Мелодичный «стеклянный» перезвон. Неужели утро начиналось так же как и вчера — с бесконечного потока «хрустальных призраков»?..

Я привскочил и уткнулся взглядом в окружавшую нас черную блестящую стену. Мы словно находились в неглубоком колодце. Я не сразу сообразил, что эта стена была «живой изгородью» из антрацитовых деревьев. Не могли же они вырасти тут за одну ночь…

— Ух… — выдохнула Фаенна. — Если бы я знала, что они умеют передвигаться, ни за что не привязала бы к ним лошадь.

Деревья и впрямь шевелились, и это их движение вызывало тот мелодичный тихий перезвон, что нас разбудил. Так же, как призраки, они не переступали границ очерченного круга, но и не проходили мимо. Столпившись вокруг, они тянулись к нам своими неуклюжими кривыми ветками, довольно медленно, и как-то робко. То ли любопытствуя, то ли их привлекало нечто жизненно для них необходимое.

— И как же нам отсюда выбраться? — озадаченно произнесла Фаенна, неуверенно положив свою тонкую ладонь на рукоять меча.

— Погоди, — остановил я ее, приглядываясь к черным блестящим веткам, на которых бледнели какие-то маленькие серые комочки. — Посмотри.

На тех ветках, которым посчастливилось прижаться к невидимой стене, набухали крошечные светлые пупырышки.

— Это ведь, кажется, почки… Мы заменяем им тепло и солнечный свет. Они не могут к ним не тянуться. Они оживают.

— Но почему раньше такого никогда не было? — подивилась Фаенна. — Неужели «пробуждение» так много значит?

— Выходит, что так… ведь только теперь мы можем направлять ту силу, что прежде спала. Мы не случайно начертили этот круг, а по собственному желанию, вложив в него свою волю и часть своей силы — не то, чтобы мы потеряли эту часть. Просто, теперь она обрела какие-то связи с реальным миром и действительно что-то значит. Не уходит вхолостую.

Фаенна усмехнулась и покачала головой.

— Смешно, что теперь я хватаюсь за меч, а ты меня останавливаешь.

— Почему же смешно. Мы же знаем, что они волшебные, и когда творится что-то непонятное, они могут помочь.

Я осторожно поднял руку и притронулся к черным, искривленным, покрытым угловатыми отполированными гранями, веткам. Сами деревца были невысокими, если бы мы встали в полный рост, они доходили бы нам до плеч.

Деревце засуетилось в ответ на прикосновение, доверчиво прильнув к моей ладони и, позванивая, пыталось согнуться, чтобы сделать это половчее, медленно и неуклюже. Не для дерева, конечно, медленно, которому двигаться вовсе и не положено, разве что от ветра.

— Им тут нравится, — заметил я. — Этот пятачок земли может вернуть их к жизни. Давай, прочертим ворота, чтобы они могли войти.

Светлые глаза Фаенны раскрылись до предела.

— Но как нам выйти?..

— Мы просто через них перелезем. Даже если сломаем им несколько веток, хуже им не будет.

Фаенна засмеялась, покачав головой, и вытащила свой меч с распростершим крылья лебедем на рукояти.

— Вчера я могла бы подумать, что ты шутишь.

Кромкой меча Фаенна стерла часть линии, а затем мы перелезли через живую изгородь. Деревца пытались задержать нас, но двигались так медленно, что их попытки казались даже трогательными. Несколько веток мы сломали, и они отламывались с гулким резонирующим звоном. Сломы получались острыми, и мы успели здорово исцарапаться, прежде чем выбрались наружу. Но все-таки деревца оказались достаточно прочными, выдерживали наш вес и, хоть и цеплялись за одежду, мы не сильно рисковали провалиться между ними, что все-таки могло бы быть опасно, если бы им удалось, разумеется, не сознательно, зажать нас там поплотнее, или, если бы проломив тонкие ветки, кто-то из нас упал бы на более прочную и острую. Но все обошлось, и довольно весело.

— Кажется, даже в детстве я так не веселилась, — смеясь, сказала запыхавшаяся и растрепанная Фаенна, соскакивая наконец осторожно на землю, и сдернув с ближайшей цеплявшейся ветки краешек плаща. Глаза ее ярко блестели. Она помолчала, глядя на будто бы нерешительно топчущиеся деревца. — Наверное, потому, что мне еще никогда не доводилось ничего оживлять, — проговорила она негромко.

