XIV. Полет Сокола

— Tempus fugit, — сказала Линор, задумчиво наблюдая, как автоматически управляемое суденышко уходит в плотный дымный туман, возвращаясь к острову с привидениями, смеющимися баньши и настоящим ящиком Пандоры. — А ведь время летит!

— Вот сволочь! — буркнул ее отец не совсем серьезно. — Никогда нельзя на него положиться. Вы когда-нибудь задумывались о божественной природе подлости?

— Может, лучше сразу утопиться? — спросила Антея. — Будем потихоньку течь и изменяться, но хотя бы не раздумывая.

Все трое мрачно хихикнули.

Эта троица представляла собой еще более колоритную компанию, чем та четверка, что высадилась на этом Драконьем берегу всего лишь пару недель тому назад. А в качестве четвертого члена команды ее сопровождал свежеклонированный из припасенной на всякий случай замороженной ткани меланхоличный ослик, навьюченный загадочным багажом. В том, что багаж был загадочным, сомневаться не приходилось — стоило только раз взглянуть на людей. Антея оторвала взгляд от тумана и волнующейся хляби и задумчиво окинула им себя и других.

«Опереточно, конечно, — решила она, — но могло быть и хуже. В конце концов, чего мы хотим, выходя из легенды? И кто бы мог поверить, что тут что-то будет так на нее похоже… Мир, далекий от реальности — это ведь не значит, что он должен походить хоть на какую-то определенную сказку». Троица чародеев — озерная леди Нимье, фея Моргана и… Мерлин, конечно, хотя подобный вывод должен был напрашиваться сам собою, а не навязываться, и попервоначалу они договорились называть доктора Мэллора простым кельтским именем Мирддин, ну а там уж как получится.

Доктор Мэллор не старался изображать из себя старца. Какой в этом смысл, если создаешь образ человека, любящего менять обличья, в том числе и по всей шкале человеческих возрастов? Разве что отрастил попышнее бороду и искусственно немного пригасил ее обычный яркий пигмент. В свои шестьдесят с небольшим он в лучшем случае с натяжкой мог сойти здесь за сорокалетнего. Темно-коричневая хламида спускалась почти до земли, но была легкой и мягкой и не мешала движениям. И все же доктор начинал подумывать о том, что неплохо бы забросить ее куда-подальше, так как солнце во влажном воздухе так и норовило устроить парник. Наконец Мэллор Гелион решительно фыркнул, расстегнул серебряный аграф, в форме которого угадывались сюрреалистически искаженные очертания сказочной птицы, и небрежно скатав плащ в беспомощный сверток, перекинул его через одно плечо, оставшись в элегантном костюме сплошь из тонкой темно-серой замши.

— Твой отшельник выйдет светским львом, — с улыбкой заметила Линор, покосившись на отца.

— Ну и ладно, — ответил тот. — В любом случае — все мы настолько другая история!

— Ключевые слова — другая история, — мрачновато отозвалась Линор.

— Выше нос, — с тяжелым вздохом сказала Антея, нетерпеливо пиная влажный песок носком сапожка. — Со временем все образуется. Может быть.

Со временем. Да уж — доигрались и застряли. Всегда все упирается во время. А время — что песок, — Линор с досадой посмотрела на разбрасываемые Антеей во все стороны песчинки. Бежит как песок, летит как песок… и построй-ка на этом песке надежную крепость, поныряй-ка в зыбучих песках!.. Ну нет, мы еще поныряем… Линор хмурясь, с кривой усмешкой почти бессознательно провела кончиками ногтей по рукояти висящего на бедре легкого меча, будто почесывая за ухом кошке. Холодное железо или что-то вроде этого всегда приятно применить против всяких выкрутас реальности. И Линор смутно чувствовала, что у нее чешутся руки.

Они с Антеей тоже не особенно пытались подыгрывать стандартам. Никаких кисейных барышень — практичная мужская одежда со множеством незначительных усовершенствований, мечи, короткие луки, и еще целый арсенал сюрпризов этому миру, имевшему неосторожность попытаться их удержать. И к черту скромность! — Яркие и сильные тона: sagum Антеи — ярко-синий, голубая туника, черные обтягивающие штаны, и такие же мягкие сапоги, украшенные серебром. Плащ Линор — темно-красный, в золотую и зеленую тонкую клетку, поверх туники из коричневой замши с зеленоватым отливом, наводящим на мысли о смутно угрожающей змее. Мечи без лишнего декора, ожерелья и браслеты — столь же функциональны, сколь эстетичны. Темно-золотые волосы Линор свободно горели на солнце, как и сияющая бронза Антеи. Вызов и бред? Может быть. Но свежа еще память о кельтских традиционно воинствующих дамах, включая знаменитую ирландскую королеву Медб, разобравшуюся с громилой Кухулином как со щенком. Она, конечно, тоже плохо кончила, но все герои имеют на это право. Особенно на склоне лет. Нельзя же вечно испытывать судьбу и не рассчитывать хоть на какую-то взаимность.

— Ладно, — сказала Линор, с заигравшей на губах зловещей усмешкой. — Пойдемте, и завоюем этот мир, раз он смеет нас задерживать.

— Огнем и мечом? — подхватила Антея, поигрывая небольшим серебристым жезлом.

— И огнем тоже, — кивнула Линор.

Антея подавила довольный смешок и повесила жезл снова на пояс из причудливо переплетенных металлических звеньев.

— Прекрасное утро для прогулок! — объявила она.

— Вперед и с песней! — махнул рукой доктор. — На… хм, на юго-восток. Может, зря мы настояли на том, чтобы нас не встречали?

— Нет, — резковато качнула головой Линор. — Надо успеть развеяться, прежде чем объяснять кому-то, что у нас получилось — или не получилось, и почему мы не знаем — почему.

Доктор Мэллор пожал плечами и, покосившись на спутниц, философски приподнял тигриные черно-рыжеватые брови.

— Ладно, ладно, уговорили. Тем громче выйдет легенда. И да поможет бог первому встречному.

* * *

Весна в разгаре. Яблони в цвету. Я въехал в принадлежащее теперь мне королевство Камулос или Камулдунум… нет, не на белом коне, а на черном как ночь. Старичок Гвен отправился на почетную пенсию. Как бы ни был он замечателен, представительности ему уже не хватало. Замену ему предоставил, уж не знаю с какими соображениями, мой официальный ближайший родственник король Кадор, подарив мне черного зверюгу по кличке Гром, чертовски эффектного, и у которого явно были не все дома. Чувствовалась рука принца Константина. Впрочем, с конем мы поладили. Я уже привык к этому несколько парадоксальному явлению — если лошадь слывет маньяком-убийцей, то я могу с ней договориться, но если она по слухам смирна как агнец — вот тут жди любой самой гнусной подлости. Может быть дело в том, что видеть «личность» в «смирной лошадке» то же, что метать бисер перед свиньями. Они знают либо покорность, либо нет, и умеют выждать время, если делаешь им поблажки, чтобы подвести точно в нужный момент. Ни о каком доверии тут не может быть и речи. А это именно то, чего стоит искать в лошадях, да и не только в них — доверие, а не покорность.

Ну и раз себя не переделаешь, лучше всего просто иметь по возможности дело с родственными душами.

Как бы то ни было, вырвавшись из-под власти Корнуолла, Гром, он же Зверь, Чудовище или — как я сам именовал его ради кощунственной шутки — Таранис с заметным облегчением вел себя куда приличнее своей репутации.

Повсюду нас встречали с искренней радостью, местные жители с неопределенной и вечной надеждой на лучшее будущее забрасывали нас цветами, так что их аромат заглушал даже всепроникающий запах конского пота, и размахивали свежими зелеными побегами, зачастую в цвету, видно, как бы невзначай разгоняя мух. То и дело какая-нибудь девушка взлетала птицей на седло ко мне или к кому-то из моих спутников, чтобы крепко обнять, подарить мимолетный сладкий поцелуй, обдав жаром горячо пульсирующей крови под бархатной кожей и набросить на шею очередную тяжелую влажную гирлянду из сплетенных цветов. Зверь-Таранис в таких случаях грыз удила, похрапывал и скреб землю копытом, но — вел себя прилично. Счастье, восторг и безоглядное обожание, куда ни кинь взгляд. Плевать на то, что новый король, как и его конь, только темная лошадка. Это такой же ритуал, как встреча нового солнца в праздник Белтейна. Как говорится — как лето встретишь, так его и проведешь! А то, что тайно, да не станет явно… Получив в физиономию очередным цветком, я рассмеялся.

— Опьяняет, верно? — пробрюзжал мне в ухо Гамлет, тоном, отчетливо наставляющим: «Помни, ты смертен!»

— Ага! — беззаботно откликнулся я. — Хочешь новую песенку, Ланселот? Впрочем, я и так спою:

— Может, и от тебя, приятель!

