Глава 1

«Волшебное приключение продолжается», — хмыкнул про себя гном.

На иную реакцию: ругань, переживания, злость, обиду на судьбу, разочарование, удивление уже не было сил. Да ещё усталость поселилась в двужильном, с большим запасом прочности теле подгорного жителя. Впрочем, они все такие — «светлые» гномы, выносливые и крепкие, как горы, из которых они вышли.

Проплутав почти всю ночь по беспокойным улицам Агробара, они упёрлись в какое-то препятствие. Ностромо, в какой-то момент, от греха подальше забравшийся в фургон — дабы лишний раз не отсвечивать и не привлекать внимание — прильнул к небольшой щели. И в сердцах помянул дракона, потому что обзор закрывала широкая спина пехотинца, сидящего на козлах, — но так, ругнулся негромко, не потому, что боялся потревожить ещё не пришедшего в себя барона, а по привычке. Не очень-то он любил громогласные выступления. Если, конечно, не выведут из себя!

Он уже сам был не прочь размять ноги, но пока непонятно было, стоит ли выходить ему или нет. И так полночи фактически в авангарде прошагал на своих двоих. Да и до этого не на заднице проводил время — из-за этого драконьего (не иначе Худук накаркал, шаман доморощенный; чтоб у них (мятежников) ничего не сложилось!) дворцового переворота его изрядно помотало (и побило) по сумасшедшей столице человеческого королевства… Звучит, конечно, странно, зато верно по смыслу: на всех иных, будь то «тёмные», гоблины, например или «светлые», как он, гном или те же эльфы, люди в этой отсталой стране смотрели косо. А во время беспорядков так и вовсе — первые жертвы. Потому что во всём виноваты. Да и при деньгах, небось.

Он прикоснулся к шее барона. Сердце бьётся. А так мертвяк мертвяком, да ещё здоровый такой, что обходить его внутри фургона приходилось под стеночкой. Бледный, неподвижное лицо с крупными чертами, чёрной растрёпанной шевелюрой и чёрной же пышной бородой, провалившиеся глаза под кустистыми бровями. Вообще, вербарец был до чрезвычайности волосат — Ностромо не сомневался, что если с него, как с луковицы снять все доспехи и одежду, то глазам предстанет настоящая шерсть, как у тарийских горных овчарок. И поддоспешник незачем одевать — так, набросил кольчугу на не совсем голое тело — и готов к бою…

ВерТиссайя неизменно производил сильное впечатление. Даже будучи бессознательным. Этакая скала, спящая пока. При ясном уме из-за постоянных перепадов настроения от навязчивого веселья до мрачной меланхолии был собеседником и попутчиком так себе — не расслабишься. Но гном был благодарен ему за спасение, и отплатил при случае той же монетой. При всей неровности их отношений, непонятностях и тайнах, Ностромо пришёл к выводу, что барон хоть и капризный и эгоистичный дракон, в тоже время он неплохой — принципиальный, следующий какому-то своему кодексу чести и… сентиментальности. Такой себе большой уже не ребёнок, а допустим, парень. Годков-то ему, небось, за сорок, а по человеческим меркам это уже солидный возраст. Повезло, что дожил. Повезло, что Агробар — мирное королевство. Почти. Ха-ха-ха, — расскажите это тем мертвецам, что не погребёнными украшают улицы славного города…

Интересно, сколько лет Ройчи? Другу, соратнику, побратиму и единственному человеку в их наёмнической ватаге. Мысль сделала неожиданный кульбит, компенсируя отсутствие активности умственным манёвром — при этом он правой рукой нервно потрогал рукоять верного боевого топора. Выглядит он достаточно молодо. Точно за двадцать, потому как он, будучи(?) мифическим королевским смертником — а те события, давшие толчок сонму слухов и предположений, переросших в легенды с самыми противоречивыми и порой противоположными знаками главных героев от злодеев до святых, происходили наверное семь лет назад в небольшой горной Илии. Даже представив, что Ройчи был самым молодым, вряд ли ему было меньше четырнадцати — возраст, раньше которого люди не берут в рекруты. Ещё нужно было пройти путь профессионального солдата, а это совсем не просто в королевском гвардейском полку, особенно учитывая неясную сейчас методику подготовки бойцов с чрезвычайной(!) в конце концов эффективностью даже в такой богом забытой стране… Любопытно, что жалкие остатки тех воинов, развеянные по миру и каким-то чудом ещё уцелевшие, по мнению гнома преданные, а то и проклятые своим сюзереном, принесли своему королевству известность на весь мир… и славу. Так что Ройчи не менее двадцати, а вот верхнюю планку сложно представить, учитывая изобилие специфического опыта товарища и сложное ориентирование самого «светлого», несмотря на длительное пребывание на землях людей, в их возрастах.

Далёкий бубнёж переместился ближе к повозке, и гном понял, что сейчас сами пехотинцы ВерТиссайи советуются, что предпринять дальше. Ностромо, злясь на себя (своё неопределённое положение), на предыдущего хозяина повозки, не предусмотревшего хотя бы окошко для общения с возницей, на отсутствие любопытства у сидящего на козлах солдата, который вместо того, чтобы пойти почесать язык, и хотя бы частично открыть пространство для изнемогающего от информационного голода гнома, продолжает сиднем сидеть, выполняя положенные инструкции (кстати, солдат по этому поводу инструктировал сам Ностромо: ни в коем случае повозку не оставлять без возницы; пехотинцы же согласились с этим тут же: при всей сложности характера, барон был их командиром и пользовался несомненным уважением, поэтому подвергать столь ценный груз, как бессознательную тушу вербарца они не собирались) и на весь белый свет, ставящий гнома в глупое положение.

Ностромо и сам обратил внимание, что изрядные запасы его терпения иссякали, таяли, будто весенний снег на солнце, а его последнее время всё чаще и чаще посещает самое простое решение всех проблем: выхватываешь топор и с искажённой рожей и перекошенным от воинственного крика ртом косишь все препятствия и сопутствующих им драконов, словно сорную траву. Да, он согласен, это не очень соответствует образу «светлого». Что поделать: длительное общение с «тёмными» по команде. Чем не оправдание? И вообще, жутко хочется пустить кровь всяким занудам, смеющим…

— Эй, боец, что там происходит?! — горячечно зашептал в ткань гном и тут же прильнул к щели глазом.

Спина слабо шевельнулась — солдат услышал. После чего взгляду Ностромо явился усатый профиль и гнусавый голос нехотя забубнел — возница, видимо, был мысленно среди спорщиков, внося весомую лепту, но и не отреагировать тоже не мог — после того, как их полковой городок захватили силы, верные мятежникам, и их, возвращавшихся после рейда, больше, чем сотню вполне боеспособных солдат захватили врасплох, а барон сорвался в самоубийственную атаку на врагов, тем самым давая возможность хоть части солдат уйти, именно он, абсолютно чужой, иной, хоть и «светлый», к Агробару не имеющий никакого отношения умудрился вывезти едва живого командира, тем самым спасая его от неминуемой расправы, пехотинцы испытывали к нему самое дружеское расположение. А после того, как более низкий и почти без защиты — даже шлема не было, лишь кожаная куртка и кольчуга с чужого плеча «светлый» показал, что топор его совсем не украшение или бутафория и легко крушить не только буйные головы мародёров и «ночных», но и латы редких, но уже появляющихся на улице патрулей новой власти, уже мнящих себя хозяевами города, авторитет его взлетел очень высоко, несмотря на изначально прохладное отношение солдат регулярных войск к наёмникам.

Но вспоминать это полубегство — полуотход по ночным улицам Ностромо было неприятно. Пусть и картинок внятных запечатлелось не так много — они просто куда-то безостановочно шли, часто дрались, как правило со случайно наскакивающими из-за угла шайками. Но были неприятели и посерьёзней, как например, рыцарь, долгое время остававшийся неуязвимым, с четырьмя сопровождающими ратниками, словно бешеный секач набросившийся на них. Кстати, именно удачно брошенный топор Ностромо оглушил озверевшего благородного, после чего двое его уцелевших людей умудрились уволочь бездыханное тело своего господина.

Из тридцати шести солдат, вырвавшихся из западни, в которую превратился их полковой городок, сейчас их оставалось двадцать трое с учётом барона и его. Двое умерли от ран, четверо ушло по домам (с обещанием отыскать их!), остальные погибли в схватках и от шальных стрел, которые стали не редкостью в обезумевшем городе. Вот так. И теперь, виду долгожданной цели такая заминка! Гном представлял себе удивлённые лица товарищей: Ройчи, Листочка, Худука, Рохли, и уже радовался эффекту, который произведёт его появление. Он был уверен в переживаниях по поводу своего отсутствия, и с удовольствием лицезрел бы их рожи.

— Господин «светлый», — наконец-то вежливо отреагировал солдат; вообще, такое вежливое обращение «господин» очень радовало гнома, при том, что, как говорилось выше, такого пиетета удостаивалась лишь людская знать, — нас остановили какие-то цветасто разодетые драконы, чтоб им перья повыдёргивали. А главный у них вообще чёрный.

У Ностромо удивлённо взлетели брови: кто это такие? Что значит «чёрный»? Что за народ? Орки? Так неужели бы боец этого не определил?

— «Тёмные»? Грязные?

— Да нет. Чёрный человек. И лик у него, будто сама ночь.

Ностромо задумался. Агробар — портовый город, значит по определению, достаточно интернациональный. Особенно в небогатых, примыкающих к морю районах и кварталах. Но вкупе с «цветастыми», это наводило на нехорошие размышления. На ум пришло упоминание — он сейчас не мог бы сказать когда и от кого — с начала переворота ему приходилось лишь выживать, а не заниматься анализом — что столица атакована также и со стороны порта, что горят склады и пакгаузы. Он тогда мимолётно решил, что это, пользуясь случаем, разгулялась местная шваль. Но может оказаться, что всё гораздо серьёзней.

— Много их?

— Да нет, — неохотно протянул возница. — Пятеро, — и гном понял недовольство того: их-то значительно больше, и в отличие от непонятных «цветастых», они — профессиональные солдаты. — Но ведут себя очень самоуверенно и нагло — требуют денег за проезд, — в голосе солдата промелькнула вполне угадываемая жадность.

— И?.. — поторопил замолчавшего бойца нетерпеливый гном.

— Пока ничего. Наши совещаются: платить или нет.

Солдатскую логику Ностромо мог представить очень легко. Зачем расставаться с честно заработанными аграми, когда проще воспользоваться оружием. Времена нынче лихие. Да они и сами уважать себя перестанут! Ещё бы какие-то королевские таможенники или иные представители столичной власти с них стали требовать что-то, а то неизвестная безродная пришлая голытьба смеет раздевать верноподданных агробарцев!

Всё верно. Вот только мелькнувшие раннее выводы заставляли усомниться в правильной оценке ситуации. Не так уж просты и понятны эти морские гости, вдруг объявившиеся посреди города и сбивающие плату за проход с местных солдат. Точнее, действия их наверняка продуманы: при всём распространённом бахвальстве, в безнадёжные дела эти парни не вмешиваются. И как бы эта остановка не была с двойным дном. Не тянут ли они время?

Поняв, что на месте ему всё равно не усидеть, гном пробрался мимо неподвижного ВерТиссайи к заднему пологу и выглянул на мгновение, в надежде оценить обстановку. Спрятался, пошагово по памяти анализируя окружающее. Первоначальный вывод: ничего опасного. В сердцах сплюнув — ему казалось, что пехотинцы барона вот-вот совершат непоправимую ошибку, хоть вступив в схватку, хоть заплатив неизвестным, Ностромо решительно отбросил ткань и спрыгнул на землю.

Выглянув из-за повозки, он немного успокоился, видя, что основная масса солдат кучкуется возле сержанта (но боковое охранение соблюдается). Окинул взглядом тянущиеся справа и слева дома из некрупных ракушечных блоков, чередующиеся с разновысокими заборами, оградами, частыми клёнами во дворах, в которых очень легко прятаться хорошему стрелку. И вновь ничего подозрительного не заметил. Кроме самого факта, что улочка, плавно изгибающаяся вправо, идеальна для засады. А он чувствовал задницей, что время уходит сквозь пальцы, и они чересчур задержались на этой демонстративно безмятежной местности — надо уносить ноги. В любую сторону.

Он подошёл к собравшимся в кружок наиболее авторитетным бойцам, к числе которых несомненно относился сержант Гор, парочка выживших капралов и ещё двое ветеранов, вполне уважаемых, чтобы наравне участвовать в обсуждении со старшими по званию. Остальные образовали второй круг, но в основном бестолково волновались и подавали не очень конструктивные, эмоциональные реплики, густо замешанные на ругательствах. Чуть в отдалении виднелась пятёрка, остановившая отряд. Четверо застыли в небрежных позах, но можно было не сомневаться, что арбалетные болты при необходимости найдут свои жертвы. Пятый — командир, действительно чернокожий, демонстративно лениво передвигался вдоль условной линии своих подчинённых. Сразу было ясно, что это очень опасный боец. И они очень напоминали морских пиратов.

«Балаган какой-то», — подумал Ностромо, возвращаясь взглядом к пехотинцам с мантикорой на туниках и щитах. Но тут же одёрнул себя — обвинять этих солдат в нерешительности или трусости было бы глупо — он видел их в деле, и мог быть уверен в крепком плече каждого. Особенно после картины, когда десяток однополчан вот этих воинов бесстрашно вышел против уруков — наездников. И полностью полёг. Вот базарность и принятие решения чуть ли не голосованием — это неверно. Особенно в условиях войны. Ну что поделать: командир в отключке, офицеры и почти все сержанты погибли, а тот, что остался в живых не очень готов к подобной ответственности. Недаром Ностромо довольно легко удалось убедить принять его план действий за свой. Тем не менее, под командованием Гора отряд не разбежался, словно неожиданно потерявший между собой связь сброд, а грамотные действия в походе доказали его сержантскую компетентность.

Ностромо протолкался между возвышающимися людьми и, уверенно уперев руки в бока, остановился напротив Гора.

— Ну, что порешили?

Кто-то из капралов хмыкнул, сержант хмуро глянул на него, остальные же недовольно замолчали. Наглость «светлого», впрочем, благодаря предыдущим заслугам, была простительной. Тем не менее, кряжистый седой ветеран с вислыми усами, кончики которых свисали до самой кирасы, негромко буркнул:

— Ты, «светлый», уваженье должен иметь. Ты не в своих горах — норах. Здесь цивилизованные люди…

Ностромо частенько встречал вот такие лица, которые отстаивали избранность и преимущество своего народа, в упор не замечая недостатки и откровенно слабые стороны по принципу: пылинка в чужом глазу, в своём же и бревно не помеха. Особенно после частых когда-то дебатов, споров, дискуссий, а то и потасовок на эту тему в самой их команде с Худуком, да и Листочком (Рохля мал ещё, а Ройчи только посмеивался, подначивая да разнимая). В принципе у него на них был крепкий иммунитет, а если позволяли обстоятельства, то и добрый кулак. Вот и сейчас он, невзирая на необходимость держать себя в руках, неожиданно вспыхнул: он не для того подставлял грудь и голову, чтобы какой-то деревенщина смел рожу кривить и корчить из себя важного господина.

— Ты, уважаемый, — выделил ядовито слово, и зло посмотрел на пожилого бойца, — сидя на собственных яйцах, можешь рассказывать о собственной крутости. В горах, к твоему сведению, такого хаоса, что вы устроили в своём доме, не бывает. И человека, буде он там окажется, не пытается прибить каждый встречный подземный житель!

Это, конечно, он сильно приврал — и в гномьих королевствах происходят перевороты, в которых кровь льётся рекой, а на людей там всегда смотрят с подозрением, считая их вполне объективно косорукими и склонными к обману и воровству. Но откуда это было знать этим пехотинцам, набранным по сёлам да из простого ремесленного люда, это гвардейцы, по определению более образованные и благодаря воспитанному гонору могли попытаться оспорить слова «светлого».

Они недолго бодались взглядами, и гном, несмотря на разницу в росте, победил. Он был опытнее, старше по годам (несмотря на внешнюю нестыковку: человек — в годах, а гном — в расцвете сил), да и постоянные пикировки с Худуком, всегда умеющим находить слабые стороны у противника и жутким любителем побороться глаза в глаза значительно (как выяснилось!) укрепили гнома. Солдат, несмотря на «землистый» загар, видно было, как налился дурной кровью, с него сталось бы решить дело одним росчерком меча. Попытаться, во всяком случае. Но это ему Ностромо уже не простил бы и плевать на дружеское расположение, высокие слова об уважении и терпимости. Начхать. Дракону драконья смерть. Не умеешь подтираться — ходи прямо в штаны.

Видно Гор что-то такое прочитал на лице гнома, потому что поспешил примирительно поднять руку. Ностромо глубоко вздохнул, усмиряя злость, он понял, что не вовремя поддался гневу. Да и судя по реакции окружающих, недовольство их было направлено скорее на седого — видно не очень пользовался популярностью этот ветеран. Бывают такие, гм, разумные (не только люди) — не важно, воины ли, ремесленники — превосходно разбирающиеся в своём деле, но в быту, в жизни — драконье дерьмо лучше воняет.

Ностромо обвёл окружающих прищуренным оценивающим взглядом исподтишка и жёстко продолжил:

— Я не просил никого сопровождать меня в Ремесленный квартал. Составить мне компанию было инициативой самого барона. И мы оговорили равноправные условия похода, — брехня, но желающие её проверить могут лишь обратившись прямо к вербарцу. — Если кому-то что-то не нравится, пусть идёт, — кивок назад, в сторону повозки, — и оспаривает пожелание командира. Или уходит, как корабельная крыса, срывая или пряча знаки принадлежности своего полка!

О, они разозлились, так что пора было сбавлять обороты. В молодости на родине в пресловутых горах, в Поднебесном кряже, вотчине так называемых западных подгорных кланов ему пришлось значительное время быть старшиной Бронзовых Топоров, этакой дружине быстрого реагирования, которой в первую очередь затыкали дыры во время конфликтов и прочих негораздов, хоть с соседями, хоть при внутренних разборках, хоть при природных катаклизмах. Так вот в неё постоянно сливали разных строптивцев, которых необходимо было для удержания дисциплины на должном уровне, что называется, обламывать. Так что некоторый опыт общения с подобной публикой у Ностромо был.

— Но вы, в отличие от виденных мною так называемых бывших солдат, которые наравне с «ночными» принявшихся грабить горожан, сохранили свой отряд, и вам не будет стыдно смотреть в лица людей, когда всё это закончится. В том числе и вашего командира, весьма достойного мужчину, барона ВерТиссайя, — пожалуй, пора заканчивать с пафосом и переходить к делу. — Я на много не претендую, но участвовать в обсуждении спорных вопросов нашего пути — моё право. И уж на месте, перед расставанием желающие могут выдвинуть свои претензии — хоть до смертного боя — я ещё никогда не бегал от доброй драки. А сейчас быстро говорите, какие условия прохода? — он вопросительно и требовательно посмотрел на Гора.

— Две монеты серебром с человека и пять с повозки…

— Две?! — возмутился гном и хлопнул себя по ляжкам. Такая его непосредственная реакция больше сделала для улучшения взаимоотношения с солдатами, чем все предыдущие речи — пехотинцы одобрительно загалдели.

— Я и говорю: валить их надо, — вновь оживился пожилой с вислыми усами; обида была моментально забыта, словно в гноме он увидел поддержку.

— Стоп-стоп! — Ностромо властно поднял руку, останавливая новый виток препирательств. — Мы с сержантом и… — указал на капрала, не издавшего при нём ни звука, возникла пауза — гном никак не мог вспомнить имени этого человека, — вот этим парнем идём к драконам паршивым, — люди заволновались, — и пытаемся всё решить мирным путём, — гул усилился. — Вы ведь знаете, как умеют торговаться подгорные жители? — вопрос немного сбил накал страстей, но не до конца. — Попробую уговорить этих ряженых шутов на пол серебрушки, — недовольно загудели: они уже практически согласились решить дело острой сталью, и не готовы были расстаться даже с минимумом денег. — Напоминаю, что при прорыве арбалетчики точно успеют нажать курки, и мы можем кого-нибудь потерять. А это недопустимо при неопределённости будущего. Верно, сержант?

Тот сразу невольно кивнул, а потом подумал, и не нашёл ничего неверного в словах гнома.

— Да.

— Вот именно. Пол серебрушки — разве это цена за жизнь товарища? Или собственную жизнь?.. — он обвёл взглядом задумчивые и явно соглашающиеся лица. — Только нужно поторопиться — что-то не нравится мне окружающее затишье.

Они проделали с десяток шагов по направление к ухмыляющемуся во все белоснежные, резко контрастирующие с тёмным ликом зубы, главарю пиратов, когда гном резко остановился, будто налетел на стену. Гор недоумённо посмотрел, сделав на шаг больше и повернувшись вполоборота, невозмутимый капрал, следовавший в кильватере и чуть не налетевший на «светлого», вовремя ушёл в сторону и застыл, кося левым глазом и контролируя подтянувшихся морских разбойников.

Ностромо немилосердно тёр лицо, словно что-то попало в глаза, потом перешёл на затылок, сдвинув смешной колпак с обвисшим навершием на лоб. Нетерпеливо взмахнул ладонью, подзывая сержанта, и когда тот с тревогой наклонился к нему, негромко прошипел:

— Мы под прицелом…

— Я знаю…

— Молчи. С обоих сторон уже сидят стрелки… Уже чувствую, как моя задница превращается в ежа…

— Драко-о-оны, — также сквозь зубы негромко процедил пехотинец и больше наклонил голову, чтобы скрыть охватившие его чувства. — Что делаем?

— Спокойно. Не дёргайся. Я сейчас упаду, сделаю вид, что помираю, и вы с товарищем подхватываете меня и волочите назад. Надеюсь, они не окружили нас… Не важно. Для начала надо убраться отсюда, а то будто щекочут меня гранённые наконечники. Особенно висок и пятки…

— Эй, парни! Как здорово, что я вас нагнал!

Голос, раздавшийся сзади, был мало того, что неожиданным и по-драконьи весёлым, так он просто не мог там звучать! Ностромо надеялся, что ни пехотинцы, ни пираты не обратили внимания на его первоначальную живую реакцию: он вздрогнул, чуть подпрыгнул, как только умеют это делать напуганные коты, чуть не запутавшись в перекрученных ногах. А дальше так и застыл с перекошенным в полуулыбке — полуоскале лицом.

К ним лёгкой походкой прогуливающегося баловня судьбы, улыбаясь, шёл… Ройчи. Без оружия — во всяком случае на виду, открытыми, пустыми ладонями (правой он приветливо помахал угрюмым, настороженным солдатам барона — интересно, хоть кто-то в нём узнает того наёмника, что успешно противостоял их барону?), в демонстративно распахнутой куртке, под которой выглядывала простая плотная рубаха, игнорируя буквально в паре локтей направленные на него острия копий. То ли идиот, то ли хищник. При этом отворачиваясь на мгновение — два в сторону, он неизменно возвращался к лицу Ностромо, словно пытаясь ему что-то сказать. Или намекнуть. И улыбка становилась шире, будто он крайне доволен происходящим, а дракончики, выпрыгивающие из глаз, служили тому подтверждением.

 

Глава 2

Ностромо, пропустив удар сердца, ещё один, почувствовал, как кровь, навёрстывая упущенное, ускоряет свой бег, наконец-то отливает от загудевшей, словно закипевшей на большом костре, головы… Шут гороховый, он когда-нибудь доконает его своими выходками… Он очень рад был видеть своего друга!

Гном, будто пошатнувшись, опёрся о руку сержанта, потянувшегося к мечу и максимально незаметно отрицательно кивнул, и как мог выразительно показал мимикой, что новое действующее лицо — свой и даже беззвучно проартикулировал: «Помощь».

Но следующие действия Ройчи снова заставили окаменеть, только голова на условно скрипящей шее ошеломлённо провожала товарища взглядом. Худой русоволосый наёмник поравнялся с ними… и проследовал дальше…

— Приветствую вас, славные воины морей! — он взмахнул рукой в понятном жесте, на что чернокожий, в отличие от своих бойцов, двое из которых направили арбалеты в грудь гостю, ответно осклабился. В позах этих двоих гном не заметил напряжения — это выглядело как встреча… нет, не друзей, а добрых соседей.

— Ройчи, — представился наёмник.

— Бвана, — предводитель пиратов, словно на светском приёме, слегка поклонился и хлопнул себя кулаком по левой стороне груди, после чего с несомненным интересом посмотрел на подошедшего.

— Приятно, — наёмник проделал всё те же жесты, что и чернокожий до этого. Рад видеть, что вежливость по прежнему присуща вольным охотникам с Акульего.

Бвана самодовольно прищурился, а гном едва сдержался, чтобы не хмыкнуть. Пираты с Акульего архипелага, это конечно не артели с Тихих островов, состоящие в основном из «тёмных» и самых отмороженных людей, о жестокости которых бродили страшные истории. Но и эти красавцы отнюдь не были ангелочками и при встрече с торговцами, тем нужно было постараться, чтобы выжить, а показательные вырезания части населения прибрежных городов, посмевших попытаться(!) оспорить условия дани пиратов, говорили сам за себя.

— Какому капитану передать приветствие? — оживился чернокожий.

— Я сам передам, — мягко бросил Ройчи и, словно бы сожалея, развёл руками. — Нить, соединяющая нас столь тонка, что любое неосторожное движение может заставить звенеть её. Не стоит без надобности говорить вслух имена, привлекающие внимание судьбы…

На удар сердца сквозь маску этакого добродушного увальня и неплохого в принципе парня, в лице пирата мелькнул подозрительный и очень опасный зверь. Который тут же спрятался — Бвана остановился на предыдущем образе — чересчур уверенно вёл себя белолицый. Стоило его послушать. Повеселиться. Вырезать язык и печень, чтобы съесть их, он всегда успеет.

— И что у нас тут происходит? — вопросительно повёл назад рукой, игнорируя больше, чем два десятка неприветливых взглядов в спину.

Бвана в восхищении от подобной наглости, цокнул языком и воздел левую бровь. И, как бы продолжая необременительный разговор, сказал:

— Не хотят платить пошлину за проезд.

— Ничего себе! — искренне удивился Ройчи. — Жизнь не дорога?

Бвана пожал плечами, как бы говоря: каждый хозяин своей судьбы.

— А сколько?

— Двушка серебром с носа.

— Ух ты. Это очень по-божески.

— Ну да, ну да, — покачал согласно головой чернокожий, насмешливо поглядывая на недовольно заёрзавшего на месте сержанта пехотинцев. — Приходится варьировать между корабельной казной и жизнями потенциальных вассалов.

Ностромо недоверчиво поджал губы. Пираты ни в грош не ставили чужую жизнь. Только свою. И потом, чтобы взять такой город, как Агробар, недостаточно союза всех капитанов и иных сил, оперирующих на Архипелаге, что само по себе маловероятно. Так что, это всё — лицемерие и блеф, возможно любовь к позированию. Для таких людей, как этот Бвана, слова, не втиснутые в узкие рамки клятв и договоров, скреплённых магическими печатями — лёгкий, ничего не несущий ветерок. Но показательной была реакция Гора, чей частично видимый побагровевший профиль он имел возможность лицезреть: ладони сжались и разжались несколько раз с такой оттяжкой, будто он их уже разминал перед втиранием носа в затылок.

— Правильно. Рачительный хозяин думает о будущем, но не забывает о настоящем, ибо уроки прошлого ясно говорят: не заботящийся о теле и душе подобен медузе, слепо болтающейся в воде.

— Истинно, — улыбнулся Бвана довольно — судя по всему, Ройчи процитировал кого-то из духовных лидеров Архипелага.

— Тем не менее, я благодарю само провидение, — он понизил голос и заговорил более приватно, к чему пират в контексте сказанного дальше, отнёсся с пониманием, — за то, что этих солдат поразила жадность, — он замолчал, словно подыскивая слова. — У меня возникла небольшая проблемка… с соседом. Для её решения мне необходимо некоторое количество, гм, серьёзных людей, и эти бравые агробарские парни, ведущие себя будто дети, меня абсолютно устроят… После чего — весьма непродолжительного времени — они снова будут в вашем распоряжении.

Бвана оживился. А короткий взгляд в определённый момент показал, что пират принял к сведению то, что его собеседник такой же пришлый в Агробаре, как и он.

— Два уточнения, — Ройчи согласно кивнул. — Может, имеет смысл предложить свои услуги?

Ройчи действительно задумался на несколько мгновений. Но потом с сожалением покачал головой.

— Нет, вам подобная грязь ни к чему. А мне достаточно и этого мяса.

Гном надеялся, что сержант с капралом не слышат этого всего, ибо в случае, если они вывернутся из западни, сложно будет пояснить слова товарища как необходимость. Правда, даже он с обострённым слухом подземного жителя едва слышал разговор. Но всё равно было бы неприятно.

Бвана засомневался… но принял ответ.

— И ещё, Ройчи, вы уверены, что эти люди пойдут за вами?

— Конечно, — ответил жизнерадостной улыбкой белолицый.

Скепсис в голосе чернокожего можно было буквально осязать. Мало того, он ясно показывал, что злорадствовать в случае неудачи будет недолго и по доброму. А потом быстренько прирежет (по честному: развлёкши его, наёмник заработал лёгкую смерть) и займётся иными делами.

— И ещё, для завершения рисунка нужно сделать одну вещь.

Ройчи полез рукой в боковой карман. Два ближних пирата тут же напряглись, но Бвана остановил их нетерпеливым жестом. А наёмник, невозмутимо покопавшись, выудил целую жменю чего-то, протянул руку и ссыпал это в огромные ладони главаря морских разбойников. Характерный звон сообщил всем желающим, что это деньги.

Бвана какое-то время оторопело рассматривал содержимое ладони, а потом, откинув голову назад, захохотал своим басом. Эхо смеха заметалось по улице, разгоняя повисшую тишину, и умчалось в обе стороны, словно желая сообщить всем встречным некую радостную весть.

— Ну, вы, Ройчи, и мастер обмана, — ухнул пират, вытирая свободной рукой выступившие слёзы.

— Вы даже до конца не представляете, какой, проницательный и мудрый Бвана, — наёмник скромно потупился. Потом поднял голову и серьёзно уточнил: — Мы можем идти?

— Да, — величественно махнул рукой Бвана, — иди решай свою проблемку, — он окинул напоследок белолицего изучающим взглядом. — Если будет желание, приходи на мой корабль. Спросишь у любого, где ковчег Чёрного Льва, и он тебе покажет. Мне такие интересные и… бесстрашные, — многозначительно выделил, — люди нужны.

Заминка в речи пирата была понятна. Игнорированием смерти, храбростью и отвагой этих людей было не удивить — путём естественного отбора трусы выбывали в первую очередь. Но капитан Бвана подразумевал, видимо, при всех выше перечисленных необходимых качествах ещё и умение думать. Ибо идущие в бой, простые бойцы морского братства вряд ли отличались мыслительной изобретательностью.

— Я услышал, — Ройчи вежливо склонил голову, хлопнул себя по левой части груди, а когда поднял глаза, то лицезрел спину удаляющегося к своим воинам Бваны.

Ностромо увидел, как Ройчи неторопливо развернулся к ним, и гном по мимолётно пробежавшему по лицу облегчению понял, что при всей браваде, его товарищ напряжён и не до конца уверен в своей импровизации. Тем не менее, Ройчи приблизился к ним твёрдым шагом (не та разболтанная походка, которую он демонстрировал при выходе на сцену), подмигнул гному, отрицательно качнул головой — «не сейчас, нас видят, мы под прицелом», на что Ностромо согласно кивнул: «я знаю».

— Ну что, добрые агробарские воины…

— Это солдаты Вер Тиссайи, — перебил его «светлый».

— Серьёзно? — Ройчи был несказанно удивлён. — Как причудливо судьба перемешала кости. Ладно, об этом позже… Но всё-таки, как там барон поживает?

— В повозке, без сознания. Надеюсь, выживет, — несмотря на то, что наёмник — человек адресовал свои вопросы пехотному сержанту, разговор вёл Ностромо.

— Даже так… — Ройчи непроизвольно почесал затылок, что выдавало крайнюю степень изумления. — Главное, что жив вербарец. Ничего, — он решительно подхватил под локти сержанта и гнома и чуть ли не потащил их прочь, — доберёмся до места — а там Худук, он живо поставит здоровяка на ноги — сейчас любой добрый меч может пригодиться.

Гор, сразу же высвободив руку из захвата наёмника, тем не менее, не отставал от прибавивших шагу гнома и странного мужчины, вроде как безоружного, но от которого сильно веяло опасностью. Он молчал всё время. Даже когда они благополучно добрались до выстроившихся таки в защитный строй солдат, молчаливо посмотрел на гнома, ожидая пояснений. Тот переадресовал взгляд товарищу, а уже Ройчи деловито и требовательно скомандовал:

— Быстро разворачиваемся и уходим назад.

Пехотинцы недоумённо глянули на своего старшего по званию, но тот лишь согласно кивнул и тут же продублировал команду. Солдаты развернулись и поспешно потянулись за сержантом, рядом с которым уверенно шла странная парочка.

Может кто-то из них и вспомнил Ройчи по недоразумениям, что произошли между ними, когда наёмники с раненным маркизом РоПеруши уходили от уруков или по совместному возвращению в Агробар, но никто не подал виду. Только недовольное бурчание нескольких бойцов сопроводило их отход. Обернувшись, Ностромо не очень удивился, увидев среди парочки недовольных давешнего вислоусого ветерана, часто поминающего дракона в связи с невесть откуда свалившимися им на головы наёмников.

Только свернув несколько раз в различные улочки, Ройчи успокоился, и, игнорируя зарождающийся недовольный ропот уставших солдат, приблизился и обнял гнома.

— Ну, здравствуй, бродяга.

— И тебе не кашлять, бледнокожая лягушка, — дрожащим от переполняющих его чувств прогудел Ностромо.

— Эй, что за дела! — наконец не выдержал один из солдат. — Почем мы ушли?

Ностромо неожиданно для себя рассвирепел и хотел уже сказать что-то гневное в ответ, да в горле заклокотало, засвистело, и его тёмное от природы, будто от продолжительного загара, лицо буквально посинело от прилившей дурной крови.

— Спокойно, — Ройчи хлопнул по спине товарища, — не надо так нервничать, уже всё позади, — и объяснил раздражённым бойцам ВерТиссайи. — Там была засада. Заплатили бы вы за проход или нет — не важно. По бокам улицы за заборами сидели стрелки и ждали сигнала.

Судя по вытянутым и недоверчивым лицам, озвученное действительно было новостью, но не до конца принятой. Что тут же поспешил озвучить один из солдат:

— С каких это пор мы, настоящие агробарские воины должны верить на слово наёмникам?..

— Только глупая лягушка может не услышать поступь цапли, — перебил его Ройчи и мило улыбнулся в изрезанное шрамами лицо. — Боец, ты наверное не пехотинец, а разведчик, раз можешь доверять своим чувствам. Рискни, сходи назад, и если ты вернёшься, то я… — наёмник прищурился, — так и быть, дам тебе золотой…

Солдаты тут же загалдели:

— Мы, конечно, понимаем, что ты потратился…

— Небось, всё отдал чёрному…

— Или не всё…

— А зачем?..

— … А если не вернёшься, то я тем более буду доволен, — и доброжелательно улыбнулся. — Кстати, — Ройчи обратился ко всем, — мы, наёмники, никого не неволим — можете валить на все четыре стороны. Мы только барона, командира вашего заберём — есть у нас один знакомый, который сможет его починить…

— А в рыло?..

— Братцы, да что он издевается!..

— За трусов нас принял?..

Ройчи, глядя на гневные лица, ничуть его не смутившие, неожиданно запрокинул голову и расхохотался.

— Уважаемые агробарские воины! Желающие подраться со мной, организуйте, пожалуйста, очередь — я принципиально против свалки — у меня не так много сменной одежды. Это для самых нетерпеливых. Те же, кто более выдержан, предлагаю отложить поединки до входа в Ремесленный квартал. Думаю, баню и постирушку там проще организовать, чем где-либо. А чистым и драться легко. Даже до смерти…

— Ни с кем драться мы не будем, — вдруг веско вступил в разговор сержант Гор, угрюмо посмотрел на наёмника, потом этак невыразительно на своих бойцов. — Всем заткнуться. Особенно это тебя касается, Рошар, — посмотрел на вислоусого ветерана — бузотёра, но тот, бросив взгляд исподлобья, только крепче сжал губы, ибо ненавязчиво приблизившиеся капралы красноречиво постукивали по ладоням короткими, но неприятными на вид дубинками (но тот, который самый молчаливый и так выглядел внушительно из-за своих немаленьких размеров, лопатообразных рук и заросшим по самые глаза лицом. — Для тупых подтверждаю, что мы чуть не влипли в засаду… А… наёмники нас выручили. Поэтому выяснение отношений предлагаю считать закрытым. Прорываться к Ремесленному кварталу, если, гм, попутчики не против, — внимательный взгляд вокруг, лёгкое пожатие плечами — «почему бы и нет?», — будем вместе. У вас ведь наверняка есть идеи?

— Есть варианты, — не сал отпираться Ройчи. — Но сейчас познакомлю ещё с некоторыми «попутчиками», — повернулся назад и заковыристо негромко свистнул.

Неожиданно из ближайших кустов вышел эльф. С наложенной на тетиву стрелой.

— Прошу знакомится — эльф Листочек. Как вы понимаете, неплохо владеет луком. Ну а последнюю, девушку, очень боевую, между прочим, мы оставили охранять наше тайное убежище, куда, собственно, сейчас и отправимся, — он повернулся к подошедшему невозмутимому высокорождённому. — Ну как там? — задал непонятный вопрос.

— Отрядили двоих. Параллельными улицами. Всё.

— Они живы? — уточнил человек.

— Ты же просил, — пожал плечами эльф.

Удивлённый сержант только голову переводил с одного на другого.

— Ну, всё, от слежки мы пока избавились. Так что вперёд.

Они углубились во дворы. Повозку, к сожалению, пришлось бросить и теперь по четыре бойца, часто меняясь, несли здоровую тушу барона.

Кто-то подёргал наёмника за рукав. Ностромо.

Человек приостановился, отошёл чуть в сторонку, чтоб не мешать идущим — Листочек вёл всех дальше — товарищ явно требовал конфиденциальности.

Ностромо немного помялся, но, видимо, вопрос мучил его изрядно.

— Слышь, Ройчи, сколько ты заплатил пирату?

Человек ухмыльнулся и ответил совсем не то, что ожидал гном.

— А я жду — жду, когда же ты задашь главный вопрос.

Ностромо обидчиво насупился.

— Только не надо дуться. Вернее делать вид, — похлопал товарища по плечу. — Сам понимаешь, что ничего сложного в том, что я догадался, нет. Вон даже солдатам кажется, что я чуть ли не штаны вывернул, чтобы выкупить вас у грозы морей, — хмыкнул. — А зная твою, гм, слабость к денежным знакам помноженную на болезненное накопительство…

— Ладно тебе, — недовольно пробурчал гном, — любитель преувеличивать. А ты, между прочим, транжира. А я о команде беспокоюсь. Чтоб комфортно нам было. Некоторые просто не ценят…

— … то предположить этот вопрос было проще простого, — он с ухмылкой послушал оправдательную речь Ностромо, понял, что «диалог» на эту больную и уже не раз служившую поводом жарких дискуссий в команде, тему, может затянуться, ответил: — Я дал капитану жменю меди, — и пошёл вслед исчезнувшему в зарослях отряду.

— …всё норовите обозвать жмотом, вообще непонятно каким образом сидящим на драгоценных яйцах… Э, подожди! Как меди?!

— Вот так, — обернулся тот на мгновение. — Если там наберётся на две серебрушки, то я сильно удивлюсь.

Ностромо ошеломлённо остановился.

— Ну, Ройчи, ты страшный человек, — проговорил он в спину удаляющегося товарища. — Я больше с тобой за один игральный стол не сяду.

Но оказывается, Ройчи его услышал (или снова предположил такую реакцию, что, впрочем, неважно):

— Все так говорят, — послышался его удаляющийся голос. — Только не забывай, что выигрыши всё равно все несут тебе — ведь ты у нас, в конце концов, держишь кассу и занимаешься покупками. Так что тебе грех жаловаться: при любых раскладах, даже костях, брошенных внутри группы, ты не останешься внакладе.

 

Глава 3

Руфия сидела на колоде для колки дров в закутке заднего двора. Дом, давший им пристанище, постепенно превращался в растревоженный улей, и она, в поисках так необходимого ей уединения, случайно забрела сюда. Кусты смородины и боярышника частично скрывали пятачок, где расположилась юная принцесса. Вполне удобное местечко. А главное, поблизости не наблюдалось ни одной живой души. Изобилие вокруг людей и событий в последнее время изрядно утомили её. Даже в комнате одной побыть не получалось: то зачастившая Лидия, что поминутно заглядывала к ней (её поселили рядом и, выходя или возвращаясь к себе, она неизменно интересовалась, как там сестра; это внимание и сближение конечно же были приятны, но после пятого раза и вопроса: «Как дела?», она задумалась: готово ли её терпение к таким переменам и испытаниям?), то смешливая юркая служанка Марила, едва старше подопечной, будучи в неведении истинного статуса Руфии, сочла необходимым взять над «юной госпожой» шефство, вследствие чего теперь принялась навещать подопечную и вываливать на неё целый воз слов (крупицы действительно интересного в её пространных монологах были, и девочке, ограничившей свои выходы «наружу» и в связи с этим испытывавшей вполне естественный информационный голод, приходилось терпеть новую «подружку», в общем-то неплохую девушку), то кардинал навестит её, то амазонки заглянут, поулыбаются, даже очень интересный, настоящий судиматский эмир Берджир АллФаррийял посетил её и вежливо поинтересовался здоровьем (хотя при этом выглядел… очень бледно, если можно так сказать о смуглом человеке — явно не отошёл от ранений) и поведал интересную восточную притчу о юном принце, однажды сменившем игрушечных солдатиков на настоящих, и что из этого вышло… Короче, не комната, а проходной двор. Как писал Ламандасар: «Если замки не могут удержать гостей, нужно сделать так, чтобы они прорывались к пустышке».

