Ранним рождественским утром Грэйс проснулась от сновидений, полных болезненных и жутких воспоминаний. Надо внести порядок в жизнь дочери, по вине матери превращенную в жуткий сумбур. Надо найти слова. А это самое трудное. С чего же начать?

Кейси проснулась, когда уже мать встала.

— Мама, ты о'кей?

— Я в норме, дочка. Поспи еще. Очень рано.

— Нет, я выспалась. Давай попьем кофе.

Решимость пропала. Может быть, не стоит омрачать Рождество и тяжелый разговор подождет? Нет. Ждать нельзя, иначе она так и не осмелится довести дело до конца. Найдутся другие поводы.

— Кейси, я должна кое-что тебе рассказать, — начала она, забираясь обратно в постель.

«Будь мужественной, — приказала себе Грэйс, — но не сломай психику своего ребенка, сразу сваливая на нее лавину жестоких фактов».

— Кейси, я должна рассказать тебе историю. Историю моей жизни. Ту правдивую историю, которую должна была рассказать тебе уже давно. Холодным снежным вечером, когда я была еще девочкой, я повстречала красивого молодого человека… Звучит как начало сказки, но это далеко не сказка. Он был хорош собой и неглуп, а я была маленькой, жаждущей нового дурой, вполне готовой расстаться с девственностью. Я была свежим человеком в колледже, и хотя я с удовольствием продолжала бы наши отношения, роман закончился очень быстро, так как его интерес был вызван только новизной впечатлений. Не могу сказать, что я его любила. В итоге я оказалась беременна. Если бы даже мне удалось найти того, кто сделает аборт, едва ли я смогла бы на это решиться. Умертвить ребенка в утробе матери и сейчас кажется мне страшным преступлением. Наверное, и тогда я рассуждала так же.

Грэйс замолчала и взглянула на дочь. Та внимательно слушала.

— Как бы там ни было, я заставила его дать мне денег, две сотни долларов, но он потребовал в обмен расписку о том, что я снимаю с него всю ответственность. Я уехала. Просить помощи у родителей я не могла, они бы умерли от горя. Я уехала в Чикаго к сестрам. Они оказывали мне покровительство до самого твоего рождения. Я помню, как была счастлива, родив тебя, и как гордилась своим ребенком. Эта гордость осталась у меня и по сей день. Как только я немного оправилась после родов, сразу уехала в Калифорнию, туда, где мы обе могли наслаждаться солнцем.

Кейси напряженно слушала рассказ, снимающий тайные покровы с жизни ее матери. Грэйс не оставляла камня на камне от той пасторальной картины, которую сама же нарисовала для дочери. Одно за другим всплывали имена Лили, миссис Голдхаммер… Грэйс плакала, вспоминая страшную ночь изнасилования, и Кейси плакала вместе с ней.

— Те шрамы на теле вовсе не следы автомобильной аварии — это ножевые раны. Я должна была умереть в ту ночь, моя сладкая, но осталась жива только благодаря тебе — я заставила себя жить ради тебя.

Грэйс решила рассказать обо всем: и о том, как решила пойти на панель, и о настоящей автомобильной аварии. Теперь Кейси знала, кем стал для ее матери Дрейк Малони.

— Я снова попала в госпиталь, все оказалось иначе — судьба даровала мне отца-благодетеля.

Слушая рассказ, Кейси все же не удержалась от вопроса:

— Тот парень, мой отец, его звали Пауль Гейбл?

— Нет, девочка моя, это не его имя. Фамилию придумала мне сестра, когда я была еще беременна. Мы солгали, сказав, что мой муж служит на флоте. Кларк Гейбл был в то время кумиром, самой яркой кинозвездой.

— Но тогда… зачем ты так много лгала мне о нем?

— Я не могла отказать тебе ни в чем, даже в отце. Ты обожала слушать о нем. Я так привыкла к этому вымышленному персонажу, что почти поверила в его реальность.

— Я до сих пор не понимаю, почему ты решилась на самоубийство.

— Сейчас будет самое горькое. Приготовься… Видишь ли… твой отец и отец твоего ребенка — одно и то же лицо.

Все. Слова произнесены. Обратно их не вернешь. Бог ей помог. Грэйс сумела это сказать.

Но дочь, казалось, не поняла. Требовалось время, чтобы такое могло уложиться в сознании, но когда смысл дошел до нее, Кейси изумленно воскликнула:

— Боже, нет! Джерри Кейси… мой отец? С чего ты взяла?

Грэйс онемела от страха и боли. Эта минута может обернуться куда большей бедой, чем все ночные кошмары, вместе взятые. Сейчас она потеряет дочь. Потеряет навсегда.

— Кейси, это правда. — И она потянулась к дочери, но та отшатнулась.

— Господи, почему ты сразу мне не сказала?! — в отчаянии закричала Кейси.

— Как, ответь мне Бога ради, я могла знать, что это случится? Как я могла подумать, что ты повстречаешь его и полюбишь? Кто мог предугадать такой поворот?

— Ты в этом уверена? Ты могла ошибиться. Ты не видела его почти тридцать лет! — Голос дочери звучал холодно и враждебно.

— Поверь мне, ошибки не было, — ответила Грэйс.

— Так ты для этого летала на восток? Ты с ним встречалась?

Грэйс хотела было дойти до конца, рассказать ей о попытке убийства, но не смогла. Если она расскажет дочери все, то может пожалеть о том, что не завершила задуманное. Тогда надо было убивать его или умирать самой. Слова застряли в горле. Кейси не должна об этом знать. Что такое одна ложь для ее грешной души?

— Нет… моя поездка… была лишь попыткой разобраться в себе самой, попыткой найти ответ.

