Сознавать себя умным всегда приятно, только не надо задумываться: мысль всегда уничтожает декламацию и лозунги. Да и зачем размышлять, когда твое Движение, Партия, Орден думают за тебя? Зачем сомневаться: известность младороссов перехлестнула через океан, о них пишут влиятельные европейские газеты и журналы, как о самом жизнеспособном феномене в русской эмиграции. Например: французская газета «Же сюи парту», перечислив староэмигрантские объединения, писала, что все они представляют собой «лишь старые думские партии. Лишь одна формула родилась в эмиграции и она наиболее интересна, и наиболее замечательна: младороссы г. Казем-Бека… Эта партия, объединяющая самую живую молодежь, является одновременно монархической и фашистской, социальной и авторитарной. Эта группа, сдвигающая идеи, пользуется большим успехом у молодежи и от нее можно ожидать больших дел»94. Харбинская газета «Русское слово» отмечала, что «работа представительства Союза в Манчжоу-Го в данное время выражается главным образом в подготовке кадров: желающих вступить в союз очень много, но прием производится лишь после основательной проверки и должной подготовки»95.

Белградская газета «Луч» также в весьма лестных выражениях писала: «Первые же шаги младороссов оказались столь удачными, что к ним потянулось все самое активное, самое действенное и не только из эмиграции, но и из национальной глубины потусторонней России. Сильные своими качествами: сплоченностью, дисциплиной… младороссы твердо идут прямым путем к намеченной цели, предоставляя мертвым… погребать своих мертвецов. Перед младороссами как в древнем мифе о Геркулесе, лежат двенадцать подвигов, которые, несомненно, будут ими планомерно совершены в „ударном порядке“. На очереди – изъятие из эмиграции всего ненужного и отжившего, мешающего делу восстановления законной русской империи. Первым будет изъят журнал „Двуглавый орел“, где в казенном тоне поет свои проповеди елейный Тальберг или светлейший князь Горчаков, все зло, весь корень русской смуты… открывший во всемогущем масонстве. И готов гениальный план спасения России: взвалить все грехи русского народа (и главным образом свои собственные) на спину масонского козла отпущения»96.

В «козлах отпущения» в нашей истории никогда не было недостатка. У нас умели всегда вешать ярлыки, невинно забывая о себе. Гораздо легче кричать о мировом заговоре, нежели бороться с ним. Удобнее рефлектировать на тему слабости, податливости матушки-России, чем сделать что-либо самому.

Рассматривая младоросские документы программного характера, следует отметить, что в них нет ни слова о так называемом жидомасонском заговоре, представленного в идеологических установках некоторых монархических и националистических организаций. И разрешение национального вопроса не обусловливались какими-либо ограничениями в правах народов многонациональной России. Напротив, он, прежде всего, связывался с темой общего жительства и сотрудничества российского геополитического мира.

Будучи убежденными в том, что предложенное советской властью разрешение национального вопроса, проблемы «свободной и национальной личности» является неудовлетворительным для народов России и всей империи в целом, младороссы считали, что только многонациональное, демократическое государство может успешно противостоять расово-этнической доктрине. Одновременно они подчеркивали всю важность поставленной задачи как для судьбы многонациональной России, «имеющей прямое влияние на судьбы мира вообще», так и для многих наций.

В то же время Казем-Бек признавал, что «ленинская постановка национального вопроса в революционной России оказалась прививкой… от сепаратизма. И от прививки русское великодержавное сознание не пострадало. Оно возрождается и крепнет. Для Русского Духа, для Русского Начала, для Русской Правды – „жизнь начинается завтра“… взаимоотношения народов Союзной империи не отлились еще в окончательные формы. Имперское строительство потребует десятилетий. Вопросы политики, культуры, хозяйства, быта, техники не могут быть разрешены удовлетворительно в условиях… кризиса. Народы Империи во главе с народом Русским строят и организуют свое величие. Их общая судьба требует много усилий, жертв, воли и веры. Им позволены дерзания, каких не знали другие народы»97.

Для зарубежной России «конкретным способом постановки национального вопроса», по мнению младороссов, могут быть издания теоретических трудов, посвященных изучению Российского мира и теории многонационального государства; периодических сборников, в которых освещались бы «смысл, цели и возможности Российской Федерации, с русской точки зрения», позиции и стремления других народов России, мнения и желания русских меньшинств за рубежом, «доктрины и планы враждебных российскому единству и всеобщему миру сил»98.

Как и во многих центрах русского рассеяния, младороссы организовали в 1939 г. Общество изучения народов России. Из семи сформированных в нем отделов (государствоведения России и входящих в нее национальностей; истории, библиографии и сбора материалов, документов и книг; экономического; редакторско-издательского; связей с научными обществами, общественными организациями и отдельными лицами; юридического; сношений с различными национальностями, изучение их положения и взаимоотношений; связей с русскими меньшинствами) исключительную важность имел седьмой отдел. В своей деятельности он преследовал две цели.

Во первых, сбор материалов о русском населении и русских областей за пределами СССР в двух направлениях: историко-географическому, включающему в себя исторический, археологический, этнографический, религиозный компоненты в таких местах, как Валаам, Печерский край, Волынь, Галичина, Подкарпатская Русь, и политико-географическому, культурно-бытовому и юридическому в целях изучения положения русских меньшинств в иностранных государствах и борьбы за сохранение своей национальности. Во вторых, привлечение к сотрудничеству с Обществом самих представителей русских меньшинств, преимущественно, через переписку99.

Но, все эти грандиозные планы терпели неудачу по известной причине недостатка средств. Казем-Бек писал в январе 1939 г. на эту «больную» тему: «Ровно 16 лет тому назад я собрался заканчивать в Мюнхене высшее образование. Мне был 21 год. Был я уже женат. И когда после первого съезда (февраль 1923 года) выяснилось, что от меня требуют работы во главе нашего центрального органа, пришлось начать изыскивать средства для дальнейшей борьбы не за существование, а за торжество наших идей… В 24 году мне все-таки пришлось стать на заработок на одном из парижских заводов. Об образовании не могло быть и речи. В 26 году у меня уже была должность „с будущим“ в банке на юге Франции. Наша работа требовала моего возвращения в Париж. В 28 году я перебрался в парижский американский банк… В 29 году мне пришлось отказаться от всякого заработка вообще и рискнуть выворачиваться на общественном поприще без средств к существованию. Может быть, кто-нибудь у нас в Партии думает, что пользуюсь неограниченным кредитом. Это была бы жестокая ошибка. Мы – старая гвардия Младоросского движения – начали во всех областях с нуля. За душой у нас, кроме веры и дерзания, не было ровно ничего. Начало всякой общественной работы, всякой политической борьбы – в пропаганде. Пропаганда значит печать. Когда в 20-х годах мы приступили к первым издательским усилиям, когда вышли в свет наш первый сборник „К Молодой России“ и ранние парижские оповещения, – партии еще не было и в помине. Не было и Союза Младороссов, а только превращался в первичный сгусток его зародыш. Свои первые труды мы издали, просто сложившись. Потом опять сложившись. И еще. И так далее… За какой-нибудь год-два мы все уже по уши влезли в долги. Надо понять, что мы и по сей день из ЭТИХ долгов не вылезали. А к тому же сами попали в зубчатку: в рост Движения. По этому поводу надо запомнить: рост Движения это, прежде всего, нарастание расходов… Чтобы не слишком распространяться на эти темы, скажу просто: за последние три года у меня почти не было возможности основательно заниматься какими-либо делами, кроме денежных… Мой личный бюджет, в большой степени, взял на себя за последние полтора года Великий князь Дмитрий Павлович»100.

Но жизнь продолжалась, и младороссов, в гораздо большей степени, занимали теоретико-аналитические проблемы, не требующие огромных затрат.

В 1936 г. в одной из передовиц «Бодрости» можно было прочесть следующие строки: «Во избежание непоправимых ошибок, те, кто отвечают за судьбы нашей страны, должны отдать себе отчет в том, что Москва никогда уже не будет столицей всемирного социалистического государства (надо полагать, что в Москве умели обходиться без напоминаний, особенно от эмигрантов, о стоящих перед ней задачах. – В. К.). Гнаться еще теперь за этой целью – значит неразумно растрачивать силы возрожденного русского национализма (какая смелость мысли, парящей в умах и опережающей реалии! – В. К.). Перед нами стоят иные задачи. Наша имперская мощь, наше мировое всечеловеческое значение (особенно по методам исправления человека. – В. К.), наша великая культура не нуждаются в… механическом включении иных законченных национально-культурных организмов в имперский организм России. Призванная создать новые высшие формы человеческой культуры на молодом Евразийском материке, Россия никогда… не отречется от всечеловеческих ценностей, созданных другими народами и впитанных русских духом. Мы принимали, принимаем и будем принимать в наш духовный мир все подлинно вселенское, что было создано и создается человечеством (а что будет служить критерием и кто его создаст? – В. К.). Но именно поэтому Россия может позволить себе роскошь понять, что новая Италия имеет полное право строиться на Римской, а не на евразийской основе, что французский социализм продолжает не только великую революцию, но и святого Людовика и святую Жанну Братство народов Советского Союза – России было заложено до кратковременной эры социалистического интернационализма, и оно должно пережить эту эру Освобожденное от классовой идеологии марксизма, оно должно быть поставлено на свою реальную историческую основу и должно быть окончательно понято как органическая непрерывность судьбы народов, населяющих великие континентальные пространства. Идейно углубить и утвердить братство народов России – такова одна сторона задачи, встающая перед нашей страной при ликвидации интернационала. Другая… заключается в том, что при нашем, быть может решающем, участии должно быть организовано, во всемирном масштабе, сотрудничество между национальными организмами, на которые распадается мир. Опыт нашей эпохи доказывает, что всемирная организация человечества не может осуществиться через интернационал. Осуществление социализма в отдельных странах через усиление элементов государственности – такова формула нашей эпохи. Мы не можем навязывать другим странам национальный социализм нашей страны. Но мы можем положить на весы международную мощь и величие России, для того чтобы из новых социальных национализмов выросла новая мировая гармония»101.

