверных количествах рвущегося наружу.

Толпа заволновалась, откуда-то со стороны донеслись крики, множащиеся и отражающиеся от глоток, будто всё усиливающееся эхо.

— Ведут!..

— Ужас какой!.. Бедные…

— У-у-у, предатели! Дети драконов…

Разные по содержанию, восклицания объединяла какая-то истеричность и агрессивность, которые заставили сердце Рябого тревожно ускориться. Людская стена в едином порыве подалась вперёд, заставив споро набросить на руку щит и, держа копьё поперёк, пошатнуться. Грозный крик: «А ну, подай назад!» застрял в горле, моментально сменившись растерянностью, когда он почувствовал, как сапоги буквально скользят по брусчатке, а горячее дыхание брызжущей слюной дородной тётки, навалившейся на щит, оседает на лице, будто кислота. Выпученное багровое лицо, клацающие зубы — в общем оре он не мог разобрать ни слова (словно бешенная псина — мелькнуло паническое сравнение). Слава Единому, шлем сполз на глаза, закрыв обзор. Зато пришло какое-то отстранённое понимание того, что если он опрокинется, то быть ему затоптанным. Сквозь какой-то первобытный вой, он слышал непрекращающиеся ругательства Гаруда и утробный рёв наконец-то выпавшего из состояния созерцания Бринона…

Потом неожиданно полегчало — наконец-то соизволили помочь им парни из второй шеренги, яростно орудуя плетьми и дубинками, и толпа, заскулив, словно обиженный щенок, шатнулась назад. Подрагивая от пережитого, Рябой поправил шлем, вздохнул облегчённо — пусть волнующееся перед ним море продолжало колыхаться и пениться, сознание его нашло выход — он сейчас воспринимал это как некую абстрактную, серую, обезличенную массу, вроде бульона, кипящего на тихом огне. Слава Единому, натиск ослаб, а волна голов следовала за узниками, которых вели по созданному стражей коридору.

Рябой таки решился бросить назад взгляд, но зрелище, представившееся ему, отчего-то совсем не вдохновило, наоборот, в душе шевельнулась острая, как кинжал, жалость.

Первого, щуплого, полностью седого, с поникшей головой старика, буквально под руки тащили двое громил. И пусть надетый на него балахон был нов, кое-где проступающие влажные пятна ясно показывали, что истязали его немилосердно. Рябому даже почудился кровавый след, оставляемый на камнях мостовой.

Неужели это и есть до недавнего времени всемогущий герцог РоАйци, практический полновластный хозяин Восточного предела? Или это не менее известный лорд РоВенци, правая рука короля Элия Четвёртого Великолепного РоБеруши?.. М-да, рука, которая не побоялась нанести удар в спину властителю и другу. Впрочем, это не его ума дело — Рябой всегда был далёк от перетирания косточек сильным мира сего — и век бы с ними не пересекаться. Может оттого акт справедливости, который должен был вскоре свершиться неожиданно потерял свою изюминку, когда он увидел это вот — так сказать, в лицо. Мало того, он ощутил какое-то раздражение и… неудовольствие. Может быть, конечно, повлияло и то, что он стал чувствовать себя неважно (проклятое вино!): подташнивало и немилосердно давило на мочевик — чтоб уйти сейчас по нужде, не могло быть и речи, в голове проснулись пока неторопливые, но тяжёлые молоточки — видно, сказалось-таки напряжение последних часов, а тщательно лелеемая с утра эйфория и ожидание привлекательного, неординарного, исторического события испарилось без следа.

Слегка притихший рокот толпы снова ожил. «Дракониц ведут!» Рябой вновь напрягся, ожидая ещё один натиск, но… вдруг людской гомон стал стихать. Так бывает, когда зрелище настолько захватывает, что даже не стоит трудить язык, когда даже стук сердца может отвлекать от того, что готовы алчно пожрать глаза.

Рябой не выдержал и вновь обернулся. Часто любопытство — слабость, присущая разумным. Но иногда — это беда, сжигающая человека изнутри, подобно демону или страшной смертельной болезни.

…Рубища, наброшенные на девушек, словно специально должны были демонстрировать их молодые, спелые, привлекательные тела, но… Избитые, исполосованные, искромсанные оболочки вызывали лишь неимоверную, тягучую жалость и какую-то непоправимую предопределённость происходящего. Даже торчащая в прорехе грудь одной из них, вся в багровых — словно разрисованная скальпелем — полосах, казалась средоточием боли.

Ошеломлённый Рябой обратил внимание, что первая, слегка в теле, девушка, едва ковыляющая, с пустым, застывшим взглядом, что-то беспрерывно бормочет, и каким-то чутьём он понял, что она шепчет молитву… Единый, неужели грех этой молодой женщины столь тяжел, чтобы подвергать её таким истязаниям?!

Взгляд невольно переместился дальше на даже сейчас привлекательную высокую девушку, которая будто почувствовав его взгляд, подняла голову… Сердце содрогнулось, пробитое стрелой, на мир опустилась сумасшедшая пустота и тишина. Остались чёрные, непостижимо внимательные, требовательные глаза и разбитые, раздавленные, как спелый помидор, попавший под сапог, с запёкшейся кровью, губы, которые едва-едва шевельнулись, обращаясь, видимо, только к нему. «Люди, мы не виновны…»

Где-то по краю сознания скользили слова глашатая, тут же прибиваемые ожесточившимся дождём к земле, зачитывающего имена обвиняемых, их прегрешения и меры воздействия к ним. А перед глазами юного, скороспелого стражника стоял полный муки и тоскливой безнадёжности взгляд молодой девушки благородных кровей, наверняка какой-нибудь баронессы или маркизы. И ни отвернуться, ни смыть его дождём никак не удавалось, ибо он отпечатался в самой простодушной, совсем не закалённой душе Рябого.

Народ вновь зашумел, заворчал, будто приветствуя новых действующих лиц. Рябой автоматически повернул голову на одеревеневшей шее влево и увидел группу всадников, поспешно приближающихся по коридору, выстроенному стражниками.

Мучительный крик первого пытаемого заставил его вздрогнуть так, что клацнуло древко копья о полуопущенный щит.

У него была возможность с утра рассмотреть ужасные агрегаты и инструменты, вроде топоров, клещей, разновеликих ножей, пил и молотов, устанавливаемых на помосте помощниками палача.

Сердце внезапно прострелила сильнейшая боль, в глазах потемнело, он почувствовал, как по ноге потекла горячая жидкость, успел ещё несколько раз беззвучно хлопнуть ртом, точно выброшенная на сушу рыба, то ли зовя на помощь, то ли от катастрофической нехватки воздуха, прежде чем безвольной тряпкой пасть на мостовую.

* * *

Он принял удар на дагу, правой же, не успевая довернуть меч, сделал шаг вперёд, просто влепил рукоятью в раззявленное бородатое лицо, с мимолётным удовлетворением отметив, как окрасился в алое кулак. Но на место отшатнувшегося стражника тут же встал новый, огромный косматый детина без шлема, в простом нагруднике, топор на длинной рукояти которого выглядел весьма устрашающе.

РоГичи как-то отстранённо подумал о том, что РоШакли собрал под своей рукой весь сброд королевства. Ирония судьбы: в прежде достаточно мирном, благословенном, процветающем Агробаре в стражу замели бандитов, ворюг и прочих уродов — это-то он знал наверняка. Куда катится мир? Но эти мысли промелькнули чересчур быстро и как-то вскользь, уже не сильно тревожа тот лёд, в который превратились разум и сердце. Он просто стал абсолютно равнодушной — даже к собственной гибели — машиной для убийства. Пусть изрядно побитой и крайне уставшей, но, тем не менее, продолжающей размеренно и исправно вести свою грязную, но необходимую работу.

От первого удара он просто уклонился, но длинный и насыщенный событиями день сказался, и его шатнуло, поэтому к следующему удару он был уже не готов, и, предвидя смертельную траекторию, но не видя противника, он ещё более пригнулся, уходя влево. Противный скрежет и острая боль в правом плече заставили рухнуть на колено и грязно выругаться. РоГичи почувствовал, как из ослабевшей руки юркой рыбкой выскользнул меч и жалобно звякнул о брусчатку. Глаза, залитые потом, едва уловили надвигающееся движение, и он из последних сил прянул назад. Сапог врага зацепил скулу, едва не сменив направление ухода. Копчик и локти пронзили иглы, когда гвардеец упал навзничь. Мгновенная дезориентация, голову повело. Спустя же удар сердца, будто в насмешку, видимость прояснилась, чтобы явить картину во всей её простой неизбежности: лицо врага, заносящего для последнего удара топор.

Изображать пятящегося на заднице рака РоГичи не собирался. Да и, если честно, не осталось никаких сил, кроме как с достоинством встретить даму с косой. Даже в таком, не очень приемлемом полулежащем положении.

Детина неожиданно промедлил в замахе, глаза его из-под кустистых бровей вдруг зажглись диким восторгом, а рот перекосился то ли в победном кличе, то ли ещё в чём-то, что желала исторгнуть в крике его душа. Голову полонил нескончаемый гул, поэтому слышать, что же исходит от стражника, он не мог, а понять по кривящимся в густой бороде губам и оголяющемуся тёмному нутру глотки тоже не мог. Но недоумение было столь сильно, что Прейр, презрев возможность встретить смерть лицом к лицу, бросил мимолётный взгляд вправо, и понимание снизошло, словно луч солнца.

Удар топора снёс правый наплечник, а с ним и остатки тёмного маскирующего плаща, открывая красно-жёлтую тунику с вышитой на рукаве чайкой. Вот отчего ликовал детина — завалить самого королевского гвардейца, особенно по нынешним временам, было для него несомненной удачей, достижением и предметом хвастовства, и наверняка, будь его воля, то и голову капитана отдельно от туловища уволок бы с удовольствием с собой в качестве сувенира…

Кривые улыбки, практически одновременно прорезавшие лица врагов, конечно же имели разный настрой, тем не менее, ирония судьбы, как самая действенная художественная кисть происходящего, имела место здесь быть.

Топор пошёл вниз, но в следующее мгновение, в казалось бы, монолитную фигуру, кто-то врезался. Реальность, словно действительно отодвигая кончину, вновь включила органы чувств, и РоГичи со всхлипом втянул в себя воздух, слыша разочарованный рык грохнувшегося о мостовую детины и наблюдая, как Ранье, один из его гвардейцев, отчаянно отмахивается от наступающего на него другого бородача с окровавленной рожей и обломком копья.

Нужно встать и помочь! Мысль билась в мозгу, посылая тревожные импульсы в ватное, словно неродное, тело. Он перевалился на живот, утвердился на коленях, будто старый шелудивый пёс, пошатывающийся от сквозняка. Поднял голову и увидел, как в паре локтей от него, среди трупов, шевелится крупное тело сбитого с ног стражника. Эту опасность никак нельзя было проигнорировать — если детина встанет, им с Ранье точно не жить.

Даже не пытаясь подняться на ноги, он так — на четвереньках, как какое-то уродливое насекомое, погрёб по скользкой от крови брусчатке, едва огибая распластанные на земле неподвижные тела, к недовольно потряхивающему головой оглушённому стражнику. И, лишь когда перед ним возникла уверенно поднимающаяся спина, РоГичи сообразил, что кроме намертво зажатой в левой руке даги, у него из оружия больше ничего не осталось. Впрочем, в данной ситуации это был более чем приемлемый вариант, нежели бесконечность назад брошенный им меч, или секира, острый кончик которой в запёкшейся крови торчал из-под Грега, ещё одного его гвардейца, ценой собственной жизни прикрывшего его, своего командира, от подлого арбалетного болта.

Не тратя драгоценного времени, чуть отклонившись в сторону, словно косой — помогая руке набрать необходимую инерцию, молясь, чтобы попасть в стык кожаных пластин, прикрывающих спину и грудь стражника, Прейр нанёс удар.

Но, видимо, Единый либо смотрел в иную сторону, либо он вообще был глух к подобным просьбам, лезвие, вроде как попав куда надо и — судя по визгу — зацепив тело, неожиданно скользнуло в сторону, так и не доведя дело до конца. Стражник, почувствовав, что враг совсем рядом, сзади, попытался боднуть головой, но так как капитан, так и не разогнувшись, вновь заносил руку вдоль брусчатки в повторном отчаянном ударе, то следствием этого движения стало падение того на спину и отлетевшая в сторону дага — гвардеец едва успел вытащить из-под тяжёлого тела отбитую руку. И тут же навалился на грудь, вдавливая локоть в шею.

Сильнейший удар в скулу потряс голову, но РоГичи не ослабил хватку. Левая пятерня стражника упёрлась в подбородок капитана, пытаясь отжать его, а вот правая судорожно запорхала у пояса. Мгновенно сообразив, до чего хочет добраться противник, РоГичи дотянулся указательным пальцем правой руки до безумно таращившегося глаза и воткнул его в ненавистное око. Тело под ним забилось, но Прейр лишь пошире расставил ноги, наклонил голову, подставляя под затихающие удары макушку и убирая шею, теперь сам попытался нащупать заветный предмет на поясе, рукоять которого всё это время давила в районе живота.

Лезвие мелькнуло, но было остановлено буквально в пяди от налитого кровью глаза.

И вновь мгновенье замерло в шатком равновесии. Клинок — как тонкий мостик между жизнью и смертью, кровожадно подрагивая, то приближался, то отдалялся от бьющейся в ужасе плоти. РоГичи, плюнув на всё остальное, навалился на рукоять, рывками пытаясь приблизить конец, а широкие ладони, покрытые редким чёрным волосом, вцепившиеся в кисть, противостояли ему.

Изо рта стражника сквозь невнятное рычание — поскуливание — ругательства, будто морсой прибой, вылетала на бороду пена. РоГичи же в каком-то безумии принялся словно бы уговаривать своего врага: «Ну, что ты, что ты, смирись… это будет не больно… всё закончится, обещаю… ты наконец-то встретишься с Единым, справедливым и милосердным…»

Рывок — и лезвие провалилось на несколько сантиметров вниз — капитан почувствовал, что силы, удерживающие врага на этом свете, уже отвернулись от стражника. Из широко распахнутого глаза скользнула предательская слеза, превратившаяся в яркий ручеёк, когда кончик ножа коснулся роговицы, стремительно окрашивающийся в алое всё более насыщенного тона с каждым милиметром стали, неспешно опускающейся вниз.

Капитан почувствовал, как тело под ним дрогнуло и замерло. И только тогда благословенная темнота накрыла его…

— Прейр!.. Эй, капитан, как вы?..

Сквозь ватную пелену, словно из другого мира доносился голос. Якобы знакомый, но идентифицировать его РоГичи пока не мог — сознание с трудом разрывало покрывало забытья и боли. При этом было сильное ощущение, что явь, настойчиво тревожащая его, ничем хорошим не откроется. Впрочем, враждебности в голосе не чувствовалось. Как и иных чувств — казалось, некий фильтр, стоящий между ним и звуками извне, обесцветил краски эмоций.

Освежающая длань влаги растеклась по лицу тяжёлыми, но целительными каплями, упав на закрытые веки, увлажнив сухие и какие-то неподвижные, будто в коконе, губы, едва проникнув в глотку и бесследно растворившись, как в печи, при этом заставив болезненно скривиться — вялый язык, рефлеторно дёрнувшись изучить проблему, наткнулся на острую кромку сломанного зуба и шероховатой поверхности губ, тут же ответившей солёной тягучей каплей, к слюне не имеющей никакого отношения.

Кадык судорожно и сухо дёрнулся, пасть, словно клочок пустыни с увеличивающейся воронкой, развёрнутой походя равнодушным, сидящим внутри, в засаде скорпионом-языком, приоткрылась в надежде чуда. Которое не замедлило исполниться — холодный поток неудержимым водопадом хлынул внутрь, изрядно смешиваясь с пылью, сукровицей, какими-то мелкими осколками, царапающими горло и будто пробуждая прячущиеся по закоулкам органы чувств.

Струйка, сбежавшая по шее, кольнула неожиданным холодком. И наконец-то заставила пошевелиться. Уши опознали голос, и, несмотря на кокон апатии и какого-то вселенского холода — словно душа убывшая в путешествие за пределы Веринии, вдруг вернулась в родной дом, но с остывшим очагом и застеленными пылью и паутиной столом и стенами — он ощутил облегчение. Веки, сбросив пудовые замки, поднялись, и сквозь влажную марлю он таки опознал склонившийся над ним в тревоге силуэт.

— Даг, какого дракона ты не даёшь мне спокойно помереть? Или ты — смею надеяться — сейчас выступаешь в роли посланника Единого?..

Скрипучий, будто чай из полыни и шелестящий, как у полудохлой змеи, голос точно не мог принадлежать ему. Облегчённый выдох был ему ответом.

— Ну, Прейр, заставили вы нас поволноваться! Дики вообще подумал, что вы мертвы, но всё-таки не поленился наклониться, пощупать вас.

Довольный смешок откуда-то из-за пределов видимости сообщил капитану, что оный боец не сомневался в жизнестойкости РоГичи. Огромный, будто тролль, неимоверно широкий в поясе, гвардеец, рядовой Димиус РоМорей, третий сын барона РоМорей из Восточного предела в своё время за удивительную способность находить на свою задницу неприятности, которых и так в тех неспокойных краях хватало с избытком, вкупе с нехилым ростом (уже в детстве он был на голову выше своих сверстников) и, как следствие (либо наоборот), отличавшийся неимоверной прожорливостью — кухня ночью в замке просто не запиралась — бесполезно, был в своё время отправлен — от греха подальше — в доблестную королевскую гвардию, в надежде, что буйного отпрыска смогут обуздать и обкорнать в нечто цивилизованное. Как бы то ни было, но то ли так впечатлила столица, то ли это было действительно достижением отцов — командиров, то ли возрастное шило где-то по дороге в гвардейские казармы отвалилось само по себе от мягкого места непутёвого юноши, но нрав его после учебки поменялся разительно, и теперь к определению «буян» добавлялся немаловажный эпитет «флегматичный». То есть, чтобы сорваться во все тяжкие, Дики теперь требовалось мысленно раскачаться, поразмыслить — ну, в том случае, конечно, если кто-то не нарывается конкретно. Столица — есть столица, можно сказать, центр вселенной для жителей королевства, и спесь со всяких пришлых деревенщин сбивает жёстко и эффективно. Пусть и несколько своеобразно, нежели в провинции, где честному кулаку противостоит кулак, в худшем случае, дубинка, а не острый язык и умение правильно кривить губы. Быть осмеянным в приличном(!) обществе вряд ли пожелает самый недалёкий отпрыск благородных кровей.

— Выходит, это я здоровяку обязан тому, что остался в столь славной компании, — РоГичи ухватился за протянутую руку и рывком попытался подняться, что явно было ошибкой — в глазах вновь потемнело, и он сделал вид, что наклонился к мостовой в поисках чего-то важного, при этом продолжая нести преувеличенно бодрую чушь. — Что ж, с меня бочонок вина в лучшем кабаке Агробара за то, что не оставили на съедение драконам Шакли моё отбитое и фактически готовое к употреблению тельце.

— Что вы, капитан, — громыхнул ещё один непоседа и надцатый дворянский сын на этот раз с Западного предела, вечный соперник Дики — сейчас скорее шуточный, нежели вначале их знакомства, Войтех ВерГрачи, — ваши косточки этим стервятникам точно не по зубам. А идея насчёт бочонка мне тоже приходила в голову. Вот только с содержимым я бы поспорил — доброе пиво, такое, как варят у нас в Лондрее, и к которому благосклонно относятся даже не пришедшие к свету Единого шалюры, было бы, мне кажется, честнее. Поверьте, капитан, мы бы вас в любом состоянии забрали с собой. Но, уверен, при наличии пива с моей родины ваше возвращение с того света было бы намного быстрее.

Прейру хоть и было плохо и больно, он всё равно невольно улыбнулся, глядя на невысокого крепыша с длинными усами и хитрыми глазами, аккуратной бородкой и обширной залысиной, на которой багровел свежий шрам — битва, что называется, за его голову произошла знатная — наверняка сорвало шлем, который Войтех, будучи чрезвычайно бережливым, отыскал и подвязал к поясу. Капитан в который раз отметил про себя отношение жителей запада королевства, соседствующих с шалюрскими деревнями, с которыми у них в лучшем случае был вооружённый нейтралитет. Но даже сейчас, после объявления королём предать огню взбунтовавшуюся провинцию, Войтех не называл шалюров предателями или драконами. Суровые законы фронтира: врага нужно уважать, иначе ты не будешь достоин его. Вообще, что тут говорить, история Западного предела изрядно писана кровью. Если судить хотя бы по фамилии гвардейца, то он — дворянин вербарских кровей, а значит, земли его семьи наверняка часто были спорным вопросом между братскими королевствами Агробар и Вербар. Но об этом сам Войтех, изрядный зубоскал, умалчивал — о семье и родине — ни-ни. В отличие от того же Дики, любящего вставлять истории из жизни своего баронства и родни. К примеру, вот одна анекдотически историческая фраза старшего РоМорея, ставшая, в принципе, и последней каплей, и указанием к действию: «Что же за дракона ты родила на мою голову, Мильде?!» — воскликнул в сердцах отец на семейном совете, и родня, где помимо самого барона присутствовали мать, братья, сестра, кто с негодованием, кто с укоризной, кто с ухмылкой подняли взгляды на возвышающегося над ними чуть ли не на полторы головы Дики. Что делать, приходилось ломать шеи, ведь род Морей был хоть и весьма боевитый, но в росте как-то не задался.

— Капитан РоГичи, хочу напомнить тебе, деревенщина, благородных кровей, и голову ему вернее вскружит вино с тиренских виноградников.

— Это кого ты назвал деревенщиной, пень неотёсанный? Да такого, как ты, даже звери лесные постесняются за своего принять! Видно чиновник спросонья поставил кляксу, а в королевской канцелярии приняли её за положительное резюме — это наверняка случайность, что почти что «тёмный» затесался в ряды королевской гвардии…

— Сейчас ты сам точно потемнеешь, когда получишь по голове! — терпение, миролюбие, равно как и продолжительные словесные баталии, как говорилось выше, не были сильной стороной Дики.

— Всё, прекратите, наконец, — сердито, негромко, но при этом внушительно вмешался Даг. Он деликатно придерживал капитана за плечо, тонко уловив его состояние, и, лишь почувствовав, что тот крепко утвердился на ногах, отпустил его.

Прейр, с улыбкой прислушиваясь к пикировке своих подчинённых, огляделся, оценивая их положение и состояние, дабы принять решение, как им быть дальше. И холодок в его душе, тот панцирь, который твёрже любых доспехов, благодаря которому он смог не только выдержать эти дни и не сломаться, но и, честно говоря, выжить — ведь легко смотреть в глаза смерти, чувствуя себя мёртвым, немного отступил. Глядя в суровые, и, несмотря на браваду, уставшие лица товарищей, увидел самое главное — их очень потрепало. Выходит, что обещание, данное принцессе о том, что он вернётся со своими людьми к ней на помощь, может быть и не исполнено. Может вообще встать вопрос о просто выживании в ставшем вдруг смертельно враждебным родном городе.

Трое стояло рядом, и только у Дики была перевязана левая рука, впрочем, судя по тому, как он рефлекторно сжимал — разжимал мощный кулак, ранение было не опасным. М-да, этого борова не так просто вывести из строя. Впрочем, как и остальных троих — что значит, ветераны, прошедшие огонь, воду и глотку дракона. Чуть дальше, у фасада богатого дома, сгрудились остальные. Кто-то сидел, упёршись в стену спиной, вытянув устало ноги, кто-то пытался привести в порядок амуницию и оружие, один склонился над стонущим товарищем, а другой тянул мёртвое тело к уже лежащему на мостовой ряду.

— Нас стало ещё меньше, — тихо проговорил РоГичи, бросив короткий взгляд на Дага и вновь вернувшись к замершим телам.

— Будем живы — помянем, — бросил бесстрастно сержант и потёр лоб — из-под кольчужного капюшона вытекла капля крови, которую он тут же размазал, не обратив на это внимания.

Ну, и вид у них, — отрешённо подумал капитан, с трудом удержавшись от желания потрогать разбитое лицо, — только горожан пугать, — и сплюнул слюну, скопившуюся во рту с кровью и осколками зубов. Правда, жителей столицы сейчас вряд ли больше напугаешь — самые благоразумные забились в щели, будто тараканы, в надежде, что всё каким-то образом само собой разрешится. Вот только, короля вряд ли оживишь. Как и многих других отважных и честных подданных. Да и не все агробарцы сидят по домам, как выясняется — многие, вооружившись дрекольем, вылезли на улицы в поисках лёгкой добычи. А ведь были и такие, что вдохновенно слушали священника — кто его знает, относящегося к какому крылу расколовшейся церкви. Впрочем, та толпа и дала им возможность оторваться от погони.

После расставания с принцессой их отряд какое-то время довольно благополучно продвигался по городу — несколько патрулей предпочли не обратить на них внимание, тем более, принадлежность к королевским гвардейцам они тщательно скрывали надетыми поверх доспехов плащами. Но потом попался разъезд новой стражи во главе с чересчур уж возомнившем о себе юнце из числа дворян, примкнувших к перевороту, который сразу же нахрапом потребовал документ, удостоверяющий их лояльность новой власти. Пришлось оный и предъявить в виде меча и успокоить зарвавшегося предателя и тройку его телохранителей. К сожалению, этот эпизод увидели северяне, десяток которых во главе с офицером на коне вынырнул с соседней улицы. Дружины северных баронств, которые ввёл в столицу неизвестный пока организатор переворота, не только занимали важные места Агробара, но и наравне с новой стражей РоШакли наводили порядок на улицах. К сожалению, они не только усмиряли мародёров, но и отлавливали вот таких вот, как они, королевских гвардейцев, объявленных предателями короны, и иных людей, как правило, дворянского происхождения, верных наследной принцессе Лидии, якобы самолично умертвившей отца — короля. Наглая ложь, словно страшная чёрная чума, проникала в головы жителей королевства. Точно также, как и устойчивый запах гари, крови и страха, пропитавший улицы Агробара, заставляя в каждом встречном видеть убийцу и предателя. Так и северные дружины, наверняка обманом брошенные на улицы города, выполняли свой долг. Но капитану от этого было ещё больнее, видя, с какой яростью глядели им вслед суровые северные воины, поднимая с обагрённой кровью брусчатки своего сражённого командира, бесстрашно и даже с каким-то презрительным вызовом бросившегося на толпу вооружённых всадников. А ведь это были «рыси», со многими из которых РоГичи во время пребывания на севере, наверняка пересекался, а то и выпивал бокал крепкого тёмного пива. Он смел только надеяться, что этот офицер выживет и не будет лелеять ненависть к другим агробарцам.

Вот с того момента и началась охота на их отряд. Но ещё и потому, что капитан принял решение уже не сильно скрывать гвардейские цвета и белоснежную чайку.

Поначалу им удавалось уходить от преследования пока что небольших групп загонщиков, стараясь не вступать в бой, дабы не увязнуть и не потерять мобильность из-за неизбежных ранений в круговерти столичных улочек, зная их не просто хорошо, а великолепно. При этом РоГичи конечно же отдавал предпочтение тому направлению, в котором он мог что-либо узнать о судьбе жены и дочери. О чём честно сообщил своим людям, которые отнеслись к этому с пониманием. Может быть в силу того, что практически все, кроме самого Дага, закоренелого холостяка, не были выходцами из столицы и ещё не успели обрасти в ней крепкими привязанностями, и район ухода их интересовал мало, главное чтоб — во исполнение долга — подальше от принцесс.

Ну, а потом вынеслись на площадь Святого Кария, которая неожиданно оказалась многолюдной — большая толпа горожан собралась у собора, слушая священника, стоящего на ступенях, а два широких проспекта на другой стороне контролировала тяжёлая пехота, тут же насторожившаяся и замельтешившая высокими щитами и копьями при появлении всадников. А сзади, распугивая редких прохожих, стремительно приближающимся эхом цокота копыт, а затем и воочию из-за поворота показались конники, не менее полусотни. Как говорится, ловушка захлопнулась. Но капитан действительно хорошо знал этот район — с Вельей и Адалией они еженедельно посещали воскресные службы храма, поэтому, хлестнув коня, он, огибая по широкой дуге заинтересовавшуюся происходящим толпу, поскакал к самому собору, где, спрыгнув на землю, скомандовал: «Берём самое ценное и за мной, лошадей и остальное бросаем». Слава Единому, гвардейцы без вопросов и рефлексий, с каменными лицами последовали приказу, оставив при себе оружие, возможно узлы с провизией, хотя наверняка кому-то было жаль расставаться со своим четырёхногим верным другом. Но поверили командиру — иначе нельзя. Да и жизнь, как говорится, одна — с собой на тот свет ничего не унесёшь, коль не можешь унести ноги. А дальше уже вдоль стены, где не так плотно стояли люди, они проникли в собор, прошли сквозь него, бряцая железом так, что служки и монахи в ужасе попрятались кто куда, а эхо ещё долго гуляло под куполом. И вышли на задний двор, где капитан сразу свернул не к крепким задним воротам, а взял левее, за хозяйственные постройки, к не очень приметной калитке, выходящей на узкий извилистый переулок, ведущий к домикам местных священнослужителей — когда-то по долгу службы молодому лейтенанту РоГичи доводилось здесь проходить с тогдашним настоятелем храма отцом Елием. Хитроумный новомодный замок, вставший на их пути, заставил капитана отвлечься от настойчивых обращений к Единому о том, чтобы преследователи были не местными или хотя бы не столь сообразительными, чтобы попытаться угадать маршрут беглецов, и помянуть дракона. На что бог отреагировал вполне благосклонно в лице серьёзно настроенного Дики, с одного удара плечом вышибившего крепкую дубовую дверь, оббитую железом (не выдержали петли и запирающий язык), и тут же, как бы реагируя на нехорошие слова капитана, прервавшие молитву, послал к ним сонную парочку из ближайшего сарая, явно разбуженную шумом, с вполне определёнными зелёными платками, небрежно и криво повязанными на руках.

— Кто такие? — грозно пробасил плешивый недоросль, напряжённо щуря глазки — он явно перепутал явь со сном.

— Разберитесь, — коротко бросил РоГичи Дагу, а сам пошёл вперёд, увлекая бойцов за собой.

Предупреждающий окрик сержанта капитан уже не услышал. Это уже потом Даг объяснил, отчего задержалась большая часть отряда — в сарае, который облюбовало отребье с зелёными повязками для полуденного сна, их оказалось гораздо больше, и, услышав звон железа и предсмертные хрипы товарищей, они, словно тараканы, повалили со всех щелей. И пусть их бойцовские качества оставляли желать лучшего, они их компенсировали полным отсутствием инстинкта самосохранения. И потом, их было много — не меньше двух десятков. Оттого-то они оттянули на себя большую часть гвардейцев. Потому, когда Прейр с четвёркой бойцов, преодолев короткий переулок, выскочил на уличный простор и нарвался на пробегающий мимо патруль, и помочь им было некому. Завязалась короткая, жестокая схватка, которая закончилась для капитана на трупе стражника РоШакли. А для остальных…

— Ранье? — поднял голову Прейр на Дага.

Сержант отрицательно качнул головой.

— Мёртв.

Капитан тяжело вздохнул, отчего сломанные зубы отчаянно заныли, заставив болезненно скривиться. Гвардеец фактически спас ему жизнь, а сам…

— Сколько? — глухо уточнил.

— Семеро, — сержант сразу понял капитана. — А Терий очень плох — болт пробил плечо, задел артерию и без целителя… — пожал плечами.

На его невозмутимом, с по-крестьянски крупными чертами, лице, дёрнулись уголки губ да что-то такое мелькнуло в прищуренных глазах — вроде безмолвного обещания врагам неминуемой, безжалостной смерти, что РоГичи лишь кивнул в ответ и постарался встряхнуться — ведь им, живым, ещё предстояло жить и умирать, и в этом отрезке между этими двумя точками, много драться… Так может, — мелькнула странная мысль: коль их жизни по факту всё рано им не принадлежат, стоит ли вообще переживать о таких казалось бы когда-то важных вещах, как страх, боль, смерть? Не пора ли вздохнуть полной грудью, расправить плечи и идти дальше? Но так: хромая, держась за бок и сплёвывая кровь.

РоГичи криво усмехнулся в усы, не обращая внимания на мгновенный болезненный укол в разбитых губах, прислушался к нарастающему шуму со стороны храма, оглядел своё воинство, и твёрдым голосом сказал:

— Так, гвардейцы, поднимаемся, помогаем раненым и уходим. Тут недалеко есть место — там, надеюсь, передохнём, залижем раны. Ну и подумаем, как быть дальше, — последнюю фразу он уже произнёс негромко, в основном адресуясь Дагу, который молча кивнул.

А у капитана отчего-то неприятно кольнуло в груди от плохого предчувствия — как там жена и дочь? Как бы из-за несносного характера Вельи они не попали в какую-нибудь беду! Только б тесть не сглупил, не дал задурить голову любимой дочери, и запер её в крепких стенах в это страшное время.

* * *

Ежи запустил пальцы в огненно-рыжую шевелюру, поскрёб голову, преследуя сразу несколько целей: пытаясь касаниями успокоить нескончаемые молоточки похмелья, а параллельно стараясь активировать мыслительные процессы… ну, так — на всякий случай, ибо ощущать себя ходячим бурдюком кошачьего дерьма совсем не хотелось — не дай Единый, в таком виде его увидит Тамара! Или… в общем, на этом постоялом дворе хватало лиц, перед которыми не стоило представать этаким придатком — или мехом — вина. Конечно, можно было отлежаться на сене, что и предпочли сделать иные гвардейцы, ведь после чудесного — иной, более точный эпитет было бы сложно подобрать — избавления от пришельцев из Архипелага, Борун, гвардейский сержант, вняв пожеланиям маркиза РоПеруши и самой наследной принцессы Лидии, дал возможность бравым королевским «чайкам» «отдохнуть». А с ними и прибившемуся после ссоры с товарищем — наёмником и вольному бойцу Ежи.

М-да, «ссора» и «товарищ» — не совсем верные определения, передающие всю глубину случившегося. «Ссора» — это ни много, ни мало, а при встрече большая вероятность лишиться головы — ну, или иной способ скорого или не очень — в зависимости от настроения оппонента — перехода в мир иной. А «товарищ»… видел он таких друзей в заднице дракона, предварительно тщательно прожаренных и прожёванных. Никаких добрых чувств к Лири он, несмотря на несколько лет совместных походов, не испытывал. Конечно, не до такой степени, чтобы в тёмном углу загнать здоровяку в спину добрую сталь (а иного способа противостоять тому, Ежи было сложно придумать), нет. Но, к сожалению, противоположная сторона вряд ли терзалась сомнениями по поводу того, каким способом умертвить бывшего товарища по команде. Дракон — есть дракон, нрав его неизменно буйный, и щёлканье по носу — отнюдь не способ решить дело миром.

Да если разобраться, что хорошего он видел от Лири? Одни зуботычины и тупые поучения, которые приходилось безропотно сносить от старшего и очень агрессивного «товарища». Когда ещё был жив Сетр, их командир, тот умел сглаживать острые углы и сдерживать необузданный нрав здоровяка. Но сейчас, когда Агробар сошёл с ума, после смерти одноглазого, после рек крови, постоянного напряжения и ощущения, что они из одной ловушки перебираются в другую, не менее безысходную, нежели предыдущая, Лири совсем снесло голову. Нападение на гоблина из дружественной команды наёмников — яркое тому подтверждение. И, если бы не Кол, третий и последний выживший наёмник в их команде, прибывшей совсем недавно в столицу некогда процветающего королевства, быть бы уже Ежи остывшим трупом (рыжий-то разумом понимал, что рано или поздно — скорее, первое — это произойдёт, но вот именно сейчас, когда он близко познакомился с одной весьма приятной во всех отношениях амазонкой, ему очень хотелось отсрочить неизбежное). Так это Кол — авторитет и боец, который, несмотря на не совсем соответствующие Лири габариты, мог противостоять не только тому, но и… — Ежи на мгновение сбился с мысли, не в силах представить высокому и высушенному, будто тарань, молчаливому наёмнику достойного соперника — всё-таки похмелье — не синоним логике, внятности и завершённости. И вообще, если бы не Кол, ещё неизвестно, слушался бы Лири местных дворян, ту же, к примеру, весьма симпатичную, но очень холодную (или озабоченную?) принцессу?

Собственно, это было единственное препятствие, мешающее толкнуть дверь и войти — боязнь нарваться на Лири. Это не трусость, — успокоил себя Ежи, это — благоразумие. Нежелание, в конце концов, портить себе настроение и усугублять своё состояние возможной неравной схваткой — вряд ли на виду у многих, очень даже влиятельных в королевстве людей и защитников Ремесленного квартала, он сможет пролить кровь — их наверняка разнимут… М-да, а ведь громиле достаточно одного точного удара.

Но ведь так хочется есть! Тягучая пустота в желудке тут же напомнила о себе — как-то вчера вечером (да и ночью) предпочтение отдавалось жидкости, нежели еде… А может кубок вина и вернёт равновесие организму, снимет напряжение и развеет состояние неясной тревоги? А там, глядишь, и перед ясные очи Тамары можно явиться.

Вообще, он мечтал её увидеть прямо сейчас — после решительного ныряния в нутро трапезного зала… Пожалуй, её поцелуй легко смог бы заменить кубок вина и вернуть самочувствие в норму. Впрочем, зачем отказываться от одного в пользу другого?.. Вот же дракон! — он потряс головой, но вместо ожидаемого просветления, молоточки в голове мало того, что прибавили в весе, так ещё и ускорились… Всё, если он сейчас же не вкинет в утробу добрый кусок мяса, щедро не зальёт это вином или пивом и не лицезреет рядом прекрасную девушку, то и вмешательство Лири не понадобится — сам дракон слизнёт его с земли шершавым, беспощадным языком.

И, кстати, — словно подтверждая отсутствие логики у человека, славно посидевшего накануне, мысль сделала неожиданный кульбит: амазонки вчера тоже достойно отметили благополучное завершение пиратского нашествия. Сам Ежи видел лишь миниатюрную Деметру, девушку весьма интересную и симпатичную, занимающую, ни много, ни мало офицерскую должность в небольшом девичьем коллективе, как и он, застрявшем в Ремесленном квартале, и, что самое главное, по яркости шевелюры, относящейся к одному с Ежи племени рыжих. Была амазонка в компании маркиза, и наёмнику показалась весьма, хм, расслабленной. Остальных же воинственных дев видели гвардейцы, ходившие с дружеским визитом к амазонкам, и были они полны впечатлений от брудершафтов, сопровождавших, а то и прерывавших застолье… Тамара наверняка была среди участниц (Ежи у парней решил не уточнять — ну… и сам не знает почему… да, дракон его возьми, ему не очень приятно представлять, как его(?!) Тамара целуется с хорошими, в общем-то, мужчинами, но очень пьяными и бородатыми!), не потому, что в иерархии амазонок она не просто рядовая, а десятница, и все девушки, пришедшие с ней (кроме, конечно же, Деметры) — её подчинённые. Они, между прочим, единственные выжившие телохранительницы принцессы с начала дворцового переворота. И потом, у амазонок бзик такой: доказывать мужчинам, что они не хуже, а то и лучше, при чём во всём — не только во владении оружием, но и в застольных, хм, баталиях. И Тамара, несмотря на недавнее ранение, запрет самого кардинала на потребление хмельных напитков, наверняка не ударила лицом в грязь.

Наёмник, никогда не страдавший излишней мнительностью, тяжело вздохнул, и наконец-то толкнул дверь.

Несколько мгновений он стоял на пороге, пока привыкали глаза после неожиданно выглянувшего солнышка, потом обвёл внимательным взглядом вытянутое просторное пространство с равномерно расставленными столами, большинство которых было уставлено перевёрнутыми верх ногами скамьями.

— Эй, Ежи, чё торчишь, будто травоядный дракон? Иди сюда, нальём лекарство от меланхолии…

Наёмник, повернувшись на голос, только покачал головой и хмыкнул: в любой компании, группке, отряде, обществе всегда найдутся люди, отдающиеся гулянию (имеется ввиду комплексное значение этого слова: от неимоверного количества хмельного до мордобоев, братаний, и кувырканий с тем количеством женщин, которое способен одолеть организм) всем сердцем. Это своего рода искусство: не спать, напрягать тело всевозможными испытаниями день, два — неделю, а потом накануне дежурства или иного ответственного мероприятия, встать, словно новорождённый дракон, ни разу не пробовавший на зуб человечину, и добывающий огонь, извините, пока только задом, и идти служить. Это были РоСтайн и компания. Бирон — мелкий столичный дворянин, имеющий за душой лишь меч и неиссякаемый оптимизм по поводу будущего (равно, как и прошлого и настоящего), щёголь, умеющий правильно улыбнуться хоть симпатичной крестьянке, хоть задравшей нос леди, растопить лёд сердец которых для него всегда вопрос чести. И с ним такие же неунывающие парни-гвардейцы, для которых меланхолия и нежелание открывать глотку вину — диагноз, с которым борются самыми радикальными методами, используя вместо рычагов воздействия весь арсенал от «честь» и «слабо» до «уважаешь» и «в морду». Да-да, вот так — они не стесняются использовать белые благородные рученьки для резких, профилактических, порой так необходимых действий.

Улыбка на лице Ежи непроизвольно расползлась, словно лужица в оттепель. Это то, что ему нужно: компания лёгких на подъём и язык собутыльников, не травмирующих мозг пережёвыванием сомнительных перспектив.

Направляясь к ним, Ежи отметил несколько моментов. Первый — и самый главный — Лири в трапезной нет. А гвардейцы заняли столик чуть ли не посредине зала, словно бы говоря: начальство выразило пожелание (читай: приказало), чтобы бравые вояки расслабились, вот они по мере слабых человеческих сил этим и заняты — и негоже просьбы командиров исполнять, прячась по тёмным углам. Ну и ещё одна мысль — не столь, впрочем, важная, но любопытная и для любителей статистики: Ежи так и не смог сразу определить, что тут у них: затянувшийся ужин или ранний завтрак. Лица гвардейцев были в меру бледны и розовы (в зависимости от склонности), глаза блестели и краснели в пределах разумного, языки работали с той вальяжной неторопливостью, за которой легко спрятать неминуемые в таких положениях речевые огрехи, и носами ещё никто не изучал столешницу в поисках зарытых кладов и прочих мясных подлив.

— Рыжий! — бодро хохотнул Марек, блондинистый гвардеец с изрядно запущенной причёской и выдающимся носом, важно нависающим над тонкими усиками, утирая рукавом губы после орошения в который раз просохшей глотки, и сопроводил восклицание жизнерадостной икотой.

«Чайки» сходу переняли манеру амазонок обращения к нему по цвету волос, к чему он, впрочем, отнёсся с пониманием: ну, дано ему природой — родителями — Единым такое яркое отличие от остального разумного мира, так что теперь, ежедневно бриться налысо? Нет уж, «рыжий» — звучит гордо! С другой стороны, к той же Деметре вряд ли кто-то обратиться: «Эй ты, Рыжая, как дела?» Ежи даже на мгновение замер, представив себе этого беднягу — почему-то с расцарапанным лицом и отбитым между ног хозяйством. Хотя амазонка наверняка без лишних разбирательств и эмоций, присущих какой-нибудь уличной торговке, просто и хладнокровно прирежет наглеца… и забудет о незначительном эпизоде… М-да, эти амазонки — ещё те загадки, голову можно сломать, чего от них ждать: клинка или поцелуя? Намудрила Лидия, Её Высочество с поднятием женской самооценки, как есть намудрила, перекосила им мозги набекрень, значительность подняла, бутафорские яйца нацепила — для соответствующей крутости, а симпатичные личики, лишённые волосатости, а весьма аппетитные выпуклости, так и притягивающие глаза — как с этим быть? Что тут скажешь: это либо воинственная привлекательность, либо привлекательная воинственность.

— Чего задумался, бери давай, — настойчиво толкнул под локоть Бирон, намекая на будто выросший по мановению волшебной палочки кубок вина. — Давай-давай, не стесняйся, а то рожа у тебя, будто задница дракона пожевала её и выплюнула из-за неважных вкусовых качеств, — за столом, оккупированным пятёркой гвардейцев, грохнул дружный хохот.

Ежи не заставил себя долго упрашивать, и жадно присосался к кубку… И почувствовал, как буквально разглаживаются складки на непринятой здоровым желудком дракона неаппетитной части тела, а молоточки в голове, прежде доводившие до белого каления, словно бы захлебнулись.

Сделав внушительный глоток, Ежи облегчённо выдохнул, придушил заронившуюся мысль: а холодное пивко было бы покруче — чай, не благородных кровей, обозрел сидящих за столом.