— Когда ж ты станешь серьезным?! — проворчал Гамлет.

— А зачем?!

Кругом царило веселое безумие.

А впереди ждала старая полуразрушенная римская крепость, сердце Камулдунума — гнездо верховного короля.

* * *

Боги не были милостивы к первым встречным. Как говаривали люди — нет разницы между дорогой и лесной чащей с волчьими стаями. Польстившись на хрупкость маленького отряда, на наживку клюнула первая рыбка. Рыбка состояла из пятерки «солдат удачи», неопрятных балбесов, имевших одновременно вид несколько франтоватый из-за неодолимой тяги украшаться всем украденным, еще не пущенным в дело. При появлении их с веселым улюлюканьем на сцене, наживка ощутила прилив энтузиазма — пятерка бандитов была конной, а те, на кого они имели неосторожность напасть, не имели ничего против легкодоступного транспорта. Поскольку добыча казалась несерьезно легкой, лесной хищник, уверенный в своем преимуществе, посчитал, что можно будет взять ее на испуг, голыми руками. Однако произошедшее дальше мало поддавалось какому-то разумному объяснению.

Разбойник, оказавшийся впереди, успел приглядеться и заржал:

— Во повезло! Это ж ба!..

Больше он ничего сказать не успел. Трое мягким движением подняли то, что никак не могло быть оружием — блестящие короткие жезлы.

— Здравствуй, гром! — с непонятным весельем сказала золотоволосая девица, а потом… ударил гром с ясного неба, без звука, без предупреждения, только трое бандитов ощутили внезапно, будто страшной силы удары буквально размозжили все их существо, и мешками грянулись без сознания — кто лошади на шею, кто наземь. Двое оставшихся запоздало почуяли неладное — рука одного дернулась к мечу, хотя это было совершенно бесполезно, другой успел дернуть поводья, чтобы дать стрекача, и на этом все кончилось. Девушки, похожие на эльфов, чуть лениво повели жезлами, и оставшиеся присоединились к предыдущим.

— Баю-бай, — проговорил доктор Мэллор, мягким кошачьим шагом придвинувшись к не успевшей ничего сообразить ближайшей лошади, и сталкивая с седла бесчувственное тело. — Как славно среди бела дня, соснуть немного пользы для… — Лошадь только покосилась на него мутновато-стеклянными глазами и флегматично пожевала удила. Мало что на этом свете могло ее удивить, в том числе и этот новенький двуногий.

Девушки тоже без проблем поймали для себя по лошадке.

— Вот и первый кирпичик в нашу легенду, — торжественно объявила Антея и сморщила нос. — Господи, по-моему, они их в жизни не чистили!

— Так как насчет предложения проехать через Деметию, Эймсбери и Стоунхендж? — поинтересовался доктор. — Нас минуту назад прервали. По-моему, незачем особенно никуда торопиться. Пусть молва пойдет впереди нас, а мы тем временем кое-что проверим и уточним.

— Отлично, — кивнула Линор, вскочив в седло и немного озадаченно возясь с грубыми стременами. — Значит, резко на юг?

— Н-да, пока мы еще можем отличить сокола от цапли. Дадим и другим возможность исподволь распознать сокола. Если мерлин — это сокол.

Антея пожала плечами, кивнула и что-то прикинула в уме.

— А вообще-то, место, откуда мы прибыли, находится отсюда как раз в направлении норд-норд-вест, — пробормотала она задумчиво себе под нос. — Мы несем безумие. Все свое несем с собой.

Какое-то время они ехали молча, поглядывая по сторонам, любуясь буйно зеленеющими окрестностями. Антея глубоко вздохнула, зажмурившись, задержала воздух в легких, и медленно вытолкнула его весь без остатка.

— Ух!.. — воскликнула она. — Кажется, я только сейчас понимаю, как близко мы подошли к полному нервному срыву.

— Еще не поздно, — отозвалась Линор. — Но все равно приятно было выбраться. Теперь мы хоть куда-то движемся, а не топчемся на месте.

— Ага. И неважно, куда мы движемся. Как в той песенке про сокола:

Со следующей строчки Линор подхватила:

Девушки напоследок присвистнули и издали боевой клич, более подходящий соловью-разбойнику, а не соколу. Вся окрестная живность на мгновение испуганно притихла.

— Надеюсь, мы не перестарались, — сказал доктор Мэллор.

В некотором отдалении за их спинами в небо поднимался редеющими клубами черный дым.

— Лиха беда — начало, — сказала Линор. — Конечно, нет. Это только спецэффект. Жертв нет, а этот коровник под названием «постоялый двор» давно ждал, чтобы его либо подновили, либо подпалили. — Она фыркнула. — Тоже мне сервис! Удобств никаких и еще норовят ограбить! Кстати, кое-кто был даже рад… А те, что попадали в суеверном ужасе, славили приход старых богов. Мысль в нужном направлении. Как вам кажется?

— Ну что ж, — сказал доктор, со вздохом пожав плечами. — В любом случае дурная слава — громче.

— Да не было там ничего дурного!

Доктор Мэллор озорно ухмыльнулся:

— Кроме славы!

* * *

Камулдунум, конечно, был в упадке. Как-никак, его прежний король умер не вчера. Прошло уже три года. Положение более или менее поддерживали друиды, запугавшие или затравившие нескольких самовыставившихся претендентов и поставившие на их место своего временно исполняющего обязанности короля, некоего Пеллинора, смиренно именующего себя королем без королевства. Судя по рассказам, это был тот еще субъект, помешанный на древних священных традициях, «гончий пес друидов», «карающая длань богов», «охотник за зверем рыкающим» — тут уже была некая параллель с христианством, ведь и в нем есть некто, кто «аки лев рыкает, ища, кого бы пожрать», и так далее, в том же духе. Колоритная личность, но почему-то без особенных амбиций, и хотя он сумел отпугнуть всех нежелательных претендентов и подавить все недовольства, окончательно подавить жизнь в королевстве он так и не удосужился. Вероятно, был слишком занят духовным самосовершенствованием. Так что на самом деле все было не так уж плохо. Однако по мере приближения к месту назначения, вся развеселая компания начала заметно волноваться, а может быть и тихо злорадствовать, предвкушая нашу встречу с такой достопримечательностью как Пеллинор. Тем более что, как и следовало от него ожидать, навстречу нам он не выехал и никакого праздничного легкомыслия допускать не собирался, будучи человеком серьезным и вдумчивым. Что ж, чем дальше, тем все становилось увлекательнее.

А друид по имени Маэгон с удовольствием рассказывал всем по дороге историю одного из претендентов на верховный трон — еще из допеллиноровской эпохи — который, так и не постигнув глубины собственной нечестивости, выехал однажды на охоту, где был сброшен испугавшейся дикого зверя лошадью с высокого обрыва, ухитрился запутаться одеждой в ветвях растущего на склоне дерева, а головой угодил в ручей, где и захлебнулся. Подобная тройственная смерть — от падения, повешения и утопления, по мнению Маэгона, представляла собой классический образчик божьего гнева, которому и сейчас ничто не помешает обрушиться на того, кто богов так или иначе не устроит. Что ж, спасибо дружелюбному Маэгону за предупреждение. Как раз на горизонте возник темный силуэт нашего нового дома.

* * *

— Так ты считаешь, он настоящий? — спросил сестру король Корнуэльский, не спуская глаз с пыльной дороги.

— Я не верю в призраков, — сказала Моргейза. — Он настоящий. И по крайней мере, он из плоти и крови.

Брат бросил на нее сдержанно острый взгляд.

— Что значит, по крайней мере? Ведь ты с ним не…

Моргейза подняла голову и посмотрела на него таким взглядом, что Кадор ощутил презрение к самому себе. Ему давно следовало знать, что видимый флер порока, которым окружает себя его сестра, следствие ее гордости, насмешливый вызов миру, на самом деле не имеющий ничего общего с настоящим пороком, проистекающим, наоборот, от недостатка гордости. Моргейза усмехнулась, зазвенели серебряные бубенцы на ее платье и на упряжи ее лошади.

— Я имела в виду, что на худой конец, он просто смертен. Сам по себе он ничто. Но хотела бы я знать, кто и где тот, кто играет за него, чья он ставка.

— Может, этот сумасшедший старик не умер? — предположил Кадор пораздумав. — Он стоял за этим болваном Утером как тень, пока тот не сдал. И чего не следует забывать — это он, еще при жизни Утера спрятал в камень королевский меч, прежде чем исчезнуть. Только он знал секрет. И только этот наш… родственничек им воспользовался. Все было продумано. Как на Утера ни наседали, он так и не назначил себе преемника. Если эта проклятая свистопляска будет продолжаться… — Кадор свирепо замолчал.

