Из очерка Обниса Верона, придворного мага императора Гариона Лирийского:

«… После кончины императора Жирона, последнего из династии Колумбов, над Сиенсэлем навис глубокий кризис. Империя осталась без императора. У руля Сиенсэля встал графский совет, который всеми силами пытался не допустить упадка великой империи, основанной Эмфилио Колумбом. Но вскоре решение было найдено, и трон перешел к новому правителю. Им стал 55-летний селенийский граф Карлиус Маклир. Таким образом, в 689-м году Второй эпохи к власти пришла новая династия — Маклиры.

Император Карлиус ввел ряд значимых изменений, одним из которых стал перенос столицы из Нартэля в совершенно новый город, им же и основанный. Город этот был возведен в живописных краях, где два крохотных притока сливаются воедино, в извилистую речку Малая Лиотема, образуя три прекрасных берега столицы, которая получила имя Мелита. На одном из берегов был сооружен величественный императорский дворец, а два других разрослись домами, широкими улицами и торговыми площадями. Сиенсэльский народ согласился с тем, что Мелита — место куда более безопасное для императорского двора. К тому же люди видели в Маклире весьма достойного человека и уважали любые его решения.

Значимым достижением для Сиенсэля в период правления Карлиуса Маклира стало строительство морского флота. До этого на берегах империи имелось лишь несколько рыбацких деревень. А теперь у моря стали возводиться целые портовые города. Флот, несомненно, давал имперцам множество новых возможностей. Но главной целью его строительства было следующее: уже много лет жители империи желали узнать, что же там, за Андагарскими горами. Какие земли скрываются за этими вершинами, служившими юго-западной границей империи? Жители тех краев неоднократно заявляли, что по ночам видят в горах человеческие силуэты. В народе стали ходить пугающие мифы о ваалах, якобы живущих за Андагарами. Но откуда они могли там появиться, ведь много лет назад остатки этого страшного народа были изгнаны за великую реку Морфис, в густые леса и топкие болота, где они, вероятно, погибли? Вот уже семьсот лет о краснокожих не было слышно ни слова, и посему сиенсэльский народ давно похоронил их в непроходимых восточных лесах. Но вот в юго-западных землях сложились невероятные легенды о тех самых существах, якобы время от времени появляющихся в Андагарских горах. Конечно, мало кто верил в эти байки, но все же они пугали имперцев в глубине души. Уже несколько поколений императоров намеревалось послать туда экспедицию с войском, но по разным причинам походы откладывались.

И вот новый император, уроженец юго-запада, твердо решил развеять все мифы и заглянуть за Андагары. Только путь он избрал необычный для того времени — морской. К тому же флот — и без того дело нужное, и потому Карлиус Маклир не желал медлить. В ближайшие годы на берегах империи один за другим стали возникать портовые города. В 697-м году завершается строительство Варлетты и Тура, в 699 — Порт-Карлиуса. Окончательно сиенсэльский флот был сформирован к концу 700 года.

Пришло время испытать новообразованную флотилию. В конце 701-го года из Тура и Варлетты в Басмийское море, называемое тогда Южным, отплыло восемь судов. Четыре из них предназначались для ведения морского боя. Это были хорошо укомплектованные корабли, оснащенные боевыми катапультами и готовые к любым неожиданностям. Пятый корабль был до отказа набит провиантом и боеприпасами. В каютах шестого судна на время экспедиции поселились картографы, корабельные мастера, священник, несколько магов, приближенные императора и другие люди. Две оставшиеся легкие посудины были предназначены для быстрой отправки их в родные порты с целью передачи важной информации. В то же время из Порт-Карлиуса в Западное море отплыло семь судов, имеющих соответствующие назначения. Целью двух этих морских экспедиций было с обеих сторон обогнуть и исследовать возможные земли, лежащие за Андагарскими вершинами.

Далее будут приведены записи из дневника командующего южноморской экспедицией Дариуса Маро:

„День 2-й месяца Кабана 702-го года. Наша флотилия вот уже второй день движется по Южному морю в юго-западном направлении параллельно гористому побережью. Андагарские горы все не кончаются. На побережье признаков человеческой жизни не наблюдается.

День 3-й месяца Кабана. Когда солнце осветило незнакомые берега, нашим взорам открыласьобширная холмистая местность. Андагары позади! Перед нами новые земли! Новые холмы и долины, доселе нам неизвестные. Весь экипаж встретил наше открытие долгим рукоплесканием. Море спокойное. На чужих берегах по-прежнему не видно признаков человеческой жизнедеятельности. Интересно, как обстоят дела у западноморской экспедиции?..

День 17-й месяца Кабана. Наша экспедиция медленно продвигается на юг, не теряя из виду новые земли. Море по-прежнему спокойно. По мере продвижения в южном направлении зеленые холмы сменяются невысокими красноватыми горами, а долины наполняются песком. С каждым днем создается впечатление, будто солнце греет сильнее. Это порой заставляет снимать верхнюю одежду, хоть время-то зимнее. Нынешним утром над одной из вершин была кем-то замечена тонкая струя серого дыма. Было это следствием деятельности человека или этот дымок имеет природное происхождение — остается лишь догадываться. Мы выполняем приказ императора: следовать вдоль новых земель как можно дальше. А это место наши картографы пометили на своих картах.

День 22-й месяца Кабана. Весь экипаж до сих пор обсуждает тот странный дымок. Они, словно пчелы, прожужжали мне все уши! Не знаю, где скрыться от этих безумцев с их слепыми предположениями! За бортом морская пустыня, а на незнакомых территориях пустыня песчаная. Солнце действительно греет сильнее. Это порой невыносимо. Песок, песок и ничего, кроме песка…

День 30-й месяца Кабана. Нас накрыла ужасная буря. Сильнейший ветер рвал паруса, а водные потоки запрыгивали на борт, заливая палубу. Судно потеряло управление. Соседних кораблей не видно, нечего говорить и о песчаном бреге… О, Гермидон, пощади нас!