В целом, очень умно, значительно, глубоко. Даже Москва могла бы официально приветствовать подобное видение России и мира. Младороссы отчаянно хотели войти в историю и действительность своей Родины, где, как им казалось, идеи мирового пожара теряли свой блеск и жизненную силу, уступая место советскому, то есть национальному строительству.

В 1934 г. корреспондент английской «Обсервер» писал: «Национализм проявляется также во внутренней жизни страны. Десять лет тому назад чрезмерная любовь к своей родине расценивалась у коммунистов как проявление безразличия к международному революционному движению. В те времена одна коммунистка сказала мне, как бы извиняясь: „Я люблю Россию больше, чем надо хорошему коммунисту“. Теперь советский патриотизм воспевается во всех газетах. Конечно, вера в международную мессианскую миссию русской революции будет умирать медленно»102.

Тогда же А. Л. Казем-Бек писал о росте национальной стихии, постепенно охватывающей всю жизнь страны. «Слово „русский“ заменили словом „советский“. Страна стала „советской“, граждане „советскими“, города, горы, реки „советскими“. Но… в слове ли суть дела? Коммунисты часто не замечают, что под „советским“ обликом в жизнь страны проникает русская контрабанда». «Новый русский национализм должен пережить свои „детские болезни“. Они пройдут. Национальная же идея останется». «В России развился настоящий культ героической личности. Живым людям ставятся памятники. В их честь окрещивают (здесь у автора сбой произошел. – В. К.) не только улицы, но и города… А слова официального гимна по инерции все еще отметают с Богом и Царем когда-то ненавистного Героя. Патриотизм из единичного явления превратился в бытовую норму»103.

Недаром в «Веселых ребятах», как отмечали младороссы, звучала песня, где были такие слова:

Весьма любопытны и размышления младоросса А. Р. Мордвинова в связи с выходом знаменитой «Зависти» Ю. Олеши. Завершая свою рецензию, он писал: «Есть в юности каждого торопливо и неровно растущего человека период какой-то преждевременной усталости и болезненной обращенности на себя. Этот возраст… жизни сопровождается различными признаками внешней и внутренней дряхлости, сложной смесью мечты и порока, тяжелой тоской, ведущей к неприуроченным безжизненным действиям. Не так ли проходит и молодость России, лихорадочно быстрая, болезненная молодость? Наш деспотизм и наши утопии – все это от юных и смутных брожений, от безвольной тоски и порочной мечтательности. Но разве в самой этой смутной тяжести не таится возможность и преодоления – проблеск нового и желанного времени?»104.

При этом в отличие от «красных профессоров» младороссы имели свою трактовку феноменов человеческого жития и бытия. По их утверждению, «национализм есть сознательная приверженность к нации, обязывающее к служению ей… Нация есть объединение личностей, связанных общностью исторической судьбы. Это есть духовный организм, образующийся в силу общности, как духовной направленности, так и внешних условий жизни (органичность и природность). С младоросской точки зрения нация отличается от народа тем, что в ней признак происхождения (крови) играет второстепенную роль. Нация может быть сплавом многих народов, но обладает единой синтезирующей культурой. Нация зарождается в момент осознания ее членами этой культуры и умирает, когда оказывается неспособной служить своему идеалу»105.

Не нужно быть большим мудрецом, чтобы увидеть в младоросской «нации» прототип российской и прообраз новой исторической общности – «советского народа», и далее…

В определенной степени взгляды младороссов были близки мировоззрению евразийцев. Но… Одно из основных различий обусловливалось несхожестью трактовок российской истории, прежде всего неприятием глобального влияния азиатского фактора на становление российской государственности. Тем не менее, приверженцы Казем-Бека не теряли надежды, что «евразийцы сумеют преодолеть в себе те „уклоны“, которые могли бы лишить их национальных корней и, что в будущем они разглядят за наследием Чингиз-хана и наследие Киева, Москвы и даже Петровой столицы. Надо думать, что самое понятие „евразийство“ не будет больше искажаться пан-азиатскими устремлениями, что центр тяжести не будет переноситься с некоторой искусственностью на наши туранские истоки и что десять трудных веков необходимой и славной русской истории не будет отрицаться огулом»106.

Представляет интерес и младоросская трактовка революции 1917 г., которая не привела к выявлению лица настоящей России только потому, что была «использована не русскими патриотами, а интернациональной кликой, ничего общего с Россией не имеющей, исказившей революцию в антинациональные формы кровавого антирусского режима»107.

Итак, у нас в стране были у власти русские большевики, что неоднократно подчеркивал и сам Сталин в своем докладе на XVI съезде ВКП (б)108.

В 1933 г. бывший управделами Наркоминдела С. В. Дмитревский, сбежавший на Запад, выступая по Русскому вопросу на страницах родственной ему «Младоросской искры», утверждал: «Именно из гонений на все русское вырос сейчас и крепнет в русских душах самый острый, самый яркий национализм. Русские, наконец то, ощутили себя нацией. Это ощущение – начало всего. Из него рождается национальная связанность и сплоченность. Каждый начинает смотреть поверх партий и классов – и во главу угла ставить интересы расы, кровного братства. Отсюда – национальная гордость… Отсюда – энергия и героизм русских в строительстве наших дней. Отсюда же – стремление к собственному освобождению, к отвоеванию своих прав первородства (среди других народов?! – В. К.). Пробуждается великодержавный инстинкт, углубляемый и проясняемый изучением истории, который говорит: – Вы, русские, и только вы – это раса и кровь основателей, создателей русского государства, охватившего шестую часть земли; создателей великой культуры, завоевавшей все эти огромные пространства. Земля это ваша, государство это ваше – и в нем вы должны играть роль не униженных рабов, не рабочего скота только, но владык. В этом ваше обязательство перед кровью всех прошлых поколений нашей расы. В этом ваш долг перед будущими поколениями русских. Голос жизни и истории проникает всюду – даже в души самых заскорузлых коммунистов, если только они русские по крови (все так старательно прятали свой „инстинкт^, что о нем можно было говорить только вне пределов Советской России. – В. К.) И он повелительно диктует основную задачу момента, которой покрывается все: за восстановление гегемонии Русской нации в государстве Российском… требование гегемонии русских это есть требование только равноправия – соответственно удельному весу и исторической роли отдельных национальностей России… Нелепо думать, что гегемония Русской нации должна привести к порабощению, или хотя бы даже умалению прав других национальностей России (почему же обязательно „нелепо“, опыт был по отношению к тем же полякам. – В. К.). В этом нет надобности, ни формально, ни по существу, поскольку Русская нация и сама по себе, и тем более с родственными ей по крови народами, составляет подавляющее большинство населения России (большинство отнюдь не означает единство. – В. К.). Что за кровь создала русскую нацию? – Кровь славяно-германских племен, смешанная с монголо-тюркской. Следовательно, везде и всюду в нашей стране подавляющая масса ее населения в большей или меньшей степени близка нам и кровью своей и культурой. Вместе с тем не надо забывать, что процесс образования Русской нации… начатый тысячелетие назад, не кончился еще сегодня. Русская нация не есть еще нечто окончательно кристаллизировавшееся, застывшее: она продолжает расти. Процесс роста облегчат процессы ассимиляции родственных нам народов. Подчеркнем еще: нацией насильников русские никогда не были. За это достаточно говорит вся история русской народной колонизации… Теперь о частном вопросе, еврейском. Еврейская нация в пределах России была до сих пор на особом положении. Она не участвовала, подобно большинству других, даже чужеродных нам народов, в исторической работе по созданию нашего государства (с каких пор экономика исключена из сферы государственного строительства? – В. К.). Наоборот: эта нация в значительной части способствовала разрушению государства русских в его исторических формах, как способствует сейчас в значительной мере и осуществляет порабощение Русской нации. Всему этому были причины. В прошлом у еврейства было мало оснований любить Русское государство. Вместе с тем, будучи исторически чужды ему, как и русской нации и ее культуре, они не могли по должному ни понимать, ни ценить их – и их разрушение было им не жалко. Все это было. Все это есть. Но вовсе не значит, что в наших планах о будущем мы должны настраиваться враждебно по отношению к еврейству… Наша общая задача в отношении еврейской нации должна быть та же, что в отношении прочих чужеродных русских национальных меньшинств: создание для нее таких условий жизни, в которых она могла бы вести на территории нашей страны спокойное, обеспеченное, ничем не стесненное существование – и могла бы оказаться полезным сотрудником в осуществляемом русскими дальнейшем строительстве их государства и их культуры. Этим сказано все… Не антисемитизм, но русскость, открытая русскость, – вот в чем суть, вот к чему я зову»109.