На самом краю тонкие ветки подо мной подломились, и я приземлился с оглушительным треском и каскадом мелких осколков.

Фаенна задумчиво склонила голову набок.

— Что-то напоминает этот звук. Звон тающих льдов под солнцем, в моих снах. — Она грустно улыбнулась и отвернулась, повернувшись лицом к Городу.

Позванивали ветви антрацитовых деревьев, ветер с сухим шелестом гнал по земле невесомые песчинки, шипя о чем-то своем. А затем мы расслышали донесшийся издали лай собак, принесенный ветром, но тут же все стихло.

— Скоро мы будем в обитаемых землях, — сказала Фаенна.

Похоже, мы не так уж медленно возвращались. Отчего-то этот дальний лай вселил в меня новую тревогу.

— Кто знает, что могло произойти за время нашего отсутствия.

Прошло шесть дней. Если бы нам нужно было отъехать от Города лишь на три дня, мы уже могли бы вернуться, и узнать, что именно там происходит. Но что толку строить планы на прошлое? Нам нужно было уехать дальше, и если бы мы этого не сделали, все благоразумие было бы бессмысленным.

Фаенна набрала в легкие побольше воздуха, и вдруг сухо закашлялась и осела на ближайший большой камень. Мы перетряхнули все фляги, но только в моей еще оставался глоток мутной воды, от которой ей стало ненамного легче.

— Придется все же задержаться, — решил я, поглядев на ее заострившиеся черты и легшие вокруг глаз тени. Обитаемые земли и впрямь не так уже далеко, и это почти неопасно. — Нам нужно было чем-то поддержать силы. Фаенна кивнула. Я продолжал внимательно смотреть на нее.

— Что ты сделала? Сейчас? С этими деревьями?

Фаенна пожала было плечами, но, глядя мне в глаза, поняла, о чем именно я говорю.

— Ты думаешь?.. — она с легким удивлением глянула на позванивающую антрацитовую растительность. — Я пожелала им жизни. Расти, и чтобы пустошь не скоро захватила это место. Я пожелала им этого от души.

Я кивнул.

— Так я и думал. — Она отдала свои последние силы им. Без меча, просто прикасаясь.

Я огляделся вокруг, прошелся туда-сюда, то ли прислушиваясь, то ли пытаясь задействовать иное чувство. И вдруг отчетливо мне в лицо пахнуло влагой, хотя я понимал, что это только призрачное дуновение. Вода была глубоко под землей, но она тут была. Это самое подходящее здесь место. Я остановился, извлек Ринальдин и вырыл ямку, глубиной в пару ладоней и в пару локтей от края до края, воткнул меч в самую середку, а затем выложил дно ямки камешками. Но прежде чем коснуться навершия меча и приказать воде подниматься, помедлил и подумал. Вода и впрямь была глубоко. Сколько сил может потребоваться на то, чтобы призвать ее пробить давно иссохшую землю? А они еще могут нам пригодиться. И я мысленно представил, что между воткнутым в землю мечом и Городом протянулись невидимые нити светящейся паутины, опутывающей Город, исходящие от уцелевших домов и от Алмазной Башни, опутанной этими нитями как разбухший светящийся кокон. И только тогда дотронулся указательным пальцем до навершия в форме миниатюрной чаши, и ощутил, что меч дрожит, дрожит воздух, гудит земля. Я приказал воде подниматься, быть чистой, создать целебный родник, я перетянул сюда частицу всей магии, окутывающей и пропитавшей Город до последнего камня. Эта магия была когда-то и здесь, она просто пробудилась…

— Морион? — обеспокоено позвала Фаенна. — Что ты делаешь? — Она понимала, что я делаю, но дрожь, охватившая все вокруг, ее встревожила, и волна посторонней силы, которой, используй я только собственную, тут не должно было быть.

— Все, — ответил я, — уже достаточно.

И обхватив меч за рукоять, я потянул его наружу, а подступившая к острию вода быстро заполняла освобождающуюся канавку, и едва я выдернул Ринальдин из земли, струйка воды ударила вверх фонтанчиком. Перекинув меч подмышку, я простер ладонь над родником, успокаивая проснувшуюся землю. Вокруг еще все дрожало, в глубинах зарокотало, а над Городом сверкнула ветвистая молния, и загремел оглушительный гром.

— Морион!

— Все… — я перевел дух. — Теперь действительно уже все.