— Да, эти игры выводят из себя, — спокойно согласилась Моргейза. — Но ничего. Артур еще слишком молод, а Мерлин, если он еще жив, уже слишком стар. И оба они смертны. Если они и вздумают помешать нам, смогут ли они это сделать?

— Нет, — прошипел Кадор.

Моргейза холодно улыбнулась.

* * *

— Нет, нет и нет! — воскликнул Фризиан. — Это же черт знает что, а не крепость! Вы только посмотрите, что они с ней сделали!

— А что? — полюбопытствовал Олаф.

— Паршивое состояние. Это видно даже отсюда невооруженным глазом. Если это Камелот, я отказываюсь его так называть. Ты посмотри на западную башню — она же падает, а никому и дела нет! А что толку так растягивать стены, когда они недостроены?.. — Фризиан поморщился. — Погоди-ка, точно, нет, она не то, чтобы разваливалась — по-моему, кто-то пытался ее перестроить, но бросил на полдороге. Опять, наверное, этот живчик Мерлин. Он все тут бросил на полдороге. Кошмар… — Фризиан посмотрел на крепость странным тоскливо-мечтательным взглядом. Олаф толкнул под локоть Гамлета и заговорщицки подмигнул.

— Готов наш архитектор. Зацепило! Эй, Артур, а ты в курсе, что с завтрашнего дня мы перестраиваем этот сарайчик?

Пеллинор возник посреди раскрытых ворот как кобра из корзинки заклинателя. Эксцентрик, решил я. Сперва он разыграл сценку, будто замок вымер, потом створки ворот со скрипом расползлись, и появился Пеллинор, с змеиным взглядом, в одиночку преграждающий нам путь с пренебрежительно сложенными на груди руками. Плевать хотело на королей это воплощение божьей силы. По всему поезду прошло возбужденное перешептывание, и выжидающе замерло. Я поглядел по сторонам — все остановились и с нетерпением и скрытыми улыбками смотрели на меня. Понятно. Ждали ответного циркового номера.

Я тронул коня и выехал вперед. В такие торжественные моменты самое главное — не рассмеяться.

Мост как таковой у замка отсутствовал. Неглубокая заросшая и замусоренная канава служившая когда-то рвом почти перестала существовать, а в самом оживленном месте, должно быть, представляла собой зыбучую грязь — через нее были настланы толстые доски. И верхний их слой был довольно свежим. Попался, Пеллинор! Вот они — розовые лепестки! Прикидывайся теперь безразличным.

В напряженной тишине цокот копыт Тараниса по гулко звенящему дереву прозвучал неестественно громко. В двух шагах от неподвижной фигуры я остановил коня. Таранис фыркнул, дернул головой и поскреб копытом землю, нагибая голову как бодливый бычок. Я кивнул в знак приветствия.

— Лорд Пеллинор?

Взгляд у него и впрямь был змеиный. Возможно, в силу некой мутации, он обладал прозрачным сплошным третьим веком, позволяющим ему никогда не моргать. Форма лица у него тоже была незаурядная — выдающиеся горизонтально скулы, узкие челюсти и длинный с прямыми углами подбородок — все вместе складывалось в четкую букву «Т», наводящую на мысли о виселицах, распятиях или утрированных черепах в изображениях смерти с косой. Пеллинор едва пошевелился, а может, и это мне только примерещилось. Это был сухой желчный тип, слепленный из гигантских костей, узловатых сухожилий и пергаментной кожи. Редеющие длинные вьющиеся волосы цвета перца с обильной примесью соли змейками рассыпались по широким костлявым плечам.

У меня создалось впечатление, что, замерев в тишине, мы друг друга гипнотизируем. «Ты здесь и все еще дышишь только потому, что я тебе позволил, — говорил взгляд Пеллинора так отчетливо, что ему не нужен был для этого язык. — Но только попробуй вытворить что-нибудь не так! Я приду как мстящий камень, летящий из тьмы, и ты едва успеешь услышать свист!»

Наконец его губы зашевелились, и я услышал голос, одновременно глубокий и сухой, как скрип векового дуплистого дуба:

— Помни, пришедший. Чужой высшей волей ты явился, чужой высшей волей останешься, пока ее же велением не уйдешь, поздно или рано. Склоняюсь перед пославшими тебя, и во Их имя принимаю и признаю.

Он согнулся в поклоне, от которого веяло не меньшим угрюмым предостережением, чем от его глаз или слов, на миг коснулся коленом земли, выпрямился, и взял Тараниса под уздцы, переходя в роль смиренного конюха. Шло ему это примерно как волку овечья шкура. Но настроен он был совершенно серьезно. Как сама смерть, не терпящая легкомыслия.

— Аминь, — ответил я, не удержавшись.

Пеллинор малость покачнулся, будто получив прямой ответный удар. По меньшей мере, он был оскорблен в лучших чувствах. Конечно, он должен был уже слышать, что я не питаю должного отвращения к христианству, но все же… В таком контексте это звучало сущим кощунством, и не только в одни ворота. Каким-то чудом он сдержался и промолчал, не получив такого сигнала к действию как гром с ясного неба. Я тоже не настаивал на продолжении темы и просто весело соскочил с коня, с приятным чувством, будто оскорбил одновременно все религии, какие знал. Я помахал рукой и вся орава заполонила двор. Ей навстречу покатилась наконец и другая, куда более жидкая волна встречающих.

— Благодарю тебя, лорд Пеллинор, — сказал я примиряюще мягко застывшему каменному изваянию. — Ты был лучшим правителем этой земли, чем это, пожалуй, было возможно.

Пеллинор не принял мой реверанс.

— Если ты будешь плохим правителем, я убью тебя собственными руками, — проговорил он похоронно мрачным тоном, и бросил поводья какому-то полусогнутому типу, так и излучавшему желание угодить. — Пойдем, я покажу тебе все, что тебе нужно знать. Не оглядывайся. Кого ты ждешь? Няньку? Эти люди никуда не денутся. Им найдут место. Это дело слуг. Идем.

Я приподнял бровь, открыл было рот, не зная, то ли рассмеяться, то ли возмутиться, потом устремил на него взгляд, который отскочил от этого айсберга как горох от стенки, подавил намек на закипание и последовал за ним, убрав от греха подальше руки за спину. Экскурсия будет полезной, а его манеры вряд ли хоть когда-то бывают лучше.

Пеллинор протащил меня без особого интереса, будто дохлую крысу, по сырым галереям и полуразрушенным лестницам, то затаскивая на верхние площадки башен, с которых открывался масштабный вид земель, лежащих внизу как расстеленная карта, то увлекая вглубь земли в мрачно плесневеющие подземелья, ограничиваясь краткими и весьма сухими комментариями. Наставлений он не давал и давить идеями больше пока не пытался, сказав единожды, что мне следует зарубить на носу. На какое-то время он согласился остаться в Камелоте, чтобы вводить меня в курс дела, но дал понять, что не задержится надолго и лучше мне сразу прыгать в воду и учиться плавать самому.

— И вот что еще, — сказал он напоследок, буравя меня двумя бесцветными ледышками. — Мне никогда не нравился ваш род. Пендрагоны всегда все ставили с ног на голову и никогда ничего не оставляли в покое. Я надеялся, что все вы мертвы.

И что мне следовало сделать? Мило улыбнуться и сказать, что на самом деле все так и вышло?

— Ты уверен, Пеллинор, что тебе нужно все это мне говорить? — поинтересовался я.

Он еще раз смерил меня неторопливо взглядом и небрежно уверенно кивнул.

— Юношам твоих лет советы никогда не мешали. Держи в узде свою драконью кровь. Ее и так чуешь за версту. А что ты мне сделаешь? Один неверный шаг прикончит тебя самого. Возможно, чем скорее, тем лучше.

— Неприятен, но честен. Это ли не истинное благочестие, верно?

Он посмотрел на меня ничего не выражающим гипнотизирующим взглядом.

— Ты еще многого не знаешь. Только глупец делает вид, что знает все. Как ты. Запомни, если ты презираешь мир, мир презирает тебя. Впрочем, мудрость для вас всегда была пустым звуком. И вам наплевать, какие вас ведут боги — прямиком в пропасть безумия и погибели. Если хочешь отдохнуть перед трапезой, которая, предупреждаю, будет весьма скромна, то комнаты для тебя приготовлены за этой дверью. — Он кивнул на потемневшую, местами треснувшую, изъеденную личинками створку и, не дожидаясь ответа, пошествовал по коридору прочь.

— Да, хочу, — сказал я ему в спину и толкнул тяжелую дверь. Ну и тип. Это мне сейчас смешно. А будь я настоящим? Вот это было бы везенье.

За дверью меня ждал сюрприз. Первым делом меня с визгом восторга атаковал Кабал. Отбившись от худшего — щенок понемногу успокоился и уже не настаивал на умывании за ушами тем мокрым полотенцем, что считалось его языком, я заметил в комнате Бедвира.

