Он остановился перед дверью и постарался отдышаться. Там, за крепкими дубовыми створками, украшенными чудными мифологическими животными вроде льва с крыльями или прямоходящего крокодила (это ж надо иметь такую буйную фантазию, он бы нашёл верное применение подобным идиотам — на каменоломнях, например, черпать вдохновение с молотом в руках!), находился человек, не просто какой-то разумный, вроде высокомерного эльфа или агрессивно-флегматичного орка, а именно существо одного с ним народа, но которого он боялся до дрожи в коленях, внезапного заикания, а бывало, оставаясь одному либо с проституткой, от воспоминания мог и газы пустить, что отнюдь не прибавляло ему уверенности и самоуважения.

Хотя, что такое самоуважение? Это когда человек уважает себя. Но ведь нужно ещё быть довольным собой. Лишь выйдя из ситуации живым и с достаточным грузом золота и драгоценностей, что обеспечат достойную старость и любовь женщин — вот тогда он будет себя уважать. А сейчас ему, не обременённому благородной чушью, начхать на совесть, жалость, милосердие, уважение или самоуважение — чересчур уж это не денежные категории. Ему ближе и понятней существа, не стесняющиеся удара в спину, равнодушно глядящие на кровь и приходящие от драгоценного металла в нехорошее возбуждение.

Прокашлялся, стукнул два раза костяшками пальцев в дверь и спустя пару ударов сердца толкнул её.

На этот раз обстановка в помещении была ещё скуднее, чем в предыдущих местах встреч: единственная свеча на столе бликами намекала на крайнюю компактность комнатки: стены, драпированные какой-то серо-коричневой тканью, отсутствие окон, точнее, явное их отсутствие, ибо есть ли какой-то иной вход, сообщающийся с внешним миром, помимо дверей, сквозь которые он прошёл, понять было сложно. Сквозняка нет — ну так что, иной ход может быть очень хорошо подогнан и оббит соответствующей тканью. Только неизменное блюдо с яблоками на небольшом столике говорило о том, что он попал к нужному человеку.

Тень за столиком шевельнулась, и в свете свечи возникла рука в обрамлении свободного рукава тёмно-синего цвета с ножиком. Мужчина даже едва заметно дрогнул от неожиданности, с внезапно вспыхнувшей, какой-то иррациональной ненавистью к этим холёным, ухоженным пальцам и узловатым суставам, что ловко и неторопливо снимают кожуру с яблока, будто… с человека… Нужно взять себя в руки! При этом необходимо держать соответствующую подобострастную улыбку. Но как её держать? Хоть гвоздями крепи! Но надо, иначе… судьба яблока — и косточки не останется, всё схарчит палаческая машина.

— Ты какой-то нервный, — раздался негромкий равнодушный голос. — Глупый, тебе не о чем беспокоиться. Только мечтать о том скором времени, когда станешь богатым, и, соответственно, перестанешь дрожать.

Мужчина немного насмешливо подумал, что, пожалуй, хозяин хоть и внимателен, а с проницательностью вышла небольшая промашка: никого и ничего он не боялся — ни разумных, ни бессмертных. Просто, как и у всех людей, у него было своё слабое место, его фобия — как некоторые боялись высоты, пауков, воды, он предпочитал избегать общения с вот этим, сидящим напротив господином. Причём это неожиданное чувство он испытал не в силу отсутствия каких-либо определённых боевых качеств — нет, он бы легко оторвал голову этому цыплёнку — переростку, а вследствие какого-то глубинного презрения к подобному лицемерному типу людей. Ему надо убить кого-то, он убивает: мужчину, женщину, ребёнка, не разводя при этом ненужную демагогию: «А может ядом?» «Ну, вон возьми на полочке. Но только не в этот кубок — он дорог как память об умершей от старости гончей». Ему надо расслабиться — он идёт в бордель, расслабляется, пока хватает мужской силы, а не чмокает бледные, будто дохлые рыбы, кисти благородных стерв. Ему надо больше денег для независимости и приятной жизни, значит работает в этом направлении, а не, имея практически всё: власть, деньги и сопутствующие им товары, устраивать переворот…

Мужчина неловко поклонился, здороваясь.

— Милорд…

— Сколько тебе говорить: без имён, — раздался раздражённый голос.

— Простите, ми… — кашлянул, улыбка на лице попыталась завянуть, но сцепились, словно капкан, челюсти, и губы благодаря этому закрепились, удержались на месте.

— Что это у тебя за след на лице? Носишь маску, чтоб не узнали? — поинтересовался хозяин насмешливо.

Мужчина чуть поморщился, грузно вздохнул и пожал плечами, ничего не отвечая — типа, сами догадались. Это получилось гораздо проще и менее унизительно, нежели вопрос.

Его, чтобы доставить сюда, долго везли в карете, потом водили пешком — не удивился бы, что по какому-то одному маршруту, но несколько раз. Ни определить примерное направление или тем более место он не смог, хотя вокруг казалось — деревья. Но где это может быть в Агробаре? Повязка на глазах помимо того, что сама по себе раздражала, так ещё натёрла и надавила — молодцы, что надевали её, отличались не только молчаливостью, но и усердием.

— Ладно, не будем терять время, рассказывай.

Сесть ему не предложили, впрочем, ничего для сидения, как он смог оценить боковым зрением, тут не было предусмотрено. Это и хорошо, и плохо. Хорошо, если его не хотят тут видеть и дело ограничится докладом. Плохо — когда собираются указать на его место, и помимо доклада устроят «разбор полёта» и заумное пинание словами — этакая завуалированная дыба, что с его габаритами немаловажно. Тем не менее, он постарается быть лаконичен и краток.

— Начну с главного: Элий мёртв, дворец и гвардейские части под контролем…

— Это я и без тебя знаю, — ворчливо перебил голос. — Ты скажи, почему до сих пор у меня нет на столе голов принцесс?

Стоящий невольно сглотнул. Сказанное могло быть оборотом речи, а могло и не быть. Но самолично убивать лиц королевской крови — нет уж, увольте — такое проклятие совсем не ассоциируется у него с радужной жизнью.

— Я занимаюсь этим. Они не уйдут — всё перекрыто. Но вокруг много людей и не за всех я поручусь…

— Не трясись ты так. Получится, бери их живьём, и мой человек подскажет, куда их направить. Не получится… Значит кому-то не повезёт… — многозначительно замер. — Дальше.

— Уруки в городе. Шаман с учениками, воины все, кроме обоза и небольшого отряда прикрытия. Оккупировали несколько кварталов на юго-западе столицы. Достоверных сведений, что там происходит, у нас нет, ибо два посланных гонца пропали без вести, наблюдаем только горящие дома.

— Не можете провести грамотную разведку? — презрение, прозвучавшее в голосе, немного задело ответчика.

— Улицы перекрыты конными патрулями тёмных, и пройти их, не вступая в схватку, невозможно. Даже люди Бешенного, ушедшие туда своими тропками, не вернулись и не подали условного знака. Думаю, имеет место колдовство, — замер, ожидая комментария, которого, впрочем, не последовало. — Касательно Бешенного — его вассалы, скорее всего с ведома главаря превысили свои полномочия, и вместе с запланированными захватами и ограблением храмов Единого, из-за повсеместного вырезания священников, имеет место напряжение между верующими Старой и Новой церквей — это уже народное название, зафиксировано несколько вооружённых столкновений между горожанами именно на этой почве. Сам Бешенный обещал разобраться в действиях подчинённых, но на самом деле, это маловероятно, да и дело уже сделано…

— Апия отыскали?

— Нет, Верховный кардинал тоже до сих пор не найден. Между нашими церковниками и ночным братством тоже не всё благополучно из-за устроенной последними резни…

— Они не наши. Пока… Но хоть что-то пошло у тебя так, как надо? — раздражённо перебил хозяин и отбросил от себя полуочищенное яблоко, которое мелькнув пару раз белым боком с сочным шлепком хлопнулось на пол, а спустя удар сердца ткнулось в ступню стоящего, будто какой-то домашний зверёк, обиженный нехорошим дядей. Он даже сквозь толстую кожу сапога ощутил плоть фрукта и, мысленно содрогнувшись от омерзения, постарался отодвинуть ногу.

Внезапно его обоняния коснулся едва уловимый аромат. К яблоку, слава Единому, он не имел никакого отношения. Сладкий, чуть терпкий… Он шёл будто со стороны хозяина. Но тот точно не мог быть источником запаха. Это духи. Женские духи!

— Корабли королевского флота выманили из бухты, а вход заблокировали — здесь всё пока под контролем.

— Пока? — подозрительно уточнил собеседник.

— Но никто не гарантирует благоразумие берегового братства, — мужчина даже пожал широкими плечами, словно показывая относительность подобного требования.

В дальнем тёмном уголке послышался негромкий звук, похожий на короткий смешок. Мужчина насторожился, хозяин же, изначально такой важный и загадочный, заёрзал в кресле, потянулся к следующему яблоку, рукояткой ножа возя по столу так, что ответчику показалось, что хозяин пытается заглушить таким образом возможный шум.

— Всё, иди! — непреклонно и нетерпеливо махнул рукой хозяин. — Мои люди найдут тебя, когда понадобишься. Но учти, ничего интересного или нового ты мне не поведал. Так что смотри, не разочаруй меня.

Военный выскочил из помещения, словно пробка. От ярости его вновь начало трясти.

«Старый развратник! Устроил из места встречи бордель и пинает его, своего верного пса. Как бы потом не пожалел, не загнулся от укуса и ядовитой слюны!»

Поднявшихся ему навстречу мужчин захотелось просто, выхватив отсутствующий сейчас меч, располовинить от плеча до задницы. Явившаяся перед глазами картина была столь реалистична, что пришлось наклониться, чтобы глазами не выдать свои истинные чувства, а пальцы с хрустом сжать в кулак.

 

Глава 1

Брада.

Обстановка в помещении была спартанской: несколько столов, скамьи крепкие, дубовые, вытертые бесконечным количеством посетителей, в дальнем от дверей конце — лежанки до десятка: доски с соломой, накрытые грубым холстом, сквозь узкие окна — бойницы проникает неяркий предвечерний свет.

Лица сидящих вокруг стола бесстрастны — такие могут быть у разумных, знающих себе цену, поэтому не видящих необходимости оживлять атмосферу за столом солёными шутками, громкими бравадами и грубым желанием чем-либо померяться.

Слово держал старший из наёмников, слегка обрюзгший, но не утративший при этом ауры опасного бойца седобородый одноглазый Сетр, старый знакомец Брады по предыдущей вольной жизни.

— … Парфиял ушёл к новопровозглашённому Хану в степь — будто бы тот набирал личную гвардию не из соплеменников — уж очень тот многим насолил и, не взирая на кровавые чистки и уничтожения целых родов, нет да нет, появлялись степняки, мечтающие свершить кровную месть.

— Степь какую: Ближнюю или Заречную, — для поддержания разговора уточнила наёмница.

— Заречную… — тяжело вздохнул одноглазый. — Но не дошёл. В Ближней нарвались на большой отряд кочевников, и, те, как узнали, куда направляются наёмники, ночью напали. Ты ведь знаешь Парфияла: прямолинейный, как его двуручник, дипломатия была не его коньком. Посекли его и его бойцов, — сделал большой глоток из кружки, в которой плескалось разбавленное вино. — Узкоглазые конечно пожалели о содеянном — уж очень мноих ребята Парфияла побили степняков, считай порушили все планы о набеге, взяли один к пяти. Но кроме двоих полегли все. А тех долго потом пытали и бросили на корм стервятникам, — отвернулся к окну. — Какая-то кочевая семья подобрала последнего едва дышащего, и в надежде на награду, доставила к заречному форту, где на тот момент были монахи — иштианцы, что денег, конечно, кочевникам не дали, но раненого выходили. Не скажу, что парню повезло: без ног и руки сложно выжить. Но, во всяком случае, он эту историю поведал.

Хлопнула тяжёлая дверь, и в помещение вошло трое мрачных стражников. Не глядя на сидящих наёмников, они расположились недалеко, тоже за столом, достали из котомок несколько лепёшек, кусок вяленого мяса и луковицу и стали перекусывать. Брада обратила внимание, что никто из троицы не проронил ни слова, глаза от столешницы не поднимали, даже шлемы не потрудились снять. Да, настроение у парней ещё то. Тот ещё довесок к общей картине какой-то душераздирающей грусти, что посетила её.

— А Левушин решил осесть, — начал очередной рассказ Сетр, и наёмница невольно поёжилась от его ровного голоса, — отчего подался в Тарию, где младший принц поднял восстание, претендуя на трон, и нехватку толковых командиров в своём так называемом войске решил компенсировать пришлыми, которых и заманивал обещанием земель — и прочими благами. После поражения Левушин со своим отрядом прикрывал уход принца. С горсткой бойцов попал в плен. Помнишь, кличка у него была — Везунчик — умудрялся живым и невредимым выйти из самых жестоких сеч. Но не в этот раз. Царапины там были у него или нет, а на кол посадили с остатками тех, кого он учил воевать… А гадёныша малолетнего, принца того, отец и брат простили и отправили в соседнюю Завлию в качестве заложника, то есть, как гарантию мира, — Сетр наконец-то замолчал, крутя в широких ладонях выщербленную кружку.

Брада смотрела на старого товарища с двояким чувством: она была очень рада, по настоящему рада видеть его, ведь они даже когда-то были близки, пусть и происходило это в прошлой жизни и даже вспоминать об этом смешно, но тем не менее… С другой стороны истории и новости, принесенные им, да и сам его вид с бесконечными морщинами, сединой, тусклыми глазами — ему ведь не было ещё и пятидесяти, вызывал у неё непрошеную жалость и, как следствие, тоску. Ей хотелось услышать вести из прошлого совсем иные! Это была её сумасшедшая, жутко насыщенная событиями молодость! Она глотала пыль, но это была пыль свободы, она пила много вина, которое было не в пример хуже нынешнего, но та кислятина казалась райским нектаром, она дралась на стенах и под стенами, но зато видела много городов, вокруг неё лилась кровь, и при этом она выжила. А боевой товарищ вместо воспоминаний о былой бесшабашной жизни уже битый час перечисляет судьбы их общих знакомых. В основном печальные. И… это грустно.

Она не жалела, что перестала быть наёмницей. Но даже если б она ею осталась, то неужели б стала так думать, как Сетр? Смерть — это нормально для разумного, зарабатывающего подобным образом. Ты обнажаешь меч, значит готов пустить его в ход и убить. Готов убить, значит имей смелость и умереть достойно! Подохнуть старым и беспомощным в таверне от кружки горящей воды — плохо. А вот погибнуть в бою, забрав с собой много врагов — это счастье.

— Сетр, хватит тебе уже дракона лечить, — внезапно подал голос один из наёмников, спокойно развалившийся на лежаке — один из тех, что помоложе по имени Ежи, — а то у меня такое ощущение, будто я застрял между его зубов вроде кусочка мяса: ещё не дожёван, но можно гарантировать, что огнедышащий скоро либо когтём сковырнёт, либо присмалит, словно шашлык. Что ты заладил: тот умер, этот умер, в уныние вгоняешь нашу очаровательную нанимательницу, — сел на лежаке, сверкнул озорными глазами, худой с растрёпанными рыжими волосами и жидкой бородкой, он не производил впечатления страшного наёмника. Тем не менее, Брада знала, что он хорошо стреляет из лука, а также неплохо владеет парными мечами.

Сетр недоумённо посмотрел в его сторону, как человек, отреагировавший на звук, но всё равно занятый своими думами. Остальные же немного оживились: и Кол, сидящий рядом с отсутствующим видом, длинный, будто жердь, мечник, и квадратный, с длиннющей бородой, чем-то напоминающий крупного гнома, вжикающий по лезвию любимой секиры Лири, и последний, мерно посапывавший до этого момента на соседнем лежаке парняга с красноречивой кличкой Верзила, повернувшийся сейчас набок в их сторону.

Брада ж, несмотря на сомнительный комплимент: «очаровательная» — так её ещё никто не называл, бросила благодарный взгляд на Ежи. Засасывающая трясина печали и предчувствия беды отпрянула, словно испугавшись звонкого голоса.

— И, правда, Сетр, — прогудел Лири, не отводя внимательного взгляда от режущей кромки, у меня от твоего нытья волосы в ушах проросли.

— Да ладно тебе, — удивился тот так, что гномоподобный наёмник оторвался от своего занятия и подозрительно посмотрел на невозмутимого командира. — У тебя вначале была борода, потом в одном месте она знатно запуталась, стала колтуном — и из него сформировалась голова, — объяснил он. — А уши потом наросли.

В помещении грянул хохот. Даже солдаты из стражи подняли головы. Действительно, Лири был чересчур волосат.

— Вот-вот, — довольно вклинился Ежи. — Мы то живы! И клянусь драконом, ещё повоюем. Тем более такой контракт! — он от избытка чувств закатил глаза. — Я о таком мечтал всю свою сознательную жизнь: сама принцесса неописуемой…

— Но-но! — строго погрозила пальцем Брада.

— Описуемой красоты, — тут же исправился тот. — А вокруг одни молоденькие девушки, так и мечтающие взять уроки фехтования у бывалого наёмника и послушать тихими вечерами у костра истории его невероятных приключений.

— О-хо-хо, — прогудел смехом вместо комментариев Лири, на это раз взявшийся оппонировать отрядному остряку. — Языком ты мастак воевать.

— Отчего же, драконом он фехтует тоже знатно, — встрял внезапно Верзила, лёжа на боку и подперев кулаком щеку — сна в нём не было ни грамма. — Особенно против ветра.

На раздавшийся смех рыжий и не подумал обижаться — в обиженных, как известно, драконы яйца откладывают, вылупливаются из которых впоследствии страх, зависть, злость, тщеславие — и другое в том же духе, не совестимое с честным наёмническим ремеслом. Ну, это так, в идеале.

— Вы мне просто завидуете, — снисходительно, с ненавязчивой улыбкой сделал вывод Ежи. — Не буду описывать ваши недостатки, мешающие полноценно общаться с девушками, потому что вы обидитесь, но точно вам говорю: вы неспроста скромно прячете своих дракончиков в соответствующих им мелким кармашкам, где даже килька трётся спинами.

— Отчего же скромно, — донёсся возмущённый баритон Верзилы, отчего-то посчитавшего именно этот аспект самым обидным, — вовсе даже нет.

— Конечно, саркастически развёл руки в стороны рыжий, — разгуливать на постоялых дворах голышом — о какой скромности может быть речь, — Верзила тоже задумался, нахмурив и без того солидные, словно дикий малинник брови, что ляпнул что-то не то. — Но следует отметить, — продолжил ораторствовать Ежи, что было на что посмотреть, поэтому пункт, связанный с размером, касательно тебя я снимаю…

— Не понял? — пробасил Лири с явной угрозой, вновь прерывая своё увлекательное занятие с заточкой секиры и всем своим немалым телом разворачиваясь в сторону рыжего, отчего скамья жалобно заскрипела. — Ты на что намекаешь?

В его густой чёрной бороде сложно было разобрать шутит ли он или действительно злится, небольшие глазки — льдинки холодно смотрели на шутника, и Ежи опасливо подумал, что нужно как-то дипломатично закруглять тему, иначе либо дружеский тумак, либо воспитательную трёпку ему не избежать — уж больно бывал горазд здоровый медведь на рукоприкладство. Да и Кол поглядывает недобро, а он в команде самый резвый — лучший рукопашник. Один Верзила добродушно лыбится, без стеснения выставляя тёмные провалы отсутствующих зубов на обозрение.

— Парни, с нами дама, — неожидано произнёс Сетр ровным голосом — без единого намёка на какую-либо эмоцию.

Вот такой он всегда, — с непонятной нежностью подумала Брада. Бесстрастный и невозмутимый: рассказывая о смерти или свежий анекдот, участвуя в сражении, походе, в смертельном поединке с врагом… в любви — пусть это будет называться так. Как бы то ни было, он оставался самым старым, самым опытным в этой команде и никто не претендовал на его место вожака: ни тяжёлый убийца Лири, ни молчаливый Кол, ни молодые да перспективные Верзила и Ежи. Вот и сейчас одной тихой фразой он навёл порядок, у некоторых, не самых толстокожих вызвал даже смущение.

А наёмница почувствовала, что её немного отпускает, и непрошенные ростки сомнения по поводу приглашения небольшой команды наёмников на охрану воспитанницы позорно бежали, и, сидя с суровым видом, в душе, тем не менее, слушая шуточную перепалку, которую никак по отношению к женщине не назовёшь вежливой, тихо млела.

Лицо Брады смягчилось, и она ироничным взглядом обвела наёмников. Стражники, окончившие трапезу, неспешно прибирались и, оправляя амуницию, потянулись на выход.

Эту кирпичную пристройку более позднего времени в отличие от основного дворцового комплекса наёмница выбрала в качестве точки ожидания из-за удобства расположения: откуда б ни вышла Лидия: с центрального входа или с тылу, со стороны конюшен, двигаясь к главным воротам, она легко сворачивала сюда, и даже северные ворота, редко используемые принцессой, были на виду. Сама пристройка использовалась караульной службой в качестве помещения отдыха, но сегодня отчего-то здесь было очень мало народу.

— Парни, — насколько можно мягко произнесла Брада своим низким голосом, — вы должны уяснить, что за работа вам предстоит и с каким контингентом вам придётся общаться. Отдельный кавалерийский полк — это детище наследной принцессы Лидии РоБеруши — именно эту малышку вы будете охранять, в котором состоит более тысячи в основном молодых, достаточно капризных, строптивых и воинственных девчонок, среди которых действительно много умелых во владении оружием — это я вам говорю с полной ответственностью.

Она была сама серьёзность и убедительность — жизнь во дворце при всём кажущемся с её стороны отторжении принципов общения, принятых в среде аристократии, всё-таки научила Браду основам дипломатии и необходимости избегать острых углов. Конечно же, не всегда она прорывалась с нахрапистостью, закреплённой за ней людской молвой, сквозь дворцовые коридоры, было достаточно много людей, облачённых большой властью, которым не стоило наступать на любимые мозоли. Хотя бы ради Лидии. И вот сейчас был именно тот случай, когда стоило использовать эти, не совсем ей близкие умения, ибо от правильного, понимающего отношения наёмников фактически зависела безопасность её Лидии.

И теперь она посуровела, в голосе зазвучали стальные нотки, напоминающие о тех временах, когда она чудовищными усилиями связок раздвигала гвалт битвы, дабы достучаться до соратников и побратимов.

— Во избежание недоразумений и ненужных никому конфликтов рекомендую всем держать собственные яйца обеими руками, и в случае повышения температуры, остужать в холодной воде. То есть, мужики, нужно притвориться спящими, но мудрыми драконами, и на различные провокации сопливых и как правило богатеньких девчонок реагировать миролюбиво, как бы это противно вам не было. — Вытянутые лица (кроме, естественно, Сетра) наёмников были более, чем красноречивы. Мысленно усмехнувшись, но внешне оставаясь грозной наставницей принцессы, грозы двора, она продолжила: — Суммы по контракту вас удовлетворяют? Не слышу! — согласные кивки. — Удовлетворяют. Если кто-то чувствует себя уязвлённым, работая в женском окружении, прошу на выход, — тишина, никто не шелохнулся. — Если кто-то уже сейчас планирует рейд за сладеньким, — она наклонилась вперёд и угрожающе понизила голос, при этом больше всё-таки глядя на Ежи, как на самого гибкого по части мужского самомнения, остальные могут начать пыхтеть и закипать — Брада всё-таки не их командир, чтобы вкручивать мозги, — то предупреждаю: лично поменяю кадык с яйцами — будет этот юбочный проходимец звенеть бубенцами на подбородке, будто кастрированный дракон! Ясно?

Даже Сетр единственным глазом рассматривал её как-то чересчур внимательно. Уж не переборщила ли она? Да нет, с ними только так и надо, иначе, дашь слабину — и начнутся ненужные неприятности.

— Да, ты не изменилась, — протянул он.

Показалось или нет, будто в его голосе мелькнуло удовлетворение.

— Ладно, расслабьтесь, — хлопнула по столу ладонью, разгоняя тишину и неловкое молчание. — Вы же профессионалы, поэтому о такой мелочи, как дисциплина, мне думается, очень хорошо помните.

— Расслабиться — это значит всё сказанное выше — шутка? А «малышка» — это принцесса крови, которая, как ты, Брада, говорила, выполнила гвардейские нормативы по владению оружием и верховой езде? — осторожно уточнил Верзила.

— Отвечаю по порядку, — негромко и вкрадчиво начала Брада, вновь вспоминая дворцовые уроки общения. — Расслабьтесь — это значит расслабьтесь, то есть выпейте вина, выбросьте из головы лишнее, в конце концов, ослабьте ремни на животах — пусть пресс пивной перины выдохнет свободно. Дальше, всё сказанное мной — не шутка, и какому-либо изменению или дополнению не подлежит. Я бы даже сказала, что это — единственная возможность действовать в верном направлении, ибо нарушение каких-либо пунктов договора будет наказываться карманом вплоть до разрыва контракта. Стоп! — бросила резко, видя наливающиеся гневом физиономии. — Обещаю при разборе конфликтов быть беспристрастной и даже(!) больше принимать вашу сторону, учитывая проказливый характер окружения принцессы. И последнее: я надеюсь подготовку Лидии вы сможете реально оценить сами, так как за отдельную плату буду просить каждого из вас проводить занятия и тренировочные спарринги с ней и желающими.

— Хм, — скептически отреагировал Лири. — Тут есть, над чем подумать, — новь отвернулся к секире. — Но не вижу причин для отказа, — голос его звучал глухо. — Тем более, не собираюсь испытывать никакого дискомфорта — мой дракон предпочитает женщин видных и опытных.

Три удара сердца стояла тишина, а потом снова грянул хохот. Кроме двоих: один был возможно первый раз в жизни смущён, хоть и прятал это чувство в густой бороде, а вторая сердита, случайно подойдя по описанию в достойные внимания женщины первого.

— Однако, — снова подал голос Сетр, когда веселье поутихло, — вопрос требует ответа, — и поочерёдно оглядел своих товарищей взглядом.

Процедура опроса проходила молчаливо, и Брада с интересом наблюдала за выражениями лиц, взглядами и жестами, несущим определённый ответ.

— Мы согласны, — командир повернулся к ней всем телом — пытался максимально убрать левую незрячую сторону с ужасным шрамом. — И теперь я ещё добавлю, — вновь обратился к своим, — я не позволю испортить своё выходное пособие… — поднял руку на неожиданно поднявшийся шум. — Я уже стар и подумываю о собственном трактирчике. Хватит уже мозолить задницу и испытывать судьбу, опасаясь каждый удар сердца потерять единственный глаз. Сумма за поход меня удовлетворяет, вместе с уже накопленным даст реальный шанс осесть… — опустил лицо. — Сказал это сейчас, чтобы вы уже подумывали о судьбе команды: останетесь ли вместе, и кто в таком случае станет вожаком, или разбежитесь, словно мыши — полёвки от кота. Присмотритесь друг к другу со всей серьёзностью и ответственностью, — посмотрел на Браду и вдруг незаметно подмигнул. — Но обещаю: в любом случае, в моём трактире для боевых товарищей будет существенная скидка и первая кружка бесплатно, а если удастся вырасти до постоялого двора, то и чистая постель в пол цены.

— Ура! — заулюлюкали самые эмоциональные. — Слава мудрому Сетру, хозяину постоялого двора!

На губы наёмника, тщательно скрытые усами, взобралась кривая ухмылка, определяемая по движению морщин у глаз и носа.

— Так вот, предупреждаю: если кто-то хочет нарушить мои мирные планы нехорошим поведением, то прежде чем отдать на растерзание нашей нанимательнице, вначале в качестве эспандера яйца нарушителя попадут ко мне.

— Сурово, — ухмыльнулся Ежи. — Но справедливо.

— Мне будет тебя не хватать, — не очень громко на фоне общего галдёжа, создаваемого парочкой «молодых» (ну это относительно, ибо они в конце концов были старше Лидии) проговорил старый боевой товарищ Лири, более десятка лет назад принятый Сетром в команду. А последний, Кол, молчал и с отсутствующим выражением смотрел в сторону окна — бойницы.

— Эй, Сетр! — воскликнул разошедшийся рыжий, в возбуждении встал с лежака и направился к столу, на котором бурдюк вина и куски нарезанного мяса, сыра и хлеба весьма аппетитно позировали любому жаждущему, а, как известно, сытый наёмник — это брехня голодного дракона. — Ты же не собираешься выставляться этой кислятиной, — он хлопнул невозмутимого командира по плечу, забросил в рот кусок мяса, активно и очень выразительно стал жевать, но, постояв удар сердца, недвусмысленно потянулся к штанам, явно намереваясь выйти за угол.

— Мы вообще-то работаем, — напомнил тот. — А заранее выставляться — плохая идея.

— Опа, — как-то невпопад вякнул Ежи, спиной с небольшим ускорением возвращаясь в помещение.

Никто бы не обратил сразу внимания на отрядного шалопая, да вдруг вскочивший с места с неожиданно прищуренными суровыми глазами Кол заставил всех замолчать и повернуться к хлынувшему в распахнутые двери свету… и очень знакомому лязгу.

А на руках присевшего рыжего дёргался и булькал окровавленным горлом королевский стражник, один из давешней троицы.

Влетевший в дверь болт звонко цокнул о кладку, просвистев не очень далеко от головы рыжего. И всё пришло в движение.

Тощий наёмник стремительно бросился к дверям и с тяжким хрустом захлопнул их, последовавшие буквально сразу два тупых бессильных удара с той стороны показали о его предусмотрительности.

Остальные поспешно, но без суеты облачались в кольчуги и доспехи, с лиц исчезли улыбки, появились серьёзные и сосредоточенные выражения, как перед трудной, но необходимой работой.

Брада была уже у бойницы и отчаянными короткими взглядами пыталась нащупать нить происходящего. Слишком велика была вероятность нахождения врага с той стороны, и, соответственно, получения короткой арбалетной стрелы в лоб.

Как-то, будто словив подножку, очень неприятно заныло сердце — как там её Лидия?! И пусть она уже может иметь детей и командовать крупным военным отрядом, для наёмницы она навсегда останется беззащитной, ранимой и непременно в ней нуждающейся девочкой.

Что же случилось?!

— Арбалеты! Бойницы! Пространство! — громко скомандовал Сетр. Опять же, ни азарта, ни испуга, ни элементарного возбуждения в его голосе не было — так, констатация действий.

Верзила, Ежи и Лири замерли у окошек: Лири — у торцевого, а два молодых выбрали крайние бойницы из четырёх фасадных.

Вновь заскрежетала дверь — это, пригнувшись, почти сломавшись пополам, в небольшую распахнутую щель наружу вывалился Кол. Сетр и Брада поспешили ко входу — помочь если что наёмнику.

Какофония звуков на придворцовом пространстве была теперь очень отчётлива и говорила о полной серьёзности происходящего. Это не молодецкие игры юношей и не локальные разборки враждующих подразделений.

Чуть толкнув створку, в помещение вернулся Кол, с его длинного двуручного клеймора и тяжёлого боевого кинжала в левой руке капала тёмно-карминовая кровь. Он внимательно посмотрел в терпеливые глаза командира, и Брада в немом изумлении увидела на его лице открытую, довольную, можно сказать, счастливую улыбку. Мелькнула мысль: неспроста простой люд избегает пересекаться с наёмниками — поди узнай, что у них в голове, тем более молва за ними закрепила клеймо грубиян, мясников, безумцев и… Нормального человека пугает даже случайный удар молотка по пальцу и застрявшая в нёбе рыбная косточка, а кому может нравиться участие в свалке с остро-режущими и издалека прилетающими предметами? Ясно, кому.

Брада оскалилась в ответ.

— Рядом уже никого. Ворота пока закрыты для нас. Солдаты в зелёных плащах, вроде как «грифоны» РоАйци, добивают гвардейцев и небольшие отряды каких-то дворян. Выходить… — замялся, но тут же нехотя продолжил, — не стоит. Можно попробовать переждать здесь начальную эйфорию — достаточно просто контролировать пространство перед пристройкой.

Брада и Сетр синхронно переглянулись и синхронно согласно кивнули головами. Наёмница вдруг ощутила прилив необоснованной радости: руки нетерпеливо перебирали рукоять меча, мысли, как в молодости, скакали от возбуждения, а где-то внутри накапливались антагонисты: холод и ярость. Порезвиться на старости лет? — подумала с кривой ухмылкой.

— Эй, а это не наши подопечные?! — вдруг взволновано воскликнул Ежи, застывший у бойницы с арбалетом.

— Кто?! — у Брады ёкнуло сердце, она, чуть не сбив медлительного Сетра, в два широких шага приблизилась к ближайшему окошку, бесцеремонно отодвинула высокого Верзилу и приникла к бойнице. Но в глазах мелькали какие-то разноцветные, красочные фигуры, явно не соотносясь с реально происходящим снаружи. Заморгала, с отчаянием думая, что это даёт о себе знать возраст. Была бы сама по себе, без всякой ответственности, было бы меньше нервотрёпки, не скакала бы ломая ноги и глаза, подохла б спокойно в очередной драке, доказывая, что «яйца» — это не только ценный продукт, и всё было бы в порядке, а так…

— Куда смотреть?! — гаркнула в сторону рыжего, попутно оглушив невольно отпрянувшего Верзилу.

— Слева от ворот, в стороне конюшен, под навесом вдоль крепостной стены… Сейчас поверху до них доберутся. Миндальничают что-то, видно хотят живыми взять, позабавиться. Вдарили б с арбалетов — и вся недолга.

Слова рыжего были словно нож в боку, медленно проворачивающийся в районе печени. Но наёмница, как ни протискивалась головой, искомое действие увидеть не смогла — не хватало обзора в бойнице. Зарычав от ярости, словно раненая тигрица, оцарапав до крови щеку, вытащила мыслительную часть организма, и со скоростью, присущей, скорее молодости (либо отчаянию), гулко топоча сапогами, промчалась вдоль стены к дверям. Кол, невозмутимый и гибкий, будто тореадор, пропустил мимо себя снаряд из пращи в лице здоровой, с безумно горящими глазами и растрёпанными волосами, оскаленным ртом, застопоренном на единственной гласной: «И-и-и!!!» бабищи, успел только ловким ударом рукояти врезать по засову.

Пригнувшись и чуть не споткнувшись об ещё одного гвардейца, она на миг замерла, привыкая к свету, пробуждая в себе органы чувств, доводя их до боевого состояния, и тут наконец бутон кровавого раздолья раскрылся во всей свое беспощадной перспективе.

Ворота были заперты, у них лежали изломанные куклы павших, но сверху, на надвратной башне находились какие-то солдаты — их принадлежность Брада вот так сходу не могла определить. Справа происходила настоящая свалка из сотни бьющихся в общей куче практически без строя, и сколько-то мелких поединков. Но гвардейцы, пытавшиеся хоть как-то организоваться, безнадёжно проигрывали, выбиваемые удобно расположившимися на стене стрелками. Ещё далее, возле горящих казарм, где, как правило, находилась дежурная рота жёлто-красных, выстроившиеся в ряд лучники «грифонов» добивали своих противников. А вот слева в окружении полусотни пехотинцев в тяжёлых доспехах сопротивлялись амазонки — полностью доверять зрению наёмница со временем уже не могла, но яростные девичьи выкрики могли принадлежать только им. Кольцо почти беспрепятственно и неумолимо стягивалось вокруг них — высоким ростовым щитам и пятилоктевым пикам девушкам нечего было противопоставить. Хотя им положены должны быть несколько арбалетов. Где они?

Отчаянный, захлёбывающийся крик… В глазах у Брады покраснело (или потемнело? оптимально и более-менее точно описать состояние, когда готов хоть ногой, хоть рукой, хоть головой разбить стену, являющуюся всего лишь физическим препятствием, наёмница навряд ли бы смогла), опустив низко голову, отведя в сторону тяжёлый полуторный меч и издавая родившийся где-то в глубинах животного начала грудной звук, она тараном бросилась вперёд.

Троица мечников — «грифонов» в лёгких кожаных доспехах с металлическими вставками и остроконечных конусных шлемах без забрал, судя по всему оставленные в качестве охранников — сторожей закрывшихся в помещении для отдыха караульной службы каких-то залётных бойцов (имеется ввиду Брада с наёмниками), но сейчас на свою голову увлёкшихся удивительным зрелищем обуздания строптивых воинственных стервочек — а как ещё можно обозвать молодых симпатичных девушек в мужской одежде, размахивающих острыми и длинными, но кривыми ножиками и ругающихся на чём свет стоит, что и дракон бы покраснел, так и не успели заметить силу, разметавшую их, словно ветер осеннюю листву. Невнимательность и расслабление раньше времени на поле боя ещё никому не возвращали на место голову.

 

Глава 2

Прейр РоГичи.

Настроение у Прейра РоГичи, капитана королевской гвардии было пасмурным. При всей крепости своего характера, цельности и основательности натуры, что отмечали все вокруг — и близкие, и недруги, и командиры, и подчинённые, приступы меланхолии с редкой периодичностью преследовали его. И то сказать, было с чего загрустить. В глупом, высосанном из пальца дракона, можно сказать, отцами-командирами патрулировании он потерял полтора десятка бойцов! Вдуматься только: посреди королевства, где смирившись с необходимостью мозолить задницу в седле, зато на свежем воздухе, в не самой плохой компании с маркизом Фиори РоПеруши, тоже каким-то нелепым образом поставленного во главе патруля — хотя это вполне нормальная практика, другом детства наследной принцессы (в принципе капитан собирался использовать это знакомство в последующем продвигании своих детей — старший-то уже служил в подчинении старика РоДизайши, а вот средний, Меньи и малышка Адалия ещё нуждались в отеческой опёке и напутствии), они вляпались в самое немыслимое драконье дерьмо — сильный отряд уруков! Это… это до сих пор не укладывалось в голове у капитана. Где тогда королевская разведка? Что делает служба охраны Агробара? Ведь не взирая на дотошность дознавателей и несерьёзные обвинения королевских чиновников в… неадекватном поведении (это он-то, пример сдержанности и терпимости!), то бишь, типа, залил яйца вином и завёл отряд… непонятно куда, а теперь, смотри ты, списывает собственную командирскую некомпетентность на пушистых и вряд ли существующих в поданном РоГичи виде уруков! Немыслимо!

Его крепкие, как уже говорилось выше, мозги всколыхнулись, словно яичница с непрожаренным белком. Он бы и сам себе не поверил, если бы чудом не остался жив и собственной шкурой не испытал остроту урукских метательных топориков, что из его гвардейцев делали свежину для страшных ягиров.

Но по прибытию его ждал ещё один сюрприз. В высших эшелонах власти Агробара в связи с войной наметилось вовсе уж непонятное движение. Кого-то куда-то перемещали, отправляли — это всё понятно и естественно, но на их место приходили не совсем известные РоГичи люди, а если быть точнее, некие ставленники коменданта города РоШакли, при чём по косвенным слухам, не всегда благонадёжные. С чего это Его Величество Элий Четвёртый так возвысил этого… индюка с сомнительным благородным происхождением — пожалуй, что сам капитан, будучи четвёртым, последним сыном третьей и самой слабой ветви рода РоДизайши являлся не в пример знатнее того? И почему молчит лорд РоВенци, благородный и преданный короне до седых волос? Эти интриги вызывали у капитана помимо всего прочего приступы мигрени. Так вот, сюрприз заключался в том, что остаткам гвардии, что ещё находились в столице, предписывалось собраться в течение трёх суток и ждать фактически в сёдлах приказа об убытии на войну. То-то было возмущения в рядах красно-жёлтых чаек, привыкших чувствовать себя столичными парнями. Тем не менее, гвардия должна быть везде на высоте: и на плацу, и на кривых улочках города, и в поле в конной сшибке и в дремучих лесах, поэтому РоГичи сделал краткое, но ёмкое внушение подчинённым, после чего они прониклись и даже обрадовались «прогулке» на свежем воздухе (при этом невозмутимый капитан так скривился, будто раскусил таракана, вспомнив ещё даже не осевшую пыль с предыдущей «прогулки» и точно такие бравые возгласы, но промолчал). В запасе у него ещё были слухи о выдвижении самого короля на шалюрскую кампанию, а у гвардии, как известно, первейшая обязанность — охрана сюзерена. Но до слухов, слава Единому, не дошло — не дело офицеру заниматься распространением непроверенной информацией, хватило чётких словесных пируэтов и напоминания о долге и чести — как обычно, без повышения голоса, с дублированием спокойным и выразительным взглядом серых глаз, на который подчинённым редко находилось что ответить.

Как правило, РоГичи был именно таким: подтянутым и образцовым военным, знающим себе цену, поэтому не старающемуся доказать это длинными словесными руладами и эмоциями — он знал, что это производит противоположное впечатление. Но, как выяснилось, и из правил бывают исключения. Тому подтверждение — общение с гоблином со странным именем Худук из не менее странной команды наёмников, состоявшей из представителей разных рас, причём и светлых, и тёмных, соседство которых было противопоказано самой жизнью, и одного человека, загадочного илийского королевского смертника, как показалось капитану, являвшегося лидером группы, по странному стечению обстоятельств попавших под подозрение о шпионаже, а совсем погодя спасших остатки патруля из лап тёмных.

И это ещё не всё. Его вторая молодая жена, красавица Велья, что смогла в своё время окрутить голову такому сухому, зацикленному на армейских жизненных стандартах и армейских же взаимоотношениях с противоположным полом (случилось это после трагической гибели первой жены, матери его сыновей). Капитан буквально таял, словно масло в печи, стоило любой мелочи напомнить о Велье: будь то её платочек, мимолётный взгляд, воспоминание о любом совместном эпизоде и даже при виде людей и вещей, неким случайным образом напоминающих о ней. И вот она, милая Велья, при всей красоте и покладистости при нахождении рядом мужа, очень плохо реагировала на его вынужденные отлучки, и накануне убытия на службу могла устроить скандал, аргументируя тем, что молодая жена нуждается в постоянном нахождении рядом крепкого мужского плеча. И не только. Доводы Прейра о служебной необходимости воспринимались, как некое несущественное оправдание, девушка капризно заявляла, что королевская служба — это ещё не повод оставлять её одну с ребёнком и без внимания. РоГичи не то что спорить, даже говорит на такие темы с женщинами не умел и, боясь, что сладенький, но в такие моменты острый язычок может довести Велью чуть ли не до измены короне, капитан резво сбегал в казарму или на дежурство — туда, куда требовал его прийти долг и обязанности. В общем, понятно было всем вплоть до рядовых гвардейцев, что жена у капитана — девица с норовом (бывали случаи, когда она заявлялась в расположение части с единственным вопросом: «Тебя скоро ждать?»), этакая отрада с шипами, причём последнее было такого размера, что РоГичи предпочёл бы сантиметр стали в бок, нежели их.

Так вот, прибыв после патрулирования и доклада РоВенци домой, капитан встретил недовольную жену и прямо с порога получив вполне конкретный вопрос: «Как долго это будет продолжаться?», Прейр — ох, дурак! — попытался отвлечь и развеять свою красавицу историей неудачного столкновения с тёмными, делая акцент на их коварстве, а также описании чудной компании наёмников. Но Велья, не тронутая абсолютно красочным рассказом взаимоотношений в необычной команде представителей разных рас Веринии, вычленила из речи мужа главное: из семнадцати человек осталось двое, не считая молодого симпатичного маркиза. Настроение у неё испортилось окончательно, и капитан посчитал неверным говорить ей ещё и о скором убытии на войну — от одного только представления, что может случиться после его слов, у него, много повидавшего и, в принципе, не боящегося ничего, начинало бешено колотиться сердце и неприятно ломить виски.

На следующий день, вырвавшись из лап королевских дознавателей, он пришёл домой, в уютную квартиру на улице Цветочной и… никого дома не застал. Велья, забрав с собой пятилетнюю Адалию, фамильные драгоценности и частично одежду, ушла в неизвестном направлении. Чуть не теряющий сознание от переживания Прейр бросился по единственному известному адресу — к отцу Вельи, известному на весь Агробар банкиру. Но старый дракон отправил не дорогого (в смысле не очень состоятельного) и уже в возрасте (хотя сам, будучи практически одногодком с капитаном, блистал в обществе с ещё более юной пассией, нежели его родная дочь) зятя восвояси с напутствием забыть его любимую крошку Велью. Но всё-таки как бы смилостивившись, добавил, что с ней всё в порядке, где она, не скажет, а маленькую Адалию они сами вырастят без такого непутёвого отца… Всё, занавес.

Уже отзвучали три удара колокола, знаменующие начало вечерней службы, а он, капитан гвардии РоГичи, сидел в казарме за бокалом вина, тонул в море горестных раздумий, перебирал варианты хоть каких-нибудь действий, что могли бы исправить ситуацию, но все какие-то один нелепее другого: застрелиться из арбалета, вызвать на поединок на мечах отца-банкира (вряд ли державшего в руках что-либо тяжелее гусиного пера), написать прошение королю о переносе его рабочего места из казармы на дом — но иного обоснования кроме как «семейного благополучия» его фантазия не смогла изобрести.

Эк его крутануло, — думал он невесело, раз такой бред, даже дракону не пришедший бы в хвост, лезет в голову. Сделал глоток вина, невидяще уставился в окно.

Тут его отвлёк какой-то невнятный рокот. Не понял… Он встрепенулся. Какие бы житейские тиски не давили его, он всё равно в первую очередь оставался военным, то есть тем винтиком, который в седле ли, на плацу, в безумной сшибке оставался в своей среде. Какие б неподъёмные мысли не одолевали его, тревожный грохот сигнальных барабанов выдернет его даже мертвецки пьяного из постели.

Он встал, отодвинул вино, провёл рукой по короткому ёжику волос, одёрнул свою тунику и повернулся к дверям собранный и уверенный — слышался топот сапог.

Деликатный стук, и почти сразу дверь отворилась, показался совсем ещё безусый солдат из числа караульных, а следом за ним отрядный маг (помимо всего прочего у него был Дар получения и передачи информации).

— Говори, — обратился РоГичи к караульному.

У гвардейца были глаза, словно плошки, при чём не от бега, а от волнения, прочистил горло и, правильно поняв командира, опустив формальное обращение, сообщил:

— Передаёт дежурный по воротам. Получен сигнал тревоги со стороны городских восточных ворот и порта. Несколько раннее городская стража и наши мобильные патрули отмечали повышенное оживление на улицах.

— Почему мне не довели? — строго спросил капитан.

— Множество людей, пусть и не совсем благонадёжной наружности не посчитали веским поводом для внимания. Они ничего незаконного или нарушающего общественный порядок не делали…

— Это мне решать, стоит ли обращать внимание на подобные мелочи, — отчеканил, проакцентировав последнее слово РоГичи, но тут же постарался взять себя в руки — ни к чему подчинённым видеть командира разболтанного личными неурядицами. Мысленно прикинув по карте, где находятся ворота, а где порт, капитан подумал, что он что-то упускает из виду для полноты картины, вновь обратил взор на поедающего взглядом молодого солдата. — Что ещё?

— В расположение части только что прибыло несколько стражников, и они… — поперхнулся, будто пересохло горло, — они говорят невозможное… — побледнел под немигающим взглядам капитана, выпрямился и чётко продолжил. — В центральных районах начались волнения: поджигают церкви, грабят лавки, на небольшие патрули совершаются нападения, а на некоторых улицах… возводятся баррикады.

РоГичи заскрежетал зубами, в голову ударили молоты, что вышибли клочья самобичевания. Словно пойманная птица, бился о прутья непонимания вопрос: «Как?! Как могли такое проср…?!»

Он перевёл чёрный взгляд на мага, полного с залысинами мужчину за пятьдесят, с крупными чертами лица и мягким, но полным достоинства взглядом — он знал себе цену, вдобавок был потомственным дворянином и, несмотря на не внушающую серьёзности внешность, человеком был смелым, а магом — воздушником неплохим. Но сейчас он невольно отшатнулся под взглядом капитана, который предчувствуя ещё какую-то каверзу судьбы, не смог разлепить сжатые для вопроса губы. Но РоБейли его понял.

— Из дворца требуют помощь…

Дверь хлопнула и в комнату, словно ураган, внёсся лейтенант РоОлвенци, один из офицеров РоГичи, тщеславный и амбициозный, но в целом хороший достаточно молодой человек, помимо всего прочего, лучший мечник гвардии по результатам гарнизонных соревнований.

— Я уже в курсе!

РоГичи удивлённо приподнял бровь. В отношении лейтенанта он придерживался линии терпения и осаживания исподволь — очень уж импульсивен был РоОлвенци, ко всему прочему, не очень далёкий родственник герцога РоОлвенци и в перспективе карьерного роста претендующий на высокие командные посты, он очень напоминал ему его старшего сына.

— В городе беспорядки! В порт высадились пираты… — это была свежая новость. — Я уже приказал третьей дежурной сотне быть готовыми к выходу…

РоГичи поднял руку, хдаднокровно останавливая немаленькую, нетерпеливо расхаживающую фигуру с развивающимися крыльями красного плаща с изображением чайки и его поток слов. Задумался, посмотрел на мага.

— Что-то ещё?

— Нет, если не считать того, что призывы о помощи внезапно оборвались, — виновато пожал плечами.

— Кто напал?

— Будто бы гвардия РоАйци…

— Кто?! Откуда здесь взялся этот восточный индюк? — изумился РоГичи.

Хозяин Восточного предела был не очень большим поклонником столицы, но из-за важности его деятельности и всегда подчёркиваемой преданности Берушам, его не часто дёргали на королевские мероприятия, разве что малый королевский совет не мог быть действителен без лорда. Но как старый лис мог провести столько сил, чтобы посметь атаковать монаршую резиденцию, сердце королевства?! Военная компания… Из-за того бардака, что поневоле создали шалюры, многие перемещения даже крупных военных отрядов можно как-то обосновать. Вон, если тёмные бродят в десяти ходах от столицы, то что говорить о агробарских частях!

РоГичи резко повернулся к лейтенанту.

— Бери сотню, и скорее скачите во дворец!

Лицо РоОлвенци осветила широкая мальчишеская улыбка, он издал пронзительный клич типа: «Йо-хо!», благодарно кивнул и выбежал во двор, откуда тут же донеслись его зычные команды. Эта непосредственность подчинённого, стремящегося с улыбкой в пекло невольно тронула капитана, и он мысленно усмехнулся, при этом сохраняя на лице полную серьёзность, повернулся к вестовому.

— Старших сержантов ко мне! И пусть барабанщики продублируют сигнал тревоги, а также «сбор на месте», — кто-то был в увольнении, но, честно говоря, это была капля в море, ибо из полутора тысяч гвардейцев, дислоцировавшихся постоянно в столице, сейчас здесь оставалось около четырёхсот, из которых половина дежурила во дворце, а из тех, кто оставался в казарме — сотни полторы. С лейтенантом уходит сотня, может ещё около полусотни вернётся в расположение, услышав сигнал и увидев волнения в городе.

Стоило хлопнуть двери, как РоБейли обратился к капитану:

— РоГичи, чувствую я, нужно мне с РоОлвенци идти.

Мужчина в простой светло-синей тунике как-то вдруг осунулся. Всё то время, пока лейтенант заливал пространство энтузиазмом, а он сам инструктировал вестового, немолодой маг с отсутствующим видом о чём-то напряжённо думал. И, несмотря на то, что наличие в части своего человека владеющего Даром — это скорее приятное исключение, нежели правило, капитан был склонен поверить чутью РоБейли и нехотя согласно кивнул.

— Иди.

Пятёрка сержантов выстроилась перед ним, и по нахмуренным, но спокойным лицам, он понял, что они в курсе происходящего и готовы к любым приказам.

— Объявляем общую тревогу. Ворота после отбытия лейтенанта РоОлвенци на замок. Караулы утроить. Какое-то время ожидаем возвращения наших из увольнений. Параллельно на всякий случай готовим к эвакуации казну отряда, иное ценное имущество, бойцы готовятся в поход, форма одежды — с учётом возможности покидания столицы, берут паёк с расчётом на три дня. И — ждём новостей из дворца. Самостоятельно также пытаемся разобраться в обстановке вокруг, для чего, — капитан обратился к крепкому и кряжистому чернобородому сержанту с перебитым носом, — Даг, отправь разведчиков в гражданских платьях для прояснения обстановки. Всё, вперёд, — мы должны быть готовы ко всему. С нами Агробар!

Гвардейцы слитно рявкнули в ответ и энергично исчезли в дверях, а капитан, цепко осмотрев помещение на предмет того, что требовалось взять с собой, а что спрятать в давно оборудованном и доставшемся по наследству от предыдущего капитана тайнике — о нём, правда, знали ещё двое гвардейских офицеров, но они сейчас были за пределами столицы, руководя выведенными из города бойцами.

РоГичи вышел из своей комнаты — кабинета, преодолел недлинный коридор, толкнул внешнюю дверь и… замер на пороге. Картина была удручающая: над городом висели дымы практически во всех направлениях, куда ни глянь, но особенно впечатляла виденная с его места громада Храма Единому, опутанная чёрно-белым шлейфом с оранжевыми прожилками, да в стороне порта всё было будто скрыто сплошной дымной пеленой. Тревожно звенели колокола соборов и церквей, формируя единый фон, от которого в отличие праздничных дней, холодело в душе, рокот больших басовых барабанов расположенных в городе воинских частей сейчас — так не вовремя! — изрядно опустевших из-за шалюрской компании, практически не был слышен. Всё это выглядело не очень хорошо. Если не будет чётких координационных действий со стороны дворца или — вдруг кто-то из великих герцогов или лордов, лояльных короне сможет всё-таки взять на себя ответственность организовать немногочисленные отряды столицы и личную гвардию, и продержаться до прихода помощи из неблизкого лагеря РоДизайши. Но… Оставалось несколько вопросов, требовавших ответа в первую очередь. Главное: что с королём, высшими сановниками: тем же РоВенци, сенешалем. Второе: какие на самом деле силы противостоят законной власти — ведь одного РоАйци со всей его огромной военной машиной, личной армией, ресурсами восточных провинций, закалёнными в столкновениях солдатами в отличие от центральных областей — невозможно было бы это всё провернуть без поддержки иных действующих лиц в столице. Один лорд, претендующий на смену династии — это несерьёзно, ибо другие равновеликие силы, ревниво поглядывающие в сторону соседей и облизывающиеся на их промахи, могут объединиться, чтобы не выпустить из рук власть. Всё очень запутано, и с высоты своего положения РоГичи расстроено подумал, что все его мысли проще воды в ступе, он всего лишь фигура на доске, точно не большая, возможно, что и пешка, учитывая масштабы происходящего. Он просто должен постараться выполнить свой долг: защитить королевскую семью или — если совсем плохо — спасти хоть кого-то: Элия, Лидию, Руфию, Панорика, Галлия… Нет, сын брата короля сейчас находится с другой стороны Внутреннего моря, в Судиматском халифате, учась в местном университете. Так что, как всё плохо ни складывалось, хоть один из Берушей оставался вне досягаемости неизвестного противника… Или нет?

У капитана голова заболела от таких размышлений. Ведь, если развивать логические цепочки, то можно дойти до абсурдных предположений — почему бы врагу, тасующему армии Агробара, будто колоду карт, не отправить хорошего наёмного убийцу в солнечный Судимат, и таким образом вычеркнуть совсем из королевского Олимпа такую семью — Беруши. И… создать таким образом в королевстве ситуацию гражданской войны за престол. В этом уже могут быть заинтересованы соседи… Тот же Вербар. Может шалюрское восстание — это всего лишь братская провокация?.. Всё, хватит о грустном, нам, смертным, и умирать проще.

Перед ним во дворе гвардейского городка стояла суета: раздавались команды, солдаты носились, казалось, бестолково — всегда передвижение воинских отрядов сопровождается кажущимся бардаком. На самом деле всё очень чётко, логично и управляемо (ну почти). Сержанты следят за действиями подчинённых, проверяют вверенную им территорию или задачи, потом идёт доклад лейтенанту — и так далее по субординации. Только вот сейчас по большой территории перемещалось до обидного мало людей, и у капитана болезненно дёрнулась щека — как выполнять свою задачу при таком количестве бойцов? Да и для защиты территории городка, случись что, этого недостаточно. Но, даст Единый, РоОлвенци пробьётся ко дворцу, а он же, чуть подождав возвращающихся людей, тоже подойдёт, а там посмотрим — при грамотной обороне дворцовый комплекс не так просто взять.

Сотня РоОлвенци уже экипировалась и, оседлав коней, ждала у закрытых пока ворот. Маг скромно сидел на смирной каурой лошадке. Лейтенант же, гарцуя, проскакал со стороны домиков для офицерского состава, горяча норовистого хостийского скакуна, прошёлся перед капитаном этак бахвалисто, поднял на дыбы коня.

— Капитан, мы готовы!

РоГичи, несмотря на серьёзность ситуации, не мог без улыбки смотреть на это мальчишество. Словно не в бой едет, а на турнир или иное развлечение. Немного помрачнел, вспомнив свой недавний опыт смертельной схватки и мысленно пожелал лейтенанту, буде тот столкнётся с трудностями (назовём это так), с честью выйти из них, и если умереть, то достойно. Лично себе он желал именно этого, но вслух напутствовал немного иначе:

— Удачи, лейтенант! Будь осторожен! Не лезь на рожон — потеря командира в бою может оказаться поражением всего отряда, так что береги свою буйную голову. Помни, что верить можно только считанным людям и наверняка одному — королю, остальным — по обстоятельствам. Ну, ты ведь не какой-то деревенщина, разберёшься. И ещё, опять же касательно осторожности, твоё умение владеть мечом в коридорах дворца не столь важно, нежели неожиданность, случайность и внезапный арбалетный болт из-за угла, для которого все твои финты — как для дракона дамская заколка, так что будь внимателен. За короля!

— За короля!

РоГичи направился к ближайшей стене периметра городка, небольшой в пять локтей высоту, взбежал по лестнице, краем глаза следя, как из ворот появляются попарно конные гвардейцы, с гордостью отца оценивая их выправку и — отсюда, конечно, не очень видно, но хотелось думать, что именно так — мужественные лица под поднятыми забралами. На штандарте, на ало-жёлтом фоне расправляла крылья белая чайка.

А параллельно смотрел на город, глухо ворочающийся от нещадных укусов и ожогов. И вдруг в каком-то страшном озарении вспомнил о жене и маленькой дочери, которые были где-то там, среди разрушений и убийств. Он как-то сразу осознал, что они в большой опасности, ибо находились на территории хозяина банка, то есть в месте, где по мнению обывателя должны быть деньги. Может оно и не совсем так, но мародёрам точно захочется это выяснить наверняка, тем более, что всегда есть чем поживиться в таких роскошных особняках: от драгоценностей и посуды до тканей и иных полезных в хозяйстве с последующей сдачей в ломбард вещами. В общем, драконий пенёк сделал для дочери медвежью услугу, и сколько бы ни хорохорился пред зятем о своих возможностях защитника для родного дитяти, то если в мирное время пятеро охранников — это хорошо, то сейчас это — капля воды в море огня. Но ещё большей несправедливостью для капитана показалось осознание такой мысли: вместо того, чтобы броситься спасать близких людей, ему предстояло сложить голову за короля. Вот такая дилемма, попахивающая плахой, раннее никогда не приходившая в голову, посетила замершего на стене мужчину.

Небольшая площадь, на которую, собственно и выходили главные ворота гвардейского городка, была абсолютно пустынна. Это было так… непривычно. Пять нешироких улиц, радиально отходящих от неё, тоже не изобиловали движением. Отряд под командованием РоОлвенци направлялся во вторую улочку с правой стороны — оптимальный по дальности и ширине проезжей части вариант.

Откуда-то слева наметилось движение. Капитан, ещё не отошедший от грустных мыслей о судьбе Вельи и Адалии, рефлекторно повернул голову. Бежит человек, размахивая руками и что-то крича, мчится он перпендикулярно колонне всадников, локтях в ста от них. И будто бы по цветам на гвардейца похож, но лейтенант то ли не слышит, то ли игнорирует эту досадную мелочь, что сможет хоть на удар сердца задержать его на пути к вожделенной славе…

Потом человек упал, сбитый несколькими стрелами в спину… Катится его шлем по брусчатке… Для РоГичи словно замедлилось время: он видит, как неторопливо поворачивают головы влево гвардейцы, и даже нетерпеливый РоОлвенци бросает туда взгляд, как озабоченно в средине колонны поднимается в стремени маг, поднимает руку, привлекая внимание офицера… И тут разверзся ад.

Из средней улочки выплеснулась волна огня — так казалось РоГичи с того места, откуда он смотрел, и первые несколько шеренг по четыре полыхнули, будто факелы. Одновременно с этим стали валиться и не задетые огнём гвардейцы — видимо результат арбалетного залпа, и ко всему прочему отовсюду вывалил разномастный люд с луками, копьями и щитами.

Гвардейский маг-воздушник рванулся вперёд, разведя руки в стороны, будто невидимым щитом удерживая бешено стремящееся к ним пламя; стрелы тоже не могли преодолеть эту преграду.

Один удар сердца, второй… маг пошатнулся, сразу несколько стрел проскочило, но их успели отбить прикрывающие с боков гвардейцы. И тут первая волна огня спала, оставляя после себя обугленные, спёкшиеся вместе туши людей и животных, стоял неимоверный многоголосый крик боли и лошадиного ржания, ругани и улюлюканья, королевские гвардейцы, одни из лучших воинов, бесславно гибли на улице родного города под стрелами черни и предателей магов. Не попавшие под огонь и не выбитые из луков и арбалетов всадники вначале отшатнулись на испуганных лошадях, но тут же стали пришпоривать скакунов, и в яростной атаке устремились вперёд.

— Что вы делаете… что вы делаете… — с окаменевшим лицом капитан смотрел, как гибнут его люди, и он проклинал тот час, когда не оставил здесь лейтенанта, а сам не поехал во дворец — легче было сгореть, чем это всё видеть. Но он должен остаться в живых, чтобы найти и наказать тех, кто всё это спланировал и свершил! Первый из них — лорд РоАйци.

Всадники дошли, не взирая на потери до тонких, чёрных мечущихся фигурок, влетели всесокрушающей карающей волной. Кто-то из бунтовщиков испуганно помчался по улице, кто-то успевал вскочить в двери аккуратных домиков, но фасады тех, что выходили на площадь принадлежали лавкам, один — питейному заведению, и в основном они сейчас были закрыты изнутри, а вот до следующих боковых входов не все смогли успеть…

И тут полыхнуло вновь. Проклятые маги, три неприметные фигурки в бордовых плащах появились из одного магазина средней широкой улицы, на время атаки на несколько ударов на виду кровавой мясорубки. РоГичи, с возрастом не отличающийся хорошим зрением, каким-то звериным чутьём смог вычленить их в том бедламе — они никуда не бежали и не суетились, всего лишь подняли руки…

— Назад!

Но было поздно. В искусственно созданном, не природном, но не менее реальном, яростном и уничтожающем всё живое: и высокие конные фигурки и небольшие их врагов, горели заживо в гудящем на низкой ноте пламени, и не было от него спасения. Задние ряды гвардейцев шарахнулись назад, некоторые даже слетели с напуганных, резко упирающихся лошадей.

Центр огненного удара разбросал противоборствующие стороны, кроме тех несчастливцев, что уже были зацеплены щупальцами пламени. И кроме РоБейли, каким-то образом оказавшегося в эпицентре и закручивавшего вокруг себя тугие потоки ветра. Его плащ трепетал, как живой, а лёгкие белые и тяжёлые чёрные струйки дыма вплетались в спираль, образуя притягивающий взгляд кокон, сужающийся кверху. Маг стоял, удобно и крепко расставив ноги, руки, разведённые в стороны, были монолитно неподвижны, а в задранном к небу багровом от напряжения лице не осталось ничего человеческого, а нечто демоническое, отчего невольные свидетели отводили от него испуганные взгляды.

Но вот заалели широкие полы плаща, по кистям, словно живые зверьки, поползли симпатичные такие оранжевые, но смертельно опасные, пережёвывающие любую плоть огоньки…

Маг закричал тонко и страшно, ветер опал, унося вверх и в сторону, под действием настоящего воздушного потока остатки дымов, участвовавших в завораживающем танце, и он… вспыхнул нестерпимо ярко… Крестообразные руки опали, фигура потекла, качнулась и упала, подрагивая под пробегающими подвижными и остроконечными язычками…

Уцелевшие мятежники жались к домам в тлеющих лохмотьях, немало ошеломлённые происходящим: выступлением против гвардейцев, предательством временных союзников, списавших их вместе с королевскими солдатами и отчаянным положением, в котором они оказались… Но вроде бы гвардейцам не до них.

Закопченные, израненные, но не сломленные солдаты с чайками на плащах закружились в хороводе, снова готовясь к отчаянной атаке — по идее, уже должной увенчаться успехом, ибо маги-предатели, потратившие столько сил на две мощные атаки и поединок с воздушником, тремя бордовыми бесформенными кучками обессилено опустились на землю.

Капитан, прокусивший до крови губу, навалившийся на зубчатый край стены и опасно наклонившийся вперёд, словно таким образом хотел быть поближе к своим товарищам, дёрнулся от прикосновения к плечу и раздражённо обернулся. Это был один из старших сержантов, приземистый Борун. Тот проигнорировал бледное, на грани бешенства лицо командира и хладнокровно проорал (именно так: губы растянулись в полукружия, натянулись по зубам, шевеля пышные кисточки вислых усов, в чёрно-красном зеве рта мелькнул розовый кусок языка), и к РоГичи сквозь вату или воду прорвались слова:

— Ка-пи-тан, по-смо-три-те вле-во! Вто-рой про-ход пив-ну-ха Ду-ре-ма-ра! От-бле-ски…

РоГичи нехотя, будто преодолевая сопротивление воздуха, развернул голову. Пивная Дуремара — очень чёткий и понятный для каждого гвардейца ориентир. Она, собственно, считалась их местом досуга и штаб-квартирой вне службы, и при появлении иных солдат, особенно из личных, карманных войск сиятельных господ, это воспринималось как правило, как вызов — с соответствующей, адекватной случаю реакцией: классическим мордобоем; частенько самим гвардейцам потом приходилось оплачивать сломанную мебель, что было особым шиком, ибо противники, конечно же, приходили не в единственном числе, и даже не вдвоём, но выносились они (опять же, как правило) в таком состоянии, что о возмещении ущерба не могло быть и речи. К слову, самых стойких, если рожи у них не были изначально драконьи или по-эльфийски надменны, гвардейцы после сеанса терапии, отпаивали за свой счёт. А что поделать — нужно держать марку, и слыть не только хорошими бойцами, но и великодушными победителями! И вот именно там, в тёмных сейчас окнах, как-то подозрительно отражалось сытое сейчас пламя. Как… как на металлических предметах! Вроде острых копий, шлемов, щитов, доспехов…

Капитан резко обернулся и глянул вдоль стены, где на всём протяжении сгрудились оставшиеся бойцы, а также люди из команды обеспечения и отставники, оставшиеся после выслуги лет при отряде, к примеру, конюшими (зайди сюда враг с полусотней лучников — и всё, конец), с мрачными, пылающими гневом и яростью лицами.

— Горнист! Где горнист?! — рявкнул РоГичи.

— Я здесь, капитан! — локтях в двадцати, тут же на стене поднял руку румяный молодой парень без шлема, но в остальном так же экипированный, как и остальные, — неудавшийся студент гринвудской магической академии, прижившийся здесь, в Агробаре. РоГичи заметил, что все повернули к нему напряжённые лица.

— Труби: отход назад! Скорее! — зарычал, видя недоумение парня, и тот, повинуясь приказу, приставил мундштук к губам — его инструмент всегда висел при нём с правой стороны (с левой — меч в ножнах) в мягком льняном чехле. А капитан продолжал раздавать приказы. — Командиры первого, второго и третьего десятка четвёртой сотни ко мне, — через пару ударов сердца бойцы были перед ним. — Конными на выход. Встретить товарищей, помочь раненым, собрать наших лошадей и по возможности павших гвардейцев и прикрыть тактическое отступление… Без нужды не подставляться — безголовые вы и дракону не нужны, а погибнете напрасно, назад можете не возвращаться!

Он проследил за убегающими капралами, глянул в сторону площади. Слава Единому, гвардейцы услышали и выполнили приказ: остатки третьей сотни не по уставному, но всё-таки в каком-то порядке отходили к городку. А напротив очень чётко, как на образцовых тренировках, выстроился и уже был готов принять в жаркие объятья обезумевших гвардейцев строй каких-то пехотинцев. В принципе их был немного: около двадцати в шеренге, шеренги две — итого приблизительно сорок. Но ставшие очень быстро и грамотно, в полных тяжёлых доспехах, щитоносцы впереди, пикинеры сзади — это… Это говорило о многом. Как минимум о том, что лёгких всадников они приняли бы на острия запросто.

— Дага ко мне, — бросил он в сторону, щурясь, силясь рассмотреть хоть какой-то штришок, позволяющий определить принадлежность, и понять, что же это за драконы пожаловали. Сбоку раздалось покашливание. — Даг, — капитан пристально посмотрел на чернобородого с лицом портового ночного — такого и днём следует обходить стороной, — мне нужны все твои разведчики, оба десятка.

На площади помощь соединилась с отходящими остатками сотни, бойцы, не взирая на недвусмысленный приказ, закрываясь щитами и изредка огрызаясь арбалетными в три болта залпами, грузили на предусмотрительно захваченные телеги павших товарищей. Сильно им никто не препятствовал: латники неподвижно стояли с опущенными забралами, рядом офицер — рыцарь, такой же, будто окаменевшая статуя. Остатки черни, изредка постреливая из луков, приходили в себя, зализывали раны и буквально пытались уползти вглубь улицы, но жёсткий окрик рыцаря пресёк эти поползновения. Маги — огневики продолжали оставаться на месте за линией строя, еле-еле двигаясь.

— Ждите меня возле северной стены. Без оружия, предметов и доспехов, мешающих незаметному передвижению по городу. Сам определишь, как экипироваться, но маленькие арбалеты для ближнего боя взять всем. Всё, встречаемся через десять минут. Боруна ко мне, — это вновь к вестовому. Сейчас именно сержанты занимали командирские ниши. РоОлвенци, являвшийся одним из двух в столице лейтенантов (второй сейчас дежурил во дворце) — остальные либо в полевом лагере, либо в патрулировании. РоГичи в Агробаре сейчас оказался по воле случая, точно также, как и задержался на столько дней здесь, ибо по завершению патрулирования (накануне выдвижения их отряда в западном направлении), ему предписывалось всего лишь довести маркиза РоПеруши до Восточных ворот, и в обход города убыть на соединение со своими.

Он увидел торопливо поднимающегося по лестнице Боруна и задумчиво прикинул, всё ли учёл в задуманной атаке. О том, что в случае неудачи погибнет сам и много хороших парней, он не задумывался — всё будет, как должно. На него снизошло то ледяное спокойствие, вымораживающее лишнее и постороннее, которое всегда приходило в самые опасные моменты жизни.

— Борун, распредели людей. Задача…

 

Глава 3

Тамара.

Тамара поняла, что дело дрянь, когда свистнувший арбалетный болт пробил светловолосый затылок Лерии… Арбалетчица их десятка, тихая и увлекающаяся поэзией девушка, довольно симпатичная, чтобы парни без напоминаний останавливались поболтать, не конфликтовавшая ни с кем не то что в десятке, но и во всей полусотне Деметры, с удивительными карими глазами, подруга Тамары, меньше, чем за удар сердца перестала существовать.

Сила удара была такова, что девушка буквально рухнула вперёд, на землю, можно сказать, неуклюже, но разве стоит такое говорит о погибшей, отличавшейся при жизни отличным равновесием — и душевным, и физическим. Нечто чёрное брызнуло на волосы, моментально превратив их в отвратительный колтун, а неширокие бледно-розовые края расцвели чужеродным бутоном.

Тамара оцепенела, глядя на… на этот ужас. Казалось, стоит отвести глаза, и земля уйдёт из-под ног. Другие девушки продолжали двигаться, словно ничего не случилось. Они и правда ничего не видели, находясь чуть впереди, так сказать, в первой (и единственной) линии обороны, спинами к ней.

Девушку посетила мысль: жаль, что на Лерии не было шлема (она просто не успела его надеть, когда события стремительно стали развиваться), ведь металлический колпак мог хотя бы отклонить путь стрелы.

А так всё хорошо начиналось! Перспектива длительного похода в компании подруг, на природе, вне вонючих и навязчивых людских скоплений, возможность почувствовать себя такой важной и значительной с саблей на боку. Она уже рисовала в уме картинки появления дома, на богатом хуторе среди многочисленной родни, чуть задумчивой, скупо улыбающейся подружкам — и друзьям! — детства, принимающая от отца хлеб с солью и поздравления… В глазах отца, всегда скорого на расправу при инакомыслии, светится гордость за дочь, благодаря светлой голове, прорвавшейся в город…

Они ожидали Её Высочество, чтобы начать это увлекательное путешествие и приключение. Тем более Лана, как говорили сплетничающие в десятке девушки, повезла в точку сбора несколько бочек вина, то есть начало похода обещало быть весёлым. Дело оставалось за малым — дождаться принцессу, ушедшую переговорить с отцом — и наконец-то в путь.

Они подпирали стену, пятнадцать мающихся бездельем девушек и обсуждали компанию наёмников, в последний момент прибывших с Брадой. Особенно там был один рыженький, косточки которому обглодали по несколько раз, и каждая из амазонок почитала обязательным внести своё мнение в портрет и характеристику этого малого. Почему так небрежно его обозвали девчонки между собой? Ну, выглядел он неопасно, не взирая на профессиональную принадлежность, много шутил, с чего был сделан вывод о несерьёзности его, как мужчины и воина. Особенно в сравнении со своими товарищами. Был там один среди них очень широкий и массивный, неулыбчивый, от взгляда которого колючки пробегали по коже — неприятный субъект. Типичный наёмник (кстати, по негласному описанию Брады). Так вот его обходили стороной, во избежание… Спрашивается, чего? А что там серый волк делает с маленькими девочками? Предварительно сделав из красной шапочки на шее слюнявчик. А вот рыжий — да, с ним, как поняла Тамара, несмотря на пренебрежительные отзывы, много, кто хотел познакомиться. Вот ей подобная радужная перспектива не светила — не вышла она лицом в лидеры десятка, хотя номинально им была, и это была вторая причина невозможности приватного общения с лёгким на язык наёмником, ведь командир обязан блюсти, э… в общем что-то там блюсти и не пользоваться своим положением!

Ну а как тот момент, что Брада с наёмниками уединилась в караульной пристройке для разговора с глазу на глаз, а они, полтора десятка эскорта принцессы, остались на солнце портить цвет лица и чесать языки. Не обидно ли?

И тут к ним подвалила надменная троица незнакомцев, очень хорошо и богато экипированная с опознавательным знаком грифона — принадлежности к гвардии лорда РоАйци, и один из них, с рыцарской цепью на груди, пожилой с холодным выражением на лице невежливо спросил:

— Вы относитесь к отдельному кавалерийскому отряду?

Надутый индюк вызвал оживление среди девушек, перемигивания, откровенные смешки, и тогда кто-то насмешливо поинтересовался:

— А здороваться тебя, дядя, не учили? Или у дворян Восточного предела это не принято? Так у нас в отряде, полно аристократок, и они, не в пример тебе, отличные девчонки…

Тамара, разомлевшая на солнце, и полудремавшая стоя, в полглаза следила за происходящим, видела, как побагровел благородный. Ясно был по манерам, что это важная шишка, прибыл из восточных провинций, рыцарь из окружения РоАйци, давно бывший в столице и не совсем ориентирующийся в обстановке — амазонок без веских причин предпочитали не задевать — мало того, что попадёшь на острый язычок шутниц, так весть о тебе моментально облетит столицу от припортовых трущоб до салонов для знати, таким образом пополняя список анекдотических историй. Что можно сделать с несносными воительницами, находящимися в подчинении любимой дочери короля, будущей королевы? Правильно, только аккуратно спрятать язык подмышку, а глаза в пустые ножны для меча, куда уже предварительно упакованы яйца, и притвориться невидимкой, игнорируя собственный организм, как предмет насмешек.

Тамара, будучи старшей, решила не вмешиваться, посмотреть за развитием событий, но, стоя чуть в стороне с отсутствующим видом, незаметно стала внимательней посматривать в сторону незваных гостей, тем более, что сзади рыцаря и двух офицеров, судя по нашивкам, локтях в тридцати расположились в две шеренги около сотни солдат в тяжёлых доспехах.

— Как ты смеешь разговаривать с благородным в таком тоне, женщина? — сдерживаясь, но цедя слова сквозь зубы, бросил рыцарь.

Малышка Еви — а это была она — немного опешила от столь сильной, пусть и удерживаемой пока в узде ярости, но тут же взяла себя в руки — как же, задета честь прекрасной половины человечества, а не лично её.

— Какой же вы благородный, если не умеете общаться с дамой? — холодно ответила девушка, вздёргивая носик и останавливаясь напротив мужчины, хоть и бывшего на голову выше, но сейчас они выглядели равнозначно по силе взглядов, как два примеривающихся петуха, или, точнее, курицы и петуха, если б, конечно, был возможен между ними спарринг.

Аристократ потерял дар речи, и на этот раз побледнел, сжал тонкие губы над аккуратной небольшой бородкой, но потемневший от сильных чувств взгляд не отвёл в сторону. Пусть он и привык властвовать и командовать, но «держать лицо» в дворянских семьях учат с детства.

— Милорд, разрешите вам помочь, — вперёд сделал шаг молодой мужчина лет тридцати с неприятными запавшими глазами, покусывающий тонкий ус. Сделав ещё шаг, он совсем приблизился к застывшим соляными столбами противникам, при этом глядел исключительно на своего господина, игнорируя девушку.

Тамара в это время окончательно сбросила полусонную одурь и настороженно стала продвигаться к месту конфликта сквозь всё ещё веселящихся подруг. Что-то ей не нравилось в происходящем. Мужчина в добротных доспехах с неприятными глазами хладнокровного убийцы? Стоящие невдалеке солдаты в демонстративно непринуждённых позах? Какая-то непонятная сверхъестественная тишина, опустившаяся на довольно людное подворье?

На едва заметный утвердительный кивок рыцаря подошедший мужчина отреагировал своеобразно: выбросил руку в латной перчатке, пытаясь, видимо, ухватить строптивую девушку за шиворот. Но движение прошло немного не туда, и в том случае, если бы амазонка оставалась на месте, то получила увесистую плюху, а если учесть ещё и скорость и инерцию летящего кулака, то результат удара был бы плачевным. Но Еви, словно отрабатывая рукопашный приём, как на тренировке, чётко ушла вниз и влево, мазнула левой рукой — этак всей раскрытой ладонью и…

Пылающее лицо с пятипалой алой отметиной на щеке под поднятым забралом было будто у выброшенной на берег рыбы. Несколько ударов сердца он хватал воздух ртом, пока к оглушённому сознанию не пробился издевательский девичий смех и подбадривающие подругу крики.

Еви, в отличие от девушек, не радовалась, а хмурилась, прищурив внимательные серые глаза, прислушиваясь к неожиданному потоку брани, вырвавшемуся изо рта храбреца, посмевшего бороться с якобы беззащитной девушкой. Помимо перечисления бесчисленного количества драконов и его родственников по женской линии, девушку насторожила фраза: «Тебя я оставлю живой, но ты пожалеешь, что не…» — дальше всё звучало невнятно. Но это не было похоже на злой словесный понос уязвлённого мужчины, вернее, это был именно он с классическими признаками поражённого кишечника с явными злорадными нотками в голосе.

Хладнокровный командир этого хлыща как-то незаметно отошёл назад, к третьему, огромному, заросшему по самые глаза русой бородой, полные пластинчатые доспехи этого громилы были из тёмного металла. И ещё он выделялся внушительной булавой с острыми трёхсантиметровыми шипами на шишковатой голове и поднятым забралом в виде клюва хищной птицы, из-под которого взирали бесцветные равнодушные глаза. Он, чуть склонив набок голову, прислушивался к говорившему аристократу. Потом шевеление губ закончилось, здоровяк согласно качнул головой и… важный, не оглядываясь, пошёл прочь.

Между тем драматические события продолжали свой неспешный бег снежного кома, по логике событий долженствующего закончиться сходящей лавиной — именно такое ощущение появилось у Тамары, застывшей в двух шагах от напряжённой Еви, и краем глаза фиксирующей непонятные подозрительные телодвижения вообще перед дворцом.

Мужчина (рыцарем или благородным как-то не поднимался язык его назвать) наконец-то заткнулся и созрел для решительных действий: махнул в сторону Еви длинным и тонким, но чрезвычайно болезненным при соприкосновении с кожей кавалерийским стеком. Попытка вновь оказалась неудачной — девушка увернулась, но, не отступив, а уходя в сторону и вперёд, скорее сближаясь, одновременно с этим с явственным «вжи-ик» извлекая из ножен саблю. Дворянчик только потянулся к мечу, а сабля острым наконечником уже упиралась в его щеку. Стоит отметить, что мужчина не испугался, а, даже оскалившись и сверкая багровым глазом на близкое лезвие, скорее надвинулся на саблю, отчего по лицу к земле устремилась неторопливая капля. А параллельно он воздел вверх левую, пустую руку и что-то показал кому-то кистью.

Потом Тамар много укоряла себя, что не предугадала, не оценила верно, не поняла обыкновенного языка жестов. Естественно, она не знала, что означают они — в Восточном пределе своя школа, но то, что это неспроста, можно было догадаться.

В Еви, прошибая кожаную куртку, словно шёлковую ткань острый нож, в районе правой ключицы вошёл арбалетный болт, и девушка с захлёбывающимся криком, на последок мазнув по щеке злобно улыбающегося врага лезвием сабли, и оставив таким образом росчерк, повалилась вперёд на него, но тот резко ушёл назад, за спину громилы, а на девушку стала надвигаться безмолвная стена закованных в доспехи солдат.

Оглушённая Тамара склонилась над Еви. Та ещё, как ни странно, была жива. Не представляя, что можно сделать без лекаря или мага, она, тем не менее, потащила потерявшую сознание подругу назад, под иллюзорную защиту сабель своих подчинённых. И эта мысль — о командирской ответственности — немного отрезвила её, и в уши хлынул многоголосый отчаянный шум.

Она вместе с раненой оказалась в ощетинившемся саблями и несколькими арбалетами полукольце амазонок. Команды «К оружию!» и «К бою!» можно было уже не подавать. Попыталась оценить диспозицию: на них наступала плотным строем тяжёлая пехота, противопоставить которой им практически нечего было. Вверху, на мостках, идущих вдоль зубчатых наверший крепостной стены шёл поединок с участием до десятка солдат. Вот уже кто-то, пронзённый, валится вниз, чуть ли не на головы девушкам. Что происходит?!

И тут она со всей беспощадной очевидностью поняла, что вокруг творится нечто неладное и очень плохое: повсюду гвардейцы и королевские стражники вступали в схватку с бойцами под вымпелами РоАйци. И этот бой ввиду численного превосходства соперников явно проигрывали. Следующая, фактически добивающая мысль: это не рядовые разборки неких владетелей, а что-то похуже. И теперь иммунитета у амазонок, как людей принцессы может и не быть. Мало того, их скандальная репутация скорее всего только навредит — за время истории отдельного кавалерийского полка, Лидия с соратницами наступила на бесчисленное количество мозолей и оттоптала такое количество злых языков, что желающих отыграться должно быть немало.

Вперёд вышел здоровый дворянин и, привлекая внимание амазонок, поднял руку.

— Юные воительницы, — сказал он со скрытой насмешкой, — советую вам сдать ваше острое оружие, и тогда никто больше не пострадает…

Стоящий за ним мужчина с порезанной щекой что-то негромко и злобно зачастил, привлекая внимание товарища. Тот, не закончив речь, чуть повернул в его сторону голову, выслушал молча, отрицательно качнул головой, потом вздохнул, вновь повернулся к замершим амазонкам.

— Могу только обещать справедливый суд…

Девушки возмущённо загалдели — какой суд?! О чём это он?

— Сэр, объяснитесь, пожалуйста, — задала наконец интересующий всех вопрос Амалия, высокая брюнетка, всегда отличавшаяся благоразумием и хладнокровием.

— На короля совершенно покушение, в котором пока косвенно обвинена старшая принцесса Лидия РоБеруши. Элий Четвёртый Великолепный мёртв. Во избежание ненужного кровопролития рекомендую подчиниться, и этот жест доброй воли зачтётся вам. Как не соучастницам переворота.

Если бы внезапно солнце закрыла огромная туша дракона, и его пламя осветило землю, то, пожалуй, это произвело меньшее впечатление, нежели неслыханное сообщение из уст неизвестно откуда взявшегося дворянина, поддержанного сотней солдат.

— Мы оружие не сдадим, — твёрдо бросила Тамара, оставив Еви, как есть лежать на земле. Она — старшая сейчас, она несёт ответственность за подчинённых и… она ни на удар сердца не поверила в виновность своего кумира — принцессы крови. Логики в сообщении не было абсолютно: отношения короля и дочери были безупречны с точки зрения родственных отношений — принцесса рано или поздно должна была сесть на трон, в этом никто от кухарки и посудомойки до высшей аристократии и иерархов Церкви не сомневался, а в интересы самой девушки такой груз, как корона, в ближайшее время точно не попадал, её амбиции и властолюбивые намерения (сколько бы их ни было) с удовольствием ограничивались воспитанием самосознания окружающих женщин, ну и, соответственно, игры в войну в лице отдельного кавалерийского полка. — И если вам не нужны неприятности, советую до конца выяснения обстоятельств, оставить нас в покое. И предоставить лекаря, — вспомнила о тяжело раненой Еви.

— Не получится, — с якобы сожалением ответил здоровяк.

Видно было, что эти переговоры для него — пустая формальность, за них уже всё решили, только ждали… повод? И он не заставил себя ждать.

— Мы будем драться! — запальчиво выкрикнула кто-то из девушек.

— Деритесь, — легко согласился офицер, и дал отмашку.

Тамара, нахмурившись, увидела, как цепь солдат оперативно отделила их от лошадей с поклажей, стоявших справа, при этом оглушив ближайшую девушку. Остальные отхлынули назад, и они все сбились в ещё более — назовём это мягко — компактную группку, издававшую не совсем достойные порядочных (то бишь, сидящих на яйцах с детьми, исполняющих любые прихоти мужчин от готовки и стирки до стягивания сапог и совместной постели, прячущихся в серые и бесконечные рулоны ткани, будто в погреб и опускающих смиренно глаза на любой взгляд, вопрос или насмешку) матрон возгласы от проклятий, ругани до воинственных нечленораздельных, очень неприятно высоких по регистру кличей. Такое поведение вызвало улыбку у их противников — во всяком случае, русоволосый громила улыбался во всю щербатую пасть, и совсем не соответствовало поведению примерному и бравому военному отряду.

— А ну заткнулись! — рыкнула Тамара раздражённо, подражая наставнице Лидии, уважаемой среди амазонок Браде. — Делай строй. Трёхступенчатый подвижный. Арбалетчицы ко мне.

Тамара с сожалением осталась за спинами девушек с каменным и твёрдым лицом — по уставу именно там было её место. Она бы и плевала сейчас на него, и с удовольствием пошла на острие, то есть в первую шеренгу, но из соображений — подольше контролировать (хотя бы видеть происходящее) ситуацию, а также записав себя в некий оперативный резерв, попыталась утихомирить воющую совесть.

Всё это было бесполезно. Она с отчаянием смотрела, как передняя шеренга безрезультатно царапает монолитный надвигающийся строй — солдаты даже не очень оборонялись, подставляя тяжёлые щиты, уклонялись и отгоняли назойливых девиц остриями пик. Можно было даже улыбнуться на неуклюжие действия багровых от злости амазонок, но глаза воинов в смотровых щелях были холодны и равнодушны. Вскрик радости только сопровождало несколько удачных выстрелов арбалетчиц — одного латника опрокинуло назад, два других если и зацепили кого-то, то это общего движения строя не нарушило. Одна из девушек попыталась расширить брешь, но пехотинцы действовали столь слажено, что никаких шансов у нападавшей не было, мало того, удачливая пика полоснула по плечу, пропанахав кожаную куртку, и воительницу, закатившую глаза в последний момент успели выдернуть из-под неумолимой железной стены, заменив на амазонку второй линии. Всё это — оттягивание неизбежной агонии. Они отступали — но сзади уже возвышалась стена, и уже очень скоро, если ничего не изменится, они примут вид наколотых на булавки бабочек.

И тут сверху, с мостков стены щёлкнули арбалетные спуски, и её девушки, ещё не успевшие перезарядить оружие для второго залпа, сражённые, упали замертво…

Тамара, безвольно опустив саблю в руке, стояла не шевелясь, словно скульптура беспомощности и безнадёжности, из неё будто в одночасье выдернули стержень, и сил сопротивляться не осталось…

Из ступора вывел сильнейший толчок в бок и радостный вопль Гилери:

— Что застыла?! Давай дерись — помощь пришла! И — и - эх! — издав такой воинственный клич, бросилась куда-то в сторону.

Тамара непонимающе огляделась. Только что она попрощалась с жизнью, а тут… происходит что-то такое, что обязательно нужно досмотреть, а то и поучаствовать.

А изменения были радикальны. Монолитная стена пехотинцев была частью рассеяна, а бойцов двадцать стояло заняв круговую оборону, а на них нападали… пятёрка наёмников и Брада. Это было что-то! При всём скепсисе, невольно возникавшем при простом математическом подсчёте, нужно отдать должное команде, вызванной Брадой — они навели изрядного переполоху и произвели впечатление на вполне профессиональных и бывалых латников.

Судя по всему, Брада и компания, незамеченные подобрались и ударили в тыл наступавшего на девушек построения, и раскололи его, ранив и выведя из строя сколько-то человек — в поле зрения амазонки было около пяти лежащих тел. Пехотинцев, находившихся со стороны офицеров — рыцарей (кстати, ни самого важного, ни второго с расцарапанной щекой, Тамара не видела) очень быстро организовал русоволосый гигант, а остальных, не давая сгруппироваться, тревожили нападениями сама Брада и два наёмника: высокий и худощавый, виртуозно отбивающийся сразу от троих наседающих латников и крупный молодой боец, быстро передвигающийся среди немного растерянных противников, нанося тяжёлые удары мечом куда придётся и добавляя таким образом ещё большую сумятицу. Часть девушек с гиканьем тоже носилась вокруг, жаля и отскакивая, самые сообразительные подхватили брошенные пики и с расстояния искали в полностью облачённых в доспехи солдатах уязвимые места. «Грифоны» не могли похвастать скоростью и подвижностью, и поэтому пока только практически стоя на месте, огрызались молниеносными и иногда эффективными выпадами длинных мечей — на глазах у Тамары одну девушку зацепили, она, подраненная, оступилась, и тут же последовал шаг следом и жёсткий добивающий удар, разрубивший её чуть ли не до ключицы.

С другой стороны обстановка была похуже. Стоящие в круговой обороне солдаты были недоступны, правда, и они сами не очень доставали немногочисленных нападавших, среди которых были трое наёмников: невысокий, но очень широкий, тот самый, пугавший одним своим видом девушек, одноглазый седой, работающий экономно и жёстко, не тратя лишних сил, а третий — рыжий шутник (он и сейчас подзадоривал амазонок весёлыми напутствиями, а врагов дразнил изощрёнными эпитетами), при этом находясь чуть в отдалении, эффективно выбивал солдат из лука, заставляя их ещё больше нервничать. И несколько девушек. Даже несерьёзно: почти втрое превосходящие латники в глухой защите.

Тут, правда, началось зрелище, на время отвлёкшее внимание обеих сторон: в поединке сошлись два тяжеловеса: русоволосый здоровяк и квадратный наёмник. Оба неожиданно легко и проворно двигались, не взирая на вес и обилие железа и предпочитали уклоняться от ударов соперника, если же не удавалось, то отклоняли их по касательной, гасили силу, да и сами атаки не были часты — соперники бродили, присматриваясь друг к другу. Длилось это прощупывание достаточно долго, легко скользили с одной стороны двуручник с другой — секира, пока рыцарь, не подправив траекторию меча, не зацепил простой конусный шлем наёмника. Лезвие, войдя под наплечник, прорубило кольчугу — не сильно, но кровь, как говорится, пустил. Пропущенный удар, казалось бы должен был призвать чернобородого к осторожности, но тот отреагировал по-своему: отбросив в сторону щит, он яростно, словно какое-то мифическое обезумевшее парнокопытное, заревел, ухватил обеими руками рукоять секиры и стал с огромной скоростью и силой бить по противнику, не взирая на то, куда бьёт, словно дровосек, торопливо валящий лес. Рыцарь ушёл в оборону, больше полагаясь на щит, но вскоре тяжёлые монотонные удары раскололи и его — русоволосый ошеломлённо отпрянул назад, а наёмник, тяжело дыша, сделал по инерции шаг вперёд. Но тут поступила от Брады команда: «Отходим», и так здоровяки и не выяснили, чьи яйца более непробиваемые.

Тамара бросила опасливый взгляд назад и вверх — на мостки — не охота получить стрелу в спину, но там живых не было, то ли девочки постарались, то ли рыжий наёмник выбил стрелков — почему-то хотелось думать именно так. Наклонилась поднять Еви и вдруг обнаружила, что та мертва — в застывших глазах остановилось небо.

К горлу подкатил комок, а в ноги ударила слабость. Но Тамара постаралась взять себя в руки — не хватало только сейчас свалиться в обморок — это не первая и не последняя смерть, и если она не хочет пополнить грустный список своим именем, следует действовать, а не стоять истеричной овечкой, изображая мишень.

Уже на бегу, непонятно куда увлекаемая наёмниками и уцелевшими амазонками, она подумала, что не такое уж это увлекательное занятие — война. А от смерти даже врага нет никакой радости, одна пустота.

 

Глава 4

Ностромо.

Несильный удар по рёбрам, но Ностромо зашипел, будто рассерженный кот.

— Ы — ы -о — о - о — а - о…

В уши пропихнулся звук, но идентифицировать его не удавалось.

В рёбра опять что-то застучало, а следом, за шиворот потекла до чрезвычайности неприятная холодная струйка какой-то жидкости. Надеюсь, что вода, — вяло подумал гном, качнулся, заваливаясь на спину и отчаянным усилием разодрал глаза, точнее один, правый — левый проигнорировал приказ хозяина. Навёл резкость.

Озабоченная бородатая рожа в шлеме с поднятым забралом и брешами в цепочке зубов. Взгляд опустился ниже, и сердце радостно ёкнуло: на сюрко солдата ему в лицо грозно поднимала жало мантикора. Пехотинец Тиссайи. А параллельно сознание расшифровало повторяющиеся звуки:

— Ты кто такой?

Ностромо набрал в лёгкие воздух для ответа, но тут его пронзила острая боль, и вместо чёткого построения гласных и согласных на волю вырвалось бульканье и сипение, виски заломило, и он, повернувшись на бок, закашлялся, при этом каждое новое вздрагивание тела отзывалось болью. Вернулся в исходное — на спину — положение, сфокусировал на участливо глядящего на него солдата взгляд. Как же, во имя всех светлых богов и дракона в придачу, донести до служивого информацию?

Гном поднял ладонь в лохмотьях перчатки, изобразил жест приближения. Физиономия солдата недоверчиво искривилась, но чуть придвинулась. Этого было достаточно — Ностромо рукой ухватил за что-то того (вроде ремешок шлема вкупе с бородой), резко придвинул к себе, выворачивая голову ухом к своим губам, и нетерпеливо засипел:

— Скорее… ваших тёмные… убивают на площади… пивной кабак…

Удар в ухо прервал жидкий словесный поток, и вновь вышибло сознание из тела.

Следующее пробуждение у Ностромо было не в пример помягче. Он даже умудрился сесть, и попытался осмотреться. К его разочарованию, окружающая местность не изменилась (хотя, это может и к лучшему?), зато своё состояние он оценивал, как… ничего… в смысле плохого, что было странно, учитывая перипетии транспортировки его организма по гостеприимной мостовой Агробара.

— Очнулся? — раздался отдалённо знакомый бас.