Пятёрка гвардейцев в расхристанных туниках, с опухшими лицами представляла собой весьма колоритное зрелище. И не скажешь, что это боевой цвет королевства. Впрочем, как говорится, застольная внешность обманчива, и наёмник, проведший с ними некоторое время, соседствуя тюфяками и участвуя в отражении пиратского нашествия, мог сказать совершенно точно: этим ребятам он доверил бы свою спину — и сам бы прикрыл. Гвардейцы точно не относились к категории «паркетных» вояк, цепляющих блеском начищенных доспехов, тянущих ножку и падающих в обморок от крепкого звука, изданного задом. Они носили вполне себе боевую сталь, не единожды обагрённую кровью, а не муляжи, которыми в зубах боязно ковыряться — вдруг сломаются. Правда, парочка из них, Димир и второй, имя которого он запамятовал, выглядели посвежее — не иначе недавно с дежурства. Всё правильно, веселье весельем, но службу-то нужно нести — наверняка маркиз и сержант Борун строго за этим следят. Порывшись в памяти, Ежи действительно не смог вспомнить этих двоих в честной компании. Впрочем, это тоже ни о чём не говорило, ибо вчера вечером, когда гулянка только набирала обороты, он предпочёл по тихому улизнуть из зала, и далее уже попивал со случайными желающими в сторонке — уж очень разошёлся Лири, чей свирепый рык стал прорываться сквозь общий галдёж. Нечего было и думать — давать повод громиле выплеснуть свою злобу на него — жертва-то у него явно намечена. И ладно бы пострадает только он — Ежи вчера поймал тот злой кураж, толкающий на необдуманные поступки, и готов уже был схлестнуться с бывшим товарищем. Но могла случиться свалка — наверняка те же гвардейцы не стали спокойно наблюдать за «избиением младенца» и вмешались. А чем бы это закончилось, сложно и представить — Лири при всех своих поганых человеческих качествах, бойцом был отменным, и наломал бы дров… не на один погребальный костёр. Лишняя конфронтация в их небольшом, но тесном лагере совсем ни к чему.

За столом — как водится в такие моменты — компания разбилась на несколько диалогов по интересам, когда все говорят со всеми, и при этом никто никому не мешает. Ну, кроме Ежи, так как придвинувшийся ближе Марек затянул какую-то полную нудятину, долженствующую преподнести его, как неимоверного героя-любовника. Наёмник, скосив глаза на маячивший в опасной близости от щеки неимоверных размеров нос рассказчика, только хмыкнул про себя — не обижать же неплохого, в общем-то, человека неуместным ржанием, постарался отодвинуться чуть в сторонку. Впрочем, гвардеец не обратил на его манёвры особого внимания, продолжая монотонно вещать практически в пустоту.

Ежи вздохнул обречённо — молоточки в башке очень чутко реагировали на всякого рода занудствования, и живо добавляли в громкости, поэтому сам потянулся к кувшину — негоже глотке сохнуть. И, уже попивая мелкими глотками вино, удобно устроив локти на столешнице, более внимательно осмотрел зал. Ничего интересного: ни Тамары, ни Лири, начальства тоже нет, кое-где завтракают несколько компаний — лица вроде как знакомы, но Ежи решил не напрягаться с опознанием — вряд ли мордовороты Гарча пропускали кого-то чужого. Да за два столика от них расположился тролль. При виде него, Ежи посетило двоякое ощущение: передёрнуло, но при этом на губы скользнула улыбка. Огромный, на голову выше любого человека, и — что там говорить — страшноватый внешне, он одной своей фигурой внушал уважение и вполне серьёзное нежелание ссориться с ним. При этом — Ежи мог убедиться не лично, конечно, но глядя со стороны — это был совершеннейший ребёнок. Только о-о-очень крупный, вполне безобидный для дружески настроенных людей… и весьма смертоносный для врагов. Правда ли, что он ещё очень молод, несмотря на габариты, или такой склад ума вообще характерен племени снежных троллей, Ежи не смог бы ответить — не был он подкован в этом вопросе, не сложилось быть специалистом по «тёмным», особенно по выходцам с Закатных гор, вместилищу множества разных народностей и племён. Ну и слава Единому — отчего-то он сомневался в благополучности исхода, если б пересеклись их дорожки с таким вот «малышом», как некоторые называли того, в естественной, так сказать, среде.

Ежи отчего-то погрустнел и сделал большой глоток вина — собственно, тролль по имени, если не изменяет память, Рохля, как бы это ни звучало странно, тоже был наёмником, то есть относился к той группе разумных, не боящихся рисковать головой, как и он. Ко всему прочему, в наставниках, а некоторые брехали, что и воспитателем(!) у него был гоблин. А, учитывая вообще сложное отношение людей к «тёмным» (королевство Агробар в этом плане очень даже яркий пример), невозможно понять — представить, как они тут оказались. Этих, «дружественных» «тёмных», положение осложнялось ещё и тем, что в столицу каким-то образом смог проникнут крупный отряд уруков — самых кровожадных представителей «тёмных», и неприязнь к проживающей по соседству парочке ещё более усиливалась. До определённого времени всё ограничивалось косыми взглядами и осторожными перешёптываниями за спиной, ибо проверять терпение и степень безобидности снежных троллей — занятие наверняка опасное для здоровья. Ну а мелкий зеленокожий помимо острого язычка (в связи с чем число его недоброжелателей неуклонно росло) имел ещё и неплохие шаманские данные, именуемые в среде людей Даром, и легко мог устроить какую-нибудь каверзу, на которые был весьма даже горазд. Но тут в дело вступил такой фактор, как Лири, который ко многому относился с предубеждением и любил навязывать собственное мнение всем подряд. В частности, он относился к сторонникам «чистых» отрядов в среде наёмников — в лучшем случае согласен был терпеть рядом «светлых», но к «тёмным» питал чуть ли не ненависть. В общем, всё, преамбула завершена: Ежи просто помешал громиле придушить гоблина. И стал врагом номер один. Несмотря на то, что вот уже несколько лет они находились в одном отряде, ели из одного котла и прикрывали друг другу спины… Кровожадный урод вряд ли угомониться, пока не потешит свою ярость! И некому его успокоить, — рыжий на мгновение задумался, перебирая лица живущих на постоялом дворе, с перспективой окоротить буйного наёмника — будь такая необходимость случится. И ни одной подходящей кандидатуры. Благородные, не взирая на ранг, пол и самомнение, отметаются сходу — они точно для Лири не авторитет и не соперники. Воины, профессиональные бойцы, те же гвардейцы при всём их фатализме и бесстрашии, к самоубийцам тоже не относились. Понятное дело — долг там, честь — за это сложить голову не зазорно, но вот так просто лишиться её в пьяной драке, в лучшем случае от удара кулака, в худшем — об колено — не, увольте, такое развлечение никому не надо — это их, разборки среди наёмников.

И тут его взгляд неожиданно прояснился… Так и не донеся до рта кубок с вином, он продолжил с отвалившейся челюстью пялиться на тролля, но теперь уже осмысленно скользя по его огромным плечам, рукам (вернее, лапам). Вчера на канале, Ежи был свидетелем эффективности этой машины убийства. Вот кто, пожалуй, мог угомонить Лири — вряд ли «тёмный» будет дрожать в страхе от исходящего яростью и слюной всего лишь человека — прихлопнет, как надоедливую муху, и продолжит невозмутимо поглощать огромные порции еды и пива, как сейчас…

— Я тоже очень рад, что он на нашей стороне, — доверительно склонился к Ежи Марек, слова его были едва слышны, словно гвардеец опасался быть услышанным, но при этом в глазах отчётливо плясали бесята. — Клянусь своим несуществующим поместьем, что будь у меня возможность выбора, кем родиться, не раздумывал бы ни мгновения — шкуру снежного тролля напялил бы с удовольствием, — гвардеец мечтательно поднял голову к потолку. — Ты только представь, Рыжий, с такими габаритами можно спокойно выходить против конного рыцаря, — он пуще прежнего выпучил глаза — пытаясь, что ли, таким образом ещё более впечатлить собеседника. — А соперники — ну, там, разъярённые отцы и мужья, будут нервно держать свечи, боясь шелохнуться и привлечь ненужное внимание… — он, слава Единому, слегка отодвинулся от наёмника, но недолго — чтобы сделать глоток вина, затем снова вернулся и защекотал щеку и ноздри тяжёлым перегаром. — А теперь представь, что у него в штанах! — замолчал, видимо, давая возможность Ежи осознать и проникнуться. — Да за такого дракона дамы будут рвать друг у друга волосы. И не только на голове, — он этак заговорщицки подмигнул, словно уже был свидетелем подобной сцены, а наёмнику как минимум предлагал поучаствовать в этом действе… Только в качестве кого?

Ежи непроизвольно скривился — сложный случай, это ж надо так надраться!

— Марек, отвяжись от Ежи, — пришёл на помощь наёмнику Бирон, по которому так и не скажешь, что он всю ночь заливал — небось, отвлекался на иное занятие — светские беседы с дамами при свечах. — А лучше пойди проспись — скоро объявится сержант, и как бы не устроил тебе головомойку.

— Я сам кому хошь устрою… эту, как её… — усики гвардейца воинственно встопорщились, но громкая икота враз порушила героический образ, и таки сдвинула в голове Марека что-то, ибо остатки ясности исчезли из глаз, зато тело приподнялось из-за стола и совсем неуверенно двинулось к выходу.

Ежи мгновение недоумённо смотрел вслед удаляющемуся, потом перевёл взгляд на ухмыляющегося РоСтайни.

— Может, провести?

— Не стоит. У Марека всегда так: когда голова окончательно отказывает, в дело вступают ноги и волокут безвольную тушку к кровати. Ну, а так, как они повели его не к лестнице и комнатам постояльцев — не думаю, что любая из принцесс обрадовалась такому соседству — значит, всё в порядке.

Ежи выдавил из себя улыбку, хотя шутка получилась так себе — он почему-то подумал не о Лидии или амазонках, которые легко, в принципе, могли постоять за себя без особого ущерба для здоровья нарушителя спокойствия. Вот с Лири такой номер не пройдёт.

— Раз стопы направили его наружу, будем надеяться, что Марек благополучно приземлится на сене. — Бирон и сам понял сомнительное качество своего юмора, постарался поскорее свернуть эту тему, и, глядя на неожиданно погрустневшее лицо собеседника, отреагировал по-своему — долил недрогнувшей рукой из кувшина в кубок Ежи. Потом неожиданно проницательно поинтересовался: — Что, ты так и не помирился с убийцей драконов?

Гвардейцы, конечно же, хотя Ежи не жаловался, были в курсе его проблем и недоразумений с бывшим товарищем. А кличка, которую они дали Лири за спиной — «убийца драконов» — несла в себе совсем не героическую трактовку. Наёмник только поморщился и отрицательно качнул головой. А что тут скажешь?

— Знавал я таких людей, — задумчиво протянул Бирон, отправляя в рот ломтик сыра, — носы которых выше, чем причёска, а самомнение почище королевского, — перевёл свои совсем не улыбающиеся глаза на наёмника, пожал плечами, будто констатируя факт. — Плохо кончили. — И пояснил: — Когда нос чересчур задран, плохо видно, на что ступаешь. Так только по запаху и узнаёшь, что влез в дерьмо. Не отмоешься, хоть реку на себя вылей. Проще — сразу на плаху, палач в таких вопросах — наипервейший целитель.

Ежи согласно кивнул, невесело подумав при этом: совсем неохота послужить тем пресловутым дерьмом… А вообще, тема ему была неприятна.

Бирон и на этот раз всё понял. Только вот у него наступила та стадия, когда сну предпочитают работу языка. И, к сожалению, к этому моменту за столом они остались вдвоём. Один гвардеец, буквально по горячим следам убыл вслед за Мареком, а парочка — те, что «посвежее», направились в сторону барной стойки, наверняка с очень серьёзными намерениями. К тому же, Ежи отличался ещё одним сомнительным преимуществом — свободными, не загруженными ушами.

— А вообще, должен сказать — ты уж извини, к тебе это почти не относится, но вы, наёмники, как собаки бешенные, — у Ежи от этого признания аж челюсть отвалилась, ибо при совместных действиях наёмников и регуляров, эта тема по умолчанию была табу. А Бирон, как ни в чём не бывало, продолжал разглагольствования: — Конечно, и в гвардии хватает отмороженных, но в вашей среде их количество просто зашкаливает. Про «убийцу драконов», мечтающего пришибить своего товарища больше добавлять не буду. Но молчун ваш — тот ещё типчик, место которого либо в застенках дознавателей, либо на рудниках. В глаза глянешь, а там написано крупными буквами: убийца, — Ежи криво ухмыльнулся, про себя подумав, что данная характеристика вполне подходит Колу, и даже хотел сказать что-то в его оправдание, но осёкся на полуслове, подумав: действительно, всё, что умеет его ещё один бывший товарищ, слава Единому не желающий ему смерти, и, собственно, вытащивший его из лап Лири — это отнимать жизни. Доказывать чистоту его помыслов перед профессиональными солдатами по крайней мере нелепо, поэтому предпочёл промолчать, с любопытством ожидая продолжения, которое не замедлило прозвучать. — Но вот эти… — кивок в сторону тролля, при этом Бирона основательно передёрнуло то ли о переизбытка в организме вина, что вряд ли, ибо один из лозунгов агробарских военных звучал так: вина только тогда много, когда в нём можно утопиться, то ли от отвращения, то ли от невозможности оценить всю глубину его, гм, непонимания. Стоит ещё раз напомнить, что Бирон РоСтайни, агробарский дворянин и солдат гвардии, несмотря на франтоватую внешность и несколько субтильное телосложение, совсем не тянул на комнатное растение. Это была самая настоящая королевская бойцовая овчарка, которая по приказу могла без раздумий отрезать любую часть тела врагу короны. И пусть гвардия постоянно дислоцировалась в столице, требования в ней были очень жёсткие, а для пущего сплочения и набирания опыта их периодически отправляли в командировки на неспокойные рубежи — такова практика была фактически во всех человеческих землях. — Абсолютно согласен с Мареком, относительно того, что тролль на нашей стороне, но… — задумчиво пошевелил пальцами. — Считать этого монстра товарищем по оружию у меня как-то не получается — столько поколений моих славных предков общались с «тёмными» посредством доброй стали, что после того, как мы их загнали в горы, дремучие леса и бескрайние степи, меня аж коробит, когда я пытаюсь ему улыбнуться.

— Так не улыбайся, — резонно заметил Ежи, которого второй кубок вина привёл в благодушное настроение, а состояние неясной тревоги наконец-то благополучно ушло почивать.

— А вот не могу не улыбаться, — ответил гвардеец, и его губы обезоруживающе растянулись в стороны. — Нравится он мне, — на что Ежи только хмыкнул и согласно покивал своим мыслям. — Да и принцесса Руфия не стала бы общаться… — скривился, словно от чего-то кислого, — с плохим, гм, троллем.

Ежи даже попытался осмыслить такую диковину — «хороший тролль». Конкретно с большими «тёмными» ему ещё не приходилось пересекаться. Вот орки, гоблины — да, в наёмнических ватагах их хватало, а некоторые сеньоры набирали из них целые отряды, ведь орки очень хороши, как тяжёлые пехотинцы, сравнимые даже при должной подготовке и хорошем обеспечении с гномьим хирдом, а гоблины — так это вообще непревзойдённые разведчики, мастера засад и диверсионной работы. Вот уруки — да, ярые индивидуалисты, с традицией, буквально пропитанной кровью — и с такой же славой, высокомерные, не хуже высокорождённых эльфов, вспыльчивые и мстительные, были редкими гостями на землях людей. Но пару раз их небольшие группы, в том числе и в составе сборных команд «тёмных», Ежи наблюдал. А вот троллей нет. Говорили, что они чересчур неконтролируемы в гневе (особенно снежные) — легко могут пострадать и свои. Да и туповаты. Да и жрут так, что иные три взрослых бойца меньше потребят… Попробуй найди удобоваримый контракт, имея в активе такое чудовище! — Ежи покачал головой: ни один купец в здравом уме на это не пойдёт, а владетельный сеньор трижды подумает, запускать ли такое бедствие внутрь крепостной стены. «Может сразу сдать осаду противнику? А то, не дай Единый, случится голод, так он самих защитников съест!». Да-да, среди людей бродили упорные слухи, что для многих «тёмных» человечина — дивное лакомство. Сказка, как говорится, ложь, но только не злая.

— А вот тот мерзкий зеленокожий — другое дело, — Ежи обратил внимание, и в душе усмехнулся, что Бирон непроизвольно понизил голос — мелкий «тёмный» давно всем доказал, что слух у него отменный. Впрочем, как и память. И люди уже привыкли отождествлять внезапные головокружения посреди лестничного пролёта, неожиданные затяжные посещения туалета, пропадание аппетита — и многие иные вроде бы незначительные недомогания у здоровых, в общем-то, и крепких людей с громогласной накануне критикой в адрес «тёмной» парочки, живущей по соседству. Впрочем, наёмник и сам бы не хотел привлекать внимание вредного гоблина, его только очень интересовал такой вопрос: в курсе ли вообще высокородные агробарские дворяне происходящего? В частности, принцесса и Верховный кардинал? Правда, святой отец легко может противостоять шаманским способностям «тёмного». Или они тоже молча «терпят», боясь потерять столь важных… союзников?

Ежи, сквозь хмельное туманное благодушие, кольнул небольшой шип раздражения: он, между прочим, тоже наёмник, и не сонеты своим луком сочиняет! Да, не повезло ему иметь отвратительную рожу, как у «тёмных» и соответствующие размеры, при которых тебя невозможно не заметить, тем не менее… О колоритной парочке треплются все, кому не лень: от прислуги до благородных господ — он сам был свидетелем диалога мастеровых, исключительно превозносящих «тёмных». Да, везёт, гм… парням, встревать в истории, но то количество небылиц, что бродит вокруг них — это что-то!

Рыжий вздохнул и долил себе вина, подумал мгновение и бросил в рот кусочек сыра — а то он таким темпом и до полудня не дотянет.

— Но то, что соседствовать с «тёмными» нормальным людям предпочтёт человек — это у меня в голове не укладывается, — сокрушённо покачал головой РоСтайни, и тут же продолжил свою мысль. — Про «светлых» вообще молчу. К чему я веду, — он наклонился совсем, как недавно Марек, и Ежи с трудом удалось не скривиться — он наконец понял, насколько пьян Бирон — словно восковая фигура, умеющая открывать рот и травить окружающих, вплоть до комаров и муравьёв перегаром, — ты ведь в курсе, что в команде с «тёмными» состоят гном, высокорождённый и человек? — губы его при этом презрительно скривились. Ежи лишь согласно кивнул, приветственно махнул рукой ещё одному гвардейцу по имени Палий, плюхнувшемуся на скамью рядом. Вернулась с кувшином вина и подносом снеди и уходившая парочка — вот такое самообслуживание придумали себе парни, покрутившись у стойки и о чём-то переговорив с дюжим барменом, сменившим на этом месте сына хозяина постоялого двора Мириула. — Так ты представляешь, они даже не дали ему выпить! — возмущённо повысил голос, чем привлёк внимание сослуживцев. — Стоило ему только сделать глоток вина, чтобы наконец-то промочить горло, как все его, так называемые друзья, включая этого здоровяка, — кивок на тролля, — накинулись, связали и поволокли к себе наверх, — в глазах РоСтайни было такое неподдельное негодование, что Ежи невольно «проникся». Хотя, если честно, он так и не понял, что за случай пытается ему влить в уши пьяный гвардеец. И, вообще — о ком речь? Он что-то интересное пропустил?

— Хватит заливать, Бирон, — весело подначил слегка помятый, но выглядевший не в пример бодрее Палий. — Наёмнику подсунула кубок с какой-то дрянью, возможно, что и с приворотным зельем, шалюрская драконица.

— Ну да, — подхватил ещё кто-то за столом, — так всё и было! — а Ежи с интересом навострил уши.

Как он понял, к тому времени, когда это всё происходило, его уже давно не было. Но всё, связанное с необычной компанией наёмников, чего греха таить, ему тоже было крайне любопытно. Соседство в одной команде «светлых», «тёмных» и человека — это по факту невозможно — раз, ибо само по себе нарушение всех традиций, правил, законов истории — это два. И вообще, так не могло быть по определению: вечные антагонисты эльфы, гномы — гоблины, тролли неминуемо должны были перегрызть друг другу глотки. Когда ему говорили раньше — о них же — Ежи только скептически ухмылялся (ибо об этом поведала Тамара, и сомневаться в её словах на тот момент было бы верхом глупости), но вот вчера он воочию убедился в существовании такого нереального союза. Он даже, ещё не будучи пьяным, попытался представить, что могло толкнуть человека на подобные «взаимоотношения» (резоны же «светлых» и «тёмных» — вообще категория заоблачных предположений). Соплеменники — есть соплеменники, и пусть люди не всегда уживаются друг с другом (яркий пример тому он сам), тем не менее, у них хоть рожи не напоминают задницу дракона («светлых» это касается в меньшей мере). Но они-то как-то уживаются!

Ежи хмыкнул про себя: может, когда ты наверняка знаешь, чего ждать от упрямого, порой непробиваемого гнома, заносчивого, холодного чистюли эльфа, тупого и смертельно опасного в гневе тролля, коварного и злопамятного гоблина, то и можно как-то с этим жить?.. И — если разобраться — такие «отношения» могут быть гораздо честнее, нежели в ином человеческом обществе, где по умолчанию все хороши, улыбки, подобно маскам, скрывают лица, а на деле, внутри гниль уже давно всё разъела… Ладно, эту интересную тему можно додумать на досуге, на каком-нибудь скучном дежурстве — наёмник надеялся, что в ближайшее время именно так и будет, а сейчас лучше напрячь уши. Пусть гвардейцы в подпитии ещё те сороки и фантазёры, но зерно истины, как говорится, ищущий да найдёт.

— …Не буду утверждать, что там было — сам не пробовал, — Бирон криво ухмыльнулся, — но видел я очень ясно, как шалюрка остановила служанку, налила из винного кувшина в чашу, чуть пригубила, а после подала наёмнику…

— Небось, загляделся на деваху, — поддел кто-то РоСтайни.

— Да что там смотреть, — пренебрежительно махнул тот рукой — на взгляд Ежи несколько наигранно, — тощая, будто сельдь, руке негде зацепиться — соскользнёт. Не важно, — решительно приложился к кубку. — Главное, что лишь стоило её приятелю — господину приложиться к вину, как его, так называемые товарищи, вскочили, будто ошпаренные, а громила, — очередной лёгкий кивок в сторону мирно грызущего кости тролля, — как зарядит в голову мужику… — он, от невозможности адекватно передать увиденное, просто закатил глаза, а сидящие за столом, не важно, видевшие то, что происходило или нет, уважительно покосились на огроменные бицепсы «тёмного» и его пудовый левый кулак, покоящийся на столешнице — правая рука в этот час была занята удержанием очередной здоровой кости у рта, и, наверняка, почти у каждого нарисовалась такая картина: перезревший помидор в крепкой ладони. Страшно представить, что может случиться с обыкновенной человеческойголовой при неосторожном соприкосновении с этой лапой.

Ежи первый не выдержал наступившей театральной паузы.

— Он что… прибил его?

— Да нет, — Бирон снисходительно хмыкнул, — просто оглушил, — и тут же воздел указательный палец с хитрецой акцентируя внимание на последующих словах. — Но это не главное, потому как эти «друзья» из «светлых» вместо того, чтобы вступиться за товарища, наоборот, навалились с двух сторон и скрутили наёмника.

За столом воцарилась ошеломлённая тишина — сидящие были поражены степенью коварства, которую продемонстрировали соратники из оной команды.

— А твой знакомец, Лири, — РоСтайни многозначительно посмотрел на рыжего, был просто в восторге от происходящего, ревел и веселился так, предлагая свою помощь, что у нас, сидящих за несколько столов от него, уши заложило, — неожиданно погрустнел. — Её Высочество, правда, тут же покинула зал, — вздохнул, — а за ней и амазонки.

Насмехаться над гвардейцем никто и не подумал. И дело даже не в том, что «чайки» были не прочь провести весело время с воительницами принцессы, с которыми всегда были дружны — а девушки, между прочим, отвечали им взаимностью. Просто буйный и неконтролируемый громила — наёмник, вынужденный соратник, в который раз напомнил о том, с кем приходится иметь дело и в каком сложном положении они находятся.

Зал постепенно стал заполняться людьми, в основном, конечно, крепкими мужчинами из разных отрядов в несколько обезличенных нарядах — после произошедших событий мало кто смог сохранить в целости свою одежду с соответствующими цветами принадлежности. К примеру, те же гвардейцы на дежурствах щеголяли серыми туниками и плащами (впрочем, они продолжали по инерции сохранять конспирацию, но наверняка на особый случай держали красно-жёлтые плащи и сюрко с расправившей крылья чайкой). Вон, правда, у окон расположилась очень серьёзная дама с квохчущими вокруг служанками. А недалеко устроились две амазонки, ну, совсем молоденькие девчонки, склонили друг к другу головы, принялись о чём-то шептаться, словно кто-то реально тут мог их услышать, постреливая по сторонам озорными глазками и прерываясь на довольное и весьма приятное для ушей хихиканье. К троллю присоединился гоблин и, судя по его жестикуляции и удручённой мимике здоровяка, тот вычитывать его. Но тут к ним за стол подсел гном, и мелкий «тёмный», что-то пробурчав, налёг на еду, пренебрегая при этом, между прочим, и вином, и пивом. А гном, — Ежи, пристально наблюдавший за ними, не пропустил этот момент, — довольно осклабившись, основательно плюхнулся задом на скамью, перед этим дружески, от всей души, хлопнув большого «тёмного» по плечу (на зеленокожего бросил лишь короткий взгляд, фактически проигнорировал). Когда же тролль подвинул ему пивной бочонок, радостно потёр руки и, не теряя времени на какую-то пищу, тут же опрокинул в себя две полные кружки, а уж потом — третью — стал задумчиво и неторопливо потягивать, пока так и не прикоснувшись к еде.

Разомлевший от выпитого и съеденного Ежи облокотился о столешницу и с интересом поглядывал по сторонам. В надежде таки узреть Тамару. Хотя сквозь благодушное настроение нет-нет да и прорывалась мыслишка, что как бы он вместо очаровательного девичьего личика не узрел злобную харю Лири — и не пора ли в связи с этим делать ноги из трапезной. Но вот сил просто встать и уйти, не было — чересчур пригрелся.

Вскоре появилась Её Высочество наследная принцесса Лидия с сестрой, белокурым ангелочком Руфией в компании двух дворян, одним из которых был маркиз РоПеруши и тоже заняла столик у окна, рядом с молчаливой и какой-то отстранённой дамой. Несмотря на то, что Лидия была в достаточно простом платье, внимание она привлекла всех в зале, была ли в том виновна её несомненная привлекательность или аура власти, буквально исходящая — не важно. Да и как себя вести-то в её присутствии? Она, как ни как, наследница трона, и пусть до сих пор как бы номинально сохраняется её инкогнито, но всё-таки! Вряд ли в этом зале — и на постоялом дворе в целом — собрались случайные люди, и её, гм, тайна наверняка известна практически всем. Впрочем, слава Единому, это не его головная боль — соблюдение или нет этикета и определённых ритуалов.

Вообще, было бы жаль, если бы такая очаровательная королева не состоялась. Пока всё ни к чему хорошему не шло — Ежи не относился к категории законченных пессимистов, скорее наоборот, но смотреть на вещи реально — важное качество для наёмника, а силы, вознамерившиеся скинуть с трона род Берушей чересчур уж серьёзны. Целенаправленны, жестоки и подготовлены. Подмять под себя стражу, наводнить столицу отрядами с разных концов королевства, для пущей сумятицы пропустить в город уруков и — по слухам — пойти на сговор с «ночными» и расколоть церковь Единого… И наверняка восстание шалюров на западе тоже их рук дело — чересчур уж «вовремя» подняло голову это беспокойное племя. Да, в коварстве внутреннего врага королевства не стоит сомневаться… А как было бы неплохо тут остаться, если б у Лидии хватило сил, выдержки, сторонников и везения решить всё в свою пользу — наверняка Агробару после этой смуты пригодился бы верный воин.

Оживление за столом отвлекло Ежи от размышлений, и он посмотрел, куда было обращено большинство взглядов сидящих. По лестнице спускался мужчина средних лет с распущенными чуть ниже плеч русыми волосами, в кожаных штанах, рубахе навыпуск, расстегнутой на груди. Судя по всему, это и был тот наёмник, что сумел договориться с пиратами — Ежи ещё не имел возможности его видеть, но именно рядом с ним шёл уже известный по прорыву из дворца эльф. А сзади, словно тень, скользила тоненькая девушка — шалюрка. Компания спускалась неторопливо — высокорождённый явно подстраивался под какую-то тяжёлую и неуверенную поступь человека. По сторонам наёмник не смотрел — вообще, увидеть выражение лица было проблематично из-за спадающих волос, будто зашторивающих глаза — во всяком случае, с того ракурса, откуда вёл наблюдение рыжий.

Ежи недоумённо покосился на гвардейцев — не ошибся ли он, и это точно тот человек, что, по словам очевидцев, весьма успешно противостоял лидеру пиратов, которого прежде не смогли остановить не самые слабые защитники Ремесленного квартала — тот же эмир. Но нет, в глазах «чаек» было всё: любопытство, интерес, напряжение, даже некая зависть, только не снисхождение или пренебрежение.

— Это он? — всё-таки уточнил Ежи, почему-то негромко.

Гвардейцы сразу поняли, кого он имеет ввиду, и согласно пожали плечами либо кивнули, без усмешек и шуточек — даже РоСтайни, признанный любитель повеселиться, промолчал, как-то очень серьёзно изучая идущую троицу — казалось, даже хмель на время покинул его.

— Если б ты только видел, что они вытворяли с тем драконьим выходцем из Архипелага, — негромко проронил сидящий рядом Палий. — Я и то не всё смог узреть, даже находясь поблизости, — хрюкнул, словно обозначая шутку.

За столами стали возвращаться к прерванной трапезе и сдержанным разговорам, словно все вдруг поняли, что не очень прилично вот так пялиться, хотя нет-нет, да и продолжали бросать короткие взгляды на любопытную троицу. Вот только за столом принцесс, кроме приветственного взмаха маркиза — словно старым знакомым, на что ответил лишь эльф сдержанным кивком, ничего не изменилось — Лидия проигнорировала это явление, а её сестра, сидевшая спиной к залу, о чём-то оживлённо беседовала со вторым дворянином в летах.

— Эй, Ройчи, шлёпай сюда! — донёсся визгливый голос гоблина, после чего он подскочил и энергично замахал руками.

Рыжий с удивлением наблюдал за возникшей вокруг стола наёмников суетой. Гном ловко остановил пробегавшую мимо служанку и что-то втолковывал ей, тролль встал и направился в сторону столов, сервированных для важных господ и, не особо церемонясь, подхватил свободный стул со спинкой. Гоблин же в это время отчего-то снял со стола пивной бочонок и задвинул его под ноги гному.

— Однако, — не удержался Бирон и, не донеся кубок до рта, прокомментировал: — Будто цацу какую встречают, — сделал глоток вина, пожал плечами и завершил. — Наёмники… — будто это что-то объясняло и, бросив хитрый взгляд на Ежи, добавил, — Странные какие-то.

Рыжий никак не отреагировал на эти слова. Что тут скажешь? У военных — регуляров всегда было своё отношение к вольнонаёмной братии, и — ничего тут не попишешь — между ними всегда было соперничество, частенько пробегала чёрная кошка, отчего в тавернах люди (и не только) постоянно спускали пар кулаками и всякими подручными средствами. Но, во всяком случае, в голосе гвардейца именно сейчас не прозвучало ни капли высокомерия или презрения. А что до странностей — так с этим не поспоришь, он и сам был очень даже согласен с гвардейцем.

Человека усадили на стул, сноровистая служанка уже притащила дымящееся блюдо, все тут же сами попадали за стол и с каким-то ожиданием уставились на товарища. Кроме шалюрки, что молчаливо замерла за правым плечом мужчины. Тот неторопливыми, по мнению Ежи, чересчур уж медленными движениями перехватил волосы лентой, и тогда рыжий наконец-то увидел лицо — в профиль — с прямым носом, высоким лбом и… растянутым в улыбке губами. В общем, наёмник явно оценил заботу со стороны товарищей. Дружное хмыканье за столом, сказало Ежи о том, что он не единственный подглядывает за этой компанией.

— М-да, — глубокомысленно проронил Палий, — даже не знаю, кем бы я себя почувствовал, если бы вокруг моей персоны вот так суетились «тёмные» и «светлые». Каким-нибудь властелином мира, — завершил театрально-мечтательно.

— Ага, — тут же донёсся полный сарказма голос Бирона, — по мне так проще сразу повеситься, чтобы не мучиться долго, — и тут же пояснил свою точку зрения: — Неспроста эти реверансы, одно из двух: или эти «друзья» серьёзно проштрафились, или потребуют взамен что-то этакое… услугу какую… а то и душу. В любом случае, человеку сложно конкурировать в фантазии с древними народами. Вот я и думаю, что наёмнику лучше сразу ножом по горлу… — Краем уха прислушивавшийся к вдохновенным комментариям РоСтайни Ежи едва сдержал улыбку — гвардеец наверняка вновь решил повеселиться за счёт товарищей, и тот не обманул его ожиданий, завершив свою речь низким, как бы потусторонним голосом: — Иначе пить ему кровь невинных младенцев и только-только вылупившихся драконышей, сидящих за этим столом…

— Тьфу ты! — воскликнуло в сердцах несколько человек, поведшихся на вкрадчивую интонацию Бирона. Остальные же откровенно ржали, хотя на вкус Ежи, тоже давившего улыбку, шутка была так себе.

В сторону их столика стали поглядывать с интересом и прислушиваться. Но тут появились новые действующие лица, более интересные с точки зрения перспективы.

На пороге стояли его бывшие товарищи. Бездоспешные, в рубахах навыпуск с влажными пятнами — как после тренировки и умывания. Палки в руках Кола подтвердили предположение Ежи — худой наёмник периодически занимался с бойцами их отряда, не отказывался скрестить учебный меч даже с покойным ныне одноглазым Сетром, хотя, по общему мнению, щадил пожилого командира. О причине, заставившей тащить своего буйного товарища тренироваться после наверняка не самого простого по количеству выпитого и съеденного вчера, можно было только догадываться — Лири выглядел неважно: взъерошенный, абсолютно мокрый до пояса, словно вылили на него несколько вёдер воды, с тяжело вздымающейся грудью и застывшим хмурым взглядом.

Кол неторопливо оглядел помещение, кому-то лёгким движением подбородка обозначил приветствие — Ежи он словно бы не заметил — тем не менее, направился за стол в противоположную сторону. Лири, двигаясь за товарищем, хрипло проревел в направлении стойки:

— Пива! И побольше…

И тут его блуждающий взгляд наткнулся на что-то, его чрезвычайно заинтересовавшее. По спине рыжего скользнул холодок — он узнал это внимание: когда пустота в глазах заполняется злобой и радостью, от громилы можно ожидать любой гадости. К сожалению, не он был предметом внимания — как ни странно, Ежи даже расстроился от этого, ибо мысленно уже был готов к схватке. В отличие от расслабленной, совсем не выглядевшей воинственно (даже тролль) и явно не готовой к неожиданному удару компании.

Огромный, в облепившей его безразмерной и распахнутой чуть ли не до пуза рубахе, наёмник выглядел, нужно заметить, весьма внушительно. Следуя за Колом, он в какой-то момент отклонился от курса и в три тяжёлых шага оказался возле стола, где завтракали «тёмные», «светлые» и люди — шалюрка к этому времени сидела справа от мужчины и перед ней тоже наличествовало блюдечко с какой-то снедью.

— Кого я вижу! Это же славные воины, прогнавшие пиратов, — голос Лири звучал вроде и негромко, но клокотавшая в нём ярость напрочь исключала миролюбие или даже намёк избежать конфронтации.

Но, как ни странно, сидевшие за столом, совсем не испугались. Гоблин бросил короткий взгляд на подошедшего и равнодушно вернулся к трапезе. Тролль и гном недоумённо оглянулись, но промолчали. А вот эльф и наёмник вообще проигнорировали здоровяка. Чем окончательно вывели его из себя.

— Я к кому обращаюсь?!

Ежи невольно пригнулся и сгруппировался, готовый в любое мгновение сорваться и бежать на помощь. Успеет ли — другой вопрос, он-то знал, насколько стремительным, несмотря на размеры и показную неторопливость, может быть Лири. Краем глаза он увидел, как к точке конфликта быстро приближается, считай, на мгновение потерявший из виду товарища, Кол.

В следующий удар сердца Ежи вообще потерял дар речи. Перед грозным рассерженным наёмником выросла тоненькая невысокая фигурка — словно бабочка перед драконом. Рыжий видел лишь кусочек профиля, но был совершенно уверен, что шалюрка не испытывает ни капли страха. То ли совеем не дорожит своей жизнью, то ли уверена в чём-то… В общем, поражён был не только Ежи, но и весь зал затаил дыхание. И даже Лири проглотил язык. Зато наёмники за столом наконец-то отреагировали — развернулись в сторону стоявших друг напротив друга громилы и девушки. Причём, опять же, волнения в их лицах не было совершенно. Лишь любопытство.

 

Глава 2

— … и тут набежало несколько этих вонючих белолицых выползней — стражников, — ДринТок громко засмеялся, обнажив жёлтые клыки, а МенТок недовольно подумал, что даже молодому воину, впервые вышедшему на тропу войны, стоит быть чуточку сдержанней.

Впрочем, молодости присущи крикливость, хвастливость и безрассудство. Можно подумать он в своём первом походе был не таким! Мен усмехнулся про себя: первый же убитый им гном — торговец заставил его ужасно загордиться, и только оплеуха старшего, да последующий ужасных прорыв из устроенной ими западни «светлых», в котором полегло большинство юнцов из его стаи, вернули его на землю. Тем более, Дрин — его побратим и сын двоюродного брата. Пусть бахвалится своими подвигами — не каждому клану уруков можно похвастать таким рейдом в крупный город, где каждому можно показать свою удаль. И пусть Дрин «пахнет» гораздо хуже тех же выпотрошенных им стражников — слизняков, он в своём праве. Просто дело в том, что Мен пресытился по самое горло этим действительно жутко воняющим городом с его давящими каменными домами, безвольными, отвратительными, безволосыми и бледными, будто черви, жителями, он задыхался без свежего воздуха и простора, необходимого каждому вольному охотнику. Он уже насытился и драками — при всей культивируемой в среде истинных беспомощности людей, среди них всё-таки встречались достойные соперники. И в чём тогда радость? В умерщвлении беззащитных? Тут и гордиться нечем. Они — как пыль под ногами, которая заставляет чихать — ты не можешь почувствовать себя настоящим, живым воином! Только с достойным противником (в мирное время, которого у истинных практически не бывало, ибо состояние войны — это нормально, они задирали друг друга; уруки всегда числили себя лучшими бойцами Веринии) можно обратить на себя благосклонный взгляд Тимбуру, духа войны!

Мен, ехавший в отличие от побратима с невозмутимым видом, едва услышав низкое негромкое рычание, насторожился и пригляделся к загривку своего Тарка. Уж он-то, вырастивший и воспитавший его со щенка, знал хорошо, и расслабленная походка, и демонстративное отворачивание морды в сторону, не могли его обмануть — приблизившийся к нему недопустимо близко ягир Дрина мог нарваться на выволочку. А два сцепившихся зверя — это испытание для наездников, и Мен, недолго думая, взмахнул плетью с вшитыми на конце свинцовыми шариками, влепил между ушей. Тарк обиженно взревел и в отместку клацнул зубами на соседа. Тот дёрнулся в сторону, махнул лапой с пятисантиметровыми когтями. Промазал, но наездника при этом ощутимо тряхнуло. Дрин, естественно, удержавшийся в седле, раздражённым или злым от выходки питомца не был, наоборот, расхохотался, хлопая свободной левой рукой по бедру. Мен тоже оскалился, изображая удовлетворение. Весело.

Широкий проспект был пустынен. Жители, те, кто не сбежал из оккупированного «тёмными» района, напуганные резнёй, которую устроили уруки вначале (да и потом они продолжали брать дань кровью), носа не показывали на улицу. Сейчас, правда, когда шаманы частично заполнили посохи, были заняты иными ритуалами и перестали проводить массовые жертвоприношения, немного осмелели — кушать-то надо! Но два едущих наездника — это было очень опасно для здоровья — кто знает, какое развлечение им придёт в голову? Тем более, их все так называемые шутки были неизменно связаны с кровопусканием, пытками и мучительной смертью. Всё вокруг замерло в страхе — Мен буквально ощущал это чувство, пропитавшее и стены домов, и камни мостовой, и кованые ограды, и даже само низкое, затянутое тучами, небо над ними. Это, конечно, тешило самолюбие истинного, но уже, пожалуй, и утомляло. Как и неубранные трупы людей, зияющие провалы окон, грязь, мусор, вьющиеся дымки не до конца потушенных пожаров.

Тарк неожиданно насторожил уши в сторону одного из частых здесь боковых переулков, что кривыми и худыми змейками стекались к проспекту. И самому Мену тоже что-то почудилось, но Дрин, продолжающий заливаться соловьём, не давал возможности сосредоточиться. Он поднял руку. Но побратим не заметил жеста товарища, занятый осаживанием плетью своего зверя, и Мен наклонился ткнуть его кулаком в плечо… Тут что-то горячее брызнуло в лицо… И солёное.

В глазнице побратима торчало оперение арбалетного болта, остриём упёршегося в тыльную часть шлема, который очень настоятельно рекомендовал надеть Мен. Не помогло. Ещё один болт ударил в шею зверю.

Дрин свалился сломанной куклой, да ещё был придавлен тяжёлой тушей бьющегося от боли и ярости ягира.

Мен пригнулся к шее Тарка, выискивая угрозу. Сердце билось мощно и ровно, накачивая дурную кровь, гнев весенним паводком затапливал разум. Но следовало удержать себя в руках, не пойти на поводу бешенства из-за столь вероломного нападения и такой бессмысленной и никчемной смерти побратима.

Словно почувствовав что-то, он поднял Тарка на дыбы. И… всё. Два глухих удара. Зверь под ним содрогнулся, взвизгнул, и, уже понимая, что случилось непоправимое, в падении выдернул ноги из стремян и завалился в сторону от подраненного животного. Это был опасный момент — обезумевший от боли Тарк мог случайно зацепить своего хозяина.

Перекатившись через голову, сыпля ругательствами, Мен, пригнувшись к земле, замер в оборонительной стойке с отведенным в правой руке ятаганом, а левой с защитным наручем прикрывая лицо. Очень быстро мелькнувшие лица этих лживых потомков червей, словно сорвали предохранитель, удерживавший его в холодном разуме. Как говорится, ипостась «истинного» урука не лёд, а пламень. А этих драконовых выродков следовало предать самой мучительной смерти, причём не отдавая ни толики боли и капли крови шаманам — выпить её самому…

Он даже не оглянулся — Дрин мёртв, ягиров — если раны не смертельны — сейчас вряд ли удастся обуздать, побежал. Влетел в сумрачную нору переулка, справа, у фундамента углового дома лежали четыре брошенных арбалета — как мельком отметил он (воин, «истинный», подобные вещи должен замечать и оценивать моментально) — добротное армейское оружие, словно четыре брата-близнеца, и широким стелющимся шагом понёсся вперёд. Узкий ход переулка скрывал жертвы, но он очень хорошо слышал тяжёлый и торопливый топот впереди двух пар сапог. И скалился в предвкушении.

Пересекая широкий двор, в который свернула парочка убийц, он вдруг понял, что что-то ему не даёт покоя, и попытался на бегу поймать ускользающую мысль за хвост. То, что выходило, ему очень не понравилось: наличие арбалетов, явно продуманный путь отхода… Это была точно спланированная засада на небольшую группку тёмных…

Кто же это такой смелый? И не ждет ли Мена впереди ещё один сюрприз?

От этой мысли он даже чуть сбавил темп, и стал внимательней смотреть по сторонам, ибо они углубились в сеть дворов. Всё-таки он один, и пусть «истинный» сам по себе — сила, вот только находясь в незнакомой для него среде, его легко могут обмануть, сыграв на чувствах… И никто из братьев не сможет воспеть его подвиг… Нагнать убийц тоже никак не получалось.

Пару раз при виде урука испуганно шарахались люди, один раз пришлось обагрить лезвие ятагана в нечистую кровь пса, бросившегося в ноги. А потом он ощутил, что направление поменялось, и преследуемые уходят с территории, контролируемой тёмными, и зарычал от понимания того, что его надежды могут не оправдаться, и у убийц побратима есть шанс уйти безнаказанно.

Одуревшие от крови уруки так и не смогли в этом каменном муравейнике наладить караульную службу, и хоть пешие и верховые патрули иногда передвигались по району, это были полумеры, ибо мало того, что границы были весьма условны, так их никто толком не охранял. Шаманы были заняты своим делом, а отряды, сформированные по семейно-клановым признакам, располагались отдельно друг от друга, дожидаясь общего сбора, но довольно компактно, выбрасывая щупальца мародёрствующих и буянящих рейдеров вокруг. «Истинные» решили, что сама их грозная слава станет препятствием для кого-либо. А нет, так милости просим пообщаться. К слову, периодически к ним забредали группки то ли смельчаков, то ли глупцов в форме и с оружием, с которых быстро снимали не только оное, но и кожу. Более весомой преградой на пути недотёп были временные союзники уруков из числа городской стражи, на которых они смотрели с нескрываемым презрением, но по приказу шаманов не смели трогать. Именно те заворачивали соплеменников. Впрочем, часто в обе стороны.