— Привет! — пропыхтел я, в смысле: «а что мы здесь делаем?» Кабал, набиравший вес с невероятной скоростью, шаловливо врезался мне под коленки. Не вымахать бы ему как-нибудь потом размером с дога. Я ухватил его за новый ошейник и вразумляюще встряхнул.

— Прекрати, псина. И запомни, я тебя не люблю. Я люблю кошек. Понятно?

Кабал влюбленно вывалил язык и завилял задом, издав нечто пронзительное, напоминающее лебединую песнь. Его рубиновые глаза нахально смеялись. Он явно мне не поверил.

Бедвир немедленно ввел меня в курс дела:

— Сэр Эктор послал меня к тебе. Если у тебя нет возражений. Он хочет, чтобы я присматривал за тобой, хотя бы первое время. Тебе ведь понадобится человек, на которого можно положиться.

Я кивнул и огляделся. Эта маленькая комната была передней. Похожий на норку в толстенной стене проем вел в следующую, судя по всему, большую и светлую. Бедвир, по-видимому, решил обосноваться тут, в маленькой, со всем своим скарбом.

— Что ж, ладно, — кивнул я. — Ты уверен, что тебе это не будет в тягость?

— Что? — малость опешил Бедвир. Не думаю, что этот вопрос показался ему истинно королевским.

— Я серьезно, — заверил я. — Не люблю приказывать друзьям то, что им не по душе. А кстати, где?..

Бедвир понятливо кивнул и продолжил сам.

— Они неподалеку. Вместе в одних покоях. Их не разместили здесь, поскольку тебе требуется все же помещение побольше. Зато Галахад решил, что будет хорошей мыслью отправить к тебе Кабала.

— Понятно, — протянул я задумчиво и почувствовал странный холодок, скользнувший внутри лениво шевельнувшейся притаившейся змеей. Они-то конечно вместе, даже Гамлет и Фризиан, которые друг друга едва переносят. Интересно, как чувствует себя отрезанный ломоть, заметив вдруг, что нож уже прошелся? Идиотская мысль. С чего бы это? Я отрешенно погладил Кабала — тот пытался радостно зарыться носом мне в ребра, безмятежная душа, — и опять перевел взгляд на Бедвира.

Бедвир вдруг тоже помрачнел.

— Артур, ведь ты не думаешь, что Эктор просто не хочет выпускать тебя из рук и подослал меня шпионить, чтобы иметь возможность тобой управлять?

Я уставился на него с изумлением.

— Что ты! Даже в голову не пришло. — Хотя, может, и стоило прийти в голову такой мысли. Конечно, будь я тем, кем притворяюсь. — Наоборот, приятно, когда рядом друзья.

Нет, вряд ли это раздражение связано с ними. Всему на свете есть естественные преграды… Это совершенно ясно. Но — какое-то поразительно неуютное чувство… От чего-то другого. Просто приступ нервной слабости. Должны же они вообще у меня быть? И Пеллинор все же разозлил. А уж его взгляд…

Только я вполне его себе представил, и вдруг все куда-то на мгновение ухнуло, взметнулся черный дымный вихрь… Потом пришло озадаченное восклицание Бедвира и ощущение, будто меня схватили. Я тут же встрепенулся, и все стало на свои места — все было в полном порядке, только Бедвир почему-то предостерегающе вцепился мне в плечо. В его глазах стояло недоумение. Я посмотрел на его руку, и он меня отпустил.

— Что случилось? — спросил я.

— Ты покачнулся, и мне показалось, что ты сейчас упадешь, — ответил Бедвир. — Что-то случилось, или ты просто устал?

— А, вот как? — Я немного помолчал, хмурясь. — Ну-ка, Бедвир, скажи мне, что ты еще слышал про Пеллинора? Не то ли, часом, что люди слушают его, и подчиняются ему помимо воли, будто в них что-то вселяется. Я верно помню эти толки?

— Да уж чего только не говорят, — согласился он небрежно.

Гипнотизер чертов. Все бы ничего, да ассоциации гнусные.

— Может, не только говорят, Бедвир. Избегай долго смотреть ему в глаза или слушать.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — поинтересовался Бедвир.

— Ага, — сказал я со смешком и беспечно пропел: — «По колено нам все горы и моря! Если только не застрянут якоря!..»

* * *

— Это мне уже нравится больше, — проворчала Линор. — Недаром говорят, что дурные вести быстро летят.

Всего пару часов тому назад им пришлось поневоле оставить на дороге несколько бездыханных тел и потерять клонированного ослика, чью голову случайно проломил шальной цельт одного из нападавших. И уже следующая встреча заметно отличалась от предыдущих. Жители селенья выбежали из домов, побросали работу, и таращились на них с опасливым благоговением. Хотелось бы Линор знать, как они пронюхали о том, что следует вести себя почтительно. Не иначе как у этих людей в ходу магия за неимением проволочного телеграфа. Недаром говорят — главное принести кого-то в жертву, а дальше все пойдет как по маслу.

Девушка, выглядевшая ухоженней и уверенней прочих, видимо, дочь старосты, чуть не на цыпочках вышла вперед и настороженно поклонилась.

— Кто вы, о благородные путники? — вопросила она со старательной напыщенностью, но голос ее с сомнением подрагивал.

«Чума на вашу голову», — меланхолично подумала Линор, но ей удалось подавить уже ставшее привычным раздражение на весь мир.

— И куда лежит ваш путь? — продолжала любопытствовать девица.

— Слова — ничто, — царственно отмахнулся старший в новоприбывшей троице, успешно подхватив и развив напыщенность спрашивавшей. — И имена не правят нами. А путь наш лежит в Камулдунум, к новому королю и новым временам. Но сперва мы желаем примириться с тенями прошлого. Кто поведает нам события последних лет? И о том, что творится на окраинах, далеких еще от столь недавних перемен? Мы здесь, чтобы увидеть все, так сказать, с высоты полета сокола.

На девицу нашел столбняк, которого она, впрочем, ожидала. От сгрудившихся в кучки наблюдателей пошли охи и ахи, и сдавленные, полушепотом, объяснения друг другу: «Слыхали — сокол!.. Да это же Мерлин!.. Как обещал!.. Вернулся, точно!!!»

Мерлин делал вид, что не слышит, пряча в усы улыбку.

А беспроволочный телеграф заработал вовсю.

 

XV. Камелот

Вот мы и в Камелоте. «На новом месте, приснись жених невесте». Или наоборот, если получится. Все слышали когда-нибудь выражение «угрюмый мрачный замок»? Так вот, Камелот действительно мрачный и угрюмый. По дороге сюда мы не раз останавливались в местах куда более жизнерадостных, не с такими толстыми стенами, или вообще без стен, и без риска стать жертвой горного обвала в галерее или в собственной комнате. Ладно, чего уж там, мне ли жаловаться, с моей-то тягой к романтике? Какая-то часть меня на самом деле была от этого в полнейшем упоении. Но если есть бункеры, похожие на замки, то есть и замки, похожие на бункеры.

Впрочем, моя комната выглядела не так уж и плохо, хотя я и успел приготовиться к худшему. Пока меня не было, Бедвир снарядил какую-то челядь и внес некоторые усовершенствования вдобавок к спартанскому убранству.

Остановившись на пороге спальни, отделяемой при желании от передней тяжелой ширмой, я в первый раз окинул критическим взглядом свое новое жилище. В голове при этом промелькнула обычная мысль: «что, если это навсегда?» Такая перспектива меня одновременно слегка ужаснула и насмешила. Передо мной была рукотворная каменная пещерка с низким сводом, почти полукруглая, в крайне упрощенном романском стиле. В углах примостились бронзовые жаровенки, покрытые патиной и вряд ли использовавшиеся в последние два-три года, но теперь украшенные язычками пламени, прогоняющими вековую сырость и испускающими сизые клочки дыма. Маленький камин пока бездействовал. Стены немного неуклюже затягивали новенькие, с еще сочными красками ковры. Ложе напоминало растерзанное животное — эклектика из медвежьей и волчьих шкур, покрытая коричнево-красными одеялами из овечьей шерсти, набросанная поверх довольно высокого дощатого помоста. «А сбитый пух в изголовье — труха от забытой плахи». Еще один выпотрошенный волк раскинулся рядом на полу как морская звезда.

— Что-то знакомое, — заметил я.

— Угу, — подтвердил Бедвир. — То, что здесь лежало и висело прежде, я велел сразу выбросить — старье, моль и блохи. Так что некоторые подарки пришлись очень кстати.