Но вот море вновь успокоилось после ужасного шторма. На горизонте в разных направлениях виднеются наши корабли. Вскоре нашелся и берег. Все участники экспедиции единогласно поддержали мое предложение высадиться на берегу, чтобы отдохнуть и привести в порядок судна.

Не могу не отметить, что к этому времени мы могли находиться намного дальше, нежели теперь. Все обусловлено тем, что наши корабли движутся чрезвычайно медленно, чтобы картографы, по приказу императора, могли изобразить наиболее точную карту новых земель, особенности ландшафта и еще множество всяких деталей, существенно замедляющих наш ход. Если бы мы хотели как можно скорее разузнать, где кончаются эти земли, мы, по всей вероятности, давно сделали бы это, учитывая возможности наших посудин. И если бы я пожелал отправить императору послание одним из наших почтовых суденышек, оно, несомненно, могло быть доставлено всего за несколько дней. Но я не считаю прошедший шторм настолько важным событием, чтобы сообщать о нем императору Карлиусу. Ни один человек не пострадал. Правда, некоторые суда нуждаются в небольшом ремонте.

День 1-й месяца Пастуха. Новый год мы встретили на незнакомых берегах. Сегодня, в первый день весны и нового года, мы бездельничали и всем шумным лагерем вкушали ароматный ром. Земля, на которой мы высадились, была не чем иным, как засушливой пустыней. И хотя у берега вокруг нас еще присутствует малое количество зеленого цвета, каждый из нас представлял, какие безжизненные песчаные сугробы лежат дальше от моря. А вообще, сегодня здесь довольно прохладно. Впрочем, в обычный солнечный день в новых землях жарко, почти как летом в Сиенсэле. И это при том, что сегодня лишь первый день весны…

День 9-й месяца Пастуха. Наши посудины полностью приведены в рабочее состояние, люди отдохнули и оправились от ужасной бури. Признаков пребывания человека на чужих землях наши разведчики так и не обнаружили. Море спокойное. Мы отплываем. Запись завершаю: очень много дел.

День 14-й месяца Пастуха. Берег резко поворачивает, и мы берем курс на юго-запад. Наши суда продолжают медленно продвигаться вдоль незнакомого побережья. И не надоело этим картографам рисовать кривую линию?..

Люди снова вспомнили об этом дурацком дымке над вершиной красной горы. А ведь мы видели его почти месяц назад! Куда скрыться от этих безумцев?! Это невыносимо!..

День 20-й месяца Пастуха. Мы полностью перешли на западный курс и продолжали двигаться вдоль чужих земель, как на горизонте показались какие-то суда, приставшие к берегу. Наши солдаты приготовили орудия, чтобы в любой момент быть готовыми к атаке. Но когда мы приблизились к тем кораблям, на их флагах мы узнали родной сиенсэльский герб. Выходит, новые земли — не что иное, как полуостров! Не успели наши люди обрадоваться нежданной встрече, как, подплыв ближе, мы обнаружили, что на берегу идет жестокая схватка. Добавив скоростей, мы высадились в чужих владениях и направляем солдат на помощь своим. За императора Карлиуса Маклира!

День 21-й месяца Пастуха. Мы победили! Большой отряд местных жителей напал на причалившую к берегу флотилию западноморской экспедиции. Нападавшие воспользовались эффектом неожиданности и застали врасплох незваных гостей. Все попытки вступить с чужеземцами в переговоры завершались провалом: кроме того, что нападавшие были чрезвычайно агрессивны, они еще и не понимали нашего языка. Поэтому сиенсэльским солдатам пришлось отбиваться от смуглокожих людей, вооруженных примитивными копьями, которые превосходили их в численности.

Такую историю сегодня мне рассказал мой коллега — командующий западноморской экспедицией Амьен Харриэль. Когда мы приблизились к берегу, схватка между имперцами и жителями незнакомых земель была в самом разгаре. Наши силы пришлись весьма кстати для земляков, и совсем скоро мы разбили армию противника. Оставшиеся „дикари“ бежали, но нескольких человек нам удалось захватить в плен. И хотя пленники не говорили на языке сиенсэльцев, нашим магам все же удалось с помощью некоторых заклинаний понять, о чем они говорят. Выяснить удалось следующее. На открытых нами землях живет многочисленный слабоорганизованный народ. Эти люди именуют себя басмийцами. Басмийцы не знают металла, живут небольшими поселениями, но имеют и свою столицу — город Басмир, по их словам, находящийся в самом центре их владений, „в сердце пустынь“. Также маги сообщили, что у этого народа развит так называемый культ Солнца. Они поклоняются небесному светилу. Неужели они считают, что яркий желтый диск в небе мог создать их самих и все, что их окружает? Вот идиоты…

День 25-й месяца Пастуха. Две наши экспедиции объединились, и мы двинулись на запад, по пути, уже проделанному флотилией Амьена Харриэль. Мы с коллегой не сочли необходимостью отправлять в империю сообщения о битве, поскольку сами направлялись в родной порт. Наши экспедиции встретились почти у самой южной точки новых земель. А это значит, что за Андагарскими горами лежит полуостров — Андагарский полуостров (название пришло к нам в головы одновременно). Как замечательно, что великий император Карлиус Маклир позволил нам давать имена открытым землям. Страна недружелюбных басмийцев сразу получила название Басмия, а море, омывающее ее восточные берега, было решено переименовать из Южного в Басмийское. Кстати, наши картографы рассчитали, что Андагарский полуостров слегка превосходит размерами всю нашу империю. Я думаю, император Карлиус будет доволен проделанной нами работой…“

Таким образом, сиенсэльские суда прибыли в Порт-Карлиус, удивив, пожалуй, всех его жителей. На следующий день император принимал в своем дворце первооткрывателей — Дариуса Маро и Амьена Харриэль. Новости открыли правителю новые горизонты и одновременно насторожили: за Андагарскими горами живут враги, с которыми в будущем, по всей видимости, придется воевать. Новые названия, к великой гордости первооткрывателей, были приняты, и, после длительного совещания с Графским советом, император Карлиус Маклир объявил о завершении Второй эпохи и начале третьей, которая получила название эпоха Открытий.