Когда он, выбив подпёртую снаружи калитку, вывалился на открытое пространство очередной улицы, от злости, негодования и обиды его трясло. Он не городской хищник, хоть и охотник!

На противоположной стороне, в перпендикулярном переулке мелькнули два серых плаща, он даже рефлекторно схватил свой метательный топорик, но те уже скрылись за поворотом…

— Эй, охотник, хороша ли дичь? — донёсся вдруг насмешливый урукский говор.

Ощетинившийся Мен развернулся, но злой ответ замер на губах — слева из-за поворота выдвигалась колонна «истинных». Что тут делала полусотня, почитай весь боевой отряд клана Мак, не очень большого родственного семейства, Мена сейчас совсем не интересовало — пусть даже те собрались в глубокий самостоятельный рейд или, гм, на прогулку. Главное, что они здесь. И они — свои. Есть вещи, которые объединяют испокон веков враждующие семьи.

— Бледнокожие драконы убили «истинного»… Подло, из-за угла… Моего побратима…

Последняя фраза прозвучала не в пример тише, но, главное, что он был услышан. Масса наездников, яростно рыча и потрясая оружием, уже не соблюдая строя, накатила на него. Мен с кровожадным удовольствием лицезрел клацающие зубами, такие убийственно надёжные возбуждённые морды ягиров и оскаленные в неутолимой жажде мести головы соплеменников.

— Где они?! — прокричал предводитель отряда с вплетенной в волосы лентой малого акнака, и протянул руку, помогая вспрыгнуть на своего ягира, широкого и мощного зверя.

Видимо, Мена вёл сам дух Тхака, ибо когда они выметнулись на небольшую площадь, он успел заметить ненавистные плащи, вбегающие по широким ступеням огромного дома с высокими статуями отвратительных полураздетых человеческих самок, якобы поддерживающих свод. Как люди смогли столь опередить наездников, «истинный» уже не задумывался об этом — перед ним была цель — проклятые насекомые, погубившие побратима. Небось, надеялись найти защиту в этой каменной коробке. Не бывать этому — им не уйти от возмездия!

Немногочисленные прохожие испуганно разбегались при виде жуткой картины вымётывающихся один за другим из узкого переулка страшных всадников. И даже грозный прежде небольшой отряд солдат, вооружённых копьями и мечами, поспешил под ближайшую стену и, ощетинившись, замер, боясь лишним движением привлечь внимание многолапой смерти.

Перед самым домом крутилось несколько человек в форме городской стражи, с ужасом глядя на накатывающую лавину «тёмных». Потом они стали потихоньку пятиться, а после и вовсе прыснули по ступеням.

Убегающие были поддержаны улюлюканьем уруков, притормозивших внизу. Но Мен уже соскочил с ягира и бросился вверх.

Сотня высоких ступеней. Трусы, испугавшиеся праведного гнева «истинных», сбежали. Но стоило уруку длинными прыжками выметнуться на верхнюю площадку с отведенным на всякий случай в замахе метательным топориком, как высокие двустворчатые — по виду могли выдержать и удар малого тарана — двери отворились и оттуда появился мужчина в богатых доспехах и зелёном плаще союзников. Он был уверен в себе, а окладистая пегая бородка нахально торчала вперёд, но в глубине глаз — опытный Мен очень ясно увидел это — несмотря на внешнюю невозмутимость, плескался испуг. И запах — этот кислый запах страха ни с чем не перепутаешь.

Эта внушительная туша сделала два не совсем твёрдых шага вперёд, вытянула правую руку с раскрытой ладонью — будто пыталась остановить накатывающих воинов, и искривила рот в каких-то бесполезных звуках — словах.

Мен мимолётно усмехнулся и, не прекращая движения, от всей души вонзил топорик в эту багровую рожу. С удовольствием почувствовал отдачу в кисти, потом смачное чмоканье выходящего из плоти и кости лезвия, по ушам стеганул противный визг, благо, быстро убывающий. А в следующий удар сердца он уже ворвался внутрь здания.

Глаза ещё не успели перестроиться на окружающий сумрак, но инстинкт охотника подсказал пригнуться и уйти в сторону, прикрываясь левой рукой в наруче. Быстрый взгляд вперёд невольно зародил в глотке рычание. Не от злости или негодования, несмотря на то, что широкое пространство большого холла перекрывала стена щитов с торчащими остриями копий — ближайшее жало подрагивало в пяти локтях от Мена — а от азарта и нагнетания боевой ярости. Вот оно, деяние, достойное «истинного»!

В следующее мгновение «тёмный», распростёршийся в низкой атакующей позиции, бросился на бывших союзников, укрывающих предателей и убийц. А на его место вбегали всё новые и новые братья. И монолитная, казалось, до этого стена шатнулась.

Мен, уклонившись от копья, всей инерцией тела ударил в щит, топориком полоснул по торчащей снизу голени. Солдат стал проваливаться, стоявший сзади и страхующий товарища воин попытался достать «тёмного» алебардой, но Мен чуть подправил падение щитоносца, и шишак шлема боднул того в лицо, не нанеся, впрочем, особого вреда, но закрыв на время обзор. А в следующее мгновение в глаз зазевавшемуся стражнику вошло жало кинжала. И Мен, несмотря на давку и яростное сопротивление справа и слева, почувствовал, что ещё чуть-чуть, и он преодолеет защитную линию и зайдёт в тыл обороняющимся. Следовательно, строй будет нарушен и единственное преимущество белокожих исчезнет — в индивидуальных схватках с рядовыми пехотинцами, уруки были на голову сильнее. Не говоря уже про стражников, всё умение которых, грубо говоря, заключалось в правильном взятии мзды или транспортировке пьяных из кабака в каталажку. Плюс у «истинных» было абсолютное отсутствие боязни смерти — гибель в бою почётна!

Мен таки отхватил пару неприятных ударов, особенно в левый бок кистенём от очень уж проворного невысокого бойца, но в пылу схватки не обратил на это особого внимания, и уже сканировал открывшееся пространство, особенно широкую лестницу, ведущую вверх, откуда поспешно спускалось ещё несколько полуодетых стражников с раззявленными в крике ртами.

И тут полыхнуло… Плоть, казалось, растворилась в жидком огне. Но последнее чувство, которое провожало его в Великую Тьму, было — удовлетворение.

* * *

Зерги поглядывал по сторонам скорее по привычке, чем из любопытства. Новое логово Бешенного кардинально отличалось от предыдущих мест его пребывания, вернее, его временных берлог. Конечно, при всех не афишируемых договорённостях с тайной королевской службой и с группировками «ночных», долго оставаться на одном месте, даже, казалось бы, максимально защищённом, чревато — проведя разведку, конкуренты неизбежно захотят пощипать соперника. Так-то. Вот они прелести беспокойной жизни рыцарей плаща и кинжала. Сейчас же это был огромный особняк — столичная резиденция какого-то дворянского рода. Причём, практически не пострадавшая во время захвата. Судя по всему, даже не ограбленная и не подвергшаяся вандализму: ковры на месте, статуи и картины целы, шторы невозмутимо висят без кровавых следов. Вон, правда, несколько человек ползают, замывают бурое пятно.

Зерги скривился, представив происхождение этого непорядка. Раньше он бы это и не заметил, но сейчас после бесед с отцом Алием, ставшим кардиналом Новой Церкви, он немного по-другому стал смотреть на мир. И хотя внутреннее напряжение и злость не до конца покинули его — должно пройти время помимо ежедневных молитв и свершения благих дел, чтобы очиститься, — так говорил святой отец, направлены они теперь были в противоположную сторону — на бывших соратников по воровскому цеху. Не верить отцу Алию ему не было причин, ибо именно он, воспользовавшись своим Даром, исцелил его, а потом… заглянул в душу. В тот ад, который преследовал Злого на протяжении многих лет. И содрогнулся. Но твёрдым голосом стал плести кружева беседы. А убедительным он умел быть. В этом Зерги удостоверился, ещё присутствуя на переговорах, когда священник на равных противостоял бандитской верхушке. И если Дужан — это всего лишь агрессивный кусок мяса, то Бешенный — это такой крепкий орешек, зубы о который обломали и смелые, и даровитые, и хитрые — и прочие драконы. И если отец Алий говорит, что городские бандиты, так называемые «ночные» — зло, то так оно и есть.

И вот сейчас, немного оттаявшему Зерги снова пришлось окунуться в городскую клоаку. Нет, он не боялся — его вообще ничто, наверное, не могло испугать, даже смерть — чересчур уж часто он с ней пересекался в предыдущей жизни, чтобы испытывать при её упоминании слабость. Нет. Вот отвращение — да. Но есть долг, который следует исполнять верным сынам церкви. И есть дела, которые лучше всего поручить ему, бывшему некогда «ночным». И потом, ведь он до сих пор считался посредником между «ночными» и новыми священниками, возможно, что и шпионом — вопросов к себе в плане разведки настроений и иной ценной информации из стана святых отцов он ожидал немало. И пусть он был крепок, но вот язык мог выдать кардинальное изменение взглядов на жизнь, поэтому он поставил себе задачу — не говорить ничего лишнего, по возможности отмалчиваться. Передать сообщение — и всё.

Координаты нахождения Бешенного ему сообщили заранее, а с пропуском от отца Алия его никто не задерживал на улицах — ни стража, ни сборные отряды из «ночных» и горожан (кстати, момент союза Новой Церкви с городскими бандитами, конкретно — группировкой Бешенного, одной и самых жестоких в Агробаре смущал его; но раз отец Алий говорит, что этот вынужденный шаг необходим, и что подобное действие может пригодится для очистки общества от скверны, значит есть в этом резон). Особняк же, который и оказался конечным пунктом, впечатлил его, вызвав, правда, несколько саркастических, любопытствующих мыслей.

Как при восстановлении в городе власти короля, Бешенный собирается обосновывать своё нахождение здесь? Два… нет, три варианта ответа. Уйдёт? Останется — в том случае, если за участие и поддержку мятежа ему обещано что-то? Или будет защищаться — он настолько сумасшедший, что может и решиться на это, тем более, кое-какие ресурсы имеются в наличии.

И вторая мысль: это ли не подтверждение, что Бешенный благородных кровей? Раньше вассалы и прочие приближённые шушукались на эту тему, ничем, правда, не подтверждённую. Информации — ноль, лишь манеры, поведение (насчёт этого можно и поспорить — вряд ли какие-нибудь графья лично выворачивают мозги непослушным и нерадивым подчинённым, а при случае не брезгуют и работой ножика для снимания кожи) и речь. Но вот ещё один штришок в копилку слухов — Бешенного так и тянет в дворянские хоромы с соответствующим антуражем. При этом чистота и порядок должны быть на уровне. «Ночные», которых тут на квадратный метр скопилось изрядно, внутрь здания как-то не очень стремятся, во дворе формируют отряды, вооружаются, натягивают не очень привычные доспехи, разбирают щиты и шлемы.

Закутанная в плащ, с наброшенным на голову капюшоном щуплая фигура Зерги привлекла внимание нескольких патрулей ещё до крыльца в особняк. В конце концов, он сбросил капюшон, и дальше уже следовал беспрепятственно — одиозного Злого много, кто знал и как командира среднего звена, исполнителя деликатных поручений, и как «ночного» со скверным характером, чрезвычайно вспыльчивого и злопамятного.

Бешенный расположился в господском кабинете. Кто бы сомневался! Мания величия — это тот червь, которого кормить очень легко. Два бугая подпирали стену у дверей, отрешённо пялясь перед собой — можно не сомневаться, что в случае угрозы хозяину, они будут действовать чётко, мгновенно и жёстко.

Здесь, в приёмной он застрял на долгий час и, поставив себе задачу быть терпеливым, уселся на стул с такими же «просителями» в ожидании «аудиенции». Правда, очередь, если сравнивать оную, к примеру, с той, что тянется в кабинет некоего королевского чиновника, отличалась очень разительно: эти перекошенные, в шрамах уголовные рожи в самых диких нарядах от ярких петушиных цветов до обезличенных серых, совсем не излучали благовоспитанность и благонадёжность.

Не взирая на больше, чем десяток желающих предстать пред ясные очи главаря, Зерги выдернули раньше. Провожаемый угрюмыми взглядами, он, внутренне собравшись, проследовал за сухоньким, внешне безобидным старичком, который был на самом деле, что называется вором от бога, а сейчас исполнял роль секретаря при Бешенном.

Самый упоминаемый в Агробаре «ночной» вольготно располагался за широким столом, перед ним были принадлежности для письма и несколько свитков. Из окон сзади падал свет, не давая возможности рассмотреть лицо сидящего. Мельком, неторопливо проходя к столу, Зерги оценил богатое убранство помещения, чётко определил нахождение за боковыми шторами двух телохранителей. Всё верно. Не хватало ещё кого-нибудь с Даром, но Бешенный не очень жаловал таких людей. Во всяком случае, радом с собой постоянно — у него самого были определённые умения, весьма эффективные в отличие от иных даров, и которые он не желал раскрывать перед кем-либо.

— Ваша милость, — Зерги вежливо и сухо поклонился, протянул чехол с посланием. Такое обращение было обязательным. А упоминание клички «Бешенный», кстати, было чревато потерей языка и иными нехорошими последствиями.

Рука со свитком зависла над столом на несколько тяжёлых секунд, во время которых Хозяин пристально рассматривал Зерги, не делая попыток принять послание. В серо-стальных глазах Бешенного сложно было что-то прочесть, да и Зерги старался не заглядывать туда, помня нехорошие, возможно раздутые, но наверняка с долей правды истории о том, что через зрительный контакт Хозяин устанавливает контроль над собеседником. А потом уже листает в его голове, словно в книге, любопытствуя, проверяя, а иной раз и вырывая целые главы. Не все после «общения» с ним приходили в себя — это факт.

— Хорошо выглядишь, Зерги, — мягко проронил Хозяин, забирая свиток, и, не глядя, срывая печать и разворачивая его, при этом не убирая какого-то настойчивого, требовательного, вкрадчивого взгляда со своего вассала (то, что сам Зерги считал иначе, Бешенный, естественно, не знал; кстати, Хозяин никогда не звал его по кличке — Злой). — Алий выполняет свою часть договора, — проронил.

Предложение не несло вопросительной интонации, тем не менее, Зерги на всякий случай согласно кивнул головой. И почувствовал, как аккуратные, но настойчивые касания к голове, схожие с пальцами цирюльника, прекратились. Бешенный погрузился в чтение.

Только сейчас бывший вор получил возможность безнаказанно смотреть на самого опасного человека в мире «ночных». Он умел это делать, будучи вором: смотреть так, чтобы объект внимания не чувствовал наблюдения. Ему и раньше доводилось разглядывать главаря на данный момент самой многочисленной и жестокой бандитской группировки Агробара, и каждый раз поражался несоответствию формы и содержания. Перед ним сидел и тихо улыбался отпрыск какого-нибудь благородного рода, предки которого находились у трона (если не на нём), водили армии, защищали подданных и заботились о них не как о денежных коровах или в перспективе стриженых баранах, а о верных соратниках. Тонкий нос с горбинкой, твёрдые губы, упрямый подбородок, проникновенные выразительные глаза, короткий ёжик седых волос, хотя внешне ему было едва ли сорок. И за этим, вполне обаятельным и харизматичным фасадом скрывался самый страшный человек, какого только знал Зерги — а удивить его действительно было сложно — уничтожающий разумных не только по необходимости, но и по прихоти, причём намеренно превращая их в идиотов и сумасшедших.

Бешенный хмыкнул и поднял глаза на Зерги, который предусмотрительно увёл взгляд. Потом щёлкнул пальцами, привлекая внимание секретаря, на что тот отреагировал вскакиванием со стула и преданным поеданием Хозяина глазами (вышколил-то как старика!).

— Дужана сюда. И Рыжего. Быстро.

В кабинете повисла тишина. Зерги замер неподвижно, не желая малейшим шорохом привлечь внимание этой ядовитой змеи. Не то, чтобы он боялся, но, как говорится — лучше от греха подальше. Да и незачем подводить отца Алия. Тем более, ему есть, что скрывать. Просто Бешенный, относящийся к вассалам, как к своей собственности, но знающий Злого, как облупленного, с его кровожадной ненавистью к священникам, и поэтому отправивший его в лоно Новой Церкви, вряд ли мог представить, что некто смог так промыть мозги его подданному, что тот стал ко всему, связанному с криминалом, испытывать глубокое отвращение, граничащее с руководством к немедленным «очистительным» действиям.

Бешенный задумчиво глядел в окно и барабанил пальцами по столешнице, на его устах бродила довольная улыбка. Если бы он начал напевать какой-нибудь фривольный мотивчик, Зерги бы не удивился.

— Ну что, добрый мой вестник, — неожиданно произнёс Хозяин, не глядя, — не знаю, в курсе ли ты, но всплыл один твой хороший знакомый. Не лично знакомый, но заочно. Верховный кардинал. Хотел бы с ним пересечься?

Зерги лихорадочно соображал, что ответить. Подоплёку вопроса он понял, но, изменившийся, стал по-иному смотреть на мир. И старик кардинал, пусть и невольный соперник отца Алия и его Новой Церкви, не вызывал у него сейчас тех сильных чувств, как раннее. Поэтому ответил он с заминкой.

— Конечно.

Бешенный неуловимо быстро перевёл на него взгляд и нахмурился. Слава Единому, он ещё витал в своих мыслях и не до конца осознал несоответствие слов и интонации. Зерги выдавил из себя кривую — он надеялся, что она похожа на кровожадную — ухмылку. Искусство лицемерия с трудом поддавалось ему — он предпочитал прямолинейность и быстрые решения. Но тут наконец-то вошли вызванные «ночные».

Кривой Дужан, Рыжий Кари и отсутствующий сейчас Халый-Кан, чистокровный орк, являлись этакими капитанами Бешенного. У каждого были свои подчинённые и территория. Ещё они входили в малый совет банды, а функции их распределялись примерно так: Дужан отвечал за идеологию, подкованность рядовых бойцов, так сказать, обосновывал крутость «роз» в среде «ночных» Агробара, а заодно подчищал (конкретно) ряды от сомневающихся. Он так и именовался — Палач. Рыжий, непосредственный командир Зерги, благодаря изворотливости и воровскому опыту носил титул Плаща, и, соответственно, в его сфере внимания были дорогие и деликатные задания, а в подчинении находились так называемые «тени» — искусные воры и убийцы, собранные в команды. Ну а орк отвечал за силовые акции, мобилизацию и подготовку бойцов, этакую городскую пехоту, и звался Мечом.

Кари, увидев худую фигуру одного из своих командиров, обрадовано хлопнул его по плечу. Он вообще был очень жизнерадостным и приятным в общении человеком — если, конечно, подобное можно применить к «ночному». Он даже собрался пошутить с Зерги. Была у них такая игра: замкнутый Злой с напрочь отсутствующим чувством юмора всегда не кривясь и молча выслушивал драконий понос от Рыжего. Это было не сложно. Зато отношения у них со времён знакомства оставались ровными, а скандальный Зерги, если можно так сказать, относился к Кари с подобием уважения и восхищения (касательно умения подготовить дело) — конечно, при условии, если сам Злой понимал, что подразумевается под этими чувствами. И сейчас, стоя под стальным взглядом Бешенного, Зерги подумал, что Кари — единственный человек, которого можно было бы спасти. Остальные подлежат уничтожению, спасение в небесных чертогах им не светит, благотворный огонь Единого их вряд ли коснётся.

— Кари, дело для тебя, — Хозяин несколько мгновений сверлил взглядом невысокого коренастого мужчину, улыбка на лице которого растаяла без следа. Наконец решив, что внушение произведено достаточно, продолжил. — Есть информация, пришедшая от нашего общего знакомого, — бросил короткий взгляд на Зерги. — В Ремесленном квартале объявился Верховный кардинал Апий. Наш союзник озабочен этим обстоятельством, — многозначительная пауза, — и просит решить проблему, — ухмыльнулся. — Мы не можем не пойти навстречу в такой малости. Тем более, она по нашему профилю. Надеюсь, благодарность будет иметь соответствующие размеры. К тому же я успел убедиться, что Алий умеет держать слово. Зерги, повернись, — он кивнул стоявшему перед столом, спиной к вошедшим вассалам, Злому. Тот повернулся, и Кривой с Кари с удивлением лицезрели не очень симпатичное лицо хорошо им известного Злого, изрытое оспинами, но уже без того чудовищного шрама — результата попадания гномьего топора, от которого помимо чисто внешнего уродства, он ещё и ослеп наполовину (и это не считая жуткой дёргающей боли!). Сейчас же перед ними стоял прежний Злой (ну почти!), и о ранении, чудом не прекратившем его жизненный путь, говорила лишь тонкая белая полоска, проходящая через всё лицо.

— М-да, — хохотнул Дужан, приблизился, кольнул маленькими холодными (как у матёрого секача) глазками, отодвинулся. — А мне кажется, Злой, что тебя напрасно поправили — с разорванной рожей ты больше соответствовал образу. Да и для дела это лучше, — он не обратил внимания на недовольное сопение Зерги, по-хозяйски прошёл к столу и упал в ближайшее кресло.

Бешенный много позволял своему абсолютно преданному вассалу, своей правой руке, тупому и жестокому слуге, сообразительности которого хватало на то, чтобы понять: без Хозяина его разорвут на мелкие клочки.

Бешенный повернулся к молчаливому и посерьёзневшему Кари.

— Отправь лучшую пятёрку к цеховикам. Пусть грохнут старика. Заодно узнают, отчего утрачена связь с районом. И аккуратно, вместе с сидящими там наблюдателями, порыщут — вдруг драконицы Элия где-то там прячутся.

Рыжий понимающе кивнул, развернулся и ушёл. Зерги, который как бы уже выполнил свою миссию, воспользовавшись моментом, тоже попятился к выходу. Но у самых вожделенных створок его остановил вкрадчивый голос.

— Зерги, а ты куда? — тот остановился якобы недоумённо и, не поднимая глаз, вопросительно замер.

Бешенный потянулся и встал, обошёл стол, опёрся о него, сложил руки на груди и с этакой доброй, понимающей улыбкой несколько долгих минут изучал своего вассала. Дужан нарушил эту картину довольным хрюканьем. Нахохлившаяся фигура Злого замерла под пристальными и насмешливыми взглядами.

Зерги, бывший вор и убийца, почувствовал неожиданную поддержку в злости, которая, в принципе, не посещала его со времён попадания в храм. И чуть ли не зуд в кистях, предшествующий выхватыванию верного горлодёра. Состояние у него было и так далеко от спокойствия, а тут этот жирный боров, проклятый, набитый дохлыми червями, дракон… И пугающий, словно у готовой к удару гюрзы, взгляд Хозяина, просвечивающий до самой печени — казалось, он способен, покопавшись в потрохах, выложить перечень блюд, съеденных на ужин.

— Зерги, будь умницей, я так давно тебя не видел, что даже успел соскучиться. Веришь ли, без тебя у нас даже стало как-то скучно — никто никого не режет почём зря. Конечно же, у меня к тебе нет никаких претензий — ты всегда отвечаешь абсолютно честно на оскорбления. И даже тот факт, что свежуешь зачастую ты моих подданных, нисколько не преуменьшает доброго к тебе расположения. Всё-таки организация у меня не благотворительная, и разные мелкие недоразумения можно отнести к так называемому естественному отбору. Да и вежливости многих стоит поучить, верно? Подойди ко мне — трудно вести дружескую беседу на расстоянии, — в этом месте Дужан снова хрюкнул, с садистским удовольствием наблюдая за происходящим — унижение строптивого и не до конца подконтрольного ему бойца (разве что Хозяину и Рыжему Кари Злой не перечил) ему нравилось. Зерги сделал несколько шагов. — Ближе! — нетерпеливо и властно скомандовал Бешенный, и тот ещё продвинулся вперёд, пока между ними не осталось двух локтей. — Расскажи, будь любезен, как там поживает наш общий знакомый? Не замышляет ли чего любопытного, такого, что очень интересно было бы знать нам, заменившим, можно сказать, тебе семью, — и, видя, что Зерги продолжает безучастно стоять, потупив взгляд, будто девственница на паперти, добавил: — Только не говори, что ты ничего не видел и без толку провёл время. Я бы скорее поверил, что ты зарезал парочку святош, — в голосе Хозяина на этот раз мелькнуло раздражение.

— Ну… — промямлил Злой. — Мне как-то было не до того…

— Это наверное больно — исцеление? — довольно неожиданно, с сочувствием произнёс Бешенный. Если не знать наверняка, какая он жестокая тварь, легко можно было обмануться. Или хотя бы сделать вид, что принял эту лицемерную игру в доверие. — Тем более, когда вокруг эти лица… лица людей в сутанах. Тех, кто убил твою семью…

Зерги таки вздрогнул. Ему было сложно тягаться с этим мастером, управляющим, направляющим и ломающим уже очень давно и наверняка более сильных и уверенных в себе людей, нежели загнанный в угол бывший «ночной» с истерзанной душой, ставший на путь избавления от прошлого с накапливающейся во рту от прокушенной губы кровью.

— Расскажи, что тебя тревожит… Посмотри мне в глаза…

Зерги, не в силах сопротивляться, поднял голову. Ему казалось, что взор его непроницаем и твёрд. Но что-то такое мелькнуло во взгляде Хозяина… Недоумение? Понимание? Не зря говорили, что орган зрения для Бешенного — это фактически распахнутые настежь двери. И не важно, что они заперты на семь замков, кованы из железа и охраняются сотней героев. Это всё не важно, потому что враг уже внутри.

Бывший вор вдруг как-то сразу почувствовал, что ему скоро конец. Как личность он исчезнет из этого мира и превратится в студень, медузу, кусок жидкого драконьего дерьма — в своём разуме он точно не покинет этот кабинет. Но вместо одуряющей слабости и страха ощутил ослепляющую ярость. И дальше уже действовал на рефлексах, отточенных не в одной смертельной схватке.

Уводя взгляд в сторону, он ещё приблизился к Хозяину, почувствовал, как в ладонь удобно легла рукоять, и… загнал нож в бок Бешенного. Это был верх удачи! Как правило, тот поддевал кольчугу, которая могла помешать удару. А так печень пробита — и всё…

Он завалился назад, правая рука успела бросить в жирную рожу Кривого другой нож. Где-то на краю сознания были слышны сухие щелчки арбалетов, но успешны ли выстрелы он не успел оценить — адреналин затмил всё. Во всяком случае, он продолжал двигаться. Увернулся от выскочившего из-за шторы бойца, загнал ему в подбородок клинок. Ещё один метательный нож отправил в противоположный угол, где, по идее, должен находиться ещё один телохранитель… Где же секретарь?.. Не важно… Вот она спасительная дверь!

Он буквально вывалился наружу, преследуемый истошным воплем Дужана и отборной руганью. «Ночные» в приёмной смотрели в удивлении, быки по бокам створок меж тем остались невозмутимы — садистская слава Бешенного сыграла с ним злую шутку — внешняя охрана, слыша шум у Хозяина, и не подумала вмешаться.

Зерги несколько раз беззвучно, точно рыба, хлопнул ртом, не в силах отдышаться (что значит, провалялся на хлебе и воде в храме!), наконец-то разлепил рот:

— Скорее… Дужан напал на Хозяина… Нужна помощь…

Поднявшуюся суматоху можно лишь сравнить с пожаром в борделе. Но стоит сказать, что все посетители, сидевшие в ожидании «аудиенции», не задавая лишних вопросов, хотя логики в озвученном предложении было мало, бросились вслед за стражами в кабинет Бешенного. Сам же Зерги стал поспешно удаляться, резко меняя направления и коридоры, иногда истерически подвывая: «Дужан напал на Хозяина!» Нужно было срочно покинуть логово «ночных». Вдобавок он ощутил в левом боку острую боль, а запустив туда руку, почувствовал характерное увлажнение — драконий арбалетчик таки зацепил его. Следовало поскорее найти укромное местечко и, по возможности, перевязать рану. Пока не истёк кровью. Вроде бы, по ощущениям, ничего важного не задето.

* * *

Ройчи открыл глаза. И пожалел об этом — вновь захотелось вернуться в беспамятство сна. Голова просто раскалывалась, поселившаяся внутри черепа бригада кузнецов очень добросовестно выполняла работу: дробила кость и всё, что под ней до состояния муки. И киселя. Как сказал бы Худук: голова и её продолжение в виде тела случайно оказались на стуле, на который опустил задницу дракон. Да ещё изрядно поелозил филейной частью, устраиваясь поудобней.

Что же случилось? Событийная цепочка, приведшая его на кровать с жуткой головной болью, с трудом, но возвращалась в соответствующие ячейки памяти.

Целеустремлённое движение к Ремесленному кварталу в надежде воссоединиться с товарищами по команде. Препятствие на пути в виде осаждающих район пиратов. Встреча Ройчи со знакомцем, можно сказать, из прошлой жизни, благополучно завершающая противостояние между морскими разбойниками и агробарцами. И наконец-то друзья встречаются. Родные рожи неразлучной парочки гоблина — тролля так и цветут улыбками, выступая, словно зеркало. Смысловое, естественно, ибо будь у него харя (это нежно) с пятисантиметровыми клыками, или анфасная часть походила на позеленевший сухофрукт, то он бы вообще задумался: улыбка — столь ли она важна в жизни, может можно как-то обойтись без неё?

И тут память подбросила неприятную подножку — он вспомнил о тоненькой и невероятно подвижной девушке, которая умудрилась без его на то согласия принести ему кровавую клятву верности (он-то знал не понаслышке о проблемности и ответственности в подобных вещах). Но стоило вновь подумать, как разрешить данную ситуацию, как голова заболела пуще прежнего — явный признак того, что он на верном пути в поисках точки отсчёта, приведшей его в такое состояние.

А потом был трапезный зал, предчувствие праздника живота, он попросил у проходящей мимо служанки что-нибудь попить… Шалюрка, возомнившая себя его личным секретарём — оруженосцем — адъютантом — телохранителем, остановила женщину, сама попробовала, что дают. Настроение было, в принципе, благодушное, и он с иронией отнёсся к подобной заботе, тем более в её полудиком племени с западной границы Агробара наверняка так и положено поступать. Но он сделал себе зарубку в памяти: в ближайшее время разобраться с этим — няньки ему совсем не нужны, он уже достаточно взрослый мужчина, не калека, чтобы вокруг себя терпеть что-то подобное. Тем не менее, принял чашу из рук девушки, сделал хороший глоток… Что тут скажешь в своё оправдание? Расслабился, как есть расслабился в кругу товарищей, занятый дружеской пикировкой, отдыхающий душой и телом. Он хлебнул вина…

Алкоголь — это табу. Это первая аксиома, преподнесенная Хромым ему, желторотому юнцу, претендующему на место в рядах королевских смертников далёкой Илии. Голос давно погибшего учителя звучал добродушно и увещевающе, словно и не предлагая самому опровергнуть этот постулат. М-да, эксперимент с собственным организмом иногда-таки устраивали буйные королевские гвардейцы особого полка, но вот результаты были лучшей иллюстрацией того, что наставников нужно слушать. Путь воина — смертника и спиртные напитки — вещи несовместимые. Плачевные последствия принятия алкоголя таковы: боец в лучшем случае становился неконтролируемо буйным и опасным для всех окружающих (при этом о происходящем он практически ничего не помнил), в худшем — слабый — сходил с ума и превращался в овощ. Яркий пример тому сам Ройчи, конечно же, несколько раз наступавший на эти грабли, как правило, случайно (как вчера) либо по воле враждебных сил.

Однажды, так уж сложились обстоятельства, их компанию пленили весьма самоуверенные и агрессивно настроенные люди, предводитель которых бахвальства ради «пригласил» его, человека, к себе в палатку для разговора. Уверенный в собственной безнаказанности, он долго и красочно описывал, что сделает с «тёмными», потом «светлыми» и в самом конце с ним — человеком, посмевшим «изменить роду людскому». Но, пытаясь казаться справедливым, предложил исполнить напоследок одно желание (выполнимое с точки зрения захватчика), ну, и Ройчи, не долго думая, попросил вина. Да, это был риск, но оправданный — он был уверен, что кубок вина не доконает его (проверено опытным путём), а его товарищи верно отреагируют на происходящее… В общем, в итоге тридцать трупов, жуткая головная боль и неимоверное истощение — на ноги он встал на третий день. Друзья, поняв, что происходит, нейтрализовали опешивших конвоиров и… сбежали. Чтобы вернуться через время, добить уцелевших и подлым образом нейтрализовать подуставшего обезумевшего товарища. Да, страшная была бойня.

Вот и вчера чётко сработали товарищи — спеленали его… Ну, шалюрка, ну, удружила… По заднице б ей за такую заботу! Злости, правда, не было — лишь усталость и ломота во всём теле. Голова вообще будто покоилась на отдельной полке с жёстким указанием: не транспортировать, в крайнем случае очень аккуратно отволочь в погребец для частичной заморозки… Но вставать-то надо — судя по пробивающемуся в щели ставней свету, уже было утро.

Он пошевелился, кряхтя, приподнялся на локтях, и… наткнулся на внимательный взгляд оливковых глаз… Вырвавшееся невольно ругательство было следствием неожиданности, досады и… смущения. Он, крепкий мужчина, скрипит зубами на виду у… этого… явления.

Девушка смиренно сидела на табурете у противоположной стены, сложив ладошки на коленях и не отрывая от него взгляд. Как истукан! Слава Единому, не бросилась помогать встать, когда Ройчи, спустив с кровати босые ноги, сел. Подумал и накрыл голые колени одеялом, и снова посмотрел на неё. В душе начало зарождаться глухое раздражение.

— Чего надо? — грубо бросил, не в силах бороться с собой.

Она не ответила, даже не пошевелилась, и повисшая следом неловкая тишина только больше раздраконила его. Но Ройчи, сумасшедшим усилием воли подавил в себе желание рассказать этой девахе, что он думает о ней. Не дай Единый, ляпнет что-то не то, и она наложит на себя руки — с этой дикарки станется! Конечно, он ещё тот циник, но брать на себя смерть — и даже невольно — юной девушки категорически не согласен.

Что там говорить, у него не было ни сил, ни желания сейчас разбираться с этой ситуацией. Тем более, совсем иные проблемы стали громко заявлять о себе: неимоверно хотелось помыться, окунуть разбитое тело в горячую ванну, откиснуть и сбросить груз насыщенных и «грязных» дней. Плюс ко всему сосущее и с каждым ударом сердца всё требовательней напоминающее о себе чувство голода, словно превращающее живот в воронку, затягивающую в себя в конце концов и разум… Но смятённые, вялые мысли никак не желали предложить верный и эффективный план по решению этих, по сути, простых задач, а ощущение апатии и какой-то досадной беспомощности вновь стало пробуждать к жизни ростки злости.

К счастью, в этот момент, без всяких предварительных стуков и иных церемоний, от удара — явно ногой — открылась дверь, и в помещение вошёл Худук.

Цепкий, внимательный взгляд на человека — девушку он проигнорировал, прошёл к столу, поставил поднос, потом подвинул к Ройчи стул, на который и переставил принесенное, и только после этого на его невозмутимом сморщенном лице мелькнула обычная ухмылка.

— Ну, здравствуй, пьяница.

Мужчина поморщился, но промолчал, ибо шутка была не нова. По объективным причинам Ройчи, естественно, не относился к категории «пьющих», вследствие чего ему частенько приходилось «приглядывать» за разошедшимися товарищами. Захмелеть мог Рохля, несмотря на кажущуюся «невосприимчивость» (другое дело, какие объёмы нужно на это дело пустить!). Про гнома и говорить нечего — пивная диета по жизни его вполне устраивала, за что от товарищей, даже от старающегося не лезть в чужие дела эльфа и вполне сдержанного по этой теме гоблина (ну, тут понятно: «малышу» плохой пример подаёт) периодически выслушивал нравоучения. Худук при этом тоже был не дурак налакаться на халяву (но желательно не на виду у Рохли). И даже Листочек мог оторваться чем-то благородным какого-то урожая — ведь буйной компании наёмников нужно соответствовать! Только Ройчи, увы, был лишён этого удовольствия. Поэтому, если быть точным, «пьяница» — определение человека, введённое в обиход именно Худуком однажды не совсем добрым утром (дыхнув перегаром на будящего его мужчину), который заботиться о наклюкавшихся накануне товарищах.

— Видишь, как нелегко бывает, — пробурчал зеленокожтй, наблюдая, как Ройчи, кривясь и негромко ругаясь, одолевает литровую кружку горячего пойла, приготовленного собственноручно гоблином.

— Вот-вот, хороший мальчик, — оскалился довольно, глядя на покрасневшее лицо товарища с выпученными глазами, распахнутым — от невозможности отдышаться — ртом. — Не боись, сейчас полегчает, — и подвинул тарелку с овощами, тонкими полосками мяса и сыра. — И чтобы сам следующий раз, помогая друзьям после хорошего застолья, ты тоже был таким же покладистым и мягким, как я. А то бывает — никакого сочувствия, будто сам дракон вселяется в тебя!

И снова Ройчи никак не прокомментировал сказанное — он жадно поглощал пищу. Но уголки губ от слов «тёмного» поползли в стороны. А вообще, от гоблина будто исходила благотворная, успокаивающая волна. Использовал ли Худук свой дар или так действовало одно его присутствие — не суть важно, просто Ройчи в который раз подумал о том, что люди и человечество в целом недооценивают маленьких «тёмных». Навесило ярлык «злопамятных, коварных и мстительных», а мудрости очень древнего народа не желает видеть.

— И ещё, — вдруг наклонился к жующему человеку и негромко проговорил Худук, — с ней, — обозначил кивок назад, — нужно что-то решать. Тебе. И побыстрее, — Ройчи даже на мгновение перестал жевать от прозвучавших в голосе гоблина совершенно мягких и… сочувствующих интонаций, недоумённо поднял голову. — Как-то не хочется однажды получить нож в бок от такого милого существа за, гм, неуместную шутку или косой взгляд в твою сторону, — оскалился и покачал головой, словно дополнительно акцентируя внимание на сказанном.

— Да пусть катится на все четыре стороны, — недовольно проворчал Ройчи, возвращаясь к тарелке.

— Не всё так просто, — с сожалением проговорил Худук, придвинул другой табурет и плюхнулся напротив. — Я тут пообщался с Мириулом, и выходит, что ты за неё в ответе, — взгляд «тёмного» был абсолютно серьёзен.

— Этого ещё не хватало! — в сердцах бросил Ройчи, покосился на неподвижную девушку. Аппетит резко испортился, и вновь напомнила о себе ноющая голова. — Точно?

— Ну… — уклончиво буркнул гоблин и отвернулся к окну. — Чтобы это выяснить наверняка, нужно пообщаться с каким-нибудь шалюрским ведуном, а это, сам понимаешь, не так просто. Но ты не расстраивайся, — улыбнулся широко, явно намереваясь ляпнуть что-то, по его мнению, смешное, — смотри на это, как на подарок судьбы: разве у тебя была когда-нибудь столь преданная и покладистая телохранительница? Причём, — наставил указующий перст, — весьма юных лет. — И, глядя на мотающего головой из стороны в сторону возмущённого человека, злорадно добавил: — А чё, такому перекати-поле, как ты, самое то: и на постирушку, и на постельку и прирезать нерадивого собеседника весьма способна. Пальчиком указал — и всё, с кровати вставать не надо, мараться, уверен, что всё будет сделано, как надо, — Ройчи просто потерял дар речи. — А она ничего, симпатичная по человеческим меркам самочка, как на мой тёмный, — ядовито выделил, — взгляд. Так что, нечего тут прибедняться! — припечатал. — Всё о тебе, бедном, забота.

Гоблин целую минуту любовался гневным, не сердитым, а именно возмущённым видом товарища, лишь потом вздохнул, улыбка сошла с его лица, и он вновь мягко и озабоченно продолжил.

— Ты, пожалуйста, будь с ней внимательным, — эти слов и интонация опять-таки огорошили человека. — Хорошая она, — это заявление, прозвучавшее из уст порой весьма кровожадного и крайне жестокого к врагам гоблина, вконец добило наёмника. — Она нас чуть не загрызла, когда ей показалось, что мы хотим причинить тебе вред. Пришлось её даже слегка… — поморщился, — утихомирить. Зато после, как Ностромо ей всё внятно объяснил, так чуть не покончила с собой. Вот так, — он печально посмотрел на откинувшегося на кровати человека. — Я скажу тебе: если она будет рядом, я за твою спину спокоен. И не так уж она проста… и хрупка.

Ройчи вздохнул, тщетно пытаясь собрать в кучу разбегающиеся мысли, кивнул, как бы принимая к сведению информацию. Это всё нужно было очень тщательно обдумать. Но не сейчас, а на свежую голову. Но если Худук, хитрый, мудрый и вредный, принял девушку, то, что ж, придётся и ему пока её потерпеть.

— Мне бы в купальню, — почти жалобно проронил он, намекая на собственную слабость и желательную помощь товарища в длинном путешествии в соответствующее помещение. Медный таз с горячей водой, стоящий в углу, его, видите ли, не устраивает.

Ройчи в глубине души прятал ещё одну причину, по которой жаждал присутствия «тёмного» или вообще кого-либо из друзей — он не хотел оставаться один на один с шалюркой. Пусть это считается трусостью, но он опасался совершить какую-нибудь глупость: накричать, нагрубить — в общем, сделать то, о чём впоследствии будет жалеть. И само понимание этого, Ройчи, человеку достаточно твёрдому, уверенному, в чём-то принципиальному и целеустремлённому, терпеть было сложно.

Но вредный гоблин отказал в этой малости. Хлопнул по коленям, словно завершая разговор и возвращаясь в своё естественное насмешливое состояние, бросил, вскакивая с табурета:

— Не, я не по тем делам. Некогда мне — вон дитё ушло давно завтракать. Как бы маленький не переел. К тому же, злые повара наверняка подсунут пиво, дабы сэкономить на мясе. Нет, побегу выручать малыша…

Ройчи только сокрушённо покачал головой вслед. Обжору Рохлю нужно останавливать от набивания пуза, хотя бы потому, что висеть им здесь неизвестно сколько, а стараниями тролля голод может прийти значительно быстрее.

Завернувшись в одеяло, он попытался встать, но сразу же его повело так, что возвращение на задницу стало весьма актуальным. На девушку, что порывалась прийти ему на помощь, он так зыркнул, что та немедленно вернулась на место. Слава Единому, погрузиться в пучину нерадостной беспомощности ему не дали — в дверь снова бесцеремонно заглянула довольная бородатая физиономия и громко спросила:

— Чего звал, Ройчи?

— И тебе привет, Ностромо, — грустно ответил человек, на что гном лишь торопливо, без оправданий, махнул рукой. — Помощь твоя нужна.

— Какая? — насторожился тот.

— Да чего-то ослаб, знаешь ведь, мне бы в ку…

— Стой-стой, — резко замахал руками тот. — Я тут вспомнил… — на бесхитростном лице подгорного жителя появилось такое выражение, что Ройчи с трудом удержался от улыбки. — В общем, — извиняясь, пожал плечами и отвёл взгляд в сторону, — мне бежать надо. Вот, — и чуть взбодрился, видя, что товарищ не собирается с ним спорить и давить на совесть. — Да ты разве забыл — вон твоя помощница…

Дверь захлопнулась, а вслед за ней в створку влетел сапог — откуда и силы взялись.

— Вот они, настоящие друзья, — пробормотал про себя человек, пытаясь понять, как быть.

Но долго унывать Ройчи не пришлось — нашёлся-таки один верный друг. Высокорождённый.

Листочек аккуратно постучал и на грозное: «Открыто!», вошёл, окинул помещение невозмутимым взглядом (наёмнику почудилось, что на губах у эльфа промелькнула-таки улыбка, но это было столь мимолётно, что утверждать это он не стал бы), подобрал сапог у порога и спокойно принялся из платяного шкафа доставать чистую одежду — не наёмника — та наверняка находилась в стирке и штопке, и всё это положил на кровать. Подал руку товарищу, помогая встать.

Одевание и путешествие в купальню прошли без эксцессов, не столь быстро и ловко, как хотелось бы, но Ройчи, во всяком случае, почувствовал себя гораздо уверенней, и уже к подставленному справа плечу девушки отнёсся стоически (слева шёл эльф). В кадку с водой влез без стеснения голышом и с блаженным выражением на лице. А потом эльф исчез, и они вновь остались наедине. Слава Единому, девушка не бросилась исполнять какие-то только ей ведомые купальные манипуляции, верно истолковав красноречивый взгляд мужчины, и тихонько присев у входа. Словно продолжая охранять. Но Ройчи всё уже было побоку — он почувствовал, как благотворная влага вытягивает из тела грязь и усталость. Немного разморило, и дабы вконец не уснуть, он решил заняться серьёзной чисткой шкуры. Сознание наконец-то обрело некое, так давно ожидаемое равновесие, и он благодушно обратился к шалюрке.

— Как звать-то тебя, отравительница?

— Шани, — голос у неё был глухой, словно она подзабыла, как им пользоваться.

— Красивое имя. Родственники-то у тебя есть?