Перед ней стоял небольшой, но тщательно ухоженный сад. Руфия сильно не забредая вглубь, отыскала пару яблок, к которым всегда была неравнодушна и с удовольствием сейчас рассматривала спелый красный бочок, предвкушая, как захрустит под зубами белоснежная мякоть и сладкий сок потечёт по губам… М-м-м, вкусно!

Мысли скакали озорной белкой, но ненавязчиво — она всё-таки сбежала сюда насладиться тишиной и покоем.

Вот, к примеру, такая, очень любопытная тема — она даже в каком-то нетерпении завозилась пятой точкой на колоде: что здесь делают «тёмные»? При враждебном, в лучшем случае равнодушном отношении окружающих к ним, она не заметила, чтобы те испытывали какой-то дискомфорт. Впрочем, толстокожесть «тёмных» — факт общеизвестный. Но если зеленокожий гоблин, несмотря на стращание Марилы, вызывал у неё простой интерес исследователя, то тролль, огромный и… страшный — это было нечто. При том, что в некогда благословенном Агробаре это была птица настолько редкая, что встречу с ним можно было назвать настоящим, гм, везением.

Руфия про себя усмехнулась, вспомнив свою первую реакцию на рыжего гиганта… М-да, не угадаешь, когда ноги вперёд головы всё решат за тебя.

Следующая тема, не менее интересная — это упорные слухи (якобы об этом говорил маркиз, выступивший на защиту «тёмных» во время одного из первых намечавшихся в связи с ними скандалов), что эта колоритная парочка входит в команду наёмников, в которой состояли и её знакомцы Ройчи и эльф Листочек.

Ройчи… насмешник и циник, настолько хороший боец — по результатам, так сказать, его деятельности, ибо Руфия при всей начитанности и распространённого о ней мнения, как о большой умнице, не очень в смертоубийстве разбиралась — лично ей казалось, что безопасней всего находиться рядом с ним. Она испытывала к нему самую горячую благодарность за спасение из лап озверевшего солдата и постоянную позже незаметную опеку и неявное внимание. Хотелось думать, что это действуют ростки благородства, не до конца изничтоженные непростой и извилистой судьбой наёмника… Как это ни смешно, но она действительно гораздо уверенней и спокойней чувствовала бы себя, будь он здесь вместе с ними.

Второй наёмник, несмотря на то, что относился к народу высокорождённых, отчего-то привлёк меньшее внимание. Может оттого, что постоянно возился с Оливией? Или из-за крайней немногословности. Тем не менее, это же эльф! Как он мог ужиться с гоблином и троллем?! Они же по закону несовместимости Света и Тьмы должны были уничтожить друг друга в первые же мгновения встречи. При этом, на кого ставить: «светлого» или «тёмного», она затруднилась бы ответить, ибо хорошо помнила поучительный рассказ Ройчи о товарище, когда тот противостоял пяти(?) рыцарям, и вышел победителем без единой царапины. Как было бы интересно увидеть их вместе!

Она так и этак крутила яблочный огрызок в поисках спрятавшейся сладкой мякоти. А мысли сделали очередной, не очень приятный поворот: с пропавших к сожалению где-то в бушующей столице наёмников до добровольно ушедшего от них капитана гвардии РоГичи, уведшего от них погоню… Отца убитого у неё на глазах младшего сына, Меньи, так и не состоявшегося её первого рыцаря. Находясь в повозке, она слышала, как гвардеец расспрашивал многих о судьбе сына, который, как тот знал наверняка, на момент переворота находился во дворце… У принцессы и кардинала, свидетелей гибели, он слава Единому то ли не успел, то ли постеснялся спрашивать. Неизвестно, как Его Преосвященство, но Руфия брать на себя такой груз и ответственность не смогла и позорно и малодушно пряталась от капитана…

Какой-то, пока невнятный шум насторожил её, и она замерла, прислушиваясь и чуть пригнувшись — не хватало, чтобы вот так внезапно рассекретили её гнёздышко. О том, что после того, как её заметит кто-либо, это перестанет быть тайной, она не сомневалась, учитывая скорость распространения слухов на постоялом дворе. Это конечно не огромный королевский дворец, в котором новости разлетались наверное быстрее огня, тем не менее…

Донёсся хруст ветвей откуда-то из-за угла дома, тщательно засаженного сливами и вишнями… Тяжёлая неторопливая поступь, и волосы на голове девочки зашевелились… На тщательно утрамбованную площадку, куда выходило правое заднее — если смотреть на главный вход — крыльцо дома — гостиницы вышел здоровый рыжий тролль…

Руфия, частично скрытая кустами и поленницей, окаменела.

Гигант в неизменной короткой безрукавке с открытым торсом, с застрявшими кое-где листьями, в том числе, в бронзовой шевелюре, остановился, рассматривая стоящие перед ним деревья, чуть задрав голову. Краем сознания девочка с некоторым облегчением сделала вывод, что тот пришёл полакомиться яблоками… а не за ней — таким образом пытаясь успокоить метущиеся панические мысли.

Она ясно видела — он находился от неё локтях в пятнадцати — как шевелятся крупные выразительные ноздри, слышала, как он шумно дышит, словно мощные кузнечные меха… И вдруг он посмотрел прямо на неё… Ещё оставалась надежда, что здоровяка заинтересовали ягоды, но после целенаправленных шагов и раздвинутых лопатообразной лапой с крепкими когтями, развеялась и она, словно дым позавчерашнего костра…

Невольно пригнувшаяся ещё больше Руфия, подняла голову и встретилась со спокойным, абсолютно безмятежным голубоглазым взглядом.

— Ага-а, жрать охота, — пророкотало существо, продемонстрировав огромные клыки.

— Вот, — пискнула девочка, словно в полусне протягивая в руке целое яблоко.

Пару ударов сердца тролль рассматривал её. Можно сказать, если абстрагироваться от происходящего ужаса, то Руфия по мимике определила бы чувство на лице гиганта, как недоумение. Потом лапа протянулась, ловко для её размеров и размеров плода, подхватила яблоко и неуловимо быстро забросила в пасть. Будто семечку.

— Вкусно-о, жрать охота.

Оцепеневшая, застывшая с протянутой рукой Руфия бессильно закрыла глаза в ожидании чего-то страшного… Замороженные мысли вяло толкались в голове… Зачем она сюда пришла… Лучше б её Лидия отыскала… Как она будет выглядеть с оторванной головой и обглоданной задницей…

Поднявшийся шум — словно ветер разгулялся — едва пробился в сознание. Она несмело открыла глаза. Никого рядом не было. Зато где-то неподалёку какая-то неимоверная сила терзала деревья. Она привстала на ослабших ногах и бросила осторожный взгляд в том направлении… Тролль трусил яблоню.

Это была чудесная возможность сбежать. Спастись. Но колени подогнулись, и она снова хлопнулась на мягкое место. Голова кружилась от неимоверной слабости, а сердце норовило выпрыгнуть… М-да, нет ничего героического помереть от испуга.

Эта мысль должна была как-то мобилизовать, но всё, на что её хватило — лишь вяло покачать головой. Она была словно в какой-то прострации, и сколько это длилось, вряд ли кто ответит. Но из ступора её вывел несильный толчок в плечо.

Разум прояснился, и… Руфия лицезрела склонившуюся над собой… расплывшуюся в довольной улыбке рожу тролля (как-то интуитивно она сумела опознать в этом чудовищном оскале, демонстрирующем неровные жёлтые зубы и здоровущие клыки именно такую реакцию)… и полную безрукавку вполне аппетитных яблок.

— Во-о-от, жрать охота, — как-то горделиво продемонстрировал тот свою добычу, и плюхнулся рядом на задницу.

Ступор покинул девочку, и она, поражаясь собственной храбрости, протянула руку и взяла с кучки яблок самое верхнее, деликатно обтёрла о своё платье и откусила.

Тролль, проследив за её действиями, одобрительно хрюкнул, зачерпнул ладонью горсть в пяточек плодов и запустил себе в рот.

Следующие несколько ударов сердца стояло шумное чавканье. Руфия, откусывая по чуть-чуть, и, пользуясь тем, что тот отвернулся, искоса рассматривала здоровяка и… поражалась. Его задубевшей — как качественная обувь — коже, большим пластинам внушающих уважение мышц, торчащим, словно медная проволока волосам… и своей пугливости. Как-то вдруг она поняла, что этот гигант не страшен… Ну, в смысле, может и страшен для кого-то, врагов, например, а так — обыкновенный, любопытный и очень большой ребёнок.

Она вспомнила, что тролли мощным интеллектов и суперсообразительностью не отличаются. Для них характерны простые действия и слова. И когда рыжий потянулся за следующей порцией яблок, перемалываемых крепкими зубами вместе с косточками и хвостиками, посмотрел на неё, у Руфии уже был заготовлен вопрос.

— Ройчи?

Тот, несмотря на приписываемое здоровякам тугодумие, отреагировал моментально — заулыбался.

— Ройчи — друг, — утвердительно ударил себя в грудь, родив гулкий и внушительный звук.

— Да-да, — согласно закивала девочка, и на её губы тоже скользнула улыбка. — И я подружилась с Ройчи. Недавно, — потом подумала, что её речь чересчур поспешна для здоровяка, поэтому продублировала её. — Рой-чи — мой друг! — чуть повысила голос и буквально по слогам проговорила, и тоже хлопнула себя кулачком.

Упомянуть Листочка она побоялась. Мало ли? Тролли славятся своей яростью. Если их, конечно, вывести из себя. А высокорождённый — чем не повод.

— Ру-фи-я! — и показала на себя пальцем.

Тролль несколько мгновений смотрел на неё этак внимательно, заставив даже занервничать — не сильно ли самоуверенно она повела себя. Потом…

— Ру-фи… Ро-хля, — сказал он… и протянул руку. Как при знакомстве в среде наёмников.

Отступление.

Это оказалась довольно большая и любопытная ярмарка в этом медвежьем углу — на стыке двух человеческих королевств, Анрок и Феерия, земель гномьего народа Бар-Дур, плюс недалеко тянулся Туманный лес со священными мэллорнами рода Поющего Леса родичей Каэлена, куда он после намеревался уговорить зайти Ройчи.

Шум, вонь, открытые эмоции, изобилие разных народов, в том числе «тёмных» и «светлых», всевозможных племён, родов, семей, кланов, порой враждующих между собой битый час — впрочем, на «торговой» части распри забывались, устанавливался мир.

Каэлен, как и любой высокорождённый непременно должен был устать. Но благодушное настроение, на которое повлиял полный кошель, отданный им предыдущим заказчиком, мешочек настоящих эльфийских наконечников для стрел, приобретённый тут же, на ярмарке, а самое главное — разворачивающееся на огороженном пятачке тридцать на тридцать локтей состязания заставляли забыть и о голоде, и об усталости от шума. Хотя первое он смог частично утолить парочкой пирожков с яблоками, что разносил по рядам лоточник. Он, высокорождённый, поймал себя на недостойном чувстве — азарте — происходящее неожиданно увлекло его.

На ярмарке хватало разных развлечений, он наблюдал и менестрелей (к сожалению они относились к человеческой расе и не очень впечатлили его — до настоящего мастерства им требовалось расти ещё лет двести), и бродячий цирк с клоунами, акробатами, силачами и фокусником, была даже труппа походного кукольного театра, разыгравшая слезливую историю о безответной любви к рыцарю. Но его привлекли именно схватки, порой даже драки, ибо благородным словом поединок некоторые эпизоды было сложно назвать. Вначале это было из-за сородича, Аландриэля, отлично владевшего мечом и заявившего себя участником, а потом было уже по-настоящему интересно.

Вообще, желающих поучаствовать оказалось хоть отбавляй — в этом году барон Анрока, организовавший ярмарку, а также личной дружиной обеспечивающий порядок, был большим любителем подобных забав и пообещал победителю значительное денежное вознаграждение.

Нужно сказать, что хозяевами ярмарки соседи выступали по очереди. Вот и старались переплюнуть друг друга. В этот раз это была сумма приза.

Каэлен на мгновение задумался: а не плюнуть ли ему на весь этот балаган и не уединиться ли с человеческой девушкой, до которых он был очень большой охотник. О, сколько же здесь было этих цветов и цветочков, распустившихся и юных, только-только начинающих формироваться, благоухающих, так и тянущих призывно лепестки и стебельки навстречу в надежде, что их вот-вот сорвут, дабы насладиться чудесным ароматом…

М-да, он чуть действительно не встал с занятого удобного места — ровно посредине, под ложей знати и достаточно близко к ограждению, за которым, собственно, шло лобное место для сражающихся. Но спохватился. Как говаривал Ройчи: нечего идти на поводу яиц. И добавлял: даже если они свои.

Кстати о наёмнике: тот бродил с ним какое-то время по торговым рядам, отчаянно торгуясь из-за каждой необходимой им мелочи. А потом в какой-то момент замер, глядя куда-то в сторону (просто море голов — эльф, естественно, проверил направление остекленевшего взгляда). Потом он отмер, но после — всё, как воды в рот набрал, а вид имел такой задумчиво-восторженный, что Каэлен с лёгким уколом зависти подумал: не обошлось ли тут без прекрасного пола? А вскоре Ройчи торопливо распрощался с ним и… сказал, что возможно и придёт ночевать в гостиницу (кстати, единственную в округе). Ярмарка проводилась летом, и погода позволяла ночевать на свежем воздухе. Тем более, для многочисленных гостей ставились огромные навесы, шатры и палатки, где за достаточно небольшую плату можно было переночевать. Но большинство купцов, трудового люду предпочитали спать у своего товара на телегах либо вообще коротали ночное время за посиделками у дружеских костров, где торг приобретал иной окрас, но был не менее жарок и активен. Поселиться же в гостинице пожелал именно эльф (Ройчи было всё равно), исключительно в небезосновательной надежде провести время со слабым полом. Причём Каэлен предпочитал именно человеческих девушек, которые не переставали (вот уже сколько лет!) его удивлять своим многообразием, раскованностью и эмоциональностью. Эльфийки, особенно чистокровные в этом плане были… поспокойнее (если не сказать грубо — замороженные). При неизменной утончённости и изящности красоты, характер и нрав высокорождённых женщин (слабым полом их язык не поворачивается назвать) были далеки от теплоты, нежности и иных качеств, якобы делающих личность уязвимой.

Вот и сидел Каэлен невозмутимо и неприступно (игнорируя озорные взгляды соседок — простушек), дабы не сорваться. Всё-таки обещания надо выполнять. Тем более Аландриэль будто бы собирался после Туманного Леса двинуться на восток, и путь его мог пройти мима Леса Острых Стрел — и таким образом он легко бы передал весточку отцу и Владыке.

На другой стороне за ограждением разминались и готовились бойцы. Их было достаточно много, за сотню. В основном люди, как правило, местные — из господских дружин и вольные бойцы, но были и представители восточных земель и несколько светловолосых высоких северян и затянутые в доспехи тройка бродячих рыцарей с запада. Но помимо этого присутствовали очень похожие друг на друга, в одинаковых кольчугах, квадратных шлемах, примерно равные по росту и с секирами в руках гномы Бар-Дура, а также кроме Аландриэля был ещё один эльф в щеголеватых доспехах и белоснежном плаще, такой же надменный, как и все его сородичи из Высокого леса. И был даже орк, чья неподвижная могучая фигура, несмотря на жару была закутана в плащ с наброшенным капюшоном. Зрелище должно было быть интересным. Каэлен, кстати, после встречи с сородичем в шутку поинтересовался у Ройчи: раз он такой выдающийся солдат удачи, почему бы не попытаться отхватить вполне весомый приз — лишние деньги, как говорится, тянут карман, только если он чужой. На что тот вполне серьёзно (у него, кстати, не всегда угадаешь, шутит он или нет) потрогал кошель на поясе, где звякнула пара монет (весь заработок от предыдущего контракта находился у эльфа) и ответил, что, мол, деньги у него пока есть, а ему просто лень возиться. Вот такой самонадеянный и самоуверенный попутчик и товарищ был у Каэлена, и тому оставалось лишь изобразить улыбку: подколоть хотел он, а в итоге у него такое ощущение, что в дураках оказался он сам.

А потом стали прибывать знатные гости, и волнующееся море зрителей (состязание привлекло множество желающих поглазеть) встало. Обернувшийся Каэлен без интереса лицезрел хозяев соседних земель: двух баронов разных королевств с жёнами и очень важного гнома в позолоченных доспехах. Тут его сердце пропустило один удар… К жене грузного Арнрокского барона, нынешнего хозяина ярмарки приблизилась девушка…

Волосы — огонь, схвачены в хвосте, лицо с тонкими выразительными чертами… она улыбнулась баронессе, как подруге, обняла её за плечи и что-то заговорила на ухо. Та недовольно поджала губы, но согласно кивнула. Барон при виде гостьи тоже расцвёл. И потом незнакомка в костюме для верховой езды, подчёркивающем изумительные пропорции её стройной фигурки, покинула дворянскую ложу… А эльф наконец-то смог выдохнуть.

Он-то конечно предпочитал тоненьких невысоких блондинок, но как представитель расы видящих красоту, мог верно оценить то, что видели глаза и кричали чувства. Да, девушка была очень хороша, и будь хоть малейшая возможность завести с ней знакомство, он бы… он бы многим пожертвовал.

Первые поединки в связи с прекрасным видением и сопутствующим ему мечтаньям для Каэлена прошли как в тумане. Да и потом его внимание было достаточно рассеяно — чересчур их много было, скоротечных, кровавых, чудных, дурацких, с мечами, алебардами, копьями, цепами, серпами, саблями, секирами, молотом — и прочими смертоносными железками схваток. Некоторых уносили, другие уходили своими ногами — в правилах, кстати, было особо указано, что бои могут заканчиваться увечьями и смертью участника… впрочем, это не желательно. Вот так. Но конечно же это зависело от мастерства бойцов и их настроя. Например, один громила, весь заросший чёрным волосом, голый по пояс, вооружённый огромной и даже издалека страшной булавой с шипами, повергнув своего соперника (одного из западных рыцарей), подошёл и ударом оружия размозжил беспамятному голову. Это вызвало возмущение среди зрителей, но тот лишь зарычал, будто дикий зверь, потрясая булавой и, отвернувшись, равнодушно пошёл на своё место. Запомнился восточник — двоеручник, легко выигравший два поединка. Ещё был странный, будто выпивший гном, судя по неодобрительным взглядам соплеменников, к кланам из Бар-Дура не имеющий никакого отношения (Каэлен его не заметил сразу, потому как тот спал — распорядителю пришлось слать помощника будить его, что весьма порадовало публику), который в дурацком гномьем колпаке — атрибуте скорее повседневной жизни, нежели предмету одежды для боя, безрукавке, без кольчуги либо иной малейшей защиты вышел против недовольно кривящего губы сородича Каэлена из Высокого леса… и вырубил его со второго удара. Молча обрезал тесёмки плаща (Каэлен в этот момент похолодел — происхождение одежды у эльфов несколько иное, нежели у других рас — она как живая)… и поволочил его за собой, никак не реагируя на замечания судьи, что ежели высокорождённый встанет, а он, гном, будет за границей места поединка, то ему будет защитано поражение… Гном проигнорировал эту реплику, молча постелил белый недавно плащ и преспокойно утомлённо улёгся спать… А эльфа унесли через десять минут. Признаки жизни он, конечно, подавал, но даже на четвереньки при этом не мог стать.

Аландриэль тоже прошёл дальше и сдержанно, но гордо отсалютовал в сторону ложи знати, но Каэлен-то знал, что сородич обращается только к нему, ибо немного пообщавшись с ним, понял, что Ал относится к тому типу высокорождённых, для которых кроме своего племени больше никто не существует как равный. Переубеждать смысла не было — весточку-то хотелось передать.

Также прошли три местных гнома и орк — это из тех, кого успел первоначально выделить Каэлен. Ну и тот, пьяный гном, в прежней, якобы неуклюжей манере быстро сбил с ног бывшего на две головы выше молодого северянина, заломил руку, но тот не сдавался, пока не хрустнул сустав… а гном деловито ухватился за другую конечность неудачника. Упрямый северянин мог остаться безруким, если б старшие товарищи просто не уволокли его. А победитель пошёл дрыхнуть дальше.

Ройчи на ночь не вернулся. Каэлен посчитал лишним переживать и вместо этого искусил миловидную служанку составить ему компанию для ночного бдения с изысканным, какое только смогли найти, вином и фруктами.

Следующий день прошёл почти также, как и предыдущий: до обеда эльф бродил по ярмарке, больше любопытствуя, нежели покупая, иногда балуя себя вкусной выпечкой и фруктами, пообщался с соотечественниками, чей караван был не очень велик, зато народу тут толклось много: высокорождённые поставляли разные специфические товары — одежду, семена и саженцы, выращенные в священном лесу, талисманы и амулеты, заряженные эльфийской магией, одинаково благотворно влияющей как на растения, животных, так и на самих разумных. Тут же пересёкся с хмурым и проигнорировавшим его вежливое приветствие представителем Высокого леса. Ну, что поделать: некоторых и удар по голове не лечит от высокомерия. Вот после таких расфуфыренных драконов всех высокорождённых и считают холодными и надменными. Если после поражения и была какая-то жалость к этому индюку, то после встречи она выросла на порядок: каким надо быть несчастным и недалёким, чтобы всё время витать в облаках.

Потом снова пришло время боёв. А в ложе знати прекрасной незнакомки не было, и немилосердно жарило солнце. К тому же Аландриэль не пережил третьего поединка — ему не повезло пересечься с монстром, которого за глаза так и прозвали — Убийца, на счету которого, учитывая эльфа, уже было три трупа. Разбрызганные мозги сородича, его тело, втоптанное в землю — победитель ещё и попрыгал вволю на мёртвом сопернике, подействовали на Каэлена крайне удручающе. Поговаривали, что барон Аркнора послал дружинника к Убийце с сообщением о нежелательности такого поведения и лишних смертей. Точно неизвестно, что ответил тот, но седовласый ветеран, вернувшийся к сеньору, был бледен и хватался за рукоять меча. Но ничего официально с ним поделать было нельзя: номинально всё было в рамках правил, не отрицавших изначально смерть на дуэльном поле. Откуда пришло это чудовище, никто не знал. Возможно из глухих восточных лесов, где легко прятались дикие племена, успешно конкурировавшие даже с эльфами за территорию, или спустилось с гор, где соседство с «тёмными» и сделало его таким кровожадным (не исключено, что толика «тёмной» крови в нём присутствовала). Впрочем, уже неважно.

Каэлен вернулся в гостиницу сильно не в духе. Конечно, никто по его внешнему виду не сказал бы это, особенно ночная служанка, что словно поджидала его своим милым щебетанием и которой он состроил обаятельную улыбку и пообещал… А обещания, как говорится — самая легкодоступная и простая монета.

В комнате его ожидал сюрприз — разлёгшийся поперёк их широкой, но единственной кровати (что поделать: ярмарка внесла свои коррективы в наличие свободных номеров в единственной гостинице) Ройчи. Он сразу же проснулся, но вставать не торопился. Внешний вид его, усталость, сквозившая в движениях, будто он изрядно потрудился физически, небрежно надетая одежда, самодовольная, невольно расплывающаяся улыбкой рожа кота, нырнувшего в кувшин со сметаной, а также тонкий аромат духов, шедший от него, красноречиво говорили о том, что у него, в отличие от эльфа, день удался.

— Лучше б я тоже провёл время с женщиной! — вместо «здравствуй» в сердцах и излишне эмоционально как для высокорождённого воскликнул Каэлен.

— А что так? — вяло и довольно равнодушно поинтересовался человек, блаженно закрывая глаза и жмурясь так, что эльф почувствовал (едва ли не в первый раз в жизни) укол зависти. — Как там твой знакомец?

— Разбрызгал мозги. Не собрать.

Ройчи тут же сел на кровати и очень серьёзно сказал:

— Сочувствую.

Он ни капли не лицемерил, и раздражение эльфа улетучилось. Каэлен устало плюхнулся на кровать рядом.

— Не напрягайся, — человек ободряюще положил на плечо эльфа руку, и хоть высокорождённые были ещё теми недотрогами в прямом смысле слова, Каэлен, тем не менее, почувствовал тепло, исходящее от товарища и ощутил признательность. — Ты ведь знаешь, что так бывает.

Ройчи был в курсе, что его напарник, когда-то сосватанный неким Хранителем Леса при всей своей любви к путешествиям и жилке авантюриста (вообще, очень редкой комбинации у эльфов), не очень жалует кровопролитие. Смерть в больших количествах, агрессия, концентрированная озлобленность действовали на него угнетающе и могли вызвать настоящую депрессию, лечилась которая быстро лишь под сенью мэллорна. Со временем, пошатавшись с ним, эльф уже не был столь впечатлителен, огрубел и вывести его из себя было уже не так просто, но всё равно…

— А вообще как, интересно? Кто лидирует? Высокорождённые ещё есть? Или любопытные участники?

Чувствовалось, что эта информация интересует человека гораздо меньше, нежели обсасывание ярких картинок недавнего прошлого, и Каэлен неодобрительно покосился на него. И наткнулся на внимательный, требующий ответа взгляд. Как бы то ни было, его товарищ смог вырваться из плена грёз ради него. Почему бы тогда ему не попытаться и… не сделать вид, что всё нормально. И он начал рассказывать перипетии состязательного марафона.

В какой-то момент даже увлёкся, пытаясь описать технику двоеручника. С сожалением сообщил, что из «светлых» остался один… вернее, два гнома. Первый из местных, второй… Второй, несмотря на пренебрежительное отношение как соперников, так и самого Каэлена, за два дня сумел стать народным любимцем. Сегодня он в отличие от первого дня даже надел кольчугу и конический шлем, что, впрочем, не помогло в сравнении с местными гномами не выглядеть простоватым бедным родственником. Но и не помешало в скупой, не очень зрелищной манере победить соперников, не проливая при этом лишней крови, просто заставляя противников сдаться.

Эльф услышал смешок человека и обернулся, пытаясь понять, что же его вызвало. Между тем Ройчи задал неожиданный вопрос:

— А орк случайно не участвует в состязаниях?

— Участвует, — пришла пора удивляться эльфу.

— Здоровый такой… впрочем, они все здоровые… у него шрам на левом виске, доходящий до скулы.

Каэлен задумался, вспоминая — при всей остроте зрения, такие мелочи, как шрамы, выпали из сферы его внимания. Тем не менее, он что-то такое припоминал, и теперь озадаченно взирал на товарища, но тот лишь помотал головой: мол, ничего интересного, снова упал на спину и спустя мгновение спросил:

— А кто ещё остался? — вопрос прозвучал так, словно он не сомневался, что орк прошёл дальше.

Эльф какое-то время рассматривал словно бы уснувшего товарища, недовольный его загадочной осведомлённостью, а точнее её результатами. Ну, не хочет говорить — не надо — высокорождённые умеют обуздывать своё любопытство. Вздохнул и ответил:

— Кроме двух гномов и орка вышли восточник, один рыцарь, боец баронской дружины, воевода — сосед и… Убийца.

— Кто?

— Тот, кто убивает соперников… Он и Аладриэля прикончил…

— М-да, в округе хватает диких племён, — равнодушно протянул Ройчи.

Вскоре наёмник, ничего не говоря, снова смылся, перед этим тщательно поплёскавшись над исходящим паром тазом. А Каэлен за неимением лучшего — не было никакого желания искать иной вариант — пригласил составить ему компанию уже знакомую служанку, которая будто специально ждала за дверью. И уже лёжа в постели, слегка утомлённый непосредственностью и щебетанием своей ночной подруги, прислушиваясь к её тихому сопению рядышком, он вспомнил рыжую незнакомку и понял, что так и не смог толком расслабиться. Не удовлетворён и не доволен собой. А потом ещё говорят, что эльфы — холодные существа, не подвержены настроениям и не испытывают чувства (кроме, естественно, чувства собственной исключительности). А может у него это следствие тесного общения с человеком и продолжительного пребывания вне благотворной атмосферы священных Лесов?

Он проснулся от луча солнца, настойчиво — будто собачонка — лезущего в лицо. Щебетанье птиц за окном немного развеяло последствия беспокойной ночи — он помнил, что долго не мог уснуть, перед глазами возникала картина поверженного Аладриэля, но в конце концов сон таки сморил его… Милой служаночки рядом, естественно, не было. Ройчи тоже. И Каэлен задумался: что делать? Его б воля, он сегодня же съехал с гостиницы и двинулся дальше, но сомневался, что товарищ согласится с такой поспешностью — небось, никак не может оторваться от молочной груди какой-нибудь купчихи. И эльф, если честно, не имеет права ломать удовольствие напарнику… Может попробовать взять коня и съездить в гости в Священный Лес? Но подобное действие не терпит торопливости… В конце концов он поймал себя на мысли, что при всей якобы безрадостности и тягостности зрелища, которому он был свидетелем два дня подряд, ему любопытно, чем закончатся поединки, и кто получит приз. И найдётся ли укорот на чудовище людского племени, забредшее на эту ярмарку.

В полдень направился к дуэльному полю. И не пожалел об этом. Стояла неимоверная суета и шум у столов, где принимались ставки на бойцов, и Каэлен, никогда прежде не интересовавшийся этим, с любопытством профланировал мимо. С удивлением узнал, что наибольший коэффициент у фэрийского воеводы и… у Убийцы. Даже восточник стоял на третьем месте. Трибуны были забиты полностью, в проходах тоже толклись зрители, мешая не унывающим лоточникам и разносчикам пива выполнять свою работу — казалось, на время боёв сюда стянулась вся ярмарка. Конечно же, это было не так — не всем же глазеть, кому-то надо и торговать. Тем не менее, ощущение, что он находится в крупном городе на каком-нибудь королевском турнире, было сильным. Наверное, из-за шума. Он с трудом пробрался на заранее забронированные им ему и Ройчи места — они всё-таки были платные — те, что находились под и по бокам дворянской ложи, в отличие от остальных, где восседал простой люд. И приготовился ждать.

Поединки были очень интересны и зрелищны — было понятно, что остались опытные и бывалые бойцы, случайных здесь нет. Даже гном — выпивоха на поверку оказался сильным воином (а может его демонстративная дурашливость — всего лишь игра?), и так случилось, что благодаря прихотливости жеребьёвки он вышел на воеводу, фаворита состязаний, и когда объявили: «На бой выходят благородный Дин асФарх из Фэрии и Балин из Ум-Дугура», эльф решил, что участь «светлого» решена. А ещё с каким-то мимолётным сожалением подумал, что это ж надо было проделать такой путь — практически через весь континент: королевство гномов Ум-Дугур было самым западным и находилось о-очень далеко — сам Каэлен не был в тех местах — чтобы проиграть. Но гном оказался не так прост, и вместо того, чтобы уйти в защиту против вооружённого огромным двуручником крепкого и опытного противника, атаковал сам. Кружился вокруг тяжёлого и не очень поворотливого, в полных пластинчатых доспехах воеводы, гася мощные удары щитом: по касательной, сбрасывая их силу, не принимая на руки лишнюю тяжесть. В какой-то момент багровый и разозлённый фэриарец в разрубленном наплечнике и простоволосый — после очередного удачного удара секирой забрало было безнадёжно перекошено, и он сбросил шлем — не в силах угнаться за подвижным «светлым», особенно сильно замахнулся и постарался предугадать отход соперника. Меч почти настиг проклятого низкорослика, но тот в последний момент чуть ушёл в сторону. Оружие всего лишь скользнуло по щиту, он вслед за ним по инерции, пошатнулся. В следующее мгновение, получив в грудь ошеломительный удар щитом он… оказался на земле…Беспамятство длилось недолго, но когда он смог открыть глаза, его меч валялся в трёх метрах от него, а в зубы сквозь окровавленные губы неприятно упиралось навершие секиры…

Также орк победил здорового и долго не желавшего падать (казалось, даже потеряв сознание, он не желала валиться) воина аркнорского барона, восточник таки нашёл управу на полностью заключённого в железо рыцаря, а Убийца всё-таки пожалел гнома соседнего королевства.

Вот она интрига. Четверо лучших — кто победит? Был объявлен перерыв для того, чтобы бойцы немного отдохнули — устраивать марафон уже не собирались, да и желающие забрать выигрыш либо сделать ставку тоже получили время.

Каэлен прикупил блинов с сыром, но так даже и не почувствовал вкуса еды. Он сам себе не мог признаться, насколько возбуждён. Да, он продолжал «держать лицо», быть внешне невозмутимым, но внутри… О, внутри творилось нечто неимоверное: возбуждение и азарт — вот основные составные того коктейля.

В первой паре вышли восточник и гном Балин, который на этот раз ушёл в защиту — поспевать за двоеручником и в атаке ему было сложно. Несколько первых минут были достаточно однообразны: восточник крутился вокруг твёрдо стоявшего на ногах гнома, очень внимательно отслеживающего атаки и вовремя прикрывающего то щитом, то секирой открытые места. Неизвестно, как долго могли бойцы так продержаться, но в какой-то момент Балин неожиданно атаковал и разродился целой серией ударов и ложных замахов. Восточник быстро перестроился, но после нападения предпочёл ещё более увеличить расстояние, и тут гном очень мощно и резко, будто большой диск, запустил щит на уровне двух локтей над землёй… Восточник почти ушёл, но край щита таки чиркнул по бедру. Полуразвернувшись, падая, он, не видя соперника, продолжал саблями крутить смертельную карусель. А гном… просто безрассудно прыгнул сверху, держа секиру в замахе… Звук удара разнёсся по притихшим трибунам. И всё. Две фигуры замерли на площадке: одна лёжа, разбросав руки, вторая словно склонившись над поверженным соперником на коленях и опустив голову… Тишина стояла сумасшедшая — слышны были только крики зазывал за трибунами да ровный шум, словно морской прибой, ярмарки. А потом гном попытался встать и завалился — было хорошо видно, что у него в крови нога. К нему тут же бросились лекарь и целитель… Восточника унесли. Это чуть позже эльф узнал, что гном нанёс удар плашмя, но дело в том, что сила его была такова, что не всякий мог выжить. Впрочем, восточнику повезло.

Следующий бой был не менее ожидаем. Убийца и орк. Дикая, бесконечная сила и неконтролируемая ярость против хладнокровия, спокойствия и… уверенности в себе. «Тёмный» столь виртуозно владел посохом со стальными вставками, так эффективно атаковал и парировал, что просто загляденье. Но дикий, тем не менее, не терял ни толики напора. А Каэлен неожиданно подумал, что в первый раз «болеет» за «тёмного». Который, собственно, может отомстить за его сородича… Концовка была стремительной. Дикий чуть раскрылся и тут же схлопотал удар по яйцам. Другой конец посоха ушёл в лицо… и уже в лежащего — добивающий в голову, после которого донёсся отчётливый хруст… Публика неистовствовала.

В перерыве неожиданно объявился Ройчи, и поинтересовался, как дела. Конечно же эльф не смог удержаться, чтоб не рассказать. Но в какой-то момент понял, что товарищ слушает его невнимательно и, стоя напротив него, строит глазки… кому-то из дворянской ложи. Резко обернувшись, эльф поймал на себе насмешливый взгляд… рыжей незнакомки. Потом её скрыла спина барона и его жены, а Каэлен подозрительно посмотрел на человека. Но ничего спросить так и не успел — тот его опередил.

— Значит, вышли гном и орк?

— Да.

— И кто по-твоему победит?

— Почти наверняка орк. Гном сильно ранен в ногу, — пояснил эльф. — Он и на ногах-то еле устоял, так что шансов у него нет.

Ройчи на мгновение задумался, как-то уж чересчур внимательно рассматривая своими серыми глазами товарища. На его губах блуждала многообещающая улыбка, от которой высокорождённый невольно поёжился — это был явный предвестник какой-то идеи, что только больше насторожило эльфа — как правило они влезали после этого в какую-то авантюру… Ну и часто неплохо выигрывали.

— Хочешь чуть заработать? — спросил наконец-то человек, на что Каэлен просто пожал плечами — вопрос был риторический. — Дай тогда денег.

Эльф недоумённо посмотрел на него, но потом потянулся к поясу — достать пару монет.

— Нет-нет, всё давай, — требовательно протянул руку человек.

Каэлен замялся.

— Ты что, мне не доверяешь? — вдруг нахмурился наёмник.

— Доверяю, — промямлил эльф. И отстегнул кошель.

— Пойду, сделаю ставочку, — он улыбнулся товарищу. — Не хмурься, друг, так ты скорее отпугиваешь женщин, нежели приманиваешь их.

Каэлен смотрел в спину удаляющегося Ройчи и думал о бесцеремонности и нагловатости своего напарника. А также о собственной мягкотелости.

… Бой длился уже больше десяти минут. Он был красив, будто танец, и эльф поймал себя на мысли, что словно очарован происходящим. Несмотря на ранение, гном не собирался сдаваться, передвигался, подволакивая ногу. Если поначалу орк заигрывал с гномом, словно кот с мышью, отступая и нападая, то потом начался продолжительный контакт. И никто не совершал ошибки: каждому удару соответствовала защита или отвод, при этом скорость была умопомрачительная. Волнующиеся трибуны вновь затихли, словно боясь ненужным криком потревожить мастеров. Абстрагируясь от расовой принадлежности, эльф видел перед собой не сражение между «тёмным» и «светлым», а высококлассных бойцов, каким-то чудом попавших на эту ярмарку…

И тут словно прорвало плотину, понеслись крики:

— Балин, держись!.. Врежь «тёмному»!..

— Орк, не подведи!.. За убийцу Убийцы!..

Люди начинали вскакивать и что-то истерически кричать, апеллировать к соседям, махать кулаками в сторону дуэльного поля. Каэлену показалось, что он начинает глохнуть — будто погружается в чёрную пучину ночного моря. Лично он не мог определиться, на чьей стороне его симпатии: «светлого» собрата или «тёмного», отомстившего за Аладриэля. Но губы уже сами невольно начинали под воздействием окружающего безумия шептать: «Балин… орк… Балин… орк…»

А потом произошло невероятное. Гном вдруг завалился на раненую ногу, орк бросился вперёд, видимо, намереваясь добить соперника — этот спектакль ему явно надоел, и казавшийся лёгкой добычей гном уже изрядно его измотал. Гном крутнулся, стараясь подсечь — «тёмный» подпрыгнул. Полетел щит, несильно, ибо с земли замах был слабый — противник увернулся, следом — секира, рукоять которой вроде как зацепила орка, а может и нет, ибо на него это никак не повлияло. Но от бросившегося и ухватившего за ноги гнома орк уже не смог уйти, и, уже в падении ударил того в район груди посохом. Они упали вместе. В руке гнома мелькнул нож, он ударил им в руку, попытавшуюся вцепиться в горло, перекатился через «тёмного» и спустя мгновение острое жало упиралось в шею с зелёным отливом… Орк ещё попытался подёргаться, рожу его и так не очень симпатичную с маленькими глазками, крупным носом, безгубой полосой рта с торчащими клыками ещё больше перекосило. Но стоило нескольким каплям крови стечь по шее, как он быстро утихомирился и поник головой, признавая поражение…

Вручение денежного вознаграждения и приза — антимагического амулета гномьего производства, который и сам по себе был немалой ценностью, едва стоящему на ногах победителю эльф уже помнил смутно. Кто-то сразу после победы гнома всунул ему в руки мех с дешёвым, но очень крепким вином. Потом он с кем-то обнимался, целовался с девушками, будто на празднике прихода весны… Были ещё гномы с крепкой настойкой, рассказывающие эльфу, какой у них классный боец, на что Каэлен попытался возразить, что он не их, ибо с западных земель — а это всё равно, что сравнивать высокорождённого из Высокого Леса и Синей пущи — они скорее вопьются друг другу в волосы, нежели объединятся против, например, «тёмного». Но не смог — язык отказался повиноваться. А глаза закрылись.

Очнулся он уже в номере, лежащий одетым на кровати… М-да, видели б его родственники из Леса! Что называется, свяжись с человеком, и сам превратишься в свинью!

Видно, он что-то в этом духе озвучил, так как Ройчи, как оказалось, находившийся тут же в комнате, расхохотался и высказался в том плане, что нечего обижать аппетитное животное. После чего вплотную занялся товарищем: водные процедуры, пренеприятнейшие отвары и в конце — физические упражнения, после которых он окончательно выдохся и… уснул.

Пробуждение на этот раз было более удобоваримое. На столе горела свеча, за окном была глубокая ночь. И оттуда, из темноты доносились разгульные крики и отсветы большого костра. Эльф пригрелся под заботливо расстеленным одеялом, ему было почти хорошо: ничего не болело, не мутило, желудок не пытался вырваться на волю… любым путём…

И тут его прошиб холодный пот: денег-то у них нет! Ройчи наверняка после его слов сделал верные выводы и… поставил не на того…

Это человек во всём виноват! Зачем было рисковать всей суммой?! Авантюрист драконий! Или дракон авантюрный?

Как правило, он философски относился к идеям Ройчи и порой извилистым дорожкам их совместных приключений, но сейчас… Это был не тот случай, и не то состояние, чтобы отнестись к происходящему выдержанно, как и подобает высокорождёному — без истерики и паники…

Неизвестно, до чего ещё мог додуматься эльф под воздействием нахлынувших чувств, но тут наконец-то объявился Ройчи.

— Что-то случилось? — он сразу стал серьёзным.

— Деньги просра?… — прохрипел Каэлен, не совладав с голосом.

… Ройчи смеялся так, что, казалось, челюсти сейчас выскочат и, клацая, вопьются во что-нибудь, к примеру, в ногу эльфа, слёзы текли столь обильно, что Каэлен даже удивился: откуда их столько в этом солдате удачи и профессиональном цинике, лицо сморщилось и покраснело, будто его запекли на углях.

— Каэлен, — проговорил он в паузе между приступами смеха, — я не только не сделал то, что ты сказал, но и значительно их приумножил. Потому что поставил на гнома.

— Но почему?!

— Я очень хорошо знаю эту парочку. Они — напарники.

— Гном и орк?! — потрясённо воскликнул эльф. Воистину, это был вечер сюрпризов.

— Да. Мало того, скажу тебе по секрету, что мы очень хорошо знаем друг друга — одно время воевали в одном отряде. Все трое, — эльф слушал с открытым ртом. — И это ещё не всё. Последние лет пять они кочуют по всей Ойкумене, участвуя в соревнованиях, турнирах, поединках и либо выигрывая их, либо зарабатывая на ставках. Ведь, согласись, зная друг друга и свои возможности, грех это не сделать…

— Так они что… обманули всех? — в голове у эльфа никак не могло угнездиться знание о подобной… фальсификации. — То-то у меня было ощущение, словно их бой срежиссирован — чересчур всё… красиво… И публика довольна, — протянул он задумчиво.