Таким образом, Вторая эпоха, берущая свое начало с великого восстания Эмфилио Колумба, продлилась ровно 703 года …

Стоит отметить, что впоследствии войны между сиенсэльским и басмийским народами избежать так и не удалось. Более того, эта война оказалась долгой и кровопролитной. Без малого двадцать лет коренное население Андагарского полуострова отчаянно отбивалось от имперских атак, не желая даже и слушать о мире. Что ж, имперцам пришлось наступать, и после долгих лет военных баталий полуостров был захвачен, включен в состав империи и разделен на графства. Культ Солнца в басмийской стороне был запрещен, что в будущем послужило поводом для многочисленных восстаний местного населения ».

На севере столичной провинции Аурелия, в небольшом городке, именуемом Дитмонд, со скрипом распахнулась старая иссохшаяся деревянная дверь. Обветшалый дом, куда поздним вечером вошла Глиолия Дариэль, был одним из тех, что располагаются на окраине города, в районе, где проживают малоимущие горожане. В очередной раз проходя по городской площади, девушка печальным взором обогнула красивый особняк, принадлежавший некогда ее семье. Однако шагу Глиолия не замедлила, желая поскорее оказаться подле брата. Небольшой домик принадлежал пожилой тетушке Белетте, которая несколько лет назад была служанкой в особняке Дариэль. Очень давно Белетта потеряла своего мужа — бедного торговца — и до недавнего времени жила здесь одна. Но после гибели Марка Дариэль, узнав, что его дети продали свой особняк и оказались на улице, бывшая служанка приютила Глиолию и Калима у себя. С тех пор троица так и живет вместе, принимая все горести и невзгоды, какие накладывает на них жизнь.

Полагая, что домочадцы отошли ко сну, молодая девушка осторожно прошла по темному коридору и остановилась у двери в жилое помещение. Вокруг царило безмолвие. Ни один звук не нарушал пугающей вечерней тишины, ни один отблеск света не проглядывал в неотесанных стенах коридора. Наконец Глиолия решилась войти в помещение. Переступив порог, девушка увидела слабо горящую свечу на столе, перед которой безмолвно сидела тетушка Белетта.

— Что стряслось? — спросила она у хозяйки. — Почему вы здесь в столь поздний час?

Старушка была настолько погружена в свои мысли, что не сразу заметила вошедшую. Лишь вопросы, произнесенные встревоженным голосом, сумели оторвать ее от глубоких раздумий.

— Калиму снова нездоровится, — тихо произнесла Белетта. — Слава богам, ты вернулась! Я обеспокоена за твоего брата. Как день стал догорать, он заперся в своей комнате и не желает выходить. Ответ на все мои мольбы — молчание.

Глиолия испуганно посмотрела в глаза собеседнице, а та встала из-за стола со словами:

— Я с нетерпением ждала твоего прихода. Ты должна поговорить с Калимом. Верю, ты сможешь утешить брата, с тобой благословение Трех Божеств!

Девушка мгновенно сбросила с себя верхнюю одежду и бросилась к запертой двери. Трижды постучав, она не услышала ответа, и ухо будто по собственной воле примкнуло к деревянной поверхности. За дверью царило безмолвие.

— Калим! — тихо воскликнула она. — Калим, ответь мне!

В ответ молчание.

Глиолия вновь постучала — тщетно. Тогда, охваченная ужасной мыслью, будто Калима и вовсе нет в живых, она принялась отчаянно колотить в дверь и звать своего бедного брата.

— Калим! — доносилось из ее уст. — Это я, твоя сестра! Ответь мне!

Девушка с таким упорством стучала по ветхой двери, что вскоре выбилась их сил и, отчаявшись, прислонилась к ней спиной и со слезами скатилась на пол. Одно лишь имя доносилось из ее нежных и печальных уст. И в очередной раз, когда оно сорвалось с ее губ и, носимое хриплым заплаканным голосом, разлетелось по маленькой комнате, дверь сотряслась от мощного удара кулаком.

— Оставьте меня в покое! — донеслось из запертой комнаты.

Глиолия в одно мгновение забыла об усталости. По ее щекам пробежала волна радости за то, что ее брат жив. Но в тот же миг она изменилась в лице, и глаза ее наполнились испугом: голос, каким были произнесены последние слова, вселил страх в бедную сестру. Никогда прежде она не слышала от Калима речей, наполненных такой яростью и отчаянием.

— Калим! — надежда взбодрила девушку, и она с новыми силами принялась колотить по рассохшейся деревянной двери. — Калим! Ты слышишь меня?! Это я, твоя сестра. Калим! Калим, открой дверь! Калим, ответь мне!

— Убирайся отсюда! — еще более зловеще рявкнул юноша. — Мне не нужна помощь! Оставьте… оставьте меня… в покое!

За этими словами последовал громкий выдох, и над домом вновь нависла тишина. Глиолия опустилась на пол и, потупив взгляд, долго сидела в таком положении. Она не знала, о чем думать. Душа опустела…

Что случилось с ее братом? Что терзает его бедную душу? Лекари и маги ломают голову. Им не приходилось встречаться с такой болезнью. И болезнь ли это?..

Калиму шел девятнадцатый год, и он с детства был худ и очень слаб. Ранние годы юноши прошли в богатстве и счастье. Семья Дариэль проживала в самом центре Дитмонда, в роскошном особняке. Члены семьи имели все и никогда ни в чем не нуждались. Каждый день столы украшались изысканными обедами, а тела хозяев — роскошными нарядами из мастерской матери. Однако уже в детстве, несмотря на все, Калим подвергался плену глубоких внутренних переживаний. Оттого он был замкнут, молчалив и, казалось, ни во что в этой жизни не верил. И тому были свои причины.