— Добрая старая традиция, — тепло одобрил я и, заприметив еще кое-что, прошел к большому сундуку, набитому одеждой. Его мы тоже привезли с собой, и он-то подарком не был, как и значительная часть его содержимого. В конце концов — кто сказал, что мне положено дышать только чужими подношениями? Пусть не воображают о себе невесть что. Небольшое вливание синтезированных драгоценных металлов не должно было сильно подкосить британскую экономику. Да и подкашивать, если честно, особенно нечего. Зато многие наверняка заподозрили, что не такое уж я и деревце без корней. На крышку сундука Бедвир выложил пару льняных полотенец и небольшой глиняный флакончик с ароматным маслом, а рядом обнаружились небольшое корытце и бадейка с немного остывшей, но еще испускающей пар водой. На ее стенке болтался ковшик с изогнутой ручкой.

— Ты уж извини, — сказал Бедвир, — ничего побольше у них не нашлось. И с горячей водой тоже как-то туго.

— Бедвир! — радостно воскликнул я, когда обрел дар речи. — Ты просто мой добрый гений! — И впрямь, черта с два дождешься такой заботы от тех, с кем знаком поближе. Такое положение вещей начало мне нравиться.

Отмывшись немного от дорожной пыли, избавившись от лишней щетины и приглушив душистым маслом вездесущий конский аромат, я откопал из сундука свеженький наряд, внезапно ощутив тягу к черному цвету. Должно быть еще и оттого, что, вдобавок к бытовым предположениям, теперь все прекрасно «знали», сколько мне лет (Артур родился шестнадцать лет назад), и мне втемяшилось таким образом добавить себе серьезности. Вот цвет плаща, скорее всего, останется неизменным уже до конца. Красный дракон есть красный дракон.

Так что мой новый наряд был черен как ночь и шкура моей лошади, хоть и покрыт в некоторых местах тонкой серебристой узорной вышивкой, а перехватывающий тунику пояс переплетался с овальными золотыми звеньями. Среди традиционных украшений в виде нескольких браслетов и цепи с крупным темным янтарем на груди, как обычно, скрывались некоторые весьма полезные в непредвиденных обстоятельствах вещи. Не то, чтобы они были так уж необходимы, скорее выполняли роль сувениров из родного дома. Я почти закончил одеваться и зашнуровывал сапоги, сложив рядом на кровати кроваво-красный плащ с золотой каймой, придавив его Экскалибуром в парадных ножнах и железным зубчатым ободком короны, от которого подумывал на ближайшее время все же отказаться, пока еще цела голова, когда в дверь постучали.

Бедвир приоткрыл дверь, и я услышал, как он с кем-то переговаривается, а Кабал стучит когтями по полу, снуя туда и сюда, возбужденный появлением нового человека. Прислушиваясь, я понял, что Бедвир пускать гостя не собирается, решившись всерьез беречь мой покой. Но из любопытства я все же высунулся в переднюю, завязав шнурок.

— Это безобразие, — бубнил из коридора отец Блэс. — В Камулдунуме нет христианской епархии! С этим надо немедленно что-то делать!..

— Разумеется, разумеется, — отвечал Бедвир. — Но ведь не прямо сейчас…

— Мне поручил это архиепископ Дубриций! Я должен ему об этом напомнить. Он ведь не забудет?..

— Отец мой, ведь ты уже говорил об этом утром…

— Чтобы он не забыл, нужно напоминать…

— Я передам обязательно.

Наконец Блэс отступил, и Бедвир с облегченным вздохом прикрыл дверь.

— Опять? — спросил я.

— Опять, — сказал Бедвир.

— И чего он хлопочет? Ведь знает, что архиепископ надумал поставить епископом в Камулдунуме кого-то из своей родни.

— Волнуется, — пояснил Бедвир. — Неуютно ему в этом языческом гнезде, вот и ратует за саму идею…

В дверь снова постучали. Я ретировался в спальню. Бедвир открыл. Это оказался Кей, интересовавшийся, как мы тут устроились. От него я решил не прятаться и зазвал их обоих в главный покой, где мы немного поболтали, делясь впечатлениями.

— Этот чертов Пеллинор совсем запустил хозяйство! — возмущался Кей. — Дали бы этот замок мне, и я привел бы его бы в чувство меньше чем за месяц. Хотя, насчет кое-чего — тут я даже не знаю, что и делать! — он покачал ногами, сидя на сундуке, и головой тоже, а его брови сошлись на переносице, что было верным признаком напряженной работы его стратегической мысли.

— А может, действительно попробуешь? — подначил я. — Если отец позволит?

— М-м-м, — Кей потер пальцем подбородок и чуть просветлел лицом. — А что, может быть…

— Подумаешь? — спросил я с коварной улыбкой.

Согласно легендам, лучше коменданта и не найти. А согласно тому, что я о нем узнал за время, прошедшее с момента нашей первой встречи — это сущая правда.

В дверь постучали.

— Я подумаю, — пообещал Кей.

Теперь заявился Бран — при виде которого Кей поспешил улизнуть — и пожелал исследовать все углы на предмет возможного скрытого наведения порчи. Пока он возил носом по стенам, что-то немелодично подвывая себе под нос, а потом начав сыпать в углах какой-то порошок, позвякивать в колокольчик и постукивать, я решил, что самое время немного прогуляться, а заодно нагрянуть с инспекцией к «трем поросятам». Бедвир подробно объяснил мне, где их найти: выйти в коридор, свернуть в самый темный угол (хоть мы находились еще дальше этого угла от общего коридора, но без странного перешейка, оставшегося от брошенной перестройки помещений), и постучать в первую попавшуюся там дверь. Так я и сделал, простучав им на двери вступление к бетховенской Патетической сонате. Галахад распахнул дверь так резко, что я чуть не рухнул внутрь, и ликующе вопросил с порога:

— Злишься?

— С чего бы это? — удивился я.

— Да с того, что, мол, бросили, забыли. В твоем положении люди частенько маются паранойей.

— Ну да? Кстати, разумная рекогносцировка. Дальше мы с Кабалом и тупик, а вы перекрываете ход к нам буквально собственными телами. Если, конечно, успеете выскочить из аппендикса. Благодарю за службу!

Фризиан фыркнул и посторонился. Я вошел и осмотрелся. Они тоже успели устроиться относительно уютно и цивилизованно. Однако сводчатый потолок был тут еще ниже, чем у меня, слепые стены вызывали еще большую клаустрофобию, а в расширяющиеся внутрь узкие щели, называемые здесь окнами, сумел бы забиться не всякий голодающий воробей.

И мебель посреди гостиной, по совместительству со всем остальным, была весьма своеобразной — спил огромного бревна, заключающий не меньше чем триста, а то и вдвое больше годовых колец, и чурбачки-пеньки вокруг вместо стульев. На двух из них сейчас восседали над клочками жеваного пергамента Олаф и Гамлет, и что-то там чертили, порой ехидно похихикивая.

Фризиан отметил мой взгляд, прикованный к этой живописной композиции.

— Да, — сказал он. — Это то, что ты думаешь. Круглый стол натуральный — пень дубовый.

— Угу, — сказал я. — Да в такой конуре только Кабал поместится. Что это вы сюда забились?

— Да потому, что больше сюда никто не влезет, — рассудил Галахад. — А в твоем проходном дворе, даром что он в тупике, по определению всегда будут толкаться лишние. Нужна же нам хоть какая-то независимая территория.

— Весьма разумно, — согласился я.

— А с Кабалом тебе и охрана ни к чему! — заключил он торжествующе.

— Да! Кроме того, что любой друид может напичкать его каким-нибудь снотворным. Ладно, шучу, тут весь замок одна большая конура. Я знаю. Мне Пеллинор показывал. Большая часть помещений вообще ни на что не годится, а оставшаяся скоро к ней присоединится.

Это ненадолго, — самоуверенно заявил Фризиан. — Я собираюсь все тут начисто перестроить.

— Ах да, что-то такое я уже слышал. И будет тут недостроенный лабиринт хуже чем был…

— Предложения есть? — спросил Олаф, поднимая голову от жеваных кусочков пергамента, над которыми они с Гамлетом увлеченно шушукались.

— А что это вы такие хитрые? — поинтересовался я.

Они довольно хохотнули.

— Просто тема благодатная и многогранная. Мы обсуждаем план прокладки канализации.

— Да ну!

— Ага! — кивнул Гамлет. — Cloaca Camulus — как звучит, а?!

— Класс! Кстати, я тут видел еще остатки старой, римской. Что-то от нее, наверное, еще можно использовать для новой.

— Проверим, — проворчал Олаф. — Прежде чем делиться славой со всякими там древними.