Ройчи согласно покивал головой, с усмешкой наблюдая за товарищем.

— Всё верно. И, пожалуйста, не делай вид обманутой добродетели. Все эти слова о несправедливости, о разоблачении обмана — будут совсем тебе не к лицу.

Эльф отрицательно покачал головой. Первая мысль, конечно, была именно гневная, но стала она следствием задетой гордости — как это, его, высокорождённого(!) обманули! Оказалась она очень мимолётной, ибо он решил, что этими парнями нельзя не восхититься. Пообщавшись какое-то время с Ройчи, он невольно принял его направление мыслей, ему казалось, что он понимает движущие силы его поступков, не на последнем месте среди которых были любопытство, авантюризм и неуемное желание поступать наперекор логике. Пожалуй, он столкнулся с ещё одними представителями племени любителей приключений на свою задницу. Это ж надо быть такими… самоуверенными, чтобы зарабатывать таким, однозначно вредным для здоровья образом… И при этом они ещё живы — и делят следующий приз! Ну, молодцы, ну и наглые драконы! При этом они отнюдь не обманывали — честно дошли до финала, и действительно победитель кто-то из них.

Он наконец-то обратил внимание на мужчину, застывшего со свечой в руке и прислушивающемуся к чему-то. Совсем недалеко звучала сталь, а в окне отражались блики далёкого огня, очень похожего на пожар.

— Это очень похоже на них, — пояснил он эльфу, — погулять напоследок.

Тем не менее, эльф уловил в его голосе напряжение, а когда наёмник потянулся к отстёгнутым ножнам, висящим на крюке у входа, сам поспешил встать.

Слышно было, как в гостинице начался переполох. Внизу находился зал, где желающие могли перекусить, и посетители тут во время ярмарки не убывали, не взирая на любое время суток. Теперь там слышался топот, выкрики, тонкий женский визг. И наконец, на их этаже послышались торопливые, но какие-то неровные и тяжёлые шаги. И сдавленный голос:

— Рой, ты здесь?..

Наёмник, не сомневаясь, открыл дверь и вышел в коридор. Каэлен с наложенной на тетиву стрелой следом. Никаких неприятных ощущений, говоривших о том, что он совсем недавно изрядно выпил не было — предчувствие опасности и адреналин выгнали всю гадость прочь — руки не дрожали, глаза уверенно искали цель.

В коридоре, в свете масляной лампы эльф увидел… того, о ком они только что говорили: гнома по имени Балин из Ум-Дугура в том же дурацком колпаке, в котором он его видел в первый день состязаний. Только вот стоял он опираясь о стену и настороженно вглядывался в вышедших. Из соседней комнаты тоже кто-то попытался было сунуться, но увидев окровавленного — а он был словно облит кровью — гнома с секирой в руке, тут же захлопнул дверь.

— Рой! — гном расплылся в улыбке, несмотря на то, что видно было, как ему худо.

— Нос, хорошо выглядишь, — улыбнулся наёмник и поспешил навстречу знакомцу.

— Ты ведь знаешь, что мне не нравится, когда ты меня так называешь, — укоризненно покачал головой тот.

— Хорошо, Нос, как скажешь, — подхватил его. — Ого, да у тебя стрела в спине…

— Оперение какое?

— Чёрное.

— Драконы бесхвостые, — заскрипел в отчаянии зубами гном. — Всё равно. Подожди, — он вдруг оттолкнул руку человека, блеснув невесёлой улыбкой, — так приятней помирать, стянул с головы колпак… и бухнулся на колени.

Когда он поднял голову на начинающего что-то понимать человека, эльф, наблюдающий всю эту сцену как бы со стороны, а параллельно контролируя пространство коридора, поразился выражению торжественности на землистом, бородатом, с гротескно большими чертами, лице, и подумал, что сумасшествие — штука заразная.

— Мастер, возьмите мои руки и выкуйте из них луч, возьмите мой разум и зажгите его, возьмите моё сердце и наполните теплом знания… — высказав распространённую на Веринии формулу просьбы принятия в ученики, он замолчал.

Гном ждал решения, несмотря на то, что было больно, ноги подкашивались, а голова начинала кружиться. Ждал эльф, затаив дыхание, хотя было стойкое ощущение, будто он подглядывает.

И человек сделал шаг навстречу, положил раскрытую ладонь на голову и сказал:

— Балин из Ум-Дугура, я беру тебя в ученики. Отныне имя тебе — Ностромо.

И словно услышав главное, силы покинули гнома, и он завалился набок.

— Эй, Нос, не отключайся, — тревожно склонился над стонущим человек, — скажи, что случилось? Кто идёт по твоим следам? Стража? И где Г» харк?

От оркского имени у Каэлена аж зубы заныли. Тем не менее, он ни на мгновение не ослаблял внимание.

— Выжлоки… князя илимского… Г» харк — всё…

Ройчи зло и витиевато выругался. Эльф ещё никогда не видел его в таком гневе.

— Доигрались-таки, самонадеянные драконы. Не простил князь надувательства… — он глубоко вздохнул, усмиряя ярость, повернулся к эльфу и, криво усмехнувшись, прокомментировал. — Это следствие их предыдущего участия в боях в славном Илиме, где они обставили высшую знать во главе с князем Анадором и гвардейцев — участников, — прислушался — по лестнице прошуршало множество мелких шагов. — Ну, ничего, выжлоки — наёмники, это не стража, с этими мы управимся.

У эльфа невольно зашевелились волосы. В выжлоки, как правило, набирали особо кровожадных «тёмных», в основном из отмороженных уруков. Но он напрягся не от этого. Просто их могло быть о-очень много.

В конце коридора забряцало оружие — там топталось до десятка вооружённых… кого? Они были полностью в чёрном, только лезвия отражали отблески единственной лампы, не достающей, впрочем, туда.

— Человек, — прошелестел равнодушный и будто шершавый голос, — отдай нам гнома.

Ройчи невозмутимо смотрел в сторону врагов, и эльфу казалось, что мало того, что в нём нет ни грамма испуга, так он ещё ищет повод сорваться в драку.

— Не могу. Это — мой ученик, — произнёс он ровно, и на губах заиграла злая улыбка, увидев которую любой нормальный разумный постарался бы исчезнуть с глаз. — Подходите, можете взять его вместе со мной.

На той стороне шелест усилился, будто происходило некое обсуждение. Эльф, отчаянно напрягающий слух смог разобрать лишь последнее слово, что будто эхо стало отражаться от врагов: «илиец… илиец… илиец…»

— Нет, ты нам не нужен, — проскрипел голос. — Как и твой… ученик уже, — послышался отчётливый каркающий смешок. — От яда белой ягоды далеко не уходят, — и враги, попятившись, исчезли. Вот они были, мгновение — и их нет.

— Что ж, Ройчи, прощай, — снизу донёсся глухой голос гнома.

— Это ещё почему? — несказанно удивился человек, на время исчезая в их комнате. — Я не беру учеников, которые сразу же должны умереть, — донёсся его голос из-за дверей. — Вот чуть позже — пожалуйста, — он появился с какой-то склянкой в руке.

— Как же яд?.. — озадаченно уточнил гном.

— У меня есть универсальное средство, — и вытянул пробку из бутылочки.

Ноздри эльфа уловили знакомый аромат.

— Это же корень драконьей мандрагоры! — поразился Каэлен. — Откуда он у тебя? Это же чрезвычайно редкий и очень дорогой эликсир…

— Я знаю, — равнодушно сказал Ройчи, главное, что он хорошо справляется с любыми ядами… Рот открывай!

… Каэлен сидел привалившись к клёну, шероховатая поверхность которого будто льнула к спине. Во рту была травинка, сок которой был горек, но не неприятен, а по раскрытой ладони ползала божья коровка, скрупулёзно и торопливо огибая все неровности рельефа. Зелёные глаза казалось внимательно следили за жучком, на губах блуждала невесомая улыбка, словно высокорождённый в мире с окружающим, и вообще всем доволен. Если б всё было так просто.

Слишком о многом нужно было подумать, поразмышлять, вычленить важные моменты.

Сама ночь бегства из гостиницы и ярмарочного посёлка осталась в памяти, как вереница разноцветных эпизодов, заполненных до края адреналином и прочими очень яркими эмоциями. Ройчи, обрабатывающий раны потерявшего сознание и ставшего неимоверно тяжёлым гнома, вливающий в него целый кувшин какой-то отвратительно пахнущей дряни, бесценный эликсир в которой был всего лишь одним из компонентов (часть из которых он, эльф, по определению, знаток веринийской флоры и фауны так и не смог определить). Потом человек исчез, а эльф остался охранять мечущегося в беспамятстве подземника. В окно влетел камень, и осколки стекла разлетелись, как вестники уличных беспорядков: звона стали и сопровождавшие его крики. Ройчи умудрился в этом бедламе, в который в одночасье превратилась мирная местность, отыскать повозку, в которую они и снесли «светлого» и свои пожитки. Каэлен ежесекундно ожидал стрелы в спину из темноты или какой-то иной неприятности. Ройчи же наоборот, шёл, расправив плечи, не скрываясь, словно приглашая совершить глупость и напасть. Что это было: самонадеянность или уверенность, эльф затруднился бы ответить, но блики занимавшихся пожаров высвечивали жёсткое и холодное лицо товарища, ясно говорившее о желании ввязаться в драку (чуть позже тот признается, что был очень зол, и только ответственность за новоиспеченного ученика останавливала его от резких действий). Как бы то ни было, но на них никто не напал — возможно у врагов был достаточно развит инстинкт самосохранения, чтобы понять бесперспективность и самоубийственность этой идеи. А возможно были заняты разбирательством с баронской стражей. Ворота им открыли беспрепятственно, и в фигуре, стоящей у сторожки, на которую оглянулся человек с нескрываемой тоской и жадностью, Каэлену почудилось что-то знакомое… рука, вскинутая в прощании, заправляет рыжую прядь под капюшон… Хотя было темно, и это могло показаться… Зато навстречу спешила, бряцая доспехами и оружием, освещённая морем факелов, колонна хмурых и сосредоточенных пехотинцев… А потом была двухсуточная гонка по лесам. Они объезжали стороной селения, только однажды в одной глухой деревеньке Ройчи купил парочку битюгов и нарёк их Кыш и Мыш, смеясь над какой-то своей шуткой. И вот сейчас, в преддверии Священного Леса они остановились, чему эльф был откровенно рад, ибо непривычный к таким длительным сумасшедшим гонкам, основательно отбил задницу. А Ройчи требовалось ополоснуться (вообще, он много времени уделял гигиене, чему высокорождённый был только рад, ибо человечество в целом числил не очень чистоплотным племенем) и провести ежедневный разминочный комплекс упражнений. Каэлен как правило присоединялся к нему, но сегодня он был чересчур разбит и решил пойти навстречу своей маленькой слабости и поваляться. И подумать. Ибо много вопросов теснилось в голове.

Он уже понял, что на ярмарку они завернули неспроста — его товарища здесь ждали, а точнее, ждала одна, хм, благородная особа (он вновь испытал лёгкий приступ зависти). Вот ожидал ли его товарищ, что встретит здесь знакомых из прошлой жизни — вопрос. Впрочем, уже не очень важный.

Другой вопрос: «светлый» гном, победивший в состязаниях (во всяком случае, в финал он вышел наверняка!) назвал человека(!) Мастером. И идёт к нему в ученики… Такого Каэлен ещё не слышал. Наоборот — да. Подземные жители, веками накапливающие знания и шлифующие свои умения, если звёзды становились благосклонными, могли поделиться чем-то, но не наоборот… Чересчур гордыми и замкнутыми были гномы вне семьи и народа.

И потом, Мастером какой такой науки или ремесла мог быть любопытный человек по имени Ройчи? Только единственный ответ приходил в голову — война.

Вообще, его напарник был достаточно скрытен, за год общения с ним эльф скорее накопил вопросы, нежели нашёл ответы. При этом человек не то чтобы специально утаивал ответы, но на прямые вопросы предпочитал отделываться шутками, которыми был раздражающе полон. И информацию выдавал порционно, по чуть-чуть. И был полон сюрпризов. Взять хотя бы этот илийский шлейф, тянущийся за редкими выжившими участниками тех событий. Если раньше Каэлен относился ко второй половине разумного мира Веринии, которая в отличие от первой, превозносящей «королевских смертников», считала оных предателями, после знакомства с Ройчи его позиция в этом вопросе пошатнулась. Конечно, порой обстоятельства бывают выше, а сторона баррикады левой, а не правой, но представить вот этого конкретного человека предателем было чрезвычайно сложно.

А его свободное вхождение в Священные Леса и непринуждённое общение с Владыками и Хранителями, не со всеми подряд, конечно, но со многими? Похвастать этим могли считанные люди. При этом он вёл себя так, будто в этом нет ничего противоестественного. Это можно сравнить с тем, что к какому-нибудь пафосному человеческому корольку заходит бродяга — высокорождённый… Нет, это сравнение тут не подходит — как раз эльфов людские владыки жаловали даже очень.

Но всё равно! Редчайший эликсир, знакомство с гномом и орком, связь с прекрасной дворянкой… Каэлен почему-то был уверен, что его товарищ ещё не единожды будет удивлять.

Со стороны повозки раздался надрывный кашель. Эльф подскочил и поспешил туда. И сразу наткнулся на внимательный и… чуточку насмешливый взгляд.

Честно говоря, гном выглядел не очень: измождённый вид, словно из него выпили все соки, ввалившиеся щёки, ставшая колтуном борода, цвет лица бледно-серый, лихорадочно блестящие глаза, всклокоченная тёмно-русая шевелюра (колпак не было видно — наверное, слетел, когда гном метался в бреду), тем не менее, он хорохорился и, казалось, собирается ляпнуть какую-то скабрезность, шутку в духе своего «учителя».

— Это… привет. Погодка ничего. Хорошо хоть не помер… Это дракон меня выплюнул — не понравился без специй, или это… я всё-таки вывалился из его задницы?.. Это… ощущение похожее…

Каэлен ощутил мимолётное раздражение — на его вкус высокорождённого юмор был так себе. Но ведь и гномы были народом погрубее. Поэтому он взял себя в руки и постарался улыбнуться.

— Вижу, тебе не привыкать… посещать драконью задницу.

— Это точно, — тяжело вздохнул гном и с облегчением откинулся на спину — до этого он подтягивался на локтях, и эльф поразился, какого труда это ему стоило, недавно гонявшему по дуэльному полю кучу не самого слабого народу. И почувствовал зреющее в душе сочувствие. И уважение — несмотря ни на что, этот разумный не унывал. Хотел бы сам Каэлен в подобном положении сохранять оптимизм и бодрость духа. Хотя и не сомневался, что сумеет в будущем избегать таких ситуаций.

— Балин… Точнее, Ностромо, — представился гном, устало закрыв глаза и протянул эльфу руку.

— Каэлен Осенняя Стрела.

Людской ритуал приветствия, при котором нужно было касаться ладони собеседника не нравился эльфу, как и все тактильные ощущения, не связанные с любовными играми. Тем не менее, он пожал крепкую, мозолистую, широкую — и рукой не назовёшь — лапу.

— Давно с Ройчи?

— Около года.

Гном хмыкнул, продолжая лежать с закрытыми глазами, лицо и тело его немного расслабились, словно он принял такое положение, в котором боль чуть отпустила его.

— И как тебе? — прозвучал неожиданный вопрос, и эльф увидел приоткрывшийся насмешливый глаз.

— Интересно, — осторожно ответил Каэлен — только познакомившись, откровенничать он не собирался.

— Эт точно, — хохотнул натужно гном, и неожиданно закашлялся, и лицо его болезненно перекосилось. — Когда только Ройчи присоединялся к нам с Г» харком, всегда было весело, — продолжил он, когда приступ прекратился. — Несмотря на то, что и без него мы как правило не скучали, — пробормотал тихо, про себя, с трудом протянул руку, покопошился в телеге, извлёк свой колпак и промокнул лоб.

— И часто вы встречались? — полюбопытствовал негромко Каэлен, видя, что гном затих, но в надежде, что тот услышит и ответит.

Но выходец из Ум-Дугура открыл неожиданно ясные, как небо над головой, глаза и серьёзно поинтересовался:

— Куда вы… мы направляемся?

— В Пурпурный Лес.

Гном задумчиво согласно кивнул каким-то своим мыслям.

— А потом?

— Не знаю. Ройчи ничего не говорил…

— Что ж, меня вполне устраивает этот маршрут… — он как-то чересчур пронзительно посмотрел на высокорождённого, словно хотел влезть в голову и вызнать все тайны высокого народа, что Кэлену нестерпимо захотелось отвернуться. Что он и сделал, вдруг заинтересовавшись легковесно мельтешащим мотыльком. — Эй, остроухий, как там тебя, Осенний чего-то там, помоги снять…

Каэлен оскорблено повернулся, но гному, как выяснилось, было начхать на душевную ранимость «светлого» союзника — он, кривясь и шипя, будто рассерженный кот, пытался расшнуровать на животе широкий пояс. Несколько мгновений эльф наблюдал за мучениями раненого, потом, негромко помянув дракона, вылепившего это недоразумение из не самых качественных материалов, с отвращением потянулся к окровавленной одежде. Передумал, достал кинжал и одним ловким движением решил проблему.

— Ты что наделал, тушканчик лесной, как у тебя рука поднялась вещь такую портить?!

Если бы не выражение настоящего бешенства в глазах подгорного жителя, так поразившее эльфа, он может быть что-то и ответил. А так просто потерял дар речи от такой… дикой неблагодарности! Ещё никто не разговаривал с ним в таком тоне!

— Я вижу, вы уже познакомились, — раздался рядом бодрый и весёлый голос.

Мужчина приблизился к тяжело дышащему раненому, положил руку на лоб. Обернулся к эльфу и сказал:

— Это побочный эффект от микстуры — перепады настроения и резкие немотивированные приступы агрессии, — потом наклонился и заговорщицки добавил. — Это я тебе скажу, лучше, чем каждые полчаса таскать его в кусты. — И эльф едва не хихикнул, представив такую картину: он и человек, за шкирки держащие сидящего на корточках багрового гнома. — Эй, Нос, как себя чувствуешь?

— Бывало и лучше, — проворчал тот, подозрительно поглядывая в сторону шепчущихся товарищей.

— Предупреждаю: у тех, кто много злится, нестабильный стул.

— Вот только не надо мне, дракон шутливый, демонстрировать остроту своего языка, — скривился тот. — Хочешь рассмешить меня, побереги его для моих подмышек.

Ройчи вместо того, чтобы обидеться на подобную глупость, задрал голову и стал громко, от души ржать — аж ворона сорвалась с ближайшей ветки и, неодобрительно каркая, умчалась прочь. А эльф, вначале ощутивший некое сочувствие к лежащему, сейчас готов был провалиться сквозь землю от такого… юмора.

— Я тоже рад тебя видеть, — отсмеявшись сказал человек. — Ты как меня нашёл?

— Искал, поэтому нашёл. Случайно увидел в последний день. Думал, что показалось, но решил удостовериться. Обошёл все гостевые навесы — пришлось, между прочим, много пить, — воздел обвинительно толстый волосатый палец. — Собрался уже тащиться в гостиницу, когда увидел, как вспыхнула палатка Г» харка… а навстречу бежали княжеские волкодавы… — помрачнел., вздохнул и сварливо продолжил. — Не думал, что ты стал такой привереда — селиться в гостиницах. И вообще, мог нас раньше найти… — посмотрел укоризненно.

— Был занят, — пожал плечами тот. — И потом, не хотел портит вам игру.

— Ну-ну, знаю я твои «занят»: либо баба, либо драка…

— Не упрощай, — усмешка Ройчи стала ещё шире.

— … а пришёл бы, — невозмутимо продолжал гном, — устроили бы состязания на троих — дали б тебе равную долю…

— Я и так не внакладе.

— Ставил, небось? — заинтересовался гном. — Угадал? — тот согласно кивнул. — Кто бы сомневался. Надо бы схемку поменять… — спохватился, что со «схемкой» может быть проблемка, и с надеждой уставился на человека.

— Нет-нет, в таком сумасбродстве не участвую, — тот твёрдо отрицательно покачал головой. — Есть менее затратные способы зарабатывания денег…

— Ага. Осада и захват города, например. Или, чего уж там мелочиться — полновесная война.

Ройчи только качал головой, словно мудрый учитель ответам ученика, несущим не совсем верную информацию. А Каэлен, слушая эту пикировку, только мысленно чесал затылок, поражаясь тому, насколько хорошо они знают друг друга. И что дальше? Ему всё время терпеть эти… диалоги?!

Но следующий жест гнома вообще загнал в ступор.

— Ладно, — сказал Ностромо, как бы завершая разговор, потащил с себя пояс, испорченный эльфом, и торжествен провозгласил: — Это в общий котёл, — дёрнул за какой-то ремешок, и с телеги прямо на землю, на плотный слой иголок, шишек и веток посыпался сверкающий ручеёк…Монет было много. Наверное, весь выигрыш.

 

Глава 4

Худук кивнул на прощальный жест рукой старшего из братьев кузнецов. Остальные, несмотря на усталость, холоди полное нежелание общаться после шестичасового дежурства, тоже изобразили некое «до свидания» (даже Рохля пробурчал что-то нечленораздельное, не взирая на тревожные звуки, доносящиеся от его объёмного живота, к которым он внимательно прислушивался — малыша срочно требовалось накормить, иначе… иначе быть беде), и все направились по Кузнечному проспекту, где, погодя, разошлись каждый в свою сторону. «Тёмные» с тройкой дежурных гвардейцев свернули к безымянному постоялому двору (как теперь выяснил гоблин, логову тайной службы королевства), кузнецы с гончарами — подмастерьями поспешили дальше, купеческий сын с четвёркой охранников взяли влево, в Цветочный переулок, где находилась гостиница, в которой предпочитали селиться те, кто побогаче и любит комфорт, неразлучная парочка бывших стражников и ещё с десяток жителей, а также гостей из числа беженцев стали смещаться вправо, где через сто локтей перпендикулярно проспекту шла улица Кровельщиков.

Если разобраться, то на дежурство не стоило нарекать — зачастивший в последнее время дождь в этот раз их пожалел, эксцессов на мосту не было — поток бегущих как-то вдруг иссяк, и последние проходившие рассказывали всякие небылицы про разноцветных безжалостных людей, на что Худук только недовольно крутил носом — когда у тебя отбирают последнее, да ещё норовят дать по голове, привидится и не то. О том, что уруки в городе, он был в курсе, но спутать этих проклятых драконов, тем более, верхом на чудовищных ягирах с какими-то «людьми» мог разве что слепой. Но спорить с бледнокожими испуганными жителями города, основную массу которых составляли женщины и дети, гоблин посчитал полной глупостью, и всегда любивший поразвлечься за чужой счёт, в этот раз забился в угол с глаз долой, не участвуя в обязательной, но честно говоря, абсолютно рутинной проверке багажа либо редких телег беженцев — так постановил совет квартала не для, так сказать, выяснения платёжеспособности прибывающих — нет, въезд, если разрешение давалось, был абсолютно бесплатен, а с целью выяснения потенциально опасных гостей.

К примеру, перед предыдущей сменой один глазастый страж на запястье вполне благополучной мамаши семейства из трёх деток (два мальчика и девочка), не считая её, заметил подозрительную татуировку в виде скрещённых розы и кинжала… Самый младший, по виду десятилетний мальчишка попытался пырнуть ножом проверяющего — благо гвардеец оказался достаточно опытным, чтобы избежать неприятного общения со сталью, после чего «семейка» спешно ретировалась, а всем было объявлено, что на территорию района чуть не проникли разведчики «ночных» — татуировка ясно об этом говорила; принадлежали ли они пресловутому Бешенному, Худук не был в курсе — при предыдущем общении с вассалами этого одиозного лидера воров, он как-то не удосужился изучить тела на предмет каких-либо меток. А во второй раз уже на их предыдущем дежурстве отметился он, почуяв в достаточно простой и непритязательной карете с какой-то пожилой дворянкой, сопровождаемой двумя здоровыми мужиковатыми охранниками, подозрительный магический след. Потребовал остановить, а чуть позже и покинуть транспортное средство. Ремесленники и наслушавшиеся об их подвигах гвардейцы в приказном тоне продублировали пожелание «тёмного». Охранники безропотно выполнили указание, а старая драконица заныла о беззаконии и беззащитности честных горожан, но гоблин, в другое время не преминувший бы этой старой деве устроить небольшую неприятность в виде недержания или внезапной головной боли, насторожился от потянувшейся от кареты опасности и категорически потребовал всем отойти подальше. Он принюхался и прислушался — магия исходила от крыши кареты. В следующее мгновение рвануло… Хорошо хоть никто не пострадал. Но на том, во что превратился транспорт, ехать уже точно нельзя было. Но даже испуг не помешал женщине причитать, и Худук поспешил ретироваться — мало того, что он был ещё под впечатлением действия огненной магии, так тут ещё и эта дура — эффект был сравним с зубной болью. Он вздохнул с облегчением только тогда, когда телохранители увели ни на мгновение не остановившую словоизвержение хозяйку, поведав перед этим, что «груз» на карету водрузили неизвестные личности накануне границы с Ремесленным кварталом. Оплатили достойно и сообщили, что карету «будут ждать»…

Как бы то ни было, карету действительно встретили, и если бы не тонкое чутьё гоблина, могли быть непредсказуемые последствия. Но после этого зрелищного фейерверка в патрули стали ходить и редкие святые отцы — в качестве тех, кто может ощутить магию. Попытались даже припрячь Худука на более частые дежурства, предлагая участие не как бойца, а именно «нюхача» разного рода каверз, на что гоблин не очень вежливо стал ржать, и тут же посерьёзнев, грубо послал просильщиков Совета в самое тёмное место организма дракона. Конечно же, настаивать или пытаться как-то перевоспитать или припугнуть строптивого «тёмного» главные люди района не стали, трезво рассудив, что у них «воспиталка» и «пугалка» не выросли до нужных размеров, чтобы смочь удивить Худука.

Так что это дежурство Худук промаялся в сторонке, лениво сканируя проходящих и кутаясь в плащ. Рохля тоже, кстати, был рядом, поняв, что его колоритная фигура вряд ли подействует успокаивающе на детей, плач которых ни он, ни «мама» не выносили.

Ночь была столь темна (тучи заперли в клеть не только звёзды, но и луны), что даже отсветы факелов едва-едва разгоняли тьму, и люди, неплохо изучившие маршрут, умудрялся спотыкаться чуть ли не на ровном месте и делать друг другу подножки. Поэтому фигуру, метнувшуюся от ворот, освещённых несколькими лампами вначале едва не прикончили, прежде чем поинтересоваться именем. Но всё обошлось — Худук, как и Рохля, чуть раньше унюхавший знакомца, вовремя остановили ретивых солдат.

— Доброй ночи, — тихо и с явной опаской пробормотал Изил — видно, ещё не забыл прошлое посещение наёмников, а Худук мимолётно подумал, что так и не удосужился после проведать с Рохлей хитрого хозяина таверны и поработать над опустошением винного погреба — что сказать, заработался… Но, дракон его возьми, дармовое угощение — это же прекрасно! А они закрутились с этой агробарской сумятицей, будто вошь на сковороде.

— Чего надо? — грубо спросил гоблин и с лёгкой завистью посмотрел в спины скрывающихся солдат. Рядом топтался и недовольно сопел тролль — его пресловутое «жрать охота» так и висело в воздухе.

— Там это… просят встречи…

— Шо, опять?! — аж задохнулся от негодования гоблин. А вообще, это было бы любопытно, если б не хотелось так кушать. Да и лень было куда-то тащиться в ночь — это абсолютное заблуждение, что «тёмные» предпочитают ночное время суток. — Не-е-е, дружище, разбирайся с ними сам…

— Просили передать вот это… в качестве добрых намерений, — и из глубокого рукава появился увесистый мешочек с весело звякнувшим содержимым.

Худук обречённо протянул руку — он не мог его не взять — он сам бы себе потом не простил, что отказался от столь легкодоступных денег. Хотя алчность была его не самым тяжким недостатком.

Первым делом расшнуровав уютно устроившийся на ладони мешочек, он удивлённо присвистнул — там сверкнуло золото. И довольно осклабился.

— Надеюсь, от меня не потребуется изображать дохлого дракона?

— Не знаю, — вполне серьёзно ответил трактирщик и виновато пожал плечами. — То есть, я не в курсе.

— Так это из тех, с кем я уже общался?

— И да, и нет… — замялся Изил.

— Давай-давай, напрягай язык, не тяни дракона за яйца — ему ещё на них сидеть, — нетерпеливо поторопил Худук. — Видишь, товарищ мой голодный и злой, он сейчас даже на человечину согласен — откусит тебе голову, так точно я ничего не узнаю, кто и зачем, — тролль рядом недовольно заворочался, и трактирщик ещё более втянул голову в плечи, приняв недовольство большого «тёмного» на свой счёт. А Худук тем временем, не обращая внимая на красноречивые вздохи «малыша», войдя во вкус, продолжал разливаться соловьём. — А мне оно надо? Знаешь, какое сладкое человечье мясо? — он закатил глаза в показном удовольствии и демонстративно облизнулся. — Поверь мне, у тролля будет привыкание с первого раза. Мучайся потом, подсовывай малышу всяких остолопов и недотёп на завтрак, обед и ужин. Как бы он не поглупел от такой диеты!

У трактирщика глаза полезли на лоб от такой перспективы, так что если Худук желал поторопить собеседника, то вышло всё с точностью до наоборот. В сердцах покрутив ушами, злобно раздувая ноздри, гоблин ещё раз уточнил:

— Кто желает встречи со мной?

Изил часто закивал головой, но изо рта вырывалось лишь тонкое поскуливание. Сзади раздались удаляющиеся шаги — Рохля не выдержал всего этого безобразия и, поняв, что «маме» ничего не грозит, поспешил прочь — навстречу желанной горячей похлёбке со сладкими мозговыми косточками и буханкой хлеба. А сверху жбан пива — вот таким образом повара Гарча каждый раз встречали тролля… И все были довольны. С рыжим всё было понятно — с набитым пузом тот был крайне благодушен. А стряпчие радовались нежданному приобретению такого внушительного приятеля — даже благородные, частые гости Старика, не вызывали такого трепета, как огромный снежный тролль с Закатных гор.

В животе от мыслей о еде, ворвавшихся, будто холодный сквозняк в жарко натопленную комнату, словно кто-то затянул петлю, и Худук, крякнув от неожиданности, схватился за тревожащее место, в тщетной попытке растянуть кольцо удавки. Остатки здравомыслия покинули его, и, свирепо зыркнув на дрожащего, как осеннее дерево, трактирщика, прорычал:

— Беги, пока в лягушку не превратил… Передай, что буду… Скажи, что со мной голодным и злым лучше не встречаться — сразу смалываю в паштет и намазываю тонким слоем по стенам… Жить будете, пока мухи не обглодают…

Вряд ли трактирщик услышал что-нибудь кроме «беги» — эхо его заполошных и широких прыжков — словно не бежал, а мчался скачками — уже жило своей собственной жизнью, постепенно затихая.

* * *

Маркиз умылся, надел свежую рубаху — слава Единому, у Гарча был приличный запас белья, набросил камзол и направился к выходу. Нечто мелькнувшее слева заставило его напрячься. И с шумом выдохнул, когда понял, что это такое — всего-навсего зеркало.

Чуть подумав, он приблизился к нему, горящая свеча в руке давала столь мало света, что казалось, будто из пространства вытравлены все краски и заменены на серое с различными оттенками, но усталость, мешки под глазами, морщина, прорезавшая лоб, крепко сжатые губы и безвольно поникшая прядь волос очень неприятно дополняли правильные благородные черты лица… Ну и что, что много тени в нём! Это просто отсутствие нормального света и такой ракурс зрения.

РоПеруши хмыкнул: кого он обманывает? Он выглядит так, насколько видит. И нет ничего удивительного в этом, ибо он действительно чувствовал себя жутко уставшим. И невыспавшимся. И подскочил в такую рань не от хорошей жизни — слишком много дел нужно было спланировать и совершить. Хорошо хоть проклятый дождь прекратился. Не то, чтобы капель его очень раздражала — нет, он уснул моментально, не успела голова коснуться подушки, но всё равно, если б дождь продолжался, то вся та сырость и холод вряд ли бы способствовали улучшению настроения. Он вздохнул и продолжил путь на выход.

Комнаты принцесс находились рядом, и он, встретившись взглядом с бодрствующим в коридоре гвардейцем, увидел, как тот отрицательно покачал головой: никто не выходил, ничего не произошло.

В условиях конспирации у дверей в комнату королевских дочерей решено было не выставлять стандартный пост из двух солдат. Но и оставлять их без присмотра тоже было неверно. Вот и бродил тут подчиненный ушедшего РоГичи, естественно, не в гвардейских тонах и не облачённый в доспехи, но всё равно достаточно вооруженный. Вот такой компромисс. А с Руфией вообще поселили беспокойную, но верную Матильду, добровольно взявшую на себя роль служанки принцесс. Правда, после того, как младшая РоБеруши завела знакомство с настоящим снежным троллем, свою заботу она стала проявлять к наследной принцессе (стараться, во всяком случае — что совсем не радовало Лидию), а у себя в комнате вообще старалась не появляться (на всякий случай), проводя время то ли на кухне — помогая, то ли ещё где-то шляясь.

Маркиз усмехнулся про себя, не из-за особой весёлости, а скорее по привычке.

А вообще, «тёмные» были ещё той проблемой — слишком многие были недовольны их близким присутствием. Но он, пообещав им кров и защиту, не собирался отступать от своего слова. Тем более, они уже и здесь успели прославиться — взять хотя бы отбитую атаку мародёров, когда все защитники кроме них выбыли. А потом ещё зеленокожий шаман занялся исцелением пострадавших…

Маркиз стал спускаться по лестнице, внимательно глядя под ноги — не хватало ещё сверзиться отсюда — света редких масляных ламп было маловато. Фиори на мгновение остановился и яростно потёр лицо, желая развеять остатки так и не покинувшего его сна.

Очень много работы он взвалил на себя: от действий, как координатора и прямого посла к принцессам до составления патрулей и роли миротворца в неизбежных конфликтах в их маленьком, но разношёрстном сообществе.

Зал, где постояльцы питались и вообще любили проводить время в компании, был почти пуст. Недалеко от входа перекусывали двое гвардейцев — судя по сухим плащам, только собирающиеся на дежурство. А почти у самого очага замерла ещё одна фигура, при виде которой сердце маркиза пропустило удар, а безлюдное и несколько мрачноватое от этого помещение словно осветилось. Он решительно направился в ту сторону: работа никуда не денется — патрули, собственно составлены сержантом и спокойно обойдутся без него, а иные действия пока можно отложить на потом. Просто нужно честно признаться самому себе, что подскочил он ни свет ни заря от постоянно довлеющего беспокойства и туманного, неясного будущего… В конце концов, он что, не заслужил несколько мгновений в приятной компании?

Девушка не очень приветливо повернула голову в сторону приближающихся шагов. Но при виде того, кто это, её лицо осветила искренняя улыбка, от которой в душе у мужчины ещё больше потеплело. Они всегда друг другу симпатизировали: в детстве, будучи чадами высоких сановников королевства, вместе с той же Лидией гоняя по дворцу, и в те времена, когда старшая дочь Элия увлеклась поднятием женского самосознания — Фиори был желанным гостем в компаниях амазонок — девушки благосклонно относились к нему. Пожалуй, даже чересчур. В общем, нарекать на недостаток внимания ему не приходилось.

Отец Деметры, граф РоАйши (побочная ветвь рода РоДизайши), потомственный военный львиную долю времени проводил на Западном пределе, где не давал расслабиться вербарским дворянам, ну и сам приглядывал за границей. Мать девушки умерла при эпидемии синей язвы, лет двенадцать назад изрядно подкосившей население провинции. По чистой случайности граф — отец с пятилетней дочерью и няней гостили у родственников. С тех пор по настойчивой просьбе Деметры он предпочитал оставлять её в столице на попечение многочисленной родни. Имея в подругах наследную принцессу, взрослые свободно отпускали детей гулять по тщательно охраняемой территории королевской резиденции. Фиори, весёлый и общительный, при виде невысокой рыжеволосой девушки с тонкими чертами лица, выразительными зелёными глазами, почему-то всегда робел. Но со временем смог преодолеть это непонятное стеснение, и они поняли, что им приятно общество друг друга.

— Не помешаю?

— Что ты, — мягко ответила амазонка, придвигая поближе к себе пустой стул, — наоборот, твоё появление в силах развеять мою меланхолию, — она неопределённо махнула бокалом, в котором плескалось что-то явно покрепче отвара. — Не хочешь попробовать? — кивнула на кувшин рядом на столе.

Он с интересом наклонился, принюхался. Подогретое вино со специями. Хмыкнул: в такую рань, когда вряд ли предстоит лёгкий день, это могло выбить из колеи, с сомнением посмотрел на девушку, на что та ответила понимающим взглядом и проговорила совершенно серьёзно:

— Погода отвратительная — я только что снаружи, морось проникает, кажется всюду, — она демонстративно шморгнула носом, смешно сморщив его, моментально превратившись в маленькую девочку с озорно сверкающими глазами. — И вот это, — она вдохнула напиток, сделала короткий глоток и изобразила блаженство, — очень помогает — греет и тело, и душу. Только спать очень хочется.

Фиори взял себе пустую кружку и налил половину: сколько той жизни, будучи гвардейцем, он и не такое себе позволял. Молод был, самоуверен, искусство пития только начинал постигать. Сейчас, конечно, совсем не тот момент, но неужели стакан подогретого вина сможет его, взрослого мужчину, подкосить? Ну, уж нет. Тем более, в глазах девушки…

Он почувствовал непреодолимое желание погладить Деметру по волосам, сейчас в отсвете багровых огней камина приобретших бронзовый оттенок. Но вместо этого положил ладонь на плечо… И она тут же потёрлась щекой о неё… От этого, такого простого и человеческого движения повеяло такой нежностью и теплом, что у мужчины перехватило дыхание.

— Садись, — Деметра подняла голову. Его взгляд скользнул по белеющему в воротнике эпизоду шеи, мягкой линии подбородка, полуоткрытым вопросительно губам и наконец-то остановился на глазах…

Это было сродни водовороту, неотвратимо и даже где-то безжалостно втягивающему в себя, и жалкие потуги тонущего удержаться на поверхности — всего лишь бесполезная трата времени. Он погружался в омут, словно щепка, и его охватывало настолько сильное чувство и желание, что невольно ощутил слабость в ногах. Желания не банальной плотской любви, а необходимости обнять, защитить, окружить вниманием и заботой… И сел на предложенный стул, в смятении уставившись в притихшее пламя камина.

Вкус вина отдавал горечью и сладостью, а сам напиток действительно приятно согревал, и после первого же глотка горячей волной вернувшегося из пищевода, повеяло дремотой. Он с удовольствием вытянул ноги к жару, чувствуя на щеке внимательный и немного насмешливый взгляд девушки, напрочь рушащий его попытки сохранить некую серьёзность… невозмутимость, что ли…

Деметра наклонилась, чуть не сверзившись со стула и чмокнула его в щеку, вызвав ничем не сдерживаемую довольную улыбку.

— Маркиз, я и так знаю, какой вы значительный, — проворковала тихо.

РоПеруши криво улыбнулся, отсалютовал кружкой и придвинул стул вплотную, чем девушка тут же воспользовалась, прислонив голову к его плечу.

— Чего тебе не спится в такую рань?

— Не спится… — проговорила, прикрыв глаза. — Проверяла, как там Гелия и Амалия.

Деметра из чистого упрямства на дежурство по территории постоялого двора стала включать амазонок — мол, мы ничем не хуже. Хорошо хоть их было немного… вернее, это плохо, но когда много начальников и командиров… Сейчас вроде как командование над районом было положено на графа РоАйци, как на самого опытного и представительного дворянина (ведь о принцессах вроде как не было известно широким массам). Маркиз тоже, можно сказать, был при «командовании» в силу своей должности королевского чиновника и вообще приближённости к высшим кругам. Но помимо этого была Лидия, которая пока не вмешивалась, но уже сейчас на некоторые вопросы у неё было своё мнение, в основном связанное с нежеланием следить за своим здоровьем: она регулярно выдвигала различные авантюрные идеи, типа разведки боем, силового прорыва со своим участием, естественно. И это без точного представления обстановки за условной границей Ремесленного квартала. Помимо же принцессы были ещё цеховые старшины, пожилые и довольно своенравные мужчины. И Гарч, негласный лидер района из-за своей деятельности в тайной службе, что наверняка могло нравиться не всем. А также немногочисленные дворяне, которых неспроста различают по степени спеси и гордыни, не до конца выявленные группировки «ночных», небольшое количество святых отцов, под предводительством Верховного кардинала, от которых, как от людей с Даром зависело очень много, но у которых на любое происшествие было своё мнение, а также множество командиров, лидеров, предводителей малых и больших отрядов и просто группок от наёмников до бежавших стражников, так и родственников цеховиков и представителей купеческих артелей. В общем, хватало подводных камней и встречных проблем, которые, впрочем, как правило, довольно быстро решались железной рукой Гарча, семья которого была вассалом рода РоПеруши (Старик был в тесном контакте с отцом Фиори, герцогом Алайи РоПеруши, главой тайной службы).

— Устала?

— Есть немного, — прошептала нехотя. — Ты ведь знаешь, как трудно с Лидией: мало того, что она запретила ставить пост у её… покоев и исполнять то, к чему мы, собственно, готовились: защищать и оберегать будущую королеву, так она ещё хочет в роли простой амазонки ходить на дежурство! Будто ей нечем заняться. А вдруг, не дай Единый, её кто-нибудь узнает? Есть верные подданные, но жизнь показывает, что предательство легко может быть рядом, — она потёрлась щекой о его плечо и сонно продолжила. — И как мы можем подвергать её жизнь такой опасности?

— Твоя б воля, закрыла будущую королеву в комнате и не выпускала, — негромко хмыкнул Фиори, с удовольствием ощущая исходящее от девушки тепло.