Смена коммунистических лозунгов – от ставки на мировую революцию на строительство социализма в одной стране – воспринималась младороссами как эволюция в сторону национализма. Те, кто недавно мыслил в категориях «чистого коммунизма» и интернационализма, теперь утверждали: «Мы строим социализм в своей стране. Мы одни в мире. Только у нас верная идея и воля к построению нового мира. Мы построим. Мы покажем. Мы догоним и перегоним. А тогда уже держись Европа!» «В таких настроениях, – утверждала „Младоросская искра“ в 1934 г., – налицо все признаки национализма, утверждение своей культурной и качественной обособленности с явной тенденцией к империализму»110.

Отступление от идеи «мирового пожара», от лозунга «Даешь мировой Октябрь» младороссы видели в многочисленных переговорах – от дипломатических до финансовых (по вопросам разоружения, ненападения, товарообмена, кредита).

В Советской России интеллигенция при власти воспевала СССР, в то время как за ее границами младороссы составляли проекты «Союзной Империи» – новейшей формы государственного объединения российских народов, объединенных «под скипетром общих Императоров („всероссийских“, по старой формуле, – „всесоюзных“, по новой формуле)». Лидер младороссов подчеркивал, что будущее за многонациональными государствами, своеобразными наднациональными империями. Соответственно сама имперская идея – «общее достояние народов Союзной Империи». При этом цель и суть русского национализма в том, чтобы „оградить имперскую идею и дать ей очиститься и вырасти в новую, подлинно вселенскую силу. На этой базе и должна строиться Империя Союзных Народов (по сути этим занимались и большевики! – В. К.). Их сознание и их совесть – их национализм – должны жить и дышать круговой порукой под сенью… империи. Военный и таможенный союз самостоятельных национальных государств уже достаточен, чтобы Союз Народов был не эфемерной Лигой Наций, а мощным и сложным органическим целым“. Новой имперской элитой будет тот отбор людей дела и воли (т. е. младороссы. – В. К.)… которые в будущем послужат социальной и национальной (конечно, многонациональной) базой для новой Имперской Монархии»111.

Правоту своих утверждений об эволюции большевизма младороссы усматривали в призывах ЦК комсомола обогнать Рур, Силезию, Пенсильванию, Канаду, Данию, Аргентину, то есть превращения социалистического соревнования в национальное112. Конечно, это была чистейшая демагогия, но она хорошо укладывалась в их теорию.

В то же время если понимать суть «национализма» так, как его воспринимали младороссы, то здесь нет никаких поводов для усмешек. Нет причин для иронии над их восторгами от фильма «Александр Невский», от слов князя отпускаемым на волю немецким кнехтам: «Идите и скажите всем в чужих краях, что Русь жива. Пусть без страха жалуют нам в гости. Но если кто с мечом к нам пойдет – от меча и погибнет». Члены второй советской партии верили, что эти прекрасные слова «проникают в сердце советского человека, горячо любящего свою социалистическую родину»113.

Здесь только не следует забывать, что для младороссов слова «социализм», «национализм», «советы» – из одного ряда. Хотя и здесь есть, над чем подумать, если знать советскую практику: «Вы ведь советский человек, не правда ли?» – примерно так спрашивали следователи, стараясь добиться желательных сведений. Иными словами, патриотизм имел и чекистскую, охранительную форму и должен был восприниматься как помощь органам внутренних дел. Обо всем этом напоминала и сама «Бодрость»114.

Но в то же время в СССР торжественно отмечали очередную годовщину «Слова о полку Игореве», воспринимаемого как гимн русскому народу, русской государственности.

И безусловную правоту своих утверждений младороссы видели в свидетельствах тех, кто бежал от большевиков, например С. Дмитревского. В своей книге «Сталин», – отрывки из которой охотно публиковались в младоросской прессе, – он писал: «Наверх поднимаются все в большем количестве люди народа. Они несут с собой большой – у одних еще не осознанный, у других уже осознанный – национализм. Национализмом является окончательно победившая там идея „социализма в одной стране^. Национализм – индустриализация, национализм – все чаще звучащее утверждение: у нас есть отечество – и мы будем его защищать. Национализм – все чаще появляющееся именно там сравнение нашей эпохи с эпохой Петра Великого… с той только разницей, что масштабы нашей эпохи больше, и в деле революционного преобразования России принимают участие более широкие, чем тогда, народные слои. Пусть много уродливого в том национализме, что там сейчас проявляется. Он и не может быть иным, люди полностью еще себя там не осознали – и многие и не в состоянии пойти до конца на путь чистого, великодержавного национализма, но то, что мы сейчас имеем там, есть не только полная материальная подготовка здания будущей национальной империи. Там идет подготовка ее идеологии, там идет и подготовка ее людей» 115. «Трагедия коммунизма в том, – продолжал Дмитревский, – что, восторжествовав лишь в одной стране, он вынужден был вести по отношению к остальным странам оборонительную политику (разве Дмитревский не знал о Коминтерне и деятельности Иностранного отдела НКВД? – В. К.) и, тем самым, принимать целый ряд мер, противоречащих его учению, но соответствующих нуждам России. Обслуживая эти нужды, коммунизм рассчитывал на выправление своей линии после всемирной революции, которая одна лишь могла бы освободить его от той зависимости от Русской Нации, в которую он попал, придя к власти в России. Однако всемирная революция медлила, и каждый год промедления углублял все более противоречие между коммунистической теорией и русской практикой»116.

И что же в итоге?

Первое – русский национализм не следует трактовать в узконациональных рамках. Даже в рядах националистов-младороссов было немало представителей самых различных «племен» – от ассирийцев до якутов. Что же служило критерием для младоросского определения «русского национализма»? Тезис о ведущей роли русского народа? Верно, но не совсем. Думается, что здесь надо говорить несколько шире, а именно, о естественном и органическом мировосприятии жизни в России всеми населяющими ее людьми. Причем государствообразующим в силу историко-культурного бытия является русское «племя», свободное от расовых предубеждений.

Второе – судя по всему, младороссами были и Чкалов и Рихтер, Стаханов и братья Старостины, Ботвинник и Карацупа. Более того, идя к (абсурдному!?) абсолюту, самым славным младороссом можно назвать Сталина. Отсюда еще один вывод: не национальность, а заслуги перед Отечеством – критерий для приобщения к младороссам.

Рассуждения и размышления в этой сфере были весьма популярны не только в младоросской среде, но и пользовались успехом в различных странах, прежде всего тех, где национализм был востребован властями и правящей идеологией. Прежде всего, это государства балканского региона. Так, 26 апреля 1933 г. в Софии был организован партией антикоммуниста А. Цанкова доклад в переполненном зале члена Главного Совета Союза Младороссов И. А. Стоянова на тему «Национализм в сегодняшней России»117.

Сама тема русского национализма, подаваемого на фоне общей эволюции страны, была неразрывно связана с идеей революции. Живой пример: на сталинский призыв «догнать и перегнать Америку» младороссы в 1933 г. отвечали лозунгом Русской национальной революции «догнать и перегнать Германию»118, встававшей на путь революционного обновления страны.

По их мнению, сама внутренняя нестабильная ситуация в руководстве вела к смене власти в России. Воюя за молодежь, младороссы старались убедить ее, что она не одинока: в Советском Союзе подрастает новое поколение, сама жизнь на родине «вбивает клин между властью и нацией». Цитируя частные критические выступления «Спутника агитатора», «Комсомольской правды» и других органов советско-партийной печати, они рисовали общую картину катастрофы агитации и пропаганды в среде их советских сверстников.

В сентябре 1931 г. «Младоросская искра» с увлечением писала: «Руководители комсомола отмечают массовый выход ударников из комсомола. Ударники разочарованы в партийцах, видя в них не передовой элемент, не возбудителей и поборников строительства, а „консерваторов коммунизма“, уже отстающих от новой жизни, тормозящих строительство. С каждым днем обостряется противоречие между паразитарным „социалистическим строительством“ и подлинным строительством, ради которого ударники и „энтузиасты пятилетки“ жертвуют силами и здоровьем…. Десятки тысяч ударников, которые уже порвали с партией и комсомолом, составляют авангард русской национальной революции. Эмиграция их недооценивает, так как она еще не отличает нового национального начала от начала коммунистического. Эмиграция не видит возможности национального строительства в рамках коммунистического государства. Порвав с красными, ударники не могут столковаться с белыми. Кто эти ударники? Чьи они? Это советские младороссы, которым младороссы зарубежные шлют свой братский привет. Да здравствуют ударники русской национальной революции!» 119

Как хорошо, что они не знали об этом, в противном случае им пришлось бы ударным трудом заниматься на Беломорканале и других стройках века, куда поставляло рабочую силу Главное управление лагерей, т. е. известный ГУЛАГ.