В Сиенсэле перед родителями предстает серьезный выбор: в какую из имперских школ следует отдать своего ребенка? Варианта всего три, однако и здесь порой возникают сложности с выбором. «Школа защитников», помимо обучения грамотности, делает из мальчиков настоящих мужчин и будущих защитников, способных с мечом и щитом стоять на страже родной империи. «Школа магов» позволяет ученикам постичь азы магического искусства. Если же ребенок по каким-либо причинам не смог пройти в одну из этих школ, для них существовал третий вариант — простая «имперская школа». В такой школе могли обучаться не только дети из деревень и простые горожане, но и ребята из знатных семей. Безграмотность в Сиенсэле недопустима, и потому каждый ребенок должен уметь читать, писать и знать историю своей империи.

Калим Дариэль с детства мечтал обучаться в школе Защитников. Он больше всего на свете желал быть похожим на отца. И хотя его телосложение оставляло желать лучшего, он был уверен, что в будущем станет доблестным офицером, сильным и мужественным, как его отец. Глиолии же была интересна магия, и отец с матерью решили отдать ее в школу магов. Однако обоим не удалось осуществить свои мечты, и они, дети из знатной семьи, в итоге окончили простую имперскую школу. Магические эксперименты давались Глиолии с трудом и отнимали много сил. Поэтому родители, посчитав, что такое обучение ей не под силу, перевели ее в школу без каких-либо уклонов. Калима же не приняли в школу Защитников потому, что он был слишком худ и слаб, его физические данные не подходили для обучения.

Марк Дариэль крайне расстроился, узнав, что сын не сможет пойти по его стопам. Нечего и говорить о том, насколько подавлен был сам Калим. Однако мальчик с раннего возраста отличался своей целеустремленностью, и потому не опустил голову и на этот раз. После того, как пред ним закрылась дверь школы Защитников, желание стать сильным усилилось в разы. Для того, чтобы окрепнуть, он делал все: брал на себя самую сложную силовую работу по дому, старался много есть, чтобы пополнеть. Но все это оказалось напрасным. Видимо, сама природа не желала делать его таким, каким он мечтал быть. Как это часто бывает, целеустремленность, лишенная вознаграждения, приводит к отчаянию. Так и Калим, бросив тщетные попытки стать сильнее, впал в очередную глубокую депрессию.

Его депрессивность в столь раннем возрасте препятствовала нормальному общению с окружающими людьми. Поэтому он почти не имел друзей. Для сверстников он становился объектом насмешек и издевок, остальных он отталкивал своей замкнутостью и безразличием ко всему. После смерти матери он все чаще стал впадать в меланхолию. Уединение стало частью его жизни. И хотя тогда Калим был еще ребенком, мыслил он далеко не по-детски. Ему было стыдно. Его отец — сильный и мужественный человек, офицер сиенсэльской армии, известная в городе личность. А он сам — всего лишь жалкий болезненный ребенок, не достойный места в этой прекрасной семье. Мальчик очень любил своего отца. Для него это был самый сильный, добрый и справедливый человек на всем белом свете. Но порой Калиму было стыдно смотреть ему в глаза. Он считал себя позором семьи Дариэль, не достойным видеть эти прекрасные очи. С другой стороны, отцовский взгляд был одним из немногих явлений в этом мире, которые приносили мальчику настоящую радость. Не будет преувеличением сказать, что он жил ради этого взгляда. Но в один ужасный день этот взгляд погас… После смерти отца Калим ушел в себя и долгое время вообще не разговаривал. Теперь он не стыдился своего телосложения, не считал себя недостойным семьи Дариэль, потому что семьи этой больше не существовало. Рядом с ним осталась лишь бедная измученная сестра, которую он горячо любил.

Болезнь — назовем это так — обрушилась на Калима внезапно. Ничто не предвещало беды, как однажды днем юноша потерял сознание. Никто — и, вероятно, он сам — не мог понять, что стряслось. Калим больше часа пролежал без сознания, а когда очнулся, оказался вменяемым и с удивлением воспринял все, что с ним случилось. Об этом происшествии можно было и вовсе забыть, если бы ближайшей ночью юноша не почувствовал себя дурно. От заката до рассвета он бормотал какие-то несвязные слова, его постель была мокрой от пота, а лицо то бледнело, то наливалось кровью и становилось красным, словно раскаленным. Глиолия, услышав стоны, бросилась к своему брату, и они вместе с тетушкой Белеттой просидели всю ночь у его постели. Наутро Калим чувствовал себя нормально, правда был чрезвычайно молчалив, словно о чем-то глубоко размышлял. На все расспросы о прошедшей ночи юноша не смог ответить ничего определенного. После захода солнца все повторилось. Глиолия ни на минуту не отошла от ложа своего брата, а тот снова подвергся мучительным ударам неведомой болезни. Его постельное белье снова втрое потяжелело от пота, а ужасный бред не позволял смыкаться иссохшимся губам.

Спустя несколько дней в доме пожилой Белетты появился лекарь. Он был приглашен тетушкой после полудня и сразу же принялся осматривать пациента. Осмотр ни к чему не привел, поскольку в это время суток Калим чувствовал себя хорошо. Тогда лекарь решил навестить этот дом ближайшей ночью. Страшные муки посетили юношу и на этот раз. Однако человек, ежедневно принимающий у себя десятки больных людей, не смог определить, что с ним происходит. Состояние Калима озадачило опытного лекаря, и он удалился, намереваясь посоветоваться со своими коллегами. В итоге со временем у постели больного побывало немало ведающих людей, но ни один из них не смог объяснить его странное состояние по ночам. В дом к тетушке Белетте заглядывал даже придворный лекарь самого дитмондского графа, лучше которого не сыскать во всем владении. Однако и его действия оказались тщетными. Не получив помощи от лекарей, Глиолия решила обратиться к магам. Два человека с магическими способностями дежурили в доме почти сутки. Но и они не смогли объяснить увиденного и, тем более, чем-то помочь. «Что-то здесь нечисто…» — успел лишь произнести один из них, покидая комнату, где находился больной Калим.