Ностромо повернул голову и не особенно удивился, увидев рядом ВерТиссайю, сидящего на некоем походном табурете и внимательно глядящего на него. Барон изрядно осунулся и вообще выглядел уставшим, хотя утверждать, что он недавно махал мечом, не стал бы. Значит, причина в ином. В количестве вина и неопределённости. Возможно ещё что-то гложет огромного рыцаря.

— К-как дела? — каркнул первое, что пришло в голову гном.

Вербарец погрустнел.

— Не успели… — отвернулся, глянул вдоль улицы, где шли несколько его солдат. — Один Рыжий ещё дышит… Да и то, это недолго, — шумно вздохнул, перевёл взгляд на гнома.

Тот сокрушённо вздохнул и отвернулся — смотреть в яростные, полные тоски глаза рыцаря не было сил.

До двух десятков солдат расположились недалеко. Ни убитых, ни раненых не было видно. Зато локтях в десяти лежал труп истыканного стрелами ягира.

— Только эту сволочь парни успели завалить, — проговорил Тиссайя, проследив за взглядом гнома. — А то, клянусь яйцами этих тварюк, быть тебе, друг мой низкорослый, плотно упакованным в животах этих милашек, — невесело хохотнул. — Остальные, к сожалению, ушли, — вновь погрустнел. — На площади тоже не особенно удалось их пощипать — уж больно быстро это драконово семя. Эх, — на его грубом лице появилось мечтательное выражение, и вид этот у простого обывателя, скорее всего вызвал бы минимум икоту — уж больно неприятное зрелище выходило, — бы л бы с нами старина Зелун со своими всадниками, поджарили бы мы им задницы… в прямом и переносном смыслах… Но, — он хлопнул себя по коленям и встал, оруженосец, подпиравший стену в двух локтях от них, тут же подскочил и убрал табурет, — эта хитрая бестия, небось, где-то в укромном уголке сидит и злорадно посмеивается с нас тупых, влипших, как пережравшая муха в липкое дерьмо, — он угрюмо посмотрел сверху вниз на до сих пор сидящего на земле гнома. — Тебе что-нибудь известно о происходящем… — он пошевелил сосискообразными пальцами в латной перчатке, — вокруг?

Ностромо отрицательно покачал головой, отчего виски всё-таки заныли.

— Слышал, будто Элий уже того… — поднял руки вверх. — Но насколько это верно, знает лишь дракон, — помолчал, — или ваш Единый, если ты спросишь, — криво ухмыльнулся, ВерТиссайя ответил ему угрюмым взглядом.

— Понятно, — прошёлся тот, разминая ноги. — Вернее, клянусь яйцами моего папаши, которые по крепости были чем-то средним между гринвудским гранитом и топлёным молоком, но зато чрезвычайно волосаты, что ничего не понятно. Но мой нос подсказывает, что в столице всплывает изрядное дерьмецо, и, дабы не захлебнуться в нём, надо поскорее выяснить, что же или кто тонуть не будет…

— Надо ещё учесть тот момент, что само по себе оно самое тоже не тонет…

— М-да, — с сомнением покосился на гнома рыцарь, и его бороду прорезала трещина — улыбка? — Не кажется ли вам, глубокоуважаемый светлый, что наша беседа напоминает диалог двух учёных мужей?

— Ага, ага, — степенно покивал головой Ностромо, поддерживая игру вербарца, — наподобие астрологов, у которых вместо звёзд яйца. С той лишь разницей, что гадания наши более реальны.

— Это точно, — уже откровенно ухмыльнулся Тиссайя и подал руку Ностромо, помогая встать. — А особенные откровения и удачные сеансы гадания у нас происходят при выпущенных кишках — мысли и судьба становятся столь прозрачны, что легко умещаются на лезвии меча.

— Да вы философ, господин рыцарь, — гном обозначил учтивый поклон, оглянулся вокруг, в поисках топора; искомый обнаружился в трёх локтях по направлению к убитому ягиру. Почему-то он не был никем присвоен — либо по причине избыточности вообще оружия на солдатах, либо из-за не использования подобного оружия этим пехотным подразделением и, соответственно, не возможности его эффективного использования в строю, либо пред ясные командирские очи никто не возжелал мародёрствовать — в общем, не важно, главное, что гном испытал чуть ли не блаженство, почувствовав в руке отполированную ладонью рукоять боевого побратима.

— А то, — буркнул Тиссайя, с пониманием глядя на общение гнома со своим оружием, — нам без этого никуда. Чем ещё заниматься в длинных тоскливых походах, никчёмных баталиях и серых попойках, — вздохнул и направился к своему огромному гнедому жеребцу, спокойно дожидающегося своего хозяина в компании с оруженосцем. — Я вижу, господин гном, вы чувствуете себя неплохо, — бросил, стоя спиной, и проверяя сбрую.

— Ну да, — честно ответил тот, на удар сердца прислушавшись к себе.

— Значит старина Эриус таки подлатал тебя, — пробормотал негромко, занятый ревизией перемётных сум, привязанных на крупе жеребца.

— Эриус? — удивился Ностромо, вспоминая благообразного святого отца, какого-то родственника их знакомца маркиза.

— Да, — барон повернулся лицом к гному. — Он ещё выполняет функции полкового священника и лекаря — Единый наделил его немалыми возможностями, терпение среди которых на первом месте, — уточнил. — Так вот, кто-то из моих шельмецов, клянусь яйцами моего Бирона, — похлопал коня по боку, — я найду этого или этих доброхотов и отблагодарю кувшинчиком вина, настучал отцу о моём… — задумался, — плохом настроении, и тот естественно, на своих двоих помчался в казарму и, — Тиссайя поморщился, будто раскусил луковицу, — провёл со мной… душеспасительную беседу о… В общем, о всяком высоком, о Едином, который завещал… — тут он поймал невольную улыбку Ностромо, разозлился. — Не мог же я святому отцу в рыло дать?! — возопил в сердцах, резко вспыхнув. — Вы своих старейшин и королей часто посылаете? — поинтересовался, прищурившись, и гном поспешно совладал со своим лицом, ибо не следует насмехаться и попрекать кого-либо тем, в чём сам не до конца уверен. Не взирая на комичность ситуации. — Но, клянусь бородой Единого, — успокаиваясь продолжил барон, — отец Эриус вовремя прибыл и подлечил меня, — заметил вопрос в глазах гнома и как-то вроде даже смущённо, как это ни невозможно с таким персонажем, как Тиссайя, ответил. — Ну, он иногда излечивает меня, убирая похмелье. Но очень редко! — воскликнул, словно его собирались уличить в измене присяге. — А потом стали поступать сообщения о беспорядках, появлениях тёмных, и, в конце концов, о нападениях на моих солдат, и пришлось садиться в седло, — он взял под уздцы своего жеребца, и они не спеша двинулись к перекрёстку.

Наверное, накипело у барона, раз он разродился столь длинной речью, при чём не пикантного, как прежде, содержания. Да и в расположение полка отчего-то не очень торопился, а стал любезничать с не очень знакомым ему гномом. Все эти новости, конечно же, были очень интересны Ностромо, но требовалось воспользоваться паузой и выяснить необходимую ему информацию. Если он конечно не под стражей — окружившие их солдаты сформировали вокруг них некий защитный заслон, трактовать который можно было по разному. А то ведь ВерТиссайя — очень непредсказуемый человек, в чём гном совсем недавно имел возможность убедиться, с какими-то своими тайнами и скелетами в шкафу.

— Святой отец вас осматривал, — между тем продолжал барон, — и я так понял, произвёл некоторые действия, улучшившие ваше самочувствие, ибо сержант чудом признавший в вас лояльного короне разумного вынес такой вердикт вашему состоянию и внешнему виду: дракон, опившийся крови и захмелевший, — ВерТиссайя искоса глянул на сокрушённо покачавшего головой гнома и ухмыльнулся. — Должен сказать, когда мы возвращались с площади, откуда шуганули уруков и обосравшийся сброд, и забрали павших солдат, то я специально ушёл в сторону, чтобы убедиться, что знакомый гном уже распивает пиво со своим Торрином и распевает песни… ну, какие там у вас погребальные?..

— Убедились? — недовольно перебил гном — проблемы вежливости с этой беспардонной кучей мяса и железа можно было смело откладывать в самый дальний уголок, не взирая на спасение — просто есть темы, которые гномы не любят обсуждать. — И у нас на том свете поют не погребальные, причём самим себе, как выходит, песни, а прославляющие отвагу, доблесть, мастерство гимны, — сообщил менторским тоном, а параллельно подумал, что тому сержанту, якобы общавшемуся с ним и в конце важной информации зарядившему ему в ухо, он бы сам проделал ответный жест доброй воли — но так, обушком топорика. Ишь, взяли моду: толочь добропорядочных гостей королевства чем ни попадя.

— Ух-ха-ха! — вполне искренне и благодушно расхохотался барон, и, чуть наклонившись к шедшему рядом гному, понизив голос, доверительно сказал. — Я действительно рад, что ты жив, гном, но не потому, что симпатичен мне, ибо как можно общаться облакам и коровьими лепёшками? — Ностромо поморщился на сравнение, но промолчал, так как вербарец приблизился ещё ближе, причём без тени улыбки в подозрительных свиных глазках, и дохнул таким перегаром, что волосы в носу у гнома в ужасе зашевелились. — Правильно, никак — ранжир разный. Но твой здоровый приятель произвёл на меня благоприятное впечатление, а это, — многозначительно воздел бровные заросли, — многого стоит. К тому же ты пытался спасти моих людей. Беда в том, что ноги у тебя коротки, чтобы бегать быстрее, да и попался ты на глаза очень настырной парочке уруков — они умудрились подранить двух солдат, прежде чем потерять одну из своих этих безумных конячек, и уйти от нас. А так желание у тебя было о-очень похвальное, — он тяжело вздохнул и посмотрел вперёд, опять будто сдуваясь и становясь каким-то безразличным. — Можно, конечно, считать, что мы в расчёте, ибо мои солдаты отогнали тёмных, тем более, в конце концов, ты так и не успел предупредить вовремя, но всё-таки считаю себя немного обязанным. Поэтому, — посмотрел серьёзно, если есть какие пожелания, могу попытаться их выполнить.

— Есть, — ответил Ностромо. — Мне нужно доступное объяснение, как пройти к Ремесленному кварталу.

— Ремесленному? — удивился тот; осталось ощущение, что ещё чуть — чуть, и он почешет затылок для пущей стимуляции мозговой деятельности.

— Да. Именно там, вернее, туда нас пристроил маркиз, — смысла скрывать это в преддверии кровавых разборок, гном не считал нужным.

— Маркиз? — заинтересовался барон. — И где вы остановились?

— Так называемый постоялый двор, о названии и более точных координатах ничего не могу сказать. Разве что, хозяин того места — неулыбчивый старикан по имени Гарч…

— Как ты сказал? — резко остановился барон.

— Гарч, — повторил гном, уже жалея о своей откровенности.

— Он случайно не хромает?

— Случайно или нет, но — да.

— Это хорошо… — задумался ВерТиссайя. Гном подозрительно прищурился — что-то вербарец странно возбудился. — Не боись, — хохотнул тот, заметив недовольство Ностромо, — это мой старый знакомец, — и решительно махнул рукой, подзывая оруженосца, и довольный вновь поворачиваясь к собеседнику. — А составлю-ка я тебе компанию к твоему постоялому двору, — бросил весело, что при его внешнем виде выглядело настораживающе, если не сказать, угрожающе. — В столице сейчас не безопасно, ты ведь не откажешься от серьёзной охраны? — не очень убедительно уточнил, на что гном лишь пожал плечами — деваться ему, собственно, некуда было, тем более действительно, двигаться в составе хорошо вооружённого отряда и безопасней (в принципе) и быстрее.

Смущало лишь то, что он своим языком каким-то образом подставил не очень радушного, но хорошего хозяина постоялого двора. Ну да вначале нужно добраться, а там, даст Торрин, он вместе с друзьями в случае конфликта сможет подобрать соответствующие моменту слова.

ВерТиссайя между тем отдал несколько приказов и несколько солдат умчалось в направлении их движения, остальные же так и замерли в охранном построении, только чуть уменьшив из-за убывших само кольцо.

— Проедусь с тобой, развеюсь, а то скучно что-то тут стало, — и задорно подмигнул немного оторопевшему гному.

 

Глава 5

Деметра.

После истеричного крика служанки о подходе солдат, на удар сердца наступила тишина, нарушаемая пока что отдалённым топаньем сапог.

Деметра почувствовала, как пальцы инстинктивно сжимают рукоять сабли, но азарта или возбуждения никакого не ощутила. После столько пролитой крови, всех смертей, она ощущала только усталость. Тело ломило от множества синяков и ушибов — за полчаса покоя, когда они наконец-то никуда не бежали, ни с кем не сражались, и не ожидали подлого удара в спину в совсем ещё недавно родных стенах дворца, тем не менее, они замучили её ноющим напоминанием о себе. Слава Единому она легко отделалась в этом вояже по дворцу, в то время как её подруги остались лежать бездыханными куклами на паркетных полах и ковровых дорожках. Честно говоря, в данный момент, несмотря на вполне закономерное возмущение и, можно даже сказать, гнев, вопросы выяснения виновных в происшедшем и, как это ни звучит самоуверенно, мести, сейчас, пусть простят боевые подруги, её не очень интересовали… Сил не было даже думать обо всём этом дерьме… Пусть вон принцессы головы ломают… Хотя внешний вид у них ещё тот… Небось, она не краше…

Вот! Пол царства за ванную с чистой водой (раза четыре менять) — это то, что способно пробиться сквозь ледяной щит, выросший в ней всего лишь за один вечер.

Деметра невольно отыскала взглядом РоПеруши, который ещё с той, мирной жизни был ей симпатичен, и, в принципе, отвечал взаимностью, пока, к сожалению, без попыток перейти в горизонтальную плоскость, но в этом просто были виноваты обстоятельства: уж очень редки и мимолётны стали их встречи, ведь каждый имел при дворе свои обязанности — а это такая штука, которая к человеческому общению не имеет никакого отношения. Разве что супружеские… Звучит очень заманчиво, но к большому разочарованию, это перспектива не ближайших дней. Тут хотя бы выжить и сохранить целостность организма, ведь бывают такие ранения, от которых занятия любовью весьма проблематичны… О, Единый, какие только глупости не лезут в голову, когда она пуста, будто опорожнённый винный мех. Но сейчас глаза маркиза поедали принцессу, ибо только она определяет их действия.

Взгляд Деметры падает на повисшую на весьма аппетитном эльфе Оливию. Ближайшая подруга старшей принцессы выглядит… неважно. Синяки под глазами, бескровные губы, бледный цвет лица — кажется, что кожа стала прозрачной, а краски ушли из неё. Тем не менее, Деметра должна признаться, что та не перестаёт оставаться одной из самых красивых и желанных девушек королевства. И это несмотря на традиционный взгляд на любовь. Но ведь нужно быть объективным! Хотя слышать в кругу амазонок приходилось разное, но эти фантазии не сбили её с пути истинного, и лишь утвердили во мнении, что настоящим партнёром для любви у правильной девушки может быть только мужчина с растущим на тебя драконом, нежели девушка, как говорит Брада, наставница Лидии, с «яйцами», не подкреплёнными соответствующим инструментом. Вот и сейчас Оливия, дочь герцога Ривата РоДизайши еле стояла на ногах то ли от недомогания, то ли… будучи пьяной (Деметра легко сделала это предположение, ибо чересчур уж характерны были её движения), но поза у неё была такой, что любой мужчина нет-нет, да и останавливал на ней задумчивый взгляд.

Жаль, эльфа, которого обвила за шею бесстыжая амазонка, невозможно рассмотреть.

Подле неё истуканами застыли оба воина — судиматца в смешных тюрбанах, с закрытыми повязками лицами и третий с мужественным профилем состоявшийся мужчина, этакий восточный самец, вокруг которого легко представить сонм увивающихся, будто бабочки, женщин, своими замечательными крыльями пытающихся привлечь его внимание или, в крайнем случае, броситься на огонь, чтобы сгореть. Но, как ни странно, Деметра не испытывала к судиматскому эмиру, вопреки расхожему мнению о том, что амазонки делят людей на женщин и остальных (причём мужчины даже к остальным не относятся) никакого негатива. В гарем, конечно, она бы не просилась — саблей там вряд ли дозволено махать. Но воинское мастерство этих восточников она оценила: передвигаясь в авангарде их маленького отряда, они выбивали патрули мятежников до появления самой Деметры, шедшей в пяти локтях от них.

Ещё один персонаж, привлекший её внимание — это мужчина с длинной косой и спокойным взглядом, от которого на ум приходило выражение: смотрит, будто ищет самое уязвимое место на шее, чтобы одним ударом отделить голову. Очень опасный тип, который умудрился противостоять бойцам АлФаррияла. Но, судя по тому, как доверительно расположилась возле него Руфия, младшая принцесса, он вроде как свой.

И наконец Деметра обратила внимание на Лидию. Что-то она долго принимает решение. Видно по лицу, какие мучительные размышления посетили её. После смерти Элия Четвёртого РоБеруши Великолепного, она, как наследная принцесса (в Агробаре, между прочим, пол наследника не имеет значения) вроде как должна занимать ещё не остывший от отца трон, но… Бедная Лидия — ей нужно разгребать весь этот бардак, драконьи конюшни, после того, как несколько часов назад на её глазах подло убили отца! И нынешний статус лица королевской крови, словно мышке прячущейся от опьяневших от убийств заговорщиков — в противном случае наверняка ей уготовано нечто более страшное, нежели смерть.

Маленькая амазонка с сочувствием, надеждой и верой смотрела на свою принцессу. Она без колебания готова была отдать жизнь за неё, ибо именно Лидия вдохнула своими революционными идеями о равенстве полов, а то и преимуществе женщин во всех сферах жизни понимание собственной значимости, как равноправной единицы общества, а не придатка, пусть порой и несомненно симпатичного, некоторым волосатым хамам и грязнулям, кичащимся своими драконами, как чем-то настолько весомым, перед чем нужно падать ниц в священном трепете. А носком сапога не хотите проверить собственное самомнение?! Ибо, как выяснилось, это место у мужчин не только не велико, но и является слабым, можно даже сказать болезненно слабым.

Лидия — Деметра знала об этом наверняка — несмотря на некоторую растерянность, являлась волевым и целеустремлённым человеком. Возможно она, развивая своё движение амазонок и формируя отдельный кавалерийский полк из них же и несколько удалилась от реалий внутренней политики и взаимоотношений при дворе (кстати, это может не совсем и плохо, ибо существующие кипящие будто в котле интриги даже при всей порой невозмутимости действующих лиц — так сказать, на холодном огне, очень легко могли извратить любого, даже самого сильного человека — властолюбие — такая заразная болезнь, что даже пускание крови порой бессильно, как лекарство), но знания, вложенные в неё сонмом учителей, как будущей властительнице, легли на благодатную почву. И пусть у неё не хватает особого опыта кровавых схваток и смертельных поединков, но она справится. За привлекательным лицом и высокой стройной фигурой скрывается отличный боец. И пусть враги не обманываются хрупкостью — противник у них жёсткий, ошибок и подлости не прощающий.

Эти мысли мечущимся зайцем мелькнули в рыжеволосой голове невысокой амазонки, а потом она синхронно с бойцами АлФаррияла шагнула к двери, которую эльф, ловко и максимально бережно отстранивший Оливию, уже заблокировал на внутренний засов. В это же время наконец-то ожила и Лидия, обратившаяся к эмиру:

— Эфенди, не могли бы вы вывести мою сестру из дворца и постараться обеспечить её безопасность? — в застывшем бледном лице сияли лишь абсолютно холодные серо-голубые глаза.

— Я постараюсь, Ваше Высочество, — но в воздухе так и повис невысказанный вопрос.

— Лидия, а как же вы?! — взволновано воскликнул маркиз.

В дверь грохнули первые пробные удары.

— Мне нужно встретиться с лордом РоАйци, — ответила она, не глядя ни на кого, кроме эмира. — А вас, маркиз РоПеруши, освобождаю от роли няньки над собственной персоной. Вы вольны поступать так, как подскажет вам ваша совесть.

Это было несправедливо по отношению к Фиори, ибо при всей его настойчивости, думал он в первую очередь не о себе, а о принцессе крови, её безопасности, что напрямую было связано с будущим благополучием и возможным скорым прекращением кровопролития в королевстве.

В следующий удар сердца в прихожей, которая и так не отличалась размерами, а с учётом набившихся людей вообще стало тесновато, поднялся такой галдёж, который трудно было не услышать с другой стороны дверей.

Покрасневший от отповеди маркиз пытался как-то оправдаться, но вряд ли его кто слышал, ибо наступил тот момент, когда каждый желал высказаться, при этом ему достаточно было быть услышанным самим собой.

Деметра неодобрительно покачала головой, таким образом комментируя высказывание принцессы, но осуждение знатных особ — такое же бесперспективное занятие, как и поджигание свечи на ветру, поэтому она просто настойчиво принялась взывать к рассудку своей главнокомандующей и поймала себя на мысли, что перечисляет нелицеприятные эпитеты лорда Восточного предела, как аргумент того, что связываться с ним, по крайней мере сейчас, не стоит, действуя по известному принципу: не тронь — и не будешь вонять.

Руфия, хмурясь и нервно кусая губы негромко — или неслышно? — отказывалась покинут сестру, и коль той втемяшилось пойти в поисках справедливости, она составит ей компанию, как бы коротка и безнадёжна не была дорога. «Вместе до конца!» — изрекла умница и просто симпатяшка младшая принцесса излишне пафосно — довели-таки ребёнка эти беспардонные взрослые, по чести сказать, недалеко и ушедшие от неё по годам.

Оливия воинственно вздымала своё холодное оружие (имеется ввиду саблю, ведь иначе было бы указано, что оружие горячее), в общем, рвалась в бой, явно не осознавая, что на баррикадах её ждут не поцелуи и штабеля павших к ногам сражённых обаянием поклонников, а вполне простые и в большинстве своём неказистые железки, что при соприкосновении с телом легко превращают живого человека в мёртвого, и где её очень красивое личико запросто может попортить кулак в латной перчатке грубого солдафона — кто там в пылу боя будет присматриваться к выразительности глаз, точёности носика, взлёту бровей, алости губ и розовости языка — всё стирается одним махом в красную маску, в которой черты лица можно разобрать только вблизи и хорошенько присмотревшись.

Эльф же, вроде как молчаливый, показывал чудеса ловкости, желая быть поближе к объекту внимания, но при этом мечтая сохранить в целостности свою бессмертную шкурку — активная позиция скандирующей амазонки, её вдохновенные взмахи саблей никак не сочетались с жизнью окружающих.

Но больше всего шума (по глубине и качеству воспроизводимого) издавала нервно пританцовывающая молоденькая служанка. Она металась от одного действующего лица к другому, а из её рта вырывалось единое: «О-о-о-ох! Что будет? О-о-о-ох!..»

Деметра как обычно в таких случаях, одёрнула себя и свой язычок, привычно подумав: «Она же не виновата, что родилась такой… такой не женщиной, а угрём на сковороде — хоть уши от неё затыкай! Неужели и она была такой сумасшедшей дурой, пока не связала свою судьбу с наследной принцессой?! Тогда ещё больше стоило благодарить Лидию, руки — ноги ей целовать — ведь от таких ужасных превращений уберегла. Ох, не зря, не зря мужчины свысока поглядывают на женщин — дают, видать, те повод считать их подушками, набитыми куриным пухом и полковым набором духовых и ударных инструментов в одном лице — такой сигнал для побудки могут поднять, не каждому горну или литаврам удастся столь глубоко проникнуть в ранимую со сна душу солдата».

Опять же, восточники не сплоховали, не предались пустому и бесполезному словоблудию, а заняли позицию напротив содрогающихся дверей, а эмир, сложив руки на груди с каким-то нездоровым интересом продолжал следить за так и, не взирая на всеобщий протест, оставшейся непреклонной Лидией, на лице которой помимо какого-то жертвенного отрешения стало появляться раздражение — чувство, раннее не часто посещавшее принцессу, и поэтому достаточно непривычно смотревшееся в контексте её нынешнего образа.

Нужно сказать, что целостности эта картина не имела, словно сама девушка осознавала вредность и дикость своих желаний, но остановиться уже не могла в силу данных себе каких-то обетов или обыкновенной гордости, которую именно в этом случае нужно именовать упрямством и гордыней. Некий фатализм момента проявился и в эмире, который будучи продуктом восточной культуры, с любопытством, кротостью и стоицизмом относился к происходящему, подразумевая известную форму выбора (или отсутствие оной) пути: как бог даст: захочет — заберёт, захочет — одарит, как бы говоря, что не им, земляным червям спорить со вселенной, которая даже в увеличительное стекло не сможет рассмотреть такую песчинку, как человек.

И ещё одно действующее лицо не изображало человека, к которому в штаны пожаловала делегация муравьёв — воин, который поразил Деметру противостоянием двум бойцам эмира, весьма успешным нужно сказать. Высокий светловолосый, с собранными в косу волосами, вроде как неприметным, но в тоже время притягивающим взгляд лицом. Он недоумённо оглядывался, в конце концов остановив прищуренный взгляд на стоящей недалеко с сурово поджатыми губами принцессе в окружении эмоционально кипящих близких. Кода Лидия, не сменив неприступный вид на милость, отрицательно качнула головой из стороны в сторону, неожиданная усмешка, довольно приятная на его достаточно жёстком обветренном лице скользнула на губы. Он вложил меч в ножны, как-то неуловимо оправил и отряхнул одежду и, навесив на лицо пренебрежительную ухмылку, сделал несколько шагов к эпицентру внимания. Вход в покои, к слову сказать, который неутомимые воины эмира укрепили несколькими предметами тяжёлой мебели, невзирая на неясность положения в связи с неопределившейся ещё со своими действиями принцессой, почему-то меньше привлекал к себе взгляды.

Мужчина приблизился к принцессе, ненавязчиво и уверенно отодвинул в сторону оправившегося после немилости и теперь одевшего на лицо маску терпеливого ожидания маркиза. Видно было, что тот всё же не желает мириться со своей непонятной ролью молчаливого манекена возле принцессы, ему больше нравилось положение советника. Но в этот раз Фиори наступил на те же грабли, что и многие до него, несмотря на то, что он наверняка знал — фактически изнутри — об этой проблеме, можно сказать, инстинктивной (пусть даже и воспитанной обществом) — в критической ситуации будучи мужчиной (!) постарался взять на себя инициативу вкупе с командирскими и управленческими функциями, что, естественно, вызвало со стороны Лидии, позиционирующей себя лидером, но из-за нехватки боевого опыта и печальных событий, делающей ошибки, негативную реакцию. Была бы здесь Брада, пожилая наёмница сразу бы расставила точки над «и», при необходимости лёгким словесным шлепком по заднице вернула ученице утерянное было равновесие, не потревожив при этом пьедестала гордости. Сейчас же ситуация, что в личных отношениях, что в перспективных действиях зашла в логический тупик, который был чреват серьёзными неприятностями.

Деметра видела, как мужчина, подмигнув Руфии и ободряюще похлопав по плечу Фиори РоПеруши (что за фамильярность?! кто это вообще такой?), он приблизился к уху Лидии (ростом они были почти раны, мужчина разве что чуть выше) вплотную и неслышно для окружающих что-то произнёс. Принцесса, вся такая закованная в броню сложных чувств, вздрогнула от подобного сюрприза — зазвучавшего почти в голове незнакомого голоса, попыталась удивленно оглянуться, но щекой упёрлась в нос говорившего, тут же отдёрнула её, будто обожглась. Гневное выражение на лице так и не смогло полноценно расцвести, и она, чуть нахмурившись, продолжала вслушиваться в то, что говорилось, и от этого, пусть и не совсем в благоприятную сторону чуть оттаяло лицо, а фигура перетекла в более расслабленную позу: ножка отставлена в сторону, правая рука на талии, левая теребит ножны сабли — прямо тебе богиня внимает… Кому? Озабоченному советнику… Хотя, судя по играющей на губах стоящего в профиль мужчины улыбке, чувства того скорее ветрены, нежели связаны с бедой.

Эта сцена наконец-то вернула в прихожую относительную тишину — все с недоумением рассматривали происходящее, кроме разве что прищурившегося с пониманием эмира, да Оливии, самозабвенно целующей эльфа, который, конечно же, не был против, но нет-нет, да и поглядывал в сторону замершей парочки.

Так продолжалось пару ударов сердца, а потом мужчина протянул руку… в которую Лидия — но с сомнением всё-таки — вложила свою. Тот окинул всех насмешливым взглядом, изобразил шутливый поклон и сказал в пространство, ни к кому конкретно не обращаясь:

— Извините, дамы и господа, у нас с Её Высочеством назрела необходимость уединиться для разговора, — Лидия никак не отреагировала на подобное хамство, о чём-то серьёзно задумавшись. — Не подумайте ничего плохого, — от двери донеслось фырканье повернувшейся Оливии, а Деметра вместе с амазонками просто задохнулись от возмущения, — я вам очень скоро верну вашу принцессу в том же виде, в каком она есть сейчас — извините, дамским премудростям макияжа и укладки волос не обучен, — он ещё и издевается!

Горделивая принцесса наконец отвлеклась от тяжких дум, вернулась к происходящему, и, услышав последнюю реплику незнакомца, отреагировала соответственно своему статусу: гневно тряхнула великолепными волосами и пустила из глаз молнии, что могли пронзить сердце любого нарушителя приличий.

— Что вы себе позволяете?! — попыталась выдернуть руку, но это казалось не так просто, поэтому перестала вырывать ладонь, дабы не выглядеть ещё более глупо.

Что за безобразие, в конце концов?! Она принцесса или — так, прогуляться вышла по дворцу с саблей наголо и отвратительным настроением?! Это, знаете ли, чревато. Те, кто плохо себя ведут, будут жаловаться на головную боль, а искомый предмет, закатившийся, благодаря округлой форме и отсутствию мыслей, придётся искать по тёмным коридорам, под столами и прочими предметами мебели!

Вот такие мысли и эмоции могли лицезреть воочию все на милом личике кипящей наследной принцессы.

— Ваше Высочество, — у мужчины в каком-то притворном негодовании раскрылись глаза и вытянулось лицо, — как вы могли подумать о том, что я желаю позволить?!

Вопрос поставил в тупик всех — во всяком случае, никто не решился ринуться в полемику относительно того, «что пока ещё неизвестно». Или не успели решиться — мужчина буквально потащил девушку дальше, и вскоре хлопнула дверь.

В образовавшейся тишине прозвучал тихий голос маркиза:

— Ну, каков наглец…

Кто бы спорил. Деметре даже почудилось восхищение в его голосе.

 

Глава 6

Худук.

— Эй, как там тебя, — бросила из-за дверей молоденькая служанка, опасливо стреляя глазками.

— Так и зови — Эй, — ворчливо отреагировал Худук, переворачиваясь на другой бок.

Был всего лишь вечер, но он, изведшийся от переживаний и ничегониделанья, решил, что с вышеперечисленными недугами проще всего бороться сном. Как говорится: ляг поспи — и всё пройдёт. Воистину, эта была самая верная поговорка тёмных. И если люди претендовали на её авторство, то пусть идут в пасть дракона шеренгами и колоннами (имеются ввиду авторы). Рохле хорошо — тому казан еды поставь, и он с любой проблемой справится одним смачным чавканьем. А вот ему, взрослой, высокоинтеллектуальной особи мужского пола не самого последнего (в смысле роста!) народа, с подобными вещами бороться было гораздо сложней. Ну, опять же — в лучшем случае, сном.

Данные, которые они с троллем добыли у представителей «ночных», подвизавшихся бродячими миссиями, он слил хозяину постоялого двора. И хоть на каменной, как на заднице дракона роже того не дрогнул ни мускул, гоблин понял, что информация принята к сведению, а воспринята, судя по изменившейся походке, очень серьёзно. До того Гарч передвигался по своему хозяйству, будто гусь с подрезанной лапой, теперь же он дрыпал, словно молодой подраненный подсвинок. И вскоре у их подворья стали скапливаться серьёзные мужчины (не только люди), юноши помоложе мчались куда-то, подъехало несколько подвод, заваленных характерно звякающим грузом… А потом Худука попросили не путаться под ногами…

Его! Худука! Тёмного!!!

В который раз поражаясь собственной рассудительности, гоблин принял волевое решение, не вступать в дискуссию, не конфликтовать (налицо дурное влияние светлых!) и не спеша потащился наверх, в их комнату… Ну, понятно, зачем.

А тут какая-то непонятная человеческая самочка строит из себя храбреца (или храбрюшку?), не испытывает элементарного уважения к страшному тёмному, отвлекает его от приятного общения с подушкой, которое призвано заретушировать дурные мысли…

Эх, напугать её, что ли? Так лень…

— Чего тебе, девица? — бросил он раздражённо. — Давно не огребала по мягкому месту за излишне любопытство? И бесцеремонность? — уточнил негромко сам у себя, словно смакуя слова.

— Так это… — замялась.

— Говори уж, коврижка медовая, пока я добрый и не превратил тебя в жабу, — мордашка исчезла, из-за двери донёсся испуганный писк. — Попробуй тут быть добрым, — пробормотал про себя недовольно.

С досадой сел на лежаке — сна как не бывало. И это после того, как он битый час вызывал его, как драный пустынный шаман тучку на небе!

— Вас спрашивают на заднем дворе! — пропищали из-за дверей, потом донёсся дробный стук удаляющихся башмачков.

Первым порывом было — вскочить и, экономя время на обувании и умывании, нестись, сломя голову — чего-то почудилось гоблину, что это могли вернуться из города товарищи. Но он тут же понял бесперспективность этой мысли — и светлые, и Ройчи сами бы поднялись, не утруждаясь сопливыми посыльными. Что-то, видно, дремота навеяла и переживания. А может действительно друзья вляпались в нечто нехорошее — Худук не сомневался в их таком умении: попадать в передряги, но при этом пальму первенства он числил за собой — ну куда светлым тягаться с тёмным, им бы больше, соревнуясь в благородстве, симпатичную принцессу умыкнуть да пол королевства оттяпать, не то что разумные — антагонисты, представителем которых и был он, гоблин (ну и частично Рохля — но тому ещё расти до правильного понимания мира), который всё делает бескорыстно: и окружающих высмеивает, и наставляет на путь истинный различных спесивых драконов. Только, пожалуй, человек может с ним посоревноваться. Но люди сами по себе опасная раса. И тех, кто это вовремя не понял, давно уже черви сжевали.

На этой оптимистичной ноте Худук, кряхтя, встал, потянулся. Спешить он не собирался, ибо из предполагаемых кандидатов на зов были Гарч, возможно его сын Мириул с каким-то вопросом и — совсем уж невозможный вариант — тролль. Натянув сапоги, на всякий случай рассовав боевой арсенал: кинжал, кистень и метательные ножи, он решил сильно не оттягивать встречу. Ему даже стало любопытно: а кто это такой смелый, чтобы тревожить его?

На заднем дворе, несмотря на сумерки, кипучая деятельность только усилилась. Первым желанием, когда он увидел Гарча, было — спрятаться в тень, но потом он подумал, что тот наверняка и есть пресловутый любитель разговора с тёмным. Но хозяин постоялого двора, обернувшийся к сбегавшей с крыльца дочери, обдавшей Худука ветром и приятным ароматом разных трав, мазнул по нему равнодушным взглядом и никак не отреагировал на его появление.

Худук даже расстроился. Нет, он не опасался хозяина постоялого двора, приютившего их. Просто при всех наверняка немалых воинских достоинствах того (он точно опасный боец, несмотря на деревянную ногу), будучи разумным существом, реально оценивающим положение вещей, понимал, что при какой-то из личных встреч между ними обязательно случится конфликт — уж очень они были неуступчивы. А учитывая, что рядом нет Ройчи, который всегда умел гасит ссоры, и действовать на гоблина, так сказать, успокаивающе, то вдвойне нужно быть внимательным и — тьфу ты, что за слово! — деликатным. Опять же, вспоминая отсутствующего Ройчи, а также Ностромо и Листочка, вытекала ещё одна причина не лезть на рожон — его товарищам важно, чтобы было куда возвращаться. А то, поругавшись с Худуком, если Гарч в свете грядущих событий выставит их, то кому будет легко?

Но где же тот бесстрашный, вызвавший его в преддверии ночи?!

В темноте что-то зашуршало, и на свет вышел невысокий мужичок, по меркам людей где-то под пятьдесят. Нервно теребя шапку, он поглядывал на гоблина как-то искоса из-под густы бровей. Вроде как подобострастно, но с затаенной хитринкой в тёмных глазах.

— Господин тёмный… Как к вам обращаться?

Худук аж опешил от такого начала. Ничего себе! И дракон появится от зависти при таком обращении.

— Так и зови, — легко согласился он. — Можешь чередовать с Худуком — это имя моё.

Гоблин, как и любой разумный, естественно, был падок на лесть. Но подхалимаж такого толка, как сейчас, непременно потребует неких ответных действий… Соглашаться ли на них в принципе — вот вопрос. Поэтому тёмный внимательней присмотрелся к мужчине.

Спустя пару ударов сердца (собеседник тоже молчаливо изучал его) гоблин понял, что ничего ясного и определённого выяснить не сможет: и туника, и обувь, и нож на поясе, и единственный перстень на руке — всё это было добротно, но без изысков, поэтому могло принадлежать и мастеровому, и приказчику, и средненького пошиба купцу.

Забросив логические выкладки, Худук спросил немного грубовато:

— Дядя, чего надо? Давай вытаскивая свой язык и начинай щекотать мои уши, а то мне недосуг тут… — он демонстративно зевнул, засветив весьма неприятные и очень острые клыки, на что мужик уважительно поёжился. — Я так и быть, пока не поздно, могу отпустить тебя с миром — очень уж ты мне мёдом ливанул, но… — цыкнул зубом, — давай недолго меня рассматривай, а терпения у меня меньше, чем у дракона перед отрыжкой…

— Так я что… — засуетился тот; он ещё больше нагнулся к едва достающему ему до груди гоблину, отчего тот недовольно скривился — не любил столь явной демонстрации роста собеседником. — Был в кабачке у Торопыги Дениуса… по делам, когда вы соизволили зайти по пиву… — и замолчал выжидательно.

Худук пожал плечами: за сегодняшний длиннющий день он с Рохлей посетил многие питейные заведения ремесленного квартала. Это была совсем не новость, скорее уж — старость.

— Ну и?.. — нетерпеливо топнул ногой.

— Вы поговорили с людьми Кривого Дужана, а после вышли с ними во двор… и всё… — вновь замолчал.

Худук зачарованно смотрел на кадык мужичка, очень выразительно выделяющийся и работающий на худой шее, потом встряхнулся и нахмурился.

— Ты пришёл меня в чём-то уличить? — угроза, явственно прозвучавшая в устах в два раза меньшего существа, могла бы быть смешной, но собеседник тёмного почему-то испуганно отпрянул, в инстинктивной защите поднимая руки.

— Что вы, что вы! Спаси меня Единый, нет! Просто я такой же трактирщик, зовут меня Изил, и у меня те же проблемы… — кивнул, не договаривая.

Но Худук отвернулся в сторону, словно не замечая жестов. Он уже понял, к чему всё идёт. Опять же: ему (и компании!) это надо? Он не сомневался, что с предполагаемой ролью справится — не так уж сложно играть самого себя.

— Договаривай, — бросил ровно.

— В общем, — вздохнул тот, — если б вы меня избавили от них, то я б… вам заплатил. — И тут его словно прорвало, будто тёмный, не выяснив подноготную, уже согласился. — Только, пожалуйста, господин тёмный, сделайте так, чтобы они или посторонние наблюдатели не подумали на меня. У меня ж семья, дети, хозяйство. А деньги я найду, как вам передать…

Он ещё долго сыпал словами, словно из дырявого мешка, изрядно отвлекая гоблина от размышлений, и тот, не придя ни к какому конкретному решению, нехотя махнул рукой, объявляя согласие.

— Ну, вот и хорошо. Как чудесно, — мужичок засуетился, даже попытался схватить тёмного за рубаху с непонятно какой целью, отчего гоблин даже разозлился. Мало того, что его подвели к непродуманному решению, искусили оплатой, как ночную барышню, и так сидящую на денежном мешке, так ещё и клешни тянут, будто рак к… ладно, раком ограничимся варёным.

— Тихо-тихо, как там тебя, Бздил, держи себя в руках, пока они у тебя ещё есть, — развернулся к дверям, намереваясь выйти из тени, где они до сих пор стояли, как бы спрятавшись от любопытных глаз. — Подожди здесь — скоро вернусь…

— Меня зовут Изил… Но как же…

— Помолчи… Думаешь, я голый и босой, одним своим видом должен разогнать всех твоих драконов? — понятное дело, что он преувеличивал, но вернуться и запастись некими полезными амулетами стоило, да и Рохлю нужно подключить — очень уж он хорошо отвлекает на себя внимание. — Не боись, Обосцил, напугаем мы твоих трутней, не впервой… Да и любим мы это дело…

— Изил. Ага, ага… — беспрестанно мотал головой мужичок, глядя вслед. Но отчего-то сквозь маску испуга и действительной тревоги, проглядывала не совеем понятная ухмылка.

* * *

Ройчи.

Ройчи в полном замешательстве смотрел на окружающее. Во что же это они (имеется ввиду, он и Листочек) вляпались в очередной раз?

Начать с того, что девчонка, которую он по доброте душевной собирался вывести из дворца, в одночасье превратившегося в смертельную ловушку, на самом деле оказалась принцессой, младшей дочерью убитого — это выяснилось окончательно — короля Элия Четвёртого. Вот же маленькая негодница, прищемить бы её симпатичный носик! Но с другой стороны, ему и придраться не к чему: на его вопросы она отвечала правдиво, и это уже его проблема, что он заранее не озаботился хотя бы поверхностно ознакомиться с членами королевской семьи, а по большому счёту и внутриполитической ситуацией королевства, через которое они транзитом передвигались всей честной компанией. Что уж тут говорить: вляпались так вляпались, как корова в драконью лепёшку, теперь бы без потерь покинуть этот негостеприимный Агробар. Знали бы, как говорится, подстелили соломку, объехали эти земли десятой дорогой — нарываться на приключения они не желали, лучше уж лишнюю неделю задницу в повозке мозолить и греть пузо на солнце, соревнуясь с Худуком в разговорном жанре, лениво поглядывая на плывущие за компанию в небе облака.

Теперь же к предыдущей новости, назовём её неприятной, ибо присутствие под боком представителя правящего королевского рода — за это, так сказать, и в мирное время следовало молоком доплачивать, а уж во времена катаклизмов то и подавно — какой-нибудь молнией пришибут, прибавилась ещё одна новость, назовём её «чудесной». Компания, в которую поневоле попал Ройчи увеличилась на ещё одного представителя королевского дома, ни много, ни мало, на наследную принцессу, без скольких-то минут и некоторых не очень трудоёмких действий (это в мирное время) королеву страны. Вот за ней или, точнее, на неё, как мухи на… гм, мёд, слеталась вся окружающая шваль, организовавшая переворот. Короче, более опасного места, как подле этой юной эффектной особы, которая почему-то никак не желала правильно реагировать на происходящее, а погрузилась в какое-то мрачное, отстранённое состояние, трудно было представить. И когда охотники за головами принцесс неумолимо постучали (отнюдь не образно) в дверь, она вместо того, чтобы направить свои стройные ножки в противоположном направлении, вдруг выдала такой фортель: дескать, все идут, куда хотят (адрес, как можно догадаться вполне конкретный — туда и на коне не зараз доскачешь), а она пойдёт поищет некоего обидчика, каким-то образом замешанного в убиении отца для… ну, для начала можно выцарапать глаза, а на их место выставить два кругляшка с противоположной стороны организма, этакий символический знак мужской принадлежности.

Вот такие, не совсем грустные мысли крутились, сталкивались, разбивались и вновь собирались в голове у наёмника. Как поступить и что делать — два актуальных вопроса, на которые никто из местных не собирался давать ответ. Стоило просто схватить Листочка за руку и уносить отсюда ноги, но сделать это было сложно, так как пришлось бы брать с собой некую Оливию — приятный, нужно сказать, но не совсем транспортабельный довесок в силу… Судя по виду и поведению, девица (и по совместительству амазонка) была слегка не в себе (не замечал он что-то, чтобы эльф западал на пьяных человеческих самок). В общем, неизвестно пока, какая из неё воительница, но охмурительница мужчин и выпивательница вина знатная (скорее всего и другое значение последнего слова тоже верно).

Ройчи стоял, смотрел, и в душе его собирался и смешивался коктейль из тихого ужаса, толики умиления и львиной доли сарказма. Было что-то в этом пусть и не очень приличное, но чрезвычайно забавное — наблюдать за в высшей степени приятной, но до невозможности бестолковой группой (судиматцев он к ним не относил — те действовали чётко, ясно понимали, что требуется делать в каждый конкретный момент, а господин, похожий на эмира, кстати, тоже занял позицию любопытствующего, слегка зачарованного наблюдателя) людей наверняка очень знатных (не считая Матильды, что совсем недавно пыталась втиснуть свои мягкие формы в его курточку, так сказать, отдать на хранение в приступе испуга, совмещённого с истерикой; не сказать, что Ройчи был польщён столь высоким доверием, но да — было приятно), выдернутых из привычного мирка, который они благодаря преимуществам рождения придумали себе сами, и теперь во времена разбивания голов и наматывания кишок проверялась крепость яиц (у мужчин) и жизнестойкость обаяния (у женщин).

Но все эти чрезвычайно приятные умствования и наблюдения, пожалуй, стоило отложить на неопределённо долгий срок в силу того, что нехорошие дяди вот-вот собирались тяжёлыми сапогами и перекошенными рожами нарушить идиллию этих покоев. Следовало предпринять некие действия для того, чтобы попытаться сохранить количественный состав (о качестве можно и не говорить — лучше не придумаешь) группы, дабы за компанию выдернуть из этого бардака Листочка. А там по возможности мило, то есть незаметно, расстаться с этими очень привлекательными людьми, заметными той смертельной красотой, благодаря которой почти у каждого на спине чуть ли не овеществлялась мишень для стрел, ножей, мечей и топоров, то есть предметов, не совместимых с жизнью.

Пора было форсировать события, пока тяжёлый боевой конь обстоятельств сам не растоптал их. Не то, чтобы Ройчи не попадал под копыта конницы, и переживал за собственную шкуру, скажем так, до потери достоинства и порчи штанов, но чувство самосохранения у него имелось в наличии. Но оно сейчас дремало под соломенной прослойкой любопытства и периной уверенности в своих силах, изредка в полглаза поглядывая на происходящее. Однако не добраться до конечного пункта, не заняться тем, что он с друзьями возвёл в ранг мечты — отдыхом на берегу моря без всяких иных разумных, воняющих не очень чистоплотными желаниями и чувствами, было бы обидно.

Ройчи вздохнул, решаясь на некие неразумные с точки зрения обывателя действия, сделал несколько шагов по направлению к старшей принцессе, поймал удивлённый взгляд Руфии, коснулся напряжённого от свалившихся негораздов (если можно так обозвать убийство короля и сопряжённые с ним попутные события) плеча маркиза, таки изрядно подрастерявшего аристократическую спесь и благородный апломб, и склонился к нежному, укрытому будто гардиной великолепными волосами ушку наследницы трона Агробара и зашептал.

Всё-таки подобная передача информации имеет свои преимущества. Во-первых, человеку, которому тонким ручейком вливаются только ему предназначенные слова, проникается этим, особым образом мобилизуется, отвлекается от второстепенных занятий, как то: ругня с близкими и нелёгкое болтание в проруби тяжёлых дум. Во-вторых, окружающие, видя такое пренебрежение, поневоле понимают, что их открывание ртов с соответствующей мимикой — не более, чем навязчивый фон, этакая неблагодарная работа рыбок в аквариуме, и перестают, соответственно, щёлкать зубами, напрягая свои ушные раковины, в надежде тоже приобщиться к великой тайне. Кстати, Ройчи распространённое мнение о полной дурости сказанного на ухо при наличии вокруг важных, отмеченных печатью самоуважения персон, полностью одобрял, и при подобном демонстрационном пренебрежении конкретно им, легко мог шумно высморкаться (очень действовало в благородном собрании), громко поинтересоваться, где тут ближайшее отхожее место, параллельно жалуясь на переедание или сомнительное качество продуктов; в обществе же попроще вообще не было никаких проблем с возвращением к себе уважения — всего лишь разбиваешь о нужную голову кувшин, а дальше по желанию: либо добавляешь ногами, либо льёшь воду на ушибленное место и с сочувствием интересуешься: как же так случилось, что пострадавший так неудачно уронил голову на стол (в стену, в опорный столб, в пол — нужное подставить).

— Ваше Высочество, вы такая молодец. Не знаю, говорят ли вам подобные речи придворные и иные подхалимы, к коим несомненно принадлежу и я, но, возможно, именно мне моя беспримерная наглость поможет донести до вас ту простую истину, что вы не только эталон женской красоты, но и великолепный лидер женского движения. — От неё сквозь пот и кровь, буквально пропитавшие одежду шёл какой-то свой запах, приятный и неубиваемый. Лидия инстинктивно попытался обернуться и посмотреть, кто это тут такой умный, но, упёршись в нос наёмника, как-то опасливо убрала лицо, вызвав очередную улыбку и приступ вдохновения. Сказать честно, то такой синтез лести и вранья Ройчи использовал не часто, но ведь можно согласиться, что этот случай особый? Тем более совесть, натрудившая ноги накануне, отказалась сопровождать Ройчи во дворец, а осталась на постоялом дворе поиграть в прятки со стариком Гарчем, возможно что и поприглядывать за Худуком — но тут нужно быть осторожным: вредный гоблин мог прибить её одним ударом. — Будь я женщиной, то всенепременно подался под ваши знамёна, вступил в ваши легионы столь же легко и непринуждённо, как солдатский сапог в коровью лепёшку. К сожалению, именно яйца мешают мне ходить правильно. Но, клянусь драконом, если вас это устроит, вы только намекните о желании видеть рядом такого преданного человека — поверьте, я уж сумею увидеть намёк и в шевелении мизинца и во взлёте бровей, и в подобии улыбки, и даже в недовольстве. Если нужно, я переоденусь в соответствующее платье, только чтобы устроиться в ваш личный полк, состоящий из таких бойцов, вид которых самого дракона заставил бы съесть хвост, предварительно поджарив его на собственном пламени…

Ещё много чего интересного желал Ройчи поведать этой чудесной девушке, а она, пожалуй, что и слушала. Какие при этом мысли бродили в её прелестной, а по слухам ещё и умной голове, оценивая качество своего текста, наёмник затруднился бы ответить. К сожалению, время поджимало, и ему требовалось оторваться от небольшого, с блеснувшим изумрудом в мочке, ушка.

— Всё, что я говорю вам сейчас, прекрасная Лидия, всего лишь прелюдия, — он добавил в голос серьёзности и даже суровости. — На самом деле мне известна одна тайна, от которой зависит судьба вашего королевства. Не скрою, я заинтересован поведать вам её, ибо в противном случае мои… гм, планы могут претерпеть изменения, которые я бы желал избежать…

Принцесса, судя по тому, что ему вспомнилось из рассказанного о ней, особым терпением по отношению к назойливым лицам мужского пола не отличалась, но списывать безнаказанность выходки наёмника исключительно на его везучесть не стоило, ведь речь подкреплялась вкрадчивой интонацией и той категорией глупой лести, за которую и бить между ног вроде незачем. Хотя — возможно это и было заметно окружающим — со стороны девушки после особенно хамоватых фраз, было несколько попыток избавиться от приставучей пиявки, которые Ройчи пресёк на стадии лёгких замахов ненавязчивыми контмерами — так бывало нежно транспортировал товарищ своего собутыльника, которому не повезло остаться в разуме, но взаимными уверениями об уважении друг к другу накануне они успели обменяться.

— Извините, дамы и господа! У нас с Её Высочеством назрела необходимость для очень краткого разговора. Не подумайте ничего плохого, — Ройчи испытал истинное наслаждение, наблюдая за преображёнными гневом лицами воинственных дев — одна лишь сама Лидия несколько заторможено следила за ним, но видела ли его, погружённая в проблемы скорого самоубийства — вопрос. Это был не очень хороший признак, и будь девица менее родовитой, решение было бы элементарным и молниеносным. Чем там вправляли мозги бестолковой молодёжи в том же Агробаре? Вот именно, всыпать по мягкому месту щедрую порцию кожаных полос, чтоб забыла до времени о вольтижировке, а часть крови отошла из закипающей головы к повреждённым тканям. — Я вам очень скоро верну…

Он снова нёс какую-то чушь и получал от этого истинное удовольствие. Это не трактир на раздорожье, где усталые работяги макают носы в кувшины, а транзитчики — купцы, что выделываются друг перед другом, не тёмные личности в капюшонах и с ладонями в мозолях, совсем не характерных мотыгам — это самые что ни на есть благородные, кровь которых особого красного оттенка и течёт она с непередаваемым журчанием, находя дырку наружу. Носы у них не забиваются пылью, а исключительно цветочной пыльцой, которую после извлечения можно смело намазывать на хлеб. А зубки у них способны грызть орехи и сохранять первозданную яркость и белизну. И изо рта у них не воняет, даже если нажрутся лука с чесноком. А живот легко выдерживает такие сочетания, как селёдка — молоко — свежий огурец — и никаких проблем с постоять на месте и никуда не спешить.

Он потянул наконец-то ожившую и начавшую огрызаться и сопротивляться принцессу в первую же доступную дверь. Лидия видимо посчитала, что проявлять прилюдно характер перед… перед — как бы его пообидней обозвать? Ройчи с усмешкой наблюдал, как преобразившаяся девушка тщетно пытается подобрать адекватные поведению его, наёмнического чучела, выражения — все драконы, которые только приходили на ум, были недостаточны по размеру и степени отвратительности, она вот-вот должна была перейти к последнему аргументу — сабле, дабы нашинковать его, Ройчи, с последующим добавлением соли и сахара для получения отличного заменителя квашенной капусты, но гораздо более питательной и калорийной. А затем захрустеть им… Ройчи даже не был против, чтобы его пожевала эта милая девушка, да вот только это должно было быть щекотно, а ржать в подобной ситуации ему казалось неприличным. Гораздо неприличней, нежели хамить аристократам.

Он примирительно поднял руку, разом пресекая неудачные потуги выдавить из себя нечто обидное и задевающее (кроме «чудовище» и «хам» ничего толкового не услышал).

— Ваше Высочество, перестаньте, пожалуйста. Вам не очень идёт показная обида, — произнёс он мягко, бесцеремонно усаживаясь на очень удачно подвернувшийся комод и игнорируя новую серию молний в глазах главной валькирии, ясно осознавая причину: какой-то деревенщина (судя по простой, пусть и добротной одежде, и отсутствию знаков принадлежности к какому-либо воинскому или сословному лагерю, без соответствующих благородных манер — явно наёмник перекати — поле без родины и, возможно, чётких моральных принципов) нагло и, пожалуй что, демонстративно садится в присутствии дамы и будущей королевы — наверняка с головой не дружит… Или относится к этим… лагерю мятежников и пытается каким-то образом выторговать себе дополнительные дивиденды, будучи при этом ещё и рисковым авантюристом.

Все эти чувства легко читались на лице наследной принцессы, и Ройчи, мысленно усмехаясь, посчитал излишним демонстрировать весёлость — незачем дополнительно нервировать и раздражать и так находящуюся на грани срыва девушку. Достаточно того, что вывел её из оцепенения, теперь нужно не переборщить с её накаливанием, а негативные эмоции перенаправить в нужное русло. Терпеть неудовольствие высокородной девицы и по совместительству очень красивой девушки — очень неприятное занятие.

— Кто вы и что вам надо? — она глубоко вздохнула, усмиряя гнев и, прищурившись, глянула на расслабленно сидящего мужчину как-то внимательно и оценивающе.

Ройчи незаметно подобрался — с неё станется одним ударом попытаться смахнуть ему голову — такой фортель всегда тщательно отрабатывается на тренировках с учётом наращивания скорости, силы и точности.

— Ваше Высочество принцесса Лидия, не делайте тех вещей, о которых потом можете пожалеть.

— Это ещё почему? — она позволила улыбке скользнуть на уста, при этом осталась в той же напряжённой позе, в которой легче всего даются последующие быстрые действия с холодным оружием.

— Я очень рад, Лидия, что вы наконец-то готовы к бою, — сказал очень серьёзно, проигнорировав её вопрос, хотя любопытно было, что именно подразумевала она под своим вопросом — небось заранее праздновала победу в прямом с ним столкновении. Ройчи же имел в виду самое простое: обезоруживание в случае агрессии против него с последующими вразумляющими хлопками по мягкому месту, которые вряд ли безболезненно воспримет хрупкая психика аристократки. Но не стоило эту тему развивать и доводить до сведения принцессы, ибо после таких эксцессов сложно выстраивать нормальные отношения, которые несомненно должны были продлиться какое-то время (желательно недолгое, так как наёмник не был настроен терпеть сомнительные командирские таланты неизвестных людей больше необходимого — не для того они с компанией в числе прочих в условиях контрактов отстаивали пункт «о самостоятельных действиях для пущей эффективности, а в случае необходимости, то и переподчинение местных командиров и отрядов им, ежели по мнению собрания наёмников, только это действие поможет выполнить условия контракта». — К бою с самим собой. — Лидия вздёрнула подбородок, пока не понимая, к чему клонит мужчина, параллельно делая вид, что слова — это всего лишь слова, а слушать и слышать их — разные вещи. — Ваше Высочество, ответьте, пожалуйста, мне на один вопрос, ответ на который если меня устроит, то я постараюсь максимально быстро и незаметно исчезнуть из вашего поля зрения и не давить на отсутствующие мозоли ваших стройных ножек…

— Какого… дракона я вообще должна вас терпеть рядом?! — вспылила Лидия, чуть обнажая саблю, а потом со стуком загоняя её обратно.

— С такого дракона, что именно я спас малышку Руфию из солдатских лап, — невозмутимо ответил тот. — Поинтересуйтесь потом, в какой пикантный момент я вмешался, — принцесса побледнела, потом покраснела, в конце концов, сжала губы, словно пыталась сдержать очередное ругательство. — Подумайте о том, что во всём этом огромном дворце никто не смог заступиться за близкого вам человека кроме случайного прохожего, — уточнять тот момент, что вышло это совершенно случайно, Ройчи не стал. — Поэтому, убирая все ваши регалии и прочие вещи, доставшиеся по наследству, как то: спесь, раздутое самомнение, возможность получать всё по первому требованию, но и многое хорошее — ум и красоту, — он всё-таки решил смягчить свою речь, ведь до сего момента вряд ли кто-то разговаривал с ней в таком тоне: придворные и учителя не могут такого себе позволить, а король — он же отец, к тому же любящий, вернее, любивший, — я имею полное моральное право спрашивать. И как человека, продающего свой меч и участвовавшего в бесчисленном количестве переделок, меня тоже интересует этот вопрос. Но, дабы облегчить правильность ответа, скажу такое: от ваших слов зависит жизнь сестры, сохранность рода Берушей и, соответственно, судьба королевства.

— Что вы хотите услышать? — с вызовом, сердито спросила Лидия.

— Вы хотите стать королевой?

— Глупый вопрос… — начала она недоумённо.

— Вы хотите стать Ко-Ро-Ле-Вой? — повторил он с нажимом.

— Ну да, — ответила с некоторым опозданием и замешательством.

Ройчи её мог понять: несмотря на то, что принцессу, тем более старшего ребёнка изначально готовили к трону, пичкая необходимыми по мнению короля и местных советников знаниями и умениями, для Лидии это всё выглядело не близкой перспективой — при полном-то сил и здоровья нестаром ещё отце и достаточно спокойном королевстве (что, как выяснилось, было спорным). Но всё поменялось в одночасье…

— Ты будущая королева или нет?! — повысил голос, надавливая на девушку. Орать, конечно не стоило — как бы не ввалился какой-нибудь защитничек в самое неподходящее время.

— Да! — она расправила плечи, демонстрируя соответствующий настрой.

— Так веди себя соответствующе! Не как обиженная девочка! У которой отобрали сладость, а взамен подсунули тарелку дерьма. Вместо того, чтобы выбросить его, ты мучаешься вопросом: коровье оно или драконье. И действительно ли ложка сахара улучшит вкусовые качества… Ты — будущая королева, твоя первостепенная задача: сохранить голову себе и своим близким. Для чего нужно максимально быстро покинуть дворец, ибо из уютного гнёздышка он превратился в атакованный чужими муравьями — солдатами муравейник. А потом уже решать задачи иные: сплачивать сторонников, собирать вассалов и, наконец, выявив предателей, покарать их! Веди себя адекватно своему рангу, а саблями и прочими острыми предметами предоставь орудовать другим, ибо каковыми б они не были замечательными людьми, мера ответственности у вас разная…Именно твоя смерть может привести к необратимым последствиям. Сегодня погибло много достойных людей, но главное — вы с Руфией живы, и, поверь, — это очень грубый промах бунтовщиков — выпустить из виду представителей правящей династии. Оттого-то они так и торопятся исправить свою оплошность. Ваше Высочество, вы со мной согласны? — лицо Лидии покрыл румянец. Неясно от чего: то ли осознания собственной важности (хорошо бы), то ли от грубой правды, то ли по какой иной причине, но она нехотя кивнула головой. — Вот и хорошо. Значит, мы сейчас выходим, и вы, Лидия, командуете отход отсюда, а то слишком людно тут стало — а это чревато.

Принцесса вздохнула, задумавшись на удар сердца о чём-то, потом подняла глаза, посмотрела как-то пронзительно на наёмника — так, бывало, смотрят, чтобы запомнить человека, молча развернулась и исчезла за дверью.

Ройчи какое-то недолгое время наслаждался относительной тишиной, потом, кряхтя, словно глубокий старик, встал и, потянувшись, направился вслед за Лидией. Следовало надеяться, что за дверью его не ждёт карающий меч, после которого все проблемы королев и королевств отойдут туда, куда и все самоуверенные наёмники — к дракону.

 

Глава 7

Тамара.

Их осталось восемь амазонок, с учётом двух условно живых, то есть в очень плохом состоянии — без немедленного вмешательства целителя не стоило и думать о спасении. Все остальные тоже имели разные степени ранения, и Тамара, до конца остававшаяся невредимой, тоже не стала исключением: в последний момент, прикрывая отход, заработала несколько болезненных подарков: вывихнутая от сильного удара левая кисть (с кинжалом она таки распрощалась — но это была невысокая плата за жизнь или как минимум, смертельное ранение), и… задетое пикой в броске правое бедро, хорошо хоть удар был рикошетом от щита наёмника, но всё равно остриё неприятно пропанахало кожу. Последовавшая потом, на месте очень болезненная процедура зашивания, несмотря на толику (у них хватало более нуждающихся в подобных крохах) микстуры и магического обезболивания, что каким-то образом наёмники умудрялись накапливать в амулетах, раскрыла, как выяснилось, скрытый талант Тамары на ругательства — взять в рот деревяшку она отказалась из-за внушённой кем-то боязни повредить зубы. Да-да, именно так: только что чуть не потеряла всю голову целиком, на бедре из-за отсутствия профессиональных целителей-магов, которых действительно очень мало или святых отцов, тоже весьма искусных в этом, останется длинный уродливый шрам, перспективы, как говорится, две: либо в пасть дракона, либо в задницу, а она тут блюдёт белоснежность улыбки. А ещё умудрилась пуще прежнего покраснеть, когда к ним: ей, лежащей с задранной полой куртки и спущенными штанами и невозмутимому Колу подошёл Ежи, его рыжий (и бесстыжий!) товарищ, баюкая правую повреждённую руку и, глядя на ловкие движения обрабатывающего и зашивающего наёмника, стал задавать вопросы о серьёзности ран, вначале её, а потом своей. Кол в своей краткой манере отвечал односложно, не отвлекаясь и не прекращая работы, а у Тамары сложилось двоякое впечатление об интересе рыжего: он действительно волновался, скоро ли будет боеспособен, ведь ни лука, ни меча толком, будучи правшой, ему в ближайшее время не держать, а являясь, как оказалось, самым младшим участником этой наёмнической ватаги, он и обращался к более опытным товарищам за разъяснением этого момента, но параллельно, как казалось раздосадованной Тамаре, пялился на оголённые, бело-розовые участки её многострадальной ноги. Ведь таким уж профаном по части ран наёмник не мог быть в принципе, значит причина его задержки и ненужной демагогии — очевидна.

Прошипев очередное ругательство, поймав сочувствующий взгляд Ежи, Тамара раздражённо отвернулась.

Они вернулись в пристройку для отдыха караула, где и заседали Брада с наёмниками накануне. Ни прорваться к лошадям, ни без них к воротам не было никаких шансов, и они, словно напуганные грызуны, спрятались в каменном мешке, в котором, по мнению амазонки их всё равно ждала незавидная судьба. Сами загнали себя в ловушку, выхода из которой не было видно, а противники, словно зная об этом (пожалуй, наверняка зная), не торопясь и не подставляясь под меткие выстрелы из бойниц, обложили их, оборудовав четыре перекрывающих возможные направления движения поста за деревянными щитами с наблюдателями и тройками лучников — добежать хоть до одной позиции без хорошей защиты было бы чистым самоубийством, а за это время со стороны главных ворот, где дежурила полусотня охраны и десятка два всадников, очень быстро могла выдвинуться подмога. И на что в данном положении следовало надеяться? На быструю и милосердную смерть вместо пыток и показательной казни? Ну, это всегда можно успеть…

Мрачные мысли исчезали под натиском ослепляющей дёргающей боли — вот такая польза была от ранения. И Тамара понимала, что это ушли крохи обезболивающих, и, неловко ворочаясь, пыталась принять такое положение, при котором не так больно. Тщетно.

Рядом лежали фактически безнадёжные подруги, на которых наёмники даже не стали тратить драгоценные запасы целебных амулетов, лишь после ледяного пожелания Брады, влили какую-то гадость (запах, несмотря на изобилие уже присутствующих не самых приятных ароматов, был особенно ужасен) во рты девушек — якобы поддерживающую жизнь в организмах. Но, опять же, это была отнюдь не милосердная отсрочка: у одной раскроен череп, сквозь который проступали отвратительные сгустки, у второй укол в живот натворил такую кашу, что без содрогания невозможно было смотреть. Что теплилось в телах непонятно — вряд ли это была жизнь.

Тамара повернула голову в другую сторону, обратила внимание на сидящих недалеко вокруг стола мрачных Браду и трёх наёмников: Сетра, старшего, Кола и Лири, того медведеподобного секироносца. Рыжий в это время бродил вдоль бойниц, возле которых дежурили уцелевшие девушки, подбадривая их, останавливаясь иногда, будто бы вспомнив очередную удивительную историю, а заодно инструктировал, как правильно следить за противником в такой ситуации, чтобы наблюдательницам не схлопотать стрелу, а врага поразить; сам при этом тоже поглядывал, контролируя внешнюю обстановку. Пятый наёмник из команды, нанятой Брадой, имени которого так и не узнала Тамара, погиб при отходе, и его тело осталось лежать на брусчатке — товарищи не имели возможности вытащить его, пусть уже и мёртвого, и были весьма от этого недовольны.

— Они не будут сейчас штурмовать нас, — негромко говорила Брада, — пока не определиться ситуация во дворце, и не пройдёт хотя бы первичная зачистка, — её лицо внезапно исказила гримаса — таким образом выплёскивая нервное и физическое напряжение. И постоянное переживание о судьбе принцессы и других для неё близких людей.

Кол, опёршись подбородком на стоящие на локтях руки со сжатыми в замок ладонями, неподвижно сидел, прищурившись на что-то только ему виденное. Лири тоже, можно сказать, не блистал энтузиазмом — его массивная фигура, сидящая боком к остальным, чудовищно всклокоченная голова — сорванный от злости шлем валялся под скамьёй, нервно барабанящие по столу толстые в чёрных жёстких волосках пальцы — всё это рисовало весьма мрачную картину и без того не отличающегося лёгким нравом наёмника. Сетр, не мигая, смотрел на Браду единственным глазом и, словно соглашаясь, качал головой. Он ничего не сказал своей давней подруге и нынешней нанимательнице о том, в какое безвыходное положение попала его команда в связи с новым, между прочим ещё не заключённым контрактом — Брада оттягивала этот момент до первого же серьёзного разговора с принцессой — вдруг та совсем упрётся и откажется от «нянек» — охранников мужчин в женском отряде. Процент, пусть и небольшой такой реакции был, даже с учётом предыдущих заслуг и авторитета любимой наставницы. И парни любезно согласились обождать — всё-таки деньги — существенный рычаг, да и сама работа изначально не предполагалась трудоёмкой: принцесса в окружении своих девчонок по пути на запад — тут всё просто, а в местах боевых действий и сам король вряд ли разрешил бы ей совать прекрасную головку в пасть дракона. Не работа, а как говорил Ежи, — мечта.

Небольшая свеча не очень-то и разгоняла тяжёлый сумрак, неспешно билась под дыханием и неторопливыми движениями сидящих вокруг, и невольно притягивала взгляды и остальных. Снаружи захватчики тоже озаботились освещением — у постов были уже заготовлены хворост и поленья для костров.

— Оставаться здесь нельзя, — сухо проронил Сетр. — Это — смерть. Грифоны дождутся подкрепления или возвращения свободного отряда и выкурят нас отсюда в два счёта — лично я вот так сходу вижу около трёх способов это сделать, при чём нападающая сторона практически не пострадает. Только милости ждать не придётся.

— Что ты предлагаешь? — устало спросила Брада, железную женщину подкосили неприятности, она как-то в один момент осунулась, постарела.

— Думать, — Сетр спокойно выдержал её взгляд. — При том поживее — наши посиделки в любой момент могут прервать.

К столу подошёл Ежи, но садиться не стал. Он тоже выглядел бледно — перед товарищами незачем хорохориться.

— Может дождёмся полной темноты и сделаем вылазку в сторону ворот? — глухо спросил Лири.

— Не думаю, что это будет проще, — покачал с сомнением головой командир наёмников. — Чем темнее, тем больше будут настороже — они же не дураки, и реально оценивают наше безвыходное положение. А загнанный в угол зверь что делает?

— Наш зверь зализывает раны, но смерть — слишком большая дырка в организме человека и одним языком тут не справишься, — мрачно пошутил рыжий. — Кстати, Брада, я ещё раньше заметил один заинтересовавший меня момент, но то было чистое любопытство, а сейчас вдруг пригодится…

— Что? — думая о своём, наёмница всё-таки отреагировала уточняющим вопросом.

— Куда вела дверь, что находилась вон там? — указал в сторону стены, почти посредине между условными столовой и спальней.

— Я не… — Брада никак не могла понять, о чём Ежи у неё спрашивает. — О чём ты?! — в голос мелькнуло раздражение: что за дверь придумал этот шутник, когда перед глазами у них ровная стена?

Сетр же, не задавая глупых вопросов, просто направился к указанному участку, а подойдя, стал раздвигать множество «полезных» вещей, натасканных хозяйственными стражниками для создания некоего уюта, как то: связка тонких копий — дротиков, зацепленная за крюк в стене, неровный кусок ткани, выполняющий, по-видимому, роль настенного ковра, волчья шкура, висящая на одном гвозде за лапу (голова животного понуро смотрела строго вниз), какой-то деревянный открытый комод с изобилием кувшинов, кубков, кружек — всей той атрибутики, без которой не могут жить настоящие мужчины.

Подошедшие следом наёмники с Брадой с удивлением лицезрели пока что полускрытый разным хламом небольшой: три локтя вверх, три в ширину прямоугольник, заложенный более светлым кирпичом.

— Здесь был вход в… — вопросительно повернулся к наёмнице, а та лихорадочно вспоминала, что же находится за стеной, но ничего не приходило на ум — ну не знала она этого! Может какие-то предподвальные коридоры, складские помещение, ходы для прислуги?

— Я помню историю, связанную с этой дверью, — вдруг подала голос Тамара, она сидела на лежанке, перетягивая рану, и, поморщившись, встала, дотянулась до стоящих у стены копий, взяла одно трёхлоктевое с толстым древком и, используя его, как костыль, захромала к терпеливо замершим в ожидании наёмникам. — Когда-то, насколько я помню этот ход был чуть пониже и вёл на продуктовые склады и даже(!) винный погреб. Но со временем уровень поднимался, а после укладки брусчатки так и вовсе уменьшился. Когда-то много товаров попадало в подвалы дворца через него, — она вздохнула, ощущая неприятную сухость в пересохшем горле, сообразительный Ежи тут же подсунул ей кубок со слабеньким вином.

— А потом поставили эту пристройку для караульной службы? — полуутвердительно произнёс Сетр, глядя на амазонку.

— Ну, не сразу вроде бы. Вначале перестали использовать ход по прямому назначению — весь поток грузов, дабы не разводить здесь, фактически ввиду парадного входа во дворец столпотворения, неизбежных грязи и шума, стали проводить через задний двор, тем более, вон, от северных ворот так проще. Потом Элий решился на небольшую реконструкцию своей резиденции, собственно, тогда и появилась пристройка.

— Откуда ты всё это знаешь? — удивилась Брада.

Что значит женщина! Пусть и не самой женственной профессии, а любопытство бежит впереди неё. Вон, мужчины стоят, слушают внимательно, но по большому счёту их вряд ли интересует экскурс в историю перестроек главного королевского дворца, достаточно фактов, а всё остальное, не имеющее практического значения — несущественно (легко можно обменять на кружку пива, была б такая возможность!).

Тамара тяжело вздохнула и потупилась. Почти на пороге смерти не хотелось выкручиваться и врать людям, спасшим тебе жизнь. Да и ноющая немыслимо рана не давала толком сосредоточиться — информация, сказанная ранее, будто сама по себе выплеснулась изо рта, не давая возможности девушке задуматься.

— Около года назад на уровне службы охраны вспыхнул скандал. Командир гвардейцев, заступавших на дежурство по территории дворца от «доброжелателей» получил несколько доносов, и вследствие личной проверки в компании с несколькими, в том числе дежурным офицером выяснили, что да: на женском крыле, кроме принцесс и их эскорта находятся лица, не имеющие права там быть. В ходе расследовании и дознания выяснились «вопиющие» нарушения, — Тамара перекривляла кого-то из поверяющих, — такие как: присутствие в не дозволенном месте, распитие алкогольных напитков в компании людей… — тут она будто споткнулась, но выдохнув, продолжила, — приближённых к наследной принцессе. И самое плохое — это были люди, якобы заступившие на дежурство, в данном случае, у главных ворот…

Раздался восхищённый смешок Ежи.

— Вот это ловкачи! Зауважал я гвардейцев.

Брада выслушивала это всё с каменным лицом — понять, знала ли она об этой истории, было невозможно. Остальные, даже угрюмый твердолобый Лири смотрели сочувственно, но от этого девушка почувствовала ещё большую неловкость.

— РоВенци помимо разбора ситуации и раздачи драконов своим, об происшествии сообщил Лидии… — она опять запнулась, краем глаза заметив, как понимающе покачал головой рыжий. — Принцесса к этой истории отнеслась… с юмором. Но приказала создать группу для расследования того, что произошло, и доложить. В эту группу я и вошла. И все те сведения, что я рассказала — это следствие тех выяснений и разбирательств.

— Девочка, конкретней, пожалуйста, — мягко, но с нажимом в голосе постарался вернуть в нужное русло рассказ Сетр. — Какова толщина кладки и куда ведёт ход?

Тамара немного расстроено пожала плечами и, проследовав за прошедшим к месту бывшего хода Колу, ответила:

— Моей задачей была работа с архивом — Лидия, знаете ли, очень любит скрупулёзность в решении поставленных задач, а непосредственным изучением хода занимались другие, — и видя, как нахмурился Лири, поспешно добавила: — Я слышала, что он идёт, вернее, шёл, как и говорила, в подвалы, только вместо складских помещений там теперь вроде как оружейные, а также помещения, отданные магам. При этом там на каждом повороте посты. Но спуск туда, я знаю точно, заделывали основательно — вызывали мастеров — гномов, а маг-охранитель ставил соответствующее заклятие, — она замолчала, собираясь с мыслями.

— Всё? — недовольно спросил медведеобразный наёмник.

— Нет, ответила задумчиво. — Это был один ход, идущий вниз, а был ещё второй коридор, вроде как шедший вдоль стены для… ну, на случай обороны и… Не знаю, в конце концов, куда он добирался и где оканчивался, но самым близким выходом наружу был подобный этому вон там, — указала рукой вдоль стены, в противоположную сторону от парадных колонн, — где сейчас находится старая кузня…

— Что?! — чуть ли не хором воскликнули Брада и Сетр.

— Я не знаю, что там сейчас и насколько свободен ход, ибо после нашего доклада Лидии, были вызваны каменщики, и нас перестала интересовать эта часть дворца.

— Да, — повернулся Кол, — относительно свежая кладка. По сравнению с основательными каменными стенами она выглядит слабой, — он постучал рукояткой ножа по кирпичам и прислушался. — Какова толщина внешних капитальных стен дворца? — поинтересовался у Брады.

— Около трёх локтей.

— Вот, — он удовлетворённо кивнул и объяснил: — Сдаётся мне, здесь не так глубоко заложено, — похлопал по кладке ладонью. — Возможно также, что это не совсем безалаберность каменщиков, заложивших дыру не камнями, а глиняными кирпичами. Какой-то стратег всё-таки хотел иметь ввиду этот выход на какой-нибудь экстренный случай.

— Ты короче можешь? — раздражённо пробасил Лири.

Кол только покосился на него и размеренно продолжил:

— Не знаю, жив ли тот человек, отдавший приказ не блокировать капитально эту нору, но нам грех этим не воспользоваться.

Все в каком-то едином порыве вопросили:

— Ну?!

Кол недовольно покачал головой. Он и так исчерпал словесный запас на сегодня, разжёвывая совершенно понятные истины, но всё равно заставляют напрягать уставший язык.

— Если проём зашит неглубоко, его можно сломать, — провозгласил назидательно. — Или вначале повредить, а потом разобрать. Для этого нужен очень сильный мужчина, — без улыбки оббежал глазами широкие плечи Лири, тот, не подозревая подвоха, приосанился, — и желательно хороший молот.

— Я могу и секирой, — обиделся Лири.

Кол внимательно посмотрел на внушительное оружие наёмника, словно увидел его впервые, пожевал губами задумчиво.

— Разве что попадёшь в место стыка кирпичей, в раствор. Особенно нам шуметь нельзя — привлечём ненужное внимание к себе, и они раньше времени решат выдавить нас, как тот прыщ. Так: один — два очень сильных удара.

Лири вместо ненужных сейчас слов, важно поднялся, повёл могучими плечами, зацепил за рукоять секиру и направился к стене. Не церемонясь, расчистил себе место, вернулся за свечой и стал водить ею у искомого места, щуря и без того маленькие глазки и чуть ли не носом вынюхивая нечто ему необходимое. То ли работал на публику (а подобное было замечено за ним), то ли действительно знал, что ищет, но через время удовлетворённо кивнул, пристроил недалеко восковый огарок, чтобы жиденький свет падал на нужное место где-то на уровне плеч наёмника. С очень серьёзным лицом поплевал на ладони и, игнорируя замерших в ожидании братьев (и сестёр) по несчастью, стал лёгкими замахами приноравливаться к выбранной мишени, касаться её остро наточенным лезвием, и в какой-то момент резко отклонившись, нанёс сокрушительный, мощный удар…

Брызнули осколки кирпичей, посыпался песок, завихрилась пыль, опала, и перед благодарными зрителями возник эпизод кладки, покрытый трещинами, в основном по линиям раствора. Но что самое главное, один из кирпичиков сантиметра на три погрузился вглубь.

Кол подошёл к стене, посветил, достал кинжал, поковырялся им, остальные тоже придвинулись — ни дракона не видно из-за тьмы и спины копошащегося товарища. Он обернулся, ища кого-то или что-то глазами, нашёл, сделал несколько шагов, бесцеремонно выдернул из рук Тамары копьё — костыль, отчего она, от неожиданности охнув и забалансировав на одной ноге, прислонилась к крайнему к стене столу. Примерился торцом древка и ударил… Кирпич исчез, явив окружающим почти прямоугольную приплюснутую дырочку в пыльном тумане.

— Вот, — повернулся, демонстрируя свои достижения с таким видом, будто это была дорога в королевскую сокровищницу.

А может действительно, приз на конце этого невзрачного, забытого хода важнее, чем все драгоценности мира? Сама жизнь.

 

Глава 8

Ройчи.

Лидия действительно преобразилась. Быстро посовещавшись с маркизом, Деметрой и Руфией (девочка сообщила сестре о старике кардинале, ожидающем помощи в саду, отчего окружающие пришли в сильное возбуждение, а наёмник сделал вывод, что и второе спасённое им лицо — тоже немалая шишка в королевстве), после чего первым этапом отхода было назначено отступление в сад — именно тем путём, каким Ройчи с Руфией и попали в её (теперь это понятно) покои. Собственно, вариантов было немного. Принимать бой с прорывающимися со стороны коридора солдатами, что уже разобрались с дверьми, но застряли в организованном в прихожей завале, где периодические выстрелы Листочка остужали их пыл, было глупо — сколько их неизвестно, зато помощь могла прийти в любой момент. В этот час происходила вялая дуэль с обоих сторон: с их — затаившийся эльф, к тому же пользующийся всеми преимуществами ночного зрения, но старающийся экономить стрелы, каждым новым выстрелом непременно выбивая противника, и с той несколько арбалетчиков, бьющих наугад, пытающихся отогнать меткого лучника и кроя его самыми чёрными словами, что, не взирая на серьёзное воспитание, сладкой музыкой лились в уши высокорождённого. Даже укрываясь за щитами солдаты в узком проходе не могли эффективно действовать: одновременно разбирать завал и продвигаться вперёд. Понятно, что всё это было временно — как только мятежникам подойдёт подмога, они смогут форсировать ситуацию. Но и спешить надобности не было — вряд ли, по их мнению, людям короля возможность было уйти из дворца — оттого и энтузиазм был минимальный, скорее для виду. Ещё было два условных выхода — это через балкон во внутренний сад, и в окно — наружу, во двор. Но если первый ещё не был перекрыт вражескими солдатами, то второй был заказан — изобилие костров и подозрительные перемещающиеся массы вооружённых людей наталкивали на самые пессимистические прогнозы.

Сказано — сделано, по сброшенной верёвке спустились в сад (даже мрачная Оливия, начавшая терять хмельной кураж, не создала никаких проблем). Требовалось поспешить, потому как часть солдат, решив поискать альтернативный вход стала заходить со стороны соседних покоев. Ройчи с Листочком и воинами эмира, последними уходившие из покоев, слышали громкие удары ещё и со стороны опочивальни, где, скорее всего, ломалась стена. О чём Ройчи, спустившись, и сообщил Лидии, которая, скользнув по нему незамечающим, будто по пустому месту, взглядом, тем не менее, живее повела отряд, возросший ещё на одного, пусть и не очень боевого, человека, но не ко входу, известному Ройчи, а вглубь сада. Старик Апий, один из спасённых буквально недавно (а казалось, что прошло прилично времени) в этом же месте из лап бесчинствующих солдат, оказался ни много ни мало, а кардиналом церкви Единого королевства Агробар, собственно говоря, высшим её иерархом (Ройчи лишь покачал головой о своей везучести) поведал принцессам, что в саду никого нет, наблюдаемые им из укромного местечка небольшие вооружённые отряды надолго здесь не задерживались ввиду полной финансовой несостоятельности тропического сада: не орхидеи же здесь в конце концов косить, но каждая новая группа считала своим долгом прощупать трупы на входе, которые уже обобрал (кроме, естественно, убитых мальчишек, пытавшихся защитить Руфию) сам наёмник (Руфия в этом месте вздрогнула и отвернулась).

В общем, когда в покои младшей принцессы ворвались разъярённые солдаты, то там уже никого не было, а в прилегающей с обоих оконных сторон темноте уже нельзя было ничего заметить — лезть в чёрный колодец недружелюбного сада без подготовки было бы верхом безрассудства, зато офицер, командовавший штурмующими взял себе на заметку с утра прочесать эти тропические заросли. А пока маленький, но чрезвычайно воинственный отряд уходил всё дальше.

Негромкий шорох ног по выложенной плиткой узкой тропинке распугивал тишину. Молчаливые и причудливо нависающие ветви пальм, папоротников и кустов, не смея влезать на дорожку, тем не менее, преодолевали её поверху, образуя купол. Этот якобы лес нехотя вздыхал, словно спросонья, шуршал ветвями, пугая натянутые и без того нервы, давил влажной духотой и кисло-сладким запахом, который в принципе очень сложно было представить в королевстве Агробар.

Ройчи, несмотря на шёпот окружающего сада, не ощущая тревоги, не обращал на это внимания. Он подозревал, что мелкие животные и птички вроде тех же попугаев считают его своим домом, но во время предыдущего своего появления здесь, он как-то не обратил на это внимания, а сейчас любопытство тешить было недосуг. Тем более, впереди их ждали более животрепещущие вопросы. Но отрешиться от происходящего, и представить себя абсолютно свободным от обязательств было очень приятно, отчего он невольно улыбнулся. И тут же схлопотал чувствительный тычок в бок.

— Ты чего лыбишься? — шёпотом недовольно поинтересовался эльф, а Оливия, шедшая на шаг сзади покосилась в его сторону.

— Так, любуюсь природой, — ответил с якобы недоумением — мол, а ты чего не наслаждаешься, как положено высокорождённому. — Навевает она приятные воспоминания. Да кому я это всё рассказываю? Ты, остроухий, должен меня просвещать и проникаться.

— Плохо чувствую эти деревья, да и вообще местные растения, — выдал неожиданно и даже немного обиженно эльф. — Устал, что ли, — протянул с сомнением.

Ройчи фыркнул.

— Не напрягайся, — постарался успокоить товарища. — Просто сейчас ты подзаряжаешься альтернативным образом.

— О чём ты? — не понял Листочек.

— Вон же сзади тебя окуривает твоя розовая мечта, — Ройчи неуловимо кивнул в нужном направлении, подразумевая стойкое алкогольное амбре, шедшее от амазонки; кстати, она потихоньку теряла заряд бодрости, начиная погружаться в состояние чёрной меланхолии и понемногу спотыкаться.

После этого последовал ещё один, более увесистый толчок, который Ройчи блокировал кистевым браслетом, и эльф, зашипев от боли, обиженно приотстал, выравниваясь с Оливией, которая без интереса наблюдала их пикировку. А Ройчи чуть ни засвистел от удовольствия — выводить из себя эльфа — это было излюбленное в их компании занятие. По чести сказать, тому действительно больше всех доставалось от товарищей, нередко он реагировал на шутки невозмутимо задранным носом, возносясь над плоской фантазией друзей, но чаще всё-таки срабатывали эмоции. Это не значит, что остальные не огребали свои порции насмешек. Листочек не был классическим чопорно-высокомерным представителем своего народа, он значительно пообтёрся в людском обществе и в общении с тёмными в компании. Но всё равно было приятно в его лице уязвить высокорождённых, мнящих себя пупом земли, и не забывающих всем на это указывать при любой встрече.

Они наконец-то покинули сад. Чадящие факелы высветили расходящиеся в стороны коридоры. Ройчи только примерно представлял, куда они вышли: по его прикидкам, это направление было прямо противоположным главным воротам дворцового комплекса. Действия принцессы пока что за короткое время после их разговора не вызывали нареканий — девушка собралась, и вела себя, как командир и лидер отряда, а не безвольно парящий, оборванный ветром с дерева листок. Ну и хорошо — авось и без их с Листочком вмешательства всё разрешится удачным образом. Как-то не очень было бы приятно выполнять чужую работу, очищая эти драконьи кишки, пробивая дорогу для более светлого, и, как бы это сказать, чистенького дерьмеца. Но правда в том, что в данном случае название решает всё, и какашка, пахнущая фиалкой, в букет не превратиться от этого всё равно.

У Лидии явно появился какой-то план, насколько он исполним — жизнь покажет, но шли они теперь споро и целеустремлённо, только пожилого святого отца поддерживали под руки сменяющиеся амазонки, а больше никто не задерживал движения: ни Оливия, у которой появилось второе дыхание, и она присоединилась к подругам, ни юная Руфия, что несмотря на некоторую телесную субтильность, без жалоб переносила движение. Иногда силами воинов — судиматцев и амазонками вырезались небольшие патрули и стража мятежников. Территория уже была очищена врагом, и солдаты держались несколько расслабленно, да и сложно им было что-либо противопоставить подвижным, будто ртуть и незаметным до самого последнего смертельного удара восточникам. Иногда принцесса собирала совет ближних, в который могли попасть все кроме наёмников, на что Ройчи реагировал усмешкой — подобные капризы дамы он согласен был терпеть, но вот Листочек, не взирая на внешнюю невозмутимость (человек чувствовал это) явно переживал — несмотря на присутствие рядом обожаемого объекта в лице Оливии, ему всё равно чуть ли не на физиологическом уровне требовалось обаять весь женский коллектив, оказавшийся в радиусе действия его флюидов, тем более, что амазонки, несмотря на перипетии схваток и поединков — в общем, беспокойства последних часов — при отсутствии толики времени для приведения себя в порядок, всё равно оставались очень привлекательными, а наследная принцесса вообще — красавицей. Но… луч недовольства, павший на Ройчи, по касательной зацепил и эльфа, как его товарища.

К наёмникам проявила внимание и озабоченность младшая принцесса, словно бы извиняясь за сестру, на правах старой знакомой (смешно сказать, но Ройчи как-то так оценивал временные коллизии: встретились фактически они сколько-то часов назад, но затянувшийся вечер по ощущениям длился уже целую вечность) приблизившись, молча пошла рядом, бросив на изогнувшего вопросительно бровь мужчину чересчур уж невинный взгляд.

— Это и есть ваш товарищ? — кивнула на ставшего в стойку «само внимание и обаяние» эльфа.

— Да, — коротко бросил тот, ожидая продолжение.

Она придержала за руку Ройчи, стала на цыпочки, потянулась к нему, и тот невольно наклонился.

— А он ничего, симпатичный, — тёплое дыхание защекотало небритую щеку и ухо.

Ройчи удивлённо застыл на месте с отвисшей челюстью: это она о чём? А девушка между тем пристроилась к эльфу, на лице которого мелькнуло мимолётное самодовольство, тут же стёртое вежливым и очень ровным голосом.

— Я — Руфия РоБеруши, младшая принцесса Агробара.

— Каэлен Осенний Лист, для друзей просто Листочек, — он ловко и абсолютно естественно поймал ладошку девушки и, изящно наклонившись, на ходу, коснулся её губами. — Очень приятно.

Руфия вроде как засмущалась, но утверждать это стопроцентно идущий в трёх шагах сзади Ройчи не стал бы.

— Как уверяет Сей-Син в своём предисловии по тактике боя малыми группами: «Плечо товарища в строю теплее бока жены в постели…» — и она со значением замолчала.

— Гм, — невразумительно отреагировал озадаченный эльф.

— А великий Правадья, поэт, восхвалявший дружбу в ущерб иным чувствам, о котором говорят, что он не имел ни одной жены, зато его окружало сто друзей, так говорил об этом — это всего лишь одно из его трактований: «Друг — это сосуд для сокровенного, находящийся на крутой горе, в силах взобраться на которую только ты сам… Но падение с неё, раз подскользнувшись, смертельно» — она посмотрела на эльфа удивительно ясными глазами. — Вам повезло с другом. Я, пожалуй, большей преданности не встречала, — Руфия была крайне серьёзна, изучающее глядя в выразительные глаза Листочка; Ройчи при этом почувствовал себя как-то неуютно. — Кроме, естественно, родственных уз, — высвободила руку и поспешно ушла вперёд, оставив после себя столько недосказанности, что наёмники, выровнявшись, только пожали плечами.

— У тебя не сложилось впечатления, что над нами посмеялись? — уточнил у товарища человек. Тот согласно кивнул головой. — Вроде как о каждом были сказаны лестные слова — ведь ты наверняка услышал, что говорила на ухо мне принцесса?

Эльф коротко кивнул и нехотя добавил:

— Думаю, она рассчитывала на то, что я услышу, — по его губам скользнула непрошенная кривая ухмылка. Несколько ударов сердца, они, задумавшись каждый о своём шли молча, потом к ним практически одновременно пришла неприятная догадка. — А Правадья — это не тот…

— Воспеватель драконьих хвостов!

Они глянули друг на друга и, не сдержавшись, фыркнули, обратив на себя недоумённое внимание шедших впереди и сзади людей.

— Выходит, она намекнула на наши нетрадиционные отношения? — озабоченно и очень тихо уточнил у товарища эльф.

— А что тебя смущает? — удивился Ройчи. — Тебе же ясно намекнули, что ты — очень симпатичный, но… — пожевал губами, демонстрируя серьёзный мыслительный процесс. — Как один симпатичный наёмник другому… ну, тоже ничего, но опять же, наёмнику… мы вне круга команды ведь не изменяем друг другу…

— Да ладно тебе, — оторопел тот.

— Ну, а что не так, — Ройчи заметил вороватый, озорной взгляд назад Руфии, и показал ей кулак. — Постель делим? Делим. Из одного котла едим? Едим. Моемся тоже не стесняясь. Вот и скажи после этого, какая женщина может похвастать подобным участием в твоей жизни?

— Да уж, — огорченно протянул эльф, — в первый раз нашу команду объединили в одну дружную семью.

— В самую точку! И это она ещё не видала наших тёмных тёмных и обаяшку Ностромо: наверняка б поставила диагноз: большая любовь до гробовой доски.

— Ой, не могу, — не выдержал и согнулся в истерике эльф. — А Ху… Ху… Худук — наша общая мама.

— Во-во, чур меня от таких вывертов…

— … я бы… в детстве удавился…

— А тролль, пожалуй, что и младший братишка…

— О-хо-хо, не могу… Просто его мама хорошенько грудью откормила…

— Ага, он же младшенький… любимчик… ему всё самое лучшее…

На них уже смотрели с откровенным раздражением. А Руфия приостановилась и напрягла свои маленькие ушки, в надежде услышать, что там несут битые драконом и молью полоумные наёмники, но маркиз крепко ухватил её за руку и неумолимо повёл прочь. Даже Лидия обернулась выяснить, что происходит, но, поняв, кто является источником шума, полоснула суровым холодным взглядом, будто снега за шиворот сыпанула, отчего Ройчи скрутило совсем уж, и он присел на корточки, пропуская вперёд шедших последними двух амазонок. Он просто физически ощутил, как маленькая рыжеволосая воительница, сопя будто рассерженный ёжик, приостановилась возле него на удар сердца в неудержимом и властном желании наподдать ему, никчёмному мужику, коленкой под зад, чтоб кувыркнулся на четвереньки, так сказать, в свою естественную позу. Но ничего, сдержалась. Поцелую потом, — подумал Ройчи в смешливом припадке, — в благодарность.

Выяснив, что взглядами их не проймёшь, все сделали вид, что ничего не происходит. Что с них взять с наёмников: не раз, видно, получали по головам правильным железом и роняли с большой высоты, раз ведут себя, словно жеребцы на водопое.

Ройчи с Листочком конечно же понимали перегиб своего поведения: какой тут смех, когда королевство на краю кровавого хаоса, когда у людей в отряде наверняка погибли близкие, родные, друзья… Слава Единому, вселенная пока на месте, и небесные тела невозмутимо продолжают неторопливый путь по проторенным тропкам, а то б и в этом их могли обвинить.

— Чуть в штаны не наделал, — сообщил пикантную подробность эльф.

— Хорошо тебе, — с сожалением протянул человек.

— Чего? — у Листочка вытянулось лицо, а сам он непроизвольно отодвинулся.

— Да шучу я, — рассердился человек. — Когда ты уже научишься шутки понимать? — вопросил недовольно.

— Когда у тебя чувство юмора появится, — парировал тот.

— Ну, наконец-то, — будто бы с облегчением вздохнул мужчина. — Но идею ты подал хорошую, — проговорил про себя, развязывая шнуровку штанов — группка их ушла вперёд, и в принципе ничто не мешало облегчиться.