Потом мы с Фризианом устроили себе экзамен по спортивному ориентированию, спустившись вниз, отыскав выход во двор и проверив, как там поживают в конюшнях наши четверокопытные товарищи. На воздухе оказалось еще более сыро и промозгло чем в момент, когда мы пересекли ров по дощатому настилу. Погодка потихоньку портилась и ветерок становился неприятным. Тем более что каменные стены скорее учиняли аэродинамические трубы, чем преграждали ему путь. От местной путаной топографии Фризиан был просто в восторге. Мне не очень понравилось, как разместили Гвена, и я потребовал, чтобы ему нашли местечко получше и заботились о нем не хуже, чем о Таранисе. В конце концов, за время нашего знакомства я успел проникнуться к старичку сентиментальными чувствами. По дороге все время приходилось разгонять то собак, то всякую снующую двуногую мелочь. Интересное наблюдение — в присутствии Пеллинора все тут же разбегались по углам, и вокруг сама собой образовывалась мертвая зона. Насколько я понял, мы такого угнетающего действия на всех не оказывали. Хотя нельзя сказать, что народ совсем не проявлял уважения, скорее наоборот, умилялся и радовался, и потому то и дело создавал пробки. Так что все заняло немножко больше времени, чем мы предполагали, так как никто не желал сразу рассеиваться, пока не получал благословения в виде хотя бы улыбки, взмаха руки или какой-нибудь шутки. В последнем Фризиан здорово мне помог.

— Ну и игрушечка, — сказал я, когда мы возвращались, оторвавшись ото всех, уже опять несколько взмыленные. — И ведь не скажешь, что мы так уж нарочно ее придумали.

— Если не мы придумали эту игрушку, — проскрипел Фризиан страшным шепотом, — что, если это она нас придумала?

— Точно! Как сказал этот гнусный старикашка Бран, имена нами правят и все такое! Чему еще не лень…

По возвращении я застал у себя новых гостей. В передней меня дожидался немного бесцветный высокий темноглазый человек в сером плаще с рукавами и с прической, напоминающей древнеегипетский парик. Глаза его, тоже во вполне египетском духе, напоминали глаза сфинкса — такие же загадочные и себе на уме. Бедвир представил его как Огама, старшего слугу.

— Старший надзиратель, — мягко поправил Огам, с какой-то затаенной насмешкой.

Его миндалевидные очи, казалось, цепко охватывали и ощупывали все мелочи тех предметов, на которые смотрели. Осведомившись о каких-нибудь пожеланиях и полюбопытствовав ненавязчиво, отчего это Бедвир решил все повыбрасывать, Огам крадучись удалился, напомнив напоследок о времени ужина. Я заметил, что Кабала с нами не было, а Бедвир все как бы невзначай перекрывал путь Огаму к главному покою.

— Здесь еще кое-кто есть, — просветил он меня, как только Огам исчез из виду и пределов слышимости.

Я понимающе кивнул.

— Не намекнешь, кто?

— Принц Гарет.

Промычав что-то неопределенное, я прошел повидаться с названным племянником. Тот уютно устроился на коврике из волчьей шкуры и о чем-то задушевно разговаривал с Кабалом, так как они нежно тыкались друг в друга носами. При виде меня он встал и смущенно улыбнулся, изобразив чинный поклон.

— Привет, — сказал я. — Как дела? Надеюсь, все хорошо?

Он кивнул и спросил:

— А Кабал на самом деле адская гончая?

— А ты как думаешь? — Я уселся на сундук и предложил Гарету тоже располагаться поудобнее. В мое отсутствие Бедвир успел добавить к обстановке еще пару небольших стульев. Гарет, впрочем, предпочел волчью шкуру. Кабал принялся трусцой бегать между нами как челнок.

— Думаю, да, — сказал Гарет. — Он только притворяется, что он обычный пес. А ты тоже?

— Разве я притворяюсь псом? — удивился я.

— Да нет, человеком, — невольно засмеялся Гарет и погладил Кабала по голове. Тот лизнул его в нос. Гарет ойкнул и настроился на более деловой лад.

— Мама просила передать тебе, чтобы ты остерегался Пеллинора. Он не такой, как все люди.

Я кивнул.

— Спасибо, я уже понял.

— И никому здесь не доверяй, — добавил он. — Это место может попытаться тебя проглотить.

— В каком смысле? — не понял я.

— Не знаю, — сказал Гарет. — Это ее слова. Ты придешь к ней поговорить? Может быть, завтра.

— Почему бы и нет. Это неплохая мысль.

— Хорошо, — улыбнулся Гарет. — Тогда я пойду.

Но у дверей он нерешительно остановился.

— А может, ты мог бы?… — он надолго замолчал.

— Что? Продолжай, Гарет.

Он опустил голову.

— Да нет, ничего. Просто, знаешь, на самом деле меня не существует.

Я встревоженно вскочил, подошел к нему и мягко взял за плечо.

— Что значит, тебя не существует? О чем ты?

Неужто полку умалишенных прибывает?

— Я просто ничего ни для кого не значу, — более буднично выразился Гарет.

— Ну, это неправда. Мне ты нравишься, и мать тебя любит.

— А… разве, когда любят, это так скучно? К тому же, я ведь никто. Ну, мне надо идти. Она меня ждет.

Гарет выскользнул и умчался прочь.

— Бедвир, ты что-нибудь понял? — спросил я своего Вергилия в этом мире.

Он пожал плечами, задумчиво наморщив нос.

— Знаешь, поговаривают, будто собственная мать пьет из него жизнь.

— Прекрати, Бедвир! — рассердился я. — Это глупости!

— Хорошо. Тогда она просто слишком его бережет. То есть, всегда держит при себе, и лишь иногда посылает его сказать что-нибудь кому-то ее голосом. Вот и все.

— Интересно, — сказал я, — наверное, стоило бы с ней поговорить и об этом.

— Огам хотел предупредить, что почти все готово, — напомнил Бедвир. — И ждут только тебя, чтобы дать сигнал.

— Да-да, конечно. Поговорю с ней потом.

В сумеречном зале гулял ветер, свободно врывающийся в узкие, ничем не прикрытые окна. Если бы не смоляные факелы, ярящиеся на сквозняках, обстановка была бы не уютней чем в склепе. За исключением того, что в склепе так шумно может быть только в Вальпургиеву Ночь или в канун Дня Всех Святых, когда этих святых в самую пору выносить. Гам стоял и от людей, и от собак, возящихся в отсыревшем тростнике, прикрывавшем пол, выстланный разбитой плиткой, и источавшем чудный аромат. Интересно, всплакну ли я когда-нибудь над этой суровой романтикой, когда тут станет поухоженней?

Меж тем, становилось все шумнее. Должно быть потому, что Пеллинор, то ли в очень расстроенных чувствах, то ли просто демонстрируя смиренное благочестие, отправился праздновать по-своему — посовещаться с богами в любимой священной роще. По-моему, он и жить там собрался. Что ж, кажется, это было вполне в его духе.

А начиналось все довольно мирно. Как обычно, говорили о всяких пустяках — о чудесах, пророчествах, о Мерлине и делах давно минувших дней, а потом невзначай перешли и на не столь давно минувшие дни. В таких случаях обычно говорят: «кто старое помянет — тому глаз вон», чтобы чего похуже не случилось. И теперь дело подходило к тому, что еще чуть-чуть, и ножи, предназначавшиеся для свинины, отловленной с утра Пеллинором в промозглом лесу, начнут использоваться как более благородное оружие — для человечины.

Зачинщиком выступил Леодегранс, король Лодегранса, бодрый старик обманчиво мудрого образа, убеленный почтенными сединами и, кроме прочего, отец малышки Гвенивер, который, вдруг распалившись, через стол швырнул кубок с вином в голову королю Лоту. Не попал. Лот, более молодой и резвый, увернулся, а недопитое вино из кубка Леодегранса щедро плеснуло на сидевшего рядом Уриенса Гоорского, который, вполне понятно, тут же озверел, хотя предыдущую перебранку перенес с завидным хладнокровием, пока Леодегранс припоминал своему соседу Лоту какую-то вялую братскую помощь во время последних набегов. Лот заявил, что у него и своих проблем по горло, помимо соседских. Леодегранс не счел это оправданием подобной безответственности и швырнул кубок. Безвинно облитый вином король Уриенс, прежде, можно сказать, мирно почивавший, потребовал от обоих публичных извинений — от Леодегранса за то, что тот бросался, и от Лота за то, что тот увернулся. Лот пообещал ему в ответ публичную выволочку, а Леодегранс вооружился обглоданной свиной лопаткой.