— Нет.

— Скверно, — досадливо вздохнул, с сожалением констатируя, что самый простой способ разойтись, не подходит. — А лет сколько тебе?

— Семнадцать вёсен.

— Так ты уже достаточно взрослая… — запнулся, не зная, как продолжить — для замужества.

— У меня было двое сыновей, — всё также глухо и как-то безразлично донеслось до наёмника.

Слово «было» неприятно резануло слух, и Ройчи ругнулся про себя. И испытал неожиданный — и коварный — приступ жалости к этой тоненькой девчушке, такой молодой, но уже испытавшей все прелести взрослой жизни.

— Ладно, не грусти, — произнёс — ведь надо было что-то сказать? — Вернём тебя к… твоим.

— Как скажете, господин, — прозвучало абсолютно без эмоций.

— Я не господин, — мягко поправил мужчина. — Зови меня, пожалуйста, Ройчи.

— Хорошо, господин Ройчи.

М-да, тяжёлый случай. Он почесал отросшую за время приключений в Агробаре щетину и продолжил аккуратный расспрос.

— А ты уверена, что я — именно тот человек, с которым нужно связать свою…

— Да, — последовал незамедлительный ответ.

— …жизнь. Тьфу ты, я не договорил! — чуть повысил голос Ройчи, но тут же одёрнул себя. — Может, есть какая-то альтернатива? Дальние родственники, дружеская семья, добрые соседи? Мы ведь в Агробаре не останемся.

Тишина. Минуту Ройчи тщетно дожидался ответа, потом не выдержал и нетерпеливо уточнил:

— Так да или нет?

— Нет.

— Кто бы сомневался, — буркнул про себя, пытаясь удержать стремительно улетучивающееся радужное, оптимистичное настроение, вздохнул. — Ладно, что-нибудь придумаем — безвыходных ситуаций не бывает, — произнёс негромко скорее для успокоения себя, нежели кого-то. Поднял голову, вглядываясь в тёмный силуэт — светом тут не баловали — горящий очаг да пара масляных ламп. Общение-то налаживать как-то надо. — Дай, пожалуйста, вон, мочалку.

Следующие минут пятнадцать он был занят тем, что ожесточённо тёр себя, в паузах между разъясняя ситуацию о себе и их компании, наёмниках, делая упор на постоянных конфликтах внутри группы, о тяжёлых, кровавых заданиях, в которых риск умереть весьма и весьма велик, о жёсткости, чёрствости и грубости не только «тёмных», входящих в команду, но и «светлых», и его лично, об неустроенности их походной жизни — и много иного, что, в принципе, было правдой со слегка сгущёнными красками, но что наверняка было бы неприятно молодой особе женского пола… Но Ройчи отчего-то показалось, что всё его красноречие пропало втуне, и его эмоциональный рассказ вызвал прямо противоположную реакцию. Под конец девушка — Шани — слушала его о-о-очень внимательно, явно утверждаясь в мысли, что «господина» есть от чего — и кого(!) — защищать.

Когда от дверей раздались неожиданные хлопки, увлёкшийся Ройчи уже был достаточно отскоблён (последний штрих как раз таки наводила Шани на спине). Ему аплодировал эльф. Сумрак в этот раз был благом, ибо матёрый циник Ройчи попытался покраснеть, что с ним было вообще крайне редко. Впрочем, зоркому высокорождённому темнота — не очень большая проблема. Тем не менее, Листочек был достаточно деликатен, чтобы сделать вид, что не заметил смущения товарища, а вежливо, но твёрдо напомнил о необходимости идти завтракать, сноровисто помог одеться посвежевшему Ройчи и повёл на умопомрачительные запахи.

Наёмник с проснувшимся любопытством поглядывал по сторонам. С того времени, как он тут был, ещё до переворота, смерти короля и случившегося в связи с этим бардака, на постоялом дворе стало не в пример люднее. Туда-сюда целеустремлённо сновали люди по вешнему виду, как прислуга, так и очень серьёзного вида мужчины — некоторые дворяне тоже тут, видимо, нашли пристанище. Глянув с верхней галереи в трапезный зал, он сразу же отыскал своих товарищей и невольно улыбнулся, глядя на очень колоритную разновеликую троицу. Мельком отметил несколько знакомых лиц по рискованному брожению по дворцу и отчаянному прорыву из него. Плотоядно облизнулся, выделив из массы мечущихся по залу служанок ладную фигурку Матильды. Здесь-таки, спасённая им, гм, красавица, чьи аппетитные и мягкие формы так и норовили спрятаться на его груди… М-да, не единожды он вспоминал о ней в бушующем городе, желая отвлечься от неприятностей и непростого положения. Поди ж ты, она здесь! Это ли не судьба? Давненько не было у него женщины.

Чувствуя, как стремительно возвращаются в тело силы и энергия, поднимается настроение, а восхитительные запахи из кухни пробуждают дикий голод, он невольно ускорил свой шаг по лестнице.

С непроницаемым лицом, но веселясь в душе, он наблюдал, как его товарищи так и стелются, чтоб угодить. Конечно, как вчера вязали его, небось, и не думали щадить его бренное тельце. И голову. Наверняка тролль постарался… Ладно, чего уж там, знает он тяжёлую руку Рохли, поэтому удар, отправивший его в беспамятство — такая себе дружеская оплеуха. Ведь, как ни крути, а все эти действия — ему же во благо, иначе натворил бы дел.

Удобно устроившись на стуле со спинкой, который принёс откуда-то по соседству тролль — вокруг-то простые скамьи — он втянул носом целительный аромат тушёных овощей и мяса, глянул искоса на гоблина, скорчившего угодливую рожу, на гнома, оскалившегося в улыбке на всю ширину рта, и подумал: а жизнь-то налаживается! Или накладывается?

Оглядел сидящих за столом товарищей, так и замерших в ожидании слова.

— Да, умеете не только по голове бить, — произнес Ройчи и улыбнулся. И, вторя ему, напротив тоже расплылись довольные лица. Даже эльф оголил белоснежные ровные зубы — искусство улыбаться по-настоящему до встречи с Ройчи ему было совсем недоступно.

Мужчина придвинул к себе тарелку, отправил две первые ложки в рот, когда только обратил внимание на странные манёвры высокорождённого. А когда понял, то чуть не поперхнулся.

Шалюрка, как и прежде, замерла за его спиной — Ройчи решил пока не обращать внимание на это упёртое создание, Листочек же, лакомый до человеческих женщин (что поделать, у всех свои недостатки), попытался изобразить из себя галантного кавалера и усадить рядышком с собой юное половозрелое создание. Но оное — как такое может быть?! — на обаяние представителя древнейшего народа отреагировала своеобразно, то есть… никак, а попросту — проигнорировала напрочь, будто его здесь и нет, и не корчит из себя улыбки и не излучает искреннее сопереживание-благосклонность-доброту (и так далее) вполне себе симпатичный эльф. Впрочем, девушка игнорировала не только его, но и… вообще всех вокруг.

Отчаявшийся эльф вздохнул, отодвинулся в сторону и красноречиво указал на место возле Ройчи (то бишь, между ним и человеком) — мол, садись хоть здесь, возле охраняемого объекта. Ноль реакции.

Ройчи, недовольный уже тем, что была прервана трапеза, почувствовал, как внутри вновь зарождается раздражение. А если представить, что всё это происходит публично, то… Хотя он был достаточно толстокож, чтобы не обращать внимания на мнение окружающих. Но все равно неприятно — не хватало ему лишних презрительных ухмылок, которые он, впрочем, отбривает сморканием одной ноздри. Но вон, к примеру, сидящая, слава Единому, младшая представительница Берушей, очень симпатичная и умненькая девочка — как-то не хотелось бы выглядеть в её глазах непонятно кем — надо соответствовать образу, гм, благородного наемника. Глупости, конечно, но ему, крепкому здоровому мужчине, вполне способному постоять за себя, совершенно ни к чему плотная опека со стороны молодой девушки. Если они, конечно, не двигаются ко всеобщему удовольствию и удовлетворению… М-да, тут явно что-то покруче. Где ты, Матильда, нам срочно нужно пообщаться! Помнится, ты совсем была не против отблагодарить своего спасителя.

Больше не желая забивать голову всякой ерундой, Ройчи хлопнул ладонью по скамье и веско произнес, глядя прямо черные глазищи поверх кисеи, скрывающей лицо:

— Садись! — указал на стол. — Ешь!

И отвернулся, как бы даже не желая предполагать, что его не послушаются. Но всё равно мысленно вздохнул с облегчением, когда рядом завозились, а спустя несколько мгновений тонкая кисть потянулась к тарелке с лепешками.

А вообще, нужно расслабиться и получить удовольствие. Сейчас. А чуть позже, в спокойной обстановке нормально поговорить с девушкой — хотя бы выяснить, что конкретно подразумевает данная ею клятва. В своих дипломатических способностях Ройчи не сомневался, кочевая жизнь изрядно побросала его, и если он умудрялся находить общий язык не только с власть имущими представителями рода людского, но и предводителями — старейшинами — вождями древних рас, как «светлых», так и «темных», то уж с молодой девушкой он как-нибудь разберется. Просто он сейчас, гм, немного не в том состоянии.

— Кого я вижу! Это же славные воины, которые прогнали пиратов!

Голос, раздавшийся за спиной, был грубым и так и сочился скрытой издёвкой и угрозой.

Это что за… недоброжелатель? Ройчи бросил короткий взгляд на якобы невозмутимого, но таки навострившего уши гоблина, но продолжил механически жевать — слишком часто он слышал подобный тон от существ, мечтающих нарваться на добрую трёпку. Что поделать, дружба с «тёмными» предполагала это, а, учитывая, сколько Худук с Рохлей фактически безвылазно находятся здесь, зная беспокойный характер зеленокожего низкорослика, можно легко представить, скольким он наступил на любимый мозоль. Что-либо отвечать или как-то иначе реагировать было просто лень. Да и влезать в драку под приютившей их крышей, в стане, так сказать, временных союзников, было бы дипломатически неверно.

— К кому я обращаюсь?! — раздался рёв раненого носорога, который вместо опасения едва не вызвал в нём истерический смех — видно, сказывались до сих пор последствия случайного потребления алкоголя. Ему с трудом представлялся любой разумный — во всяком случае, в этом месте и сейчас — способный что-либо противопоставить ему и его друзья, каким бы страшным и сильным он сам себе не казался.

И вдруг — он абсолютно этого не ожидал — справа, словно прошел легкий ветерок, с места вскочила девушка. Он даже на мгновение испугался, что та вот так запросто бросится на хозяина злого голоса, посмевшего выразить словесно некую агрессию к нему, слабому и беззащитному. Но нет, слава Единому, шалюрка просто замерла перед громилой — действительно крупным и кое-где страшным мужиком, бестрепетно глядя в его маленькие бешеные глазки. Руки её свободно повисли вдоль тела, но Ройчи не сомневался, что что-нибудь небольшое, но чрезвычайно острое и смертоносное легко окажется в небольшой ладошке, чтобы сделать дырочку в этом надутом мыльном пузыре.

Ройчи для удобства наблюдения чуть развернулся вместе со стулом, но даже не попытался встать. Ему было любопытно, что дальше предпримет этот… агрессор. Но холодный разум уже рассчитал, как в случае нападения левой рукой уберёт девушку с траектории удара, а правая нога ударит в колено супостата. Очень неприятно ударит, возможно даже, без восстановления сустава. Рука же тоже чуть развернувшегося Листочка — краем глаза он отметил это движение — незаметно скользнула под лёгкий эльфийский плащ, явно не в поисках цветов.

По залу пробежал легкий шепоток и тут же утих — люди всегда любили вот такие сцены, особенно если они их не касаются лично. Противостояние взглядов уже длилось около минуты, но, как бы не пыжился, не играл бровями и не кривил губы здоровяк, всё это разбивалось о полную безмятежность и, можно сказать, вселенское равнодушие девушки. И, как ни странно, он не отводил глаз с лица стоящей шалюрки. Словно не мог этого сделать.

Ройчи неторопливо потянулся левой рукой к столу, взял ближайший кувшин, поднёс к лицу, понюхал — узвар, удовлетворенно кивнул, взял его в правую руку, снова протянул левую, теперь к чашке, приподнял, колыхнул, поставил, взял следующую — пустая — и налил жидкость.

Звук журчащего напитка наконец-то нарушил некое оцепенение и напряжение, опутавшие помещение. Здоровяк бросил какой-то недоумённый взгляд — словно только очнулся и не может понять, где он — на наёмника, нахмурился, оглянулся по сторонам, ловя внимательные, ожидающие взгляды вокруг, и только потом обратил внимание на стоящую перед ним девушку и… в сердцах сплюнул, круто развернулся, чуть не сбив стоявшего за спиной высокого мужчину, пошел прочь, про себя метая «драконы» на «тех, кто прячется за юбкой»…

Ройчи, как ни в чём не бывало, развернулся к столу, долил напиток и вернулся к прерванной трапезе. Потом будто о чём-то вспомнил, посмотрел на продолжавшую стоять девушку, мягко произнес:

— Садись уже, защитница.

Как ни странно, никакой иронии в его голосе не было, скорее неясный интерес и уважение. Как ни крути, а шалюрка не могла не понимать, что противостоять настоящему опытному воину, каким и был здоровяк, она не сможет. Все эти штучки, вроде ножа в рукаве — лишь воля случая, она ведь не профессиональный убийца. В конце концов, это какой же надо быть отмороженной, чтобы ни капли не переживать за свою жизнь? Или боялась? Но Ройчи этого не заметил. Наверное, ей кажется, что она своё уже отбоялась? Или тут что-то другое? Дракон его возьми с этими варварскими племенами, никогда не знаешь, чего ожидать — казалось бы, отношения внутри у них максимально понятны и прозрачны, но по факту целая система ритуалов, церемоний и традиций столь насыщенна, что многие вещи доводит до абсурда и ставит в тупик прибывших со стороны.

Стоило девушке сесть, как Ройчи обратил прищуренный взгляд на гоблина и очень мягко спросил:

— Что это было?

— Не обращай внимания, — осклабился Худук и махнул рукой, якобы подтверждая незначительность эпизода.

— Ну, уж нет, — Ройчи облокотился о стол, наклонился в сторону мелкого «тёмного», из его взгляда исчезла всякая ирония.

Худук невольно заёрзал под серо-стальным требовательным взглядом товарища и подумал, что вот с этим человеком ему совсем не хочется спорить — он очень хорошо чувствовал внутреннее напряжение Ройчи, но природное упрямство не позволило вот так сразу отступить.

— Я сам разберусь…

На что последовал вполне закономерный и абсолютно прогнозируемый ответ:

— Мы уже проходили это. У нас не бывает настолько личных проблем, касающихся всей группы, которые бы мы не стали решать всей командой. Или ты забыл очень поучительную историю твоего посещения родственников? — на лице мужчины появилась такая улыбка, что Худук невольно поёжился.

Это была относительно давняя история, ещё когда «темные» только присоединились к ним, и капризная кривая траектория их путешествия прошла недалеко от Закатных гор. Отчего Худук решил посетить своё родное племя, не суть важно, только он смог убедить отпустить его одного. Слава Единому, не стал тащить с собой Рохлю — хватило благоразумия. Да он и сам помнил сомнительную доброжелательность горных соотечественников. С этого, в общем, всё и началось.

Вообще, история Закатных гор — это сплошная цепочка жестоких столкновений, воен и междоусобиц всех со всеми — там, наверное, каждый камень полит кровью. Может это оттого, что издавна это была территория «темных» народов? Но, к сожалению, ничего не изменилось с приходом в эти места людей («светлые», кстати, вообще старались здесь не появляться), наоборот, казалось, неприятие и жестокость по отношению друг другу приобрели большую масштабность и силу.

В общем, Худук ушёл сам. И не вернулся через обещанные пять дней. Можно было бы, конечно, не волноваться — ну, бывает такое: родные места, давно не виденные родственники — и всё такое, но предварительно он оставил — на всякий случай — амулет, действие которого заключалась в одном: в случае опасности и угрозы жизни, он нагревался. На шестой день он не просто нагрелся, а раскалился.

Ройчи провел предварительную разведку — до этого они старались ни с кем не контактировать, во избежание, так сказать, ненужного внимания, а прятались в густом лесу в предгорьях — опыт автономной жизни у них был весьма богат. Пришлось немного пройтись, дабы выйти к человеческому поселению, этакому ощетинившемуся и достаточно капитально возведённому по всем законам фортификации форпосту. Крепкий и основательный, словно дуб, командир пограничной заставы, с цепким безжалостным взглядом бывалого убийцы, был крайне немногословен и очень недоверчив (но, кстати, не решился идти на прямую конфронтацию со «случайно заблудившимся одиноким путником», что говорит только в его пользу), но от того, что он поведал, у Ройчи в буквальном смысле слова волосы стали дыбом.

За то время, что Худука не было, именно на этом отрезке Закатных гор многое изменилось. Вначале с гор спустились вакхи, урукское племя, в своё время сменившее степной простор на каменные кручи (соображение у них было одно: так настояли шаманы), впрочем, оседлав верховья, они теперь с равным успехом «ходили на промысел» по обе стороны гор, и с должным иного приложения энтузиазмом резали, как оседлых сородичей по ту сторону, так и братьев по цвету по эту). В общем, общины троллей и гоблинов, сосуществовавшие здесь с давних пор, с переменным успехом были сдвинуты со своих мест. Либо уничтожены. И то событие — разорение поселка троллей, невольным свидетелем которого был Худук при уходе из племени, вследствие которого он поневоле и взял шефство над маленьким тролльчонком, вымахавшем сейчас в здоровенного Рохлю, было лишь первой ласточкой.

Победное шествие вакхов, отчего-то решивших стать «поближе к земле», натолкнулось на яростное сопротивление людей — княжество Сеймор и герцогство Атли после вялой грызни вполне серьезно схватились за узкую полосу ничейной земли. Как бы то ни было, но «тёмные» нарвались не на беззащитных поселенцев, а на вполне подготовленные, хорошо вооруженные и уже достаточно «разогретые» человеческие отряды и дружины. Люди перед такой угрозой, недолго думая, забыли пролитую кровь, спешно объединились и таки погнали прочь уруков. Тут ещё своё дело сыграл тот фактор, что предводители людей сообразили: «темные» наверняка ослабли, зачищая горы, поэтому грех этим не воспользоваться и не подгрести готовую местность для себя — позже ведь её можно правильно разделить между собой. И это было верно, ибо не так просто дался этот поход вакхам — главный шаман, собственно, и затеявший это переселение, и часть его помощников пали в противостоянии с даровитыми гоблинами, которые оказались не так уж просты, уцелевшие же изрядно растратили силы, а боевые отряды значительно поредели — и огромные снежные тролли, абсолютно не контролируемые в гневе, и мелкие, коварные, чрезвычайно злопамятные гоблины — враги страшные. Пядь за пядью воины потом и кровью расширяли своим владетелям территорию, но тут случилась ещё одна напасть: во фланг дерущимся неожиданно ударили дроу, опять же, наверняка теснимые ещё кем-то. Как бы то ни было, но люди, умывшись кровью, спешно отступили. Каждый на свою территорию — зализывать раны. Ничейная земля так и осталась ничейной — сил претендовать на неё ни у княжества, ни у герцогства не осталось. А что сейчас творилось в Закатных горах ни Единый, ни дракон не знали. Гоблины? Кто их знает. Горных давно не видели, если и остались целы какие-то кланы или общины, то они своими тайными тропами ушли куда подальше — горы-то велики, и любая тварь при развитом инстинкте самосохранения найдёт свою норку…

Ройчи, вернувшийся к товарищам, был весьма задумчив. Худука нужно выручать, но как?! И где его искать? Наверняка те ориентиры, оставленные наёмнику, давно ушли дракону под хвост. И соваться самому в Закатные, каким бы самоуверенным и подготовленным не был — очень серьёзная заявка действительно остаться без головы. Но тащить «светлых» и здоровенного Рохлю, искусству маскировки которого учить и учить, с собой — верное ли решение? Вопрос был выставлен на обсуждение.

Тролль, заметно встревожившийся от исчезновения «мамы» был готов идти моментально хоть в пасть дракону и рвать голыми руками любого врага. Ностромо лишь довольно осклабился — хлебом не корми, дай помахать секирой (но Ройчи-то знал, что несмотря на браваду, подгорный был весьма прагматичен и расчётлив, и, зная, что человек наверняка уйдёт в поиск в любом случае, решил, что верный товарищ, прикрывающий спину не помешает). Листочек промолчал, просто сразу стал собираться — на тот момент у него с гоблином отношения продолжали оставаться натянутыми, и эльф наверняка со спокойной душой оставил бы зеленокожего самостоятельно выбираться из неприятностей, в которые точно попал по собственной дурости — так сказать, хотя бы из воспитательных целей, но… Бросать товарища, даже исключительно вредного, нельзя — это раз. Авантюрная жилка, изрядно развившаяся за время сосуществования с человеком, не простила бы ему такое, гм, тактическое отступление — это два. Ну и третье: вряд ли какой эльф мог похвастать, что его нога ступала в Закатных горах, и хотя бы частично разведать их (высокорождённые очень скрупулёзно собирают информацию обо всех землях Веринии, особенно о «закрытых территориях»). Короче, через час они всей группой выдвинулись навстречу очередным и абсолютно бесплатным приключениям.

То, как они прошли урукские кордоны, как «общались» с троллями, как проникли на территорию дроу, где в плену, в ожидании мучительной казни находился злобный, доводивший до белого каления как правило хладнокровных «тёмных» эльфов, несломленный Худук, какие только чудеса дипломатии и красноречия пришлось продемонстрировать Ройчи и Листочку, чтобы только наладить относительно спокойный диалог, какие испытания — в качестве проверки на вшивость — довелось им пройти — это отдельная история. В итоге они таки смогли найти общий язык с вождями пленившего гоблина клана и даже обменялись словесными обещаниями о взаимовыручке, и расстались вполне довольные друг другом. Дроу в конце даже подсказали, где искать остатки худукового племени, которое они на самом деле взяли под свою защиту, и если бы не несносный характер оного, всё могло закончиться… немного не так, а быстрей и без лишней нервотрёпки. Но всё равно, основным аргументом, перетянувшим весы в сторону положительного решения проблемы, была сама идея того, что человек и два представителя «светлых» народов пришли выручать мелкого «тёмного». Дроу были поражены этим, и всё время уточняли, так ли это, и вполне серьёзные уверения даже от своего «светлого» собрата (особенно от него!) выслушивали чуть ли не открыв рты. В конце концов, Хранитель дроу и Ройчи нашли общих знакомых, которым человек при случае обещал передать поклон («тёмные» эльфы — весьма закрытое общество, и лишний раз бродить по чужим землям они любят ещё меньше своих «светлых» сородичей).

А потом была не очень радостная встреча Худука с соплеменниками. Почему так? Потому что из его семьи не выжил никто — отец, как-никак, был главным шаманом, а братья занимали не последнее место в иерархии племени. Что могло утешить их товарища — его родные дали достойный отпор агрессорам. Худуку даже предложили остаться в племени в качестве… шамана. Но тот, сохраняя на лице горько-холодную маску, только качнул отрицательно головой, махнул сородичам рукой и молча пошёл прочь. Друзьям пришлось догонять его. Видеть то, во что превратилось некогда многочисленное и гордое племя, ему было больно.

Вот такая поучительная история. И с тех Ройчи не очень любил разные, гм, самостоятельные решения, касающиеся всей команды. Если ты доверяешь свою жизнь необдуманной опасности, значит, ты подставляешь всех.

Худук под пристальным взглядом человека отвёл глаза в сторону.

— Я расскажу. Потом.

— Хорошо, — согласно кивнул мужчина, решив чересчур не давить на товарища. Впрочем, это не значило, что он забудет об этом, и у них с гоблином не состоится долгий, «вдумчивый» разговор.

Но им всё равно не дали спокойно продолжить завтракать. Раздалось якобы деликатное покашливание в исполнении квадратного крепкого мужчины (Ройчи вспомнил, что уже имел возможность его видеть в королевских гвардейских цветах и со знаками сержанта), и стоило расположившимся наёмникам обратить на него внимание, тот, слегка понизив голос, сказал:

— Её Высочество желают видеть вас… Ройчи, — выдавил имя, словно в его простоте была заключено некое пренебрежение, на мгновение запнулся, готовясь к следующим словам, а наёмник мысленно усмехнулся: экие всё-таки эти дворяне интересные — битый профессионал-воин, а простая вежливость к низшему (в его понимании) по статусу человеку неимоверно сложна — проще на лягушку наступить. — Очень просит не оттягивать.

Ройчи изобразил широкую улыбку (на большее в это утро он был не способен) и, не задумываясь, ответил:

— Непременно. Так и передайте великолепной Лидии, что я буду к её услугам. Вот только, — он повёл рукой на стол, — добью крохи, что бог послал, и сразу к ней, — добавлять, что очень соскучился по такой милой и чудесной девушке, как она, посчитал лишним — не стоило чрезмерно раздражать верного служаку. Достаточно и того, что к этому моменту стол был буквально заставлен яствами, и пресловутые «крохи» при желании можно было поглощать до самого обеда. Другое дело, что сам Ройчи, не взирая на поправившееся самочувствие и настроение, не ощущал в себе того дипломатического потенциала, который наверняка потребует от него разговор. А впрочем, будет, как будет — он никому ничего не должен и не обязан, а выслушивать какие-нибудь глупости не привыкать — уши, чай, потерпят, если что, не отвалятся.

Гвардеец поморщился, но с чувством выполненного долга развернулся и убыл.

А на его месте нарисовалось новое действующее лицо. Высокий, худой, обманчиво расслабленный мужчина с вислыми усами, коротким ёжиком седых волос и холодными прищуренными глазами. Непростой… дядя.

— К вам можно, вольные воины? — голос под стать ему — невыразительный и скрипучий.

Ройчи окинул его ленивым взглядом, мимоходом отмечая неброскую и потёртую, но качественную кожу безрукавки на голое тело и штанов, небрежные, скупые движения бывалого воина, отсутствие какой-либо опаски или неприятия сидящих за столом, даже какое-то отнюдь не показное равнодушие. И при этом едва уловимое напряжение — то ли готовность вступить в драку, то ли ещё что-то. Что и говорить — настоящий, много повидавший наёмник — из тех, кого обманывать себе дороже.

— Присаживайся, угощайся, — первым отреагировал гном, гостеприимно поведя рукой и подвигаясь, изобразив подобие улыбки.

Чем неторопливо воспользовался подошедший, пригубил кубок, после чего, словно признавая главенство человека, поднял на него абсолютно холодный, прямо-таки ледяной взгляд светлых, словно выцветших глаз. Остальные, будто это их не касается, тут же вернулись к трапезе, но по повисшей за столом тишине (даже Рохля стал чавкать осторожней) можно было легко понять: ни одно слово не уйдёт не услышанным.

— Илиец… — то ли констатация, то ли обращение, но напряжение усилилось, ибо слово было произнесено. Ройчи безмятежно глянул в глаза «гостя» в ожидании продолжения. — Меня зовут Кол. Твой интерес?

Лёгкое пожимание плечами — Ройчи испытал облегчение, так как вопрос не был связан конкретно с кем-то из его друзей (в первую очередь, с Худуком). Разве что по касательной. Это скорее попытка выяснить что-то иное — пересекающиеся контракты, конкуренция на этой почве, определение возможных противников — и такое бывает, когда сегодня сидишь за одним столом с товарищами по цеху, а завтра вынужден скрестить с ними меч, приняв обязательства противоположной стороны.

— Я - Ройчи. Возможно, ты знаешь, это мои друзья: Лис, Ностромо, Худук, Рохля. Мы свободны. Встряли в историю случайно, пришлось защищаться, — непринуждённая улыбка. — Так что, не волнуйся, брат, перебивать твою возможную работу не намерены.

Седой покивал головой, принимая слова, но пронзительный взгляд не отвёл, и, отчего-то слегка замешкавшись, сказал:

— Мой товарищ тут недавно был… весьма громогласен, — пауза для осмысления собеседником информации. — Он немного вспыльчив и прямолинеен. Надеюсь, вы поймёте его правильно и не будете в претензии. Нам здесь не нужен дополнительный конфликт.

Все подозрительно посмотрели на внезапно поперхнувшегося и закашлявшегося гоблина, а Ройчи, задрав голову, оглушительно расхохотался.

Неужели этот Кол опасается, что за дырявую глотку их отмороженная (судя по составу) компашка может решить пришибить его товарища? Любопытная забота о напарнике. Но если уже быть до конца честным, таки могла. Как минимум, повоспитывать того — наглецов и хамов нужно ставить на место. Но сейчас это — лишнее. Тем более, нужно выяснить обстоятельства участия в конфликте Худука — наверняка это произошло не без него, и к ним всем такое, хм, предвзятое отношение наёмника не из-за его красивых ушей и сморщенного обаятельного лица с внушительным носом.

Седой стоически, хладнокровно переждал смех, прокатившийся за столом, чуть дёрнулся, когда Ройчи, наклонившись, похлопал его по плечу — провоцируя, что ли? — только в глазах наконец-то промелькнул опасный огонёк, тут же приглушенный движением век.

— Нет. Пока претензий нет, — прямолинейность — неплохое качество. — Нужно немного разобраться. Но, думаю — и мои друзья наверняка согласятся, — выделил последнее слово, с улыбкой глядя на застывшего со злым, непреклонным лицом Худука, — что терять хорошего бойца на этой стороне баррикады было бы не очень дальновидно.

Седой вновь обозначил согласный кивок, принимая к сведению информацию о том, что, несмотря на неплохую подготовку его товарища, именно его сидящий напротив наёмник относит к «выбывающим» в случае столкновения. И это отнюдь не блеф. Кол, несмотря на свой богатый опыт и реальное понимание своих немалых возможностей, почувствовал себя… неуютно. Из-за исходящей от сидящих за столом ауры опасности… Развитое в многочисленных смертельных схватках чутьё буквально кричало не связываться с этими разумными. И он пожалел, что за разными заботами и делами, связанными с обороной Ремесленного квартала в общем и защиты наследницы трона в частности, не потрудился приглядеться к «тёмной» парочке, не пресёк, не предвидел неблагополучного развития отношений Лири и гоблина. Только сейчас, словно внезапно прозрев, он глянул на обманчиво расслабленного тролля, о котором неспроста уже в ближнем кругу бродили слухи, как о машине-убийце, на словно бы незаметного мелкого гоблина, чьи шаманские данные бесспорны, а, учитывая то, что он не побоялся вступить в драку с огромным и страшным Лири — это о многом говорит. Объявившаяся троица из этой команды — вообще без комментариев. Даже сейчас невозмутимо глядящий в окно высокорождённый, как минимум, классный лучник, демонстративно компанейский подгорный житель — точно опытный боец и… илиец. Это вообще тёмная лошадка.

Когда-то ему доводилось слышать рассказ от весьма уважаемого человека о далёкой небольшой горной стране, воины которой в одночасье превратились то ли в героев, то ли в изгоев, и он показался ему тогда чуть ли не сказкой. Сейчас настоящих «илийцев» (имеется ввиду, участников тех событий, а не коренных жителей) или как их чаще называли — «королевские смертники» или «королевские стервятники» — в зависимости от точки зрения, по миру разбросано немного, но истории об их нынешних «деяниях» периодически всплывают, будоража любопытство и напрягая воображение, и где вымысел, а где правда, узнать, как правило, практически невозможно. Как говорил по пьяни один знакомый менестрель — как раз по этому поводу: «Вериния не столь велика, чтобы выдержать изобилие таких парней». Кол тогда мысленно посмеялся про себя, но никак не прокомментировал слова музыканта — смог тот зацепить его чёрствую, далёкую от искусств (кроме воинских) душу своими балладами.

Что ж, как говорится, сказка ложь, да в ней намёк. Во всяком случае, стоит предупредить Лири, чтобы не нарывался, постараться удержать его от необдуманных поступков, хотя после смерти Сетра это стало довольно сложно. А после предательства рыжего так и вовсе в него будто дракон вселился… Совсем развалилась их команда — агробарский контракт оказался для них непреодолимым испытанием. И то ли ещё будет.

Кол встал, вежливо качнул головой — говорить что-либо, добавлять не было смысла — всё ясно, стороны обозначили понимание ситуации.

Но напоследок наёмник Ройчи таки сказал своё последнее слово:

— Берегите себя, вольные воины. Но передай товарищу, что вспыльчивость и невыдержанность для наёмника — большая роскошь.

При этом никакой двусмысленной улыбочки на лице не было. Впрочем, как и угрозы. Просто предупреждение. На будущее.

* * *

Ещё на подходе к конечной точке, капитан заподозрил неладное. Списывать данное ощущение на то, что у него и так, что называется, на душе кошки скребли, да общее состояние после драки со стражей оставляло желать лучшего, не стоило. Несмотря на то, что пробирались не очень оживлёнными закоулками, полное отсутствие людей в это время, как минимум, настораживало. Тем более, банк тестя находился, грубо говоря, в среднезажиточном квартале. Да и особых разрушений вокруг не наблюдалось. Вот только чёрные дымы в нужном направлении были нехорошим признаком.

Скорость продвижения их отряда из-за раненого была не слишком большой. К тому же РоГичи руководствовался тем соображением, что главное — осторожность, поэтому преодолевая очередной открытый участок, он с одним их бойцов вначале разведывал его, а уж после давал команду на выдвижение.

Уже подойдя к высокому забору, ограждающему банковскую территорию с тыла (территория — условное название, ибо она представляла собой довольно широкое пространство с комплексом зданий, громадой особняка, где, собственно, жил банкир с семьёй и домочадцами, строениями попроще, где располагалась прислуга и наёмные работники, хозяйственными постройками, конюшней; плюс здесь был большой сад и очень даже живописный пруд с ажурными беседками на берегу, ну и главное, куда стремился любой разумный, желающий либо оставить, либо взять энную сумму — двухэтажная контора с центральным входом с улицы для посетителей и клиентов, где и происходили все денежные операции) капитан замер, в полуоткрытую створку ворот пристально рассматривая открывшееся пространство. То, что сами ворота не были заперты, а постоянная охрана в виде двух крепких мужчин, отставных военных, отсутствовала — это наводило на нехорошие мысли. Но красноречивее всего выглядел дымящийся угол особняка, выглядывающий из-за полосы деревьев, да обугленные руины ближайшего сарая, уже едва подрагивающие серыми струйками.

— Проклятье, — глухо обронил про себя капитан, чувствуя, как предательски дёргается щека. И ощутил на плече тяжёлую, но явно ободряющую руку.

Это был Даг, который, как и большинство в роте знал, кем есть — или был? — тесть капитана, а также был в курсе их непростых отношений с молодой женой. И то, что Прейр без ума от дочери — тоже совсем не новость.

Словно раненый зверь, уже не заботясь о какой-либо осторожности, он бросился вперёд по знакомой, выложенной камнем дорожке, мимо лохматых ив и стремящихся в небо тополей, мимо удобных, с резными спинками скамеек, мимо до сих пор пышущих жаром построек…

Вскоре капитан наткнулся на тела пожилой парочки, столяра и прачки, лежащие лицом вниз, будто их нагнали и зарубили со спины. Потом он увидел почерневший от беды, с выбитыми окнами, сломанными дверьми и крыльцом, сильно обгоревший особняк. Огонь не смог до конца его победить — так, полизал слабые детали вроде деревянных панелей, роскошных портьер и ковров, но видно, что нехотя — захватчики поленились поддерживать его злость.

РоГичи не колеблясь, бросился внутрь, и поэтому не видел, как Даг остановил и подозвал к себе солдат, после чего шестеро, разбившись на двойки, отправились в разные стороны для разведки и наблюдения. Ну и попытаться найти кого-нибудь живого. Сам же остался у ступеней входа с раненым Терием, чутко прислушиваясь к неожиданно нахлынувшей тишине — вдруг раздастся звон железа или зов о помощи. Хотя, если честно, сержант в этом сильно сомневался, поэтому, игнорируя широкую скамью, устало плюхнулся на траву, вытянул натруженные ноги — минут пять покоя у него точно было.

Через какое-то время вернулся один из двойки, ушедшей в сторону жилых построек и молча кивнул: пусто. Даг не стал уточнять, касалось ли это только живых, так как на входе, тяжело ступая, появился капитан. Чёрный, не просто осунувшийся, а именно в саже, он был, словно демон из преисподней — сверкали лишь белки глаз. Зрелище было не для пугливых, если так можно сказать, ведь выжившие гвардейцы до сего момента точно к ним не относились. Но рваные, какие-то автоматические движения Прейра, когда он, оставив обгорелое, явно женское тело, снова направился внутрь дома, вскользь бросив поспешившим гвардейцам: «Я сам», всё-таки настораживали. Капитан при всём здравомыслии и демонстрируемой крепости духа мог и надорваться душевно. Он ведь, помимо того, что офицер королевской гвардии, то есть лучший из лучших, ещё и просто человек, состоящий не только из мяса и костей, но и из чувств, которые невозможно по желанию отключать. Во всяком случае, постоянно.

Ещё два раза возвращался РоГичи, пока где-то в доме что-то громко не ухнуло, стены тревожно задрожали, само здание напоследок обильно выдохнуло в окна гарью, пеплом, пылью и дымом. Даг, не поленившись, поднялся и проверил тела и с некоторым облегчением отметил про себя, что это точно не жена и дочь капитана. Есть ли какая степень родства у женщины, мужчины и мальчика с Прейром, или это просто, грубо говоря, случайные люди, сержант решил не уточнять, главное, что понял он, эти люди вначале были умерщвлены, а потом уж пламя коснулось их.

Но тут вернулся мрачный Войтех, ходивший с Дики в сторону самой банковской конторы.

— Капитан, вам нужно это увидеть.

С точки зрения обороноспособности, это было весьма крепкое здание с внушительными стенами, окнами — бойницами, блокирующими решётками, дубовыми, усиленными железом дверями. Наверное, поэтому те люди, что не сбежали (или не успели), когда всё началось, возможно, были преданы банкиру и решили остаться с ним до конца в надежде отбиться или пересидеть, не предвидя фатального конца, закрылись внутри. Но захватчики, похоже, какая-то группировка «ночных» были очень настойчивы, и, судя по большому количеству мёртвых тел на пороге и у стен банка, то и чрезвычайно озлоблены, ибо до сих пор толстые стены банка лизало пламя, а в груде изрубленных тел в сторонке невозможно было узнать, кто есть кто. Смогли ли убийцы добиться того, что желали и найти то, за чем пришли, ответить было сложно. Да, в общем-то, и не важно.

Капитан, буквально одним взглядом увидевший всё, что ему нужно, вдруг как-то поник, из ослабевших рук выскользнули меч и котомка, и он на какое-то неизмеримое, бесконечно тягостное время замер безвольной статуей, этаким памятником безысходности, трагедии и, как с сожалением подумал Даг, совершенно далёкий от поэтических образов, некоей точки невозвращения к жизни.

Тишина, нарушаемая потрескиванием тлеющего дерева и пугливым, осуждающим чириканьем птиц, была прервана тягостным выдохом, после которого РоГичи наклонился за мечом и, будто сомнамбула, деревянным шагом направился в распахнутые, с одной просевшей створкой, ворота. Потянувшиеся за ним гвардейцы, окинув внимательным взглядом пустынную улицу с закрытыми ставнями окнами, увидели, как капитан, стоя на одном колене, размерено бьёт землю оружием, а потом ладонями выгребает её. Война, кровопролитие, вероятность дождаться непрошеных гостей — всё отошло на второй план перед необходимостью погребения. Кого? Хороших людей попавших под пресс беспорядков и алчности.

Даг опустился рядом с капитаном, а остальные на плаще, снятом с грабителя, стали сносить останки зарубленных людей — на бандитов, кое-где раздетых явно своими, даже не взглянули.

Это мрачное и безмолвное занятие, несколько оживило, если так можно сказать, появление третьей пары гвардейцев. Вначале донеслись всхлипы и глухие мужские ругательства, а потом уже появились они сами, таща отчаянно сопротивляющуюся и рыдающую девицу. Это была, судя по чепчику и характерному переднику, служанка. Увидев дворик с мёртвыми телами и ещё больше вооружённых мужчин, девушка вообще забилась в истерике, отчего один из гвардейцев просто забросил её на плечо и донёс до замершего капитана.

— Вот, — отдуваясь, произнёс Жети, потирая вспотевший широкий лоб и внимательно оглядываясь вокруг, а затем перевёл взгляд на РоГичи, — пряталась в саду. Ну и шустрая — пришлось нам с Гремом побегать, — кивнул на невысокого товарища с перевязанной головой. — И, главное, никак не объяснишь ей, драконице безголовой, что не бандиты мы, мы — хорошие, — в устах крупного, в кровавых, измятых доспехах, со зверской рожей и свежей царапиной на щеке, мужчины, это прозвучало, как минимум, двусмысленно. Но никто по этому поводу и не подумал шутить.

РоГичи встал с земли, символически (рефлекторно) отряхнул руку, поднял голову девушки за подбородок и несколько долгих мгновений вглядывался в зарёванное, испуганно замершее — как кролик перед удавом — лицо с безумно вытаращенными глазами.

— Как… — слово прозвучало, будто карканье, словно человек в одночасье разучился говорить, значение же его угадывалось с трудом. Капитан прокашлялся, скривившись от проступившей сукровицы в потревоженных губах, но немигающего отстранённого взгляда от служанки не отвёл, а она так и стояла навытяжку, боясь пошевелиться. — Тебя ведь зовут Инесс? — видно было, что РоГичи постарался добавить в голос теплоты. Девушка мелко, в рамках зажатого в тисках подбородка, утвердительно закивала, при этом она вся-вся стала, словно в лихорадке, дрожать — наверное в ужасе представляя, откуда этот страшный демон знает её имя — не иначе, заглянул её в душу. — Скажи, они быстро умерли? Не мучились?

— К-к-кто? — выдавила из себя служанка, глаза её заметались в поисках верного ответа — она очень-преочень хотела, чтобы её оставили в покое, а этот проклятый день, заполненный страшными людьми, ужасными, полными боли криками, запахами дыма и крови, наконец-то закончился.

Даг наконец решил вмешаться — ему не столько было жаль эту глупышку, сколько времени, что неумолимо уходило сквозь пальцы. К тому же, всё шло к тому, что девица вот-вот хлопнется в обморок, и вопросы, которые жаждал задать РоГичи, придётся отложить на неопределённый срок.

— Капитан, — позвал он негромко, и тот, как ни странно, не только услышал, но и повернул восковое лицо, щедро замазанное сажей и кровью, — она вас не узнаёт, — заметив в слегка отмерших глазах непонимание, пояснил: — Вы слишком давно не смотрелись в зеркало. Неплохо бы умыться, прежде, чем тревожить добрых горожанок, — он скривил губы, как бы обозначая шутку, и неожиданно подмигнул девушке, которая вдруг почувствовала некоего союзника в этом спокойном и внешне простоватом солдате, и едва сдержала вздох облегчения.

Говорить же замкнувшемуся в себе Прейру о том, что эта служанка вообще едва ли могла видеть, что здесь происходило, раз сумела вовремя сбежать и спрятаться в возможно единственно безопасном, наверняка совсем не заинтересовавшем бесчинствующих грабителей, месте, таком, как сад, он посчитал преждевременным.

РоГичи несколько мгновений задумчиво смотрел на сержанта, потом поднял левую руку, провёл по щеке, долго изучал результат, при этом губы попытались брезгливо скривиться. Но, во всяком случае, во взгляде, который он поднял на девушку, было уже больше осмысленности и… человечности.

— Инесс, это я — Прейр РоГичи, капитан гвардии и муж Вельи, — произнёс он вполне нормальным голосом. — Посмотри внимательно, и ты меня точно узнаешь. Просто, сама понимаешь, день у меня не совсем задался, — проскользнули нетерпеливые нотки, но он наконец отпустил девушку.

Служанка прижала руки к груди, ошеломлённо глядя на возвышающегося над ней мужчину.

— Ваша… ваша милость, — плаксиво протянула она, не до конца веря в происходящее, но явно наконец узнав капитана. И снова готовая сорваться в плач и истерику.

— Подожди, — стараясь успокоить её, РоГичи протянул ладонь, но та инстинктивно отшатнулась, и он торопливо уронил руку, — прошу тебя, не плачь, — произнёс тихо, но очень убедительно. — Скажи, пожалуйста, Велья и Адалия… — какой-то спазм горла поразил на имени дочери. — Они… умерли быстро?

Вытаращенные глаза Инесс, ставшие по-рыбьи прозрачными и будто выпуклыми ещё больше, на какое-то время застыли на капитане, а из открытого рта вылетело сиплое покашливание.

— Но как же так?! — пискнула она, и, резко развернувшись… устремилась по мощённой дорожке прочь. Как пугливый заяц, ловко увернулась от расставившего на её пути руки гвардейца, и скрылась за углом дома. Два удара сердца они недоумённо прислушивались к доносящемуся дробному стуку башмачков, потом все разом ожили и рванули за ней, разве что каждый с той скоростью, которую мог на данный момент развить.