— Как-то это всё… — эльф пошевелил пальцами, — не культурно.

— А что делать, когда сам организм просится наружу? Это вы, эльфы, культурные, а мы, люди, не чужды и варварству, ещё совсем недавно по вашим меркам в шкурах бегали, горло грызли зубами и мочились, метя территорию. Ладно, — бросил человек, что-то придумав, — не буду тебя расстраивать, — и пристроился к кадке с каким-то экзотическим растением, — сделаем всё культурно, — подмигнул Листочку.

— Вот-вот, — пробормотал эльф, суетливо расстегивая штаны, — сразу бы так. Наконец-то ты превратился из человека — варвара в человека цивилизованного.

— И не говори.

Они догнали свою группу на раздорожье. Но среди общей массы не было Лидии, Оливии, маркиза и судиматцев.

— Где командирша? — спросил Ройчи у Руфии.

Девочка укоризненно посмотрела на него.

— Ну что опять не так? Лидия командует всеми? Командует. Все бестрепетно выполняют её малейшие требования. Значит, кто она? Правильно, командирша, — развёл руками, дублируя правоту своих логических выкладок.

— Наследная принцесса, — начала меньшая сестра оной ровным наставительным голосом, словно терпеливый учитель нерадивому ученику, отчего Ройчи хмыкнул, глядя на неё сверху вниз: полуопущенные ресницы, губы чуточку бантиком, ни единая морщинка смеха не разбивает чистое белоснежное полотно — Руфия явно кого-то копировала, — заметила отряд солдат противника, и с разведчиками выдвинулась выяснить, сможем ли мы их обойти.

— Их много? — поинтересовался наёмник просто для поддержания разговора, нежели с каким-то умыслом, и сел прямо на паркетный пол, упёршись спиной в стену, вытянув ноги и став значительно ниже — теперь собеседница возвышалась над ним, сердито поджав губы и уперев руки в бока. Листочек тоже, не обращая ни на кого внимания, последовал его примеру, краем уха прислушиваясь к разговору и пристально глядя в сторону темнеющего коридора, по которому по идее ушли разведчики. Переживает за свою красотку, — понял Ройчи. — Только не надо делать вид сердитой мамаши, с меня достаточно и одной…

— У вас и мать есть? — импульсивно удивилась девушка.

— А что, — Ройчи изогнул бровь, — видно, что дракон меня из собственного дерьма выжег?

— Ну нет… — покраснела она, а потом с каким-то вызовом продолжила. — Хотя я бы ничему не удивилась.

Ройчи даже не придумал, что сходу ей ответить, окинул только красноречивым внимательным взглядом тонкую фигурку с высоко задранным подбородком.

— Ну-ну, — пробурчал он, какое-то время спустя, нарушив тишину, когда затянувшаяся пауза грозила повиснуть в воздухе, словно муха в паутине, — быстро растёшь, юная аристократка. Была б у тебя задница, схлопотала у меня…

— А вы поищите, уважаемый наёмник, — слово «уважаемый» она произнесла с заметным презрением, — вдруг найдёте. Я вижу у вас богатый опыт воспитания молоденьких девиц.

Ройчи совсем опешил — его ещё никогда не осаживала столь юная… особа. Надо бы помягче с ребёнком, а то неровен час загонит засапожник в бок — извиняйся потом перед родителями за испачканный нож.

— Что-то я не припомню, чтобы отбирал у тебя сладости, — сказал он мягко, — и цветочки твои не топтал…

— Отчего вы так уверены? С вашей нагловатой простотой легко могли и не заметить…

— Ты мне ещё кого-нибудь процитируй, библиотека ходячая! — взорвался Ройчи, испепеляя это маленькое недоразумение гневным взглядом.

И тут же обратил внимание на огорчённого и тревожно привставшего святого отца, осуждающие, на грани броска целого кошачьего выводка амазонок и… стремительно краснеющие глаза Руфии.

Кто-то ударил его по ноге. Эльф. Грозно сдвинутые брови: давай, исправляйся.

Ройчи и сам не понял, что это на него нашло: подошла девчонка поговорить, ну, ёрничает, так что? Он в её возрасте в драку лез от кривого взгляда, а тут…

Он неловко приподнялся, но стоило сделать шаг навстречу, как Руфия отшатнулась.

— Не приближайся к принцессе! — как говорится, грудью встала рыжая Деметра.

Это было даже не смешно. Но вступать в дебаты с разъярёнными амазонками Ройчи посчитал опрометчивым — семейная сцена в своём полном раскрытии — в том случае, если ты женился на выводке змей удивительных и приятных окрасов, но до чрезвычайности ядовитых и возбудимых. При этом ты совершенно не хочешь нанести им вред — пусть себе ползают по организму, лишь бы не щекотали. Поэтому наёмник попросту проигнорировал буйных женщин (милыми девушками сейчас язык не поворачивается их назвать, скорее уж — бешенные самки, отстаивающие одну из своих).

— Ты чего так завелась, — мирно спросил у принцессы, пытаясь, пока она не смотрит на него, соорудить на лице нечто приятное и обаятельное, но чувствуя, с каким скрипом ворочаются шестерёнки лицевых мышц, понял, что улыбку нужно срочно отменять, а губы возвращать в исходное серьёзное положение — пока не случилось чего похуже.

Руфия по прежнему молчала и неподвижно стояла в паре шагов от него, глядя в сторону. Губки надуты, уголок глаза, видимого Ройчи покраснел — в общем обида во всей своей красе, и хоть ногой теперь затылок чеши для стимуляции мозговой деятельности в поисках выхода. Но одно хорошо — она не уходила.

Ройчи беспомощно оглянулся. Листочек демонстративно самоустранился и теперь очень внимательно рассматривал ногти, будто его происходящее не касалось. Его Преосвященство Апий, кряхтя, поднялся с удобной тумбочки и подошёл поближе, явно стараясь не привлекать внимания наёмника и не дразнить его — он то видел, на что способен мужчина; на его лице читалась тревога за принцессу… причём, как показалось Ройчи, он боялся не физического воздействия с его стороны, а скорее опасаясь за психологическое состояние девушки — вряд ли истерика, неуравновешенность и такое чувство как обида были так уж присущи Руфии до сегодня. Может это какой-то переходный возраст?

По правде сказать, у Ройчи не было ни малейшего опыта воспитания молодых принцесс. Его знания ограничивались казарменными и конюшенным методами воздействия, которые вряд ли могли быть применены к девушкам. Имелись в виду мальчишки — новобранцы, будущие солдаты, воины, у которых ветер в голове вышибался поркой и прочими эффективными действиями, дальнейшие же занятия тоже проходили достаточно жёстко, сопровождались словесными внушениями, которые не хуже палок и кожаных ремней укрепляли, кардинально меняли, а то и просто ломали юные мозги. Так то же мальчишки! Как быть с непонятными и непредсказуемыми девочками, которые даже ещё не женщины, и не относятся к наёмническому сословию, где, в принципе, все равны, не трактирные веселушки, способные скрасить вечер своим смехом, не девицы лёгкого поведения, с которыми вообще проще простого общаться, имея в кармане монету, да и при отсутствии оной легко было, воздействуя на жалость таки оторвать кусочек дармового удовольствия и заботы…

Хотя, — Ройчи мысленно отпустил себе подзатыльник: что-то он усложняет ситуацию. Что, у Руфии корона торчит из волос? Нет. Просто… гм, человек захотел пообщаться, поговорить о жизни, скажем, с интересным человеком. Ну и что, что собеседник — четырнадцатилетняя девчонка из королевской семьи, у неё недавно убили отца и саму чуть не изнасиловали, а она мечется по коридорам родного дворца, убегая от жаждущих её крови врагов — это так, мелочи — обстоятельства. А вот у одного самонадеянного наёмника это глупое попадание в кипяток (перья-то так и летят по сторонам) называется невезением, и он, расстроенный этим досадным фактом, ведёт себя, как бы это сказать, невнимательно по отношению к невольным товарищам по отряду. Можно даже добавить: не галантно, хотя, в принципе, знать не знает, что это такое (во всяком случае, будем подразумевать именно это), ибо по натуре своей эгоист — но в хорошем смысле этого слова, хам (имеется ввиду человек, любящий громко посмеяться), самодур (в смысле, почётную, но (попрошу заметить!) необременительную должность шута не желает делить ни с кем; кстати, это положение порой ставило в тупик Худука и обижало Листочка, когда вожжа попадала эльфу под зад, и он не желал подчиняться «всяким недоумкам»), жуткий лентяй, а учитывая специфику своей энергозатратной и нервной работы, предпочитал, чтобы враги сами нанизывались на мечи и прочие острые штучки, отходящие от него, а также сами перерезали себе горло и вспарывали животы, желая сберечь его и своё время и распрощаться с Веринией в хорошем расположении духа…

Ладно, посмеялись и хватит, пора наводить мосты, гнать паром и седлать дракона, хотя для последнего требуется задница серьёзных размеров, и второе — чтобы она не отвалилась при посадке.

Чем бы таким пронять малышку Руфию, чтобы лёд в их отношениях растаял и превратился в парное коровье молоко, которое он, Ройчи, всегда готов лакать в любых количествах? Покончить жизнь самоубийством (от расстройства)? Да, это было бы впечатляюще… солёный ручеёк горючих девичьих слёз, как бальзам… Жаль, он этого уже не почувствует… Да и больно это, небось… Нет, отменяется, оставим этот чрезвычайно эффективный выход из ситуации в памяти, а воспользуемся способом, не таким неудобным.

— Руфия, ну извини ты меня! — он жалобно протянул к ней руки, изогнул брови в таком умилительном треугольнике, что даже тролльчиха бы растрогалась и оставила обгладывание лица напоследок. — Хочешь, в подтверждение моего моментального исправления в лучшую сторону, я что-нибудь сделаю для тебя? — задумался. — Ну, за звездой, пожалуй, далеко добираться… Может тучку притащить и выжать, чтоб ты умылась чистой дождевой водичкой? — Он почувствовал, что его опять начинает нести, и Листочку уже не до ногтей, ибо его указательный палец на полпути к виску — покрутить и показать таким образом, что он всё слышит, и с точки зрения эльфов Ройчи опасен для общества именно тем, что его сумасшествие заразное. Вот только амазонки не сменили гнев на милость, мало того, кажется, что каждое его слово действует, словно сухое полено в костре их беспричинного гнева. — Хочешь, превращусь в одно большое ухо, дабы наконец-то смочь впитать весь тот немалый объём волшебных изречений, которым ты меня непременно захочешь порадовать… О! Я вижу это: ты сидишь, я сижу, — Ройчи обратил внимание, что принцесса, уже начавшая проявлять интерес к его бреду, вдруг недовольно поджала губы, — нет, не так: ты лежишь, и я лежу, — щёки Руфии немедленно захватил румянец, — опять не то… Понял: мы стоим, — девочка покачала головой, словно поражаясь тупости говорившего. — Короче, — мужчина понял, что не угадать ему положения их организмов во время сеанса односторонней передачи мудрости, — это пока снимем с повестки дня в связи с невозможностью в одночасье превратиться в пресловутое ухо — не хватает практики из-за досадной тупости объекта, должного стать губкой для чрезвычайно интересных слов и предложений. Между прочим, хочу уточнить один момент — вдруг это послужит неким смягчающим фактором, и мне впоследствии вернут остаток тела и помогут прикрепить к ушной раковине — что тупизна одного наёмника проистекает из того обстоятельства, что голова у него забита массой очень полезных вещей: оружием и умением им пользоваться.

Он встал на колено, чем поверг окружающих в ещё большее возбуждение. У святого отца просто отвалилась челюсть в изумлении, эльф покачал головой и изобразил над головой шутовские бубенцы, показал, что ему стыдно за него и сделал жест умывания рук, после чего отвернулся и прошёл чуть дальше по коридору, не желая быть даже сторонним наблюдателем в этом лицедействе.

Руфия, точно не ожидавшая такого, невольно развернулась в его сторону.

— В конце концов, мы же поругались из-за мамы, ведь так? — спросил, глядя снизу вверх, девочка сдержанно пожала плечами, но смотрела на него достаточно внимательно, словно ожидая пробивания у стоящего на колене перед ней мужчины то ли рожек, то ли крылышков. — И это для тебя была бы действительно самая интересная история. Поверь мне, она поразила бы твоё воображение, которое, уверен, не страдает скромностью и отсутствием фантазии.

Конечно же, в такой триумфальный момент (пусть кто-либо думает иначе, но Ройчи, не чуждый балаганным выходкам, считал именно так) обязательно должно был появиться кто-то, чтобы нарушить гармонию сценки. И этим человеком в данный момент явилась невысокая, с немного растрёпанной копной рыжих волос, до чрезвычайности веснушчатая, но от этого не менее симпатичная, в изодранной кожаной куртке, свидетельствовавшей об активном участии в противостоянии с врагами короны, тонкая, но фигуристая (всё-таки пошире Руфии), чрезвычайно злая, аж до кошачьего шипения, воительница. Боевитость (или воинственность) она демонстрировала обнажённой саблей, кончик которой с небольшой амплитудой закачался у лица наёмника, едва не касаясь его носа. За его спиной, чуть по бокам маячили ещё две, не менее серьёзно настроенные амазонки, такие же потрёпанные, но не потерявшие уверенности в себе, не взирая на перипетии бегства и кровавый дворцовый хаос.

— Не Смей, Наёмник, в Таком Тоне Разговаривать с Представительницей Королевской Семьи, — именно так произнесла сквозь зубы оскорблённая Деметра (Ройчи таки вспомнил имя этой очаровашки).

 

Глава 9

Ройчи.

Это всё было очень интересно, но он переживал за сохранность своего обонятельного аппарата — а то от этой нервной дамочки станется случайно отмахнуть пару лишних сантиметров в таком месте, которое потом штопаньем не исправишь и каждому встречному не объяснишь нарушение симметрии в анфасной части лица неудачным падением во время пьянки. Это, в конце концов, не задница, которая практически всегда в штанах! Поэтому Ройчи тихо, но в достаточной пропорции льда и дружелюбия произнёс:

— Спрячь от греха подальше свой ножик, красавица, а то не ровен час, обрушится он плашмя на твоё мягкое думательное место в кожаных, очень военных штанах, потом долго будешь спать на животе, не сможешь звёзды считать из-за отсутствия глаз на затылке…

Он видел, как к ним уже спешит расстроенный заранее Листочек, как тянется святой отец рукой к непонимающей принцессе, в надежде успеть выдернуть её из радиуса возможного столкновения, а амазонки уже почти праздновали победу над безоружным и захваченным врасплох мужчиной, не имеющим к ним никакого отношения, но своим поведением якобы развязавшим им руки для примерного наказания… пожалуй, что и для убийства. Когда на твоих глазах гибнут близкие и достойные люди, то затесавшегося к ним наглого шута само провидение направляет проучить. Заодно и сбросить накопленный за не совсем благополучный поход негатив… Дуры. Глупые гусыни.

Рыжая воительница не собиралась тратить время на слова, ибо речь никчемного мужчины и не нуждалась в комментариях для благородных людей, собравшихся вокруг. Её решимость была в той стадии, когда отступать уже болезненно для собственной гордости, и чуть отвела лезвие в замахе, ибо бить остриём, колоть в лицо ей показалось не благородным, что ли. Вот смахнуть голову — это да… приятное зрелище, эстетически оправданное… Тут главное самой не попасть под струю крови.

— Руфия отвернись!

Ройчи резко завалился назад, правую ногу, согнутую в колене выбрасывая вперёд и подсекая таким образом левую опорную ногу рыжей, кулак летит к её лицу, кувырок вправо, вторая амазонка успевает отреагировать, подпрыгивая, но не до конца, и тяжело падает, ударяясь локтями и спиной о спину наёмника, из неё пробкой вылетает дыхание, а мужчина, готовый к этому, сгруппировавшийся, в следующий удар сердца привстаёт в позе стартующего бегуна, чувствуя отражённый замах третьей соперницы, небрежно уклоняется, ощущая, как в сантиметре от щеки проносится острое лезвие, и, не мудрствуя лукаво, грубо бьёт в живот левым кулаком, правой подхватывает выскальзывающую саблю и практически не глядя, рукояткой несильно бьёт шевелящейся внизу второй девушке в затылок…

Дальше не спеша они вместе поднимаются с рыжей. Возможно она хотела поступить как-то иначе, но застывшее теперь под её подбородком острие сабли не даёт иных вариантов трактовки действий. Симпатичный прежде носик сейчас, в расквашенном виде приобрёл цвет помидора и размеры небольшой картошки.

Рядом тихо вздыхает Листочек, но Ройчи не отводит взгляд от горящих ненавистью глаз амазонки.

— Что ж ты, глупая, — говорит наёмник мягко, — решила во взрослые игры поиграть, а платок для соплей забыла взять.

— Что ты с ними сделал, сволочь? — голос у неё не тот мелодичный, что раньше, а хриплый, слова даются с трудом, но всё равно их нужно произнести.

Наёмнику не очень приятно наблюдать, как красное пятно из разбитого носа расползается по лицу и пачкает воротник рубахи и рукава куртки, порылся в боковом кармане, извлёк небольшую тряпицу.

— Платок, о котором ты не подумала вовремя. Извини, не надушен.

До чего же хороша, следует отдать ей должное, — подумал Ройчи, цокая мысленно языком, — несмотря на некоторую миниатюрность. Ничего, бабочки вон тоже невелики, а ими восхищаются все, кому не лень (ну да, когда пашешь в поле — мечом, например, — то о лени только и мечтаешь). С характером. Подбородок упрямо рвётся вперёд и вверх, по белоснежным щекам струятся огненные волосы, сверху изрядно встопорщенные, словно у агрессивно настроенной кошки, чёрные, изогнутые судиматской вязью брови нависают над прищуренными глазами, из которых, как из смотровой щели шлема вырываются, точно змеиный язычок, короткие, не опасные (пока) и колючие молнии. Чистый тебе ангел гнева, на тонкой, но очень крепкой сковывающей цепочке. Только нос выпадает из образа.

— Молодец, о себе не думаешь, а о подругах. Похвально, — Ройчи откровенно ухмыляется, щеря зубы. Ему не доставляет радости вести себя так, но уж больно ситуация интересная. — Когда они очнутся, сама им расскажешь, что во всём виновата ты, — на её лице мелькнуло непонимание. — Ведь это ты — их командир? — ответа нет, но и так всё ясно. — Из-за того, что ты неправильно оценила ситуацию, пошла на поводу своих эмоций и поддалась неоправданному гневу, в то время, когда нужно быть хладнокровным, они и пострадали… — он окинул её демонстративно снисходительным взглядом с головы до ног. — Всё ясно? — тишина. — Будешь себя хорошо вести, а судьба к тебе милосердна и благосклонна, проведу с тобой пару занятий так и быть. А сейчас, — вздохнул с сожалением, — не обессудь, урок закончен, — развернулся и отошёл от них на десять шагов и привалился к стене коридора.

— Умеешь ты находить друзей, — буркнул тихо за плечом эльф.

Что тут добавить? Разве что, теперь придётся тщательней оберегать спину. Хотя не похожи эти агробарские высокородные девушки на тех, кто бьёт из-за угла. Но бережёного, как говорится и Единый в луже притопит, когда дракон огнём дохнёт… В чём тут, правда, изюминка, Ройчи пока не разобрался — всё неприятно: утонуть, сгореть в огне или — комбинируя первое и второе — быть заживо сваренным в кипятке.

— Любой разумный, взявший или получивший в руки оружие, не взирая на пол, возраст, расовую принадлежность обязан знать, что направив его против другого разумного, автоматически причисляется к когорте потенциальных покойников.

Ройчи смотрел, как святой отец, больше не обращая на него внимания производит какие-то пассы над уже приходящими в себя воительницами (значит верны слухи о целительском даре святых отцов Церкви Единого; интересно, что ещё за кость с шестёрками на всех гранях спрятана у них в рукаве?). Кстати, никакой боязни за свою жизнь со стороны кардинала мужчина не чувствовал — все страхи Его Преосвященства группировались вокруг близких ему людей, начиная с принцесс и заканчивая Матильдой, ещё в самом начале конфликта умчавшейся по коридору (Ройчи надеялся, что несмотря на недвусмысленные действия девушки, она не набредёт на очередные неприятности — уж очень благоприятное впечатление она производила на него, в отличие от надутых благородных, у которых даже ковыряние в носу может вызвать приступ неконтролируемого гнева), при этом видно было, что судьба самих наёмников волнует не больше, чем ветерка отставшее от тучи облачко. Что ж, по крайней мере, честно.

— Не взирая на якобы правоту, — чуть ли не отчеканил наёмник, и наконец поймал немного испуганный и чуточку вызывающий взгляд Руфии, — ибо у каждой стороны своя правда. Только боги и, возможно, дракон, способны определить справедливость того или иного деяния. Люди и иные разумные в большинстве своём пристрастны. Поэтому, если взял нож и замахнулся в конкретном желании, значит, лезвие таким же образом возносится и над тобой.

Ройчи и сам не мог понять, к чему он всё это говорит, в основном адресуясь к принцессе, но автоматически распылял сказанное и на остальных: кардинала и амазонок, которые не могли не слышать его, ибо не так уж долговременны были их отключки. Складывалось впечатление, что он пытается оправдаться. Ну и дракон с ним! Ничего гадкого в оправдании нет. Возможно проявление какой-то слабости. Так что? Слёзы — это тоже слабость. Но кто-то же умудрился наплакать целое Внутреннее море и при этом масса желающих пользуется им, а для кого-то эти массы солёной влаги и вовсе жизнь.

— Несколько примеров без комментариев, — он вновь сел, вытянув ноги. Как-то не очень внятно, монотонно, словно рутинную проповедь священника, негромко забубнел. — Один пятилетний мальчик, в котором родители обнаружили Дар, но в силу суеверности и удалённости того посёлка не сообщили об этом соответствующей службе или специально подготовленным людям, обиделся. Я думаю, вы согласитесь, что любой потенциально забирающий жизнь Дар опасен? Так вот, мальчик оказался очень сильным природным огневиком, и вот, как говорилось уже, однажды, будучи из-за кого-то расстроенным, выпустил своё умение… Сжёг посёлок полностью. С домами, людьми, домашней скотиной — просто не мог остановиться, так как не был обучен… Другой пример. В кузницу при постоялом дворе наведались подвыпившие взрослые господские сыновья по какому-то кузнечному делу. Всё было нормально до того момента, пока они не увидели юную дочь кузнеца и… не потребовали её себе. Естественно, несмотря на подневольное положение, отец отказал им. И тогда они достали оружие, показывая таким образом, что любым образом добьются своего. Но не учли одного — что пожилой кузнец в молодости состоял в дружине соседнего барона, и за умелость и бесстрашие даже был награждён денежно. В общем, не смогли ничего противопоставить молодчики вроде как безоружному кузнецу. Один был задавлен, а второй остался калекой до конца жизни — вот таков результат решительного доставания оружия…

Ройчи прикрыл глаза, будто отгораживаясь от внимательно прислушивающихся людей. На него вдруг накатила небывалая усталость, топча и безжалостно уничтожая весёлое, лёгкое настроение. Словно тяжёлый и холодный северный ветер, на крыльях которого повисли крупинки высокогорных пиков, пронзил грудь… Такова уж расплата за память. Есть в жизни такие эпизоды, за выставление которых на обозрение приходится отдавать толику души, погружаясь в тоску, депрессию и иные, милые дракону чувства.

— А что же стало с этими вашими героями? — поинтересовался негромко девичий голос. Понятное дело, что Руфия имела в виду не тех, кто очертя голову бросаются на спасение кого-то, хотя и не без этого, «героями» подразумевались действующие лица историй.

— Их судьба тоже показательна, — Ройчи, не открывая глаз, криво ухмыльнулся. — Мальчишку долго не удавалось обезвредить, да и после, когда он «опустел», всё равно было опасно к нему подходить — с головой у него стало не в порядке. Поэтому его издалека нашпиговали стрелами… — он приоткрыл один невыразимо чёрный в сумерках глаз и глянул в сторону сидящего рядом на корточках безучастного эльфа. Вздохнул протяжно, после чего плечи опали расслабленно. — Кузнеца барон, на земле которого стояла кузня четвертовал… А дочь сожгли на костре, как ведьму… — он потёр лицо руками, будто пытаясь согнать вредную парочку: сон и усталость, и из-под ладоней появилось неожиданно преобразовавшееся лицо с неестественно радостным выражением. — Пожрать ни у кого ничего не найдётся? — спросил наёмник громко.

Ответом ему была тишина. Эльф молча покосился на него, плюхнулся на задницу, открыл свою котомку и погрузился в перебирание различных мелочей. Ройчи наверняка знал, что теперь из Листочка собеседника не получится, и даже его остроконечные уши вряд ли удастся использовать для разглагольствований и прочих умствований, к которым, впрочем, не был сейчас расположен. К Руфии наконец-то добрался старик кардинал и сейчас в отдалении проникновенно путал по-змеиному мудрыми словами благодаря опыту и специфике церковной службы — принцесса стояла опустив голову, облокотившись о стену у присевшего на тумбу святого отца, на первый взгляд внимательно слушая, но глаза были скрыты шторкой светлых волос, и какие думы сейчас бродили в её неглупой головке, вряд ли кто мог ответить с полной уверенностью. Присмиревшие амазонки расположились ещё дальше, но в другой стороне. Процесс ощупывания пострадавших мест, у кого каких: шишка на голове, гематомы на животе, разбухшего, будто после встречи с пчёлами носа был временно прекращён, и девушки в свободных позах мрачно замерли. В коридоре повисла та неприятная тишина, от которой волосы уныло шевелятся, пробегает холодок по спине, а в голове количество мрачных мыслей увеличивается в геометрической прогрессии, и монотонный бубнёж кардинала только усиливал тоскливую картину.

Ройчи ещё раз вздохнул — оценивать свои действия с точки зрения взаимоотношений в их маленьком отряде он не собирался. В конце концов, эти его невольные попутчики — всего лишь незначительный эпизод в его богатой на всевозможные приключения жизни, и терзаться по поводу чьих-то обид — несусветная глупость. Даст Единый, их пути разойдутся, и у капризных амазонок этого королевства перестанет болеть голова о нагадившем на их светлые женские идеалы наёмнике. Конечно же, он понимал, что будь обстоятельства более благоприятны к правящей семье, то его свободное поведение перейдя в сферу внимания службы безопасности, вряд ли нашло понимание. Мало того, всё это ещё могло к этому вернуться, ведь как ни планируй столь серьёзные мероприятия, связанные с большой кровью и сменой власти, обязательно что-нибудь пойдёт не так, и какая-нибудь незначительная мелочь изменит расстановку сил. Но всё равно он не собирался утруждать себя подстраиванием под ранимые и хрупкие характеры, особенно касательно людей, много себе позволяющих и мнящих о себе с большой буквы благодаря исключительно преимуществам рождения. Та же Матильда вызывала у него больше сочувствия при всей своей простоватости, нежели наследная принцесса Лидия, почти королева, несмотря на багаж знаний, заметное невооружённым глазом обаяние и отсутствие присущей высшим аристократам житейской глупости. Накушался он за свою жизнь чванства и мелочного деспотизма от так называемых хозяев земель, и вызывали они, не взирая на несомненные порой положительные стороны, стойкую недоброжелательность. Это простой крестьянин может безвозмездно поделиться кровом, крохами еды, вести себя при этом искренне и дружелюбно, а владетель, не потратив и толики своих запасов, непременно потребует что-то взамен, оплетёт лицемерием, пожелает как-то использовать новый винтик для своих нужд по праву… По какому, собственно, праву?

Были, конечно, у компании и конкретно у Ройчи хорошие знакомые среди дворян (и довольно высокопоставленных: числилось несколько королей, султан и князь), но наёмники предпочитали не идти на сближение — их статус свободной команды вполне устраивал. Ведь как бы великолепны ни были отношения (особенно после хорошо проделанной работы, порой предотвратившей то, что сейчас происходит в Агробаре), они в любой момент могут испортиться в силу вполне объективных причин. Во-первых, большие (с их точки зрения) люди не любят оставаться в долгу — напряжение казны в таких ситуациях им кажется всего лишь толикой оплаты, остаток они пытаются компенсировать добрым расположением и предложениями — советами, от которых таким птицам без своего уголка, как наёмники, невозможно отказаться. Во-вторых, власть — это всё-таки такой тяжёлый груз, от которого даже у самых умных и подготовленных происходят необратимые изменения в мозгу, из-за которых прихоть и каприз становятся вровень с необходимостями и потребностями страны. Так что, увольте, поближе к кухне — самое то место проведения времени, в какую б местность ты не попал, хоть в сами райские кущи — начальственное око предпочитает готовые блюда, а процесс приготовления может смутить своей неэстетичностью.

Послышавшиеся торопливые шаги были встречены фактически с облегчением. Ройчи недовольно подумал, что они что-то сильно расслабились: нагрянь к ним на огонёк пятёрка вражеских солдат-ветеранов, и пощёлкали бы их, как глупых куропаток. Листочек бы, пожалуй, почувствовал угрозу заранее, но это, во-первых, не факт, а во-вторых, об этом никто не знает.

Вернулись Лидия, РоПеруши, Оливия и самая последняя — Матильда. Всё ясно, грядёт гневный разбор и езда по ушам о нерыцарском поведении — Ройчи скривился, словно раскусил таракана. Всегда так: не разобравшись в ситуации, начинают вешать ярлыки, при этом, оторвавшись на ком-то, очень легко и быстро поднимают свой личный авторитет в глазах окружающих.

Наёмник прикрыл глаза и расслабился, всецело доверившись слуху. Чего напрягаться? Чему быть, того не миновать. Два человека таки замерли напротив него. Ройчи слышал гневное сопение дворянина, и ему доставило удовольствие ещё пару ударов сердца игнорировать того, с кем он там ни подошёл. Только бы не принцесса — строптивую наследницу воспитывать было бы сложнее, да и не очень хотелось. Вот маркиза, произведшего себя в главные петухи в этом курятнике, было бы неплохо повозить в дерьме — авось зубки на время потеряли свою белизну.

Наёмник открыл глаза, посмотрел снизу вверх на вполне симпатичного мужчину, но сейчас раскрасневшегося и надутого от обуревающих его сложных чувств и дружелюбно улыбнулся.

— О, Фиори, наконец-то вы пришли, а то мы тут без вас заскучали, — он специально обратился к нему так фамильярно.

Рядом топталась Оливия, с любопытством (Ройчи машинально отметил про себя этот факт) поглядывая именно на него, а не на замершего рядом Листочка. Он не сделал попытки встать, покосился в сторону, где Лидия выслушивала кардинала и скупые предложения сестры — в его сторону никто не смотрел, но и так было понятно, о ком говорят.

— Наёмники, это что же вы себе позволяете?! — прорычал маркиз, нависая над невозмутимым и слегка ироничным человеком.

— Что-то случилось? — невинно поинтересовался сидящий — гневная фраза благородного, казалось, бессильно разбилась о задрапированную стену.

— Случилось?! — маркиз задохнулся от возмущения. — Да как вы смели разговаривать в грубом и не принятом в приличном обществе тоне с Руфией, младшей принцессой РоБеруши, королевского дома, между прочим, — он буквально процеживал слова сквозь зубы, ещё более наклоняясь над сидящим.

Да, изрядно он себя накрутил, — подумал с усмешкой Ройчи, глядя на багровую жилку, пульсирующую на лбу мужчины. Пожалуй, не стоило ему так нервировать его светлейшество маркиза, не ровен час вспыхнет свечкой — можно и не потушить. И ещё одна мысль мелькнула: когда именно убежала Матильда: до нападения амазонок или после? А то он как-то проглядел этот момент — занят был. Нет, вряд ли РоПеруши знает о попорченной рожице рыжей, а то бы сразу стал пинать ногами — наёмник обратил внимание на бросаемые Деметрой взгляды на дворянина, которые весьма вероятно могли быть взаимными.

Ройчи, кряхтя, встал, улыбка на его лице растаяла, оно приобрело грустное выражение. Конечно, это не лик кающегося грешника, но что-то около этого, и маркиз вновь набрал полную грудь воздуха.

— Заткнись! — на хорошем выдохе рявкнул Ройчи, разом погасив запал дворянина. Стоящая рядом Оливия вздрогнула, а все вокруг, кто ещё умудрялся делать вид, что ничего не происходит, посмотрели в их сторону.

РоПеруши недоумённо хлопнул глазами, а на губы наёмника вновь скользнула благожелательная улыбка.

— Скажите, маркиз, вы считаете меня лояльным короне Агробара и роду Берушей?

— Я…

— Я так и думал. А теперь в свете вашего спасения, а также юной Руфии и за компанию Его Преосвященство, — учтивый кивок в сторону невозмутимого отца Апия, — из рук захватчиков как выглядит вот эта ваша истерика? — он по-отечески мягко повёл вокруг рукой. «Эх, может в священники податься на старости лет? Вон как внимают!»

Наёмник говорил спокойно, пристально вглядываясь в круглые глаза маркиза, в которых плескалось непонимание — тот никак не мог осознать тот факт, что фрукты, однажды попавшиеся на его пути на роль мальчиков для битья никак не подходят. Тут скорее самому нужно держать конечности подальше от их голодных ртов — откусят палец по локоть или ступню по колено, прожуют не поморщившись, словно свиную шкуру и сплюнут щетину, прокомментировав вкусовые качества хрустящих косточек и тягучих сухожилий загнанным в собственную задницу драконом.

— А может у нас с младшей принцессой, — Ройчи, заломив правую бровь, чуть склонился к дворянину, доверительно тихо проговорил, — в процессе её освобождения создались определённые… э, дружеские отношения? — замер, глядя как бы снизу вверх своими серо-зелёными, широко раскрытыми глазами, сейчас больше напоминающими тихую болотную гладь, так и манящую неосторожного прохожего погрузиться в неё с головой…

Маркиз непроизвольно отшатнулся, схватился за рукоять меча, как и все вокруг — обратил внимание наёмник — ища поддержку в оружии, осознал своё рефлекторное движение, его нелепость и беспомощность, скрипнул зубами, вдруг побледневшее лицо некрасиво исказили злость и гнев, он набрал в рот воздух, желая разразится словесным потоком, в котором мог хотя бы отчасти выплеснуть обуревающие его чувства.

Ройчи спокойно ждал, дабы закономерно ответить очередной оплеухой, не важно, словесной или не только — что поделать, псевдо благородство, гордыня и спесь выбиваются таким образом — как и пыль из ковра.

Ему действительно было жалко этого молодого человека, симпатичного ему, которого воспитатели не научили в детстве, что главным достоинством человека является скромность и берегли светлейшую задницу от внешних воздействий. Человек, имеющий личный ночной горшок с инкрустациями и сменными в случае пачкания рюшечками, резко отличается от «ходящего» в общую яму и вместе с запахом проникающегося общностью человечества (при этом кратковременно можно ощутить себя венцом творения, находясь на вершине импровизированной пирамиды) — очень уж велика вероятность почувствовать себя особенным, не состоящим из мяса и костей, как разная говядина, не с кашей вместо мозгов, а эфирными благовониями. Понятное дело, что такое происходит не повсеместно, и есть дети, назовём их «естествоиспытатели», которые, не взирая на чрезмерную родительскую опеку, умудряются сунуть любопытный носик в тот же ночной горшочек, который быстрые слуги, накрученные хозяевами, переживающими за обоняние, зрение и осязание чад, не успели унести. Вот из таких могут вырасти полноценные люди, заполненные правильной жидкостью под названием кровь от мизинца правой ноги до торчащей выше всех волосины, а не существами с переизбытком мочи в мешочках для яиц и пространстве между ушей.

Ройчи ждал, не прошло и удара сердца, но пальцы левой руки, костяшки именно которой зачесались и раньше правой затребовали у хозяина поискать достойную для удовлетворения поверхность — холёная физиономия благородного подходила для этого идеально. Жаль только, хозяин не намерен был целиться в район усиков или чуть выше — сломанный нос или раскрошенные зубы в ошмётках окровавленной десны несут самую эффективную воспитательную нагрузку. Ничего, багровый глаз и сине-фиолетовый синяк тоже изрядно убавляют апломб и самомнение.

Наёмник ждал, но не дождался — незаметно приблизившаяся Лидия положила руку возбуждённому подданному на плечо и тихо, но внушительно бросила:

— Маркиз Фиори РоПеруши, ваша будущая королева требует вашего внимания.

Бедный дворянин шумно выдохнул так и не выстрелившими словами и повернулся к совей госпоже, глянул в её пронзительные, следящие внимательно за каждым его движением глаза, смутился, склонил голову, не покорно, а принимая положение вещей.

— Ваше Высочество, — голос прозвучал глухо, он так и замер со склонённой головой, ожидая продолжения.

Ройчи, с интересом наблюдая за этой сценой, представлял, какой коктейль чувств бродит в душе маркиза: досада, злость, обида, недоумение. Но особенно — опасение: как отреагирует Лидия на его действия, ибо…ибо никаких положительных моментов в своём, как он чётко обозначил, позоре, не видел.

— Благодарю вас, маркиз, за то, что вступились за честь моей сестры, — громко и внятно, будто глашатай, зачитывающий королевский указ, произнесла принцесса крови.

РоПеруши резко поднял голову В его взгляде было неверие (всё-таки он готовился к отповеди) и… благодарность — выслушать порицание от наследной принцессы на глазах… у многих, было бы… очень неприятно.

А Ройчи с уважением посмотрел на Лидию, и тут наконец увидел её такую, какой рисовали подданные королевства, которых он имел возможность слышать: величественную, великолепную, думающую, просчитывающую свои шаги и… чрезвычайно привлекательную (всё это несмотря на потрёпанный вид!). Он даже не расстроился, что не пришлось более тесно пообщаться с аристократом — всё-таки он не столь кровожаден, как о нём думают. Был бы на его месте Худук, тот бы не поленился воспользоваться случаем пустить кровь. Но ведь гоблин — тёмный, ему положено это делать, иначе они перестанут оправдывать высокое звание своего цвета. А он — человек, по определению находящийся по средине между светлыми и тёмными, то бишь, проще говоря, он волен выбирать линию поведения по желанию или обстоятельствам: бить, прощать или убегать. С человека, существа молодой расы вообще взятки гладки — ну что спрашивать с несмышлёныша? Он мысленно хмыкнул, но на лице не дрогнул ни мускул — нельзя спугнуть происходящее или не дай Единый раньше времени привлечь внимание.

— Спасибо, Ваше Высочество, — маркиз вновь склонился в поклоне; в уголках его словно бы заледеневших в напряжении губ наметился росток облегчённой улыбки; с таким настроением легко идут с обнажённой головой и твёрдым сердцем в пасть дракону в полной уверенности, что его дело — правое.

— Да, Фиори, что вы, — алые губки смягчились; две чуть припухшие полоски, созданные для поцелуев, зашевелились, растягиваясь и собираясь в гармошку, участвуя в созидании слов, не имеющих к приятному, раннее заявленному занятию никакого отношения. — Ваша семья всегда была предана нам, — под совершенно серьёзными глазами возникла обаятельнейшая улыбка. — Мы ведь почти родственники.

Ройчи вспомнил, что говорилось как-то: дом РоПеруши — один из претендентов на агробарский трон в случае гипотетического полного выбывания РоБерушей. И, как это ни сомнительно звучит с высоты знания действий самого маркиза, с точки зрения наследной принцессы, фигура того — довольно-таки подозрительна. Просто Фиори в силу своей молодости, бесхитростности, что ли, роли хорошо знакомого, совершенно открытого, как родниковая вода, друга детства, никак не тянет на роль злодея и заговорщика.

— Да, Ваше Высочество, — дворянин проникся доверием и осознал смысловую нагрузку некоторых недоговорённостей, — моя рука и мой меч — в вашем распоряжении. Вы ведь помните, Лидия, что я не самый последний фехтовальщик в королевстве, — позволил себе кривую ухмылку, обозначавшую, как понял Ройчи не желание покрасоваться и побахвалиться, а намёк, что его, маркиза, нужно задействовать как мужчину и воина без всяких скидок на высоту положения.

— Я поняла, Фиори, — серьёзно произнесла принцесса, — и протянула ему руку для поцелуя, — и учту ваши умения. Но жертвовать преданным человеком не намерена. — Сильно, — оценил Ройчи: Лидия сказала, что даже при неблагополучном развитии событий они останутся вместе до конца. — Но сейчас я вас, маркиз, прошу, — выделила последнее слово, — оставить наёмника в покое, — помолчала, наблюдая реакцию на свои слова.

А что там смотреть? Желваки напряглись, зубы заскрипели, но лучший выход из возможного конфликта для маркиза сложно было бы придумать. Принцесса фактически спасла гордость дворянина, предлагая выйти из ситуации с заведомо проигрышным результатом (вряд ли РоПеруши, видевший Ройчи в деле мог рассчитывать на победу).

Но как Лидия догадалась, что наёмник готов (и может) посрамить неплохого потомственного воина? Ройчи мысленно аплодировал ей, — умеет девушка из неполной и весьма обрывочной информации сделать правильный вывод.

— Он тоже слуга короны… пока, — ты смотри какая быстрая на придворные должности — уже зачислила в свой неполноценный штат, не испросив даже ради приличия согласия. Опровергать, конечно, не стоит, но при попытке оседлать шею, Ройчи твёрдо намеревался седока, вернее, неудавшуюся наездницу сбросить на землю любым варварским образом, вплоть до дёргания за ногу с последующим тычком сапога в мягкое место. Ничего, постоит какое-то время у трона при невозможности сесть, зато твёрдо усвоит, что загонять свободных людей в лакеи не стоит, даже если это королевский каприз.

Будто почувствовав, что думы о ней, Лидия перевела прохладный, как ноябрьский ветер, и невозмутимый, словно само небо, взгляд на него.

— А вас, господин наёмник… — начала нейтральным тоном.

— Можно просто Ройчи, — тот изобразил широкую улыбку беззаботного идиота.

— … попрошу впредь быть более сдержанным, — продолжила, не моргнув глазом или каким-то иным образом выказав недовольство, при этом пронизывая его таким выразительным взглядом, что он легко в уме нарисовал соответствующую фантазию принцессы: она очень медленно погружает ему в глаз лезвие сабли, а потом, состроив сочувствие и глядя во второе, неповреждённое пока око, начинает прокручивать свою железку… Очень приятно.

— Я постараюсь, — очень искренне заверил Ройчи, прижимая руку к сердцу и изобразив соответствующий случаю поклон, при этом он был настолько серьёзен, что можно было заподозрить неладное.

Она несколько ударов сердца внимательно изучала его — так младенцы интересуются своими первыми художествами, почти что гаданиями, чуть ли не на язык пробуя аппетитную кашку. Хладнокровие и не думало покидать её бледное, с высокими скулами, с едва прищуренными глазами в обрамлении очаровательных непослушных чёрных завитушек волос лицо. Сложно представить, какие только гадости сейчас бродили в её голове — Ройчи просто не был знаком с ругательным словарным запасом принцессы, чтобы делать какие-либо выводы, но при иных обстоятельствах она явно не преминула бы подержаться за его шею обеими руками с оставлением следов от ноготков.

— Расскажите при случае о ваших… доверительных отношениях с Руфией… Ройчи?

— Претендуете на такие же? — живо отреагировал тот.

— Посмотрим, — многозначительно, но так, словно отрезала принцесса, и наконец, будто потеряв к нему интерес, оглянулась, переводя взгляд на замерших вокруг людей, чуть задержавшись на застывшей троице амазонок со стоящей в средине композиции Деметре с распухшим носом. — Мы вышли на небольшую группку вражеских солдат, охраняющих пленных. Учитывая, что они перекрывают нам оптимальный маршрут, мы приняли решение противника уничтожить. Дабы уменьшить вероятность их ухода, я решила просить помощи у вас, — она вновь посмотрела на Ройчи, потом на стоящего рядом Листочка.

Мужчина только пожал плечами — надо так надо — в свете недавних «разногласий» было бы глупо отсиживаться в стороне. А то как бы, в конце концов, не сложилась такая ситуация, что на острие атаки им будет безопасней, чем в арьергарде. В данной группке вряд ли такое возможно, но, как говорится, бережёного Единый бережёт — выкрутасы человеческой психики не всегда предсказуемы, поэтому иметь глаза на затылке становится не блажью, а необходимостью.

Эльф молча кивнул. Рыжая амазонка сделал шаг вперёд, но Лидия, предваряя её вопрос, подняла руку в останавливающем жесте и мягко, но непреклонно сказала:

— Деметра, вы останетесь здесь, — она с благосклонной улыбкой прошлась по лицам подруг и подчинённых. — Я желаю поберечь вас, если господа наёмники не против.

— Что вы, Ваше Высочество, мы только рады послужить заты…

— Конечно, Ваше Высочество, — перебивая очередное ёрничанье человека, Листочек отвесил церемонный поклон, лицо его при этом было столь невозмутимо, можно даже сказать, неприступно, словно он был на приёме у своего Владыки или Хранителя, что Ройчи оставалось только заткнуться. Да и сам он начинал понимать, что следует прекращать вести себя, будто свинья на чужой территории.

Размышляя по пути к точке нахождения вражеских солдат, Ройчи попытался понять, отчего его так и тянет хамить и вести себя так несносно. И он сделал несколько выводов. Во-первых, вокруг было много раздражающих факторов от нарисовавшейся в одночасье внутри королевства войны с неизбежными в связи с ней трудностями передвижения, до окружающих его людей, норовящих загадить ему мозги. Но второй вывод был значительно интересней (он пришёл на ум чуть позже первого), и гласил он: «Неужели он так гадко себя ведёт, чтобы его всё время шпыняли? Пусть вначале свои мозги почистят от лишнего мусора, а потом учат иных жить. Короче, Худука на них нет!» Приободрившись таким образом, он чуть вновь не сотворил глупость, едва не засвистев нечто походное весёлое, но вовремя получив в бок внушительный толчок от Листочка, одумался и, глядя на грозное, нахмуренное лицо эльфа, принял соответствующий серьёзный вид.

— Ты никак не уймёшься, — прошипел высокорождённый краешком губ. — Мало того, что перессорился со всеми, ещё хочешь засветить нас? — он сверлил виноватый профиль товарища своими бессмертными глазами, но не находя ни толики иронии, немного успокоился. — Буду жаловаться на тебя Худуку.

Ройчи фыркнул.

— Ну, пожалуйста, только не ему, — жалобно простонал человек, строя брови домиком, на что эльф только вздохнул и отвернулся — даже камень со временем меняется. Но Ройчи — нет.

На месте их поджидал невозмутимый АлФаррияал, и дальше по тёмному коридору они продвинулись к выходу в небольшой, скудно освещённый холл, где и находилась их цель — около десятка свободно разместившихся «грифонов». Чувствовали они себя вольготно, расположившись на перевёрнутых комодах и тумбочках вокруг невесть откуда притащенного сюда круглого стола, и трапезничали. Только трое были на ногах с оружием в руках, прогуливались по помещению, негромко переговариваясь — они условно контролировали коридоры, что находились по соседству. Об этом поведал Лидии эмир. Ещё один выход — тот, что был им нужен, был практически напротив, и возле него сидел, полуприкрыв глаза (может спал? — из этого ракурса нельзя было это разобрать наверняка) ещё один боец в более тяжёлых доспехах с плюмажем на удерживаемом небрежно на колене шлеме. Парочка солдат, сидящая боком к их выходу, воровато поглядывала в сторону якобы спящего, изредка прикладывалась к меху, что держали они под столом. На колене ещё одного по соседству сидел… ребёнок? Да нет, щуплая и худая девочка с почему-то коротко и неровно обрезанными волосами. Здоровый, как медведь, пехотинец, периодически широкой ладонью, что по размеру была такой же, что и тощие ягодицы, хлопал её ниже пояса, а также щипал, отчего та вздрагивала всем телом, но не роняла ни звука. Чуть позже, когда глаза Ройчи адаптировались к неверному свету, он заметил в дальнем углу, вроде как нише (возможно это был альков) силуэты сидящих неподвижных фигур. Кто-то шевельнулся и завалился — лёг человек, наверное.

Они с Листочком переглянулись и синхронно попятились назад. За углом собрались все, кроме одного воина эмира, и наёмник вопросительно глянул на принцессу, которая собрав всё внимание, просто разделила между судиматцами и наёмниками направления атак, эльфу, как единственному лучнику, напомнила, что никто не должен уйти — то есть нужно занять такую позицию, чтобы видеть и контролировать отступление противника. Высокорождённый коротко кивнул, никак не комментируя сказанное, хотя, будь на месте Лидии кто-то иной, непременно сообщил о том, что он не тупой, и уже всё учёл. В итоге: восточники уходили в левую сторону холла, Ройчи с молчаливым маркизом — в правую, а сама принцесса с эмиром — по центру.

Сигналом послужил выстрел Листочка, и мишень он как всегда выбрал по своему: не самого дальнего, похожего на командира отряда, а здоровяка — извращенца с девочкой — мальчиком на колене. НЕ успела отзвучать первая стрела, солдат на удар сердца замер, словно прислушавшись к чему-то, прежде, чем упасть лицом в стол, как ушли вторая и третья, и только после этого атакующие рванули вперёд. Собственно на этом эпизод боя можно было считать завершённым, так как «грифоны» так и не смогли и не успели организоваться для защиты и как-то уж легко попадали под неумолимыми ударами напавших, как для профессиональных солдат, пусть даже с учётом внезапности и расслабленности. В течение минуты всё было кончено.

Ройчи остановился у стола, оттирая меч плащом убитого, наклонился, принюхался к еде, которую ещё пару ударов сердца назад употребляли. Пахло ничего так. Луковицу он проигнорировал, а кусок мяса в тонкой пресной лепёшке взял левой рукой и стал с удовольствием жевать, оглядываясь вокруг.

Листочек, на счету которого оказалось пятеро солдат, методично обходил их, извлекая стрелы и попутно срезая кошельки (Ройчи свою единственную жертву уже «почистил»). Маркиз недовольно посмотрел на всё это и пошёл вслед за принцессой в тёмный угол, где судиматцы освобождали пленных, среди которых — Ройчи бросил взгляд — была парочка изрядно битых дворян, и несколько женщин в возрасте разной сословной принадлежности. Наёмник с грустной усмешкой покачал головой: вот так сюрприз — вместо хотя бы одного бойца они освободили людей, прямо скажем, относящихся к балласту в свете предстоящего прорыва из дворца — вряд ли принцесса бросит их здесь. Потом оттуда, шатаясь, вышел потрёпанный, с подвязанной правой рукой и замотанной грязной тряпкой головой солдат с чайкой на сюрко. Вот этот, видно, что не только рожу подставлял, — подумал Ройчи, забросил в рот остатки лепёшки, вытер руку о плащ убитого и посмотрел на тоненькую девочку, безучастно застывшую возле стола с безвольно опущенными руками. Сколько ей лет? Одиннадцать — двенадцать? Да, досталось ей.

Наёмник отошёл к стене, подвинул пуфик и сел так, чтобы видеть все выходы из холла и, расслабившись, замер, ожидая развития событий. Рядом присел Листочек и закрыл глаза — он решил ограничится слухом, который тоже хорош у высокорождённых.

Интересно как, — вяло подумал Ройчи, наблюдая, как Лидия общается с высокой импозантной дамой лет сорока (сразу видно по прямой спине и твёрдо поднятому подбородку, несмотря на синяк на всю щеку, что она из этих, благородных), — что светлые эльфы, практически во всём превосходя людей, неизменно сдают позиции в затяжных столкновениях. Причины, как говорится, на лицо: заносчивость и высокомерие, из-за которых возникают проблемы с союзниками и недооценка иных рас, разобщённость их лесных сообществ, многие из которых отпочковались и разошлись от родительских домов из-за разногласий и конфликтов внутри народа. И, конечно же, при всём своём долгожительстве, эльфы столь же ранимы и смертны, как и люди, а учитывая слабую рождаемость, то можно сказать, что их численность неизменно уменьшается. Спасает их только то, что спорные вопросы они предпочитают решать, не доводя дело до войн.

Ушедший маркиз привёл остатки их отряда, и амазонки подошли почтительно поздороваться с высокородной дамой, а святой отец принялся осматривать раненых, при этом легко проигнорировал пожилого дворянина, желавшего подвести к нему молодого парня, возможно что и сына, а мельком оглядев женщин, покачал сокрушённо головой и провёл какие-то манипуляции над несчастной девочкой и подошёл к израненному королевскому гвардейцу, что стоически терпел боль и ждал своей очереди к целителю. Двужильные воины эмира наконец-то уселись у противоположных входов, друг напротив друга на восточный манер сложив особым образом внутрь ноги и замерев неподвижными истуканами — часовыми.

В общем, поднявшаяся в холле суета не очень интересовала Ройчи, и, так как никто не озаботился организовать посменное дежурство, или хотя бы уйти из такого места, где пересекается несколько коридоров, то есть, потенциально опасного (пусть сейчас и не обычное, в смысле, мирное время, и особенное движение, тем более ночью, вряд ли предвидится), то наёмник просто прикрыл глаза, плюнув на всё. Чувство опасности молчало, а отдохнуть требовалось — не известно, что там впереди, что предстоит сделать, чтобы вырваться из этой западни, в которую превратился дворец, но в том, что будет очень непросто и придётся изрядно поработать мечом, он не сомневался, поэтому следовало использовать для отдыха любой момент.

 

Глава 10

Прейр РоГичи.

Тройка разведчиков, посланная вперёд сигнализировала, что всё нормально — наблюдатели обезврежены. Перед этим какое-то время осторожно наблюдали за улицей с северной стены.

До молчаливых домиков, приземистых и основательных, видно, что гномьей работы, было около восьмидесяти локтей. Ничего подозрительного в глаза кроме нищего, будто бы пьяного, подпирающего стену как раз напротив них и мальчишки — оборванца, играющего камешками на мостовой, не было видно. Вообще, это было обычное оживлённое место, сейчас же многолюдные кварталы, примыкающие к гвардейскому городку, были подозрительно пусты. Понятное дело, что ни «ночным», ни иным представителям неофициальных профессий мозолить глаза королевским солдатам резона не было. Но куда подевались простые обыватели, вечно спешащие по очень важным делам (тут на ум приходит сравнение с бездомной собакой, целенаправленно куда-то бегущей, но подобная аналогия будет не корректна)? А прогуливающиеся парочки девушек под надзором взрослых дракониц, так и стреляющие глазками почище арбалетов в сторону бравых гвардейцев, не чурающихся быть мишенями и смело подставляющих сердца на расстояние обязательного попадания?

Сейчас же несколько прохожих оживляли улицу: немолодой монах, спешно двигающийся со стороны площади и постоянно испуганно оглядывающийся, словно сейчас за ним выскочит погоня, необъятная женщина в фартуке возилась с рыбой над деревянным подносом, басовито покрикивая на вьющихся рядом котов, молодой мужчина в серой тунике и бесформенном берете, похожий на какого-нибудь подмастерья, неторопливо двигался вдоль домов, не глядя по сторонам, и пожилой с залысинами лоточник восточных кровей с полными корзинами недовольно семенил узкой улочкой чуть левее.

Пятеро разведчиков по одному максимально аккуратно спустились по верёвке на другую сторону. Конечно же, при прямом взгляде это было заметно, но в наступающих сумерках и при отсутствии народа особого ажиотажа их явление не должно было вызвать. Двое разведчиков сразу же метнулись к левому ближайшему проходу к площади, чтобы хотя бы ближнее расстояние контролировать визуально, а при подозрительном его пересечении, остановить человека. Остальные же трое веером направились к объектам, привлекшим их внимание. И тут подмастерье резко вздрогнул и бросился наутёк — к площади. Щёлкнули арбалеты, мужчина свалился, заполошно молотя руками воздух. Ближайший солдат в два прыжка оказался рядом, ударом ноги прервал зарождающийся крик, навалился, скручивая руки, затыкая рот оторванным куском туники и, не медля, волоча его к домикам.

Дородная женщина неодобрительно глянула на происходящее, но занятие своё не прекратила, только злее шуганула котов. Лысый лоточник остановился, пару раз плямкнул ртом, будто рыба, резво развернулся и попытался скрыться, но грозный окрик остановил его, вжавшего голову в плечи. Священник перешёл на бег, сутана путалась в ногах, но он, делая широкие прыжки, упорно двигался прочь — бойцами, видно, было принято решение не останавливать святого отца, так как он уходил в противоположную сторону, а в случае обхода, это выходило бы очень долго, и уже становилось несущественным. Очень грамотно повёл себя мальчишка: увидев, что происходит, он поймал момент, когда направлявшийся в его сторону разведчик отвлёкся на удар сердца на священника, отступил к дому, в тень — туда не доходили лучи уходящего солнца и, пригнувшись, вдоль фундамента поспешил в направлении площади. Солдат хватился его, когда тот сворачивал в улочку и стремглав метнулся прочь зайцем. Задел одну корзину так и продолжавшего стоять лоточника, она упала, из неё посыпались какие-то пирожки — и прочая вкусная выпечка. Мчащемуся за ним солдату удалось сбить шустрого мальчишку броском ножа по ногам уже в самой глубине переулка, практически на повороте перед прямой видимостью со стороны враждебных латников.

После сигнала капитан последовал с остальными бойцами наружу по той же верёвке — с этой стороны городка не были предусмотрены ни ворота, ни хотя бы калитка, но солдату не должно жаловаться: пятилоктевая стена — это разве препятствие? Хотя для объективности стоит заметить, что РоГичи к подобным трюкам был не очень привычен в силу специфики службы, той должности, которую занимал и, чего уж там, благодаря десятилетиям мира, царившего в столице и расслабившего много кого. Да, по части владения оружием, устойчивости сидения в седле и непринуждённого нахождения во дворце — это да, эти направления были отточены до филигранной остроты. А вот лазание по стенам, головокружительные пробежки по крышам — мозг капитана противился воспринимать подобные занятия, как достойные внимания. Хуже, пожалуй, он себе представлял нахождение в густых и дремучих шалюрских лесах, где враждебно было каждое дерево, а встречная ветка норовила как минимум выколоть глаз. Но, в общем, сейчас не об этом, так как на момент приземления на ноги, РоГичи отключил все свои тревожные маячки, сигнализировавшие об осторожности, ибо его поглотила одна цель: наказать и отомстить. Но, в общем, помимо холодной ярости, в которую он оказался закован с ног до головы, и всепоглощающей жажды крови — не той, что присуща вампирам из народного фольклора, гурманам и эстетам, смакующим солоноватую жидкость и по капле оценивающим превосходность букета «такого-то» года, а именно той, когда ты сквозь пальцы можешь пропустить тонкие ручейки и в угасающем сознании поймать словно последний поцелуй любимой женщины ужас смерти от того, кого прежде, с улыбкой и утренней кружкой пива намеревался отправить на смерть. Но капитан, всё-таки будучи дворянином и поневоле немного политиком, намеревался не просто погадать на кишках врагов, как шаманы тёмных, а захватить какого-то много знающего дядю и путём запугивания до порчи штанов, попытаться выяснить хоть что-то о происходящем в столице. А ещё этим выходом он хотел решить проблему блокирования гвардейцев в городке.

Капитан и двадцать гвардейцев — разведчиков, именно которым по роду службы полагалось уметь лазить и передвигаться очень тихо, лёгким бегом дальними улочками обходили противника. Разведчики, выходившие первыми, пристроившись рядом, доложили, что подозрения касательно наблюдателей подтвердились, а именно: подмастерье и мальчишка ими и оказались (пьяница же и был настоящим поклонником хмеля), и клялись, что иных товарищей в этом квартале у них нет. Относились они, как выяснилось, к весьма уважаемому коллективу Кривого Дужана, о чём мальчишка не преминул сообщить в контексте «вам неприятности нужны»? Получив пару оплеух и ножнами по заднице — не таким уж и юным он был, чтобы требовать по взрослому, но разведчик ограничился таким внушением — подрастающий рыцарь плаща и кинжала заткнулся, был связан и оставлен в одном из переулков. Судьба же мнимого подмастерья вряд ли складывалась столь благополучно — хорошо, если он ограничился выбитыми зубами и пострадавшими почками. Из любопытной информации разведчики почерпнули такое: на воротах восточной стены гвардейцев ждёт такая же засада из числа полусотни неизвестной принадлежности солдат и неясного количества примкнувших к ним лиц криминального толка (такой штрих: дабы отличать своих от чужих, они пометили себя зелёными кусочками ткани в виде платков и шарфов на руках и шеях), а магов в другой стороне вроде не было замечено. Уже подходя к опасным местам, они пониже натянули капюшоны серых, не несущих никаких опознавательных знаков плащей и разделились: десяток пошёл с капитаном влево, планируя через пару домиков проникнуть во двор, из которого вполне возможно было попасть на задний двор трактира старика Дуремара и, соответственно, попытаться заглянуть, что там внутри. Второй десяток во главе с Дагом задворками обойдя открытое пространство улицы, выходящей в тыл латникам, по параллельно стоящим домикам, возможно, что и по крышам, подобраться к врагам с противоположной стороны.

Весь упор этой вылазки делался на то, что противник вряд ли ожидает практически моментальной ответной реакции от только что едва унёсших ноги, потерявших две трети состава, офицера и мага гвардейцев. И, судя по подготовленности, они достаточно осведомлены о серьёзной нехватке людей в рядах королевских солдат.

Эксцессов, которые бы помешали их стремительному продвижению, не случилось, но к задам трактира они выходили очень осторожно. Двое солдат, таки повязавшие для отвлечения зелёные повязки, нашедшиеся в карманах наблюдателей, шли первыми сквозь внутренние дворы участков. Живущие в них люди испуганно пялились на вооружённых людей или, находясь случайно — любопытствующие — на свежем воздухе, тут же прятались по домам, предпочитая не связываться непонятно с кем — неприятностей никто не искал. В предыдущем только дворе был случайно обнаружен засевший в кустах смородины один из черни, примкнувшей к бунтовщикам. Увидев тихо идущих незнакомых людей, он затаился, но так как процесс, в котором он изначально упражнялся, нельзя было прервать, так сказать на полуслове, это его и выдало: характерный звук, привлёкший невольное внимание. Любителя посидеть на природе там и оставили в кустах, но с перерезанной глоткой. Сомнений в том, что он относится к людям, участвовавшим в избиении гвардейцев не было — зелёная повязка на рукаве говорила сама за себя. Ещё двоих, спокойно стоявших на крыльце, мятежников — как их окрестил про себя РоГичи — с кружками пива и эмоционально обсуждавших преимущества блондинок перед брюнетками, разведчики успокоили тоже ловко и тихо.

Дальше РоГичи пошёл первым. Здесь всё ему было знакомо, разобраться со случайно встреченным представителем бандитов он сможет сам, а вот появление латника, закованного в железо, словно бесформенная улитка в раковине — это было бы неприятным сюрпризом. Но вначале ему попалась дородная немолодая женщина в чепчике и переднике, спускавшаяся со второго этажа. Это была жена Дуремара, крепкая, держащая порой легкомысленного мужа в ежовых рукавицах. Сейчас же она выглядела несчастной и бледной, и на капитана поначалу даже не обратила внимания, отчего он немного удивился: шедшие от чёрного входа люди с обнажённым оружием — это не очень правильно. А от её зоркого взгляда обычно ни одна мелочь не могла скрыться (особенно в этом плане доставалось прислуге и кухонным работникам).

РоГичи решил немного прояснить ситуацию, потому, пропустив далее двоих, сам остановился внизу у лестницы и приложил палец к губам. Женщина невольно подняла холодный взгляд и капитан увидел на её лице узнавание. Дёрнувшиеся в вопросе губы замерли и захлопнулись.

— Где старина Дуремар? — тихонько спросил у неё капитан, думая о том, что с мужчиной проще планировать какие-либо действия, нежели с женщиной.

— Его больше нет… — глухо ответила та, опустив глаза.

— Как это? — лицо у капитана вытянулось.

— Эти пришлые драконы, что сейчас хозяйничают в нашем трактире…

— Подожди, они здесь?

— Какая-то часть, — пожала плечами. — Некоторые, как проклятые маги, сняли комнаты ещё неделю назад.

— Интере-е-есно, — протянул РоГичи, думая о своём. Посмотрел внимательно на женщину. — Пропустишь моих? — и кивнул наверх.

Она его поняла, и на лице зажглась кровожадная улыбка.

— Конечно. Если б ты мне дал оружие, я бы сама с удовольствием поучаствовала.

— Нет-нет, — чересчур поспешно бросил он, поняв свою оплошность. И добавил как бы в качестве оправдания. — Бойцы будут действовать по отработанным схемам, и лишнее лицо — это неминуемая потеря эффективности, — он решил воздействовать на неё таким казённым языком, дабы наверняка пресечь любые поползновения в этом направлении — пусть она скалкой и сковородой воюет на кухне. А, представив себе эту мощную женщину, с пронзительным визгом носящуюся по заставленному столами и скамьями залу трактира и накалывающую наподобие вертела мечом всех, кто попадётся из недругов, он даже похолодел от такой картины. Сам капитан с долей скептицизма относился к лицам слабого пола с оружием в руках, но, лично зная несколько амазонок, пришёл к выводу, что из правил бывают исключения.

— Ладно, — легко согласилась она с объяснениями и, поманив за собой, пошла в обратном направлении.

— Подождите, — он остановил её, подозвал к себе ближайшего солдата и сказал: — Пятеро арбалетчиков наверх, ждать команду. Остальные за мной.

Капитан немного приоткрыл дверь, из которой как правило носили яства. Слева виделся угол барной стойки, за которой маячил бледный профиль двадцати пятилетнего сына Дуремара (капитан поймал себя на мысли, что не знает настоящего имени трактирщика). Прямо в отблесках редких свечей наблюдались пустые столы с поставленными на них верх ногами табуретами, что принимали вид каких-то сказочных рогатых существ. Тут его глаза загорелись: у окна, локтях в пятнадцати от него, за столом сгрудились три молчаливые фигуры. Перед ними стояла бутылка вина и тарелка какой-то снеди. Цвет их туник разобрать РоГичи не мог, но не сомневался, что это те, кто ему нужен. Поправляют здоровье, драконы бескрылые, — капитан скрипнул зубами. Доносилась ещё негромкая, но весёлая, судя по вспышкам смеха, речь — ещё одна компания вне пределов видимости.

РоГичи услышал повелительный оклик со стороны стола магов, и к ним поспешно подбежал взлохмаченный мальчишка, прислуживавший у трактирщика за столами (порой две ядрёные девушки не справлялись с заказами, тогда подключали его). Смиренно выслушав что-то, он навострился в сторону двери, за которой замер капитан, и тот поспешно сделал шаг назад.

У мальчишки удивлённо расширились глаза, в следующий удар сердца ладонь солдата на всякий случай зажала ему рот, а капитан приложил палец к губам и успокаивающе кивнул. Не отпуская добычу, здоровый разведчик, отнёс мальчишку чуть далее по коридору, поставил на пол перед присевшим на колено офицером.

— Будешь тихо себя вести? — мальчишка согласно закивал с зажатым ртом, — Шуметь не будешь? — поспешные движения из стороны в сторону. — Отпусти его, — приказал солдату.

— За чем послали?

— За вином и мясом.

Капитан лихорадочно соображал, что делать. Мальчишка увидел их и… Он не может полностью положиться на него, так как мал ещё тот играть в такие игры. Тем более маги — существа подозрительные, легко заметят непонятность в поведении.

— Сколько тебе нужно времени, чтобы взять заказ?

— Минут пять, — задумался на удар сердца. — Или десять — чтобы разогреть, — маленький пройдоха, казалось понял сомнения офицера, которого знал в лицо очень хорошо, и что немаловажно, тот был с ним неизменно добр. — У них ещё есть, что пожевать, им скорее требуется вино.

— Кто ещё в зале?

— В углу четверо «ночных», — скривился, — наглые, но магов бояться.

— Почему солдат нет, и где остальные… гм, — хотел сказать «мятежники», но передумал, — «ночные»?

— Так солдаты стоят через дорогу, в салоне папаши Фиби, а эти, — скорчил уморительную рожицу, — мясо… Поводыри — вассалы здесь, в зале, а остальным не положено.

— Хорошо, беги за вином. Скажешь тем, за столом, что мясо разогревается — и сразу убегай. Понял?

Мальчишка согласно кивнул (его глаза загорелись) и убежал.

— Так, — РоГичи повернулся к своим солдатам. — Шило, — к юркому подвижному, как ртуть бойцу, беги наверх, предупреди, пусть готовятся. После ухода мальчишки с вином, пусть отсчитывают пять минут, распределяют цели по магам и по команде капрала бьют. Мы будем ждать их у дверей, а потом заходим и зачищаем. Белый, — к ещё одному солдату, — доставай световой амулет, спроси у хозяйки выход на чердак, подашь сигнал нашим, пусть готовятся. Всем внимание.

Мальчишка по просьбе капитана дверь оставил полуоткрытой, и РоГичи видел, что тот, отдав бутылку и сказав несколько жалобных слов, поспешно отошёл от стола.

Время замедлило свой ход, каждый удар сердца стал преодолевать своё расстояние будто в густом киселе. Капитан напряжённо смотрел в сторону магов, но, держа наготове арбалет, представлял себе дальний тёмный угол (кстати, место, где любили посиживать гвардейские офицеры) — «ночные» крысы были его целью, проверять магов должен был вернувшийся Шило.

Хлопнула дверь — в зал поспешно вбежал один из латников и крикнул:

— Гвардия строится!

Фигуры за столом неспешно подняли головы от еды, посмотрели в окно, в сумерки, один, седой и угрюмый, вяло махнул рукой

— Видим. Будем.

Пехотинец убежал. Зато засуетились «ночные»: появились на виду четыре фигуры, закутанные в длинные плащи с зелёными повязками на левых руках, бряцая ножнами, возбуждённо переговариваясь, они вышли из трактира. К их столику прошлёпал долговязый сын Дуремара — убираться.

Ну, что ж, повезло этим бандитам, пусть глотают воздух, пока есть чем, — немного кровожадно подумал РоГичи, уже готовый выскочить.

Наконец прозвучали арбалетные щелчки — в пустевшем зале как-то сухо и с небольшим эхом. Две из трёх фигур уткнулись в столешницу, третья же попыталась приподняться и как-то неприятно потянуть вверх руку со скрюченными пальцами, но быстро подскочивший капитан сделал прямо в лоб контрольный выстрел.

— Двери! — но и так двое бойцов бросились контролировать их. — Помоги, — бросил стоявшему рядом Шилу, и аккуратно стал проверять, мертвы ли маги, снимать, пока не пропитались кровью туники и плащи — у капитана возникла идейка использовать их. Во-первых, латники, не видя магов, могут всполошиться, во-вторых, находясь рядом с врагами, можно нанести больший ущерб, в крайнем случае, посеять панику. Был, правда момент — самим не попасть под выстрелы второго десятка. Значит нужно расположиться так, чтобы быть прикрытым со стороны возможной атаки. И то, прятаться придётся до первого залпа, а потом уже начнётся свалка, и эти, пахнущие кровью и — хотелось сказать — проклятой Единым магией можно будет сбросить. Он прикинул рост солдат и приказал двоим набросить на кольчужные сетки плащи, и сам показал пример.

— Сэр, наши выстроились в пешем строю и идут сюда, — сообщил от окна Белый.

РоГичи согласно кивнул — мол, знаю, что там происходит, проверил, сильно ли заметен под завязанным плащом, благо он был чуть великоват, взведенный арбалет, подвешенный на поясе, не звякают ли спрятанные под тканью металлические детали амуниции и оружие. Точно также поступили и двое других солдат. Пару ударов сердца для выдёргивания либо арбалета, либо меча должно было хватить.

Они пошли к выходу, а тройка свободных приостановились у дверей — если что, смогут их прикрыть или прийти на помощь.

На улице стоял сдержанный гомон. Латники уже заняли свою позицию, перегораживая свободное пространство, и были достаточно молчаливы, их офицер только глянул в сторону появившихся магов и снова вернулся к лицезрению противника — он был спокоен. Будучи уверен в своих бойцах, в их выучке и опыте, он понимал, что численное превосходство всё равно на стороне гвардейцев. Временных союзников — «ночных», сейчас нервно посмеивающихся и распаляющихся ругательствами, словно перед уличной дракой, он не считал сколько-нибудь серьёзной силой — это не ночью вставить в бок зазевавшемуся прохожему стилет. Хорошо хоть нашлось среди них достаточно грамотных лучников, на этот момент, правда, изрядно выбывших из-за магического огня, но тем не менее. Рыцарь не осуждал магов, подпаливших и их за компанию с гвардейцами, он презрительно относился к этим людям и считал, что лучшее поощрение «ночным» и прочим бандитам и преступникам — виселица. Вот маги — это да, показали, на что способны, тут и самый умелый мечник перед ними — перспективная горсть пепла. Аккуратным нужно быть с этими драконами. Хорошо хоть не очень много таких «даровитых» в королевстве, а то их скверный характер с непомерным апломбом и заносчивостью запросто могут вылиться в нечто неприятное — захотят и подвинут короля и церковь на шатком стуле власти.

Рыцарь в который раз поразился прихотливости судьбы, столкнувшей его с гвардейцами, причём не в трактирном мордобое, при выяснении, у кого длиннее дракон, а в самом настоящем смертоубийственном противостоянии. И, честно говоря, не взирая на то, что гвардейское подразделение по словам их господина оказалась на стороне мятежников, ему всё равно было как-то не по себе убивать этих парней, хоть и кичившихся дворянской кровью, но бывших настоящими агробарцами.

— Меч! — оруженосец поднёс ему тяжёлый эспадон.

Доспехи были хоть и привычны, но действительно тяжелы, и стоило перед сшибкой сэкономить силы. Хотя, — он вздохнул, — глядя на приблизившихся уже на пятнадцать локтей строй гвардейцев, — нелегко тем придётся, несмотря на то, что их больше. И они тоже это понимают. Но всё равно идут. Упёртые ребята. Что и говорить — гвардия!

Тут он обратил внимание, как из ворот городка выезжают всадники. Это уже было не очень хорошо. Ему говорили, что жёлто-красных не больше сотни, а сейчас путём простых подсчётов выходило, что больше.

— Вестовой! — за удар сердца подбежал молоденький солдат, почти мальчишка, с едва пробившейся кисточкой усиков, и рыцарь усмехнулся: молодая поросль, быстрая и энергичная, суждено ли ей пройти хотя бы часть пути, что прошёл он? — Скачи к соседям, передай… — задумался: так заманчиво было ударить в другие ворота городка, и разом покончить с гвардейцами — уж они тут точно продержатся. Но вдруг в лагере осталось достаточно «чаек» для обороны? Нет, рисковать не стоит, — пусть вышлют конных в помощь. Вперёд! — вестовой сорвался с места. — Щит! — оруженосец подал тяжёлый прямоугольный пехотный щит без всяких геральдических подсказок — так пожелал господин.

Уже готовясь опустить забрало, он услышал громкое обращение:

— Ваша милость! — и повернул голову на незнакомый голос в сторону магов.

Это были не они, представители ордена огненосцев, с которыми его сеньор подписал договор. И только потом увидел дуги арбалетов, направленные на него. Он уже ничего не успевал сделать…

Первый болт влетел прямо под забрало, в переносицу, заляпав зеркальную чистоту шлема неряшливой томатной мякотью. Железный увалень пошатнулся, но чудом устоял, когда второй метательный снаряд, вышибая зубы, проник в рот, превращая в месиво совсем недавно рабочий орган речи, пробил затылок и чуть надколол заднюю стенку шлема, явив острие менее сантиметра. Третья стрела попала в оруженосца, молодого безусого парня: гвардеец выстрелил в спину, и болт таки пробил панцирь, и что-то там нарушил в жизнеподдерживающем механизме, ибо тот, раскинув руки, с грохотом хлопнулся наземь раньше господина. С другой стороны улицы послышалось характерное щёлканье арбалетов, и вслед за звонкими хлопками, тоже стали валиться латники. Вестовой, так и не успевший сесть на коня, наклонился, орошая брусчатку идущей ртом кровью, пытался вытащить торчащую занозу…

— Барры!!! — заорал неожиданно строй гвардейцев, и в едином порыве они бросились на врага, не слыша хриплых и гневных выкриков капралов и сержантов, мечтая лишь о пугающе прекрасной возможности погрузить острое до невозможности лезвие в мягкую, податливую плоть и получая такое острое ощущение власти над жизнью, что даже собственные смертельные раны не способны лишить этого удовольствия…

Латники, несмотря на весь свой опыт и подготовку, были ошеломлены неожиданным нападением и такой глупой гибелью командира. Впереди бегут в какой-то варварской атаке жёлто-красные «чайки», за ними конные гвардейцы, которые уж точно никому не дадут уйти. С флангов и спины, где должны их прикрывать эти городские отбросы, тоже нападают какие-то драконы, и стандартное построение щитоносцев — пикинеров становится условным, но перестроиться в адекватную защитную фигуру уже можно и не успеть.

Полтора десятка легко вооружённых «ночных» вместо того, чтобы прикрыть спины своих союзников или хотя бы убегать, сгрудились у стены дома вокруг отчаянно ругающейся парочки — судя по всему, вожаков или как их тут называли, вассалов. Подчиняясь командам, несколько бандитов напали на разведчиков, один из которых упал, а другого ранили, и таким образом привлекли внимание жёлто-красных. Разрядив в упор арбалеты, часть гвардейцев всерьёз занялась ими.

В РоГичи, казалось, вселился сам бог войны. Как говорится, последние события вообще, и в его жизни в частности, изрядно поколебали его выдержку, накапливавшиеся постепенно негативные эмоции требовали какого-нибудь действенного выброса. Понятное дело, что в мирное время достаточно было переждать, пересидеть какое-то количество дней в доброй компании за бочонком пива или в объятьях раскованной женщины, но сейчас капитан с каким-то особым остервенением и фатализмом рвался вперёд под мечи и пики, при этом казалось, что он видит практически всё до мельчайших деталей, опережая смертельные движения порой на удар сердца, и оставаясь невредимым.

Он подхватил выроненный офицером эспадон, так как сам тяготел к тяжёлым двуручникам, а идя на вылазку с двумя десятками разведчиков, они оставили сколько-нибудь тяжёлое или сковывающее движения оружие и амуницию, вследствие чего его бойцы латникам, заключённым в тяжёлые доспехи, они могли противопоставить только скорость и слаженность действий.

Первый правый пикинер, успевший уже развернуться в его сторону, получил тычок на стыке шлема и панциря, пробивающий брамицу и цепляющий неглубоко, но смертельно шею, только-только стал безвольно выпускать копьё, а капитан сделал длинный шаг вправо, таким образом обходя солдата, что есть силы саданул того плечом в плечо, заваливая на уже успевшего обнажить оружие щитоносца — мечника из первого ряда, отчего тот шатнулся в сторону, и оказался открыт для удара шедших за РоГичи гвардейцам, так как сам капитан сейчас образовал подобие острия атаки, и в его задачу входила дезориентация и отвлечение противника, а его людям с более слабым по отношение к пехотным мечам, оставалось только отыскивать щели, стыки, слабые места в латах, для нанесения максимального ущерба. Это потом, оставив за собой поле, можно дополнительно пройтись над телами, добивая противника и проверяя бьющиеся жилки своих.

Следующий шаг — вновь удар в нижний край шлема только на этот раз со спины. РоГичи не почувствовал, насколько он эффективен и удачен, зато пикинер валится на стоящего впереди щитоносца, и этого достаточно. Слева подскакивают двое в чёрных сюрко с наброшенными поверх кольчужными безрукавками, в шлемах с шишиками без забрал и даже не мечами, а какими-то длинными ножами. Он так и видит их раззявленные в неслышном крике щербатые рты, горящие в ужасе и иступлённом азарте выпученные глаза — у одного узкие и маленькие под кустистыми бровями, у второго округлые и по рыбьи бесцветные. Ему даже чудится въевшийся запах пота и подсохшей чужой крови от этих мародёров и зачинщиков беспорядков, тонкие полоски зелёной ткани, небрежно повязанные на предплечьи и кисти указывают на принадлежность к противоположному лагерю. Но за удар сердца всё меняется для них кардинально — грубо подставившись, они выносятся под замах тяжёлого меча, и капитан одним точным движением, словно косой, перечёркивает обе фигуры: голова одного, раскрывая невероятно сочный бутон с бьющими фонтанчиками алой жидкости, повисает на незначительном лоскуте, у второго меч, уходящий после удара по пологой дуге сверху вниз взрезал левое плечо и срубил левую кисть в перчатке с зажатым намертво оружием. В замутнённых глазах только боль, и уже никакого азарта — это не потрошение безоружных и слабых обывателей, не безнаказанные издевательства над женщинами и пожилыми людьми, где легко быть хозяином положения при наличии достаточно длинной и не обязательно острой палки.

Солдаты потихоньку начинают оборачиваться на воспроизводимый шум. Какой-то бывалый сержант из центра строя, оценив обстановку, надсадно кричит команду на перестроение. Хотя, что они успеют сделать? — уже буквально локтях в десяти бегущие разъярённые королевские гвардейцы, гораздо крепче вооружённые, нежели эти, невесть откуда выскочившие, буйствующие сейчас на флангах. Пикинеры уже опустили своё оружие и не успевают отреагировать на угрозу сзади, и капитан пользуется этим, размашисто следуя вдоль строя и нанося удар за ударом в основном со стороны спины, целя в основном в зависимости от угла замаха и инерции в область шеи или по ногам — под коленную чашечку, изредка в сочленение рук — всё-таки противник с перебитой или хотя бы повреждённой конечностью — тоже неплохо. В корпус бить смысла нет — очень хорошие доспехи, пробить которые с одного удара может наверное лишь вооружённый копьём конный рыцарь. Каждый удар отдаётся в руках, вначале в кистях с последующим распространением на локти, плечи и уже на весь организм тяжким звоном и какой-то болезненной, но радостной отдачей, от которой наступает с каждым последующим взмахом всё больше задерживающееся онемение. Тем не менее, нужно двигаться вперёд, ибо там, в средине строя, РоГичи это чувствует, находится человек, нейтрализация которого точно изменит ситуацию в их сторону, так как, как бы не были радужны начальные результаты столкновения, латники — это не те бойцы, которые легко сдаются. Начать с того, что в них берут здоровых и изначально физически крепких мужчин, а потом путём длительной муштры и тренировок выковывают мощный, порой при необходимости распадающийся на сегменты механизм, эффективный, можно сказать, убийственно действенный. А слава не сдающихся воинов за латниками, этакой элите пехоты, какому б владетелю они не принадлежали, закрепилась давно и крепко. Так что успех требовалось развивать и укреплять, ибо только лежащий на животе, пусть и еле шевелящийся латник может считаться условно побеждённым; а ещё лучше продублировать осмотр уколом клинка в затылок, глаз или горло — чтоб наверняка не было вероятности подставиться, изобразив немилосердие. Гуманность итак называемая человечность по отношению к врагу — это последний удар, обрывающий ниточку жизни, так сказать, не дающий времени для размышления поверженному лицу о несправедливости судьбы. Понятней говоря: ну, зачем расстраивать человека — проще его убить.

Ещё несколько тяжёлых шагов и соответствующих ударов меча, и двуручник впивается в плоть щита, отскакивает с жалобным стоном. В прорезь вражеского шлема РоГичи видит твёрдый и внимательный взгляд. Как бы это сказать, не в испуге дело — противостоящие им солдаты отнюдь не испуганы, но бывает бесшабашная удаль, а бывает спокойная уверенность, опыт и холод понимания, просчёт ходов на несколько шагов вперёд.

Что ж, достойный противник, — капитан вздохнул, распрямляя грудь, пытаясь выровнять сбитое дыхание — помирать, если что, с суетливым сердцем не очень хочется. Он, естественно, не собирался сдавать поединок, но реально оценивал шансы против этого матёрого сержанта — ему, уже достаточно подуставшему, в защите, будто папирус против ножа, будет очень трудно… Но всё-таки они славно поработали, совершив этот рейд по тылу вражеского строя и пройдя чуть ли не половину его, облегчив товарищам, яростно влетевшим в уже неплотный строй ощетинившийся пиками, а сталкиваясь с отдельными, в лучшем случае двумя — тремя не совсем уверенными в себе противниками.

РоГичи замахнулся. Не сдвинувшийся с места латник подставил под удар меч и… о, Единый, за что! — верно послуживший двуручник со звоном сломался где-то к концу. Капитан, разъярённый этой несправедливостью, вместо того, чтобы отступить, и таким образом выиграть время, набычившись, чуть уйдя в сторону, противоположную уходящему по инерции мечу противника, резко сгруппировавшись, прыгнул вперёд. Латник пошатнулся, но успел среагировать, саданув щитом в грудь приставучего гвардейца, отчего зубы неприятно клацнули и потемнело в глазах. Но тот словно прилип, прижимаясь, чуть ли не повиснув на щите, уйдя из зоны действия меча, навалившись всем телом — пытаясь сбить того на землю — упавший — это уже частично побеждённый враг.

РоГичи левой рукой тянется к кинжалу на поясе — вероятность попасть в какую-то щель в сплошных латах из такого положения чрезвычайно мала, но она есть. Да и вообще, пусть хоть нож в руках, а то, как голый. Тут он увидел, как соперник подбросил в воздух оружие, ловко поймав обратным хватом рукоятку и понимает, что в следующий удар сердца быть ему заколотым, причём сам он не успевает да и не может ничего сделать: руки и ноги одеревенели и непослушны, он лишь в состоянии наблюдать приближение отточенного лезвия… В последнюю момент на пути меча вырастает некая преграда, которую оружие пробивает насквозь, царапает бессильным кончиком кольчугу на спине капитана, и дальше не идёт, а РоГичи под каким-то невероятным углом выпучив глаза, наконец-то видит, кто там… Подвижный и невысокий Шило, прикрывший командиру спину, самоотверженно бросился под удар.

Издав нечленораздельный и абсолютно несовместимый с человеческой речью рык, капитан будто подтягивается на всё ещё, не взирая на вес, удерживаемом щите, бьёт кулаком в голову латника. Ещё раз, ещё, как в трактирной драке, забрасывает вторую руку за затылок и бьёт лбом в шлем. Это больно, ибо его шлем с лопнувшим ремешком он потерял чуть раньше, поэтому голому лбу, закрытому всего лишь кольчужной сеткой противостоит выпуклое забрало. Тем не менее, это происходит столь стремительно, что латник не успевает освободить руку с застрявшим мечом, и так неожиданно, что наконец-то оступается и как-то нехотя заваливается навзничь. Капитан чувствует, как глаза заливает кровь, сознание темнеет, а он, полусидя — полулёжа, неудобно придавив ногу, бьёт кулаками по ненавистной голове, не давая возможности очухаться противнику, слабо шевелящемуся под ним. В какой-то момент привстаёт, чтобы приподнять тяжеленный щит и раз за разом с хеканьем лупит им по смотровой щели и в район шеи, будто норовя расплескать кованный доспех, и шторка темноты окончательно поглощает его…

 

Глава 11

Деметра.

Деметра отошла от графини Валии РоСлайши, матери Ланы и сама с облегчением подумала, что её родители находятся в своём родовом замке в северных пределах и сейчас в безопасности, может даже ещё и не знают, что в столице мятеж.

Интересно так: у такой… гм, строгой, можно сказать, образцово-показательной дамы высшего общества получилась взбалмошная, совсем далёкая от идеала воспитанной юной аристократки дочь. Леди Валия не прекращала попыток вернуть непутёвое чадо на путь истинный, но неизменно натыкалась либо на озорное противодействие, с которым она вообще не знала, как бороться — не бить же в конце концов розгами единственное дитя, либо на понимающее серьёзное лицо дочери, якобы послушной воле матери. Но часто наводящие вопросы вызывали у графини вполне закономерные сомнения в правдивости образа — как бы это не было очередным завуалированным розыгрышем — с Ланой никогда не знаешь, что ожидать, и вообще, бывает ли она когда-нибудь серьёзна. Леди Валия, воспитанная в строгости и пиетете к старшему поколению не могло прийти на ум, что поведение потомственного дворянина может быть иным, нежели… правильным. Все эти мужские штаны, кожаная одежда с металлическими вставками, безумное и опасное фехтование боевыми саблями, сумасшедшая езда на конях, пьянки и братания с молодыми мужчинами и (!) друг с другом — это всё было выше её понимания. Она знала, что то, во что превратилась её дочь, это следствие отсутствия у Ланы отца — однажды «дикие» сумели преодолеть перевалы и первым под удар попало родовое гнездо РоСвейши, родителей Валии, и отец Ланы повёл на помощь свою дружину и попал в засаду. В итоге жена и мать пятилетней Ланы овдовела и потеряла родителей (замок их с остатками воинов и всеми домочадцами был сожжён). Несмотря на эти трагические события, у Валии осталось стойкое неприятие оружия, и на владение им юными дворянками, которым вменено в обязанность беречь семейный очаг и слушаться мужа, она продолжала смотреть косо. В обществе же её поведение не изменилось, разве что добавилась толика холодка и отстранённости — графиня продолжала оставаться ровно вежливой в своём замкнутом мирке жёстких традиций. При этом она (не без помощи короля) успешно отразила льстиво — алчные взгляды соседей, облизывавшихся на её земли, будь то «выгодное» предложение о повторном замужестве или предложения всемерной помощи в обмен на «абсолютно не нужные небольшие» земельные участки объединённых в графство земель Свейши и Слайши. Сейчас, когда подросла Лана, ходившая в подружках у экзальтированной наследной принцессы (хоть одна польза от милитаристского сумасшествия увлечения юных дворянок!), злые языки и недобрые намерения поутихли.

Деметра, морально и физически уставшая, какая-то опустошённая, словно из неё последние события выцедили значительную часть жизненной энергии, мечтала лишь упасть на что-либо относительно мягкое и забыться долгим, в несколько суток часов — желательно проснуться и узнать, что всё само собой образумилось, а смерти и неясное будущее — это эпизод всё того же сна, большого такого и страшного, одним словом, кошмара. Что там говорить, она с трудом заставила губы растянуться в подобии приличествующей случаю улыбке при общении с графиней Валией. Да ещё продолжал немилосердно болеть нос, напоминая о постыдном для её гордости эпизоде. Мимо воли она тянулась рукой к этой части лица, раннее никогда не подводившей её даже пресловутым насморком, проверяя, не вернулась ли она в размеры, заданные ей природой. Проклятый наёмник, следует отдать ему должное, очень эффективно поставил её на место, слава Единому, что не совершил ничего непоправимого, а то ведь мог в качестве желания проучить её ну, например… руку сломать или — тьфу-тьфу, не дай дракон — зубы выбить… Вот была бы потеха! Деметра с выбитыми зубами! Хоть в болото прячься, как той лягушке, коль от твоей попытки улыбнуться все будут шарахаться… даже портовые «ночные»…

Она заторможено глянула на своих подруг — подчинённых — всё, что осталось от её десятка, таких же утомлённых, и как она, вялых, что замерли под стеной в полудрёме. И неожиданно ухмыльнулась — уж очень забавно они выглядели: будто долго мчались на диких конях через сплошную лесополосу, а в конце слетели в кювет, изрядно приложившись всеми частями тела…

— Ну что, воительница, или как вас там, амазонка, дела? — хлопок по плечу ладонью. — Всё плохо?

Отлично! Это что за драконье дерь… извините, какашки с вкраплениями бешенных огурцов? Деметра, не оборачиваясь, набрала в грудь побольше воздуха, пытаясь успокоить резко заторопившееся сердце и множество пробудившихся чувств, к добру, согласию и миролюбию не имеющих никакого отношения. Она постаралась набрать в глаза и вообще во взгляд столько холода, сколько было возможно (главное, чтоб сами зрачки выдержали такое количество льда!) и обернулась.

Хотелось бросить резко: «Что надо?» этак сухо и неприступно в его самодовольное ненавистное лицо, излучающее столько самоуверенности и отстранённости от происходящего, что только гордость не позволяла взвыть от зависти. Но, всё-таки выдержав хорошую паузу и обуздав клокочущий вулкан внутри, она промолчала, предоставляя говорит наёмнику. Вдруг он ляпнет ещё что-нибудь… обидное, подталкивая её к взрыву… Она уже поняла, что вступать в полемику с этим наглым мужчиной в надежде на успех можно лишь со здравой головой, а это совершенно нереально сейчас. Но пусть решимости и того куража, когда о последствиях не думается вообще, Деметра, как (всё-таки!) неплохой тактик, в себе не ощущала — сказывалась-таки усталость, ответить как-нибудь язвительно и колко, приготовилась.

И мужчина, в принципе, не обманул её ожиданий. Вот только, как оказалось, это не очень помогло в её коварных планах растерзания хама острыми и длинными, как десятисантиметровые гвозди словами.

— Ну ты даёшь, подруга, — неожиданно хохотнул тот, увидев повёрнутое к нему, ряженое в соответствующие замыслу девушки оковы, лицо, прожевал что-то.

Он даже сейчас жрёт, когда ей кусок в горло не лезет от всех этих выпущенных кишок, видения подруг и просто знакомых с раскроенными черепами и обезображенными телами! Вообще, она обратила внимание, что несмотря ни на что, наёмник ни разу не жаловался на аппетит (эльф в этом плане был приятным исключением — за жвачным занятием замечен не был), казалось, он и у подножия плахи будет громко чавкать, требуя, как говорится, хлеба и зрелищ.

Наёмник качнул насмешливо головой из стороны в сторону, будто его что-то позабавило.

— Посмотрела, словно снега в штаны сыпанула… Ух, — повёл зябко плечами, продолжая улыбаться, — холодно-то как… Перекусить не хочешь? — протянул к ней надгрызенный кусок лепёшки, от которого она испуганно шарахнулась, враз потеряв и боевой настрой и планы мести. — Ну-ну, — прищурился на неё оценивающе, — мне больше достанется. Не жрёшь ничего, поэтому и злая такая, как гоблин, — сделал неожиданный вывод, развернулся к ней спиной, будто и не говорил только что с дворянкой. — Пошли, Лис, прогуляемся, пока нас тут не поджарили взглядами на медленном огне…

— Про себя говори, — буркнул эльф, молча наблюдавший всю сцену невдалеке. Амазонке показалось или нет, что во взгляде высокорождённого мелькнуло неодобрение?

— … или не превратили в ледяные статуи, чтобы отбивать потом по кусочку и использовать, как леденцы. Объясняй им потом, непутёвым, что от этого горло можно застудить…

Ошеломлённая Деметра смотрела в неспешно удаляющиеся в сторону бокового коридора спины наёмников, слышала потихоньку затихающий вполне серьёзный голос — тот будто бы обращался к невозмутимому эльфу, который в это время достал из колчана стрелы и сейчас их перебирал — и не могла понять, на каком она небе? Понятно, что возмущению не было предела: сравнить её с гоблином (?!), этим… зелёным уродцем — это, знаете ли… вообще непонятно какую извращённую фантазию нужно иметь… и глаза в таком месте, из которого все могут казаться этими мелкими, вредными тёмными. Снова задеть её у всех на виду! Это возмутительно!.. Но — амазонка констатировала это — она не знала, куда — простите — засунуть это самое возмущение, так как… В общем — вот так.

Неожиданно она ощутила прямо проиивоположные недавней меланхолии чувства. Она была… бодра и энергична, апатия и выглядывающее из-за ближайшего поворота усталое равнодушие как корова языком слизала. И это несмотря на неудачный для неё разговор… Чудеса… Ну, наёмник, ну шельмец…

А тот, словно почувствовав её взгляд, приостановился на удар сердца, обернулся, моментально найдя её глаза, и бросил громко напоследок, уходя в коридор:

— И не растёшь, потому что не ешь нормально! — отвернувшись, заржал в полный голос, словно и не находился в тылу врага.

Она несколько долгих ударов сердца смотрела в опустевший зев коридора, откуда всё это время доносился противный, но что и говорить, заразительный смех. Потом растерянно оглянулась, ловя внимательные и сочувствующие, но слава Единому, без намёков на усмешки или иронию взгляды… Она почувствовала себя маленькой девочкой, первой защитной реакцией которой было бы — расплакаться. Но, конечно же, она не могла себе это позволить — слабость сейчас неприемлема и непростительна.