Слова эти надолго впечатались в память Глиолии. С ее братом происходило что-то необъяснимое. Поскольку ведущие лекари и маги Дитмонда не смогли найти разумного объяснения этим вещам, специалисты из других регионов Аурелии, по всей видимости, также ничего толкового не сказали бы. А значит, причины странной болезни Калима лежат за гранью человеческого понимания. Подобные выводы, подкрепляемые изречением дитмондского мага, толкнули девушку к походу в Антильский монастырь. «Коль болезнь на брата наложили Высшие Силы, — думала она, — то излечиться от нее возможно только с помощью Высших Сил». В любом случае, ничего другого ей не оставалось. И вот, посетив монастырь и поговорив с отцом Илларионом, Глиолия молча сидела под дверью комнаты, где страдал ее бедный брат, и безнадежно размышляла. Высшие Силы не спешили облегчать участь юноши. Но надежда до последнего мгновения не угаснет в сердце молодой девушки.

Утром ветхая дверь тихо отворилась. Девушка, всю ночь просидев под ней, медленно скатилась на пол и тут же открыла глаза, пробудившись от беспокойного сна. Пред ней предстал брат. Это был худощавый черноволосый юноша с большими черными глазами, полными усталости и обыденной печали. Своим ростом он был похож на покойного отца: такой же высокий, почти на голову выше своей сестры. Лицо Калима также было отцовским: те же черты, те же выражения; вот только застывшая печаль была инородной. И это был, пожалуй, тот редкий случай, когда сын был похож на отца своим лицом, но никак не телосложением. Завершит портрет юноши глубокий темный шрам на его шее, полученный им когда-то в детстве и как ничто точно отражавший его искалеченную жизнь.

Калим, стыдливо отводя свой взгляд, предложил сестре подняться, но та отвергла это предложение и встала без его помощи. В углу коридора на скрипящем стуле тихо дремала тетушка Белетта. Решив не тревожить уставшую пожилую женщину, Калим и Глиолия осторожно прошли мимо нее и вышли на улицу.

Осеннее утро было солнечным, но холодным. Впрочем, осень в Сиенсэле стремительно теряла свои права. Шла последняя неделя месяца Стража, а значит совсем скоро зима будет властвовать над империей. А пока над Дитмондом природа замерла. Могучие деревья сбросили с себя последнюю листву, земля побледнела и казалась окаменевшей. Снег пока можно было лицезреть лишь на громадных шапках Каррольских гор, но все чаще проплывающие над городом густые тучи давали понять, что скоро все изменится. В любую пору года, пусть даже самую холодную, звезда по имени Солнце не теряет своей ослепительной яркости. Небесное светило изо дня в день щедро улыбается этой планете, вызывая искреннюю улыбку и у ее обитателей. Вот только земные невзгоды порой замыкают человеческие уста, надолго оставляя их в одном положении.

— Калим, — после длительного молчания заговорила Глиолия. — Я изо дня в день прошу тебя лишь об одном. Калим, посмотри мне в глаза!

Юноша повиновался. Но как только взгляд его коснулся молящих глаз сестры, он со стыдом отвернулся.

— Я… — спустя мгновение хотел было промолвить Калим, но был прерван возгласом сестры:

— Что с тобой происходит?! Ответь мне!

— Я… я сожалею…

— Мне не нужны сожаления! — вскричала Глиолия, но тут же резко понизила голос, вспомнив о спящей хозяйке, и тихо взмолилась: — Что с тобой, Калим? Скажи, брат мой, умоляю тебя! Каждую ночь тебя бросает в жар, ты несешь бред, издаешь непонятные и пугающие звуки, а наутро молчишь, как дерево, будто ничего и не было. Откройся мне!

Юноша не отвечал. Его лицо приобрело выражение неподвижной задумчивости, застывший взгляд был полон тоски и неопределенности.

— Знаешь ли ты, сестра, о чем думает вон тот коршун? — вдруг тихо промолвил Калим, указав на крупного черного хищника, плавно кружащего над бледными крышами Дитмонда.

— Почем мне знать? — проговорила Глиолия в ответ на нежданный вопрос.

— Он думает о том, как подобраться к тому голубю, что сидит на фонаре.

— Вероятно, так, — согласилась девушка. — Но ты не уходи от ответа…

— А знаешь ли, какие мысли бурлят в голове голубя в этот самый миг?.. — словно не слыша упрека сестры, продолжал юноша.

Глиолия ничего не ответила. Она лишь тревожно покосилась на брата, а тот словно забылся в глубокой думе, уставившись на погасший к утру фонарь. Его глаза казались девушке необычайно пустыми. Ни единого живого отблеска не мелькнуло в этом пристальном взоре, он будто растворился в холодном утреннем воздухе, и лишь глубокая застывшая печаль поселилась в его бездне. Глиолия не знала, что думать. В ее ответном взгляде не таилось ничего, кроме искреннего сострадания к брату. Каждое его слово отзывалось глубоко в ее душе, и в эти минуты отголоски несли в себе лишь уныние и обреченность.

— Никаких! — повысив голос, продолжил юноша. — В этот миг голубь ни о чем не думает! Он знает. Знает, что обречен. Ему ведом свой конец. Пусть этот коршун его не достанет, пусть сегодня он потерпит неудачу. Но день спустя в небе возникнет другой. И рано или поздно конец придет, он неизбежен. Этот хищник открывает голубю истинную жизнь, напоминая ему о том, кто он есть.

— Но ведь голубка может лицезреть не одного лишь коршуна, — с желанием успокоить брата возразила девушка. — Луна и солнце, поля, равнины и чистые весенние небеса — все это тоже открывается его взору…

— К черту небеса! — грубо воскликнул Калим. — Зачем солнце?! Зачем все это, когда над ним упрямо кружит его судьба. Она словно твердит ему: «Ты бессилен предо мной!». А голубь и впрямь бессилен. Он ничего уж не ждет от этой жизни. Она пуста, она бескровна… — юноша на миг задумался, после чего продолжил спокойным тоном. — И кто знает, быть может, этот голубь когда-то потерял самое дорогое в своей жизни. Что-то такое, без чего он не видит своего дальнейшего существования. Или наверняка он когда-то был отвергнут своими же сородичами. Быть может, он не хочет жить. Он не желает больше изо дня в день чувствовать на себе презрительные взоры, не желает ясного света, торопя небесную тьму, дабы вновь уединиться и не видать никого, не видать этого солнца, дотла сжигающего его душу…

— Калим!.. — моляще промолвила Глиолия, и глаза ее налились слезами.

