Шасси огромного лайнера коснулось бетонной дорожки лос-анджелесского аэропорта. Самолет вернул Пич домой после четырнадцатидневного отдыха во Флоренции и страшных двадцати четырех часов в Милане. Слава Богу, она осталась жива и здорова! И наконец-то на родине. Пич задумчиво провела рукой по безнадежно испорченному плащу. Приобретенный по настоянию дочери, он спас ей жизнь. Пич сохранит плащ как реликвию. А может быть, это рука незабвенного Дрейка с небес отвела дуло пистолета, и пуля утонула в пушистом дорогом мехе…

Еще раз она последовала совету покойного мужа, и в очередной раз он оказался прав. Хотя полиция и пыталась убедить ее, что это не было простым похищением и скорее имеет политические мотивы, Пич осталась при своем мнении.

Захват заложников — весьма распространенное явление в Италии, и Дрейк не зря опасался, что подобное может произойти и с членами его семьи. Он никогда не боялся за себя, но мысль о том, что могут пострадать жена и дети, внушала ему страх. С того самого дня, как муж узнал, что Пич беременна, он сделал все, чтобы оградить частную жизнь семьи от любопытных. Ни разу Дрейк не дал разрешения на опубликование снимков своих детей и добился того, чтобы его чеканный профиль, доселе часто мелькавший в прессе, появлялся на страницах газет как можно реже.

Они вели уединенную жизнь. Дрейк старался вести дела так, чтобы внимание привлекали его инвестиции, а не он сам. Адвокатам и банкирам было приказано сохранять анонимность, а он, оставаясь в тени, наслаждался головокружительными комбинациями.

Шли годы, и никто не тревожил покой семьи, так что все чувствовали себя комфортно и безопасно. И Пич отбросила идею о том, что нападение носило политический характер, как вздорную. Просто смешно! У нее не было врагов, и, несмотря на свое многомиллионное состояние, Пич не могла им распоряжаться. Дрейк оставил все в руках людей, здравому рассудку которых доверял больше, чем жене.

Как только полиция дала разрешение, Пич позвонила Анне и предупредила о возможных провокациях. Похитителям удалось скрыться, и она опасалась того, что их следующей мишенью станет дочь. Пич упрашивала Анну вернуться домой вместе с ней, но та не захотела. Италия уже стала ее домом, и единственное, что Анна пообещала матери, дабы утешить ее, так это нанять шофера на некоторое время, пока все не успокоится.

Большие дети — большие проблемы. Пич на собственном опыте пришлось убедиться в этой истине. Сначала Стив с его винодельней, затем Анна… Как сможет мать сейчас, когда нет рядом Дрейка, защитить своих детей?

Майлз, конечно же, поджидал ее у ворот. Он самый лучший и верный из слуг. Пич готова была обнять его, высокого и худого, но ограничилась теплой приветливой улыбкой.

— Простите, что пришлось заставить вас так долго ждать, Майлз. Эти идиоты на таможне обыскивали меня, как злостную контрабандистку.

— Добро пожаловать домой, мадам. Как вы себя чувствуете? Вы немного бледны.

— Они все хотели убедиться, что я не провожу контрабанды в обручальном кольце, словно у меня без этого не достаточно было проблем в этой проклятой поездке.

— Что-нибудь случилось? Вы, кажется, чем-то расстроены.

— Парочка громил решила меня украсть в миланском аэропорту. В Италии любят развлекаться подобным образом. К счастью, мне удалось вырваться. Но плащ, мой новый плащ, безнадежно испорчен! — Она развернула его так, чтобы несколько дырочек стали видны на просвет.

— Боже мой, мадам… Они вас едва не убили! — воскликнул Майлз, забыв про свою показную невозмутимость. — Наверное, нам следует позвонить мистеру Дулею, чтобы у дома выставили охрану.

— Не думаю, что в этом есть необходимость… Но стоит подумать над твоим предложением, Майлз. Дома я чувствую себя в гораздо большей безопасности. Как хочется, чтобы и Анна с Фредериком вернулись жить домой. Вы уже перебрались в пентхауз?

— Нет, мадам. Мы планировали переехать завтра, хотя для вас миссис Хаммонд все уже приготовила. Конечно, после того, что вам довелось пережить, понятно ваше нежелание ночевать одной. Я разбужу Сару, мы возьмем самое необходимое и поедем с вами.

— Не стоит, Майлз. Не хочу причинять вам лишние хлопоты. В конце концов мы в США, а не в Италии. Насколько я знаю, охране моих новых апартаментов можно доверять. Поэтому завтра утром без ненужной спешки вы с Сарой переедете ко мне. Как там Винни?