Ну кто, скажите на милость, будет после этого утверждать, что мужчины — нормальные, адекватные существа?! Издеваться над… девушкой, и не испытывать при этом никаких угрызений совести — это просто… чудовищно!

Она заметила потемневшие от гнева глаза маркиза — тот, как и принцесса с эмиром, находился далековато, вряд он много услышал, но по состоянию девушки понял, что грубый наёмник опять наступил своим тяжёлым и грязным сапогом на милый ему цветок и порывался подойти утешить амазонку. Но Лидия правильно истолковала взгляд подруги: ещё один мужчина рядом, да ещё исходящий жалостью, будто свеча воском — это уже перебор, и движением руки остановила того… Даже терзания Фиори сейчас не очень заботили Деметру.

— Не обращай внимания, — вдруг услышала тонкий девчачий голос сзади и немного раздражённо — как же, не дают насладиться обидой, обернулась.

Там стояла Руфия, младшая принцесса, злиться на которую даже за её недетский понимающий взгляд и с громким хрустом поедаемое яблоко не было смысла — во-первых, девчонка столько пережила, во-вторых на неё в принципе невозможно было злиться… ну и в-третьих — права она была.

— Наёмник — он такой… — поджала губы, задумавшись и перестав жевать, — как погода. Его и воспринимать надо так: пасмурно, идёт дождь, значит мокро и нужно надеть плащ, снег — нечего хорохориться, поддеваешь шерстяную безрукавку, иначе точно задубеешь. А светит солнце — ну и слава Единому, погреемся…

Деметра поразилась столь интересным и… взрослым мыслям принцессы. Она естественно была наслышана о младшей сестре Лидии, но вот так лицом к лицу пересекалась впервые.

— Как говорит Уритайя: «Неизбежность — это всего лишь закономерность», — сказала она непонятно, вновь принимаясь за яблоко.

Вдруг вновь остановилась, внимательно изучая только что откушенный участок. Перевела серьёзный взгляд на продолжающую по инерции смотреть на неё Деметру.

— А ещё он похож на червяка, который везде пролезет, — и тут её губы расплылись в улыбке.

Уточнять, кого она имеет в виду, не нужно было, но сама идея показалась такой… многообещающей, что амазонка тоже невольно улыбнулась в ответ. И почувствовала, что груз неприятностей и недовольства собой, неподъёмный, как казалось, раннее, тает будто снег ранней весной. Она вздохнула свободно, как-то по иному, по-дружески (по-настоящему!) глядя на симпатичную и тонкую девочку.

— Дождётся он, что раскусим мы его вот так… — указала на замершее в ладони наполовину съеденное яблоко, — легко.

— Ага.

* * *

Тамара.

Тяжело раненые девушки умерли так и не придя в сознание. Обнаружил это всё тот же Ежи, который не мог долго находиться на месте и кочевал по помещению, подсаживаясь даже к Лири, на что, как ни странно, неприветливый бородач отреагировал добродушно — они обменялись ничего не значащими шутками, после чего рыжий, хлопнув товарища по плечу, двинулся дальше. Таким же образом он подсел к задремавшей было — нога чуть поутихла — Тамаре, и очнувшейся от внезапного ощущения взгляда. Она как-то вдруг поняла, кто сидит рядом, и не торопилась демонстрировать своё возвращение в явь — приятно было ощущать тепло, исходящее от сидящего рядом благожелательного и вообще приятного в общении человека. Ей даже было как-то всё равно, как она выглядит: симпатично ли, всё ли на своих местах, не открылось ли чего лишнего, волосы ли в порядке — всё это стало несущественным в сумерках осаждённого места. Да и хотелось думать, что вряд ли молодой наёмник обращает внимание на такие мелочи, скорее, видит человека — без разницы, мужчина ли, женщина — как-то целиком, таким, какой он есть, сквозь броню поверхностных, специально выставленных эмоций и чувств…

А потом всё это исчезло. А пару ударов спустя прозвучал такой тяжёлый вздох, что Тамара невольно открыла глаза и поразилась грусти, застывшей на профиле наёмника. Он перевёл какой-то невидящий, отрешённый взгляд с заострившимися, вобравшими более, нежели обычно теней, черты лица и сказал:

— Их больше нет.

Девушка как-то сразу поняла его. Первый импульс — привстать, проверить, удостовериться она подавила. Чуть позже она посмотрит…попытается посмотреть на подруг, а сейчас сердце, неровно дребезжащее в груди, должно утихомириться… Может быть потом, если, конечно, это «потом» будет, она найдёт минутку и поплачет, а сейчас в море горя ещё одна капля, пусть и очень горькая, была уже не столь ощутима…

Но вот хотя бы с появлением забытого хода появилась слабая надежда. Надежда ещё повоевать, а не сдохнуть подобно грызунам в мышеловке.

Разобрать кладку после точного и тяжёлого удара Лири, первого выбитого кирпича и сеточки трещин, оказалось задачей кропотливой, но выполнимой, чем и были заняты свободные от наблюдения девушки и Кол с Брадой. Тамару, порывавшуюся помочь, быстро и бесцеремонно отправили на лежанку отдыхать, набираться сил и… страдать. Ежи, помощи от которого с его левой рукой тоже было мало, заменил амазонку у бойницы. Лири, будто выполнивший свою миссию, вновь уселся любовно затачивать пострадавшую от соприкосновения со стеной секиру. И какое-то время в помещении наступила относительная тишина, прерываемая шуршанием, негромкими ударами и ругательствами. Ну и в воздухе отчётливо прибавилось пыли — работающие у расширяющегося пролома стали чихать, вначале сдерживаясь, а потом уже не стесняясь. Собственно, вряд ли даже самый нескромный кашель способен был долететь до караулящих их постовых и вызвать приступ острого любопытства с последующим докладом старшему о подозрительной возне.

Сетр в силу возраста, мудрости (отсутствие глаза сюда не будем вносить) тоже остался вне грязной работы — он принялся нарезать круги по вынужденной территории, присматриваясь и принюхиваясь, отмечая цепким хозяйским глазом то, что каким-то образом могло пригодиться. Потом уселся проводить ревизию съестных припасов из котомок наёмников, куда добавил раннее обнаруженные несколько вполне приличных и целых пайков, судя по всему, из постоянно обновляемого неприкосновенного гвардейского запаса. Подозвал одну из девушек, чем вызвал недовольную гримасу на лице Лири и дал ей разнести сухой паёк в виде лепёшек, вяленого мяса, сыра и луковиц стоящим на постах или работающим подругам. Амазонка окинула скептическим взглядом рацион, поморщилась, но промолчала — им, собственно, и таким не получалось похвастать, все припасы остались на лошадях, которых уже реквизировали запасливые «грифоны» — лягушатники.

Тамара с невольной улыбкой наблюдала эту сцену. Бедро, находясь в спокойном состоянии, поутихло, и она была почти счастлива. Получила свою порцию еды, покрутила в руках небольшую забавную луковичку, со вздохом отложила — не девичья это еда. А вот при виде неаппетитного в общем-то мяса, в животе зашевелился червячок голода. Она и забыла, как давно ела за всей этой кутерьмой. Казалось, что вообще в прошлой жизни. Жевалось так туго, что приходилось прикладывать усилия, чтобы раскусывать сопротивляющиеся волокна. Тем не менее, изобилие слюны сигнализировало, что аппетит на месте. А потом, немного подумав, решилась и, как в детстве, отрезала бочок лука, очистила и стала есть вприкуску с мясом, лепёшкой и сыром. Ну вот, а жизнь то налаживается! Или накладывается?

Но тут обозначилась небольшая проблемка на ближайшую перспективу: выпитое раннее вино потихоньку искало выход наружу. Пока ещё робко и стеснённо вопрошая у хозяйки. Но Тамара-то знала, что наступит тот момент, когда желание придёт и нагло постучит по столу с жёсткими требованиями, и тут главное не опоздать. А в нынешнем положении Тамары, когда совсем не охота тревожить ногу, а если тревожить, то аккуратно… И вообще, представив себе свои манёвры в таком простом и естественном деле, у девушки вновь испортилось настроение. Хорошо хоть тот же Ежи, предвидя подобные проблемы, загодя соорудил в дальнем глухом углу подобие ширмы и поставил старый, неиспользуемый, судя по ржавчине, котёл, каким-то чудом затесавшийся в пристройке. Слава Единому, а то разбирать очень хорошо и плотно уложенную плитку для рытья выгребной ямы не было никаких сил. Но, конечно же, даже «общение» с котлом для девушек — это о-о-очень смешно.

Тамара горько вздохнула и начала свой длинный путь в нужном направлении. Война войной, а писать-то хочется!

Вскоре проход был расчищен до того, что боком можно было протиснуться в него, и троица в составе Кола, Брады и Сетра отправились на поиски чуда. Лири, как и заинтересованно глядящим девушкам, присоединиться не предложили. Здоровяка эта сомнительная разведка в чёрном, как ноздри дракона и пыльном до такой степени, что можно вычихать последние мозги, зеве не вдохновила абсолютно — он предпочёл почёсывание задницы. Славы это действо ему точно не принесёт, а вот путаясь в тесном коридоре, к которому у наёмника с его габаритами было стойкое отвращение, если не сказать хуже, очень легко можно было влезть в какое-нибудь дерьмо — и хорошо, если это будет банальная паутина.

А вот касательно девчонок — то это была самая настоящая дискриминация. Но опять же, спорить с людьми, спасшими тебя, стучать в грудь, пусть и прикрытую кольчугой и кожаной курткой, но гораздо более выразительную по сравнению с мужской, доказывая, что они имели дракона в хвост, а, сообразуясь с постулатом вдохновителя амазонского движения Великой наёмницы (именно так — с большой буквы) Брады о «наличии яиц», то и дракониху в ту же часть тела, было пока(!) рановато. Но Тамара верила, что наступит день, и возмужавшие девушки отринут скромность поступков, и с полным на то основанием начнут диктовать свои условия каким-то наёмникам с обилием мышц и неограниченным самомнением.

Тревожное ожидание затягивалось. Как всегда, впрочем, в такие моменты, когда каждая минута, ощутившая и оценившая напряжённое внимание зрителя начинает выделываться, крутясь перед глазами, будто перед зеркалом, демонстрируя собственную важность и преувеличенную особенность.

За окошками — бойницами сгущались сумерки, закрашивая пространство чернотой, последние протуберанцы солнца уползали за пока что выглядывающим хозяином. На площадке у главных ворот началось какое-то нездоровое шевеление.

Одна из наблюдательниц шикнула, привлекая внимание, и Тамара, томимая нехорошими предчувствиями и нетерпением, переборов боязнь перед неминуемой болью, подтянулась, опёрлась о копьё и, подбирая верный ритм движения, который она уже опробовала при посещении уединённого места, осторожно поплелась к необходимому окошку. Ещё не подойдя и не увидев, что происходит, она уже слышала крики, похожие на команды, и бряцание оружия. А сама картина, открывшаяся ей, очень настораживала: в свете костров и факелов было видно, как в открытые ворота вливаются стройные ряды солдат. Колонна промаршировала к главному входу, другая, продефилировав через двор локтях в тридцати от пристройки мимо замерших у бойниц наблюдателей, ушла к тыльным строениям комплекса, а несколько шеренг стали разворачиваться у ворот.

У Тамары сердце ухнуло в пятки — вот и дождались мятежники помощи. Но то, что произошло потом, совсем загнало в ступор невольных зрителей.

«Грифоны», охранявшие ворота, подтянулись, даже приняли некое подобие строя напротив, гм… (на штандарте, развевающемся в руках бойца в отблесках большого костра трепыхалась сизая птица с развёрнутыми крыльями и клювом скорее ястребиным, нежели, надо понимать голубиным) «голубей». Колер сюрко и плащей вновь прибывших был фиолетовым, что соответствовало отдельному отборному отряду городской стражи личного подчинения коменданту города РоШакли, сформированному буквально недавно для усиления патрульной службы Агробара (этакий мгновенно реагирующий резерв на нестандартные и выходящие за пределы простой стражи орган; всё бы хорошо, и звучит красиво, вот только это подразделение реально подвинуло королевскую гвардию, на что, впрочем, Элий никак не отреагировал).

Сошлись посредине офицеры (давешний русоволосый противник Лири был, кстати, представителем одной из сторон). Несколько минут длилось это спокойствие, а потом оппонент знакомого здоровяка стал заводиться и кричать, чуть ли не подпрыгивая на месте — выглядело это уморительно: верзила, бывший на голову выше крикуна, спокойно возвышался над ним, даже не делая попыток поучаствовать в сотрясении воздуха, а потом просто молча развернулся и пошёл. В ответ опешивший «низкий» замолчал, а потом выкрикнул что-то такое, отчего здоровяк резко остановился, будто наткнулся на стену, развернулся, на ходу вытаскивая свой меч. Его противник опустил забрало, тоже изготовил оружие, надел щит, услужливо поднесённый солдатом, и две гремящие машины сшиблись, словно бойцовые петухи. Схватка, правда, продлилась недолго — русоволосый сильными и точными ударами тяжёлого меча заставил раскрыться соперника, но вместо добивающего удара просто пнул ногой в грудь, опрокидывая горе-поединщика. С этим можно было считать инцидент исчерпанным, но шеренги «голубей» сломались: первая опустилась на колено, а вторая подняла заряженные арбалеты. Залп смёл не только недоумённого рыцаря — «грифона», но и значительно проредил строй за его спиной.

И тут понеслась потеха: разъярённые пехотинцы в зелёном без соблюдения строя бросились на подлых врагов, нарвались на пики первой шеренги, но всё равно это не всех остановило — некоторые благодаря погибшим товарищам прорвались в глубь строя. Лучники с постов, удерживавших в заточении Браду с наёмниками и воительницами, а также со стен, ударили во фланг стражникам, внеся значительную сумятицу. Силы были примерно одинаковы, но внезапность и вероломность действий подручных РоШакли сделала своё дело, хотя слитные и точные выстрелы лучников немного выровняли положение дел.

— Ничего себе! — громко над ухом воскликнул Ежи и добавил парочку витиеватых драконов. — Вечер обещает быть весёлым.

Тамара покосилась на него, но профиль рыжего в отличие от его бодрого голоса выражал тревогу и озабоченность.

А там, снаружи, разворачивалась драма: с разных сторон на «грифонов» набросились стражники. Лучники с караульными парами были вскоре выбиты арбалетными залпами и вынырнувшими со стороны гвардейских казарм всадниками. И началось избиение. Лёгкие пехотинцы из состава охраны ворот, частично зажатые и посеченные у стены щитоносцами и пикинерами бросили оружие и сдались, а латники, став спина к спине, окружённые лесом копий, стояли до конца, хотя противник, накативший двумя волнами и заплативший за это обильной кровью, отошёл на безопасное расстояние, а за дело взялись арбалетчики и лучники.

— Раз они против тех, кто пошёл против законного короля, может нам они друзья? — послышался взволнованный голос Гилэри.

Тамара промолчала — идея выходить к этим… «голубям», только что истребивших энное количество таких же, как и они агробарцев, пусть и врагов, всё равно как-то не привлекала. Что-то очень уж странное происходило сейчас вокруг дворца.

— Думаю, не стоит, — донёсся тихий голос Брады, и девушка оглянулась — оказывается, вернулась группка, ходившая на разведку. Ага, вернулись все кроме Сетра.

— Смотрите слева, под второй от ворот башней. Никого не узнаёте?

Тамара прищурилась. Огня не хватало для виденья полной картины, но там горело несколько настенных факелов. Под руководством какого-то офицера солдаты — победители оттягивали мёртвых под внешнюю стену. Какие ещё знакомые среди городской стражи? — удивилась Тамара., невольно поморщившись — неудачно коснулась бедром камней. И тут командир в фиолетовом плаще повернулся в профиль, попал наконец-то в свет факела… мелькнула щека со знакомым чернеющим шрамом… Вот же дракон!

— Ну и живучий, гад! — прозвучал слева удивлённый и немного разочарованный голос Лири.

— Обратите внимание на его принадлежность.

— Ага, сменил шкуру «грифона» на голубиные пёрышки, змея подколодная.

— Оборотень какой-то.

— Сдаётся мне, что мы наблюдаем величайший обман, в котором наша роль пока — наблюдение.

— При обманах такого масштаба легко переметнуться на сторону мёртвых.

— Может, под шумок попытаемся…

— Что? Стать невидимками? Пока не успокоятся, дёргаться нельзя…

— Во дворце, небось, тоже происходит?

— Не каркай, драконица безголовая!

— А я что… Только не говорите, что вам жалко этих «грифонов»…

— Жалко — не жалко, а умирают агробарцы. В то время, как на границе бесчинствуют шалюры.

Как-то постепенно стих возбуждённый гомон. Все, кто мог приникнуть к окошкам, продолжали таращиться на размеренные действия новых хозяев, но обострился сейчас именно слух.

— Выходит, кто-то воспользовался моментом? — робко прозвучал девичий голос.

— Воспользовался… — словно эхо, вздохнула Брада. — А может, и организовал.

Несколько ударов сердца стояла гнетущая тишина, которую нарушил всхрапнувший Лири — он, не разбирая дороги, шёл от бойницы и зло оттолкнул стул, скамья отлетела от удара ноги, размашисто пересёк помещение, левым кулаком саданул по непонятному комоду, пробив два перекрытия, отчего рука ушла внутрь по локоть, и наконец-то успокоился.

— Что хочу сказать, — обратила внимание Брада спокойным голосом, будто только что не наблюдала за гневной вспышкой наёмника. — Не знаю, в курсе ли стража о том, что мы здесь, или нет, но, думаю, отсюда нужно убраться и замести следы…

— Но как?! — негодующе воскликнула Тамара, указывая на мёртвых подруг.

— Мы их спрячем здесь. Не думаю, что они обидятся на нас. Дыру в стене завесим и завалим разным барахлом. Это всё временно. До утра точно всё решится.

Она отошла от окошка, и её тёмная крупная фигура превратилась в чёрный силуэт.

— Давайте поторопимся, пока какой-нибудь не в меру ретивый, хозяйственный солдат не пожелал обжить эту удобную пристройку. Думаю, в старой кузне у нас больше шансов не привлечь внимания.

 

Глава 12

Листочек.

Они перехватили парня прямо в коридоре. На вполне резонный вопрос Ройчи, что он делает в отдалении от их группы (и не шпион ли он часом бунтовщиков и мертвителей законного короля?) возбуждённый и вырывающийся юный благородный, поначалу вообще их игнорировавший (мол, наёмники — пыль под ногами знатных дворян), стал требовать принцессу Лидию — будущую королеву ему, видите ли, подавайте! В этом месте Листочек, находившийся и так не в лучшем расположении духа, испытал просто невероятное желание отпустить юному шестнадцатилетнему хаму хорошую затрещину, но вовремя увидел в глазах товарища затаённое удовольствие от происходящего — тот в который раз, пусть даже косвенным образом, пусть даже в такой сложной обстановке насмехался над высокорождённым. Но тут подвела его человеческая слабость — эльф в темноте видел на порядок лучше человека и не собирался давать тому очередной повод для шуток таким несерьёзным срывом. В конце концов, веселящийся человек якобы проникся серьёзностью происходящего и после весьма неприятных оплеух, которых не смог себя лишить, наконец-то соизволил выслушать осознавшего всю сложность своего положения чуть ли не хныкающего юнца.

Причина оказалась до банальности проста. Сладкая парочка родственников (в этом деле, как выяснилось, фигурировал ещё один персонаж — пожилой дворянин, оказавшийся таки на деле отцом парня) уединилась по вполне прозаической причине: они намеревались перепрятать ценности, случайно набранные в карманы в разорённых впопыхах покоях дворца, а после не очень удачно брошенные в одном из закутков при бегстве накануне пленения… А после как раз объявилась наследная принцесса с небольшим, но весьма воинственным отрядом и освободила их. В общем, выпала оказия довершить начатое — грех было оставлять пусть не заоблачных красот ценности и вещицы для бандитов, захвативших дворец…

Ройчи немедленно приказал показать оное. Это оказались вполне симпатичные женские украшения от серёжек, колец и браслетов до диадемы и ожерелья. Но было это всего лишь серебро, а не золото, и Листочек в очередной раз потерял дар речи от человеческой алчности и мелочности… И это дворяне, пусть и не бог весть какой знатности, но — считается — как бы лучшие люди королевства! В то время, когда гибнет их король и цвет двора, эти подобно крысам — клептоманкам, этаким ходящим по земле сорокам, падким на блестящее, тащат в нору потерявшее хозяев добро. И при этом рассказывают о собственной исключительности. Эх вы, люди, где же ваша гордость?

Листочек испытал сильнейшее огорчение и разочарование по поводу людей. Так уж сошлись звёзды, что именно сейчас его чувствительной душе казалось, что она потеряла нечто невосполнимое, причём, как ни странно, это касалось всего человечества в целом. При этом эльф как-то упустил из виду, что один яркий, отнюдь не потерянный, а очень даже найденный им (по аналогии с пиратским кладом) представитель слабой на испытания расы, именно сейчас находился рядом. И тут же Ройчи поспешил напомнить о себе хлопком по спине, вышибившем от неожиданности из груди эльфа дыхание и нарушившем таким образом псевдоочарование грядущего уныния и меланхолии.

— Не расстраивайся ты так, — радостно прошептал человек на ухо эльфу (повышать голос в этой настороженной темноте они как-то, не сговариваясь, постеснялись — витало в воздухе нечто этакое… грозовое, предвещающее как правило схватку и смерть, — жаль не золото, но Ностромо и такому добру обрадуется…

Наёмник даже и не подумал спрашивать мнение насупившегося мальчишки, резонно предположив, что проштрафившиеся мародёры и не пикнут по поводу этой конфискации (справедливости было бы им искать смешно), а очень даже нагло присвоил безделушки, возможно из-за которых и попали в неприятности отец и сын. Мало того, собрав и пересчитав украшения, он высыпал их в отдельный тряпичный мешочек и вручил на хранение обратно парню, потерявшему от иронии судьбы дар речи, с наказом в случае потери хотя бы одного наименования, срочно сбегать из королевства и просить политического убежища где-нибудь на другом материке, иначе в противном случае того ждут весьма и весьма болезненные процедуры.

Листочек со вздохом отвернулся от вконец расстроенного мальчишки. Умение Ройчи выворачивать любую ситуацию наизнанку продолжало его удивлять. Радовать ли — это под вопросом, но как и заявлял когда-то давным-давно мужчина, что скучно с ним не будет, так оно и вышло. Не зря на Листочка попутные посещения Священных Лесов, мест обитания высокорождённых, последнее время хоть и вызывали трепет и отдохновение, но вместе с тем в нём появился какой-то червячок неуверенности и недостаточности в их неспешности и отсутствии ярких событий жизни. А сами эльфы стали ему казаться какими-то мухами, застывшими в янтаре. Да, умными, да, много знающими и умеющими, да, первыми разумными, оказавшимися на Веринии, но всё-таки насекомыми, попавшими в паутину своего бессмертия. Они никуда не торопились и в этом был с точки зрения теперешнего Листочка колоссальный недостаток: люди, сгорающие будто хворост, поневоле спешили жить, и поэтому стремительно развивались, хапали всё, что плохо лежало, и до чего дотягивались их загребущие руки: будь то земли или знания. Листочек и сам чувствовал, что покрутившись в людских сообществах, а особенно связавшись с Ройчи, стал таким же авантюристом, как и тот. При этом он не испытывал от этого дискомфорта (не считая порой изобилия кровопролития) и даже с соседствующими под боком тёмными — вряд ли ещё какой высокорождённый мог похвастать этим — нашёл общий язык. И потом, ему было интересно и любопытно, ведь всё, что ни случалось с ними, было предельно опасно, но отнюдь не заурядно. Неудовлетворение к эльфу приходило не моментально, но вот больше недели отдыха под сенью мэллорнов — и он уже чувствовал необходимость куда-то идти, видеть солнце с подрагивающего настила повозки или чувствовать под ногами ведущую вдаль дорогу. И даже мокнуть под затяжным неприятным дождём. А также слышать знакомые, порой до ужаса язвительные и ядовитые голоса товарищей.

Возможно так станется, и они смогут на неопределённое время осесть в гипотетической дали от цивилизации — Ройчи таки умел заряжать своими первоначально нелепыми с точки зрения эльфа идеями — ну на кой дракон, они, существа войны, по определению беспокойный народ, должны прятаться от вездесущих и надоедливых глаз разумных для какого-то… отдыха?! Листочек дал согласие по инерции — он-то надеялся компенсировать нехватку шагового импульса брожением по округе, а вот остальные восприняли идею полностью — Ностромо изначально тяготел к оседлости, а неусидчивого Худука просто достала (как это ни парадоксально звучит) опасность и постоянная конфликтность их жизни, ибо где бы они не появлялись, тёмные своим видом неизменно чуть раньше, чуть позже, но обязательно притягивали неприятности. Причём это было повсеместно: и в землях светлых (естественно!), и на территориях тёмных, где всегда не очень жаловали любых гостей, не относящихся к их сообществу, а тем более добровольно-принудительно покинувших свой народ, да и в людских странах тоже всё было непросто — каждый второй, мнящий себя силачом, пытался проверить «на слабо» колоритных тёмных, и таким образом повысить свой рейтинг.

Иногда Листочку казалось, что именно из-за тёмных Ройчи и затеял этот «поход к морю», так как других резонов самого человека он пока не видел. Поэтому касательно усталости — пусть дракону рассказывает свои байки, а не ездит по его чувствительным эльфийским ушам. Энергии в человеке было хоть отбавляй, по поводу воинской квалификации Листочек вообще бы промолчал — он честно не знал лучшего бойца, нежели его товарищ. Конечно, в королевствах, Лесах и иных землях фигурировали, были на слуху некие имена знаменитых и непобедимых витязей, но эльфу отчего-то казалось, что Ройчи, никогда не любивший афишировать и демонстрировать, и не дай дракон хвалиться или кичиться своими умениями, засунул бы тех воинов, выросших на дрожжах своих земель, за пояс. И это не учитывая неясные для самого эльфа пресловутые возможности «илийского смертника», являвшиеся тайной под семью печатями даже для него, без лишней скромности, близкого друга. Ройчи посчитал возможным частично посвятить в эту тайну лишь гнома, а эльфу сообщил, что тот из-за своей специфической магически чувствительной душевной организации высокорождённого на роль потенциального помощника в чём-то там не подходит, поэтому пусть не обижается, но слышать лишнее ему не стоит. Как он выразился тогда: «В великих тайнах великие печали». При этом он не был по обыкновению ироничным и подразумевающим шутку — абсолютно серьёзен… Вот так. А с Ностромо занимался, но Листочек, случайно увидевший одно из занятий, так и не понял, что это: обычные тренировки боевого мастерства или тренировка по «илийскому феномену», о котором все были наслышаны, но никто толком ничего не знал, что это такое. Эльф подозревал, что даже в маленькой горной Илии после тех памятных событий, когда «королевские стервятники» (а позже — «смертники») отличились, стёрта даже память о тех немногих, готовивших таких… хороших (но не до конца) воинов…

Листочек по обыкновению размышлял об этом уже в пути и не в первый раз. Как выяснилось, приключения папаши и сынка были лишь прелюдией к главному. Всё оказалось намного сложнее. Уединившиеся «собиратели сокровищ» услышали шум боя, происходивший недалеко, и ведомые любопытством, очень осторожно решили прояснить, что же происходит. В итоге они подоспели к самому концу, и увидели лишь, как солдаты в опознавательных знаках королевской стражи, проще говоря, «голуби», добивали обидчиков короля (и лично их) — «грифонов», воинов в зелёных сюрко… Отец и сын зачаровано, с ужасом, не дающим отвернуться, наблюдали, как перерезались глотки сдавшимся в плен и со смехом выкалывались глаза раненым в ходе боя. Проникнувшись происходящим и чуть не напрудив от страха в штаны (выражение парня), папаша не придумал ничего лучше, как… выйти к — по его словам — освободителям. К месту побоища как раз прибыл весьма богато одетый рыцарь, и весь его яркий вид укрепил дворянина в внрночти решения.

В этом месте Ройчи не выдержал и воскликнул:

— Отец твой не только глупец, но ещё и тупой, как самый мелкий драконий гребешок!

Возмутившийся было парень, отхватил по губам и, сграбастанный за шкирку, моментально выдал направление движения. Теперь они и спешили выяснить, что же это за «освободители» бродят ночью тёмными коридорами дворца, вырезая захватчиков. Доверять в такое время кому-либо было бы несусветной глупостью, о чём и сообщил мужчина едва слышным шипением, перемежая слова драконами. Он был зол не на шутку на недавних пленников — благодаря этим недотёпам их тёплую компанию, массажирующую сейчас задницы, могли запросто накрыть неизвестно кто — какая сейчас городская стража бродит по улицам Агробара, человек стеснялся даже представить. И это всё могло значительно осложнить их положение.

Листочек, почувствовавший что-то подозрительное, резко поднял руку, привлекая внимание и призывая к особой осторожности, а потом показал направление, где кто-то есть.

Ройчи, пригнувшись, скользнул вдоль стены вперёд. Там уже маячил в сполохах дрожащих факелов выход куда-то, возле которого застыло несколько фигур в доспехах. Но ещё чуть ближе, локтях в пяти находился ещё кто-то… Дозорный, высланный поглубже?

Наёмник задумался о своих действиях. Караульного можно нейтрализовать — в принципе, это не представляло особой сложности, хотя его товарищи и находились локтях в тридцати практически по прямой видимости, но они внимания в эту сторону не обращали, а здесь была такая темень, в которой они, стоящие на свету, вряд ли что увидят. Но в конце концов, дозорного могли окликнуть или каким-то иным образом хватиться… и не обнаружить. Но подобраться поближе стоило — посмотреть, послушать, понять, что за отряд и кому подчинён. Знать бы, есть ли тут иной коридор, выводящий к интересующему месту, но у наёмника этой информации не было, поэтому он решительно, но аккуратно двинулся вперёд, решив, что «язык» им в любом случае не помешает.

Это оказалось ещё проще — человек сидел за неким выступом в стене и отчего-то смотрел не в сторону коридора, а именно выхода. Он ни звука, ни шороха не успел издать, когда Ройчи, закрыв рот, оглушил его, осторожно отпустил обмякшее тело на пол. Тут к нему присоединился эльф, который два удара сердца пристально рассматривал пленного, потом коснулся плеча Ройчи и указал назад.

Они отнесли бессознательное тело за ближайший поворот, где их дожидался парень, и только тут наёмник понял, кому он дал по голове. А ведь ему не давал покоя острый замах крови, смешанный с травами! Просто крови последнее время хватало и так, отчего обоняние его не то чтобы притупилось, а просто перестало обращать внимание на подобную мелочь.

Перед ними был гвардеец, освобождённый ими недавно, избитый и раненый. А сейчас… Видно, Его Преосвященство подлатал немного этого королевского солдата и напитал силой или чем-то схожим… Беда с этими бывшими пленными: только отвернись, и они разбегаются в разные стороны подобно тараканам. Всё интересней и интересней — а этот что тут делал?

Ройчи наклонился к Листочку.

— Верни его в сознание.

Тот кивнул головой, нагнулся над гвардейцем и возложил руку на лоб. Спустя пару ударов сердца солдат зашевелился и, негромко застонав, открыл глаза. Видно было, что он человек опытный и, плохо видя в темноте, верно оценил остриё, упирающееся в подбородок, и не издал ни звука.

— Говори тихо, чётко и по существу, — прошептал ему на ухо наёмник. — Кивни, что понял, — гвардеец изобразил, что требовалось, и Ройчи одобрительно качнул головой — приятно иметь дело с человеком, понимающим тебя с полуслова. — Кто ты и что тут делаешь?

— Королевский гвардеец, ранен, отстал от своих, — ответил тот спокойно.

Понятно: не зная, кто его пленил, он решил совместить правду и ложь. Но времени разводить долгие разговоры не было, поэтому Ройчи напрямик объяснил ему, что они — это те, кто освободил его в числе прочих, и если тот внятно не объяснит своего здесь присутствия, то его попросту прирежут, как вражеского шпиона.

Пленный на удар сердца напрягся и выдал вопрос:

— Кто ещё участвовал в освобождении?

— Кто-кто, — нетерпеливо пробормотал наёмник, понимая всё же, что тот, верный присяге, таким образом пытается убедиться, что они — не враги. — Там был маркиз РоПеруши, парочка судиматцев и ещё кто-то. Ах да, не считая вот этого эльфа, что горячо дышит мне в затылок.

— Достаточно.

Упоминание эльфа сразу успокоило гвардейца, и он, вздохнув, объяснил своё здесь местонахождение. Оказывается, ему не понравилось поведение известных дворян, которые вели себя, грубо говоря, словно у них не только шапка горит, но и под задницей припекает. И вот, не взирая на своё ранение, он решил последить за ними, так сказать, во избежание. Поняв, что это банальный делёж награбленного, успокоился, и уже собрался возвращаться, кода и до него донеслись звуки схватки: лязг оружия, вопли, и он, следуя в кильватере осторожно пробирающейся вперёд парочки, решил проконтролировать их действия. К сожалению, пожилой дворянин оказался идиотом, и вышел к неизвестным солдатам. Слава Единому, он оставил на месте младшего со всеми неподеленными сокровищами, видно, с указанием, в случае опасности уносить ноги. А сам гвардеец остался наблюдать за развитием событий. К сожалению, после эффектного выхода к ним человека, неизвестные выставили на входах посты, и что там теперь происходит, он не знал, подойти ближе тоже не мог из опасения привлечь ненужное внимание. Но крики боли он слышал явственно, и это наводило на определённые размышления: возможно это добивают «грифонов», а возможно, что…Ройчи сухо перебил его сообщением, что мальчишка с ними. На что гвардеец спокойно ответил, что почувствовал третьего, но не в силах узнать, кто это, решил не обращать внимания.

Ройчи отозвал в сторону Листочка.

— Что делаем? Не нравится мне эта стража, выкалывающая глаза. — Эльф лишь поджал губы — распространяться о людской жестокости было бессмысленно, ибо на это были способны и высокорождённые, не говоря уж об остальных. Когда жизнь не ставится ни в грош — это очень плохо. — Но с таким же успехом этот отряд может принадлежать и сторонникам короля… бывшего короля, мстящим за своих подло погибших товарищей.

Листочек вновь промолчал. Последнее время он вообще разговорчивостью не страдал, так как много чего ему не нравилось, начиная от их идиотского положения не пойми кого в этом муравейнике умирающего дворца, где слишком много желающих им зла, неприятного ощущения замкнутого пространства и молчаливых давящих каменных стен, с равнодушным любопытством наблюдающих за их метаниями, до вызывающего поведения человека, накаляющего и так непростую обстановку в их жиденьком отряде. Эльф понимал, что при всей браваде, его товарищ просто очень обеспокоен происходящим и перекосы его поведения — это следствие шаткости их положения. Но всё равно надо держать себя в руках, а не хамить всем подряд, включая дворян и престолонаследников этого зависшего на краю пропасти королевства. Поэтому он, Листочек и предпочитал отмалчиваться, дабы за каким-нибудь словом не проскользнуло недовольство и таким образом не усугубило положение ещё больше. Возможно это и не совсем верная позиция по отношению к другу, но принимать иную у него не было ни сил, ни желания. Пока что первая цель — вырваться из каменного мешка и вытащить Оливию… ну и, возможно ещё кого-то. А в их силах и изворотливости, изобретательности человека он не сомневался.

Пока они предавались пустым размышлениям, за них всё решилось. Соседний, перпендикулярный коридор, именно который выходил в помещение, где происходила схватка, наполнился гулом голосов и светом факелов.

Они осторожно выглянули и увидели идущих в их сторону пехотинцев в тускло поблёскивающих доспехах, в сюрко и плащах с изображением сизой птицы, с обнажёнными мечами и алебардами. Несмотря на относительное единообразие амуниции, солдаты не походили на строевое подразделение, и вид имели скорее разбойничий, нежели приличествующий страже. Причём повинно в этом было не участие в схватках, а обыкновенное человеческое разгильдяйство: шлемы набекрень, расхристанная небрежно висящая одежда.

Впереди шли двое с факелами, а вот ещё двое сзади за руки чуть ли не волочили окровавленного… дворянина. Поникшая голова — он практически висел на руках, и Листочек с неодобрением заметил с правой стороны человека, особо изобилующей алым… отсутствие уха… В следующий удар сердца мужчина и так едва переставлявший ноги, будто бы споткнулся… Из-за его спины некто важно вышагивающий вроде как с рыцарской цепью на шее что-то грубо крикнул, и левый стражник, подчиняясь команде несильно ткнул в бок беспомощного пленного остриём меча… Возможно он таким образом хотел простимулировать того, но видно не рассчитал, ведь как помнил эльф, на дворянине не было ни малейшей кольчуги, не говоря уже о доспехах — не задавшийся мародёр так и не озаботился ими. Или не успел. Впрочем, уже не важно.

С глухим стоном мужчина приподнял лицо… с выколотыми глазами, тело его перекосило в сторону раны. Правый стражник отпустил руку, и пленный безжизненной тряпкой упал на пол, несколько раз дёрнулся и затих…

Рыцарь процедил сквозь зубы что-то нечленораздельное, явно ругательное, сделал шаг вперёд и саданул чересчур исполнительного бойца латной перчаткой по лицу…

То, что произошло потом, конечно же, нужно было предвидеть, но всё случилось так быстро, что…

Листочек почувствовал за спиной неясное движение, дыхание, а в следующий удар сердца тишину немой сцены: застывших над бездыханным телом солдат в форме королевской стражи нарушил крик:

— Отец!!!

И быстрая фигура метнулась вперёд… за ней ещё одна… Уже сбрасывая рефлекторно с плеча лук, эльф сообразил, что это мимо него промчались парень и… гвардеец, у которого, как он помнил, сильно повреждена правая рабочая рука. Тем не менее, бравый королевский солдат, несущийся по пятам сына убитого дворянина, ловко увернулся от укола в живот, сам при этом загоняя длинный нож в открытое лицо, подхватил выроненный факел и тут же ткнул им в живот второго солдата, менее быстрого, нежели его напарник, но прожившего всего лишь на удар сердца дольше, ибо стрела эльфа уже всё за него решила.

Парень бросился на колени переел отцом, абсолютно равнодушный к стоящим вокруг, несколько ошеломлённым таким появлением вооружённым врагам. Пригнувшийся гвардеец, неистово размахивая факелом, пытался отогнать от него солдат, но как ни странно, добился прямо противоположной реакции: рыцарь взревел, выхватывая длинный и тяжёлый фламберг, пехотинцы вокруг пробудились, ощерились и над мечущимся гвардейцем свистнули острые лезвия алебард. Тут бы ему и конец, но парнишка снизу словно бы очнулся и как-то по-детски взвизгнув, упал на спину и обеими ногами лягнул одного, второго… Солдаты, не ожидавшие такого коварства, получив чувствительный, казалось бы смешной пинок, отступали на шаг. Но не все. И тут в дело вступил Ройчи, вихрем вломившийся в ощетинившийся оружием ряд противника.

Листочек вышел на средину галереи, стал выбивать самых опасных противников, успевая отслеживать беззащитную спину товарища и стараясь контролировать выход из коридора: как бы кто-то не ушёл. Или не пришёл на звук. Гвардеец, таки сбитый в суматохе с ног, снизу наблюдал за мельтешением фигур — он уже раздобыл меч, но пока пустить в ход его не удавалось. А вот эльфу не получалось вывести из строя рыцаря — уж очень грамотно тот уклонялся за своими бойцами и наёмником, да и доспехи его были очень хороши, при этом он так мощно ревел, несмотря на глухой шлем, словно разбуженный посреди зимы медведь, что аж уши закладывало.

Ройчи ухватил за древко алебарды одного из противников, шатнул в стороны, набирая инерцию — тот не отпускал оружие, и чуть разогнав, мощно подтолкнул в сторону своего же командира. Лязг, грохот, пехотинец отлетел в сторону, попал под меч наёмника, рыцарь пошатнулся, замер на удар сердца на пятке, но стрела, влетевшая в кирасу, помогла тому продолжить движение в нужном направлении. На павшего железного врага тут же навалился гвардеец, но не в силах был воспользоваться оружием — уж очень был силён ворочающийся под ним человек, к тому же правая нерабочая рука, прикрывавшая бок, получила болезненный удар латного кулака. На помощь солдату с «чайкой» на сюрко поспешил парень…

Ройчи погнался за осознавшими тщетность борьбы оставшимися двумя сстражниками. В крайнего он попал метательным ножом, второй, чуть уйдя в сторону, успешно избежал общения с острым лезвием и уже почти выходил за пределы прямой видимости, когда наёмник резко ушёл в сторону, открывая эльфу обзор, и Листочек не преминул этим воспользоваться — стрела ударила в шею, прикрытую кольчугой, но чуть ушла в сторону, тем не менее, солдат полетел лицом вперёд. Спустя удар сердца Ройчи был рядом и добил его.

— Живьём! — хрипло прокричал Ройчи, поспешно возвращаясь.

Но было уже поздно. Листочек в свете валяющихся коптящих факелов наблюдал неприятную картину, как парень, сын убитого дворянина, весь изгвазданный в кровавых брызгах, глотая слёзы, исступлённо колошматит по шлему рыцаря, неловко держа в руках меч. Из трёх ударов только один попадал в смотровую щель, и этого было достаточно… Рыцарь уже не шевелился, кроме как от инерции ударов. Страшно было представить, что там под маской вместо лица. Королевский гвардеец, не вставая, уже отполз под стену коридора и устало прислонившись к камню, не мигая пялился на действия парня.

Эльф вздохнул и пошёл собирать стрелы. Ну и кошельки, само собой, куда уж без этого — надо же Ностромо для отчётности что-то предоставить, чтобы не бурчал. А то скажет, что они тут с человеком плюшками баловались, пока он… Интересно, а как у него дела? Небось, сидит в вотчине Гарча и заливает переживания о друзьях дармовым пивом в компании… гм, тоже не совсем трезвого Худука…

— Ну да, — послышалось бурчание Ройчи, недовольно застывшего недалеко от наконец-то обессилевшего парня, — нам тут ещё истерик не хватало, — следует отдать ему должное, проговорил он это негромко. Занятый эльф краем глаза увидел, что тот посмотрел в его сторону и продолжил: — Думаю, бежать нужно отсюда очень быстро, так как я насчитал девять бойцов, не считая этого… — кивнул подбородком в сторону мёртвого рыцаря, — доходяги. Итого, если это был стандартный десяток, то где, спрашивается, десятый? Вывод?

Гвардеец под стеной зашевелился и, кряхтя, встал, неловко опираясь об алебарду, приблизился к наёмнику.

— И далеко ты, дядя, на своих троих собираешься идти? — поинтересовался Ройчи без тени улыбки.

— Ничего, — бородатое лицо гвардейца неожиданно осветила улыбка, — ноги свои, попрошу — расходятся.

— Главное, чтоб не в разные стороны, — вздохнул наёмник и кивнул в сторону вновь замершего в оцепенении парнишки. — Сможешь оживить своего добровольного подопечного?

Гвардеец пожал плечами, что могло означать всё, что угодно. Но Ройчи пожелал считать это согласием, подошёл к наклонившемуся к очередному трупу эльфу и в сердцах задал риторический вопрос:

— Что ж это за драконы бродят по ночному дворцу?

— Я одного из них узнал, — неожиданно сзади донёсся голос гвардейца. Наёмники удивлённо обернулись. — По долгу службы многих знаю, — криво ухмыльнулся. — Так вон тот, — указал на одного из убитых, ничем не примечательного кроме дыры в глазу мужчину, — какое-то время назад, не очень, впрочем, большое, был «ночным» и попался во время одной из облав, после чего был отправлен в подвалы в ожидании приговора…

— «Ночным»? — удивился Листочек.

— Ну да, — коротко кивнул гвардеец, посмотрев на него. — Вором, убийцей — в общем, городским бандитом, по которому плачет петля.

— Точно? — прищурился Ройчи, но солдат лишь пожал плечами. — О-о-очень интересно.

 

Глава 13

Ностромо.

Гном так и знал, что это глупая идея. Ну, вот так он чувствовал. Само желание барона провести по пылающему городу его, не человека и отнюдь не близкого… гм, товарища — это ладно, скажем так, с натяжкой принимается. Гном не против пройти с таким эскортом, если конечно, по прибытию здоровяк — вербарец не пожелает наверстать упущенное для каких-либо безобразий и разрушений время. Ибо многое намекало на то, что не всё чисто и гладко между бароном и хозяином постоялого двора Гарчем.

Дабы не испытывать муки совести, Носторомо поставил себе задачу: на каком-то этапе их «комфортного» передвижения по городу, при благоприятных обстоятельствах постараться улизнуть. И предупредить Гарча — всё-таки на данном этапе для их компании важнее целый хозяин постоялого двора, нежели случайный знакомый командир некоей пехотной полутысячи.

Но тут нужно учесть несколько моментов. Надежда на более-менее спокойное передвижение по столице зиждилась на той простой истине, что даже у самых отмороженных мятежников и мародёров хватит мозгов не задевать праздно идущий куда-то, никого не задевающий отряд, допустим в сотню полностью экипированных и снаряжённых, готовых к любым неожиданностям солдат, грубо говоря, так и мечтающих почесать лезвия мечей и пик о рёбра глупцов и иных идиотов. Но а вдруг барон не пожелает тащить с собой достаточное количество подчинённых, и заявит, что, мол, кто тут самый-пресамый страшный — пусть встречные преступные элементы делают правильные выводы на основании одного его вешнего вида, и падают, и выпивают лужи, буде те невзначай организуются, чтобы шествующий на коне важный рыцарь не замочил ноги. Но в объятом мятежом городе могут бродить такие силы, что сжуют и эскадрон конных латников, а не только бродящих с дрекольем несознательных гражданских, чья храбрость измеряется количеством выпитого, а решимость — будто пугливая амёба, готовая в любой момент сорваться в обратном направлении — лишь бы пятки не воспламенились.

В общем, при изобилии плюсов на первый взгляд, минусов в таком соседстве по здравому размышлению, пока они направлялись к казармам, гном насчитал достаточно. И самый главный из них — привлечение ненужного внимания.

Так уж они в своей команде привыкли — не выпячиваться. В этом были свои резоны. Именно такую линию поведения в своё время постановил Ройчи, а остальные просто согласились. Конечно, тот же Листочек был бы не дурак воспользоваться своими подвигами, преподнесёнными проникновенным голосом, дабы облегчит себе путь по юбкам. Но вот что касательно тёмных, особенно Худука (Рохля — особый разговор, он ещё не дорос до понимания великого значения слова), то им лишняя слава, тем более на территориях людей и светлых была совершенно ни к чему. Вот на землях собратьев по цвету — пожалуйста, там бы гоблин наверняка распушил уши и поведал такие неимоверности, что и члены команды пооткрывали рты в изумлении.

Так что Ностромо предпочёл бы незаметное передвижение. Но коль такой возможности нет — хозяин положения-то не он, следует смириться с присутствием вербарца, хочет он этого или нет. При этом он поймал себя на мысли, что, учитывая их первую, совсем не ласковую встречу, сейчас к барону он не испытывал никаких отрицательных эмоций. Ну, человек, ну, здоровый, ну, вспыльчивый, зато отходчивый и вроде как бесхитростный, вроде селянского увальня, изо дня в день тянущего плуг и жующего соломинку. Разве что ко всему прочему он ещё и в доспехах.

Они так и шли: ВерТиссайя на своём боевом жеребце в окружении пятёрки конных телохранителей, Носторомо на своих двоих рядышком у стремени барона, остальные, пешие, выстроились в колонны: одна впереди, вторая, соответственно, сзади, два десятка осуществляли боковое прикрытие, на всякий непредвиденный случай, вроде летящего в голову ночного горшка.

Разговоры они не вели — каждый думал о своём. ВерТиссайя замер в одном положении, вперив неподвижный взгляд в холку коня и сложив ладони на луке седла. Вид у него был достаточно хмурый и задумчивый, поэтому храбрецов отвлекать командира не нашлось. А сам гном, вроде как на правах свежего, не военного знакомца тоже не спешил отвлекать барона — в собеседнике он не нуждался, выслушивать басни из жизни вербарского рыцаря, какого-то дракона прибившегося к агробарскому двору, тоже был не очень настроен.

Улицы были достаточно пустынны, как для вечера. Иногда вдоль домов и заборов крались и пробегали испуганные горожане, мужские компании покрупнее деловито куда-то спешащие с мешками и грубым подобием оружия при виде солдат тушевались и старались поскорее скрыться в подворотнях или в крайнем случае притвориться кустиком — деревцем или таким себе эпизодом ограды. Но военных с вышитой атакующей мантикорой они не интересовали. В одном месте гном рассмотрел основательную баррикаду, перекрывающую небольшую улочку и стоящих на ней людей с вполне боевыми пиками, проводивших их колонну настороженными взглядами. Солнце уже едва-едва выглядывало из-за остроконечных крыш, и от этого зловеще выделялись багровые блики пожаров, истончающиеся чёрными дымами.

В животе у гнома прозвучал довольно громкий и конкретно намекающий звук — словно зевнула жаба размером с приличного волкодава. Ностромо хлопнул себя ладошкой по брюху, будто таким образом пытался напугать голод — чисто рефлекторный жест. Он вспомнил, что за пивом так и не удосужился заказать мяса и поесть, как выражался Ройчи, по-человечески, хотя это утверждение спорное — все расы, разве что кроме высокорождённых, любят набить пузо, но только у подземных жителей не принято говорить о насыщении — «покушать по-гномьи». А у людей всё не как у… разумных. Это говорит о чём? О том, что людям частенько приходится голодать. Конечно, ведь они плодятся, в отличие от первых рас, точно кролики, и попробуй прокормить этакую ораву…

Ностромо услышал смешок, и, подняв голову, наткнулся на привычную усмешку барона. И почувствовал невольное смущение: неужели он таким неординарным образом вывел большого человека из суровой задумчивости?

— Что, светлый, глисты кричат: «Караул!»?

От подобного сравнения в устах рыцаря гном невольно поперхнулся, а предыдущее его смущение показалось смешным и незначительным порывом какой-нибудь благородной и знатной дамы.

— Да уж, я их держу на строгой пивной диете, — буркнул Нострромо.

— Ну-ну, это правильно, — хохотнул барон, — то-то я чую знатный перегар. — Чувствовалось, что ВерТиссайя в лучшем расположении духа. Ностромо так и думал, что вербарец, будучи человеком настроения, не сможет долго удерживаться в рамках угрюмости. — Так это они, а не ты требуют похмелиться? — окончание фразы прозвучало скорее утвердительно, нежели вопросительно.

Подобная глупость вообще не требовала ответа, тем не менее, гном почувствовал, что помимо зевающей жабы в нём поселилась и неимоверная жажда, а благодаря несносному воображению перед глазами чуть ли не воочию появился бочонок холодненького…

Кадык, словно присыпанный песком, сухим поршнем сработал вверх-вниз. Зараза!

— Ничего, — продолжал гудеть ВерТиссайя, — сейчас прибудем, появится у тебя, светлый, возможность промочить глотку и отвлечь чавканьем дракона, что поселился у тебя в животе. Накрою тебе поляну, так и быть. Запал мне в душу товарищ твой здоровый…

Гном скривился, словно в рот попала дохлая крыса, опустил голову. Вряд ли вербарец в приближающихся сумерках заметит его реакцию. Но, ей же, Дравин! Сколько об этом можно напоминать?! Если бы не Рохля, которого, кстати, бойцы барона при встрече вначале изрядно поколотили, барон так бы и бросил его подыхать на мостовой? И тёмных не отогнал?

Но точно, не стоило гному чересчур зацикливаться на этом или копить глупую драконью обиду. Так уж устроен ВерТиссайя, что будучи немалых габаритов и не обделённый силушкой, любил привечать таких же увальней. Тем более, что тролль, бесхитростный и прямодушный (для друзей!) произвёл впечатление ещё и тем, что не кичился своей силой и могучей статью. Что и говорить — воспитатель Худук постарался. Вот и выходит, что гном, будучи значительно старше по возрасту, всего лишь затесался в тени огромного юного тролля — с точки зрения барона.

По оживлению солдат гном понял, что они наконец-то приближаются к цели и вздохнул облегчённо: помимо всех прочих желаний, очень хотелось уронить задницу на крепкий табурет и протянуть натруженные ноги, а то и башмаки стянуть, если у случайных соседей окажется крепкий непритязательный нюх, а то он сегодня изрядно истоптал столичные улицы, к тому же оббил собственным многострадальным телом брусчатку, не считая иных физических нагрузок.

Честно говоря, голова и так битая, едва варила, одна надежда на пиво, буде то окажется в казармах в достаточном количестве — возможно тогда мыслительные процессы оживятся и подкинут нечто оптимистичное. А так, раз уж и день клонится к закату, то может стоило уговорить здоровяка — вербарца не торопиться, да и упасть на сладкий солдатский тюфяк, да давануть неопределённо большое количество времени… Зачем тащиться в ночь по сошедшему с ума городу? Неровен час можно нарваться на неприятности: арбалетный болт и случайную стрелу ещё никто не отменял, если мишень так и мозолит глаза.

Надумав так, Ностромо прямо-таки ощутил, как отяжелели конечности, голова, будто набитая рудой, продавливала плечи, а башмаки словно нажрались драконьей мостовой.

Занятый чутким прислушиванием к себе бедному и несчастному, Ностромо не сразу обратил внимание на странное затишье при въезде на территорию полка. Ясное дело, что фанфары и барабаны вкупе с кружкой доброго пива, поднесённые с дороги — лишнее для совсем недавно отбывавшего командира. Но хотя бы бряцнувший для порядка оружием караул или рык дежурного сержанта — офицера… Несколько солдат с ничего не выражающими лицами и будто онемевшие.

Уже изрядно потемнело, и въезжающая на широкий прямоугольник между вполне стандартными коробками казарм колонна отсвечивала отражённым от доспехов огнём разложенных по углам больших костров.

По показному безразличию вербарца Ностромо понял, что происходит что-то не то. Даже с учётом того, что приближалось время сна, всё равно должно было быть какое-то оживление. Тем более, вернулись свои из рейда по спасению товарищей, пусть и фактически безрезультатного — но ведь этого никто не знает. Также нужно учитывать взбунтовавшийся за периметром город, и количество караулов и патрулей, естественно, должно быть удвоено, а то и утроено.

Шедшая впереди колонной полусотня выстроилась, и сержант что-то негромко и устало втолковывал, потом махнул рукой, судя по всему дублируя команду: «Разойдись», но ВерТиссайя неожиданно поднял руку.

— Стой! — басовитая команда прозвучала неожиданно громко.

Эхо заметалось среди каменных стен, как мячик. И словно сквозь него донёсся дробный цокот множества подкованных копыт.

Барон настороженно прищурился, рука потянулась к оружию. Но тут он увидел, кто выезжает из-за штабного дома. Сморгнул, облегчённо выдохнул, но ладонь с рукояти меча не убрал.

Ностромо, скрытый корпусом коня, не видел приближавшихся, поэтому ограничился наблюдением за бароном. Но вот та нестыковка, что телохранители вербарца заметно расслабились, сам же он при всём внешнем спокойствии продолжал оставаться достаточно напряжённым, сильно озадачило гнома, и он постарался максимально спрятаться в тень жеребца, даже приблизившись, положил на бок ладонь и зашептал что-то ласковое и успокаивающее, что всегда действовало на животных безотказно.

— Тис, дружище! Давно не виделись! — донёсся преувеличенно радостный, смутно знакомый гному голос.

— Не заговаривай зубы, Зелун, — недовольно прорычал барон. — Ты чего это тут хозяйничаешь?

* * *

— Не нравится мне всё это, — тихо проговорил эльф, вторя мыслям человека. — Думаю, стоит поторопиться с возвращением…

У Листочка вдруг встало перед глазами милое лицо Оливии, беспомощное и испуганное, губы при этом шевелились, взывая о помощи и как бы произнося его имя. При этом высокорождённый разумом понимал, что при всей своей внешней взбалмошности и своенравности совсем уж беззащитной и такой дрожащей, как ему привиделось, не может быть даже в принципе.

— Короче, мы с Лисом уходим очень быстро — нужно предупредить принцессу о о подозрительном движении во дворце. Как бы они не влипли в ту же историю, как доверчивый папаша этого пацана. А вы тут разбирайтесь с соплями и истериками, — поставил Ройчи точку в их кратком, но пока безрезультатном разговоре с гвардейцем.

Фраза наёмника произвела интересный эффект — сидевший поникший парень неожиданно поднял голову, зло посмотрел на говорившего и неожиданно твёрдым голосом, не без юношеского волнения проговорил:

— Мне нужно чуть времени проститься с отцом, и я буду готов.

Ройчи равнодушно пожал плечами — сыновни чувства человека, не входящего в круг его близких, тем более не проявившего себя сколько-нибудь достойно — о благородстве, долженствующему присутствовать в дворянах по определению в свете поступков этой парочки вообще не было речи — его вовсе не интересовали. Он бросил многозначительный взгляд на гвардейца, ответившего кивком, но не сдвинувшегося с места, когда наёмники скорым шагом покинули место трагедии. Обратную дорогу они преодолели не в пример быстрее, причём оба чётко и без заминок следовали зафиксированному в голове маршруту.

Первой их встретила дородная тётка, радостно облапившая Листочка, как какого-то деревенского знакомого, загнав того необъятностью своих телес в лёгкий шок, и с воодушевлением сообщившая на ухо, после горячего и влажного тычка в щеку, от которого к горлу подошла тошнота и потемнело в глазах, что всё образумилось: их спасут солдаты, преданные короне… точнее, уже спасли.

Эльф отшатнулся, постыдная ватность в ногах расстроила его, но он ничего не мог с собой поделать — крупных человеческих самок он опасался, как высохшее сено огонь. Почему-то они ассоциировались у него с… троллихами. Такие вот детские комплексы, при том, что разумом он понимал: женщины больших тёмных отличаются такой же телесной крепостью, что и мужчины, а человеческие были мягки, податливы и прилипчивы, словно дрожжевое тесто, но на результат это не влияло.

Ройчи, который в силу отсутствия присущего высокорождённым обаяния и благодаря природной вредности характера успевший состроить неприступное лицо, был лишён «материнских» объятий, поэтому смог сразу вычленить суть.

— Солдаты где? — спросил чуть повысив голос, привлекая внимание умилённой женщины, норовящей вновь заключить в крепкие объятья ускользающего эльфа, наблюдая вокруг лишь знакомые лица… Кроме, пожалуй, Лидии, маркиза и тройки амазонок. Пара судиматцев под внимательным взглядом своего господина проводила ревизию оружия и проверяла сохранность амуниции.

— Да там, — махнула небрежно рукой, как средних размеров свиной окорок куда-то назад, но Ройчи, проследив в том направлении, понял, что под категорию подходящих попадают три коридора, и громко и выразительно прокашлялся, вновь привлекая внимание этой колышущейся горы к своей скромной персоне. — Ну что ещё?! — раздражённо бросила женщина, совсем не обращая внимания на тот факт, что перед ней «опасный» наёмник. Может у неё инстинкт самосохранения в обмороке от перегрузок, или она вообще по жизни такая… не в себе, ибо причину своего грубого поведения при явном отсутствии во внушительном организме и капли благородной крови, кроме как размерами, объяснить нельзя было.

— Ко-ри-дор ка-кой? — выразительно артикулируя, вопросил наёмник и чуть ли глазами не захлопал для ускорения процесса понимания вопроса.

Его конечно умиляло, как его товарищ действует на женский пол, но сейчас это было совсем ни к чему. Пускай эльф хотя бы на время боевых действий отключает свои флюиды.

— Вон он! — ткнула мясистым пальцем, словно выстрелила из арбалета в левый коридор.

— Спасибо, леди, — признательно поклонился Ройчи в пояс. — Корона и лично Её Высочество наследная принцесса никогда не забудут вашей неоценимой помощи в деле, гм, восстановления семейства Беруши на престоле. Дайте вашу ручку, — галантно приложился к автоматически протянутой рукеошарашенной женщины, которую только условно можно было бы назвать «ручкой». — А вас, глубокоуважаемый эльф, — обратился к не менее ошеломлённому товарищу, — попрошу впредь не беспокоить почтенных дам всякими глупостями, — выдержал эффектную паузу, находившаяся недалеко судя по осанке и наряду дворянка с недоумением наблюдала эту комедию. — Попрошу вас следовать за мной, — строго бродил высокорождённому, словно бы отвечая на незаданный вопрос — действительно Листочек почувствовал, что рот его непроизвольно открылся, но планировались ли вываливаться оттуда спотыкающиеся слова — вряд ли. Разве что нечто связанное с громадным и мерзким ящером. — Не вздумайте, — по-учительски поднял вверх указательный палец; театр одного актёра! — восхитился эльф: все вокруг застыли словно какие-то декорации, а человек играет себя, несмотря на количество и качество зрителей — этакая игра ради игры, главное, чтоб самому нравилось, но Листочку думалось, что как раз это условие выполняется на все сто, — распылять свои сладкие улыбочки, приберегите их для мирного времени, — он продолжал отчитывать эльфа, уводя его из радиуса действия загребщих рук, — у нас здесь серьёзное общество, господин эльф, а не… бордель! — высоко поднял голову, демонстрируя напыщенно-обиженный вид, явно копируя аристократов и прибавляя при этом ходу — высокорождённый за ним той же поспешной, не совсем соответствующей образу походкой.

Два десятка шагов, несмотря на то, что уже скрылись из виду, они шли молча, а потом Литсочек не выдержал и захихикал.

— Думаю, эту повариху ещё никто в жизни «леди» не называл.

— Ага, хорошо хоть руки постоянно целуют повар и поварята, — и больше не сдерживаясь, они засмеялись.

В таком виде они и появились на виду людей, вызвав недоумение у переговаривающихся в небольшом помещении, из которого дальше просматривалась анфилада богато убранных комнат. Маркиз и амазонки стояли чуть поодаль, а сама Лидия разговаривала с крепким бородатым сержантом в форме городской стражи, за спиной которого в свободных позах расположился точно такой же десяток, какой они совсем недавно выбили.

Они с Ройчи, игнорируя хмурые взгляды воительниц и останавливающий, как бы незаметно сигнализирующего, жест маркиза, подошли вплотную к прнцессе и её собеседнику. Сержант с интересом посмотрел на них, перевёл взгляд на Её Высочество, словно бы ожидая комментарии. На его бесхитростном крестьянском лице мелькнуло выражение: пришли какие-то залётные и испортили чудесное общение.

Всё бы хорошо, да наёмник незаметно просигнализировал: опасность, и эльф, на удар сердца задумавшись, понял, что тот имеет в виду: ни сержант, ни бойцы его отряда не выказывали ни малейшего почтения принцессе крови.

Листочек, приотстав, невзначай поправил лук, стал наблюдать, как Ройчи, состроив самое почтительное выражение лица с налётом лёгкой озабоченности, обратился к замолчавшим собеседникам:

— Лидия, можно вас на два слова, — сделал приглашающий жест, но та лишь холодно глянула на такую бесцеремонность, но не сдвинулась с места.

Стоящий рядом маркиз вновь начал наливаться кровью и даже набрал дыхания для защиты чести будущей королевы. Но тут вмешался сержант — собеседник.

— Как ты смеешь так обращаться в Её Высочеству? — грозно нахмурился он. Видно было, что ему лень даже делать вид верного служаки. Но нужно же отыграть роль.

— Да? Высочество? — изумился Ройчи. — Тем более, — обрадовался. — Высочество ваше как раз сможет решить возникшую практически королевского масштаба проблему, а то и, — неопределённо пошевелил пальцами, — вселенского… — выразительно посмотрел на серьёзные и нахмуренные лица (некоторые — неодобрительные, в том числе и Фиори РоПеруши, вздохнувшем как-то безнадёжно), застывшие в ожидании продолжения. — У нас один товарищ, — наконец-то приставучий наёмник подошёл к сути, которую по молчаливому согласию всё-таки решили услышать участники встречи, — вон там, махнул рукой назад, — занозил пальчик один знакомый, и срочно требуется консультация, как ему быть: то ли заказывать мага-некроманта, то ли яму три на пять локтей.

Лидия вопреки необоснованным ожиданиям, не сдвинулась с места, зато на лице появилось выражение брезгливости и презрения. А сержант погрузился в такое безграничное недоумение, что даже забыл рассердиться на столь идиотскую речь. Из стражников только несколько осознали полную несуразность сказанного, остальные же, хоть и прислушивались, продолжали сохранять расслабленно-невозмутимые лица, совсем не соответствующие моменту убийства короля и вооружённого мятежа в столице.

— Он у вас, Ваше Высочество, блаженный? Или просто шут? — повернул сержант своё вытянутое лицо к принцессе, не в силах вернуть кустистые брови на место, в горизонтальное положение.

— Да как вам сказать, — сухо ответила та, смерив Ройчи ничем не выражающим, но от этого не менее неприятным, взглядом, — всего по чуть-чуть.

— Всё ясно, шутка не удалась, — не расстроенный Ройчи широко улыбнулся и изобразил шутливый поклон. Выпрямился, посерьёзнел, выразительно повёл глазами в строну коридора. — Идёмте, Ваше Высочество, нам нужно поговорить…

Принцесса и сама не успела ничего ответить — шаг на сближение сделал сержант, кладя руку на рукоять меча, при этом зашевелились его бойцы.

— Экий вы быстрый господин, — с ленцой процедил он, настороженно глянув на Ройчи. — Принцесса не хочет идти с вами, неизвестный шутник.

— А может вы представитесь? — улыбнулся Ройчи — но так, весёлости как не бывало.

— А почему вы, сержант, даёте ответ за принцессу крови? — немного напыщенно, но по делу задал вопрос и маркиз, тоже, видимо, почувствовавший неладное.

Сержант немного смутился, потом в его бесхитростной голове сложился образ «человека с мечом» — то есть силы, которую нужно всем воспринимать должным образом во избежание неприятностей, связанных со смертью, но сходу придумать ответ, удовлетворяющий всем требованиям: и ответить на вопрос, и соблюсти приличия, и выполнить задачу, которая наверняка перед ним поставлена, затруднялся Он замешкался, побагровел, но потом выдавил из себя необходимый минимум:

— Сержант городской стражи…

— Подчинение, — резко перебил Ройчи, прищурившись.

— Его милость сэр РоШакли…

Наёмник удовлетворённо кивнул.

Сама Лидия, задумчиво переводившая взгляд на всех говоривших, что-то видно почувствовав, приняла наконец-то какое-то решение и повернулась к покрасневшему солдату, не сводившего с Ройчи многообещающего взгляда и мягко произнесла:

— Сержант Рими, подождите меня здесь, я скоро вернусь, и вы сопроводите меня к дяде. И получите достойную награду за свою службу…

Но достойный Рими (прелестно, они уже познакомились!) сделал ещё шаг вперёд, становясь между принцессой и маркизом, а при необходимости, из этого положения он мог блокировать и мужчину — шутника, который явно дружил с оружием, но судя по простоте и лёгкости доспеха, относящегося скорее всего к когорте недорогих наёмников, пробавляющихся как правило несложными заданиями сопровождения караванов в составе больших отрядов, вздохнул с явным облегчением и расправил плечи. Листочек, наблюдавший эти изменения, словно бы читая мысли бравого сержанта: хватит играть комедию, пора брать ситуацию в крепкие, вооружённые мечами и алебардами руки, всё равно противопоставить десятку крепких бойцов девицам, выскочке — аристократу, презренным наёмникам и самой принцессе нечего, поэтому хватит возиться с ними, будто курице, уговаривающей цыплят клюнуть червяка.

— Нет, Ваше Высочество, вы остаётесь, а вот они, — кивок в сторону свиты, — вольны последовать за вами или, — многозначительный взгляд на Ройчи, — уходить, куда глаза глядят, но после сдачи оружия.

— Это почему? — опешила Лидия.

— Приказ, — уклончиво ответил тот, и, не дожидаясь реакции принцессы, извлёк меч, шелест которого прозвучал в наступившей тишине особенно мрачно.

В следующий удар сердца маркиз — следует ему отдать должное за правильно принятое решение в критической ситуации — выхватил своё оружие. Неизвестно, что он хотел этим добиться: показать решимость к действию, ответить на угрозу наглому сержанту или, в конце концов, просто зарубить его (что, конечно, вряд ли — нет ещё у дворянина той отмороженной кровожадности, при которой вначале бьют, а потом разбираются; при этом следует учесть, что принцесса крови оказалась в опасной близости от непредсказуемого вооружённого человека), неважно, но своего он добился: командир десятка обратил на него внимание, и, оценив как некую угрозу, недолго думая, сблизившись, из неудобного положения, ударил благородного левым кулаком по держащей меч кисти, ну а следующий удар должен был поставить точку в жизни наследника РоПерушей. Маркиз, выронив из нечувствительной руки оружие, между тем очень хотел жить и каким-то невероятным, по-кошачьи изворотливым скачком смог ускользнуть от прямого удара меча. Звенья кольчуги жалобно звякнули, белая тонкая рубаха на плече окрасилась в красное, он издал горловой яростный крик. Но уже в следующий удар сердца, потеряв равновесие, завалился на пол, и наверняка уже должен был распрощаться с жизнью, но вжикнула стрела, и сержант в полузамахе будто натолкнулся на стену, поймав смертельную иглу в щель между доспехов на боку…

— Назад!!! — дико заорал кто-то, и в этом голосе Листочек с трудом узнал Ройчи, непроизвольно вздрогнув — уж очень неоднозначный эффект произвёл крик.

Следующую стрелу эльф направил на попятившихся солдат, но те смотрели не на него, а на наёмника, который на весу удерживал не сопротивляющегося сержанта, за волосы выгибая голову того назад, чтобы подчинённые видели, как выше бороды в светлеющий эпизод упирается острое жало ножа. Эльф даже встряхнул головой, словно борясь с наваждением и непониманием действий напарника: зачем брать в заложники мертвеца? А потом дошло до него, что изворотливый ум человека сообразил: солдаты могли и не видеть стрелу, поразившую их командира, и даже если кто и заметил, то в горячке предстоящей схватки вряд ли смог оценить нанесённый ущерб. Это эльф знал, что попадание стопроцентно смертельно: печень уже ушла в иные небеса. Поэтому Ройчи бесцеремонно оттолкнув принцессу назад, за спину, в то время, как маркиз отвлекал своей тушкой самого опасного противника, приблизился сзади к тому и, оценив помощь друга — стрелка, изобразил захват заложника.

Листочек успел отойти назад к их коридору и занять позицию чуть в стороне, чтобы не быть сметёнными отходящими, буде такие появятся, и чтобы увеличить расстояние между луком и потенциальным противником, плюс с этого места удобнее было контролировать ситуацию.

Рёв человека все восприняли верно: девушки под командованием симпатичной рыжей Деметры, норовившие ввязаться в схватку, отпрянули, Лидия с обнажённой саблей по инерции, заданной не совсем приличным толчком в спину Ройчи, оттянулась назад, но вдруг в нерешительности замерла, следя за развитием событий возле маркиза, при этом немного перекрывая сектор обстрела эльфу.

Пока Ройчи медленно пятился со своей ношей назад, ногой отбив фамильный меч РоПеруши в сторону маркиза, Листочек тихо позвал:

— Ваше Высочество, пожалуйста, отойдите назад и в сторону.

Принцесса бросила назад быстрый взгляд, заметила эльфа, замершего в стрелковой позиции, и поспешила выполнить просьбу высокорождённого.

Со стороны солдат противника, разошедшихся веером (лишь двое были очень близко к наёмнику — локтях в шести и не стояли на месте) с готовыми к бою алебардами, копьями и мечами, донёсся негодующий вопль, и Листочек понял, что их уловка раскрыта.

— Тихо-тихо-тихо, — оскалился Ройчи в той боевой весёлой злости, говорящей о его готовности к любым сумасбродствам, и эльф только сглотнул, готовый и так к неожиданностям. — Стоять на месте! — не так яростно, как предыдущую команду, но достаточно весомо скомандовал он. — Если, конечно, хотите заполучить своего командира.

Двойка, неотрывно следовавшая за ними, переглянулась, но остановилась, солдаты пригнулись к треугольным щитам — выглядывали лишь глаза и конические шлемы; у одного из них в левой руке был средней длинны пехотный меч, а копьё второго было уже готово для броска.

— Советую сильно не дёргаться, — обратился к ним негромко Ройчи, бросил короткий взгляд назад, оценил диспозицию: все собрались возле коридора, а Листочек как всегда на месте. — Обратите внимание на товарища за моей спиной с острыми ушами — он о-о-очень любит стрелять из лука, умеет это делать и только и ждёт малейшего повода…

— Тебе не жить, наёмник, — прорычал немолодой уже здоровый боец, замахнувшись для удара копьём.

Эльф понял, что этот точно не остановится, и выбрал себе конкретную цель.

— Что ж, — философски заметил Ройчи, и в такой момент не упускавший возможности поехидничать, — в этом ты прав — вечно жить мне не грозит. Зато и умру не от скуки, — он, пригнувшись, неторопливо опустил бездыханное тело сержанта, глядя снизу вверх на застывших солдат, развёл в стороны руки, будто говоря: вот он шанс. — Предупреждаю, скорострельность у моего друга очень хорошая, и пока вы добежите до нас, тройка смельчаков не смогут оценить последствия столь глупого порыва, тем более и я вам буду немного мешать. А так у вас есть возможность отправить гонца к командирам и уточнить ситуацию. Сообщить, что сержант повёл себя вызывающе…

Копьеносец снова зарычал, резко выбросил руку вперёд. Тренькнула тетива, и спустя два удара сердца, как ни странно, всё осталось по прежнему, за исключением того, что солдат лежал навзничь со стрелой в глазу, а в руках пятящегося наёмника было копьё.

— Я же говорил, — как ни в чём не бывало, увещевающее продолжил Ройчи, — что незачем так нервничать, от злости голова плохо работает… особенно с дыркой, — это уже тихо, почти приблизившись к Листочку. Проговорил негромко назад: — Уходите все, мы с Лисом постоим тут чуть-чуть, проконтролируем.

Принцесса не стала спорить, развернулась и исчезла в коридоре. Остальные — за ней.

Чуть позже, когда они уже воссоединились и двигались дальше, одна из амазонок, якобы случайно оказавшись рядом, ядовито поинтересовалась, отчего, мол, они такие смелые и непобедимые, не разметали какой-то десяток солдат. На что Ройчи огрызнулся и ответил в том духе, что побить солдат — не проблема, а вот словить случайно в бок железо уже очень плохо, и если она такая умная, то пусть сама подставляет свою грудь хоть десятку солдат, хоть сотне. Вот так.

Листочек грустно улыбнулся: не в настроении его товарищ, так чего лезть под горячую руку и пробуждать грубость и хамство, которые — эльф это знал наверняка — его товарищу в принципе не присущи.

 

Глава 14

Лидия.

Лидия была на себя очень зла. Конечно, не мудрено было запутаться в создавшейся ситуации, но допустить такую ошибку, так непростительно глупо подставиться с каким-то солдатом, голословно заявившем о себе, как о городском стражнике… Она повела себя, как маленький ребёнок, увидевший нечто яркое, и случайно оказавшись без родительского присмотра, тянущий к нему руки… а этим случайным оказывается не что иное, как огонь… И Фиори хорош! Он ведь мужчина — тьфу ты на эту банальщину, но глаз то у него должен быть набит — он королевский служащий, и бумажные моменты, а также соответствие формы и содержания должен уметь определять. Слава Единому хоть жив остался. Видно, — принцесса бросила украдкой взгляд на маркиза, — что тоже мается по этому поводу, как и она, переживает, вину, небось, на себя за этот конфуз взвалил, бледнеет и краснеет теперь, представляя, как плохо всё могло закончиться. А ведь она могла хотя бы попытаться воспользоваться родовой магией крови — прислушаться к обратившемуся к ней, такому простому, как его меч сержанту — пусть бы потом болела голова в случае удачи, зато ясны были бы намерения человека. Теперь только она поняла, отчего так вышло, что солдаты находились поодаль, а сам собеседник старательно делал непринуждённый вид — это при том, что за этот проклятый вечер столько было смертей, а перед ним стояла не коровушка Полное Вымя, а наследная принцесса крови. Просто зная о королевском Даре, они пытались её обмануть, а она… даже позабыла воспользоваться им.

Если бы не несносный наёмник… В этом месте у Лидии ещё крепче сжались зубы, гневно дрогнули крылья носа, а голову заполонили совсем не приличествующие знатной девушке драконы — уж очень она не хотела чувствовать себя должной колоритной парочке наёмников… Впрочем, эльф ещё ладно, пусть увивается вокруг Оливии — та сможет воспользоваться случаем, но высокорождённый хотя бы молчит. Этот же, как его, Ройчи, что ни скажет, так хоть уши затыкай — словно на восточном базаре себя ощущаешь: то ли в роли покупателя, о ли в качестве товара — Лидия фыркнула от пришедшего в голову сравнения.

— Ты чего? — встрепенулась сидевшая рядом Оливия; она вытянула ноги и сидела, забросив руки за голову, невидяще уставившись куда-то в тёмный потолок, а сейчас, глядя на подругу, её глаза блеснули в свете свечи.

— Оли, а кто это вообще такие, — кивнула в сторону наёмников… С ними, кстати, была и Руфия.

Лидия ощутила раздражение — страшно представить, что могла услышать её сестра. Она очень сомневалась в их сдержанности, особенно мужчины (да и эльф, зная слабость высокорождённых на человеческих женщин, тоже не выглядел сильно благонадёжным), и, пожалуй, не удивится, когда маленькая Руфия вместо очередного философа или поэта процитирует трёхэтажного зубастого дракона, от которого и у «ночных» может случиться заикание.

Тут она улыбнулась пришедшей на ум мысли, пусть и не до смеху, конечно же… Тем не менее, губы расползлись непроизвольно. Нервное, наверное. Она постаралась взять себя в руки — в конце концов, несмотря на все гадости, которые можно услышать от невольных попутчиков, следует отдать им должное: рядом с ними безопаснее всего.

— Понятия не имею, — между тем беспечно ответила Оливия, и изогнула вопросительно тонкую бровь, таким образом реагируя на несоответствующую моменту мимику принцессы. — Эльф как-то ниоткуда, но очень вовремя объявился — ну я же тебе уже рассказывала. А второй… чуть позже появился, — она нахмурилась, ибо эпизод от появления Листочка до бегства из покоев Руфии был для неё как в тумане из-за… в общем, по объективным причинам, поэтому с полной уверенностью утверждать, что происходило и когда, она не могла. — С тобой всё в порядке? — уточнила озабоченно, садясь ровно и приближая своё лицо, которое в свете чадящего факела приобрело совсем уж фантастический синюшно-серый оттенок.

Лидия, желавшая на неуместный риторический вопрос ответить резкостью, от такой картины только негромко всхлипнула и прикрыла лицо ладонями, пытаясь сдержать рвущийся прямо из груди истерический смех. Да, в таком виде Оли особенно легко искушать какую-нибудь нежить, а не любого мужчину, который наверняка будет шарахаться от неё, как от привидения. И ещё одна мысль пришла в голову: любую красоту или иное жизнеутверждающее понятие можно так испачкать в дерьме, что за внешней грязью и соответствующим запахом сложно будет что-либо рассмотреть.

— Конечно нет! — глухо ответила, отчаянным усилием поборов рвущегося наружу дракона. — Какой тут порядок? — с лёгким и неожиданным для подруги наездом произнесла, но тут же одёрнула себя, ибо Оливия ни в чём не была виновата, и натерпелась не меньше, чем она или кто-либо вообще в их отряде. Кроме разве тех же отмороженных наёмников, для которых кажется — создаётся во всяком случае такое впечатление — что прогулка по охваченному мятежом дворцу ничуть не сложнее, чем необременительная работа поршня указательным пальцем в носовых каналах — ну, чуть испачкался ноготь, но это легко исправить, проведя им по обивке мягкого дивана или нежно-розовой тюли, выполняющей декоративную роль.

Лидия поразилась грубости своих мыслей. Даже наставница Брада, несмотря на все свои «яйца» и «ягодицы», пожалуй бы, напряглась и расстроилась. Как-то, будучи девчонкой, она, копируя учителя по силовым дисциплинам — именно тогда она прониклась таким явлением, как «сильная и самостоятельная женщина» — стала использовать помимо всего прочего и плоско-солдафонский юмор. Но Брада вовремя заметила этот перекос и в свойственной ей манере резко и беспощадно его пресекла: когда за любое кривое слово тебя преследует штраф в виде дополнительного круга бегом или иного физического упражнения, то поневоле проще спрятать язык за зубами, нежели в конце концов волочить его чуть ли не по полу. Поэтому в этом направлении она тщательно фильтровала речь. Не без крепкого словца в жизни, естественно, особенно на той стезе, что на себе избрала, тем не менее, к грубостям, как стилю поведения и общения, она относилась плохо. Но раз её завернуло в эту сторону, то стоит задуматься и что-то изменить, дабы не усугублять картину позора. Даже на краю пропасти она не имеет права уподобляться людям, по своей природе и отсутствию воспитания ведущих себя, как вырвавшиеся на унавоженное поле свиньи.

— Ладно, извини, Оли, — она убрала руки от лица. — О чём это я?

— Ты у меня спрашиваешь? Ты, конечно, прости, тебе тяжело, и всё такое, но если что-то тебя беспокоит… — она, запнувшись, многозначительно повела вокруг рукой, — не в плане нашего общего положения, а вот здесь, — коснулась груди в районе сердца, — если тяжело на душе, то лучше поведай мне, не держи в себе, — она смотрела взволновано и серьёзно. И это недавняя вертихвостка, у которой вообще такое понятие, как «серьёзность» отсутствовало напрочь. Это могло быть состояние задумчивости, отрешённости, внимательности в конце концов, но никак не заявленное выше. — Поверь, от этого мы все только выиграем. А не только ты.

— Спасибо за заботу. Но, Оли, мне есть кому исповедоваться, — с мягкой иронией произнесла Лидия. Она уже взяла себя в руки, и её мысленные метания и переживания перестали главенствовать, уступая место рассудку. Глядя, словно впервые на подругу, она ласково потрепала её по щеке.

Оливия глубоко вздохнула и сделал вид, что успокоилась, но всё равно обиженно буркнула, отворачиваясь и снова устраиваясь полулёжа:

— Могла бы и поделиться, что тебя так взволновало и рассмешило. Надеюсь, не наш гипотетический выход из дворца.

Они уже обсудили свой дальнейший маршрут, и сейчас, спешно уйдя из места своей последней остановки и изрядно проплутав по узким заброшенным лазам и коридорам дворца, старательно избегая благодаря разведке восточников нечастую гребёнку патрулей и караулов захватчиков, сейчас отдыхали в безлюдном помещении королевского архива и по совместительству библиотеки — не той, общедоступной, содержащей необходимый цивилизованной стране перечень книг и фолиантов, а нечто более ценное и хрупкое, что было спрятано от алчных взглядов и жадных рук.

Старик архивариус, шаркая, вышел из своей каморки, невозмутимо оценил пришествие гостей, не спеша, но с достоинством поклонился принцессам, стоя таким образом, чтобы скрыть темнеющий на пергаментной коже под левым глазом синяк. Всё ясно — он уже проходил проверку на лояльность новой власти и наличие несметных сокровищ, и, видимо, не совсем удовлетворил интерес солдат, но и не вызвал особую у них опаску, что и не мудрено. А судя о отсутствию хотя бы минимального поста, книжная пыль и безмолвные стеллажи с разновеликими томиками и свитками отпугнули вояк — много ли надо героизма, чтобы прирезать книгу? Или намотать кишки буквам и давно ушедшим в историю авторам?

Руфия подбежала к старику, бережно придержала его за руку и тревожно поинтересовалась:

— Дядюшка Свай, они ничего вам не повредили?

Пожилой архивариус видно, что был растроган, но старался не подать виду, как какой-нибудь вышколенный дворецкий, хладнокровно сообщил о том, что, по его мнению, понесло урон.

— Был случайно обрушен второй слева стеллаж эпохи Элиуса Второго Походника и… потоптаны сапогами несколько бесценных трудов…

— Да я не о том, — с улыбкой перебила его белокурая принцесса, — вас не сильно побили?

— Что вы, Ваше Высочество, — он воинственно встопорщил куцую бородёнку, — только б посмели, — и продемонстрировал всем желающим, кто при этом присутствовал, неожиданно крепкий, в сине-фиолетовых прожилках и острых углах костяшек кулак.

Кто-то среди зрителей довольно громко фыркнул, и что этим выражалось: насмешка или восхищение, Лидия предпочла не выяснять, сама же с одобрением посмотрела на пожилого мужчину и направилась к мягкому дивану, которых тут было достаточно для всех желающих. Неимоверно захотелось вздремнуть, усталость и отупевшее сознание давили на плечи, пригибая голову, клоня её к мягкой поверхности, словно упрашивая закрыть глаза, уронить неимоверно тяжёлые веки… И тут к ней подсела Оливия и принялась уговаривая поспать — конкретно ей и всем вместе, мотивируя тем, что несколько часов погоды не сыграют. Но Лидия чувствовала, что столько времени у них нет, и какой-нибудь поисковый отряд легко может набрести на их тёплую компанию и… ну а дальше кому как не повезёт: либо сразу на плаху, либо вначале испытать унижения и мучения — и всё равно в конце концов бесславная кончина. Но чуток отдохнуть измотанным людям требовалось перед рывком к заднему двору, с которого, как они решили, реальней уйти. Наёмники тоже выглядели уставше. Вот так они с Оливией и сидели практически молча и почти в полной темноте — архивариус конечно расставил по помещению пяток свечей по максимально противопожарным местам, но всё равно это была капля в море, но сон, словно в насмешку, не спешил к ним.

— Ладно, не обижайся, — промолвила наконец примирительно Лидия, а Оливия, которая обиженной совсем не выглядела, только кивнула головой. Принцесса не могла вспомнить, посещает ли вообще такое чувство её подругу. Да, она могла выглядеть уставшей после бурного ночного марафона, едва живой от чрезмерно выпитого количества вина, взвинченной и капризной, если какая-то мелочь мешала её планам (да-да, и такое бывало), но обида будь на кого — вседозволяющего отца, подруг, прислугу отсутствовала в её репертуаре напрочь; она просто легко отворачивалась и легко вычёркивала из сферы внимания объект, так сказать, не оправдавший доверия. Но опять же, касательно Лидии это не могло быть в принципе… ну, потому что она всегда оправдывала ожидания подруги — блондинки. — Ты мне так и не ответила, что тебя связывает с эльфом? — Лидия всё-таки решила перейти на нейтральную тему, нежели продолжать самокопание и переживания — это всё-таки чревато погружением в пучины депрессии.

— Меня с эльфом?.. — прозвучал удивлённый и немного сонный голос, а принцесса только сейчас с сожалением осознала, что подруга, так и не дождавшись ответа, тихонько задремала, и попыталась тут же отыграть назад.

— Не бери в голову. Не важно.

— Серьёзно? — интонация Оливии насторожила, и Лидия посмотрела в её сторону и наткнулась на насмешливый и понятливый взгляд; если она и хотела спать, то этого уже не было видно. — Может, ты завидуешь моей связи с высокорождённым?

Принцесса фыркнула, но почувствовала, что краснеет (хотя это и не было существенно в потёмках библиотеки), и набрала воздух, чтобы с возмущением опровергнуть эти… инсинуации и… наткнулась на невесть когда появившуюся улыбку подруги.

— Ну, согласись, что это было бы очень… любопытно — переспать с эльфом? — негромко хихикнула та.

Лидия уже поняла, что попалась, неопределённо покачала головой, будто бы решая, сознаться или нет, и улыбнулась в ответ.

— Наверное, — подобная идея, как ни странно, неожиданно отвлекла её о грустных и по сути вредных мыслей, вызвала в душе некое просветление. Она даже действительно на краткий удар сердца заставила себя подумать о возможной близости с высокорождённым — не этим, что напротив недалеко общался с сестрой, а иным, более… светлым, что ли, настоящим… Она отдавала себе отчёт, что представляла такую гипотетическую ситуацию, но с учётом совсем иного времени, скажем так, мирного, в котором и она, и эльф находились в комфортной обстановке, в чистой одежде при отсутствии даже намёка на оружие… ну и вели бы перед тем, как… светскую беседу, балуя друг друга улыбками и комплиментами… А что, было бы интересно, — она ощутила, как тяжёлая складка на лбу — её сегодняшнее приобретение — распрямляется, а губы вытягиваются в подобие мечтательной улыбки…

Тихий смех сбоку нарушил эту идиллию.

— Я же говорила, что ты мне завидуешь, с ноткой торжества, но так, тихо, ибо в помещении за исключением шуршания и едва слышимого бубнения со стороны наёмников, царила полная тишина: уставшие люди если и не спали, то просто лежали и отдыхали.

А Лидия неожиданно поняла, что именно такой реакции ожидала от неё Оливия, и ощутила, что действительно отвлеклась и… немного успокоилась, отрешилась от груза тревог и ответственности. И почувствовала к подруге горячую признательность. Она коснулась плеча девушки и благодарно погладила его.

— Ничего, выберемся отсюда, — уверенно зашептала на ухо та, придвинувшись поближе, — я найду тебе такого высокорождённого, чтобы и любовником был от бога и по статусу подходил — принца крови или Владыку какого-нибудь заманим в гости, — чуть отстранившись, она заглянула в лицо и задорно подмигнула.

— А этим что, не поделишься? — с улыбкой подначила Лидия, кивая в сторону наёмников.

— Не могу, — со вздохом ответила та, снова облокачиваясь о спинку дивана и закрывая глаза. — Любит он меня, — сообщила с досадой, словно этот факт её не радовал, а заявленное чувство — просто констатация свершившегося.

Лидия фыркнула на эти актёрские ужимки амазонки.

— А ты?

— А что я? Он меня спас, можно сказать, на руках вынес. Я — ему благодарна, — приоткрыла один глаз. — И потом, он очень даже милый.

Лидия невольно расплылась в улыбке: умение подруги выносить чёткие вердикты, особенно подобные её действительно забавляло, учитывая краткость и, как бы это сказать, односторонность общения: часть времени с момента знакомства Оливия была изрядно пьяна, часть (последующая) — в жутком похмельном состоянии и ясно рассуждать ну точно не могла.

— А что тут такого непонятного? — поняла сомнения принцессы Оливия. — Мне есть, с чем сравнить, — Лидия приподняла бровь. — Что ты удивляешься: у меня было несколько эльфов.

Вот это уже было интересно, и Лидия навострила уши.

— Ты мне об этом не говорила…

— А ты и не спрашивала, — небрежно отмахнулась та. — Ничего интересного, рядовой случай. Двое путешественников: постарше и помоложе из какого-то там Леса. Не смогли мимо меня пройти, — произнесла это, как само собой разумеющееся, — и… в общем, вначале был тот, что постарше, а потом второй, а потом уже оба, — отвела в сторону взгляд от чересчур пристальных и укоризненных глаз подруги. — Ну, выпила я изрядно, — бросила эмоционально, словно оправдываясь. — А они такие… и улыбаются, и говорят приятно, и нежны вроде как, а всё равно будто холодом веет, и смотрят этак… ну, в общем, без разницы им, кто ты: человек, жук или их драгоценный мэллорн. Высокорождённые, одним словом. Я их хотела распалить… — опустила голову расстроено. — Да вышло немного не по моему: меня попользовали, что и говорить, — посмотрела на Лидию, криво усмехнулась, — было неплохо — нет в этом плане к ним претензий. А потом занялись друг другом… И снова втроём. И потом уже выдохлись. А под утро, пока они дрыхли, я сбежала, — честно призналась, пожала плечами и смущённо, словно Лидия будет её отчитывать за это незапланированное отступление или отдачу противнику стратегически важных позиций.

Лидия слушала подругу с двояким чувством. Факт «большой» любви и даже в компании с эльфами почему-то её не очень впечатлил, лишь где-то на краю сознания заполошно пискнула брезгливость — но так, просто обозначила своё присутствие и то лишь потому, что сама Лидия подобными «подвигами» в силу своего положения и характера похвастать не могла. Но такова уже её подруга, находящаяся на противоположной стороне от целомудрия. А вот чувства по отношению к Оли были неожиданны: это тревога за неё и… сочувствие. Вот так. Она очень переживала за неё, которая ни в любви, ни в вине не знала удержу, но жизнь ясно показывает, что подобные увлечения могут быть даже смертельны. Глупышка никак не может угомониться, остепениться, что ли, как бы это вроде как рано для её возраста не звучало. Но лучше уж действительно рано, чем никогда. Она подняла руку и погладила свою невозможную подругу по голове, и та, неожиданно зажмурившись, словно кошка, стала льнуть к ладони.

— А этот высокорождённый, думаешь, теплее? — серьёзно спросила Лидия, не прекращая касаться её мягких волос.

Оливия будто не услышала вопрос, продолжая ластиться. Так продолжалось несколько ударов сердца.

— Я тоже тебя люблю, Лидия, — неожиданно прошептала она, и принцесса ощутила горячую волну, поднявшуюся из солнечного сплетения и ударившую в голову так, что даже глаза защипали непрошенные слёзы; Оливия была действительно её лучшая подруга, но услышать подтверждение этому было всё равно очень приятно. При этом это была именно Дружба, а не иное, что мелют досужие языки, будто амазонки спят друг с другом без разбора — это полная ерунда. Конечно, были парочки вроде Ланы и Карины, но они были скорее исключением, нежели правилом — основная масса девушек предпочитала традиционные отношения. Правда, была незначительная часть амазонок, что пропагандировала роль мужчины в любви ведомую. Ну, это, как говорится, дело вкуса: если находятся те, кто хочет быть сверху, найдутся и те, кто могут быть снизу. Поэтому и отношения принцессы крови и наследной графини РоДизайши были исключительно дружеские. Возможно, Оливия и ответила бы взаимностью, предложи Лилдия иной вариант развития события, но сама принцесса ни в коей мере не желала переходить тонкую грань, ибо это было бы неправильно.

Оливия перехватила кисть подруги и взяла в всои ладони, потом немного поёрзав, устраиваясь поудобней, подтянула к животу ноги и прислонилась к плечу принцессы, ещё покрутилась, требовательно опустила её плечо ниже и наконец угомонилась.

— Может и теплее, — как-то невпопад прошептала она. Только через удар сердца Лидия поняла, что это — ответ на её вопрос. — Он немного другой, этот Каэлен Осенняя Стрела… — помолчала, обдумывая что-то. — Мне кажется, что те, мои первые эльфы, не стали бы возиться со мной… ведь я действительно была такая… ужасная… страшная. Может я действительно ему нравлюсь…

Хоть это и не прозвучало, как вопрос, Лидия всё равно попыталась неопределённо пожать плечами, но вовремя одумалась — не хотелось тревожить удобно устроившуюся подругу.

— Конечно же, ты ему нравишься. Вот только ты уверена, что они, эти наёмники не того… сами себя не удовлетворяют? — Лидия задала вопрос скорее из желания поязвить, нежели из необходимости услышать экспертное мнение. — Кто его знает, что ожидать от этих… наёмников, — слово «презренных» так и повисло в воздухе, ибо на самом деле это было бы несправедливо по отношению к людям, то есть разумным, столько раз их спасавшим.

— Ну да, — хмыкнула Оливия, — твоя Брада, насколько я знаю, предпочитает мужчин. Значит и они должны их предпочитать? Не-е-е, они — нормальные, — уверенно заключила. — Если б ты видела, как этот Ройчи пялился на Матильду — как на лакомый кусок мяса, подержав который и пальцы можно откусить, облизываясь… А эта драконица так извертелась, норовя преподнести себя, как на блюде с розовым бантиком — полуоткрытыми сосками чуть глаза наёмнику не выколола, а задницей рот едва не залепила…

— Ты не ревнуешь случайно? — хихикнула принцесса.

— Кого? Этого шута с мечом вместо дракона? — возмутилась та. — Помимо моего остроухого спасителя меня больше привлекают неутомимые судиматцы. Особенно лапушка эмир. Мне б очень импонировали их законы, будь они наоборот: вместо многожёнства многомужество…

— Тьфу ты, ненасытная, — шутливо рассердилась Лидия.

— Мило…

— Что «мило»? — не поняла принцесса.