Но юноша уже не слушал сестры, а все твердил, будто самому себе:

— Быть может, он сам желает отдаться в лапы судьбе, сойтись с коршуном в безнадежной схватке и в последний раз взглянуть на эти ненавидящие его небеса…

— Брат мой, не говори так!

Но Калим в очередной раз поддался плену глубокого уныния, и девушка из этой беседы так ничего не извлекла. Ничего, кроме горя.

Весь день Глиолия провела в нескончаемой тревоге за брата. А когда на одинокий Дитмонд спустились вечерние сумерки, молодая девушка в одиночестве стояла на ветхом крыльце и глубоко размышляла. В призрачных небесах ей являлся образ Калима, печальный и подавленный, словно яростный хищник терзал его бедную душу. Более всего сестре хотелось увидеть наконец улыбку на лице юноши. Улыбку, какую давно позабыли его замкнутые уста. Ей снова хотелось увидеть его таким, каким, казалось, он никогда и не был: радостным, счастливым, живым. Но тяжелые сумерки лишь издевательски корчились в ответ молящему взгляду Глиолии.

Близилась очередная ночь. Время, когда природа погружается во мрак, когда добрые, знакомые звуки сменяются таинственными и устрашающими, когда горы и деревья кажутся призраками, а ветер — одиноким музыкантом, наигрывающим протяжную тоскливую мелодию. Приходит час, когда все вокруг, такое мрачное и бескрайнее, переполняет душу пугающей романтикой, и лишь могущественная Пеладея луной и звездами освещает старый путь.

С высоты птичьего полета ночной Дитмонд казался тихим и порой даже необитаемым. Лишь редкие фонари наполняли улицы тусклым светом, а крошечные факелы патрульных стражников, будто светлячки, изредка приводили город в движение. На глухих переулках темные силуэты домовых крыш сливались с непроглядным мраком северной земли. И лишь сумрачные башни храма Трех Божеств отражали спокойный свет одинокой луны. Этот небольшой провинциальный городок, обнесенный каменной стеной, был совсем одинок среди густых темно-зеленых лесов и широких полей, изрезанных речной паутиной. До ближайшего крупного города был не один день пути, и лишь небольшие деревеньки были разбросаны по глухой округе. Все эти просторы именовались Дитмондским графством, которое располагалось на севере столичной провинции Аурелия, у подножий громадных Каррольских гор. Заправлял этими владениями граф, восседающий в Дитмонде, в собственном замке. Кроме укрепленного замка — символа защиты и неприступности, — в городе имелся десяток дорогих особняков, около сотни простых жилых домов, казармы имперской армии, рынок, речной порт и еще ряд типичных построек. Как и все города Сиенсэля, Дитмонд делился на Жилой, Торговый и Замковый районы. Проживало в этом северном уголке империи чуть менее тысячи человек.

Десятки бессонных ночей, сотни часов страданий, ведра горьких слез предшествовали этому моменту. На улице стемнело, когда Глиолия Дариэль вошла в дом. Близился ужин и очередная беспокойная ночь. Однако девушка приятно удивилась, узнав, что ее брат уж отошел ко сну. Тетушка Белетта была в восторге, сообщая ей эту новость. Уже много дней Калим до полуночи ворочался в постели, безуспешно пытаясь заснуть, но ближе к двенадцати сон самовольно накрывал его, и в итоге все заканчивалось очередной ужасной ночью. А сегодня все внезапно изменилось: юноша забылся в своей постели еще до наступления ужина.

Пожилая Белетта без умолку твердила, что это хороший знак, и Глиолия не могла не согласиться с этим, а потому и сама заметно повеселела. Но прежде девушка пожелала самолично убедиться в том, что брат ее спит спокойным сном. Такое желание возникло у нее отнюдь не по причине недоверия к тетушке. Уставшая Глиолия сочла за счастье взглянуть на то, как родной брат неприступно отдыхает, не издавая диких стонов, не меняясь в цвете и не содрогаясь в бешеных конвульсиях, источник которых никому не известен. Девушка тихо вошла в комнату, где находился ее брат. Стараясь не шуметь, она на цыпочках подошла к его постели и замерла: Калим Дариэль спал младенческим сном. Глиолия не видела его таким уже несколько недель, которые теперь показались ей вечностью. Девушка молча стояла, взирая на милого брата, погруженного в мир грез, и улыбалась. На миг ей показалось, будто легкая улыбка сияет и на лице Калима. Однако что-то тревожило ее в глубине души, напоминая о том, что ночь еще впереди… С большой неохотой Глиолия все же оторвала взгляд от того, что согревало ее страдающее сердце, и покинула комнату. В ее памяти всплывал недавний поход в Антильский монастырь, и она была бесконечно благодарна Трем Божествам за то, что Они смиловались над Калимом и подарили ему отдых, который был так необходим. Однако эта тихая ночь пришла в дом настолько внезапно, что кроме спокойствия, принесла молодой девушке горсть тревоги и новый плод для размышлений.

Спустя некоторое время Глиолия Дариэль и тетушка Белетта, почувствовав резкую усталость за прошедшие дни и недели, в очередной раз поблагодарив Трех Божеств, мгновенно забылись в своих постелях.

В Сиенсэль пришла полночь. В старой хижине на северо-западе Дитмонда царили мрак и безмолвие. Все ее обитатели были погружены в крепкий сон. В этом районе города фонарей было очень мало, а ближайший из них находился на значительном расстоянии от нашей хижины и к тому же заслонялся крышей соседнего дома. Поэтому света по ночам здесь обычно не бывало. Крошечный лучик мог промелькнуть в окне лишь в тот момент, когда где-то неподалеку проходил патрульный с факелом. Ну а самыми светлыми были те замечательные ночи, когда луна таинственно заглядывала в окошко, роняя на спящую землю свои нежные серебряные лучи.