— Ждет вас в машине. Собачка очень скучала без вас. Будем надеяться, она быстро освоится в новом доме.

Через полчаса Майлз разворачивал «роллс-ройс» в подъездную аллею бульвара Вилшир. Швейцар помог Пич выйти из машины, и она с маленькой Винни на руках поспешила в просторный, с высоким потолком вестибюль. Холодом веяло от мраморных полов, льдинками сверкали хрустальные люстры и светильники. И зачем она позволила затащить себя в этот павильон Дороти Чендлер?

Личный лифт тихо заскользил на полностью принадлежавший ей двенадцатый этаж. Швейцар вставил ключ в панель лифта, и дверь открылась. В нескольких словах он объяснил ей действие различных систем защиты, но Пич запуталась в обилии кнопок и цифровых комбинаций.

— Увы, я не в силах сразу разобраться во всем этом. Вы не могли бы просто запереть меня на ночь? Утром, на свежую голову, вы мне все объясните еще раз.

— Разумеется, миссис Малони. Внизу постоянно находятся трое дежурных. В каждой комнате имеется красная кнопка — кнопка тревоги. Вам достаточно просто нажать на нее, если вдруг понадобится помощь. Спокойной ночи. И добро пожаловать домой.

Пич включила свет. Вот оно, воплощение ее первого крупного самостоятельного решения! Да благословит Господь этот дом! Пусть здесь ей сопутствует удача. Пич искренне верила, что на новом месте жизнь ее станет веселее. Именно поэтому она торопила Хораса с покупкой этих апартаментов. Однако за время отдыха в Италии уверенности в том, что перемена места жительства может серьезно изменить ее жизнь, поубавилось. И появились сомнения.

Но вот сейчас она на пороге нового. Это первый купленный ею дом. Пич уже исполнилось сорок пять, и она успела пожить во многих домах, но эту ночь она проведет в первом по-настоящему своем доме. Доме, купленном на свои деньги. И здесь ее никто не ждал. Ни муж, ни дети, ни слуги. Только Пич, и больше никого.

— И еще ты, Винни. Иди ко мне, давай посмотрим, что это такое…

Пич опустила маленькую собачку на пол и обвела взглядом окружавшее ее великолепие. Она, безусловно, надеялась на нечто неординарное, и увиденное не обмануло ее ожиданий. Паркет из светлого полированного дерева был инкрустирован красным так, что затемненные участки складывались в стилизованный орнамент из хорошо узнаваемых персиков. Пич опустилась на колени, любуясь великолепной работой мастера, и погладила теплое дерево, словно желая на ощупь почувствовать красоту, радовавшую глаз.

Она обвела взглядом стены теплого бежевого оттенка, тяжелые, изысканно простые бра из стекла. Ни стульев, ни табуретов. В холле было пусто, если не считать великолепной работы Моне: балерина в полный рост с опущенным долу взглядом. Фигура была выполнена из полированной меди и подсвечивалась тремя точечными источниками света, что создавало незабываемое драматическое впечатление. Пич подошла к скульптуре, которую купил для нее Дрейк, и обняла танцовщицу за металлические плечи, щекой прижавшись к ее волосам…

Память о Дрейке Малони, который был ее мужем на протяжении двадцати шести лет и оставил этот мир в возрасте семидесяти одного года, заполонила комнату. Все эти годы он был ее любовником, ее защитником, отцом ее детей, ее постоянным компаньоном и, наконец, центром всей ее жизни. Сможет ли Пич без него жить? Горло сдавили сдерживаемые рыдания.

— Не надо слез, — прошептала она, — не надо сегодня, ведь это первая ночь в моем новом доме, в моей новой жизни…

Пич подняла голову и принялась осматривать свои владения. Она шла медленно, задерживая взгляд на каждой детали. Да благословит Господь Мэгги Хаммонд! Каждая последующая комната еще красивее предыдущей. Мэгги одела дом в любимые цвета хозяйки — персиково-бежевый и коричневый оттенка какао: спокойно, мягко, умиротворенно. Мэгги решила отказаться от обоев, чтобы не возникало диссонанса с бесценными картинами из коллекции, которую Дрейк и Пич собирали не для выгодного вложения денег, а, как говорится, для души.

Объятая горем после похорон Дрейка, Пич решила оставить большой дом в Бел-Эйр как можно скорее. Последние пять лет, которые Дрейк провел в инвалидной коляске, были не самыми счастливыми в их жизни.