— А посмотри прямо, на объекты нашего разговора.

Лидия глянула в ту сторону. Огарок свечи давал минимум света, но происходившее и так было понятно. Младшая принцесса в ходе неторопливой беседы (отзвуки которой они в виде невнятного бубнения слышали) уснула, и сейчас мужчины — наёмники очень деликатно устраивали поудобней девчонку, предоставив в её полное распоряжение такой же, как и у них с Оливией диван, а наёмник — человек ещё и раскатал свой плащ, которым укрыл сморенного ребёнка.

— Может они действительно нормальные? — задумчиво проговорила Оливия, глядя вслед ушедшим куда-то в темноту наёмникам. Причём, смысл в эпитет «нормальные» она вкладывала совершенно иной, нежели тот, когда они обсуждали любовные предпочтения братии вольных мечей.

* * *

Зерги.

Ярко пылал камин — жар был просто нестерпим, но Зерги всё равно кутался в плащ — он никак не мог согреться. Мало того, сам огонь, гудящий и нервный, словно магнитом притягивал взгляд, и звал, звал. Зерги вздрагивал от неловкого движения навстречу и будто бы просыпался от гипнотического зова, возвращался на пару ударов сердца к происходящему в этом огромном зале. И вновь неотвратимая стихия притягивала его… Словно ощущая родственный огонь в душе тщедушного, угловатого человека.

В этом великолепном зале бывшего дворца лорда РоВенци, можно сказать, творилась история: здесь собрались лидеры ночного братства, поддержавшие переворот. Бешенный с Рыжим Кари и Дужаном Кривым и отец Алий с двумя последователями. Встреча была тайной, ибо новые священники не желали, чтобы их обвинили в связях с бандитами, хотя именно «ночные» преподнесли им Храмы прямо на блюдечке. Зал и сам дворец не подверглись ограблению по жёсткому приказу Бешенного — а шутить с ним среди «ночных» от самого последнего нищего до вассала — бригадира как-то дураков не было — перевелись. Нагрянувшие вначале заварушки сюда бойцы просто вырезали поголовно всю прислугу с находившимися здесь случайно домочадцами и приближёнными бывшего хозяина, и остались себе спокойно караулить захваченное. Только раз разгорячённая разбоем и кровью толпа попыталась вломиться в манящие ворота богатого особняка, но была встречена вначале арбалетным залпом, а когда спустя удар сердца вышедшие мордовороты поинтересовались, что за шум и были опознаны, как гвардейцы Бешенного, то даже раненые и покалеченные постарались уползти поскорей.

Зерги присутствовал, стоя за спиной Рыжего. Зачем он здесь, и сам не мог дать ответ, ведь, не считая головорезов под стенами, из всего немаленького воинства Бешенного, он был здесь четвёртым и, естественно, относился далеко не к вершине бандитской власти. О, это была великая честь, но у него так зверски болело лицо, такое паршивое было состояние и настроение, что, честно говоря, на все эти разговоры, попытки вежливых переговоров и изображение из себя светских людей было глубоко насрать. Ведь, если б не эта встреча и «охренительное доверие», он бы давно сидел в своей берлоге и, приняв нормальную порцию дурмана, наконец-то смог бы расслабиться.

Когда он отвлекался от огня, то на вожаков «ночных» старался не смотреть. Дужана не зря назвали Кривым — он был до безобразия толст, и именно за косые взгляды, на которые он всегда отвечал ударом заточки в спину, так и прозвали его. Именно так, не на поединке, не лицо в лицо, а из-за угла, выследив жертву и обязательно доведя дело до логичного конца. Тупая жирная скотина, но абсолютно преданная хозяину.

А на Бешенного смотреть — это вообще надо быть самоубийцей. Главарь «ночных», выглядящий и ведущий себя, как благородный, мог запросто заглянуть человеку, да и не только (Хызыл, вожак бригады городских орков, прибившейся к ним, был в ужасе после встречи с Бешенным, и вёл себя после этого, словно шёлковый) в душу, перевернуть её, извлечь самые чёрные воспоминания наружу. В общем, ещё тот бродячий кошмар на двух ногах. Поговаривали, что некоторые строптивые после общения с главарём седели за один раз, а то и вовсе становились идиотами, не способными даже мелочь собирать на паперти.

Сидящие зашевелились — вроде разговор подходил к концу, и Зерги украдкой вздохнул с облегчением. Это только тупые могут столь долго обсуждать очевидные вещи. Словно они друг друга не знают: «ночные» — городские бандиты и церковники, на крови возводящие свою религию. Бродят вокруг да около, хотя и так понятно, что при нежелании иметь подобную «крышу», а как бы полном разрыве отношений (вы нас не знаете — мы — вас), «ночные» всё равно потребуют не разовый взнос (и откуда у этих голозадых новых священников могут быть такие средства?), а какой-то постоянный доход со всех приходов. Ну так и начинайте говорить о конкретной сумме!

Зерги невольно потянулся рукой к лицу. И тут же отдёрнул её. Как ещё одно напоминание о «досадной неприятности», которая превратила его лицо в уродливую маску, от которой ему просто хотелось орать и выпускать кишки десятку, а то и более людей (но лучше всего — гномам), от которой Зерги вряд ли будут звать Злым, а скорее — Чудовищем, Монстром, а то и Тварью…

По шее потекла капля крови, напоминая о том, что набухшую повязку срочно нужно поменять. Уцелевший глаз заслезился от боли, обиды и жалости к себе (второй же костоломы ночных, пряча улыбки, заявили, что вряд ли удастся спасти).

Так всё было чудесно и волшебно! Он, поставленный на один из самых ответственных и опасных участков — захват центрального Храма Единого и помощи в выдвижении народом (в качестве мученика) отца Алия, справился со своим заданием просто замечательно — всё прошло как по нотам, и даже пожелания самого главаря выполнил точно — привязал церковников кровью. А потом, решив прогуляться по бушующему городу и насладиться происходящим, он присоединился к возбуждённой толпе, загнавшей гнома, но никак не решавшейся его разорвать. Зерги решил их немного подтолкнуть… В общем, помог — проклятый низкорослик чуть голову ему не отрубил… Лучше б, наверное, довёл дело до конца, а то сил нет терпеть эти муки… Скорей бы уж добраться до дурмана! До встречи главарей никак его нельзя было принимать — Бешенный бы точно почуял и шкуру спустил за подобное во время «боевых действий».

Он прислушался. Точно — переговоры зашли в тупик. Новый священник силён — держится против Бешенного, не трепещет. А тот скорее всего забавляется — не любит, когда за его счёт пытаются нагреться. Зерги, забывшись, попытался улыбнуться, и тут же поплатился за это, от боли зашипев, и обратив на себя внимание высоких переговаривающихся сторон.

— Вон даже Злому смешно от ваших пожеланий, — на бледном и холодном лице Бешенного дрогнул краешек губ в усмешке (или это показалось сквозь пелену накатывающей толчками боли?).

Зерги почувствовал, что он награни срыва, и то открытие, что главарь умеет шутить, его ничуть не вдохновило — быть поводом для шуток он тем более не собирался. И потенциальные покойники напрасно оголяют зубы, ибо это в конечном счёте не в радость им выльется. Ведь в чём зерно шутки? В том, что даже самый тупой, то бишь, он, в силах осознать некую простую истину…

Почему они до сих пор смотрят на него? Он ощущал просвечивающий, пронизывающий, будто скальпель натиск Бешенного и отдающий холодом, буквально вымораживающий внутренности, несмотря на то, что в глазах он видел именно близкое ему пламя, взгляд Алия.

Собравшись с силами, он проморгал, невзирая на дополнительную порцию боли — второй тоже дёргался — рабочий глаз и… увидел, что на него никто не смотрит. Но тут, слава Единому, отступил и шум в ушах, сопровождавший всегда вспышки гнева, и он услышал голоса. Вовремя. Так как речь шла о нём.

— … этот молодой человек, пострадавший во имя справедливости, а точнее, в час прихода новой церкви, очень нуждается в услугах целителя… Было бы просто прекрасно, если бы вы помогли ему… Так сказать, жест доброй союзнической воли. А заодно показали свою силу, как человека с Даром…

— Не сомневайтесь, ибо вся моя сила от Него, — пророкотал усталый уверенный голос.

— Я и не думал подвергать сомнению очевидное, — с тонкой иронией ответил Бешенный. — Тем не менее, сделайте доброе дело, и, поверьте, это облегчит наши переговоры. А Зерги пусть останется с вами — он нуждается не только в физическом, но и душевном исцелении…

— Вы уверены? — скепсис был подобен яду.

— Ну, кто сейчас в чём-то или ком-то может быть уверен? Зато в случае необходимости он сможет вам помочь в неких деликатных вопросах. Либо послужит посланником — в самом крайнем случае — к нам. Ведь он жил в семье священника, и пребывание у вас не будет для него ново, нежели для кого-нибудь другого из братства…

Зерги чувствовал, как от ненависти крошатся зубы, и в голове наконец-то взорвалась яркая испепеляющая звезда…

* * *

 

— Ты зачем устроила это представление? — угрюмо спросил сидящий в кресле мужчина в низко надвинутом капюшоне.

— Ну, он был такой смешной, этот твой… человек, — раздался капризный голос, и в свете свечи появилась женщина около тридцати лет, привлекательная, но с таким властным взглядом, что её холодная красота становилась какой-то далёкой и неприступной. Подобные лица часто встречаются у высокорождённых эльфиек. Возможно поэтому она такая — из-за толики крови первородной расы — но такой, выковавшей черты женщины, отчасти характер, но не давшей долгожительства.

— Смешной? — озадаченно переспросил мужчина. Описать только что ушедшего подобным эпитетом было бы действительно… смешно. Профессионального военного и убийцу, очень хитрого и лицемерного, занявшего нынешний пост не только благодаря его, хозяина протекции, но и вопреки всем опасностям, что встают на пути к власти.

— Да! — женщина демонстративно топнула ножкой. При этом взгляд серо-голубых глаз остался прежним — она неотрывно следила за сидящим за столом мужчиной. — А где головы принцесс? Ты мне обещал их! Хотя бы старшей для начала.

— Обещал — будут. Сенешаль вон в твоей коллекции уже есть, — кажущаяся его бесстрастность не могла обмануть женщину, и она мысленно усмехнулась: мужчины так предсказуемы! Всего лишь незначительное тонкое воздействие на кнопочки из сочетания алчности, властолюбия и гордыни, и они падают к ногам, будто перезревшие плоды. А параллельно покажи себя ранимой, беззащитной, покорной плюс несколько слов восхищения и любования — и они становятся комнатными плюшевыми существами, которые — уже! — можно иногда гладить против шерсти, показывая характер, или становить в тёмный угол, лишая волшебного света нагого тела. И процесс воспитания практически завершён.

С Элием всё было так чудесно, пока в игру не вступила старая соперница Делайла. Баронесса свела практически на нет успехи в обкручивании короля, он всё ещё держался, послушный её ниточкам, но прочной связи не получилось — подруга — стерва, когда-то бывшая в её лагере, а затем внезапно испугавшаяся усиления соперницы, и двинувшая необъятную грудь и пышный зад на крепостные, но абсолютно беззащитные королевские стены, ослепила Его Величество, хотя и не полонила его разум, как это могла сделать её конкурентка. Она уже собиралась выложить свой козырь баронессе — бутылочку превосходного яду с южного материка, от которого жертва, прежде чем отбросить юбку, удивительным образом преображается и хорошеет. О, как бы она — Единый свидетель — безутешно рыдала над могилой так ужасно быстро ушедшей от них подругой, с каким бы удобством устраивала голову короля на своей такой мягкой и уютной груди, подсовывая горошины возбужденных от близости власти сосков в рот, прикармливая Его Величество!

Но всё в один момент, совершенно по глупой случайности пошло наперекосяк. Старшая дочь Элия, эта… эта драконья подружка, воспитанница безумной и мужеподобной Брады посмела пожурить отца о… неприличном оживлении вокруг его персоны. Какое она имела право влезать во взрослые игры, эта девчонка с саблей в заднице вместо более достойного даме предмета?!

И Элий, на вполне резонное её замечание, что нечего всяким молокососкам указывать взрослым, что и как делать, вместо доброго отеческого нагоняя, вызверился на неё за «непристойные отзывы» о его ненаглядной дочери. Побагровел, будто варёный рак, замахал клешнями, и если бы не её отменная реакция, быть бы ей битой…

Столько трудов дракону под хвост — королевский гнев — штука затяжная, тяжёлая и нервная, пережить его не всякий может, но ей ли бояться какого-то мужчину, пусть и с рогатой шляпой на голове. Так что, можно сказать, благодаря бескостному язычку старшей дочери Элий подписал себе досрочное покидание мира живых и благополучных. Во всём она виновата — Лидия, фурия с яйцами дракона между ног. Вела бы себя прилично, глядишь, в конце концов отделалась монастырём и годичным заточением в одиночной келье.

Вон, младшая ведёт себя примерно: портит глаза над книгами, а на мальчиков и носа не кажет. Хотя милашка ещё та… М-да, можно было б с ней пообщаться — она бы пожалуй, не отказалась от парочки мастер — классов со сладкой девчонкой… Но всё это в прошлом, к сожалению… Или нет?

— Отдай мне младшую элийскую дочь.

— Младшую? — удивился мужчина. — Руфию? — лёд невозмутимости покрылся сеточкой мелких морщин озадаченности.

— Ну а кого же ещё? — немного раздражённо произнесла женщина, всё ещё увлечённая открывшейся перспективой.

— Это зачем?

Она наконец обратила внимание на подозрительность, мелькнувшую в голосе собеседника, и поняла, что немного увлеклась и ослабила контроль над беседой.

— Хочу, — обезоруживающе улыбнулась. — Она такая умная. Отдай её мне в монастырь, я выращу из неё достойную замену себе.

— Но… Она ведь принцесса… — удивлению его не было предела.

— Ну и что? — беззаботно хмыкнула та, садясь на стол и забрасывая ногу на ногу, отчего оголились полукружия аппетитных бёдер, взяла из вазы яблоко и укусила его; сок заблестел на вызывающе алых губах, она слизнула его неторопливым языком. — У меня есть свои методы воздействия. Я могу убедить молодую девушку, что дело служения Единому важнее, нежели какой-то трон в каком-то королевстве.

— Это точно, — саркастически отреагировал мужчина, яду в его голосе было столько, что только глухой бы не услышал его, а сообразительный бы понял: сама недавно прорывалась в первые леди этого «какого-то» королевства, а сейчас изображает вселенские масштабы. Непостоянная, капризная стерва. Но о-очень соблазнительная!

— Почему ты сомневаешься? — надула губки, изображая маленькую девочку, обиженную недостаточным размером конфеты.

— Что ты, в тебе я не сомневаюсь, — терпеливым вздохом пробормотал тот, скрывая иные чувства, осторожность среди которых была не на последнем месте.

Ну-ну, — подумала женщина, глядя в сторону, при этом якобы случайно демонстрируя белоснежный эпизод шеи, укрываемой, будто берёзовыми серёжками, несколькими милыми завитушками волос, основная масса которых была собрана и заколота вверху в высокой причёске, куда он любил целовать, щекотно скользя носом — в такие моменты ей стоило большого труда не расхохотаться. Ну ещё бы: взрослый, вполне состоявшийся мужчина, очень богатый и известный (упоминание об этом, как о факторе больших возможностей и вседозволенности), а ведёт себя, как… как романтический юноша. Можно сказать — будто девственник, впервые путешествующий по женщине, когда особо оголено осязание, и считающий это великой тайной. Если учесть, что само слово «девственность» у неё относилось к уничижительным и презрительным, то можно представить, как действия, ассоциирующиеся с ним, воспринимались ею. Нет бы, воспользоваться своей силой, фантазией, воображением и, попытавшись разбудить свои самые сокровенные желания, использовать её, как сосуд, способствующий этому — к чему, в принципе, она была готова (и даже совсем не против выступить в роли этакого сводящего с ума сосуда)!

Эх, ничего-ничего, любому мужчине можно найти замену…

Это вдруг её заинтересовало, она даже не очень обратила внимание на неожиданно робкие прикосновения к своему колену. Нет, мысль не нова, и даже в принципе готова замена, хотя сам объект (назовём его так) будет, пожалуй, посложней. Но вот идея замен…

Мужчины столь непостоянны и… слабы, что ли, что даже выбор самых сильных не даёт уверенности в будущем. А вот женщина, если к тому же она преданна, повязана с тобой душевно и физически — это да! Это сильно!

Испытывая необыкновенный подъём и нешуточное возбуждение, резко раздвинула колени, и мужчина, не ожидавший такого (подобные импульсивные шаги она допускала нечасто — всё-таки должна присутствовать в отношениях некая новизна) оказался буквально сражён увиденным. Одевание нижнего белья либо его отсутствие всегда чётко ею планировалось в зависимости от прогнозируемой ситуации. И в этот раз интуиция её не подвела: под юбкой ничего не было надето.

Полюбовавшись несколько ударов сердца на остекленевший взгляд мужчины, она, наклонившись, обхватила руками его голову и с силой прижала к себе…

Вдавливая в себя влажное лицо, она поставила точку в своих размышлениях: решено, надо вытаскивать младшую РоБеруши. Перевоспитывать и привязывать к себе. Лично прирученная девица с королевской кровью, потенциальная королева — это неплохо.

И застонала от удовольствия.

 

Глава 1

Прейр РоГичи.

Капитан устало потёр виски, невольно поморщился, зацепив свежий шрам, как раз над переносицей, за который гвардейцы за спиной его уже прозвали Железный Лоб — за то, что он пытался оспорить крепость мощного шлема из доспешного набора латника собственной головой. Сейчас да, можно было посмеяться и пошутить по этому поводу (а мысленно обругать себя последним драконом), но следует быть честным перед собой — в глубине души он был доволен своими действиями, ибо безумным наскоком фактически переломил ход сражения, ведь несмотря на численное превосходство, гвардейцы могли так все и полечь, не в силах противостоять монолитному строю латников. На его счету помимо повреждения, ранения и вывода из строя какого-то количества солдат, внесения сумятицы, был и вражеский офицер и один из сержантов, пытавшийся грамотными командами привести своих бойцов в порядок. И когда он таки размозжил последнему голову и потерял сознание, победа была практически за ними: остатки латников, словно раненые медведи отбивались от окруживших их легче экипированных королевских солдат, конные гвардейцы, безжалостно вырезав дрогнувших и бросившихся прочь «ночных», тоже занялись тяжёлой пехотой — и нужно заметить, те дрались стойко и до конца. В итоге разъярённые «чайки» просто дорезали врагов на момент, когда РоГичи очнулся. Осталось несколько поверженных, едва дышащих противников, из которых после слабого, но властного приказа капитана прекратить бойню, только один мог ворочать языком, но и тот лишь презрительно харкнул кровью, прежде чем потерять сознание. По некоторым неявным признакам знатоки всё-таки сделали вывод, что противостоящие относились как ни странно к недавно созданному особому подразделению в структуре стражи с подчинением непосредственно коменданту гарнизона РоШакли. И это ещё больше запутывало ситуацию. Вот и всё. Кроме, естественно, того, что в тесном контакте с ними участвовала городская криминальная группировка печально известного Бешенного, а точнее, банда Кривого, вассала этого садиста и маньяка. А также наёмники маги — огневики, подрядившиеся помочь — это по слухам недобитых вначале «ночных», но, учитывая патологическое враньё последних и крайне низкую занимаемую ими ступень в бандитской иерархии — «мясо» — доверять этим данным было бы опрометчиво.

Возвращение в гвардейский городок было не совсем триумфальным, потому как очень уж большую цену пришлось заплатить за победу. Из примерно до двух сотен королевских гвардейцев на момент попадания в засаду в живых осталось чуть более сотни, из которых почти половина разной степени ранены или обожжены. Конечно, в основном потери были следствием двух магических атак, но от этого совершенно не легче.

Серьёзно стал вопрос: что делать? При чём две задачи, стоящие перед капитаном были практически взаимоисключающими. Первая: выяснить, где король и его семья, и приложить все усилия либо по их спасению, либо охране. Вторая, важность которой РоГичи принялся бы отстаивать с пеной у рта: как спасти своих людей? При том, что времени на размышления не было: вечер переходил в ночь и только самый недалёкий оптимист утверждал бы, что с рассветом всё станет на свои места. Именно сейчас, в темноте, противоборствующие стороны окончательно повернут чаши весов, а ему, гвардейскому офицеру срочно требовалось принять верное решение.

Но если разобраться, лично он особых сомнений не испытывал. Он — воин, он должен выполнить долг. Сложить голову за корону не сложно и по большому счёту не так уж и страшно — он то всю жизнь к этому готовился. Но… Значит нужно решать одновременно обе задачи. Для начала необходимо выяснить, что делает вторая группа латников, блокирующая гвардейцев у вторых ворот. Узнать их численность: пехоты, «ночных» и количество магов. Дальше: оставаться в военном городке кому-либо смертельно опасно, так как с уцелевшими бойцами капитан планировал провести разведку (или — прорваться) ко дворцу. Раненых брать с собой было невозможно. Поэтому… — он задумался на пару ударов сердца, мрачно меряя шагами небольшое пространство своего кабинета под внимательными взглядами своих сержантов — один Даг вышел распорядиться насчёт разведки противника. По большому счёту боеспособных солдат чуть более пятидесяти, и существенно повлиять на любое развитие событий их полусотня вряд ли сможет, поэтому следовало выбрать около полутора десятка местных жителей, желательно живущих недалеко или имеющих возможность безболезненно снять комнаты на случай, если их отряд, отправившийся ко дворцу не сможет вернуться или хотя бы подать весточку, то небольшие группки должны постараться незамеченными с учётом раненых раствориться в столице. Причём, как это ни прискорбно и больно задевало гордость, не афишируя гвардейской принадлежности, ибо слухи, дошедшие до сего момента благодаря немногим вернувшимся солдатам были самые мрачные: от убийства короля и всей его семьи и захвата какой-то части столицы ордой тёмных до преследования и убийства всех людей, каким-либо образом относящихся к королевской службе, будь то чиновники, дворяне или — как они — солдаты, верные королю.

Так и было сделано. Отряд, выдвигавшийся к дворцу был сформирован в количестве сорока двух конных, экипированных и подготовленных для трёхдневного автономного движения бойцов. Для помощи раненым хватило и десятка, из числа легкораненых многие желали участвовать в рейде, но капитан был непреклонен: приказал сохранить себя на случай сбора — ему отчего-то казалось, что вероятность их совместного ухода из столицы велика. Некоторые, из тех, кто не шёл в рейд, вызвались самостоятельно найти себе укрытие на ближайшее время, пока что-либо не проясниться. Ранеными и информацией, касательно их расположения, сигналами и паролями занимался интендант городка, который, собственно, жил в квартале от места службы, со своей командой обеспечения — он же намеревался поселить по соседству парочку бойцов на случай… в общем, на случай своей смерти, которой он боялся меньше, нежели возможных пыток в случае разоблачения.

Доставили одну хорошую новость: вторая часть латников, кстати, без усиления магами, но с двумя десятками всадников, узнав о судьбе товарищей, отошла в неизвестном направлении: видимо, посчитали, что караулить с одной стороны бессмысленно, а разделиться — опасно, не хватит сил. Возможно, они ушли за подмогой. Во всяком случае, на этом этапе им повезло. Ну и для гвардейцев неплохо, планировавших активные действия.

Стоял теперь РоГичи на чердаке у окна (это была достаточно высокая точка этого района) одного из жилых домов, из которого через небольшую торговую площадь виделись вторые, северные ворота в дворцовый комплекс. Во дворе было привязано более тридцати коней (пять — с поклажей плюс несколько подменных), а двадцать бойцов, разбитые на мелкие группки посменно, максимально незаметно контролировали периметр двора и сам дом, хозяева которого, королевский чиновник младшего разряда с женой и двумя детьми были вежливо, но твёрдо препровождёны в отдельное помещение с наружным замком, до рези в глазах вглядывался в относительную темноту, пытаясь хоть что-то увидеть, ибо нетерпение становилось невозможным и бороться с ним было всё сложнее.

— Ваша милость, возьмите, — Борун протянул ему сочный кусок мяса и несколько лепёшек, отчего офицер ощутил, как давно он не ел, благодарно кивнул, и всё равно, не отвлекаясь, от окна, в котором не очень далеко, через площадь, в редких жёлтых светляках факельного освещения темнела громада королевского дворца. Вгрызся в мясо, закрутив его предварительно в лепёшку, запивая сильно разбавленным водой вином из меха, тоже услужливо протянутым сержантом.

Борун находился теперь при РоГичи постоянно, выполняя роль оруженосца — адъютанта — глашатая, и никто с этим не спорил (оруженосец, положенный ему по должности, так и остался не погребенным под деревом у несчастливого села Луки, пав от топора урука). Субординация, как ни как. Да и некоторые, с большим количеством лет выслуги сержанты отнеслись к инициативе Боруна с пониманием — капитана после его безумных выходок зауважали гораздо больше, чем за всё время мирной службы, где за ним в гвардейских кулуарах закрепилось мнение пусть и честного служаки, но всё-таки женского подкаблучника, и теперь старались всячески беречь — он доказал своё умение правильно оценивать ситуацию и принимать верные решения в критические моменты. А ещё больше, при всём бахвальстве не боязни положить голову на алтарь защиты Агробара, бытующим в гвардейской среде, капитан старался всё-таки беречь своих людей, и было видно, что несмотря на ледяное хладнокровие, как он болезненно переносит потерю каждого бойца, и чуть ли не считает это личной виной, хотя сейчас это было не очень правильное настроение.

— Ваша милость, как вы думаете, что происходит? — тихо спросил сержант, невольно отвлекая РоГичи от тяжёлых и неприятных дум.

Капитан пошевелился, поднёс ко рту застывший на половине пути ко рту мех с вином, запрокинул голову и сделал несколько жадных глотков. Кадык дёрнулся несколько раз, РоГичи оттёр губы рукавом совсем не по благородному.

— Переворот, — коротко бросил, челюсть вновь задвигалась, перемалывая мясо. Замер на удар сердца, поморщился, словно от приступа внезапной боли (кстати, эти судороги стали чаще искажать лицо капитана), чуть повернул голову в сторону Боруна и, не глядя, добавил. — Кого-то в нашем благословенном Агробаре не устраивало его положение… И мирная жизнь. Амбиции и властолюбие — это серьёзные… — задумался, — заболевания.

— Это естественное состояние для высшей аристократии, — негромко буркнул сержант.

РоГичи невольно покосился на него, мысленно хмыкнул — в этом изречении при должном внимании можно было усмотреть крамолу: как же — недовольство наследной верхушкой королевства. При чём слова брошены в присутствии высокого гвардейского офицера. Но капитан и до последних страшных событий не подумал бы уличить в чём-либо, скажем так, некорректном по отношению к королевству подчинённого. С другой стороны надо хотя бы немного знать Боруна, который несмотря на дворянское происхождение, скорее напоминал степенного и основательного крестьянского старосту, нежели лезущего на рожон распушивающего хвост перед каждой мало-мальски благородной и симпатичной девицей, столичного мужчину. Представить его выясняющим отношения с перчаткой и произносимыми соответственно крахмальными словами было бы сложно. Скорее уж, трактирный мордобой, обкладывание противника в пьяном угаре солёными портовыми драконами и стремительный бег по ночным улицам от практически своих сослуживцев — стражников — это более подходило сержанту. Его, как и собственно, капитана не трогали (если, конечно, лично не касались) перипетии дворцовых интриг, поэтому безумное желание разных личностей влезть поближе к трону, тем более с опаской подняться на эшафот вызывали ироничное фырканье или прокручивание пальцем у виска.

— Что вы планируете, ваша милость? Идём на помощь нашим?

— Наших там уже нет, — глухо ответил РоГичи. — Думаю, они все пали от предательских ударов в спину, — тяжело вздохнул. — Хотя бы выяснить о судьбе королевской семьи. Но соваться туда — проще добровольно влезть в пасть дракона. — Особенно это было понятно в свете недавнего появления пеших колонн и отрядов всадников, в сумерках неторопливо втянувшихся в дворцовые ворота, едва видимые отсюда. Капитан сомневался, что так спокойно могут входить войска, преданные Берушам. — Ждём разведчиков или… — опять прошла судорога по лицу, — просто ждём какое-то время, и если ничего не изменится, а новости, буде они появятся, не будут внятные, станем уходить к Западным воротам. Сформируем колонну для наших раненых, и, даст Единый, выберемся из города.

Они помолчали какое-то время, каждый думая о своём, но в этом молчании удивительным образом протянулась ниточка, связавшая таких, в общем-то, разных людей, без учёта их положения в отряде. При этом капитан, до сего времени предпочитавший скорее уединение, нежели шумные компании, и вследствие этого не приобретший настоящих друзей или хотя бы лиц, с которыми можно было поддерживать длительные доверительные отношения без всяких скидок и уходов в кусты в случае малейших негораздов, ощутил невольное облегчение. Наверное оттого, что тащить на себе личину не ведающего сомнения командира в то время, когда ты полон страхов и неуверенности — это ещё тот груз, который способен сломать хребет и дракону. А человек — это всего лишь жалкое подобие мифического разумного, огромного и сильного.

— У меня был товарищ по детским играм, — начал тихо Борун, — один из сыновей замкового бортника, — усмехнулся так, как может улыбаться человек, вспоминающий что-то светлое из своей жизни. — Мы, собственно, так и познакомились: он тягал с пасеки мёд в сотах, и как-то угостил меня, случайно набредшего на него. Закончилось, правда, это немного печально: пчёлы были недовольны нашим соседством и запахом, от нас идущим. М-да, лица у нас тогда были презабавные, когда мы предстали перед владетелем. Отходили нас по задницам знатно — каждого в своём углу. Тем не менее, пережитое приключение сблизило нас, и я стал частенько сбегать из замка к нему — как-то с ним было интересней и… приятней, что ли, а то кузены по прямой линии были заносчивы и высокомерны, хотя задираться уже тогда не могли — я в морду любому мог дать, не взирая на последствия. Даже наследнику, — его губы вновь посетила мечтательная улыбка. — И, кстати, абсолютно повезти могло только старшему брату — и я, мальчишка, которого такой же мальчишка и просветил, очень возмущался, отчего остальные так важничают. В общем, товарищ мой — ещё тот сорвиголова, и была у него одна присказка, которой мы, пацаны, в конце концов и стали его называть: Подратьсябы. «Эй, — кричит кто-то, — Подратьсябы, в лес идёшь?» Так вот, вспоминаю один показательный случай с его участием. Были мы на весенней ярмарке, что ежегодно проводится в нашей земле, я с Подратьсябы и ещё одним пацаном сбежали из дома (меня конечно ругали и пороли за общение с простолюдинами, а потом плюнули, ибо никто из так называемых родственников не строил особых планов на моё будущее: на землю ли какие-то семейные богатства и блага я не претендовал — вот и ладненько. В общем, бродили мы по ярмарке, как водится, спёрли яблок, купили сладких булок, покрутились у оружейных рядов и неожиданно вышли на небольшую ватагу в двенадцать незнакомых, примерно нашего возраста пацанов — такие же, как мы, только из другого надела. И тут мой товарищ изрекает свою фразу. Третий пацан пытался образумить его, мол, их много — и, кстати, та ватага никаких враждебных действий по отношению к нам не предпринимала, гуляли себе парни — говорит, давай ещё наших найдём. Но я то вижу по настрою, что драки не избежать, поэтому молча потихоньку снимаю ремень — очень уж хорошая там пряжка была, будто специально предусмотрена вот для таких случаев… Да, вломили они нам тогда знатно, — сержант задумчиво смотрит в тёмное окно на отражающуюся дрожащую свечу, морщины разгладились, он словно помолодел. — Поднимаемся с земли, вытираем рукавами кровавую юшку, а я вижу лицо товарища и понимаю, что он счастлив. «Славно подрались», — говорит мне, выплёвывая на ладонь зуб. Вот так.

Капитан смотри на сержанта, и уже не совсем горестные мысли бродят в его голове. Можно не сомневаться, что точки зрения Боруна придерживается большинство гвардейцев. И на самом деле это очень заманчиво — ввязаться в бой, а там дальше — как кости лягут… Но ведь он не деревенский задира, а офицер, и хоть немного обязан думать, рассчитывать, видеть наперёд — его прямая обязанность, поэтому он прошёлся по каморке, сложив руки на груди и как-то даже примирительно сказал Боруну.

— Обещаю: подраться в ближайшее время у тебя получится. Так что смотри: чем дольше ты уцелеешь, тем больше подерёшься, — он смотрел в спокойное и твёрдое, будто из дубовой коры лицо сержанта, и чувствовал, что ростки сомнений растворяются бесследно и на их место приходит бесшабашная лёгкость.

— Сэр, я в вас не сомневался, — усы дрогнули в улыбке. — Просто знайте, что мы, — он коротко повёл широкой мозолистой ладонью, подразумевая, кто это «мы», — с вами: и спину прикроем, и в пасть дракона пойдём.

Они несколько ударов сердца смотрели друг другу в глаза, и РоГичи признательно кивнул и отошёл к окну. Его переполняло неожиданное и… приятное чувство… Общности, что ли, как будто будучи сумасшедшим коллекционером, он вдруг за бесценок приобрёл не имеющий цены экспонат. Или вот: бедный крестьянин в стоге сена находит королевскую корону. Нет, пожалуй, это не подойдёт — крестьянину от короны больше проблем, нежели радости — много вероятности остаться вообще без головы.

— Ваша милость, ложитесь отдохните, — Борун настойчиво указал на находящуюся в самом углу между настилом и поднимающимися стропилами лежанку. — При любом изменении обстановки, либо появлении разведчиков или, в конце концов, через пару часов для принятия окончательного решения разбудим вас. Не стоит тратить силы, когда они весьма вероятно пригодятся нам до последней капли, — заверил он немного пафосно, но, как известно, людям, идущим на смерть многое прощается — в том случае, конечно, если они идут за достойное дело.

РоГичи отрицательно качнул головой, предполагая, что нервное напряжение не даст ему возможности уснуть, но, подумав чуть, придвинул каким-то образом оказавшееся здесь кресло к притягивающему его, словно магнит, окну и с неимоверно долгим выдохом — грудь будто сдулась, погрузился в него и вытянул натруженные ноги.

— Сержант, проследите, чтобы бойцы смогли тоже отдохнуть, — сказал, глядя снизу вверх на собравшегося уходить Боруна. — Уменьшите дежурные смены — смысла нет держать многих в напряжении, — добавил. — Ночь длинна, и если выкроенный час отдыха может помочь воину уверенней держать меч, то это стоит того.

Гвардеец кивнул, соглашаясь, наклонился, поднял люк и стал неторопливо спускаться вниз.

Повернув голову, капитан смотрел на основательную фигуру сержанта, исчезающего внизу, потом услышал удаляющийся скрип ступеней, жалобный и сухой, и только после этого с трудом вернул взгляд к окну, но дальше стекла тот не прошёл — завис, замер мухой в паутине, погружаясь в нахлынувшую, будто течь в корабле, усталость. Веки приобрели неимоверную тяжесть и неуклонно устремились вниз, удерживаемые только волей и глупой фразой: он должен быть настороже.

Ярким и болезненным видением перед ним прошли лица. Меньи — младший сын, находящийся где-то там, в дворцовых коридорах, таких бесконечных и смертельно опасных сегодня. Велья смотрела на него с полуоткрытыми в обращении губами и непонятной тоской во взгляде. Адалия, младшая дочурка, со смехом протягивала руки, до которых он никак не мог дотянуться… Дремота властно распоряжалась в его теле, и он ничего не мог с этим поделать…

Пробуждение было внезапным и не очень приятным — казалось, удар сердца назад он присел в кресло, а тут уже выдёргивают из сладкого и крепкого сна. Резко сел, отчего сердце, находившееся в состоянии покоя, возмущённо забилось внутри, потёр ладонями лицо, словно снимая вязкую паутину. Посмотрел на Боруна, невозмутимого и абсолютно не выглядящего усталым.

— Пришли разведчики, — по тону сержанта капитану показалось, что принесенные известия, наверняка предварительно, пусть и коротко, выслушанные, интересны и… внушают некую надежду.

— Зови.

Борун подошёл к люку и негромко крикнул:

— Дили и Жон, к капитану.

РоГичи встал, брызнул водой из кувшина в лицо для скорейшего пробуждения, огладил измятую и, честно нужно сказать, не очень свежую и чистую одежду — в казарме-то после боя он переоделся, но сейчас всё равно чувствовал себя каким-то грязным, повернулся к крепким и чем-то неуловимо похожим парням, переступавшим с ноги на ногу под внимательным взглядом капитана. Одежда на них была отнюдь не гвардейская: туники неопределённого серого цвета, подпоясанные ремнями с висящими ножнами для ножей, скатанные в руках плащи, штаны из грубой ткани и тяжёлые башмаки — они напоминали крестьянских парней, вырвавшихся в город. Это ощущение дополняли коротко обрезанные (можно сказать, по-солдатски) белобрысые шевелюры и веснушчатые загорелые бесхитростные лица и выделявшиеся на них отнюдь не глупые зелёные и серые глаза.

— Рассказывайте, — коротко бросил РоГичи, отойдя и боком облокотившись об откос. — Если есть что-то, требующее быстрого решения, то коротко, нет — тогда с подробностями, — уточнил.

Из рассказа более высокого сероглазого Жона капитан узнал следующее. Через главные ворота, к которым, переодевшись в простых горожан, они попытались подойти в первую очередь, путь им был заказан: за пятнадцать локтей сменившаяся на воротах стража вначале окриком, потом взведёнными арбалетами завернула их обратно. А когда они, задумавшись о своих дальнейших действиях, схоронились в сторонке у парадного входа стоящего на площади дома, подозрительно открытого и пустующего, то наблюдали такую картину: какой-то важный рыцарь с эскортом в пять солдат, не взирая на предупреждение, подъехал к воротам. Вначале, видимо, поинтересовались его именем, и только после этого арбалетный залп сбил практически всех сопровождающих рыцаря, а его самого свалили с лошади — так, не убивая, выбежавшие из превратной калитки копьеносцы. Вот такая поучительная история, после чего гвардейцы вернулись к северным, торговым воротам, сквозь которые, собственно, и снабжался дворец, а также убиралось то, что не стоило выставлять напоказ перед ранимыми носами дворянства.

Тут ситуация была лучше — ни в кого не стреляли, но только лишь потому, что ни один дракон тут не ошивался, а точнее, не было дураков. И яркой иллюстрацией к происходящему была груда мёртвых полуголых тел, сброшенных со стены.

Но задание нужно было выполнять, они сами это понимали, что это очень важно, возможно даже для всего Агробара — информация из королевского дворца. Вдруг есть хоть малейший шанс переиграть ситуацию? При этом нужно было быть очень осторожным — по улицам шастали, особо не прячась группки людей с зелёными повязками, но на гвардейцев, как правило, они не обращали внимания в силу того, что были те довольно крепкими парнями с дубинками (личное оружие они не могли с собой взять), от которых вместо прибытка легко схлопотать по зубам — ну и прочие неприятности, да и заняты были эти люди, привольно чувствовавшие себя на центральных улицах столицы, грабежом, насилием и убийствами. По словам Жона — Дили не проронил ещё ни слова — если бы не задание, они бы обязательно ввязались в какую-нибудь потасовку — уж очень чесалась дубинка пройтись по наглым, совсем не добропорядочным рожам, которые хлестали дешёвое вино и пиво, горланили похабные песни и выкрикивали гадости в сторону рода Берушей. Где это видано, чтобы так облаивали королевский род, сидящий на троне не одно столетие?!

Была ещё третья точка для возможного проникновения во дворцовый комплекс — тянувшийся уже который месяц ремонт западной стены. Но в каком там всё виде неизвестно, да и логично предполагая к этому месту особое внимание стражи, решили этот путь оставить напоследок.

Как бы то ни было, они решили попытаться проникнуть через торгово-хозяйственные ворота и придумали такой план: изобразить из себя поставщиков хлеба во дворец, предположив, что, несмотря на переворот и забитые снедью закрома дворца, от свежей выпечки вряд ли кто откажется. При этом надо было учитывать, что при дворце были свои печи, но не до конца справлявшиеся с потребностями двора. А чего они сунутся в такой опасный момент, — спросите вы? Так посмотрите на наши физиономии — нам ли, бывшим деревенским кого-либо бояться? Так и решили.

Первым делом они двинулись к известной пекарне, где булочки и пирожки действительно всегда были славные. Касательно того, поставляла ли именно эта пекарня свою продукцию во дворец, они не знали, но надеялись, что их просветят насчёт процедуры прохождения ворот. К тому же, рассматривая двигающихся на стене часовых, они поняли, что это непонятно кто, то есть, новая стража вряд ли знакома с этой стороной жизни дворца. И на это была самая большая надежда: что их никто не знает.

Пекарня была заперта изнутри, стояла этаким молчаливым и словно бы неживым домом. Это было естественно ввиду приблизившейся ночи, беспорядков и кое-где алеющих пожаров. Они чуть не выломали дверь, когда появился растрёпанный и испуганный хозяин в смешном ночном колпаке, едва прикрывающем залысины. Дрожащего хозяина поставили перед простым выбором: жизнь или телега свежей выпечки (именно то слово было выделено, не «телега», не «жизнь», основное — «свежая»). Пекарь что-то лихорадочно подсчитывал в уме, а потом уточнил: каковы размеры телеги. Гвардейцы сообщили, что именно он должен предоставить оную с размерами, соответствующими количеству продукции. После так и быть, никто не пострадает. А королевство его не забудет.

Когда смирная каурая лошадка была запряжена, а на телеге громоздились соответствующие полные корзины, хозяин пекарни сделал последнюю попытку уточнить судьбу конячки, а также пустой тары. Раздражённые разведчики постеснялись чётко ответить на вопрос, ибо за спиной пекаря торчали три полусонные мордочки одна над другой, но и обнадёживать не решились, поэтому ограничились нейтральным: как кости лягут.

Вот на едущую телегу стали больше обращать внимания. Прицепился даже военный патруль, кстати, из городской стражи. Солдаты выглядели внушительней и твёрже своих товарищей, ещё недавно битых. Но парочка пирожков и упоминание маршрута благотворно повлияли на суровых стражников. А вот с иными пришлось общаться на языке палок, а от одних спешно убегать — уж больно неприятно выглядели луки в их руках. Но, в целом, отделавшись ушибами и синяками, они, в конце концов, оказались у задних дворцовых ворот, где были подвергнуты процедуре отпугивания, но Визил сделал лицо упавшего с колокольни (он был третий из разведчиков, самый старший и тёртый из их компании, ему было проще всего ещё более состариться и сесть на козлы телеги) и ворчливо принялся препираться с охраной.

На вполне резонный вопрос: «Вам там что, жрать не надо?», стража отреагировала моментально: подняли решётку на пять локтей и в образовавшийся проём протиснулась телега. По тому, как солдаты тщательно проверяли телеги, видно было, что они не поверили. И лишь комментарии Визила, что, мол, молодцы, из-за них теперь на стол во дворец понесём остывшие пирожки, и солдаты, отведав сдобы, не найдя в телеге никакого подвоха или крамолы, почесали в затылках в немом восхищении: это кем надо быть, чтобы в смутное время в фактически центр кровопролития и неприятностей с непонятным победителем доставлять еду? Жон дурашливо щурясь (ну что за улыбка под направленными остриями копий, алебард и арбалетов?) сообщил служивым, что у них такой график доставки. А если продукция понравится, то они будут возить её и новой власти… по сходной цене. С тем их и отпустили с Единым.

Измученный кладовщик несказанно обрадовался привезенному. Гвардейцев он не узнал, но поделиться неприятностями, пожаловаться на жизнь был горазд. Правда, перед этим, чуть пальцем у виска не покрутил: мол, ребятки, вы может и не слепые, но мозги растеряли по дороге из села в столицу: кто ж вас теперь выпустит из дворца? Да, по этому поводу были сомнения и опасения, но разведчики решили бороться с ними по мере появления.

Вот информация, поведанная им словоохотливым дядюшкой Зимием, слегка дополненная знаниями и сплетнями других людей:

Элий Четвёртый убит — это точно. По некоторым данным самой Лидией — слухи об этом распространяли солдаты с нашивками «грифона». Но…

за самой Лидией объявлена охота по дворцу. Вначале людьми в зелёном, потом объявившимися стражниками РоШакли;

зелёные, или «грифоны», или отряд лорда РоАйци при появлении стражи коменданта в силу каких-то причин передрались друг с другом;

это было ужасно: море крови, горы трупов, половина прислуги, что не успела спрятаться в тёмных кладовых, убита, дворяне в основном пострадали все: либо мертвы, либо уже сидят в подвале, не взирая на пол и возраст, женщины практически поголовно изнасилованы, сумасшедшие садисты РоАйци принялись уже и за мальчиков…

(В этом месте капитан поднял руку — на лице его не дрогнул ни мускул, и попросил Жона рассказывать только факты или то, что имеет интерес, а не все подряд страхи натерпевшегося жути пожилого человека, на что разведчик с кривой улыбкой извинился, ответил, что увлёкся, и продолжил):

данных о Руфии, младшей сестре короля, герцоге Панорике, брате короля, нет никаких;

известно, что арестован лорд РоВенци и ряд высокопоставленных дворян с формулировкой «за измену», но ни кем арестованы, ни где находятся, неизвестно;

во дворце, не взирая на внезапность нападения, ещё имеются очаги сопротивления из числа гвардейцев и преданных королю людей, но эти места тщательно блокируются солдатами коменданта РоШакли… хотя он вроде как и разбил «грифонов», и будто бы объявляет себя сторонником истинной королевской крови. Всё.

РоГичи выслушав солдата почти не перебивая, задумчиво помолчал, потом негромко уточнил:

— А как вообще обстановка внутри?

Жон пожал плечами и виновато улыбнулся.

— Плохая, ваша милость. Всюду трупы — их даже убирать некому. Хозяйничают сейчас эти новые пехотинцы РоШакли, «голуби», но на мой взгляд они… — пошевелил пальцами, — в общем, показались серьёзней простых стражников, дежуривших на улицах. И я… не стал бы им доверять. Со слов выживших ведут себя не так нагло, как бесчинствовавшие до них «грифоны», но всё равно суют свой нос везде и также скоры на расправу…

— Ваша милость, — неожиданно подал голос Дили, — есть один момент, который не даёт мне покоя, — замолчал, ожидая разрешения продолжить, и РоГичи согласно кивнул. — Во-первых, извините, конечно, может я не то говорю, но не верю я, что старик… ой, извините, лорд РоАйци мог пойти на это… — РоГичи нахмурился, а разведчик, прищурившись, отвернулся к окну, пожевал губами, — предательство. Я с восточного предела, и знаю, что говорю. В нём нет жажды власти, и на место наместника предела его чуть ли не уговорил сесть ещё отец Элия Четвёртого. Восточный предел — это место, где и без столицы хватает своих забот, а… столичные гуси, — он скривился, а капитан промолчал, в душе усмехнувшись, потому как к этим лапчатым условно можно было отнести и его, — только усложняли обстановку своими наездами и будоража местных баронов. Потому старик и избегал не то что поездок в Агробар, но и любых вестей из него. Это одно. Второе: я знаю, что такое тяжёлая пехота из гвардии лорда… Это — очень серьёзно, и все эти натасканные стражники Шакала, простите за грубое слово, — капитан, поморщившись, только махнул рукой — он сам недолюбливал коменданта, человека пусть и армейской закалки, но… какой-то он был, словно… фальшивый, что ли; впрочем, это не снимает ответственности с бойцов гарнизона отзываться о высокопоставленном офицере так… презрительно, — им и в подмётки не годятся. Там все ветераны, и вообще очень хороши. Так что всё это мне кажется подозрительным.

— Понятно, — подвёл итог капитан. — Ещё что-нибудь?

— Да, — помрачнел Жон. — Нас еле выпустили, но Визил остался внутри. Он не пропадёт, — твёрдо посмотрел на капитана. — Но, боюсь, скромно сидеть в укромном местечке не станет. И на всякий случай мы оговорили сигнал — крестообразный огнём над стеной по нашему направлению. Это будет предупреждение для нас быть наготове, а в идеале снова попытаться проехать с телегой в ворота на подмогу. Не знаю, как к этому посреди ночи отнесётся стража, которая может и смениться к этому времени.

— Хорошо, — капитан заходил по комнате, покусывая ус, остановился. — Молодцы, — достал из кошеля на поясе по паре золотых, протянул их разведчикам. — Объявляю вам благодарность, а сейчас идите отдыхать. Но перед этим проинструктируйте и отправьте за следующей выпечкой пятёрку солдат. Пусть забирают всё, что осталось — так, на всякий случай. Телега должна быть готова, — повернулся к сержанту, — Борун, проследи. И отправь с ними Дага, — тот согласно кивнул. — С этого момента часовой на крыше пусть особое внимание обращает на световые сигналы со стороны дворца, особенно крестообразные, и моментально о них докладывает. Думаю, что мы чуть дольше задержимся здесь. Все эти новости, а также о том, что они должны быть готовы в кратчайший срок прийти по требованию к нам на помощь следует сообщить второй половине отряда.

Он наблюдал, как Борун уходит, и чувствовал, как в душе вновь загорается нетерпение, но на этот раз с нотками надежды.

— Ждём, — проговорил про себя.

 

Глава 2

Тамара.

Они битый час сидели в старой кузне. Впрочем, это раньше она так благородно именовалась, а сейчас это был какой-то забытый Единым склад сельскохозяйственного инвентаря, старых сёдел, ржавого никчемного лома, во что превратилось некогда грозное оружие, пришедшие в негодность доспехи, битый час ожидающие переплавки, и много-много пыли, от которой нельзя было никуда ни деться, ни спрятаться. Она проникала, казалось, всюду, начиная от несчастного хлюпающего носа до требующего немедленного почёсывания мягкого места. Но ни чихать, ни шуметь хоть чуть-чуть они не имели права, иначе — скорое обнаружение с последующей незавидной долей.

Тяжелее всего приходилось Лири. Тамара слышала, как тот сопит, кряхтит и вздыхает, ворочается на небольшом пятачке. Она прямо-таки ощущала, как большого мужчину затапливает непреодолимое желание распрямиться во весь рост, заорать во всё горло и, вывалившись из этого кирпично-деревянного недоразумения, наконец-то начать крушить, ломать и убивать, выплёскивая накопившуюся тяжкую злобу.

От таких ярких картинок она ёжилась, словно от холода и предпочитала вернуться к ноющему неприятно бедру. Никогда не думала, что терпеть и лелеять боль гораздо безопасней, нежели какое-то постороннее наблюдение.

Потом её отвлекла прижавшаяся с другой стороны Гилэри. Несмотря на то, что по званию, да и по возрасту (на год или два) была старше девушки, та будто ощутила нехорошее состояние подруги, ослабевшей физически и морально от раны и переживаний, и, обняв, прижала к себе. Так было бесконечно приятно ощущать обыкновенное человеческое тепло, что будь их положение хоть капельку удобней, Тамара наверняка задремала… Впрочем, так и случилось: только перестали непроизвольно клацать зубы, только-только утихомирилось волнение в носу, в котором пылевые завихрения устроили дракон знает что, вызывая немилосердный зуд и щекотку, как пригревшись, стала проваливаться в темноту забытья и…

Неимоверная сила вдавила её во что-то мягкое. Спросонья показалось, что её душат, но, слава Единому, она быстро пришла в себя и оценила деликатность ситуации.

Попытавшись уснуть, она перестала себя контролировать и, естественно, чуть не чихнула — а ведь одним таким простым действием могла перечеркнуть попытку остаться незамеченными от множества проходящих рядом вражеских солдат. Моментально оценив происходящее, Гилэри, одним крепким движением привлекла её к себе, естественно, ртом вперёд, то есть собственной грудью заглушила демаскирующий звук. Хорошо хоть никто не видел, как смущённо покраснела бравая амазонка, а затем одним резким движением вырвалась из мягких объятий. Потом с опозданием решила, что таким жестом она продемонстрировала сущую неблагодарность, и, будто в оправдание, признательно погладила подругу по руке. Услышав в ответ осторожное касание за плечо, Тамара, окончательно запутавшись, тяжело вздохнула и, решив больше не вдаваться в глупости, снова прижалась к соседке. В конце концов, её знатно знобило, а таким образом хоть как-то можно было согреться.

То, что сами по себе прикосновения оказались приятными, а момент гашения чихания о грудь растревоженное воображение самовольно пыталось восстановить по каждому удару сердца — на это она решила не обращать внимания. В конце концов, эти мысли на данный момент были гораздо полезней и интересней, нежели тягостное ожидание неминуемой развязки и тоскливое приближение смерти. Это ей-то, молодой девушке, не заработавшей славы и не родившей ребёнка. Кстати, надо определиться с приоритетами. Пока время есть.

Кто бы подумал, что в таком положении можно шутить? Вот, что пыль в носу и грудь животворящая делают! Самоирония — первый шаг к жизни.

Услышав их возню, все тревожно замерли, лишь Лири недовольно что-то негромко пробурчал и вновь заворочался, будто медведь в тесной берлоге, борясь с весенней заглушкой в заднице.

И вновь наступила напряжённая тишина. Хорошо было тем, кто был у дверей или щелей, образованных непогодой и временем — они хотя бы имели возможность видеть происходящее снаружи, остальным оставалось довольствоваться слухом. Звучали переклички патрульных, периодические крики боли, топот ног и всё усиливающийся гам по соседству — где-то пару часов спустя, как они покинули караульную пристройку, на месте входа в скрытый коридор изобразив внушительный завал, туда прибыло целое факельное шествие, по словам Ежи, наблюдавшего ту сторону, около пятёрки похоже что командиров среднего звена воинства, что сейчас хозяйничало в дворцовом комплексе, которые решили промочить горло по серьёзному поводу, а чуть позже эти же горлянки проверить на предмет знания похабных солдатских песенок. Знание было на уровне, умение отсутствовало напрочь, зато компенсировалось увеличивающейся громкостью.

Тамара, конечно же, специально не прислушивалась, но то, что невольно удалось в хрипе и стоне разобрать, совсем не радовало, а пробуждало глубоко в душе глухое раздражение. Гилэри, видимо, тоже прослушала часть куплетов, и теперь скрипела от бешенства зубами. Настала очередь Тамары успокаивать её, поглаживая по руке и шепча на ухо какие-то банальности о том, что они ещё отрежут яйца, чтобы улучшить качество и тембр вокала. И какая молодец наставница Брада, что так предусмотрительно увела их оттуда. Хотя само продвижение по заброшенному ходу, вроде и недолгое, а, казалось, затянувшееся на пару месяцев жизни, вспоминалось с такой гадливостью и отвращением, что хотелось достать остатки луковицы и сжевать её, чтобы перебить ту затхлость и смрад дохлятины: в узкий коридорчик заползла какая-то живность и сдохла. А передвигаясь в кромешной тьме, держась только за плечо впереди идущего, естественно, ничего не видя, сложно было разминуться с бренными, но такими вонючими останками несчастного животного. Тамара, коль даст Единый дожить до рассвета, даже боялась осматривать своё одеяние.

— Долго ещё будем тут сидеть? — прозвучал тихий, но слышимый всем бас Лири.

Это был очень интересный вопрос.

Изначально, как только они переместились в этот забитый сарай, Брада озвучила такое предложение: дождаться полной темноты и, выяснив скорость движения патрулей, пробираться к стене поближе к другим, северным воротам, нейтрализовать часовых и спуститься на другую сторону. Вот такой план минимум. Максимум — это всем уцелеть. В принципе, ничего невозможного в этом не было: освещалось пространство между дворцовым крылом и ближайшей секцией стены двумя кострами с редкими стационарными факелами по дворцу и вдоль периметра, движение к ночи немного успокоилось, так что можно было попытаться проскочить. Тамара думала об этом с дрожью — вновь разболелась нога, и не было того воинственного настроения, помогающего сломя голову бросаться на врага, даже если он хотя бы внешне сильнее тебя.

Но наёмница продолжала молчать, ожидая что-то. Время остановилось, но девушка почему-то стала думать, что уже скоро начнёт светать — и на этом их манёвры можно будет считать законченными, но командирам-то виднее. Всё-таки она не стала бы так наверняка доверять своим внутренним часам.

Тамара, конечно, понимала, что пожилая наставница думает о принцессе, хоть о какой-то весточке о ней. Может быть интуиция и опыт Брады что-то подсказывают ей, но девушке казалось, что ожидание в этом направлении бессмысленно. Лидия либо уже в руках тех, кто устроил переворот, либо — что вероятнее — далеко отсюда, ибо любая резиденция хозяина земель, будь то монарх, император или князь всегда имеет тайные запасные ходы на случаи военных и иных волнений. И если то, что Элий мёртв — об этом вопили солдаты из числа городских стражников — правда, то Лидия и ещё какая-то часть высшей аристократии могла спастись упомянутым выше способом. Вот судьба младшей принцессы, Руфии, скорее всего была незавидной: девочка больше была сама по себе, со своими книгами, поэтому про неё просто могли забыть, и бедный ребёнок наверняка стал заложником противоборствующих сил.

— Хорошо, — донёсся глухой голос Брады, — начинаем выдвижение к стене. Амазонки на месте. Сетр, кто со мной?

— Я, Кол и Лири.

Наёмница промолчала, но выбор неуравновешенного здоровяка ей явно не понравился. Достаточно было бы и их троих. Но командиру виднее. Тихонько скрипнула дверь, и четыре тени, замирая на удар сердца за порогом, исчезали в ночи.

Девушки пошевелились свободнее, придвигаясь к дверям и тревожно прислушиваясь. Как раз соседи из пристройки поутихли. Мелькнул прямоугольник света — кто-то вышел проветриться. И действительно: недалеко раздались пьяные голоса, еле слышимое характерное журчание… М-да, как такое слышать, когда самому хочется? Вновь хлопнула в отдалении дверь, и девушки напряглись — в их сторону кто-то неуверенно шёл, напевая про себя одну и ту же строчку: «А красотка смотрит жадно на карман солдата… а красотка…» Бравый вояка смутным силуэтом на фоне костра продефилировал шатающейся походкой в четырёх локтях от них в сторону конюшен.

Тамара осторожно присела у входа на пятую точку, вытянула многострадальную ногу, откинула назад голову, упёршуюся в доски стены, и постаралась унять галопирующее сердцебиение.

— Как себя чувствуешь? — прозвучало в ухе, обдавая теплом дыхания.

Всё ясно: заботливый Ежи.

— Нормально, — ответила устало.

— Я попросил Болию и Гилэри помочь тебе.

Тамара подумала: может стоит возмутиться таким обхождением, но ни сил, ни желания спорить не было — она действительно нуждалась в крепком плече, иначе все эти пробежки и лазание через семь-восемь локтей стены могут закончиться плачевно. Она согласно кивнула. Но рыжего, если б он даже увидел её ответ, уже не было рядом — ушёл дальше кого-то инструктировать.

Кол материализовался как всегда неожиданно: только что в щели темнота плескалась в жидких бликах огня, а вот уже худющий наёмник проскальзывает в бывшую кузню, останавливается напротив рыжего, но говорить начинает, обращаясь ко всем.

— Готовьтесь, сейчас будем передвигаться через открытое пространство, ближе к месту, где планируется переход, — девушки зашевелились, вставая, разминая затёкшие ноги, спины. В принципе, у них подобные учения проводились Лидией, и не такие уж они новички были в этом деле. Но, конечно же, до наёмников или солдат — разведчиков строевых частей, «кровью» закрепляющих знания, им было далеко. — Посты на стене расположены — один на двадцать локтей, и все практически ввиду друг друга, — объяснял наёмник. — Будем ловить момент максимального разброса часовых и убирать их. Причём сразу троих — очищаем часть стены, чтобы увеличить время на прохождение. Верёвки и крючья готовы, — Кол бубнил монотонно, словно выполняя некую повинность, разжёвывая очевидное. — Я не спрашиваю, умеете ли спускаться по верёвкам… Если кто-то сломает ногу — это очень обременит отряд. По двум верёвкам первыми спустятся Сетр и Ежи, и они, если что, подстрахуют на другой стороне.

Девушки молча выстроились перед наёмником. Кол обошёл их, словно новобранцев на плацу, проверяя амуницию на предмет, чтоб не звенело и крепилось прочно, перед Тамарой остановился, сунул ей мешочек с неизвестным порошком с указанием запить водой. Напоследок заставил попрыгать на месте, отчего одна из амазонок нервно хихикнула, но быстро взяла себя в руки под сумрачным взглядом мужчины.

К этому моменту вернулся рыжий.

— Всё спокойно.

Кол сухо кивнул.

— Идём. Я — направляющий. Ты — замыкающий. Готов? — и уточнил для проформы. — Помню, левая у тебя похуже?

— Обижаешь, зануда, — возразил Ежи, демонстрируя в правой нерабочей руке перевязь метательных ножей, а в левой уже один готовый к броску. За его спиной висела котомка с тщательно упакованными вещами, в том числе лук — меч он на всякий случай оставил на поясе — как послушен он будет левой кисти неясно, но остро заточенная стальная полоска, увеличивающая руку на почти два локтя в условиях ночного столкновения — очень существенный аргумент.

Вначале они продвигались вдоль дворца, пригибаясь и стремительно проскакивая освещённые танцующими факелами места, потом затаились на время перед броском через открытое, но малоосвещённое пространство в полсотни локтей до неких чернеющих под окнами подоконников. И только собрались продвигаться дальше, как Кол, прислушивавшийся к чему-то, смешно склонив набок голову, предупреждающе поднял руку. Они снова замерли в тревожном ожидании. Тамара, как ни странно, чувствовала себя не плохо — было странное ощущение, что тело уменьшилось в размерах, и она словно парит над землёй, отчего на губы влезла глупая улыбка.

И тут, из-за поворота, со стороны заднего двора вышла колонна из десяти пехотинцев во главе с комардиром. Освещая себе дорогу, они целеустремлённо прошли локтях в десяти от боящихся даже дышать амазонок в сторону главных ворот, при этом двигались синхронно и совершенно не громыхая в отличие от типичных стражников, всегда чуть ли не заранее предупреждающих о своём появлении.

Тамара ощутила, как плеснуло холодом, разгоняя лёгкость предыдущей эйфории, когда круг факела частично зацепил их, сжавшихся у дворцового фундамента. Разумом-то она понимала, что этот едва осветлённый круг скорее символичен, а солдаты, целенаправленно куда-то идущие, могут их увидеть лишь при прямом взгляде. Но, тем не менее, возможность такая была? Была. И как они в таком случае выглядели бы? Правильно, как пришпиленные бабочки.

Открытое пространство они пересекли без неприятностей, только ввиду защитной стены Кол повёл их каким-то зигзагом, но всё прошло благополучно и, устроившись под символическим навесом, они стали выравнивать дыхание.

Тамара, как ни странно, то ли от возбуждения и избытка адреналина, то ли благодаря травам Кола бежала без помощи подруг, не чуя под собой неприятной раны. Потом, видимо, придётся за это расплачиваться — но когда это ещё будет? Как выразился Ежи перед выходом из кузни в обычной своей насмешливой манере: «Это будет ещё та длинная ночь».

Девушка сквозь щель меж досок видела, как вверху, на помосте ходит туда-сюда часовой. Танцующее пламя факела в креплении высвечивает в основном тыльную часть шлема и хауберк, прикрывающий плечи — солдат в основном смотрит наружу.

Наёмники разошлись по своим местам: Кол — вправо, Лири — влево, Сетр — по центру.

Одноглазый подобрался, взвешивая в руке тяжёлый боевой нож. И вдруг изобразил сверчка — такого себе крупного и громкого. В ответ послышались подобные звуки. Тамара подумала, что такой концерт её бы, пожалуй, удивил. Но в принципе была готова к таким фортелям, а вот солдат на стене, коротающий смену, в лучшем случае думающий о тёплой постели, а в худшем — кубке вина или пива и податливой женщине, не стал обращать внимание на оживившихся насекомых.

Напрягая глаза воительница пыталась разглядеть действия мужчин. Нож Сетра, брошенный со страшной силой, пробил край кольчуги и глубоко вошёл в горло. Часовой захрипел, хватаясь за горло. Падающее копьё подхватил и мягко уложил вскочивший на помост наёмник, бережно, можно сказать, нежно, придержал за плечи солдата и прислонил к зубцам стены. В это время шедший к нему на сближение часовой, испуганно набрал воздух, но подскочивший сзади, словно бесплотный дух смерти Лири зажал рот и резко приставив нож к груди, надавил, пробивая обмякшее, с выпученным от ужаса глазами тело. Шлем съехал набок, норовя грохнуться о камни площадки, и наёмник левой рукой продолжая зажимать рот, правой отпустил рукоять ножа и ловко ухватил пальцами край почти падающего головного убора.

Сетр показал жестами, чтобы поднималась одна девушка, на которую он напялил шлем стражника. Вручил копьё и показал, чтобы она неспешно двигалась по маршруту часового — для взгляда издалека да ещё ночью — пойдёт, зато пару ударов сердца можно выиграть. Затем осторожно прошёл в сторону Кола — там ничего пока не происходило.

Потом выяснилось, что правый часовой остановился пообщаться с правым же соседом, а Кол терпеливо замер ниже настила наизготовку.

По головам девушек прошла волна тревожного сообщения в сторону Брады и находившейся рядом Тамары. Ежи, наблюдавший территорию дворца, передал о непонятном, но многочисленном движении. Амазонки опасливо зашевелились, Тамара, ожидая решения, смотрела на наёмницу, задумчивое и осунувшееся лицо которой она ясно видела в профиль.

Вот если бы они сразу предупредили наёмников наверху, и не мешкая постарались уйтии за стену, всё могло бы сложиться иначе, нежели так, как произошло. Но Брада решила по-своему, фактически рискнула жизнями всех, кто её сейчас окружал. В общем-то, у неё были на то все основания. А, учитывая привитый ещё со времён бурной молодости, здоровый фатализм и отсутствие пиетета по отношению к смерти, как минимум двуногой, то вполне можно понять логику сомнений по поводу ухода. А может, столь ярко сработала пресловутая интуиция или шестое чувство, в той или иной мере присущее людям, связанным со смертью — как ни как, солдаты удачи, не имеющие каких-либо дополнительных качеств, выбывают в первую очередь, не успев, как говорится, смочить в вине первых усов. А потом уже было поздно менять решение.

С точки зрения Тамары промедление было смерти подобно, но коль скоро мрачная дама с косой стала часто поминаться, то девушка осталась спокойна (хотя бы внешне). Мало того, она с гордостью отметила, что среди амазонок паники и истерик не наблюдалось. Хотя было от чего.

Со стороны бывших казарм гвардейцев и от парадного входа выдвигалось целое факельное шествие — гремя оружием в их сторону бежала колонна солдат.

У Тамары от нехороших предчувствий сжалось сердце, но пехотинцы, огибая правое крыло, очень чётко стали выстраиваться в две линии, словно бы перекрывая гипотетическому противнику выход с заднего двора. Прискакало также четверо всадников богатых доспехах. Один, крупный мужчина тяжело спрыгнул с коня, неторопливо снял шлем с фиолетовым плюможом, отдал оруженосцу, приблизился к спинам стоящих перед ним пехотинцев. Прошёлся вдоль ряда, заложив руки за спину.

— Это РоШакли, — прошептал кто-то из девушек.

— Что он делает? — спросила другая.

— Тс-с-с, — Тамара сделала страшное лицо и обратила внимание на напрягшуюся Браду, с таким настойчивым взглядом всматривающуюся в ту сторону, словно хотела пронзить темноту, стены и людей, но увидеть ту, кого она так жаждала увидеть.

Они заметили, как из караульной пристройки вышли двое и… попались на глаза РоШакли. Тот сделал повелительный жест, и горе — пьяницы понуро пошли к нему. С места сорвался один из всадников и пятёрка солдат, которые побежали к пристройке. Вскоре оттуда вывели ещё двоих в совсем плохом состоянии. РоШакли что-то внушительно объяснял первым двоим. Те, опустив головы, молчали. Тамара с удивлением вновь узнала мужчину со шрамом на щеке, оставленном покойной Еви, второй был словно бы с бесцветными волосами (альбинос, что ли?). Высказав, что хотел, начальник стражи, отвернулся и коротко бросил что-то ещё одному конному, который направился к пьяной парочке, окружённой пятёркой конвоиров.

Расправа была короткая и безжалостная — стоящая в двадцати локтях от дворца липа украсилась двумя неприятными плодами — солдаты сноровисто перебросили верёвки, поставили ничего не соображающих гуляк и… всё. Альбиноса куда-то в сторону отконвоировала тройка солдат, а «меченый» остался при РоШакли. На всё про всё ушло около пятнадцати минут. Очень символично: вечером гулял — пил безмерно, очнулся — в петлю.

Тамара, помимо воли следя за вынесением приговора (её не очень трогала судьба тех мужчин, а, учитывая, собутыльниками кого они были, она сомневалась, что они хорошие люди, тем не менее, скорость произошедшего впечатляла), чуть не пропустила момент, как к РоШакли со стороны конюшен подбежал ещё один солдат, после доклада которого комендант столицы протиснулся мимо латников вперёд, сделал несколько шагов, подбоченился и зычным командирским голосом крикнул:

— Не прячьтесь, Ваше Высочество! Выходите, надо поговорить…

 

Глава 3

Худук.

В помещении было темно — то ли хозяин, а мужичок, приведший сюда парочку тёмных, представился им же, экономил на свечах, то ли… тому были иные причины. И, скорее всего, второе, так как стоило хлопнуть двери, и им нарисоваться на входе, как небольшое количество посетителей повернулось в их сторону и обдало поровну недоброжелательными и равнодушными взглядами. Но Худук, естественно, видящий в темноте неплохо, искоса глянув по сторонам, как профессиональный разведчик (ещё бы! гоблины уже рождаются ими, и если ты не глуп, то не станешь спорить на эту тему с зеленокожими низкоросликами), оценил, как мгновенно подобрались… практически все посетители. Только самый дальний угол выделялся этаким чернильным непробиваемым пятном, заэкранированный очень неплохим защитным амулетом. И это сильно заинтересовало Худука: кто это пытается спрятаться от него, ужасного и кровожадного? Небось, не девственница, которых тёмные предпочитают на завтрак для улучшения пищеварения в течение всего дня.

Но, вообще-то всё происходящее выглядело не совсем так, как представлял себе гоблин. Начать с того, что, судя по реакции, их тут ждали, а это противоречило утверждениям нанимателя Изила, этого драконьего выкормыша, представившегося хозяином трактира, и перед входом слинявшего на задний двор — якобы он с ними не знаком. А тёмные, по его плану, из-за суеты и внезапности предложения, утверждённому Худуком практически сразу, зайдя в кабачок промочить горло, должны затеять ссору с требуемыми людьми, и, выведя их на свежий воздух, пришибить. Элементарная задача. Вот только, кажется, этими «требуемыми» являются все теперешние посетители заведения, рожи которых по колоритности и безобразности запросто могли поспорить с физиономиями тёмных, тех же уруков или орков. А это значит… Сзади повторно хлопнула дверь и проскрежетал засов, запирающий её, и ещё один амбал увеличил количество «посетителей» до пяти. Такая себе мышеловка для тёмных. А люди, сидящие здесь, скорее всего, представители «ночного» братства, тройку членов которого совсем недавно тролль и гоблин лишили возможности дышать благословенным воздухом Веринии.

Худук почувствовал, что начинает злиться. Попасть в такую элементарную ловушку — стыдоба. Надо предупредить Рохлю, чтобы не рассказывал товарищам об этом грустном эпизоде, а то засмеют, особенно эльф. А ещё гоблин костерил Изила — подставилу, драного актёра, проведшего его, матёрого наёмника, вокруг пальца. Ну, он ещё доберётся до него!

Рохля, не заметивший тонкостей изменения их положения, тщательно проинструктированный, тяжело протопал к стойке, грохнул кулаком по ней — аж кружки подскочили, а некоторые из людей дёрнулись — и проревел:

— Хозяин, пива, жрать охота!

Заминка в удар сердца, потом один из-за ближайшего стола, угрюмый лысый дядька с рыжими бакенбардами и исполосованными татуировками с вполне кандальными сюжетами, голыми руками, бросив короткий взгляд в «невидимый» угол, поднялся, прошёл за стойку и спустя короткое время выставил две большие кружки с пенными шапками.

За это время помимо журчания наливаемого напитка было слышно лишь пролетающую муху. Худук прошёл к пустому столу, фактически окружённому недоброжелателями, сел и, независимо уставившись в потолок, забарабанил пальцами по столешнице.

Тролль, получив вожделенный напиток, не уходя далеко, одним глотком вдул литровую кружку. Крякнул, обтёр рукавом губы, улыбнулся «бармену» своей фирменной клыкастой улыбкой, и совсем уже «добрым» голосом пророкотал:

— Ещё давай пива-а, жрать охота. Маме нада-а ма-а-аленько большого, — ткнул когтём в полную кружку. — А мне многа-а ба-а-альшого. И жрать давай, жрать охота!

— Нет еды, — флегматично бросил «бармен», слегка напрягаясь при этом — близость здорового тролля его, не самого хилого из племени людей, явно тяготила.

— Ка-а-ак нет? — удивление было столь всеобъемлющим, обида такой по-детски большой, что Худук невольно пожалел своего воспитанника, и махнул рукой, подзывая. И тот, выпятив нижнюю губу с парочкой притягивающих взгляд клыков, притащил три кружки, грохнул их на стол, аккуратно пристроил зад на с виду крепкую, но жалобно затрещавшую скамью, в расстроенных чувствах ополовинил следующую ёмкость, и преданно уставился на гоблина.

Худук же лениво сдул пену со своей кружки, покрутил носом, впитывая запах, брезгливо скривился и сделал небольшой глоток. С потреблением он решил пока повременить, а то хмель имел неприятное свойство выбивать предохранитель у гоблина, после чего тот мог натворит дел, не очень приветствуемых на землях людей. Ему понадобится чистый разум. Это для Рохли, для его туши, пиво — тонизирующий напиток до бочки, на боевых качествах никак не скажется, может, злее будет. А ему надо погодить.

— Ну и что это за сборище недобитых тараканов мы тут наблюдаем? — бросил Худук в воздух, не дождавшись первого шага с противоположной стороны.

— Это ты недомерок зря сболтнул, — набычился бугаистый парень из-за левого столика, делая вид, что поднимается.

— А то что, — зло прищурился гоблин совсем не испуганно, — пузом своим задавишь? — у парня действительно при всех своих нешуточных размерах, это была самая внушительная часть тела. — Смотри, чтобы воды не отошли.

— Да я тебя!.. — побагровел тот, замахиваясь кулаком, скамья из-под него вылетела, и он бешеным носорогом попёр на них.

Худук только презрительно посмотрел на него и спокойно отвернулся. Можно было начинать тревожиться за потенциального самоубийцу, но, как выяснилось, не стоило. Тролль, чуть приподнявшись, просто выставил на пути спешащего кулак… и тот не смог его обойти.

Глухой звук, словно встретились запущенная кем-то огромная коровья лепёшка и скала. А потом амбал ссыпался вниз, к ним под стол, с таким обиженным выражением на лице, как и у Рохли недавно.

Тролль встал (казалось, кроме кулака, ничто в его организме не заметило этого мимолётного эпизода), недоверчиво заглянул в кружку (вначале одним глазом, потом другим), наклонил её и выставил язык, на который упала единственная капля. Покачал головой, что-то нечленораздельно бурча, и, подхватив пустую тару, переступив неподвижное тело, снова направился к стойке.

Худук восхищённо цокнул языком вслед ему, а татуированный мужик, что успел вернуться за стол, поспешно вскочил и чуть ли не бегом, врезавшись в косяк стойки примчался на «рабочее место».

Гоблин весело обвёл глазами зал — хмурые рожи струхнувших городских бандитов его только забавляли. Несмотря на то, что каждый из них в два, а то и в три раза был больше. Люди — такие предсказуемые и трусливые! Любого разумного можно, по идее, напугать. Но вот тёмные от «наезда» скорее разозлятся, светлые — упрутся, а люди… Естественно, это не всех касается — вон, Ройчи, например… М-да, неудачный пример — он скорее исключение из всех правил.

— Что ж, можно ещё посидеть, — бодро произнёс он. — Но предупреждаю: это до поры до времени, пока в кабаке есть пиво. Я не против — пусть малыш побалует себя. Но вот потом может быть худо, — и опустил свою зелёную физиономию с несходящей улыбкой в кружку.

— Эй, тёмный, ты ответишь за наших братьев… — начал кто-то, и Худук резко обернулся к говорившему.

— О чём это ты? — вопросительно вскинул брови, глядя на седого, всего в шрамах пятидесятилетнего мужчину, спокойно встретившего колючий взгляд тёмного. — Не помню никаких братьев, которые к тому же то ли немые, то ли вообще не умеют говорить, раз за них кто-то посторонний должен отвечать.

— Ты понял, зелёный, о чём я говорю, — уверенно бросил тот.

— Нет, это ты не понял, с кем разговариваешь! — процедил Худук, стирая с лица ухмылку, и влезая на табурет, чтобы лучше контролировать происходящее (главное, не подставиться под арбалет или иное метательное оружие). — Мне ваши разборки с королями до одного места, которое дракон хвостом подмахивает. Но на хамство любой тёмный отвечает ножом в пузо, даже если у тебя дядя — герцог, а тётя — королева нищих. Поэтому — да, признаю, пересеклись мы с вашей троицей: клоун и два шкафа, но повели они себя невежливо — на простые вопросы отвечали грубо и всё время пытались продемонстрировать ширину грудной клетки… — Худук залез на стол и сел на корточки. — В общем, не получилось у нас конструктивного диалога по их вине, — задумчиво поковырялся в зубах длинным когтём, сплюнул в сторону. — А потом, правда, всё наладилось, но так уж сложилось, что они немного… умерли…

— Что ты несёшь, лягушка болотная! — разразился ругательствами с другой стороны невысокий и квадратный мужчина, похожий на гнома (может и есть капля светлой крови?) мужчина, выхватывая из-за пояса тесак как для рубки мяса. — Завалил из-за спины наших парней, теперь поёшь о вежливом обхождении с тёмными. Считаешь себя таким крутым, чтобы резать и вытягивать жилы из «ночных» в незнакомом городе? Ну, что развесил лопухи свои, будто не слышишь? Да мы тебя…

Что он собирался сделать с ним, гоблина уже не интересовало, ибо чаша терпения его была переполнена — это раз, исполнить задуманное оратор с ножом в глазу уже не мог — это два. Сзади раздалось характерное хеканье — второй нож ушёл в сторону седого, а очень приятный шипастый шарик кистеня полетел в лицо третьего… И это сбило прицел. Щёлкнула тетива, болт прошёл чуть выше, едва не пробив ухо, отчего Худук непроизвольно зашипел, и как есть, сидя на корточках, перескочил буквально на плечи незадавшемуся стрелку, лицо которого нехорошо помяли иглы кистеня и… запустил когти в глаза… Глубже… Арбалетчик захлебнулся криком. Отряхивая от крови пальцы рук, Худук повёл головой. «Бармена» не было видно — значит тролль постарался.

— Я не лягушка и уши у меня не лопухи, — пробормотал про себя, будто оправдываясь.

Из пятёрки бойцов на ногах остался лишь седой, которому удалось уйти от брошенного ножа. Да зашевелился самый первый, вырубленный Рохлей.

— Придержи его, малый, я сейчас, — Худук спрыгнул в проход и загнал в затылок поднимавшегося амбала кинжал — чтобы не беспокоиться за тыл.

Кода гоблин вынырнул из-под стола с окровавленным ножом, седой не выдержал и рванул в сторону выхода. Но тяжёлый табурет, пущенный Рохлей, буквально пригвоздил его к стене, а потом, стремительно приблизившись, на этот раз скамьёй размозжил тому голову.

Услышав хруст кости, Худук даже не повернулся, ибо его взгляд был направлен в иную сторону — туда, куда не пробивалось ни зрение, ни колдовской взгляд. Сейчас всё было нормально, то есть видно… В общем, никого уже не было. Обыкновенный угловой стол, вот только осталась бутылка вина и полупустой бокал.

— Ушёл, дракон, — ощерился Худук, двигаясь в том направлении.

Конечно же, совсем недалеко была дверь на кухню. Выглянув за неё, гоблин только вздохнул и вернулся обратно: искать или догонять смысла не было.

— Эй, малыш, — обратился он к бесцеремонно вытаскивающему из-под стойки бочонок пива, — не бережёшь ты своё здоровье. Иди, пройдись по дому аккуратненько — может ещё где засранцы драконьи хоронятся, так ты их гони ко мне, а я пока по карманам покойничков пошарю — может они действительно птицы серьёзные, как сами тут распинались, так и золотишком, глядишь, угостят. Ведь денег лишних не бывает. Нам-то ой как обустраиваться придётся… — Рохля его давно не слушал и ушёл по заданию, гоблин сам себе бормотал — ведь, как ни говори, приятно поговорить с чутким и понимающим существом.

Первым делом он прошёл к столу, где сидел незнакомец… или незнакомка? — в человеческой криминальной среде нередки были и женщины. Понюхал место, на всякий случай запоминая запах, который вряд ли бы подошёл самке. Ну а потом состоялось самое чудесное — срезание кошельков!

Шаги Рохли он услышал, но разогнуться и вылезти из-под стола пока не мог — перстень с пальца гномоподобного бандита всё никак не желал слазить. Непонятный какой-то писк заставил его насторожиться, и он, не мешкая более, отмахнул покойнику парочку зловредных фаланг, и с этой добычей появился перед троллем. Но тот вновь удалился к пиву, зато перед Худуком стоял белый, как мел, Изил, с раскрытыми от ужаса глазами глядя на руки гоблина.

— О, привет, давно не виделись, — добродушно буркнул Худук, снова наклоняясь, отхватывая кусок рубахи у покойника и начиная терпеливо оттирать кровь с перстня, кинжала, рук. Настроение у него стремительно улучшалось. — Мы выполнили условия договора?

— И-ик…

Поняв, что добиться ответа будет сложно, Худук повернулся к Рохле.

— Где ты отыскал это чудо, малыш?

— Я… жрать охота… — тролль, оказывается, отыскал что-то съестное, и сейчас усердно набивал рот, словно боялся, будто отберут еду, — в кла-а-адовой… там вся семья-а-а.

— Так ты действительно хозяин этого трактира, дракон облезлый? — заинтересовано уточнил гоблин. Тот усиленно закивал головой. — Рассчитаешься с нами, как договаривались. И не вздумай платить этим ссыкунам, когда снова припрется — зови сразу нас… если мы к тому времени не свалим в другое место… пошуршать. А вообще, — улыбнулся во весь рот, отчего бедный трактирщик от неожиданности пустил газы и отпрянул, — мы станем у тебя частыми гостями — во всяком случае, пока не закончится бардак в связи с беспорядками в столице. Думаю, — подмигнул Рохле, — Ройчи и светлые оценят бесплатную кухню и пиво отличного, — проакцентировал слово, глядя на перепуганного Изила, — качества, заработанные нами с потом и кровью. Короче, будем дружить семьями. Приберёшь тут, а то мы с малышом немного насорили. Заработок на улице подождём, а то тут дерьмом попахивает, — и направился к выходу.

Рохля тоже заспешил, держа подмышками по бочонку. Худук вдруг резко остановился, будто вспомнив что-то, обернулся.

— Не помнишь, кто сидел за тем столиком? — спросил вкрадчиво.

Изил отрицательно закивал головой. За пеленой сплошного ужаса в глазах человека гоблин вроде не увидел фальши. Оно и понятно: задействован был очень сильный светлый, скорее всего эльфийский амулет, которой при правильной активации и глаза отводит.

— Верю, что не видел, так что не тужься — и так дышать нечем.

 

Глава 4

Ройчи.

Ройчи с удовольствием вытянул ноги и устало прикрыл глаза. Ну и длинный денёк! Носишься, как угорелый в бесконечном лабиринте коридоров, залов, галерей, ходов и тупиков без гарантии, что выход есть в принципе. Голова была пуста и чуть ли не звенела, словно колокол, когда влетала в неё какая-нибудь заполошная неприкаянная мысль. Вон даже чудесная Матильда, помогая ему устроиться вздремнуть (хотя что там помогать, когда в их условиях даже сапоги на случай вероятного бегства не стоит снимать: в общем, падаешь на что-либо мягкое — и все постельные манёвры), всё норовила заполнить внутричерепное пространство своими эффектными формами. Оно конечно приятно, когда вместо мозгов у тебя одна большая грудь, с другой стороны, когда оную все кому не лень (во всяком случае все встречные) норовят сковырнуть чем-нибудь длинным и острым, то не до мягкого и розового содержания — Ройчи от девушки с трудом удалось отбиться без применения резкости и внушения. Он понимал, что «бедная» служанка таким образом пытается реабилитироваться за своё нехорошее поведение и наушничество во время ссоры с амазонками, тем не менее её пышущие жаром губы и так способны были воспламенить остатки его благоразумия, так что пока — нет, осязательную экскурсию по тайным местам придётся отложить на потом.

— Ройчи, — негромко позвал Листочек, сидевший вполоборота, и наёмник приоткрыл один глаз.

— Что?

— К нам направляются…

Ройчи мысленно застонал — его уже достали люди! То ли дело перворождённые расы — если чувствуют, что не хочешь с ними общаться, то либо сами начинают тебя игнорировать (светлые), либо вначале лезут в драку, а потом повторяют действия светлых (тёмные). Людям же хоть кол на голове теши, хоть отправляй в пасть самого кровожадного дракона, всё равно вернутся и будут капать на мозги своим виденьем мира и прочим заумным дерьмом, от которого смердит с первых же слов.

— Кто?

— Младшая принцесса, — Ройчи понятливо поджал губы — неугомонная девчонка, помешанная на собирании знаний. Это ещё не худший вариант. Вот маркиза или наследную принцессу он совсем не хотел видеть: с первым они уже успели наговориться в своё время (да и ассоциировался он у наёмников с их теперешним положением — ведь в поисках его они забрели во дворец в столь неудачное время). С принцессой же просто не хотелось сориться, а учитывая их непростые отношения, такое развитие событий было весьма вероятно и его следовало избежать. Про остальных, включая львиное большинство лиц женского пола от коротко стриженной пострадавшей девочки, так и не вышедшей из ступора до чопорной графини — были неизвестным фактором, и, честно говоря, по собственной воле они вряд ли бы добровольно изъявили желание общаться с грубым наёмником. То ли дело судиматцы — Ройчи не то что не обмолвился с ними словом, он и голос то слышал одного эмира. Что и говорить — классные парни. Таких не страшно и в напарники брать… Хотя моментик тут один есть — вдруг они совсем немые? Есть такой милый обычай в некоторых юго-восточных странах: у особо приближённых к «телу» охранников вырезать язык.

— Ройчи, — мужчина вынырнул из размышлений и вопросительно глянул на эльфа, — пожалуйста, будь с ней помягче, терпеливей, — неужели на бледном бесстрастном лице высокорождённого мелькнула просьба?

Ройчи тяжело вздохнул и, ничего не говоря, отвёл взгляд. Конечно же, он не собирался обижать симпатичную ему девочку. Если бы имел сестру, то он хотел бы, чтобы она походила именно на неё. Но разводить особые церемонии и подстраиваться он не желал. Если уж принцесса куклам и нарядам предпочитает общение с взрослыми, не избалованными светскими манерами мужчинами, то это её проблемы — она должна понимать, что больно может быть и от слов.

— Добрый вечер, господа наёмники.

— Добрый, Ваше Высочество, — ответил Листочек, вставая, а Ройчи лишь кивнул головой, но тут поймал умоляющий взгляд эльфа и демонстративно подвинулся на диване, как бы предоставляя возможность принцессе выбирать место.

Руфия, не долго думая, села возле человека. Этак скромно с опущенной головой, чинно сложенными на коленях руками. Длинная белая полоса свисала с левого плеча — она успела причесаться, умыться и почистить одежду — вообще привести себя в порядок, прежде чем навязывать свою компанию злобным наёмникам.

Всё правильно, на этих оголтелых мужчин, пропахших войной и залитых по ноздри кровью нужно стараться произвести благоприятное впечатление, иначе они при неверном поведении вначале через уши или нос высосут мозги, схрумтят под пиво пальцы и прочие мелкосуставчатые эпизоды попавшего под горячую руку организма, и только потом, сыто срыгнув, будут разбираться, чья это шкурка валяется и подойдёт ли она для чистки обуви. Ройчи искоса насмешливо изучал девчонку, излучавшую вселенское спокойствие и терпение, и всё это время венцом музыкального искусства звучала тишина. Он уже понял, что подремать короткое время перед дежурством (первыми — какие молодцы! — конечно же пошли караулить судиматцы) им с Листочком не получится и невольно тяжело вздохнул. Потом неторопливо перебрал в голове несколько вариантов начала «непринуждённого» разговора, поймал себя на мысли, что начинает усложнять схему общения и, мысленно махнув на всё рукой: а чёй-то нам подстраиваться, чай не пряники — в рот залазить, негромко начал:

— Добрый вечер, красавица. Или, скорее, ночь.

Она подняла на него глаза, что-то пытливо поискала в лице.

— Я вам мешаю? — спросила неожиданно.

Ройчи ухмыльнулся — из этой девочки может вырасти очень хороший правитель.

— Что ты, маленькая принцесса. Дружеский разговор, отвлекающий от тягот пути, может заменить даже… — поднял голову к потолку, задумавшись, — полноценный сон.

— Я так и знала… — она расстроено попыталась встать.

— Да подожди ты, — наёмник придержал её за руку. — Я же говорил «полноценный сон», или твои маленькие ушки услышали что-то иное? Полноценный сон — это, — он мечтательно причмокнул губами, расплывшись в улыбке и невидяще уставившись на ближайшую свечу, — часов двадцать пять. А это, — повёл он рукой, — одно разочарование, головная боль и усталость, что непременно расползётся по телу и забьётся во все щели, и даже ведром холодной воды её оттуда не выковыряешь. Ладно, — он удобно облокотился о спинку дивана, — спрашивай, что тебя интересует, и если, — подмигнул ей, — это не будет касаться жутких тайн или каких-то личных вопросов, то отвечу.

— Да мне всё интересно, — оживилась Руфия, махнула рукой досадливо, будто извиняясь. — Вот касательно вашей… работы, — бросила пытливый взгляд — вдруг они об этом не хотят говорить, — в книгах упоминается, что наёмные отряды набираются, когда нет своих войск?

— Так бывает, — пожал плечами человек.

— В чём разница между своим солдатом и наёмным?

— Ну, — улыбнулся Ройчи, — наёмник дороже обходится…

— Выходит, они лучше, чем свои? — она будто старалась подвести их к какой-то мысли.

— Как посмотреть, — вступил в разговор эльф. — Если сравнивать индивидуальную подготовку, то конечно же рядовой пехотинец уступит наёмнику. Но вот уже дворянин, рыцарь, сызмальства упражняющийся в воинском искусстве — иное дело. Да и если стоит строй пикинеров, которые и тяжёлую конницу остановить в силах, то тут важно не личное владение оружием, а чувство локтя и командное умение, которое в своё очередь зависит от каждого участника построения и его уверенности в товарище.

— А вы — хороший воин? — вдруг задала вопрос Руфия и, не сводя взгляда с высокородждённого, затаила дыхание.

Тот вначале опешил, потом смутился, только затем изобразил вежливую улыбку. Ройчи, с интересом наблюдавший за товарищем, знающий его очень хорошо, заметил промелькнувшие чувства — девочка ж вряд ли обратила внимание. Хотя кто её знает.

— Смею думать, что неплохой, — сухо ответил.

— А Фиори бы вы победили? — она бросила взгляд в ту сторону, где, видимо, расположился маркиз, но тот вряд не мог посмотреть в ответ, ведь скорее всего в данный момент дурью не мается, а спит себе, возможно в компании рыжеволосой амазонки, таким образом готовясь к своему дежурству — после наёмников.

— Не знаю, как в прямом поединке на мечах, — эльф пожал плечами, — я слышал, он хороший боец. Да и видел, как он двигается — неплохо. А так победил бы…

— Как это? — удивилась принцесса. — Ударили бы в спину?

Высокорождённый очень внимательно изучил её лицо — подвоха там не было, всего лишь искренний интерес.

— Я вообще-то лучник, — ответил он прохладно, что прозвучало, сравнивая возраст собеседников резковато с его стороны, но обвинять вот так прямо высокорождённого в умышленной подлости и коварстве, было… не очень умно. Хотя Ройчи наверняка знал, что эльфы при всей своей показушной правильности всегда поступали так, как им выгодно. Удар в спину — легко, обман — запросто, трое на одного — почему бы и нет, просто они любят обозвать это красивыми словами, вроде: обходной манёвр, военная хитрость, тактическая необходимость.

— Для того, чтобы побить вашего, — выделил это местоимение — явно рассердился на неё, — маркиза, мне не обязательно скакать перед ним кузнечиком…

— Спокойно, Лис, не заводись, — миролюбиво вклинился человек и повернулся к Руфии. — Небольшая показательная история с участием вот этого товарища, — ткнул пальцем и ухмыльнулся, увидев, как напрягся эльф — мало ли что он собирался рассказать, в их совместной жизни хватало нелицеприятных и страшных эпизодов — в общем, всего того, что им, прожжённым воякам вспомнить можно, а вот детям рассказать — ни-ни. Ройчи успокаивающе поднял руку: спокойно, мол, не пострадает твоя светлая репутация.

— Прибыли мы как-то к одному барону. Тот меня знал, и ожидал одного, но будучи редкостным скрягой, решил, что придётся платить вдвое больше, хотя я на тот момент склонен был за Листочка договариваться на порядок меньше, — эльф возмущённо фыркнул. — Шучу — шучу, — хохотнул мужчина. — А барон, уже мысленно смирившийся с дополнительной тратой — не прогонять же нас, уж очень на тот момент он был заинтересован во мне, возьми да и ляпни в сердцах: «А этот эльф хоть умеет воевать?» Представляешь реакцию моего напарника? — Руфия невольно улыбнулась, представив такую ситуацию. — Я его тогда не так хорошо знал, как теперь, тем не менее, догадался, как тот возмущён — таким холодом от него повеяло, что птички стали на лету замерзать… — Листочек что-то хотел вставить, но передумал и махнул рукой. А на симпатичном личике юной принцессы замерла лёгкая улыбка, уголки губ то чуть разбегались в стороны, то возвращались. — И этак, глядя мимо барона, очень тихо и ровно роняет: «Выбирайте пятёрку ваших лучших бойцов. Я их побью». Даже сам барон опешил. Но не надолго. Ко всему прочему он был знатный задавака, и не прочь за чужой счёт подняться самому — такая вот излюбленная тактика. Как же, потом говорить соседним владетелям, что у него на подворье победили настоящего эльфа! Уговорились. Вскоре вышли пять молодцев, полностью облачённых в доспехи — двое сыновей, остальные тоже какие-то родственники. Все с рыцарскими цепями! — многозначительно поднял вверх палец, а Руфия даже рот приоткрыла — так была во внимании. — А навстречу им Лис в чём был, только котомку оставил, плащ сбросил — и всё такое по мелочи. Барон хотел было возмутиться, мол, что это за слава — побить бездоспешного и по их мнению фактически безоружного: у Лиса помимо обязательного лука и кинжала был вот этот, — кивок на стоящие у ног ножны, — полуторник, который не шёл ни в какое сравнение с более длинными и тяжёлыми двуручниками поединщиков с противоположной стороны. Но уговор есть уговор: только пешими и только до первой крови. И они уступили. И тогда началась потеха! Естественно, Лис не собирался лезть на мечи пятёрки, он… — сделал театральную паузу, — отбегал и стрелял из лука. Двоих первых выбил быстро, а потом уступая возмущённой публике, пошёл на сближение, обманул третьего и изобразил укол в смотровую щель — тот сдался, четвёртого умудрился сбить с ног и тоже показал добивание, а вот с пятым, измотанным, поэтому ставшем намертво на месте пришлось повозиться, но и его он, в конце концов, подловил. Вот так Лис победил в пешем бою пять рыцарей и вышел из схватки без единой царапины, — Ройчи довольно посмотрел на девочку. — А я с чистой совестью запросил за него полновесную оплату.