Текучесть в комсомоле, политическая пассивность – все это, по мнению сторонников Казем-Бека, свидетельствовало о кризисе коммунизма. «В пятилетке сочетаются расчеты власти и усилие населения: антинациональное с национальным… Власть предприняла пятилетку для своего усиления, для торжества своей доктрины. Население поняло пятилетку как национальное строительство. Власть выдвигает гигантские проекты, ослепляет масштабами, цифрами, сроками только для того, чтобы увлечь за собой население. Население гордится русской мощью, русским богатством, верит в русское будущее… Пятилетка была задумана теоретически. Те, кто возражал против ее исполнимости, объявлялись вредителями. План был разработай лишь в общих чертах: населению предоставлялось учиться на ходу, исполнять, как умеют, заданное. Отсюда колоссальные перебои в плане. Отсюда всеобщая разруха в третий, решающий год пятилетки.

Пятилетка не приняла во внимание самого главного – человека, человеческих сил, человеческих знаний… Власть решила, что энтузиазмом можно заменит все… Теперь предел человеческого усилия достигнут… Вслед за промышленными прорывами угрожают прорывы сельскохозяйственные. Может быть близок голод. Русские люди героями сражаются на фронте пятилетки: но это опять война без снарядов. Национальное строительство должно быть спасено. Руководство, объявлявшее сегодня ересью то, что было законом вчера, должно быть сброшено. Неисполнимый план должен быть заменен исполнимым. Долой Сталина. Да здравствует национальное строительство!»120

Хорошо было и безопасно кричать «Долой Сталина» вне пределов России. Но следует помнить и его роль в той же индустриализации, пусть уродливой во многом, но все же позволявшей строить не только промышленные предприятия, но и рабочий класс.

В том же 1932 г. в «Младоросской искре» появилась прелюбопытная статья, связанная с личностью «контрреволюционера» Рютина и борьбой внутри партии. В ней С. В. Дмитревский писал, что Сталин «явно сомкнулся с новой фалангой тех же противорусских и противонародных элементов, какие в свое время стояли за Троцким, Каменевым, Зиновьевым. В то время, как часть этих элементов, заранее распределив роли, сражались на стороне Троцкого, другая часть либо отсиживалась в нейтралитете, либо, подчиняясь необходимости, вела с Троцким показную борьбу. Когда кулаки рабочей и русской части партии оказались крепче, и Троцкий был безнадежно разбит, – все скрытые троцкисты, выплюнув в Эгейскую лужу неудачного вождя, стали ярыми „сталинцами“, стали заползать все глубже и выше в душу Сталина, в его кабинет, в партийное руководство… В то время, как русские революционеры смутно уже начинали сознавать, что роль партии сыграна, как сыграна и роль Сталина, – эта новая фаланга ортодоксальных марксистов крепко держалась за систему партийной диктатуры, ибо только эта система обеспечивала им власть и сытую жизнь. В той же системе был залог и власти Сталина. Интересы сошлись. Сталин стал все больше опираться на новых троцкистов. Вскоре они добились амнистии старым… объединились – и так создалась новая мощная группировка: „семья“ Кагановича – Кагановичи. Когда русские сталинцы заметили эту новую опасность, было уже поздно… Кагановичи его именем (Сталина – В. К.) захватили большинство командных постов партийного аппарата, проползли в государственный, профсоюзный, народно-хозяйственный аппараты; стали в партии, в государстве, в России, как у себя дома… Именно они, правдами и неправдами, проводя в жизнь свою платформу, привели страну к тому состоянию, в каком она находится сейчас: политикой разорения крестьянства создали голод в стране; сознательной бесплановостью строительства и руководства обратили промышленность из блага страны в ее бич… добились того, что страна стала раздетой, разутой, холодной (все как всегда – во всем виноваты одни евреи! – В. К.). Рютины (не только тот конкретный Рютин, который еще в 30-е г. стал на путь борьбы с Кагановичами, но миллионы русских рютиных, составляющих подавляющее большинство партии и комсомола) стали задумываться, шептаться, роптать… Историческая заслуга Рютина, как и Сырцова в том, что они еще в 30 г. осознали, что такой момент настал, и начали борьбу… Надо сказать ясно: рютинская борьба, рютинская группа – это один из отрезков общего фронта наступления русских сталинцев (!!! Во всяком случае, сами младороссы такого термина не принимали. – В. К.) на изменивших им и окружавшего себя Кагановичами Сталин… Никогда Рютины, никогда русские народные революционеры… не пожелают для родной страны реставрации капитализма (одно из обвинений группе Рютина – В. К.). Ибо не для этого, действительно, отдавали от себя все, вплоть до жизни… погибали на фронтах миллионы русских рабочих и крестьян… О политической программе Рютина Кагановичи пока что молчат. Но за границей промелькнуло сообщение, что Рютин де предлагал созвать чрезвычайный съезд советов для упразднения однопартийной диктатуры. Возможно. Но из этого вовсе не следует, что Рютины хотели бы возродить многопартийность, „демократическую олигархию“. Скорее всего, они хотят упразднить партии вообще, заменив их – „великой партией русского народа“… Русские большевики – ленинцы и сталинцы… никогда… не станут напяливать на тело России уродливый и грязный костюм капиталистической, антинациональной „демократии“. Они дадут формам революционной диктатуры окончательную – не партийную уже, а государственную отделку; заменят все противорусское и противонародное русским и народным. И создадут, в конце концов, подлинно народное надклассовое единодержавие, сочетающееся с идущей снизу волной советского народоправства. Таково будет политическое завершение русской революции!.. Рютины, конечно, не говорят этого еще с такой ясностью. Но время ведь идет. Люди зреют. Сознание проясняется… Пусть конкретный Рютин сегодня побежден. Русских Рютиных миллионы. Сегодня они еще в полусвязанном состоянии. Но они начали освобождаться – и освободятся. Рано или поздно будет отдана на слом изменившая русскому народному делу партия. История перешагнет через Кагановичей. И Россия будет жить и рости!.. То, что Рютин сегодня якобы чем-то связан с Зиновьевым и Каменевым – это ерунда. Это сознательно подкинуто Рютину, чтобы спутать карты, чтобы скомпрометировать его и его дело двумя ненавистными всей России именами. Зиновьева и Каменева не жалко: отработанный продукт; шлак (автор отлично усвоил большевистский метод работы с людьми. – В. К.); выбрасывая, ничего не теряешь»121.

Только эта одна публикация позволяет понять тех, кто называл сторонников А. Л. Казем-Бека младоболыпевиками. Хотя, надо сказать, что сам Дмитревский, насколько я знаю, не акцентировал свою принадлежность к младороссам. Это не извинение, а только констатация того, какой, по выражению самих младороссов, царил «бардак» в эмигрантских головах.

Да и сами младороссы свою оценку внутриполитической ситуации в России строили, как и все, в основном, на материалах советской и иностранной печати и на непроверенных источниках информации. Так, К. Елита-Вильчковский в 1933 г. писал, что к новой ситуации готовятся все, прежде всего Лазарь Каганович – «почти бесконтрольный руководитель русского хозяйства… Поддерживать Сталина значит сейчас готовить путь Кагановичу. Больной, износившийся диктатор уже игрушка в руках безответственных выскочек. Восхождение Кагановича знаменует конец коммунистической идейности. Сейчас ходит по Москве шутка Радека „Строили социализм – построили японский феодализм. Сталин – Микадо. Каганович – великий шогун“. Дальше может быть еще хуже: не старая Япония, а новый Китай. Каганович во главе власти – значит, колонизация России; взрыв анархии – значит распад государства, война всех против всех. Опасность сознают все, в ком социализм не убил русского духа. Для националистов уже ясно, что больше идти со Сталиным нельзя…. Отсюда отход от правящей верхушки всех национальных сил, концентрация их вокруг других центров, уже начавшееся противопоставление национального лагеря сталинскому политбюро (политические игры „советских декабристов^ еще не дают оснований причислять их к некоему национальному лагерю, разве только к русским ленинцам или к русским троцкистам! – В. К.)»122.

Пройдет немного времени: Сталин окажется здоров и власть его не будет поколеблена. Соответственно, сменится и камертон в прессе. Младороссы станут писать (1935 г.), что Сталина поддерживают «лучшие силы», для которых падение вождя «означало бы прорыв того хаотического, кипящего начала, которое уже в первые годы режима так трудно было ввести в берега»123. Считая Сталина государственником, младороссы полагали, что им следует придерживаться очень осторожной линии поведения и избегать всего того, что могло бы «показаться в России контрреволюционным». И дальше младороссы пишут в излюбленном будущем времени: «Когда нам удастся завоевать доверие новых людей в России, когда нам в силу наших передовых идей встать как бы впереди процесса национализации революции, когда аппарат революционного штаба будет создан и наша работа здесь поставлена на прочные рельсы, тогда наше прямое и непосредственное вмешательство в ход событий будет уже только техническим вопросом. Самое главное сейчас – работать конкретно»124.