Во время его болезни Пич любовно ухаживала за мужем, стараясь вернуть ему хоть отчасти ту энергию и мужество, с какими на протяжении стольких лет супружества он защищал ее от жизненных невзгод. Когда она поняла, что Дрейк хочет умереть, то почувствовала, что не сможет жить в их доме после его смерти. Это был его дом, только его…

И теперь, когда нет больше рядом с ней сильного, умного Дрейка, она должна строить собственную жизнь заново, на новом месте, где не так сильно будет ощущаться его доминирующее влияние.

Теперь у Пич был свой дом, и она его уже полюбила. Мэгги Хаммонд оказалась просто гениальной, и Пич была горда тем, что выбрала именно ее. Мэгги оказалась не просто великолепным дизайнером, а волшебницей. Она превосходно знала свое дело, а абсолютное доверие нанимательницы побудило выложиться ее на все сто. Пич захотела поблагодарить ее прямо сейчас, но звонить было слишком поздно.

Она сняла пальто, вошла в спальню и сняла туфли ручной работы Танино Кречи, купленные во Флоренции. С чувством злорадного удовлетворения она вспомнила, что забыла внести их в таможенную декларацию среди прочих покупок. Так им и надо. И зачем они устроили такой переполох из-за обручального кольца с бриллиантом? Камень в десять каратов, с изумрудной огранкой и так дивно сверкал на ее руке, что Пич подумать не могла, будто кто-нибудь решит, что кольцо куплено недавно. Она до сих пор испытывала раздражение из-за наглости таможенного офицера, который обращался с Пич как с преступницей и заставил ее уплатить головокружительную пошлину за плащ из натурального меха.

Пич скинула одежду и прошлась по спальне — ощущение свободы и полноты жизни захлестнуло ее. Взглянув из окна на расстилающуюся внизу панораму Лос-Анджелеса, она почувствовала, как хорошо оказаться дома. Ей было непонятно, зачем люди стремятся уехать куда-нибудь. И смог, и сумасшедшее уличное движение, и ощущение ничьей земли — все это ерунда по сравнению с прекрасной, всегда солнечной погодой. Почему ее дети с такой легкостью решили уехать отсюда?

На стойке бара поблескивало серебряное ведерко со льдом: ее ждала бутылка «Шардони» с винного завода Стива. К горлышку была прикреплена маленькая открытка с напечатанными на ней словами «Добро пожаловать домой». Как приятно! Должно быть, это сделал Майлз. А может, стоит выпить бокал? Пич все еще была взвинченна, не успев полностью отойти после кошмарной ночи в Милане. Как отвратительно, что полиция позволила этим подонкам скрыться! Пич поежилась. Лучше поскорее принять ванну, чтобы не простудиться.

Прихватив с собой бутылку и большой бокал баккара, Пич пошла в ванную и включила воду. Пока наполнялась огромная ванна из оникса абрикосового оттенка, Пич налила немного вина в бокал, поставила его на край ванны и погрузилась в воду с ароматическими маслами. Струи подводного массажа были включены на полную мощность, и, не успев сесть, она тут же заскользила ногами по дну. При этом Пич задела бутылку с бокалом, и они разбились вдребезги. Пол был залит шампанским и усыпан мелкими осколками.

— Ну почему я такая неуклюжая! — воскликнула Пич.

Она решила не обращать внимания на этот досадный эпизод и снова расслабилась, но растревоженная Винни прибежала к ванной.

— О Боже! Не входи сюда, Винни! Ты можешь поранить лапы!

Разозлившись на себя и расстроившись, Пич вылезла из воды и, переступив через лужу с осколками, подхватила собачку, жадно слизывающую виноградное вино, и выставила ее за дверь.

Все, на сегодня с Пич хватит.

Вытерев кожу насухо, она свернулась клубочком под электрическим одеялом. Винни прыгнула к ней и прижалась к хозяйке. Обеим было очень комфортно. Только мысли у Пич были далеко не радостные: она — овдовевшая миллионерша, мать двоих детей; у Стива неприятности… Анна далеко, в Италии… Пич почувствовала себя одинокой, всеми покинутой, и ей стало очень жаль себя.

Резкие слова Анны до сих пор стояли в ее ушах. Неужели Пич действительно так много принесла в жертву, во всем следуя указаниям мужа?

«Отец был всего лишь человеком, мама… он не Бог, как ты себе представляла, и его слова не пророчества и не истина в последней инстанции. Не пора ли тебе начать жить своим умом?»

Легко сказать! Но сможет ли она сделать это? Не атрофировались ли от долгого бездействия ее воля и интуиция, ум и энергия?

«Китти О'Хара, — молила Пич, — помоги мне, пожалуйста!»