Граф Эктор бросился призывать к миру и порядку, Кадор презрительно закатывал глаза, Мельвас радостно похохатывал, одни принялись подзадоривать спорщиков, другие — поминать прошлое друг другу, и пошло — поехало. Гавейн, Галахад и Ланселот начали нетерпеливо ерзать, переглядываясь и заодно поглядывая на дверь, за которой было сложено, по обычаю, оружие гостей; тем более что туда начинали с вожделением поглядывать уже многие. Бран носился по залу тенью, несомненно назойливой, но не слишком замечаемой. Я попытался было что-то сказать, но не сумел перекрикнуть шум ни в первый раз, ни во второй, заполучив только, может быть, пару сочувственно-насмешливых взглядов. Больше никакого внимания на меня никто не обращал. А это, согласитесь, уже свинство. Ну, раз так, я решил добавить немножко шуму и от себя. Встал, схватил вымазанную жиром грубую деревянную тарелку, примерился и запустил ее в другой конец зала, на манер летающей.

— Эй! — запоздало воскликнул Бедвир и бросил на меня подозрительный взгляд — не стоит ли ждать еще какого-нибудь интересного припадка? Я ему подмигнул и глянул опять на свой снаряд. Есть! В отличие от Леодегранса, я попал, куда метил. Тарелка, пролетев птицей, врезалась в торчавший в стене факел. Из гнезда она его, к сожалению, не выбила, но прогоревшие частицы щедро брызнули на тростник тлеющими искрами.

Кто-то радостно завопил: «Пожар!» По-моему, это был торжествующий клич Галахада. Вот что называется — схватил на лету. Кто-то просто всполошенно повскакивал, кто-то поспешно затоптал слегка задымившийся тростник. Впрочем, он и так был сыроват для хорошего пожара. По крайней мере, все чуточку отвлеклись.

— Ну что за забавы! — с упреком буркнул Бран, тут же принесшийся невесть откуда. Мол, только тебя тут не хватало!

Я ободряюще махнул ему рукой, что заодно было и предложением немного помолчать.

— Милорды, — сказал я громко и довольно раздраженно, — вижу, слушать кого-то кроме самих себя, для вас в новинку.

Видно, впечатлившись хорошим броском, все с интересом посмотрели на меня.

— Тогда что вы здесь делаете? Зачем вы тут собрались? — Внезапно воцарилась настоящая тишина, не считая ветра и собак, конечно, и мне показалось, будто я невзначай рыкнул в пустую бочку. На всякий случай я решил тона не снижать. Не прирежут в первый момент, и ладно. Ланселот, обеспокоившись, вскочил и потихоньку двинулся к дверям, где, как уже упоминалось, было сложено все оружие кроме столовых кинжалов. Своим я как раз потихонечку сверлил стол.

— Почему бы вам всем просто не отправиться по домам и не подождать каждому, какой набег — иноземный или ближайшего разлюбезного соседа станет для него последним? Тот или этот? Завтрашний или через год-другой? Разве то, что вы здесь, не значит, что для какой-то выгоды вы согласились терпеть друг друга? И стоять друг за друга горой? Иначе для чего вам вообще понадобился верховный король?

Молчание? Уже неплохо.

— Никто не жаждет власти над собой, но всем бывает нужна точка опоры. Вы не хотели видеть на моем месте кого-либо из вас. Что ж, так и вышло. И вы все здесь равные. Вы равны в правах и достоинстве. Никто из вас не выше и не ниже другого. Забудьте все, что было прежде. То, что вы здесь, значит лишь то, что вы заключили новый союз, под одним знаменем, зная, что только так никто не сможет сокрушить вас всех! Тот, кто не согласен с этим, может удалиться и продолжать жить, как жил все это время, если его это устраивает. Никто не станет его останавливать, это его право. Но никто и не будет обязан прийти ему на помощь, когда она ему потребуется. Или королевства Дракона одно целое или никакого Дракона не существует! И никакая голова ему не нужна! Если вы думаете так, прошу, избавьтесь от этой головы и дело с концом!

— Это предложение? — крикнул со своего места Константин Корнуэльский. Кадор разъяренно приказал ему замолчать и одарил меня сердитым взглядом, намекая, что неплохо бы и мне сделать то же самое и не предлагать таких заманчивых глупостей. В отношении моей преждевременной кончины Кадор пока как-то мямлил.

— И впрямь, кто я? — переспросил я с ехидцей. — Всего лишь условная персона, ничего сама по себе не значащая — лишь символ, гарантия вашего союза! И мое назначение — оберегать его, призвав в свидетели и судьи всех богов, скрепляющих и хранящих священную власть договора. Будь то среброрукий Нуаду, или Митра — бог легионов, Марс или Камулос или даже Христос и бог, чье лицо — чистый пламень, все они несут не мир, а меч нарушающим свое слово, разрывающим договор и теряющим с этим честь среди людей и милость богов. Вы — равные. Вы — братья. Тот же, кто поднимет руку на брата своего и на его владение, будет изгнан остальными! Кто протянет ему руку, когда он падет и поддержит его? Кто идет против одного из вас, тот идет против всех и может быть смят как зерно в жерновах, — в этот момент лезвие моего кинжала как-то особенно громко ковырнуло стол, хоть я этого не предусматривал, просто слегка увлекся, — ибо всем наносит удар и подвергает опасности. Итак, признаете вы этот союз?

Несколько мгновений еще висела довольно смущенная тишина. Все слегка призадумались. А потом Уриенс Гоорский, как ни в чем не бывало, грохнул по столу кулаком.

— Я признаю этот союз, но если мне кто-нибудь ответит за нанесенное здесь оскорбление, в твоем доме, Пендрагон! — Он вызывающе ткнул пальцем в мою сторону. Гамлет нехорошо прищурился и двинулся к нему.

— Ответить тебе, король Гоорский? — спросил он таким тоном, будто хотел на месте свернуть скандалиста в бараний рог.

— Нет, — резко сказал я. Гамлет посмотрел на меня как на предателя.

Уриенс фыркнул.

— Прочь! Я требую удовлетворения от равного!

— Увы, но всех гусей уже забили, — трагически заметил Кей. Эктор посмотрел на сына ошарашенно, но тот высказал свое замечание недостаточно громко для немедленной гражданской войны.

Гамлет чуть не схватил короля Гоорского за шиворот, но Фризиан бросил ему что-то негромкое и ехидное, бог знает на каком языке, так как, судя по всему, его понял только Гамлет — и слегка переключился, уставившись на приятеля испепеляющим взглядом.

— Ланселот, — сказал я спокойно, — мой названный брат и мой чемпион. Ты знаешь, кому наносишь оскорбление, оскорбляя его.

— Валяй, Уриенс! — хохотнул Мельвас. — Вот смеху будет на твоих похоронах! Ответь ему, Артур! — И впрямь, не только же Мельвасу терпеть такой позор, что я его побил. Но Мельвасу тут же пришла в голову другая идея, как отстоять свой престиж. — Или нет! Позволь мне ему ответить! — Мельвас вскочил, спружинив, на ноги, усмехаясь волчьей усмешкой.

Уриенс, пораженно глянув на него, переменился в лице и, кажется, прокусил себе язык, резко трезвея.

— Нет, — сказал, поднимаясь, Кадор. — Я ему отвечу! Как твой родич, Артур. — Этакий реверанс после веселой реплики Константина.

— Нет, — повторил я.

— О, тогда позвольте мне, — вмешался оживляясь, Лот. — Уриенс мой ближайший сосед, а моя дражайшая супруга… — Моргейза одарила его мрачным взглядом.

— Нет, — повторил я. — Я объявляю мир. Если Уриенсу угодно, он может удалиться хоть на все четыре стороны, раз его так тяготит наше общество, но не рассчитывать при этом, что кто-то за него вступится, когда кто-то из нас или даже многие — посягнут на его власть и владения. Союз — дело добровольное, милорды.

И тут все с выжидающим злорадством воззрились на Уриенса как канюки на добычу. Озираясь, Уриенс мертвенно побледнел. Что ж, стая есть стая — может напугать кого угодно. Интересно, они все думают, что это хорошая идея?

— Прошу прощения… — пробормотал Уриенс, вряд ли имея в виду именно это и вообще что-то соображая. Но отвертеться я ему не дал, поймав на слове.

— Хорошо. Твои извинения принимаются.

Уриенс вздрогнул от неожиданности, затем явно испытал облегчение и покорно кивнул.

Но не стоило так уж давить его в одиночку. В конце концов, даже не он первый начал.

— Король Леодегранс, — сурово окликнул я. Тот поперхнулся, обгладывая потихоньку баранью лопатку, которую не успел ни в кого запустить, и похоже почувствовал себя очень неуютно, когда всеобщее хищное внимание переключилось уже с Уриенса на него. — Ты ведь сожалеешь о том, что невольно дал повод брату своему к обиде? Не так ли?

Леодегранс судорожно глотнул, затравленно огляделся и проблеял.

— Я… хм… да-а… э-э… Сожалею. Конечно!