Калим Дариэль дышал ровно и легко. Его густые черные волосы беспорядочно рассыпались на подушке, а слабая рука, свисавшая с кровати, слегка покачивалась. Он видел сон. Пред ним предстала та самая комната, в которой он находился наяву. Он лежал на спине в своей знакомой постели. Вокруг царил полумрак, однако ночь еще не наступила. На ветхих деревянных стенах отражались бледно-красные цвета заката. Сумерки бродили по комнате, и некоторые предметы трудно было разглядеть. В помещении царила могильная тишина. Юноша не слышал ни звука, будто уши его вдруг лишились такой способности. Некоторое время Калим молча лежал, уставившись в одну точку, и ждал, что будет дальше, словно понимая, что видит сон. Но вдруг его взор уловил сумрачную тень, промелькнувшую впереди. Юношу резко пронзил испуг, и он стал внимательно осматривать комнату, но так ничего и не заметил. Однако тень мелькнула снова, и Калим в один миг отбросил мысль о том, что в первый раз все это ему привиделось.

— Кто здесь?! — испуганно спросил он у пустоты и, к своему крайнему удивлению, не услышал собственных слов.

Ответа он также не услышал. И вдруг на стене, куда был направлен его взор, возник большой красный солнечный полукруг. Юноша был в недоумении, поскольку увидеть в его комнате подобное было невозможно: если не считать того, что город обнесен каменной стеной, то даже соседняя хижина не позволила бы увидеть силуэт заходящего солнца. Но мысли об этом странном явлении не успели развиться, ибо на фоне сияющего солнечного отражения обрисовалась сумрачная фигура. Юноша онемел от страха, наблюдая за происходящим. Глаза его увеличились вдвое, но с бледных губ не сорвалось ни единого звука. Спустя несколько мгновений перед Калимом предстал человек. Он был облачен в черную, как сама смерть, мантию с большим глубоким капюшоном, который полностью скрывал его лицо. Юноша с неподдельным ужасом взирал на гостя, а тот неподвижно стоял на фоне бледного солнечного отражения. Воспользовавшись тем, что загадочный человек не предпринимает каких-либо действий, Калим приподнялся на кровати, обернулся и, желая все же удовлетворить свое любопытство, посмотрел в окно. Однако, к величайшему своему удивлению, он не обнаружил за окном ни заходящего солнца, ни земли, ни неба; лишь густой красноватый туман залепил стекло снаружи. С еще большим недоумением и разыгравшимся волнением юноша снова повернул голову в надежде увидеть мрачный силуэт, но странный человек, внезапно появившийся в его комнате, исчез. Калим с опасением обогнул взглядом все углы помещения, но так никого и не заметил. Уставившись на загадочное бледно-красное солнечное отражение, он замер, ожидая худшего. Большой полукруг на стене погас мгновенно, оставив комнату в полнейшей тьме. Дыхание юноши участилось, дикий страх пронесся по его венам. А когда в непроглядной тьме перед Калимом возникли большие красные налитые кровью глаза, он с ужасом пробудился.

Юноша не сразу понял, что его больше нет в этом ужасном сновидении, поскольку обстановка вокруг почти не изменилась. В комнате стало лишь немного светлее, однако окружающие предметы разглядеть было по-прежнему нелегко. Калим вздохнул с облегчением, осознав, что находится в своей комнате, наяву. На стене нет, и быть не может, никаких солнечных отражений, а в воздухе не висит никаких ужасных глаз. Юноша поспешил выглянуть в окно — и там все в порядке: на империю спустилась глубокая ночь. Легкая улыбка украсила лицо Калима. Но она исчезла с его лица молниеносно, когда юноша повернул голову обратно. От неожиданности он даже слабо вскрикнул: пред ним вырисовывался силуэт. Человек, необъяснимым образом оказавшийся в комнате, стоял у двери. Разглядеть его мрачную фигуру в ночной тьме было чрезвычайно трудно. Юноша молча взирал на нежданного гостя, а тот — на него, хотя глаз незнакомца видно не было. На несколько мгновений картина замерла.

Вдруг силуэт сдвинулся с места и стал медленно приближаться к постели. К недоумению и страху Калима прибавилось недовольство, и он строго, но осторожно спросил:

— Кто вы и как сюда попали?!

Незнакомец ничего не ответил, продолжая сокращать расстояние между собой и Калимом.

— Кто вы такой?! — раздраженно повторил свой вопрос юноша. — Отвечайте!

Но незваный гость по-прежнему сохранял молчание. Он медленно шагал по направлению к постели, опустив голову, покрытую большим капюшоном. Калим решил не повторять безрезультатных вопросов, а дождаться момента, когда оппонент дойдет до широкой ленты лунного света, чтобы получше разглядеть его. Мысленно юноша поблагодарил небесное светило за такую возможность. За эти короткие мгновения в голове Калима пронеслось множество различных мыслей и предположений. Но как только струя серебристого света проскользнула по одежде незнакомца, Калим вздрогнул: таинственный гость был облачен в пугающую черную мантию, которая весьма походила на ту, что виделась ему во сне. Удивительная ткань, казалось, лишь поглощала весь лунный свет, падающий на нее. С каждым мгновением человек в мантии все больше напоминал Калиму тот сумрачный силуэт из сновидения. Юноша вдруг усомнился в том, что он окончательно пробудился ото сна, но ясность ума и абсолютно реальное чувство страха говорили об обратном. Когда незнакомец приблизился к постели, Калим не выдержал и дрожащим голосом проговорил:

— Ради всего святого, кто вы и что вам нужно?

— Сегодня ты не будешь задавать вопросы, ты должен слушать, что тебе будет сказано, — наконец глухим замогильным голосом промолвил ночной гость.