Вероятно, молодежь завораживали такие речи. Последний же призыв для них означал, вероятно, только одно – бороться и обличать староэмигрантов, что они делали с большим вкусом. Правда, и младороссов «кусали» много, соответственно, и Казем-Бека травили порядочно. Можно указать на генерала Скоблина, которого в «Возрождении» и в «голосах России» называли «рыцарем белой идеи», а главу младороссов «изменником, продавшимся большевикам»125. Потом оказалось, что «агентом Москвы» все же оказался пресловутый рыцарь, выдавший своего шефа руководителя РОВС генерала Е. К. Миллера большевикам. Пожалуй, самое значительное место отводилось полемике с непредрешенцами. «Дети» (лагерь Казем-Бека) спорили с «отцами» (лагерь П. Б. Струве). В газете Струве «Россия и славянство» можно было прочесть, что «непредрешенцем внутренним, – в точном смысле этого слова, – может быть человек аполитичный, т. е. безразличный к судьбам своей родины, шкурник и мещанин по своему духовному укладу»126. Весьма неполитичная характеристика аполитичности. Теперь понятно, кто «сгубил Россию» – отнюдь не традиционные для патриотов жидомасоны, а свои, родные, обыватели. Но в данном случае эти слова могли быть отнесены, хотя и с очень большой натяжкой, на счет младороссов с их увлечением «успехами советского строительства».

В свою очередь «дети» задорно утверждали, что «непредрешенство есть попросту ликвидация обывателем в самом себе национального долга», втолковывая ему и заодно себе, что в случае «мировой раскачки» опять будет «стенка», «эвакуация», «регистрация в отделениях ГПУ», размещенных на Курфюрстендамм и Елисейских полях127.

И, конечно, можно понять Казем-Бека, который говорил, что «в нашей русской политической жизни отказ от последовательности и плановости в борьбе с коммунизмом успел за последние годы выкристаллизоваться в форму так называемого «непредрешенства», в котором мы с полным основанием видим главное препятствие к успешности всякой борьбы… это – результат растерянности русских умов, которая не могла не возникнуть в итоге великого национального разгрома… „непредрешенство“ – типичный продукт нашего безвременья, который постепенно устраняется с оздоровлением мышления и с восстановлением духовного равновесия в русской среде… В настоящее время нашей целью является Русская Национальная Революция… мы должны придерживаться тактики путей наименьшего сопротивления и наибольшей целесообразности»128.

Мысли, безусловно, почтенные, не лишенные философских оснований: главное – сохранять веру в Россию, где «куются кадры» для будущей революции, а также верить и готовить себя к «спасению Отечества». Рефреном звучали слова: «режимы уходят, нации остаются. Ставка делалась на время как на главного союзника: «Сталин стар не только в абсолютных цифрах, – писала „Бодрость“ в 1935 г., – сколько стар своим прошлым»129.

Считая, что каждая революция или иное мощное потрясение и ниспровержение основ связаны с прохождением «полосы бонапартизма», младороссы полагали, что на Родине она связана с именем Сталина. Более того: «Драма Сталина – драма бонапартизма. Уже у всех на устах имена его возможных преемников. Все ошибки, все грехи режима уже возложены на его ответственность. Его смерть, естественная или насильственная, грозит потрясением той системе, которую он пытался создать. То же будет и с его преемником, будь он Молотовым, Ворошиловым, Ивановым, Петровым или Сидоровым» 13°. Спасение в одном – в естественном возвращении, но на новом уровне, к монархии.

Но тот же бонапартизм видели и в младороссах их противники. В частности, Р. П. Рончевский писал: «Сталин стар. Может быть, умрет. Сталин отягощен грузом своей жизни – может быть, уйдет на покой. Младоросские кадры решат все, и на месте „вождя“ окажется „глава“. Но можно предполагать, что развитие общего плана произойдет в ускоренном порядке и в несколько измененном виде. Сталин становится и станет Бонапартом. С Бонапартом – все патриоты, и со Сталиным должны быть все младороссы. Вопрос сведется к отказу от программы максимум /по аналогии от поддержки современного Людовика XVIII/ – к предрешенной измене. К психологическому кризису для свято веривших „главе/ Для остальных – служба Сталину, Бонапарту с красным флагом»131.

Конечно, здесь смещены акценты. Младороссы всегда подчеркивали, что они служат и будут верны только России, но отнюдь не «вождю всех народов». Хотя и здесь все было непросто.

В середине 30-х гг. младороссы писали в «Бодрости» следующие строки, перепечатанные затем Троцким в 1936 г. в «Бюллетене оппозиции»: «Мы не отрицаем, что сталинская власть еще формально руководствуется идеями коммунизма… Но мы знаем также, что она подчинила интересы иностранных компартий интересам русского государства, от теории мировой революции перешла к теории социализма в одной стране, и от нее к советскому патриотизму, что идейные интернационалисты находятся в опале или ссылке, а у власти находятся люди, которые или стали патриотами, или вынуждены в них перекрашиваться»132.

Троцкий соглашался с младороссами, что Сталин, желая удержать власть, «плывет по течению национализирующейся революции». В закрытии Общества старых большевиков троцкисты и младороссы видели пример борьбы со «старой гвардией». Сторонники Казем-Бека и Троцкого были единого мнения о том, что Сталин из лидера компартии стремится стать народным, национальным вождем – и именно в этом «весь смысл происходящего в России»133.

Младороссы полагали, что если акцент ставится не на гордость строительством, не на гордость режимом, как прежде, а на любовь к родной земле, то это свидетельствует о пробуждении в народе национализма. «Нравится это Сталину или нет, он уже защищает не только „страну социализма/ но именно Русскую землю». Именно поэтому они полемизировали со староэмигрантами, утверждавшими, что «большевики упразднили само понятие о России, т. е. о националы ном государстве, существование которого связано с территорией»134.

Более того, в головах эмигрантов бродили «фантастические планы об избрании вместе со всем русским народом Сталина царем. И „разговоры в этом смысле приходилось слышать все чаще“ в эмигрантской среде»135.

Такое вот удивительное соединение монархизма с большевизмом, почти такое же, как синтез социализма с демократией.

В чем же причина столь удивительного явления? Вероятно, ответ следует искать в застарелом комплексе вины интеллигенции перед народом, равно как в иных настроениях части молодежи, взращенной вне отечества, но испытывающей гордость за свою родину, ее успехи, связываемые с именем Сталина.

В 1931 г. Казем-Бек в своей программной речи «К Советской Европе или к Молодой России», говоря о коммунизме, утверждал: «Это учение и строй, им созданный, не могут не считаться утвердившимися, пока господство их ограничивается рамками одного, хотя и огромного государства. Все усилия последователей этого учения, все ресурсы, основанного на нем государственного строя, направлены поэтому к одной цели… утверждению во все мире „диктатуры пролетариата“… Построение социализма в одной стране… оказывается для Сталина только средством для подготовки базы и кадров для генерального штурма… Пятилетний план индустриализации России, как и сплошная военизация русской молодежи обоего пола, как и создание чудовищных технических средств для воздушной и газовой войны (история финской кампании продемонстрировала обратное – В. К.) – все это составные и необходимые части одного общего, всепокрывающего плана – плана мировой революции… Для противников коммунизма, в частности для русских эмигрантов, самым опасным заблуждением явилось бы предположение, что коммунизм может хоть на время сложить оружие. Коммунизм будет бороться за победу до своей победы или до своего поражения. Остановиться коммунизму невозможно именно потому, что остановка это уже поражение. Все социалистическое строительство, социалистическое соревнование, ударничество – только средство для победы… если сорвется или будет срываться их русская (!!! – Почему не коммунистическая!? Здесь опять явная подмена. – В. К.) авантюра, они, не колеблясь, пойдут на авантюру мировую». В итоге следовало следующее заключение: «Итак, для нас, зарубежных националистов, вопрос идет не о борьбе с национальными общерусскими силами, а о борьбе со сталинской верхушкой, ради возглавления той России, которую Ленин и Сталин против своей воли вывели из многолетнего сна (выводить ее начали те же предшественники младороссов еще в 18 веке. Да и сам народ не был той девкой, которую насильно выдают замуж. – В. К.). Мы заодно с теми, кто в России, хотя бы пока под коммунистическим флагом, делает национальное дело. Общий фронт всех русских против Сталина – вот основной лозунг»136.

Поверхностное чтение этих слов может, как Р. П. Рончевского, привести к выводу о демагогии автора. Впрочем, она и должна присутствовать в любых материалах программного характера. Дело здесь не в дозе, а в двух чрезвычайно важных положениях, продекларированных А. Л. Казем-Беком. Первое: «национальные общерусские силы» – это сам народ. Второе: «национальное дело» можно строить и под «коммунистическим флагом». Такая трактовка, разумеется, не могла быть воспринята теми, кто отрицал всякую возможность сосуществования, некоего симбиоза советского строительства и национальных идеалов. Можно пойти и дальше, утверждая, что все содержание XX века есть борьба за социализм во всемирном масштабе. Вопрос и беда только в том, что существовали и сейчас бытуют, живут различные представления об этом удивительном феномене, сопровождающем человека на протяжении его истории.