Деметра, словно не услышав комментарий маркиза, продолжила изливать свои жалобы тихим голосом, а Фиори слушал вполуха, прекрасно зная все эти «проблемы», фыркая и «агакая» в ключевых местах, и понимал, как же ему хорошо в данный конкретный момент, несмотря на все неприятности, которые как-то вдруг отошли на задний план, будто испугавшись человеческого тепла. Волшебного женского тепла.

Маркиз легко отбросил вялые попытки воззвать к долгу, утихомирил впитавшиеся в кровь за время работы чиновником служебные рефлексы. Нет никакой необходимости подхватываться и бежать куда-либо. А вот мгновения… подобного счастья столь редки и драгоценны, что разбрасываться ими было бы преступлением.

В какой-то момент он понял, что задремал. Очнулся, услышал тихий голос девушки, повествующий о каком-то эпизоде из детства, когда они не были так уж хорошо знакомы, но он, наследник РоПеруши, повергавший игрушечным мечом полчища врагов, уже очень нравился ей, потому что это была любовь с первого взгляда… или второго? Как там про прекрасных дам и рыцарей на белых конях?..

Наверное, это вино так повлияло, ибо Фиори уже не мог понять, что ему снилось, а что было реальностью: все эти разговоры о любви под дружелюбное потрескивание поленьев, сладкие и неимоверно длинные (и от этого ещё более приятные) поцелуи, не перешедшие в нечто иное всего лишь потому, что очень не хотелось нарушать то хрупкое ощущение всеобъемлющей теплоты, нежности и единения (впрочем, со взаимным обещанием в ближайшее время продолжить тщательное и скрупулёзное изучение друг друга), ибо когда с ним очень деликатно поздоровался Мириул, сын Гарча, подбрасывая дрова в очаг, он понял, что уже совсем рассвело. С кухни доносились аппетитные запахи, в зале были слышны негромкие голоса людей… а он крепко обнимал сладко спящую на плече Деметру. При этом они ещё были укрыты пледом… Кто-то постарался.

В общем, их парочка выглядела очень романтично. С учётом пустого кувшина. Словно подростки. Но ничто не могло испортить отличного настроения, и он вежливо и вполне искренне улыбался встречным, неся на руках девушку в её комнату. Какие там войны, катаклизмы и прочие ужасы, когда в сердце загорается путеводная звезда любви!

Оставив так и не проснувшуюся, тут же повернувшуюся набок Деметру в её комнате под присмотром пискнувшей от собственной наготы при тихом, но беспардонном появлении маркиза Тамары, он вышел в коридор и с удовольствием потянулся. Прямо сытый и довольный кот.

— Доброе утро, сын мой, — раздался сзади сухой, но приветливый голос.

— Доброе утро, Ваше Преосвященство, — Фиори склонился к руке святого отца в некоем смущении. Ясное дело, что отец Апий достаточно проницателен, чтобы заметить любопытное состояние маркиза, но он чересчур мудр и деликатен, чтобы задавать неприятные вопросы. Тем не менее, лёгкая улыбка, появившаяся на губах кардинала, вогнала маркиза в краску, и он с неодобрением подумал, что чересчур расслабился, потерял дворцовую квалификацию, базирующуюся на хладнокровии и внешней невозмутимости, без которых выжить в кулуарах дворца было проблематично — идеалисты и романтики покидали столицу, средоточие власти, очень быстро. И в разных направлениях, порой несовместимых с жизнью.

— Сын мой, ты давно не исповедовался, — относительно вопросительная интонация подразумевала возражение, если Фиори, к примеру, общался с иным священником.

— Да, Ваше Преосвященство, — РоПеруши покаянно склонил голову. — Я был в походе. Выдастся свободная минута, я обязательно вас найду, святой отец, — твёрдо пообещал он.

— Хорошо, Фиори, — отец Апий благосклонно кивнул, глядя на близкого друга будущей королевы. — Прошу тебя, не откладывай с этим. Времена нынче беспокойные. Час меча и огня. В бой идти лучше с чистым сердцем и свободной душой.

Фиори, подняв глаза на кардинала, согласно кивнул. И вспомнил об одном деле, с которым его просил разобраться Гарч, но которое невозможно было без участия святого отца.

— Ваше Преосвященство, у вас есть сейчас свободная минутка? — отец Апий вопросительно поднял бровь. — В одной из кладовых заперт… — замялся, — мужчина в одежде священника, — кардинал нахмурился, но молча ждал продолжения. — Он возглавлял толпу агрессивно настроенных горожан, которые желали… войти в Ремесленный квартал, но были отброшены, ибо намерения у них были, гм, не мирные, — пожал плечами. — Люди были рассеяны, а предводитель… после небольшого врачевания оказался в кладовой. Хозяин постоялого двора, — кардинал наверняка знал истинное положение Гарча, — настойчиво просил с этим разобраться — чересчур уж беспокойным оказался этот… постоялец.

— Веди, — резко бросил кардинал, строго и даже как-то многообещающе посмотрев на Фиори, и тот невольно поёжился: мало им с Гарчем не будет, если запертый действительно окажется священником. — Если это святой отец, его немедленно нужно освободить.

Чувствуя неоднозначные, но точно не очень добрые чувства к «тюремщикам» святого отца, РоПеруши поспешил вперёд, лихорадочно вспоминая объяснения Гарча, где искать нужную кладовую.

Совсем недавно выслушивая доклад координатора тайной стражи, маркиз не обратил должного внимания на данный пункт, его больше интересовали мобилизационные возможности района, наличие оружия, съестных припасов, присутствие «ночных» или каких-либо шпионов и обеспечение принцесс должной охраной. А пленённый мародёр мог и подождать. Тем более, его кормили от пуза. Но, видно, это была одна из тех «мелочей», которые он не учёл: сутана — весомый аргумент для более пристального внимания. Особенно тогда, когда в стане церковников возникли некоторые разногласия, уже подкреплённые кровью.

Хозяйственные помещения начинались сразу за кухней. Пройдя коротким коридором, они вышли к галерее, где через равные промежутки шли двери к кладовым (чуть далее под навесом виднелись сараи и навесы), и здесь уже маркиз принялся искать нужный вход. Но когда чуть впереди послышался женский визг, возмущённые крики и ругань, они со святым отцом тут же прибавили шагу. Что характерно, никакой охраны тут не наблюдалось, лишь прошёл пожилой истопник с охапкой дров навстречу, низко поклонившись гостям (хорошо их тут вышколил Гарч). Раздался грохот падающей посуды, и в коридор выскочила растрёпанная белобрысая служанка, обернулась, словно за ней гналась свора голодных псов, ловко вставила задвижку, блокируя дверь, и с несказанным облегчением на лице прислонилась к стене. Губы её беззвучно что-то произнесли, в чём Фиори без труда распознал ругательного «дракона». С полуопущенной пустой тарелки капала подлива — судя по аппетитному запаху, мясная. Девушка спохватилась, отряхнула заляпанный передник, вновь пробормотала что-то не очень благозвучное и только сейчас обратила внимание на стоящих чуть в сторонке и молчаливо наблюдающих за ней с неодобрением священника и с любопытством молодого дворянина. Щёки её пошли красными пятнами.

— Завтрак? — сочувственно уточнил Фиори и с неудовольствием обратил внимание на красные, исцарапанные от тяжёлого труда кисти с обломанными ногтями.

— Бросился с кулаками, — проронила та тихо, не поднимая глаз, словно бы оправдываясь. — Раньше просто ругался… — лицо её некрасиво искривилось, из глаз обильно брызнули слёзы, и она, подхватив юбки, бросилась прочь.

Маркиз, поджав губы, задумчиво посмотрел на Его Преосвященство, и тут же отвёл взгляд — слишком уж суровый и отстранённый вид был у святого отца. Прислушался к происходящему за дверью, откуда непрекращающимся потоком неслись ругательства вперемешку с проклятиями, и периодически двигалось что-то тяжёлое.

Кардинал посмотрел на маркиза, и тот, всё поняв без слов, подошёл к двери и отодвинул засов. Попытку войти первым Его Преосвященство пресёк, твёрдо придержав за локоть РоПеруши и недвусмысленно покачав головой. Фиори вздохнул и напряжённо потянулся к рукояти ножа (на всякий случай) и посторонился.

Бесплатный постоялец явно услышал характерный скрежет засова и, ещё не видя посетителей, начал реагировать в своей «приветливой» манере:

— Что, грешники, испугались божьих воинов, спешите покаяться? Единый в своей бесконечной доброте в качестве взноса потребует всего лишь ваши головы и не будет терзать мерзкие тела бесконечной болью…

Стоило Его Преосвященству появиться пред очи пленника, как спустя мгновение наступила тишина. Вошедший следом маркиз наблюдал измождённого высокого пожилого мужчину с впавшими щеками, торчащими клоками тёмно-русых с проседью волос. В данный момент его лихорадочно блестевшие глаза были удивлённо вытаращены, рот распялен (в чёрном зеве, словно в засаде застыл розовый кусок языка), а сам он отступал к дальней стене, словно отброшенный ветром. Он явно узнал того, кто перед ним.

— Сын мой, думаю, ты мне хочешь что-то рассказать, — холодно, скупо раскрывая рот, произнёс кардинал, гвоздя того пронзительным взглядом к стене. — Я не против, если ты начнёшь с исповеди.

— Я не… — пленник поднял руку, будто пытаясь заслониться от взгляда, — буду… говорить, — слова, в отличие от предыдущего общения со служанкой едва слышались, артикуляция исчезла, и вообще чувствовалось, что речь — очень сложная задача. Почти невозможная сейчас.

— Как ты оказался здесь? — повёл рукой кардинал, одним жестом цепляя и перевёрнутую мебель и валяющуюся на полу еду, осколки посуды.

— Случайно, — угрюмо ответил мужчина — святым отцом как-то язык не поворачивался его назвать, столь пошарпанным и неухоженным он выглядел. Ещё и злостью от него несло, словно от припортового бандита.

— Не лги мне, — ледяным тоном произнёс Его Преосвященство.

Тот попытался огрызнуться, но тут произошло невероятное. Их взгляды столкнулись, потяжелели, воздух между ними словно сгустился. Явно происходило невидимое Фиори противостояние — это не были простые гляделки глаза в глаза, кто кого пересмотрит. Маркиз невольно подался чуть в сторону, чтоб даже случайно не оказаться под невидимым ударом. И вдруг в какой-то момент пленённый священник (или нет?) безвольно опустил глаза, вид у него был при этом, как у побитой собаки.

— Рассказывай, сын мой, — на этот раз мягко и увещевающее произнёс отец Апий, — облегчи душу, не преумножай свои грехи.

Честно говоря, маркиз ещё никогда не видел Верховного кардинала таким. Видно, не зря он занимает высший церковный пост, есть в его тщедушном теле стальной стержень, сила, способная эффективно решать задачи и проблемы, противостоять невзгодам, а также укрощать строптивцев, что характерно, уверенных в собственной правоте и непогрешимости.

Следующий час кардинал и маркиз, забыв про все свои дела и завтрак, выслушивали неправдоподобный, но от этого не менее реальный рассказ. Картина вырисовывалась страшная, а главное, всё зашло настолько далеко, что вообще не было понятно, даже теоретически, как это всё исправлять.

К ним несколько раз заглянули посыльные от Её Высочества и Гарча, озабоченных долгим отсутствием важных персон. А они продолжали слушать о появлении Новой церкви, возглавляемой кардиналом отцом Алием и рядом молодых священников, о монастыре святого Илия, где, как выяснилось, воспитывались монахи — воины, ревностные сторонники молодой церкви, о сговоре с «ночными», самим безжалостным Бешенным, о разграбленных храмах и пролитой крови…

Покинув кладовую, маркиз обратил внимание, как неожиданно осунулся Его Преосвященство, как навалился на него груз прожитых лет, и вдруг понял, что святой отец неимоверно стар. И очень устал. Ему тоже в свете новой информации было о чём задуматься, ведь ничего оптимистичного она не предполагала, наоборот, просто кричала, что круг доверия ещё более уменьшился.

Святой отец остановился, поднял тяжёлый взгляд на маркиза.

— Это всё ужасно. Алий — очень амбициозен и тщеславен… И у него дар быть убедительным… Это моя вина — это я его выделили и превознёс — уж очень перспективным мальчиком он был…

А маркиз подумал о том, какой «дар» имел ввиду кардинал: умение жонглировать словами или самый настоящем Дар?

 

Глава 5

Благодушное настроение наконец-то снизошло на гоблина, он устало и блаженно отвалился на спинку стула, очень нежно погладил себя по животу, сыто побулькивающему от перевариваемой пищи и лениво подумал, что жизнь накладывается… или налаживается — широкая задница дракона, в последнее время висящая над головой вместо дождевых туч, не такая уж и страшная… Такая себе миленькая… жопа… с протекающей дырочкой посредине… м-да, что верно, то верно.

Пузо выслало ему наружу благодарность — он блаженно рыгнул. Рядом звук продублировал Рохля, тоже чуть ли не закативший от сладкого пресыщения глаза — стряпчие постарались, и пустой тазик с недогрызенными мослами был тому лучшим подтверждением. Ухмыляющиеся гвардейцы устало потащились на выход — их поселили в хозяйственной пристройке, просто выдав тюфяки (но столовались они здесь же, в общем зале). Выглянула сонная служанка и, сладко зевая, стала убирать грязную посуду.

Мысли в голове гоблина медленно и вяло переползали с места на место, в основном крутясь вокруг таких тем: «надо пойти поспать» и «ну его к лешему эти ночные посиделки с бандитскими рожами»… Но раскрытый мешочек упрямо стоял на краю стола — двенадцать полновесных золотых агров — это не эльфа ущипнуть за костлявую задницу, бывали времена, когда они и за гораздо меньшее ввязывались в авантюру. И даже властно накатывающая дрёма не могла загасить робкие ростки совести. Хотя по глубокому — вполне компетентному — мнению гоблина «совесть» придумали люди. Причём богатые, чтобы обманывать всех остальных. Поэтому он балансировал сейчас на грани принятия серьёзного решения, постепенно склоняясь к «поспать»…

Негромко скрипнула ступенька лестницы, ведущей наверх, прошелестели невесомые шаги — кому-то из постояльцев не спится. Тихий шорох замер у их стола, шелест ткани… носа коснулся тонкий и свежий аромат липы, и Худук недоумённо приоткрыл один глаз…

Открывшаяся картина поразила его до глубины души (пусть «светлые» и люди и отказывают в её наличии у «тёмных»). Под боком у вывалившего бочкообразное голое, в редкий рыжий волос пузо тролля устроилась мелкая и худющая белокурая человеческая девчонка в ночнушке на пару размеров больше. Сонно щуря глаза она двумя руками держала большую дымящуюся кружку липового чая и прихлёбывала мелкими глотками, в паузах дуя на поверхность… Никакого дискомфорта от присутствия рядом огромного «тёмного» она не испытывала, а, учитывая, что примостилась рядышком, то можно было сделать нехороший вывод, что она целенаправленно садилась ближе к рыжему, нежели к нему. А судя по довольной умиротворённой роже малыша, то его это тоже не смущало. Мало того, он протянул лапу, взял двумя пальцами из рук девочки кружку, поднёс её к правой ноздре и нюхнул, после чего проворчал что-то одобрительное левой частью рта, явив в полной своей красоте огромный клык… Вернул кружку явно остуженную… И вновь наступила относительная тишина, нарушаемая негромким сёрбаньем и сопением полусидячего тролля.

Сна у Худука как не бывало — он уже в два глаза рассматривал идиллическую картину, и никак не мог понять, то ли он уже спит, то ли в похлёбку подмешали какой-то дряни, и это всё ему мерещится. Он даже подумал, а не ущипнуть ли себя, но сам же застеснялся этой детской мысли, ибо понял, что зрение его не обманывает.

Целая гамма чувств посетила его, замешиваясь в такой крепкий коктейль, что он невольно тряхнул головой, словно пытаясь избавиться хотя бы от парочки компонентов, словно собака от вшей. Растерянность, изумление, гнев, обида, ревность. «Ах, ты уже подружку себе нашёл, молокосос?!» Даже голос разума, отчаянно твердивший: ну что может быть общего между огромным троллем и человеческим детёнышем? — был придушен крепкой рукой. Хотя ответ наверняка был на поверхности: Рохля, несмотря на размеры, ведь тоже подросток, а это такой возраст, при котором любопытство — один из движущих жизненных факторов.

С непривычной горечью, удвоенным вниманием и очень пристрастно он стал изучать это бледное существо, этого… цыплёнка, посмевшего не бояться снежного тролля… к тому же явно вызывающего у неё доверие… Ничего особенного — на вкус гоблина девчонка была чересчур костлява, лыса, в смысле, не очень волосата — имелось ввиду лицо и открытые части рук, а её бледность вкупе с белыми волосами вообще вызывали у него отвращение — не жаловал он блондинов, которые были в основном среди высокорождённых и людей — зелёная пупырчатая лягушка в его глазах была гораздо симпатичней.

Нет, конечно же Рохля не был злюкой и не обижал понапрасну никого (особенно людей готовящих и подающих еду), и мог даже поощрительно улыбнуться, после чего только каждый четвёртый мог продолжать общение с «тёмным», но чтобы вот так…

Худук не испытывал столь мучительных чувств даже когда его воспитанник пересекался (очень редко!) с представительницами своего племени. Тот легко и без сомнений прекращал «отношения» и уходил с друзьями дальше. А к членам команды он тем более не ревновал, при том, что все от Ройчи до Листочка очень хорошо относились к рыжему, баловали и берегли его, ясно осознавая его слабости, не взирая на внушительные размеры. А тут… Какая-то даже не драконица, а змеючка окрутила его малыша! Чем, интересно, она его искусила? Не худой же ляжкой, что по аппетитности уступит шее иного гуся?

— Не понял, это что за явление? — пробурчал он максимально холодно, сверля недовольным взглядом человеческое дитя, эту ещё недоженщину.

Она приоткрыла глаза, совершенно не обращая внимания на хмурый взгляд гоблина, сделала очередной глоток, со вздохом опустила кружку на стол и вполне серьёзно сказала:

— Здравствуйте.

В её недетском изучающем взгляде было всё: вежливое любопытство, интерес, внимание, но только не испуг. Даже толики опаски Худук не обнаружил в ней. И ощутил, как закопошилась в нём злость…

Внезапно почувствовал на себе ещё один взгляд… Это Рохля, предположивший некую неясность, открыл один абсолютно не сонный глаз и прищурено посмотрел на воспитателя. А девчонка невозмутимо потянулась, заправила длинную светлую прядь за ухо… и положила ладошку на лапу тролля…

Этот жест окончательно добил Худука. Ишь, какая наглая и хитрая! Но, продолжая тщательно сдерживать кипящие эмоции, ядовито поинтересовался:

— А не боишься, что вот сейчас, пока никто не видит, тюкнем тяжёлым по голове и съедим всухомятку? Я так и быть, возьму голову — люблю, понимаешь, мозги — особенно такие, молоденькие, не загаженные ещё глупостями. А троллю достанется твоя костлявая задница — он любит косточки погрызть, благо с зубками всё нормально.

— Нет, не боюсь, — она безмятежно посмотрела в глаза гоблина. — Во-первых, вы сами ответили на свой вопрос: я чересчур худа, чтобы представлять гастрономический интерес. Так что потребить меня можно разве что под пиво, а никак не в сухомятку. А, извините, я оного напитка на столе не наблюдаю. — Рохля издал звук, весьма похожий на возмущение — он вообще-то предпочитал пиво ничем не портить, но эту ли мысль он пытался до них донести, Худук не понял, у девочки же на лице появилась лёгкая улыбка, которую при должном внимании можно было наречь ухмылкой. — А во-вторых, это в принципе невозможно. Потому что вы, Худук — добрый.

Какое-нибудь тяжёлое магическое воздействие произвело бы на него меньшее впечатление. Он услышал, как хрюкнул Рохля, а потом звуки исчезли. Остался один равномерный звон. Так бывает, когда тебя лупят по голове пустым мешком из-под крапивы…

Сколько длилось это выпадение из реальности, гоблин не знал, но как-то вдруг он увидел перед собой встревоженные зелёные глаза и попытался протолкнуть из глотки слова:

— Не… понял…

Девочка поджала губы, словно поражаясь его непонятливости.

— Вы — добрый. Потому что злой не смог бы воспитать из Рохлика такого хорошего человека…

— Рохля — не человек! — взорвался гоблин, подскакивая с места и, что бывало не очень часто, глядя сверху вниз.

Девочка чуточку удивлённо, каплю недоумённо и совсем чуть-чуть с обидой, но хладнокровно смотрела на разъярённого гоблина и как бы спрашивала: «Ну и что? Человек — не человек — это всего лишь слова. Только разум может наполнить их смыслом».

Худук почувствовал, что ему становится душно, неуютно и… стыдно под, кажется, понимающим взглядом, и он, превозмогая трусливо прущую наружу вежливость и дипломатичность, рявкнул что есть силы:

— Рохля, а ну, подъём! Нас ждут дела!

И сдёрнув со спинки стула плащ, поспешил на выход из зала.

Слава Гудруму, Рохля всю дорогу молчал. А ведь при всей своей простоватости, он мог изречь нечто этакое, наступающее на мозоль совести и зажимающее её яйца в тиски непростых размышлений, к которым гоблин, смятённый и расстроенный отчего-то, сейчас не был готов.

Непонятно, отчего его так накрыло? Неужели славный человеческий детёныш может конкурировать с ним, взрослым, циничным, да что там говорить, жестоким «тёмным» во внимании к иному «тёмному», выращенному, можно сказать, из пелёнок? Но эти слова, будто он «добрый», сказанные настолько уверенным в собственной правоте существом, выбивали почву из-под ног. Тут уже даже не помогала самоирония. Интересно, чтобы сказали по этому поводу его соплеменники? Выгнали повторно, как слабака?

Ввиду конечного пункта их путешествия: гостеприимно распахнутых дверей под высвечивающимся в подрагивающем свете факела вывеской «Стриженный кабан» и грубо намалёванной рядом рожей, слегка напоминающей свиное рыло без щетины, с обрезанными чуть ушами и укороченным пятаком, Худук выбросил перед важной встречей из головы совершенно ненужные мысли о доброте (вернее, отложил их на потом) и гуманности (вот вернётся, он устроит вредной девчонке какую-нибудь пакость!).

Поздней ночью у Изила было людно, как ни странно, но так — без демонстративного веселья и особого эпатажа. Стоял негромкий гул, сидели в основном мужчины трёх категорий: подозрительные лица и работяги, не смешиваясь друг с другом — вроде как местные, по тихому напивались или коротали бессонную ночь — третьи, беженцы, их легко было определить по неприкаянному, потерянному виду и самой разнообразной классовой одежде: от купеческой туники не самого лучшего качества и крестьянского жупана до потёртого, но чистого дворянского камзола. Изобилие посетителей, как понял гоблин было следствием демократичности цен и удобоваримого покоя — стену у стойки и у дверей подпирали два здоровых лба, словно братья, с тупыми выражениями на лицах глядящие в зал. Ну и качеством — по запаху определил Худук — выпивки и еды. Он покрутил носом — терпеть бурду и тушёных кошек с кислой прошлогодней капустой он был не намерен.

Ловко скользя между посетителями, к ним спешил мальчишка. Худук хмыкнул: ну да, это его, недоросля, могут не заметить (не принять во внимание, проигнорировать вначале), а вот Рохлю, которому пришлось наклониться в почти пятилоктевом дверном проёме, проигнорировать было сложно — даже в глазах вышибалы мелькнул интерес, когда ему пришлось приподнять голову и упереться носом в мощный бицепс снежного тролля собственной персоной.

В какой-то момент в зале наступила неожиданная тишина, расцвеченная неприязненными, любопытными и равнодушными взглядами. Худук и так не отличавшийся невозмутимостью, развлекался — скалился во всю зубастую пасть, смело и прямо встречая все направленные на него взгляды, двигаясь между плотно сидящими посетителями — зал Илию не мешало бы расширить. Хотя трактирщик в хорошую погоду и подходящее время года и суток наверняка выносил запасные столы и лавки на свежий воздух. Но не сейчас.

Парнишка провёл к отгороженному плотной тканью от остального зала столику, который словно бы прятался в нише, но недалеко от очага, жар которого тут был достаточно ощутим. Такое место для очень дорогих гостей.

Худук остановился, уперев руки в бока и внимательным взглядом окинул сидевшую тут троицу. Ничего, что он возвышался всего лишь на локоть над столешницей — никто и не думал смеяться. Рохля в этот же момент тоже отрабатывал свою роль в подобных ситуациях: глядя куда-то в сторону, тщательно елозил пальцем в ноздре в поисках завалявшихся там сокровищ.

— Ну, кто тут такой смелый? — спросил гоблин равнодушно, по очереди вглядываясь в серьёзные лица.

«Тёмному» понравилось, что взгляд его встретили твёрдо, без особой почтительности, но и без сомнения. Только «купец» слегка взбледнул, когда гоблин чуть надавил на сознание своим доставшимся по наследству Даром. И ответил именно он:

— Мы — «ночные» — Три тюльпана Гравии. Точнее, их остатки. — Слова дородного дядьки в просторном халате что-то значили. Худук буквально кожей почувствовал усилившееся внимание троицы. Но он не был агробарцем, и все эти названия были для него пустым звуком. Впрочем, наверное пока. Поэтому он состроил значительную рожу и важно кивнул — в конце концов, некоторые сведения он мог выяснить и позже. Но не нужно быть чересчур умным, чтобы понять, что «ночной» в сочетании с «цветком» — наверняка название одной из бандитских группировок столицы. Худук промолчал, ожидая продолжения, и многозначительная пауза завершилась. — Небольшой исторический экскурс, уважаемый…

— Худук Ял» Айюм, — учтиво представился гоблин. — Можно просо Худук. Все, кому положено, знают меня под этим именем.

— … Худук Ял» Айюм. Меня зовут — Гамза. Вот это, — движение рукой вправо, на крепкого и высокого, с телом молотобойца, абсолютно лысого здоровяка, поблёскивающего цепкими глазами из-под кустистых бровей, — Бивень. А слева от меня — Проводник, — сидевший со сложенными руками карлик, пожалуй, был не выше гоблина, крупная седая голова с умиротворённо прикрытыми глазами и расслабленными чертами — как у спящего — лица, была прислонена к спинке кресла. Что-то было в нём не так… И «купец», будто почувствовав вопрос, ответил своим бархатным вкрадчивым голосом: — У него есть полезное умение общаться с только-только умершим человеком. И не только, — улыбнулся. Так могла улыбаться ящерица — по привычке, когда это действие легко перепутать с зевком. А Худук мимолётно подумал: «К чему относится «и не только»?». К более широким возможностям карлика или умению общаться с мёртвыми представителями старших рас? О-о-очень любопытный Дар. Если подумать, то и сам гоблин не отказался от такого довеска к своим возможностям.

Итак, представление завершилось, и купец начал свой рассказ с небольшого отступления в славное прошлое, плавно переходящее в не очень приятное настоящее и, прямо скажем, совсем не радужное будущее. Худук слушал внимательно, изучая эту колоритную троицу равных по положению главарей, а параллельно, кивая головой в ключевых местах — мол, услышал, лихорадочно размышляя, во что может вылиться этот разговор, и что от него захотят попросить — потребовать эти, отнюдь не безгрешные персонажи. И как, собственно, выкручиваться из сложившейся ситуации?! Рохле вон хорошо — второй кувшин опорожняет и приканчивает блюдо с аппетитными блинами (сам гоблин, как и «ночные» пока не притронулся ни к еде, ни к питью — всё-таки, когда есть хоть малейший шанс, что переговоры завершаться стычкой, то лучше не отягощать себя убийством «преломившего хлеб»).

В общем, клан «ночных» «тюльпанов», то есть городских воров, убийц, попрошаек и прочего отребья до недавнего времени контролировал несколько районов столицы, скажем так, не самых «жирных», как например порт, центр и «обитель сирот» (богатых особняков), тем не менее, на хлеб с маслом хватало и, не слывя чересчур воинственными или богатыми, у них всё равно была своя репутация — в общем, они числились умеренными и рассудительными, если такие эпитеты можно применить к криминальным элементам. Командная структура «тюльпанов» несколько отличалась от остальных бандитских группировок тем, что возглавлялась она всегда тремя старшими, избиравшимися из ближнего круга вассалов по мере выбывания в силу разных причин. Это были Голос, Даровитый и Боевик. До недавнего времени (несколько месяцев назад) такое положение вещей было незыблемым. А потом началась непонятная, вроде как не очень заметная возня в дворянских кругах, причём в самых высоких (впрочем, знать всегда любила острые ощущения). Это косвенным образом (выводы основаны на печальных фактах, догадках и слухах) зацепило и криминальный мир — к власти «ночных» «роз» пришёл Бешенный… Вот, пожалуй, и всё, дальше можно и не рассказывать. За короткое время напористый и очень жестокий (даже среди коллег по ремеслу) тот значительно расширил сферу влияния клана — по непроверенным данным «тюльпанов» Бешенный до начала переворота контролировал не менее трети столицы. В итоге кланы, что были против такого положения вещей и не пожелали присягнуть, были либо уничтожены либо их составы претерпели значительные изменения. Та же участь постигла и «тюльпанов». Вначале с переговоров не вернулась предыдущая тройка старейшин — их головы были потом подброшены. Следующие новоизбранные главари уже не чувствовали себя спокойно — на посту «боевика» сменилось трое, «голос» Гамза — был четвёртым — первые гибли в столкновениях, вторые как правило во время встреч с союзниками и противниками. Один Проводник остался из второго состава, и то лишь потому, что всё это время проводил под землёй в каких-то лабораториях, как понял Худук, по приготовлению наркотиков. Короче, «тюльпаны» теряли людей и территории. А когда «соседи», «ирисы» заключили союз с «розами», а стража принялась зверствовать и бомбить конкретно их притоны и относительно легальные места, они поняли, что это — конец, и лишь из чистого упрямства остатки некогда многочисленной группировки легли на дно. То есть, прекратили всякую деятельность. Но при этом в пол глаза следили за происходящим, были в курсе того беспредела, что творили в столице объединившиеся драконы Бешенного и новоцерковники при поддержке нескольких великих семейств. Миссионерская, достаточно осторожная деятельность шавок «роз» тоже не прошла мимо их внимания. Тем неожиданнее была для них эскапада появившихся из ниоткуда двух «тёмных», этак походя заваливших троих «ночных» — соперников, а потом ещё пятерых не самых слабых вассалов. «Тюльпаны» продолжали любопытствовать, но очень осторожно, ибо «тёмные» выплыли из-под крылышка весьма опасного Старика. Но как выяснилось, они были наёмниками, причём не местными и к епархии Гарча не имевшими никакого отношения. А потом начались беспорядки, и цеховые старшины приняли решение перекрыть границы района, а прибывающих беженцев фильтровать на предмет шпионов, «ночных» и иных неблагонадёжных элементов. Последнее рассекречивание Худуком «роз» и сподвигло старших «тюльпанов» выйти из тени и пообщаться с безусловно перспективным «тёмным».

Худук и бровью не повёл на сомнительный комплимент. Ему не приходило в голову ничего путного, что конкретно нужно от него этим неудачникам. Ведь, как ни крути, возможность вписаться в историю они потеряли из-за отказа пристать или влиться — без разницы, дракон их возьми, к Бешенному. А с падением Ремесленного квартала и прихода новой власти, их неизбежно отыщут передушат по-тихому, как цыплят. Но опять же, они наверняка знают это и без него. Но как он, маленький гоблин может повлиять на ситуацию? Какие безумные идеи бродят в головах этих отчаянных (или отчаявшихся?) людей, Худук пока не мог предположить.

Но разговор надо было начинать.

— А что, господа бандиты, яйца мешают тихонько сидеть по погребам? — он издевательски осклабился, ни мало не заботясь о сохранении душевного равновесия собеседников.

Бивень нахмурился и потёр перебитый нос, Гамза недовольно поджал губы и ещё больше прищурился. Лишь Проводник остался невозмутим. В это же время Рохля перестал чавкать и демонстративно шуметь и окинул очень внимательным взглядом сидящих за столом.

— Ладно, — гоблин поёрзал на стуле, — говорите, что вам надо от меня, да пойду наконец-то спать. А то, знаете ли, я только с дежурства, в которое, между прочим, ходят не только тупые «тёмные», но и работяги района и беглецы со всей столицы, — многозначительно воздел брови.

«Молотобоец» заиграл желваками, сжал кулаки, отчего рельефная волна прошла по всей длине рук. Гамза же наоборот словно бы успокоился и тонко улыбнулся.

— Мы наслышаны о вашем бесстрашии, уважаемый Ял» Айюм. И никак втроём не придём к единому мнению, что это: недалёкость, глупость, или действительная уверенность в своих силах.

— Ну, допустим, — усмехнулся Худук, — и дракона можно обозвать земляным червяком и приписать неприсущее ему умение зарываться поглубже. Но однажды, — он неожиданно пригнулся в их сторону и негромко процедил, — можно не заметить, как выпадешь из задницы тщательно запечённой какашкой, уже не способной к пространным рассуждениям и воззванию к отсутствующему голосу разума.

— Хорошо сказано, — хладнокровно ответил «голос» и тоже посерьёзнел. — Уважаемый, Я» Айюм…

— Можно просто Худук, — раздражённо перебил гоблин.

— …Худук, нам терять есть что, но, прячась по углам, мы не сможем это сохранить. Политику клана нужно менять, — «а не поздно?», — в этом мы все согласны, в том числе и наш «боевой» старейший, — короткий взгляд в сторону молотобойца; отчего-то в его словах Худуку почудилась ирония. — В силу этому мы хотим нанять вас в качестве… э… военного вождя.

За сегодняшний день, вернее, ночь, у Худука во второй раз отвалилась челюсть, причём с таким стуком, что впору было проверять, не треснула ли дубовая столешница. Вначале он был «добрым», а теперь ему предлагается возглавить неких городских бандитов без всяких его на то пожеланий. А между тем «голос» продолжил лить воду.

— При всех ваших резких реакциях на угрозу, мы смогли убедиться в вашей рассудительности и удостовериться в эффективности действий в критических ситуациях. Объясняю наши резоны, отчего мы обратились к вам, совершенно постороннему разумному. Это, кстати, первый аргумент — вы беспристрастны, и, судя по реакции на некоторые наши реалии, действительно издалека и не можете быть чьим-либо шпионом или подконтрольным кому-либо. А то, что вы — «тёмный», да ещё владеющий Даром… — пауза, на которую гоблин ответил понимающим смешком, — лишь подтверждает предыдущие выводы — контролировать вас было бы чересчур сложно. Второе, — Гамза наклонился, чтобы налить себе вина… но его уже не было — Рохля-то не отвлекался на всякие разговоры, у него как ни как, образ. «Голос» щёлкнул пальцами, тут же прибежала молоденькая служанка, и вскоре на столе всё было обновлено. Как только суета в закутке прекратилась, он продолжил. — Второе: вы — наёмник, то сеть при достижении договорённости постараетесь, — сделал акцент на этом слове, — придерживаться условий контракта, — и внимательно посмотрел на гоблина, на что тот пожал плечами — в Агробаре, как он заметил, по разному относились к вольным бойцам: дворяне и военные скептически. Почему бы городским «ночным» не испытывать к ним доверия — хотя идея сама по себе была смешной. Но как говорил Ройчи: работа есть работа, и пока заказчик не обманул тебя, ты обязан выполнять условия договора. — Энная сумма, ваш опыт и наша поддержка для выживания — серьёзные составные для взаимовыгодного сотредничества. И третье: вы находитесь поблизости от Старика, который несомненно является ключевой фигурой защиты Ремесленного квартала…

— Не очень-то мы ладим, — буркнул Худук.

— Поверьте, Худук, я знаю, что такое быть в немилости у Хромого Гарча, — криво усмехнулся собеседник. — Не думаете же вы, что у нас не было трений с ним? — вопрос, как говорится, не требовал ответа. — Но сейчас это не важно. Главное, что вы рядом, и будете в курсе возможных изменений обстановки. При этом, при благоприятной ситуации нас можно использовать для защиты района.

— Да? — скептически зашевелил ушами Худук. — Как? Подсылать убийц к вожакам очередной толпы, намеревающейся пересечь границу с агрессивными намерениями?

— Почему бы и нет? — вполне серьёзно отреагировал Гамза. — Спектр наших возможностей весьма широк, и человек с фантазией много что может придумать и добиться.

— Отчего бы вам тогда не выбрать подобного «человека» из своей среды? — спросил гоблин, задумчиво барабаня по столу.

— Увы, — Гамза безрадостно улыбнулся, — самые умные уже в небесных чертогах. При том, что «тюльпаны» сильной инициативностью никогда не отличались. Вот вы — вполне решительны… — он помолчал, бросив короткий взгляд на Проводника. — Каждый должен заниматься тем, что умеет, при этом стоит реально оценивать свои возможности. Вот я, например, со времён буйной молодости не участвовал в уличных разборках. Это не значит, что я разучился держать в руках правильную сталь. Но по ощущениям чувствую, что размяк. Если бы не беспорядки, мне вряд ли пришлось столь глубоко погружаться в такие дела клана. Моя специализация несколько иная… — он печально кивнул гоблину, который примерял на собеседника шкуру то ли банкира, то ли крупного ростовщика, то ли клерка высокого ранга, в котором несмотря на безобидную добродушную внешность ощущался стальной стержень и опасность. — И у нас есть изначальное условие, без которого договор не будет возможен, — Худук недовольно покрутил носом — ещё не согласился, а условия уже сыпятся, как из рога изобилия! — В самом крайнем случае нужно будет организовать эвакуацию из опасного района, — видимо, что-то такое выразительное мелькнуло в глазах гоблина, что он поспешил уточнить. — Имеются ввиду семьи.

За столом повисла тишина. Честно говоря, Худуку ну никак не хотелось вмешиваться во всё это, взваливать непонятные обязательства, которые он, временный здесь товарищ, очень даже может быть, не сможет выполнить. Гоблины — существа ужасно недоверчивые. А тут эти хитрые драконы, «безынициативные», что норовят спрятаться за спину маленького, но решительного «тёмного» — глупость какая-то. Складывается впечатление, что они просто хотят быть в курсе событий, при этом привлекают кого-то со стороны, кем легко можно пожертвовать. Или подставить — к примеру, тем же самым «розам». Да ещё столь обленились, что ни думать, ни действовать самостоятельно не получается — яйца столь отяжелели, что таскать их на себе — уходят последние силы. Плюс обросли жёнами и детьми, которых очень хочется вытащить из этой задницы, в которую постепенно превращается квартал. М-да, может действительно размякли… Что не скажешь, глядя на эти рожи. Один ему может продать ослиную какашку, второй — завязать уши на затылке, а третий… А третий самый приличный, потому что общается исключительно с покойниками…

С другой стороны — это ведь интересная задачка. Что ему тут зря скучать с Рохлей, поджидая товарищей? И неужели эти глупцы (эпитет дан авансом, на случай обмана), глядя на него с высоты своего роста, ослеплённые собственной хитростью и коварством (что, с точки зрения «тёмного» исключать не нужно ни в коем случае) думают, что можно его, представителя самого продвинутого народа, обмануть? Ну-ну. Поглядим, если что, проверим крепость их пупков… А заодно ведь действительно можно использовать этих прячущихся по норам крыс на благо района. Или, в крайнем случае, для поисков задержавшихся где-то товарищей. Его место пока здесь, в Ремесленном квартале, без друзей он и не подумает уходить, так почему бы не воспользоваться услугами «лояльных» «ночных»?

Он тяжело вздохнул, не решаясь озвучить обдуманное, уши нервно подрагивали, а нос наоборот замер в нерешительности. Сомнения — признак того, что и он тоже размяк, привык за время совместного с компанией путешествия доверять действиям Ройчи и остальных (иногда под настроение вмешиваясь в общие планы).

Гамза воспринял это по-своему и произнёс то, что, в принципе помогло гоблину принять решение. Но и повергло в серьёзное смятение.

— Помимо скреплённого договора мы согласны принести вассальную клятву. Я так понимаю, временную — до окончания активных действий, — он наклонился к Худуку. — Поймите, Ял» Айюм, о нашей серьёзности может говорить тот факт, что на встречу пришёл не один я, а все трое. А также степень нашего доверия — в раскрытии личин и… иных сведений.

— А сколько вас вообще? — уточнил посмурневший гоблин — ему не улыбалось вешать на свою шею целую толпу не самого благонадёжного народу.

— До пятидесяти, — уклончиво ответил «голос».

Это было просто невероятно! Так не могло быть, чтобы представители иной расы просили помощь! Люди — у «тёмного»! В такой критический момент! От этих бледнокожих можно сойти с ума — он представить себе не мог такого удара по яйцам! Прямо-таки сапогом, оббитым железом.

— Хух, — он громко выдохнул, опустив голову. Шутить как-то вдруг расхотелось, ибо коль боги смеются над тобой, остаётся лишь делать соответствующую случаю мину — будто жрёшь разбегающихся с недельной давности завтрака тролля тараканов, усы и лапы которых неприятно колют, щекочут нёбо и гланды. — Значит так: насчёт денег согласен, но это мы обсудим чуть позже. Присяга и прочие клятвы на крови мне не нужны — слишком это серьёзные и опасные вещи — уж поверьте, мне, «тёмному», об этом известно много. Становится главой или кем-то там: старейшиной, князем, воеводой вашим, у меня нет ни малейшего желания, тем не менее, в роли военного консультанта я быть не против, — он окинул их тяжёлым взглядом — Но с этих пор вы прекращаете свою… преступную деятельность, и по мере сил подключаетесь к обороне квартала — это не обсуждается, обирать беженцев или соседей, по несчастью находящихся рядом вы не будете. Ваши специфические умения я подумаю, как можно использовать для защиты этого возможно последнего островка спокойствия в Агробаре — наверняка уже выстроилась очередь из бешенных драконов, мечтающих пошарить у нас за пазухой или пощекотать железом рёбра. Но предупреждаю: те, кто не пожелает подчиняться «тёмному», горько об этом пожалеет — я умею быть вредным и… злым, — оскалился. — Вон, у Изила поспрашивайте…

— Не беспокойтесь, Худук, дисциплина у нас на уровне.