Родник весело журчал, вода понемногу совсем очистилась, мы сполоснули фляги от песка, в который превратилось испорченное вино, наполнили их чистой водой и с удовольствием напились. Вода была ледяной и будто бы искрящейся, с нотками странных вкусов, освежающих и бодрящих.

— Поразительно, — пробормотала Фаенна. — Мы действительно колдуны… — она покосилась на меня, странно приподняв бровь. — Тебе не кажется, что эта сила может быть больше, чем может выдержать этот мир?

— Может, и так, — я пожал плечами. — Но попробовать стоило.

— Город, похоже, содрогнулся.

— Может быть, ему и стоило содрогнуться. Перед пробуждением.

Что ж, вода у нас теперь была. У нас даже были рядом почти живые деревья. Пожалуй, стоило подумать и о какой-нибудь дичи. Сегодня я не видел кружащих обычно вокруг нас лоскутков тьмы. Но где-то вдали, ближе к городу, в небесах парило нечто, отливавшее слабым свечением. У нас не было с собой ни луков, ни какого-либо другого подходящего охотничьего снаряжения. Ни средств, ни времени. Я сосредоточился на случайно увиденной дальней светящейся точке, вытянул руку, и невидимые пульсирующие нити, протянувшиеся от Города к роднику, прошли сквозь меня и понеслись к далекому крылатому существу, поймали его, будто в сеть, и повлекли к нам. Я так сосредоточился на том, чтобы все получилось, что даже не задумывался, что именно я тащу — просто получится или нет, было гораздо важнее. Даже когда птица была уже близко, я все еще не очень сознавал, кто мне попался, и будет ли она съедобной дичью, не слышал и говорила ли мне что-нибудь Фаенна. Наконец к моим ногам с глухим клекотом свалилось создание с гигантским размахом крыльев, крепким клювом и горящими безумными глазами. Удерживая его у земли невидимой сетью я наконец, запыхавшись, повернулся к Фаенне.

— Похоже, я поймал орла. Подойдет?

Глаза Фаенны были огромными, но она только кивнула. И я одним махом снес птице голову.

— Может, ты можешь таким же манером найти нам и лошадей? — весело поинтересовалась Фаенна.

— Наверное, могу. Если только их увижу.

Орел — не самая привычная дичь. Но если его мясо и было жестким и обладало странным вкусом, то мы этого почти не заметили, нам было не до кулинарных изысков, мы торопились, и дичь получилась наполовину сырой, а наполовину подгоревшей. Но это не имело никакого значения, кроме того, что теперь мы чувствовали себя куда лучше и бодрее, чем в два предыдущих дня. В конце концов, главное — это цель, а не такие мелочи — хорошо, когда они отнимают как можно меньше времени.

И теперь мы подходили к опушке леса. По эту сторону лес был вымершим. Множество мертвых, поваленных, изломанных, иссохших стволов. Но уже и здесь, с каждым шагом все становилось живее. И на самом краю держались еще отдельные упрямые деревья, с изломанными ли иссохшими боками, обильно покрытыми окаменевшим мхом, искривленные ли в жутковатые формы, и совершенно еще здоровые и стойкие.

Фаенна с удовольствием подставляла лицо ветру, шелестящему в их кронах, и смотрела на них почти восхищенно, будто уже не надеялась увидеть. А я раздумывал — как же мы еще далеко. И в то же время, как мал этот пятачок живой земли, будто в очерченном тонкой линией круге, уязвимый хрупкий остров. Но восхищение Фаенны исходило и из того, что она видела и предвидела что-то иное, надеялась на нечто новое. Проходя мимо живых и мертвых деревьев, она беззвучно что-то шептала, бросала словно мимолетные цепкие взгляды на вершины, чуть поводила рукой. Она не просто проходила, она делилась с ними своей жизненной силой. Именно своей, она не черпала ее из Города, еще щадила его ради него самого. Наконец я не выдержал.

— Не надо. Нам все-таки еще надо вернуться. Тогда мы все исправим. Все, что только сможем.

— Это немного, знаю, — ответила она, даже не обернувшись, продолжая скользить взглядом по искривленным ветвям, — но сможем ли мы что-то, когда вернемся, не передумаем ли… это еще неизвестно. А это я еще могу.

— Но побереги хотя бы себя. Башню и Дома все равно предстоит разрушить, чтобы они потеряли свою силу. Забери немного ее сейчас, хуже от этого не станет.

— Кто знает. Ведь та же самая сила еще сохраняет Город живым.

— И закрывает его от света все надежней, отчего он, и все вокруг, продолжает умирать.