Проблема чрезвычайно трудная и деликатная в своем историческом контексте. Однако если принять в качестве одного из идеалов сильное государство, то большевики делали национальное дело. Здесь можно возразить, что в этом процессе убивали народ, вытравляли его дух, искореняли религию. Было и первое, и второе, и третье. Но… это движение с его заветной мыслью – виноваты все, только не я – началось еще до революции. Бессмысленно также отрицать роль и значение иррационального, а если говорить понятным языком, то божественного провидения. Не следует забывать и о том, что в России, вступившей на историческую авансцену сравнительно поздно, на первом месте всегда стояли интересы государства, но отнюдь не личности и ее права, на чем отлично сыграли борцы с самодержавием в 1917 г.

К этой теме я еще вернусь несколько позже.

Сам А. Л. Казем-Бек в феврале 1938 г. в статье «Предательство вождя» писал: «Культ силы естественно не может быть сопряжен с цветением культуры. Он развивается на развалах прошлого, разрушенного и опустошенного великой бойней народов. Право силы не имеет ничего общего с утонченностью и изощренностью культуры. Природный здравый смысл оказывается достаточным, чтобы обеспечить господство за сильными людьми.

Но для людей, возвысившихся над другими, нельзя быть во власти жупелов. Власть обязывает. Носитель власти не может разделять с обывателями их предрассудков и иллюзий. Опыт власти учит ее носителя многому. Едва ли не главным поучением всякой власти является сознание ответственности.

Современный мир дает нам великое множество ярких примеров сильной власти в руках сильных людей. В нашу эпоху наблюдается настоящее цветение выдающихся личностей. И именно поэтому пожаловаться на однообразие и скуку нашим современникам трудно… Сталин – человек сильный… Но он некультурен. Он не знает ни мира вообще, ни Европы, в частности»137.

Суть всей этой тирады в заключительных словах: все остальное лишь преамбула к ним. Только младороссы знают мир и могут возродить страну, ее культуру! Лишь они в состоянии помочь России на новом этапе, избавить ее от международных опасностей, восстановить русское имя на мировой арене.

Но и самим младороссам требовалось очистить свое имя от связей с «новым» фашизмом, угрожавшим их Родине. Современные исследователи феномена фашизма рассматривают его в мировоззренческом плане как идеологию консервативной революции, включающей в себя: национализм, окрашенный в мистические тона, веру в государство или мистический этатизм, идею социального государства, структурирование общества по профессионально-корпоративному признаку, т. е. корпоративизм, ориентацию на традиционные ценности, ксенофобию вплоть до расизма, веру в конструктивные возможности политического насилия, идею расширения «жизненного пространства нации», антипарламентаризм, вождизм, милитаризм138.

И еще одно определение: «Фашизм это идеология и практика, утверждающие превосходство и исключительность определенной нации или расы и направленные на разжигание национальной нетерпимости, обоснование дискриминации в отношении представителей иных народов, отрицание демократии, установление культа вождя; применение насилия и террора для подавления политических противников и любых форм инакомыслия; оправдание войны как средства решения межгосударственных проблем»139.

А теперь немного о национал-социализме. С ним также все далеко не просто. В 1934 г. Гитлер разъяснял своим партайгеноссе, что он взял «национальное сознание – у буржуазной традиции, живой и творческий социализм – у марксистов»140. В «декларации о намерениях» он ставил задачу образования «фольксгемайншафт» – народного государства, «создания единой и организованной динамической массы»141.

Именно феномен национал-социальности в фашистских построениях и привлекал интерес младороссов, прежде всего к итальянскому опыту, связанному с именем Бенито Муссолини

Кстати, он был хорошо знаком с Лениным, высоко ценившим Муссолини, с которым он на Капри «игрывал» в шахматы. Да и дуче отдавал должное Владимиру Ильичу. Его Италия одной из первых признала в 1924 г. де юре СССР. Москва признала ее номинальный приоритет в этой международной области. Напомню известное: еще 30 ноября 1923 г. Бенито Муссолини заявил, что «для признания Советской России де юре у фашистского правительства нет никаких препятствий». Россия тогда была «впередсмотрящим», указавшим путь многим «строителям новых небес».

В январе 1933 г. Казем-Бек, рассуждая об итальянском фашизме, писал: «… Что такое фашизм? Реакция? Если фашизм реакция, то он реакция на „испытание войны – полупроигранной, и победы – полурастраченной“. Революция? Фашизм – революция. Революция против того, что было настоящим до его торжества и что так противоречило прошлому – прошлому страны, столицы, народа… Италия не захотела быть музеем. Не захотела быть кладбищем. Не захотела быть „страной прошлого“. И она пошла в бой за будущее. Поэтому возник фашизм… У фашизма не было доктрины. Он взял у всех доктрин то, что могло быть полезно, пригодно возрождавшейся Италии. В фашизме отразились самые противоречивые философские системы, самые противоположные теории»142.

Другой младоросс Л. Гринченко в статье «Муссолини как образец политической действенности» в 1932 г. писал: «Основная идея Муссолини в области „естественного закона“: „Бог, семья“ («Бог в вершине, семья в основе»)… критерием „соответствия“ и „несоответствия“ общественной государственной жизни естественному закону будет служить направленность воли к пониманию цели жизни – для первого, как „служение“, а для второго как „наслаждение“. Поясним, что мы под этими терминами понимаем. В идеале жизни как служения, человек признает себя зависимым, подчиненным высшему… Это связано с самопожертвованием, „положением жизни за други своя“, укрепляющим единство жизни, созидающим жизнь. „В идеале жизни, понятой как наслаждение“, человек утверждает себя как существо независимое, полагающее цель своего существования в самом себе. Это неразрывно связано с эгоизмом, эгоцентризмом, разрывающим общее единство нации, разрушающим жизнь. Предсмертная мысль Соловьева „История есть искупление“ подтверждает высказанное положение. Несмотря на это, даже среди философско-богословских трудов об обществе, хотя и существуют книги, кладущие в основание идею служения (укажем, например, на… книгу проф. Франка „Духовные основы общества“), однако существует немало и таких, которые ее отрицают и тем утверждают идею противоположную – идею „своеволия и наслаждения“ (укажем, например, на книгу Н. Бердяева „О назначении человека“). Что же делать? Мы живем в страшное время тончайших подлогов и подмены „света истины“ „болотными огоньками“. Прав был Леонтьев, когда писал: „Русский старовер, и польский ксендз, и татарский мулла, и самый дикий и злой черкес лучше и безвреднее наших единокровных и по названию, но не по духу, конечно единоверных братьев“. Увы, дано нам теперь эти слова повторить. Мы имеем право сказать: фашизм, кладущий идею служения сознательно и убежденно в основание своей идеологии и своей деятельности, больше способен „естеством законная творить“, чем наши „по названию“ (но не по духу) „единоверные братья“, эту идею отрицающие. Интересно отметить также, что с точки зрения вышеуказанного соответствия или несоответствия естественному закону, фашизм может рассматриваться как антитеза масонству. О последнем вот что говорит одна из последних энциклик римского первосвященника: „Католическая Церковь веками боровшаяся с масонством, конечно, лучше других знает этих своих врагов. Масоны трудятся над низведением человечества в состояние животного; не давать человеку другого правила поведения, кроме приманки наслаждения, это – вести род человеческий к угасанию в ничтожестве и бесчестии“. Конечно, эту характеристику можно отнести не только к одним масонам, но тем больше значение фашистской идеологии в деле оздоровления мировой жизни»143.