— С этим разобрались. Со своей стороны могу сказать, что при неблагополучном развитии событий постараюсь обезопасить ваших близких. Но не вас — ибо вы — потенциальные солдаты, и ваш долг — с оружием в руках защищать свои дома, а не отсиживаться за спинами других, — немного пафосно завернул он; «что я несу?!» — встревожено пискнул внутренний голос. — Клятву давать я не собираюсь, поэтому советую удовлетвориться моим словом — как бы это ни звучало для вас неожиданно, — он криво ухмыльнулся, — к своим обещаниям я отношусь весьма трепетно, и только о-очень крупный дракон — в том случае, если он наступит на меня и раздавит, может помешать выполнить взятые обязательства. Если же вас такой расклад не устраивает, то можем тихо-мирно разойтись и сделать вид, что друг друга не знали, — в этот момент Рохля, с момента речи «мамы» переставший изображать из себя «тупого тёмного», многозначительно выставил на столешницу кулаки — нормальная профилактика от глупости.

Что-то такое мелькнуло в глазах Гамзы, сидящего с вежливо-натянутой улыбкой — неудовлетворение и… опаска, что ли — конечно, думает, небось, каким надо быть, гм… недалёким, чтобы довериться «тёмному»? Тем не менее, переглянувшись с Бивнем и несколько долгих мгновений вглядываясь в Проводника, «голос» согласно качнул головой.

— Пока нас это устраивает. Поясняю, почему: считаю, что изменения обстановки могут подвигнуть нас на… уточнения взаимоотношений. Главное, что ради выживания мы готовы идти навстречу друг другу.

Худук едва не хмыкнул: касательно выживания у него было своё мнение, даже с учётом враждебности города — слишком у него велик опыт в этой науке. При этом ему не совсем понравилась формулировка «ночного», но, чуть помедлив, он важно согласно кивнул и более свободно развалился на стуле. Тролль тоже пошевелил плечами и подвинул лопатообразной лапой старшему товарищу кружку с вином, которую тот, недовольно покрутив носом — «вино — это же не пиво!» — взял, чтобы смочить глотку. После чего гоблин, приняв свой естественный вальяжный насмешливый вид, сказал:

— Вы поймите, я здесь временно. Мне всего лишь нужно дождаться товарищей. А потом мы наверняка будем искать выход из города. И вот тогда мы точно пригодимся друг другу. Скажу по секрету и без ложной скромности, что с моими друзьями — наёмниками ваши шансы выйти из передряги целыми возрастают на порядок, — он самодовольно улыбнулся.

— И насколько велик ваш отряд? — настороженно уточнил Гамза.

— Да парочка «светлых» и человек, — этак небрежно ответил Худук, после чего брови у «ночного» непроизвольно изумлённо взлетели — при чём, о причине подобной реакции, естественно, можно было только догадываться.

И вдруг в следующее мгновение он взлетел на стол, у горла Гамзы сверкнул тяжёлый гоблинский кинжал, а на плечо тролля легла невесть откуда взявшаяся дубина, при этом он сместился чуть назад и влево, с тонким намёком, что в любой момент может достать каждого неосторожного.

— А теперь хватит просаливать мои яйца — они мне дороги в естественном виде, и говорите, какого дракона вы дёрнули меня?! Я вам что, специалист по спасению бандитов?! Нечего водить за нос — он у меня чересчур хрупкий! Какого ящера обратились ко мне? Только правду!

Взбледнувший «голос», стоит отдать ему должное, быстро пришёл в себя и, не взирая на острие, упирающееся в кадык, бросил взгляд на молчаливого и будто спящего карлика и… улыбнулся.

— Увжаемый Ял» Айюм прав. Есть ещё одна причина, из-за которой мы позвали вас. Главная, — он сделал эффектную паузу, наслаждаясь недоумением и хмурым видом только что улыбавшегося «тёмного». — Это Проводник сказал нам, что нам нужно искать двух «тёмных», один из которых, из маленького народа, с Даром — и они якобы помогут нам выжить, — он хмыкнул достаточно искренне. — Мы ещё удивились, откуда в Агробаре «тёмные» с Даром? Возможно дроу? Но они уж совсем не частые гости в королевстве… Впрочем, как и снежный тролль. Да и гоблины чересчур… редки в столице — где-то в глуши возможно и живут их общины. Если бы орки, которые достаточно толстокожи, чтобы не обращать внимания на реакцию людей и не бояться ответить, не взирая на социальное положение. Но с Даром?.. — он осторожно сглотнул, кадык очень нервно реагировал на близкое присутствие лезвия, хотя Худук, уже услышавший достаточно, всё равно не спешил убирать кинжал. Из вредности. — И тут появляетесь вы, играючи разбираетесь с посланцами Рыжего Кари.

Гоблин наконец-то перевёл прищуренный взгляд с шеи говорившего на невозмутимого карлика, волосы которого были заплетены во множество косичек и едва заметно шевелились, словно от сквозняка.

— Ещё он сказал, что с вами удача, — отчего-то тихо добавил Гамза — словно боялся спугнуть оную.

Худук скривился.

— Если синонимом неприятностей стала удача, тогда да — я знаком с этой капризной дамой, — и неуловимо быстро убрал кинжал в ножны на поясе. — Надеюсь, вы не в обиде? Мы с вами рассчитаемся. И если добудем дракона, то по-честному отдадим самую аппетитную часть тела — задницу… А теперь поговорим о золоте… Мне просто на ум пришло одно соображение: что, если вы будете платить только мне, мои друзья могут обидеться? И тут на вас играет тот факт, что нас немного. Поэтому стоит выбрать золотую середину между нашей, так сказать, малочисленностью и любовью хорошо покушать. Вон, обратите внимание на малыша — с виду безобидный увалень, а жрёт, что три дракона после годичного поста. Так что не стоит жадничать…

 

Глава 6

Комната выгодно отличалась размерами в отличие от остальных помещений гостиницы, являвшихся по сути едва больше келий на ночь — для не очень прихотливых постояльцев, тем не менее, для него обстановка в них, с коврами, шторами, драпированными тканью стенами хотя бы намекала на создание уюта, здесь же всё было подчинено спартанским вкусам хозяина кабинета далёкого от внешней мишуры. Зато одну стену занимал книжный стеллаж, другая была увешана разномастным — и отнюдь не декоративным — оружием, всё обшито деревом, на окнах предусмотрены крепкие ставни, в дальнем углу простая дубовая кровать, застеленная шерстяным одеялом, широкий круглый стол и до десятка стульев вокруг с высокими спинками. Вот и весь антураж кабинета Гарча, хозяина постоялого двора, таинственного молчуна, преданного вассала и негласного руководителя обороны ремесленного района… До момента неожиданного появления очень высоких дворян.

Сейчас расположились за столом, ведя неспешную беседу о всяких пустяках (беспорядках в городе по молчаливому согласию было решено не вспоминать, дабы не теребить свежие раны) наследная принцесса Лидия, маркиз Фиори РоПеруши и граф Дремайр РоАйци.

Девушка отмалчивалась, задумчиво глядя на трепещущие огоньки свечей в средине стола и отщипывая по виноградине из грозди перед собой. Выглядела она устало, несмотря на то, что почти сутки уже находилась здесь, в относительно спокойном месте — толком выспаться не удалось: заботы по расселению, встречи с цеховыми старшинами, осмотр самого района и прочие мелочи, от которых зависела жизнь, требовали её внимания. Хотя по мнению Фиори Лидия чересчур уж погрузилась в дела. Но тут уж ничего не поделаешь: лучше так, чем предаваться унынию. Тем более, в работе есть определённый положительный целительный момент — ужасы произошедшего отходят на второй план.

Да и сам маркиз тоже не мог похвастать активной работой языка, а делал весьма заинтересованный вид, выслушивая пространную и чрезвычайно эмоциональную (как бы это не очень вязалось с образом убелённого сединами, но сохранившего всё мужское обаяние и телесную крепость графа) речь собеседника, пытавшегося втемяшить в голову более молодого благородного прелести соколиной охоты. Крупный и слегка раздобревший, что, впрочем, не очень портило его, РоАйци трубным басовитым голосом, от которого всё внутри начинало резонировать (наверняка женщины падали к ногам, стоило ему лишь открыть рот) вёл себя как мальчишка, описывая одно из своих любимых развлечений.

РоПеруши улыбался, кивал согласно или восхищённо, но мысли его были совсем не об охоте, которую он, несмотря на принадлежность к одной из самых знатных семейств королевства считал занятием бесполезным и глупым (но при этом ему хватало понимания того, чтобы молчать о такой крамоле). Чем предаваться самобичеванию и посыпанию головы пеплом или иной крайности — фатализму в своей самой отвратительной форме: «как будет так и будет», маркиз предпочитал всё время думать: как выжить? Это было общее направление мысли, состоящее из множества вопросов, чрезвычайно важных по отдельности: как спасти принцесс, как сохранить королевство, кто враг, как продержаться в квартале до прихода подмоги, как уговорить Лидию уйти и…

Неслышно отворилась дверь — только сквозняк колыхнул огоньки свечей — вошёл Гарч. Граф замолчал, вопросительно глядя на хромого. Остальные тоже обернулись. Хозяин кабинета бросил невыразительный короткий взгляд на сидевших и тут же опустил его. Стало ясно, что он увидел всё.

— Добрый вечер, Ваше Высочество, ваши милости…

— Уже ночь, вообще-то, — пробурчал про себя РоАйци — но так, не очень громко и без особого недовольства.

— … Извините, что заставил вас ждать, но нужно было решить несколько вопросов, без которых мой доклад был бы неполным.

Маркиз с иронией подумал, что старый его знакомый не меняется. Вроде как извинился перед более высокими по статусу персонами, но прозвучало это при этом столь равнодушно, будто это была пустая формальность. Можно было решить, что он тоже будучи дворянином, пытается показать себя ровней, но Фиори наверняка знал, что это не так — Гарчу на подобные вещи было наплевать, он одинаково ровно общался и с нищим, и с принцессой (возможно король да герцог РоПеруши могли похвастать более уважительным отношением, но первый уже был мёртв, а второй далеко — чтобы проверить это). При том, что сам он пришёл вовремя — это благородные господа объявились пораньше и теперь чесали языки, расслабленные, попивая вино…

— Начнём? — вопросительно оглядел сидящих за столом маркиз и остановился на Гарче, серьёзно посмотрел в его холодные, непроницаемые, как зимняя ночь, глаза — в уголке губ едва обозначилась морщинка, намёк на дружескую улыбку. — Барон РоПеруци, вам слово.

Гарч поморщился как всегда при упоминании титула — в силу каких-то, не до конца ему понятных причин тот предпочитал оставаться просто фигурой под известным всем именем. Остальные присутствовавшие не удивились — маркиз их уже просветил по поводу истинного статуса хозяина безымянного двора, как вассала семьи Западного предела, так и положения правой руки начальника тайной службы.

— Итак, — Гарч положил руки с крупными и мозолистыми, похожими на корни дерева ладонями на стол — к вину он не притронулся, фрукты, ягоды и сыр проигнорировал и, втупив немигающий отстранённый взгляд над плечом графа в окно, начал. — Я проинспектировал склады ремесленников и купцов и должен сказать, что оружия у нас достаточно: от пехотных коротких мечей до копий, щиты и шлемы есть в наличии. Вот с доспехами хуже, но хватает кирас, кольчуг и простых защитных кожаных курток, укреплённых металлическими вставками. С продовольствием такое положение: с учётом уже накопленных мною запасов, продуктовые лавки и пекарня обещали прокормить район в течение двух недель без особой экономии и в течение месяца при жёстком контроле… и полной осаде.

— Нужна охрана, — прогудел граф, только Гарч сделал паузу. — Склады продовольствия — первейшие цели для диверсий. И в случае голода среди населения.

— Сделано уже, — Гарч качнул головой и посмотрел на графа вроде как одобрительно. — Есть две проблемы. Нехватка людских ресурсов, особенно профессиональных солдат — вооружить мужское население можем, но насколько подобное ополчение будет эффективно против регулярных войск, вы знаете сами. Десяток стражников, находившихся на территории района на момент бунта проблему не решают — при том, что в их лояльности я уверен. И вторая: недостаточная крепость внешней защитной линии. Напоминаю, что пост на мосту, самом слабом и явном месте для атаки — это несерьёзно. А канал преодолеть хорошо подготовленному отряду не составит никакого труда. При этом практически открыт подход района со стороны притока. Да, течение сильное, но подойти в шлюпках с корабля по течению — не проблема. Только за границу с Гномьей слободой мы можем быть более-менее спокойны. «Светлые», кстати, обещали поставить до десятка лёгких стреломётов и несколько тяжёлых катапульт.

— Ух ты, — оживилась Лидия, до этого мрачно слушавшая Гарча.

— Возвращаюсь к вопросу о слабой защите. Сегодня я с инженерами и каменщиками обошли квартал, и к утру они представят свои идеи. Но уже сейчас ясно, что идущие вдоль канала дома жильцам придётся покинуть, окна как минимум первых этажей блокировать, проходы баррикадировать. А также будет формироваться вторая линия обороны по улице Горшечников. На всякий случай. Для этого тоже нужен народ. Опять же обещали помочь гномы — со времён последнего погрома слобода стала очень хорошо укреплена.

— Не поверю, — бросил граф, — что это за просто так. Гномы — и такой альтруизм…

— У нас есть определённые договорённости. При том, что они заинтересованы в крепком соседе — строго говоря, граница с нами у них самая слабая, ибо испокон веков повелось помогать друг другу. И да, именно ремесленники укрыли «светлых» тридцать лет назад во время печально известных погромов и охоты за носителями Дара, когда гномы шли за компанию, — он поджал губы, несколько мгновений изучая графа. — Но да: пришлось кое-что пообещать. Точно также, как и владельцам лавок, мастерских и простым жителям, — он перевёл внимательный взгляд на принцессу, как бы говоря, что это её тоже касается.

Лидия поняла всё правильно и твёрдо ответила:

— Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы компенсировать траты… — и запнулась.

Повисла пауза, ибо всем и так было понятна недоговорённость: для того, чтобы выполнить обещание, нужно не только выжить, но и сесть на трон.

Гарч согласно кивнул.

— Я так и объясняю. Но, учитывая, что население не знает, что вы здесь, обещания беру на себя. Мне пока верят. Да и с пониманием в Ремесленном квартале всё в порядке. Так, дальше…

Маркиз слушал доклад Гарча и думал, что любопытно так идёт совет — фактически говорит один человек, который проделал огромную работу и просто доводит до сведения высокопоставленных дворян (а по сути гостей, нашедших приют здесь во время бегства) состояние дел. Мало того, присутствие этих людей только ухудшает положение района, ибо мародёры уйдут, а им на смену может прийти новая власть, которую нельзя будет сюда пустить. Что ж, теперь и остальным нужно разделить ответственность и включиться в работу, которую так хорошо начал барон.

— Последнее время доходят неприятные вести о каких-то непонятных бесчинствующих отрядах, продвигающихся в нашу сторону. По описанию они напоминают морских разбойников. Но точных сведений к сожалению нет: их количество, цели, к какому анклаву относятся — это всё пока вопросы без ответов…

— Это точно пираты, а не «тёмные»? — неожиданно задал вопрос граф.

Гарч без удивления посмотрел на него, словно ожидал услышать подобное.

— Не точно к сожалению. Сведения предоставлены беженцами, которые, как вы сами понимаете, убегая в страхе, не могут адекватно соображать, даже если бы и смогли отличить урука от корсара. Но отсутствие ягиров, которых не заметить не возможно — а мы знаем наверняка и от вас в том числе, что в городе действуют именно наездники, а также яркий внешний вид, который никак не может соответствовать одежде «тёмных» воинов, дают возможность сделать такой вывод, — маркизу показалось, что в прежде ровном голосе представителя тайной службы мелькнули сарказм и раздражение.

— Я к чему говорю, — невозмутимо продолжил граф, — может, мы решим проблему с потенциальными шпионами в самом районе? — на нём скрестились два озадаченных и один понимающий взгляды. — «Тёмные», — развёл руками, словно показывая, что и так всё понятно. — Давайте избавимся от них.

— Причины? — холодно уточнил Гарч.

— Да потому что они «тёмные», и гарантировать их верность не сможет никто. И потом, их вызывающее поведение — это верх неприличия, а такое положение вещей возможно в самом скором времени может вылиться настоящей бедой. Вот пример: мой племянник, сэр РоАйруци постоянно жалуется на гоблина. Я его понимаю и делаю скидку на возраст, он молод и горяч и пока на мир смотрит с большими заявками, но… Он говорит, что после каждой случайной, — подчеркнул это слово встречи с зеленокожим чувствует себя… плохо. И, соответственно, не может адекватно выполнять функции командира и инструктора ополчения…

— Да это просто случайность, — не выдержал РоПеруши, хотя у него и мелькнуло определённое подозрение.

— Ваша милость, — вступил в разговор барон, — не переживайте, выздоровеет ваш племянник, — твёрдо сказал он. — Я решу эту проблему, — граф недоумённо посмотрел на него — и в самом деле слова Гарча прозвучали несколько двусмысленно.

— Мы не будем избавляться от них, — непреклонно заявил маркиз, перевёл взгляд на невозмутимую Лидию, отвернувшегося Гарча, а потом на прищурившегося недовольно графа. Распространяться о том, что эти «тёмные» спасли ему жизнь он посчитал лишним, как и о данных когда-то дней десять назад обещаниях о крове и покровительстве.

— Я не предлагаю их умертвить, — прогудел граф, — давайте их просто выставим из района, — он доброжелательно посмотрел на Фиори. — Чем плохой выход? Пока не началось укрепление района и полной мобилизации населения — пока эти данные не известны этой парочке…

Наступила неприятная тишина. Маркиз озабоченно посмотрел на принцессу, но та молчала, о чём-то напряжённо думая.

— Выгнать из квартала «тёмных» — это верная для них смерть.

— Не факт. Вон уруки преспокойно себе действуют в столице, и скорее они сеют смерть, чем кто-то пытается от них избавиться. От них одни неприятности — вон и с наёмниками Её Высочества поцапались.

Спорить с графом, говорить, что большой военный отряд уруков, самых воинственных и агрессивных «тёмных» и парочка гоблин — тролль — это разные вещи, было бесполезно. Это было личное. Это был каприз — граф возможно и за разумных не считал своих невольных соседей по гостинице.

— Не только, — проронил вдруг Гарч, и на него с одобрением посмотрел граф, а Фиори нахмурился. — Не только неприятности, — уточнил, а выражения на лицах оппонентов поменялись на противоположные. — «Тёмные» помогли информацией и делом в разгроме сети «ночных» печально известного Бешенного, забросившего свои щупальца в район. А также только благодаря им был предотвращён массовый прорыв агрессивно настроенной толпы на нашу территорию. При этом погиб один из кузнецов, и если б не гоблин, у которого, как выяснилось, есть хорошие целительские данные, мёртвых было бы гораздо больше.

Он замолчал. Граф пожал плечами, как бы говоря: ну и что, а маркиз с надеждой посмотрел на принцессу. Та, словно почувствовав его взгляд, подняла голову, несколько мгновений смотрела в глаза, словно пытаясь прочесть там что-то. Потом повернулась к графу.

— Мне тоже, если честно, подобное соседство не доставляет удовольствия… — не договорила, а Фиори ясно понял, что ещё хотела добавить принцесса: о непонятных отношениях Руфии и тролля, — но… — вновь глянула на маркиза. — Эти «тёмные»… действительно относятся к одной команде с теми наёмниками, что помогли нам вырваться из дворца? Как их…

— Ройчи и Листочек, — напомнил Фиори.

— Да, с ними?

— Да, они — единая команда.

Лидия улыбнулась графу.

— Человек и эльф, но тоже с характерами — мне они тоже изрядно попортили нервы своим несносным поведением. Тем не менее, они не враги, — пожала плечами, как бы извиняясь. — В память об их своевременной и действенной помощи я тоже против того, чтобы прогнать «тёмных». Поверьте, граф, они ещё докажут свою полезность.

Граф согласно кивнул, но было видно, что он недоволен.

— Кстати, — решил сменить тему маркиз, — мы с Его Преосвященством ходили общаться с пленником, захваченным во время того штурма моста, когда проявили себя «тёмные». Собственно, этот «священнослужитель» и был заводилой толпы.

— Святой отец? — вопросительно взлетели брови у графа, а Лидия заинтересовано подалась вперёд.

— Что узнали?

— Выявились такие страшные факты в лоне церкви, что… — он мрачно вздохнул. — Связь с «ночными», убийства святых отцов… Я потом вам подробно передам разговор, Ваше Высочество.

Лидия не стала настаивать. Графу было не очень интересно — во всяком случае, он промолчал. А хозяин постоялого двора уже всё знал.

Гарч поднял руку, привлекая внимание, переглянулся с маркизом.

— Есть ещё один вопрос, вернее, мысли в этом направлении, — он покрутил шеей, стараясь размять её. — Несмотря на все наши приготовления и подготовку, серьёзную осаду района нам будет… очень сложно выдержать. Отсюда вытекает некий вывод: подвергать нешуточной опасности вас, Ваше Высочество, вашу сестру и Верховного кардинала мы не имеем права, — температура взгляда Лидии резко упала. — Поэтому разрабатываются несколько планов вашей экстренной эвакуации.

Принцесса напряглась, выдвинула вперёд фамильный Берушевский подбородок. Но не успела разразиться гневной речью, как в дверь настойчиво постучали.

Гарч недовольно шевельнул бровями — видимо, указания были весьма чёткие: не беспокоить. Но раз так настойчиво требуется его внимание, значит, что-то случилось.

— Войдите.

Ввалившийся запыхавшийся дюжий охранник, поприветствовав сидящих, остановил бегающий взгляд на хозяине постоялого двора (и не поймёшь, в курсе ли он о том, кто здесь собрался) и доложил:

— Ваша милость, сбежал пленник из третьей кладовой. — Гарч нахмурился — там находился тот пресловутый «священник», о котором они недавно говорили. Мужчина продолжил ровным голосом. — Ударил служанку, принесшую ужин, затем оглушил охранника, почуявшего неладное и бросившегося на помощь. В итоге их обнаружили спустя какое-то время, когда служанка уже очнулась.

— Это все плохие новости? Надеюсь, все живы? — проскрипел Гарч, сверля взглядом вестника. — О хорошем даже не спрашиваю: паршивца ведь не поймали?

Мужчина отрицательно покачал головой.

— Все… целы.

Гарч понял небольшую заминку по-своему.

— Служанке всыпать розг, охранника после осмотра целителя — в холодную — я после с ним поговорю, — он задумчиво побарабанил пальцами по столу, не обращая внимания на любопытствующих, но не вмешивающихся благородных. — Плохо, — он бросил короткий взгляд на маркиза, потом на Лидию и графа, повернулся к молча ожидающему распоряжений подчинённому. — Нужно усилить посты и бдительность на границе района. Передай об этом Мириулу, сержанту гвардейцев и наёмнику, — имелся ввиду Кол, единственно с которым Гарч общался по поводу защиты квартала.

Только за вестником закрылась дверь, Гарч всем телом развернулся к столу и в упор посмотрел на принцессу, при этом на его лице, малоподвижном, сухом и изборожденном морщинами, не было вызова, впрочем, как и привычной в её обществе почтительности, а тем более подобострастия. Глаза смотрели изучающе и словно бы холодно и равнодушно. Вот только голос прозвучал мягко и увещевающе, что ли. Как с ребёнком.

— А мы с вашего позволения продолжим. Ваше Высочество, ваша жизнь столь важна для королевства, что можно пожертвовать хоть всем Ремесленным кварталом, — поднял руку, останавливая готовую вспыхнуть принцессу, а маркиз про себя улыбнулся, наблюдая, как уверенно ведёт себя старина Гарч. — Но я надеюсь, что до этого не дойдёт. Мне тоже есть, что терять, — сухо добавил.

— Чтобы не доводить дело до крайностей, и пока враг не вызнал о моём пребывании здесь, — видно было, что Лидия с большим трудом взяла себя в руки и говорит ровным безэмоциональным голосом, — нужно заручиться поддержкой верных дворян и послать к войскам, расположенным за столицей гонца — чтобы они пришли к нам на помощь.

— Ваше Высочество, уже сделано, — вступил в разговор маркиз — они с Гарчем уже обсуждали этот вопрос. — Посыльные разосланы: и по городу, и за его территорию. Слава Единому, у барона есть подготовленные люди. Но всё равно есть ряд проблем, решить которые не так просто. Первое — время, ибо передвигаться по вспыхнувшему городу, наводнённому патрулями из «ночных» и ренегатов — стражников не так просто. Даже при специфических возможностях этих людей, как подготовленных разведчиков и диверсантов. А покинуть сам город — вообще ещё та проблема. Уже сейчас поступают первые данные от разведчиков, ещё раннее разосланных бароном, и вести их крайне неутешительны: потенциально преданные короне дворяне, которых и так по воле то ли злого рока то ли умысла в столице оставалось не так много, либо погибли, либо пропали, либо томятся в застенках. Военные части, которые не ушли из города для похода на шалюров или блокированы, или распущены, — он хмуро развёл руками. — Разведчикам дан приказ в случае попадания в руки врага ни в коем случае не разглашать заинтересованность Ремесленного квартала в преданных Берушам людей. Вплоть до смерти, — он вздохнул, поднёс к губам кубок с вином, сделал длинный глоток. — Вторая проблема — это персонификация врага. Фигуры, которые уже сейчас на устах, как враги короны, на самом деле могут оказаться всего лишь ширмой. Тот же лорд РоВенци, в измене которого я продолжаю сомневаться. Или лорд РоАйци, — прямой взгляд на графа, который, поджав губы, согласно кивнул, — никогда не отличавшийся чрезмерным тщеславием и властолюбием и имевший практически всё, не считая обязанностей Владетеля беспокойного предела, — заметил недовольный взгляд принцессы, поспешил продолжить. — Как бы то ни было, посыльные — разведчики, прежде, чем обращаться к лицам, к которым их отправили, даже к графу РоДизайши, ставка которого находится в нескольких днях пути, они обязаны удостовериться в том, что это не предатели.

— Как это возможно? — криво усмехнулся граф. — Проверить?

— Есть возможности, — уклончиво ответил Гарч, посмотрел на маркиза, потом на принцессу. — Но да, проверка поверхностная и полной гарантии не даст.

Когда Лидия и граф ушли, маркиз ещё остался поговорить с хозяином постоялого двора. Истопник подбросил дров в камин, принёс Старику подогретое со специями вино. Сам Гарч переместился на кровать и, сидя, набросил на колени шерстяное одеяло — их общение и отношения наедине ещё больше отличались от того, как они держались на людях, даже при подчёркнутом дружелюбии и поддержке друг друга. Фиори относился к пожилому мужчине скорее как к наставнику и другу, нежели вассалу. Поэтому РоПеруши неспешно попивал вино, пока Гарч удобно устраивался на кровати, а вокруг него суетился слуга.

— Какие у нас варианты ухода? — задал маркиз очень интересующий его вопрос.

— По реке самый удобный, — ответил Гарч. — Понятно, что покинуть город не так просто — устье-то перекрыто. Зато, в крайнем случае, можно перебраться на другой берег либо попытаться подняться выше по течению. Я бы это сразу предложил, но сомневаюсь, что там будет безопасней, нежели у нас, — помолчал, сделал небольшой глоток глинтвейна, довольно прикрыл глаза и откинулся по подоткнутые сзади полушки.

Гарч позволил себе расслабиться, и Фиори видел, что давний его знакомый не такой железный, как о нём думают некоторые, а человек, пусть и крепкий, но пожилой. Он осунулся и выглядел сейчас старше своих лет — перед Фиори ему не нужно было «держать лицо». Этот мятеж изрядно попил его сил.

— У нас есть хорошие лодки, на которых можно уйти. Гномы, кстати, в курсе о них — и это есть та часть договора, оплату которой я не упомянул — в самом крайнем случае они хотят иметь возможность спасти детей, мать, архив, а если получится, то и казну.

— Да? — удивился маркиз. Как-то он привык, что «светлые» горные мастера очень трепетно относятся к нажитому золоту и сама вероятность планирования того, что они даже гипотетически могут расстаться с ним, у него не укладывалась в голове.

— Да. Но в последнее время усилилась активность на воде — всё те же корсары маячат всё время недалеко, поэтому к наблюдателям я приказал поставить мобильные вооружённые патрули — чересчур уж это морское отродье ведёт себя по-хозяйски.

— Хорошо. Всё? Есть ещё варианты?

— Есть. Опять же — гномы. У них позиции, несмотря на не присущий им пессимизм, гораздо крепче. В общем, надо думать, и смотреть по обстоятельствам — твёрдо посмотрел на Фиори. — Главное, чтобы ты смог убедить нужные особы, когда придёт время.

— Ясно, — грустно усмехнулся маркиз, допил вино, встал, потянулся. — Ладно, пойду проверю посты.

 

Глава 7

Худук размышлял. Не сказать, что это действие его очень напрягало, ибо вопреки распространённому мнению гоблины глупыми никогда не были, наоборот, разум у них острый, можно даже сказать, изощрённый. Они были способны на длительную интригу и коварную, издалека задуманную шутку, что ясно доказывало умение мелких зеленокожих «тёмных» думать. Сам Худук никому и ничего не собирался доказывать, просто жизнь его научила, что необдуманные, спонтанные решения чреваты неприятностями, причём не только для него, но, как это ни неожиданно звучит в отношении «тёмного», для друзей. Поэтому он сейчас был занят очень важным и несомненно занимательным процессом: мысленно примерял на себя корону вожака группы «ночных», состоящей из людей.

Конечно, это тешило его самолюбие: он, небольшой (по размеру) представитель племени, в основном состоящего в конфронтации с любыми людскими сообществами (впрочем, это верно и в отношении соседей по цвету, не говоря уже о «светлых» расах) сумел получить столь лестное предложение! Значит смогли эти драконы подворотен и сточных канав разглядеть в нём нечто такое, что… что он и сам пока не рассмотрел. Естественно, гоблин скромностью не страдал, считая её изобретением трусов (кстати, общее мнение всех «тёмных» без исключения), но такое, гм, непростое внимание к своей персоне, заставляло его, по природе крайне недоверчивого, искать какой-то подвох. Его могло и не быть и скорее всего и не было — неужели эти недалёкие представители петли и дыбы, на лицах которых виделись лишь два желания: нажива и выживание, вернее, применительно к настоящему, наоборот: вначале сохранение голов на почётных местах, а потом уже набивание нор, сундуков и карманов всем, что плохо лежит от блестящих предметов до женских прелестей, могут пытаться обмануть гоблина, съевшего на этом деле не только дохлую, но и живую крысу.

Худук криво улыбнулся (впрочем, это было его постоянное выражение лица, но в данном случае имеется ввиду ещё более широкое растяжение губ с демонстрацией острых и мелких, и чрезвычайно неприятных при взгляде и примеривании их к какой-нибудь нежной части тела зубов). Когда-то они с малышом изрядно уменьшили популяцию этих зверьков, скитаясь по горам — их меню часто составляли только они. Но горные грызуны, в отличие от городских соплеменников отличались большими размерами, злобностью, ну и пугливостью, без которых в Закатных горах не выжить и дождевому червяку.

Приятный экскурс в прошлое прервал могучий рывок вверх, боль в правом, особенно чувствительном ухе и неприятный шлепок, от которого он прямо-таки ощутил, как всколыхнулись мозги, а зрачки рванули по кругу, словно пытаясь настичь собственный шлейф — хвост.

— Ну что, гадёныш, наёмничек драконий, ещё не успел пожалеть о распускании языка? — прогудело прямо в лицо, параллельно обонятельные рецепторы, очень чувствительные у гоблинов, почти, как у псов, жалобно возопили от винно-чесночного перегара. — Я таких, как ты, давил, как вшей. Давил и буду давить, ты уж мне поверь, — в голосе послышалось самодовольство полностью уверенного в своей безнаказанности человека, вдобавок, он сыто рыгнул, и амбре, кошмарной волной накрывшее зеленокожего «тёмного», заставило его невольно сжаться от отвращения. Хозяин же голоса понял это по своему, хохотнул и сказал. — Боишься? Правильно делаешь. Я вначале оборву тебе уши, потом щипцами вырву поганый язык, посмевший невежливо обращаться к высшему существу…

Он нёс какую-то ахинею, и у Худука, постепенно наполняющегося чернотой и жаждой крови, мелькнула-таки короткая удивлённая мысль, смысл которой был таков: встречаются же тупоголовые кретины, вполне серьёзно и громогласно заявляющие о себе, как о высших существах; и это заявляет человек, представитель самого молодого народа, причём не самого сильного и не самого умного.

Зрение наконец-то пришло в норму, и Худук, висящий за шкирку, лицезрел напротив злобное лицо своего пленителя. В безжалостных свинячьих глазках огромного наёмника пощады не было, только предвкушение расправы. Но гоблин не собирался не только просить отпустить его, но и пугаться этой вонючей туши. Его с головой накрыла самая сладкая, самая приятная и верная ненависть, и он отдался ей, как щепка, властно влекомая бурным речным течением.

Резко выбросив руки и рванувшись вперёд, он схватился за бороду и щетину наёмника, приблизившись, вонзился зубами в бугристый, в редкий чёрный волос нос. Вслед за яростным воплем, почувствовал, что его выпустили и ещё крепче вцепился в бороду, повис на ней, ощущая, как под тяжестью, не выдерживая нагрузки, выскальзывают и рвутся волосы, левую кисть бросил вверх, когтями метя в глаз. Не достал, расцарапал щеку.

И тут инстинкты опытного бойца, ошеломлённого неожиданным нападением казалось бы беззащитной жертвы, сработали. Наёмник отклонился, рванул от себя прицепившегося «тёмного», пока тот не вспомнил о более весомом оружии, нежели когти и зубы, попытался тут же кулаком приласкать брыкающуюся жертву, но юркий гоблин уже в полёте умудрился увильнуть от почти наверняка смертельного удара.

Худук упал, откатился, вскочил, как развернувшаяся пружина, прошипел на гоблинском ругательства, рванул с пояса боевой нож и кинулся на противника, несмотря на то, что тот был в два раза выше и в четыре тяжелее, да ещё весь в крепкой коже с металлическими вставками, успешно заменявшей наёмнику доспехи. Он ни мгновение не усомнился в правильности своих действий, даже мысль не мелькнула о том, чтобы попытаться сбежать с места схватки. Хотя это и было реально: гостиничный коридор был свободен в обе стороны, а там шли лестничные пролёты вверх и вниз, то есть вероятность уйти была весьма велика. Но на унижения и пренебрежение он привык отвечать ударом ножа. Желательно в горло или глаз.

Худук уже понял, что это была его и только его ошибка: чересчур задумавшись и расслабившись, он забрёл на этаж (вернее, проходил мимо), где были поселены наёмники, прибывшие с некими важными агробарскими шишками. Тем более без Рохли, который по возвращении на постоялый двор тут же упёрся на кухню поесть (то, что он уже сожрал две миски блинов, отнюдь не значило, что он не голоден). А ведь он должен всегда помнить аксиому, что у «тёмного» всегда есть враги в людских землях. Нарваться на этого борова — была чистейшей воды случайность, которая рано или поздно должна была произойти, но Худук собирался её решать чуточку позже, возможно даже, самым радикальным образом, если иные внушения не помогли бы. Прощать хамство и напыщенность, специально демонстрируемую агрессию он не собирался. Но так уж получилось, что первый ход выпал на долю жирного дракона. Поэтому сейчас, в этом пустом коридоре они должны были решить свои разногласия. Возможно, наёмник изначально и собирался просто поиздеваться, потешить свой дурной нрав и садистские наклонности, то сейчас его помыслы были совершенно иными и прозрачными настолько, насколько понятной и осознанной может быть лишь сама смерть.

Разбежавшись, гоблин прыгнул на наёмника, чудом избежал встречи с кованным сапогом, замахнулся и ударил в бок в надежде, что острое лезвие преодолеет преграду и войдёт в тело, возможно что и зацепит что-нибудь важное, жизнесодержащее. Но наткнулся на заклёпку, бесполезно скользнул по куртке, а в следующее мгновение человек уже блокировал его действия, попав рукоятью секиры по руке, отчего, жалобно звякнув, выпал нож, а у самого уха, судорожно поджавшегося, будто обретшего собственную жизнь, с ужасным свистом пронеслось и само дугообразное лезвие, с глухим стуком уйдя в пол.

Потеряв нож, Худук не собирался отчаиваться — он вообще никогда не сдавался (мог лишь согласиться с разумными доводами), но продумать следующие свои действия уже не успел — крепкие мозолистые руки убийцы со стажем ухватили его за грудь, а большие пальцы жёстко упёрлись в кадык, отчего от неожиданной боли и нехватки воздуха потемнело в глазах.

Превозмогая себя и засуетившуюся на краю сознания панику, он открыл глаза и вперил тяжёлый взгляд в ненавистное лицо, намереваясь наконец-то воспользоваться Даром и сжечь к дракону мозги этому опасному сумасшедшему.

Поначалу, понявший смысл действий «тёмного» наёмник ошарашено отодвинул от себя гоблина на вытянутых руках, будто ядовитую змею и чуть ослабил хватку. Но затем его багровое отвратительное лицо с кровавыми царапинами исказила злорадная ухмылка.

— Что, гадёныш, хотел меня сделать своими нечестивыми шаманскими штучками? — его рожа резко приблизилась, исказилась гневом и ликованием. — Но со мной это не пройдёт!

Худук и сам уже понял, что его ментальный удар пропал даром — слишком хороший оберег от «тёмной» магии носил наёмник. И попытался воздействовать на отдельные части тела, внутренние органы — где-то же должно быть у этого чудовища слабое место! Но темнота опередила его.

* * *

Его окружали багровые, как при зареве пожаров тучи, он шёл сквозь них, будто сквозь туман. Чуть-чуть было больно. Так, немного. Терпимо, одним словом. Уж ему было известно, что такое настоящая боль. Когда тело цело, а внутри горит огонь, погасить который не в силах галлоны алкоголя. Лишь кровь частично может отвлечь. Но и её должно быть… изрядно, чтобы залить глаза. А себя, между прочим, он числил одним из самых крупных и сильных людей.

И вообще, будущее за большими людьми, те, кто меньше двух метров — божьи недоразумения. Поэтому и мир он делил не на «светлых» и «тёмных». И в сферу его интереса и внимания, помимо редких людей, естественно, попадали… всего лишь тролли, в силу своих природных размеров пересёкшие заветную метку в два метра. Ну, говорят, ещё драконы отличаются нешуточными размерами. Но пока что он ещё не встретил ни одного разумного, видевшего их. Да и как согласиться с этим, ведь они — всего лишь огромные летающие ящерицы. Этак недолго и слона причислить к значительным существам (в ущерб всем мелким народам, как то: гоблины, гномы, эльфы, орки… м-да, а тут попадаются достойные экземпляры). В общем, была у него нездоровая тяга ко всему большому. Вон даже в родовом замке не было ничего маленького (видно, предки тоже болели этим недугом): и камин, и мебель, и помещения, и слуги, а о дружине вообще лучше не вспоминать — таких «красавцев» нужно было поискать во всём Вербаре… Вот он откуда… Точно, граница с соседним Агробаром…

Он вышел из одной плотной тучи, до следующей было шагов десять, и в этом промежутке его накрыл дождь. Солёный. Он посмотрел на свои крепкие руки и увидел, что они все в красном. И растерялся. Не поймёшь, что хуже: находиться в вязком, душащем и слепящем тумане или ходить под кровавым дождём…

Он почувствовал, как заклокотало в горле недовольное сердце, зашевелилось, зажатое в трахее в поисках свободы. Или хотя бы обратного пути в грудь.

Он попытался поднять руку, чтобы таким образом — пальцами — помочь сердцу вернуться на своё законное место… Возможно, перед этим поднести его ко рту, попытаться слегка обогреть дыханием, но неожиданная боль прострелила его насквозь, и он открыл глаза.

Когда мутная плёнка истаяла, он увидел высокий потолок. Белый меловой. Справа шла стена. Тоже белая… Дракон! Где он?!

Чуть повернул голову влево, на знакомый негромкий звук, ворвавшийся неожиданно в уши… И облегчённо выдохнул: там на стуле с высокой спинкой, опёршись о стандартное пехотное копьё, дремал, а точнее, спал солдат с мантикорой на тунике. Его похрапывание он, собственно, и слышал.

Он с каким-то болезненным любопытством рассматривал бойца, вернее, ту его часть, которую мог увидеть — шея не желала дальше поворачиваться. Лицо было знакомое, безусое, молодое, в обрамлении каштановых завитушек. Осунувшееся и бледное, с запавшими подрагивающими под опущенными веками глазами — беспокойное что-то снилось. Кольчужный капюшон расползшимся блином покоился на наклоненном левом плече. А на порванной кое-где, какой-то неприглядно мятой тунике инородным цветом выделялись расплывшиеся бурые пятна… На память вновь пришли багровый туман и кровавый дождь. И, чтобы разогнать тиски чего-то неприятного, накатывающего, он раскрыл рот…

Вначале донёсся звук, похожий на карканье, а уж после пришли не очень артикулированные, но вполне внятные слова:

— Приснится же дрянь такая…

Помимо облегчения произнесённые слова имели ещё один эффект: боец на стуле дёрнулся, выпустил копьё и, спросонья потянувшись за ним, хлопнулся со стула.

Звук падения был приличным, а завершившее его болезненное «Ой!» не могло не вызвать улыбку. Но когда в поле зрения появилось обалдевшее лицо солдата, барон вновь был невозмутим. И строг — нечего спать на посту, даже если ты охраняешь безвольное тело командира. Двадцать розог как минимум. Это в мирное время…

Солдат с криком: «Его милость очнулся!» выскочил за дверь… А его перекосило от воспоминаний. В голову, словно из дырявого помойного ведра хлынули образы: незапланированное возвращение в Агробар после непонятной истории с наёмниками, долгие, неожиданно пустые дни, нахлынувшая тоска и не очень эффективная борьба с депрессией по вполне известным схемам: пиво — вино, вино — пиво, всё время вино; отряд «тёмных» наездников в центре столицы, порвавший его десяток, очистительный огонь ярости, вновь появление недавнего знакомца, гнома — наёмника, спешившего в полк сообщить о нападении на его людей и едва не поплатившегося за это жизнью, также пересёкшись с уруками… Гарч!.. Это имя всколыхнуло его душу всей палитрой чувств: разочарование, боль, обида, надежда, ненависть… Потом всплыло перед глазами подозрительное затишье при въезде в полковой городок, хмурые молчаливые часовые… И проклятый самоуверенный Зелун, убийца его людей… Ночная безнадёжная схватка, отчаянный рывок в надежде покарать предателя. Взлетающий меч, приятные глазу и на вкус брызги, отлетающие от верного оружия… Всё. Тьма.