Фаенна помолчала. Но, думая, не переставала все так же отрешенно-внимательно посматривать по сторонам.

— Это палка о двух концах, — наконец сказала она. — Ты сам об этом думаешь. Ты не знаешь, в какую сторону можешь изменить равновесие, и подозреваешь, что не в лучшую.

— Поэтому ты считаешь, что я могу передумать?

— Я считаю, что мы все еще не знаем всех обстоятельств, с какими можем столкнуться. Или уже столкнулись. Очень давно, — добавила она после паузы.

Я мрачновато посмотрел на нее, потом вздохнул и перевел взгляд на деревья, на проскакивающих порой в ветвях и у самых корней мелких зверушек. И пожелал ожить иссыхающим ветвям, проснуться спящим в семенах росткам, и мне показалось, что я слышу не только шорох ветра, а мерное, нарастающее гуденье самого роста, бегущих в земле, в стволах, в жилках листьев, токов, попадающее в тон биению моей крови, движению, дыханию, току мысли и чувства. И ощутил вокруг великое тепло. А затем, прикосновение тонких пальцев Фаенны, взявшей меня за руку. Мы не сказали друг другу ни слова. Мы продолжали идти, и весь мир вокруг нас сливался во что-то живое и теплое, во что-то, что было, по сути, безграничным, могло стать, как может стать целым лесом одно только семя, когда-нибудь, если ему повезет. Это всего лишь возможно, и нельзя сказать, что этого не существует, пока это все еще возможно. А потом мы остановились. И это было так просто и ясно — посмотреть ей в глаза, осторожно, ласкающим прикосновением отстранить с теплого мрамора ее лба дымчатую прядь, и коснуться губами ее мягких губ. Но в это мгновение снова раздался лай собак. Мы оба вздрогнули и разомкнули руки. Очарование спало. Кругом шумел лес, а в ушах стучала кровь. Но это был всего лишь лес. И это была всего лишь кровь. В умирающем выцветшем мире. И впереди у нас была цель. И было не время отвлекаться. И мы не могли позволить себе того, что на миг показалось возможным. Мы — правители. Наши чувства не имеют значения, если они могут помешать нам. Мы должны оставаться только союзниками. Мы оба это знали, пусть это знание и оставляло привкус праха на губах.

Лай собак, казалось, раздавался неподалеку. Кто-то охотился в лесу. Вдали от Города. Кто мог бы быть так самоуверен и безрассуден? Кто мог бы позволить себе такое? Двое были здесь. Значит, оставался третий? Хоннор? Кто еще, кроме него? Лай приближался. Послышался и цокот копыт, и хруст ломких, осыпающихся песком и известью веток, и чьи-то голоса.

— Хоннор, — пробормотал я уверенно. Окинул взглядом колышущиеся заросли, перемешанные с каменными изогнутыми столбами и старую разбитую дорогу, по которой мы шли, и обнажил меч. — Не лучше ли нам убраться с дороги? — Чем встречать врага на открытом месте… Но пожалуй, было мало шансов на то, что Хоннор заехал сюда случайно. Он что-то знал, и наверняка охотился именно на нас. Прятаться будет бессмысленно и недостойно. Ну что ж, тогда узнаем, на что мы все способны. Я мысленно охватил весь живой дышащих лес, сплел его силу с силой меча, с далеким, размеренно пульсирующим сердцем Города, и вокруг заструились и заметались тени — темные и светлые — нельзя сказать, что мир посветлел или потемнел, он «запестрел», вокруг нас поднялся вихрь, а вдали снова прокатился гром.

— Нет!.. — сказала Фаенна, напряженно прислушиваясь. — Это Фири! Мой любимый пес!

— Думаешь, он не мог использовать твоих собак, чтобы найти тебя? — но я постарался ослабить легшее на лес грозовым облаком возмущение. Достаточно того, что я могу… могу сделать многое, в любой момент. Теперь я был готов к любой встрече.

Ветер стих. Стали слышны собачий скулеж и ржание коней, людские голоса бранили заартачившихся животных. Коротко протрубил рожок, сзывающий и ободряющий собак.