Комментарий: если хочешь что-либо доказать, то в истории всегда можно найти подтверждение своим мыслям. В принципе можно согласиться с «идеей служения», то есть верховенства государства над личностью. Однако в случае с масонством гораздо сложнее. Позволю себе несколько отвлечься и привести завершение доклада ложи «Ас-трея» от 14 октября 1933 г. – «Русское масонство и русская литература»: «Этот старый многоветвистый дуб, это старая наша культура, а одной из самых мощных ветвей ее было старое русское масонство. Но до этого их воспиталось столько поколений замечательных русских людей. Мы верим, что этот дуб заживет полной жизнью, засверкает сочной своей зеленью под лучами весеннего солнца, восхода которого мы все так страстно ожидали. Да цветет пышным цветом на родной земле и наше русское масонство. Наша жизнь еще впереди»144. И еще: «Основная мысль той народной мудрости звучит в словах Каратаева, что „жизнь человека не имеет смысла как отдельная жизнь, а имеет смысл только частица целого, которое надо чувствовать, разве эта жизнь далека от той основной идеи, на которой строится все существование нашего Ордена, идеи братства. Всегда все братья тоже лишь части целого, которое надо постоянно чувствовать. Да и само противопоставление мудрости народной – мудрости масонской, как мудрости книжной разве оно верно. И не чувствуем ли мы, увидевши свет, что наша мудрость идет не из книги и толстых фолиантов, а из глубокой дали веков“»145. И еще один сюжет из истории русского масонства: «В основе новиковского масонства лежало именно искание истины. Припомните, как сам Новиков, не будучи в силах сдержать слезы, просил Рейхеля сказать признаки, по которым можно было бы отличить истинное масонство от ложного. Н. Рейхель, сам волнуясь и плача, говорит, что вернейшим признаком ложного масонства является наличность к (аких) – либо политических стремлений… В чем должна состоять коренная цель масонских исканий: в нравственном самоусовершенствовании человека или в мистическом проникновении в тайну Божества, мироздания, природы и человека. В чем цель масонства? В осуществлении всечеловеческого братства и утверждении достоинств человеческой личности или личная нравственность и работа над ее развитием нужна лишь как служебное средство, при помощи которого можно было научиться проникнуть в мировые тайны. Иначе говоря, в чем центр тяжести? в области этики или в области гносеологии? Новиковское масонство решило вопрос во втором смысле – оно поставило своей задачей постичь пути к познанию истины, к познанию существа Бога, человека и природы. Оно верило, что истина есть тайна, доступная немногим… тайный процесс состоит не в логической работе ума, а в мистическом озарении свыше, и что озарение может быть доступно лишь нравственно совершенному человеку Добродетель признавалась как единств, путь к познанию истины»146.

Возвращаясь к прерванному сюжету об интернациональном фашизме, следует отметить, что его всеобщность зиждилась на многих основаниях истории человеческого рода, рождалась из борьбы категорий «необходимости» и «свободы». Так, в коренном вопросе о собственности младороссы сходились с итальянцами-фашистами. В статье «Фашизм и собственность» подчеркивалось, что для младороссов свобода собственности это – «сохранение принципиального значения собственности и ограждения ее законом». После этой исторической фразы, уводящей в область римского права, следовала другая – ближе к современности: собственность понималась как «социально-экономическая функция личности (или коллектива), а не как самодовлеющая ценность». У итальянских фашистов эта проблема также решалась через трактовку собственности не как преимущества, а источника обязанностей и ответственности. Младороссы утверждали, что собственность есть «управление имуществом, при том управительством „по доверенности“ от государства». Подобное определение можно было найти и в фашистской прессе: «Неприкосновенность собственности не является принципом фашистского государства, которое показало, что умеет сокрушать собственность во имя отечества». И дальше, обращаясь к земельному вопросу, «Младоросская искра» цитировала корреспонденцию в газете «Тан»: что в Италии «земельные собственники не могут располагать собственностью, как им угодно. Они, прежде всего, обязаны обрабатывать землю… Наконец, они в известной мере лишены права сеять и жать, что им угодно, так как должны подчиняться указаниям государства, в частности, его предписанию засеивать пшеницей треть всех земель»147. В сущности, Муссолини здесь заимствовал идею гильдейского или профсоюзного социализма, ставшего основой корпоративизма.

Опыт строительства тогдашней Италии представлял чрезвычайный интерес для сторонников А. Л. Казем-Бека уже только по той простой причине, что идеи Муссолини, идеалы фашизма были им весьма близки. И думается, что будущую жизнь в новой России они во многом «списывали» с итальянского образца.

Знакомя своих читателей с итальянским опытом, «Младоросская искра» писала в 1934 г.: «Корпоративное государство покоится в Италии на своих двадцати двух корпорациях… на основе сотрудничества и представительства предпринимателей, рабочих, техников, умственного труда, администрации, партии. Их задача – дисциплинировать коллективно-трудовые взаимоотношения и осуществить управление хозяйственными отношениями, проводя единую унитарную дисциплину народного производства… Чтобы осуществилась корпоративная дисциплина и наладилась корпоративная жизнь… нужно тоталитарное, целостное государство… нужна единая партия, представляющая солидарность и политическую силу, нужно высокое идейное напряжение, представляющее дух нации и нравственную силу… Тоталитарное государство должно быть сильным и человечным» 148. Неординарная трактовка «проклятой» тоталитарности! Сюда добавлю, что с 1923 г. по 1942 г. по политическим мотивам в Италии было казнено 38 человек149.

1 ноября 1936 г. Муссолини в очередной речи, полной парадоксов и неожиданностей, утверждал: «… мы не бальзамировщики прошлого. Мы – предтечи будущего. Мы не доведем до крайних последствий капиталистическую цивилизацию с ее механизированными, бесчеловечными чертами. Мы создаем новый синтез. Через фашизм мы открываем широкий путь подлинной, человеческой цивилизации труда»150. Все эти идеи в «конфетной упаковке» не могли не привлекать младороссов, во многом смотревших с одних и тех же позиций на происходящее в Европе и мире.

Определенный интернационализм мышления у сторонников нового порядка подтверждал привлекательность и мощь фашистских идей, возникших на почве «спасения» нации и мира, установления «нового порядка».

Муссолини, в частности, утверждал: «Для фашизма стремление к империи, т. е. к национальному распространению является жизненным проявлением; обратное, „сидение дома“, есть признаки упадка. Народы, возвышающиеся и возрождающиеся, являются империалистами; умирающие народы отказываются от всяких претензий… Если каждый век имеет свою доктрину жизни, то из тысячи признаков явствует, что доктрина настоящего века есть фашизм»151. Это был тот самый «голубой фашизм», над которым задумывались как новым словом в мировой истории Бертран Рассел и Николай Бердяев.

Идеями фашизма увлекались не только младороссы. Так, в 1936 г. в Париже генерал А. В. Туркул, о котором говорили как об агенте влияния страны Восходящего Солнца, организовал «Русский национальный союз участников войны». В отличие от многих своих товарищей по оружие, генерал подчеркивал – «Наш идеал – фашистская монархия». Девиз – «Бог, отечество и социальная справедливость». Здесь только одно замечание: можно только «восхищаться» тем, как социальная справедливость «портит» историю!

Фашизм с его национально-социальной доминантой представал как некое обновление, даже возрождение общества.

В 1935 г. «Бодрость» писала: «На наших глазах пришел к власти болгарский фашизм… Идеи, уже наметившиеся в эпоху прошлогоднего майского переворота, окончательно определились и уточнились с приходом 22 января нынешнего года правительства генерала Златева. Они созвучны установкам младороссов… Новый строй не только не входит в конфликт с Троном, но, наоборот, находит в нем незыблемую опору: историческая преемственность сочетается с социальным радикализмом. 24 февраля г-н Златев произнес большую программную речь. В ней он говорил: „Монархия… символ общенациональных интересов и общенационального единства". „Нация есть реальность прошлых, настоящих и будущих поколений, спаянных в единство кровью, религией, бытом, языком, духом и традицией"… „Новое государство не будет ни классовым, ни партийным"… „Собственность и капитал… не являются самоцелью, а исполняют в рамках нового государства общественные функции на основах экономического сотрудничества и солидарности"… Отмечая наше единомыслие в основных вопросах, мы рады приветствовать начало осуществления родных нам идей в стране нам родственной и близкой»152.

Это было и время лозунгов, манифестов. Так, в фашистском «символе веры» были такие пункты: «Верую в вечный Рим, мать моей страны», «И в Италию, ее первородную дочь», «Верую в гений Муссолини», «Верую в обращение всех итальянцев», «И в воскресение Империи. Аминь»153.

Так, младороссы усматривали фашизацию России в явлениях, которые трудно, мягко говоря, связать с фашизмом. Например – рост народонаселения, тяга к культуре, к знаниям, к науке. Само просвещение трактовалось как средство самоубийства коммунизма. Фашистский, по своей сути, процесс оздоровления русской нации младороссы усматривали в возрастающей в стране роли молодежи, ее стремлении к «индивидуальному развитию в рамках сотрудничества, к социальной справедливости, к здоровому национализму, к укреплению семьи, к духовной жизни, не упраздненной материализмом». Сама власть, по их мнению, вынуждена считаться с такими настроениями и идти на уступки, которые просматривались в таких «мелочах», как восстановление ученых степеней, введение преподавания истории, популяризация отечественной классической литературы. И тут же: пропаганда против абортов, усложнение процедуры брака и развода, принятие драконовских мер против гомосексуалистов и пр.154.

Поэтому не кажется удивительным, что в 1933 г. в Берлине Всероссийская фашистская партия (ВФП), Союз младороссов и Российское национал-социалистическое движение (РНСД) заключили известный акт о совместном сотрудничестве. Под этим документом, больше напоминавшим акт о намерениях, нежели официальное свидетельство о конкретных действиях, поставили свои подписи их лидеры – Анастасий Андреевич Вонсяцкий, Александр Львович Казем-Бек, кн. Павел Михайлович Авалов.