— Ты так и не рассказала мне, почему решила себя убить.

— Когда я приехала домой, ты рассказала о его решении развестись. Я не знала, что делать. Я думала, что унесу с собой в могилу всю эту грязь и вы сможете жить счастливо.

Голос ее оборвался, и потекли слезы.

И сразу всю злость Кейси смыло как волной. Жалость к матери, восхищение ее жертвенностью захлестнули дочь, и еще страх, страх снова потерять близкого человека. На этот раз возврата не будет, мать уйдет от нее навсегда.

— Мама, прости меня! Сейчас все хорошо. Я больше не беременна. Я уже взрослая… Надеюсь, что взрослая. Не надо больше прятать меня от жизни.

После получаса слез и утешений Кейси решила, что пора передохнуть:

— Мама, давай попьем кофе. Прошу тебя, хватит. Мы обе живы, и у нас впереди много счастливых лет. Давай оставим прошлое в прошлом. Но я думаю, ты не будешь возражать, если я задам тебе еще пару вопросов. Только давай сразу договоримся — без слез. Идет?

— Имеешь право, — ответила Грэйс с бледной улыбкой на дрожащих губах.

— Ты помнишь что-нибудь из твоего пребывания в госпитале?

— Только какие-то фрагменты. Я не могла сложить из них целого. Хотя я и не старалась вспомнить.

— А когда я сообщила тебе о потере ребенка, хаос исчез, так?

— Видимо, так. Если бы ты не была беременна, я обязана была бы рассказать о том, что он твой отец.

— Я могла бы сделать аборт, — заметила Кейси.

— Это не твой выбор, дочка. Я сама бы на это не решилась.

— Я понимаю, что тебе трудно со мной согласиться, — сказала Кейси мягко, — но я считаю, что у женщины должно быть право выбора. Я не считаю, что аборт в первые двенадцать недель — это убийство, как заявляют некоторые.

Грэйс положила свою руку на ладонь дочери:

— Я остаюсь при своем мнении. Если бы в наше время аборт был бы таким же доступным, как и сейчас, у меня могло бы тебя и не быть.

— Мама, как ты можешь так говорить?! Ты столько страдала из-за меня! Если бы не я, тебя бы не изнасиловали. Ты прожила жизнь одна. Меня всегда удивляло, почему у тебя никогда не было любовников.

— Не было и не хотелось. Но, доченька, не надо рисовать мою жизнь черным цветом. Моя жизнь… просто чудесна! Мне посчастливилось добиться успеха в бизнесе, согласись, не каждой женщине выпадает такая удача. Жизнь не бульварный роман, сама понимаешь. Не верь, когда говорят, что одинокие женщины все несчастны.

— В одном обзоре я вычитала, что самая счастливая категория людей — это одинокие женщины и женатые мужчины, — ответила Кейси, смеясь.

— Кстати, мама, ты собираешься к Пич?

— А ты?

— Мне сдается, что нам стоит немного развеяться.

— Тогда едем. Но… она ничего не знает об истории с Джерри Кейси… Давай это останется между нами, хорошо?

— Я люблю тебя, мама, — сказала Кейси, обнимая мать.

— Кейси, — чуть отстранившись, тихонько спросила Грэйс, — этот… инцест нисколько тебя не волнует?

— Нет, мне, конечно, неприятно, но разбитой, униженной я себя не чувствую. Во-первых, никто из нас об этом не знал. Кроме того, не забывай, я изучаю серьезную литературу и многое знаю. Существуют культуры, где инцест становится ритуальным действием. — Кейси горько усмехнулась. — В школе у меня была подруга, которая рассказывала, что отец заставлял ее жить с ним с тех пор, как ей исполнилось десять.

— Господи! — воскликнула Грэйс.

— Эта девушка смирилась с тем, что происходит, но люто возненавидела отца. Однажды она спрятала под кровать магнитофон и сделала запись. Шантажируя, она добилась, чтобы он отправил ее в колледж подальше от дома. И никогда больше домой не ездила. Именно она заставила меня почувствовать радость от того, что с нами не живет отец, который заставлял бы меня с ним совокупляться.

— Не все мужчины негодяи, моя хорошая.

— Я знаю, мама. Мне нравилось иметь отцом Пауля Гейбла, и я рада, что ты создала его для меня… но сейчас я выросла. Давай пообещаем больше ничего не таить друг от друга. Что бы ни случилось, мы сможем взглянуть беде в лицо.

— Что ты собираешься делать с Джерри Кейси?

— Не хочу об этом думать. Слишком много всего навалилось на меня за этот час. Все сразу… и счастье от твоего возвращения… и горькая правда о Джерри… Я даже не знаю, радоваться, что мой отец жив, или плакать… Я больше его не люблю. Я так растерянна… И все же мне хочется насладиться этим днем. Все-таки сегодня Рождество. О Джерри я подумаю завтра. Наверное, просто позвоню и попрощаюсь. Бог знает, как это будет! Может, мы больше и не увидимся никогда. Наверное, для нас обеих будет лучше оставить все плохое за порогом и начать новую жизнь. Что ты скажешь?

— Я скажу тебе, что передо мной взрослая девочка. Взрослая, умная женщина, способная принимать решения. И я горжусь ею.

Годы боли и тяжкой тайны упали с плеч Грэйс, встречающей первое за долгие годы счастливое Рождество. Сегодня она наденет пурпурное платье и бриллиантовую диадему.

Перед тем, как покинуть дом, Кейси весело взглянула на мать и сказала:

— Как хорошо снова быть вместе! Ты снова стала моей мамой. Со счастливым возвращением!

— Я так счастлива, Кейси. Веселого Рождества!