Чем всё закончилось?

Можно поставить вопрос иначе: где он? Или ещё точнее: в чьих руках?

Когда за дверьми послышался многочисленный торопливый топот, он словно заледенел, и, будто не в силах принять то, что увидит, прикрыл глаза…

Вошло не меньше пяти человек, но он чувствовал, что в дверях толпятся ещё. Остановились молча возле него.

— Барон, плохо выглядите, — прозвучал смутно знакомый насмешливый голос. Это не Зелун.

ВерТиссайя открыл глаза. И удивлённые брови полезли вверх. Рядом с его сержантом Гором находились капрал Бирон, давно переросший свои нашивки, но которого всё устраивало до такой степени, что он специально «угощал» своих непосредственных командиров, чтобы они не ходатайствовали за него; миниатюрная девушка — блондинка, явно дворянка и судя по наряду, наверняка амазонка и… троица странных наёмников, чей путь в своё время пересёкся с его: гном, которого он выручил от уруков, эльф и человек — самый опасный из них. Он-то и нарушил тишину. Барон заметил, как высокорождённый как бы незаметно толкнул товарища, на что тот невозмутимо и довольно громко продолжил, игнорируя укоризненный взгляд эльфа.

— А чего все ведут себя, как на похоронах? И вы, барон, не подыгрывайте им, — вполне серьёзно обратился он к лежащему. — Вы мне больше нравились, будучи балагуром и весельчаком, нежели неподвижной колодой. Очень тяжёлой, между прочим!

— Я сам себе такой не нравлюсь, — с трудом угрюмо проговорил вербарец. И от радости, что не видит ненавистного Зелуна или его кавалеристов, попытался изобразить улыбку — надо же, невзирая на беспомощность, хоть чуть-чуть соответствовать предлагаемому образу. Но, видимо, сама улыбка — это пока было из области нереального — судя по реакции окружающих. Сержант озабоченно нахмурился, девушка — ангелочек отвела в сторону холодные глаза, на лице наёмника — человека появилось кисло-скептическое выражение, у гнома — сочувствие. Ну а Бирон и эльф остались невозмутимы.

— А где ваш… здоровый… тролль? — неожиданно поинтересовался барон, стараясь сменить тему. — Надеюсь, с ним всё в порядке?

— Мы тоже надеемся, — немного погрустнел наёмник, с молчаливого согласия остальных взявший на себя роль ведущего разговор. — Он там, куда мы, собственно и стремимся.

— И куда это? — уточнил ВерТиссайя.

— В Ремесленный квартал.

— Ага… — вербарец задумался, перевёл взгляд на гнома, согласно в ответ кивнувшего. — А можно конкретней? — теперь глянул на подтянувшегося подчинённого.

Отчёт сержанта арьергардной полусотни на момент возвращения в полковой городок был предельно лаконичен, и ничего нового до определённого момента не нёс. А потом он, несмотря на поднявшийся в голове шум и возобновившееся постреливание — следствие хорошего удара — напряг слух и внимание. И вычленил главное, после чего обессилено прикрыл глаза, слыша через слово сдержанный голос — путешествие по городу его мало заинтересовало. А вот статистика по людям заставила чуть ли не заскрежетать зубами.

— Выходит, — он открыл глаза и в упор посмотрел на гнома, испытывающего почему-то смущение, — это ты меня спас… — тот просто пожал плечами. — Потом расскажешь подробности. А сейчас… главное… — он, как это ни печально, стремительно терял силы и хотел услышать о…

— Зелун мёртв. Вы его зарубили. Мало того, невзирая на внезапность нападения, ваши солдаты изрядно потрепали всадников предателя, — слова гнома уже доносились словно сквозь туман. Но ничего страшного, он готов был их услышать, даже испытывая адские муки. — Мало того, если бы не подошедшая помощь, я так понял, из числа конных стражников, то, возможно, пришлось бы уходить не нам…

— Ничего… — забывшись, он захотел махнуть рукой. Но, конечно же, кроме очередного приступа боли, это желание не произвело.

Сумбур в голове, помимо вялости, накатывающей усталости и боли, мешал сосредоточиться и мыслить ясно. Вновь всплыло имя Гарча… И со странным облегчением понял, что они ведь ещё не прибыли на место… и Гарч пока что не в курсе близости… его заклятого друга. Если это, конечно, он. А в связи с неясным положением отряда и неоднородностью состава, следовало сказать парочку слов…

Он собрался с силами, напрягся и вновь открыл глаза, чуть повёл ими по размытым силуэтам, остановился на фиолетовом — значит это кто-то из его бойцов, не важно, Гор или Бирон. Моргнул несколько раз и прохрипел: «Ближе…» Пришлось повторить несколько раз, пока не расслышал рядом дыхание и уважительное: «Я здесь, милорд».

— Слушайте наёмников… Держитесь их… Парни ушлые — не дадут пропасть…

Как бы то ни было, он думал не о себе, и скажи кто-нибудь из присутствующих, что его, тяжёлого, неповоротливого неподъёмного бросят здесь, то даже и не расстроился бы. Наверное. Только попросил бы о быстрой смерти — попадать живым в лапы каких-нибудь уруков или драконов совсем не хотелось. Помня удачливых наёмников, краткий и ёмкий рассказ маркиза РоПеруши о событиях у села Великие Луки (странно, он даже запомнил это название), он, вначале усомнившийся и посчитавший (мысленно) его бреднями уязвлённого дворянина, потом смог оценить воинский уровень этих очень разных и до крайности непохожих друг на друга, но очень эффективных вместе разумных. И поверил. Вот и сейчас барон заботился об остатках своей полутысячи. Может хоть им повезёт, и они выживут. И пустят кровь всяким мятежникам и предателям… Глядишь, и его уберегут. А стоит ему стать на ноги…

Улыбка на лице барона ВерТиссайи, командира полутысячи подчинения Милашки Грая была ясной и лёгкой. Наконец-то. Можно сказать, она дополняла тот образ, который получился. Ведь несмотря на беспомощность, вербарец не выглядел безобидным. И оскал на его лице сулил врагам немыслимые беды.

 

Глава 8

Тихое ритмичное сопение раздавалось у самого уха. Ежи проснулся и несколько мгновений по привычке прислушивался к окружающему. Всё спокойно. Где-то за стеной кто-то негромко переговаривается, слышны были отдалённые неторопливые шаги караульных, кричали первые петухи — скоро будет светать, значит, и ему пора вставать.

Можно ещё полежать минутку и посмаковать чувство тепла и уюта, расплываясь в довольной улыбке, невидимой в темноте никому, но от этого ещё более приятной. В комнате они были вдвоём: он и Тамара. Гелия ушла на ночное дежурство, а Гилэри, предвидя неизбежное, дабы не смущать, деликатно ушла — скорее всего, к подругам в другую комнату. И они наконец остались одни…

Тамара сильно пострадала ещё во дворце, потом во время прорыва и рейда по столице ей ещё досталось. Зелье наёмников, помогавшее держаться наравне с остальными всё это время имело один плохой побочный эффект: при том, что во время его действия человек ощущает себя даже более, чем сильным и смелым, раны, которые имели место быть, заживали гораздо хуже, и даже вмешательство целителей, в данном случае, святых отцов, не могло ускорить процесс заживления. Поэтому Тамаре в ультимативной форме запретили серьёзные физические нагрузки, а именно хождение в патрули, тренировки с оружием — так, общеукрепляющая разминка, и всё. Видя, что упёртая десятница собирается игнорировать своего непосредственного командира, Деметру, та, не долго думая, подключила Лидию, и уже принцесса сделала соответствующее внушение, после которого амазонке только и оставалось, что быть паинькой.

Наёмник, как-то сразу, ещё при первой их встрече, когда они после первой схватки схоронились в гвардейской пристройке, выделил спокойную, но смелую до безрассудства амазонку. Можно сказать, что среди воительниц не было дурнушек, и сероглазая шатенка с носом с небольшой горбинкой и всё время упрямо сжатыми губами, не очень выделялась среди воинственно встопорщенных подруг, ещё не до конца успевших осознать потери, но стоило попасть под её лучистый серьёзный взгляд, как Ежи ощутил в груди расцветающий прекрасный цветок. Конечно, демонстрировать свою симпатию он не спешил, да и не было по большому счёту, ни времени, ни возможности, но с тех пор стал ненавязчиво опекать девушку и при малейшей необходимости находился рядом, оберегая и… любуясь.

Он зашёл к амазонкам как бы пожелать спокойной ночи, по уже привычному ритуалу, заведенному ещё когда он обходил их, подбадривая во время осады в караулке. Понаблюдал сборы Гелии, присел у кровати Тамары… И не смог уйти. Когда вышла Гилэри, он уже не мог припомнить. Светлый овал лица со спокойным и уверенным омутом глаз властно притянул к себе. Сознание на время включилось, когда они неистово целовались, девичьи руки, безжалостно ухватив за шею, прижимали к себе, сердце испуганно билось в горле и готово было разорваться на мелкие — мелкие осколки и пасть к ногам… И разум благоразумно ушёл в тень, сделал вид, что его не стало…

И вот он проснулся, бодрый и счастливый. Эпизоды ночи для него слились в один волшебный праздничный калейдоскоп, вычленить какие-нибудь детали в котором было просто невозможно. Это какая-то одна сплошная жажда выпить друг друга, насладиться друг другом и одарить друг друга самым сокровенным… Он только надеялся, что был максимально деликатен и нежен, ведь любовь — это всё-таки серьёзные физические нагрузки, которые на данный момент противопоказаны его девушке. Хотя её состояние на самом деле не внушало опасений в отличие, например, от Брады, наставницы принцессы, бывшей наёмницы, так и не ставшей заказчицей их небольшой команды наёмников, и которая до сих пор не пришла в сознание и вернётся ли в мир живых — на это не мог ответить даже отец Апий.

Неожиданный кризис в Агробаре, в эпицентре которого оказался он с товарищами-наёмниками смешал все чудесные планы, и вместо несложного контракта и хорошего заработка, который должен был стать финансовой основой более крупного отряда, возможно даже до полусотни, даже при уходе их ныне покойного командира Сетра, это было реально. Вместо этого они уже потеряли двоих из пяти, а о будущем можно было только мечтать, ибо просто выжить становилось первоочередной задачей — грозовые тучи так и бродили вокруг них, сгущались, притянутые словно магнитом наследницей трона, которую многие силы желали бы видеть мёртвой. А они, хоть и не имели обязательств, ввязались во всё это. Впрочем, Ежи ни о чём не жалел — он по крайнеё мере встретил Тамару, а вот о чём думали его товарищи, он затруднился бы ответить. Он понимал недовольство Лири, про Кола вообще ничего определённого: молчун всегда был для него загадкой. Но Ежи был молод в отличие от старших товарищей, для которых внезапные авантюры уже могли набить оскому. Впрочем, Лидия обещала наёмникам достойную оплату их услугам… Но главное уже сказано выше: деньги и сопутствующие им траты нужны только живым.

Ежи выскользнул из кровати, замерев на мгновение, когда Тамара зашевелилась и повернулась на другой бок, скривился от кольнувшей боли в правой, не до конца зажившей руке, когда надевал рубаху.

Муравейник постоялого двора оживал, просыпался — в коридоре слышался какой-то шум. Уже натягивая сапоги, Ежи насторожился: ему показался подозрительным достаточно громкий шлепок, весьма напоминающий звук падения. А когда в усилившемся на порядок голосе он различил низкий, рычащий тембр Лири, он тут же метнулся к выходу.

Картина, которую он застал в противоположном конце коридора была очень неприятной: здоровый, лохматый Лири уже практически задушил мелкого гоблина. Не раздумывая ни секунды, Ежи помчался к ним, на ходу подхватив правой раненой рукой какую-то высокую стойку, оказавшуюся цветочной подставкой и, подбежав к дерущимся и ясно понимая, что достучаться до разума здоровяка словесно невозможно, с размаху опустил на его затылок то, что оказалось в руке…

В сторону полетели щепки. Лири резво развернулся, и Ежи увидел налитые кровью глаза — иной реакции на удар не было, только одна незамутнённая ярость. Взлетающий пудовый кулак, сравнить который наверное можно с затупленным рыцарским турнирным копьём, и Ежи ощутил, что летит… Удар о стену, вышибающий остатки дыхания. Но сознание ещё не окончательно покинуло его, и он, мучительно пытаясь оживить лёгкие, перебирает ногами, отползая от надвигающейся смерти…

Следующую картину он наблюдает в некоей прострации, со стороны. И без звука.

Перед Лири возникает Кол, и, не делая никаких угрожающих действий, твёрдо становится, чуть наклоняясь вперёд. Свободно опущенные пустые руки, невозмутимое лицо, край которого может-таки наблюдать лежащий на полу Ежи, конечно же не обманывают ни его, ни ярящегося Лири — худой наёмник очень опасен и без смертоносной стали в руке. Также ясно, что он не сделает ни шагу назад, как бы ни кипятился, ни психовал здоровяк.

Это длится какое-то время: Лири брызжет слюной, пытаясь в чём-то убедить Кола, но тот непоколебимо спокоен, изредка роняет скупое слово и дальше продолжает хладнокровно смотреть на беснующегося товарища. Краем глаза Ежи замечает, как зашевелилась фигурка гоблина, тот садится, упираясь спиной о стену и очумело трясёт головой. Жив значит «тёмный». Но ни облегчения, ни радости наёмник не ощущает.

Вообще, он не может найти не то что оправдания, но и причины, сподвигшие его на такой поступок — напасть на товарища. Он не поддерживал мнения Лири о том, что все «тёмные» поголовно — выродки, и при малейшей возможности их нужно уничтожать. Но при этом и не защищал их. Они ещё ни разу не попали в сферу его внимания, поэтому лично он никак к ним не относился, просто был равнодушен, а страсти в наёмнической среде касательно чистоты отрядов вызывали лишь скепсис по поводу здравомыслия выступающих. Если боец виртуозно владеет оружием и при этом отличный, комфортный в длительном общении товарищ, то какая разница, к какому роду — племени он относится? Среди людей, между прочим, хватало драконов — Лири с его приступами ярости и раздутым самомнением яркий тому пример — которых стоило обходить десятой дорогой, если жизнь дорога. Какие там орки, тролли и гоблины, что живут закрытыми общинами или вообще, в неприступных горах и лесах — от человека быстрее нож в спину получишь! Конечно, смысла не было всё это рассказывать здоровяку. Но если его мог успокоить Сетр, то сейчас он вообще сошёл с катушек — душить гоблина — союзника…

В коридоре к этому времени значительно увеличилось количество зрителей. Парочка гвардейцев, Мириул, граф РоАйци, и наконец появилась Лидия, перед которой все расступались, не важно, зная ли, кто она или нет. Она хмуро и совершенно безбоязненно остановилась возле багрового, но притихшего Лири, окинула внимательным взглядом картину происшествия — гоблин к этому времени уже исчез и что-то требовательно уточнила у наёмников.

Слава Единому, к Ежи вернулся слух, и он понял вопрос принцессы: «Инцидент исчерпан?» Он просто кивнул головой — а что было делать? Лири, злобно посопев, окатил его такой волной ненависти, что рыжий понял: будут у него со здоровяком проблемы, и так ничего не сказав, стремительно ушёл прочь, подхватив по пути торчащую в полу секиру и бесцеремонно расталкивая невольных зрителей. Кол что-то успокаивающе произнёс принцессе, и та, удовлетворившись этим, ушла.

Коридор очистился, а Ежи всё сидел, вяло размышляя, как ему быть дальше. Нестерпимо болела растревоженная рука и грудь, куда пришёлся удар Лири — наверняка там здоровущий синяк.

Над ним остановился Кол, протянул руку, помогая встать.

— Тебе нужно поискать иное место ночлега, — бросил он сухо; в его словно прищуренных от низких бровей глазах мелькнуло неодобрение. — Вещи я твои вынесу. Думаю, у гвардейцев найдётся свободный тюфяк, — он развернулся и пошёл в сторону их общей комнаты. Приостановился, в пол оборота повернул голову и добавил тихо. — Избегай Лири. Я не всегда буду рядом.

Ежи стоял, глядя вслед спасшему его наёмнику, и думал, что это чересчур уж радикальные перемены в его жизни. И ещё: хорошо хоть Тамара при всём этом не присутствовала…

— Ежи, дорогой, что с тобой случилось?.. — сзади раздался взволнованный, полный тревоги о нём голос.

 

Глава 9

Ройчи очнулся резко и рывком сел. Внезапно выдернутое из неги сна сердце поспешило вернуться на место — из горла в грудь. Источник пробуждения наконец-то пробрался к сознанию, и он услышал отдалённый многоголосый шум, похожий на работу водопада, и понял: началось.

После встречи с Ностромо (и порции дружеских объятий) и присоединения к ним почти двух десятков пехотинцев барона ВерТиссайи, можно было считать, что возможности даже на силовой прорыв в Ремесленный квартал у них хватит. Но Ройчи, несмотря на огромное желание оказаться на «месте», ощущая невнятную тревогу, уговорил гнома и эльфа повременить с прорывом. Оливия, присутствовавшая при этом ограничилась фырканьем — никаких не очень тонких намёков о недостаточной благородности или презрительных обвинений в трусости не последовало, за что наёмник ей был чрезвычайно благодарен — он чувствовал нешуточную усталость и, естественно, с терпением было не всё горазд. А потом они уже все вместе уговорили сержанта — крепыша не дёргаться, а присмотреться и принюхаться к окружающей обстановке. Впрочем, тот не очень и спорил — ночка для его людей выдалась та ещё, и основная масса солдат тут же устроилась кто где в облюбованном наёмниками домике. Естественно, после распределения наблюдателей и часовых. Учитывая действия разведки пиратов, Ройчи решил отслеживать два участка возможных прорывов: один возле площади напротив моста, второй недалеко от облюбованного ими места прохода. К первой точке в качестве командира было решено отправить Ностромо, как опытного бойца, знающего как себя вести в охваченном беспорядками городе — ему дали в помощь пятеро солдат из числа самых благоразумных. Ройчи предпочёл бы в том месте Листочка, но такой фактор, как Оливия, незнание солдат и природное немногословие того вряд ли бы способствовали налаживанию контакта в команде. Ну а мост был наиболее вероятной точкой атаки, и поэтому стоило ему самому там присутствовать на этот случай. При этом стоило присматривать и за «союзниками», достаточно строптивыми и своевольными, среди которых воду мутило несколько «авторитетных» бойцов, а у единственного сержанта, неожиданно ставшего старшим в отряде не хватало то ли опыта, чтобы поставить драконов на место, то ли крутость его яиц пока не соответствовала необходимым параметрам. Сам же Ройчи проводить «профилактические» воспитательные беседы не собирался — вокруг хватало подвижных патрулей морских разбойников, и выдать их могла любая мелочь. Не резать же их по-тихому, в конце концов?!

Вскоре после того, как Ройчи отвёл на точку наблюдения гнома и прикреплённых к нему солдат и вернулся, опасения его наконец-то подтвердились — пространство вдоль канала (не выходя впрочем, на открытое место) было заполнено боевыми отрядами. Наблюдая за действиями этих воистину настоящих головорезов, Ройчи даже на какое-то время задумался: крут наверное тот капитан, который держит эту буйную ораву в кулаке. Несмотря на недвусмысленные и жёсткие приказы командиров и лидеров не разбредаться, некоторые не слушались и по которому разу начинали шерстить горожан на предмет ценностей, щупать женщин и издеваться над всеми, кто попадал к ним в лапы. И тут резко возникал риск обнаружения их маленького отряда. Однако вскоре среди пиратов словно прокатилась волна — появилась группка в основном чернокожих людей в тёмно-синих тюрбанах, таких же халатах с высокими чёрными посохами в руках. И пираты резко присмирели… После того как были публично наказаны некоторые — Ройчи и друзья — союзники наблюдали это. Один из колдунов становился напротив провинившегося или, видимо, пытавшегося качать права, словно бы ловил взгляд и давил, пока того не начинало корёжить. Дёргаясь, будто припадочный, проштрафившийся падал сломанной куклой, и ограничивалось ли дело потерей сознания или несчастный действительно превращался в идиота, Ройчи предпочёл не знать. Жестоко, зато эффективно. С его точки зрения милосердней было бы просто прибить нарушителя дисциплины. Но, как говорится, в каждом монастыре свой разбиватель голов. Тем более воспитательный эффект был на лицо — больше никто без приказа не шарил по замершим в страшном ожидании домам.

Усложнилась связь с гномом. Эльф и сам Ройчи периодически проведывающие товарища, констатировали большое количество морских разбойников. Подтянулись, видимо, новые отряды, и с дисциплиной опять начались проблемы — к ним даже один раз забрела разудалая компания из трёх корсаров, которую, слава Единому, удалось без лишнего шума и потерей успокоить. Ностромо сработал чётко: тела оттащили в сторону, а эльф, на тот момент находившийся там, тщательно затёр следы от следопытов и — даже! — возможного магического расследования. Вовремя — потому как вскоре появились колдуны и стали в буквальном смысле слова рыть землю и потрошить случайно попадающихся свидетелей, будь то свои или агробарцы… Гном, погодя рассказавший всё это Ройчи, был предельно лаконичен, а солдаты, присутствовавшие при этом бледны. Что поделаешь: на войне, как на войне.

Замаявшийся от ожидания Ройчи, видя, что пираты, несмотря на солидную концентрацию, спокойно устраиваются на местах: посреди улиц, во дворах и домах, и сделав логичный вывод, что вряд ли всё начнётся моментально, решил вздремнуть, сдал дежурство эльфу, сам устроился в свободном углу, решив по возможности — пока глаза не закрылись — обдумать несколько моментов.

По словам пехотинцев — к ним дошли слухи — агробарский порт также был атакован. Каким-то образом из бухты были выманены остатки не отправленных на патрулирование кораблей королевского флота, после чего неведомыми лихачами проход был заблокирован, а в самом порту высажен десант (частично, видимо накопленный заранее в районе пакгаузов, а частично сброшенный со стоящих у причалов торговцев. В общем, порт пал — всё, что можно было разграбить, разграбили, а что не смогли унести — подожгли. И скорее всего, эта разбойничья ватага, собравшаяся у границы Ремесленного квартала является частью того десанта, ведь этот район действительно находился не так далеко от порта.

По прикидкам Ройчи тут сконцентрировалось до полутысячи морских разбойников. И была это очень большая сила, которая могла натворить бед. Отсюда вытекало два вопроса, а точнее, три, но один из них так себе, из области статистики. Насколько скоординированы на данный момент действия капитанов и ожидается ли подмога в случае неприятностей, ведь операция по нападению на столицу целого королевства вошла в такую стадию, когда каждый из морских военачальников может посчитать себя уже свободным от прежних обязательств и пуститься, так сказать, в свободное плавание.

Второй вопрос: отчего разбойники так решительно настроены именно против этого района? Неужели нет более безопасных мест для грабежа? Причина, вроде наказания непослушных (сопротивляющихся) жителей города, конечно, может иметь место для существования, но не в ущерб выгоде и в отсутствие больших потерь. Пираты ведь, а особенно их командиры, начальники, капитаны, что бы ни говорили про них, не глупцы и вряд ли бы действовали в угоду эмоциям. Конечно, можно показать бесшабашность или кровожадность — но всё равно в этом должен быть смысл и какая-то цель. А тут… Ройчи почему-то сомневался, что в районе имеется такая уж серьёзная сокровищница. В конце концов, это же Ремесленный квартал, а не банковский район или особняки знати, здесь естественно может быть интересная продукция разных направлений, в том числе оружие и доспехи, но вряд ли в таком количестве, чтобы ради этого рисковать жизнями воинов, дабы разгрызть этот орешек. Либо Ройчи чего-то не знал, либо… наверняка тут что-то нечисто.

Ещё тема для размышления: возможность цеховиков отбиться. В том, что в городе есть такие места, где смогли организовать защиту своего населения, он не сомневался, в конце концов, они и сами видели вооружённые баррикады, блокирующие улицы, на которых стояли обыкновенные, но вооружённые кто чем горожане (вряд ли мародёры стали подобным заниматься), и не стоило их путать с так называемой стражей, что наравне с разношёрстными, но характерно выглядящими ватагами, грабила своих же людей. А в Ремесленном квартале по определению должны быть собраны люди не робкого десятка, не спешащие расстаться с добром, сделанным собственными руками. Но организовать самооборону — это неплохо, это может сработать против небольших групп «ночных», но вот что они смогут противопоставить пиратам, которые, как видел Ройчи, ничуть не уступали регулярным войскам, а кое в чём — в схватках в ограниченных пространствах — превосходили. Потягаться с ними могла разве что тяжёлая пехота (о коннице речь не идёт), и то, наверняка они смогут компенсировать отсутствие хороших доспехов выучкой и экспрессией, ведь в остальном это были те же солдаты: щитоносцы, копьеносцы и сабельщики, разодетые, правда, совсем не единообразно.

На этой мысли Ройчи наконец-то отключился. Чтобы подскочить, будто вот-вот уснул.

В комнату быстрым шагом вошёл Листочек.

— Они пошли, — коротко бросил н.

— Где?

— Там, где мы и думали — у Ностромо. Перебросили множество мостков и пошли широким фронтом.

— И как?

— Мостки частично сброшены, но складывается впечатление, что их там не очень и ждали. Хотя, — он скривился неодобрительно, сразу напомнив, что относится к весьма высокомерному племени эльфов, и хоть в обществе наёмников он значительно пообтесался и стал проще, родственные черты нет-нет да и проскакивают, — сложно было не заметить манёвров этих… — Листочек не договорил, но и так было понятно, кого он имеет ввиду.

Они торопливо поднялись на крышу. Здесь уже находились сержант Гор и несколько солдат, тревожно вглядывающихся в происходящее. Их можно было понять: столько пробираться, чтобы прямо под носом островок спокойствия превратился в поле боевых действий.

— Ну как?

Гор сразу понял, что имеет ввиду наёмник.

— Три штурмовые колонны, они уже частично закрепились на той стороне и пытаются углубиться, продавить оборону… — Гор чуть покачал головой и добавил. — Только сейчас сопротивление стало более-менее организованным, а до этого… — хмуро покачал головой из стороны в сторону.

Ройчи уже всё это наблюдал. И картина, виденная с этого ракурса оптимизма не внушала: скопившиеся на этой стороне канала пираты по подобиям абордажных мостков ловко перебегали на другую сторону канала. И хоть плацдарм, который они захватили, был невелик, зато линия их щитоносцев, что удерживала разъяренных цеховиков, шаг за шагом теснила тех, а на освободившееся место прибывали новые бойцы. Весьма логичная тактика. А вот действия защитников кроме рвения и спонтанности за редким исключением особой эффективностью не страдали. Несколько десятков людей (впрочем, среди них было несколько низких квадратных фигур, характерных для гномов), вооружённых разномастным оружием безрезультатно накатывали на линию высоких ростовых щитов. Впрочем, два направления наступления таки застопорилось. С одной стороны пираты упёрлись во встречно выставленные огромные защитные блоки, из-за которых довольно ловко орудовали цепами и крюками на длинных древках. И с другого направления на острие защитников методично и мощно работала секирами троица гномов.

К защитникам Ремесленного квартала неожиданно подошла помощь в лице рыцаря, пятёрки латников и нескольких десятков ополчения. Сильными ударами двуручного меча предводитель в плюмаже умудрился проломить линию щитов пиратов, бойцы тут же расширили проход. Они ворвались в ряды морских разбойников, те частично отшатнулись всей массой, и завязалась отчаянная рубка, и теперь в условиях плотности сражающихся уже что-либо разобрать стало проблематично. Гул, сплошной крик, лязг взлетели до некоей кульминационной точки. Сбитые, потеснённые ряды пиратов, не имея пространства для манёвра, ушли в глухую оборону, и всё уплотнялись и уплотнялись. Часть ополчения, не имея возможности непосредственно вступить в бой, подпирая спины наступающих по полшага латников могла действовать только пиками, неожиданно предприняла такой манёвр: стали поднимать вверх арбалетчиков, и те, поверх голов своих, принялись бить в гущу врага, неизбежно находя жертву — тут и особо целиться не нужно было. Но кроме психологического эффекта, это существенных изменений не принесло: арбалета было три, цели находились в глубине пиратской толпы, да и те из-за давки висели на плечах товарищей, не имея возможности не только выбраться, а и просто упасть. Зато вторая часть ополчения растянулась широким фронтом, отчего-то не очень стремясь сблизиться с гномами, усилила защитный полукруг, а те, что соединились с бойцами за широкими сборными блоками — щитами просто подхватили их и навалились…

Время замедлило свой бег на несколько ударов сердца. Пасмурное небо в точках потревоженных птиц и, несмотря на едва начавшийся послеполуденный час, создающее ощущение преждевременного вечера, не того, который приятно коротать в ожидании заката, как ежедневного чуда, а того, который хочется оттянуть в силу приближающегося холода, тьмы — и прочих прелестей, существующих вне домашнего очага. Зябкость, не взирая даже на возможность подуть на руки. И напряжение, натягивающее нервы и жилы, будто арбалетную тетиву…

Накал страстей походкой пьяного канатоходца балансировал, чуть клонясь то в одну сторону, то в другую, и вдруг вознёсшись в воздух слитным отчаянным выдохом — всхлипом, лопнул… Пираты посыпались в канал. Цепляясь за мостки, часть которых поехала в сторону (одна лестница так и вообще сорвалась вниз) и стенки, хватаясь друг задруга, за камни набережной, проваливаясь вниз и утягивая более удачливых товарищей… Целый фланг — до трёх десятков бойцов — рухнул вниз. А ремесленники, ликующие, окрыленые победой, давили и давили, но проблема была в том, что это действовали силы, идущие навстречу друг другу, и зажатые в клещи морские разбойники хоть и не могли нормально сопротивляться, но и быть выдавленными с этой стороны им тоже не грозило. Впрочем, это было делом ближайшего времени, если, конечно, не будут приняты какие-то срочные действия со стороны свободных сил, продолжающих нетерпеливо топтаться на этой стороне и в поддержку своих синхронно и ожесточённо лупящих по щитам с ритмичным яростным кличем: «Ий-й-я-а!!!».

— Ну что, может поддадим жару этим водяным драконам, возомнившим себя королями суши? — неожиданно подал голос сержант.

В его словах вибрировал едва сдерживаемый азарт мужчины, пропускающего хорошую драку. И, судя по всему, он озвучил общее настроение присутствующих здесь пехотинцев. И не только — Оливия, стоящая с обнажённой саблей в опущенной руке на самом краю крыши, с согнутой в колене, стоящей на бортике ногой в сапожке из мягкой кожи, отбивающей носком только ей слышимый ритм, выглядела очень воинственно и импозантно. Чуть склонившаяся вперёд под не менее двадцатилоктевым обрывом в обрамлении едва колышущихся от ветра белых волос, она мысленно была не здесь.

Ройчи промолчал. Почувствовал взгляд эльфа. Но продолжил невозмутимо и абсолютно спокойно наблюдать за развитием событий. Он ожидал, чем же ответят пираты — не те это были люди, чтобы отступать, едва получив по носу или идти напролом. И их ход не заставил себя ждать.

Даже здесь, в отдалении, они почувствовали волну ужаса и омерзения, что накрыла защитников района. Те пошатнулись, как пшеничные колосья под ветром, не понимая направления удара и по инерции продолжая давить на врагов.

Ройчи стремительно переместился по крыше, что-то высматривая, на его действия обратили внимание только несколько солдат, остальные были захвачены картиной противостояния. По лицу Листочка прошла едва уловимая судорога — явный признак использования враждебной магии. Он последовал за товарищем на соседнюю крышу, находившуюся на пару локтей ниже предыдущей и покатой, поэтому приходилось балансировать на верхушке. Но уже здесь Ройчи разглядел то, что его интересовало, и высокорождённый, присоединившийся к нему, увидел в просвет между домами и деревьями, чуть скрытую балконом троицу в тёмных тюрбанах и с посохами, торцы которых были направлены в сторону канала. Друзья переглянулись и также молча поспешили обратно.

Здесь же их уже ждал посыльный от Ностромо, сообщивший, что пираты пошли на штурм моста.

— Когда? — уточнил Ройчи.

Солдат, не задумываясь, ответил:

— Только колонна выдвинулась в сторону Ремесленного квартала, «светлый» тут же отправил меня сюда. Шёл я минут десять. Улицы пустынны — драконов словно корова языком слизала — небось, все собрались у площади. Ну и ещё здесь, — подумав, добавил он.

Ройчи задумался, прикинув по времени очерёдность атак, и улыбнулся про себя. Вновь перевёл взгляд на канал.

Там события развивались драматически. За время их недолгого отсутствия с эльфом, несмотря на то, что к защитникам, видимо, подошла подмога, их продолжали теснить. Вместо упавших мостков легло сразу несколько новых, а количество пиратов, перешедших на ту сторону увеличилось на порядок, блоки — щиты были завалены, только рыцарь со своими латниками да оттесненные к ним гномы упрямо держались на месте практически в окружении, остальные же медленно отступали, не в силах сопротивляться колдовскому воздействию.

— Арбалетчики за мной, — коротко бросил Ройчи, не поворачивая головы, и поспешил к чердачному окошку. — Только стрелки, — сухо выделил, обернувшись перед спуском вниз к спешащей за ним всей толпе. — Остальные остаются здесь, — твёрдо и непреклонно припечатал, не обращая внимания на недовольные лица того же Гора, Оливии, не говоря уже об солдатах.

Дворами, через ограды и несколько садов — расстояние на самом деле было не велико — они просочились к требуемому месту, и Ройчи быстро выглянул из-за угла дома, за которым они остановились, быстро стал объяснять их действия.

— Два десятка охраны. Чуть дальше ещё полусотня. Мы с Лисом идём вперёд. Вы готовьтесь, минуты через полторы при отходе прикроете нас и остудите горячие головы. И сразу же, не тратя времени на второй выстрел уходите тем путём, которым мы сюда пришли. Очень быстро. Теперь мы вас, если что подстрахуем и при необходимости постараемся увести возможную погоню в сторону. Всё, встречаемся на месте наблюдения. Не подставьтесь и не медлите, иначе приведёте врагов к нашим, — он обвёл внимательным взглядом серьёзные и решительные лица. Ну да, это же регулярная тяжёлая пехота, наверняка набивавшая шишки в локальных конфликтах даже в таком относительно спокойном королевстве, как Агробар. Они с Листочком, пригнувшись, скользнули вперёд.

Но всё произошло даже лучше, чем планировали. Выйдя на позицию, они тщательно игнорировали требуемое направление и думали о постороннем (Ройчи в таких случаях пропевал про себя куплеты скабрезного характера про весёлую вдову) — тактика борьбы с магами — колдунами — шаманами и прочими враждебными носителями Дара у них была отработана от и до. Потом в какой-то момент они, глянув друг на друга, начали отсчёт: «Раз-два-три…», одновременно поднялись над невысокой каменной оградой и сделали, что должно: эльф пустил две стрелы, Ройчи бросил нож в того, кто был с его стороны. Всё произошло за два удара сердца. Фигуры с посохами ещё продолжали стоять, а жизнь вытекала из них, как из пробитого бурдюка, а парочка наёмников незамеченными уходила прочь, нырнув в кусты, и, уже скрываясь за углом дома, где их дожидались солдаты, они услышали сзади вопросительный окрик, бывший скорее всего обращением встревоженных охранников к колдунам, которые уже вряд ли могли ответить. Спустя мгновение раздался вопль отчаяния, вырвавшийся из множества глоток. Вряд ли этих телохранителей, не уберёгших очень непростых лиц в иерархии пиратского общества, ждёт что-либо приятное. Но это было из ряда предположений, а вот участники выхода, сделав небольшой крюк, вскоре без потерь были на месте и вновь поднимались на крышу. Возбуждённые солдаты, окрылённые лёгкой победой (словно это они завалили колдунов, будто это раз плюнуть — тягаться с человеком с Даром), делились победой со стоявшими здесь часовыми.

Ройчи, игнорируя вопросительные взгляды, всматривался в происходящее. Казалось, изменений хватает, и бой вновь замер в шатком равновесии. За время их отсутствия пираты значительно продвинулись на территории Ремесленного квартала. Но и цеховиков собралось столько, что численно они значительно превышали нападающих и несколько защитных линий стояли довольно монолитно. Зато в резерве у пиратов находилось не больше полусотни бойцов, и если они сейчас не додавят либо не подойдёт какая-нибудь помощь, агробарцы при отсутствии колдунов реально смогут отбиться.

Наёмник отыскал взглядом давешнего рыцаря и удовлетворённо хмыкнул — тот оттянулся назад, за линию разношёрстных щитоносцев. Жив. Гномов обнаружить не удалось, что и не мудрено — с их-то невеликим ростом.

По мосткам устремились последние пираты, под предводительством огромного человека в развевающемся алом плаще, который сразу же стал на острие атакующего клина. Возвышающаяся устрашающая фигура с огромным двуручником на плече неторопливо пересекла плотную массу морских разбойников, расходящихся, словно волны под острым носом корабля. За ним тянулись воины поменьше, но видно, что отборные. Сильный взмах — и первого же удара не выдержали ремесленники, двое как минимум упало, защитная линия шатнулась в обе стороны. Удар сердца, и гигант уже прошёл вторую, легко отбивая пики и круша щиты, оттягивая на себя всё больше людей, при этом продолжая не спеша, но неумолимо углубляться в оборону. Этакий невозмутимый монстр — не баловались ли с троллями его предки? Навстречу ему потянулся рыцарь. Будто две крупные хищные рыбы в беспокойном, кишащем более мелкой добычей море.

Пока рыцарь с двумя латниками и десятком ополчения в тяжёлых доспехах приближался к почти прорвавшемуся бойцу в алом, тот сумел произвести немалое разорение в рядах защитников. Только тактика удерживания этого монстра на расстоянии давала какие-то плоды и стопорила частично вражеское продвижение: три — четыре копья, добротные высокие щиты, окантованные железом, за которыми с опаской, но решительно, стараясь не отступать, держались ремесленники. При том, что пираты из свиты тоже оказались на высоте и не только прикрывали своего предводителя, но и расширяли фланги. В общем, угроза прорыва стала почти неизбежной… И тут наконец подтянулся рыцарь с резервом, и постарался выровнять ситуацию.

Несмотря на ограниченность пространства, окружающий народ постарался раздаться в стороны, и даже схватки поутихли. Оба воина, казалось, не обратили на это внимания, нанося удары широкими замахами — проверяя крепость друг друга. Следствием этого стал расколовшийся щит рыцаря, который он тут же отбросил в сторону и поудобнее перехватил рукоять меча обеими руками.

Звон от соприкосновения оружия, казалось, прорывался сквозь безумный шум сражения. Или это были выверты сознания?

Ройчи вдруг привлекло внимание появление ещё одного действующего лица. Почему? Да потому что оно (действующее лицо), точнее он возвышался над людским морем чуть ли не на две головы. Эта внушительная фигура стремительно перемещалась за линией защитников в сторону бьющихся рыцаря и пирата, и по характерному рыку он уж не сомневался, кого видит. На губы скользнула улыбка, совсем не соответствующая напряжённому моменту — скорее характерная дружеским посиделкам у костра.

Гор, находившийся рядом и с удивлением рассматривавший несколько мгновений выражение лица наёмника, болезненно скривился, а затем озвучил тревоживший всех здесь (возможно кроме Листочка) вопрос:

— Может, ударим в тыл драконам для преломления ситуации?

Ройчи вначале бросил взгляд на эльфа, который в ответ изобразил лёгкую усмешку, сообщая, что он тоже заметил тролля — а это наверняка был Рохля. Другого такого вряд ли можно отыскать в королевстве: «тёмные» гиганты с Закатных гор — большая редкость для земель людей. Они с пониманием кивнули друг другу — можно было не сомневаться, что Худук где-то рядом с воспитанником, направляет и оберегает, несмотря на мелкие размеры.

Но Ройчи, прислушавшись к далёкому, будто гул прибоя, шуму, ещё раз окинул внимательным взглядом эту сторону канала, озвучил совсем иное:

— Очень быстро собираемся и переходим в район площади…

— Но как же?.. — недоумённо протянул один из капралов и повёл рукой в сторону боя.

Ройчи, уже отвернувшийся, чтобы уходить, бросил мимолётный взгляд, сразу вычленив бедственное положение рыцаря, упавшего на колено и с трудом отражающего частые удары словно обезумевшего пирата в алом, тем не менее, счёл необходимым ответить:

— Здесь всё будет в порядке. А вот на мосту — не уверен, — и с непонятной улыбкой поспешил вниз. За ним, не медля, эльф и амазонка. Покачав головой и беззвучно шевеля губами — явно ругаясь, к выходу с крыши устремились и пехотинцы.

Движение по будто бы вымершим улицам было быстрым, но спешащие люди, тем не менее, придерживали оружие и доспехи, не желая нарушать относительную тишину и обращать внимание возможного противника. Четвёрка солдат несла снова отключившегося барона.

Выскочившие неожиданно из-за поворота пятеро пиратов, изрядно навьюченные мешками с награбленным скарбом, в отличие от идущих навстречу вооружённых людей были весьма ошеломлены. Никто из мародёров и пикнуть не успел. Двоих, не сбиваясь с ритма шага, достал Ройчи, по одному эльф и Оливия, и последнего, выронившего звякнувший тюк и рефлекторно прянувшего назад, пробил копьём чуть не насквозь здоровый молчаливый капрал.

Несколько мгновений — и улица опустела. Пять трупов и полные мешки, к которым уже тянулись алчные взгляды из-за занавесей.

Ностромо, ожидавший их появления, встретил, чуть не приплясывая от нетерпения на месте, и тут же потянул Ройчи и Листочка наверх — смотреть. Казалось, он не сомневался, что основная часть их небольшого отряда придёт сюда, а не ввяжется в драку там, на канале.

Вид из узкого чердачного окна был не очень внятный — сложно было оценить перспективу и полную картину происходящего, но и того кусочка моста и видимого эпизода баррикады было достаточно, чтобы понять, что дела здесь очень и очень плохи. И пиратов побольше, и организованы они лучше, и у защитников большие проблемы.