— Ну, так уж и без единой царапины, — негромко и смущённо пробормотал эльф.

— Ты ещё про сбитое дыхание напомни, — подколол его товарищ.

— Извините меня, пожалуйста, Листочек, — принцесса покаянно опустила голову. — Я так далека от ваших… копий и мечей, сомневаюсь, что вообще смогла бы удержать в руках серьёзное оружие…

Эльф заёрзал на месте. Конечно же, он растаял от таких слов несмотря на внешнее как бы спокойствие. Ройчи видел, как бьются, будто в сетях, уголки губ, как довольно заблестели глаза… и в них появился нехороший азарт охотника.

Наёмник поднял руку — девочка продолжала сидеть с опущенной головой, словно ожидая прощения и вроде не должна была видеть его жест — привлёк внимание товарища, и, сострив грозное и серьёзное лицо, указательный палец вначале направил на принцессу, потом воздев его вертикально, покачал в известном жесте и стороны в сторону: но-но, нечего на худеньких да симпатичных класть свой высокорождённый взгляд! Во-первых, она ещё маленькая, во-вторых, пусть с амазонкой разберётся, а то если такими темпами у любвеобильного Листочка задница разъедется в стороны, кто будет виноват? Конечно он, что недоглядел, не уберёг товарища от искушения обласкать всех приглянувшихся дамочек. Ну и в конце концов, это принцесса, а не залётный дракон с приятными формами!

Эльф погрустнел, одним движением губ изобразил вопрос: ты что, не доверяешь мне? На что мужчина лишь поднял бровь, и Листочек опустил глаза и чуть отвернулся, что на нормальном языке означало — обиделся. Но тут же встрепенулся — не гоже леди, даже такую юную, заставлять ждать, и, склонившись к Руфии, мягко и проникновенно ответил:

— Что ты, дитя. Меня такими пустяками не пронять. Но не скрою, намёки на моё коварство слышать было не очень приятно…

— Я больше не… — подняла девочка беспомощные глаза.

— Не переживай, — его рука незаметно оказалась на её ладони, а такие выразительные зелёные глаза смотрели так доверительно, словно бы заглядывали в самую душу, что слова оправдания наверняка показались Руфии чем-то громоздким и не достойным озвучивания. — Я знаю, что ты сожалеешь, — он утвердительно кивнул. — Поэтому в качестве компенсации я прошу у вас, Ваше Высочество, всего лишь «да» на один приятный разговор в моей компании когда-нибудь, — он покрутил неопределённо кистью, — когда мы не будем стесненны помещением, временем, а особенно не очень благоприятными к нам обстоятельствами.

— Да, — закономерно ответила девочка, но в голосе отчего-то не прозвучало приличествующего очарованному объекту подобострастия. Да и взгляд её, чуть прищуренный, как-то неуловимо изменился, будто она выпала из сферы воздействия собеседника. Листочек, — как заметил наблюдавший за этой сценой Ройчи, тоже почувствовал неладное, но пока что, ослеплённый собственной неотразимостью и самоуверенностью, не мог понять суть изменений.

Руфия чуть отстранилась от высокорождённого и со страной застывшей улыбкой произнесла:

— Светлый Каэлен, перестаньте залазить мне в голову. Я ведь дала уже согласие, и отнюдь не против общения с вами. Поэтому незачем вам применять бесспорно волшебное обаяние — я и так буду в вашем распоряжении… ну, почти полностью.

Челюсть у Листочка отвалилась, взор затуманился — он был в поисках ошибки, приведшей к срыву столь золотой (по цвету волос) рыбки.

— Так его, Руфия, — злорадно и сердито бросил Ройчи.

— Вообще-то я и вам хотела сказать, господин наёмник, что если будет у вас желание пообщаться со мной на интересующие вас темы, то… я в вашем распоряжении.

Опа, — изумился и сам Ройчи. Вот как всё вывернула: это значит, что не она набивается в компанию, а они, то бишь, он — с эльфом всё понятно: тому погреться в лучах прекрасной девы может быть предпочтительней кружки пива в компании перекошенных интеллектом наёмнических рож.

— Отлично, — не стал привередничать Ройчи, — как только тема появится, я тут же набьюсь на аудиенцию, — в его кристально чистых и честных глазах не было ни пёрышка подвоха, — ну а пока не…

Она неожиданно с улыбочкой перебила его.

— Вы, Ройчи, буквально всё воспринимаете. Разве в жизни всё столь однозначно?

Вот же дракон! — естественно мысленно взвыл наёмник. Такая, гм, молодая представительница прекрасного пола, а туда же — умничает. Этак она, только-только выпав из королевской кроватки, начнёт его, одетого в броню цинизма и равнодушия по отношению ко всему, что не близко ему, промахавшего мечом, как иная ветряная мельница, учить жизни.

— Не подумайте, что я зануда, — она словно прочитала его мысли, и Ройчи подумал, что надо поаккуратней с этой юной леди. А стремительный короткий и недетский взгляд, который она бросила на него, только утвердил его в этом мнении. Это она сейчас ещё молода, а подрастёт, начнёт манипулировать людьми, как захочет, не то, что прямолинейная, точно меч, старшая сестра — той будут подчиняться за совесть… Ну, в общем, может и не стоит заранее наговаривать на неё, но проницательности у неё не отнимать. — Мне просто любопытно, — вздохнула, подняла свои зелёные сейчас глаза и так посмотрела на Ройчи, что тот почувствовал себя… ну, в общем, задняя часть — длинный шипастый хвост с гребнем по убывающей, — а передняя — здоровый пятачок понятно какого животного… Вот такой зверь получился. — Но если я вам мешаю… — изобразила попытку встать.

— Да сиди уж, дитё королевское! — негромко, но с чувством буркнул наёмник, кладя не совсем лёгкую руку на плечо.

И что ему делать с этой юной благородной соплячкой, только-только покинувшей розовый возраст? Впрочем, следует ещё раз напомнить, что Ройчи в проблемах воспитания детей был не силён, и его классификация слабой половины человечества (не эльфов, гномов и тёмных — это вообще тема не одного кувшина вина) ограничивалась такими ступенями: ребёнок — девушка, способная рожать — женщина родившая. Это в общем. Была и другая система, вроде выбора напарницы для постельных манёвров, то есть два варианта: да или нет. Но тут принималось в расчёт много факторов и личных, и внешних, начиная от симпатичности, лёгкости нрава до собственного состояния: усталость, влияние алкоголя, наоборот, возбуждение, не связанное с (пока ещё) собеседницей… А здесь… Проще, честно говоря, вообще не иметь с ними дела, тихо махать мечом и стрелять из лука, убивая всех подряд недругов, ускользая от внимания столь объёмных в плане значимости и важности фигур. Поэтому стоит лишь надеяться, что это половозрелое дитя заинтересовалось ими (или им) из патологической тяги к знаниям, а не из желания поскорее стать девушкой. А коль на её пути возникли такие колоритные фигуры, как наёмники, которые естественно не будут требовать в случае сговора никаких дивидендов, ну кроме разве что пары монет (а вообще-то можно построить так отношения, что они ещё в благодарность и доплатят собственным оружием) не потребуют — это раз, кочевой образ жизни — это два и повышенная смертность — в силу специфики работы — три. Конечно, не хотелось так думать о совсем ещё маленькой и прелестной Руфи. А ведь возможен и такой момент, что сама девочка не осознаёт своих увлечений! Женские инстинкты — о-о-очень крутая штука, можно сказать, яйцеотрывающая. Но пока не ясно, почему её тянет к ним, нужно быть предельно аккуратным и деликатным… ну или совсем грубым, чтобы она от одного его вида хлопалась в обморок… М-да, такая упадёт — присосётся, ключик подберёт, и однажды возвращаясь условно домой, обнаруживаешь внутри пустоту, и только хорошенько ударившись о стену головой, вспоминаешь, что отдал в безвозмездное пользование и своё сердце, и печень, и почки, и хорошо если остался какой-нибудь аппендикс, который изрядно напитавшись соплями, слюнями и прочим дерьмом может вскорости вырасти до размеров приличной жабы и взорваться, таким образом наконец-то прекращая глупые метания на льду…

Ройчи вздохнул, глядя в огромные, как бы волнующиеся, но всё-таки безмятежные глаза. Ему совсем перехотелось шутить, да и маска беззаботного паяца уже изрядно натёрла рожу. Собственно, чего изводить себя, гонять мысли, словно белок в колесе, отчего голова пухнет на ровном месте, мало ли вообще проблем, главная из которых — выжить, чтобы искать себе что-то дополнительно, почему прямо не спросить — в чём интерес? И очень внимательно послушать ответ.

— Руфия, ты — очень серьёзная и умная девушка, — мужчина был непривычно мягок и деликатен, произнося комплименты четырнадцатилетней Руфии, и по логике вещей та должна быть довольна, но у принцессы в глазах тем не менее мелькнула настороженность — очень быстро, правда, вновь сменившись усердным вниманием. — Я понимаю, что ты чувствуешь себя ужасно из-за гибели отца и вообще картин, которые юным девушкам вообще никогда не стоит видеть, но меня мучает один маленький вопросик, честный ответ на который меня бы очень успокоил. Сделай доброе дело, побереги нервы, развей мои сомнения: мне показалось, что ты ищешь компании у шальных наёмников? Это так?

Следует отдать должное девочке, она ответила без запинки:

— Да.

— Тогда возникает дополнительный вопрос: зачем тебе наше общество, когда рядом и сестра, и Его Преосвященство, и целый перечень женщин от графини до кухарки? Не скрою, — позволил-таки себе кривую усмешку, — мне льстит такое внимание, но прилично ли будет принцессе крови общаться с нами столь часто? И главное: почему?

Руфия пару ударов сердца очень внимательно смотрела на него, будто пытаясь проникнуть сквозь кожу и кость в надежде узреть нечто важное (наёмник невольно с холодком по спине подумал, что есть наверное правда в том, что в Даре королевского рода Агробара присутствует умение видеть, сканировать людей), отвела глаза в сторону, задумавшись, потом вздохнула и глянула… умоляюще на наёмника.

— Мне страшно… вернее, нет, не так. Я не то чтобы боюсь так, чтоб вообще не чувствовать себя человеком живым, а не листом дрожащим, но… — сбилась, запутавшись в собственных словах, смутилась.

Ройчи продолжал молча глазеть на неё. А что, книг много умных читает, значит пусть и мысли внятно излагает, а то как их, уставших, озадачивать неудобными вопросами, так всегда пожалуйста, ломай потом язык о зубы, а как честно, как на духу ответить, то артикуляция исчезает, громкость падает до нуля и рыбьего общения, начинается безмолвное давление на психику и совесть. А там уж и до слёз недалеко, видеть которые нормальному человеку вообще противопоказано (бесчувственному наёмнику в том числе).

Руфия решительно тряхнула головой, от чего выпал заправленный за ухо завиток чёлки.

— В общем, я чувствую, что возле вас, — показала рукой, — самое безопасное место, — она увидела озадаченно полезшие вверх брови и торопливо продолжила. — Возможно, это как-то связано с Даром крови, присущем нашему роду, к которому ко всему прочему относится и умение видеть намерения человека. А я почувствовала, что вы, — кивнула мужчине, — благожелательно ко мне расположены, а грубость и невежливость — всего лишь защитная реакция…

— О как! Защищаюсь, значит.

— … от людей, — не обратив внимания на смешки, продолжала говорить девушка, — пытающихся вас использовать в собственных целях, будь то мелкая просьба от «принеси — подай» до прямых навыков профессиональных солдат. Вот господин Каэлен помимо добрых чувств испытывает ко мне ещё что-то, что я пока не поняла, — потупилась невинно, но явно предполагая, какие такие «чувства» переполняют высокорождённого; Ройчи, бросивший мимолётный ироничный взгляд на товарища, удовлетворённо констатировал, что то смущён, и была бы возможность, провалился под землю — его даже разъярённые папаши и мужья любовных объектов не ставили в такое щекотливое положение. — Но я отнесла это на особенности эльфов, как иной расы, ведь у меня не было случая попрактиковаться с иными в применении Дара, — Листочек облегчённо выдохнул. — И, честно говоря, не всегда удаётся его в себе призвать — тут простого желания недостаточно, требуется его развивать, но спросить о нём практически не у кого…

— Ты хочешь сказать, что это — государственная тайна под грифом «совершенно секретно»? — вкрадчиво уточнил Ройчи.

— Ну да, — недоумение сменились понимающим выражением на лице девушки. — Я надеюсь…

— Не переживай, — остановил принцессу наёмник, подняв руку, а потом приложил её к сердцу и произнёс низким голосом: — Могила, — Руфия посмотрела испытующе, потом медленно кивнула согласно. — В смысле, я надеюсь, что ты не доведёшь нас до могилы ещё и этим.

Принцесса поджала губы, демонстрируя неудовольствие глупой шуткой.

— Вот и все мои мотивы. Не считая ещё конечно того, что придворные и прислуга меня при всей исключительности крови и молве книжной мыши, относятся, как к ребёнку — Его Преосвященство и Лидия в том числе. В отличие от вас.

Ройчи значительно поджал губы, задумчиво кивнул головой, посмотрел на молчаливого, как воды в рот набравшего, подозрительно и отстранённо глядящего в сторону — мол, он вообще не при делах (не надо, не надо — ушки-то вон как напряжены, острые кончики так и подрагивают от волнения), и совершенная серьёзность опустилась на его лицо.

— Говоришь, мы благотворно влияем на твоё психическое самочувствие? Однако в таком ракурсе я о нас ещё не думал… — расплылся в озорной улыбке. — Если б ещё на этом удалось деньги заработать, — он мечтательно воздел очи, — может даже, удалось бы отложить в долгий ящик острые железки.

— Ну да, — сухо проронил эльф, — максимум на день, а потом ручки-то зачешутся. И не забывай, для того, чтобы стать таким «безопасным», — подпустил в голос сарказма, — тебе пришлось через такое пройти, что… что хвастать тут нечем.

— А через что? — живо заинтересовалась девочка, довольная, что внимание ушло от неё.

— Не важно, — беззаботно махнул рукой человек, многозначительно поведя бровью эльфу. — Хорошо, раз мы такие положительные, пользуйся вволю нашим присутствием, — великодушно рубанул рукой по воздуху. — Давай устраивайся поудобней рядом, — он подвинулся, а девушка, чуть помедлив, забросила ноги на диван, свернулась калачиком, едва касаясь ступнями бедра мужчины и по-детски подложив ладошки под щеку.

Он пару ударов сердца с какой-то пронзительностью смотрел на неё, ощущая нарастающую непривычную (когда-то она была в порядке вещей) щемящую теплоту в груди, почувствовал взгляд эльфа, повернулся к нему и наткнулся на странную задумчивость в его глазах — он будто бы смотрел сквозь него. Скривил губы в подобии неловкой улыбки.

— В такие моменты понимаешь постоянные заботы мамы Худука, — на диване произошло едва слышное шевеление — Руфия полусонно вопросительно смотрела на него. — Да есть у нас в команде один такой мама — гоблин. Я, кстати, даже собирался тебе рассказать о нём. Или нет? Неважно. Любопытно то, что он…

Слова невесомо шелестели, даже не долетая до ближайших книжных полок, так и норовящих услышать занимательную историю, как всегда завязанную на крови, жестокости и… доброте. Остальные — хорошие, правильные поступки, как и всё в этом мире, тоже имели место. И, пожалуй, только в наших силах преувеличить их количество и значимость. Для чего? А чтобы жизненная дорога не казалась унылым мельканием чахлых деревьев на обочине, а превратилась в богатый светом и радостью тракт…

Кто-то коснулся его руки. Эльф приложил палец к губам, кивнул в сторону. Ройчи бросил взгляд на мерно сопящую девочку, смотрел несколько десятков ударов сердца на шевелящиеся от дыхания волосы, едва уловимо вздымающееся плечо, потом аккуратно отодвинулся и встал, стараясь не потревожить спящую.

Листочек приблизился к его уху.

— Пора на дежурство.

— Хорошо.

Эльф с любопытством наблюдал, как человек достал свой скатанный плащ и укрыл девочку.

— Пошли.

* * *

Отступление. Гоблин.

Тёмные скалы нависали, будто уснувшие, разбросавшие крылья драконы, сами остроконечные пики отливали бронзой, вкраплённой в седые, нечесаные гривы. Величие и монументальность картины дополняла перспектива чернеющих провалов, так и притягивающих к себе, манящих слабые создания. Будто оправдывая своё древнее название — Закатные, горы притихли в ожидании ежедневного чуда — ухода прозрачных, будто невесомых, но не менее сильных, в прожилках серебра и огня, лучей солнца. Так, сотворив колыбельную, покидает на ночь дочь любящая, но строгая мать. Сказка, поведанная перед этим, полна чарующих и тревожащих картин, впитывающихся сном, словно губкой. Вот в сизых тенях у очередного камня расположился на ночлег уставший герой; тусклые от битв и пыли латы покоятся рядом услужливой и горделивой второй кожей. Вот в чёрном провале затихает эхо умирающей развоплощённой нечисти; осколки проклятий бессильной чёрной щебёнкой оседают на тропу ярусом ниже — подбитые железом сапоги со временем сотрут её в пыль, как и саму память о несвершившемся зле. Чуть дальше еле уловимый в этом мире покоя и тишины сквозняк рождает — либо доносит — полное грусти и тоски пение заточённой принцессы неважно какого народа; тонкие белые руки шевелят исковерканные ветви приземистых, чахлых деревцев, исполняющих в данный момент роль клети…

Гоблин вздохнул. Сказать, что подобные настроения были ему присущи, так нет. Скорее всего — это плод трудных размышлений, тяжёлого пути… и ещё чего-то неясного.

Прошло уже более десяти дней, как он покинул родное стойбище… Неверный глагол — его с позором выпроводили. И кто?! Родной отец, шаман рода Гынлук, первый среди равных и главный среди старших выгнал нерадивого седьмого сына. Пусть и талантливого ученика по части колдовства (должен был занять место отца!), и первого драчуна, в будущем хорошего воина, но с несносным характером — даже закалённая психика сородичей пасовала перед его выходками. Который посмел высмеять не очень сильного, но пожилого и уважаемого подшамана из соседнего рода. Прибывшего к Гынлукам урегулировать обострившиеся отношения из-за владения несколькими граничными пещерами. При чём принёс фактически мирный договор в виде чуть ли не объединения двух родов путём родичания. Ну и посоветовал молодой гоблин старшему товарищу в Кругу старейшин и важных людей рода самому отхватить аппетитную вдовушку, чем сватать ему собственных лягушек…

Ну, не было у него (возможно, ещё не созрело) чувства ответственности и жертвенности по отношению к племени… Хотя, будь больше времени на уговоры… ну, может краем глаза глянуть на дочек соседа… или охота накануне пройди удачней, и всё сложилось бы иначе… А так: сыновья гордыня, праведный (якобы) гнев отца, возмущение соплеменников и парламентёров, и скорая расправа над негодным не заставила себя ждать: отречение от племени и рода… без срока давности.

Обидно. Но он, Худук, гордо задрав нос, с помощью плачущей матери собрал котомку, и, не оглядываясь, покинул родные места. И…всё.

Гордость закончилась через два часа пути, когда он пересёк метки племенной территории и стал продвигаться по незнакомым местам. Злость, как и припасы, рассеялась через три дня. Охота, кстати, тоже с тех пор не задалась, и он изрядно отощал. Остальные же дни он держался исключительно на упёртости, которой наравне с едким, злым чувством юмора ему было не занимать. Но уже нет да нет, появлялись нехорошие мысли: наплевать на собственное чувство достоинства и… вернуться.

Вымолить прощение, он был уверен, ему не стоило труда: пообещать отцу быть примерным и прилежным сыном, явиться к старой образине соседу (но так, аккуратно, чтоб его родичи не заметили — как пить дать, вначале побьют) и предложить руку и сердце всем дочерям скопом. Всем четверым. А что? Интересная задачка! Если — вдруг! — проблема в качестве, возьмём количеством!

На подобные настроения особенно влияла накатывающая тоска по родным и по племени. Даже Брызла, сына военного вождя, своего наипервейшего соперника, он готов был видеть рядом — до того одичал и устал.

Котомка натёрла плечи, суставы ног болели, в носу зарождался неприятный свист — следствие постоянных ночёвок на земле, уши поникли, как самый верный барометр настроения.

Что и говорить, его самомнение изрядно поизносилось за эти дни. Он-то себе казался первоклассным следопытом, умелым воином — и вообще, крутым парнем. А на деле выяснилось, что десятидневный переход по горам — это не двухдневная охота вне посёлка, сон на камнях с подстеленной котомкой и шкурой убитого козла (ещё та история в целый световой день погони за подранком, сбитыми коленями и расцарапанной рожей; одна радость — дурные мысли не лезли в голову, кроме вполне весомых, ярко озвученных и ещё долго летающих меж скал ругательств, что нисколько его не оправдывало, как охотника; к тому же шкура начала изрядно пованивать!) — это не специально устроенные пастушьи лежбища, вспоминаемые сейчас с ностальгией, а охота и шаманство, практически всегда происходившие в компании со сверстниками и под чутким руководством наставника — ученичество в племени Худука длилось до семидесяти лет, а молодому гоблину исполнилось едва пятьдесят, в одиночестве же подобные занятия поддавались с трудом… Вообще пока не поддавались.

Поэтому впечатляющая картина гор, открывшаяся усталому разуму, была скорее всего следствием очищения сознания от глупостей и условностей, коими всегда заполнена голова цивилизованного существа. К чему можно отнести недостаточные, поверхностные знания, чувства, не несущие практического зерна как то: досада, обида, импульсивность, раздражение, нетерпение, а также бесконечные диалоги (мысленные, естественно, автором которых был он сам), ведомые с отцом на известную тему, но не имеющие на данный момент ни смысла, ни решения.

Когда ты чувствуешь себя бесконечно малой частичкой перед необъятностью сущего, то такие вопросы, как: голодная ли, довольная ли песчинка, звучат смешно. Закатные горы проглотят и меж зубов не застрянешь. Подохнуть в таком красивом месте — что может быть чудесней?

Гоблин стряхнул наваждение и криво усмехнулся. Выбор небогат: когда рядом никого нет, объектом для насмешек становишься сам. Главным и неизменным лицом словесной атаки, верным источником по отрабатыванию искусства уязвления можешь быть только ты…

Он устало провёл рукой по глазам, сбросил котомку прямо под ноги в пыль и рухнул на неё сверху. Что-либо повредить в ней он не мог. Мешочки с целебными и колдовскими травами надёжно упакованы, сменный комплект одежды: рубаха, штаны, запасная обувь — что им сделается, трут, огниво — и прочая мелочь вряд ли пострадают от костлявой задницы. Оружие же: длинный родовой боевой нож, два маленьких метательных кинжала, праща и кистень — всё на поясе. Прикрыл глаза и расправил уши. Плюс включился нос — что-то его тревожило последние сколько-то сот локтей. Прислушался.

Запах. Вонь. Видимо, он действительно отупел либо глупо и бессовестно расслабился, ибо стоило чуть напрячься, как почуял метки горных троллей — где-то неподалёку находилось место их обитания. Чего-то его не туда занесло… Тогда почему так пусто? Где… жизнь?

За время путешествия он несколько раз, заслышав приближение разумных, сходил с тропы, укрывался, здраво рассуждая, что подобные встречи чреваты для одинокого ушастого. Закатные горы — вотчина тёмных, по большей части троллей и гоблинов, но иногда забредали летучие отряды вахков, спускавшихся с самых вершин, дальних родственников уруков, если можно так выразиться, ещё более диких и кровожадных. Что тут же подтверждалось, и гоблин, холодея, прикрывал глаза — воины охотничьих отрядов легко могли почувствовать взгляд. Хорошо хоть с ними не было шаманов, для которых подобная игра в прятки — щёлканье семечек.

И вот сейчас он чуть ли не в наглую собирался выйти к троллям. Громадные тёмные «игриво» относились к братьям своим меньшим и, несмотря на кажущуюся неповоротливость, недалёкость и тугодумие, были достаточно подвижны и сообразительны, чтобы скопом отловить непрошенного гостя, а потом, следуя извращённому чувству юмора (вернее полному его отсутствию) использовать пойманного для развлечения: бросать в него «маленькие» игральные кости, привязывать за ноги над пропастью и гоготать, когда тот визжит, отдавать в качестве живой куклы своим детям, абсолютно не уступающим в росте, но значительно обгоняющих в массе — в общем, ещё много не очень разнообразных по смыслу, но «весёлых» занятий, вследствие которых маленького тёмного совершенно случайно могли задавить.

Гоблин, несмотря на еле двигающиеся конечности, собирался уже прянуть назад, когда подувший в его сторону ветер донёс ещё один запах. Настойчивый, будто бы сладкий, как… как при забивании животного… Кровь.

У него закружилась голова от неприятных предчувствий. Кровь и тишина. Вывод однозначный: надо убегать… Но ноги, тем не менее, несли вперёд… А спереди уже отчётливо несло гарью, вонью нечистот, опять же кровью… опасностью.

Брошенная котомка, забытая, осталась на тропе. В правую руку впрыгнул боевой кинжал, в левую — метательный нож, гоблин пригнулся и, раздувая ноздри и парашюты ушей, настороженным стелющимся шагом двинулся вперёд. Ибо ещё один порок имелся у непутёвого сына своего племени — любопытство.

За первым же поворотом обнаружился тролль. Мёртвый. Исполосованный каким-то острым оружием: голова в стороне — левый глаз невозмутимо пялится в серое небо, левая рука по плечо отдельно от тела — тяжёлая дубина так и зажата в ладони, из встопорщившегося живота выперла сизая масса кишок… Отвратительное зрелище! Гоблин судорожно сглотнул, отвернулся и постарался поскорее миновать это место.

Но дальше было ещё хуже: мёртвые, изломанные тела, размозжённые головы, раззявленные рты… Вот тут, видимо, несколько воинов приняли бой — в мешанине кусков мяса сложно что-либо различить. Но противников закатных великанов — ни одного. Не могли же тролли напасть на троллей? Они, в отличие от остальных тёмных не воевали друг с другом то ли из-за нечастого появления потомства: самка за жизнь могла выносить одного, в лучшем случае двоих детей (да ещё сберечь!), то ли из-за опасений: такие громадины если уж начнут, то не остановятся. Подраться из-за самки, например, — это да, они были не дураки. Так что…

А потом скалы разошлись, и открылся вид на посёлок. На то, что когда-то им было. Сами тролли, скорее, занимали пещеры, входы которых зияли чуть дальше, перед ними же когда-то находились большие шалаши, кропотливо собранные из редких здесь корявых сосенок, сейчас покосившиеся и догорающие… А вокруг всё в мёртвых телах троллей — мужчин.

Гоблин будто пришибленный пробирался сквозь завалы утвари, горелые обвалившиеся каркасы, убитых, и не мог остановиться, чтобы задать себе вопрос: какая сила смогла одолеть этих великанов, куда он сам движется, что ему надо — его неумолимо тянуло туда, к пещерам, сквозь хаос смерти, остекленевшие глаза скользили по окружающему, словно по льду…

Смена картинки: он упирается в некий круг, выложенный камнями, чуть левее тёмного зева пещеры. Какого-то ритуального назначения? Довольно широкий, метров десять в диаметре… Забитый пришпиленными к земле обгоревшими останками женщин и детей… Невыносимый смрад… Он тупо пялится на это безумие, на проколотых в живот, в шею, на небольшие, скрученные за руки и ноги тельца примерно с него ростом и меньше… Во рте скапливается горькая слюна.

Падает на колени. Долго и мучительно его выворачивает наизнанку. Желчью… Через какое-то время, перестав дёргаться, его немного отпускает, но бешено колотящееся сердце не так просто остановить. Он вновь поднимает туманный взгляд и… наконец-то понимает, что здесь произошло.

Из этого страшного круга нестерпимо смердит колдовством.

Это проклятые уруки! Это их шаманам для заряжения посохов требуются жертвы. Чем больше, тем лучше. Это их поганые лапы осквернили всё здесь…

Ему так плохо, что нет сил встать, поэтому на четвереньках ползёт, огибая препятствия, в которые упирается макушкой. В какой-то момент чувствует, что вымазался — ладони скользкие, будто в жиру, но проверять не хочется, зато это неким образом придаёт резвости. Конечности механически загребают поверхность, в отупевшую голову проникает паника. И вот уже дрожащие колени чуть разгибаются в неимоверном усилии, получив из мозга недвусмысленный и жёсткий приказ — бежать!

Но всё прекращается в мгновенье. Удар — вспышка — потеря сознания. Даже крепкий гоблинский лоб, повстречавшись со скалой в достаточном ускорении, не может уберечь хозяина от потери сознания.

Он очнулся. Определить время отключки невозможно. Тем более, его волновали более насущные вопросы: кто он? где он? что случилось?

Сознание прояснилось достаточно, чтобы дать ответы и нерадостный прогноз (впору было взвыть от перспективы и позавидовать себе безымянному и беспамятному!).

Зовут его Худук. Он изгнанный из племени гоблин, и за это проклят драконом, который распростёр над ним свою безразмерную задницу. Вследствие чего он попал в уничтоженное селение троллей, дабы в полной мере ощутить собственное ничтожество, увидеть смерть в её безжалостной ипостаси, ощутить свою несомненную смертность…

Тьфу ты! От внезапно нахлынувшей злости и жалости к себе он почувствовал неожиданное облегчение. Все беды от дракона, — так говаривал дедушка. Но радости и чудеса от него же, — добавлял через мгновение значительно и уверенно.

Слуха коснулся какой-то звук. Гоблин напряг свои немалые слуховые рецепторы. Пространство будто расчистилось, стало прозрачным, словно с головы сняли подушку, и гоблин наконец-то почувствовал себя… чувствующим, что ли, оживающим?.. пробуждающимся?.. Ужасы окружающего, притупившие сознание, и всё остальное временно отступили… Он ведь ещё не открыл глаза! И пока не мог решиться на это. Немного проснулось обоняние, и это было не очень приятно. Но уже неважно. Вот слух — да! Глухой гоблин — это тоже, что и добрый урук, слепой эльф или бескрылый дракон.

Сквозь эпизодическое потрескивание, издаваемое тлеющим деревом, доносилось… всхлипывание. Плачет кто-то?

Тёмный встрепенулся и поневоле приоткрыл глаза. Увиденное не произвело столь сильного впечатления, как раньше, возможно в силу того, что сознание было готово и включило предохранительный механизм, а возможно потому, что была ночь и в свете кое-где догорающих останков строений и даже при очень хорошем ночном зрении, можно было постараться… ничего не заметить.

Плач доносился из пещеры в нескольких метрах справа. Он точно принадлежал не взрослому троллю. На самку тоже не похоже — тоненький голосок… Впрочем, он мог и ошибаться — не таким уж знатоком тролличьих поскуливаний он был. Просто данное отождествление оттягивало неминуемое появление вопроса: что делать? Вернее так: что делать Дальше? Ему?

Бессвязные размышления пока ни к какому решению не привели. Воззвание к дракону тоже не принесло ожидаемого облегчения. Но чаша весов склонялась к пожеланиям железной логики: надо по-тихому сматываться. Но пока он вот таким образом предавался неопределённому диалогу, что-то его вдруг насторожило. На периферии зрения будто что-то…

Именно зрение, а не слух отреагировало вначале. Тем не менее, он очень аккуратно развернул голову вправо, откуда что-то почудилось и незаметно напряг уши. Осторожность ещё никому не вредила. Даже дракону, чешущему хвостом нос, нужно постараться не поджарить собственную задницу.

Две неясные тени скользили по бывшему посёлку на грани видимости, избегая осветлённых участков, иногда приостанавливаясь, будто бы наклоняясь. Значит, не показалось — мелькнула мысль, не несущая, впрочем, никакой особой информативности или определённого эмоционального окраса. Наверное, лимит сильных впечатлений был исчерпан, потому как к появлению «гостей» гоблин отнёсся спокойно, можно сказать, равнодушно. Что было странно в силу того, что он чётко осознавал: эти лёгкие, но явно опасные тени, не могут принадлежать друзьям.

Какое-то время всё оставалось по прежнему: где-то, невидимые сейчас, но ощущаемые иными органами чувств, бродили некто. Тонкое поскуливание не прекращалось, но постепенно затихало, теряя первичный накал и яркость передаваемых чувств. Ночь же продолжалась, казалось, вбирая в себя ещё более тьмы и нисколько не интересуясь происходящим, а будто бы сосредотачиваясь на тщательном прорисовывании звёзд путём контраста. Гоблин почувствовал, как затекло тело, и это не принесло радости — шевелиться категорически было противопоказано.

И вот, наконец чёрные фигуры материализовались невдалеке. Среагировали ли на шум или решили пошарить в пещерах — неважно, гоблин мысленно вжался в скалу, пытаясь окончательно превратиться в каменный эпизодик, абсолютно не требующий внимания, а тем более изучения.

Тени приостановились буквально в паре шагов. Прошелестело несколько шипящих звуков, и у гоблина мгновенно вспотели ладони, а сердце, до этого упорно успокаиваемое, скакнуло, будто норовистый жеребец и стало бухать, словно желая сотрясти сами горы. Нельзя было так волноваться, он об этом знал — чем ты спокойней, чем тщательней сливаешься с окружающим, тем незаметней — это одно из правил охотника. И дичи. Но ничего не мог с собой поделать, ибо понял, кто рядом с ним. Проклятые вакхи — племя, родственное урукам. Наверное, пришли на место преступления пошерстить, кровавый понос дракона им в глотки.

Взрывной коктейль из ужаса, страха, отвращения и ненависти буквально разрывал гоблина на части.

Хоть бы не обделаться — мелькнула на краю сознания посторонняя мысль. Как-то не очень хочется помирать в испачканных штанах. Подобная логика вначале несмело, а потом основательно отвлекла ресурсы его организма, ибо нестерпимо захотелось… пукнуть.

Сцепив зубы, закрыв глаза, он сосредоточился на том, о чём ещё мгновение назад не мог и мечтать. Мало того, у него не осталось даже времени, чтобы пройтись самыми чёрными словами о том, как он себе отвратителен. Даже намёки о предполагаемых результатах ещё более выводили из себя.

Но наконец-то он услышал, что убийцы убрались в пещеру, и гоблин позволил себе продолжительно выдохнуть сквозь зубы, удержал руку, непроизвольно потянувшуюся к штанам, приоткрыл глаз, менее залитый потом.

Вот они, приключения, сожри их дракон, вот она реальность! Если бы каждый, ринувшийся с головой в первое своё увлекательное путешествие, представлял, как легко можно обделаться (в лучшем случае!), то толпы кандидатов в романтики — и прочих авантюристов, верно, изрядно уменьшились. Перспектива испорченных штанов — это серьёзный фактор. Мерзкий и болезненный. Правда, пережив его, начинаешь легче смотреть на жизнь, понимая, что сам состоишь из дерьма, всё окружающее — дерьмо, и в конце концов, к чему бы не стремился, в конце пути превращаешься в окончательную смердящую субстанцию. Этакое себе содержание жизни говорящей какашки.

Эти возвышенные размышления прервал пронзительный крик, и гоблин, оставив в памяти заметку впоследствии вернуться к столь занимательным размышлениям. Ведь как-никак его неокрепшее сознание юного путешественника нуждалось в основательном и твёрдом мировоззрении. Вгляд на жизнь — это та точка опоры, с которой, буде она неизменна и сильна, как гранит, легко запрыгивать на головы существ более могучих (в смысле роста, объёма — то бишь, формы тела), а также якобы опытных и мудрых (касательно содержания разумных). Всё, некогда предаваться заумью, когда снаружи что-то происходит.

Из пещеры вакхи выволокли нечто невысокое, визжащее и отчаянно сопротивляющееся. По крепко сбитой фигурке гоблин определил, что это — детёныш — тролльчёнок. Один из тёмных приостановился и наотмашь, тыльной стороной лапы врезал по губам пленника.

Гоблин вздрогнул. Учитывая, что воины — уруки носят перчатки со вставленными острыми заклёпками, можно представить, как это больно, и что на месте удара.

Ребёнок взвизгнул, завыл на низкой ноте, но дёргаться перестал. Второй вакх что-то заклекотал первому — голос он не понижал, уже не прячась, выяснив, что в посёлке посторонних — живых — нет. Тёмные синхронно загоготали удовлетворённо. А гоблин, через слово понимающий язык уруков, содрогнулся от сложившегося смысла: убийцы прошлись по теме: как весело будет съесть этого упитанного тролльчёнка. Но вроде ещё не определились, в каком виде его оприходовать: в сыром или зажарить.

Струна гнева зародилась где-то на уровне пупка, натянулась, закрывая сознание наплывающей багровой пеленой… Проклятые ублюдки… проклятые ублюдки… проклятые ублюдки… Он наблюдал, как один вакх наклонился к притихшему ребёнку и медленно и внятно пытается донести информацию ему, существу, которому по тролльим меркам было всего пара лет, о радостной перспективе быть съеденным этими знатными воинами… что он должен гордиться, что его косточки обглодают столь великие…

Гоблин резко и громко пукнул, взвился, как выстрелившая пружина, с утробным рычанием. Из левой руки вперёд скользнул на стоящего урука метательный нож — легко, как на охоте на готового сорваться в любой момент с места горного козла. Несколько широких шагов — прыжков, и боевой нож входит точно под лопатку, как раз между двух металлических набоек. Как в масло… И застревает. Гоблин бьёт в спину, пытаясь выдернуть оружие, но ничего не выходит Тёмный, хрипя и булькая чем-то чёрным, выскальзывает на землю. Краем глаза контролирует первого, лежащего и подрагивающего, чуть-чуть не дотянувшегося до ножа в шее.

Он рывком отдёргивает в сторону от бьющегося в агонии вакха плачущего ребёнка и, пытаясь успокоить, прижимает к себе. Подбородок детёныша утыкается в подбородок гоблина. Неясно, правда, кто больше нуждается в поддержке: маленького воина трясёт так, что вот-вот могут выскочить зубы, а ноги в коленях абсолютно не держат, и он чуть ли не повисает на крепеньком тролльчонке, что влажно елозит по лицу и, повизгивая, бормочет какую-то тарабарщину; он так крепко вцепился в плечи, так цепко притягивает к себе, что темнеет в глазах. Так и придушить недолго — мелькает паническая мысль — тролль, даже маленький, вряд ли может оценить свою силу, но тот наконец ослабляет объятия, отчего Худук непроизвольно шлёпается на задницу. А детёныш, тоже опускаясь, сворачивается калачиком, устраивая лобастую сопливую голову… на коленях Худука…

Поглаживая тролльчонка по жёстким коротким волосам, гоблин пытался навести порядок в голове, обуздать чувства и наконец придумать, что делать дальше, ибо оставаться здесь очень опасно. Одно знал точно — он не жалеет о содеянном. Мало того, как ни странно, на него снизошло спокойствие и… уверенность, что ли. Он понял, что при необходимости, запросто будет отстаивать жизнь с оружием или без — в конце концов, у него есть острые зубы и когти. Пусть даже до смерти, страх к которой внезапно вспыхнув, ушёл. Ему показалось, между ним и смертью установились дружеские отношения, и как настоящий друг, она не ударит его в спину, а при встрече, выйдет лицом к лицу, и он, Худук, будет ей улыбаться.

Примолкший тролльчонок пошевелился и что-то сказал.

Гоблин вернулся на землю.

— Что?

— Мама?

Голубые глаза смотрели на него внимательно и спокойно. Гоблин почувствовал комок в горле. Ошибиться было невозможно — это слово у тёмных, не взирая на незначительные речевые условности, имело одно значение.

— Мама? — вновь настойчиво прозвучало.

Худук рукавом вытер нос тролльчонку. Без особого, впрочем, эффекта. Усмехнулся грустно.

— Да.

Внезапно осознал, что обратно, в родной посёлок, с троллем ему дороги нет. Но на сильные сожаления у него времени уже не было — требовалось быстро обдумать перечень необходимого в дороге (а список вырисовывался внушительный!) от продуктов питания до бытовых вещей, о которых он в своё время не подумал. Но ведь теперь он был не сам, мало того, на его попечении ребёнок…Ребёнок, правда, крепенький — он оценивающим взглядом прошёлся по бугристой груди и плечам (с ума, что ли сошли тролли — детей заставлять камни таскать?). По виду достаточно выносливый, значит, понесёт поклажу. В этом есть и воспитательный момент. Ничего, не пропадут они!

— Ладно, — ворчливо бурчит гоблин, кряхтя, будто старик (для солидности!) поднимается. — Нечего рассиживаться. Надо собираться. Котомка где? — пробормотал про себя. — А, на тропе…

Цепким взглядом окидывает окружающее, игнорируя мёртвых, выискивая домашнюю утварь, хозяйственные орудия, одежду, оружие…

— Где тут у вас кладовые?

Тролльчонок преданно заглядывает в глаза старшему товарищу и торопливо указывает дорогу.

 

Глава 5

Листочек.

Они уже битый час сидели и слушали воняющие голоса — именно так, ибо нормальный разумный (кроме тёмных, естественно), даже вражеский солдат не должен издеваться над беспомощными пленными.

Их группа, чуть передохнув, в чём лично Листочек сомневался не потому, что они с Ройчи вообще глаз не сомкнули, а по внешнему виду всех поголовно угрюмых лиц, красных глаз и отвратительного настроения и состояния, было понятно, что эта двухчасовая остановка была скорее ошибкой, чем верным решением, двинулась дальше. Люди мало того, что не набрались сил, так и общий настрой упал до той степени безнадёжности, что впору было валиться на пол и ждать, когда уже наконец-то сердобольные враги отнесут неподвижные тушки на плаху. Вон даже неунывающий Ройчи спрятал язык за зубами, не рискуя так называемым «юмором» разрядить обстановку — чувствовал, что в рамках жёсткого временного лимита и распространившегося вокруг движущейся колонны коктейля из чёрной меланхолии, густо замешанной на раздражении, вряд ли у него выйдет что-то путное. Разве что добавит к своим минусам ещё парочку пунктов вроде бессердечности, отсутствию сопереживания (и прочих тактичностей и деликатностей), поэтому молчал, лишь изредка мелькала на его расслабленном лице снисходительная улыбка, которая не очень нравилась эльфу — как правило, человек с большим пониманием относился к впавшим в расстройство людям. Поэтому, когда поступило предложение сходить на разведку, они с неприличной поспешностью согласились. К этому времени они, опять изрядно проплутав, но благополучно подобрались к заднему двору. Но впрямую приблизиться к выходу без поднятия шума было проблематично: удачно избежав встречи с двумя патрулями по пять бойцов, они упёрлись в перекрывающий коридорные разветвления пост из двух десятков хорошо вооружённых и достаточно настороженных солдат, и сочли за разумное отойти назад, И, уже поднявшись до галереи этажом выше, нашли альтернативный спуск во двор. Существенной охраны кроме трёх часовых тут не было. Но перед движением всё-таки было решено постараться максимально выяснить силы противника на этом участке, да и прочие сопутствующие моменты, как то: лошади, карета (для женщин и раненых), выявить всё, что имело возможность увеличить их шансы для прорыва за внешнюю стену дворцового комплекса. Вот и было наёмникам предложено левое направление (ближе к стене, где темнели громады каких-то построек), а судиматцам — правое (вдоль дворца, где, соответственно, было больше открытого пространства). Из соображений целесообразности остальным членам отряда отыскали укромную комнатку и где под охраной бдительных и воинственных амазонок во главе чрезвычайно озабоченного маркиза оставили. Лидия с АлФарриялом приняли на себя роль координаторов.

Ройчи с Листочком незамеченными проскользнули галереей, охраняемой пятёркой уставших невнимательных солдат, вышли на этаж каких-то небольших приёмных кабинетов или канцелярских контор и через балкон второго этажа спустились вниз. Их поразило отсутствие особого ажиотажа и вообще движения как такового: задний двор за исключением парочки куда-то спешивших солдат и небольшого отряда: рыцарь со свитой из четырёх сопровождающих и нескольких дворян в изорванных дублетах и сюрко, конвоируемых в сторону массивного каменного здания десятком легковооружённых стражников и нескольких, видимых с их точки, караулов, освещённых факелами и кострами, больше никого не было. Как для дворца, только что бывшего местом переворота и вроде как не до конца зачищенной территории, это было немного странно. Для беглецов — оптимистично и подозрительно. Где подевалась та пехотная колонна, виденная ими? В каких местах вроде и бесконечной, но имеющего вполне граничные контуры королевской резиденции королевства Агробар растворились те сотни солдат с опознавательным знаком Восточного предела? Конечно, по идее есть центральный корпус — тот, куда в конце концов сходятся пути и нити королевства: Большой Золотой тронный зал для больших приёмов, два зала поменьше, Рубиновый и Изумрудный тоже для торжеств, а также балов и иных празднований, залы Большого и Малгго королевских советов, целый этаж Королевской Канцелярии и ещё много необходимых для управления страной кабинетов и приёмных различных служб от тайной до церемониймейстерской с сидящими там высокопоставленными дворянами — чиновниками, расположенных, конечно же, на разных этажах и уровнях центрального корпуса в зависимости от важности, значимости и приближённости к источнику власти. Это не считая ближних гвардейских казарм, дежурной тайной полусотни и бесчисленного количества дворян, в том числе рыцарей с личными оруженосцами, охраной и гвардейцами! Возможно они где-то там сейчас и находятся, основные силы мятежников, возможно что и количество их значительно уменьшилось, ведь силы, охраняющие королевскую резиденцию всегда весомы, даже притом бардаке, сложившемся при убывании войск на Западный предел, перетасовке частей и внутренних конфликтах в среде ближней охраны, о которых Листочек и Ройчи наслушались при прохождении ворот. Ни один здравомыслящий правитель не станет чересчур оголять свой дом власти. Так что, даже учитывая внезапность и вероломность нападения, можно сделать предположение, что атакующие были изрядно потреплены. То есть, возможно отсутствие большого количества солдат противника — это естественно, но эльф всё равно чувствовал некий дискомфорт, неопределённость, будто виденная картинка — всего лишь иллюзия. Но вряд ли в стане врага были столь мощные маги, способные совершить такой обман в том искусстве, в котором изначально очень сильны высокорождённые — а Листочек никакого подобного воздействия не ощущал. Да и человек при всей своей бесшабашности был чересчур насторожен, цепко оглядывая окрестности, часто щурился, что означало, что он либо озадачен, либо недоволен — а Ройчи понапрасну напрягаться не будет, даже при той важности миссии, порученной им. Не того уровня сложности было задание! Тем не менее.

— Рой, ну что?

— Дракон его знает. Странное затишье.

— Вот-вот. Подозрительная картинка.

— Картинка настоящая, — человек машинально коснулся магического амулета. — Но это не значит, что мы видим всё, что хотим.

— Думаешь, это ловушка?

Ройчи неопределённо качнул головой, к чему-то прислушиваясь.

— Посмотрим. Пошли дальше.

И они лёгкими, неуловимыми тенями сколзнули по краю двора в заданном направлении. Возле конюшни находилось трое часовых, двое из которых сидя дремали, а третий, опёршись о копьё, недвижно пялился в темноту. Тоже уснул? В умении солдатской братии засыпать в самых неожиданных позах и положениях (вплоть до движения в пешем строю) никто не сомневался. Тишь да благодать, как и не было кровавых разборок, а помещения не полны мёртвыми и пленными.

Лёгкий ветерок шевельнул волосы эльфа, и эта прохлада была так приятна, что он невольно зажмурился, отдаваясь ласковым касаниям, не задумываясь, прилично ли высокорождённому так внешне реагировать. Если разобраться, то он уже не очень числил себя плотью от плоти эльфийского общества. Вот частичкой Леса — да, таким себе листиком (как всё-таки имя обязывает!), носимым ветром судьбы по бескрайним просторам Веринии. Как ни странно, но по его мнению, несколько отличному от мнения большинства чистокровных высокорождённых, Лес и общество эльфов со своими законами, иерархическими лестницами и условностями — не одно и тоже. Но не стоит тут путать понятия «общества» и «народа», он — эльф, и этим всё сказано, не взирая на каплю человеческой крови. А вот Священный Мэллорн, его благотворная аура, умиротворяющая магия, исцеляющее влияние — это то, чего больше всего не хватало ему, Каэлену, Осенней Стреле, из всех клановых вотчин и иных ареалов обитания высокорождённых, этакой духовной подпитки, выравнивающей его, как целостную личность со своим набором стремлений, желаний и мечтаний. Потом уже идут родственники и прочие. Но так уж сложилось у них, долгожителей, что навещать и видеться друг с другом достаточно и раз в десять лет (зачем надоедать и портить отношения?). Да, в этом была своя мудрость.

Вот поэтому Листочек и ощущал себя членом племени именно наёмников. Не той её части, что формировалась по расовым, клановым или племенным признакам, порой довольно расистским, негативно и нетерпимо относящимся к иным, а той интернациональной общности, где собираются разумные, относящиеся друг к другу, как профессионалы, даже в случае неприязни, сохраняющие хладнокровие — то есть те, кто смог переступить границу, делящую народы на мелкие и очень мелкие группки с огромным количеством претензий ко всему, не относящемуся к их обществу. Следует, правда, заметить, что конкретно их компания, собранная вокруг такого разного, но чаще насмешливого и бесспорно обаятельного (это он тщательно скрывает!) и до конца преданного товарищам человека по имени Ройчи, даже в этом отличилась, собрав максимально разных представителей народов.

Листочек внезапно ощутил неожиданную нежность к товарищу. Без всяких посторонних намерений — как к брату или иному близкому родственнику. Это всколыхнулась в душе сентиментальная струнка, между прочим, присущая высокорождённым. Прослезиться с каменным лицом — это эльфы могут и умеют… А вот Ройчи научил-таки его плакать по-настоящему в своё время. И пусть он стесняется этого, а человек дал чёткое обещание спрятать эту тайну глубоко-глубоко, но Листочек был благодарен ему за такой дар, за это… неоценимое умение — лить солёную влагу. Ну и за многое другое тоже благодарен.

Ройчи поднял руку в жесте внимания и осторожности, и эльф, отвлёкшийся от размышлений, тут же услышал недалёкий бубнёж. Они аккуратно двинулись на звук и обнаружили в одном из амбаров неприглядную, но достаточно привычную для войны картину: до десятка связанных пленных, кто вповалку, кто сидя — опираясь спиной о стену под присмотром троих солдат. Но вот, что интеремное увидели наёмники в свете чадящего факела: пленными были воины с Восточного предела в зелёных плащах, а охрана — в форме городской стражи.

Вела себя стража, мягко говоря, некрасиво. Двое вальяжно расположились на входе на дубовых колодах, а третий сплошным потоком выплёвывал слова (именно его они и услышали), нервно и как-то истерично расхаживал перед связанными, костерил их самыми чёрными ругательствами, обещаниями страшных кар, при этом пиная ногами, не очень сдерживаясь и куда придётся.

Картина была неприятная, и Листочек, послушав пару ударов сердца, собрался уходить, но человек его вдруг придержал. И вот они битый час наблюдали этот позор: беснующегося дракона под аккомпанемент похохатывающих подельников. Неужели в столичную городскую стражу набирают таких отморозков? Или это те же солдаты, что и встреченные ими во дворце, что издевались над пожилым дворянином.?

— Я вам… драконы… яйца ваши… запеку… на медленном огне… не поленюсь, очищу — будете жрать… те, кто проглотит и выживет, орки вонючие… тому светит… почётная кастрация… на главной… столичной площади… как она там называется?.. площадь нищих… и кол в жо… в таком виде… Вас и полюбят… фигуристые агробарки… если ещё останутся таковые… целые… или — хо-хо — чуть помятые… подкрашенные… кровавыми соплями… пусть радуются… что у них появились… настоящие мужики… за счастье станет… сапоги лизать… всех вас… выкормышей благородных… свиней голубых… кровей… под медленный нож… огонь медленный… Дылда, — раззявил рот в сторону товарищей у входа, — нас точно… не бросят драконы… шмонают щас сундуки… а мы тут… с жабой бодаемся… кинут нас сволочи… чую ни медяшки… в карманах дырявых… не принесём…

— Заткнись, — негромко бросил правый от входа. — Шило сказал: долю получим, главное товар сберечь. А ты, Вошь, так и норовишь осложнить нам жизнь, не доведи до беды — они живые нужны.

— А я шо, а я ничего, — пожал обиженно худыми плечами нервный, — жить будут… если не обосрутся… Живыми — не значит не порченными…всегда скажем: сопротивлялись… пришлось учить… уму разуму…

— Точно, — донёсся какой-то писклявый голос, совсем не подходящий крупному парняге с кучерявой шевелюрой, скошенной на лоб (шлем он свой, игнорируя положения караульной службы, бросил у ног). — Ща-аз ат-дахнём и па-а-портим их ма-а-лёха-а, — странно растягивая слоги сказал он противным голосом, от которого у Листочка, как говорят люди «шерсть на загривке встала» от жуткого отвращения — он понял, к какой категории относится этот дракон с хвостом в заднице. А тот продолжал под аккомпанемент дружного, но негромкого гыгыканья. — Та-ак па-а-портим, шо и па-а-лач не за-а-аметит… па-а-ка шта-а-ны не снимет… Гы-гы… ска-а-жем, шо то кра-а-вавые ма-а-зали от долга-го сиденья-а на рыца-арских ла-а-шадках…

Эльф дёрнул Ройчи за рукав и чуть нахмурил брови, торопя уходить — у него чесались руки оборвать эти никчемные жизни. Ещё чуть-чуть, и ему будет начхать на соображения маскировки и прочее — эльфу претило вот так молча наблюдать за издевательствами. Он же не тёмный, в конце концов!

Но Ройчи отрицательно покачал головой, бросил выразительный взгляд на эльфа, и с безмятежным видом продолжил наблюдение. Не поймёшь его: действительно ли он равнодушен к происходящему или это просто маска. Но на памяти Листочка человек никого никогда не пытал ради удовольствия — только по делу, и насколько он знал, товарищ не испытывал при этом радости… Отвращения, впрочем, тоже. Это была одна из тех областей его разума, куда никто не смог проникнуть, и о чём Ройчи думает в такие моменты: о цветочках или своих самых страшных кошмарах — неизвестно.

— Странная стража, — шепнул человек чуть погодя очень тихо, но явно не очень опасаясь этих безалаберных охранников.

И эльф наконец-то понял, что его смущало — повадки, но особенно речь говорившего, не эмоциональность — динамические скачки от шёпота до возбуждённого относительно громкого форте, а именно слова и манера их подачи. Они больше подходили к какому-нибудь бандиту, нежели рядовому патрульному, обязанному беречь покой граждан, пусть и пересёкшемуся с неблагонадёжным народцем по долгу службы.

Да, действительно странная стража. Но в людских сообществах с их постоянно меняющейся мотивацией, нередко отсутствием действительно крепких жизненных принципов, здравомыслия и морали, чего только не бывает: могут и преступников в исполнительный орган набрать, якобы руководствуясь принципами: свой своего скорее обнаружит и изобличит. Естественно, без гарантии навести реальный порядок. При этом не стоит забывать, что подобные «стражи» могут быть и чьими-то протеже, а то и вообще тонкой диверсией государственного масштаба, этакой миной замедленного действия (или одноразовой миной). И, конечно же, «ноги» у подобных действий растут из самой что ни на есть верхушки власти.

Нервный в этот момент, продолжая бормотать, присел над лежащим беспомощно солдатом и стал тыкать того ножом в район головы или шеи — с их ракурса не было видно. Пленный, болезненно мыча — рот забит кляпом, стал извиваться, что только добавило радости и энтузиазма.

— Эй, Вошь, не испорть товар! — вновь прикрикнул правый охранник; в его голосе наконец-то мелькнула тревога.

— А что… думаешь ему… дракону драному… одного глазика… будет мало? — сам вопрос и соответствующая вопросительная интонация садиста покоробили эльфа.

— Хочешь, чтобы наши разнервничались? — проговорил его собеседник озабоченно и с угрозой.

— А что… они уже должны… прийти? — на этот раз нервный не на шутку чего-то испугался.

— Так в том-то и дело, что придут они только утром, а нам тут всё это время куковать. Но этот… мало того, что станет стонать, как беременная лягушка, так ещё и кровью истечёт.

— А я это… выколю и прижгу, — предложил тот, на время прекратив истязание.

— Ну-ну… Что-то я сомневаюсь в твоих лекарских способностях. Дырки делать легче, чем их штопать.

— Ага, — нервный над чем-то задумался, но видно было, с каким наслаждением смотрит на свою жертву и вряд ли откажется от уникальной возможности помучить. Связанный же, до этого лежавший словно парализованный, вдруг попытался отползти, что вызвало широкую улыбку у трусливого истязателя, и он по-хозяйски похлопал того по бедру.

— Не со-орьтесь дева-а-ачки, — неожиданно встал здоровяк и с хрустом потянулся. — Сейча-ас я тебя-я, Вошь, на-аучу пра-а-вильному ра-а-азвлечению, от ка-а-то-ро-во жи-сть не мо-о-жет па-астра-адать, а вот кое у ка-аво и ма-азги могут за-акипеть, — он неспешно направился к пленным.

— Ты шо, Мудак, решил яйца пощекотать и дракона пополоскать? — бросил с неодобрением оставшийся у дверей, а тот лишь обернулся и весело подмигнул. — Ну вы и извращенцы.

— Да ла-адно тебе, — примирительно обронил здоровяк, — эта-а ка-а-нешна-а не аристокра-аточки, до ка-аторых ты охоч, но удовольствие га-ара-антирую. Присоединяйся-а.

Но тот лишь сплюнул.

Ройчи привлёк внимание Листочка к себе, указал на довольно бормочущую в глубине амбара парочку и провёл по горлу рукой в красноречивом жесте, и эльф, не рассуждая более, извлёк лук, стрелу — руки аж дрожали от нетерпения, а человек скользнул ко входу…

— Стоп, — тихий шёпот остановил Листочка, тот, встряхнувшись, взял себя в руки.

Нервный уже угомонился, третий у дверей даже не пикнул, курчавый здоровяк недоумённо застыл посреди амбара с отвисшей челюстью, стеклянным взглядом глядя на скукожившегося со стрелой в глазу Вошь.

— Давай поговорим? — спросил с улыбкой Ройчи у мрачного эльфа, тот молча вложил стрелу в колчан и извлёк меч — этого борова просто хотелось прирезать, как свинью. — Эй, чудо, — негромко позвал человек оставшегося охранника.

Тот повернул лобастую голову со здоровенными, будто сытые дождевые черви губами и испуганно уставился на два неясных силуэта, явно несущих угрозу. Колени у него внезапно ослабли, живот булькнул и не почувствовав опоры, с тёплым шумом истёк в штаны…

Эльф с отвращением отвернулся — его породистый нос негодующе шевельнулся — хоть прищепкой затыкай, сделал шаг назад — к этой выгребной яме на двух ногах не хотелось приближаться категорически. Даже ради того, чтобы избавить Веринию от этой гадости; кажется, что и черви побрезгуют ею, а земля неизвестно, сможет ли переработать это в перегной.

— Что ж ты так пугаешься, говнюк, — ласково обратился меж тем к застывшему здоровяку Ройчи. — Мы добрые, и не будем делать того, что ты тут наобещал, с тобой. Даже если попросишь. Уж извини, что не рады твои штанишки нашему приходу. Иди сюда, — поманил рукой к себе, из-за чего эльф недовольно глянул на человека: зачем, мол, нам эта бочка дерьма? И тот, прикрикнув на начавшего медленное движение курчавого: — Аккуратненько только, добро своё не растеряй, тогда может и убьём тебя небольно, — склонился к эльфу и объяснил свои действия. — Не хочу, чтобы эта туша воняла возле пленных, с которыми я тоже хочу пообщаться.

— Стоит ли нам тут задерживаться? — с сомнением произнёс Листочек.

— Мы не долго, — оскалился навстречу приближающемуся здоровяку. — Вряд ли сюда кто заявится. Этот же, — кивнул на мёртвого у дверей, которые успели подпереть небольшим брусом, — что раньше рассвета сюда вряд ли кто заявится. А с нами к тому часу уже всё решится. Времени, конечно, в обрез, но очень уж хочется задать несколько вопросов — ты же знаешь, какой я любопытный.

Листочек неодобрительно покачал головой, отступил назад и в сторону — усилившийся запах и вообще атмосфера амбара на него, в принципе, достаточно привычного, всё равно действовала гнетуще. Обонятельная пытка и замкнутое пространство огромного тёмного помещения, аура боли и мучений — это никогда не улучшало его настроения.

Человек, верно поняв его, серьёзно кивнул.

— Я недолго, — пообещал. — Всё, стой там, — он остановил охранника в пяти локтях. — Любезный, скажи на милость, откуда вы такие красивые взялись?

Здоровяк продолжил очумело лупать глазами, в которых не мелькнуло ни искры понимания, при этом он синхронно плямкал внушительными губами — ну о-о-очень неприятное зрелище. Эльф по дуге стал обходить эту скульптурную композицию, осматривая параллельно всё вокруг — на всякий случай.

Вправо, куда, собственно и уходило само пространство амбара шли огромные вроде как бочки, заполненные будто бы зерном, где-то в конце, с другой стороны всё было заполнено сеном, и по идее там должны быть ворота. Под потолком, кстати, чуть светлел прямоугольник, очень похожий на открытую дверь или большое окно. Больше ничего интересного.

— Повторяю вопрос для тупых, — мягко, но со звякнувшим металлолом в голосе проговорил Ройчи, — ты кто такой?

Тот поёжился, и, не отрывая амёбного взгляда от наёмника, тонко пискнул.

— Мудак, рядовой городской стражи королевства Агробар.

— О как! — восхитился Ройчи. — А другие королевства знаешь?

— Вербар? — спустя удар сердца неуверенно произнёс тот.

— Ладно, — решительно прервал мужчина набухание морщин на девственно-гладком челе. — Не будем экзаменировать и просвещать, смысла нет, верно? Дабы никакой лишней информации ты не забрал с собой в ад, где тебя уже заждались, красавчик, — тот вздрогнул, но остался в позе снулой рыбы. — Для того, чтобы извлечь дракона из штанов, знание географии ни к чему, — это он уже буркнул сам себе и вновь обратил «добрый» взгляд на допрашиваемого. — Как долго в страже? Кто командир? Кто самый главный над вами? Короля не называть. Быстро отвечать! — грозно прикрикнул, добавляя оживления в громоздкую, но такую тухлую и вялую фигуру.

— Эта-а, да уж полгода как. Главный — светлейший РоШакли. А командир — Зуб… — Ройчи вопросительно и строго изогнул бровь. — Ну он с гномьей слободы, был в ближниках Рыжего Кари, а за тяжёлую руку приглянулся самому Бешенному, и тот сделал его своим вассалом… — толстяк немного запыхался, работая языком, но писклявый срывающийся голос совсем не шёл его фигуре, на которой, как говорят пахать надо. — Но тот однажды так разошёлся, что подрался со стражей, да так, что одного на нож посадил, а двум штурвалы свернул, ну и загремел на дорожку к четвертованию…

— Погоди-погоди, — заинтересовался Ройчи и многозначительно глянул на Листочка, тоже прислушивавшегося к горе — стражнику, — так ты из «ночных»?

— Ну да, — тот даже удивился вопросу. — Я только эта-аа, — смутился, — из мелких. Мне светили рудники. Но перед самым отправлением, когда мы уже попрощались с жизнью — на рудниках-то живут не больше года, — подпустил слезу в голос, но жалости в уже не улыбающемся Ройчи эльф не заметил; не дождавшись ответной реакции, Мудак горестно вздохнул и продолжил. — Но в последний момент пришли люди из городской стржи и стали предлагать послужить королевству в особом столичном отряде… Но многие решили, что это может быть намного хуже, чем рудники. Но тут самых активных выдернули и… больше мы их не видели… — он преданно глянул своими вылупатыми бесцветными глазами. — Как и обещали, поставили на довольствие, дали барахло, как у городских псов… — сконфузился, — то есть стражи. А со временем и оружие дали… Только контролировали и из казарм под надзором на задания отправляли — никаких там девочек, — Ройчи хмыкнул в этом месте, — или трактиров… Но после этого дела обещали отблагодарить… Да, — вспомнил, — а Зуб оказался нашим десятником…

— То есть висельникам тоже… предложили службу? — совсем без иронии уточнил Ройчи.

— Ну да…

Но наёмник поднял руку, заставляя замолчать, и задумался. Спустя пару ударов сердца он посмотрел на эльфа.

— Очень плохо. Но всё сходится. — Вновь повернулся к дрожащему здоровяку. — Какие задания вам поручали? — из его голоса исчезли даже крохи лицедейской доброты.

— Ну там… пощипать кое-кого… Из бла-а-агородных в основном и купцов. Напугать…

— В общем, тоже, что, собственно, и делали, будучи городскими «ночными», — понимающе кивнул наёмник. — Только теперь агры уходят не в общак, а командирам. И крыша теперь у вас королевская, — саркастически завершил перечисление.

— Ну… — вновь замялся Мудак. — Крыша-то может и вообще не поменя-а-алась. Работаем мы часто во взаимодействии с теми же вассалами Бешенного.

— Круто! — воскликнул Листочек, невольно подходя ближе, несмотря на запах. Может уже привык к нему. Чему тут удивляться?! — Вы, люди, хуже драконов! Гадите себе прямо на голову и при этом улыбаетесь, словно дерьмо — это наркотик, без которого вам не жить.

— Отчего же, — примирительно буркнул Ройчи, — некоторые и в штаны запросто ходят. И при этом кайфуют, словно попали на королевский бал или увидели голую принцессу…

— Тьфу ты! Ройчи, твой казарменный юмор меня абсолютно не радует…

Ройчи внезапно поднёс палец к губам.

— Тс-с-с. Нашего оракула понесло. Глядишь, и парочка алмазов из его… гм, родником язык не поворачивается назвать его глотку… о, зева выпадет.

У здоровяка действительно открылось второе дыхание, и из него, как из дырявого мешка посыпались слова. Он даже перестал растягивать гласные и, вперившись в пространство куда-то между наёмниками, ритмично шлёпал своими губами-червяками.

— … повезло нашим товарищам из третьей сотни — они пошли будто бы очищать площадь нищих, и очень может быть, что после «ночных» и новоцерковников в соборе что-то удастся раздобыть. Но рядом казармы этих… как их… богатеньких шлюх, что в солдат играют…

— Амазонок.

— Ага.

— Так они же покинули город из-за войны с шалюрами.

— Как так? — искренне расстроился Мудак. — Нам обещали, что они будут на месте!

— А тебе-то чего? — скривил губы человек в подобии улыбки. — У тебя-то интересы противоположные.

— Почему это? — здоровяк даже обиделся. — Мне и девчонки нравятся…

— Всё, засранец, рассказал? — вновь стал ласковым мужчина.

— Нет-нет, — в испуге поднял перед собой крупные ладони с холёными, ухоженными пальцами Мудак. — А ещё некоторых из нашего отряда — из пятой и шестой, самых отмороженных сотен я видел, как наряжали в зелёные туники и плащи с такой неприятной носатой птицей в качестве знака отличия… вроде одежда какого-то владетеля…

— Грифон, — упавшим голосом промолвил Листочек.

— А… Наверно… Вы не будете меня убивать? — проблеял жалобно.

— Обещания надо выполнять, — серьёзно кивнул Ройчи, а Листочек недоумённо на него воззрился. — Иди вон туда, в самый дальний и тёмный уголок, — тот непонимающе стоял и не двигался. — Иди-иди, говорю, не бойся, — настойчиво сказал человек и поощрительно улыбнулся.

Мудак сделал несколько неуверенных шагов. Страшный человек не двигался и смотрел доброжелательно. Несмотря на то, что он был на голову ниже и в два раза тоньше, на бывшего «ночного», а ныне доблестного солдата порядка особого столичного полка стражи (может и кавалерию набрали по агробарским притонам, трущобам и тюрьмам — сотню-другую народу, не падающую с первого раза с седла точно можно отыскать, если захотеть или знать, где искать) внушал неописуемый ужас. И эта его благосклонная улыбка конечно же не обманула его, вора, пробавлявшего лицемерием и враньём. Но всё-таки, может он наговорил на жизнь?..

Тонкая игла кольнула в левый бок, он не успел испугаться, как трепыхавшееся сердце было пронзено. И человека не стало. Ройчи очень виртуозно ударил проходившего мимо здоровяка.

— Я сам себе обещал, что этому Мудаку не жить, — объяснил он свои слова и действия немного растерявшемуся эльфу, не успевшему отследить вывернутую логику товарища. — Но так как он вёл себя послушно, порадовал нас примерным поведением, а самое главное, сообщил много интересного, я и подарил ему лёгкую смерть.

— А сюда чего его звал — можно было и на расстоянии поговорить, — ради порядка проворчал эльф.

— Эх, ты не понимаешь, друг мой высокорождённый, — добавил пафоса в голос Ройчи, — всё тянет тебя на волю, в леса твои священные, хотя по сути, деревья тоже имеют отношение к созданию вот таких, лишённых света, помещениям, как этот амбар…

— Ну уж нет, — возмутился Листочек, — к этому, — повёл он рукой вокруг, имея ввиду и пленных и мёртвых, — Лес не имеет никакого отношения. Стыдно должно быть тебе, человек, одному из немногих из твоего народа, побывавшему под сенью мэллорна, хулить таким сравнением священное дерево.

— Согласен, — легко согласился тот. — Упрёк принимается. Извини. И мэллорнам извинение передай, — вот же дракон! — он был на полном серьёзе. — Только хочу напомнить, что и в вашей истории были моменты, когда расчудесные Леса превращались в подобия этого амбара. А? Третья война с гномами? По-моему пленных тогда не возвращали вообще, и под сенью волшебных крон творились такие бесчинства и безумства, что и…

— Но гномы в своих горах тоже…

— Согласен ещё раз, — тут же ровно прервал его человек. — Светлые тогда позабыли о своей принадлежности к свету. А ваше отношение к тёмным? Во многих Лесах их до сих пор предают быстрой смерти в лучшем случае… — он приблизил к побледневшему Листочку как-то вдруг резко обострившееся лицо с пронзительными иголками прищуренных глаз, горькими складками у губ и выталкиваемыми сквозь едва открытый рот сухими словами. — Или хочешь сказать, что высокорождённым неизвестно высокое искусство пыток, а тонким натурам твоих сородичей претит убийство хоть взрослых, хоть детей тех же троллей, гоблинов, гномов…

— Хватит! — гневно и резко оборвал его Листочек, чувствуя, как его от кончика мизинца до последнего волоска переполняет ярость непонятно на что и на кого…

Конечно же, человек тут даже очень при чём, но так как слова его были в основном правдивы, то и злиться на него было вроде как не за что. Тем не менее, вулкан, проснувшийся в душе был столь силён, что просто вот так утихомирить его никак не получалось.

— Согласен последний раз, — спокойно сказал мужчина, тряхнул головой, и лик его неуловимо оттаял, на губах появилась несмелая улыбка. — Извини, Лис, — проговорил тихо, отведя в сторону глаза. — Нашло что-то. Напрягло… Старею, что ли?

Эльф, у которого кипело всё внутри, ощутил, как огонь враз поменял вектор и вместо гнева в нём теперь бурлила… нет, не жалость… Сопереживание, что ли, потребность заботы и защиты… Ведь в конце концов, его доуг не железный!

Он протянул руку и хлопнул человека по плечу. Типично человеческий жест, заставил губы разойтись в обнадёживающей и примиряющей улыбке.

— Да ладно тебе, не напрягайся. Сегодня выберемся из этого гадюшника, заберём парней, закатимся в кабак и хорошенько напьёмся, — в устах самого тихого из компании и вообще, ни много, ни мало, высокорождённого, это звучало как минимум неординарно.

— Ты же знаешь, что мне нельзя, — как-то даже виновато и немного завистливо прошептал Ройчи.

— Тоже мне отмазка. Ничего, начнёшь с нами, а потом мы тебя свяжем.

— Разве что, — согласно кивнул тот. — И кляп не забудьте, — напомнил. — А то знаю: всегда найдётся добряк, из-за которого по большому счёту и приходится платить за разгром. Не будешь же, в конце концов бить по морде того, кто якобы помог тебе по доброте душевной.

Эльф теперь уже молча смотрел на человека, и мысленно диву давался, как умеет тот ловко манипулировать его настроением (ну и не только его в их компании, если уж быть точным до конца). Другое дело, осознанно это или нет. Наверное, в какие-то моменты — да, он отдаёт себе отчёт в этом, но есть эпизоды и спорные. А с другой стороны, какая разница? Достаточно того, что Листочек уверен в искренности и благонадёжности товарища — тот никогда и ничего не сделал во вред своим друзьям. Вот так!

— Так я чего его позвал, — вспомнил Ройчи начало разговора. — Чтобы он отошёл от пленных: во-первых, — не нужная вонь, а мне очень хочется, особенно в свете новых данных, поспрашивать их, а во-вторых, — они не должны были слышать ответы этого Мудака, и если они не совсем благонадёжны, чтоб не успели выстроить логичную защиту.

Листочек одобрительно кивнул — в прозорливости человека он не сомневался, и они направились к лежащим у дальней стены связанным пленным.

Их оказалось одиннадцать. Солдатам досталось знатно — все были в запёкшейся корке крови, изорванной одежде, у многих отсутствовали эпизоды доспехов, большинство были с закрытыми глазами — то ли уснули, что сомнительно, то ли в беспамятстве. К тому же их ещё изуверски связали, можно сказать, перетянули верёвками вдобавок к связанным конечностям и кляпам во рту.

Листочек остановился чуть раньше — тяжёлый запах крови и испражнений так ударил в нос, что он предпочёл страховать товарища и поглядывать на всякий случай вокруг, стоя чуть в сторонке. Но с любопытством наблюдал за действиями Ройчи. Тот остановился над особенно избитым «грифоном», возможно, что и каким-то сержантом или офицером — эльф в агробарских знаках различия не разбирался, но доспехи отличались качеством — естественно то, что от них осталось.

Ройчи присел на корточки над пленным, поднёс факел к лицу и всмотрелся. Сквозь багрово-фиолетовые разводы на него из щёлочек опухшего лица смотрели с такой ненавистью, что впору было ставить щит от сглаза. Кончиком ножа выдернул кляп, и изо рта несчастного вырвался надсадный хрип. Наёмник достал флягу и тоненькой струйкой полил воду прямо в рот. Кадык судорожно заходил.

— Кто такой? — Ройчи смотрел с сочувствием, но попыток разрезать верёвки или иным способом облегчить жизнь связанного не предпринимал. Война есть война, и жалость легко может обернуться ударом в спину.

— Пошёл к дракону, слизняк… предатель… проклятый мятежник…

— Это хорошо, — довольно сказал наёмник, и тот недоумённо замолчал. — Говорить можешь, — объяснил. — Но ты меня с кем-то перепутал, грифон. Ты с Восточного предела? — тот промолчал и, тяжело сглотнув, демонстративно отвёл глаза в сторону.

— Хорошо, — вздохнул Ройчи, — объясняю, — и продолжил жёстко. — К мятежникам скорее можешь быть причислен ты, ибо по словам очевидцев короля убили именно элитные латники РоАйци. То есть бойцы в цветах его гвардии с «грифонами» на плащах. Это ясно? Если же ты меня причисляешь к тем придуркам, что мучали вас, то смею тебя уверить, это не так, и в качестве первого доказательства могу показать их трупы. Я связан с… семьёй РоБеруши, если тебе это о чём-то говорит, и если тебе есть что сказать, говори, в противном случае, я уйду, и оставлю всё, как есть. А с рассветом подойдут подельники той мрази, что мы закололи… Уверяю тебя, за нормальным фасадом столичной стражи скрывается совсем не то, что заявлено — и о лёгкой смерти вы будете мечтать. Мало того, вас казнят с позором на столичной площади, как убийц короля.

Таращившийся в сторону пленный вдруг как-то съёжился, безвольно прикрыл глаза, крепко-крепко зажмурился — в той степени, как это удалось сделать, и наконец посмотрел совсем иным взглядом на наёмника, терпеливо ждущего ответа. И столько в нём было боли и тоски, а ещё безысходности и отчаяния, что Ройчи невольно покачал головой — довели крепкого мужика.

— Что ты хочешь? — безжизненно произнёс тот. — И кто ты?

— Неважно, кто я, — Ройчи отрицательно и твёрдо покачал головой. — Важно, кто ты. Рассказывай всё, что знаешь и… — замер на удар сердца, внимательно вглядываясь в лежащего, — если меня это устроит, у тебя может появиться надежда. Ты уж постарайся, — словно попросил наёмник.

Листочек, напрягавший до сего момента свои чувствительные уши, решительно подошёл к говорившим. Уже ни запах, ни аура страдания не мешали — любопытство — очень серьёзный стимул для переступания неких границ.

Пленный как-то вдруг ещё более осунулся, сглотнул с трудом, и Ройчи поспешил ещё влить ему воды и, прикрыв глаза, начал ровным запинающимся голосом:

— Я — Дамир ДиОдори, егерь — сержант второго корпуса третьего пехотного полка Восточного предела, вотчины светлейшей семьи РоАйци, контролирующего часть границы с Брежией… Около месяца назад за подписью старого графа пришло распоряжение выделить полку сотню егерей, не задействованных непосредственно в патрулировании. И мы, недавно вышедшие из рейда были переброшены в лесной лагерь южнее Бристона, где нас встретили такие же, как мы, солдаты предела из других подразделений. Незнакомые люди зачитали указ лорда и провели инструктаж, согласно которому выходило, что королевство в опасности, в том числе король Элий Четвёртый Великолепный, — тут пленный скривил губы в подобии улыбки, — и для усиления и поддержания порядка мы скрытно, дабы не потревожить предателей, выдвигаемся к столице. Естественно, это всё было очень секретно. Передвигались мы в сопровождении кавалерийского полка, который следил не столько за тем, чтобы нас обнаружили, сколько, чтобы мы не разбрелись — один боец из гарнизонных пикинеров отстал из-за юбки, так был жуткий скандал, чуть не вздёрнули беднягу, но побоялись возмущения. Избегая оживлённые тракты и населённые пункты неделю назад мы добрались до столицы и заселили опустевшие казармы частей, которые РоДизайши вывел в путь на Вербар. Там уже нас ждали… другие «грифоны». Вроде как лёгкая пехота и элитные латники. Но… странно так: хоть и поселены были отдельно, но и сами не изъявляли желания пообщаться с земляками — какие-то они затянутые были своими командирами… Я, кстати, хотел поискать деверя своего или привет хотя бы передать — он в гвардии графа этим же латником служит, так меня завернули на первом же посту — мол, секретность, и всё такое… А потом наступил день, когда нас подняли по тревоге, и мы вошли в город: сотни разбросали по всей столице, а я в составе своей попал во дворец, где нам и сообщили о предательстве гвардейцев и убийстве короля… И началась потеха с «чайками». Не помню даже, кто первый начал, так как никто из наших не хотел да и не был готов схватиться с королевскими гвардейцами и стражниками! Они же такие, как мы!.. Но пустили первую кровь и понеслось… Выбили почти всех — в плен не сдавались, а мы и не брали… Парни, озлобленные потерей товарищей стали щипать некоторых аристократок, вроде как несогласных с нашими действиями… И тут доносят весть о предательстве наследной принцессы и вознаграждении в случае её обнаружения и поимки… Внезапно появились якобы союзники из подчинения РоШакли, стали оттирать с ключевых постов… А после и вовсе подло ударили в спину… вместе с теми… ряжеными драконами! — он зло выплюнул последние слова. — Это, — кивок в сторону лежащих товарищей, как обратил внимание Листочек, прислушивавшихся к рассказу, — остатки нашей сотни, — закончил горько. — Да и то оставили только для того, чтобы было кого с позором публично казнить… — голос его затих.

Наступила тишина, в которой каждый думал о своём. Но направление мыслей всё равно вряд ли отличалось разнообразием: о предательстве, несправедливости, подлости и коварстве, свободно поселившихся в самых верхних властных эшелонах. И простых солдатах, которые ценой своих жизней оплачивают амбиции и властолюбие благородных драконов.

Листочек тоже проникся рассказом. Не сказать, что он его особенно удивил, но поучительность была несомненна. Он поймал внимательный взгляд Ройчи.

— Целительский амулет у тебя с собой?

Эльф помедлил удар сердца.

— Не полон, — виновато пожал плечами. — На Оливию чуть потратил.

— А, — с пониманием протянул Ройчи, — подлечил, значит, свою красавицу… Ничего, оставляй его и возвращайся. Скажешь, что я буду вовремя. Поведаешь о том, что видел на этой стороне — мол, странно спокойно. Про егерей только не говори.

Листочек удивился, но согласно кивнул, пристально посмотрел в глаза товарищу: ты знаешь, что делаешь, проверил одежду, амуницию, махнул рукой.

— Поосторожней тут, а то нагрянет какой-нибудь залётный патруль, а ты тут… — покрутил рукой, — бока отсиживаешь.

— Не волнуйся, — улыбнулся Ройчи, — как-нибудь разберусь. Если что, разговорю их — ты же не сомневаешься в возможностях моего языка?

Эльф укоризненно покачал головой. Он уже понял, что человек что-то задумал. Как всегда действует по наитию. И переубедить его нет никакой возможности.

— Ты главное не опоздай, когда мы будем покидать это чудное место. А то что-то нет никакого здоровья возвращаться и искать тебя здесь.

— Это кто кого ещё искал? — притворно возмутился Ройчи. — Иди уже, высокорождённый, не отвлекай меня от грандиозных планов.

Листочек улыбнулся, развернулся и направился к выходу.

 

Глава 6

Лидия.

Воздух был одуряюще свеж, прохладный ветерок совсем не ласково касался лица, и принцесса ёжилась, кутаясь в плащ, который, впрочем, давал иллюзорную защиту от внутреннего напряжения и озноба. Вот-вот всё должно было решиться. Казалось, что складывается всё благополучно, но на душе, как говорится, кошки скребли. Чересчур тихо. И эльф из наёмников донёс ей свои сомнения, которые, впрочем, тоже были всего лишь словами без конкретных фактов, поэтому… И напарник его пока не объявился. Но по этому поводу Лидия уже не испытывала беспокойства — она поняла каким-то внутренним чутьём, что наёмники, волею прихотливой судьбы оказавшиеся во дворце в такое трагическое для королевства время, и чей путь пересёкся с её, не предадут в силу каких-то неясных пока ей причин — может просто без всяких высоких слов приняли её сторону и… в спину не ударят. Это точно. Потом она наконец-то вспомнила о своём Даре королевского рода и прислушался к ним, когда они были заняты очередной пикировкой друг с другом, словно блохастые дворняги, избавляющиеся на товарища парочкой насекомых. Кто его знает? Может им действительно начхать на жизни, и острота ситуации, виденная с её, Лидии, ракурса, для них всего лишь сильно разбавленное вино, от которого не то что захмелеть, но и руки ополоснуть по локоть маловато будет.

В общем, неважно, будет время (если оно, конечно, будет), она так и быть обмозгует идею особенности поведения наемников в стрессовых ситуациях за кубком превосходного шисского (если — опять же — проклятые мятежники не опустошат королевские запасы), в тёплой компании с той же Оливией, уже возможно испытавшей на своём «беззащитном» теле похотливые руки обсуждаемых объектов, и благодаря этому имеющей в активе парочку пикантных подробностей, скажем так, в пользу любых аргументов, в зависимости от точки зрения.

План прорыва из ловушки, в которую превратился королевский дворец был предельно прост: пользуясь отсутствием сколько-нибудь серьёзных сил на пути следования к «задним» северным воротам, они готовят несколько крытых повозок для женщин и раненых — всех тех, кто не сможет участвовать с оружием в руках, но не пожелал оставить принцессу и готов прорываться с ней на свободу. Этот этап был реализован гвардейцем, который, несмотря на ранение, не пожелал остаться в стороне и предложил свои услуги, мальчишкой — дворянином, потерявшем отца в одной из схваток, который почему-то не отходил ни на шаг от королевского солдата и троицей амазонок — несколько часовых из числа солдат — мятежников были тихо прирезаны, а одна карета и повозка уже ждали только сигнала трогаться, а Руфия, Его Преосвященство, графиня и другие уже заняли свои места. На козлах расположились гвардеец со своим подопечным, так как было понятно, что пользы от них в прямом столкновении будет мало: солдат, несмотря на то, что хорохорился, видно было, что еле передвигается — потеря крови и усталость давали о себе знать, а мальчишка… вряд ли у него достаточно опыта, тем не менее, он ведь мужчина, поэтому отговаривать его от такого участия никто не смел. Также ждали своего часа дюжина лошадей, что были набраны и оседланы в конюшне (из них две, как запасные, с притороченным вьюком наёмников, и вещами судиматцев). Это первый этап.

К этому времени вернулись разведчики. Бойцы эмира, уходившие вправо, отсутствовали недолго и, не до конца пройдя намеченный для разведки маршрут, вернулись, причём один из них на плече товарища — во время скрытного передвижения он потерял сознание. Оказывается, его тревожила раннее полученная рана, но он смолчал о ней, так как… считал несерьёзным поводом для обращения — не желал тревожить эмира и расходовать на себя ограниченные целебные средства… Короче, не важно, какая причина, но разведка вправо была не завершена, хотя тот, что принёс товарища, сообщил через господина, что в радиусе их примерного движения ничего вроде как подозрительного не замечено. В общем, один судиматец выбыл на момент прорыва, как боевая единица, и это было не очень хорошо — Лидия уж успела оценить хорошую подготовку и выучку этих молчаливых воинов.

Итак, всё было готово. Команда для зачистки стражи ворот и ближайшего около них пространства пока отдыхала и ждала лишь сигнала от принцессы. В неё вошли Деметра с девушками, эльф и эмир с последним боеспособным бойцом (АлФарриял выступал как командир этой группы в силу опытности и несомненного авторитета) и… Лидия. Настойчивые отговоры окружающих о невместности принцессы рисковать собой она проигнорировала. Наёмника всё не было, но, видя, что его высокорождённый товарищ не нервничает (хотя на этих отмороженных лицах разве что-то разберёшь?), не взирая на несомненную его полезность в деле драки, решила не ждать. Найдётся — не маленький! — позволила она себе мысленную маленькую шпильку в адрес несносного мужчины. И как ни странно, испытала при этом небольшое удовлетворение, разлившееся в груди толикой оптимизма, и… выбросила всякие глупости из головы, сосредоточившись на главном.

Небольшая задержка вышла из-за судиматцев: АлФарриял попросил у неё чуть времени, необходимого для проведения, как она поняла, укрепляющих действий со своим подчинённым — иное определение их взаимоотношений Лидия решила не изобретать (господин — подданный, командир — солдат, хозяин — слуга?). Но тут же случившийся эпизод добавил новых впечатлений.

Принцесса в преддверии возможного боя не могла устоять на месте (это при том, что «пассажиров» кареты и повозки она твёрдо загнала на места). Ко всем прочим не очень приятным ощущениям: волнам холода и жара, пробегающим по спине, сердцу, словно напуганному загонщиками зверьку, влажным ладоням, которые нестерпимо хотелось вытереть, плюс чуть не началась икота… Она постаралась взять себя в руки, сделала несколько глубоких вдохов, расправила опущенные под грузом ответственности плечи, набросила капюшон и замоталась в плащ, чтоб никто не видел, в каком она состоянии. Но вот устоять на месте — нет, с этим бороться она не могла, поэтому нетерпеливо передвигалась по ограниченному свободному пространству. И вот таким образом забрела в неприметный уголок, а войдя, застыла, как говорится, раскрыв рот при виде открывшейся в неверном свете свечи картины.

Лежащий на расстеленном плаще обнажённый по пояс мужчина и проводящий над ним какие-то лечебные или магические действия эмир. Сразу несколько открытий: этот молодой мужчина, можно даже сказать, юноша, лежащий фактически на голой земле с рваной раной на боку сейчас, когда отнюдь не тепло — это и есть один из тех молчаливых, замечательных и внешне ни разу не открывавших лицо воинов. Но даже ни выдержка, ни молодость бойца больше всего поразили её, а угадывающееся в смуглом горбоносом лице с закрытыми большими, с распушенными чёрными ресницами глазами несомненное сходство с АлФарриялом. А потом он приоткрыл свои тёмные очи и… Лидия провалилась в их терпеливое гордое страдание…

Парень шевельнулся под рукой… кого? И принцессу вернуло к яви деликатное покашливание и негромкий голос со знакомым мягким акцентом.

— Ваше Высочество, Руйял просит прощения, за то, что в таком виде. И за то, что не может постоять за вашу честь с оружием в руках прямо сейчас. Но если вы пожелаете, он готов отдать жизнь, чтобы показать своё восхищение вашей красотой.

Лидия ощутила неимоверную неловкость, щёки её запылали от сложившейся ситуации и услышанных слов — слава Единому, что в этих потёмках да под капюшоном это вряд ли заметно.

— Мне не нужна его смерть, — выдавила она из себя.

— Тогда мы скоро появимся. Буквально через десяток ударов сердца — мне стоит завершить врачевание, — ненавязчиво выставил её из закутка эмир.

Принцессе пришлось дополнительно давать сигнал ногам, чтоб убраться из-под смущающего взгляда. И та поспешность, с которой она удалилась была простительна — она была под впечатлением от увиденного. Что она никогда не попадала под сильные взгляды? Бывало разное. Но учитывая обстоятельства, такой пронизывающий и завораживающий…

Она встряхнула головой. Чересчур уж близко к сердцу восприняла такой, в общем-то, рядовой эпизод. Сказывается, видно, напряжение. Ей ни к чему сейчас непонятная мнительность. Множество людей сейчас страдает, испытывает неимоверную боль, страх смерти, позора. Но её почему-то задели чувства совершенно незнакомого и непонятного, следует сказать, молодого человека. Кто его знает, какие драконы прячутся и бьют хвостами в головах восточных мужчин?

Ключевое слово — мужчина. Это такое загадочное существо, порой ставящее Лидию в тупик частым отсутствием логики в поступках и крайними полюсами размышлений, ясно видимых на лицах, вырезанных не самым искусным скульптором: от несусветной глупости до учёности и мудрости, рядом с которыми и находиться то боязно. Как говорится, есть несомненная польза от этих напыщенных прямоходящих, неимоверно гордящихся болтающимися между ног верёвками с колокольчиками. И грех было бы не пользоваться их засорёнными бравыми мелочами мозгами…Но вот этого конкретно молодого человека Лидии уже не хотелось как-то использовать. Да, ей и раньше приходилось видеть жертвенность, но чтобы вот так… Возможно ей ещё просто не повезло — или наоборот? — и, будучи королевой, она в полной мере ощутит груз подобных чувств, вкусит их солёный привкус. Но на данный момент она не совсем была уверена, что это ей нравится. Одно дело игра в слова, поступки, которые легко запиваются бокалом вина и толикой непринуждённого смеха, и совсем другое — реальность, в которой за разными деяниями стоит жизнь. Или смерть.

Краем глаза она видела, как эмир проводил… родственника в повозку, но погружённая в размышления, она не шелохнулась. Казалось, чувства, посетившие её, разрушили тот беспокойный механизм в теле, заставлявший её неустанно передвигаться. Она просто никак не могла смириться с тем, что кто-то, ещё вчера ей незнакомый готов положить на алтарь её спасения само своё существование, и при этом испытывать неимоверную боль и… любовь? Над этим стоило поразмыслить… позже.

Она перевела взгляд оттаявших глаз с густого чёрно-синего, практически без вкраплений драгоценных точек горизонта на молчаливые фигуры справа от неё шагах в пяти, терпеливо ожидающие её решения. Даже Фиори, в последнее время взваливший на себя роль человека «тактично задающего вопросы», этакого парламентера от «народа» к будущей королеве в силу своей знатности и дружеской близости (девчонки — амазонки при всей своей высокородности, всё равно оставались подчинёнными), и поэтому жутко её раздражавший, и тот застыл, рассеянно глядя в сторону.

— Ну что, пошли, — полуутвердительно хрипло бросила она.

Какие-то далёкие крики то ли радости, то ли боли, высушенные расстоянием до состояния неопределённости, голоса — всполохи часовых там же, за глубоким озером темноты и прочие невнятные шумы огромной туши дворца как-то враз ушли на задний план, и в вымороженной до прозрачности тишине голос принцессы крови прозвучал неожиданно громко.

Фигуры ударной команды растаяли в темноте: первыми судиматец и эльф, Оливия и Деметра с амазонками предпочли держаться рядом с принцессой, эмир чуть сзади и правее, словно прикрывая от темнеющей громады дворца. Напоследок Лидия буквально ощутила тоскливый взгляд маркиза, но всё это оставшееся сзади: сухой, как кашель, скрип колёс, приглушённое ржание лошадей прошло мимо неё.

Передвигаясь стелющимся бесшумным шагом, как учила наставница Брада, как и многие другие, канувшая в безвестность в этот проклятый затянувшийся вечер, она ощущала, как ноздри затрепетали в резко обострившейся гамме запахов, а глаза стали различать великое множество оттенков тёмного в том особом боевом азарте, когда и вода по колено, и огонь ласков, и смерть — собутыльница. И в этот момент…

Как водится, когда всё идёт чересчур хорошо, может наступить тот час, когда подозрения и нехорошие предчувствия начинают сбываться. Для удивления или иной простой и человеческой реакции нет места, остаётся тягостное, выпивающее силы ощущение безысходности и неотвратимости происходящего… Когда пространство впереди затопило множество факелов, открывая безрадостную для беглецов картину сомкнутого строя тяжёлой пехоты.

Ещё не успев осознать произошедшее, тело само среагировало — также поступили и остальные — они пугливой стайкой мальков при виде щуки бросились назад, под символическую защиту повозок. Уже здесь, стоя у борта кареты, проследив за выпученным взглядом РоПеруши, принцесса осознала всю глубину задницы дракона, в которую они добровольно — принудительно забрели. Сзади, там, где они ещё совсем недавно были, вход и окна были блокированы солдатами, и в них, а также на балконах маячило достаточное количество арбалетчиков, чтоб сделать из них ежей. Они и сюда могли добить, но на таком расстоянии борта фургона и кареты послужили бы защитой. Вся их тёплая компания с четырёхколёсными довесками и энным количеством лошадиных голов оказалась на абсолютно открытом пространстве и фактически окружена.

Сердце гулким ударом напомнило о себе, заторопилось, заволновалось, словно птица в клетке. Неужели это конец? Бесславный и трагичный? Принцесса явственно ощутила, как твердеет лицо, кожа становится гранитом, беззащитным, впрочем, перед надвигающейся бедой — любой острый предмет, достаточно проворный и удачливый, в силах оставить свой автограф. Возможно даже что и смертельный.

— Др-р-аконы позорные! — прорычал рядом маркиз, моментально утеряв всю аристократическую невозмутимость, и Лидия, несмотря на безнадёжность положения, с удовольствием наблюдала эту эмоциональную вспышку как правило сдержанного товарища, мало того она отметила решимость Фиори схлестнуться с врагом, невзирая на численное преимущество того.

— Не прячьтесь, Ваше Высочество! Выходите, надо поговорить! — раздался громкий насмешливый баритон со стороны шеренги пехотинцев, и вперёд вышла нелепая широкая фигура в сопровождении двоих бойцов, нёсших в руках факелы. — Я знаю, что вы там, поэтому не надо играть в прятки — это совсем вам не идёт. Да и не соответствует положению и статусу, — сарказм в его голосе так и изливался.

Лидия прошипела нечто невразумительное сквозь зубы, махнула рукой маркизу следовать за собой и твёрдым шагом направилась к вышедшей навстречу другой переговаривающейся стороне.