— Этот рог! — живо воскликнула Фаенна. — Этот рог и Фири! Это Перлионт! Значит, он и впрямь ищет нас, — на ее лицо легла тень озабоченности. — Наверное, что-то случилось. Но они не желают нам зла. Я это знаю. — Фаенна сделала легкое ударение на последнее слово, и я опустил меч. Натянутые невидимые нити еще больше ослабли. Фаенна подняла свой собственный рог, и протрубила, давая сигнал своим людям. Послышались изумленные возгласы, и из-за деревьев вскоре выскочили и восторженные псы, бросившиеся к хозяйке, и одновременно обрадованные и встревоженные всадники. Я наконец вложил меч в ножны и сам вздохнул с облегчением. Здесь и сейчас опасность нам не грозила. А кроме того, раз нас обнаружили рыцари Фаенны, мне больше не придется ловить орлов в небесах. Кроме того, здесь были лошади, значит, наше возвращение ускорится. Фаенна успокоила собак, прыгавших вокруг нее и подозрительно порыкивающих на меня. Перлионт, начальник стражи Фаенны, соскочил с коня и поспешил нам навстречу, также как и псы, поглядывая на меня недоверчиво.

— Наконец-то мы нашли вас, госпожа! Вы живы! Что вас так задержало?

Перлионт силился улыбнуться, но было видно, что он все еще обеспокоен не на шутку. Такой вид бывает у людей, приносящих дурные вести.

— Мы потеряли лошадей в схватке с тварями, — коротко поведала о наших приключениях Фаенна. — Я рада видеть тебя, Перлионт, и всех вас. Перлионт склонил в поклоне свою седую голову. — Но что привело вас сюда?

Перлионт неуверенно провел рукой по своей бородке, взглянул на путающегося под ногами Фири, на меня, но больше медлить с ответом не стал.

— Мы беспокоились о тебе, госпожа. Но не только это заставило нас искать тебя, нарушив твой приказ, хотя ведь все сроки уже прошли… В Городе беспорядки, идут уличные бои. Я взял на себя смелость заключить союз с комендантом Дома Хрусталя. Он всегда казался мне благородным человеком. Когда я покидал Город, он держал оборону в интересах двух наших Домов. — Перлионт немного пришел в себя, и низко мне поклонился. — Но едва ли он продержится долго. Дело в том, что едва вы отбыли, Оливин призвал вас на совет. Похоже, он знает, что вы не в Городе, или с вами что-то случилось. Он, и принц Берилла, поскольку вы не являлись лично, объявили вас либо отрекшимися от власти, либо погибшими. Вас нет. И Оливин официально передал власть над Городом одному Дому, дабы это, по его словам, положило конец дрязгам, и привело к процветанию. Тем временем, ясно, что их шпионы повсюду ищут вас. Я и Сардер объявлены мятежниками и узурпаторами, скрывающими вашу смерть. Мы должны вернуться как можно скорее! Пока Сардер еще контролирует некоторые из ворот. Но он в невыгодном положении, ведь против него и сторонники Оливина и Хоннора, и те, что, будучи обмануты, полагают, что он может быть повинен в вашем исчезновении.

— Тогда не будем больше ждать, — сказал я. — Какие ворота еще открыты? У вас есть запасные лошади? Будет лучше обсудить все уже в дороге, мы действительно потеряли много времени. — Но не потерять мы его не могли, никто не был виноват. И оставалась надежда, что потеряли мы его не зря, и то, что мы приобрели взамен, поможет нам справиться и с тем, что произошло в наше отсутствие. И нельзя сказать, что я не беспокоился о Сардере.

Перлионт только бросил короткий взгляд на Фаенну — будто уже чуть не на бегу, и засуетился — они и сами были в отчаянии, раз решились искать здесь свою принцессу, и уже не надеялись ее найти, но запасные лошади у них были, предусмотрительность их не оставила — своего лучшего коня, пересев на другого, Перлионт отдал Фаенне. И мы снова тронулись в путь, пусть с дурными вестями, но определенными, уже верхом и среди друзей, и зная куда больше чем прежде о своей силе. Перлионт все выспрашивал, как госпожа себя чувствует, и не случилось ли чего. Но госпожа, будто и впрямь каменная, отвечала, что все это подождет, и, выстроившись на неширокой дороге цепочкой, мы пустили коней вскачь. И впрямь чепуха, разве было для нас что-то невозможное? Фири мчался рядом, умудряясь глядеть на хозяйку на бегу влюбленными черными глазами, а его белые уши стлались по ветру. Копыта коней то и дело выбивали из камней дороги снопы искр. Понемногу снова наступала тьма. Прежде чем ночь сгустится окончательно, мы должны успеть проехать как можно больше. И это не значит, что когда ночь сгустится, мы непременно остановимся.