— Ну что, сержант, поможем цеховикам? — повернулся и спросил наёмник у Гора без обычной своей улыбочки.

Тот скептически глянул на него, но ответил твёрдо и даже с вызовом:

— Да!

Видно было, что он сомневается в перспективности этой затеи, но и не прочь ввязаться в драку — вся эта беготня по закоулкам — не для него. Что поделать: тяжёлая пехота.

— Тогда к бою!

 

Глава 10

Если бы кто-то ещё неделю назад сказал ей, что мечта о сражениях, доблести, отваге скоро осуществятся, она бы наверняка не поверила. А шутника отнесла к когорте подхалимов, пытающихся воздействовать на неё её же интересами, и, соответственно, в лучшем случае постаралась бы не обратить внимания, а в худшем, в назиданием остальным (столь же умным!) натравила своих амазонок — уж они бы точно устроили наглецу «сражение» — вся столица бы ухохоталась. Но иногда — и так бывает — желания становятся реальностью. К сожалению, к чуду или иному положительному (или оптимистичному) явлению происходящее отнести было сложно. Да, отваги, бесстрашия, самопожертвования, героизма хватало. Но вместе с тем было столько крови и смерти, что верни время вспять, она бы трижды подумала — мечтать ли о таком? Было очень много боли, абсолютно ей неведомой прежде, причём, её тревожили не личные неприятные ощущения, а мучительные переживания за людей, вставших за неё. Ну и наконец, невидимые в ближайшем будущем хоть какие-то перспективы. И висит над головой, как дамоклов меч, очень возможная, скорая позорная смерть. Вряд ли быстрая и безболезненная.

Тем не менее, обстоятельства сложились так, как сложились, у неё был определённый статус и жёсткая, практически прописанная роль, согласно которой она должна торчать здесь с каменным лицом, ужасаться (в душе) разворачивающейся во всей своей неумолимости картиной неотвратимого поражения защитников наверное последнего места в огромной столице, не подвергнувшегося пока разграблению и разрушению. Защитников, которые и были, собственно, той немногочисленной и — что уж говорить — она-то немного(!) понимала, благодаря увлечению военным делом — не очень подготовленной преградой между ней и скорой смертью… И это вместо того, чтобы наплевав на условности и поневоле взваленные обязанности, с обнаженной саблей влететь в ряды врагов, забыться в кровавом угаре, и хотя бы таким образом отвлечься от крушения иллюзий, вида гибели близких людей, неподъёмной ответственности и бессилия что-либо изменить.

Когда-то её наставница, бывшая наёмница Брада заразила её, девчонку, вдохновенными рассказами о схватках, упоении боем, неописуемым наслаждением победой, и таким образом предопределила сферу основных интересов юной принцессы… Возможно даже, наставница погодя т пожалела о своём красноречии, подкреплённом достаточно грубым солдатским юмором и романтическим ореолом жизни вольного бойца. Но только сейчас, во время свалившихся, как снег на голову неприятностей (если так можно обозначит гибель отца, олицетворявшего крепость и благоденствие королевства), она начинала кое-что понимать. Разница между солдатом и правителем очень велика. И если первый, наступив на горло страху, может легко отдаться инстинктам убийцы, то второй обязан сохранять трезвый и холодный рассудок. Так как первому в случае ошибки, воле случая или по иным причинам грозит всего лишь смерть, то второму — позор, в лучшем случае забвение (в худшем — роль исторического коврика для вытирания ног) и многочисленные смерти, что тяжким грузом ложатся на душу.

Она чуть шевельнулась и скосила взгляд на застывшую рядом изваянием сестру. И сердце её болезненно сжалось. Руфия была так юна, чтобы умирать. И даже в случае сохранения жизни (после поражения), хотя в этом она очень сомневалась — силы, преследовавшие представителей рода Берушей были последовательны, цепки и жестоки, совсем ей не завидовала… Проще всё-таки наверное погибнуть.

Младшая принцесса, не взирая на уговоры, увещевания и приказы многих «взрослых» (в том числе и её, Лидии), считавших своим догом и святой обязанностью указывать королевской дочери, воспитывать её, настояла на своём месте возле старшей сестры, наследной принцессы… беглой несостоявшейся королевы. Прятаться или с небольшим отрядом верных гвардейцев уходить она наотрез отказалась… В общем, Лидия конечно же гордилась своей сестрой. Но предпочла бы знать, что она в безопасности или хотя бы вне этой мышеловки.

Лидия заскрипела зубами, с ненавистью глядя на разношёрстные и разноцветные, но от этого не менее умелые и убийственные ряды невесть откуда взявшихся морских разбойников. Слухи о том, что припортовые районы терпят нешуточное бедствие от морского десанта неожиданно получили своё подтверждение. Первые тревожные вести принесли ещё вчера вечером беглецы из других районов Агробара, и рассказывали они всякие ужасы о буквально наступавших на пятки страшных людях, среди которых нередки были и чёрные, как ночь, и очень смуглые, и узкоглазые с пергаментной кожей, как на далёком востоке. Советом старшин, в который помимо, собственно, самих цеховиков и координатора обороны Гарча вошли Лидия, а также все значительные беглецы, как то: маркиз РоПеруши, граф РоАйци, эмир АллФаррийял, рыцарь сэр РоАйруци, делегат от соседней гномьей слободы, с которой был заключён союз на подобный случай, представитель наёмников Кол, капитан амазонок Деметра и сержант — гвардеец Борун, было решено усилить патрули, укрепить баррикаду на мосту и вообще обратить внимание на всю нить канала, опоясывающую Ремесленный квартал, но которую при нехитрой подготовке несложно было преодолеть.

Ночью отряд в пятнадцать — двадцать бойцов после недолгих и невнятных переговоров: «Вы кто такие?» — «А вы?» попытался преодолеть стоящий на пути барьер. И нужно сказать им это почти удалось, несмотря на то, что дежурная смена была начеку — чересчур умелым, бесстрашным и ловким оказался неприятель, словно обезьяны перепрыгивая щиты и ограждения. Ценой в несколько смертей и благодаря вовремя подошедшей помощи от недалеко отдыхающей следующей смены (таков порядок был настойчиво предложен Колом) враг был отброшен.

Вновь отметились наёмники. Лидия только покачала головой, вспомнив об этом, ибо недоразумения между двумя группами вольных бойцов, а точнее между Лири и «тёмными» могли вылиться в большую проблему. Сама принцесса, кстати, весьма затруднялась ответить, на стороне кого она. С гоблином и троллем, несмотря на подчёркнуто миролюбивое поведение, предпочла бы не делить одну крышу — они всё равно вызывали у неё инстинктивное глухое раздражение, бороться с которым было выше её сил — чересчур сильны были предрассудки по отношению к «тёмным». В этом плане Руфия, нашедшая общий язык с ними, а то и, как поговаривают — тьфу-тьфу — подружившись, была прогрессивней, что ли. Криво улыбаясь, она вспомнила сгинувших с её Оливией после отхода из дворца других наёмников, весьма неплохих бойцов, при этом благодаря наглому, невыносимому поведению, отнюдь не вызывавших симпатию. Неспроста бродят слухи, что они и «тёмные», живущие на постоялом дворе — из одной команды. Тем не менее, разумом она понимала, что им повезло, что «тёмные» на их стороне. Простоватый и туповатый — что там говорить — тролль на деле оказался страшным воином, по словам очевидцев, он был столь быстр и силён, что врагам практически не оставлял шансов. Но и мелкий и чрезвычайно вредный гоблин, эта постоянная головная боль окружающих, тоже оказался очень непрост. Помимо того, что он был непререкаемым авторитетом для крупного (но не старшего, судя по разговорам) товарища, гоблин ещё обладал чрезвычайно развитым Даром — эту оценку вынес Его Преосвященство, а ему можно верить в этом вопросе. На мгновение только представив иную направленность этих шаманских качеств, у Лидии сразу же разболелась голова. Но, объективности ради и положа руку на сердце, она готова была смириться с нахождением рядом «тёмных» — чересчур они были ценны. Да и если чуть-чуть поскрести, то под бронёй ответственности и показной невозмутимости можно было бы отыскать огонёк любопытства, поглядывающий с интересом за столь неожиданными и неординарными объектами — в глубине души она даже чуточку завидовала умению сестры легко находить общий язык с разными монстрами (при этом та легко могла отгородиться от вполне приятного человека!).

С другой стороны, крутой и злобный нрав Лири тоже был не сахар. Наверное так уж он был устроен: когда не в духе — задевает всех вокруг. Благо он старался соблюдать приличия, общаясь с ней, но всё равно Лидия ощущала невольный холодок, попадая в поле зрения маленьких, невыразительных, по-кабаньи острых, будто простреливающих насквозь, агрессивных глазок. Не зря в их группе между здоровяком и гораздо приятным в общении рыжим Ежи возник конфликт, причём такой, что пришлось вмешиваться Колу. Но уже сейчас можно было прогнозировать, что это просто так не закончится (если вообще хоть кто-то останется в живых к вечеру). Но как-то же умудрялся контролировать буйный нрав товарища погибший командир наёмников одноглазый Сетр?!

Как бы то ни было, но когда было нужно, враждующие стороны забыли о распрях и, можно сказать, плечом к плечу выступили против обнаглевших пиратов и показали, что наёмники (во всяком случае те, кто на их стороне) — это сила. Взрослое мужское население квартала, следует смотреть правде в глаза, было сильно своим духом, отстаивая собственный дом, к тому же ремесленники физически были весьма крепкими парнями, в доспехах и с оружием — в час беды они не экономили на оружии и доспехах, и снимали с прилавков и вытаскивали из закромов действительно самое лучшее и качественное. Но при этом, даже учитывая то, что по молодости некоторым удалось послужить в армии, реального боевого опыта, специфического навыка, умения быть в строю и прикрывать бок товарища им не хватало. Естественно, с учётом появления желающих пощипать Ремесленный квартал опыт будет накапливаться, а умения развиваться, но какую цену придётся за всё это заплатить? Катастрофически не хватало профессиональных солдат (ой как не вовремя отец собрался в поход на вербарскую сторону; или его подтолкнули к этому? Впрочем, это уже сейчас не важно). А ещё Лидия сильно не хотела распылять гвардейцев, являвшихся реальной, пусть и небольшой силой, этаким боевым резервом, но приходилось их ставить командирами над дружинами цеховиков — откуда брать-то иных? Она бы и амазонок своих направила на командирские должности, ведь, не взирая на внешнюю молодость, взбалмошность, они всё-таки вместе с ней прошли определённую военную школу, и как вести себя и что делать в той или иной критической ситуации теоретически знали. Но тут — довольно шумно и сумбурно — воспротивились старшины. Что поделать: патриархальные нравы. И принцесса отступила, не преминув сыпануть холодом на консервативно настроенных, но имеющих право голоса пожилых мужчин…

В общем, ночную атаку они отбили, но сна уже не было ни в одном глазу, и Ремесленный квартал замер в напряжённом ожидании. По улицам двигались мрачные вооружённые отряды, вдоль канала мальчишек заменили взрослые наблюдатели и подвижные, состоящие из пятерых — семерых молодых мужчин, патрули. И даже в сторону Гномьей слободы и на реку на всякий случай стали поглядывать — враг коварен, и надо быть готовым ко всему. Ну, или хотя бы делать вид, что готов…

Неожиданная и стремительная атака через канал на юго-восточной стороне района всё равно явилась сюрпризом. Как говорится, сколько не готовься, а вероятность испачкать штаны велика. Эти проклятые морские драконы оказались очень хороши, вцепились, будто ривольская овчарка в ногу жертвы. Первые встретившие пиратов защитники, как поняла Лидия, были вырезаны подчистую, но своей самоотверженностью и храбростью дали необходимые мгновения для подхода помощи. Всполошившаяся, да что и говорить, запаниковавшая живая линия связи, без особой координации сверху стала отсылать все ближайшие отряды на ликвидацию прорыва и бить в набат, пробуждая всех, кто ещё спал в этот час. С одной стороны это было хорошо, ведь в случае ожидания соответствующего указания могло быть безвозвратно утеряно время, а так свежие силы сходу влетали в мясорубку, случившуюся на берегу канала, тормозя уверенное движение штурмовых колонн. С другой стороны, будь главари пиратов чуть изощрённей, они легко могли тремя — четырьмя укусами легко расшатать оборону района. Но, как выяснилось вскоре, они действительно не собирались придерживаться прямолинейной тактики, и своего частично добились, но об этом позже. А пока же всё больше и больше ремесленников, словно ошпаренные драконы, неслись туда. Сама Лидия уже склонялась к мысли двинуться туда, но прислушавшись к негромкому разговору Фиори и графа РоАйци, которые хладнокровно обсуждали, какую пакость готовят враги, сделала значительное лицо, за маской которого спрятала нарастающую тревогу.

Потом пришли новости, что молодой РоАйруци, взяв латников дяди, сумел приостановить продвижение противника. Конечно, не стоило всю заслугу в отражении противника отдавать юному рыцарю, к которому Лидия относилась даже для неё с неожиданной благосклонностью — её подкупала его пылкость, искренность… да и чего греха таить, обожание, с которым он смотрел на неё. Но и умалять его ратный труд не стоило. Тем более, пиратские вожаки вскоре подкинули дров в костёр, в котором могли сгореть многие. Если не все.

Когда атака морских разбойников оттянула на себя значительные силы квартала, они внезапно напали на мост.

Выглядело это так. Поднялся сильный ветер, в котором всякий разумный смог бы определить магическую атаку. Затем накатила волна такого ужаса, что крепкие мужчины, чтобы не оглядываться назад, падали на колени, упирались в камни брусчатки, некоторые хватались за телеги и щиты, что были деталями баррикады, и которые ещё не разметала стихия. Отголосок происходящего, дошедший до Лидии, точнее, до места, где на высокой башне была предусмотрена смотровая площадка, и где кроме неё хватало разных людей — от чувствовавших себя значительными персонами по статусу, до вестовых, телохранителей и даже прислуги. Лидия в походном наряде амазонки присутствовала здесь как некий офицер отдельного кавалерийского отряда, старший по значимости, нежели капитан Деметра (но внимательный наблюдатель, естественно, обратил бы внимание на подозрительно часто бросаемые в сторону несомненно красивой, но чересчур уж молодой девушки с властным и застывшим лицом, сверкающими изумрудами глаз, живших, казалось своей собственной яростной жизнью, резко контрастирующей с внешней показной невозмутимостью). Узкие штаны, заправленные в высокие сапоги, кожаная куртка, усиленная металлическими вставками, под которой просматривалась кольчуга мелкого сечения, оканчивающаяся чуть выше коленей, капюшон, спокойно лежащий на плечах, в руке — шлем с вязанной шапочкой — подшлемником, за пояс небрежно заткнуты перчатки, сабля на левом боку, перевязь метательных ножей — на правом, хлыст — стек в голенище сапога. Дополняли картину роскошные чёрные развивающиеся волосы и упрямо выдвинутый вперёд (характерный, кстати, Берушам) подбородок. Ну, чистая тебе воительница на тропе войны.

Наверняка были глаза, которые смогли бы оценить картинку. Тот же Руйал АллФаррийял, с некоторых пор находившийся, несмотря на не до конца зажившие ранения, за правым плечом принцессы в наряде простого воина, тем не менее в шлеме с опущенным забралом, дабы не привлекать ненужного внимания людей, не посвящённых в тайну происхождения девушки. Как бы то ни было, находящиеся здесь были больше озабочены происходящим, нежели гаданием, кто есть кто. Тем более она не собиралась вмешиваться (разве что каким-то действенным советом) в оборону квартала — квалификация командиров её вполне устраивала. Общее руководство было возложено на графа РоАйци и маркиза РоПеруши (ну, так было предложено ею самой), исполнявшего также роль координатора — в тесном, конечно же, контакте с Гарчем, загадочным хромым, державшим материальные, людские, хозяйственные и даже моральные ресурсы в своих крепких руках… и почти без споров подчиняющимся Фиори. Вот такой любопытный замкнутый круг.

В общем, когда после резко поднявшегося ветра пришли страх, отвращение и омерзение — всё самое худшее, что только можно представить, Лидия почувствовала, как — словно задохнувшись — сердце пропустило удар, внезапно ослабели колени, и она невольно опёрлась о кирпичную кладку башни, а справа с огромным облегчением почувствовала твёрдое плечо судиматца. Слава Единому, все были заняты собою и изображали рыб разной величины, выброшенных на берег с выпученными глазами и багровыми лицами. В уши хлынули многоголосый детский плач и истерические женские крики.

Она обратила внимание, как на сам край площадки выдвинулся кардинал Апий и двое сопровождавших его святых отцов — один из местной церкви, второй — прибывший с беженцами из разгромленного Собора Святого Дилия Воителя. И, став как раз напротив моста и баррикады, именно откуда шло воздействие, взялись за руки и стали петь отвращающий скверну псалом. Они клонились, будто под напором ветра, с головы Его Преосвященства слетел капюшон, открыв седые коротко стриженные волосы. Но, несмотря на чисто внешнюю якобы уязвимость, щуплая фигура Верховного кардинала не казалась слабой либо ранимой. Наоборот, святой отец, не взирая на напряжение, будто расправил крылья… И ужас отступил.

Лидия выдохнула, мысленно оттёрла испарину, успела заметить, как отец Апий поспешно набросил капюшон плаща — о его присутствии в Ремесленном квартале знали лишь избранные — и пошатнулся, но его тут же подхватили под руки сопровождавшие его святые отцы и повели по балкону, шедшему вокруг башни, влево. А в следующий удар сердца донёсся пронзительный визг…

К мосту неслась толпа низкорослых, смуглокожих дикарей. В безрукавках либо рубахах навыпуск самых ярких расцветок по пиратской традиции, шароварах, войлочных шапках, размахивая кривыми недлинными саблями, короткими копьями и небольшими — кулачными — щитами. Они мчались вперёд и душераздирающе кричали, наверняка приняв какого-то дурмана. Они наверняка были каким-нибудь островным племенем, оказавшимся в подчинении пиратских капитанов. Этакая лёгкая пехота. И, несмотря на худобу, тщедушность и фактическое отсутствие каких-либо доспехов, совсем не казались простыми соперниками из-за своего бесстрашия и подвижности. Да и, в конце концов, было их очень много: шевелящаяся масса затопила баррикаду. И пусть нападавшие оставляли целые дорожки мёртвых сородичей, защитники, также теряющие своих, вынуждены были отступить, чтобы попытаться перегруппироваться и организовать стену щитов. Но, конечно же, не хватило людей, и бой разбился на множество схваток: небольшие островки стоящих спина к спине ремесленников и редких солдат, окружённых безумными кривляющимися карликами, по двое — по трое бросающихся на противника, задевая неосторожных, кромсая всё подряд, в надежде попасть во что-нибудь незащищённое. Словно стая злых грызунов на крупное, но неповоротливое животное. Только пятёрка гвардейцев хладнокровно удерживала позицию, экономными и точными движениями одного за другим отправляя дикарей на свидание с предками. Но и они, заваленные трупами и залитые кровью, стали оскальзываться и допускать ошибки. Вот метко брошенное копьецо попало в плечо, отскочило от наплечника и, пробивая кольчужный капюшон, вошло в щеку. Неглубоко, но залитый кровью боец, сверкнув разбитым ртом, закатил глаза… Гвардейцы тоже стали пятиться назад.

Наблюдательную площадку, бросив на Лидию, а потом и на стоящего рядом молчаливого судиматца красноречивый взгляд, покинул Фиори РоПеруши. Но прежде помчались вестовые — к находящимся в резерве небольшим, но таким нужным сейчас у моста отрядам. Ушли все, кто может держать оружие… Все, кроме неё. Руайял не в счёт. И амазонки эскорта, нетерпеливо пританцовывающие рядом и цедящие сквозь зубы слова совсем не достойные ушей Единого. Ещё Гарч задержался, как и прежде невозмутимый, но более мрачный, пристально вглядываясь куда-то, потом и он, разослав мальчишек — посыльных, хмуро пробурчав: «Надеюсь, Ваше Высочество, вы будете благоразумны», тяжело хромая, тоже ушёл.

Лидия, кусая губы, не просто злилась — она кипела. Чувствуя себя экзотической птицей в клетке. Эта роль совсем не для неё! Да это вообще, дракон его знает, какой позор! В то время, как гибнут за неё люди, она должна… должна изображать из себя равнодушную царственную Гравию!

Развернувшись, она что есть силы ударила кулаком в стену, и мгновенная острая боль в костяшках пальцев немного отрезвила её. Руйал демонстративно смотрел в сторону, будто ничего не видел. Матильда, исполнявшая роль добровольной служанки при принцессе, испуганно смотрела на неё, и этот её коровий взгляд огромных выразительных глаз в обрамлении длиннющих ресниц, лишь усугубил глухое раздражение. Амазонки… а их, кстати, с горечью констатировала она, осталось всего две — Тамара, не оправившаяся после ранения и Гилэри, взявшая на себя заботу о пострадавшей подруге — у перил жадно вглядывались в разворачивающийся перед ними бой. Деметра и остальные воительницы потихоньку, пока Лидия здесь рефлексировала, сбежали. Никакой к жабокрылому дракону дисциплины! Ну, она им устроит головомойку за самовольное покидание страдающей повелительницы! Пусть только выживут… Тут она поймала сочувствующий взгляд Руфии.

Сестра, незаметно простоявшая всё это время здесь (и главное — никто не задал вполне резонного вопроса: а что здесь делает эта девочка?), чуть придвинулась к Лидии. И сейчас в её глазах помимо чисто человеческой заботы, горела решимость выдержать испытания, выпавшие на их долю, и это более всего заставило встряхнуться старшую сестру. Она Действительно Не Имеет Права Рисковать Своей Жизнью! Ибо её смерть — это крах надежд всех тех людей, поверивших ей и пошедших за ней. Она — знамя, символ Агробара. Можно возразить, что есть ещё, в конце концов, Руфия. Но сестра ещё очень мала, и положение, когда вокруг неё начнут увиваться различные «доброжелатели» — ещё та беда…

— Ну что, дочь моя, там происходит? — сухой голос кардинала вернул её к действительности и заставил подойти к перилам и заново оценить обстановку.

Святой отец был сам — наверняка отправил помощников помогать на месте: исцелять и по мере сил противостоять пиратским колдунам. А сам, не взирая на один из самых ярких Даров, вернулся сюда, к ней, наследной принцессе, о которой, наравне с Руфией продолжал заботиться.

 

Глава 11

Мост был захвачен, и теперь бой происходил на второй условной линии обороны: защитники Ремесленного квартала самоотверженно блокировали неширокие улицы, шедшие в оба направления вдоль канала и — самое опасное и сложное — широкий Кузнечный проспект. Из окон незабитых верхних этажей сыпался разный хлам, вряд ли причиняющий противнику какой-то серьёзный ущерб, били лучники и арбалетчики, за которыми охотились подвижные отряды пиратских лучников. Морских разбойников на этот час на стороне квартала скопилось до нескольких сотен, причём помимо низкорослых дикарей теперь в бой вступили здоровые парни, закованные в железо, с длинными тяжёлыми мечами и высокими щитами — аналог сухопутных латников. Только вместо пикинеров среди них встречались воины с крюками на длинных древках, которыми хорошо стаскивать всадника с коня, доставать врага через головы товарищей (или дотягиваться с борта одного корабля до другого). Тем не менее, и они застряли, упёрлись в истекающих кровью цеховиков.

— Граф подоспел с гончарной сотней… Вижу также эмира с каменщиками.

Для удобства отряды называли по улицам или райончикам, откуда собирались люди. Естественно, ни о какой слаженности или умении держать строй не было и речи, и часто люди были вооружены чем попало, ибо среди них было немало тех, кто, убегая от кровавой круговерти столицы, нашёл приют в Ремесленном квартале. Но львиная доля защитников вместе с дружинниками графа с его племянником ещё раньше ушли к юго-восточному прорыву, как и часть гвардейцев, возглавивших до пяти сотен ополчения, куда помимо мастерового люду также вошли содержатели лавок, трактиров, постоялых дворов, купцы со своими работниками и охранниками, чиновники и некоторое число дворян, волею случая занесённые сюда в это непростое время, святые отцы из местной церкви, несколько монахов из разных орденов — в общем, значительная часть дееспособного мужского населения квартала. А здесь уже ввязались в бой наёмники и отборные бойцы Гарча — крепкие парни с повадками диверсантов и наёмных убийц. Где-то там должна быть и Деметра с остатками амазонок… Спаси и сохрани их, Единый…

— Граф ударил по Кузнечной и… потеснил этих пёстрых драконов… простите, Ваше Преосвященство, — смутилась Лидия от неожиданно выскочившего ругательства.

— Понятно, — отец Апий предпочёл не обратить внимание на не сдержанность принцессы. Он стоял с задранным вверх лицом (капюшон вновь соскользнул) и закрытыми глазами, будто прислушиваясь к чему-то.

По инерции, следуя примеру кардинала, она тоже подняла голову… И очутилась в ином мире. Голубом, кое-где украшенном тончайшей хлопковой кисеёй. Природа, словно издеваясь, разогнала дождевые надоедливые тучи и как будто специально пригласила солнце полюбоваться на неразумных существ, забывших, что жизнь — это дар.

— Эмир вступил в бой… — голос её дрогнул. — И… на них поднялась настоящая волна… из канала…

— Ничего страшного, — успокоил святой отец, — они ведь сами не на воде находятся.

Действительно вода как-то без особого азарта ударила в щиты подоспевших ополченцев, прошедших сквозь расступающиеся ряды утомлённых и израненных защитников. И кто пострадал больше — свои или чужие, трудно было определить. И особой выгоды это действие ни одной из сторон не принесло. Но вот самого эмира Лидия потеряла из виду, только его телохранитель (второй и последний), шёл вперёд, с одинаковой лёгкостью разбираясь как с низкорослыми дикарями, так и с пиратскими тяжёлыми пехотинцами… М-да, эти восточники совершенно не дорожат собственными жизнями. И, кстати, где же Берджир? Небось, по обыкновению контролирует ситуацию из укромного уголка. И бережёт силы. Тем более, он теперь, после потери пальцев на правой, стал леворуким мечником.

Плотная масса противников шатнулась в одну сторону, в другую, да так и застыла как бы на месте, продолжая перемалывать уйму народа. Это было то хрупкое равновесие, потревожить которое мог любой мельчайший камешек на одной из чаш весов. Хоть самой иди…

Она мрачно поджала губы — экая самоуверенность! Одна драконица, распушившая хвост — больше похоже на жест отчаяния. Впрочем, разве сейчас не время оного отчаяния? И надежды.

Вдруг продекламировал Руфия торжественным голосом. Святой отец бросил на неё мимолётный тёплый взгляд, и Лидия почувствовала мимолётный, едва уловимый укол зависти. Кардинал был к ней значительно стороже и… придирчивей, что ли…Но она ведь старшая, к тому же наследница трона! Тем не менее, факты таковы: Его Преосвященство относился к сестре терпимей и добрее… Как любящий… отец.

— Молодец, девочка, — проговорил он тихо — вряд ли его услышала стоявшая сзади и чуть в стороне Руфия. Сухая, неожиданно тяжёлая кисть легла Лидии на плечо. — Не переживай, дочка, хватит на твой век великих деяний. — Святой отец успокаивает её? — Но только голова на плечах поможет тебе в этом, — в голосе кардинала прозвучала толика иронии и… сочувствие, и Лидия встрепенулась, бросила взгляд на сухонького старичка. В выцветших, словно безоблачное небо, чуть разбавленное молоком солнца, была спокойная уверенность в благополучном исходе. Он утверждающе качнул головой, по лицу пробежала сеточка морщин усмешки. — Всё будет хорошо — Единый с нами.

Неожиданный окрик Тамары привлёк внимание Лидии. Она посмотрела в указанном направлении. И обомлела. С противоположной стороны канала спешила ещё одна группа пиратов с чем-то вроде лестниц. Было их до полусотни, и шли они не к мосту, а чуть правее. Быстро и слажено были проделаны все действия, и сразу же по переброшенным мосткам поспешили морские разбойники — первые цеховики, заметившие неладное были просто отброшены.

Это был удар во фланг недавно подошедшим каменщикам. АллФаррийял наконец-то увидел опасность и перенаправил часть людей навстречу. Но, — у Лидии болезненно сжалось сердце, — с какой лёгкостью пираты проходят ремесленников! Особенно привлёк её внимание шедший на острие атаки невысокий мужчина в тюрбане с двумя саблями в руках, перед которым плотная масса защитников будто расступалась, растекалась. Она увидела, как он виртуозно прошёл щитоносцев, выбив одного и тут же вклинившись на освободившееся место и тут расширяя его.

Остальные участки пока держались. На Кузнечном проспекте стояли наёмники с влившимися свежими силам графа — кстати его самого не было видно, что, впрочем, ни о чём не говорило — в том бедламе, что там происходил, легко было потерять из виду любого человека. Костяк защитников же левой улочки составляли гвардейцы, и пока что волны неприятеля, накатывающие на линию щитов, успеха не имели. Но вот этот боковой рейд резко менял всю картину.

Воин в тюрбане наконец-то остановился, часть его людей выстроилась за ним полукругом, оттягивая на себя львиную долю защитников, а часть ударила в тыл строя, перекрывающего улочку. Несколько мгновений отчаянной рубки, и пираты воссоединились…

Сопротивление не ослабло, наоборот, даже усилилось, но всё это стало казаться агонией Ремесленного квартала. Усталость скапливалась, люди падали, их постепенно оттесняли, разбивали на мелкие группки, которые проще было уничтожить.

— Ещё пираты, — тихо бросила Гилэри, и Лидия увидела ещё один компактный отряд, целенаправленно идущий к мосткам.

Теперь им точно конец… Принцесса, втянув сквозь стиснутые зубы воздух, автоматически пробежалась по одежде, коснулась сабли, надела на голову шапочку, затем кольчужный капюшон и следом сам шлем…

— Ваше Высочество, — запричитала Матильда, в мольбе складывая и заламывая руки — её б воля, она и в ноги упала, но знала, что этого не может терпеть принцесса, — что вы задумали?! Вам же нужно здесь оставаться…

— Я не собираюсь дожидаться, пока за мной придут и… Лучше погибнуть в бою, нежели пережить всех тех, кто тебе был дорог! И утащить с собой хотя бы парочку их убийц.

Она не смотрела в сторону святого отца и Руфии, но ей и им было что сказать.

— Святой отец, вам с моей сестрой нужно схорониться у верных людей. Думаю, стоит обратиться к Гарчу… — она кивнула на замерших у выхода с балкона двух весьма серьёзных мужчин в доспехах.

— О нас не беспокойся, Лидия, — принцесса вздрогнула, услышав своё имя — со времён детства оно не произносилось Верховным кардиналом, — у церкви хватает добрых прихожан.

Принцесса согласно кивнула головой, краем сознания отмечая бесконечное терпение в голосе отца Апия. Как и напряжение, поселившиеся в его глазах. И, словно заинтересовавшись происходящим на подступах к Ремесленному кварталу, отвернулась.

— Мне почему-то кажется, что эти… выходцы с Архипелага пришли не за нами, что они — обыкновенные грабители… — запнулась на мгновение. — Пусть не совсем обычные для столицы королевства, тем не менее, главное для них — нажива.

— Тебе не кажется странным, с каким упорством они стараются прорваться именно в Ремесленный квартал?

— Возможно предыдущие районы Агробара не доставили им столько хлопот, — невесело улыбнулась она. — И поэтому им кажется, что здесь есть, чем поживиться.

— Возможно. Но что-то я не припоминаю, чтобы пираты, получив ожесточённый отпор и теряя такое количество людей, — святой отец указал рукой в сторону боя, на что Лидия мысленно согласилась — на границе района полегло много морских разбойников, — продолжали настаивать на своём. Это всё может закончиться пирровой победой. Они действуют до конца в случае прямой заинтересованности кого-то из совета капитанов. Либо при обещании огромной — достойной — добычи, — многозначительно понизил голос.

Лидию прошиб озноб, ибо что может быть ценного в Ремесденном квартале, кроме неких беглецов, представителей законной королевской династии… Но это означало, что их натравили на район… А также то, что враги знают о них… Ведь так?

— Смотрите! — вдруг воскликнула Тамара, до этого также, как и принцесса вместе с Гилэри демонстративно проверявшая оружие и доспехи.

Куда смотреть, Лидия и святой отец поняли не сразу — куда ни глянь, везде, как говорится, есть, что увидеть. Но принцесса обратила внимание, как, например, перегораживается Кузнечный проспект чуть ниже линии схватки. И это делают в основном женщины и подростки, а раненые и пожилые мужчины выстраиваются в линию со щитами и оружием, пока за их спинами кипит работа. А ещё глубже выкатываются механизмы, весьма похожие на стреломёты, и здесь уже копошатся невысокие квадратные фигурки гномов. Во всём этом чувствовалась рука Гарча, в загашнике которого ещё оставались сюрпризы для врага. Наверняка и остальные улочки перекрываются подобным образом.

От увиденного Лидия только укрепилась в мысли о том, что её место там, среди защитников района. А погибнет вдруг — что ж, на то воля Единого. Зато и нападающим ничего не достанется, исчезнет повод штурмовать район. Если, конечно, не заказали их обеих.

Отвлёкшаяся на свои мимолётные и быстротечные мысли и осмотр места боя, она тем не менее, уловила, как вдруг подался вперёд святой отец, а Руфия словно бы всхлипнула. Да и подруги — амазонки отчего-то ошеломлённо притихли.

Она повернулась к сестре, пронзённая острым, властным желанием обнять, успокоить, приголубить — вид плачущей Руфии для неё был просто невыносим, тем более это было столь редкое зрелище со смерти её матери… И застыла с раскрытым ртом. Потому что Руфия отнюдь не плакала!

Младшая принцесса зажимала ладонями рот и разве что не прыгала от прямо противоположного и, честно говоря, абсолютно не соответствующего моменту чувства — радости! Или это истерика?

Лидия в изумлении нахмурила брови, с трудом сдержала слова, что должны были заставить сестру вести себя соответственно её… Но неожиданная открытая улыбка, что неудержимо расцвела на светлом личике, заставила усомниться её в своих предположениях и, уловив некий намёк, витающий в воздухе, она резко развернулась и глянула туда, куда нетерпеливо указывала Тамара.

— Какие-то наглые и сумасшедшие драконы торопятся расстаться с жизнью, — произнесла та с едва сдерживаемым волнением и такой дикой смесью чувств на лице из восхищения, азарта, осуждения, сочувствия, что Лидия невольно сглотнула в предчувствии робко выглядывающей надежды.

Она едва не повторила эмоциональный всплеск сестры, но сдержалась. Лишь крепче вцепилась в перильца ограждения — аж пальцы побелели. Ибо то, что происходило, не укладывалось в голове.

Та маленькая группка, что подходила с другой стороны к каналу, на самом деле к пиратам не имела никакого отношения. Они уничтожили пост на подходе к мосткам, не замеченные в окружающей суете, судя по всему, нагло перешли на эту сторону, сбросили уложенные лестницы, обезопасив себя таким образом с тыла, и, как чуть раннее отряд под предводительством воина в тюрбане, ударили в спину пиратам.

Да, можно было позавидовать их безумию или наоборот, посочувствовать этой попытке изменить ход событий, ведь этим почти двум десяткам самоотверженных людей противостояло грубо говоря до полутысячи морских разбойников!

Тем не менее, группка самоуверенно двинулась вперёд, проходя ряды нападающих, как горячий нож масло. И если первые мгновения можно было списать на растерянность не ожидавших такого подлого удара пиратов, то потом… Да и потом они никак не могли толково отреагировать — слишком шустро продвигались их враги, разя направо и налево, а возгласы предупреждений было не мудрено не услышать.

И тут Лидия, восхищённая смельчаками, неожиданно поняла, что некоторых из них знает. Хотелось даже воскликнуть саркастически: «Ну, кто бы сомневался!», но тут же прикусила язык, ибо это прозвучало бы, словно некий упрёк. А это была бы совсем чёрная неблагодарность по отношению к тем, кто рисковал своей жизнью. Просто эта мысль была первая и инстинктивная, что конечно всё равно не извиняло её. А в следующее мгновение принцесса уже поняла, что готова расцеловать этих невозможных наёмников и Оливию, ибо именно они возглавляли острие кинжала, пронзающего тело пиратской массы.

Практически насквозь пройдя врагов, едва не дойдя до жалких остатков отряда гончаров, Ройчи резко сменил направление, целясь в сторону замершего в окружении воинов предводителя в тюрбане, который уже вышел из схватки и сейчас просто наблюдал за развитием событий. Он, казалось, ещё даже не знает, что некто осмелился бросить ему вызов. Но усиливающийся сзади шум наконец-то привлёк его внимание. Вряд ли он много увидел за плотной массой своих людей, но как опытный командир точно почувствовал что-то. Развернувшись, он неторопливо пошёл навстречу неизвестным смельчакам. Перед ним расступались его бойцы, при этом вздымая оружие и что-то скандируя. Ритм клича стал захватывать всё больше и больше народу, распространяясь во все стороны, и его стали подхватывать воины, не совсем понимающие и не видящие, что происходит, тем не менее, вовлечённые в единый пульс… Будто появилось у места разгула смерти, криков и ярости единое сердце, толкающее короткий крик — призыв, словно кровь по артериям.

Лидия почувствовала, как неожиданно вспотели ладони, заторопилось сердце от дошедшего до них воинственного биения и преддверия схватки… Рядом послышался неторопливый успокаивающий ток молитвы, призывающей Единого, и она, ни мгновения не сомневаясь, присоединила свой голос. Справа донёсся звонкий срывающийся тембр Руфии, а амазонки слева и Матильда сзади, не сдерживаясь, стали выкрикивать верные слова… Это звучало, словно контрапункт взрыкивающему в едином порыве пиратскому войску.

Наёмник и его поредевший, но отнюдь не сдавшийся отряд (в голову пришло сравнение с тонкой иглой, проникающей в тело — она причиняет боль, но чтобы извлечь её, нужно постараться) вышли на уже освобождённое пространство — последние несколько мгновений пиратский лидер просто стоял неподвижно и ждал, скрестя руки на груди.

И вот они друг напротив друга. Ройчи что-то произнёс назад, и его люди, в том числе Оливия и эльф подались назад, к краю образованного пиратами круга — на время поединка распри были забыты. Сам же наёмник, не сбавляя пружинистого шага, тут же двинулся в сторону противника.

Пират неожиданно пошёл влево вдоль круга, чуть пригнувшись, неуловимо быстро извлёк сабли — что-то в движениях незнакомца насторожило его. Ройчи тут же развернулся ему наперерез, и спустя мгновение пространство в месте поединка загудело от невозможно быстрых ударов, парирований, свиста клинков и звона благородного оружия.

Клубок как-то внезапно распался — бойцы просто разорвали дистанцию, вновь продолжили скольжение по кругу, теперь в обратном направлении.

Наёмник перебросил меч в левую руку и отвёл её чуть назад и вниз, а правой извлёк тяжёлый боевой кинжал, направив острие в сторону противника, что синхронно крутил в руках сабли. Бросок, сшибка.

Лидия изумленно покачала головой — воины двигались очень быстро, и хотя их выпады и уходы на расстоянии уловить было практически невозможно, она не сомневалась, что и находящимся рядом сложно было оценить всю красоту смертельного танца, суметь понять логику движений и вообще заметить что-либо внятное. Напряжение было такое, что, казалось, будто сгустился воздух, а шум сражения отошёл на задний план, будто фон морского прибоя.

Тонкие подвижные фигурки продолжали стремительно двигаться… Вот одна из них покатилась по брусчатке после столкновения, вторая стала нагонять, последовала за ней… и угодила в ловушку: неуловимое движение ног, воины покатились по мостовой, продолжая наносить удары кулаками, ногами, головами, уклоняться от ударов ножей, что в отличие от длинного холодного оружия остались в руках. Уход, кувырок — и они снова на ногах. Тюрбан пирата оказался на земле, и его длинные чёрные волосы рассыпались по плечам. На нём, впрочем, как и на наёмнике появились бурые пятна, но чьи они понять было невозможно.

А толпа вокруг продолжала бесноваться, ритмично скандируя что-то вроде: «Гу-рра! Гу-рра!».

Поединщики вновь сошлись, замельтешили. Принцессе отчего-то это напомнило танец бабочек, крылья которых столь же подвижны и неуловимы.

Вообще, она пойма себя на мысли, что такой поединок — сродни чуду, лицезреть которое дано не каждому. Подобные техники владения оружием и телом она во всяком случае при дворе своего отца не видела. Конечно, были боевые школы со своими секретами подготовки и на вечно беспокойном Восточном пределе, и на далёком суровом предгорном севере, и на западе, где, несмотря на разность культур и вековую кровавую историю отношений поселения барского корня смешивались с ашалюрскими родами, поневоле принимая их некоторые боевые традиции. Что уж говорить про приморский юг опыт борьбы с пиратами… ну и не только. Да и центральный Агробар славился несколькими школами, которые содержались либо за свой счёт, либо за счёт короны — с воспитанием как дворянских отпрысков (естественно, мужского пола — принцессина «дурь» про равные возможности полов распространялась не взирая на добродушно-покровительственное отношение короля — батюшки всё равно туго), так и рекрутов неблагородных корней из числа свободных семей. Но то, чему она была свидетелем сейчас, скорее было похоже на пример поединка на востоке, где скорости были не в пример быстрее. Это совсем не походило на иллюстрацию из агробарского рыцарского турнира, до которых был очень охоч Элий 4, и которые организовывал частенько, либо посещал по этому поводу соседей — вместе со старшей дочерью, любопытствовавшей в этом направлении.

Неожиданно воины буквально разлетелись по сторонам и, выровнявшись, утвердившись на ногах, с опущенным в руках оружием, замерли.

Удар сердца, ещё…. Они стояли, глядя друг на друга, не шевелясь, словно бодаясь взглядами.

— Что они делают? — озвучила витавший вопрос Гилэри. — Почему не продолжают поединок? — в голосе её было скорее недоумение, нежели нетерпение.

— Паритет, — произнёс отец Апий. — Происходит общение, — продолжил не очень понятно.

— Разговаривают? — это Тамара. Лидия предпочла промолчать с невозмутимым видом.

— Вроде того, — со скрытой иронией и непонятной тревогой счёл возможным ответить святой отец.