Что подвигло и его, РоГичи, бросить копание могилы и погнаться за наглой девчонкой, капитан не смог бы ответить. Какой-то эффект толпы, не иначе. Тем более, небыстрый бег, переходящий в поспешный шаг давался ему пока с трудом. Поэтому к каменному сараю, пострадавшему меньше, нежели деревянные соседи, он прибыл одним из последних.

Сгрудившиеся гвардейцы ломали вход, что-то растаскивали, а служанка, словно кудахтающая квочка, носилась вокруг, мешая, требовательно покрикивая и командуя. Увидев появившегося из-за деревьев РоГичи, помчалась ему навстречу, что-то беспрерывно и как-то бессвязно долдоня.

— Батюшка ей: надо!.. Бегом — кричит, вы ведь знаете, какой он может быть сердитый и несносный… ой, простите…

Она пристроилась сбоку, а капитан, словно заведённый, не мог остановиться, мало того, у него откуда-то появились силы ускорить шаг, а взгляд, будто намагниченный, был устремлён туда, где были суетливые спины солдат. На настойчивый комариный писк рядом он обращал внимание, как на досадное, но неотвратимое жужжание.

— … места немного, эх, говорит, жаль, ты такая здоровая, не поместишься. А я разве большая? — она даже умудрилась крутнуться на ходу. — Я даже, глупая, тогда вздохнула с облегчением — уж больно тесно, темно и страшно было в той клетке. Это потом я настоящего страху натерпелась. Тогда господин говорит: беги, как только можешь, быстрей домой, Инесс, иначе быть тебе битой. Я и понеслась — бегать-то я умею быстро, да только чую: навстречу громкие голоса, а потом кто-то как закричит страшно, я и припустила в сад — у меня там с детства укромное местечко на яблоньке. Я с перепугу и переспелые яблоки стала лопать, сидя на ветке…

Капитан, тяжело дыша, остановился за несколько локтей от сарая, не глядя, протянул руку, по-доброму похлопал Инесс по плечу, отчего та наконец-то затихла.

Дики и Войтех тащили большой и толстый деревянный щит, с трудом прошедший в неширокий дверной проём, уронили его сбоку, подняв тучу пыли и сажи. А потом Даг за руку, помогая переступить невысокий порожек, что-то негромко приговаривая, вывел на свет тонкую фигурку… А на второй руке у него сидела…

Сердце РоГичи ухнуло вниз, затрепетало подраненной птицей, и тут же мощно забило, разгоняя по усталому и побитому телу кровь.

— Велья… — неверяще проговорил он, глядя на мурзатую, неловко щурящую на свету глаза девушку. — Адалия?

Ребёнок на локте сержанта встрепенулся, шустро соскочил на землю.

— Папа?! — разнёсся звонкий девичий голосок.

 

Глава 3

Улицы пустели мгновенно, стоило только эху унести вперёд звук скрежета когтей ягиров. Казалось, даже птицы переставали петь, а кошки и грызуны испуганно замирали на месте. Лишь псы иногда, ошалевшие от страха, вскипали испуганным визгливым лаем, тут же, правда, прекращающимся, стоило какому-то ягиру раздражённо рявкнуть в ответ.

Небольшой отряд уруков — всадников числом в сорок бойцов по-хозяйски объезжал закреплённую за ними территорию. Клан Лак изначально был невелик, а после той трёпки, случившейся неожиданно по пути в столицу королевства (и, честно говоря, непонятно как — видно, сами тёмные боги были на стороне противника), тем более не мог похвастать количеством истинных. Даже скорое расследование, инициированное Верховным шаманом места схватки, не дало всех ответов на вопросы. В итоге воинов в отряде уменьшилось почти вдвое, а сам он, акнак клана, Урс'Лак был подло ранен эльфийской стрелой, и не мог внятно ответить на закономерные, пристрастные вопросы: отчего боевой отряд истинных, уже практически одержав победу, потерпел поражение, унизительное ещё и тем, что противостояло им, судя по всему, не очень много противников, среди которых, несомненно, были проклятые «светлые», недоразуменье драконьей отрыжки. И при этом погиб подшаман клана, весьма искусный, между прочим, и пользовавшийся благосклонностью Верховного шамана, Т» ыхТоя. А самого Урса спасла парочка уцелевших воинов (один, правда, вскоре скончался от похожей эльфийской стрелы). Это был позор и бывший акнак не склонен был благодарить братьев, вытащивших его. Но после тяжёлого общения с шаманом, заглянувшим ему в голову, мысли Урса были направлены в иную сторону: ему, не самому последнему воину рейдового отряда требовалось отыскать возможность очиститься… Иначе «ценность его, как члена отряда, исчезнет совсем». Это были слова шамана. Сам Урс подозревал, что великий Т» ыхТой увидел что-то такое в нём, что ему не очень понравилось. Но на исписанном татуировками, изъеденном морщинами и полускрытом тремя жидким косицами лице главного урука похода (даже Верховный акнак не пользовался столь безоговорочным авторитетом; впрочем, такое положение было нормой у всех кочевых истинных хоть в военное время, хоть в мирное — слишком уж велика была роль шаманов в урукском обществе) что-либо понять было сложно. Другое дело, что Урс глупцом не был, и не неспроста на роль военного вождя клана старейшины избрали именно его, который не мог похвастать ни богатством лет, ни мощной, впечатляющей фигурой. Недостаток возраста он компенсировал холодным рассудком — большой редкостью среди истинных, хитростью и изворотливостью, неплохими воинскими и командирскими качествами. Поэтому, не взирая на относительную малочисленность клана, их отряд считался одной из самых эффективных боевых единиц (но, как говорится, на самого умного и сильного найдётся свой нож под ребро). А в индивидуальных схватках, хоть с оружием, хоть без, ему фактически никто не мог противостоять. Даже братья Гук и Стуки из клана Дея, которых в шутку подозревали в родстве с троллями (за спиной, конечно), проигрывали щуплому и неуловимому истинному.

А всё дело в том, что младший сын вождя клана, совсем ещё юный Урс как-то повздорил с племянником шамана племени, и во избежание неприятностей был отправлен отцом к дальним родственникам, осевшим в горах. К которым юный урук так и не добрался — их небольшой караван подвергся подлому обстрелу на землях гоблинов. Уцелевшие истинные, бросившиеся в погоню за драконьей чешуёй, по недомыслию отнесённых к лагерю «тёмных» (оставив обоз и товары на попечение раненых, и Урс, думая об этом после, очень сомневался в их благополучной судьбе), нарвались на многочисленный человеческий отряд, воины которого были не чета стражникам агробарского гарнизона — они быстро и безжалостно уничтожили «тёмных». При этом трижды раненого, худого и мелкого Урса ратники не добили, а в качестве добычи (для развлечения) доставили местному барону. Неожиданно злобный и непокорный, несмотря на постоянные избиения, «тёмный» привлёк внимание старика, и тот, имея трёх дочерей и не имея ни одного сына, принялся за его воспитание…

В землях людей Урс прожил без малого тридцать лет. Впитывая военную науку, как губка — хозяин ни в чём не отказывал: ни в учителях, ни в редких просьбах своей, в принципе, послушной, но весьма смертоносной игрушке. Урук служил вначале старому барону (перед смертью от яда, на пару мгновений вернувшись в мир яви, тот дал своему воспитаннику вольную), потом среднему зятю (старший погиб во время очередного пограничного конфликта). А потом соседнее королевство, поддержанное ближайшим Священным Лесом эльфов, пошло на них, и замок, стоявший на пути войска, после непродолжительной, но кровавой осады пал, остаток гарнизона с последней уцелевшей незамужней дочерью барона сдался. Ждать пощады от победителей, среди которых были те, кто называл себя «высокорождёнными», капитан баронской дружины Урс'Лак посчитал глупостью и, воспользовавшись суматохой, бежал. Последующие события показали, как он был прав. Захватчики — наёмники, обозлённые потерями, оставшихся защитников замка уничтожили полностью — частично казнили, частично посадили на колья — в зависимости от сословной принадлежности — так сказать, в устрашение, чтобы другие феодалы трижды подумали, прежде, чем оказывать сопротивление. Ну а о судьбе юной баронессы лучше было бы вообще не вспоминать — увиденное, а после и испытанное помутили её разум, и она была отдана в походный бордель при войске. Где её и отыскал скрывавшийся Урс. И умертвил, ибо это был для неё самый лучший выход. А после того, как были убиты при странных обстоятельствах несколько высокопоставленных офицеров наёмников армии захватчиков (причастных, кстати, к казням пленных) и парочка эльфов, на неуловимого убийцу была объявлена охота, и Урсу пришлось уходить из тех земель. Вот тогда он решил вернуться на родину. И уже дома, старейшины его клана самого воинственного народа Веринии решили, что столь ценный опыт, который получил Урс, не должен пропадать, и когда был объявлен военный поход, от клана Лак акнаком пошёл именно он. Но, видимо, слишком гладко происходил набег, что даже он расслабился. И попал под удар.

А вот то, что смог узреть в нём Великий шаман, Урс знал наверняка. Прожив много времени бок о бок с людьми, при всей иногда неотвратимо накатывающей ненависти к ним, он, в отличие от соплеменников, не мог видеть в них добычу и… пищу. Он наотрез отказывался есть печень поверженных врагов и не принимал участия в длительных пытках, питающих шаманские амулеты, предпочитая убивать быстро. Это была его слабость с точки зрения истинных. Тщательно скрываемая слабость.

Шаман чуть подлечил Урса, но не до конца, то ли в воспитательных целях, то ли от природной вредности. А бунчук акнака велел передать… старшему брату, Брею. Урс смирился с этим, мало того, он считал, что так будет справедливо.

Отношения у них с братом, в отличие от распространённых в среде истинных конкуренции и постоянного соперничества, были ровные. Это ведь не самые старшие братья, которые по возвращению Урса хотели слегка «помять бока» младшенькому — вначале один, а потом и все трое вместе. Понятное дело, что у них не всё получилось гладко. Брейя же в это время в становище не было, а по прибытию, он, видимо, сделал верные выводы из чужих ошибок, и стал общаться с младшим в семействе подчёркнуто вежливо и без той высокомерности, присущей бывалым охотникам по отношению к юнцам, признавая в Урсе равного. И на самом деле не важно было, отчего подобное отношение: из-за опаски нарваться на более сильного соперника, или понимания, что родственник и так натерпелся достаточно — уруки никогда не отказывали себе в удовольствии подраться. Вон старшие братья, пока их отряд находился на месте, в становище, не забывали чуть ли не ежедневно вызывать на бой, правда, теперь скорее в учебных целях — всё-таки Урсу было чему поучить родичей. Но Брей… Он был немного иной. Он умел смотреть и… видеть. И это выгодно его отличало. Поэтому, когда акнаком клана Лак был избран Урс, тот не оспаривал это решение. Но и когда Верховный шаман сместил его и отдал лидерство Брейю, тоже отреагировал спокойно. Урс подозревал, что ещё крепкий и мудрый отец, оставшийся в становище со взрослыми истинными, именно его, Брея, прочит себе в преемники, не самых старших и одного младшего братьев. Ну а Урсу, долго находившемуся вне «правильного» общества, наверняка уготована роль военного вождя. Если они, конечно, переживут этот поход, уже перешедший рамки простого набега молодёжи. Пусть пока всё (не касается клана Лак) складывается относительно благополучно, Урса не покидало ощущение, что истинные заглотнули куш, прожевать который, ой, как проблематично.

А Верховный шаман и главный акнак Гойя'Бек, купившиеся на посулы белокожего змея, пожелавшие отпочковаться от племени и основать новый род по примеру драконовых высокорождённых, и подбившие на этот рейд молодняк многих родов, кланов и семей, при всей мудрости, величаемой хитростью, как бы не перехитрили сами себя. Неужели люди, какими бы слабыми и простыми не выглядели в глазах истинных, добровольно отдадут кусок собственных земель столь беспокойным соседям? Зная очень хорошо людей, Урс в этом сомневался. Не такие уж они… простые. И обещания по отношению к «тёмным» забывают столь же легко, как те же подлые «светлые». Уже сейчас, в общей массе уруков есть потери, и пусть многие клановые акнаки и шаманы говорят, что они несущественны, но ведь и столкновений-то серьёзных не было. Простые горожане, ополчение, стражники, разрозненные, неорганизованные группки солдат — это всё несерьёзно. Да, шаманы изрядно накопили энергии и силы, пустив реки крови, и нужно бы как можно поскорее уходить из города, в котором уруки чувствуют себя, словно дети. Злые дети. Поэтому промедление Верховного шамана Урс не понимал. Слишком хорошо он знал, что произойдёт, когда в Агробар введут регулярные войска. Да, сыны истинного народа смогут дорого продать свои жизни, но… как быть с тем, если некому будет даже воспеть их подвиг в осиротевших становищах?

Вот и сейчас брат рассказывал, как ему казалось, весёлую историю о том, как он из поучительных побуждений взял старшего сына, ещё совсем юного, но уже достойного считаться воином в охотничью вылазку за территорию, контролируемую ими. Это, кстати, было весьма распространённым развлечением среди заскучавших уруков, жаждавших драк и демонстрации собственной доблести. Но Урс только головой покачал, услышав, что на это пошли его прямые родственники, особенно Брей, достаточно здравомыслящий и опытный истинный. Приключений и подвигов им захотелось? Но с ругой стороны, он понимал брата, которому нужно было «выводить» в жизнь сына, и кто, как не отец в силах проследить за действиями отпрыска в реальных, так сказать, условиях.

Историю охоты за одиноким гномом он слушал в пол-уха, а вот из последующего сделал совсем противоположный вывод. В отличие от громко хваставшегося племянника, о том, как они противостояли десятку пехотинцев в тяжёлых доспехах (он видел, как завистливо горели глаза молодых уруков, следовавших за ними) и ушли, потеряв лишь его ягира — это было преподано чуть ли не как победа, Урс от представившейся картины недовольно оскалился — брату и племяннику просто повезло, что они уцелели. Молодой же Лак реакцию дяди воспринял, как поощрительную, и с новой силой стал работать языком, отчего Урс отвернулся в сторону, чтобы молодой не видел на его лице досаду. Неужели и он был когда-то таким хвастуном и пустомелей? Пожалуй, что и был. Вот только сама жизнь обламывала и обтесала его. И в том, что не покатилась его буйная головушка, заслуга лишь старого барона из далёкого королевства… Смешно — его спас и помог стать тем, кем он есть, человек!

Это патрулирование шло как-то чересчур легко. Вначале после предложения Брейи составить ему компанию, он напрягся, а потом курнул дурмана и решил: почему бы и нет? Теперь, когда груз ответственности не давил, он даже немного расслабился, просто восседая на звере и ни о чём не думая. Это был какой-то немного странный и подозрительный, вроде как от равнодушия, но покой. И рана в спине не столь мучила, и каменные громады по сторонам перестали давить, и нескончаемый поток из уст Дуйи, прежде бы вызвавший серьёзное раздражение, не напрягал чрезмерно. Брейя, по-братски составивший ему компанию в раскуривании трубки, тоже ехал рядом, тихий, несколько пришибленный и отрешённый, с глупой улыбкой на лице, от которой, будь то человек или «светлый», наверняка наделали в штаны, благосклонно поглядывая на сына и периодически кивая, словно подтверждая слова.

Вообще, курение дурмана в походе не приветствовалось вождями. Да и Урс, долгое время находившийся вне племени, был, как бы это помягче сказать, весьма неопытен в этом. Но кто, какие такие «тёмные» боги могут запретить что-либо истинному? Тем более, на самих шаманов такой запрет не распространялся, и от их юрт постоянно несло этим сладковатым и приятным для каждого урука ароматом. А им, сынам клана Лак, очень нужно было провести погибших побратимов… Да и иные изменения в их небольшой семье тоже… стоило осмыслить.

Погода стояла сумрачная — небо затянули тучи, и это тоже в свою очередь дополняло благодушие Урса — пролившемуся дождю или солнцу он был бы не столь рад. Вот слабый ветерок, заглядывающий под капюшон и стеснительно касающийся лица, был очень приятен. Обезлюдевшая улица их условного района, настороженные остовы домов, не все сохранившие свою целостность, прищуренными, выбитыми окнами провожающие взглядами проезжающий мимо небольшой, но отнюдь не безобидный отряд «тёмных» наездников, стояли словно потрёпанная стража, выпавшие камни и кирпичи кладок, будто выбитые зубы у прежде величественных и крупных зверей, выглядели бы тоскливо, но… случайным победителям было на это начхать.

Ягир Урса насторожился, прянул ушами (не сказать, что звери вели себя примерно и послушно — это было не в их природе, они постоянно цапались друг с другом, при случае могли ранить и зазевавшегося истинного — но тут, как говорится, или ты воин и можешь дать укорот животному, или трусливы сурок, прячущий яйца между ног и подставляющий лакомое мясо хищнику), но урук чётко определил, что это не простое баловство и заигрывание к самке брата, а… некий интерес.

Они практически одновременно с Брейем повернули головы вправо, и даже удивлённо придержали ягиров, наблюдая, как в двухстах локтях двое человек поспешно пересекают улицу. Озадаченность вызвал тот факт, что они, можно сказать, беспечно — не глядя по сторонам — так мчали, что, пожалуй, и не заметили остановившуюся колонну «тёмных». При этом шума производили столько, что и табуну драконов стыдно было вести себя так.

И исчезли в подворотне, а воины отряда азартно зашумели — сработали охотничьи инстинкты: если кто-то смеет убегать, стоит его настичь и поинтересоваться причиной подобного поведения. Ну и кровь пустить — куда уж без этого, а потом, если экземпляр достаточно молод, извлечь ещё тёплое и трепещущее сердце и тут же съесть его сырым — это первый лакомый приз сноровистому загонщику. Но Брейя, с благодушной маской на лице, коротко махнул рукой с хлыстом, приказывая угомониться, как бы говоря, что они — боевой отряд истинных, которому не след уподобляться кошке, гоняющейся как за мышью, так и за убегающим от ветра листом. Урс одобрительно хрюкнул.

Но тут на улицу выбежала ещё одна фигура, несомненно принадлежащая к одному с ними народу, судя по расцветке накидки и косицам, относящаяся к роду Ток.

Дуйя вдруг дёрнул поводья и насмешливо прокричал:

— Эй, охотник, хороша ли дичь?

Урук обратил на них искажённое гневом и яростью лицо, казалось, он вот-вот бросится на них, не совсем понимая, кто перед ним. Но тут же Урс понял, что не их отряд является объектом столь сильных эмоций со стороны соперничающего в мирное время клана.

— Бледнокожие драконы убили истинного… — и ещё что-то добавил, совсем уж неслышно.

Несмотря на то, что слова были произнесены не очень громко, они были услышаны. И это совершенно меняло дело. Глотки воинов сотряс ужасный воинственный клич. Урс невольно почувствовал, как рот раздирает оскал предвкушения, а лицо Брейи исказила страшная гримаса, предвестница сладкой мести и жутких мучений добычи. Брат просто поднял руку и указал направление, а сам, в несколько скачков приблизился к замершему истинному, протянул руку, помогая вспрыгнуть на спину зверя.

Они мчались по узкой улице, едва сдерживая ягиров за акнаком клана, с сидящим сзади соплеменником, лик которого от полонивших чувств был поистине страшен. Урс услышал краем уха, как воины передают друг другу, что убегавшие слизняки подло из-за угла убили побратима этого истинного, и это заставляло содрогаться всё его естество — теперь это была не просто погоня, а очень важное кровное действо, иначе дух побратима имел шансы остаться на земле невидимой тенью и тоскливо бродить среди живых, не имея возможности что-либо изменить. Даже Урс, долгое время не живший в племени и, соответственно, не столь остро ощущающий многие важные вещи, проникся происходящим. Тем не менее, кричащие эмоции и яркие чувства, обуздать которые не представлялось возможным, вызывали у него некую опаску — это всё могло привести к вполне закономерному для любого «тёмного» результату, а могло и… плохо кончиться. Зная коварство людей, он легко мог предположить ловушку. Тем более, его не оставляло ощущение какой-то угрозы. Тем не менее, остановить отряд, несущийся в едином порыве, ему даже не пришло в голову.

Уруки вынеслись на небольшую площадь и после однозначного крика подобранного истинного, они, вытягиваясь и чуть расходясь на флангах, помчались в сторону большого дома, у которого суетилось несколько людей — городских стражников, по какому-то странному выверту судьбы ставших их временными союзниками по договору с Верховным шаманом.

Почувствовав неладное, люди прыснули вверх по ступеням, в надежде отгородиться от страшных «тёмных» крепкими дверьми и таким образом переждать бурю. Но…

Но случились две вещи, которые помешали успокоить конфликт. Первая — обезумевший от потери побратима урук из клана Ток совсем перестал себя контролировать, и вторая — у людей нашёлся глупец, на своё несчастье посчитавший себя то ли чересчур важной птицей, то ли каким-то неприкасаемым, то ли вообще бессмертным, раз какого-то дракона двинулся навстречу разъярённым урукам, оставив за собой незапертыми крепкие двери… Он ещё продолжал безжизненно сползать по стене, отброшенный туда нетерпеливыми воинами, почувствовавшими кровь, а спешившиеся уруки уже стали по одному исчезать внутри.

Урс остановился со спокойно замершим Брейем. Брат показал себя хорошим акнаком, и горечь последних нерадостных событий стала не такой острой. Племянник умчался вместе с остальными едва ли не первым, и сейчас, у кромки первой ступени лестницы, ведущей ко входу остались они вдвоём, сыновья вождя клана.

Смутное беспокойство шевельнулось в груди Урса, и он глянул на замершее, чуть вытянувшееся лицо Брейя и промолчал. А потом случилось то, что изрядно подкосило его веру в благоволение к нему «тёмных» богов.

Вначале из раскрытых дверей, из которых доносились звуки отчаянной схватки, вывалился молодой истинный с торчащим в животе копьём — удар был столь силён, что острие пробило кожаный жилет и теперь торчало из спины, оттягивая ткань.

Брат, акнак клана Лак, страшно вскрикнув: «Дейи!», жестоко хлестнул зверя хлыстом между ушей, и тот, яростно и обидчиво заревев, длинными прыжками помчался вверх по ступеням…

А потом полыхнуло.

Пламя плотной волной вырвалось из дверей и окон вздрогнувшего, будто смертельно раненого дома, слизнуло и дерущихся и подоспевшего Брейю, так и не успевшего добраться к сыну, сыпануло жаром в лицо Урсу, оставленные здесь же ягиры жалобно взвыли, прянули назад, точно также, как и зверь бывшего акнака.

Последнее, что помнил Урс: он в инстинктивном жесте пытается закрыться от ревущего алчущего его плоти огня, нечто живое уходит из-под него, в голову, корпус и особенно в многострадальные руки влетают мелкие камни, звук исчезает — он словно погружается в воду. Мелькает серое небо, быстро уходящее прочь, словно от сумасшедшего ветра, и удар, от которого осколками зеркала разлетается цепляющееся за действительность сознание…

* * *

Лидия была подтянута, деловита, шикарные волосы заплетены в косу и уложены в замысловатую причёску, обычный для амазонок костюм для верховой езды сидел на ней идеально, и, как мимоходом с усмешкой подумал Ройчи, если бы не её статус, за девушкой не грех было бы приударить… Сложности, конечно же, были бы неизбежны — аристократки — те ещё капризули, но… Нет, ну его к дракону! Добрая Матильда — лучший бальзам для уставшего воина. А вынос мозга в виде эмансипированных, своенравных дамочек — нет-нет, вон, пусть Листочек их обхаживает… Что-то он не увидел в друге должного энтузиазма в общении с амазонкой. Хотя и горести — разочарования — остывания тоже. Как-то не канонически развиваются у него отношения с Оливией. Ладно, речь сейчас не об этом — не ему лезть в сердечные дела товарища, тем более, не единожды проверено: подобные жизненные коллизии никоим образом не влияют на крепость руки эльфа, чёткость, слаженность и бескомпромиссность действий при возможном столкновении с противником или угрозе кому-либо из членов группы.

В комнату к принцессе наёмника пропустили весьма суровые охранники на входе, и то после недвусмысленного приказа самой Лидии, особенно был неприступен воин-восточник с закрытым лицом. При этом они сопроводили его такими недоверчивыми взглядами, что Ройчи, настроенный весьма благодушно, едва не расхохотался. Он даже был готов оставить меч и ножи на входе с условием, конечно, что никто «умный» не будет их касаться, но этого не потребовалось. Эльф, кстати, удостоился менее недружелюбных взглядов — что поделать, несомненный магнетизм и обаяние высокорождённых проявляется даже в таких мелочах.

Листочка, кстати, Ройчи взял с собой неспроста, хотя изначально подразумевалось только его присутствие. Это как бы и намёк на то, что от группы у него секретов нет, и что он отнюдь не единолично принимает ключевые решения в команде, и сдерживающий фактор — замечено, что в присутствии эльфов как-то не очень хочется скандалить. В общем, пусть Листочек производит на окружающих своё благотворное влияние (тем более, «тёмных» рядом нет).

— Присаживайтесь. Вино, сок, фрукты, сыр, — принцесса гостеприимно указала на стол.

На появление эльфа она никак не отреагировала — будто так и надо. Уже находившийся здесь маркиз дружески махнул им рукой, словно намекая на некую неформальность общения. Служанка, сервировавшая стол, под нетерпеливым взглядом принцессы споро завершила свои манипуляции и скользнула к выходу, мягко прикрыв дверь.

Наёмники расположились за столом, потянулись к кубкам, предварительно наполненным Фиори — РоПеруши точно угадал предпочтения гостей — ошибки с алкоголем по отношению к Ройчи не допустил. Эльф же, как всегда позавтракавший так себе — высокорождённые никогда не были приверженцами чревоугодия (в отличие от тех же подгорных «светлых» собратьев, всегда отличавшихся прожорливостью и потреблением пива в немереных количествах; поэтому Ройчи и не взял с собой Ностромо — дабы, так сказать, не «опошлить» общение высоких сторон; при этом, нужно заметить, гном был весьма непрост, и при необходимости легко мог перейти в режим деликатности и дипломатичности, а вычурностью речи поразить иного высокорождённого — это уже было в истории их приключений), с удовольствием сделал глоток светлого шисского, и на его лице, отнюдь не скупом на эмоции в отличие от сородичей, скользнула довольная улыбка. И это послужило неким катализатором расслабления: напряжённо о чём-то думающая принцесса облегчённо выдохнула, а маркиз удовлетворённо хмыкнул.

Ройчи поднял вопросительный взгляд на принцессу. Та немного замялась, не зная, как начать разговор, посмотрела на Фиори, и тот, верно истолковав взгляд, взял инициативу на себя.

— Мы, дворяне Агробара, хотели бы поблагодарить вас за своевременную помощь, — начал он несколько высокопарно, понял это и тут же исправился. — Да что там говорить, вы спасли не только наши жизни, но и нашу честь! — высказался немного эмоционально.

Ройчи вежливо кивнул, сделал хороший глоток гранатового сока, отставил кубок. РоПеруши он понимал очень хорошо: это не только последствия выпитого вина, вернее виноват не столько хмель, сколько накопившаяся усталость, ответственность, ожидание неминуемой смерти или того хуже, позора.

— Да, парни с Архипелага могут быть очень настойчивы, жестоки и у них весьма богатая фантазия.

— Вы так легко говорите, будто они… — резковато вклинилась Лидия, — какие-то добрые соседи.

— Добрые? — наёмник приподнял бровь. — К пиратам это вряд ли применимо. Основной их промысел, сейчас, во всяком случае, — проакцентировал это, — как вы наверняка знаете — это морской разбой. Но при этом справедливость и союзнические обязательства для них — не пустой звук. А почитание предков и жёсткое иерархическое построение общества — норма. Подвергать сомнению действия старейшин и капитанов у них не принято. И скажу ещё — проверено на собственном опыте — дружить с ними можно, выходец из Архипелага легко отдаст жизнь за спасение товарища. Так что, не такие уж они… ужасные. Правда, Лис?

— Люди — есть люди, — неожиданно философски изрёк эльф. — Всего в вас хватает: и цветов, и дерьма.

Грубое слово в устах высокорождённого прозвучало как-то легко. Лицо принцессы вытянулось, она с подозрением посмотрела на невозмутимого эльфа, любующегося игрой солнечного зайчика в бокале. Вот он результат общения в узком кругу представителей разных народов и культур — ты не только, так сказать, благоприятно на них влияешь, но и впитываешь… всякое. При этом шокированная Её Высочество даже не заметила, что представитель старшей расы как бы уравнял всех людей: и кичащихся сомнительной — как выяснилось — цивилизованностью жителей королевства, и представителей Архипелага.

— Я бы не был столь однозначен, — осторожно начал маркиз. — Всё-таки народы, ориентированные на созидание, и племена, в основе жизнедеятельности которых разрушение и разбой, очень отличаются.

— Да ладно, — махнул рукой Ройчи, как бы отметая этот аргумент. — Поскреби хорошенько любого аристократа, и под толстой наносной шкурой так называемой цивилизованности обязательно отыщется варвар. В этом отношении в качестве скребка весьма хороша война, — он многозначительно замолчал, давая время осмыслить сказанное. — Впрочем, к вам, Ваше Высочество, это не относится. В вас наверняка спрятана удивительная и очаровательная девушка, мечтающая о покое, мире и детях, — широко улыбнулся ошарашенной Лидии, как всегда ищущей подвох в словах наёмника и по привычке собирающейся ответить какой-нибудь резкостью. — Простите меня, Лидия, если я, сам того не ведая, как-то оскорбил вас либо задел ваши чувства, — он покаянно склонил голову.

РоПеруши не выдержал и хмыкнул. Через несколько мгновений его поддержали улыбками — несколько натянутой Лидия и довольной — эльф.

— Ладно, ближе к делу, — решил сменить тему маркиз. — Нас интересует ваше впечатление и мнение о положении в столице. Сами понимаете, находясь здесь, мы несколько… хм, изолированы от происходящего там. Скупая информация из уст разведчиков и дикие слухи от беженцев — это одно. А вот вы, я так понимаю, совсем не новички в таких переделках, могли бы наверняка дополнить картину, или хотя бы подать взгляд со стороны… Вы уж простите, Ройчи, совсем не тянете на… — Фиори пошевелил пальцами, пытаясь подобрать подходящее слово, и при этом никого не задеть, — тупого искателя приключений, — он выдавил улыбку, слегка смягчившую напряжение на благородном лике. — Теперь я ясно осознаю, что ваша команда — совсем посторонние в нашем конфликте… разумные. И, прошу прощения ещё раз, что в своё время не, скажем так, до конца поверил в вашу непричастность в тёмных делах, творимых в королевстве, и буквально заставил прибыть в столицу. Такова уж моя служба. Но, — он, извиняясь, пожал плечами, — совершенно об этом не жалею, — он сделал большой глоток вина под внимательными взглядами, — ибо вы — нужно быть объективным — не единожды спасали не только мою жизнь, но и жизни их высочеств. Таково уж ваше умение — появляться в нужный момент и решать чужие проблемы… В связи с чем чуть позже озвучу некое предложение. А сейчас, пожалуйста, выскажите ваше мнение о происходящем.

Вежливые дворяне — это очень интересная картина. Есть в ней какая-то изюминка, граничащая с подспудной тревогой. Впрочем, Ройчи особой мнительностью не страдал, и если уж быть откровенным до конца, всегда предпочитал простоту общения и прямолинейность с любым собеседником, будь то самый последний нищий или лицо, облечённое огромной властью. Несколько мгновений он глядел в окно, собираясь с мыслями, потом, вздохнув, высказал свои выводы:

— Переворот в Агробаре и убийство короля — это давно спланированная сложная интрига, имеющая своей целью смену династии, отсюда и вполне логичное преследование всех представителей рода РоБеруши, перевербовка или уничтожение преданных королевскому роду дворян, чиновников, купцов и иных сочувствующих. Знаковым и весьма тревожным событием я назвал бы раскол церкви Единого. Передел криминалом территорий — это следствие тех, давно спланированных действий. Выведенные, отвлечённые далёкой угрозой войска, дискриминация вас, Ваше Высочество и гвардии — это звенья одной цепи. Но, — Ройчи воздел указательный палец, — я бы не стал до конца верить в виноватость явно демонстрируемых фигур, как то: лорда РоВенци и владетеля Западного предела герцога РоАйци, — при этом имени по лицу принцессы пробежала гримаса гнева, Ройчи же, не обратив на это внимания, продолжил: — Ситуацию ещё запутывает появление в столице воинских отрядов, якобы принадлежащих западным и северным владетелям…

— Северные баронства представлены настоящими дружинами и боевыми отрядами, — глухо вставил маркиз.

— Возможно, — не стал спорить наёмник. — Но вот касательно солдат Западного предела я не был бы столь категоричен, — покачал головой, и продолжил, как бы отвечая на мрачные вопросительные взгляды: — Вырывались из дворца мы вместе с егерями РоАйци, пленёнными так называемой стражей РоШакли, и они поведали очень любопытные факты о том, например, что командовали ими отнюдь не вассалы владетеля — это раз. Второе: вместе с ними шли подразделения — и пехота, и кавалерия, которые, несмотря на соответствующую форму, вряд ли были из их региона. То есть, ряженые.

Повисла гнетущая пауза, нарушаемая лишь бьющейся в окне мухой, да шумом, доносящимся со двора.

— Теперь я с вашего позволения восстановлю цепочку событий, — Ройчи поёрзал, устраиваясь поудобней. — Львиная доля боевых частей, в том числе часть гвардейцев выводится из города — на сборы и на патрулирование. Стража королевского дворца усиливается либо замещается подчинёнными коменданта РоШакли, которые пропускают в сердце Агробара солдат в форме Западного предела, среди которых действительно частично есть таковые. Происходит захват королевской резиденции, убийство Элия Четвёртого, дискредитация наследной принцессы, амазонок и гвардейцев, их зачистка, удавшаяся не до конца, ибо вам, Лидия, а также Руфии удалось уйти. — «Сбежать» — было бы глаголом не корректным по отношению к дочерям короля. — Далее силами особой стражи РоШакли уничтожаются сделавшие своё дело воины Западного предела, наверняка вместе с переодетыми в них же наёмниками. Но и это ещё не всё. Судя по тому, как спешно замещается стража коменданта города на воинов северных баронств, не удивлюсь, если и сам Шакли, сыгравший свою роль, уйдёт со сцены. Отсюда вывод: операцию такого масштаба могло провернуть только очень высокопоставленное семейство королевства. Цель самая банальная — смена династии. Всё идёт к тому, что тот, кто сейчас всплывёт на олимпе, как спаситель и освободитель Агробара от предателей, «тёмных», пиратов, и будет тем кукловодом, организовавшим всё это, — Ройчи допил свой сок, наклонился, взял кувшин, налил себе ещё. — Так что, Ваше Высочество и вы, маркиз, ищите предателя в своём кругу.

— Но РоАйци, РоШакли… — протянула бледная принцесса.

— Владетель Западного предела такая же жертва заговора, как и вы, — уверенно сказал наёмник. — Думаю, его нейтрализовали ещё раньше. А сейчас он, наверняка, в застенках в ожидании незавидной участи. А РоШакли… Поверьте, его существование временно. Слишком много он знает. И такой человек совершенно не нужен новому королю… Простите, Ваша Высочество, — поспешно добавил, — я имел ввиду, гипотетическому королю. Да, — задумчиво и даже как-то мечтательно протянул он, — с комендантом было бы интересно пообщаться, он на многое бы пролил свет. Но, думаю, что это уже невозможно — поздно, об этом говорит сама логика событий.

— А скажите, Ройчи, — сказала наконец-то принцесса, — ваш… э, знакомый с Архипелага не говорил никаких конкретных имён?

Ройчи с сожалением покачал головой.

— Нет. Мало того, я так и не понял, не знает ли он конкретных людей или это тайна. Такой уж скользкий тип — Змей. Поверьте, милая Лидия, если бы у меня была какая-либо дополнительная информация, я бы обязательно ею поделился. Хотя бы из соображений, что вы мне симпатичны, — он неожиданно ей подмигнул, на что Лидия, сама того не желая, смутилась. — В отличие от тех, драконов, устроивших бойню в тихом и мирном королевстве. При всём при том, что я зарабатываю мечом, кровопролитие я не очень приветствую. Подтверди, Лис, — обратился он к товарищу.

Эльф меланхолично посмотрел на наёмника, потом повернулся к принцессе.

— Конечно, Ройчи не любит пачкаться. Поэтому предпочитает это делать быстро и аккуратно, — у наёмника отвалилась челюсть — иногда от чувства юмора высокорождённого он был в шоке. Другое дело, что сидящие напротив люди вряд ли это поняли. — Шутка, — эльф изобразил улыбку, окончательно огорошив агробарцев. — Гуманней разумного, пожалуй, на всей Веринии нет.

Уверенность в голосе «светлого», даже какая-то убеждённость вкупе с несомненной серьёзностью, будто бы случайно проступившей на неподвижном лице представителя древнейшей расы загнали принцессу и маркиза в состояние глубокой задумчивости. Ройчи же бросил на товарища короткий внимательный взгляд, но эльф уже продолжил пялиться в окно, вновь натянув на лицо маску невозмутимости. Так называемую, официальную личину — наёмник-то знал его очень хорошо, и проявление эмоций давно уже не было чуждо Листочку. Но вот сейчас что это было? Эльфа явно что-то тревожит — надо будет поговорить по душам. Потом, наедине.

РоПеруши прокашлялся, намереваясь продолжить разговор.

— Уважаемые наёмники, мы с Её Высочеством услышали вас. В чём-то наши выводы перекликаются с вашими, в чём-то… В общем, нам нужно время многое осмыслить…

— Простите, Фиори, что перебиваю, — мягко встрял Ройчи, — помните, что много времени у вас нет. И следующий удар противника, очень коварного и неглупого может быть нанесён в самое ближайшее время.

— Мы это понимаем, — твёрдо ответил маркиз, посмотрел на принцессу, и та ответила утвердительным кивком.

— Это хорошо. И ещё вы должны быть готовы, что любое открытие в будущем может быть неожиданным, неприятным и весьма болезненным, — Ройчи вздохнул и пояснил: — Я это предвижу, ибо за свою отнюдь не мирную жизнь, мне довелось «повариться» в разных событиях, весьма напоминающих ваше. И последний совет, если вы не против, — маркиз пожал плечами, Лидия продолжила молча смотреть на наёмника, и тот продолжил: — Чтобы не происходило, какие удары не наносила судьба, руководствуйтесь холодным разумом и здравым смыслом, а не эмоциями и чувствами. Импульсивность в вашем положении — слишком дорогостоящая вещь, — он смотрел прямо в глаза наследной принцессы, словно адресуя сказанное в первую очередь ей.

Лидия прищурилась, глаза сердито налились, губы упрямо поджались, но спустя удар сердца она переборола себя и слегка качнула головой, признавая правоту сказанного: хороший правитель не имеет права идти на поводу своим личным мимолётным желаниями.

— Принято, — торопливо ответил маркиз. — Возвращаясь к началу разговора, мы с Её Высочеством хотели бы предложить вам контракт, — Ройчи и Листочек переглянулись. — Мы его предлагаем всем достойным воинам. Стандартный договор, но с двойной оплатой, учитывая, так сказать, сложности нашего положения.

— Наёмники, с которыми мы пересеклись внизу, уже дали согласие? — уточнил неожиданно Листочек.

— Да, — маркиз замер, перевёл подозрительный взгляд на человека. — Это что-то меняет?

— Нет, — хмыкнул Ройчи.

— Надеюсь, никакие противоречия между вами не перейдут некую грань, — неожиданно строго промолвил РоПеруши — в нём наконец-то проглянул королевский чиновник, привыкший командовать и требовать. Потом, словно вспомнив, что перед ним отнюдь не подчинённые и вообще не граждане королевства, смягчился: — Поймите, у нас каждый меч на счету.

— Всё нормально, милорд, — вежливо, но со скрытой иронией произнёс Ройчи. — Мы имели разговор и, надеюсь, поняли друг друга. Не в наших правилах начинать конфронтацию по пустякам — мы достаточно мирная команда, и драка не есть нашей самоцелью, — он изобразил улыбку, весьма похожую на оскал, несколько нарушающую смысл сказанного. — Но уклоняться от вызова мы тоже не будем.

— Хорошо, — маркиз сделал вид, что удовлетворён ответом.

— Только будьте добры, — неожиданно вклинилась Лидия, — держите вашего гоблина на коротком поводке… — она ещё что-то гневное хотела добавить, но наёмник резко поднял ладонь, останавливая её, и было это столь красноречиво, что наследная принцесса, совершенно не привыкшая, чтобы её перебивали, да ещё таким бесцеремонным образом, просто замолчала.

Ройчи опустил голову, через мгновение поднял её, но лицо его на этот раз было холодным и неприветливым. Губы искривились.

— Ваше Высочество, — начал он тихо, — не стоит бросаться словами, от которых вам самим потом будет неудобно. Это раз.

Лидия невольно поёжилась под вдруг преобразившимся пронизывающим, будто накалывающим на острие меча взглядом. Но тут же подобралась — негоже ей, наследнице трона, выказывать слабость. Но, глядя в лицо человека напротив, она наконец-то смогла осознать, что перед ней совсем не шут и повеса, которому просто отчасти везёт, несмотря на неплохие бойцовские качества, а наёмник весьма и весьма опасный.

Между тем Ройчи ровным, без толики эмоций (разве что можно угадать где-то на кромке слов клокочущую ярость) продолжал:

— Второе. Гоблин действительно наш, но держать его на каком-то там поводке и вообще как-то ограничивать в своих действиях мы не станем хотя бы потому, что он — вполне взрослый, адекватный и не глупый представитель разумной расы, на порядок старшей человечества. А, учитывая, что это наш боевой товарищ, с которым мы не единожды бились плечо к плечу, считаю ваше пожелание как минимум оскорбительным. — Листочек, как-то безучастно сидящий рядом, неожиданно согласно кивнул, чем вызвал мимолётное одобрение Ройчи и хмурый взгляд принцессы. — Мало того, если я узнаю, что моему другу кто-то угрожал или, не дай бог, пытался нанести вред, то этого неудачника ждут очень большие неприятности. Поверьте, ради друг друга мы способны на любые глупости, что даже ваши агробарские треволнения покажутся мышиной вознёй в углу амбара.

— Если вы такие всемогущие, почему бы вам не взять мешок золота и не решить проблему агробарского трона? — язвительно бросила Лидия, усталость и раздражение которой, скопившиеся за последнее время, изрядно мешали ясно мыслить и контролировать острый язычок. — Или вам требуется два мешка? — она не в силах была остановиться.

Наёмники вновь переглянулись, затем человек хмуро посмотрел на девушку.

— Единолично у нас никто не принимает такие решения. Но даже если мы вынесем вопрос на обсуждение, сомневаюсь, что остальные трое захотят подписать контракт и убедят нас с Лисом в этом.

— Наверное, потому, что безнадёжные ситуации — не ваша стезя? — бросила принцесса презрительно.

Ройчи неожиданно успокоился.

— Прошу прощения, Ваше Высочество, но у нас не очень выходит разговор. В вас очень много усталости и злости. Давайте сделаем так: пока мы с другом уходим, а коль у вас желание общаться с нами не растает, как плохой сон ясным утром, то мы вернёмся к этой беседе. — Человек и эльф практически одновременно встали и церемонно поклонились. — Касательно контракта всё очень просто: мы чуть ли не поклялись друг другу не ввязываться в авантюры и не связывать себя никакими обязательствами, пока не осуществим одну свою мечту, — он перевёл взгляд на мрачного маркиза. — Опыт наш и наше оружие и так на вашей стороне, ведь мы в одной лодке. Ну и потому, что вы всё равно нам симпатичны, — он улыбнулся, как прежде: расслабленно и открыто. — Правда, Лис? — тот пожал плечами и… тоже улыбнулся, отчего весьма симпатичное, но застывшее лицо высокорождённого неожиданно ожило и заискрилось; в этот момент Лидия даже немного позавидовала подруге — Оливия таки умеет зреть в корень. — А насчёт безнадёжности, скажу вам так: не всё так плохо. Уж поверьте мне — я очень большой специалист в этом вопросе. Если иметь светлую голову на плечах и преданных людей, то всё можно исправить. У вас и то, и другое есть. До свидания, Ваше Высочество.

Когда за наёмниками закрылась дверь, принцесса и маркиз ещё долго сидели молча, переваривая не совсем удавшийся разговор.

— Думаешь, они правы? — спросила она наконец у друга детства и сделала небольшой глоток вина.

— Боюсь, что да, светлая Лидия, — вздохнул тот, пошевелился в кресле. — Это весьма серьёзная компания. Жаль, что не удалось их… убедить.

— Извини, Фиори, что не помогла осуществить твой план, — якобы покаянно сказала принцесса, на что тот лишь хмыкнул — роль раскаивающейся девочки Лидии совершенно не шла. — Просто этот драконов наёмник выводит меня из себя — я как представлю эту бедную шалюрскую девочку, потакающую всем его прихотям, меня колотит от гнева.

— А мне кажется, ты не совсем верно оцениваешь этого человека, — примирительно сказал маркиз и устало принялся массажировать виски.

— Дай-то Единый, чтобы ты был прав, а не я, — скептически произнесла она.

— Думаю, ещё не всё потеряно, — задумчиво произнёс тот.