Каковы же были причины этого своеобразного объединения, впрочем, так и оставшегося на бумаге? Главная причина заключалась в неприятии коммунизма, идей III Интернационала. Много было общего и в идеях будущего устройства России без коммунистов. Так, идеологи ВФП задумывали свое отечество как национальное трудовое государство, в котором не будет ни эксплуататоров, ни привилегированных классов, а земля не будет передана в собственность помещиков и капиталистов; все национальности получат право на широкое самоуправление; сельские и городские советы будут преобразованы в национальные советы, чьи представители составят Всероссийский национальный совет – высший административный орган России; религия не будет гонимой и займет достойное место в стране; колхозы и совхозы будут уничтожены, каждый русский гражданин по достижении 21 года получит земельный надел из госфонда, рабочие получат действительное право участвовать в управлении предприятиями через своих представителей; внешняя торговля и монополии будут в руках государства; экспортные поставки станут возможными лишь только после удовлетворения всех нужд государства; и пр. Однако главное отличие ВФП от младороссов заключалось в неприятии еврейства и ограничении его прав155.

Все это весьма похоже на процессы в нашей стране. И можно даже выдвинуть в чем-то парадоксальное утверждение, что история по своей природе фантомна, т. е. обладает свойством творить двойников. И распознать истинное так же сложно, как и увериться в ложном.

Сами младороссы признавали, что в этих программных установках не все в достаточной степени разработано и некоторые из них вполне могут оказаться неосуществимыми.

Тут же поспешу заметить, что творцом доктрины (по определению младороссов) столь привлекательного для них по многим чертам «Третьего Рейха» был А. Меллер ван ден Брук, личность, почти незнакомую современным историкам. Но именно он был создателем государственной идеологии НСДАП, хотя, как ни парадоксально, никогда не имел никакого отношения к основателям партии. Меллер ван ден Брук вновь начал рассматривать государство как сложный феномен, бытие которого определяется не только логикой становления и развития, но и иррационализмом событийности. Либерализму с его упрощенным видением мира он противопоставлял консервативное восприятие государства. Настоящий консерватизм, по его мысли, может и должен быть охарактеризован и представлен как «новое творчество, укорененное в истории». При этом философ утверждал внутреннее родство консерватизма с революционностью, которая «разбивает самодовольную рациональность либерализма, и, творя историю, двигает вперед, хотя бы даже вопреки собственному намерению, все тот же единый поток жизни, который в конечном итоге неизбежно историчен, „консервативен^»156.

В сущности, здесь консервативный революционер говорил, как представляется, об органической демократии, в которой народ рассматривается как качественная и органическая общность, укорененная в истории и обладающая своими духовными, культурными, национальными и политическими характеристиками-константами и участвующая в строительстве своей судьбы, своего будущего.

В сущности, для понимания темы следует привести слова Константина Николаевича Леонтьева, для которого идея государственности связывалась с феноменами развития и охранительства. Размышляя на эту тему, он писал, что развитие любого государства «сопровождается постоянно выяснением, обособлением свойственной ему политической формы; падение выражается расстройством этой формы, большей общностью с окружающим… Форма есть деспотизм внутренней идеи, не дающей материи разбегаться»157. Смена форм, начавшаяся в XVIII–XX вв. вследствие эгалитарно-либерального процесса, по Леонтьеву, возможно, и полезна для вселенной, но не для длительного сохранения самих отдельно взятых государств. Исходя из своей теории трехэтапного исторического процесса – эпической простоты и патриархальности, сложного цветения, вторичного смешивания и упрощения с последующим разложением и гибелью – Леонтьев подчеркивал, что в начале третьего этапа «в смысле государственного блага все прогрессисты становятся неправы в теории, хотя и торжествуют на практике… Все охранители и друзья реакции правы, напротив, в теории… ибо они хотят лечить и укреплять организм… Они все-таки делают свой долг и, сколько могут, замедляют разложение, возвращая нацию, иногда насильственно, к культу создавшей ее государственности. До дня цветения лучше быть парусом или паровым котлом; после этого невозвратного дня достойнее быть якорем или тормозом для народов, стремящихся вниз под крутую гору, стремящихся нередко наивно, добросовестно, при кликах торжества и с распущенными знаменами надежд»158.

Эта диалектическая формула придает совершенно иное звучание и оттенок трагизма штампованным характеристикам сложнейших понятий бытия. Рассуждения же по известной проблеме органической демократии представляются несколько надуманными, в чем-то утопичными, может быть даже банальными в своей простоте и известности. Столь широкий спектр не согласующихся определений вызван у меня, прежде всего, «чувством» игры в понятия, чем так часто «грешат» философы. Причем доказать спорность их положений достаточно трудно: все остается будущему. Если же обращаться к опыту прошедшего времени, замечу, что история человечества дает мало шансов говорить о некоей органической демократии. И чтобы поставить точку, прошу вспомнить гегелевское определение действительности. И все же русская молодежь, младороссы, прежде всего, думали о будущем. Сама величественная история России утверждала их в вере в ее великое будущее, в ее предназначение сыграть спасительную роль для всего человечества. Будучи русскими до мозга костей, они считали, что любовь к Родине или русский национализм, проявляется в характере, чувстве долга, в пренебрежении личным, в подчинении личности государству, обществу, его интересам.

Вдумываясь в мысли творцов и сторонников революционного консерватизма и органической демократии, можно заметить, что они весьма талантливо и удачно «схватили» суть исторического процесса. Те же самые принципы органической демократии нашли свое воплощение в программных установках младороссов, обозначавших Россию в форме монархии трудящихся. Тем не менее… Если задуматься над теорией революционного консерватизма, то она, в сущности, представляет собой настолько широкое поле для мысли и истории, что может быть использована для доказательства своей правоты людьми самых различных взглядов и положений в обществе. Здесь могу сказать одно – сторонники революционного консерватизма будут всегда настаивать на примате ценностей прошлого, испорченных или забытых настоящим.

«Возвращаясь в фашизм» скажу, что для младороссов можно было с соответствующими поправками иметь свой «символ веры». Но прилагательное «фашистский» уже было неприемлемо: установки гитлеровской Германии «испортили чистую идею». Кирилл Елита-Вильчковский, отвечавший за политическую подготовку младороссов, в своей лекции, опубликованной в 1935 г. писал: «… национал-социализм в теперешней его форме идейно противоречит фашизму: универсальную идею фашизма он подменяет идеей расовой, разделяющей человечество. Он возвел физический признак крови в высшую ценность, расовые свойства – в мерило этики, морали, даже религиозной жизни. Христианскому идеализму и всем исканиям социальной справедливости фашизма и коммунизма он противопоставляет расовый эгоизм. Итальянские фашисты не даром называют его „сатанинским фашизмом“, „фашизмом наизнанку“… Как бы то ни было, фашизм в его нынешнем виде далек от того, который мы в свое время так горячо приветствовали. Нынешний фашизм не только не противопоставляет себя германскому национал-социализму, но, наоборот, подчеркивает свою идейную с ним родственность. С фашизмом отождествляют национал-социализм уже не противники фашизма… а наоборот его сторонники. От национал-социализма фашизм перенял его расовую доктрину, и даже культ голубоглазых блондинок». «Эта доктрина, научно совершенно беспомощная, не только снижает самый уровень фашистского мышления, но и лишает фашистскую идею ее духовности и ее универсальности… Национально-расовый эгоизм, возведенный в принцип, оказывается в резком противоречии с христианским учением и христианской моралью. По примеру национал-социализма фашизм склоняется к отрицанию этой морали, как морали слабых, незаметно подменяя ее культом силы и ненависти, укрепляющей национальную сопротивляемость. Благо государства объявляется высшим благом, и польза государства оправдывает все средства. Соображениям целесообразности подчиняются все другие соображения… В союзе с фашизмом, прикрытые фашистской поддержкой, оказываются пораженцы и мракобесы. Наоборот, движения и группы, близкие прежнему фашизму, и ему дружественные, подвергаются не только травле, но иногда и преследованиям»159.

Например, Жорж Валуа, создавший в середине 20-х гг. первую французскую фашистскую организацию «Фасции», умер в концлагере 16°.

В конце своей «защитительной речи», главный политрук утверждал: «…младороссы приветствовали фашизм, пока видели в нем, если еще и не совершенный синтез между духовным наследием старой Европы и требованиями нашего времени, то, во всяком случае, попытку такого синтеза, попытку переоценки ценностей, позволяющей, сохранив подлинно ценное, отбросить ложное, устаревшее или загнившее, попытку взглянуть на мир менее предвзято, более реально, с большей высоты… Так называемые фашистские державы оказываются с точки зрения младороссов враждебными, лишь, поскольку они поддерживают анти-русскую политику, прикрытую идеологией анти-коминтерна. В своей внешней политике младороссы не знают никаких предвзятых „фильств“ или „фобий“ и руководствуются лишь интересами РОССИИ… в плане идеологическом: ни фашизм, ни антифашизм, а младоросскость, а в плане внешнеполитическом: одно мерило – интересы России»161.

Со своей стороны, хотел бы подчеркнуть следующее: во первых, идея, теория и практика, почти никогда не представляют собой органическую триаду, во вторых, наличие множественных толкований «универсальных» учений вело к их поляризации.