Это был тот самый жабоподобный, как смеялись девочки, РоШакли. Эпитет этот он заработал не только за широкую приземистую фигуру и грубое, словно вырубленное пьяным гномом, лицо с крупными чертами лица, но и за несносный характер — он не переставал, не взирая на насмешки и череду небольших скандалов, пытаться ставить на место «чересчур вольно ведущих себя» амазонок. Твердолобое непробиваемое животное, хлещущее дешёвую кислятину вместе с солдатами, регулярно посещающее несчастных проституток, где наравне со своим драконом орудовал кулаками, таким образом демонстрируя образ «настоящего мужчины». Везде и всем не забывая позиционировать себя, как простой, но эффективный винтик исполнительной власти Агробара. При этом он действительно был серьёзный боец, несмотря на обрюзгшее тело — в чём пришлось убедиться некоторым воительницам, в порыве самоуверенности умудрившихся вызвать его на поединок. Только своевременное вмешательство Брады не дало свершиться непоправимому, и, пойдя на поводу общественности, комендант Агробара ограничился показательной воспитательной, но от этого не менее унизительной демонстрацией своих сил. Тем не менее, возмущение, всколыхнувшее высшее общество (как же, мужчина бьётся с женщинами, доказывая своё превосходство! о-о-очень благородно!) он не мог игнорировать, тем более на это обратили внимание наследная принцесса и герцог Панорик, которые решили вмешаться, не доводя дело до Его Величества Элия Четвёртого. С тех пор стороны соблюдали холодный нейтралитет, предпочитая делать вид, что попросту не замечают присутствие друг друга, в чём РоШакли несомненно проигрывал, будучи, несмотря на ряд своих ставленников, фактически одним человеком, а амазонок — много (не считая родни и прочих сочувствующих). Время публичных выходок закончилось, что не мешало девушкам легко прохаживаться по поводу не симпатичной им фигуры в своём кругу, а коменданту по тихому вставлять палки в колёса, пересекаясь с отдельным кавалерийским полком или костерить по пьяни дерзких «дракониц» и пуще прежнего отрываться на прислуге и девицах лёгкого поведения, не имеющих возможности постоять за себя перед высоким военачальником.

Следует заметить, что персона РоШакли была неудобна не только подопечным наследной принцессы. Он был на ножах много с кем, в том числе и с королевской гвардией, относящейся к нему с нескрываемым презрением за поведение, не достойное дворянина, и тот момент, что несмотря на скверность и злопамятность характера, твердолобую неуступчивость, не умение вовремя отойти в сторону и попытаться смягчить ситуацию, ослиное упрямство, его так никто и не поставил на место, говорило об очень высоких покровителях этого человека. Вот уж воистину носорог в фарфоровой лавке, рогом и колонноподобными ногами крушащий хрупкие товары.

Вот этот человек сейчас и кривил губы, пронзал прищуренными льдинами глаз внешне невозмутимую, но внутри кипящую от негодования, унижения и неопределённости принцессу.

— Ваше Высочество, рад видеть вас в добром здравии, — изобразил намёк на поклон, что уже само по себе было вызовом и неуважением по отношению к принцессе крови; змеиная улыбка, скользнувшая на как бы сурово сжатых губах, лишь подтвердила опасения Лидии. — Рад, очень рад, — повторился негромко, скользнул по лицу девушки, потом по стройной высокой фигуре в развевающемся плаще неприятным многозначительным взглядом. Скривился в подобии сочувствия. — Мы уже начали беспокоиться, всё ли хорошо у вас… со здоровьем, — эта запинка была красноречивей многих слов; он впился в её глаза, отчего принцессе пришлось приложить усилия, чтобы в ответ не бросить какую-нибудь грубость и тем самым развеять образ невозмутимой и совершенно не отчаявшейся старшей дочери короля… И дать возможность потешиться этому слизняку.

Ситуация, как говорится, неоднозначная, но если есть хоть какой-то шанс выйти из неё с достоинством, надо этим воспользоваться. И… переступить через собственную гордость и отвращение к стоящему перед ней… человеку, если от этого будут зависеть жизни её подданных. И судьба королевства.

Она медленно набрала воздух, выпустила — таким образом пытаясь утихомирить бушующие чувства. Ещё раз… Перед молчаливым насмешливым взглядом РоШакли, с интересом наблюдающего за её действиями. Ей просто необходимо взять себя в руки, постараться отрешиться от эмоций и… повести разумный диалог. Вдруг её… собеседник имеет какое-то влияние на ход событий.

— Я вижу, РоШакли, вы держите ситуацию под контролем… — фраза с вопросительным окончанием повисла в воздухе, но её порадовал собственный относительно ровный и сухой голос.

— Да, — просто ответил тот.

Лидия набрала воздух и словно нырнула в ледяную воду.

— Доложите, пожалуйста, мне о положении во дворце…

— Ах, перестаньте, Лидия, — он со смешком оборвал её, заставив вспыхнуть от негодования. — После того, как ваши сторонники из числа гвардейцев РоАйци здесь немного набедокурили, мне пришлось очень постараться, чтоб убрать за вами…

Она невольно отшатнулась, словно в лицо бросили горсть горящих углей. Слова доносились, будто сквозь вату, странно растянутые, просачивались в сознание тугим кисельным ручейком, не донося смысла сказанного.

— … не скрою, королевских гвардейцев вы уделали великолепно. Но вы же сами знаете, какие из них бойцы — на паркете трясти яичной перхотью, уж простите, Ваше Высочество, мой откровенный солдатский юмор, они мастера — на большее, увы, не способны. Разве что петухами скакать друг перед дружкой, кичась голубизной крови, ударяясь несильно грудками, пока вдоволь навеселившиеся сотоварищи — собутыльники — зрители не разнимут и не собьют с них лёгкого винца. Только после кружки — не больше, уж поверьте, — они становятся истинными героями…

Она наблюдала работу ненавистных губ, не в силах отвести взгляд. Так было бы приятно со всего маху зарядить рукоятью сабли или шпорой в это вонючее, извергающее слова жерло, чтобы с кровью и осколками зубов схлопнулось оно.

— … а с девчонками и не только из части служанок, но и потомственных, так сказать, они повели себя отнюдь не по-рыцарски… М-да, совсем нет… Никаких приличий и прочих подобных вещей, вроде расшаркивания ножкой и перечисления неземных красот, всего лишь грубое наслаждение — тем сладостнее, что некоторые лица вместо благодарности имели наглость сопротивляться… Конечно же не всегда подобное общение происходит к взаимному удовольствию, но всё равно парни повели себя непростительно жестоко: ну зачем, скажите на милость, опосля содеянного разбивать очаровательные головушки и протыкать длинными ножами изумительные груди… Да-да, это лишнее, учитывая, что по следам идут иные, которые тоже не против приобщиться к высокому искусству общения с аристократками. Вон, мои солдатики очень обиделись на ваших ручных драконов и немного их поубивали… Да-да, совсем немного. Почти всех… Остались только счастливцы, готовые поведать миру всю правду о вашей, гм, хитрости, желании, так сказать, раньше срока подсидеть родного батюшку на троне…

Сквозь вату до неё донёсся какой-то рокочущий звук, и какая-то часть сознания, следуя любопытству, огляделась… Это рычал — именно так, с пеной у рта — милый и обходительный Фиори, наследник РоПеруши, дёргал ножны и… всё. Оружие не доставал… Потому что два арбалета в руках невозмутимых дылд по бокам Шакли, оказавшиеся незаметно в руках, совершенно случайно смотрели на принцессу… Почему бы просто не спустить курки, и не оборвать этот поток грязи?..

— … Отчего же грубо так получилось, Ваше Высочество? Свидетелей-то убийства вами отца надо было уничтожить! Это же такая элементарная вещь! Вы хотя бы у специалиста мнение спросили… У меня, например. Вижу непонимание в ваших глазах. Никак не поймёте, в чём прокол? Так писарь же из зала для аудиенций! Да-да, тот, кто всё видел, и которого ваши бравые вояки нашли под писчим столиком и, попинав слегка, не удосужились добить. Зато нам он поведал всю правду…

— Я… отца… не убивала…

Слова выдавливались, как огромные валуны из крепостной стены после удара требушета. Само даже предположение о подобном поступке вызывало у неё ужасную головную боль. Каким-то неимоверным усилием довернув голову в сторону, она жалобно глянула на Фиори. И его яростные, преданные глаза, глаза человека, готового пожертвовать собой ради неё, пусть только она намекнёт, немного отрезвили.

Это всё эта насмешливая лживая змея, раздвоенный язык которой, болтается, словно флюгер на ветру, скрывая холодные глазки предателя… Это всё он, интриган и лицемер, любитель чужой боли.

— Что… тебе надо?

— Мне? — казалось, он удивился, но разве можно верить червяку, ползающему по выгребным ямам и рассказывающему, что он на диете? — Всего лишь сдайте оружие и отдайтесь в руки правосудия, — он самодовольно улыбнулся, — И всё будет хорошо.

— Всё — что?

— Справедливый суд возмущённого народа Агробара, — он якобы задумался. — Помните, что от вашего решения, Ваше Высочество, зависит жизнь и относительное благополучие ваших близких, подданных и подчинённых — амазонок… Вижу, склоняетесь к сотрудничеству, поэтому, думаю, вам светит малое — топор палача. Возможно даже, что и не публично. После меня, поверьте, никто больше не притронется к вашему телу…

— Какой же вы, Шакли… душка… Жаль только, вам будет сложно удовлетворить меня…

— Глупости. Но всё равно любопытно — почему же?

— Да говорят твои петушиные яйца между ног для красоты. Мол, у мужика, чем больше шарики, тем он шире ноги расставляет. А ты возбуждаешься только с хлыстом в заднице — на большее не способен…

— Я так и поступлю, моя принцесса, — неожиданно прошипел он, резко меняясь в лице. — Посмотрим, сможет ли твоя аристократическая попочка без всяких масел и прочих цветочков выдержать двойной удар хлыста и моего дракоши. И вот когда наверну тебе хорошенько, тогда может быть и подумаю о капле милосердия среди моря боли. И повезёт тебе только тогда, когда меня удовлетворят твои крики о пощаде! Ты ведь наслышана о моих вкусах? Признайся, даже втайне мечтала о подобном опыте? Ты же со своими чокнутыми амазонками довольно раскована…

— Какая же ты, мразь… — она с холодным презрением смотрела на это подобие человека: так, просто натянута шкура, а внутри склизкая чернота. — Я вызываю тебя на поединок.

— Даже так? — несколько удивился РоШакли и недоумённо повёл головой по сторонам, словно спрашивая у своих сопровождающих: не ослышался ли он.

— Лидия, прошу тебя, разреши мне… — послышался голос бледного маркиза.

— О, а кто это? Ручной дворянин? Соглашайся, неудавшаяся королева — это так благородно: пожертвовать вместо себя подданным. — Лидия, даже не глянув в сторону РоПеруши, коснулась ножен рукой. — Да, это поступок. Я согласен, — и не медля послышался шелест меча. — Мне, пожалуй, будет приятно сделать на тебе парочку царапин, предварительно срезав эту убогую одёжку.

Он кивнул, и арбалетчики, опустив оружие, сделали несколько шагов назад, словно отмечая условную точку круга поединка.

Лидия с неимоверным облегчением высвободила саблю, свою верную подругу. «Не подведи». Как-то вдруг стало легко, слетел груз тяжёлых дум, неприятных перспектив, какого-то подсознательного ужаса смерти и позора, приятная пустота кольнула виски боевым ознобом, который в сравнении с бушующими накануне чувствами был просто приятен.

— Лидия!..

Она отрицательно качнула головой и сделала отстраняющий жест рукой. Это её битва. И только её.

В ту же секунду отшатнулась, уходя от прямого удара на уровне груди. Ещё несколько наступательных движений навстречу — казалось, РоШакли задался целью располовинить её. Она отскакивала, уклонялась, не имея возможности даже подумать об эффективной тактике противостояния. Но зная одно наверняка — её сабля не устоит от прямого удара тяжёлого меча.

Командир стражников двигался на удивление легко и непринуждённо, сложности или напряжения в управлении оружием не ощущалось, и у принцессы по спине скользнул неприятный холодок. Погибнуть вот так от удара подлеца, вывалив на обозрение собственные кишки было бы очень плохой идеей. И наконец кончик меча вжикнул и зацепил с неприятным звяканьем по наплечнику. Удар хоть и был на излётее, но оказался столь мощным, что развернул её, и, не удержавшись на ногах, она упала на колено боком к противнику. Но тут, слава Единому, сработали рефлексы, вбиваемой безжалостной касательно своих занятий Брадой, и Лидия, на краткий удар сердца замерев на месте, не тратя времени на встряхивание потерявшей ориентацию головы, тут же продолжила движение, уходя на всякий случай в перекат. И не зря — свистнувший в том месте, где она только что находилась, меч был тому самым ярким подтверждением.

Замерла в ожидании, пригнувшись и вытянув к врагу параллельно земле саблю. Но РоШакли остановился, опёрся о рукоять меча и, довольно осклабившись, прогудел:

— Должен отметить, что у малышки появились зубки. Молочные, правда. Но чтобы сберечь их, она научилась быстро бегать…

Он замолчал, сверля её злым взглядом, и девушка обратила внимание, что дыхание у Шакли частое. Так что пусть бравирует, пряча слабость за громкими и пустыми словами. Конечно, носить такую тушу, закованную в добротные тяжёлые доспехи — это не яйца чесать, лёжа на тюфяке в борделе. Это — хорошая новость. Но, чуть перераспределив нагрузку на другую ногу, невольно поморщилась — этот дракон таки зацепил плечо, пробив кольчугу чуть ниже наплечника, и вот это было уже не очень… Бегать долго от этой железной машины теперь — плохая идея. Значит что? Нужно атаковать… Но как? Как пробиться к телу этого борова, сделать единственную дырку, сохранив при этом голову?

Лидия собралась с силами. Ничего, как говорила Оливия, большая любительница импровизации и действий наобум (даже в учебных спаррингах) — главное ввязаться, а там видно будет.

А Шакли продолжал вещать, то ли радуясь возможности ещё раз унизить королевскую дочь, то ли пытаясь усыпить её внимание, то ли дразня специально, в надежде, что она совершит ошибку…

Неужели он действительно хочет её убить? Судя по ударам, он не собирался её жалеть… Возможно мятежникам выгодно уничтожить принцессу крови… Вот же толстозадый дракон!

— Сестричка твоя где? С тобой? Можешь не говорить, у тебя и так на лице всё написано. Она такая… — он с удовольствием причмокнул губами, — прелестная. Если ещё и кардинал прячет свою тощую задницу на вот тех катафалках, то я могу считать эту ночь самой счастливой в своей жизни, — он не стесняясь осклабился. — С облезлым драконом хотят пообщаться представители новой церкви. Я его им так и быть подарю. Конечно, мне очень хотелось понаблюдать за действием его дара с гвоздями, забитыми в колени… О, это был бы очень поучительный опыт для всех церковников. Но так и быть, себе оставлю только милашку Руфию, и всех тех, кто останется в живых ну или хотя бы будет дышать. После того, конечно, как срежу твою буйную головушку… Так и быть, сохраню её, — он демонстративно скривил губы, якобы изучая оную часть принцессы с видом коллекционера. — Но так: обдеру хорошенько — волосы, глаза, нос — это лишнее, форма черепа у тебя подходящая для походного кубка. Станешь радовать меня пустыми глазницами и крепким вином длинными зимними вечерами…

Лидия будто выстрелила. Слова этого ублюдка на самом деле уже не задевали её, вернее, проходили по касательной, словно царапая кожу, но не волнуя спокойное холодное озеро ненависти, не замутняя рассудок в преддверии битвы. Ей просто в какой-то момент показалось, что эта свинья в доспехах сама увлеклась своими безумными фантазиями и чуть утратила бдительность.

Бросок вправо, под левую руку Шакли, в надежде на то, что тому, правше, потребуется какая-то треть удара сердца для адекватной защиты, а ей могло и хватить этого времени.

Но опытный враг будто ждал её движение, и за два шага до сближения ударом ноги отправил остриё стоящего меча навстречу стелющейся к нему девушки. Она поняла, что её раскусили, и в последний момент стала заваливаться ещё больше вправо, и рука с верным оружием вместо того, чтобы в самоубийственной попытке зацепить противника, довольно безвольно, плашмя цокнула по плоскости поднимающегося в смертельном ударе меча. И эта малость спасла ей жизнь. Чуть изменившаяся траектория, и меч всего лишь цепляет шлем — лопается ремешок — и тот слетает, гремит по брусчатке, а Лидия катится, немилосердно ударяясь боками, плечами, локтями, но не выпуская саблю, а вслед за ней несётся безумными скачками дико хохочущий здоровый мужчина, замахиваясь и с хеканьем рубя каменное покрытие двора — аж искры летят, но юркая жертва, извиваясь и крутясь, как юла, успевает уходить от удара. Тогда он параллельно пытается пнуть её, и несколько раз тяжёлый сапог влетает в бок и по ногам девушки. Если бы хоть капля разума проклюнулась сквозь туман его безумия, он бы понял, что для того, чтобы обуздать свою жертву, ему достаточно всего лишь перестать махать железякой и схватить рукой её, навалиться, придавить в борцовском захвате, да даже в хватке одной рукой девушке сложно что-либо противопоставить, даже при знании элементарных приёмов рукопашного боя, которые, не взирая на протесты «их благородностей», настойчиво вдалбливала Брада.

— Ты сдохнешь, как отцеубийца… Тебе не будет прощения, а твоё имя будет вычеркнуто из истории Агробара… А всех твоих сторонниц, которые умудрятся остаться в живых, будут ждать суровые наказания — в лучшем случае монастыри и дома терпимости…

Мир крутился и менялся в сторону насыщения красного цвета. Она продолжала двигаться просто из упрямства, но дыхания уже не хватало, а мощный удар подбитого железом сапога в район печени изрядно подпортил её самочувствие, и без того подобравшееся к своей грани. К широкой царапине слева на виске, следствию неудачной атаки, добавилась ободранная кожа на правой скуле — в общем, лицо уже было всё в крови. Слава Единому, что хоть постепенно увеличивающийся шум в ушах не даёт ей возможности слышать все те гнусности, что выплёскивает будто из помойного ведра, ненавистный голос.

Пламя, разгорающееся в груди, коктейль их ярости, унижения и боли делают своё дело, и когда битое тело продолжает свою жизнь извивающегося червяка, кусочек сознания, как некая самостоятельная часть, начинает отслеживать происходящее. Тут много и посторонних звуков: звонкие удары меча о камень, изрядно тупящие оружие, тяжёлый сип задыхающегося мужчины, отток непрекращающейся брани хриплого мужского голоса, в котором с трудом распознаётся маркиз, а вообще-то много отдалённых возгласов, в основном междометий, вроде «Ох!», «Ой-ё!», «Ай!». Тут и запахи: шибающий в нос кислый пота, сладковато терпкий крови и тяжёлый кожи и металла. Тут и отслеживание обстановки…

Стоило запыхавшемуся РоШакли чуть запнуться, споткнуться, замереть, выравнивая равновесие на удар сердца с вытянутым — словно продолжающим пытаться настичь добычу — мечом, как Лидия остановилась, смахнула с лица кровавую пелену — без особого, впрочем, успеха, но, следуя некоему наитию, не взирая на жутко кружащуюся голову, подалась, вставая, навстречу вражескому острию, грудью едва коснулась его нестрашного, безвольно замершего кончика, скользнула вправо вдоль плоскости, будто огибая широкую гарду и со всех оставшихся сил ткнула — уколола в стык между пластинами бока и спины, наткнулась на кольчугу, продавила её…

Багровое лицо с выпученным глазами очень медленно стало поворачиваться в её сторону. Меч, внезапно потяжелевший, нелепо брякнулся наземь. Лидия, понимая, что удар вышел несерьёзный, попыталась глубже загнать верную боевую подругу в тело начальника стражи, но тот уже удалялся от неё с каким-то нечеловеческим визгом и воплем: «Взя-а-ать её!» Левая рука потянулась к кинжалу на поясе — покрывшаяся пятнами морда под поднятым забралом ещё была в пределах досягаемости — так было бы чудесно пробить глаз и убить мозг, что был творцом гадостей и предательства. Но…

Сила инерции неумолимо разносила их в разные стороны, и она в отчаянии поняла, что ей не удастся довести до логического конца благое дело… Остаётся только умереть, ибо либо арбалетчики сейчас нашпигуют её избитое тело стрелами, либо затопчут пехотинцы. Но… ведь она едва не прикончила этого жирного дракона! И визжал он соответственно своему образу!

На губы невольно скользнула улыбка.

 

Глава 7

Листочек.

Листочек присел в тени повозки. Конечно, с точки зрения высокорождённого, он никоим образом не уходил от внимательных глаз, но с другой стороны, это был своего рода инстинкт, властно приказывающий не маячить на виду. Ведь в отличие от слабосильных стрелков — людей, эльфы били значительно дальше и о-очень точно. Конечно, были уникумы и среди коротко живущих, а тяжёлые арбалеты, например, тех же гномов по пробиваемости и дальности являлись ещё теми монстрами. Но, как говорится, есть «как правило», а есть — «как исключение».

В общем, первично оценив обстановку, Листочек счёл за разумное, уйти с прямой видимости, И пусть для него всё было не совсем, как на ладони, но очень ясно и приблизительно, чтобы видеть происходящее, а самому при этом оставаться в тени для «слепых» в темноте людей.

Железная окантовка заднего колеса неприятно кольнула холодом локоть, неосторожно возложенный на него, и эльф поспешно отодвинулся, не выходя за границы более тёмной тени — обратную сторону, пусть издалека подсвечивало изобилие факелов перекрывавшего путь к воротом компактного защитного построения. За спинами застывших пехотинцев гарцевало несколько всадников. Сзади — он ощущал всеми фибрами своего прошедшего огонь и воду организма — изобилие злых стрел, так и ждущих повода, чтобы попытаться ужалить, вгрызться в неосторожно подставленную плоть.

Обложили. Эльф спрятал панические мысли поглубже и придавил их коленом. Но, как говорится, при всех драконьих задницах, в которых он перебывал, эта была практически учебным примером. С той только разницей, что он на данный момент был абсолютно цел, полон сил и энергии и не унывал, что можно было отнести в плюс. В минус же легко заносилось обилие симпатичного гражданского населения, которое непременно нужно защищать, и которое крепче иных верёвок и ран связывает по рукам и лишает манёвра действия.

Тут ему обзор закрыли вывалившие из повозки и кареты именно те члены их маленького отряда, которые в условиях предстоящего боя и нуждались в опеке и защите. Даже местный кардинал, не взирая на больные колени, чуть не сверзься по ступенькам и живо похромал в «зрительную ложу».

Эльф грустно вздохнул и разогнулся. Раздавшийся в тот же момент общий выдох — возглас, в котором, словно в косичке сплелись такие эмоции, как испуг, гнев и проклятия, подстегнули его к необходимости видеть происходящее. Но вместо того, чтобы бежать и расталкивать плечами людей, явно находящихся не в лучших чувствах, он подпрыгнул, подтянулся и влез на крышу кареты. Чего уж тут сильно скрываться, когда есть готовая точка сосредоточия взглядов.

В первую очередь он отыскал взглядом свою возлюбленную. Листочек надеялся, что та не возражает против такого статуса. По крайней мере, эльфийское обаяние ещё не давало сбоев в столь тонком деле, как общение с противоположным полом. А амазонка пока что не пыталась оттолкнуть высокорождённого.

Оливия грозно потрясала кулаком и саблей и издавала при этом пронзительный, как наверное ей казалось, воинственный клич на одной гласной: «И-и-и-и!!!» Видимо, время слов закончилось безвозвратно. Или это был пример психической атаки? По крайней мере, Листочек, невольно скривившись, констатировал, что на его чуткие и тонкие слуховые рецепторы этот вой производит неизгладимое впечатление.

А может и не его милая Оливия так трудится связками — ибо в их коротенькой цепочке людей, выстроившихся плечом к плечу, слава всем богам, недалеко от колёсного транспорта и волнующихся от шума лошадей, было кому драть глотки — тем же амазонкам (Листочек как-то выпустил из виду тот момент, что и его девушка относится к когорте воительниц), дородной поварихе и иным представительницам слабого пола. Даже чопорная графиня и пожилой кардинал притоптывали от нетерпения на месте…

Сзади он ощутил движение, напрягся, резко разворачиваясь и чуть смещаясь в сторону, но тут же выдохнул с облегчением. Это была Руфия, которая стоя на колесе, нетерпеливо тянула руку. Он одним движением втянул её на крышу, и хотел сказать что-то насчёт осторожности, но тут же прикусил язык, ибо девчонка, проигнорировав его вежливое обращение, приблизилась к закругляющемуся краю и, прикусив губу, напряжённо посмотрела в сторону переговаривающихся сторон, да так и застыла.

Ан нет, переговоры накрылись тяжёлой драконьей частью тела, соответствующей случаю, и сейчас там происходила круговерть схватки. За жизнь симпатичной принцессы он не дал бы много: худенькая и проворная, но в своей лёгкой защите и с несомненно острой, но не идущей ни в какое сравнение с двуручником саблей, против профессионального и, несмотря на массу, подвижного и опытного военного, она не могла долго продержаться. Впрочем, время было на её стороне.

Эльф недовольно покачал головой, снял с плеча лук, наложил стрелу, прицелился. В принципе, он мог поразить противника принцессы, но… Это поединок, и он не имеет права вмешиваться. Как это не делают стоящие недалеко два арбалетчика и маркиз, нервничающий за границей круга поединка. Он опустил лук и наткнулся на буквально чёрный взгляд младшей принцессы. И поёжился.

— Это танец двоих, — пожал он плечами, как бы оправдываясь. — Только боги имеют право вмешиваться в него.

— Единый всё видит, — глухо произнесла девочка и отвернулась. Он вновь сосредоточился на поединке, когда услышал едва-едва произнесённое, что шептали губы Руфии: — Неужели Единый не может отвернуться на удар сердца и дать возможность заглянуть сюда Ариною… Чтобы свершилась справедливость…

Листочек конечно же понял, что желала сестра бьющейся за свою жизнь девушки, но промолчал. И всё равно ничего не предпринял. И вообще сделал вид, что ничего не услышал. Вмешиваться в судьбу нельзя. Вернее, пытаться то можно, но не столь грубо. Если человеческий Единый сейчас не дрыхнет, то он обязательно сделает всё, как надо. Ибо чересчур уж много несправедливости уже произошло, а в мире всё должно быть сбалансировано: добро — зло, жизнь — смерть, несчастье — удача. Иначе придёт конец этому миру, и в этом случае не выиграет никто: ни одна эфирная и не эфирная сущность.

Действие на пятачке наконец-то захватило его. Конечно же, он переживал за наследницу трона — если не брать во внимание бзиков касательно положения мужчин в обществе и негативного отношения к наёмникам, она была — по его ощущениям — весьма неплохим человеком, пусть и совсем юным даже по меркам людей… к тому же красива — а это серьёзный аргумент в её пользу. Её же соперник, мало того что не вызывал никакой симпатии чисто внешне, так ещё ввязался в бой с молодой девушкой, которую нужно цветами и стихами одаривать, а не гонять железной и острой палкой, намереваясь испортить красоту. Заодно Листочек проникся трагизмом ситуации. Принцесса не могла и не успевала адекватно защититься, и происходящее легко сошло бы за картину «Избиение младенцев», если бы имели место действительно серьёзные попадания, а так, кто сильнее напрягся в ходе той суеты и увёрток он бы не решился ответить.

Наступила неустойчивая пауза: мужчина таки зацепил девушку… Но не добил. И теперь они замерли, вроде как обмениваясь фразами — на таком расстоянии, да ещё за шумовой завесой из зрителей эльф ничего не слышал. Но напряжение, словно стягивающаяся пружина, явственно им ощущалось, и он настороженно снова встал поудобней в стрелковую позицию, поправил колчан за спиной и поднял лук, не натягивая тетиву.

Руфия вопросительно глянула на него, но промолчала, и спустя пару ударов сердца, чуть посверлив его профиль, отвернулась. От напряжения её колотила крупная дрожь, и она чуть зубами не клацала. Потом обняла себя руками со сжатыми в кулачки побелевшими пальцами за плечи и, приняв такую защитную позу, замерла.

Отслеживая движения мужчины, высекающие искры из камня — никак ему не удавалось решить дело одним ударом — располовинить жертву, эльфа мучило два вопроса: зачем эта комедия с поединком и окружением? С тем количеством солдат, что вокруг, они бы в два счёта смели их оборону — то небольшое количество даже очень искусных бойцов не сможет противостоять на ровной местности опытному строю тяжёлой пехоты — древками копий забьют, сами никого не потеряв. Это такое себе трепыхание из гордости. В принципе, ситуации бывают разные, но одной из величин — по мнению высокорождённого — имеющей серьёзную возможность влиять на развитие ситуации, был именно человек по имени Ройчи, его друг и побратим, который пока не ясно, где находился и что делал.

Отсюда вытекает второй вопрос: в курсе ли Ройчи, того, что здесь имеет место небольшая неприятность в виде скорого пленения и убийства? Либо наоборот, но без пленения. При таком неоднозначном факторе, как Ройчи даже в окружении стада драконов можно рассчитывать на лояльность судьбы.

Шевельнулась младшая принцесса, и Листочек поразился вопросу. Она что, мысли читает? Или как-то их частично подслушивает?

— А где ваш товарищ?

Эльф ответил не сразу, так как пребывал в некотором замешательстве, поэтому и слова выронил, не подумав:

— Не бойтесь, юная принцесса, он придёт на помощь, и всё будет хорошо…

— Я не боюсь, — сухо, даже можно сказать, с прохладцей, ответила та, внимательно глядя на высокорождённого. — Почему вы так в этом уверены?

— Он никогда своих не бросает, — пожал плечами, словно констатируя само собой разумеющееся. Усмехнулся как можно уверенней. — И потом, это же Ройчи — он обязательно найдёт выход.

Несмотря на такой абсолютно не конкретный и неопределённый ответ, Руфия вздохнула с каким-то облегчением, будто именно таких слов и ждала от него. И вновь отвернулась к сестре в неимоверной и страшной круговерти вырывающей свою жизнь. И тут произошла та случайность, которая в затяжном бою становится решающей, ибо выдержка до конца — удел не всех. Мужчина при очередном замахе мечом пошатнулся: то ли нога неудачно стала, то ли ещё какая-то мелочь повлияла, но серию убийственных ударов и пинков он прервал для выравнивания тела и дыхания. Чем не преминула воспользоваться принцесса, с которой уже почитай попрощались друзья, подданные и сочувствующие — последние сколько-то ударов сердца стояла тишина, прерываемая лишь коллективными вздохами и всхлипами. Скользнув вдоль меча — откуда и силы взялись — она нанесла удар, один единственный укол, судя по всему не нанёсший особого урона противнику, но тот отчего-то запаниковал. Худук, всегда дающий чёткие определения, выразился бы так: «обоссался». Коротко и ясно. Произошло то, что произошло. Здоровый опытный мужик, выронив меч, прянул прочь испуганной мышью, лепеча, видимо, что-то о помощи, ибо зашевелились до сего момента стоявшие истуканами арбалетчики, для которых, впрочем, то, что случилось, тоже явилось полным сюрпризом…

Первая стрела ушла, и один солдат схватился за лицо, второй выронил арбалет от ужалившей в район приклада смертельной занозы, но ему повезло — только стружка полетела от оружия да обрывки тетивы затрепетали, если его и зацепило, то только пальцы. Но в следующий удар сердца везение закончилось — его бравый командир, битое время гонявший на всеобщем обозрении тяжёлым мечом молодую девушку и по совместительству, если обстоятельства будут благосклонны, будущую королеву, решил использовать его, как щит, и, схватив за шкирку, прикрылся им, и этаким четырёхногим жуком они стали пятиться прочь.

Листочек, задержав дыхание, замер в поисках подходящего варианта. Щёлк. Стрела ушла… Эльф в предчувствии улыбнулся — вот оно наслаждение открытых чувств.

Игла пробила хауберк на стыке шлема и панциря, а сила удара была такова, что, пройдя навылет, острие вышло с другой стороны, цепляя лицо прячущегося сзади. Убитый, дёрнутый от испуга прячущимся за ним мужчиной в сторону, повалился бесформенной кучей, а квадратный поединщик хлопнулся на задницу — эльф с радостью заметил покраснение в районе анфасной части головы — зацепил-таки дракона пугливого. Тот, не давая себе времени прочувствовать отбитую задницу, повернулся, и, не вставая, смешно оттопырив пятую точку, на четвереньках засеменил в сторону бьющего азартно в щиты пехотного строя.

Последний штришок. Уходящий, а точнее убегающий недобиток уже находился на грани эффективной стрельбы, но высокорождённый не может промахнуться и лишить себя удовольствия… На заднице-то нет панциря!

К сожалению присутствующий в этот момент лёгкий ветерок слегка подкорректировал выстрел и вместо того, как говорит Худук: «Попасть в самую дырочку», стрела вошла чуть ниже ягодиц в бедро, и РоШакли распластался наколотой бабочкой. Достаточно для воспитательных целей — теперь без вмешательства целителей не скоро сможет сидеть на любимом месте.

— Ну вот! — орёт Листочек, весело улыбаясь Руфии. — А ты говорила, что ваш Единый выпустит из виду подлеца, посмевшего невежливо общаться с принцессой крови!

— Думаю, он договорился с вашим Ариманом о поучительном зрелище, — на её бледных щеках расцвели очень милые ямочки. — Но методы наёмников, должна заметить, очень эффективны.

— Конечно. Повторять по несколько раз, как некоторые учителя у нас нет времени. Урок должен усваиваться с первого раза. Ибо со второй попытки не с кем будем вообще иметь дело, — резонно заявил высокорождённый, любуясь расцветшей неожиданно на лице девочки улыбкой.

— К карете! — донеслись сквозь возгласы ликования тревожные призывы эмира.

Несмотря на радость можно сказать удачно завершившегося поединка (фактически, противник со стрелой в заднице; Листочек решил, что при возможности не преминёт похвастать таким результатом перед товарищами — если конечно хоть кто-то из свидетелей его триумфа останется в живых), их положение никоим образом не улучшилось. Наоборот, возмущённые пехотинцы ревели и рвались вперёд для возмездия, а сзади их подгоняли гневные окрики командиров. И вообще, поднялся неимоверный гвалт, эльф оглянувшись по сторонам, понял, что это лупят в щиты солдаты противника: на стенах, со стороны дворца, из наступающей шеренги. И от этого холодок пробегал по спине, ибо это напоминало… загонщиков дикого зверя в лесу. Как ни странно, сравнение у Листочка неожиданно вызвало злость и соответствующие мысли: мы вам ещё покажем дичь и настоящего охотника!

Он помог спуститься Руфии, но сам пока предпочёл остаться наверху — уж больно очень удачный был отсюда обзор. Эх, ему сюда бы ещё парочку лесных собратьев да полные тулы стрел — ни один дракон бы не подобрался на выдох пламени!

Маркиз на руках донёс безвольное тело принцессы — эльф надеялся, что это всего лишь усталость, и не произошло ничего серьёзного и непоправимого, склонился с крыши, пытаясь в общем шуме услышать план действия, который пытались выработать в этой безнадёжной ситуации оставшиеся бойцы: судиматский эмир Берджир АлФаррияр, хладнокровный, как всегда, мрачный и осунувшийся маркиз Фиори РоПеруши, раненый гвардеец, имени которого Листочек до сих пор не знал и рыжая Деметра, что вместо конструктивных предложений яростно костерила приближающихся врагов.

Его Оливия, как ни странно в обсуждении участия не принимала, стояла упёршись спиной об обводы кареты в какой-то легкомысленной позе: правый сапожок упирается в борт их транспортного средства, а сама она расслаблено, будто её ничего не касается, рассматривала ногти. Неожиданно, словно почувствовав его внимание, подняла голову и одарила таким взглядом и улыбкой, что у эльфа спёрло дыхание от нахлынувших смущения и жара. Это было как… любовное прощание…В преддверии не просто расставания из-за несовместимых характеров, а в предчувствии гибели последний дар любви. Высокорождённому показалось, что будь у них хоть десяток свободных ударов сердца, она обязательно влезла к нему наверх и отдалась с такой неистовой страстью, что даже неизбежную смерть можно было встретить с высоко поднятой головой и ощущением того, что наконец-то ты выполнил на Веринии всё, что было тебе предназначено…

Листочек упал на задницу, захваченный столь яркой и сильной картиной, ещё одним следствием которой стали глупая улыбка и частичная дезориентация в пространстве… Через какое-то время он постарался взять себя в руки, встряхнулся, будто пёс после ванны из лужи, повёл головой по сторонам, словно пытаясь запомнить эту сиюминутную картину мироздания, не фиксируясь на конкретных мелких деталях и… Стоп!

Два момента, не вписывающиеся в целостность картины их паршивого положения. Со стороны хозяйственных построек некто факелом изображал крестообразное движение, после этого следовало мигание. Потом всё повторялось.

Эльф хмыкнул: ясно, что это Ройчи, но о чём он сигнализирует? Машинально отсчитав пульсацию, он получил число одиннадцать и вспомнил, что таково было количество егерей РоАйци. Избитых, едва живых и вряд ли сильно боеспособных даже с учётом не бездонных целительских амулетов, тем не менее, уже что-то. Если была возможность подвести под удар тяжёлую пехоту…

Рёв и какие-то непонятные телодвижения в наступающих шеренгах отвлекла его, и он с удивлением лицезрел, как стройный атакующий строй словно бы выгнулся под напором неведомой силы… Сильный удар, и солдат, только что азартно в такт шагов лупивший по щиту древком пики, валится с разрубленной шеей, его сосед от сильного толчка отлетает ещё дальше вперёд, падает на живот и уже не встаёт: пластины на спине окрасились в карминовый цвет…

На простор вырывается очень широкий чернобородый воин с устрашающего вида секирой. Рот его перекошен в несмолкаемом рёве, и вообще вид его достаточно впечатляющ, чтобы ближайшие к нему пехотинцы разорванного строя на пару ударов сердца застыли, нет, не в испуге, а в опасении. За что поплатились сразу двое: размашистый удар словно тростинку миновал древко стоящей под наклоном пики и неистово вгрызся в навершие щита, металлическая окантовка которого лопнула, давая разбег расширяющейся трещине. Лезвие, видимо, таки зацепило удерживающую щит руку — бойца аж перекосило от боли. Последовавший сильный пинок отправил его под ноги товарищей. Высвободившаяся секира пошла в обратном направлении, звякнув пот грудным пластинам стоявшего рядом солдата, так и не успевшего довернуть свой щит и с тяжким хрустом вгрызлась в бок пикинера с перерубленным оружием…

Бородач, словно секач в малиннике, вломился в раздающиеся панически ряды ошеломлённой пехоты. Ещё один воин неопределённой принадлежности, высокий и худой, подвижный, как ртуть, стал расширять разрыв строя в другую сторону.

— Эй, кто-нибудь! — крикнул вниз на ошеломлённо замерших людей принцессы эльф. — Объясните, кто это пытается к нам прорваться?

Ему тут же подала руку Оливия. Рядом вскарабкались маркиз и эмир — вид сверху был всё-таки лучше.

— Я их не знаю… — недоумённо и как-то немного разочарованно протянул маркиз, до рези вглядываясь в мельтешащие тени при отсутствии внятного света. Только-только начинало сереть небо — самый первый предвестник грядущего дня, и слабые человеческие глаза едва могли оценить происходящее.

— Это же Брада! — неожиданно взвизгнула на ухо эльфу девушка, вытягивая вперёд руку и опасно наклоняясь над козырьком кареты.

В означенном направлении Листочек мельком увидел ещё одного квадратного воина, делающего однозначные жесты: «скорее к нам», и в следующий удар сердца обнял за тонкую талию светловолосую амазонку, чуть не нырнувшую щучкой вперёд.

Эмир уже исчез с крыши кареты, маркиз спрыгнул на козлы рядом с горячащим лошадей гвардейцем.

— Коня! — проорал РоПеруши сорванным голосом.

Балансируя с Оливией наверху, Листочек увидел, как амазонки и судиматцы вслед за маркизом отвязывают поводья и запрыгивают на нетерпеливо перебирающих копытами и волнующихся от шума и суеты коней, и вдруг резкий рывок бросил его о твёрдую крышу кареты. Больно ударившись спиной и локтями, остатки воздуха из него вышибла упавшая сверху девушка. Всхлипнув от неожиданности на качающейся, будто на волнах карете, почувствовал, как в рот набиваются пахнущие липой волосы. Дыхание начинало сбоить, кода что-то изменилось в мироустройстве, и совсем-совсем близко он увидел голубые сумасшедшие глаза.

— Ну, что, красавчик, как тебе скачка?! — задорно крикнула ему прямо в ухо Оливия и заливисто рассмеялась.

Он даже не пытался ответить, судорожно цепляясь одной рукой за невысокий перилец края крыши, а второй удерживая, словно оживший, пытающийся сделать ноги лук (колчан в это время старательно давил в спину). Несколько отстранённо мелькнула озорная мысль: видели б его предки или вообще кто-то из знакомых и близких из Леса, он бы несомненно получил великое удовольствие от выражения их лиц, наверняка расставшихся с невозмутимостью: высокорождённый, распластавшийся, как лягушка на несущейся во всю прыть человеческой повозке и находящийся в полной власти восхитительной воительницы…

Словно подтверждая последнюю фразу, в его губы ворвался яростный ураган, и Листочек, больше не думая ни о чём постороннем, отдался на волю чудесному поцелую. Но этим Оливия не ограничилась. В каком-то сладостном предчувствии — но так, будто это происходит не с ним (но с перечнем всех ярких осязательных ощущений) почувствовал, как властно раздвигаются его ноги, а нетерпеливая рука, пробежав по телу сверху вниз на краткий удар сердца остановилась на его мужском хозяйстве в совсем не дружественном пожатии. Несмотря на рубаху, лёгкую кольчугу, кожаную куртку и кожаные же штаны, он ловил в местах прикосновения горячие, отнюдь не неприятные иглы, а в конечном пункте касания, казалось, сосредоточилась сама вселенная, её суть и первоисточник…

Резкий удар очень не вовремя прервал сладостный миг. Приятная тяжесть по инерции кувырком ушла вперёд.

Эльф какое-то время, словно пришибленный, продолжал лежать не шевелясь, слыша задорный смех развеселившейся девушки. Потом смех будто бы удалился вниз и влево, где его поглотил лязг боя и крики, не относящиеся к разряду приятных и вообще используемых в быту. И он торопливо приподнялся, а руки уже автоматически прошлись по луку и тетиве, проверяя сохранность и готовя инструмент к песни смерти.

 

Глава 8

Ройчи.

Ройчи пристально вглядывался в ту кутерьму, что происходила на открытом пространстве заднего двора. Вместо того, чтобы поскорее мчаться к нему, к амбару и сараям, где в переплетении узких проходов и искусственных баррикад при наличии небольшого количества опытных бойцов можно достаточно эффективно и долго держать оборону, пока какая-то их часть постарается захватить эпизод стены с последующим её преодолением, принцесса затеяла поединок ввиду плотного строя каких-то солдат (Ройчи не видел их штандартов, но сомневался, что они дружелюбны по отношению к семье РоБеруши, в частности, его представительнице, принцессе Лидии, а за компанию и к её окружению). Да, в этом плане много слабых мест, особенно спускание с высоты в восемь локтей и скорее всего преодоление рва той же графиней, кардиналом или необъятной поварихой… М-да, это сколько надо крепких парней, чтобы… Да-а, а с мужчинами в их команде проблемка. Сюда бы Рохлю — тот запросто отработал бы подъёмным краном, и с самой крупной женщиной обращался, как с пушинкой — его только хлебом покорми с, гм, хорошим куском мяса, и ребёнок будет счастлив, что аж невольные пассажиры будут шарахаться от его внушительных клыков в тролльей улыбке…

Ладно, с этим всё ясно, — Ройчи невесело усмехнулся, ломая в сереющем пространстве глаза, как там его друзья — товарищи: гном, гоблин и тролль, он, даст Единый и дракон, узнает, а сейчас срочным образом требовалось подкорректировать свои планы… Но как это сделать, когда ничего не известно?! А твои союзники (Ройчи предпочёл так называть милую компанию во главе с принцессами) ведут себя, мягко говоря, глупо, как тролль в эльфийском городе: лезут, куда глаза глядят — такое ощущение, что с разумом у них не лады. А ведь ему показалось, что у Лидии, наследной принцессы, на месте не только мягкие места, но и мозги не полностью оттекли к месту общения со стулом.

Так заманчиво было плюнуть на всё и поступить, как планировалось, тем более, Визил утверждал, что в связи с ремонтными работами на той стороне стены в месте предполагаемого штурма, предостаточно мостков, строительных лесов и прочих удобств, столь необходимых беглецам из захваченного дворца, и бойцы, возможно кроме этого местного хитрована последовали бы за ним. Но помимо того, что среди оставшихся был Листочек (ну что за беда такая: стоит разделиться им, как начинаются очередные неприятности, и за поворотом, за которым непременно должен быть широкий тракт вдруг начинается пропасть, словно сам дракон взялся обгадить им путь!), Ройчи ещё преследовали обязательства по отношению к одной маленькой, но старающейся казаться взрослой девочке, которую он не желал отдавать в лапы разошедшихся от вкуса крови солдат. На остальных, в разной степени вредности и симпатичности ему по большому счёту было начхать — он не собирался жалеть всех лягушек, мощным ветром перемен перенесённых из уютного болота в пустыню. Смогут нарастить шкуру от солнца, научатся безжалостно жрать зелёных сотоварищей, пока не переключатся на диету из ящериц — выживут, нет — так и память засыплет равнодушный песок.

— Ройчи! — сзади подбежали Визил и Стил, один из бывших пленных, самый молодой из них, и, к слову, он должен был стать первой жертвой ублюдочных драконов — охранников. — Скорее! Нужно идти на помощь принцессе!

Он нетерпеливо пританцовывал, как говорится, бил копытом землю, что в исполнении немолодого, под пятьдесят, усатого, пусть и с демонстративно добродушным лицом мужика выглядело нелепо. Да и то короткое время, что они были рядом, в свете нескольких эпизодов характеризовало этого скрытного мужчину и умелого бойца, невзирая на простую одежду какого-то подмастерья (лёгкие движения, не взирая на возраст и характерные натёртости на руках, как говорится, сложно скрыть от профессионала), как рассудительного, не склонного к поспешным действиям, человека. Мало того, в нём проглядывал военный, в силу обстоятельств — или приказа! — влезший в гражданское платье. Верность роду Берушей — это похвально, но проверять качество защёлки в мышеловке собственным носом или рискуя собой, в тёмную делать чью-то работу — увольте. На каждого хитреца есть свой пинок под зад, поэтому наёмник сделал самое тупое лицо, на какое был способен и уверенно заявил:

— Зачем же, наоборот. Пока те сумасшедшие хотя бы на удар сердца отвлекают внимание врагов, думаю, стоит воспользоваться моментом и покинуть это негостеприимное место, — и этак простодушно хлопнул пару раз ресницами.

У псевдоподмастерья загуляли желваки, и по-крестьянски простое лицо неуловимо стало резче. Он отвёл взгляд в сторону, не желая выдавать истинные чувства. А Ройчи, оставаясь настороже, с интересом наблюдал за происходящим. Ох и непрост дядя Визил. Ещё, глядишь, с кулаками полезет, залётного дракона — наёмника учить уму-разуму.

Ройчи помнил, как экономно, точно и при этом стремительно двигался этот человек, когда его на свою голову остановил патруль из трёх стражников, так сказать новой волны.

Наёмник с Дамиром ДиОдори, сержантом — егерем и номинальным командиром айцианцев изучали окрестности вокруг амбара на наличие врагов и вальяжную троицу заметили издалека, а подвижную тень, кравшуюся с другой стороны обнаружил случайно Ройчи, когда тот пересекал видимый сверху проход между сараями и решил взять на заметку. Как бы то ни было, но пути их пересеклись самым неожиданным образом: они столкнулись нос к носу, ибо солдаты вели себя на диво тихо и… профессионально ночью. Видимо они были из той же команды, что и троица, охранявшая пленных. В подтверждение чего послужили и их последующие действия при встрече с якобы простым человеком из прислуги дворца. Задав несколько ничего не значащих вопросов (это предположение Ройчи, ибо обмен вопросами — ответами проходил негромко, и с их места наблюдения, услышать что-либо было невозможно), скучавшие люди с оружием неожиданно громко рассмеялись и тычками загнали потенциальную жертву в угол и явно приказали сделать что-то издевательского толка, угрожая при этом оружием. Вот тут-то и случилось то, о чём залётные стражники и не могли помыслить: не очень здоровый дядька, похожий скорее на старосту какого-нибудь села в пару ударов сердца хладнокровно разметал и прикончил троицу пусть и не готовую к этому, но всё-таки отнюдь не безоружную молодых и крепких солдат. При чём те даже не успели сколько-нибудь громким вяканьем отреагировать.

Он изрядно заинтересовал Ройчи, как минимум из таких соображений: враг моего врага мой друг. Лишний клинок в их небогатой компании — это хорошо. Но самое главное: не обращая внимания на качество и сословную принадлежность одежды, он был похож на местного, знающего, куда он идёт и что хочет делать, и явно мог дельно помочь в благородном деле бегства из дворца. Поэтому за следующим поворотом быстрого мужичка ждал сюрприз в лице свободно сидящей на корточках у стены подозрительной личности, которая первым делом вежливо поздоровалась и пригласила присесть рядом полюбоваться на звёзды и обсудить некоторые аспекты влияния лун на вдохновение агробарских поэтов. Мужчина не смог отказаться, так как ожидающий невзначай обронил, что тот на прицеле. Ну и что, что тот подумал о каком-нибудь самостреле в умелых руках — озвученное не может даже считаться блефом, ибо «под прицелом» наёмник подразумевал именно себя родного, и в случае неправильного развития ситуации собирался поупражняться в метании ножей.

В ходе короткого по количеству слов и объёмного по недосказанностям диалога, Ройчи выяснил основной на тот момент вопрос: собеседник не относится к бывшим преступникам (или действующим ныне городским стражникам), внезапно поссорившимся со своими товарищами. По манере разговора и поведения, наёмник сделал вывод, что Визил — как тот представился — вообще к криминальному сообществу не относится, разве что в качестве (появилось такое подозрение) представителя королевского органа, контролирующего популяцию преступников — в смысле, садовода, полющего сорняки. Ройчи показалось, что этот дядечка неспроста не спит глухой ночью, когда обвинения в нелояльности хоть кому с последующим проникновением металла в организм, несовместимым с жизнью легче, чем высморкаться. И стопы его, как ни странно, были направлены не во «вне дворца», да и на предложение присоединиться к ним после радужного описания эпизода полуразобранной стены тот ответил уклончиво. Только после намёка, что наёмник с остатками егерей не совсем только для себя ищет выход, Визил насторожился, задумался…и осторожно уточнил: не егеря ли Восточного предела составляют компанию его собеседнику и не для благородной ли дамы они стараются? На что Ройчи с усмешкой ответил, что ему, простому наёмнику, сложно судить о качестве благородности в чудесном королевстве Агробар, но слегка намекнул, что носики «тех» (во множественном числе!) дам весьма симпатичны и задраны достаточно высоко. А егеря — да, те же, но за их законопослушность и преданность правящей династии он ручается. После этого поведение собеседника поменялось кардинально, и он попросил, а потом и потребовал встречи с означенными чуть выше особами. Но тут было несколько нюансов.

Во-первых, у Ройчи не было никакой возможности сопроводить соскучившегося по благородным дамам товарища, потому что оставлять здесь одних солдат РоАйци он не желал, а во-вторых, не до конца был уверен в намерениях Визила — доверие, как известно, вещь очень кропотливая. В свете этого, наёмник предложил сообщить ему (хотя бы на ушко намекнуть!) ту важную информацию, носителем которой и был Визил, и которую ему очень нужно было донести конкретным людям. Но, видимо, недостаточно простодушная и искренняя улыбка была на лице Ройчи, потому как собеседник предпочёл взять паузу. Каковая и длилась до сего момента.

Наёмник предпочёл приглядывать за фальшивым подмастерьем, и тот, понимая своё положение, следует отдать ему должное, не провоцировал своих невольных компаньонов. Пока они занимались только наблюдением, лишь тройка егерей поцелее сходила к стене на разведку и принесла обнадёживающую новость, подтверждающую слова Визила о ремонте оной и относительном удобстве преодоления препятствия.

Сейчас же ввиду сумасбродных действий самостоятельной принцессы крови могло последовать выяснение отношений, хотя Ройчи, в принципе не против был со спокойной совестью отпустить этого солдата в одиночку воевать и вызволять кого хочет — крепкой голове, как говорится, никакие ворота не помеха. Но агробарец этого не знал, и его благоразумие стремительно таяло, как снег на весеннем солнце. Он чуть пригнулся и глянул этак из-под бровей, отчего Ройчи, не меняя простецкой усмешки на лице, внутренне подобрался — мало ли что придёт оппоненту в голову. За себя он не волновался, а вот в воспитательном порыве может переборщить с силой удара. Или вон тот же Стил, почувствовавший непонятное напряжение, чересчур близко подобрался к невзрачному дяденьке (он-то не видел его в действии), и мог действительно пострадать в ходе «обмена любезностями», а наёмник не мог позволить себе терять людей (кстати, устный договор о жёстком подчинении ему взамен за возможность с оружием в руках побороться за справедливость и небольшой шанс на свободу и жизнь, егеря выполняли неукоснительно), поэтому сев ещё более расслабленно, Ройчи ласково обратился к мужику:

— Визил, не надо так напрягаться. Мне не стоит никаких особых усилий проломить тебе голову… — чуть утяжелил взгляд на набычившегося лазутчика. — Просто прими это как данность. И если ты действительно заинтересован в спасении принцессы, — многозначительно выделил слово, а тот вздрогнул, — то перестань ездить мне по ушам драконьими яйцами и выкладывай правду. Тогда может мы и поможем… Скорее, скорее! — поторопил в конце концов.

Визил вдруг как-то сдулся, на удар сердца взгляд его скользнул в сторону разворачивающегося непонятного сражения, а потом расправил плечи, поднял высоко подбородок — преобразился, что и говорить, теперь на месте незаметного подмастерья стоял воин.

— Зовут меня действительно Визил, — не стал он тянуть с ответом, — и я капрал разведчиков королевской гвардии, — он инстинктивно напружинился, скользя по лицам людей (ещё несколько егерей подошли к ним выяснить их дальнейшие действия в свете новых данных) — словно ожидая какой-то гадости от невольных союзников. И Ройчи сообразил, что тот опасается бурной реакции со стороны недавних противников, тем более, королевские гвардейцы нынче не иначе, как добыча.

Наёмник успокаивающе поднял руку, на всякий случай окинув внимательным взглядом бывших пленных, ещё совсем недавно резавших гвардейцев во имя спасения короля и спокойствия королевства, как это сейчас не звучит парадоксально. Но на лицах уже изрядно натерпевшихся солдат было чуть удивления по поводу истинной принадлежности Визила, но больше всего — решимость поквитаться с драконами, подставившими их, на роль которых идеально подходили подчинённые начальника городской стражи РоШаки.

— Дальше, — сухо обронил Ройчи.

Визил вздохнул и продолжил.

— С той стороны северных ворот ждут сигнала и готовы прийти на помощь пара десятков конных гвардейцев. Я — один из посланных на разведку для того, чтобы выяснить положение вещей во дворце и узнать о судьбе принцесс. Если вы говорите, если вы говорите, что не агробарец, но хотя бы чуточку сопереживаете королевству, в котором оказались, вы должны помочь дочерям убитого монарха вырваться отсюда и в идеале довести до преданных войск…

Он уже начал понемногу апеллировать к егерям, которые, как ни крути, приносили присягу РоАйци, бывшему вассалом дома Беруши. И Ройчи поспешил прервать агитационную речь: договор договором, но как бы эмоции не возобладали над разумом — дадут ему по голове и помчаться спасать принцессу, извините, голыми задницами.

— Спокойно, господин гвардеец, мы прямо сейчас не будем бросаться в бой по двум причинам, — лицо Визила вновь ожесточилось, длинные седые усы попытались воинственно встопорщиться, но Ройчи понял, что, несмотря на накал ситуации, тот даст ему высказаться, как человеку не глупому и благоразумному. — Во-первых, мы, — он обвёл рукой угрюмых, окровавленных, перевязанных тряпками, с самым разнообразным оружием, добытым совсем недавно у неосторожных стражников, имевших глупость оказаться в сфере действия их небольшой партизанской команды, — стратегический резерв, — значительно воздел бровь, на что гвардеец откровенно оскалился полной скептицизма улыбкой, из чего Ройчи сделал определённый вывод: чувство юмора у его оппонента присутствует, только до времени спит под таким количеством одеял, что и нос показать лень. — Во-вторых… — протянул со значением. — А во-вторых, совершенно не вижу, как наше появление может существенно повлиять на ситуацию, ведь насколько мне не изменяет зрение, выход к торговым воротам принцессам заблокировала чуть ли не сотня тяжёлой пехоты, за которой наблюдаю перемещения всадников. А ко всему прочему не к нам, а именно к противной стороне возможен подход помощи и переброска дополнительных сил. В данной ситуации появление, — он снова обвёл окружающих демонстративным взглядом — сейчас их тут было семеро, включая Визила, остальные, как и было приказано, контролировали подходы и продолжали заниматься наблюдением за окружающим пространством, — тринадцати бойцов, пусть меня простят егеря, не первой свежести — капля мёда в бочке дерьма. Абсолютно не улучшится вкус. Мало того, наши спонтанные действия могут спровоцировать противника на преждевременные и, боюсь, отнюдь не в нашу пользу, радикальные действия. Сейчас-то пока мы видим странный эпизод, этакий подготовленный неизвестным кукловодом спектакль, в котором принцесса Лидия по своей юности, невольно подыграв врагам, приняла участие в глупом поединке. Или вы считаете, что даже её победа над противником, который вряд ли будет человеком, не знающим, с какой стороны взять оружие, поможет отыграть ситуацию?! — он обвёл пытливым взглядом молчаливые лица — никто не думал иначе. — Так что, — стал закругляться Ройчи, — господин королевский гвардеец, или предлагайте нормальный, исполняемый план действий, или можете катиться к месту действия колобком, а мы отсюда понаблюдаем, много ли толку с того будет. Хух, — облегчённо выдохнул наёмник, изобразил шутливое вытирание испарины от энергичной работы языка.

Визил стоял хмурый и задумчивый. Стоит отдать ему должное, он не стал упираться лбом, доказывая, что даже удар копытом ему не по чём, а сразу задал правильный вопрос правильной интонацией:

— Есть идеи?

Ройчи одобрительно кивнул. Несмотря на значительную разницу в возрасте, себя он иногда ощущал глубоким стариком, а вот невольных попутчиков по дороге жизни, соответственно, детьми малыми (не путать с компанией наёмников, которые являлись и друзьями и семьёй, пусть и в столь странных обличьях). В данной ситуации усатый «ребёнок» поступил единственно верно, наконец-то признав старшинство неизвестного ему наёмника, авансом наделив его доверием и правом командовать.

— Да. Мы продолжаем придерживаться предыдущего плана, сигнализируем людям принцессы о нашем присутствии. Но параллельно отправляем самого молодого и по определению самого быстрого к ним. Думаю, один человек не так заметен и не очень повлияет на планы противника, — глянул на Стила, тот просто кивнул, не выказывая ни неудовольствия, ни неодобрения. — Да, кстати, Визил, наделите его, если у вас есть такая возможность, каким-нибудь предметом или словом, чтобы на месте его не зарубили сгоряча, а он мог не на пальцах доказывать свою верность короне. Я также продублирую вас парочкой слов одному остроухому, — Стил понимающе кивнул. — А ты, парень, сбрасывай егерские цвета и опознавательные знаки — для принцессы, извини уж, люди РоАйци — предатели, как это не прискорбно, и она скорее нашинкует тебя железом, нежели будет разбираться в превратностях вашей судьбы и двойных предательствах. Такое уж время началось в Агробаре, когда проще убить, нежели выяснять, кто ты — слишком велика вероятность подлого удара, — помолчал, глядя в сторону шума, производимого свидетелями поединка принцессы с неизвестным. — А для непонятливых напоминаю: среди этих построек — если они их, конечно, сходу не пожгут, что сомнительно, ведь, думаю, мнят уже себя хозяевами, которые, естественно, должны беречь собственное добро — достаточно легко обороняться, а пехоте здесь будет сложно воспользоваться своим главным преимуществом — построением. То есть, заградительный отряд может дать необходимое время для эвакуации всех слабых и важных. Ну и самим уходить… если будет кому, — закончил неопределённо, хотя и так было понятно, что такая задача — для потенциальных смертников.

Наскоро проинструктировав молодого егеря, Ройчи отдал его в распоряжение Визила, а сам отыскал максимально защищённый по сторонам, то бишь, от случайных вражеских глаз, на прямой видимости кареты, которую, собственно, и использовал, как ориентир, ровный участок крыши одной из построек и стал работать ветряной мельницей, держа факелы в импровизированных лопастях.

Как долго это продолжалось, сказать сложно. Стил преодолел треть расстояния, когда наперерез ему выскочил десяток солдат из дворца и тот, видя, что не успевает проскочить к отряду принцессы, развернулся в обратном направлении, но забирая ближе к стене — видимо, чтобы не выдать на всякий случай место нахождения товарищей. Стражники, поняв, что одинокий парень уходит в противоположную схватке сторону, отчего-то прекратили преследование, но остались на месте, не делая попыток приблизиться к группе у кареты с тылу.

К Ройчи примчался один из егерей и возбуждённо что-то затараторил — скороговорка с акцентом восточного предела была не совсем понятна, что наёмник аж встряхнул головой. Что он смог выяснить наверняка, так это то, что его очень настойчиво зовёт сержант ДиОдори, а второе — произошло нечто, не вписывающееся в их расклад. Ройчи поторопился на лестницу, ведущую на крышу добротного сарая, где и находился самый верхний и удобный наблюдательный пост, который, собственно, и облюбовал Дамир.

На гладко выбритом обычно невозмутимого, можно даже сказать, непробиваемом лице сержант-егеря застыло странное выражение, будто он увидел какую-то вещь или событие, крайне поразившее его, но не уверен, доверять ли собственным глазам. Молча указал направление, куда смотреть.

Вначале Ройчи лицезрел картину, от которой у него, несмотря на богатый опыт, просто отвалилась челюсть. Ибо он наблюдал атаку до десяти конных, а также кареты и повозки, набитых не военным людом, строя тяжёлой пехоты… Тут порой даже рыцарская конница могла сплоховать с лошадьми в броне и опытными наездниками, сломавшими не одно копьё на турнирах.

— Это что, какой-то обманный манёвр или изощрённый способ самоубийства? — уточнил вяло, ни к кому конкретно не обращаясь.

— Смотрите чуть правее, — сухо порекомендовал сержант.

Смотреть на убывающие (не очень, впрочем, далеко) повозки, было как-то неприятно: мало того, что где-то там, возле тех сумасшедших домов на колёсах затерялись Листочек и Руфия, так ещё голова была забита вопросами, основным из которых был: что делать дальше? Воистину, это средоточие агробарской власти как-то нехорошо действует на мозги разумных, отчего они начинают вести себя, словно слабоумные. Наёмник перевёл взгляд, и от удивления поинтересовался у невозмутимого егеря:

— Среди пехотинцев заварушка? Какая-то помощь подошла принцессе?

— Их не очень много. Насколько я понял.

Словно вырезанный на более светлом фоне профиль сержанта с крупным носом и торчащими из-под кольчужного капюшона волосами был достоин внимания скульптора. Лишь едва заметное подрагивание вверх кончиков губ, будто он сдерживал себя, чтобы не оскалиться, выдавали то нешуточное волнение, посетившее этого крупного и серьёзного мужчину, над которым — Ройчи ощущал это чётко — не стоит без нужды подшучивать.

Он пристально стал вглядываться в происходящее на широком пространстве заднего двора, которое, он был уверен, использовался в обычное время, как плац для муштры, напряг уставшие за последнее время извилины, попытался подстегнуть внимание и чутьё, которые неизменно выдавали парочку вариантов действия (вплоть до такого: находясь в плену, плюнуть в лицо врага, чтобы умереть быстро).

Неровная сеточка светлячков — факелов караулов на стене… Разорванный строй пехоты, который, естественно, скоро станет заводить фланги, чтобы окружить беспокойную дичь… Он уже видел, что количество прорвавшихся с тылу людей очень мало, и единственная польза, которую они добились — это психологическое удовлетворение. Никакой практической (тактической) выгоды их действия не принесли. Только засветили своё присутствие. Возможно тут роль свою сыграл эмоциональный фактор… Ну да, выбили ещё какое-то количество всадников, находившихся за строем, среди которых наверняка были командиры. Это неизбежно бы внесло сумятицу в ряды пикинеров и щитоносцев, если бы они были желторотыми новобранцами. А так ветераны в отсутствие внятных команд будут действовать по давно вбитым наставниками и жёстким кровавым отсевом схемам. Следовательно, охват людей принцессы — всего лишь дело времени. И их отряд (назовём его таким громким словом) — единственный неучтённый фактор, который нужно использовать с толком… Но есть же ещё гвардейцы с той стороны! Нетерпеливо мнущие яйца о сёдла…

Ройчи вновь прошёлся глазами по стене, выходящей из-за сараев — несомненно, при внешнем штурме, этими постройками жертвовали — чересчур уж они были огнеопасны, капитальные каменные дома, погреба и те же сараи были значительно глубже и чуть ли не примыкали к тылу дворцового комплекса. Первый видимый эпизод внешнего периметра начинался локтях в пятидесяти и дальше стена тянулась пологой дугой с острыми зубьями наверший между равными вставками башен, пока не упиралась примерно локтях в восьмистах по ленте стены в так называемые северные ворота. Но по прямой, этак навскидку, до пятисот локтей. Детское расстояние даже при полных доспехах.

— Общий сбор внизу! — бросил он отрывисто, посмотрел во внимательные и чуточку напряжённые глаза ДиОдори, добавил. — Пошли кого-нибудь за плащами стражников, — и сам направился на выход. — Только самое ценное — в котомки. Сегодня мы сюда вряд ли вернёмся, так что лишнее бросаем. Берём оружие для боя, одеваем доспехи, кто какими запасся — уверен, они не помешают. Остальное добудем в бою, — и ссыпался вниз, как заправский матрос, а сзади послышался негромкий, но слышимый свист с переливами.

Первым ему попался шагнувший навстречу расстроенный Стил, но Ройчи взмахом руки, остановил его, а сам повернулся к Визилу, сосредоточенному и готовому к выходу и бою, замершему у стены амбара, максимально близко к углу, после которого начиналось просматриваемое пространство, и поэтому он и егеря, которые также скапливались здесь, старались не пересекать некую черту, хотя вероятность быть замеченным в этих сумерках была минимальна.

— Что задумал? — напряжённо уточнил гвардеец. Сейчас он совсем не напоминал простоватого дядьку — пасечника, а Ройчи с грустью некстати подумал о преданности — вот так верные люди в первую очередь норовят сложить голову во славу чьего-то имени.

Не отвечая, поднял голову вверх, к небу, с полуулыбкой на устах, зажмурился от удовольствия…

Неясную гладь покрывала полупрозрачная скатерть из частой, но не тяжеловесной сеточки туч. И ярким, притягивающим взгляд эпизодом была красавица Гравия, будто закутанная в тонкую кисею поверх кораллового платья с янтарными вставками в подоле на ультрамариновом фоне, будто пульсирующему в такт сердцу, и притягивающему к себе, в себя. Так и хотелось прыгнуть изо всех сил и нырнуть… каплей в разбегающихся колечках… без остатка растворившись… оставив заботы, как нечто незначительное…

Эх, хорошо! Скоро рассвет, и меч вновь испьёт крови, будто всегда голодный и беспокойный от жажды зверь… Даже не жалко в таком лирическом настроении и помереть. Не то что в душных коридорах, где твоей дохлой харей будут возить по паркету, здесь ветер и солнце, а если повезёт, то и дождь проведут прощальную панихиду… Им не жалко. Хм, для хорошего человека.

Кто-то осторожно коснулся его плеча, и он стремительно обернулся, немного напугав отшатнувшегося егеря.

— Плащи, — хрипло бросил тот.

— Хорошо, спасибо.

Наклонился, моментально оценивая состояние и распределяя грязно-фиолетовый ворох на две неравные кучки.

За время своего пребывания здесь они унмчтожили около десяти сторонников новой власти, до которых смогли дотянуться или тех, кто неосторожно оказался не в том месте не в тот час (в том числе жертвы Визила). Но парочка плащей были безнадёжно испорчены, а некоторые стражники передвигались вовсе без них. То, что сюда ещё не нагрянула ревизия с какой-нибудь полусотней с приказом пошуровать по закромам и повывести мышей, портящих хозяйское добро, скорее случайность, нежели везение. Слишком много тёмных закоулков в самом дворце, чтобы успеть проверить ещё и внешние постройки. Это же, в конце концов, не королевская канцелярия, квадратное монументальное задние которой высилось невдалеке — пропади там хоть человек, они бы наверняка всполошились не в пример быстрее. Ройчи и егерям разрешил аккуратно пустит кровь врагам в силу того, что они не собирались надолго здесь задерживаться. К тому же им вновь нужно было почувствовать себя воинами, а не безропотными спеленатыми колодами. Да и оружием не мешало разжиться.

Сам Ройчи, ничуть не смущаясь, выбрал себе единственный офицерский плащ из добротной ткани с красиво вышитым голубем.

— Ты внутреннее строение надвратной башни хорошо знаешь? — спросил Ройчи у Визила, когда они напялили на себя цвета стражников.

— Конечно, — даже немного обиженно сказал тот.

— Будешь рядом. Пошли.

 

Глава 9

Тамара.

Этот самоубийственный удар по сотне тяжёлой пехоты, как ни странно, удался. Безумные наёмники пёрли вперёд, словно сошедшие с ума быки, особенно трижды несносный Лири, высокомерный и неприятный боров. Амазонка в который раз порадовалась, что такая машина участвует в заварушке на их стороне. И как бы ни вбивали наставницы в их головы, что наёмники — это не те, с кем нужно водить дружбу и прочие хороводы благородным девицам, всячески избегать их внимания и ни в коем случае не брать пример, реальность показывает кто чего стоит.

А? Каково? Выходит, сама бывшая наёмница и нынче фигура для подражания отрицает очевидное. Такой вот казус.

Но у Тамары есть свои глаза и прочие органы чувств, и луны свидетельницы, что когда наступил момент откровения, и амазонки, следуя долгу чести, бросились в атаку, никто из наёмников не дрогнул, не завопил о деньгах, вероятной гибели в непонятно чьей войне, а единой командой они пошли в бой. И выступили не в пример эффективней и эффектней в отличие от розовощёких девиц, обвешанных, словно новогодние ёлки изобилием металлических предметов, наконец-то почувствовавших вкус крови и боль утрат.

Опытный Сетр лично два раза спас её, бросавшуюся очертя голову на растерявшихся, но всё равно очень опасных пехотинцев РоШакли. Видимо, действовало ещё зелье Кола, плюс открылось второе дыхание и, вообще, было не до этого, но она продолжала чувствовать туманную лёгкость, больное бедро вроде как совсем выпало из сферы её внимания, а тело реагировало на сигналы немного резко, но быстро, с какой-то непривычной прыгучестью.

Первый раз, когда она полоснула по спине вроде беззащитного солдата, застыла на удар сердца от удивления — кроме неприятного звука, распоротого сюрко и тягучей ноющей отдачи в кисти от удара ничего не произошло. Зато тот одним махом, с разворота ткнув копьём с длинным листовидным наконечником, едва не покончил с ней. Благо вбитая тренировками сноровка не подвела, и она успела уклониться, чуть не потеряв зазвеневший от чудовищного удара шлем, завязка которого так жёстко перехватила горло, что у неё на несколько ударов сердца потемнело в глазах. Сидя на заднице, она видела конец проворного пехотинца: Сетр, сделав несколько обманчивых движений, никак вроде не подходящих для его громоздкой фигуры, следующим ударом пробил щель на стыке шеи и плеча.

Второй раз, опять же, на волне всеобщего воодушевления Тамара храбро подскочила сразу к двум солдатам, связанным поединком с одноглазым предводителем наёмников и, пользуясь скоростью, несмотря на ранение и некоторую в связи с этим тяжеловесность движений, удачно ранила одного в ногу и отвлекла другого, чем не преминул воспользоваться наёмник и, свалив этого врага, занялся вторым, упавшим на колено, но не прекращающим борьбы.

Что значит нехватка опыта. Вместо того, чтобы быстрым ударом проконтролировать упавшего, Тамара с азартом принялась носиться вокруг другого, пока с ужасом не поняла, что её нога попала в невесть откуда взявшийся посреди дворцовой мостовой капкан. Глянув вниз, она обомлела — её удерживали стальные пальцы латной перчатки… а с другой стороны распростёртой железной фигуры приближалось жало тяжёлогого меча… Только быстрота Сетра спасла её от потери ноги для начала. Вся эта возня происходила со стороны выбитого глаза наёмника, и он не был в курсе бедственного положения амазонки, но на отчаянный вскрик девушки отреагировал моментально. Вовремя услышать — это тоже великое умение, потому как в том гвалте, что происходил, пожалуй, даже трубный глас слона бы затерялся. А он смог. И успел. Тяжёлый сапог вошёл в приподнятую голову солдата, и Тамара сомневалась, что шейные позвонки смогли выдержать подобный удар. С ним было кончено, но лезвие меча на излёте таки чиркнуло по внутренней части бедра — не сильно, хотя воительница почувствовала проступившую влагу, но, как водится, только вернувшись с того света, посчитала это мизерной платой. Зато Сетр поплатился сильным, пробившим грудную защиту, пусть и не доведенным до конца ударом второго, коленопреклонённого солдата, воспользовавшегося моментом отвлечения противника и сделавшего стремительный выпад. Наёмник пошатнулся, обратным взмахом раскроил голову врага, плеснул холодом единственного глаза на поверженную амазонку и… неожиданно подмигнул ей, что не совсем соответствовало его образу. Да и моменту.

Понятно, что Тамара после этого, несмотря на собственные ошибки, воспряла. Но действовать стала не в пример осторожнее. Одно дело, когда ты словно молоденький гвардеец, гордящийся едва-едва пробившимися усиками, демонстрируешь молодецкую удаль поступками, не соответствующими здравому смыслу и другое — если от твоих промахов страдают товарищи. И даже больше: проведя логическую цепочку: не желая беречь собственное здоровье и глупо подставляясь, ты подводишь своего сюзерена — господина — командира, ибо от твой смерти он вряд ли выгадает. Здесь имеется ввиду не благородная жертвенность вроде самоубийственного прикрытия при отходе отряда, а именно неправильность (не трусость!), не профессионализм поведения на поле боя. Так уж случилось, что естественный отбор небольшая часть Отдельного кавалерийского полка амазонок проходила в королевской резиденции родного Агробара, а не в локальных конфликтах где-нибудь на границе, как иные.

Действия же наёмников по имени Лири и Кола вообще оценки кроме «восхищение» не могли иметь. Один топором орудовал столь устрашающе, а второй тяжёлый двуручником так виртуозно, что пехотинцы, попытавшиеся стать у них на пути, даже не успели об этом пожалеть. Именно эти двое продавили и разорвали монолитный строй и продолжили наводить сумятицу каждый в свою сторону, давая остальным возможность проскочить и воссоединиться со своей принцессой. И даже однорукий на данный момент, вроде как неполноценный боец, последний из наёмников, Ежи своими точными бросками кинжалов и всей смертоносной мелочи доказал, что не зря ест хлеб с мясом и луком в команде бойцов, которую сама Брада хотела нанять на роль телохранителей своей ученицы и по совместительству наследной принцессы.

Воссоединение с девчонками (и Лидия, и Руфия, как ни крути, не взирая на статус, тоже к ним относились) было вроде как радостным, но в тоже время, учитывая момент и видя множество агробарских солдат, мягко говоря настроенных враждебно, произошло скомкано. Растрёпанная Деметра, улыбнувшись, устало отсалютовала Тамаре, а вместо обнимания и деления впечатлениями, что в прежнее время было бы само собой разумеющимся, мрачный маркиз РоПеруши, давнишний знакомец амазонок и лично Лидии, быстро и чётко распределил обретённую помощь на участки обороны.

Втянулись в защитное пространство, ограниченное с одной стороны каретой, с другой — крытой повозкой, вроде фургона, и наёмники. Другие две стороны обороняли редкие бойцы принцессы, среди которых она с удивлением увидела воинов в тюрбанах и даже эльфа. Наёмники безропотно разошлись по местам, лишь Лири по привычке пробормотал что-то нелицеприятное, на что задёрганный РоПеруши даже не обратил внимания. Коней, как ни странно, умудрились загнать внутрь образованного периметра.

Подраненную и довольно бледно выглядящую Тамару отправили в карету отбивать вражеские атаки, где она с удивлением обнаружила помимо такого же бледного, как она солдата в гвардейских тонах и знакомую дебелую тётку — повариху, напялившую на себя короткую (естественно) кольчугу и громадный, как ведро, шлем. От этого её фигура выглядела достаточно гротескно, но и воинственно, а, учитывая размеры, то и внушала уважение. Особенно когда в следующий момент на них попёрли пехотинцы, и Тамара с гвардейцем, как люди, в принципе умеющие держать оружие, первыми встретившие врагов, под серьёзным натиском в прямом смысле слова попадали на задницу, тётя Тили вступила в бой, то именно она сумела противостоять железной стене наступающих.

Баюкая ушибленную рабочую руку и чуть ли не глотая слёзы от безысходности, Тамара с удивлением наблюдала, как новоиспеченный рекрут трубным низким голосом, в котором вряд ли можно было различить женский, подбадривая себя (при этом ругательства неслись такие, что в принципе закалённая словесно амазонка невольно краснела), нещадно лупцевала возникающих противников, компенсируя умение фехтования изрядной силой и напором. Кажется, подручные Шакли просто растерялись, ибо ни одна военная доктрина не объясняла частых, совершенно не смертельных, но очень неприятных в конце концов ударов по голове. В общем, тактика человека, играющего на ударных инструментах в данном эпизоде в исполнении бородатой поварихи тёти Тили сработала на ура, и враг был посрамлён и отброшен вначале за пределы досягаемости пятилоктевой пики, а потом и частично с глаз долой.

Не сказать, что пехотинцы ушли с потерями — нет, за исключением троих убитых почему-то стрелами, всё у них сложилось благополучно, кроме, возможно, психологического расстройства и скорой мигрени. Но главное, что не произошло, это — не пострадали свои. Имеется ввиду, никто не выбыл из строя из состава этого кусочка линии обороны. Просто и гвардейцу, и Тамаре необходимо было какое-то время, чтобы прийти в себя и покрепче ухватить мечи, которые тяжёлые пехотинцы успешно парировали не только своим оружием, но и любыми частями доспехов.

Израненный гвардеец, подволакивая ногу, приблизился к стоявшей уперев руки в боки крупной женщине, и уважительно показал большой палец — видимо, у тёртого профессионала даже не было слов, соответствующих моменту. Но удивила реакция женщины. Вот только она хмурила внушительные брови в сторону желающих покуситься на её территорию, а вдруг стеснительно расцветает, опускает глазки и… розовеет. Чуть ли не ножкой водит по полу. Крупные черты лица смущённо расплываются, картофелина носа вот-вот даст течь…

М-да, пусть, конечно, простит этот несомненный гений кулинарии, но кто-нибудь когда-нибудь видел, как краснеет носорог, ну, или, например, медведь (конечно же женского пола!)? То-то же. Вот и гвардейцу пришлось напрячься, чтобы не отпрянуть и не уронить честь, поэтому, вскинув руку в воинском приветствии, как равный равному, он поспешил ретироваться… в противоположный угол кареты, из которого, раскрыв рот, за всеми этими метаморфозами наблюдала маленькая и часто битая в последнее время амазонка.

За такими вполне милыми манёврами они коротали какое-то время, вздрагивая от ударов по деревянному корпусу довольно крепкого средства передвижения (это благо, что ещё никто не взялся за него всерьёз — то ли не до того, то ли хотели сберечь это чудо — транспорт незадавшегося побега, то ли желали сохранить остроту мечей и копий для подвижных целей), то ли случайных, то ли намеренных, крики вокруг не давали усомниться, что вокруг несомненно кипит смертоубийственная свалка, и происходит она, кажется, не с той стороны, которую они защищают, а с другой, то бишь, уже внутри охранного периметра. И в какой-то момент Тамара потянулась к окну — выяснить, в чью хоть пользу сражение. Но была остановлена твёрдой рукой гвардейца.

Мужчина показал ей жестами, что выглянет. Зашевелившееся было чувство дискриминации и якобы преуменьшения её женских достоинств, она придушила в зародыше — всё-таки воин короля выглядел опытным рубакой. Он тронул зарешёченную дверку кареты, выглянул и…

То, что произошло в следующий удар сердца, то… произошло. Но вспоминать об этом было неприятно. Только что солдат выглядывал, чтобы выяснить обстановку, и вот уже он спиной валится внутрь… А вместо лица у него… две расходящиеся половинки с торчащими белеющими осколками зубов, вываливающейся какой-то отвратительной кашицей, заливающей неторопливыми сгустками незрячие глаза и ужасный, практически идеально ровный глубокий вертикальный росчерк…

Тамара пискнула и, торопливо перебирая ногами, на заднице поползла прочь, пока не упёрлась в нечто объёмное и подрагивающее. Потом что-то безжалостно за шкирку приподняло её, пока напротив не появилось лицо поварихи. Глубокие впадины глаз, белеющий овал лица и ясно различимые ухом всхлипывания. И этот плач дебелой женщины немного привёл её в себя.

Она не имела права опускать руки! Она должна бороться, биться, воевать, ведь у неё есть обе руки и верная сабля!

Глубоко вздохнув, она покрепче ухватила оружие и решительно двинулась к выходу, на этот раз противоположному.

На плечо, как в каком-то дежавю, вновь легла рука, на этот раз тяжёлая, и девушка обернулась. В глазах тёти Тили застыл вопрос.

— Надо пойти задать жару этим предателям и мятежникам! — воскликнула она первое, что пришло в голову.

Крупная женщина только серьёзно кивнула, нагнулась, поднимая с пола уроненный шлем, глянула на длиннющее древко пики, наклонилась и вытащила из ослабевшей руки гвардейца меч.

— Маловат, — прогудела. — Пойду, поищу побольше.

* * *

Листочек.

Листочек мрачно смотрел на накатывающую волну пехоты, а руки автоматически и сноровисто прятали лук в чехол. Стрелы закончились как-то внезапно. Их никогда не бывает много, особенно настоящих, Лесных. Человеческие пародии не идут ни в какое сравнение, но и ими он приноровился пользоваться. Вот только беда — негде достать самых завалящих.

Как когда-то рассказывал Ройчи (ничего, что человек, и век его не в пример меньше, нежели у эльфа, но и мысли при той скорости жизни возникали крайне любопытные — как, опять же выражался товарищ: дерьма гораздо больше люди производят, оттого и накатывает порой гениальность вкупе с маразмом), всё в жизни происходит поэтапно. Вот и очередная их невольная авантюра явно приближается к очередной ступени. Как бы не на эшафот…

Пессимизм в полной мере был присущ высокорождённым, невзирая на повсеместную невозмутимость и показные равнодушие с хладнокровием. Они были подвержены настроениям, хотя и тщательно это скрывали, предпочитая маску высокомерия и холодности. Конечно, у долгожителей стиралась острота чувств, и эльфы «в возрасте» действительно выглядели, как кожные мешочки на костяных каркасах, набитые льдом. Но, опять же, и это не было правилом. Как говорится, все люди разные, так и у эльфов: у кого-то геморрой, у кого-то почка отказала, а кто-то вообще слюни пускает по причине их изобилия. Но склонность к чернению будущего порой прямо-таки мазохистская была. Опять же, в зависимости от обстоятельств: один от скуки запланировавший охоту, при виде надвигающейся бури может загнать себя в такую чёрную меланхолию, что лучшим выходом будет повеситься (применительно к человеку, а эльфу подобное расстройство сродни наслаждению), а другой, подставляя шею под топор палача, радуется, что всё произойдёт быстро. Как люди, прямо.

Вот и Листочек, проведя рукой по волосам (всё ли там эстетично и практично?) — жест волнения накануне сражения, попытался занервничать и… получил подтверждения своим чувствам. Он даже обрадовался: его эльфийская натура порой так уставала, что даже появление богов не могло ба наверно её потревожить. А тут, видишь как волнуется, переживает остроухий посланник смерти. Ничего-ничего, сейчас будет у тебя возможность в очередной раз проверить благосклонность судьбы.

Листочек скупо про себя улыбнулся — ему иногда доставляло удовольствие вот так подтрунивать над собой. Извлёк из ножен меч и прикинул сверху, где больше всего нуждаются в помощи (он до сих пор находился на карете). Редких арбалетчиков он выбил в первую очередь, а метатели ножей и прочих острых предметов из тяжёлых пехотинцев были аховые.

Горстка людей, чуть больше десяти, как прикинул эльф, прорвавшихся к ним оказалась не спасением, а, как бы это помягче выразиться, — отсрочкой неизбежного, и сейчас они, смешавшись с остальными, держали две линии обороны. Несколько из новоприбывших, судя по одежде, явные наёмники, опытные и сильные, составили костяк с одной стороны, судиматцы с маркизом и крупной квадратной женщиной — с другой. Амазонки — а они тоже пополнили ряды защитников, разбились поровну, заполняя прорехи в обороне. Женщины, не участвовавшие в отражении атак с оружием в руках сгрудились в центре, буквально бок о бок с нервно перебирающими копытами лошадьми — маркиз, посовещавшись с принцессой, таки не дал отмашку отпустить четвероногих друзей, явно рассчитывая на что-то. Или надеясь. Сама принцесса в паре с раненым восточником и каким-то рыжим парнем находилась на повозке, которую вначале пытались перевернуть атакующие, потом, когда спешно сорвали полог, и солдаты увидели, кто им противостоит, атаки с той стороны поутихли.

Если внимательно проследить за действиями противника, то можно было сделать вывод, что он аккуратничает. Ведь, что ни говори, при всех фехтовальных и рукопашных умениях некоторых членов эскорта принцесс, без соответствующей защиты и отсутствия нормальных укрытий, противопоставить крепкой, действующей, как единый организм, сотне тяжёлой пехоты им было нечего. И, по большому счёту, их давно уже должны были смять, растоптать и вывесить просушиваться. В крайнем случае, блокировав пути отступления, позвать стрелков и издалека расстрелять всю их тёплую, торчащую занозой в одном месте посреди заднего двора компанию.

В тот же момент, пока он ещё рассматривал поле боя, противник пошёл в атаку. Сразу с обеих сторон. Защитникам пришлось туго. И если квадратная женщина, стоявшая на острие оборонительной линии, продолжала успешно отбиваться, поддерживаемая по бокам восточниками (эмир теперь наравне со своим воином вышел вперёд, что только добавляло к нему уважения) и визжащей сзади пятёркой амазонок под предводительством Оливии, отчаянно орудующим двумя пиками над головами товарищей, то другая сторона, ставшая в такой же позиции с навершием из трёх наёмников, не устояла. Коренастый седой воин пошатнулся, и сразу меч и копьё отыскали брешь в его защите. Он еще медленно — аж мурашки пошли по коже Листочка — продвинулся по древку копья, явно загоняя его в себя и вонзил из последних сил меч в лицо пехотинца, прежде чем упасть.

Двое других наёмников словно обезумели и ринулись спасать товарища, но дело было сделано: несколько солдат проскочили за их спины и схлестнулись с амазонками Деметры. И только благодаря большему количеству и хорошей реакции девушки сразу не понесли потери. Но это было всего лишь дело времени, и Листочек, не раздумывая больше, спрыгнул с кареты и устремился к месту схватки.

В первый же удар сердца чуть не случилась сильная неприятность. Он успел скользнуть за спину одному из пехотинцев, связанному боем с двумя воительницами и только собирался нанести завершающий удар, как заметил, как одна из амазонок, незнакомая в отличие от рыжей Деметры, чуть сместившись в сторону, зло кривя губы, смотрит на него и… её сабля в ударе сверху вниз летит прямо на него…

Следующие действия происходят просто очень быстро. Деметра успевает толкнуть бедром напарницу, и этой малости вкупе с небольшим изменением движения головы эльфом, спасают оную от столкновения со смертельной сталью — только прядь волос не спеша заскользила к земле. Пехотинец, не отвлёкшийся на неожиданную подмогу (раз сзади, ещё и бьют его, значить свой), не успевая довернуть меч, левым локтём бьёт в грудь подставившуюся рыжую, отчего ту с вытаращенными глазами просто уносит. Ну и эльф доводит удар до логического конца, и солдат хватается за бок, откуда обильно простпует кровь. Мельком глянув на ошарашено застывшую на коленях девушку, едва не лишившую его жизни, он коротко подмигнул и поспешил дальше.

Тут он опоздал. Тяжёлый меч пехотинца буквально разрубил девушку от ключицы чуть ли не до пояса. Удар был очень силён и меч застрял, и пока солдат рывками пытался извлечь его, девушка белая, как в мелу, с выбившимися из-под шлема светлыми волосами, словно печально смотрела на своего мучительно, не веря, что уже мертва.

Заминкой и воспользовался эльф, загнав меч в смотровую щель отвернувшегося убийцы.

Третьего же солдата закололи две знакомые амазонки, подчинённые Деметры. Как они умудрились это сделать, непонятно, но факт налицо.

На этом прорыв был устранён. Наёмники, ставшие спина к спине над телом товарища, не подпустили и не пропустили больше никого.

Зато сзади, за лошадиными спинами усилился шум, и Листочек заторопился теперь туда. Но не успел. Всё было кончено — враг отброшен. Квадратную тётку в иссеченных доспехах под руки вели маркиз и воин — судиматец. Сам эмир с окровавленной головой и подвязанной рукой продолжал стоять на линии обороны.

К бессознательной, вроде как не мёртвой, женщине подбежала причитающая Матильда и хромая подошёл кардинал, с трудом плюхнулся рядом. Наверное, это какая-то знакомая, — подумал Листочек, и тут его совсем бесцеремонно оттеснили — он даже чуть не упал. Оглянувшись, понял, что злиться не имеет смысла — то была бабища — повариха, при чём вся настолько в крови, что сидящие как попало на ней элементы доспехов выглядели совсем не смешно. В следующий удар сердца его снова едва не сбили. На этот раз это была наследная принцесса, с несвойственной ей прытью пронёсшаяся рядом и грубо растолкавшая плачущих женщин.

Эльфу нестерпимо захотелось чисто по-человечески сплюнуть, что он и сделал с удовольствием. Затем отправился составить компанию АлФарриялу — негоже восточного мужчину оставлять наедине со столь вызывающе одетыми девушками. Да ещё такими воинственными. Это же не гарем, в конце концов!

 

Глава 10

Матильда.

Руки дрожали, словно ветви ивы на сильном ветру, а сердце бухало так, что норовило выскочить из силков испуганно колышущейся груди. И то сказать, дважды штопанная рубаха могла не выдержать такого грубого поведения и явить миру спелые полушария… Не то чтобы девушку заботил подобный конфуз — вокруг были вещи пострашнее, последнее время она столько натерпелась, что хоть голая задница, хоть белые сиськи — а в их неотразимости она не сомневалась — считались ею самой малой платой за то, чтобы выжить. И чтобы всё наконец-то закончилось!

Такого страху Матильда не испытывала никогда. Внутри всё сворачивалось в тугой клубок (в отличие от любовного томления, когда душа раскрывалась и расцветала сладкими, безумно чуткими лепестками), коленки дрожали и норовили уронить хозяйку на брусчатку, чтобы какой-нибудь неосторожный сапог окончательно растоптал её жизнь, а то и красоту, постоянно хотелось сходить по маленькой, но в условиях вездесущего боя, это можно было сделать только, прости Единый, в нижнюю юбку. Она на всякий случай присмотрела место под каретой и когда началась новая атака, больше не сомневалась, прильнула к прохладному дереву, задрала верхнюю юбку, сноровисто приспустила нижнюю, и сделала это…

Честно, результат был так себе, мало того, через пару ударов сердца ей снова захотелось. Но зато психологический эффект был потрясающий: она воспрянула духом, осознав одну простую вещь: хочешь — делай, и нечего дожидаться от судьбы кочующих выгребных ям или кустиков, а помирать с полным мочевым пузырём — увольте, она уже насмотрелась на отвратительно пахнущих мертвецов, и уподобляться им не собиралась.

Сознание прояснилось, и Матильда стала адекватно воспринимать происходящее. Во всяком случае, старалась не путаться под ногами у защитников и не отвлекать их своим пронзительным писком, зато прорывающихся периодически ужасных железных людей пару раз оглушила визгом и несколько раз ударила… подушкой из кареты. Слава Единому, вражеские солдаты не обращали на неё внимания, один лишь, разозлённый потерей товарища, попытался приголубить железной клешнёй, но природная гибкость помогла избежать ей неприятности, а подоспевший маркиз не дал свершиться непоправимому.

А затем переживания отошли на второй план, ибо все, кто непосредственно не участвовал в столкновении: и графиня, и её служанки, и молчаливая девочка и она под руководством Его Преосвященства организовали в самом центре импровизированной крепостицы с нервничающими вокруг лошадьми перевязочную, в которую жиденьким ручейком — никто не желал своим ходом покидать места в защитном периметре стали поступать пациенты, на которых тут же возлагал руки кардинал, а леди Валия, засучив рукава, как заправская сестра милосердия, делала перевязки и штопала ужасные раны, будто простолюдинка, успевая покрикивать на нерасторопную служанку…

Сработал некий предохранитель, снимая у девушки лишнюю восприимчивость, возбудимость и эмоциональность, и в какой-то момент она поняла, что без особого отвращения наблюдает, удерживая края, как, похожие на больших красных, масляно поблёскивающих червяков, пальцы шевелятся, а острая игла ведёт свой хоровод. Желудок слабо трепещет, но по причине полной опустошённости, аргументов для вызывания у него не осталось, поэтому и затаился он испуганным зверьком…

Затем принесли очень тяжёлое тело в изрубленных доспехах, в котором Матильда с трудом узнала наставницу принцессы, и сцена появления возле бессознательного тела самой Лидии настолько её расстроила, что где-то в организме наконец-то отыскались резервуары со слёзосодержащей влагой, и она заплакала…

Она плакала не переставая, таща на себе раненую и отчаянно ругающуюся амазонку, самостоятельно зашивая рану (это оказалось не так и сложно — почти, как штопка сарафана, только скользкая кожа всё норовила выскользнуть из слабеющих пальцев), удерживая бьющегося на земле мальчишку, пока чуть ли не теряющий сознание отец Апий пытался остановить кровь в отрубленной кисти (у Его Преосвященства так и не хватило сил приживить отрубленную конечность, и он свалился в обмороке), предлагая обработать повреждённое плечо у страшного огромного наёмника, вместе с Брадой неожиданно присоединившегося к ним, но тот лишь полоснул чёрными злыми глазами, но промолчал, а Матильда подставила плечо, помогая унести другого наёмника, тяжёлого и мокргго, будто его окунули в бочку с томатным соком (она поняла, что он мёртв, но не сбросила руку, а до конца помогала дотащить бездыханное тело до относительно сводного пятачка, где уже сидело и лежало несколько человек, отходящих после общения с мамой Ланы.

Слезинка за слезинкой стекали, проторивая тропку на гладком и нежном личике, заставляя облизывать губы и глотать соль, что отнюдь не утоляло жажду, но добавляло горечи. Казалось, глаза превратились в два колодца, идущие прямо из её сердца, что трепетало, словно маленькая и ранимая пичужка, которая на грани изнеможения бьётся в клетке. Потом в размытом пространстве проступило лицо эльфа, который, пробегая куда-то, мельком глянул в её сторону, приостановился, качая головой, коснулся её горячего лба своей ладонью, и благотворная темнота милостиво снизошла на неё…

Осторожные руки подхватили под колени и за плечи и аккуратно уложили рядышком со стонущей в беспамятстве амазонкой, бедро которой молоденькая служанка только-только зашивала, как заправский хирург.

* * *

РоШакли.

Это было так унизительно, что… что… не стоило даже обращать внимания на произошедшее в таком ракурсе. Тупая ноющая боль не только не давала возможности принять удобоваримую позу, при которой он чувствовал себя более-менее, но изрядно отвлекала от верного оценивания ситуации с последующим координированием действий солдат.