Принцесса только задумалась об опасении кардинала, как увидела, что наёмник и предводитель пиратов… поклонились друг другу, спрятав оружие и скрестив на груди руки. И что-то проговорили друг другу. Видно пират подал какую-то команду, потому как прозвучали быстрые трели свистков, замельтешили флажки, и шум стал стихать, морские разбойники стали повсеместно выходить из боя, просто защищаться при необходимости и уходить в оборону — Лидия поразилась слаженности действий соперников, их быстрому реагированию на приказ.

Несколько мгновений — и наступило шаткое затишье. Крайне удивлённые действиями неприятеля защитники Ремесленного квартала поспешили объединиться из разрозненных группок в нечто цельное. Пираты, впрочем, им не мешали.

Поединщики между тем сошлись… и обнялись. Потом приняли непринуждённые позы и, совершенно не опасаясь друг друга, судя по всему, принялись за неспешную беседу. Происходило вообще нечто невообразимое!

Лидия переглянулась с прищурившейся Руфией и, не сговариваясь, они поспешили вниз — чтобы ни случилось, а бой скорее всего в ближайшее время не возобновится. А им во что бы то ни стало нужно быть ближе к центру развития событий.

 

Глава 12

— Здравствуй, Змей.

— Здравствуй, Дудочник.

— Ясного тебе неба и благословление семье. Как жена, дети?

— Милостью богов, всё хорошо. Младшая носит двенадцатого сына. Старший же уже капитан и имеет три корабля.

— Боевые?

— Обижаешь. В моём роду купцов не было.

— И как промысел?

— Слава богам и морской деве, берегут. Потихоньку живём.

— Ладно тебе, ты — и потихоньку?

— Я уже мужчина, а не щенок, лающий на ветер. Выполняю законы предков и Круга. Тем и силён… Я — охраняющий заветы.

— Ого! Да ты теперь главный идеолог Архипелага!

— Не главный, а первый. Что поделать, скромность — не моя стезя. А жреческий путь — самый короткий путь к власти. И менее кровавый.

— Не ожидал от тебя такой заботы о соперниках.

— В Кругу не может быть противников. Кто думает иначе — ренегат и предатель.

— Круто замахнулся. Собираешься объединить капитанов?

— Почему собираюсь? Уже собрал. Тем более жрецы подо мной.

— Много было несогласных?

— Были. Кормят рыб. Считанные ушли по воде… Разнося ужасные вести.

— Небось, специально отпустил.

— Ты всегда отличался чрезмерной проницательностью… От основной массы наших…

— Наших?

— Да. Несмотря на козни и баловство. Я стал тем, кем я стал только благодаря Хромому. Невозможно выбросить из сердца то, что было с нами, забыть или вычеркнуть. Это как добровольная кастрация.

— Я знаю.

— Да и потом, мы алмазной вязью вписаны в историю. Мы — прижизненная легенда.

— Наконец-то узнаю тебя, Змей. Ирония — великая вещь, ей наравне с богами нужно приносить дары.

— Куда уж мне до тебя… Хотя я вполне серьёзен. Но да — не хватает простоты общения. Сам понимаешь: положение обязывает. Даже в постели нужно держать лицо…

— Ха-ха-ха.

— А что ты думал. Из девяти жён, семеро — дочери капитанов, которые обещали поддержку… Только с третьей, самой любимой — только никому не говори!..

— Что ты, эта тайна умрёт вместе со мной.

— … я могу вести себя свободно. И легко. Остальные — змеи, пьющие моё молоко.

— Но ты ведь главный змей?

— Несомненно. Они ещё маленькие и доросли только лишь до шипения под сапогом… Но, в общем, не всё так плохо. Сам знаешь, после школы Хромого, даже самого ярого противника при должном приложении сил, слов и чувств можно переделать в своего сторонника.

— Это точно. У каждого существа есть точка воздействия и влияния…

— То-то, смотрю, возле тебя высокрождённый и подгорный. Научи, как перевоспитывать «светлых»?

— Хо! Очень просто: смешиваешь с ними кровь и дерёшься, как за себя самого.

— Ну, ты всегда любил крайности.

— Возможно. Но ты ещё не видел «тёмных» из моей команды…

— Тогда я наслышан о тебе и о них! Очень любопытствую, где они? Надеюсь, не пострадали?

— На канале шумят. С юго-восточной стороны.

— А? То-то Бвана был недоволен. А с ними тоже… кровью делился?

— А как же. Они — моя семья.

— Ну-ну. Не думаю, что ваш Единый столь разборчив.

— Ничего, в походе многое прощается. А мы, как ты наверняка догадываешься, в вечном походе. Не поверишь, конечно, но в эту заваруху ввязались случайно…

— Действительно не поверю.

— Думали осесть на берегу Срединного моря где-нибудь в глухом местечке. Пожить, так сказать, в своё удовольствие, смыть морской водой соль, излечить душевные раны…

— В чём проблема? Перебирайтесь на Архипелаг — у нас ещё есть достаточно пустынных и труднодоступных мест.

— Гм, спасибо за предложение. Но мы, пожалуй, откажемся — всё равно слишком уж людная у тебя местность. Да и чересчур беспокойная. Во всяком случае, пока. И потом, даже при самом жёстком сохранении тайны, всё равно кто-нибудь проведает о нас и попытается использовать, как рычаг воздействия на тебя.

— Ну-ну.

— Я понимаю, Змей, что ты хочешь чужими руками проредить противников и выявить скрытых врагов…

— … А…

— … и начнёшь золотые горы предлагать. Нет. Мы действительно хотели отдохнуть. Вот выкарабкаемся отсюда, долги вернём. Поверь, я не набиваю себе цену. И потом, хоть и говорят, что монет не бывает много, тем не менее, во-первых, как это ни звучит смешно, для нас деньги не главное. А во-вторых, мы совсем не бедствуем.

— А я и не смеюсь, как ты несомненно заметил… Ты сразу меня узнал?

— Нет. После второго танца ты провёл стандартную связку…

— Вот же, морская дева свидетельница. Думал удивить незнакомого воина, а тут оказывается… А я заподозрил неладное, когда ты ушёл от невозможного добивающего…

— Ха-ха! Я предчувствовал, что ты поведёшь себя так. Вот если бы ты хоть на гран ушёл от схемы, мне бы точно не посчастливилось… Но.

— Я сам знаю, что консервативен — это ты всё любил импровизировать, Дудочник. Но мне проще действовать по готовым схемам. Да и не встретишь сейчас достойных бойцов.

— Неужели Братство и Круг так измельчали?

— Может, я просто требую от них чересчур многого?

— И чего же ты от них требуешь?

— Всего лишь государства.

— Ну, ты и замахнулся! Пупок подвязал? А как же Круг?

— Куда им деваться.

— И с пиратством завяжешь?

— Со временем… думаю. Средств, сам понимаешь, нужно немеряно на святое и богоугодное дело. Так что не смейся.

— Ладно, если ты просишь. Но, согласись, не грех по такому поводу и улыбнуться.

— Лыбься — лыбься, тебе можно. Заодно и я вспомню, что это такое…

— Ох, и любишь ты прибедняться.

— Веришь, первый раз этим занимаюсь с… с тех пор.

— Не преувеличивай. Эк тебя засосала власть. Ладно-ладно, со мной можешь потренироваться. Должен заметить, что я частенько этим балуюсь. Смех — величайшее изобретение богов.

— Только спокойней. А то мои нукеры могут не понять.

— Серьёзные ребята.

— Дудочник, перестань издеваться!

— Да ни за что! Просто вон тот сердитый дядька с торчащими усами такой страшный. Как бы дырку во мне не просверлил. Или усами не защекотал.

— Знаю, что не устоят перед тобой. Но имей ввиду, что натаскивал их лично я, так что советую не шутить с огнём.

— Кто же спорит… А, понял, — намекаешь о старой илийской поговорке, что только воде легко шутить с огнём?

— Верно. Оставь в покое моих людей — они мне ещё пригодятся. Все.

— Наверняка. С этой точкой зрения согласен. Кстати, не пересекался с судиматцем — единоверцем?

— Как же, видел. Не скажу, что наши боги сидят за одним столом. Но добычу жарят над одним костром… Он мне показался уставшим.

— И?..

— Он не уронил своей чести. Может следующий раз мы исполним полноценный танец. Но не сейчас.

— Понятно… Видел кого из наших?

— Да. Ворон залетал. Взбудоражил капитанов идеями великих захватов и был таков.

— Помню его.

— Такого сложно не заметить… А больше ни с кем не пересекался. Северянин по какой-то надобности шёл по морю и нарвался на моих ребят. Верее, они на него. Побил их знатно и жестоко.

— Северянин? Кто такой?

— Высокий такой здоровый блондин. Холодный, как лёд. С Зимней гряды олдец… Несколько лет назад это было — не встретились мы. Я по описанию да по манере сражаться понял, что это он. Опять же, наверняка это он.

— Что-то припоминаю. Старше он был. Вроде как в роте Лицедея… А я Отто и Лягушатника встречал. Первый сенешалем Наместника По заделался. Так замаскировался, что еле узнал. И долго открещивался от меня.

— Вот же дракон.

— Да ладно, его понять можно. При нравах, царящих при дворе, проще прикинуться свечкой, чем задирать нос и привлекать внимание. А у него вроде как большая семья. А Лягушатник пьёт…

— Как?!

— Вот так. Он потратил уйму времени на общение с людьми с Даром и эксперименты над собой. В итоге нашёл любопытного человека, который… ему помог. Да. Теперь заливает, сколько влезет. И учит молодых уму-разуму… Когда те пытаются поучить его. И в боях участвует — у них на Тёмном порубежье очень популярно такое времяпрепровождение. Тем и живёт. И будто бы у него много информации о наших братьях… Это его второе увлечение после… серьёзного желания начать пить.

— Ха-ха. И скольких он нашёл?

— Честно говоря, когда мы общались, он уже был достаточно невменяем — у меня даже сложилось впечатление, что он принял меня за призрака. Аж взбледнул! Представляешь себе, Змей, такое зрелище: краснорожий, чуть ли не лиловый Лягушатник — и вдруг бледнеет. Почему-то в его башке застряла мысль, что я — покойник. Не смешно ли?

— Но ты же, Дудочник, всегда отличался непоседливостью и любовью к приключениям на свою задницу. Взять хотя бы тот случай, когда ты задрал дружинника княжеского, ещё не будучи в гвардии…

— Молодой был, глупый.

— Ага. Сейчас бы просто зарезал, чем в благородство играть.

— Ну ты и кровожадного из меня делаешь… Но как же давно это было! Будто в прошлой жизни.

— Скорее, в прелюдии к прошлой жизни. Так я что хотел сказать касательно твоего умения влипать в неприятности: даже до меня доходили слухи о тёмных историях, связанных с великими мира сего. Сопоставив факты и события, я был уверен, что там не обошлось без тебя. Но, как видно, везение ещё у тебя не закончилось — и ты выкрутился из неприятностей.

— И поверь, Змей, не столько в контрактах дело, сколько в сопутствующих обстоятельствах. Многие хотят поживиться на скромном наёмнике с небольшой командой. Ты только представь, как тщательно приходится выбирать заказчика, учитывая расовый состав отряда! Было даже дело, что один умник из Высокого леса решился заказать нас только ради того, чтобы заманить и прибить моих «тёмных».

— Это случайно был не Владетель Озерного края?

— Да нет, что ты. С ним у меня хорошие отношении. Можно сказать дружеские…

— Ну-ну, смотри поаккуратней. С высокорождёнными заигрывать — себе дороже. Ладно, прекращаем лирику. Давай, ближе к делу. Каков твой интерес в этом районе?

— Обязательства. Твой?

— Заказчик обещал жирную добычу.

— Даже так? Это ведь не основная цель?

— Нет, то мы уже отработали. Сразу же. Бухта и порт — наша задача. Но коль чересчур легко далось, молодёжь пожелала развеяться. И заказчик дал по его словам неплохую наводку.

— Точнее можно, если это не тайна?

— Почему нет. Богатые ремесленники и прячущиеся среди них купцы, держащие монополию на торговлю оружием. Очень богатые. Имена — уже секрет.

— А фигурировали имена… ну, скажем, не связанные с районом?

— Нет.

— Тогда скажу откровенно, что тебя обманули. Не знаю, какие здесь жители, настолько ли богаче, чем в районах дворянских особняков и купеческой гильдии, но цель твоего заказчика была как минимум сломить сопротивление неподконтрольного до сих пор новой власти района. Возможно, что и ещё какой-то интерес… Мой тебе совет — уходите. Честно. Не будет стоить добыч всех тех жизней.

— На всё воля бога… Но капитаны понесли большие потери. Погиб сын и несколько жрецов… Не твоя, кстати, работа?

— Возможно. Я сочувствую тебе. Но это могут оказаться не последние жертвы. Даже если вы прямо сейчас развернётесь — очень уж… коварен ваш заказчик. Вам ещё нужно дойти до порта. С теми силами, что останутся после драки за Ремесленный квартал, это может стать проблемой. И мечты о государстве останутся всего лишь мечтами…

— Не надо давить на меня, Дудочник, я не мальчик — новобранец, которого пугает перспектива оборванных ушей. Народ требует крови…

— Вы мало взяли добычи в порту?

— Ты меня не слышишь! Даже я не могу так просто взять и увести людей…

— Змей, не заставляй меня улыбаться — у твоих нукеров совсем нет чувства юмора, и они могут обидеться. Ладно, пока ты играешь желваками и пытаешься сохранить лицо — хотя, уверен, рад был бы расхохотаться, хочу задать тебе один совершенно не важный вопрос. Что ты знаешь о таком невзрачном клочке суши — остров Святого Анри?

— Кусок скалы посреди моря. Там даже чайки гадят с неохотой.

— Так вот тебе интересная задачка. Если в новолуние поймать Гравию на левый клык, находясь ровно на лунной дорожке, можно увидеть, как море отходит немного — на метр-два — и открывается любопытный ход. Взрослый мужчина с трудом, но пройдёт. Не тролль.

— И…

— Думаю, жрецы твои — да и ты — будете довольны. Наследство Анри…

— Разве это не легенда? Будто кельи святого ушли под воду — ты ведь знаешь, как тщательно изучались скалы, даже подводные, на каждом кусочке суши в том районе в поисках места обитания святого. Анри — наш наставник, и место его упокоения — очень важно для народа Архипелага.

— Я знаю. Между прочим, вы там сможете обнаружить артефакты, которые, я так понимаю, смогут изрядно обезопасить твою землю посреди моря…

— Я не могу в это поверить! Ходили слухи, что учитель смог изрядно развить возможности своего Дара… Дудочник, ты случайно сказочником не подрабатываешь?

— Исключительно добрым. И пушистым. Но предупреждаю: сокровищ там особых нет, а вот магических штучек, к которым я отношусь с опаской, хватает. И мне кажется, они могут быть с подвохом… Не скрою, эту информацию можно было обменять на золото, но…

— Не тяни! Мы сможем договориться, но только после подтверждения данных. Даю слово, ты не будешь обижен.

— … я и мои друзья чересчур неприхотливы, и избыток накоплений нам без надобности — мы ведь, в конце концов, не банкиры. Тем более, ведём образ жизни тихий и мирный…

— Ха-ха.

— … к тому же достаточно обеспечены и так. Поэтому отдаю тебе секрет исключительно по доброте душевной. Да, это был тайник… на всякий случай. Вот случай и подвернулся. Ничего не жалко для старого друга.

— Надеюсь, ты не блефуешь… Если там всё так, как ты говоришь, то…Будет нужна помощь — обращайся, Архипелаг добрые дела не забывает. Плохие, впрочем, тоже.

— Змей, не сомневайся. Ты будешь доволен.

— Тогда по рукам. Знаю, не обманешь.

— Я тоже буду по тебе скучать.

— Хорошо, я увожу людей. И… рад был тебя видеть.

— Я тоже.

— Напоследок: если надумаешь, спокойно перебирайся к нам и забирай всех своих… товарищей — ты ведь знаешь: на Архипелаге кого только нет. Пока семья Альруни у руля — ты под моей защитой. Что хочешь обеспечу тебе: хоть тишину и покой, хоть славу и знатность… А нет, просто заходи в гости.

— Спасибо, Змей, я запомню. Но пока мы по старому плану. Ты тоже не стесняйся, зови при… необходимости. Команда у меня хоть и скромная, но шороху навести можем — для нас таких уж авторитетов нет…

— Это я знаю!..

— … но разве что, если человек хороший — тогда ладно. Но напоминаю: в ближайший год мы действительно планируем найти тихую бухту и отдохнуть. Нагулять, так сказать, жирок. Ну а потом — как кости лягут. Сам же знаешь, долго сидеть на заднице — занятие о-очень сложное. Так что всякое возможно.

— А скажи, Дудочник, ты сам был в тех пещерах? Или слышал от кого-то?

— Сам, иначе как бы мог с такой уверенностью тебе рассказывать?

— С тебя станется. Шутка. Но как ты умудрился на моей территории побывать и не попасть в поле зрения?

— Я очень аккуратно… Ладно, скажу: уходил от южно-амьенского визиря, который на побережье носом рыл, поэтому светиться на Архипелаге мне было не с руки. К тому же, по слухам, он нанял Орнида Глухого, который тогда был в силе в Кругу капитанов. И даже грейфов соблазнили моей бедной шкуркой.

— М-да, силён ты, однако. Впрочем, старая сволочь Орнид уже кормит рыб. А у грейфов по отношению к людям память коротка — по этому можешь не переживать… Слушай, Дудочник, любопытства ради, ответь, много ты знаешь таких кладов на Веринии?

— Что ты, конечно нет. Чужие тайны вредны для здоровья.

— Темнишь, дружище. Ну, ладно, попутного тебе ветра.

— И тебе, Змей.

 

Глава 13

Ветер трепал белые и голубые флажки на большом остроконечном навесе, который очень быстро поставили корсары с Акульего архипелага, и горстями бросал в лица терпеливо дожидающейся толпы водяную пыль — то, во что превратился так толком и не начавшийся дождь. Огромная плотная масса народу — с одной стороны защитники, с ругой — агрессоры, застывшая молчаливо за условным, отмерянным теми же морскими разбойниками квадратом со стороной в пятьдесят локтей и охраняемой цепочкой людей, где через одного стояли цеховики и корсары, напоминала сейчас большого зверя, настороженно замершего в ожидании команды.

Руфия, сумев не отстать от сестры, умудрилась пробиться к самой кромке. Слава Единому, что Лидия, занятая стремительным продвижением и разговором с маркизом, не стала качать права, как старшая сестра, и не прогнала её. Хотя если на мгновение представить, что эти странные переговоры завершаться неудачно, то первыми же жертвами будут именно люди, находящиеся в первой шеренге. Даже крепкие фигуры гвардейцев, плотно опекающие сейчас принцесс, не могли гарантировать их безопасность.

Они с сестрой продолжали сохранять инкогнито, хотя иногда приходила мысль, что враги лучше осведомлены, где находятся представители рода Берушей, нежели окружающие их друзья. Она плотнее укуталась в безразмерный плащ и чуть приподняла со лба капюшон — чтобы лучше видеть. Хотя, что там видеть: за прошедшие полчаса практически ничего не менялось: мужчины, сидящие на стульях с высокими спинками за заставленным фруктами и ягодами походным столиком с кувшином посредине (всё это, как и сам навес были также принесены пиратами), неторопливо потягивали из кружек напиток (Руфия почему-то сомневалась, что это вино), и о чём-то неспешно беседовали. Изредка доносился негромкий смех, что, конечно, внушало оптимизм.

Они были так непохожи. Ройчи, худой, бледный, с обветренным лицом (каким она его помнила), с длинной косой, схваченной чёрной лентой, в простой кожаной куртке и штанах, заправленных в невысокие сапоги, напоминал какого-то обыкновенного солдата удачи, кем он, собственно, и являлся, если опустить эпитет «обыкновенный», ибо слово совсем не соответствовало действительности. И предводитель корсаров, плотный и широкий, и казавшийся из-за этого невысоким, хотя реально вряд ли был ниже Ройчи, смуглый, аж коричневый, с чёрными с проседью усами в белоснежной накидке (её ему тут же поднеси после прекращения поединка), слегка оживлённой золотой нитью, закрученной в причудливый орнамент, наверняка что-то значащий, под которой прятались позолоченные доспехи, ясно свидетельствовавшие о высоком статусе участника переговоров. Вообще, у представителя Архипелага была очень сильна аура власти. Что ещё более усиливало контраст, ибо Ройчи лишь при желании мог излучать опасность, но отнюдь не значительность или внушительность.

Тем не менее, что-то всё-таки общее между столь разными людьми было. Например, оба — прекрасные бойцы. Отсюда и непоколебимая уверенность в себе — во всяком случае, так думала девочка. И ещё их объединяла некая тайна. И случайно подслушанное в разговоре сестры с маркизом слово — «илийцы». Её насторожил именно тон Фиори, с каким он говорил об этом Лидии. Опаска, возбуждение и даже… восхищение.

Она перевела взгляд на небольшие группки, расположившиеся на различных полюсах площадки, но за линией оцепления. Со стороны пиратов это было несколько богато одетых, судя по всему, капитанов, среди которых выделялся огромный чернокожий гигант (таких Руфия ещё не видела) и несколько мужчин в тёмно-синих плащах и таких же тюрбанах, от которых явственно несло Даром. С их же стороны стояли уже знакомый ей эльф Листочек, Оливия, как ни странно, скромно, что на неё совсем не походило, находившаяся за левым плечом высокорождённого, сержант с мантикорой на сюрко и гном, невозмутимо и даже как-то расслабленно стоявший впереди всех с боевой секирой в опущенной руке. По тому, как он уверенно общался с эльфом и улыбался в бороду, девочка сделала два вывода. Первый: эльф и гном хорошо знакомы, и второй: он или чересчур самоуверен или не сомневается в благополучности исхода переговоров. И эта, пусть невнятная определённость выводов как-то неожиданно успокоила Руфию и принесла ощущение уверенности, что всё будет в порядке…. Но помолиться лишний раз Единому не повредит.

Мужчины наконец-то встали из-за стола, поклонились друг другу на восточный манер, улыбнулись (во всяком случае, блеснувшие зубы на лице пирата можно было отнести к этому действию), потом неожиданно сблизились и крепко обнялись. Выдержав несколько мгновений, развернулись и, не глядя друг на друга, стали расходиться каждый в свою сторону. Ройчи при этом напоследок подхватил со стола виноградную гроздь, от которой отщипывал по ягодке и, высоко подбрасывая, ловил ртом.

Корсары потянулись за своим предводителем. Разнеслись гортанные команды и пронзительное гудение дудок, вслед за которыми стал разбираться навес и уноситься вся атрибутика переговоров, собираться оружие, раненым начала оказываться помощь жрецами, мёртвых сносились в одно место, к которому вскоре подогнали телегу направляемую испуганно озирающимся мужичком. И это всё на виду оторопевших противников — цеховиков, совершенно не обращая на них внимания, чуть ли не пренебрежительно (что впрочем, вряд ли). А ремесленники глазели, открыв рты, не в силах придумать, что же делать им самим — команд-то никаких не было. Только за наёмником увязался шлейф людей, среди которых оказались и принцессы.

Ройчи узнал Лидию и Руфию и верно оценил напяленные чуть ли не на самые носы капюшоны. Но если наследной принцессе обозначил подобие куртуазного поклона с несходимой с уст ехидной ухмылочкой, то Руфии улыбнулся во весь рот и шепнул на ухо: «Юная леди, как же тут без вас могли обойтись…», и… укоризненно, по-отечески погладил по голове. Руфия предпочла воспринять этот жест не как неуважение или оскорбление — внутренне она была довольна. Сердце в груди стучало напористо и часто, никакие неуклюжие мысли или обстоятельства не могли помешать его бегу. «Всё будет хорошо», — витало в воздухе.

Лидия приблизилась к наёмнику (недопустимо близко — мелькнула озорная мысль), и Руфия прочитала по её губам: «Ну, что?»

Ройчи, не останавливаясь, доверительно ещё более склонился к наследной принцессе и прошептал (младшая РоБеруши, предполагая нечто подобное, фактически услышала предполагаемое и едва не прыснула от смеха — что вряд ли бы характеризовало её положительно, как особу благородных кровей).

— Ваше Высочество, вы так прелестны… — дальше было не разобрать.

Резко отпрянувшая сестра ответила какой-то грубостью, на которую наёмник только довольно зажмурился, потом изобразил сожаление:

— Вы не меняетесь, великолепная Лидия, всё предпочитаете образ твёрдый и прямолинейный, и, как следствие, видите в окружающих злых ящеров, а не милых домашних животных, излечивающих всего лишь одним вниманием от любых недугов… Ладно, не злитесь, и простите, если не тяну на панацею для вашего дёргающегося в припадке королевства. Всё нормально — Гурид Альруни отведёт своих братьев от Ремесленного квартала.

Лидия задумалась на мгновение, было видно, как напряжённые плечи слегка опустились.

— Куда? Куда они пойдут?

Наёмник на ходу глянул на неё искоса и криво ухмыльнулся.

— В другую сторону. — Сестра нахмурилась. — Не переживайте, они скорее всего в ближайшее время совсем покинут Агробар… — Лидия бросила на него яростный взгляд, но Ройчи, проигнорировав его, как ни в чём не бывало, продолжил. — Я вот вам о чём советую задуматься: корсаров специально направили сюда, пообещав знатную добычу.

Наследная принцесса поджала губы и отвернулась, якобы задумавшись.

— Вот-вот, и я о том же. Где гарантия, что враг просто не желал повоспитывать строптивых ремесленников? А заодно избавиться от неудобных фигур. Но Гурид о вас не знал и не знает ничего. Даю слово.

* * *

Он стоял на коленях в Храме в самой тёмной части правого нефа, за колонной и неистово молился. Это было неожиданно и… приятно. Кто бы увидел сейчас Зерги, не поверил своим глазам. Вор и убийца в прошлом (как он смел надеяться) избегал часов служб, а также открытых, видных молельных мест, возможно в силу въевшейся привычки скрываться. Скорее же правдивым ответом был такой: он не считал себя достойным, пока, по крайней мере, появляться перед ликом Единого — кровь на его руках не могла в одночасье исчезнуть. Вот может быть когда-нибудь, когда праведной жизнью он докажет свою решимость измениться, вот тогда… Тем не менее, колонна, за которой он проводил львиную долю своего неожиданного пребывания в Храме, была ближайшей к алтарю.

Иногда, в неизбежных паузах между молитвами, он поднимал голову и бросал украдкой взгляд вверх. И тут же пригибал её — величие Храма, его стрельчатые своды, монументальные колонны, чудесные картины жития святых, их благочестивые и суровые лики словно пригибали к полу, заставляя ощущать собственную неразумность и никчёмность. Он даже помыслить не мог когда-либо приблизиться к их пониманию истины. Разве что коснуться лбом земли, на которую когда-то ступала нога праведников.

Это возвращало во времена счастливого детства, когда были живы родители, а он, сын священника, естественно, присутствовал на службах, часто посещал церковь, гораздо меньшую, нежели нынешний Храм, но отнюдь не менее величественную. Просто тогда он по-детски восхищался красотой росписей, чистотой пения и не стеснялся внимательного взгляда Единого. Сейчас же в полной мере ощущал собственное ничтожество. Самомнение муравья, посмевшего возомнить себя чем-то большим, нежели насекомое. Оттого и прятался от взгляда Бога, словно имело это смысл — прятаться. Не людей. Монахи, священники, прихожане продолжали удостаиваться мимолётного внимания (будто сквозняка на щеке). Потому что он пока не был готов разменивать и делить своё общение с Единым с кем-либо ещё… Возможно, разве что, с отцом Алием.

К священнику, вывернувшему его наизнанку, открывшему ему глаза на окружающее и его конкретное место в нём, у него были особые, сильные чувства. Это и несомненное уважение: обуздать такого зверя, как он (с намертво прилипшим именем Злой) — многого стоит; вполне человеческое восхищение — суметь прочувствовать обстановку и так ловко из блестящего, но вполне рядового священника сделать скачок в иерархи Новой церкви — нужно иметь недюжинный ум (помимо честолюбия и дара манипулирования толпой и отдельными сознаниями сподвижников, сочувствующих и тех же временных союзников — «ночных»); опасение — всё-таки человек, напрямую общающийся с богом уже и не совсем человек — Зерги ведь прославился в среде городских бандитов своим «пристальным» вниманием к служителям Единого и при оказии лично участвовал в уничтожении этих посредников между ним и отвернувшимся (якобы) от него богом. В общем, отец Алий после Единого был единственным, кто часто занимал мысли бывшего «ночного».

Стоит сказать, что при всей своей несомненной занятости, святой отец, кардинал Новой церкви, немало времени уделял личному общению с Зерги. Это не то, чтобы льстило посланнику «ночных», на данный момент вряд ли сумевшему определить свой реальный статус, но было приятно. И не давало возможности мыслям вильнуть в сторону. А после исповеди отцу Алию, духовная связь между ними окрепла ещё больше. Несмотря на то, что вываленные на исповедника ужасы могли поколебать любого слабонервного, тот, по отстранённому мнению Зерги, по привычке продолжавшему краем сознания анализировать происходящее, выдержал это достойно. Но всё — эта тема закрыта. Закупорена, запрятана в самом тёмном уголке сознания.

После исповеди, помимо некоторого облегчения, не давшего, впрочем, полного ощущения обещанной лёгкости и свободы, Зерги испытал некоторую пустоту. Раньше его голова была забита множеством мечущихся в хаотичном движении мыслей, связанных в целом с простым, бандитским существованием, но сложным на эмоциональном уровне общения в среде «ночных», также умевших интриговать для «продвижения» по иерархической лестнице вверх. Но Зерги — Злого как-то мало трогала подобная конкуренция — он на все сто процентов оправдывал свою кличку, и связываться с ним глупцов и драконов не было с тех пор, как он в порыве ярости убил тройку вполне серьёзных бойцов, а на «разборе полётов» у самого Кривого Дужана, где также присутствовал и его непосредственный командир — Рыжий Кари, хладнокровно заколол руководителя той, так неудачно (и не вовремя) подвернувшейся тройки. Впечатлённый Кривой, тоже не отличавшийся особым терпением… постеснялся своей властью кончить строптивого «вассала»… и вынес проблему на решение Бешенного. Хозяин, своим Даром как обычно бесцеремонно просканировавший виновника, определил, что Злому на собственную смерть начхать, о содеянном он абсолютно не жалеет и впредь намерен поступать также — на невежливое обращении отвечать ударом ножа, уже тогда известного по имени Пьющий кровь. Самый одиозный главарь «ночных» Агробара подумал, подумал и решил: такой кадр нужно сохранить для будущих свершений. Тем более намётки к изменениям и прочим рокировкам в ожиревшей столице уже были. Вот так Зерги попал в некий вакуум — он был вне конкуренции, чересчур прямолинейный даже для не очень стесняющихся в чувствах бандитов. И действительно кровожадный — он так и рыскал, где бы пустить кровь. Особенно священнослужителей. И даже срывался в провинцию, если только появлялся соответствующий заказ. А теперь, выходит, он был лишён привычной «наполненности». И оказался… пуст. Словно винный мех. Даже без капли остаточной кислятины. И стал заполнять себя словами.

Одно каноническое обращение сменялось другим, чередовалось с бессвязными, эмоциональными воззваниями. И вновь возникали прохладные, выверенные, как угли в руках, слова, знакомые с детства, после отброшенные в отчаянии и вроде бы забытые. Ан нет, они проявлялись в разуме, проникали в истерзанную, превратившуюся в разбросанные, удалённые друг от друга клочки души. Некоторые серые, безрадостные, некоторые холодные, словно глаза змеи, и последние — вечно кипящие вулканической лавой, выстреливающие протуберанцами щупалец в сторону любой мишени — жертвы.

Он молился порой неистово, но чаще терпеливо — качество, без которого невозможен хороший вор или сидящий в засаде убийца. Иногда ему казалось, что он спит, и происходящее — всего лишь сон. Странный и как бы во спасение, но положительные эмоции чередовались с недоумением — как такой, как он вообще может иметь нормальную человеческую перспективу? Это скорее всего иллюзия. Ему нет прощения. И если бы Единый даровал такой выход, он бы непременно им воспользовался — удавился. Поэтому частым логическим завершением мысленных троп было: «Не верю». Что, впрочем, не мешало торить путь к чему-то светлому. Пускай иллюзорному. Но даже с ним в сердце не было бы так обидно расстаться с бренной оболочкой. Это странное состояние сопровождалось неимоверной усталостью и постоянным головокружением, списать которые легко можно было на пост, что ещё вначале навязали ему (а после он и сам не был против всего лишь хлеба и воды). В общем, он чувствовал себя зависшим между небом и землёй, терзаемой ветрами оболочкой, несмотря на забрезживший маячок, пока что неприкаянной. Но главное — отец был бы чрезвычайно рад его мыслям, направленным как бы на внутреннее исцеление.

Периодически он возвращался в келью, чтобы неторопливо прожевать кусок хлеба из муки грубого помола и запить его кружкой холодной родниковой воды, что неизменно появлялись будто по волшебству. Хотя, если задуматься, ничего необычного в этом не было. Наверняка за ним постоянно следят. И точно не один человек. Минимум двое — чтобы, когда один выполняет роль посыльного, второй продолжал наблюдение за не совсем обычным гостем Храма. Своевременное появление отца Алия — наверняка следствие плотного опекания. То, что он никого поблизости подходящего на эту роль не видел, ещё ничего ни о чём не говорило — ему, собственно, было начхать, кто за ним приглядывает, носит воду с хлебом и регулярно чистит «туалет». Потом, поев, ложился и пялился в потолок. Это был момент, когда поток слов — обращений к Единому на время иссякал. Зато появлялись иные, дурные мысли.

Ещё одним следствием бесед с отцом Алием, помимо духовного очищения, стало негативное отношение к людям, нарушающим заповеди Божьи, и к которым конечно же относились все бывшие товарищи по предыдущей жизни в общем, и верхушка бандитской группировки в частности: Бешенный, Кривой Дужан и даже относившийся к нему чуть ли не по-отечески Рыжий Кари. Нет-нет, да и прорывались стихийно мысли о том, как легко он мог бы упокоить этих паразитов общества, драконов… Всё-всё, не ругаться. Этот парадокс изрядно напрягал его. Ведь Единый не поощрял убийство (одна из заповедей: не убий), тем не менее, требовал «выпалывать сорняки». Вариант, как словесное перевоспитание таких монстров преступного мира, как Бешенный — это даже не смешно. С его Даром, когда он видит все намерения окружающих насквозь, и с целой толпой телохранителей и соратников, приспешников, специализирующихся долго и плодотворно на ниве отнимании жизни, нужна целая армия, чтобы его уничтожить. Так что мысли о «чистке» среди «ночных» были гипотетическими и всего лишь отголосками целой жизни, которая не желала так просто отпускать Злого…

Сзади — сверху раздалось деликатное покашливание. Он прежний наверняка позволил бы себе кривую усмешку: предыдущий посланец, коснувшийся плеча, оказался со сломанной рукой и едва не свёрнутой шеей — Зерги вовремя опомнился. Что поделаешь — рефлексы.

Он вначале дочитал молитву и только после неторопливо чуть повернул голову в сторону. Этого достаточно — периферийное зрение у него было развито великолепно. Это был Радо, ближайший помощник отца Алия, можно сказать, его правая рука, судя по сутане и характерной стрижке — святой отец, на практике же не всё так было просто.

— Его Преосвященство отец Алий зовёт тебя, — негромкий холодный голос.

Радо тут же чётко, по-военному развернулся и двинулся прочь. Хорошо хоть неторопливо, а то поспешно вскочившему, отчего пришлось опереться о колонну и пережидать пару мгновений головокружение, нужно было постараться, чтобы нагнать его.

Конечно же помощник кардинала Новой церкви не испытывал никаких добрых чувств к невольному «гостю» Храма, и не будь чётких указаний Его Преосвященства, задавил бы… во славу Единого. Зерги бы мог ответить тем же, только более изобретательно… Начал бы с пальцев — каждую косточку… М-да.

Когда он пристроился за крепкой фигурой помощника кардинала, он с удовлетворением констатировал, что злости, слава Единому, нет. Как не было вопросов и предположений. Надо — значит надо. Зато в который раз посетила мысль о необычности посланника. Постами и чрезмерными молениями от Радо и не пахло. Вместо этого от него несло кожей, железом и крепким духом, характерным для воина после тренировки или длительной верховой поездки. Догадки его подтверждали характерное придерживание левой руки у бедра, вроде как невидимого под сутаной меча, едва слышное позвякивание (у хорошего вора должен быть отменный слух) кольчуги и выглядывающие при ходьбе из-под пол одеяния шпоры. Однако, удивительный святой отец. Может это какой-то новый орден Единого, о котором Зерги не слышал? Воспитывающий в правильном духе настоящих воинов?

Пройдя вдоль верхней витражной галереи, они свернули к небольшому алькову, где скульптурная композиция изображала схождение Единого святому Дилию Барскому, одному из первых в союзе барских племён принявшему веру (после короля, естественно). Кстати, светские хроники тех времён описывают его, как одного из самых воинственных баронов, огнём и мечом насаждавших власть своего сюзерена из рода Берушей. Так что он отнюдь не был таким худосочным ягнёнком, как изображён здесь. Но кого сейчас интересует историческая правда? Если даже летописи тех времён, если и не сожжены предусмотрительными наследниками и дожили до нынешних часов, то лежат в таком тёмном уголке архива, куда и пауки опасаются забредать.

Напротив алькова, скрытая мощной стеной от посторонних глаз, находилась незаметная дверка. Радо, прикрыв плечом только ему видимую щель, извлёк из-под сутаны длинный стержень и проделал какие-то манипуляции, после чего скрежетнуло, а в следующее мгновение дверца беззвучно отворилась от несильного толчка.

В Зерги проснулось профессиональное любопытство. Стержень в пол-локтя, наверняка хитрым образом убирающий засов, и петли, обильно смазанные жиром (даже сквозь восковый аромат множества горящих свечей и вездесущий дух благовоний, он ощутил его запах), — это всё неспроста. Ведут его, надо полагать, в святая святых, причём, совсем не прямым и парадным путём. Предыдущие встречи проходили только в его келье.

Узкая винтовая лестница поднималась вверх, и он уже начал задыхаться, а колени предательски дрожать, когда они наконец-то поднялись на необходимый уровень и, пройдя коротким коридором, оказались в некоей прихожей, из которой шёл проход, завешенный шторой из плотной ткани. Похоже на помещение (да и лестница) для служек — для тайного хода это было чересчур просто, а вот для молодого покладистого помощника — в самый раз. Что и подтвердило дёргание сопровождающим за висящий на виду шнурок.

Раздался близкий звон колокольчика, вслед за которым, ещё не успел отзвучать сигнал, донёсся нетерпеливый знакомый голос. В который раз, несмотря на внутреннюю подготовленность, от тембрового богатства кардинала Новой церкви у Зерги по спине побежали мурашки.

— Радо, заходите.

Это был рабочий кабинет. Богато украшенный, даже можно сказать, роскошно — от обилия блеска золота, пышных дорогих тканей, драгоценностей и изящной мебели из красного дерева у Зерги даже глаза удивлённо открылись. Они вошли с тылу, со спины хозяина помещения, ибо как раз напротив достаточно далеко находились двустворчатые двери, сквозь которые сюда наверняка попадают докладчики, просители, жалобщики, ну и те, кто имел неосторожность вызвать гнев. На ковёр, так сказать. Злой не удивился бы, если бы двери с той стороны охранялись парочкой таких вот, подобных Радо, молодцов в сутанах.

Хозяин сидел в массивном кресле с высокой спинкой вполоборота к ним и встречал гостей улыбкой, перед ним в большой бронзовой подставке горело несколько свечей, лежала раскрытая тетрадь и перо в чернильнице — он работал, прежде чем промокнуть написанное и обернуться к ним. Пытливо вгляделся в исцелённого им бывшего вора.

Стоило Зерги приблизиться к Его Преосвященству, преклонить колени и поцеловать протянутую руку, как новоиспеченный кардинал Новой церкви тут же сообщил, зачем пригласил сюда покаявшегося «ночного». Вообще, стоит сказать, что в общении с Зерги, он придерживался простоты слов, присущей проповедям и разговорам с ближними — витиеватостью речи в общении с ним он не злоупотреблял.

— Сын мой, у меня к тебе поручение. Тебе нужно пойти к твоему бывшему хозяину… — пауза, — Бешенному, — Зерги невольно нахмурился, и отец Алий поспешил пояснить. — Дело, с которым ты пойдёшь… Вернее, не так: доставить адресату бумагу можешь только ты — Бешенный чересчур недоверчив, чтобы подпускать кого-либо иного — а нужно именно из рук в руки передать письмо, без никаких посредников, — снова пауза, он буравил Злого таким пронзительным взглядом, словно пытался проникнуть в его голову. — Надеюсь, ты крепок в вере и… не опасаешься Бешенного? — вопрос прозвучал несколько лицемерно. Хорошо хоть не употребил глагол «боишься» — не хватало ещё подозрения в трусости. Но отправлять в пасть к Бешенному, о Даре которого наслышан даже глухой… Тем не менее, Зерги быстро справившийся с первоначальным удивлением, теперь сохранял на лице полную невозмутимость — эта маска ему была также привычна, и ничем не показал, что поручение ему неприятно. Удовлетворившись увиденным, отец Алий продолжил. — Сын мой, пост я твой отменяю — в келье тебя ждёт сытная похлёбка и заштопанная одежда. А также… всё остальное, — Злой понял заминку кардинала: имелось ввиду оружие. — Тебе предстоит опасное путешествие по городу. Сейчас неспокойно и много, гм, неблагонадёжных лиц вышло сейчас на улицы. Тем не менее, тебе крайне необходимо, — выделили последнее слово, — доставить письмо адресату.

Кардинал расслабленно откинулся на спинку кресла и полуприкрыл глаза — это был знак, что разговор окончен. Но стоило Зерги пошевелиться, как тот будто очнулся и вновь глянул своими чёрными глазами.

— Будь осторожен — Бешенный очень опасен. Но… это нужно сделать тебе. В ближайшее время. Ты можешь немного отдохнуть и набраться сил. Всё, иди, — махнул рукой. И уже вдогонку. — Письмо тебе отдаст Радо на выходе.