— Что вы делаете в этом доме?! — слова незнакомца и тон, которым они были сказаны, разбудили в юноше волну крайнего недовольства.

Странный гость ничего не ответил. Впрочем, Калим мало на это надеялся, и потому использовал паузу в этой нежданной беседе, чтобы получше рассмотреть своего собеседника. Человек в черной мантии находился шагах в трех от юноши. Огромный глубокий капюшон полностью скрывал лицо незнакомца. Казалось, будто под этим капюшоном и вовсе пустота. Рук из-под длинных рукавов также не виделось, будто призрак посетил этой ночью ветхую хижину.

— Вот мы и встретились, Калим, — с легкой усмешкой сказал незнакомец; юноша был почти уверен, что никогда не слышал от человека такого странного глухого голоса.

— Я не собираюсь говорить с тем, кто боится назвать свое имя! — резко ответил Калим; он был напуган, но старался не показывать этого.

— У тебя нет иного выбора, — голос человека в мантии слегка усилился.

Эти слова насторожили юношу, и он промолчал.

— Я и ты, Калим Дариэль, нуждаемся в одном и том же, — после паузы начал незнакомец.

— В чем же? — заинтересовался юноша.

— С самого детства ты был слаб и немощен. У тебя никогда не было друзей, и тело твое передавалось от одной болезни к другой. Ты никогда не представлял собой особой угрозы и всегда стыдился этого, а сверстники лишь посмеивались над тобой. Ты всю свою жизнь мечтал стать благородным рыцарем, но силенок твоих могло хватить разве что для подношения оружия, — за этими словами последовала холодная усмешка. — Твой отец был сильным и мужественным человеком, доблестным офицером. А ты, Калим, ничего не стоишь в этом мире…

— Довольно! — вскричал юноша. — Немедленно замолчите!

Однако гость, сделав вид, будто и вовсе не слышит этих восклицаний, холодно продолжил:

— Тебе всю жизнь было стыдно за то, что ты, немощное создание, являешься сыном такого человека. Но теперь твоего отца нет на этом свете, а ты медленно съедаешь себя…

— Откуда вы все это знаете?

— Мне ведомо о тебе все, Калим!

— Вы бог? — с интересом, но больше тревожно спросил юноша, на что незнакомец устрашающе засмеялся.

— Я твоя судьба! — после паузы прибавил он. — Этой ночью твоя жизнь изменится.

— Моя жизнь уже никогда не изменится, — с привычной обреченностью промолвил Калим. — Мне жизнь не мила, и если вы пришли отобрать ее у меня, так сделайте это! Мне нечего терять…

— Я пришел, чтобы дать тебе все! — повысив голос, заявил человек в черном, и, казалось, глухое эхо разнеслось по маленькой комнате. — Ты обретешь то, чем не наделила тебя природа. То, без чего ты был позором семьи, без чего ты и поныне остаешься беспомощным и ничтожным. Я дам тебе силу!

— Мне ничего не нужно! — решительно, но с нотой глубокой тоски в голосе возразил юноша.

— Ты врешь себе! — холодно промолвил незнакомец. — Без тех способностей, которыми я могу тебя наделить, ты не найдешь смысла в жизни. Ты будешь разрушать себя изнутри и в конце увянешь, словно последний цветок на пороге ада. Ты представляешь, каково было бы твоему отцу увидеть тебя таким…

— Не смейте упоминать моего отца!

Сам не ведая почему, Калим с каждой минутой ночной беседы терял былой страх перед таинственным человеком в мантии. Он быстро свыкся со странным видом гостя, а голос последнего уже не казался ему столь пугающим. Может, Калим слышал этот голос в своих недавних беспокойных снах?.. Юношу тревожило и другое. Как незнакомец попал в его комнату? Уж не призрак ли это? Калим побагровел от такой мысли и стал отгонять ее от себя, приводя различные доводы, порой совершенно безумные, в свое оправдание. Но если этот человек вошел сюда через дверь, он неминуемо должен был оставить позади гостиную и вторую спальную комнату, где отдыхают самые близкие юноше люди. Если так, то почему звуки шагов и открывающихся дверей не разбудили Глиолию? И все ли с ней в порядке?.. Эта ужасная мысль мгновенно пронзила измученную душу Калима. И хотя юноша сразу же попытался отогнать ее от себя, руки и ноги машинально зашевелились, и он вознамерился встать, чтобы самолично убедиться в невредимости сестры. Но незнакомец решительным жестом прервал эту попытку.

— С твоими близкими все в порядке, — спокойно заявил он.

Калим поверил этим словам и тут же отказался от задуманного. В следующую короткую паузу юноша не отводил взгляда от ночного гостя, видимо собираясь с мыслями, после чего наконец промолвил:

— Что вам от меня нужно?

— Я предлагаю тебе заключить соглашение, — сразу ответил тот.

Юноша изобразил на лице недоумение, а незнакомец продолжил:

— Тебе нужна сила. В ней нуждаюсь и я. Когда-то невообразимая мощь кипела в моих венах. Но однажды я ее потерял. И ты постигнешь ее! Тебе предначертано найти источник моей силы! — голос незнакомца усиливался, в нем нарастал зловещий оттенок. — И потому я предлагаю тебе заключить договор…

— Я не намерен заключать соглашений с тем, кто не желает называть своего имени! — смело заявил юноша, но эта смелость стоила ему больших усилий.

— Собери мои реликвии! — властным голосом промолвил человек в мантии. — Собери их, и обретешь силу!

Калим снова хотел возразить, но что-то остановило его. Он пристально смотрел в темноту, царившую под капюшоном незнакомца, но последний вопрос все же сорвался с его губ:

— Кто вы? Назовите свое имя!

Таинственный человек в черной мантии повернулся и стал медленно отдаляться от постели, направляясь к старой деревянной двери.

— Кто вы?! — громче повторил юноша.

Ночной гость Калима слился с темнотой, и теперь его едва можно было различить. Луна уже не светила в окно ветхой хижины, и когда юноша замешкался, незнакомец куда-то исчез, успев произнести:

— Лиолат…