Проклятый лучник не только подстрелил его чуть ли не в самую задницу, но и выбил почти всех командиров вплоть до сержантов. Но судя по тому, что лук замолчал, Шакли сделал утешительный вывод, что у драконового стрелка закончились стрелы и воздал молитву Единому. Хотя — в этом начальник гарнизона не сомневался — вряд ли бы бог одобрил действия его и его подчинённых, но РоШакли в последующем, при благоприятном развитии событий намеревался обойти большинство агробарских храмов, дабы умаслить веринийских божеств — на всякий случай все подряд.

Из командного состава в ближайшем окружении кроме него в живых оставался заносчивый слизняк РоЗних, потомственный дворянчик, как и многие иные по злобе и слабости душевной примкнувший к мятежникам без обмана, так сказать, в первой волне атакующих королевскую власть. Вот уж о потере кого РоШакли ни в коем случае не жалел бы, но видно судьба у него такая — общаться с недоноском до конца. Первый же шрам на лице сбил спесь с этого трусливого дракона и обострил в нём процесс самосохранения, поэтому только стоило полететь первым вестникам смерти, не знающим промаха и пощады, как этот выползень благородной генеалогии, словно деревенский хряк упал на четвереньки — и изобилие доспехов не помешало трансформироваться в этакого четырёхногого уродца — и, повизгивая какие-то угрозы и жалобы, спрятался за спинами солдат…

Единый! С кем приходится иметь дело! — РоШакли поднял к светлеющему небу искажённое и горестными раздумьями лицо.

А его молодцы, которых он тщательно собирал, пестовал и взращивал, его лучшие бойцы сейчас гибли один за другим, словно зачарованные, в жерновах какой-то непробиваемой охраны принцессы.

У него немилосердно разболелась голова, и виновато было в этом не расцарапанное лицо, а невыносимая обязанность видеть, как тает его воинство. Но приказ — и здравый смысл — были чёткими: выжить должны несколько человек. И любые жертвы среди бойцов относились к якобы небольшой плате за результат. Разумом он конечно это понимал, но вот сердцем… Если б это было любое иное подразделение вплоть до королевской гвардии, он бы и глазом не моргнул: плата есть плата. Но в таком деликатном деле, как перехват принцесс можно было доверять только особо приближённым людям. Кто ж знал, что в окружении этой сумасшедшей Лидии окажется несколько первоклассных бойцов. Точно, это проделки старой драконицы Брады, чтоб ей хвост вставили железный в то место, где у нормальных женщин ягодицы.

Через силу подтянувшись на руках, он ещё раз окинул взглядом место столкновения, силясь прийти к какому-либо решению, удовлетворяющему и его, и его покровителей. И в который раз наткнулся глазами на подвижную фигурку эльфа, то тут, то там появляющуюся среди защитников. Он многих узнал из окружения принцессы, но именно высокорождённый привлёк его особое внимание. Наверняка всё имеющее отношение к дальней и точной стрельбе связано именно с ним.

Заскрипел зубами, с ненавистью глядя, как заваливается очередной «непобедимый» пехотинец…

Так, всё, решено, нечего гробить лучших, когда есть «мясо» — те, кто попроще, те, кого в любом случае не жалко.

— Вестовой! — хрипло каркнул.

Не глядя на поедающего его глазами молодого бойца в кольчуге, коротко проинструктировал и отправил. Искоса глянул на подобравшегося к нему РоЗниха, багрово-синяя щека которого привлекала внимание, будто знамя, на фоне общей бледности. Видно было, что ранение доставляет ему, мягко говоря, жуткий дискомфорт и мимолётно позлорадствовал. РоШакли наверняка знал, что невольный товарищ в их деле напрочь не способен сочувствовать чужому горю, зато собственные болячки и чиряки преподносил чуть ли не как пример стоицизма и выносливости. Подобным поведением он, конечно же, у окружающих к себе выработал специфическое отношение. Как к одноногой лягушке, громко квакающей и величественно надувающей щёки, но не имеющей возможности покинуть болото.

— Вызвал арбалетчиков? — ровно протянул дворянин, также глядя за в который раз откатывающими назад солдатами.

Было видно, что пехотинцы устали. Но хуже всего была непробиваемая стойкость их оппонентов, стоящих насмерть, и не желающих отступить ни на шаг. Конечно, подобной несгибаемостью и выдержкой не могли похвастать амазонки, что в основном закрывали бреши в обороне, но и тех бойцов, похожих на наёмников и восточных воинов, которых не знал РоШакли, вполне хватало, и несмотря на их присутствие в противоположном лагере в глубине души он восхищался ими, ведь как ни крути, в первую очередь он был солдатом, а потом уже мальчиком на побегушках. Была бы у него сотня таких преданных воинов, он бы, пожалуй… и сам легко основал династию.

Его же пехотинцы отнюдь не страдали отсутствием бесстрашия и воинского умения — нет, как раз их он надёргал из боевых строевых частей. Это не столичные пугала и не сброд из «ночных», спешно ряженый в униформу, это вполне опытные, сложившиеся ветераны. Единственное, у них не было много времени на притирку друг к другу для совместных действий. Конечно же, их муштровали, и сержанты не зря получают свои агры, но Шакли знал, что ко всему прочему, должно пройти какое-то время и… практика. Он надеялся на профессионализм. Но чересчур крепкий орешек им попался. Это не то, что резать в коридорах разобщённых противников, будь то любые гвардейцы или пограничники с восточного предела, не говоря уже о запуганном населении…

— Не только, — сухо ответил комендант гарнизона, почувствовав взгляд РоЗниха, и нехотя продолжил. — «Чёрных» «ночных» тоже, — это и были те ряженые, надёрганные из тюрем убийцы, насильники, воры — в общем, пропащие для общества люди, в обязанность которых в силу личной преданности и благодарности входили деликатные грязные задания. Это был в любом случае расходный материал — слишком уж они были неуправляемы. К тому же за последние полгода могли накопить очень много ненужного для организаторов мятежа компромата. Положить их всех тут, на плацу было бы идеально. Ещё бы наречь героями для остальных «чёрных» для пущей промывки мозгов.

РоЗних по привычке презрительно скривил губы, на что РоШакли только хмыкнул, но промолчал — сориться резона не было никакого. Со стрелой в заднице — это верх идиотизма — этот «благородный» прирежет в случае чего, как овцу на раз-два, ведь, несмотря на паскудный характер и патологическую боязнь за свою шкуру, боец он был благодаря рождению неплохой. К тому же, оставался чуть ли не единственным человеком, который мог поднять солдат в бой.

— Ту падаль?.. Верно, — глубокомысленно потянул длинным носом.

Ну, чисто тебе полководец, не хватает для полноты образа куриной копчёной ноги в одной руке и бутылки «сухого» третьего отжима во второй и расхристанной мотни после тщательного общения с гулящей девкой.

Нарисованная картина бала столь ярка, что РоШакли невольно хихикнул, на что его собеседник величаво качнул головой, явно не понимая едкого юмора ситуации, а в силу природной недалёкости записывая реакцию компаньона на свой счёт.

— Туда им и дорога, — брезгливо процедил.

Спохватившись, РоШакли подозвал сигнальщика, и над местом схватки разнеслись чистые звуки горна. «Отход. Построение цепью».

Пехотинцы с явным облегчением организованно отступили от изрядно потрёпанных, но продолжающих огрызаться и оставаться смертельно опасными защитников.

Передышка. Противники с трудом успокаивают возбуждённые адреналином сердца, смотрят друг на друга, лезвия и острия невольно клонятся к земле. Командиры проводят необходимые перестроения, отводя назад раненых, в пылу боя не заметивших эти неприятности и пропуская вперёд тех, кто не так устал, если такое вообще возможно при всеобщем напряжении.

РоШакли посмотрел долгим взглядом на нервно притаптывающего дворянина, и со вздохом отвернулся. Следующий шаг, условно обозначенный, как: «потянуть время, отвлечь соперника от дурных мыслей», он тоже не мог поручить этому индюку — тот запорет процесс двусторонней демагогии на первом же слове и сбежит за щиты скалить зубки, чувствуя себя героем. Нет уж, он бы не доверил ему и такого простого задания, как ковыряние кинжалом в собственной заднице, не то что роль парламентёра…

Он ещё раз набрал в грудь воздух, расправил плечи перед псевдопереговорами — обещать он в принципе собирался много, но отнюдь не думая их выполнять. Молясь о ниспослании ему терпения и хотя бы кратковременного избавления от боли, которая изрядно влияла на мыслительный процесс, он уже двинулся в нужном направлении, когда был грубо остановлен за руку.

Чувствуя нарастающую ярость, которая сейчас была ни к чему, он обернулся. РоЗних поспешно отдёрнул кисть, но страха в его горящих глазах и странном подвижном, изменчивом каждый удар сердца лице не было. В нём полыхала неистовая жажда…

РоШакли взял себя в руки.

— Что надо?

— Оставь кого-нибудь из этих стерв в живых…

Вначале Шакли даже не понял, кого имеет ввиду тот, но тут же холодно кивнул. Допекли, можно сказать, человека, амазонки. Он бы может и сам, будь у него психика и голова чуть попроще, не против был «пообщаться» с кем-нибудь из «ближних» Лидии, с чувством и фантазией выплеснув все накопленные жалобы и претензии. РоЗних не претендовал на курочек королевского рода, он жаждал плоти попроще, но, как минимум, живой.

— Постараюсь, — бросил РоШакли с ядовитой понимающей улыбкой, дёрнул плечом, будто сбрасывая несуществующую руку и, подняв высоко вверх белую тряпку, тяжело затопал между расступающимися солдатами к заваленной набок карете и напряжённо следящими за ним воительницами.

Внимательно рассматривая девушек прищуренным, обманчиво расслабленным взглядом, он удивился произошедшими с ними переменами. Дело не во внешнем, очень растрёпанном, точнее даже, изорванном и изгвазданном в крови виде, нет. А именно в той непоколебимости, стержне, что стал проглядывать в их поведении, позах и взглядах. Он, будучи, как он думал, «настоящим» мужчиной, никогда не считал девиц, рядящихся в штаны и играющих в войнушку, достойными внимания, что не забывал нередко демонстрировать в словах и жестах. Но сейчас перед ним были не то что опытные, но достаточно опасные змеючки, которые даже ценой собственной жизни не побояться ужалить врага. Это была уже сила, с которой, если её вовремя не выкорчевать, в будущем придётся считаться.

— Где там Лидия? Поговорит надо, — бросил он, скорчив приветливую улыбку.

— Приёмный день закончен, и Её Высочество вам аудиенцию не назначала. Ты уже был достаточно красноречив, Шакли, — ответила без улыбки симпатичная тоненькая блондинка, тем не менее обернувшись назад и бросив несколько слов другой воительнице. — Твою жирную рожу и набитое дерьмом пузо нам будет очень приятно накрошить на мелкие кусочки и скормить дракону. Но, сомневаюсь, что бедная скотина после изжоги и знатного метеоризма будет нам благодарна. Зато ты наконец обретёшь свою настоящую форму, к которой стремился всё это время — огромную дымящуюся драконью лепёшку. Надеюсь, ты не будешь ощущать дискомфорт, облизываясь…

Потихоньку закипая, РоШакли делал вид, что игнорирует оскорбления, преподносимые ему ровным голосом, и с интересом наблюдал, как к жидкой цепочке амазонок подтянулось несколько мужчин, среди которых и был ненавистный эльф. Именно этот персонаж полностью завладел вниманием главного стражника. Как у РоЗниха был бзик по поводу воительниц, так у него — высокорождённый, по поводу которого у него появились очень нехорошие мысли.

Эльф легко и невесомо скользнул за спиной светловолосой девушки, окинул окружающее пространство невозмутимым — словно на какой-то прогулке — взглядом и… неожиданно посмотрел прямо в глаза РоШакли…

Драконий светлый улыбался ему!

РоШакли почувствовал, как рот раздвигается в оскале, а от бешенства кровь начинает заполнять глаза. Ещё чуть-чуть, и он бы зарычал, а там, глядишь, недалеко до самоубийственной атаки… Но тут вовремя прозвучал мелодичный холодный голос.

— Чего тебе надо, предатель?

Начальник городской стражи стряхнул с себя наваждение, словно пёс воду, и с трудом перевёл взгляд на высокую фигуру, затянутую в доспехи и закутанную в плащ.

— Ваше Высочество, разве можно так говорить? — изобразил укоризну, из-под бровей рассматривая незадавшуюся королеву и в скором будущем пищу для червей. Несмотря на высоко задранный подбородок и гордую осанку, чувствовалось, что принцесса крови устала и… в отчаянии.

Его сердце изобразило невероятный, достойный самых диких жеребцов скачок от радости. Вот он сладостный миг! Когда презренный может прищемить холёные носы и безнаказанно выдавить розовые сопли, которые совсем недавно почитались нектаром, который требовалось хлебать золотыми ложками.

— Вы ведь знаете, что я — ваш верный слуга… был. Пока вы не укокошили вашего венценосного батюшку, опрометчиво не убрав следы…

— Хватит врать, Шакли, — прервала она его, в глазах не мелькнуло ни искорки — она смотрела на него, как на пустое место. А демонстративно убранная приставка перед фамилией так болезненно полоснула по самолюбию, что от негодования перехватило дыхание. — Говори, чего хотел. И убирайся — видеть твою наглую рожу не могу. Сдаваться мы не собираемся, а умереть с оружием в руках готовы. Так что твои змеиные речи прибереги для целителя, который будет выхаживать твою задницу.

Такого позора он ещё не ощущал. И стрела в мягком месте показалась райской примочкой от геморроя. Его не только раскусили, но и прилюдно ткнули лицом в дерьмо, что впору было накладывать на себя руки или — в крайнем случае — сгорать от стыда. Выпотрошенное сознание ошеломлённо металось в черепной коробке наподобие эха, не в силах понять, что делать дальше. Говорить что-либо не имело смысла. Но и разворачиваться молча и уходить, ощущая на спине воз насмешек, тоже не было сил. В одночасье неизбежная победа потеряла сладость и триумфальное послевкусие…

Ну что за девка! Так испоганить праздник! Вначале лучник лишил его сидячего положения, а теперь вот она, смертница, смеет показывать зубки, по которым вот-вот пройдут напильником и клещами.

Он бы ещё долго так стоял, тупо глядя вслед ушедшей дочери убитого короля, не замечая равнодушные взгляды юных дев, научившихся убивать наравне с мужчинами, сживая пудовые кулаки, будто какой-то проигравший, но тут к нему нервно приблизился солдат — вестовой.

РоШакли потряс головой. Негромкие слова всё не желали проникать в голову, забитую ватой. Зато он наконец сообразил, что лучшего момента ретироваться, как сообщение посыльного, не придумаешь. И квадратная мрачная фигура, сильно припадая на левую сторону, решительно захромала к застывшей шеренге уже не столь сверкающих пехотинцев.

— Повтори, что случилось…

РоШакли отвернулся от потеющего под его тяжёлым взглядом солдата — плохое настроение командира так повлияло на него, что он чуть не заикался.

Новость была странная, и если бы не обязательное его присутствие здесь, он непременно наведался с проверкой лично.

Какие-то олухи без его разрешения подняли ворота. Он вполне допускал, что иной офицер решил поиграть в какие-то свои игры. Процедура пересечения северного выхода была вполне чёткой: последней инстанцией на кручение барабана был именно он, начальник гарнизона. В связи с нехваткой людей, проход на территорию дворцового комплекса был возможен по специальным разрешениям только через парадные ворота, где стражи было достаточно, чтобы проводить при необходимости досмотровые мероприятия. Здесь же, на северной стороне всё было просто заблокировано, но, учитывая какую-нибудь гипотетическую необходимость в поднятии створки, решение об этом РоШакли решил замкнуть на себя. И вот теперь такая… незадача.

Это всё было очень странно, и он мимоходом даже порадовался, что приостановил активные действия по выжиманию принцесс из-за охранного кольца. Ибо и так нечастое оцепление придётся облегчить на десятка два солдат.

РоШакли задумался на пару ударов сердца. На стенах стояли вполне боеспособные пехотинцы с запудренными мозгами, пригнанные из такой глубинки, что им было чуть ли не всё равно, от кого защищаться и на кого нападать — лишь бы отцы-командиры показывали внятную цель или хотя бы направление, в каком следует идти. И на такую подлянку, как несанкционированное поднятие ворот вблизи ещё не загнанного в клетку противника, они вряд ли бы пошли. Потому что это даже не смешно. Единственная удобоваримая причина могла быть — это кто-то из дворян — участников захвата дворца из числа посвящённых сумел надавить своим авторитетом ради каких-то своих эгоистичных нужд, вроде спасения нелояльного к новой власти родственника или банальный вывоз ценностей. Но это было чересчур просто. Тем более, как говорится, на горизонте не наблюдается никакого движения. Даже подмоги, которую он затребовал по высшему приоритету.

И задница, как на зло, получив болезненную оплеуху, никак не реагировала на происходящее — она-то всегда в первую очередь чувствовала неприятности. Сегодня, получается, впервые отведала, что называется «по лицу», и никакие предчувствия ей не помогли. И ему.

— РоЗних, бери два десятка бойцов и бегом к воротам. Выясни, что за драконы посмели крутить барабан. Живо!

Оскорблённый подобным тоном, благородный, тем не менее, счёл за лучшее выполнить приказ, не вступая в полемику и не дразнить начальника стражи. За спиной посмеяться — пожалуйста, а вот в лицо говорить что-либо нелицеприятное — вредно для здоровья. Этот «будуарный убийца», как его прозвали в народе легко мог хоть своими руками, хоть с помощью тёмных личностей, с которыми якшался чуть ли не открыто, испортить жизнь любому. Да ещё поговаривали о высоких покровителях.

РоЗних перешёл на лёгкую трусцу, мысленно накручивая себя перед разносом каких-то нерадивых служак и не ведал, что это дорога в одну сторону. Первый же арбалетный болт, что прилетит из ниоткуда на его грозный стук, пройдёт в глазницу, нарушив при ударе причёску, выскочит из затылка (бравый вояка не удосужился одеть шлем) и поранит в лицо стоящего сзади солдата…

 

Глава 11

Визил.

У гвардейца конечно были вопросы, но задавать их в такой ситуации было как минимум поздно, да он и так уже понял, что наёмник не намерен распинаться перед ним. И хотя идея того была понятна, она, тем не менее, попахивала авантюризмом. С другой стороны то, что он сам недавно предлагал, также было из категории самоубийств, но с пометкой «немедленно». А по лицу и уверенному поведению этого солдата удачи гвардеец уже успел понять, что перед ним бывалый вояка и тёртый калач — вон как подмял егерей, которые по долгу службы не были сахарными, это не столичные гарнизонные забияки, побивающие противника на трактирном поле или посредством зализывания дамских сердец. Так тому и быть, может их эскапада действительно увенчается успехом, и их смерти каким-то образом облегчат участь их высочеств.

Стремительными тенями, разбившись по двое, чтобы вроде как изобразить походную колонну, они двигались наискось через двор к ближайшей башне. Егеря, которым не хватило плащей стражников, расположились в средине, в том числе и огромный мрачный сержант, хотя по мнению Визила особой необходимости в том не было. Но командиру, как говорится, виднее, и правда была в том, что действительно такие рейды в стане врага чаще всего накрываются из-за мелочей, так что он предпочёл заткнуться и не строить из себя драконицу — девственницу, сомневающуюся во всём, даже в куриных яйцах, которые собралась высидеть. Он разумом понимал, что практически нестерпимое желание поворчать, возмутиться, оспорить, которое в его подразделении воспринималось как должное, точнее, неизбежное, здесь и сейчас он удерживал как мог железной рукой воли. Пока успешно. Такова была его личная реакция перед боем и напряжением, сопутствующем ему. Но с этого, постоянно ухмыляющегося, словно идиот, отмороженного наёмника станется прирезать его, как нарушающего режим молчания. А егеря и словом не упрекнут — складывалось впечатление, что мужики доверяют этому неизвестно откуда взявшемуся солдату с повадками профессионального убийцы и шута. И достаточно мутного, по мнению самого Визила. Поэтому и молчал он в тряпочку, яростно кусая ус, словно какой-то древний сом, и по-тихому бесился, в надежде вскорости выплеснуть скопившуюся злость на головы проклятых прихвостней Шакли.

Всё происходило в абсолютном молчании. И это было столь неожиданно, учитывая, что вот совсем рядом лилась кровь, раздавались крики ярости, боли, воинственные кличи и постоянный, вроде даже как глухой какой-то в вязком раннем утреннем воздухе, стук оружия.

Наёмник, шедший впереди широкими шагами и, походя крутя головой, словно на экскурсии, уверенно стал заворачивать правее, и траектория их следования, если проложить прямую линию, выходила как раз между схваткой и пока застывшей в ожидании или захваченной зрелищем пленения принцессы стеной, где неторопливо прохаживались часовые. На них просто не обращали внимания.

Гвардеец недоумевал, но и радовался. Когда спустя какое-то время этой стремительной ходьбы, они отклонились и от следующей башни и стали огибать место боя и немного растянувшуюся шеренгу пехотинцев, оставляя их правее и сзади, он уже начал подумывать, что этак они прямо выйдут к воротам… Которые и в мирное время охраняли не менее двух десятков гвардейцев. Сколько же людей смог выделить РоШакли, Визил затруднился бы предположить, но никак не меньше. А, учитывая их преимущество в позиции и наличие метательного оружия (к слову, у них не было ни одного завалящего арбалета или лука), то картинка вырисовывалась аховая. Но в душе не было ни грамма боязни или сомнения в том, что он должен будет сделать (вплоть до подставления собственной груди, если это поможет остальным захватить ворота), вместо этого он открывался накатывающим волнам боевой ярости, бесшабашности и фатализма, что неожиданно почувствовал себя легко и… свободно. То ли эта непонятная весёлость передалась от наёмника, но гвардеец чувствовал себя просто отлично, словно готовился не к смерти, а шёл на дружескую пьянку, где помимо прочего ждут его прихода и внимания симпатичные девчонки. А касательно ворот… Что ж, их поводырь, коль он не так прост, как меч в ножнах, авось что-то и придумает, чтобы хоть кто-нибудь пережил этот рассвет.

Со стены, которую они проходили, их наконец-то окликнули. Визил внутренне вздрогнул и немного даже огорчился. Но наёмник неожиданно и нагло воскликнул в ответ что-то типа: «Йо-хо!», помахал рукой и завернул к ближайшей башне, предпоследней в ряду перед эпизодом стены и последующими воротами.

Чуть обернувшись назад, не сбавляя ходу, проговорил:

— Делай, как я. Старайтесь не шуметь и не греметь. Внутри — по обстановке, но на открытые участки без необходимости не выходить.

Лязгнула задвижка засова и отворилась узкая дверца внутрь башенки.

— Что вы… — высунулась довольная усатая рожа.

Договорить он не успел — удар левой рукой с ножом прямо в район лица и вслед за хрипом донеслось негромкое:

— Придержи…

Гвардеец подхватил заваливающееся тело выпучившего недоумённо глаза стражника. С каким-то отстранённым неодобрением он заметил на своём плаще расплывающийся кровавый сгусток — посмертный подарок убитого. Аккуратно уложил мертвеца. Молчаливые егеря уже обогнали его, устремляясь за ушедшим дальше по лестнице не оглядывающимся наёмником.

Визил обернулся — никого. Вздохнул, потянул на себя дверцу, которая отреагировала неожиданным скрипом, достаточно громким по сравнению с невнятным шумом и топотом, доносящимся сверху. Не скрываясь, лязгнул задвижкой, и сам поспешил по ступеням — этак он пропустит всё веселье!

По пути встретился ещё один труп с таким застывшим на лице обиженным выражением, что гвардеец невольно позлорадствовал.

На относительно просторной площадке, шедшей вровень со стеной, всё уже было конечно: ещё трое караульных, застывших в самых нелепых позах. Что характерно, никто из них не успел обнажить оружие, а из егерей на первый взгляд никто не пострадал.

С лестницы, ведущей с верхней наблюдательной позиции, послышались шаги, Визил насторожился, но так как никто по этому поводу не начал волноваться, он понял, что это свои. Действительно, через два удара сердца появился ДиОдори, вытирающий лезвие меча оторванным куском сюрко.

— Чисто, — бросил он в спину всматривающегося в бойницу в сторону города наёмника, при этом на лице его мелькнула такая хищная улыбка, что гвардеец невольно посочувствовал противникам сержанта.

Наёмник никак не отреагировал, но спустя удар сердца порывисто обернулся, прошёл к дверце, выходящей на стену и стал изучать происходящее в небольшое зарешёченное окошко. Пламя ближайшего факела затрепетало вслед движению. Какое-то непродолжительное время стояла относительная тишина, нарушаемая звяканьем железа — егеря потрошили стражников на предмет оружия и доспехов; звуки боя доносились будто издалека и походили на шум штормового прибоя.

— Готовность, — наёмник повернулся к застывшим в ожидании бойцам. — Заряжаем арбалеты, — указал на стоящее в специальных стойках под стеной оружие до пяти штук, — словно — восхитился Визил — ждали их, — и прячем под плащи. Идём как можно тихо. Двое остаются, ждут какое-то время незваных гостей, по возможности зачищают их, потом блокируют дверь и догоняют нас. Никакого героизма без приказа.

Он сам проверил амуницию, выдернул из кучи оружия треугольный щит с изображённым голубем, повесил на левую руку, в правую взял метательный нож.

— Готовы? Пошли.

Дверца выхода на стену скрипнула так, что аж зубы свело. Им предстояло преодолеть сто локтей до надвратной башни, по которым не спеша прогуливались двое часовых с копьями на плечах.

Наёмник, ни удара сердца не задерживаясь, своим обычным пружинистым уверенным шагом двинулся по площадке шириной в четыре локтя. Визил заметил, что первый часовой, увлечённо лицезревший схватку с людьми принцессы, не сразу и обратил на них внимание. Их молчаливая, практически не звенящая группа с дурацки улыбающимся предводителем загнала его в немалый ступор. Единственными звуками, которые он успел сказать, были: «А… что…» Но наёмник, не останавливаясь, оттёр его плечом к стене, и где солдат растворился за спиной грозной колонны, откуда удар сердца спустя, донёсся характерный хрип. Второй часовой был более внимателен и встречал гостей копьём наперевес и кажущимся грозным блеянием: «Кто такие?». Наёмник, ничего не говоря, поднял вверх правую руку, будто в приветствии (хотя Визилу она напомнила скорее атакующую змею), а при сближении огорошил солдата негромким, но с явным командирским рычанием: «Где должное приветствие старшего по званию?!» Ошарашенный часовой поднял остриё копья, что ни в коем случае нельзя было делать по нормам устава. Впрочем, кажется, любые действия не спасли бы его (разве что если бы он сиганул с помоста, и то не гарантия, что пятнадцать сантиметров доброй стали не настигли его на лету). Рука наёмника резко опустилась, и молниеносный метательный нож нашёл свою жертву.

Наёмник ускорился, придержал за плечи заваливающегося часового. Тут же подоспели гвардеец и сержант, а их предводитель продолжил своё уверенное и неумолимое движение.

Успела ли надвратная стража увидеть и оценить опасность — вопрос из числа гипотетических, ибо стоило в момент настойчивого стука зашебуршиться кому-то с другой стороны, как мощный удар завалил узкую створку вместе с замешкавшимся бойцом с раззявленном в страшном изумлении ртом без шлема и в расхристанной тунике внутрь. Наёмник уже не обращая внимания на потенциального покойника (точный удар тяжёлого меча и точный пинок ДиОдори — и очередная жертва невнимательности мертва), ввинчивается во внутреннюю темноту защитного периметра.

С этого момента восприятие Визила разбилось на несколько сумасшедших эпизодов по насыщенности отчаянной храбрости и накалу страстей которые навсегда отпечатались в голове, как нечто достойное пафоса, а при воспоминании о которых по спине будет скрести здоровая расчёска с ледяными зубчиками… В общем, без изрядного запаса алкоголя такое лучше и не вспоминать.

Первая картина. Егеря, словно посланники смерти (ну, почему, «словно»?) стремительно распространяются в узких переходах, выдавая билеты в один конец. Сам же Визил — такое же остриё, бьющее во всё живое и почти безостановочно двигающееся вперёд, ибо основные задачи: пока враг растерян, проникнуть как можно дальше и захватить поворотный механизм поднятия массивных, испещренных очень неприятными остриями створок северных ворот.

В какой-то момент один из егерей допускает фатальную ошибку, всего лишь подранив стражника и тут же потеряв к нему интерес, подставляет под клинок плохо защищённый бок… Атака на какой-то момент, всего лишь на удар сердца приостановилась, дав необходимое время защитникам. Гвардеец с кем-то из егерей, рыча неразличимые ругательства, отчаянно пытаются преодолеть оказавшееся неожиданно серьёзным препятствие в виде полуодетых часовых, с удивительной сноровкой бывалых ветеранов орудующих копьями и щитами в узком пространстве. Егерь, брызнув чем-то влажным, замедляется и заваливается набок.

Уклоняясь от своего соперника, Визил видит, что напарнику уже не помочь — вместо глаза уродливая, заполненная блестящей кашицей воронка… В следующий удар сердца его, как котёнка, выдёргивают назад — он не успевает даже оказать никакого сопротивления — и хорошо знакомый голос ровно, что несколько неожиданно в окружающем гвалте произносит несколько ключевых слов: «Твоё дело — сигнал». После чего его дополнительно встряхивают и придают ускорение в нужном направлении — наверх.

Картина вторая. Ступив на площадку, он оскальзывается и падает задницей на очередной труп. В испуганном свете факела он наблюдает движения трёх фигур. Их мельтешение происходит будто рывками, иногда они сливаются, попадая на одну траекторию взгляда, и получается этакий многорукий паук. Наконец-то до него доходит, что сидение на пятой точке может ухудшить его положение и почему-то на четвереньках он спешит в том направлении. Кто с кем дерётся, разобрать практически невозможно, но в какое-то мгновение высветился шлем одного из дерущихся, и он, понимая, что не дай Единый, ошибётся, прирежет своего, бьёт по ногам, и совсем уже на ощупь в место падения наносит остервенелые удары… Голос, искажённый болью, сообщает о каком-то драконе, а Визил с облегчением чувствует, что не узнаёт этого человека, то бишь, это — чужой. Меж тем, остальные двое тоже упали, и один, визжа, а второй, хрипя, катаются по площадке, отскакивая от препятсвий, как кожаный мяч. Отжимающийся к зубьям башни Визил получает в грудь сапогами одного из прокатившейся рядом парочки, а сам напряжённо думает, что предпринять, так как время-то уходит. Мелькает даже крамольная мысль столкнуть обоих с площадки, но он тут же давит её беспощадно, ибо такое малодушие с его стороны абсолютно не простительно. И словно желая загладить вину, при очередном кружении, сам наваливается сверху, ясно понимая, что при неблагоприятном отношении к нему судьбы, он легко словит острое лезвие.

«Айци?» — прохрипел он в ухо ближайшему солдату. Тот отшатнулся, зато его соперник, которого он нещадно лупил по голове, каркнул: «А-а-а-ру», что в переводе на нормальный язык, как понял Визил, означало: «Слава Агробару». Заблокировав бьющую руку и коленом придавив другую, он склонился к лежащему снизу.

— Имя сержанта?

— А-и-и-о-и…

— Бей, — прохрипел из последних сил гвардеец, оттягивая назад корпус удерживаемого.

Казалось, время остановилось. Он всё тянул и тянул назад, будто толстую многожильную тетиву, а сам представляясь этаким древком на грани слома, когда волокна вот-вот лопнут с противным чмоканьем. Сам же в каком-то безумном наитии увещевающее частил шёпотом: «Тихо, тихо, тихо, тихо…», будто уговаривая помереть человека. Голова так налилась кровью, что та должна была плеснуть из глаз, ушей, носа…

И вдруг всё закончилось. Тело в его руках несколько раз дёрнулось, чуть ли не вырывая пальцы из суставов, правая рука, внезапно увлажнённая чем-то вязким, соскользнула с заломленного обессиленного локтя, и в пространстве кроме надсадного хрипа и клокотания, что производили лёгкие, ничего не осталось. Какие-то вопли и тяжёлого железного громыхания словно остались по другую сторону этого воздушного кокона.

Потом самое нижнее тело под ним зашевелилось, выдернуло ногу, чуть не потеряв сапог, перевернулось набок, замерло на удар сердца, буркнуло: «А-о и-и», что означало «Надо идти», судя по всему и, держась за бок, на полусогнутых, потащилось к люку, ведущему вниз… Интересно, какие-то зубы у него уцелели?

Какое-то время Визил глядел вслед ушедшему. Сил не было совсем, эта безумно длинная ночь выпила их, а сумасшедшая драка безымянных — как он окрестил этот поединок на площадке едва-едва не доконала его. Стар он уже для таких встрясок! Мелькнула отстранённая мысль: если вдруг он выживет (ведь бывают в мире чудеса!), он по улыбке сможет выяснить, кто составлял ему компанию на площадке в этом безумии.

Но делать нечего — нужно подниматься, ведь ему предстояло посклрее изобразить сигнальщика.

Третья картина, отчётливая в расступающихся перед вот-вот выглядывающим солнцем сумерках, врезавшаяся в память, словно вырезанная божественным зубилом в граните.

Он опустил немеющие от вращательных движений руки, едва не плача от безысходности: видимых результатов его действий не наблюдалось уже который удар сердца, а судя по отчаянным крикам внизу, остаткам егерей под началом наёмника приходилось очень даже туго.

В качестве передышки Визил оглянулся в сторону дворца и обомлел от увиденной картины. Принцесса и та часть людей, что имела несчастье быть с ней рядом в этот тяжёлый для королевства момент, по прежнему находилась там же, где и раньше, но теперь была охвачена кольцом вражеских пехотинцев. Существенных изменений пока не наблюдалось, разве что некоторые солдаты, возможно разъярённые потерями, проверяли на прочность выдержку и выносливость горстки защитников дочерей короля — эти-то ручейки и клинышки, клюющие неровный и редкий ряд людей принцессы гвардеец и наблюдал с высоты надвратной башни. Но не это огорчило — если так мягко можно выразиться — его.

Небольшая колонна, всего лишь около десятка пар тяжёлых пехотинцев неумолимо трусила в их сторону… Скапливающаяся ещё вдалеке со стороны тыла дворца людская масса… Плюс гарцующие всадники у главного, так сказать, парадного входа… Это конец…

Где же капитан? Почему он не идёт на помощь? В честности, порядочности и преданности присяге Прейра РоГичи Визил не сомневался. Но в том-то и дело, что такие события, как мятежи, восстания и убийства короля не проходят просто, они сами по себе нарушают причинно-следственные нити иных событий. То есть, вероятность незамеченного сидения его товарищей в засаде в связи с сопутствующими захвату дворцового комплекса брожениями в самой столице становится скорее теоретической величиной, нежели практической. И возможно у капитана именно в этот момент есть веские причины не видеть пресловутый сигнал, ради которого пролилось уже немало крови. Может, он уже просто-напросто мёртв, тьфу на тебя, дракон, отверни свою алчную пасть…

Вздрогнув от пробравшейся за шиворот утренней прохлады, гвардеец невольно оттянул кольчужный воротник, неудобный, ибо кольчуга была снята с одного из стражников, хлопнул по рукояти меча, словно проверяя его наличие и, превозмогая усталую инерцию разбитого тела, поспешил к люку — не может же он в конце концов до бесконечности сигнализировать о своём здесь присутствии? Пока не влезли палачи и не станет совсем простой выбор: умирать долго и мучительно или удавиться самому.

Наёмник ни словом, ни мимолётным взглядом не отреагировал на его появление на площадке, хотя Визил мог поспорить, что как боевая единица он несомненно учтён, где, собственно сходились все дорожки к сердцу этих ворот — барабанному механизму, сейчас зафиксированному в поднятом положении. Две лестницы снизу и две двери — входа с самой стены, все остальные скалолазные трюки их по большому счёту не касались, хотя при должной сноровке в конце концов их могли атаковать и сверху, но предусмотрительный командир после появления сверху гвардейца, тут же заблокировал выходящий наверх люк.

Оглянувшись, он поразился изменениям в их отряде. Из тринадцати человек ещё недавно вышедших в наглую вылазку, он насчитал восьмерых (учитывая и себя), при чём все они были изрядно потрёпаны и ранены поголовно. Несколько человек пялилось в амбразуры, остальные же завалились, кто где по старой солдатской привычке отдыхать любую свободную минуту, лишь парочка егерей выправляла оружие. И наёмник, казалось, не изменился, застыв у окошка, выходящего во внутренний двор.

Визил, пожалуй, что и восхищался этим парнем. Будь в гвардии такие солдаты, ни один дракон не смог бы покуситься на правителя и его прекрасных дочерей.

— Арбалеты, — тихо произнёс наёмник, незаметно обернувшись.

Нет, всё-таки кое-какие изменения были в его внешности. Он не улыбался. И двигался очень экономно и точно, словно не боясь быть замеченным (нехороший, кстати, признак), словно капелька ртути, перетекая из состояния в состояние. И гвардеец, несмотря на все расклады, невольно порадовался, что такой человек на их стороне.

Но тут полезли враги. Вначале они замешкались, выбивая двери, затягивая передышку. Первыми справились с препятствием те, кто шёл снизу, но были встречены болтами. Потом вылетела левая дверка, и просунувшийся пехотинец был встречен ловким ударом копья, которое к сожалению застряло в вывалившемся наружу солдате, поэтому следующий легко отбросил егеря, не успевшего выхватить меч. Тут подключился Визил, но и у него не сложилось вывести из строя проклятого опытного бойца, к тому же запаянного с головы до ног в доспехи и неумолимо теснящего их, расчищающего пространство для других. Гвардеец в отчаянии закричал, и тут же из-за спины выметнулась тёмная подвижная фигура с развивающейся косой волос. Каким-то неимоверно гибким и длинным движением он уколол противника, и тот… сломался. Потом, подхватив копьё, он запустил его в проход и на несколько ударов сердца исчез в нём сам… А Визил и его напарник — егерь, с которым его поставили защищать этот вход, невысокий крепыш, морщившийся от боли в съехавшем на затылок шлеме — о, это Атрий! — вспомнил гвардеец имя солдата Восточного предела, остались хлопать губами, будто выброшенные на берег рыбы.

В какой-то момент Визил обернулся и… ужаснулся. В этом замкнутом, очень ограниченном пространстве проходил бой. Егеря с трудом отбивались, оттесняемые к поворотному механизму. Своих соратников гвардеец мог различить по иссеченным сюрко и доспехам, в отличие чуть ли не сверкающих лат пехотинцев. Вон разве что здоровяк ДиОдори, не уступающий ни ростом, ни силой… В следующий удар сердца сразу два копья упёрлись в грудь сержант-егеря (именно наткнулись, а не ударили!) и потащили того назад, а вслед за двумя солдатами в помещение проникли ещё двое…

Неожиданно ДиОдори, уронив меч, с громогласным рыком схватился за древка и, упираясь в лезвия, чуть ли не нанизывающие его, стал… выдавливать врагов в проход… Гвардеец уже собрался спрыгнуть на помощь, когда появился знакомый силуэт, и равновесие на краткий удар сердца было восстановлено.

На очень краткий, следует признать, ибо всё вскоре смешалось в какой-то страшной и безумной свалке. Атрий пал с разрубленным черепом, сам Визил какое-то время оглушённый валялся на каменном полу, но, очнувшись, увидел, как другой смертельно раненый егерь, лёжа в двух шагах от него продолжает бить кинжалом в появляющихся недалеко тяжёлых пехотинцев, пока кто-то в гневе двумя жестокими ударами не отрубил кисть и голову…

Пришло время умирать, — подумал он как-то отстранённо и равнодушно, пошевелил правой рукой — работает. Рукоять меча ещё в кулаке. А вот левая не слушается. И ноги какие-то бесчувственные, что ли… Вообще вся нижняя часть тела находилась словно в тумане. Но времени разбираться с этим несущественным на данный момент фактом, не было, и он напряг стремительно убывающие силы, с какой только мог силой ткнул в ногу, чуть выше сапога пробегающего мимо пехотинца…

 

Глава 12

Лидия.

Её постепенно затапливала безнадёжность. Нет, она не опустила руки, но и поднимать их стало так непереносимо тяжело. Ещё до конца не отойдя от поединка с предателем, вследствие которого она едва не рассталась с жизнью, в бою с пехотинцами Шакли она умудрилась пропустить увесистый удар в голову, от которого на краткое время потеряла сознание, чем не замедлили воспользоваться её товарищи, отнесся неугомонную принцессу от линии столкновения (от греха подальше). Но Лидия, едва очнувшись, не пожелала отлёживаться и снова ввязалась в сечу, из которой её вновь в бессознательном состоянии вскоре вынесли женщины в кровавых передниках. Пришлось разрезать ремни и снимать боковую пластину, чтобы добраться до раны, слава Единому поверхностной и не очень тяжёлой — не считать же огромный синяк в две ладони и треснувшее ребро чем-то непоправимым? Разум отказывался адекватно воспринимать действия, но тело продолжало рефлекторно двигаться навстречу опасности, заставляя пытаться изображать улыбку всем тем, кто не бросил её в трудную минуту, выталкивая сухие-сухие, будто прокалённые пустынным солнцем слова подбадривания, словно в них был смысл…

В какой-то момент ей показалось, что ещё чуть-чуть, и их разорвут в клочья. На ногах едва держались несгибаемые наёмники и АлФарриял — эмир не покинул поле боя, лишившись трёх пальцев и получив неглубокую, но очень неприятную рану в грудь — удар был столь силён, что судиматец отлетел назад на несколько локтей. Все подумали, что ему конец, но живучий восточник, кашлянув, попытался встать, да торчащая пика, лезвие которой таки одолело кирасу и кольчугу, мало того, что причиняло мужчине неимоверную боль, так и мешало встать. Тётя Тили, выполнявшая роль последней линии обороны, с невероятным и выглядящим очень угрожающе оружием: огромной сковородой на длинной ручке и топором для рубки мяса, которые она каким-то образом (на всякий случай) загрузила в повозку, и которыми периодически охаживала прорывающихся пехотинцев врага, вовремя оказавшаяся возле эмира, одним лёгким движением выдернула пятилоктевую пику. Берджир, сидя, затолкал в дыру в доспехах кусок ткани, перемотал шёлковым шейным платком изуродованную руку, зубами затянул узел, взял в левую руку саблю, поднялся, используя её, как опоруу и двинулся к линии обороны, так глянув на бросившуюся к нему Матильду, что та поспешно ретировалась.

Амазонки тоже почти поголовно лежали в центре их круга — девушки под руководством графини, как заведённые продолжали свою работу по оттаскиванию живых и мёртвых. Лидия боялась даже представить, сколько там живых, а видя осунувшиеся почерневшие лица добровольных сестёр милосердия, только горько вздыхала — лишать их, как бы это сказать, «занятия» она не имела права. А вскоре наблюдала, как одна из безымянных служанок графини, та, что помоложе, пытаясь вытащить упавшего Фиори, не заметила (или вообще на них не обращала внимания) вражеского солдата, выросшего за плечом, и одним красивым движением меча с последующей тёмно-алой струёй, распавшейся на множество капелек, раскроил ей незащищённую ни шлемом, ни кольчугой голову до самой груди…

Один эльф выглядел более-менее не пострадавшим то ли благодаря присущим высокорождённым ловкости, то ли опыту, ибо несмотря на внешний вид по человеческим меркам молодого мужчины, ему могло быть и действительно тридцать, и триста, и вся тысяча. Но наёмник не потерял головы, умудряясь появляться в самых опасных местах и без лишней экспрессии и суеты, присущей людям в азарте боя, выкрикивающим всё, что придёт в голову, хладнокровно ввинчивался в схватку, скупыми и экономными ударами возвращая шаткое равновесие для защитников. Как он успевал оценивать обстановку, Лидия не представляла, ибо в кровавом окружающем хаосе лично она видела лишь на два-три локтя вперёд.

Мелькнула отстранённая мысль о напарнике эльфа, светловолосом заносчивом наёмнике. Где он? Загнулся где-то во дворце случайно (хотя подобные случайности как-то с ним не ассоциировались) или трусливо сбежал? Последнее, впрочем, тоже вряд ли соответствовало истине, ибо тот пройдоха трусом уж точно не был… Вяло копошащиеся мысли завершились мысленным же вздохом — просто тот насмешник очень бы им тут не помешал, потому как в тандеме эльф — человек, именно смертный показался ей более сильным бойцом…

Она собралась было уже просто упасть — удерживаемая одной силой воли апатия, в которую постепенно трансформировались бесконечная усталость и растущий червячок ужаса от их положения, собиралась прорвать плотину и благотворно вгрызться в бесчувственное тело, когда боров Шакли, дай ему Единый, здоровья, вдруг отозвал своих псов, тоже следует заметить, изрядно потрёпанных. Хотя кто скажи ей раньше, даже наставница, что лежала сейчас без признаков жизни где-то возле кареты, что горстка людей может так долго противостоять тяжёлой пехоте, она бы не поверила…

Впрочем, как долго? Может они и бьются-то минут десять… Да нет же, когда они выдвигались из дворца, было темно, а сейчас уже почти рассвело…

Её позвали, ибо проклятому предателю захотелось поговорить. Делать нечего — стоило потянуть время, чтобы её люди хоть чуть-чуть пришли в себя. Но разумом она-то понимала, что этот хитрован, назначенный когда-то отцом начальником городской стражи, а в военное время и исполнявший роль начальника гарнизона (и, кстати, дворянство он тоже получил из рук отца!), сделал эту паузу неспроста, и, скорее всего, сюда спешит подмога, среди которой наверняка десятки лучников и арбалетчиков, которые без лишней суеты выбьют их, будто надоевших воробьёв.

Шакли вновь затянул бредятину о её виновности в смерти отца, от которой её просто трусило, но сил, а главное, — возможностей броситься выцарапать глаза не осталось. И так гнусная рожа этого дракона двоилась и расплывалась, собираясь в некую гротескную карикатуру, словно она изрядно потребила вина, и голова кружилась неимоверно. Перед тем, как появиться пред «ясные» очи переговорщика, её хорошенько вывернуло у колёс повозки теми последними сухарями, что она грызла целую вечность назад, и желчью. А тут этот, совсем неприятный некто рассказывает всякие небылицы с её участием. Лучше б колыбельную, что ли, сволочь, спел, и то было бы больше толку.

Не в силах выносить всё это, она доходчиво рассказала своё виденье ситуации, развернулась и ушла…

Привалившись спиной к крыше заваленной набок кареты, Лидия боролась с собой, посылая импульсы и приказы организму встать и начать двигаться. Видимо, тон был такой, вроде: «ну, пожалуйста», что даже не пошевельнулась ни разу, ощущая внутри и вокруг какую-то невероятную тяжёлую пустоту.

Как долго это продолжалось, оценить сложно, ибо в таком состоянии время в равной степени и легко приобретает крылья ветра, и становится медовой рекой.

Она очнулась, когда после череды дружеских внимательных взглядов и похлопываний перед ней вдруг появился эльф, сел на корточки напротив и, приблизившись уже совсем неприлично, торопливо зашептал ей что-то на ухо.

Принцесса вначале недоумённо отстранилась — сквозь шум в ушах до неё доходил ровный тембр немного взволнованного, будто бьющегося в силках, голоса. Сглотнув с трудом вязкую слюну, она вытолкнула слова:

— Что… случилось… Помедленнее, пожалуйста…

Эльф верно оценил её состояние, ободряюще кивнул и громко произнёс три слова:

— Ройчи открыл ворота.

Она беспомощно подняла глаза и наткнулась на застывшего с какой-то хищной улыбкой Фиори. Рядом возвышался ещё кто-то. И её Оливия вроде, и кто-то из наёмников, но смысл сказанного полностью никак не желал заходить, кроме…

Кто-то открыл ворота!

И тут маркиз продублировал сказанное:

— Наёмник умудрился добраться и поднять ворота. И сигнализирует об этом. Но долго ему не продержаться — Шакли уже отправил туда солдат. Но и ослабил наше кольцо…

Лидия хотела сказать, что для них, что восемьдесят, что шестьдесят пехотинцев — непосильная задача, но… Но ведь это был шанс хотя бы погибнуть на пути к свободе!

Она ещё раз окинула взглядом собравшихся вокруг. Решимость и надежда столь резко смыли усталость и безысходность, что только и произнесла:

— Что делаем?

* * *

Тамара.

Это было сумасшествие! Но такое — приятное.

Они поспешно, стараясь скрытно, пользуясь крайне недолговечной паузой сносили всех, кто не мог самостоятельно передвигаться и мёртвых в повозку, которую по предварительному осмотру можно было сдвинуть с места, все, кто мог держать оружие, подбирали себе скакунов из тех, кто ещё не разбежался и не был ранен…

Шакли, естественно, заметил их манёвры, и вслед за гавкающими командами и хриплым звуком горна пехотинцы стали перестраиваться. Оцепление уменьшилось на человека в десять локтей, а в направлении ворот выстроились две линии по две шеренги одна к другой под сорок пять градусов.

Рыжий наёмник и мальчишка — дворянин (несмотря на перемотанную окровавленную руку) впрягли в повозку ещё два коня. Тамара с уцелевшими амазонками и мужчинами вскочили на лошадей.

Так интересно: принцессу крови защищают в основном не агробарцы. Где же вы все, рыцари? Цвет королевства, всегда превозносящий диаметр собственных яиц и толщину лобной кости? Где набиваете животы, когда королевство в опасности?

Тамара и сама понимала, что несправедлива. Но воспитанная за несколько лет неприязнь к мужской половине и тут дала о себе знать. Конечно же не совсем рыцари виноваты в случившейся в столице кровавой бане, а… А вот об этом лучше не думать…

Эмир заливисто по-разбойничьи засвистел, Ежи на козлах щёлкнул кнутом, и перегруженная народом повозка стронулась с места.

Напуганные громкими криками, некоторые ужаленные в крупы бесхозные лошади рванули вперёд. Следом за ними, чуть отставая, с диким гиканьем, который вряд ли когда слышал отдельный кавалерийский полк, амазонки с Деметрой на острие. Девушка потеряла шлем, и иной то ли не имела времени отыскать, то ли не пожелала надевать, и теперь её огненные волосы в свете раннего утра будто штандарт развевались впереди. По бокам отчаянно дребезжащего, но неуклонно набирающего хорошую разгонную скорость транспортного средства, неслись наёмники.

Удар вроде как был направлен в стык построения пехотинцев, туда и мчали лошади. Но на самом деле их кавалькада по чуть-чуть смещалась влево, в сторону стены, цепляя правое крыло стражников, в надежде проскочить за счёт скорости (хотя, честно говоря, места для разгона было очень мало) и неожиданности. Шакли левую линию, перегораживающую путь к центральному корпусу дворца, почему-то выстроил основательнее. Но они туда и не стремились — велика была вероятность нарваться на спешащую к врагам подмогу.

Всё шло неплохо. Вот только пехотинцы показали неплохую выучку, и, верно оценив манёвры противника, хладнокровно пропустили напуганных, несущихся без всадников, лошадей и чётко, хоть и торопливо стали смещаться в сторону предполагаемого столкновения.

Амазонки, усиленные судиматцами, врезались в правый фланг стражников. Деметра кувырком перелетела с насаженного на пику коня через вражеские шеренги, следующая, кажется, Яни, на удар сердца зависла в воздухе, пробитая сразу несколькими остриями, конь стал на дыбы, ударил копытами, расширяя брешь, а следующие за ней эмир с воином прорвали линию.

Они проскочили!

Тамара подала руку держащейся за бок Деметре. Слева что-то дико визжала Оливия, кружась на месте, и норовя вновь ринутся на чуть развернувшийся строй но путь её преградил маркиз, напряжённо глядящий в приближающуюся повозку и манёвры противников.

Дальнейший кошмар Тамара помнит по каждому удару сердца. Время будто замедлилось.

Вот она не в силах сдержать победную улыбку, и такие мелочи, как то, что она едва держится в седле, а оружия нет вовсе, ибо из-за множества ранений она не может биться, зато ехать верхом ради облегчения повозки ей никто не запретит, что помощь рыжеволосой бестии чуть ли не стоила потери сознания — это всё чепуха! Деметра, вторя Оливии, тоже оглушительно визжит ей на ухо, пребольно хватая за рёбра…

Тут она видит, как вроде бы деморализованная, пусть и ощетинившаяся линия пехотинцев оживает. Передняя шеренга самоотверженно выдвигается вперёд наперерез карете, а задняя, словно дротики, запускает пики…

Несколько солдат падают под копыта, но дело сделано: один конь из чётвёрки с копьём в животе сбивается с ритма, его уносит в сторону… Рыжий наёмник неожиданно клонится вперёд от удара в голову… Вожжи подхватывает мальчишка — дворянин одной рукой… Мелькает длинное тело пики, уходит в сторону, и Тамара в ужасе видит, что лица у худенького тела нет… Ослабевшая рука отпускают вожжи, и мальчишка ссыпается под колёса кареты. В итоге их четырёхколёсный госпиталь, чуть подвернув вправо, влетает в строй пехотинцев и… застревает. Падает ещё одна лошадь. Очнувшийся наёмник пытается с места сдвинуть повозку, но уже неподъёмным грузом повисли бьющиеся в агонии животные. А в следующий удар сердца на козлы влезает солдат в тяжёлых доспехах, замахивается на наёмника, и тот падает вниз…

Ехавшие сбоку от кареты наёмники влетают в толпу пехотинцев. Какое-то время видна квадратная фигура здоровяка Лири, закручивающего всё вокруг, будто в водовороте. Мелькают поднимающиеся тяжёлые кулаки — в создавшейся давке сложно даже воспользоваться оружием, идёт обыкновенный мордобой. С другой стороны видно, как дерётся худой Кол. Удар сердца, и высокий наёмник исчезает за лесом взлетающих рук — его затаптывают, на время отвлёкшись от беззащитного входа в повозку… Мелькает тюрбан судиматца, исчезает… Сверху в самую гущу сигает эльф с двумя кинжалами в руках, и там, где он был, появляется светловолосая головка… Руфии… Младшая принцесса, цепко хватаясь за жёсткие рёбра, удерживающие контур крыши, спокойно и отрешённо… даже чересчур спокойно смотрит вслед им, выскочившим из кольца… и улыбается… От этого в груди Тамары становится горячо, а на глаза наворачиваются непрошенные слёзы. Поэтому она не замечает тот момент, когда бледная Лидия вырывает поводья своего коня из рук маркиза и разворачивается, чтобы вернуться…

Но это конец… Тамара ясно видит, как пехотинцы завершают своё перестроение, и ещё удар сердца промедление, и они вообще не смогут вырваться…Опытные солдаты, окружив карету и буквально затоптав защитников уже были готовы к встрече всадников — хищные жала пик на три локтя торчали из живой железной стены… а вторая, что прежде была левой заканчивает охват горстки людей…

Тамара в отчаянии оглядывается вокруг. Всё. Поздно. Они окружены. А Лидия, неподвижно застывшая в полуразвороте, неотрывно глядит в сторону повозки.

На воительницу неожиданно снизошло удивительное спокойствие. Вся эта кровавая суета как-то вдруг отошла на второй план, а… Чему быть, того не миновать. Зато совесть чиста и незапятнанна честь — ни принцессу, ни девчонок она не подвела, за прожитое ей не стыдно. И пусть наверняка их очернят, в лучшем случае просто забудут, вычеркнут из списков живых. Но Единый-то всё видит!

* * *

Прейр РоГичи.

Капитан неотрывно смотрел в ту точку, откуда шёл сигнал о помощи. Визил таки дал о себе знать. Смог ли он до конца выполнить своё задание и отыскать принцесс — вопрос, который можно выяснить только при встрече. Поэтому РоГичи прямо-таки сдерживался, чтобы не начать нетерпеливо расхаживать.

Круговое мельтешение факелов явилось им как нельзя кстати, и ворвавшийся Борун, принесший ему радостную весть и развеявший в мгновение ока тягостную дремоту бесконечной ночи, был непривычно возбуждён и говорлив, чего не позволял себе даже в критических боевых ситуациях.

Капитан тут же послал гонца ко второй части отряда и велел седлать лошадей, чтобы в любой момент, не теряя драгоценного времени, можно было выехать.

Но посыльный не возвращался. Неприлично долго. И вряд ли в этом было виновато неверное ощущение времени, связанное с тревожным ожиданием — капитан был уверен в своих внутренних часах. Которые и говорили, что за истёкший срок можно было успеть вернуться два раза.

— Борун!

— Да, сэр.

— Тебе не кажется, что что-то могло случиться? — он посмотрел на вернувшего себе невозмутимость сержанта. Они понимали друг друга с полуслова.

Тот неопределённо качнул лобастой головой.

— Время тёмное и беспокойное. Отправлю тройку разведчиков проверить, куда подевался посыльный.

— Поторопись.

РоГичи невидяще глядел вслед исчезнувшему в люке Боруну, и думал об одном, как, впрочем, наверное, и все гвардейцы под его началом — что время неотвратимо уходит сквозь пальцы талой водой.

Прошло совсем немного времени, ознаменовавшегося тем, что человек на воротах перестал сигнализировать, а капитан спустился вниз, поближе к верному коню. Бойцы приподнялись при виде командира, но он отмахнул рукой, чтоб занимались своими делами, в перечне которых сон был лишь у троих, видно, у которых были самые железные нервы. Остальные были заняты заточкой оружия, проверкой амуниции или негромкими напряжёнными разговорами по группкам.

Входная дверь хлопнула, пропустив Боруна, Дага и ещё одного разведчика. Старший сержант, видно, ждал результат на свежем воздухе.

РоГичи так и замер посреди широкого помещения с заложенными за поясной ремень большими пальцами. Задавать глупый вопрос не было смысла — он и так крутился у всех на языке.

— Сэр, на них напали. Мотив и численность агрессоров неизвестна в силу нехватки времени. Но смею предположить, что это — не строевая часть в подчинении мятежников, а некое криминальное сборище, нанятое врагами королевства для мародёрства и наведения паники среди населения столицы и отвлечения на себя стражи… Посыльный найден мёртвым…

РоГичи хмурился всё сильнее — ну как же так! Когда им нужен каждый меч, происходят такие вещи, от которых невольно скрипят зубы. Он властно поднял руку.

— Короче, пожалуйста.

— Неизвестные атаковали гвардейцев. Внезапно не получилось — наши не проспали, — в отличие от довольно загомонивших солдат, в голосе Дага не было показной гордости — мол, так и должно быть, и королевская гвардия всегда начеку, даже в самую глухую ночь. Но у капитана мелькнула иная мысль, заставившая непроизвольно дёрнуть щекой — во дворце-то их однополчане прозевали врага, пусть и не без помощи предательства, тем не менее… — В темноте завязалась схватка. Парни возможно и нуждаются в помощи, но, думаю, справятся сами…

Капитан с хрустом сжал кулаки. Чуточку б раньше напали эти неизвестные, они б помогли товарищам вырезать этих драконьих недоносков, возомнивших о себе невесть что и гуляющих по горящему городу, как по собственной вотчине. Но сейчас, когда их помощь очень необходима в ином месте…

— По коням! Борун, проинструктируй кого-нибудь из верных королю гражданских на случай появления наших товарищей здесь…

Кони всхрапывали, перебирали копытами, неожиданно звонко цокая по мостовой. Вот-вот собирающееся выглянуть солнце высвечивало вереницу всадников в красно-жёлтых тонах, споро, но без лишней суеты выезжающих из переулка. Капитан только-только собрался пришпорить коня, подавая таким образом пример подчинённым…

Справа налево в ста локтях перед ними промчалось десять всадников. РоГичи замер на удар сердца — что-то это ему напоминало… Летучий разведывательный отряд. Он повернул голову вправо и обомлел: из гномьего проспекта выдвигалась строенная войсковая колонна. Он до рези в глазах всматривался в развевающиеся штандарты. Кто это?

Гвардейцы замерли, практически не дыша. Где-то на другой стороне площади кто-то боролся за свою жизнь, а буквально перед ними появилась ещё одна сила, о принадлежности которой к какому-либо из лагерей можно было только гадать. Стоит привлечь недоброжелательное внимание, и от их небольшого отряда останутся нашпигованные стрелами ёжики, приготовленные для потребления червями.

Капитан был далёк от мысли, чтобы предполагать появление дружественных военных. В такое время, когда хороший знакомый может получить приказ об устранении его, не изменяя присяге, со всеми приличествующими случаю извинениями, запросто вздёрнет его на суку.

Но вот он разглядел ярко-оранжевый цвет треугольных флажков и вроде бы проступающие остроконечные мордочки… Даже не успел удивиться, когда услышал недоумённый возглас кого-то из гвардейцев:

— Это же «лисы»!

Откуда тут полк с Северного предела Бешенных лис? Это очень далеко. Мало того, он знал наверняка, что поход на шалюров и в связи с этим формирование армии практически не затронуло защитную линию севера королевства. Тем более там были земли…

Он решительно двинул коленями коня вперёд, махнув рукой своим людям оставаться на месте.

… его первой покойной жены. И по молодости он там часто бывал…

В окружении трёх обманчиво расслабленных всадников он неподвижно сидел, наблюдая двигающуюся колонну, держа руки демонстративно перед собой на луке седла. Без сомнения, даже при намёке на подозрительное поведение ему несдобровать, будь он хоть трижды капитан гвардии.

И вот он, немного обрюзгший, но не потерявший ни толики монументальности, уверенности, источающий, как и прежде властность, дядя Розалии, барон РоШайни. Чёрная с проседью аккуратная борода, квадратное, с крупными чертами лицо, чёрные холодные глаза из-под нависших бровей — как и в юности, капитан поёжился, попав под их цепкий, пронизывающий взгляд.

Барон чуть приподнял ладонь в латной перчатке, и только норовившие окружить своего господина телохранители, придержали храпящих коней, недобро поглядывая на неожиданного гостя.

— О, Прейр, давненько не виделись, — казалось командир бешенных лис совсем не удивлён. Но ни тепла в голосе, ни радости не было.

— Я тоже рад вас видеть, милорд, — РоГичи изобразил почтительный поклон, не отводя глаз.

Барон обернулся назад, бросил кому-то несколько коротких рублённых фраз, и выехал с охранниками, оруженосцами, адъютантами из колонны, которая тут же продолжила неспешное движение.

— А ты не изменился, — сообщил человек — скала с неким одобрением, а лицо в районе бороды пришло в едва заметное движение — таким образом было обозначено подобие улыбки.

РоГичи промолчал. Это не светский разговор. Ему тягостно было видеть этого мужчину, напоминавшего о многом. Но и отступать было некуда.

— Вы… — начал было капитан, но был остановлен властным и каким-то усталым взмахом руки.

— Изрядно испоганили столицу, — словно вырезанный из камня профиль барона смотрел в сторону Храма Единого, окутанного в дым. — На въезде нас никто не встречал, кроме трупов и банд мародёров. Тёмные атаковали на площади Равенства, словно они уже устроили своё здесь гнездовье, а мы имели наглость посягнуть на их территорию, — монотонный голос не обманул капитана, ему всё равно чудилась спрятанная глубоко внутри рыкающая ярость. — Не ладно что-то в королевстве, — он снова почувствовал на себе прелесть тяжёлого взгляда.

— Вы… — снова попытался задать интересующий вопрос.

И вновь затыкающий жест рукой, на это раз нетерпеливый.

— Наслышан я, что бьют по всей столице гвардейцев королевских, — РоГичи нервно сглотнул и поёжился — вот он, судьбоносный момент. — Приходили к нам… — пауза в удар сердца, — разные, с лицами лживыми и змеиными голосами, ведали сказки одну забавней другой, — ещё одно подобие ухмылки, на этот раз кривой. — Будто гвардия предала короля и запустила в город тёмных, будто несколько великих герцогов, в том числе граф РоВенци, более пятидесяти лет отслуживший РоБерушам верой и правдой и лорд РоАйци, не знающий покоя на Восточном пределе, убили короля. Будто принцесса — наследница, пойдя на поводу своих капризов, бросила страну в трудный час…

Вопрос так и замер в воздухе, пригибая отнюдь не трусливого и не боящегося смерти гвардейца, к земле, словно чёрная грозовая туча.

Барон чуть наклонился в седле в его сторону и, понизив голос, продолжил.

— Знаю, что неспроста ты выехал к старику, но… помочь тебе ничем не могу. У меня приказ. Впрочем, напрямую тебя не касающийся…

— Чей? — сипло выдавил из себя капитан.

— Это тайна, — барон отрицательно покачал головой. — Но даю по старой памяти тебе пол часа на решение твоих вопросов. И советую удалиться от дворца максимально далеко. Потом не обессудь, — и резко развернув коня, направился прочь вдоль колонны своих солдат.

Капитан ощутил, как по спине стекает холодный пот. Вместе с тем, он почувствовал, как пустоту, до недавнего времени образовавшуюся в груди, заполняет радость.

Только сейчас он увидел, что колонна рыцарей и солдат, игнорируя «хозяйственные» северные ворота, направляется к главным — именно туда, за поворот загибалась эта живая змея.

Капитан обернулся к своим бойцам, звучно свистнул и призывно махнул рукой. Подлетевший Борун довольно сообщил, что их нагнала вторая часть отряда, из потерь двое убитых и семеро раненых.

РоГичи только кивнул, не в силах унять зачастившее сердце, и стоило появиться просвету между пехотными колоннами, как он резко вонзил шпоры в бока коня.

Это судьба! И она говорит, что всё будет хорошо.

Притормозившие солдаты в зелёно-оранжевых цветах проводили усталыми и равнодушными взглядами проскочивших перед ними конных королевских гвардейцев. Хотелось по привычке сплюнуть, но даже слюну было сложно набрать — они проделали такой длинный путь за такое короткое время, а последние стоянки вообще сократили, что они не успели даже набрать фляги. И поэтому бродили по рядам бурдюки с вином из запасов самого барона. Которого, впрочем, тоже было ограниченное количество.

 

Глава 13

Ностромо.

— Ну что ты, друг, — совсем не испуганно и немного растягивая слоги, что, как не очень в тему вспомнилось гному, любили делать городские воры и каторжане. — Разве так встречают старых товарищей?

— А что тебе, поцелуй с языком организовать? — спросил ВерТиссайя не улыбаясь.

РоЗелун хохотнул с каким-то повизгиванием.

Ностромо аккуратно выглянул из-за конского крупа, и увиденное ему совсем не понравилось. В свете факелов, что держали подъехавшие всадники, видно было плотное кольцо, охватывающее барона и пятёрку телохранителей, уже заподозривших неладное, и распределившихся так, чтобы максимально прикрыть командира, ибо у кавалеристов РоЗелуна, у каждого второго наверное был в руках арбалет, вроде как смотрящий в сторону, но все они-то знали, что взведённое оружие направляется на цель меньше, чем за удар сердца. А у каждого первого — пика, этакий добротный кавалерийский пятилоктевой шампур, которым при сноровке и без разгона можно пробить доспех. Ну а прямо перед бароном, запрокидывая от смеха простоволосую голову с завивающимися тёмно-русыми кудрями, наслаждался чудесным вечером тот, кого очень хотел видеть маркиз РоПеруши для парочки неприятных вопросов. Но эта змея исчезла, чтобы вот так неожиданно объявиться в центре столицы.

— Ну, ты и шутник, Тис, о-хо-хо, — протянул кавалерист, успокаиваясь. — С языко-о-ом, о-хо-хо…Знаешь же, что не откажусь. Да вот только, сдаётся мне, не дождёшься от тебя такого подарка, — он резко оборвал смех и, пригнувшись к барону, вроде как снизу вверх глядя на него, продолжил негромко иным: резким и шипящим голосом. — Даже в память нашей былой дружбы, — они какое-то время бодались взглядами, потом РоЗелун, ухмыльнувшись, выпрямился в седле, став заметно надменней и презрительней. — Ответь, будь добр, на два вопроса. Какого дракона ты припёрся в столицу? И не собираешься ли играть в благородство?

Барон повёл плечами, словно сбрасывая усталость и напряжение, его крупная фигура тут же будто растеклась расслабленно-естественно в рамках надетых лат, демонстративно отвернулся и посмотрел куда-то между гарцующими всадниками.

— Я что-то не пойму, Зелун, — начал он спокойным примирительным тоном, — откуда у тебя такие полномочия — задавать вопросы рыцарю и старшему по званию? Нет, — он покачал головой успокаивающе, — я не буду требовать бумаг или иных доказательств — и так поверю тебе на слово, ведь ты не обманешь толстого Тиссайю, — посмотрел долгим взглядом и ровным голосом уточнил. — Точно не обманешь? — РоЗелун нервно заёрзал в седле, но твёрдо отрицательно покачал головой. — Откуда?

— Знаешь, — сожалеющее ответил тот, — тебе это действительно лучше не знать. Но если поведёшь себя грамотно, то новая власть по достоинству оценит твои действия. Точнее, — хохотнул, — бездействие. Да и я похлопочу за тебя, моего старого товарища. Поверь, покровители у меня — о-го-го!

— Это хорошо, — кивнул барон, но как-то уж чересчур равнодушно. — А что от меня требуется? — посмотрел внимательно, а гному в его профиле внезапно померещилась улыбка. Да, силён вербарец — с таким человеком лучше не шутить и не иметь его во врагах ибо если он жив, то превращается в стихийное бедствие.

— Приказать солдатам сложить оружие и разойтись по казармам. С завтрашнего дня все получают увольнительные на трое суток, не местные с возвращением в казармы, а столичные с ночёвкой дома. А дальше посмотрим. Тебе, как человеку разумному, меч сдавать не надо.

Кавалерист зачитывал, как по писаному, вальяжно сидя напротив барона, при этом очень внимательно следя за собеседником полуприкрытыми глазами, опасаясь подвоха — он-то неплохо знал вербарца. Но барон вёл себя совсем инертно, вроде даже не очень вслушиваясь в неприятный слащавый голос.

Всё шло к тому, что они смогут договориться. Ну, какой резон ВерТиссайе влезать в местные разборки? Отсидится тихонько самое сложное время, если поведёт себя правильно, то претензий не будет ни с одной, ни с другой стороны. Зато сохранит людей, так сказать, для нового короля. Тут, правда, была одна существенная мелочь: в данных раскладах совсем отсутствовал один незаметный подземный житель, и, помня садистский нрав Зелуна, гном склонялся к мысли, что его, скорее всего, пожелают снять с доски жизни. И все слова благодарности и радости встречи, что говорил ВерТиссайя могут неспешным шагом направляться к дракону в пасть. Ведь что такое в данной ситуации «благодарность»? Умение говорить красивые слова, легко размываемые первой же непогодой.

— Ты, конечно, извини, Тис, но я занял твой домик — он самый удобный на территории части. Ты ведь заешь, как я люблю комфорт, — в голосе РоЗелуна не прозвучало ни грамма сожаления о такой наглости.

— Да? — равнодушно протянул барон, продолжая упорно не смотреть на так называемого товарища. Плечи его при этом, как ни невозможно это звучит, всё никли и никли, опускались под невидимой тяжестью, и кавалерист, наблюдая эти практически физические изменения, вдруг хищно оскалился. В глазах его горела такая безумная радость, что гном, поёжившись, поспешил спрятаться.

— То-то я смотрю, на воротах и везде стоят твои молодцы… с кривыми ногами…

— Хо-хо, ну ты и шутник, — весело отреагировал товарищ.

— … в плащах с мантикорой…

— Ноги у них могут быть любой формы, главное, чтоб это не мешало им крепко держаться в седле, — зачастил кавалерист.

— А где мои люди сейчас? — спросил тихо.

— Как где? — натурально удивился РоЗелун. — По казармам сидят, — всплеснул руками подобной непонятности товарища. — Но ты уж прости, пришлось замочки навесить, а то до полутысячи человек — обязательно буйные найдутся, ну мы их и прикрыли от греха подальше. Для их же блага.

ВерТссийя неожиданно громко вздохнул, вроде как облегчённо.

— Это ты правильно сделал. Хватает у меня смутьянов… А первый лейтенант где?..

На удар сердца возникла неожиданная пауза. Потом раздался какой-то клёкот — это кавалерист неудачно попытался изобразить смех.

— Ну ты же знаешь, какой он правильный и принципиальный…

ВерТиссайя поднял на него тяжёлый вопросительный взгляд и… улыбнулся.

— … зарубил троих мечом, когда они пришли поговорит по душам…

— Где он?

РоЗелун стушевался.

— Лежит… там, — махнул рукой в нужном направлении.

— Возле отхожих ям? — голос барона опасно понизился.

— Откуда я знаю, куда вы трупы сволакиваете! — взорвался кавалерист.

— И много там… трупов?

— Да нет, — успокаивающе поднял руки РоЗелун, понимая, что разговор свернул куда-то не туда. — Наверное, до десятка…

Следующий удар сердца, перечеркнувший пополам время от состояния лицемерной идиллии к кровавому хаосу Ностромо использовал с толком. Ясно предчувствуя взрыв, выросший буквально из ничего, а на самом деле явно спланированный (ну, барон, ну, дракон хитрожопый!), гном сорвал древко топора с ременной петли, а левая рука скользнула к кинжалу, верному товарищу в плотной схватке, когда над затихшим плацем разнеслось грозное: «К оружию!»

Окружившие их всадники, несмотря на неожиданность, не сплоховали, и арбалетный залп скосил троих из пяти охранников, бесстрашно прикрывших командира. Да и те двое, что ещё держались в седле, были изрядно нашпигованы болтами, несмотря на хорошие пластинчатые доспехи. Досталось ли что-то ВерТиссайе, сложно было сказать, ибо жеребец барона, с места сделав сумасшедший прыжок вперёд, вынес того прямо в гущу всадников. Цель его была вполне определённой.

На лице РоЗелуна застыла маска неприкрытой злобы — судя по всему, более привычная, нежели дружеское внимание. Но, несмотря на некую внезапность атаки, командир кавалеристов не растерялся, а очень грамотно ушёл из-под удара, который принял на себя боец. А удар был настолько силён, что почти располовинил наездника от плеча чуть ли не до седла.

Следующий укол — и валится ещё один всадник. Между Зелуном и его врагом появляется всё больше и больше преград, и барон в ярости заревел, да так, что ближайшие перед ним лошади шарахнулись в стороны, унося наездников, и на удар сердца приоткрыв ненавистную ликующую фигуру. Барон тут же постарался воспользоваться моментом и проскочить открывшееся пространство.

Ностромо в это время придерживался старой тактики их команды, хоть и жестокой по отношению к животным, от которой воротило самого светлого (приходилось потом заливать это декалитрами пива), но необходимой и действенной в подобных ситуациях. Стараясь держаться максимально близко к барону (или хотя бы придерживаться того направления, в котором тот двигался), гном шёл пригнувшись, впитывая буквально кожей каждый удар сердца меняющуюся обстановку, при этом нанося направо и налево удары. Можно сказать, что он целил (и нередко попадал!) в ноги и бёдра наездников, но следует сказать, что в основном это были кони. От Ностромо требовалась особая сноровка и запредельная как для его расы гибкость, но занятия с Ройчи, особенно с завязанными глазами, дали свой положительный результат.

Почему он шёл за бароном, а не, допустим, уходил сам по себе или с кем-то иным? Да потому что уцелевшие после залпа солдаты с мантикорой на плащах уже были мертвы, пробитые пиками, а барон — да, ещё тот боец, поддержать которого имело смысл, убить его не так просто. Гном интуитивно чувствовал, что только с ВерТиссайей связана надежда выкрутиться из этой паршивой ситуации.

Они не видели, как в первую полусотню пехотинцев, не успевшую толком организоваться, влетели и разметали её тяжёлые кавалеристы. Зато вторая и оба десятка охранения сгруппировались и, подчиняясь командам сержантов, прорвав жидкую линию пешего оцепления, ударили в спину убивающих их командира всадников.

ВерТиссайя крутился, как бешенный угорь на сковороде — откуда столько выносливости в таком большом теле, закованном в килограммы железа, ведает лишь Единый. Может, его заставляла держаться месть? Всё может быть. Вот только проклятый предатель, вёрткий и живучий уходил и уходил из-под носа, подталкивая в бешенные жернова, идущие за ним всё новых и новых воинов.

РоЗелун даже немного запаниковал и надел на голову шлем — неутомимый толстяк пёр за ним, как заговорённый бык, и уже сшиб на землю до десятка его людей (станет ли кто из них после этого в строй — вопрос почти риторический). Зная взрывной характер своего бывшего напарника по некоторым тёмным полукриминальным контрабандным комбинациям, он сам не ожидал столь бурной реакции. Может вербарец обиделся на него за то, что тот не посвятил его в делишки, связанные с переворотом? Но это уже вопрос, на который вряд ли можно узнать ответ. Барона оттого и не стали приобщать к заговору, что оба его граничные состояния: демонстрируемого рохли и громогласного весельчака никак не подходили для такого тонкого дела. Но вот потом, по факту свершившегося мятежа собирались использовать его отряд для патрулирования столицы. Да непредвиденная ситуация с вышедшим к ним маркизом РоПеруши попутала все карты — на момент восстания полутысяча Толстяка оказалась в Агробаре, причём вследствие информационного вакуума она не успела примкнуть ни к почти вычищенному от лояльных Берушам войскам, ни к частям, тем или иным образом подконтрольным мятежникам. Эту то ситуацию и пытался исправить Зелун, въехав однажды вечером на территорию пехотной полутысячи. Отсутствие самого барона было очень кстати, и кавалерист намеревался навести порядок до прибытия товарища, но всё пошло немного не так, как планировалось. Вначале упёрся караул, не пустивший весь состав эскадрона РоЗелуна, подкреплённый двумя конными сотнями коменданта (так себе бойцы — с сёдел не слетают и то ладно) на территорию части без санкции начальства. Потом упёрся первый лейтенант с ещё несколькими офицерами и пришлось укорачивать их норовистые головы. А уж о последующем разоружении с помощью хитрости и силы сотен солдат вообще лучше не вспоминать. Разведчики ВерТиссайи, шедшие в списке последними, вообще таки вырвались с территории, изрядно пустив кровь его людям. А теперь после выходки ВерТиссайи, которую наверняка слышали если не все, то обязательно донесут до последнего кашевара и цирюльника, то о верности новой власти не может быть и речи. И что в таком случае делать с таким количеством людей? Распускать по домам? Пол тыщи профессиональных солдат? Пусть и безоружных, но для вояки раздобыть меч — не проблема, тем более, в охваченном беспорядками городе. И на чью сторону баррикады они станут в таком случае? То-то же!

РоЗелун подозревал, что за это его по головке не погладят. Тем не менее, он не собирался унывать — и не из таких ситуаций благодаря своим, мягко говоря, нестандартным увлечениям, он ускользал. Ничего, — усмехнулся про себя, — он знает, как вернуть к себе доброе расположение, он обязательно реабилитируется…

Его враг пошатнулся — несносный вербарец пропустил удар в голову, и пусть жало пики скользнуло в сторону, хорошо видно было, что толстячек едва не хлопнулся с коня.

Сзади раздалось бравое гиканье. Наконец-то! Это всадники РоШакли соизволили присоединиться к веселью.

Эх, захватить бы борова живым! Вот тогда бы он рассказал ему о правилах поведения в приличном обществе! Он выбил бы из него вместе с зубами «пожалуйста» и «больше так не буду», когда стилет вскроет мошонку…

Неожиданно конь под ним пошатнулся, а в следующий удар сердца передние ноги его подломились, и наездник кубарем слетел через гриву.

РоЗелун успел сгруппироваться, и сразу же напружиненный подскочил, готовый к отражению атаки. Что это было?!

Перед ним из бьющейся, ржащей и кричащей темноты соткалась невысокая, коренастая фигура в характерном для гномов колпаке. Кто это? Откуда он взялся?

Но додумывать вопросы времени не осталось, ибо фигура нанесла первый удар топором, от которого кавалерист защитился своим полуторником. Каким-то чудом, интуитивно он почувствовал удар в бок с другой стороны и отшатнулся.

Вовремя! По кольчуге бессильно скользнуло лезвие. Ещё шаг назад, вновь уходя от топора, и затылок упирается во что-то живое. Конская голова. РоЗелун радостно посмотрел вверх и… увидел ненавистные прищуренные глаза… В следующий удар сердца карающий меч таки настиг его, срубив кромку шлема и уйдя глубоко в пространство между плечом и шеей, подрезав позвонки, запустив фонтан крови, отчего голова завалилась набок, удерживаемая остатками жил и кожи…

Ностромо видел, как барон зарубил наконец-то дракона. И тут же, словно из него выпустили все жизненные силы, глаза его закатились, и он стал заваливаться со своего скакуна. Но гном был тут как тут, придержал вербарца — ух и здоровый же! — отмахнулся топором от наскочившего всадника, вновь полоснув по боку коня. Схватил под уздцы жеребца ВерТиссайи.

Сложившаяся вокруг сумятица была как нельзя кстати — отблески костров фактически не давали света, а факелоносцы иной группы всадников, которых он расслышал, ещё сюда не добрались.

Перебросив верёвку, он прихватил бессознательное грузное тело, набросил на него сине-красный плащ кавалериста и стал осторожно вести животное в сторону не утихающей схватки…

Это было невероятно сложно, практически невозможно, но он не смел бросить барона в силу… А кто его знает, почему? Даже Ройчи — гному так хотелось думать — не попрекнёт его, выяснив обстоятельства. И пусть они сами себе пообещали не ввязываться в войны и прочие авантюры (а как еще назвать это наглое вытаскивание барона из-под носа полчища разъярённых врагов?), не вписываться ни за кого, если это будет связано хоть с минимальны риском для члена команды, но… Но гном не мог и не желал поступить иначе. Хотя бы попробовать!

Носторомо забыл, что он устал, забыл о том, что не всесилен, поэтому, рыча, набросился на трёх, неожиданно выросших на пути всадников, и те, не в силах опознать в темноте неясное чудище, предпочли просто уйти с дороги, он смог произвести на дважды раненого, охрипшего и едва стоящего сержанта — пехотинца такое впечатление, что тот практически беспрекословно продублировал — прохрипел команды, и изрядно поредевшая полусотня, пропустив командирского жеребца с непонятным баулом, замотанным в кавалерийский плащ поперёк седла, слитно отошла к воротам, где её предпочли выпустить. А беснующиеся всадники ещё какое-то время носились по плацу, глупо цепляясь друг к другу, гоняясь за непонятными призраками, пока две разные части и так не очень дружные изначально, не занялись взаимными обвинениями, перешедшими в лёгкий мордобой… Но тут уж вмешался лейтенант стражников. Раздав зуботычины и правым, и виноватым, потребовал огня, и спустя всего лишь пятнадцать минут они смогли опознать по манжетам РоЗелуна.

А барона так и не отыскали.

 

Глава 14

Листочек.

Эльф сразу так и не понял, что произошло.

Он уже простился с жизнью, когда в попытке помочь здоровому наёмнику, спрыгнул с неустойчивой крыши повозки в самую гущу солдат. Удар по затылку изрядно подпортил его самомнение. Ещё рефлекторно он пытался действенно отражать и наносить удары, но его нож вслепую только глупо натыкался на добротные доспехи, зато ему надавали тумаков за всё его пребывание в этом весёленьком человеческом королевстве (стоит отметить, что практически все людские государства отличаются подобным специфическим юмором и повышенной травматичностью). Поэтому больше не испытывая судьбу, он постарался поудачней сползти по борту и завалиться под колесо их транспорта. При этом успел зацепить за руку наёмника и последним рывком — аж в голове что-то взорвалось, выдернуть его за собой.

Может то был результат не только напряжения, ибо когда какое-то неопределенное время спустя Листочек очнулся, затылок его был весь в крови. И обстановка значительно изменилась…

Его недолго несли за руки и ноги, потом бесцеремонно бросили в закрытый со всех сторон, кроме торца и небольших окошек, закуток, где жутко воняло, но до ужаса надоевшие гремящие звуки боя словно бы отдалились. Кто-то рядом тяжело ворочался и стонал каким-то грудным тонким выдохом — эльф понял, что находится в повозке. Он попытался отодвинуться — нечто острое и неприятное кололо в бок, и неожиданно замер.

Первый робкий шальной лучик заглянул в это неэстетичное и неприятное место и ослепил на удар сердца его… А потом из этого луча появилось мурзатое, но счастливое лицо ангела и голосом принцессы Руфии произнесло:

— Всё хорошо. К нам пришла помощь.

Листочек попытался улыбнуться в ответ, но не помнит, удалось ли ему это, постарался приподняться, несмотря на слабый протест девушки — и у него получилось. Ведь оставалось ещё несколько дел, которые — коль он живой — нужно сделать. И вывалился наружу.

Как на свет народился, в прямом смысле слова. А снаружи отрадная картина: надоевшие до смерти в прямом смысле слова пехотинцы ощетинились смертельным железом локтях в пятидесяти от них. Выглядели они не столь блистательно, как вначале их встречи. В связи с этим эльф испытал вполне человеческое чувство гордости по не зря проведенному времени.

Он оглянулся вокруг, пристально осматривая брусчатку. Вид которой был отвратителен и только профессиональный забойщик скота, возможно, не почувствовал бы дискомфорта. Даже профессиональному солдату, разменявшему нное десятилетие хочется блевать…

Вкупе с любопытным головокружением это выглядело подозрительно…

— Ты что, совсем с ума сошёл! — раздался над головой гневный глас райской птички.

Оливия. Листочек невольно расплылся в дурацкой улыбке. Которая и смягчила настрой белокурой воительницы.

— Сейчас башку снесут, как неизвестному, потенциально опасному элементу, будешь потом носить её подмышкой, а то и в котомке, — она сердито упёрла руки в бока. — Наши ребята тебя точно не знают, и могут на всякий случай для начала прибить, а потом уже разбираться, что ты за фрукт и с каким вином тебя потребить.

Он был с ней полностью согласен — рыскающим вокруг солдатам в красно-жёлтых туниках и плащах с вышитой на спине и груди чайкой он не был представлен. И, соответственно, по своей глупости он напрашивался хотя бы на один, но точный удар меча.

Что ж, бывает — ударенному по голове простительно. Но он подозревал, что этот «удар» был произведён чуть раньше дворцового переворота, так сказать, при личной встрече.

— Помоги мне отыскать свой лук.

Несмотря на лёгкое поглупение в связи с воздействием на голову, эльф не собирался бросать своего боевого товарища (и то сказать: с ним постоянно, даже спит рядом, в отличие от каких-нибудь женщин).

Нужно отдать должное амазонке, она без лишних слов о несерьёзности подобного заявления, спрыгнула с коня и включилась в поиск, выяснив попутно заметные опознавательные знаки оружия и сообщив, что времени у них на пару ударов сердца, так как РоГичи говорит, что вот-вот мятежники получат помощь и ударят в полную силу, и тогда точно — крышка…

Листочек, раскрыв рот, наблюдал бравого капитана гвардии, осунувшегося и изгвазданного в крови, как и бывало когда-то при встрече с тёмными на тракте, но развившего такую кипучую и целенаправленную деятельность, что горстка уцелевших людей вплоть до старшей принцессы с благодарностью выполняли указания, главное из которых — не мешать.

До полусотни конных королевских гвардейцев выстроились защитным ордером и выглядели так грозно, что отступившие пехотинцы, изрядно пострадавшие от неожиданной конной атаки, предпочли не предпринимать самоубийственных действий и не привлекать внимания, тем не менее выстроились в защитный строй, на который уже сами «чайки» поглядывали с уважением.

РоШакли нигде не было видно. Можно было только помечтать, что борова — предателя затоптали случайно или преднамеренно. Но рассчитывать на это не стоило — не из той породы бывший (или настоящий?) комендант столицы, чтобы по глупому выпадать из расклада кровавой игры.

Лук и котомка благополучно отыскались (каким-то чудом сохранилась в тёмном уголке повозки), и эльф оценил обстановку и нарастающее напряжение. Задержка в отбытии из этого опасного места была лишь в повозке: спешно подручными средствами ставилось выскочившее колесо. А так всё было готово: раненые и мёртвые загружены, четвёрка разномастных лошадей впряжена.

Листочек спешно приблизился к Оливии, ласково охаживающей своего скакуна.

— Одолжи на время свою конячку, пожалуйста.

Амазонка недоумённо изогнула бровь и развела руки: что это опять за глупости?

— Очень надо. А бесхозных лошадок уже нет, — он качнул подбородком из стороны в сторону. — Мне проще всего разговаривать с тобой. По старой дружбе.

Оливия хмыкнула и скривила губы в ухмылке.

— Сбежать хочешь? — уточнила подозрительно.

— Что ты? — искренне удивился тот. — Куда?

— А кто вас знает высокорождённых, куда вы деваетесь, когда, искусив невинную деву и отведав запретного плода, становитесь удовлетворёнными?

— Нет, я не такой, — не в силах сдержать расползающуюся на губах улыбку ответил тот. — Ну как? — сделал брови домиком.

Перед этим девушка уже не смогла устоять: просящий, да ещё так умильно, эльф — зрелище знаковое, об этом даже смысла нет никому рассказывать — не поверят.

— Вместе со мной.

— Не доверяешь.

— Что ты. Просто ты такой сильный сейчас, как котёнок. Ещё хлопнешься с седла в обморок. А я тебя придержу за ремень — чтоб снова головой не ударился…

— Всё о разуме моём заботишься.

— Да зачем он мне надо, разум твой. Просто долг платежом красен. Кому ты калечный потом нужен будешь. Мне оно надо — до самой смерти ухаживать за вечно молодым лежачим занудой?

— Вот значит как. Никому я не нужен усталый и больной…

— Не преувеличивай. Это я, между прочим, отыскала твоё бессознательное тельце и следила, чтобы его аккуратно перенесли в безопасное место.

— Ничего себе. Спасибо. Можешь и в последующем по своему разумению использовать оное тельце. Желательно, конечно, чтобы я был в сознании…

— Вот ещё… А впрочем, я ещё не решила, как мне больше нравится…

Предаваясь подобной пикировке, они ехали по направлению к заветным северным воротам. Листочек предварительно с трудом, не без посильной помощи девушки запрыгнувший на коня, устроился позади неё, невольно потянул носом запах, шедший от неё. И пусть букет был ещё тот: от крови до пота, но и сквозь него пробивался тот единственный и неповторимый запах, являющийся одним из кусочков портрета, который не стыдно рисовать.

Так было странно скакать по утреннему двору, совсем недавно бывшему ареной нешуточных страстей и месту множества смертей — мостовая, пожалуй, отмоется не с одного дождя. Солнце как-то по доброму тепло и радостно светило, проснулись птицы и возводили обязательные утренние серенады (к ним присоединились со своей неизменной перекличкой и петухи), и дела им не было до случившихся глупостей. Такой разительный получился контраст, что эльф аж задохнулся от понимания этого и невольно сильнее сжал за талию белокурую воительницу. Впрочем, та была, судя по всему, совсем не против, а, чуть поёрзав мягким местом по седлу, теснее придвинулась к Листочку.

Все люди и силы, собранные сейчас вокруг, замерли словно в ожидании чего-то. Со стороны парадных ворот нарастал шум, но не боя, а какого-то гомона. Зато здесь и часовые на стенах, и полукруг пехотинцев РоШакли и солдаты, перекрывшие движение с тыла дворца остановились в неких раздумьях — то ли не было среди них инициативного командира, пожелавшего взять на себя ответственность, поднять эти плохо пока организованные кусочки подразделений и смять смешную горстку людей, прямо на глазах собирающуюся сбежать… То ли не до конца они верили своим лидерам, очернившим лица королевского рода, вот уже которое столетие правившим Агробаром.

Но плотина вот-вот должна была прорваться — не могут солдаты — противники бесконечно долго быть бессловесным наблюдателями. Эльф прямо-таки ощущал это нарастающее, словно отведённая за ухо тетива, напряжение. Его, правда, это уже нисколько не волновало: поднятые ворота, можно сказать, на свободу (хотя был ещё сам выезд из города, который вряд ли будет прост, во всяком случае, маленькую мышеловку лучше поменять на большую — для свободы манёвра) стремительно приближались.

— Ройчи! — поставленным голосом закричал Листочек, спрыгнув с лошади.

Оливия поморщилась — в двух шагах от свободы не очень хотелось привлекать ненужное внимание. Тем более, мрачных стражников, поглядывающих со стен (некоторые, кстати, начали спускаться, дабы скорее всего поближе пообщаться с незваными гостями), явно этой ночью потерявших товарищей.

Но, слава Единому, эльфу не пришлось повторять — визгливо скрипнула маленькая дверца в основании надвратной башенки слева, и оттуда вышел человек, в котором Оливия с трудом опознала напарника эльфа: был он в иссеченных и явно принадлежавших предыдущим защитникам башни, доспехах. И вообще, будто выходец из бойни, оступившийся и рухнувший в чан с кровью.

— А ты не торопился, — проворчал он недовольно, обращаясь к эльфу, потом, словно вспомнив об учтивости, оголил зубы, сверкнувшие на тёмном лице, в улыбке, больше похожей на оскал и изобразил приветливое помахивание рукой Оливии, которую от этих знаков внимания слегка передёрнуло.

— Вовремя надо приглашать в гости, — наоборот, донельзя довольно ответил Листочек, и они заржали какой-то только им понятной шутке.

Девушка только пожала плечами. Она и раньше знала, что мужчины не всегда дружат с головой, и даже сама частенько помогала терять оную вкупе с некоторыми иными важными, а то и более ценными частями тела. Но уж эти наёмники по отмороженности и сумасшествию тянули пальму первенства уверенно и однозначно.

— Эй, Стил, тащи сюда своего сержанта, — повернулся назад, к дверце, откуда торчала ещё одна чумазая голова без шлема, и тут же сам направился на помощь.

На свет появилось бессознательное тело крупного мужчины, удерживаемое по бокам наёмником и солдатом, оказавшимся молодым парнем. Ну, уж, не моложе меня, — как-то ревниво подумала Оливия.

Троица выглядела ужасно — словно вышедшие из-под камнепада.

Эльф, сделавший шаг навстречу для помощи, остановился, когда человек отрицательно качнул головой, и двое уцелевших потащили третьего наружу. Листочек, удар сердца смотревший вслед, решительно вернулся к девушке, так и не слезшей с лошади, снял с крупа свою котомку, грустно улыбнулся ей, махнул рукой — слова куда-то все исчезли — и поспешил вслед уже покинувшим створ ворот товарищам. Оливия потеряла дар речи. Это что сейчас было? «Здрасте» не было, так и «до свидания» уже ни к чему?

Сзади раздался многоголосый рёв, и Оливия увидела то, что должно было произойти: свора потрёпанных псов бросилась на ускользающую добычу. Но кавалькада гвардейцев, окружившая тяжеловесную повозку, успешно удалялась от осмелевших врагов.

Маркиз, мчавший первым, требовательно махнул рукой замеченной амазонке: уходим! На его напряжённом лице застыла несмываемой маской усталость.

Только когда в воротном пространстве громко прогрохотали колёса транспорта, Оливия очнулась из своего ступора, и решительно воспользовалась шпорами.

Выметнувшись на открытое пространство Торговой площади, она бросила взгляд по сторонам, и сразу же обнаружила искомое: троица и эльф споро, чуть отдалившись от стены, но вдоль неё, забирая вправо, уже преодолели треть открытого пространства до ближайших домов.

— Лидия, прости, — беззвучно прошептали губы, и, посмотрев с долей сожаления вслед уходящим в окружении гвардейцев принцессам и амазонкам, твёрдо дёрнула поводья вправо и подстегнула нетерпеливо перебирающую копытами конячку.

— Эй, мужчины, укладывайте своего раненого, — спрыгнула с лошади.

Листочек удивлённо открыл рот, да так и не закрыл, остановившись на одной гласной: «А-а-а…»Что он хотел сказать, что за доводы привести — не суть важно. Вот наёмник — человек, тот без лишних разглагольствований при помощи «драконов» и молодого солдата водрузил бессознательного товарища в седло. И дальше их скорость передвижения значительно возросла. Правда, пришлось начать работать ножками, а после и того хуже — перейти на бег.

Оливия широко улыбнулась трусящему рядом эльфу. В конце концов, долг платежом красен. Во всяком случае, теперь никто не скажет, что у неё нет яиц!

КОНЕЦ