— Да сдались они тебе! — раздражённо повысила голос Лидия. — Понимаю, в нашем положении любая помощь пригодится, но от них, мне кажется, больше треволнений и суеты…

— Да? — Фиори вопросительно изогнул бровь и как-то так внимательно посмотрел на неё, отчего принцесса осеклась и вынужденно согласно кивнула.

Как бы то ни было, но именно эти наёмники вместе и порознь внесли существенную лепту в то, чтобы наследная принцесса и её верный маркиз могли сейчас спокойно разговаривать. И быть относительно свободными.

— Только не говори, что ты поверил в слова этого бахвала, будто они впятером способны перевернуть Агробар! — саркастически воскликнула Лидия и как-то нервно хохотнула.

Фиори посмотрел на неё долгим, внимательным взглядом, отвернулся к окну и тихо пробормотал:

— Как знать, как знать…

* * *

Барон тяжело заворочался на кровати, заскрипел зубами — немочь, честно сказать, выводила его из себя. За свою богатую на события жизнь в подобном положении он оказывался не впервые. И каждый раз он выходил из себя от собственной беспомощности. И то сказать, бывало и похуже. К примеру, когда копьё шалюрского дракона пробило плечо — так он вообще едва выкарабкался. Или вот в Тарии, при неудачной защите замка местного барона, будучи наёмным капитаном, когда его истерзанного, в изрубленных доспехах бросили в сырой подвал, где в течение недели компанию ему составляли только крысы, алчно поглядывавшие на аппетитную кучу окровавленного мяса, а после сторонившиеся жуткого существа, проявившего недюжинную волю к жизни и превратившегося в серьёзную опасность для грызунов, ибо чудом уцелевшего врага никто не собирался кормить. М-да, ну и ещё парочка столь же весёлых историй, закончившихся неприятными воспоминаниями и шрамами, в изобилии украшавшими крупное тело вербарского барона Гийома ВерТиссайи, находящегося ныне на службе агробарского короля… Или находившегося…

Он сумрачно подумал, что какая-либо определённость сейчас — это роскошь. Убийство короля, гонения правящей семьи, и после всего того, что он видел в городе, что-либо говорить наверняка — полная глупость. Хорошо хоть он в постели, в комнате без решёток — и слава Единому. Значит, наёмники и его солдаты таки вывели его в безопасное место, а не бросили подыхать. Но опыт подсказывал, что эта тишина вокруг временна, очень скоро и здесь зазвучат громогласные команды, топот подкованных сапог, лязг железа, и предсмертные крики сдерут кожу покоя с этих улиц. Поэтому в полной мере в нём включился механизм выживания, и для начала голова принялась работать. Просканировала тело. Болели почки, ныла голова (ну да, конечно же, наверняка ей досталось больше всего!) — вообще, весь организм — это была одна сплошная рана. Но ничего непоправимого не случилось, и в этом помогли хорошие, гномьей работы доспехи — на защите, как и на оружии, он никогда не экономил, благо, Единый силушкой его не обидел для того, чтобы их носить. И потом ещё неимоверная слабость и зверский голод, который был очень хорошим знаком. Так что первоочередную задачу, какую он поставил — вернуть себя в бойцовскую форму. А там уже видно будет…

— Здравствуй, Ги…

ВерТиссайя невольно вздрогнул, услышав скрипучий, но странно знакомый голос. Вот только давно его так никто не называл. Он почувствовал, как тревожно сорвалось с места сердце, и от этого глухое раздражение сменилось злостью. Потом неожиданной растерянностью — он припомнил разговор с гномом, и своё внезапно возникшее желание сопроводить его, ибо…

— Кто здесь?.. — хрипло каркнул, прищурившись на сидящую тёмную фигуру в углу у дверей, напрягая глаза с таким усердием, что тут же видимость поплыла объёмными цветными пятнами. Силы стремительно покидали его.

Тень шевельнулась, наклонилась к едва тлеющему очагу. Вспыхнула лучина, загорелся фитилёк свечи, и робкий танцующий огонёк осветил лицо сидящего.

Барон втянул в себя сквозь зубы воздух — это была единственная реакция на потрясение, которое он испытал, увидев давнего знакомого… Очень давнего, можно сказать, из прошлой жизни…

Наследник и единственный сын агробарсокго баронета Хирша РоПеруци Изгарчи РоПеруци и третий беспутный сын вербарского дворянина Гийома 2 ВерТиссайи Гийом 3 ВерТиссайя были, можно сказать, не разлей вода. И виновата в столь крепкой дружбе (если так можно выразиться о вмешательстве Госпожи) была, видимо, сама Судьба подкидывавшая соответствующие обстоятельства. Случайная встреча двух благородных отпрысков соседних королевств на малоезженой дороге в густом лесу, где только егеря могли определить примерную границу между странами, частенько соперничающими по поводу и без, закончилась дракой, и младший на сколько-то лет, но уже тогда бывший на голову выше Ги так и не смог победить невысокого, но чрезвычайно крепкого и умелого, несмотря на возраст Гарча… И предложил дружить. На что зыркнувший исподлобья, размазывающий кровавую юшку из разбитого носа, тот задумался на несколько мгновений. И пожал протянутую руку. А потом был совместно заколотый молодой медведь и бегство от разъярённой мамаши, драка с ватагой одногодок, которые, естественно не знали, кто эти двое оборванцев, вывалившиеся из лесу, а потом рейд, крайне опасный и безответственный, на территорию шалюров… и пленение, закончившееся благополучно лишь потому, что они попали в род, дружественный ВерТиссайям — общая порка также способствовала сближению. Ну и много других шалостей, как в родительских замках, примыкавшим к ним городкам, так и вне их. Отцам этих непосед, соседям через границу поневоле пришлось познакомиться поближе, и уже они за кубком доброго вина ломали головы, что же объединяет столь разных детей: крупного весельчака, страшного в ярости, но отходчивого, и невысокого, скрытного, молчаливого, скупого на улыбку парня с жёстким взглядом? Как бы то ни было, все в округе знали, что задевать этих молодых людей себе дороже. И не в дворянских корнях было дело — появлялись периодически воспитатели того же сословья, уехавшие не солоно хлебавши. При этом и простолюдины, и местные благородные, и залётные наёмники знали, что в случае возможного конфликта «сынки» не пойдут жаловаться владетельным отцам, а решат проблемы, так сказать, своими силами. И если вначале ссоры с кем-либо заключать мировую, как правило, был согласен агробарец, а вербарец пёр раненым быком в надежде почесать кулаки, то при дальнейшем развитии событий уже Ги приходилось сдерживать своего, исходящего холодной яростью, товарища. Но однажды суровой зимой, когда стояли страшные морозы, в замке на вербарской стороне состоялся такой диалог:

— Гарч, как я рад тебя видеть! — ВерТиссайя сжал в своих медвежьих объятьях продрогшего агробарца, и тот невольно поморщился — привычка товарища таким образом выражать чувства, пользуясь при этом своей немереной силой, ему не очень нравилась — кости, чай, не железные. Впрочем, с теми же подковами либо железными обводами колёс на телеги Ги тоже справлялся, уродуя их почём зря.

— Я тоже рад… буду… очень… когда ты меня отпустишь, — просипел Гарч, безвольно повиснув в дружеских объятьях — поспорить с этими тисками он, конечно, мог — сноровки, ловкости и той же телесной крепости у него хватало, но таков уж был ритуал встречи.

— А, ну да, — тот поставил молодого РоПеруци на пол, принялся возбуждённо кружить вокруг него, меряя широкими шагами пространство собственных покоев, пыжась и размахивая руками, но не в силах разродиться новостью. А агробарец, сложив руки на груди, с улыбкой наблюдал за ним — подобное состояние Ги говорило о том, что у того в голове поселилась очередная идея, не попытаться реализовать которую практически невозможно, ибо в их тандеме изобретателем всяких авантюр был именно вербарец, а РоПеруци доставалось лишь тщательное обдумывание и обмозговывание идей и их будущих шагов. — Гарч, представляешь, я женюсь!.. Это уже решено — не смей меня отговаривать! — он остановился и обвиняющее направил в сторону товарища указующий перст, словно пресекая некие возможные слова против, чем вызвал ещё более широкую улыбку. Несколько мгновений сверлил товарища гневным взглядом, потом, словно спохватившись, хохотнул, и вновь начал своё стремительное раздражающее кружение, при этом двумя руками лохматя буйную чёрную шевелюру — как-то ухаживать за ней он не любил, разве что иногда подрезал чёлку, да сам укорачивал общую длину косы, не очень заботясь о ровности, да в ответственные моменты стягивал волосы простым кожаным ремешком — чтоб не мешали. Драться, например. — Если б ты знал, какое это чудо! — он умилительно закатил глаза, что вкупе с его мощной фигурой, лопатообразными руками и нечёсаной гривой выглядело весьма забавно — так мог бы вздыхать о нежном ягнёнке матёрый волк. — Ростом почти с меня… — это был такой бзик у вербарца — он благоволил и испытывал особенную симпатию к высоким людям (Гарч был чуть ли не единственным исключением, ибо старшие братья Ги, пошедшие в невысокую — по их меркам — мать, особым благорасположением «младшенького» не пользовались, вследствие чего их встречи нередко заканчивались мордобоем, с привлечением, естественно, Гарча, которому на самом деле не очень хотелось сориться с наследниками ВерТиссайя).

— Отец уже в курсе? — вкрадчиво поинтересовался РоПеруци.

— Ещё нет. Я его ещё не видел, — он подозрительно глянул на товарища, будто проверяя: неужели тот сомневается в его решимости рассказать всему свету… Всему — не всему, а отец у Гийома (как, впрочем, и все приграничные владетели) был… серьёзным, и что-то делать вопреки его воле было чревато. — И такая… красивая, что я даже дар речи потерял, когда увидел! Представляешь? Я — и потерял! Я, который мог заболтать всех девчонок папаши Края, — это были девушки для утех при постоялом дворе ровно на границе, если двигаться торговым трактом, битые жизнью и не только фигурально, циничные и за словом в карман не лезущие — на их счастье, в трактире папаши Края не останавливались иерархи Церкви, а то гореть бы им на костре, но общаться и ублажать молодого ВерТиссайю любили, так как тот никогда не жадничал при расчёте. В отличие от товарища. Который, впрочем, никогда не имел дел с уличными девками, и терпеливо дожидался товарища где-нибудь поблизости, пока тот шёл на поводу своих яиц. Но и его девушки не задевали. Опасались.

— Кто она? — Гарч решил перейти к конкретике — вздохи и мельтешение вербарца его уже утомили. — Кто-то издалека? Я знаю всех дочерей ближайших баронов по обеим сторонам границы… — подумал чуть, добавил. — И не только.

— Да ты что, — замахал руками здоровяк, — этот цветок не из этого сада, она не из благородных, — задумался вдруг. — Вроде как… Но манеры… и держится, словно действительно голубых кровей.

Гарч усмехнулся, глядя на товарища. Тот был чрезвычайно влюбчив, и такой фактор, как «манеры» если и существовал для него, то стоял на самом последнем месте — ему всё равно было кого тискать: кухарку или графскую дочь, лишь бы от неё не веяло холодом, как от ледышки и не было ярко выраженного недовольства от подобного внимания.

— Но она не оттолкнула мои ухаживания.

— Знаю я твои «ухаживания», — подколол агробарец, — по заднице хлопнул ладошкой — и она уже твоя навеки.

— Нет, что ты, — обиделся тот. — Она не такая, — он посерьёзнел, задумчиво и с глупой улыбкой на лице глядя в сторону. — С ней так нельзя, — ВерТиссайя неожиданно засмущался. — Я даже обратился к дедушке Краю, чтобы он мне… посоветовал, как себя вести.

Гарч лишь покачал головой — насмехаться над Ги в такой ситуации показалось ему как-то некрасиво. Да и может быть вредно для здоровья — вдруг здоровяк рассвирепеет. Потом, конечно, отойдёт, но синяков они наставят друг другу до того изрядно.

— А как смеётся, — зажмурился Ги, на его грубо вырезанном, с крупными чертами лице, с уже густой, несмотря на возраст, бородой, блуждала дурацкая улыбка, наблюдать за которой было сродни подглядыванию, и Гарч почувствовал раздражение — так, всего лишь намётки, но всё равно, это было серьёзно. Нужно было менять тему.

— Может, выйдем поохотиться?

— Ты что, в такую метель? — возмутился тот, хотя никогда прежде непогода не была препятствием перед самым мужским (после драки, естественно) занятием. — Елена вечером придёт в гости в замок…

— Елена?

— Да.

— Высокая, светловолосая…

— Ну…

— … семья её остановилась в охотничьем домике на границе?

— … да. Откуда ты знаешь?

— И она на треть эльфийка.

— Ага, — хохотнул Ги. — Представляешь, все высокорождённые мелкие, а она красоту взяла «светлых», а рост нормальный, человеческий…

И только тут вербарец понял, что происходит что-то не то — взгляд Гарча как-то неуловимо заледенел, что бывало во время опасности — он-то знал это наверняка, и в такие минуты не завидовал противникам агробарца. Тот отвернулся, глянув так пронзительно, что у здоровяка засосало под ложечкой, плечи его поникли.

— Эй, дружище?! — воскликнул недоумённо и расстроено — он не желал каким-либо образом, даже случайно, обижать своего побратима и настоящего друга, хлопнул крепко по плечу, но тот лишь безучастно пошатнулся. И вдруг чудовищная догадка посетила его. Нет, особой проницательностью и пониманием он не отличался — это факт, но порой в моменты эмоционального накала умел сделать неоднозначный, но верный вывод. — Так ты тоже… влюбился?

Гарч хмуро повернулся к нему и осведомился:

— А если да, то что ты можешь предложить?

Видя мрачное лицо товарища, Ги растеряно подумал, что такому испытанию их дружба ещё не подвергалась. Он, не задумываясь, отдал бы руку для спасения агробарца (при возможности выбирать — левую), но так…

— Что, так всё серьёзно? — задал риторический вопрос, хотя страдальческое выражение на лице, которое пришло на смену мрачности и холодной отстранённости, говорило само за себя. Ги испытал мимолётный укол жалости, недостойный настоящего мужчины, и, собрав собственные чувства в кулак, твёрдо сказал. — Значит, делаем всё по-честному. С этого момента мы перестаём проявлять инициативу. И Елена будет сама вольна выбирать, с кем ей общаться.

Несколько мгновений Гарч сидел неподвижно, потом неторопливо встал… и протянул руку. Но обычного в подобных случаях (при размолвках) облегчения здоровяк отчего-то не испытал. Может потому, что между ними стало непривычное прежде слово — соперники?

… ВерТиссайя сбросил мокрый плащ подбежавшему слуге и подумал, что зима в этом году свирепствует, как будто из солидарности с ним, словно заглянула в его мысли, и дала волю чувствам, спустив с поводка метель и мороз. А причиной всему были дела сердечные, которые никак не желали разрешаться — он уже неделю не видел Елену, хотя она несколько раз посещала родовое гнездо ВерТиссайя. Но младшего сына барона в тот момент не было дома — он бродил по снежным окрестностям в поисках приключений, но даже голодные волки избегали встречи с ним. Наследника РоПеруци он не видел, впрочем, тоже — как-то не очень ему хотелось… его видеть. Но неприятные мысли накапливались, и Ги решился на внезапный визит через границу.

— О, Ги, рад тебя видеть! — Гарч стремительно приблизился и крепко обнял друга — сомневаться в его искренности вербарцу не приходилось, и тяжкие думы, словно свинцовые грозовые тучи, заполонившие голову здоровяка, стали понемногу рассеиваться.

— А у меня для тебя подарочек, — несколько неловко и грубовато пробурчал Ги, демонстрируя тушку зайца.

— Чего ж меня не позвал прогуляться? — улыбнулся Гарч.

— Так это… по пути случилось подбить, — смутился, весьма далёкий от этого чувства, вербарец.

— Что ж, спасибо. Идём, забросим тушку на кухню, и я тебя угощу подогретым вином.

— Это хорошо, — наконец-то заулыбался ВерТиссайя. — А потом, если ты не против, погоняю тебя с мечом, а то, небось, уже жирком оброс.

— Это кто тут будет мне про жирок рассказывать! — шутливо возмутился Гарч. — Ещё неизвестно, кто кого погоняет.

— А может, порубимся два на два со стражниками?

— Почему бы и нет, — согласился РоПеруци. Сейчас, при метели на дворе, только часовые мёрзли на постах, остальные солдаты скучали в казарме, и вряд ли бы отказались от забавы — тренировочного боя с молодыми дворянскими отпрысками, уже зарекомендовавшими себя неплохими бойцами.

Оттаявший вербарец громко шутил и балагурил. Жизнь-то налаживается! Ну, не сложилось с любовью, зато дружба — это… дружба. Она намного крепче. А девицы, пожалуй, что никуда не денутся. Надо будет посетить трактирчик папаши Края — давненько он не баловал местных хохотушек вниманием.

Гарч ушёл с зайцем и за вином, а Ги, сбросив кольчугу, остался в одной рубахе, пошевелил поленья в предусмотрительно разожжённом слугой очаге в гостевых покоях. Мерзляком он никогда не был, но по нынешним временам помещения выстуживались капитально, так что в огне была необходимость. Товарищ всё не шёл, и он, не в силах усидеть на месте, решив пойти ему навстречу, вышел в коридор. Спускаясь по лестнице, поздоровался со знакомым стражником, стоявшем на посту у коридора в господские комнаты, чуть задумался, как двинуть дальше, чтобы не разминуться с Гарчем — узким боковым ходом, предназначенным для прислуги, или широкой парадной лестницей, ведущей в большой трапезный зал. Решил, что узкий ход не для него — шишки набивать и тереться плечами — не очень приятное занятие. Тем более, снизу доносились голоса — следовало соблюсти приличия и поздороваться с домочадцами Гарча. Но у самих высоких дверей он внезапно словно налетел на стену, а за шиворот сыпанули горсть снега. Он услышал заливистый смех, который мог принадлежать только одному человеку. Вернее, одной…

Едва дыша, словно какой-то шпион, он на цыпочках — будто его кто-то мог сейчас увидеть, подобрался и аккуратно оттянул одну створку…

Да, это была она, его Елена. Сидящая к нему спиной у длинного стола. В едва освещённом зале были ещё какие-то люди, но он никого не видел, не в силах отвести взгляд от той, что занимала его мысли последнее время. Золотистые распущенные волосы встряхивались, когда она откидывала голову, смеясь…

Здесь его и застал Гарч, подошедший сзади с кубком вина.

— Это как понимать?! — бешено взревел Ги, обвиняющее тыча пальцем в приоткрытую дверь.

Наследник РоПеруци отнюдь не был пугливым, но сейчас заметно побледнел, но, как показалось вербарцу, упрямо сжал губы и набычился.

— Это не то, что ты думаешь. Она сама пришла…

Времени для дальнейших объяснений уже не было. Вино плеснуло на стену, кубок обиженно звякнул, а Гарч, не сопротивляясь, спешил за крепко схватившим его за руку и куда-то волочащим Ги, громко и грязно ругающимся, поминающим всех драконов, каких знал. Встречные, даже воины, поспешно уходили с их пути. И никого не случилось им встретить, кто мог бы задержать их: ни барона, ни матери Гарча, ни хотя бы капитана дружины РоПеруци.

Они остановились на продуваемой всеми ветрами террасе, где любили в летнее время проводить поединки, и полоснули друг друга пылающими взглядами. Вернее, в одних глазах был огонь, в других — лёд. Повисла тяжёлая, практически осязаемая тишина, нарушаемая лишь свистом метели и хриплым дыханием, окутываемым паром — словно дым вырывался из глоток.

Гарч повёл плечами, вздохнул, пытаясь взять себя в руки.

— Ги, успокойся, не сходи с ума…

— Мы же договаривались с тобой! — яростно процедил ВерТиссайя, резко сблизился, толкнул агробарца в грудь. Тот отшатнулся, но рук для защиты не поднял, всё-таки надеясь всё решить миром, ибо только стоит обнажиться стали, и результаты их противостояния станут совершенно непредсказуемы. В таком-то состоянии! — Мы с тобой были друзьями! — толчок. — А ты повёл себя, как… — лицо ВерТиссайя перекосилось от злости, — как последний дракон! — толчок.

— Да послушай ты! — яростно воскликнул Гарч, потеряв терпение. — Я здесь не при чём… — но тут жёсткий удар в скулу прервал его, он взмахнул руками, несколько мгновений балансировал, пытаясь удержать равновесие и… полетел вниз. Террасу ограждали чисто символические двухлоктевые деревянные перила, которые не смогли удержать юношу. А внизу, локтях в десяти, находились огромные валуны, лежавшие там ещё со времён постройки замка. Только когда раздался глухой хлопок падения (Гарч не издал ни звука), Ги понял, что натворил, и, уже сходя с ума от переживаний о товарище, помчался по узкой боковой обледенелой лестнице. Оскальзываясь, изодрав в кровь руки, приложившись пару раз весьма внушительно головой и боком, он оказался у подножия буквально за минуту.

Гарч лежал, разбросав руки и неловко подвернув ноги. Он дышал. И Ги с облегчением подумал: слава Единому, что сейчас зима, и наметённые сугробы, словно перина, приняли тело его друга.

— Гарч, как ты?! Ответь! — в возбуждении склонился над лежащим, схватил его за грудки и ощутимо тряханул, совсем не думая о том, что тот наверняка что-то себе повредил, и шевелить его нельзя.

Что-то кольнуло в подбородок. Недоумённо чуть отстранившись, он, скосил глаза, увидел узкое жало стилета, и, уже понимая, что произошло, поднял взгляд и наткнулся на ледяную, абсолютно неприступную стену.

— Уходи, Гийом ВерТиссайя, во имя нашей старой дружбы. Уходи и не возвращайся…

Уже утихли тяжёлые шаги, сопровождаемые скрипом снега, а Гарч всё лежал, бездумно глядя в тёмное небо. Снежные хлопья, кружась, падали на лицо, тут же таяли и юркими змейками скользили по щекам. Где-то на краю сознания были слышны далёкие возбуждённые голоса. А внутри всё замерзало, покрывалось корочкой льда. И, казалось, что никакая весна или пламя не растопят его…

… Они смотрели друг на друга спустя почти двадцать лет, находили что-то знакомое. Гарч был уже совсем седой, а ВерТиссайя стал, казалось, ещё больше, немного обрюзг и выглядел сейчас не очень хорошо из-за ранения и пережитого — глаза ввалились, борода торчит колтуном. Тем не менее, это были они, соседи, представители разных королевств и бывшие друзья.

— Как ты? — хрипло спросил ВерТиссайя. — Лет десять назад был дома… принимал баронство после гибели отца и братьев… справлялся о тебе. Говорили, ты… сильно сломал ногу. И ушёл на королевскую службу. — Гарч, не мигая глядя на вербарца, только едва заметно кивнул. — Но про… семью полуэльфов мне так ничего и не сказали… — в воздухе повис вопрос.

Что-то во взгляде Гарча мелькнуло такое… безрадостное, что ВерТиссайя запоздало подумал: а не поторопился ли он с вопросом? Агробарец отвернулся. Огонёк свечи качнулся и едва не потух.

— Они ушли сразу… тогда, — глухо проронил Гарч, — после несчастного случая, — казалось, он через силу выдавливает из себя слова.

— Случай? Несчастный? — вскинулся Гийом, предчувствуя нечто ужасное.

В очаге громко треснуло полено, сыпануло искрами, развалилось на множество оранжево-красных, мерно дышащих каплей.

— Елена возвращалась от нас к себе в охотничий домик, был сильный снегопад… Если ты помнишь, была жуткая зима: и снежная, и морозная, — барон автоматически кивнул. — И… провалилась в ловчую яму на медведя — людоеда… прямо на колья… Не смогла выбраться… — ВерТиссайя покрепче ухватился за спинку кровати, он почувствовал, как глаза жжёт огнём и нестерпимо хочется заткнуть уши, но… не осталось сил, чтобы это сделать, поэтому ровный, безэмоциональный голос продолжал вползать в голову, подобно яду, разрушая яркие картины прошлого, тщательно лелеемые все эти годы. — Только через три дня после её ухода к нам в замок заявился её отец и поинтересовался, где Елена. Тогда-то и спохватились. Давай шерстить все тропки. А всё это время продолжало мести… В общем, нашли.

— Она от тебя шла, а ты… — бессильно прорычал ВерТиссайя.

Гарч несколько мгновений печально рассматривал почерневшего от горя бывшего друга, вздохнул.

— На самом деле она приходила в замок РоПеруци к моей матери. Ты ведь помнишь, она была знатная травница?

— Да, — по инерции ответил барон, не в силах обуздать чёрный вихрь мыслей.

— А я, прикованный к постели, в одно из её посещений, буквально через пару дней после нашей… ссоры попытался объясниться с ней… Но она отвергла мои ухаживания. Рассмеялась. Так, не обидно. Сказала, что мы — не пара… Что я, агробарский дворянин, не очень гожусь ей в женихи. Её семейство оказалось не совсем… простым… Через неделю началась жуткая метель, а Елена, ты помнишь, не боялась никого и ничего, вышла от нас в свой последний путь…

В сумерках помещения плавала лёгкая дымка. Сизый тон сливался с темнотой, совершенно затирая очертания предметов и все светлые пятна, проникая везде. В глаза, нос, горло, оставляя после себя горечь… Словно испил пепел из пустого колодца.

* * *

Среднего роста, склонный к полноте мужчина, свободно развалился на жёстком стуле — словно оно было мягким и удобным креслом. Выражение на его лице было спокойно-равнодушное, льдистые глаза под кустистыми бровями легко и ненавязчиво скользили по окружающей обстановке как бы даже невнимательно, но отчего-то казалось, что ничто не проходит мимо его внимания. Впрочем, ничего действительно интересного и важного в замкнутом пространстве небольшой и тёмной, к тому же скудно обставленной комнате, не было. Короткие рыжеватые волосы открывали обширные залысины на массивной голове, а изредка мелькающая под крупным картофелеобразным носом усмешка, придавала ему несколько добродушный вид — этакий мельник с хитрецой, потчующий многочисленных чад очередной байкой. Но добротный и дорогой, с намёком на щегольство, наряд, совсем не вписывался в этот образ. Как и изобилие драгоценных перстней на пальцах. К какому сословию его отнести? Для благородных чересчур простоватый вид — дворянам присуще въевшееся в кожу высокомерие (даже когда ты наедине!), а вот к уважаемому и солидному полку купцов и торгашей, пожалуй, что и подойдёт. Тут в тему и демонстративная простоватость и обязательная при случае, очень даже легко расцветающая, практически искренняя, улыбка.

Чуткий слух уловил шаги нескольких человек, и сидящий подтянулся. Когда дверь открылась, и в комнату вошёл мужчина, худощавый и поджарый, в одежде словно бы неброской, но явно очень дорогой, в лицедейской маске, вяло махнул рукой — мол, сиди, «купец» всё равно встал и так стоял, пока вновь вошедший не прошёл к креслу на противоположной стороне стола. Только тогда позволил себе присесть, и несколько мгновений молча наблюдал, как человек в маске потянулся к вазе с фруктами, покрутил в руке яблоко, недовольно вернул его на место — что-то там ему не понравилось («рожа червяка», — с ехидцей подумал ожидавший), взял взамен апельсин, который тут же стал очищать небольшим ножиком, ловко и сноровисто работающим в холёных, ухоженных руках.

«Купец» в силу своей специфической деятельности, конечно же, знал, кто перед ним, и к так называемой маскировке относился философски: правила есть правила. И потом, заказчик — хозяин — господин всегда прав. Даже если б произошло нечто неординарное, к примеру, вошедший был голышом, забросил ноги на стол и стал бы болтать драконом прямо перед самым носом, он не изменил бы своему вежливому вниманию с толикой обязательного подобострастия — великие мира сего любят это. Но вот герцогский перстень на руке можно было бы спрятать. Или не показывать столь демонстративно.

— Ну, говори уже, Шимон, как там наш шалун? — наконец произнёс человек в маске, забросив в рот оранжевую дольку и принявшись аккуратно жевать.

— Шакли с охраной вошёл в особняк, который забрал себе, и откуда, собственно, управлял своей… гм, стражей.

— Ну да, он всегда тяготел к большим помещениям и роскоши. Тяжёлое детство, тупое отрочество и никчёмная перспектива.

Шимон вежливо выслушал комментарии, наблюдая, как следующая часть апельсина исчезает во рту, и, дождавшись поощрительного кивка, продолжил:

— Долго ничего экстраординарного не происходило — стражники понемногу грабили горожан…

— Ближе к делу, — нетерпеливо бросил «герцог», рукоятью ножика принявшись отбивать прихотливый ритм по столешнице.

«Купец» согласно кивнул, в аккуратной бородке на мгновение мелькнула улыбка, вряд ли замеченная собеседником, кстати, числящим себя весьма проницательным человеком — намёк на некое превосходство над разумным, имеющим слабости, контролировать которые тот не намерен.

— Ближе к полудню в особняк ворвались уруки, — значительная пауза, «герцог» на удар сердца даже перестал жевать, «сделав удивление», хотя наверняка информация о гибели большой части офицеров стражи и множества рядовых наверняка поступила к нему практически сразу, но «купец» испытал практически невыносимое желание подразнить сидящего перед ним важного гуся.

— Это я знаю. Дальше.

— Это практически всё. Вскоре после того, как «тёмные» ворвались внутрь, произошёл очень сильный выплеск огненной магии, уничтоживший всё живое внутри и значительно повредивший само здание.

— Шакли?

— Я не видел, чтобы он покидал здание.

— Понятно. Значит, испарился наш замечательный военный… Неужели он был настолько глуп, чтобы подставиться «тёмным»? — вопрос повис в воздухе.

Шимон заметил, как на стол потекла тоненькая струйка апельсинового сока из раздавленного в ладони плода. Но промолчал. Тем более, мысли вслух «герцога» не нуждались в каких-либо комментариях. Когда лицо в маске требовательно повернулось в его сторону, он подтянулся: всё, шутки в сторону.

— Моё мнение: это работа магов — огневиков, с которыми у Шакли был договор. Возможно, что-то пошло не так, но магией потянуло изрядно… Провести осмотр места происшествия не было никакой возможности из-за того, что уруки словно сошли с ума — пришлось спешно уходить оттуда. Они полностью оцепили район. И, судя по ауре, снова и весьма рьяно принялись за наполнение своих посохов. «Тёмные» и раньше были не очень контролируемы, но сейчас… Моё мнение…

— Твоё мнение пока ещё никто не спрашивал, — грубо оборвал его «герцог», раздражённо вытирая белоснежным платком испачканную руку. — Твоя задача собирать и предоставлять информацию. И иногда выполнять деликатные поручения, — словно желая смягчить невольно прозвучавший в словах гнев, собственно, адресованный не совсем Шимону, преданному и верному слуге, хозяин продолжил чуть спокойней, но всё также властно. — С «тёмными» есть, кому разговаривать. Менее значимые фигуры, нежели ты…

Концовка повисла в воздухе, а «купец» внутренне поёжился. Он не был глупцом в силу специфики своей деятельности, но вот такое циничное озвучивание действительности ему не очень понравилось. И чувствовать себя какой-то — и чьей-то — фигурой, пусть и важной (пока!) было неприятно. Ясно, что придёт момент, возможно, весьма скоро, когда обстановка стабилизируется и нужно будет подчистить грязные следы. И если сейчас в угоду манипуляций «тёмными» пожертвуют «не столь ценными кадрами», то не за горами время «важных, но не столь».

— Ладно, что по поиску принцесс? — вся вальяжность, как и раздражение из голоса исчезли.

Ощущая неприятный осадок на душе — как некое предчувствие, «купец», тем не менее, деловито доложил:

— Есть несколько вариантов по информации, приходящей от осведомителей и сочувствующих, — криво ухмыльнулся. — В основном это очаги сопротивления в городе — в районах, где изначально было сильно самоуправление или находились военные части, которые в силу каких-то причин не успели вывести из города. Постараюсь их проверить в ближайшее время…

— Это надо было сделать ещё вчера! — вновь недовольно вспыхнул высокородный.

— Хорошо, — покладисто согласился Шимон, — я прямо сейчас отправлюсь в купеческую вотчину.

— Правильно, — успокоился «герцог» также резко, как и разозлился. — Это тебе пропуск по городу, — он подвинул по столу свёрнутый трубкой свиток.

Шимон, будто демонстрируя рвение, почувствовав окончание разговора, резво подхватился, взял пропуск и поклонился сидящему, намереваясь покинуть неуютное помещение — уж он-то точно знал, что из этой комнатки бывало не все и возвращались.

— И помни: младшая нужна живой и невредимой. Головой за это отвечаешь!.. Зато награда в случае успеха ждёт тебя немалая…

«Как бы, не шёлковая удавка и уютное местечко на дне канала с камнем на груди», — невесело подумал Шимон. Но тут же глубоко вздохнул, набросил на голову капюшон и поспешил по улице, смешавшись с небольшим потоком куда-то спешащих озабоченных горожан — работа есть работа. Авось повезёт, и за серьёзные заслуги и преданность его оставят в живых — «деликатные поручения» имеют очень хорошее свойство никогда не заканчиваться, особенно в смутные времена. Убить его не сложно, а вот найти похожего на него, такого же хитрого, умного, действующего эффективно и неординарно, а не какого-нибудь дуболома, пробирающегося к цели кулаками и крепкой, но пустой головой, не так просто. Возможно, ему даже совсем повезёт, и он осуществит свою мечту — купит дворянство, как тот же Шакли… Новой власти нужны будут преданные, свои дворяне, прежних-то изрядно повыбили…

 

Глава 4

— Проклятье… — прошипел капитан, выглядывая из-за угла забора.

— Я о том же, — также тихо прокомментировал это сержант, тёмной фигурой замерший рядом.

Улица, которой они хотели проскочить, была полна вооружённых людей, и, щурясь, пытаясь в вечерних сумерках разглядеть хоть что-то, вроде бы увидел опознавательные флажки, формой напоминающие те, которые относились к северным баронствам. Вообще, на улицах столицы вдруг как-то сразу стало меньше именно стражи, при этом она была заменена на бойцов северных дружин и гвардейцев герцога РоСвейши, что наводило на нехорошие размышления. Понятное дело, что охватить весь немаленький Агробар, мятежникам имеющимися силами вряд ли бы удалось, но вот перекрыть ключевые артерии столицы они смогли. И вот сейчас их маленький отряд упёрся в очередную непреодолимую преграду. С небольшими группами, патрулирующими улицы, они бы ещё смогли справиться либо разминуться, но вот стационарные посты, усиленные арбалетчиками, тяжёлой пехотой и всадниками, расставленные практически на всех основных перекрёстках — нереально. Тем более, в них стояли закалённые в северных предгорьях и лесах, в постоянных стычках с «тёмными» и отщепенцами воины, а не собранное РоШакли чуть ли не со всего центрального Агробара (королевства, имеется ввиду) отребье, которое при случае можно было задурить зелёными повязками, по идее отличительным знаком участников переворота, а по факту, меткой всех мародёрствующих, бандитствующих — и сочувствующих им группировок, в одночасье выползших на улицы в поиске лёгкой наживы. С крайне недоверчивыми парнями с севера этот номер точно не пройдёт. Или удобоваримая верительная грамота, универсальный пропуск для своих, или в лучшем случае, несовместимый с жизнью, кусок стали в бок, в худшем же — пыточный подвал РоШакли, где ты наверняка признаешься во всём, лишь бы поскорее умереть.

И теперь им вновь предстояло искать альтернативный путь, отклоняясь от взятого на Ремесленный квартал направления. Ещё больше усложняла их передвижение взятая, вернее, купленная капитаном, хоть и отказывался Ликур, бывший конюший банкира и дядя Инессы, сухонький, но подвижный старик, живший неподалёку, от платы, телега, запряжённая флегматичным и неторопливым тяжеловозом. Но без неё было никак, и, слава Единому, что всё так получилось, ведь вопрос с транспортом всё равно пришлось бы решать — раненый Терий наотрез отказался оставаться у гостеприимного конюшего. Впрочем, как и Велья (естественно, вместе с дочерью), в категоричной форме заявившая, что пусть даже сама, но всё равно пойдёт за ними. Слегка ошарашенный её напором, РоГичи не смог отыскать в себе для неё убедительных аргументов. Возможно потому, что однажды едва не потеряв, уже и сам не хотел расставаться. Хотя в отличие от своей, нужно смотреть правде в глаза, несколько ветреной и капризной молодой жены, реально оценивал опасности пути. Так что телега им была нужна не только для раненого гвардейца, которого можно было оставить, в конце концов, в приказном порядке. Зато дядюшка Ликур, расчувствовавшийся от истории смерти своего бывшего хозяина, а также воссоединения Прейра с Вельей и Адалией, поведанной болтушкой Инесс, дал в проводники и в помощь двух своих сыновей, Акима и Хакима — крепких молчаливых парней, совсем не похожих внешне на отца, скорее, на матушку Мари, дородную и очень смешливую женщину. Главное, что племянницу оставил дома, в подтверждение своей непоколебимости, хлопнув острым кулачком по упругой попе оной, ибо Инесс так и хотелось куда-то идти, так и порывалась её душа вместе с благородной Вельей и мужественными гвардейцами. Совсем недавние ужасы были благополучно забыты, а их предстоящий поход сквозь горящий город представлялся этаким романтическим приключением. Эмоционально оттаявший Прейр едва не выругался в сердцах, выслушивая восторженно-умоляющие интонации апеллирующей к нему девушки. При этом она нет-нет, да и поглядывала в сторону стоящего неподалёку Дага, в глазах которого мелькнула смешинка, а сам он в конце концов демонстративно отвернулся, прежде этак по-молодецки подкрутив ус. Можно не сомневаться, что если они вообще выживут в этот сложный час, то бравый сержант-гвардеец непременно вспомнит дорогу к подворью дядюшки Ликура.

Покидая банковскую территорию, капитан, посоветовавшись с сержантом, проводниками и даже Вельей, спланировал несколько контрольных точек, где можно было остановиться ночью. Всё зависело от обстоятельств. Добраться до полуночи до Ремесленного квартала было бы идеально. Но сейчас, когда они сильно ушли в сторону, обходя весьма неудобно расставленные посты, предыдущий план был отправлен в глотку дракона. Мало того, они углубились в район Пьяной Слободы — в давнишние времена здесь селился бедный и разбойный люд, этакая вольная местность для низов. Городская стража предпочитала надувать щёки, не сильно отсвечивая на этих улицах — чревато. И даже короли в государственном порыве иногда пытались навести здесь порядок, вводя регулярные части, которые планомерно и скрупулёзно проходили эти кварталы, выхватывая каждого второго мужчину, каждую третью девушку, часть подростков, ну и остальных — по мере необходимости. Рудники ведь нуждались в рабочей силе, да и во флоте ощущалась постоянная нехватка кадров, не говоря уж о борделях и прочих мест, требующих принудительного пополнения. К сожалению, эти чистки приносили временное успокоение в Пьяной Слободе, ибо свято место пусто не бывает, тем более район мог похвастать наибольшим количеством трактиров, кабаков и прочих наливаек в Агробаре. Но однажды случился грандиозный пожар, и бедные кварталы, сплошь из дерева, выгорели напрочь. С тех пор места под застройку, освобождённые очистительным огнём, имели возможность приобрести опять же пришлые, но теперь уже зажиточные разумные — городские власти постарались, выставив такие цены на участки, которые были доступны очень даже не всем, аргументируя это тем, что район находится внутри крепостной стены, и, в принципе, не так далеко от центра, а если у тебя карман дырявый и ветер в голове — иди отстраивай пригород или пополняй ряды неудачников. Так Агробар с точки зрения как простого обывателя, так и властей, избавился от рассадника преступности и беспокойства, и приобрёл вполне приличный район, где предпочитали селиться иностранцы (кстати, тут была очень развитая сеть мотелей и гостиниц). Ну, а название так и осталось — как ни пытались новоявленные аборигены на это повлиять — Пьяная Слобода.

Вся беда была в том, что в этой части Агробара, хотя бы приблизительно, могли ориентироваться сыновья конюшего. Гвардейцы же и Велья таким похвастать не могли. Но Акиму, приведшему к ближайшей гостинице, очень спокойно, но твёрдо, с каким-то акцентом (как бы не вербарским, но капитан не стал бы это утверждать стопроцентно) сказали, что мест нет, и посоветовали убираться подобру-поздорову, пока арбалетный болт окончательно не отбил охоту ночевать где-либо вообще. Что ж, хозяев можно понять: такое размытое и, честно говоря, с широким спектром трактовок, определение, как «усталые путники» по нынешним временам звучало как минимум подозрительно, а раскрывать свою принадлежность к королевской гвардии они посчитали неразумным, Жалобные интонации Вельи вызвали лишь издевательский смех и комментарий, от которого покраснела не только девушка, но и сам РоГичи. Войтех, неожиданно решивший проявить инициативу и покачать права с позиции силы, смог, благо, отделаться лёгким испугом — болт свистнул у самого уха гвардейца. И пусть он, шипя, негромко осыпал стрелка драконами — «косой» — но предпочёл делать это на безопасном расстоянии. РоГичи склонен был отнести выстрел не к промаху или случайности, а к предупреждению и демонстрации серьёзности намерений хозяев. Совершенно ясно было, что им здесь ничего не светит, кроме неприятностей. Да будь их хоть целая рота, переломить ситуацию в ночной час мирным путём вряд ли бы удалось — только бы перебудили добропорядочных горожан, так и норовящих чисто по-соседски загнать нож в спину непрошенным гостям — такая вот слава закрепилась за Пьяной Слободой со времён обновления.

Не сумев покинуть границы района, их небольшой, но осторожный и действительно крайне уставший отряд вновь направил стопы вглубь неизведанной территории — по словам Акима, частично подтверждённым Хакимом, неподалёку попытку вселения можно было повторить. Отсутствие уверенности в устах братьев не вдохновило капитана. Впрочем, иных вариантов, кроме как поиска крыши над головой, не было. Им очень нужно было отдохнуть.

В тихо поскрипывающей колёсами телеге спала измотанная Адалия, негромко постанывал раненый, на бортике, опустив голову, но так и не устроившаяся рядом с дочерью дремала упёртая Велья. На небо как-то неожиданно для этого, совсем не балующего тёплой, сухой погодой времени, высыпали звёзды. И если попытаться отрешиться от происходящего, можно было представить себя на ночном патрулировании, которых РоГичи наелся в своё время, ещё будучи рядовым гвардейцем. Яркое, но крайне беспокойное время… Нет, не выходит — тогда жизнь не прекращалась в тёмное время суток, сейчас же те, кого жизненная (или не очень) потребность выгнала на улицу, старался стать, как минимум тенью, в лучшем случае — невидимкой.

С головы отряда неожиданно послышался шум, негромкие, но явно не мирные голоса, резко посветлело — кто-то зажёг факелы, в свете которых поспешно прибывший капитан увидел неровную, но впечатляющую преграду, плотно перекрывающую эту неширокую улицу.

— Что случилось? — в полголоса уточнил у Дага, почти всё время находящегося в авангарде — лишь в случае возможного преследования он смещался назад.

— Непонятно, — неуверенно ответил тот, пристально и настороженно вглядываясь в баррикаду, под которой на этот раз замер кто-то из гвардейцев, демонстративно разведя пустые руки в стороны, и примиряющее что-то бубня, глядя вверх. — Кто-то перекрыл улицу, и когда наши упёрлись в преграду, порекомендовали убираться прочь. Как всегда в Слободе умеют дать правильный совет коренным агробарцам, — криво усмехнулся сержант. — Но так как нам деваться некуда, парни предлагают заплатить за проход, — капитан вопросительно поднял бровь — с платёжеспособностью у них было не очень (кроме, разве, имущества Вельи), о котором, не взирая на жуткую нехватку времени и опасность положения, успел позаботиться её отец. — Ну, — замялся на мгновение Даг, — они и не думали платить, рассудив так: главное подняться наверх, и если там нормальные горожане, то постараться убедить в том, что они никому не причинят вреда. Если же прихвостни Шакли, то вырезать их к дракону, — помолчал мгновение, не глядя на капитана. — Надоело уже парням красться по родному городу, будто пугливым привидениям, — пояснил, и в его голосе Прейр услышал одобрение, и хмыкнул про себя. Понятно, какие настроения бродят среди его воинов, и, представил, как двойка впереди идущих гвардейцев «рассуждают», стоя у баррикады. Да просто переглянулись, попытались представиться перед невидимым противником заблудившимися пугливыми работниками сохи и лопаты, так сказать, ввести в заблуждение, а там уже ввязаться в драку, выплёскивая накопившиеся гнев и злость. Но что-то пошло не так.

Обстановка резко менялась, улица-колодец неуловимо преобразилась: в каменных домах по обе стороны приоткрылись створки окон, света факелов прибавилось, как и фигур наверху баррикады. Да и характер высказываний, теперь уже достаточно громкий, сменился с увещеваний на угрозы.

— Обмануть решили! Взять хитростью! Вот же драконы тупые! Да перещёлкать их. Только аккуратней — вот тот плащик мне очень даже подойдёт. Шакли совсем из ума выжил, раз посылает своих недоносков ночью — они и днём путают, где рукоять меча…

РоГичи лихорадочно соображал. То, что они конкретно влипли, можно было не сомневаться. А уйти сейчас без потерь нужно ещё постараться. Тут была ещё парочка факторов: уходить-то, собственно, и некуда — это раз, телега с проснувшейся женой и дочерью, никем не контролируемая, ведомая равнодушным конём, приблизилась к ним, почти под самую баррикаду — это два. Но одно важное воспоминание и выходящий из него ключевой вывод, он отметил: люди, контролирующие улицу, видят в них представителей новой власти, явно уже показавшей себя с нехорошей стороны. И самое главное — к мятежникам они вряд ли имеют отношение, скорее всего, местное ополчение, пока успешно отбивающееся как от стихийных толп, желающих поживиться чужим добром, так и вооружённых отрядов, пока не получающих прямого приказа штурма. Поэтому, подняв руку, привлекая внимание, он громко крикнул:

— Эй, там, умники, мы к предателю Шакли не имеем никакого отношения, — хор возмущённых голосов он хладнокровно проигнорировал. — Вот это, — он указал на зелёный платок на своём левом плече, — всего лишь небольшой шанс не привлекать дурного внимания.

Посыпавшиеся комментарии вдруг как ножом отрезало — прозвучавший голос с характерным выделением «а» разительно отличался от всего звучавшего прежде: спокойный, уверенный, властный.

— Хотите доказать свои добрые намерения — пожалуйста. Меч остаётся в ножнах. Вы поднимаетесь сюда сами — вам подсветят. А ваши люди ждут внизу.

— А… — попытался что-то выторговать РоГичи, но был тут же остановлен.

— Время пошло. Либо вы поднимаетесь, либо разворачиваетесь и уходите. Либо — смерть. Выбор за вами, — прозвучало категорично и холодно.

Как бы дополнительно стимулируя капитана, над баррикадой поднялось пятеро лучников.

— Прейр, не надо, — донёсся отчаянный возглас Вельи, но РоГичи лишь отрицательно кивнул головой.

Чувствуя какое-то опустошение и фатализм — в который раз за последнее время его несёт по бурному течению, и он не может контролировать ситуацию, капитан двигался за юрким парнишкой, указывающим путь и предупреждающим, куда лучше не ступать. Снова и снова костеря себя за слабоволие, за то, что повёлся на эмоции и взял с собой жену и дочь. Будь он сам (имеется ввиду, не отягощенный родными), было бы больше возможностей варьировать. Ведь мертвецу гораздо проще ещё раз умереть.

Они перебрались на другую сторону, минуя мрачных, молчаливых стражей, и в круг света капитан вступил уже сам. Навстречу ему вышли трое: высокий седовласый, но не старый ещё мужчина с немного необычной дворянской цепью, аккуратной бородкой, прямым, слегка с горбинкой носом и холодными пронзительными глазами, двое же по бокам — воины, телохранители, сопровождающие — не важно, но, судя по внимательным, цепким лицам, в их квалификации Прейру сомневаться не приходилось. И доспехи у всех троих отменные, разве что у благородного побогаче. И цвета сюрко ало-зелёные с белыми вкраплениями. Глаза гвардейца от понимания, кто перед ним, резко расширились.

— Ваше имя? — ровный голос прервал мимические подвижки на лице капитана.

Понимая, что лучше не врать и не молчать, РоГичи, словно бросаясь в омут, но стараясь сохранить при этом лицо — судьба не любит сомневающихся, и даже смерть благосклонна к храбрецам, неторопливо, пытаясь контролировать голос, произнёс:

— Прейр РоГичи, капитан третьей роты королевских гвардейцев.

* * *

Дородный мужчина с широкой русой, но отдающей рыжинкой, бородой и шляпе, съехавшей на затылок, открывающей залысины, как-то неожиданно выбивался из ряда беженцев, пересёкших мост, желавших обрести хоть какое-то ощущение защищённости в не подвергшемуся пока разграблению и иным ужасам беспорядков Ремесленном квартале. Он, в отличие от испуганных, сжавшихся от страха семейств или небольших компаний, явно собиравшихся в спешке и добиравшихся сюда, как правило, на своих двоих, буквально падающих от усталости, с серыми, невыразительными от горя, лишений и безысходности лицами, этот купец был абсолютно спокоен, мало того, его уверенности в своей неуязвимости мог бы позавидовать сам дракон. При этом он, вальяжно развалившись широким задом на весьма удобном сидении, ещё и добродушно подначивал хмурых ремесленников, копающихся в его телеге в поисках чего-то этакого… неприятного сюрприза. Но там оказались одни продукты: в самом низу россыпью находилась картошка, потом несколько мешков со свеклой, морковью и репой, бочонок солений (уже ополовиненный), несколько корзин с хлебом, ну, ещё и по мелочи: кувшин мёда, треть круга сыра, мешочек соли. Видя это богатство, взгляды проверяющих светлели, и они уже бросали на новоприбывшего более благосклонные взгляды.

— И как же ты, мил человек, с таким-то добром к нам пробрался? — прогудел вопросительно кряжистый кузнец, топор на плече которого внушал самое искреннее уважение (как и само плечо, впрочем).

— Да, — махнул тот как-то легкомысленно рукой, тоже, кстати, совсем не детской, — доброго купца везде пропустят. Ибо, если он не хозяин своему языку, то грош ему цена. Он должен смочь заглянуть в душу человека… или иной твари.

Кузнец недоверчиво хмыкнул: очень уж покоробила сама мысль о наличии у «тварей» души. Но он предпочёл не обратить на это внимания. Тем не менее, как бы любопытствуя, задал мучивший его вопрос:

— А как же вооружённые патрули и… иные голодные, которых, как оказалось, очень много в благословенном Агробаре?

— Ах это, — купец хитро прищурился, смешливо хрюкнул, словно оценил шутку проверяющего. — Вот, — продемонстрировал тощий мешочек, в котором характерно звякнули монеты. — С вменяемыми вполне можно договориться, а для остальных… — он наклонился и неуловимо быстро извлёк из-под сидения большую дубину, обшитую железом с торчащими шипами, при этом лицо его как-то вдруг преобразилось: добродушная улыбка превратилась в оскал, а взгляд прищуренных глаз стал весьма неприятным.

Посуровевший кузнец бросил равнодушный взгляд на застывшее под носом оголовье дубины, зато присоединившийся к нему более щуплый товарищ нервно сглотнул — характерные бурые пятна на оружии явно намекали на то, что не всегда купец ограничивался простой демонстрацией этого проездного документа.

— Проезжай, — буркнул наконец кузнец и махнул товарищам, чтобы отогнали телегу, перегораживающую мост, и пропустили купца с его скарбом.

Тот согласно кивнул сам себе, дубину вернул на место, неторопливо заправил под плащ на ремень кошель — окружающим ясно было, что это не последние средства ушлого торговца, да и сюрпризов явно предостаточно для разных настырных и не вежливых субъектов.

Возница чмокнул губами, трогая с места меланхоличного тяжеловоза, махнул на прощание суетящимся у баррикады ремесленникам, мазнул взглядом по сторонам… Взгляд зацепился за скромно сидящих в сторонке «тёмных»: огромного рыжего тролля и едва заметного на его фоне гоблина. Вот так парочка! Лопоухий низкорослик лениво повернул в его сторону голову, и купец почувствовал, как от этих выпученных равнодушных глаз по спине пополз холодок, но губы уже, пусть и ставшие вдруг какими-то непослушными, сами раздвинулись в бесшабашной ухмылке…

Невысокий «тёмный» продолжал сверлить спину купца, пока телега того не скрылась за поворотом.

— Чё-то не верю я в подобную благотворительность, — буркнул он негромко и искоса посмотрел на тролля, словно ожидая, что тот будет ему противоречить, но тот лишь шевельнул крупным ноздреватым носом. — И правда, — понял его по-своему гоблин, хлопая по широкому, словно бревно, бедру, — сдаётся мне, что пришло время перекусить…

— Да, жрать охота! — оживился огромный «тёмный».

* * *

Нос щекотал запах дурмана так сильно, что Урс, стоящий на коленях, с трудом боролся с желанием пошевелить ноздрями. Или чихнуть. К тому же сама поза: наклоненное вперёд тело, опущенная долу голова и руки, стоящие на локтях — безоговорочного подчинения старшему, была не только унизительна, но и болезненна. Да, червячок — такой, с небольшого дракона — всё-таки шептал на ухо обидно о том, что он, взрослый истинный, не заслужил такого положения. Но разум отвечал чётко: это говорит в нём гордыня. При этом, ведь это не была инициатива Совета истинных или самого Верховного шамана (хотя великому Т» ыхТою было бы за счастье любому «тёмному» пасть к ногам, будь ты хоть трёхлетний сопляк, хоть уважаемый воин) — именно сам Урс вот таким способом избрал себе наказание, когда его, едва пришедшего в себя, пригласили в Походную юрту, где собрались все шаманы и акнаки родов и кланов.

Тишина, наступившая в юрте после рассказа Урса, длилась немыслимо долго, минуты ползли свинцовыми насекомыми, обгладывающими душу методично и целеустремлённо — может час, может два, но никто из присутствующих не смел проявить нетерпение и даже просто шелохнуться, пока Верховный шаман изволит «думать».

Прежде, не раз присутствовавший на совете Урс, очень ярко представил такую картину, сейчас подтверждаемую слухом: Т» ыхТой сидит на заднице с закрытыми глазами и запрокинутым вверх лицом, столь тёмным и изборожденным морщинами, что в лесу его легко было спутать с корой дуба, раскачивается в такт каким-то, несомненно важным мыслям, а рядом с ним расположились такие же сморщенные грибы, трое или четверо — в зависимости от случая, ассистирующие старшему — вовремя подносят трубку с дурманом… ну и пыхающие сами — что называется, «поддерживают дыхание».

Немилосердно болели обожжённые руки, гудела голова, ныло всё тело, словно по нему пронёсся табун винторогов. Но это были мелочи, вполне терпимые и переживаемые — и он даже был согласен с Верховным, запретившим подшаманам исцелять его. Но вот боль от потери близких и чудовищная рана позора и разочарования — с этим было бороться гораздо сложнее.

Походная юрта была расположена примерно в центре захваченной и контролируемой тёмными территории, на широком подворье, на земле, где ближайшие постройки находились не ближе, чем на двести локтей от священного круга. Т» ыхТой не терпел камень (имеется в виду городской) и ни в коем случае не осквернял себя посещением искусственных нор, не важно, кем возведённых: гномами или людьми — и «светлые», и неполноценный народ белолицых не имел права пачкать Веринию, землю истинных, своим присутствием (разве что существовать в качестве добычи и пищи). Обезлюдевшие дома — жители частично сбежали, частично ушли на корм тёмным богам, частично забились в свои норы — были до невозможности тихи и безропотны, словно с них заранее слили всю кровь и опутали мощными заклинаниями, вызывающими равнодушие и безволие. Да, «тёмные» изрядно исковеркали эту часть человеческого города — уж кто-кто, а Урс понимал это очень хорошо. В связи с чем у него возникали две мысли. Как лидеры королевства, вернее, те предатели своего народа, что пошли на сделку с «тёмными» и совершили дворцовый переворот, о котором, естественно, были наслышаны все, смогут объяснить необходимость подобной сделки? И вторая: как вообще будут люди реагировать, когда увидят, что натворили здесь «тёмные»? Точнее, ответ он знал, а вполне закономерный с его точки зрения их шаг был — вовремя уйти, ведь белолицые ни в коем случае при всей своей в основной массе мягкотелости, беззубыми не были. Пока исторические выводы таковы: именно люди, постепенно выдавливающие гномов из их гор, теснящие эльфов в лесах, планомерно отодвигающие границы земель «тёмных» и загнавшие самих драконов невесть куда, занимают ключевые места на обитаемой земле. Но, к сожалению, лидеры его родного народа предпочитают этого не видеть, предпочитая «развлечения», подобные этому рейду. Ведь статистика вполне чёткая: из молодёжи, уходящей в набеги за воинской славой (впрочем, такая инициация была всегда, и старейшины уруков закономерно поощряли это), возвращалась едва ли половина, часть из которой с ранениями, не совместимыми с полноценной жизнью. Ладно, «светлые», извечные враги, знали, как противостоять набегам, но теперь и люди с их монолитными «железными» стенами с копейными жалами и засадными арбалетными отрядами стали изрядно опустошать ряды истинных. И самое главное, на место одного павшего человека, тут же приходили трое, а урука было заменить очень сложно — рождаемость была очень плохая… и не в последнюю очередь из-за сложных условий обитания…

Урс согласился пойти в поход, соблазнённый идеей основания нового рода и обживания новых, более благодатных земель (этакий обещанный людьми сладкий пирог), где его знания наверняка пригодились бы народу, но сейчас ему уже не казалась эта идея привлекательной, потому что всё имеет свою цену, и… он абсолютно не верил людям, а теперь уже и сомневался в благоразумии вождей похода, в изобилии отведавших крови, и вошедших во вкус от безнаказанности. При этом он, самый рассудительный и благоразумный, потерял практически весь свой отряд…

Урс ощущал на себе шершавые взгляды акнаков. Было тут и равнодушие, и злорадство, но в основном недоумение — в бесхитростные головы лучших воинов похода никак не укладывалась мысль: как можно было умудриться роду Лак потерять почти всех своих воинов?! Когда в других родах и кланах — единицы, в худшем случае, десяток. Это либо полная некомпетентность… либо «тёмные» боги отвернулись, и таким образом демонстрируют своё отношение к нерадивому истинному, отказывающемуся пить кровь…

— Я был на месте пожара, — прошелестел наконец-то дребезжащий (но никого не обманывающий кажущейся немощью) голос. — Задействована мощная накопленная магия огня. К сожалению, люди уже способны создавать такие сильные амулеты. Мы, истинные, не оставим без ответа это деяние, явно направленное против нас. Мы возьмём плату за каждого потерянного воина и жестоко пострадавший род Лак — они умоются кровью. Но этот вопрос мы обсудим позже. Сейчас же… Урс'Лак, — слишком короткая пауза не дала возможность Урсу оценить, какое настроение хотел вложить в свою речь старый интриган, — ты привлёк внимание совета. Ты неплохой воин, — такая констатация, что впору задуматься: достаточно ли это для истинного? По рядам акнаков прошелестели шепотки — некоторые из них по прибытию Урса на родину, испытывали его на прочность — вызывали на поединки, и могли с полной уверенностью утверждать, что стоящий перед ними на коленях отнюдь не слаб. Впрочем, это было обычное явление в племени — у уруков охотно дрались друг с другом, только сопляк, не ставший истинным и не показавший воинского умения, не имел права (за редким исключением) вызывать зрелого воина, — но в тебе поселился червь, именуемый гордыней. — Урс мысленно вздохнул — совсем не то он думал услышать. — В твоей голове я увидел мысли, недостойные истинного: сомнения. А главное, ты считаешь себя умнее, нежели более пожилые соплеменники, — в голосе шамана почудилась холодная насмешка, и Урс едва сдержался, чтобы не вздрогнуть — у чрезвычайно авторитетного, сильного и жестокого Т» ыхТоя, как и у большинства уруков, не было чувства юмора. — Эту заразу — гордыню, ты подхватил, путешествуя по землям людей. Винить тебя нужно, но… не стоит — общение с белолицыми драконами способно сделать слабым даже более сильного истинного…

Наступила длинная пауза, пока Т» ыхТой снова дымил трубкой, а сидящие вокруг пытались оценит сказанное.

— Ты кажешься себе очень сильным, даже твоя покорность — всего лишь следствие твоего решения, поэтому «тёмный» бог, видя всё — мне пришлось обратиться к нему и просить быть к тебе снисходительным — сообщил мне следующее: «Пока истинный не найдёт более сильного и не подчинится ему, до тех пор он будет слаб». — Снова дурман, от которого кружится тяжёлая голова, и путаются мысли: о чём ему говорят?! — Ну а пока ты «ищешь», — акцент на глагол, старый шаман неожиданно хихикнул, — ты с остатками воинов рода должен всё время находиться рядом со мной…

Снова зашелестели акнаки. На этот раз сочувственно. С этого момента Урс с неполным десятком истинных рода Лак должен был беспробудно находиться возле Верховного шамана, выполняя все пожелания — приказания — прихоти, присутствовать при пытках и наполнении посохов — этакая кровавая терапия. При этом он уже не мог беспрепятственно бродить по территории города и ходить в набеги… Вроде сидящего на цепи волкодава. Уж не хочет ли хитроумный шаман привязать к себе, сделать из сильного бойца ручного палача?

Урс едва не взвыл от перспективы. Но, может всё не так уж плохо, и Т» ыхТой, как ответственный за народ, просто заботится о нём таким образом? И ничего худого в его решении нет?

В чём же тогда смысл слов «тёмного» бога? Кто этот сильный? Уж не на себя ли намекает шаман?

* * *

Сегодня она чувствовала себя сносно. Такое, пусть и несколько невнятное определение, но конкретней выразиться было сложно. Бывало — во времена бурной молодости — и похуже, но в последние годы при принцессе она ещё не попадала в такую мясорубку. Но, как выразился святой отец Апий, у неё закалённое тело, крепкий организм, благодаря чему (а также воле Единого, естественно) она выкарабкается из этого переплёта практически без последствий. Она криво усмехнулась: отбитый ливер, башка — одна сплошная гематома, левое предплечье в лубке и не гнущееся, сильно ушибленное правое колено — о чём ещё мечтать тётке в возрасте, пусть и бывшей наёмнице на покое?

М-да, всю жизнь мечтала о такой сиделке, как Верховный кардинал! Шутка ли — ещё позавчера была на грани жизни-смерти, вчера лежала пластом, с трудом фокусируя взгляд и едва шевеля вправленной челюстью, глотая отвратительный бульончик, а сегодня уже, стоило святому отцу захлопнуть за собой дверь, как она торопливо (ну так — у большой черепахи тоже есть своя скорость) зашарила по помещению в поисках хоть какой-то одежды. Нет, конечно же, она могла с чистой совестью поваляться, принимая внимание и заботу (это оказалось для неё, вроде бы абсолютно чёрствой и нечувствительной к подобному, неожиданно приятно), но проведавшая её перед отцом Апием, её любимица, воплощение её мечтаний, Лидия, на которую она выплеснула не только все свои знания воинских наук, но и нерастраченную материнскую любовь (однажды, задумавшись об этом, поймав себя на совершенно глупейшей, счастливой улыбке — незаметно наблюдая за тогда ещё худенькой, но уже крепенькой и жёстко требовательной к себе девочкой, она поняла, что безоговорочно отдаст собственное благополучие, обе руки и всю свою кровь до последней капли ради неё), она поняла, что лежать и страдать тогда, когда принцессы в опасности, не имеет права. Само же королевство Агробар, что на длительное время стало для неё, вольной наёмницы, домом, она воспринимала, как приданое её воспитанницы, а его беды — то, что приносит Лидии огорчение. Конечно, в её нынешнем состоянии уберечь принцессу лично она не может, но вот прояснить некоторые моменты и постараться распутать их — её долг. Возможно, эта мелочь спасёт её воспитанницу от… тьфу-тьфу, уйди к дракону! — от чего-нибудь нехорошего.

Вообще, слушая рассказ Лидии, чуточку экспрессивный от едва сдерживаемых эмоций — она не хотела чересчур утомлять наставницу, о событиях, которые по вполне понятным причинам та пропустила, и их нынешнем положении в целом, Брада поразилась, насколько повзрослела вчерашняя девочка. Это уже была сильная женщина, прошедшая испытание предательством и закалённая потерей близких людей. И пусть страшные события наделили её морщинами, возможно, обесцветили сколько-то волос в прекрасной гриве и бросили тени в глаза, она знала, что Её Высочество выдержит всё это. Главное — этого очень боялась наёмница — как бы непримиримость, жёсткость и непоколебимость к врагам (к королевству, значит — личным) не переросло в неприятие инакомыслящих, бескомпромиссность и, в конце концов, жестокость, что не очень хорошо для будущей королевы. При всей заявленной выше взрослости, она ещё, ой, как юна, чересчур открыта для душевных ударов, шрамы от которых могут вылиться в злость и чрезмерную требовательность к себе и окружающим.

Брада ещё какое-то время вначале задумчивым, потом требовательным, а после яростным взглядом осматривала комнату в поисках своей одежды, а не этих… тряпок, рассчитанных, скорее, на ветреных молодух. Она даже с некоторым недоумением и опаской рассматривала простую, холщовую ночнушку с весёленьким орнаментом по краю и свои бледно-синие ляжки… Только на удар сердца, на самый короткий-прекороткий удар сердца представив, что её в таком виде может лицезреть хоть один знакомый, она почувствовала, как её заполняет багровая пелена.

И постаралась успокоиться. Мало того, что святой отец очень настоятельно рекомендовал избегать каких-либо волнений, как физических, так и душевных, побыть долгое время овощем с конечностями, так она ещё боялась привлечь ненужное внимание со стороны коридора — ругательные дракончики так и порхали, весело отскакивая от стен.

Дабы хоть как-то отвлечь бушующую голову от опасных мыслей, Брада автоматически протянула правую руку к столу, отбросила салфетку с глубокой тарелки с едой и схватила первое попавшееся — куриную ножку. Практика показывала, что когда жуёт, мыслительные процессы таки упорядочивают своё движение. Вот только резвость, с какой она поспешила это совершить, совсем не понравилась едва переставшей ныть челюсти, и она, взвыв от резко прострелившей в районе скул боли, запустила проштрафившуюся ножку в стену напротив.

Мало того, что её, дебелую тётку, кто-то раздел и напялил девчачью хламиду, так ещё и еду подсунули будто в насмешку для пожёванной самим драконом рожей. То, что её наверняка мыли и ухаживали определённым образом — она и думать об этом не желала. Для неё, очень и очень самостоятельной и грозной дамы, сама мысль о подобной беспомощности вызывала бешенство. А то, что тоже мясо она спокойненько и неторопливо могла нарезать тоненькими полосками и совершенно безболезненно, с минимальной амплитудой жевания отправить в рот, её совершенно не волновало. Она, в конце концов, не купчиха, сидящая на заднице, и не девица на выданье, терпеливо сносящая ощупывания, поглаживания и пищу, долженствующую заставить розоветь щёчки и усиливать рост выпуклых частей тела. У неё с этим всё нормально, даже чересчур, но она — наёмница, то есть, существо изначально склонное к резким поступкам и неожиданным решениям. Она — свободолюбивая птица, не совсем огнедышащая злобная рептилия с сумасшедшим размахом крыльев, но где-то рядом. От какой-нибудь жидкой кашки или варёных овощей она скорее всех тут поубивает, и оставит на этот месте руины. Зубы и желудок, конечно, у неё не те, что в юности, лошадиные мослы и стружку с них вряд ли потянет, но издеваться над собой она не позволит. Дожилась!..

Даже не пытаясь отыскать логику в своих мечущихся и парующих, как над кипятком, мыслей, она продолжала сидеть, баюкая левую руку, которую тоже нечаянно расшевелила (попытавшись врезать по столу кулаком). Брада наконец-то почувствовала, что потихоньку остывает, и напряжение, скопившееся в горизонтальном положении, помаленьку покидает её, будто отслаиваясь целыми пластами: тревоги, волнения, слабости, боли, ярости, беспомощности… И пусть небольшие червячки оставались в голове и душе, будто бы говоря: чуть что, мы вернёмся, она уже знала, что сможет их обуздать.

Вот в таком, задумчивом состоянии она и услышала скрип дверей. В проёме мелькнула девичья фигура. Но стоило дверям открыться ладони на две, как донёсся писк: «Ой!» — и резкий хлопок створки.

Но Брада успела отреагировать:

— Стоять! — рявкнула, вновь позабыв о челюсти. — Сюда! — она почувствовала в себе пробуждение воинских и командирских рефлексов, возбуждение, будто перед схваткой (во всяком случае, похожее ощущение), когда ты в таком состоянии, что становишься, будто нечувствительным к боли.

Писк повторился, но того, что она боялась — дробного стука башмачков, уносящегося прочь, не последовало.

— Заходи, — помягче, но всё равно очень грозно бросила Брада. — Не испытывай моё терпение, — добавила, не слыша никакого шевеления.

Дверь очень медленно отворилась, явив фигурку молодой и достаточно симпатичной (то есть, с созревшими женскими признаками) девушки с виновато и испуганно опущенными глазами.

Наёмница усмехнулась про себя — нынешний ли вид был тому виной или её репутация, но она поняла, что по прежнему производит впечатление, а это уже было неплохо. Что там этой соплячке — у взрослых битых мужиков слабели коленки, стоило им обратить на себя недовольство наставницы принцессы.

— Как тебя зовут, дитя?

— Матильда…

— А меня — Брада, если ты не в курсе.

— Я в курсе, ваша милость. Меня Её Высочество направила приглядывать за вами. Вы меня наверное не помните, — она, чуть осмелев, стрельнула глазками на грозную наёмницу. — Я — служанка из дворца, не из местных.

Брада поморщилась, махнула рукой, останавливая словоизвержение. Вздохнула, успокаивая зашевелившееся раздражение.

— Во-первых, зови меня просто Брада…

— Да, ваша милость.

Наёмница почувствовала, как резко заболела голова.

— Для непонятливых объясняю ещё раз, — проревела, чеканя слова, — меня зовут Брада! — с отвращением (как ни парадоксально, но именно к себе) она глянула на отпрянувшую в испуге Матильду, и, сбавив обороты, продолжила: — Даже при Лидии, точнее, при Её Высочестве ты можешь обращаться ко мне по имени. Это ясно? — дождавшись утвердительного кивка, продолжила, старательно контролируя речь (а это было так сложно, обычно принцесса и считанные люди удостаивались подобного смягчения — как правило, она не очень сдерживалась). — Понимать меня нужно с первого раза — это главное. Но ты девочка, вижу, умная, раз смогла выжить во дворце, поэтому, уверена, у нас с этим не будет проблем. Надеюсь, ты наслышана о том, что происходит с теми, кто вызвал мой гнев? — вновь подпустила в голос рычащие нотки, видя, как легко та возвращается из состояния опаски к любопытству; ну и крепкие у девчонки нервы, — невольно позавидовала наёмница. Или она просто глупа? Но, вспомнив, что именно Матильда наверняка ухаживала за ней, неблагодарной драконицей не стоило быть. — Ладно, вижу, что мы поняли друг друга, — у Матильды был такой вид, будто она действительно прониклась. — Для начала, подай мне мою одежду, — сделала ударение на слове «мою», брезгливо и демонстративно отодвинув табурет с недостойными её тряпками, и внимательно посмотрела на девушку — вдруг та, получив чёткие инструкции (с Лидии станется проявить такую глупую заботу — не возвращать Браде её вещи), заупрямится, так хотя бы взглядом намекнёт, в каком направлении их искать. Всё-таки всегда лучше попытаться решить вопрос хитростью, а удар кулака приберечь, как резервный аргумент.

Но Матильда без сомнений уверенно направилась к противоположной стене, находящейся как бы в тени, где деревянные панели оказались выдвижными ящичками.

Любовно поглаживая кирасу, Брада почувствовала себя гораздо уверенней, с сожалением отодвинула смертоносный арсенал от фламберга до метательных ножей и разобранного в чехле лука — придёт и их черёд перебрать, просмотреть, почистить. Но сейчас, пожалуй, цеплять всё на себя, чтобы не выслушивать от Лидии (и отца Апия — остальных она в расчёт не брала) занудствований, как она не бережёт себя, не стоит. Достаточно и кинжала (в две ладони) и привычного наряда для верховой езды без дополнительных укрепляющих пластин.

Пока Матильда помогала облачаться — как это ни грустно, но без помощи этой словоохотливой девчонки Браде было не обойтись. Даже напялить рубаху с одной рукой — проблема, не то, что зашнуровать кожаную безрукавку или надеть сапоги. Наёмница, заподозрив в служанке неплохой источник информации о житье-бытье на этом непростом постоялом дворе, ненавязчивыми вопросами направляла юркий язычок девчонки. И если ответы на вопросы о погоде или самочувствии самой Матильды, если честно, её совсем не интересовали, то иные крохи из эмоционального вороха были весьма любопытны и важны. Наёмницу очень интересовали люди, имеющие, как бы это сказать, доступ к её Лидии, но в благонадёжности которых у неё были сомнения. Загадочный Гарч, якобы лояльный граф РоАйци с небезынтересным племянником, который, несмотря на демонстративную холодность к простолюдинам, очень занимал ветреную голову служанки (при том не приятной внешностью, сколько неким пикантным моментом, явно связанным с принцессой — и сбившаяся на краткий удар сердца речь воспитанницы, вызвавшая у Брады подозрение, таки нашла своё объяснение; что ж, дело молодое, бедной девочке надо как-то снимать стресс — на этот счёт у Брады не было никаких предубеждений), идущий на поводу недоброго нрава Лири, непонятная компания наёмников, умудряющаяся всегда находиться в нужном месте в нужный час — к ним уже отдельные подозрения, как к «тёмным»: невиданному ею вообще в наёмнической среде троллю, отличающемуся пакостным характером гоблине, так и другим: высокорождённом, сумевшем задурить голову Оливии, лучшей подруге принцессы, ну и наконец, человеке, слухи о котором бродят один невероятнее другого, плюс недавно появившаяся шалюрка — во время объявленной войны первейшая претендентка на роль убийцы наследницы престола. Один только гном был более-менее понятен Браде: пьёт пиво в неимоверных количествах, при оказии не прочь сунуть в котомку всё плохо лежащее.

Одевшись в привычную одежду, несмотря на бесконечный монолог Матильды и в связи с этим усилившуюся головную боль, почувствовала несказанное облегчение — по крайней мере, теперь не стыдно появиться на людях. И усмехнулась неожиданно, поглядев на привлекшее вновь её внимание блюдо с едой, а также находящийся чуть дальше (будто стоит задуматься и приложить дополнительное усилие, чтобы дотянуться) кувшин. Служанка же восприняла это, как поощрение, прибавив в скорости и красках.

Ну и ветродуйка, — беззлобно подумала Брада, а сама обратилась в слух, ибо речь пошла об ужасной дикарке, исчадии ада и кровопийце, колдовством и прочими(!) ухищрениями совратившей хорошего и доброго наёмника. Услышав последнее, Брада вздохнула разочарованно — на лицо пересечение интересов. А неумение этой вертихвостки дать достойный (не только словесный) отпор сопернице, более усугубило подозрения наёмницы касательно последней.

Благосклонно кивая в ответ, Брада достала кинжал и вплотную занялась куриными ножками, щедро запивая великолепным красным вином, по первому требованию поданном и наливаемым Матильдой. Аппетит, как говорится, стоит только разбудить — и он тебя сам сожрёт. А для хорошего аппетита доброе вино и вкусная еда — будто дровишки для костра.

Через какое-то время удовлетворённая наёмница сыто откинулась назад, опираясь на руку, даже с некоторым удивлением лицезря следы жевательной деятельности — даже крошки хлебцов подмяла и яблоко схрумала, оставив горку разновеликих костей и огрызков. Матильда тоже была впечатлена, сидя напротив на табурете, и уже без прежнего огонька нанизывая слова. А что, это закон природы: в большом теле много места, которое не нужно стесняться заполнять, — Брада благодушно похлопала себя по изрядно надувшемуся животу — жест, совершенно далёкий от благородного этикета, но точно передающий настроение… Неплохо бы поспать, — мелькнула коварная мысль, веки тут же предательски отяжелели…

Но тут она неожиданно встрепенулась в наступившей тишине. Ещё чего?! Расслабилась, старая драконица! Делу и действию предпочитает постель? Не бывать этому! И рывком, опираясь рукой о столешницу, попыталась встать, резким движением вновь напугав тихо сопевшую Матильду. Пошатнулась, но устояла. Парочка пробных шагов по комнате, властно остановила дёрнувшуюся к ней служанку. Терпимо — устоит. Пора уж косточки размять. Бросив небрежно Матильде: «Прибери тут», — дабы не увязалась за ней драконья помощница, подволакивая правую ногу, отправилась в длинный ознакомительный путь по постоялому двору.

Знакомые лица гвардейца и амазонки в коридоре у двери принцессы, уважительные приветствия (Брада едва сдержала ухмылку, оттого, как непроизвольно подтянулись те при виде неё), чуть задержалась, глядя на бесконечность (как казалось) пролётов ступеней вниз (паническую мысль: а точно ли она сможет это одолеть? — она задушила в зародыше и постаралась не обращать внимания на постреливающее и будто скрипящее правое колено). В большом трапезном зале никого не было, и она, мысленно вытерев трудовую испарину, с чистой совестью сделала остановку у стойки, заказав у улыбчивого молодого человека пиво. Облокотившись — сесть не решилась — вдумчиво и с расстановкой выдула его. Денег за чудо-напиток не потребовали, и это решило её сомнения — вторая кружка ушла следом в сухую глотку.

Сам гостевой двор понравился основательностью и продуманностью, а самое главное, защищённостью. Чтобы не привлекать внимания (любого спектра взглядов: от заботливых до любопытствующих и жалостливых), постояла в сторонке за кустом сирени, понаблюдала за деловой суетой во дворе. Видела, как убыла пятёрка конных гвардейцев — узнала одного в лицо, видимо, на дежурство, потом знакомая парочка наёмников Сетра: невозмутимый длиннющий Кол и мрачный, будто ещё больше раздавшийся вширь, Лири неспешно покинули двор. Уже удовлетворившись увиденным, она собралась поискать местечко для задницы (ноги с непривычки требовательно подрагивали), когда во двор пожаловала весьма представительная делегация важных пожилых мужчин. Один из охранников на воротах умчался в дом, и вскоре оттуда явилась Лидия в компании дворян, гвардейцев и амазонок. Маркиза РоПеруши и Оливию Брада узнала, остальные… ну, тоже кто-то из своих. После непродолжительных переговоров все погрузились кто в тут же поданные кареты, кто верхом (Лидия — умница, села с тройкой пожилых мужчин; растёт девочка — при её-то любви к конным прогулкам!) и куда-то поехали.

Брада выбралась из своего укромного уголка и пошла в дом-гостинницу. У неё в планах была ещё парочка мест для посещения, но она пока решила ограничиться одним, и, вздохнув, поплелась по длинному коридору прямо, насквозь проходя всё здание — на задний двор, где, по словам Матильды, предпочитали проводить время беспокоившие её наёмники (если не жрали в трапезной в три горла и не дрыхли в своих комнатах наверху). Отчего-то Лидия их исключила из графика дежурств по району, и вообще предпочитала не пользоваться их услугами. Что это? Недоверие? Или условия найма, на которые не может пойти принцесса? Неужели они о себе такого высокого мнения? Надо будет поинтересоваться у Лидии.

Ещё не доходя до открытых дверей, услышав частый дробный стук по дереву, периодически взрывающийся россыпью ускорений, она поняла, что ей повезло. Открывшаяся, вполне ожидаемая картина, всё равно удивила её. На утоптанной земле небольшого дворика, с одной стороны ограниченного хозяйственными постройками с широким проходом между как раз для телеги и огромной крытой паляницей, с другой — яблоневым садом, находилось четверо действующих лиц. На дальнем краю с посохами сошлись в учебном бою гном и эльф. Зрелище само по себе любопытное: низкий, основательный и крепкий подгорный житель успешно и уверенно отражал более мощным и коротким, нежели у высокорождённого оружием искусные, точные атаки своего товарища, грациозного и будто парящего вокруг него с развевающейся гривой серебристых волос. Отдавать кому-то предпочтение Брада не решилась. Тем более, гном вдруг перешёл в атаку, а эльф — в защиту, при этом отражая весьма эффективно скользящими, не прямыми, сбивающими траекторию движения и уводящими в сторону мощные атаки товарища ударами порхающего посоха.

Следующим её внимание привлёк неподвижно замерший посреди двора в странной позе со скрещенными ногами и сидящий (стоящий? Зависший? на упирающихся в землю кулаках) мужчина неопределённых лет с собранными в хвост русыми волосами. А дальше… челюсть наёмницы удивлённо отвалилась. Занималась наклонами Руфия, младшая сестра наследной принцессы. В простой мальчишеской рубахе, подпоясанной на талии ремешком, штанах и полусапожках из тонкой кожи, она была столь трогательно тонка и хрупка, что Брада едва сдержалась, чтобы не поинтересоваться грозно, что она тут делает. Но промолчала. Сосредоточенная девочка, мелькая светлыми волосами, заплетёнными в косу и собранными на затылке, стоя на месте, неутомимо переставляла разновеликие камни.

Брада, постояв какое-то время, плюнула на сомнения, спустилась с крыльца и осторожно уселась на один из чурбачков, что, словно специальные зрительные места, стояли под стеной дома. Ей было любопытно, что будет дальше.

Эльф и гном, после того, как второй таки болезненно зацепил высокорождённого, и немного отдохнув, сменили поосохи на короткие палки, имитирующие мечи, и снова начали свой занимательный танец. Руфия, сделав вид, что не заметила наёмницу (или не пожелав прерывать упражнение), закончила с наклонами и принялась за приседания с теми же камнями и без, варьируя их с поворотами в стороны, и проделывала всё это, по мнению опытной Брады, верно: размеренно, с полным контролем дыхания, — наёмница лишь восхищённо покачала головой: это что ж произошло с маленькой умницей, отдававшей предпочтение книгам, нежели физическим нагрузкам (она как бы с пониманием, но и изрядной долей скепсиса относилась к деятельности старшей сестры в качестве командира отдельного кавалерийского полка), что подвигло её на это?

Наёмник вдруг перетёк в другую позу: ноги на весу поставил уголком и лёгким единым движением воздел их вверх, вновь сложил и замер — на этот раз вниз головой.

Протопала парочка мужиков с дровами, косясь на занимающихся, девка с ведром, парующим варевом с крылась в одном из сараев. А потом, наклонившись и как-то бочком, на жалобно скрипнувшее крыльцо вышел… тролль. И Брада, столько всего видевшая в жизни, поймала себя на желании подержаться за рукоять кинжала. Какой же он здоровый! И… внушительный. Мощный бицепс, пожалуй, был с её ляжку.

«Тёмный» держал в лапе огромную кость, от которой буквально отрывал крепкими зубами мясо и смачно чавкал. Он коротко глянул на пригнувшуюся инстинктивно женщину (да, как говорят некоторые выжившие, такого лучше не злить, — мелькнула мысль), перевёл взгляд на площадку, при этом задержал его именно на Руфии, продолжавшей, как заведённая свои ритмичные движения. Догрыз кость, небрежно отбросил её в сторону недалеко от Брады, где она уважительно оценила её размеры, довольно похлопал себя по выпуклому и гулкому, как барабан, животу и двинулся в сторону сада.

Выдохнув, наёмница всё равно не могла оторвать глаз от огромной фигуры, легко наклоняющей стволы яблонь, чтобы достать крохотные спелые плоды и сложить их в согнутую и прижатую к корпусу руку.

Великие драконы! Агробар — и снежный тролль! Спроси у неё кто раньше, сказала бы, что это не совместимые вещи, а вот, поди ж ты…

Тролль стал возвращаться и остановился как раз возле принцессы, отчего Брада серьёзно напряглась, но в последующих, не до конца понятных словах, вроде: «Жрать будешь ты?» кроме миролюбия и вопроса не было ничего плохого, а красноречивый жест с яблоками на ладони говорил сам за себя… Срань драконья! Снежный тролль, выходец из самого тёмного из тёмных уголков Веринии, предлагает хрупкой человеческой девочке яблоки! А та, вместо того, чтобы упасть в обморок, легкомысленно, даже с каким-то укором говорит ему: «Рох, подожди».

Да-а-а, куда катится мир? Но тут её внимание снова привлёк наёмник — человек, который из неудобного положения верх ногами вдруг оказался крепко стоящим на земле и разразился серией быстрых и точных движений — словно дрался с невидимым противником, при этом глаза его продолжали быть закрытыми.

Когда-то в годы молодости, когда наёмническая стезя забрасывала далеко на восток, она уже видела нечто подобное. Завораживающее зрелище. Смертоносная грация, едва уловимые глазу перетекания из одного положения в иное, условные блоки и атаки. Это было… это было нечто. Жутко привлекательное зрелище — как может быть привлекательна симпатичная, в яркую окраску ядовитая змея. Или — для тех, кто понимает в этом толк — сама смерть. За свою непростую специфическую жизнь Брада насмотрелась многого, но раз она дожила до седин, то это отнюдь не говорило о том, что она пряталась за спинами товарищей (среди наёмников трусы не приживаются, и гибнут в первую очередь), а скорее, что она — хороший боец, и может распознать истинное лицо разумного. Это не человек, а хищник!

Человек, который продолжал свой неимоверный бой, резко сместился к фехтующим эльфу и гному, и те, вместо того, чтобы уйти в сторону, с неожиданным азартом накинулись на него. Всё закрутилось пуще прежнего, и то, что у «светлых» были вместо оружия палки, им совершенно не помогло.

Из круговорота схватки вдруг вылетел эльф, страдальчески баюкая руку. Гном продержался чуть дольше — он в какой-то момент просто отскочил в сторону, и, как бы признавая поражение, поднял вверх руки.

— Нос, — проговорил остановившийся человек, недовольно глядя на товарища, — ты опять не выкладываешься по полной.

— Как это нет?! — возмущённо и несколько дурашливо возопил тот. — Пока ты отдыхал, стоя на голове, мы с Листочком нормально отработали. Вот смотри, — провёл ладонью по лбу и продемонстрировал трудовой пот, — вспотел, как загнанный в угол сурок. Скажи, Лис, — обратился к товарищу.

На невозмутимом лице высокорождённого мелькнула какая-то эмоция.

— Ну да, Ройчи, я изрядно погонял этого толстокожего. Не помешает ему двигаться побольше, а то последнее время он чаще отрабатывает упражнения на заднице, посиживая в кабаках…

— Что?! — обиженный возглас гнома заметался по двору.

— И не верь ему, — хладнокровно и безжалостно продолжил эльф, — это не пот выступает на его высоком, непробиваемом челе, а пиво, которое он хлопает галлонами.

— Ах ты… — поражённый до глубины души подгорный не сразу смог отыскать подходящий такому поведению товарища эпитет. — Предатель! Это кто кого гонял?!

— То есть, ты не устал? — вкрадчиво уточнил мужчина.

Гном недоумённо захлопал глазами от неожиданности вопроса. С соображением у подгорных так себе, — подумала Брада, с неожиданным удовольствием наблюдая это действо. Впрочем, зависит от индивидуумов — и среди людей встречаются такие тормоза, что побьют в этом даже, хм, тролля. Она перевела взгляд на парочку Руфия — тролль. Принцесса приостановила свои занятия, и с широкой улыбкой внимала пикировке наёмников. Тролль тоже выглядел довольным, но то ли от происходящего, то ли от яблок, что жменями забрасывал в пасть, понять было трудно.

— А я ведь хотел, как лучше, — сокрушённо покачал головой эльф. — Тебе лучше, — уточнил гному, и неторопливо пошёл ко входу.

Мужчина несколько ударов сердца укоризненно смотрел на подгорного товарища, потом строго глянул на принцессу.

— Почему стоим?

Руфия обречённо вздохнула, но тут же упрямо сжала губы, посмотрел на стоящего рядом, флегматично жующего тролля. Тот протянул над ней свою лапу, и чуть опустил, а девочка… подпрыгнула и повисла на толстой кисти… После чего стала ритмично поднимать колени до пояса, демонстрируя упражнения на пресс.

Брада задумчиво выпятила подбородок: впечатлений для неё было более, чем достаточно — это всё нужно было обмозговать. Оказывается, она в этой жизни ещё не всё видела.

— Здравствуйте, — наёмница, вынырнув из размышлений, лицезрела над собой открытую белозубую улыбку мужчины. — Ройчи, — представился он, изобразил шутливый поклон и плюхнулся на соседний чурбачок.

— Брада, — коротко кивнула наёмница, искоса поглядывая на соседа, который удобно вытянул ноги, прислонился спиной к стене и, прикрыв глаза, подставил умиротворённое, с лёгкой блуждающей улыбкой лицо игривому ветерку, случайно пробравшемуся в это, достаточно закрытое место.

Он даже не запыхался, — с лёгкой завистью констатировала наёмница. Рядом остановился гном. На его землисто-тёмном, с крупной лепкой чертами, лице читалась мучительная решимость.

— Ну, я за пивом? — проронил он негромко и жалобно.

Мужчина просто махнул рукой, не собираясь ради такого пустячного повода выходить из блаженного расслабленного состояния. Гному только этого и надо было — он стремительно юркнул в дверь. И не скажешь после этого, что подгорный житель и спешка — вещи несовместимые.

— Не скучаете по вольной жизни? — прозвучал вдруг негромкий вопрос.

Брада перевела удивлённый взгляд на наёмника и наткнулась на его внимательные, чуть со смешинкой — иронией? — серые глаза. Откуда он знает? Неужели кто-то из окружения Лидии рассказывал о ней этим красавцам?

— На вас типичная одежда наёмника, — пояснил тот серьёзно, будто прочитав её мысли. — Когда говорят, что бывших наёмников не бывает — с этим я готов поспорить, но то, что сменившим сферу деятельности сложно отказаться от привычек, стиля поведения и одежды — это верно, — он поёрзал на чурбачке, устраиваясь поудобней. — И потом, ваше имя действительно на слуху. Грозная воительница, воспитавшая наследную принцессу, — он проговорил низким и тихим голосом, явно кого-то копируя, и Брада, неожиданно для себя рассмеялась, представив этих доброхотов(?), с оглядкой назад рассказывающих о ней. Наёмник с усмешкой согласно покивал головой, глядя на неё. — Вы хорошо воспитали её, — очень серьёзно сказал он.

Уточнять, кого он имел ввиду, не нужно было. Она была в курсе, что этот Ройчи был рядом с её воспитанницей во дворце. И очень помог. Чуть посомневавшись, она всё-таки задала интересовавший её вопрос. Взгляд и беспристрастная оценка со стороны — это не одно и тоже, нежели рассказы подданных.

— И как она показала себя?

— Неплохо, — сразу ответил наёмник, будто готовился к вопросу. — Она — сильная, хорошо подготовлена, как боец, — Брада мысленно отметила про себя и «как боец» и «неплохо».

— Но?..

— Но порой эмоции берут верх. А это неприемлемо для будущей королевы. — Браду порадовала уверенность в словах наёмника, касательно судьбы Лидии. — Ещё один момент, — продолжил тот серьёзно. — Очень сложно быть готовым к такому, — повёл рукой вокруг. — Можно быть отлично подкованным в разных науках, знать, как экономически поднять королевство, регулировать отношения между сословиями, уметь вежливо общаться с соседними правителями, при этом жёстко отстаивая интересы своей страны, но война всегда мешает кости и выносит наверх совсем иные задачи. Особенно такая, внутренняя, где врагом может быть твой бывший друг детства или хороший знакомый. Правитель в годы войны и в мирные времена — это разные полюса. В условиях, когда королевство обезглавлено, в столице смута, а противник пока точно не известен и очень неглуп, — сделал ударение на последнем, — а ты фактически загнан в угол, и неизвестно, откуда ждать помощь, а откуда удар в спину, должны включаться иные механизмы руководства. Механизмы борьбы, выживания и особенно тщательного продумывания своих действий.

Брада с открытым ртом слушала эти, в общем-то, известные истины, поведанные ровным голосом человеком, чей образ жизни весьма далёк от оседлости.

— И… ты думаешь, эти «механизмы» заработали в Лидии?

Ройчи улыбнулся.

— Когда закончится эта смута, и Лидия по праву займёт трон, она будет хорошим правителем. Опыт выживания поможет ей в последующем не допускать подобных ситуаций. А быстрое взросление даст толчок переключиться с игр в солдатики во взрослые игры. Тут главное не допустить серьёзных ошибок и просчётов.

— И в чём ты видишь основную задачу Лидии сейчас? — с любопытством поинтересовалась Брада.

Наёмник покачал головой, как бы говоря: не много ли вопросов, но всё же ответил:

— Главное продержаться до подхода дружественных сил. Которые я вижу в лице армии Агробара, а не в отдельных отрядах и дружинах вассальных дворян. Ведь неспроста, насколько я наслышан, из столицы были выведены все боеспособные регулярные части. Обязательно нужно слать гонцов к командующим, чтобы поведать о реальном положении дел в столице. Нужно, чтобы они дошли, потому как противник наверняка это предусмотрел, подавая информацию в выгодном для себя ключе, — Брада задумалась о словах Ройчи, вспоминая, что Лидия всё-таки говорила о том, что гонцы были разосланы в первую очередь и в несколько этапов. Но вроде бы фигурировала только столица, а вот за пределы стен… — А насчёт «механизмов», — продолжил вдруг наёмник, будто что-то вспомнив, — это касается не только правителя, но и его окружения. Даже больше второе, ведь неспроста говорят, что свита делает короля. Просто ответственность разная, и король должен выступать, как и координатор, так и человек, умеющий вычленять разумное и рациональное зерно из обилия пустозвонства, — он снова прикрыл глаза и опёрся о стену. — А Лидию окружают хорошие люди. По крайней мере, сейчас.

— В том числе и вы, — Браде нестерпимо захотелось подколоть его.

— Ну, моих товарищей сложно назвать «людьми». Но — да, мы — не плохие. По крайней мере, для Лидии и её друзей, — произнёс он с непонятным намёком.

— То есть, в случае необходимости вы поможете ей? — полуутвердительно спросила женщина.

Ройчи поморщился.

— Повторюсь для вас — в Агробаре мы оказались случайно, и все наши действия — всего лишь адекватная реакция на события, поневоле затрагивающие нас. А так, по большому счёту, ваш внутренний конфликт не очень интересует нас, — заявил он откровенно. — Мало того, могла быть и такая вероятность, что по воле рока ли, Единого и всех «тёмных» и «светлых» богов мы могли оказаться по другую сторону баррикады, — спокойно, но так, что Брада поёжилась, посмотрел на неё. — Если бы кто-то из моих товарищей пострадал от рук ваших друзей или сторонников. Но так не случилось. А произошло то, что произошло. Вообще, судьба — очень разборчивая и вдумчивая дама. Люди для неё — просо, которое она сеет. Приходит время, и они созревают для определённых поступков и действий. Не важно, для мимолётного ли эпизода или для главной роли той или иной истории, — он улыбнулся. — Выходит, что и мы здесь неспроста.

Появился гном с характерным бочонком подмышкой и тройкой пустых кружек.

— Здрасьте. Ностромо, — приветственно отсалютовал подгорный тарой, чуть не облизываясь, выбил пробку, наполнил первую ёмкость пенным напитком, и совсем не интересуясь мнением наёмницы, буквально всунул ей в руку. Наполнил вторую, оглянулся на парочку тролль — девочка. — Эй, рыжий, будешь? — «тёмный», внимательно наблюдавший за манипуляциями гнома, посмотрел на сосредоточенную Руфию, вновь повисшую на его руке, так горестно вздохнул, что Брада едва не поперхнулась от смеха пивом, и отрицательно качнул головой. — Нет так нет, нам больше достанется, — пробурчал гном, наливая следующую кружку, покосился на словно дремлющего мужчину. — Тебе не предлагаю — нам самим мало, — подмигнул удивившейся Браде.

— Всегда так, — вяло пробормотал тот, не открывая глаз. — Мастера только дразнить. Никакого понимания и вхождения в положение.

— Ага — ага, — гном залпом выпил первую кружку и блаженно замер, словно мысленно следуя живительному напитку, проникающему во все уголки истомившегося организма, залечивающего рубцы жажды и разглаживающего морщины возможных жизненных неурядиц. — Давай, топчись по моей совести, мордуй её. — Гном открыл глаза, на его лице блуждала такая улыбка, что можно было совершенно не сомневаться — он абсолютно доволен жизнью. И тут же вновь стал наполнять кружку, но теперь уже неторопливо, со знанием дела, без пены. — Я тебе давно говорил, — продолжал он при этом ораторствовать, адресуясь товарищу, что могу обойтись без еды, без драк, без иных развлечений… — задумался на мгновение, согласно кивнул сам себе, — но без пива — никак. — Подхватил бочонок, кружку, и тоже уселся под стеной.

К ним направлялись Руфия и тролль. Девочка была немного запыхавшаяся, раскрасневшаяся, но с задорно и горделиво горящими глазёнками. Видел бы её учитель чистописания, занудный, безобидный, но бывший от своей любимицы без ума Тори РоБлейши. Он бы и не узнал в ней ту бледную, вечно задумчиво-мечтательную, рассудительную, знающую назубок целые трактаты, от одной только строчки которых у Брады начинали ныть зубы, Руфию. Наёмница спрятала улыбку в кружку.

— Здравствуйте, тётя Брада, — почтительно поздоровалась девочка.

— И тебе не хворать, дочка, — благодушно ответила женщина.

— Ага, жрать охота, — тролль тоже кивнул и сделал шаг к гному с вполне закономерными намерениями.

— Рох, — остановила его Руфия, — а яблоки?

Огромный «тёмный» замер на удар сердца, а затем виновато пожал плечами. Девочка расстроено вздохнула, оглянулась на сад, где яблоки виднелись лишь на самых верхушках.

— Ладно, я сама…

— Нет, жрать охота, Рохля сейчас принесёт, — тролль вздохнул, с тоской глядя на заветный бочонок.

— Ой, спасибо, — обрадовалась девочка, и, верно поняв желания своего большого товарища, милостиво бросила: — Ну, сделай глоточек, я подожду.

Брада просто прозревала, слушая и наблюдая всё это. Тролль взял бочонок, сковырнул пробку и, не утруждаясь посудой, присосался к нему в одном длинном, вожделенном глотке.

— Эй-эй, дубина, поскромнее, ты здесь не один, — забеспокоился гном, встал и потянул из лап «тёмного» ёмкость. Отпустил тот всё равно не сразу, вытер тыльной стороной ладони губы и тяжело пошлёпал в сад. Ностромо встряхнул бочонок, скривился, недовольный результатом и бросил сердито вслед товарищу: — Следующее пиво сам пойдёшь выбивать у местных скряг. Тем более, они тебе всё равно не могут отказать, — уже тише и про себя добавил, поймал укоризненный взгляд Руфии. — Пиво будешь? — спросил у неё добрый гном.

— Буду, — вызывающе отреагировала та.

— Я сейчас дам тебе «буду», — проснулся Ройчи и внимательно посмотрел на девочку.

— А что вы спаиваете ребёнка? — возмутилась та.

— Кого? — удивился гном. — Да что б ты знала, у нас, подгорных жителей, мамаши вместо молока детей пивом отпаивают. А у снежных троллей вообще…

— Нечего меня обманывать, — твёрдо ответила та. — Я много читала и могу утверждать, что в детском рационе ни одного из народов Веринии нет алкоголя. И шутка по этому поводу совершенно не смешная.

Гном неожиданно стушевался.

— Так то книжки, а есть правда жизни, — флегматично, без прежнего запала пробурчал он, и потащил бочонок к своему сидению, точно не желая больше спорить.

Руфия недовольно посмотрела ему вслед, наверняка желая оставить за собой последнее слово.

— Я, вообще-то, биологически старше Рохли, а мне…

Но тут снова вмешался Ройчи:

— Ты все упражнения выполнила? — скорее для проформы уточнил он, наверняка украдкой контролируя её занятия.

— Да, — как-то вдруг смиренно ответила та, изображая прилежную ученицу. Стрельнула глазками на своего, ну, совсем не выглядевшего строгим или неприступным учителя, и жалобно протянула: — А может уже можно перейти к работе с ножом?

У Брады снова пиво пошло не в то горло.

— Рано ещё, — добродушно ответил Ройчи, окидывая её демонстративным оценивающим взглядом. — Хилая ты чересчур. Вон, можешь поинтересоваться у уважаемой наёмницы, если не веришь мне.

Брада коротко хмыкнула.

— Ну да…

Девочка недовольно поджала губы, обернулась к вернувшемуся троллю. Лицо расцвело улыбкой, взяла яблоко, потёрла его о рукав, как какая-нибудь деревенская девчонка, покосилась на благосклонно взирающих зрителей, протянула его Рохле и наставительно изрекла:

— Гигиена прежде всего, — зрители довольно прыснули. Но на этом представление не закончилось. Взяв ещё один плод, она спросила у «тёмного». — Рох, у тебя уже есть яблоко, я даю ещё одно — сколько их теперь у тебя?

Присутствующие ошеломлённо притихли, а тролль задумчиво наморщил лоб и проронил неуверенно:

— Два?

Руфия торжествующе обернулась к сидящим — мол, как вам?

Тут подал голос Ностромо:

— А больше двух сколько бывает, рыжий?

Тот ответил, не задумываясь.

— Много, жрать охота.

Зрители разразились смешками, Руфия расстроен посмотрела на своего подопечного.

— Рох, ты же вчера так хорошо считал до десяти!

— Дочка, ты учишь его счёту? — постаралась отвлечь девочку сохранившая серьёзное выражение на лице Брада.

— Ну да. Он же ещё совсем ребёнок — его легко могут обмануть на рынке, — пояснила Руфия.

— Ага, — снова подал голос вредный гном, бывший сегодня в ударе, — такому лучше отдать требуемое с лишком — чтоб наверняка не вернулся.

Но Руфия предпочла проигнорировать сказанное, и с энтузиазмом продолжила:

— А ещё смотрите, что он знает, — оглянулась по сторонам, прошла к гному, взяла его учебный меч и что-то начертила на земле. — Как называется эта буква?

Тролль, следует отдать ему должное, ответил быстро.

— А-а-а.

Ностромо даже не поленился встать и проверить, соответствует ли сказанное действительности, почесал затылок и посмотрел на ухмыляющегося Ройчи.

— Худук будет впечатлён, — потом окинул внимательным и сожалеющим взглядом расплывшуюся в горделивой улыбке девочку. — Добрая ты, поэтому дам бесплатный, но хороший совет: постарайся впредь избегать нашего мелкого зеленокожего вредину, — и, видя её непонимание, пояснил: — Уверен, он очень осерчает и устроит тебе весёлую жизнь.

— Но почему? — удивлению Руфии не было предела — с её точки зрения, она только помогала Рохле, поэтому со стороны действительно скорого на каверзы гоблина она ожидала услышать как минимум одобрение.

— Потому что, — наставительно ответил гном, — ты подвинула его на педагогическом пьедестале — это раз, и отвлекаешь всё внимание его воспитанника на себя — это два…

Дальнейшую речь Ностромо прервало появление на заднем дворе новых действующих лиц. Тройка воинов в туниках с похожими, как сейчас у Руфии в руках, может, подлиннее, учебными мечами. Как говорится, дурной пример заразителен — и эти решили потренироваться. Но если двое были рядовыми бойцами, что отошли чуть дальше и стали разминаться, готовясь к учебному бою, то третий, с рыцарской цепью и холодным, надменным выражением на в принципе симпатичном лице, вышел на средину площадки и замер в стойке: ноги полусогнутые, левая — чуть вперёд, оружие (а полуторник в его руках был вполне боевым) вытянуто в руках вперёд с небольшим наклоном вниз. При этом кучковавшихся недалеко наёмников (и наёмницу) и Руфию проигнорировал.

— А это что за гусь? — изумлённо, но, благо, негромко спросил гном, ни к кому конкретно не адресуя этот вопрос.

— Это сэр Тьяри РоАйруци, племянник графа РоАйци, — тихо просветила Руфия.

— А-а-а, — многозначительно протянул гном. — Это один из счастливчиков, что наступил на мозоль Худуку.

Брада не совсем поняла, что имеет ввиду гном, но, судя по смешкам и переглядываниям окружающих, это была какая-то весёлая история.

Рыцарь в это время разразился серией замахов, ударов по воображаемому противнику, разворотов, сопровождая свои действия низким горловым звуком. Руфия наблюдала за ним с интересом, впрочем, как и наёмница, всегда с почтением относящаяся к любому времяпрепровождению, связанному с оружием и физическими нагрузками, не взирая, к каким стилям или школам оно относится — неглупый и опытный воин всегда может почерпнуть что-то для себя, глядя на другого. Или подсказать. Ностромо же равнодушно зевнул и вернулся к пиву, в вычерпывании которого он видел высший смысл своего существования.

Все занялись тем, что им по душе. Гном понятно чем. Ройчи присоединился к Руфии и троллю и, грызя яблоко, с интересом прислушиваясь к плавной речи девочки, что-то объясняющей трогательно внимающему «тёмному». А Брада… Ей просто было лень вставать, тем более нежадный Ностромо обновил её кружку. А погодка, всегда пасмурная в это время года, сейчас баловала сухостью и солнцем, проглядывающим сквозь тонкую марлю облачков. Хотя определённые позывы уже намекали, что неплохо бы прогуляться в одно интересное место.

Громкое демонстративное покашливание привлекло внимание отдыхающих. Сэр РоАйруци собственной персоной, подбоченясь и картинно уперев в землю свой меч, стоял в паре локтей от них. На неподвижном лице (высокорождённых, что ли, копирует?) по-юношески вызывающе горели серо-голубые глаза, а уголки полных губ упрямо клонились вниз. Мальчишка!

Изобразив вежливый поклон Руфии, он посмотрел на Ройчи.

— Имею честь предложить учебный бой, — он ещё выше приподнял подбородок, в тщательно контролируемом баске мелькнули снисходительные нотки. — Наслышан о вашем мастерстве и имею желание провести сравнение агробарской школы и… вашей, — он вопросительно замер.

Ройчи, вставший с корточек возле Руфии, где она ещё что-то чертила на земле, смачно откусил от яблока и учтиво кивнул.

— Весьма польщён, глубокоуважаемый рыцарь. Но есть две весьма, поверьте мне, досадные причины, мешающие провести этот — я уверен — любопытный и показательный бой, — наёмник сплюнул семечку, на его невозмутимом, с толикой доброжелательности лице, невозможно было отыскать ни намёка на насмешку. — Слухи о моих заслугах весьма преувеличены — это первое. И второе, — он виновато продемонстрировал недоеденное яблоко, — я немного занят.

Огорошенный рыцарь, забывшись, приоткрыл рот — маска надменности разлетелась от простейшего толчка. Наверняка из всей речи он понял только то, что схватки не будет, а значит «надрать задницу этим заносчивым наёмникам» не получится.

— Но, — Ройчи, будто задумавшись, наклонился к следующему яблоку, — дабы не расстраивать вас и, так сказать, не откладывать запланированный анализ различных боевых школ, смею предложить лучший, нежели я, вариант, — рыцарь был само внимание. — Как вы смотрите на то, чтобы познакомиться с умениями подгорных жителей? — он красноречиво посмотрел на брызнувшего пивом, выпучившего глаза гнома; неужели не в то горло пошло? — Он сейчас как раз в неплохой форме, — выразительно похлопал себя по животу. — И уже неплохо размялся.

Ностромо с немой мольбой посмотрел на товарища, но взгляд того был твёрд и непреклонен, и гном нехотя встал, неторопливо прошёл к рыцарю, на лице которого застыло выражение ожидания, интереса и… недоумения, смерил его взглядом.

— Ностромо, — подгорный улыбнулся во все зубы, и ударил себя в грудь.

Рыцарь вернул на лицо холодное выражение и церемонно представился:

— Сэр Тьяри РоАйруци.

— Ух ты, целый рыцарь! — Ностромо восхищённо присвистнул, остановил взгляд на оружии. — Меч! Настоящий, — он скорчил значительное лицо и, обернувшись, незаметно подмигнул друзьям. — Можно посмотреть? — требовательно протянул руку, но молодой рыцарь, засомневавшись от такого беспардонного желания, увёл руку в сторону. — Тебе что, жалко? — удивился гном. — А! Думаешь, что я такой неуклюжий вдруг случайно его сломаю? — сообразил.

РоАйруци ничего не оставалось, как дать подержать оружие.

— Да, классная вещь, — цокнул языком гном, проводя рукой по лезвию. — Длинная и тяжёлая… — Брада поморщилась — уж очень неуклюже подгорный строил из себя недотёпу. Любой житель Веринии от мала до велика знает, что гномы весьма искусны в ремёслах. Тем более, связанных с металлом. Криворукий гном — это всё равно, что полуслепой эльф. Те не менее, молодой человек воспринимал всё, как должное. Интересно, из какой глуши явился он, такой… наивный?

— Ой! — гном коснулся режущей кромки и резко отдёрнул ладонь, якобы порезавшись и едва не уронив оружие, которое поспешно перехватил РоАйруци. — Он — острый! — изумлению в голосе Ностромо позавидовал бы любой актёр королевского театра. — Не-е, с такой штукой я не буду с тобой это, как его? — упражняться. Это же опасно! — раздражение вперемешку со снисхождением изрядно оживили лицо рыцаря. — Но если ты такой хороший воин, как я погляжу, могу предложить наш, подгорный способ определения, кто круче, — гном вопросительно уставился на него. В глазах РоАйруци таки мелькнуло подозрение, вот только идти на попятную у стольких зрителей он уже не мог, поэтому нехотя согласно кивнул. — Только, смотри, потом сильно не злорадствуй, если победишь, — предупредил гном. — Не люблю я, когда надо мной смеются.

Рыцарь вздохнул — победа над этим, на порядок меньшим за него и наверняка больше работающим языком, разумным, его совсем не вдохновляла. Это совсем не то, нежели сойтись с человеком в красивом поединке на мечах. Но ничего, зато в данной ситуации он может сыграть в великодушие, которое всегда хорошо воспринимается народом.

— Я согласен.

— Хорошо, — гном довольно потёр руки. — Тогда прячь свою железку, она тебе не понадобится. Все эти ваши человеческие штучки: подлиннее, поострее, потяжелее мы пока отложим в сторону. И ребёнок может завалить хорошего воина из арбалета… О чём это я? Ах, да, будем соревноваться, кто крепче, — пока что РоАйруци хоть и выглядел уверенным, но зёрнышки непонимания и сомнения потихоньку стали прорастать в благодатной почве. — Для начала проверим наши нижние конечности. На счёт три каждый остаётся на одной ноге. Условие: руками ни за что не держаться. Проигрывает тот, кто не выполнил условий, или первым станет на обе ноги. Понятно? — гном участливо заглянул в растеряннее лицо рыцаря и хоть тот, если разобраться, вряд ли хотел участвовать в этом непонятном соревновании, голова сама согласно качнулась. — Только учти, сэр, — продолжил ушлый гном, — прямо сейчас уважаемая их высочество, Руфия — чтоб всё было по честному — начнёт считать до трёх, и если ты вовремя не поднимешь ногу, тебе автоматически засчитается проигрыш, — гном дождался обречённого кивка. — И последнее, совет — пока идёт счёт, выбери верную ногу: правую или левую. Поверь, — проникновенно выпучил глаза, — от этого много, что зависит. Я-то уже с этим определился. Но я ведь меньше, значит, заведомо слабее, правда? Поэтому я имею право на такую фору. Руфия, детка, начинай! — и принялся разминать ноги и приседать.

Девочка вышла к соперникам — сама серьёзность. К этому моменту к месту состязания подтянулись не только воины, пришедшие с РоАйруци, бросив махать палками, но и парочка кухарок, проходивших на задний двор по делу и ещё какие-то мужики.

— Раз! Два! Три! — прозвучал звонкий голос.

Ностромо картинно поднял ногу, РоАйруци был более поспешен, просто согнув конечность в колене, при этом на его лице столь красноречиво гуляли желваки, что было ясно: он наконец-то осознал, в какую авантюру ввязался. При этом, не важно, с каким результатом: проклятый гном даже проиграв, с лёгким сердцем пойдёт хлестать пиво, рассказывая всем встречным, что соревновался с самим рыцарем! В любом случае, он не будет в накладе. В отличие от него, хм, сэра, стоящего на одной ноге в присутствии пусть младшей, но принцессы. Для полного завершения жанровой сценки не хватало только прокукарекать!

Не будь Тьяри столь напыщен, закомплексован или хотя бы более опытен в общении с разными представителями Веринии, он легко бы мог свести ситуацию к любому приемлемому решению, не затрагивающему якобы честь. Но то, как он невольно пучил глаза и надувал щёки, лишь раззадоривало наёмников, весьма далёких от трепетания перед всякими заносчивыми типчиками, у которых, к сожалению, в военных лагерях и школах такой предмет, как чувство юмора, отсутствовал напрочь.

Брада тихонько про себя захихикала — как девчонка, право, но на происходящее без улыбки смотреть было невозможно, и даже суровые воины, сопровождавшие РоАйруци, с трудом прятали усмешки в усы — слава Единому, не лезли с советами, иначе молодой человек мог взорваться окончательно. Сама наёмница, прекрасно осознав роль этого юнца при его Лидии, всё равно была на стороне проказника гнома. Не из корпоративной солидарности, а потому что действительно симпатизировала «светлому».

Что Лидия в нём нашла? — возник неожиданный, очень даже предсказуемый, но столь же риторический вопрос. Крепкое, здоровое тело с достаточной для употребления каплей голубых кровей, облачённое в некий романтический каркас. При не очень затруднительном напряжении воображения, этого красавца легко можно было представить… приятным.

Действо же на сцене застыло: стоять — сидеть и пялиться на замерших в не совсем комфортных позах участников было как-то глупо, что ли, тем более крепкие и можно сказать, в расцвете сил лица мужского пола могли продемонстрировать чудеса выносливости, уморив и усыпив при этом зрителей. Это, видимо, понял и гном, для начала начав скакать на одной ноге вокруг побагровевшего рыцаря, потом приблизился к месту своего сидения, где рядышком стоял забытый на время всеми бочонок пива. Вернувшись, к рыцарю, предложил «освежиться», но тот молча отвернулся в сторону. Гном, восхищённо воскликнув: «Вот это сила воли, уважаю!» сам присосался к полегчавшей ёмкости, и не успокоился, пока полностью не опустошил её. Несколько затяжных ударов сердца все вокруг, затаив дыхание, уважительно наблюдали работу кадыка и в полной тишине слушали серенаду смачных глотков (сама Брада почувствовала, как пересохло у неё горло и спешно исправила эту неприятность, вылив в глотку остатки пива из кружки). Скорчив недовольную рожицу, Ностромо потряс бочонок, отреагировавший совсем уж слезами, небрежно уронил его и требовательно уставился на тролля.

— Малыш, дружище, твоя очередь.

Вряд ли все поняли смысл сказанного, но наёмница, наблюдая, как огромный «тёмный», игнорируя укоризненный взгляд Руфии, безропотно поднялся и исчез в доме, поняла, что он наверняка направился выбивать ещё пиво.

Если бы гном угомонился и просто остался на месте, развлекая зрителей историями, которыми точно был богат, вместо того, чтобы вновь начать нарезать круги около окаменевшего рыцаря, сложно было бы предположить, когда всё это закончится. Но получилось так, как получилось. Перейдя на весёлую горнопроходческую песенку (в вольном переводе с гномьего припев звучал примерно так: «не подходи, сказала, ко мне, гном, без колечка, лишь жила золотая растопит сердечко, ищу теперь я вечно заветное местечко!..»), Ностромо картинно воздел кулаки, грозя то ли небесам, то ли алчной целомудренной подружке, и не заметил брошенный им же раннее пустой пивной бочонок. Есть, наверное, в этом какой-то парадоксальный символизм. С одной стороны — это всё-таки пивная ёмкость, с другой же — она пустая. Как бы то ни было, но гном грохнулся на задницу, сопроводив это чередой радужных драконов, которые тут же пресёк Ройчи ввиду присутствия здесь юного лица женского пола, то бишь, Руфии, ушки которой так и навострились на раннее не слышанные выражения, при этом, стремительно порозовев от смущения, доводя до присутствующих тот факт, что слух у принцессы неплохой. Тем не менее, гном долго горевать не собирался и чуть ли не за руку поймал выдохнувшего с несказанным облегчением рыцаря, пытавшегося в этот час тихо и незаметно улизнуть, совсем не воспользовавшись плодами этой, совсем не шуточной победы.

Вообще, Брада наконец-то прониклась неприятным положением парня (с высоты своих лет и опыта она многих могла звать мальчиками!), в которое, как ни крути, влез сам. С одной стороны суровый, мужественный воин, к тому же рыцарь — эталон нравственности, несгибаемости в вопросах веры и чести, с другой… Что ж, ему рубить этих несносных наёмников, доказавших свою преданность госпоже? Это был бы не только неверный поступок с точки зрения их небольшой, но сплотившейся вокруг наследной принцессы общины, и наверняка ещё более ослабило обороноспособность Ремесленного квартала, но и сама Их Высочество Лидия, по мнению Тьяри, чересчур уж трепетно и снисходительно относившаяся к разным иноземцам и инородцам, вряд ли бы одобрила его поступок. Да, молодцы в этот наёмники — помогли принцессе, но преступать меры приличия-то никому не позволено!

Но тут Тьяри ещё раз глубоко вздохнул. К Их Высочеству стал захаживать один из выживших наибов судиматского эмира АллФарийяла, пришедший в себя после прорыва из дворца. Тут была иная ситуация — чересчур этот восточник был почтителен, хоть и крайне молчалив. И что-то такое мелькало в глазах, что принцессы, бросавшей на того короткие, внимательные взгляды, что у наиба за краткий удар сердца — до того момента, как он опускал голову, отчего Тьяри начинал нервничать и злиться, а за скрытым повязкой половиной лица мерещилась улыбка, адресованная именно ему. Благо, Их Высочество, пусть и мягко, но настойчиво выпроваживала приставучего восточника, а самому невольно закипающему РоАйруци со смехом объясняла, что теперь этот воин в силу неких обстоятельств (каких таких? — молодой рыцарь так и не смог добиться) является её личным телохранителем, чуть ли не подаренным эмиром.

Этого ещё Тьяри не хватало! Он и сам в силах защитить будущую королеву!

Гном, ожесточённо тряся руку недовольному РоАйруци, поздравил того с победой и заявил, что первое испытание жителя гор тот выполнил. Но есть ещё и второе, и глубокоуважаемый сэр обязательно должен дать шанс мелкому, но очень гордому гному попытаться отыграться. А вдруг их дружеское противостояние разродиться боевой ничьёй?

Рыцарь хмуро и резонно поинтересовался, сколько вообще этих испытаний предусмотрено? На что Ностромо беспечно махнул рукой: мол, хватает, но второе, как бы это сказать, знаковое, порой даже решающее, и благородный РоАйруци обязательно должен в нём поучаствовать. И тот, можно сказать, скорее задумчиво, нежели утверждающе, обозначил движение подбородком вниз. Но гному этого было достаточно.

— Отлично! Всё очень просто: по очереди, который определяет жребий, мы бьём друг другу в морду. Пардоньте, в вашем случае, в лицо, — с воодушевлением исправился он. — До тех пор, пока кто-либо из участников, грубо говоря, не сможет встать и замахнуться.

На заднем дворе повисла ошеломлённая тишина. Каждый задумчиво примерял на себя подобное участие. Но в основном все взгляды были адресованы благородному РоАйруци. А на него без жалости невозможно было смотреть. Вытянутое багровеющее лицо, выпученные глаза и открытый рот, словно кусок мяса пошёл не в то горло — так и хотелось подбежать и похлопать по спине — исключительно из профилактических соображений. Более нелепой ситуации, нежели банальный мордобой, сложно было придумать. Проще было бы погибнуть в жаркой схватке, чем лупить по этой наглой, бородатой, ухмыляющейся роже. Или самому получать по лицу от какого-то подгорного — не дай Единый, этот недомерок попортит ему фамильный анфас или профиль, так хоть домой не возвращайся, не то что пред ясные очи принцессы! И не соврёшь ведь, как в детстве, что тот или иной непорядок на физии — следствие кровавой схватки с «тёмными» или еретиками — кодекс рыцаря, как ни как! Вот же дракон подземелий! На попятную никак не пойдёшь — вон сколько свидетелей…

Тьяри обречённо вздохнул. Одна надежда, что удар гнома будет не столь непоправим для его чести и, хм, будущего.

— Ну, что, сэр рыцарь, готов? — участливо заглянул в лицо Ностромо, что-то таки увидел в глазах молодого рыцаря — решимость, что ли? Уважительно поджал губы. — Значится так: кто первый? Я бросаю монетку — ты ведь мне доверяешь? — задал риторический вопрос, тот неопределённо пожал плечами. — Правильно, — удовлетворился гном, — как же без доверия в таком серьёзном деле, как проверка головы на наличие мозгов, — и пояснил: — Если пошли кровавые сопли, то всё нормально — голова не пустая, а значит глупым он уже быть не может, — в полной тишине гном наставительно воздел палец.

Полный бред! — подумала наёмница, только на мгновение попытавшись прислушаться к речи «светлого». И украдкой огляделась — неужели она одна такая недалёкая? Или это та капля пива в размере пяти кружек так на неё повлияла? Но нет, лица у всех были соответствующие случаю — даже Руфия, на что умненькая девочка, и та, если б не воспитание, почесала затылок от происходящего. Разве что Ройчи этак укоризненно покачивал головой, что совсем не говорило о том, что он не одобряет действий товарища.

— Орёл, решка?

— Орёл.

Ностромо подбросил золотой агр, который он выпросил у рыцаря, и добавил, что монета в качестве компенсации достанется проигравшему. Поймал блеснувшую в воздухе юркую рыбку и звучно хлопнул на запястье левой руки.

— Элий!

И тут уж зрители не выдержали и загомонили все разом. Смех, эмоции, кое-кто уже обсуждал достоинства и недостатки противников и выдвигал возможные прогнозы. Брада аж крякнула от удовольствия и хлопнула себя по колену вновь наполненной кружкой, чуть плеснув через край (Рохля оказался оперативней гнома в плане добычи пенного напитка; как говорится, одно из двух: либо хозяева благоволили к нему, либо опасались), увидев, как ещё присоединившиеся воины, вроде даже королевские гвардейцы обмениваются монетами, делают ставки. Наёмница и сама была не прочь поучаствовать в этом…

— Ставьте на Ностромо, не прогадаете, — раздался рядом ехидный шепоток наёмника, опустила глаза и увидела на крепкой мозолистой ладони пяток серебряных монет. Она вопросительно воздела брови. — Выиграете — отдадите. Зато весело и азарт подогревается, — совсем не убеждая, а как бы констатируя говорил он.

— А не обманешь?

— А какая разница? — искренне рассмеялся он.

— Тогда почему сам не участвуешь?

— Не азартен.

Между тем, соперники вышли на средину площадки и оценивающе замерли. Шумящие зрители образовали вокруг них круг локтей в десять в диаметре.

— Ну, давай, благородный сэр, не стесняйся, лупи, что есть мочи, — с улыбкой подначил гном рыцаря. — Только помни, что голова у меня — как скала.

РоАйруци с сомнением посмотрел на него, поправил кожаные перчатки (это было допустимо, по словам «светлого»), размахнулся и нанёс прямой удар.

Что сказать? Гном пошатнулся, сделал шаг назад, встряхнул башкой, потёр ушибленную скулу, потрогал набухающий нос и радостно оскалился.

— Эх, хорошо! Хоть и слабовато. Всего чуток хмеля вышибло. А я так мечтал, что на бочоночек вы меня освободите, сэр рыцарь. Чувствую, экономите силушку для драконов. Но учтите, я вас жалеть не буду — состязание — есть состязание. Как у нас говорят: в силе удара заключена вся степень уважения к противнику!

РоАйруци перекосило, его холёное лицо, уже растерявшее спесь и высокомерие, сейчас выражало как минимум неприязнь и злость.

Ностромо стал напротив него.

— Эй, Нос, — раздался весёлый голос Ройчи, — что-то не дорос до благородного сэра. Может табурет принести?

И действительно, гном, будучи на голову ниже человека, к тому же не отличался особенной длинной рук, поэтому было непонятно, как он даст «ответ».

— Ничего-ничего, как-нибудь сам справлюсь, — пробурчал тот на смешки. — При надобности я и дракону нос разобью.

Он как-то неожиданно подпрыгнул, резкий, едва заметный отвод локтя назад и…

Тьяри хлопнулся на задницу, вроде даже чуть проехал по земле и опрокинулся назад.

Нужно отдать ему должное — очухался он быстро. Подскочил, отряхиваясь под всеобщее улюлюканье. Ярость на его лице была чуть ли не осязаема — это ж надо такой конфуз! На глазах у толпы зрителей его уронил какой-то коротышка, состоящий исключительно из пива!

Он моментально отыскал ухмыляющуюся цель и, сделав три размашистых шага, без предупреждения нанёс удар.

Увидел ли это ещё кто-то, кроме неё, но Брада успела заметить, как при приближении РоАйруци гном как-то весь подобрался и в самый последний момент чуть наклонил голову, подставляя под кулак лоб. Но удар был столь сильный и мощный, что подгорного отнесло в окружающую толпу.

РоАйруци зашипел сквозь зубы, будто рассерженный кот и потряс ушибленными костяшками пальцев — а что, гном-то его предупреждал, что не голова у него, а камень.

Сам же подгорный, съехавший по рукам на пятую точку, замер с какой-то идиотской, блаженной улыбкой — осмысленность в его глазах отсутствовала напрочь. На лбу буквально вырастала, наливалась цветом огромная шишка. А рот приоткрывался, явно в ругательствах.

Брада, ради удивительного зрелища, решившая размять ноги, видела, как какой-то доброхот склонился над «светлым», не пытаясь помочь встать — это было запрещено правилами, намереваясь из невнятной речи подгорного почерпнуть что-то полезное для себя — у каждого народа были свои забористые выражения, иметь которые в своём лексиконе жаждал каждый уважающий себя разумный. Поднял руку, шикнул, призывая народ к тишине. И когда люди, подталкивая локтями особо громогласных и эмоционально не сдержанных, утихомирились, то наконец-то можно было расслышать, о чём бормочет оглушенный гном.

— …И тогда папаша, дракон этакий, дай Дравин ему здоровья, так вмазал мне пряжкой в лоб, что искрами из глаз можно было поджигать очаг! Ох и тяжела ноша смирения! Но дар рассудительности таки бросил свои ростки в моей башке. Ненадолго, правда, но это уже другая история. И вот с тех пор удар по голове частенько заставлял меня задуматься… Ух и хорошо вмазал ты, человече. Уважаешь, поди, — он наконец-то зашевелился, во взгляде, скользнувшем по внимающим головам и остановившемся на лице уже успокоившегося, выплеснувшего свою ярость, возможно даже и сожалеющем о вспышке и её последствиях, рыцаря. Кряхтя и упираясь в землю, он встал. — Сейчас и ты узнаешь, как я тебя уважаю, — в голосе подгорного отнюдь не было угрозы, но Тьяри невольно поёжился.

— Готов? — утвердительный кивок.

В облике рыцаря, нужно отдать ему должное, не было ни тени сомнения, даже намёка на слабину. Он уже понял, что по собственной глупости (или молодости), влез в эту авантюру. А соперник у него достойный. Хоть и наёмник.

Гном вновь продемонстрировал свой коронный прыжок. И удар. Звук, пожалуй, был послабее. Да и сам замах покороче. Но рыцарь рухнул, как подрубленный.

— Всё, — прокомментировал стоявший недалеко Ройчи и развернулся, чтобы снова упасть на облюбованный чурбачок. Но его придержала за руку Руфия.

— Он же не сильно ударил, правда? — она вопросительно глянула на него.

Наёмник пожал плечами.

— Дело не в столько в силе удара, а в том, куда он направлен, — сказал поучительно. — Будет время, я тебе расскажу и об этом. А теперь не пора ли нам продолжить занятия? — сделал строгое лицо, но, наткнувшись на умоляющий взгляд девочки, никак не хотевшей пропустить концовку спонтанного соревнования, вздохнул, как бы идя навстречу. — Ладно, только с тебя парочка яблок.

— Хорошо-хорошо, — захлопала в ладоши Руфия, оглянулась, кого-то ища глазами, и объект её поисков найти было не сложно. — Рохля, малыш, мне нужна твоя помощь…

Брада только покачала головой. Сегодня, воистину, день открытий. Дальше слушать речь девочки она не стала, а направилась к группке людей, кучковавшихся над неподвижным телом сэра РоАйруци.

Двое сопровождавших рыцаря воина обменивались хмурыми многозначительными взглядами, видно, даже не представляя, как преподнести произошедшее графу РоАйци, родственнику и наставнику пострадавшего. Ещё несколько зевак просто топталось рядом, обмениваясь мнениями. А над самим безвольным телом склонился, кто бы вы думали? Гном.

Он вновь что-то бормотал про себя, проводя какие-то манипуляции — касаясь своими короткими жёсткими пальцами каких-то точек на теле и голове бессознательного РоАйруци (возвышавшиеся рядом воины, может быть и возмутились, но, наверное, подумали, что хуже уже не будет). И тут рыцарь открыл глаза, наполненные непониманием и болью и прошептал:

— Нос цел?..

— Всё на месте, — мягко ответил гном. — Ну, вот видишь, всё хорошо, ничего страшного не произошло. Ты ведь крепкий и сильный, ты ещё всем покажешь, где драконы зимуют, — он поднял голову на оживившихся мужчин. — Я же говорил, что всё будет хорошо. А так нервничать и переживать, как вы, не стоит — это вредно для здоровья. Дядя Ностромо всегда говорит правду, — задумался. — Даже когда выпьет много пива, — он встал, отряхнул колени. — Ему нужен покой, и через время станет, как новенький, — его взгляд упал на рыцарский меч в ножнах, и глаза заблестели. — Вы только представляете, чтобы было, будь у него в руках эта железка? — он требовательно протянул руку.

Воины переглянулись, и тот, что держал оружие, нехотя дал его. Гном более внимательно, но уже со знанием дела осмотрел простую, но удобную рукоять, оголил сталь, улыбнулся, вернул ножны и, сопровождаемый двумя парами настороженных и сколько-то любопытных глаз, отошёл на свободное пространство, где, чуть подержав в руке оружие, как бы проверяя балансировку, неожиданно… закрутил его вокруг себя…

Брада выдохнула в который раз. Гном опять удивил её, продемонстрировав такое мастерство владения мечом, которое было доступно редким её знакомым воинам — профессионалам. Меч, словно крылья бабочки летал вокруг невысокой и крепкой, но при этом удивительно подвижной и словно бы преобразившейся фигуры. Будто пушинку вращает, — пришло на ум сравнение. Конечно же, уступая в росте, подгорные жители были весьма сильны, и облик их был на самом деле обманчив — только такой юнец, как Тьяри РоАйруци, выросший где-нибудь в глуши мог купиться на внешность (а впрочем, в его оправдание можно сказать, что Агробар не так уж и продвинут по части посещения представителями иных народов, а тех же гномов он мог видеть исключительно в роли купцов да мастеровых). А здесь же настоящий боец. Ха-а-рош!

Жужжание меча, что сопровождало представление гнома, прекратилось, и подгорный довольно оглядел восхищённые, изумлённые, а кое-где завистливые лица зрителей, вернул оружие уважительно покачавшему головой воину с ножнами в руках.

— Ну, что, бойцы, а теперь подхватываем под белы рученьки нашего болезного, нечего ему лежать на земле — как ни как, не дракон, откладывающий яйца. Ему ещё рано, ага? — подмигнул он так и стоявшей рядом Браде, и первым потянул за руку совсем не лёгкого РоАйруци, не совсем понимающе хлопающего глазами, забрасывая её за шею, с другой стороны пристроился воин графа. — Вон туда, — указал подбородком на стоящего под стеной Ройчи, — немного подлечим и отпустим, — поймав недоумённый взгляд напарника по ноше, уточнил: — Пивом будем отпаивать. После удара по голове — это первейшее средство, точно вам говорю. Сам проверял.

Боец промолчал. А что тут скажешь? Небось, вновь задумался, как и в каком виде они с товарищем будут предоставлять благородного рыцаря своему господину, графу РоАйци.

Наёмница же задумчиво остановилась: коль уж она на ногах, то неплохо бы совершить очень важное паломничество, уже давно зреющее в организме, оглянулась в поисках правильного направления, краем уха слыша возбуждённый голос никак не желавшего успокаиваться гнома.

— Аккуратней, аккуратней, не дрова несём!.. Вот так, к стеночке… Умница… Да и вы, парни, тоже… в общем, ничего. Эй, Рохля, пиво есть? Уже подсуетился? Ну, молодчага! Хорошую смену себе воспитал. Да ладно, Ройчи, слава Дравину, что нет сейчас рядом зеленокожего вредины — а то бы точно поедом ел. Или в лягушку превратил?.. Вот. Молодец, первую кружечку залпом, а вот вторую постепенно… Так, всё, бойцы, не мешаем, не мешаем, пусть наш красавец приходит в себя. Виданное ли дело — няньки у благородного сэра? А мы пойдём немножечко разомнёмся. Да не ссыте, — добродушно махнул рукой, — я тоже деревяшечку возьму….

Наёмница ещё какое-то время наблюдала, как тройка воинов закружилась в схватке, слушая жизнерадостные восклицания гнома: «Убит!… И ты убит! Ещё раз убит… А теперь молодец — жив, но без руки… Но всё равно убит…» и поспешила в уже вычисленном направлении — откладывать задуманное уже было просто невозможно.

Когда она вернулась назад, тащиться в комнату не было никакого желания, да и заниматься чем-либо пропала охота — пока, по крайней мере (как говорится, встреча с этими немного странными наёмниками дала совсем иное направление мыслям). А на заднем дворе почти ничего не поменялось. Разве что прибавилось народу. Чуть в сторонке с эльфом сидела весело щебечущая Оливия. Маркиз РоПеруши сошёлся в учебном бою с воином в восточном наряде. Руфия занималась с троллем. Вроде даже мелькнул профиль Лидии; показалось, наверное — что ей тут делать? Не пиво же пить? Ещё какие-то люди. Но Брада, ухватив свободный чурбачок, не сомневаясь, подкатила его к наёмникам — с ними веселее. А вообще, нормальная компашка подобралась. В такой и помереть не страшно…

О, Единый, как же хорошо!

Она поймала себя на том, что улыбается во всю пасть. Ей было хорошо, как давно не было. Никаких тебе дворцовых лизоблюдов, интриг, слежения за языком — непринуждённый разговор на абсолютно произвольные, не напряжённые темы, весёлые байки. Она заинтересовано повернулась — ей тоже было, что вспомнить. И рассказать.