— Благодарю, — молвил я не слишком доверчивым тоном. Леодегранс покраснел. Не знаю, мелькала ли у него мысль, что яйца курицу не учат, но высказать эту идею вслух он постеснялся. И правильно. Сейчас мне было все равно, кем он меня видит и что думает о моем возрасте. Но, скорей всего, он сам не знал сейчас, что и думать. Мельвас был не так далек от истины, сказав однажды про «сотни лет». Иногда это становилось заметно.

Чуть выдержав взгляд на Леодегрансе, я перевел его на Лота. Тот сориентировался моментально:

— Брат мой, я тоже весьма сожалею об этой прискорбной ссоре!

Я улыбнулся.

— Благодарю, милорды. Так пожмите друг другу руки, и пусть исчезнет между вами даже тень раздора. — Когда они с некоторой натяжкой это исполнили, я добавил завершающий штрих:

— А теперь, представьте, что этот стол — круглый, — призвал я увлекшись, как заправский массовик-затейник. — И за ним нет мест лучших или худших — все зависит только от вас. Если мы обернемся — не будет стороны света, с которой на нас можно напасть врасплох, не останется незащищенных границ, не останется слабых мест. Но это требует доверия и честности от всех нас, и взаимного уважения — недостаток их всех ударит жестоко, и нам самим придется быть жестокими, если это случится. Да не допустят этого боги, и да сохранят нас от всякого зла!

Я поднял рог, наполненный вином, а ответил мне громкий довольный рев, перешедший в дружный троекратный вопль:

— Долго живи, король!

Я сел, посмеиваясь, и обращаясь сам к себе, воскликнул: «Какой актер пропадает!» — Эту реплику я стащил у Нерона.

Дальше все пошло уже спокойней, и все вопросы государственной важности касались, в основном, только кулинарии. А вещи более беспокойные мы оставили для завтрашнего совета. Сегодня же все только ели, пили и веселились по мере сил, и последнее, что я помню о том вечере или уже утре, это как мы с Кеем на пару перетаскивали сладко посапывающего графа Эктора в его комнату. Бедвир вертелся рядом, пытаясь перехватить инициативу, и занудно намекал мне, что не королевским я делом занимаюсь. На что я резонно отвечал, что будучи единственным трезвым во всей компании, я просто обязан взять в свои руки столь ответственную и тяжелую во всех отношениях задачу.

Пожалуй, надо всем еще всплывает странно задумчивый взгляд Кадора, преследовавший меня в тот день до самого конца. И слова Кея, что он всегда подозревал, что я могу быть тем еще камнем на шее, если захочу.

А потом были всего лишь сновидения, о которых не стоит помнить.

Общий план крепости, который мы восстановили на чертеже, был на самом деле очень даже неплох. В основе его лежали правильные квадраты и другие разумные геометрические фигуры. Запутано все оказалось лишь в результате нововведений, разрушений и перестроек по каким-то сиюминутным соображениям, включающим в себя и вполне сознательные акты вандализма с целью покончить с позорным римским прошлым.

Фризиан брал на заметку места, которые стоит в первую очередь пустить под снос, Олаф пытался терпеливо пристроить к постоянно меняющейся схеме системы канализации, вентиляции и теплообмена, используя или не используя остатки старых. Гамлет пытался бастовать, заявляя, что все только дурью маются, и его лично эти доисторические проблемы никак не касаются, после чего решил, что совершенно необходимо усовершенствовать систему стоков лишней влаги со двора и из подвала. Дурака по большей части валял только я, как субъект чрезмерно загруженный связями с общественностью, так что идеи подкидывал только мимоходом, бессистемно, зато по всем возможным направлениям и не сильно утруждаясь математикой или логикой. За что я любил эти маленькие сборища, так это за поистине космический порядок и хоть какую-то наполненность смыслом, по сравнению с теми шумными и бестолковыми высокими собраниями, вроде того, что состоялось после того, как в Камелоте все в первый раз протрезвели. Ну и поскольку с похмелья думается лучше, тут же занялись важными делами.

Однако сперва меня нашел Гарет, и отказать ему я конечно не мог, тем более, что все равно уже проснулся и выбравшись на открытую площадку полуразрушенной башни разглядывал внизу давно рухнувшие отсюда обломки парапета.

Моргейза встретила меня загадочным взглядом.

— Доброе утро, брат.

— Доброе утро, сестра.

Уже с «утра» — а раз в замке почти никто еще и не проснулся с прошлой ночи, можно было и впрямь считать это утром, она выглядела удивительно свежей и ухоженной. А ведь ей все-таки немногим больше двадцати пяти, — решил я, — а может, вовсе и не больше. Я дал бы ей и меньше, если бы не Гарет.

Ее комната была завешена пурпурными темными занавесями, милосердно скрывающими обшарпанные стены, и все скрывала полутень. Все колченогие стулья были надежно замаскированы подушками. На них мы теперь с полной невозмутимостью и балансировали.

— Мне сказали, что ты уже проснулся, — промолвила Моргейза. — Как почивалось?

Она понятия не имела, о чем спрашивала…

— Крепко, — сказал я, не вдаваясь в подробности.

— Это хорошо, — кивнула она. — Бран не обнаружил никаких наложенных заклятий?

— Ничего существенного, — заверил я ее.

— И это хорошо. Выпьешь что-нибудь? — она вопросительно приподняла бровь.

— Спасибо. Уже нет, — отказался я.

Она тихонько рассмеялась.

— Иногда я начинаю сомневаться, так ли ты молод, как кажется. Например — вчера… — Она посмотрела на меня и многозначительно погладила подушку. — Ты случайно не одержим каким-нибудь духом посильнее тебя?

— Сильнее меня? — с готовностью усмехнулся я в ответ. — Да разве такое возможно?

— Не знаю, не знаю, — загадочно сказала она.

— По-моему, я знаю, чего ты хочешь, — сказал я, пристально поглядев на нее. Она чуть заметно подобралась, но продолжала улыбаться.

— Чего же?

— Просто не отпускать меня. Как Гарета. Но тебе не о чем беспокоиться. Я и так питаю к тебе добрые чувства, и меня незачем подкупать видимостью излишней заботы. — Может, это и было несколько резковато, но постоянная раздвоенность впечатлений рядом с ней несколько выводила из равновесия, хотя я старался все время быть настороже. Может быть даже, я чуть перестраховывался.

Ее улыбка ничуть не увяла.

— Ты так думаешь?

— Ведь случайно наложенные на древние стены заклятия не могут быть настоящим поводом для этой встречи, о которой ты известила через Гарета еще вчера. Кстати, о Гарете…

— Ты прав, — сказала она. — Это не настоящий повод для беседы. Но Камулос — это место, можно сказать, проклято. Твой отец потерял здесь и власть и разум. И после него здесь случилось немало нехороших смертей, говорят, тех, кто пытался установить власть над этим местом. Пока не пришел Пеллинор. Но он скорее тень, чем человек, на многое он смотрит и смотрел сквозь пальцы. Он ничего здесь не менял и ничего не трогал. Не он выбрал свое место. Оно выбрало его. Он только страж, а не правитель. Но если ты действительно собираешься что-то менять — тебе придется остерегаться собственных стен. Здесь может произойти что угодно. Что угодно, Артур. Если говорить напрямик, прежде чем ты сможешь быть уверен, что все в твоих руках, тебе придется избавиться от многих людей, населяющих эту крепость. Я не знаю, как ты это сделаешь, но прими мой совет — при первой возможности смени всех старых слуг. Старших же лучше всего будет просто убить.

Я смотрел на нее не отрываясь. По-моему, она говорила серьезно.

— Зачем ты говоришь мне это?

В ее глазах появился хитрый блеск.

— Ты говорил, что знаешь, зачем. Разве я не выиграю от того, что твоя власть укрепится?

Ну как не восхищаться этой женщиной! Я подумал об Огаме. Если уж лететь головам, то его — в первую очередь. А почему бы и нет? Мне еще вчера не понравилась его улыбка. Я развеселился. А самое смешное, что по нынешним понятиям совет и впрямь вполне разумный и полезный. И с дурными целями такого просто не дадут.

— Прости, — сказал я. — Кажется, совет очень мудрый.

— Я рада, что ты все понимаешь, — тепло откликнулась Моргейза.

На этом мы пока и расстались. И только потом я понял, что так и не сумел повернуть разговор на Гарета. Впрочем, еще успеется.

А что до убийств… Может, на деле все же обойдемся простым запугиванием адскими гончими и прочими божественными атрибутами?

Но вернемся к высокому собранию.

Хорошо, что некоторые акценты были расставлены еще вчера, и когда на следующий день совет все-таки состоялся, меня не стали заваливать требованиями немедленного разрешения территориальных споров с приложением карт исконных родовых или племенных земель, которые вкупе не уложились бы и в материк Гондвана. Почти не поступало и скромных прошений о получении головы соседа (можно в копченом виде). Было почти спокойно и некоторые пожелания придерживались при себе, пока все потихоньку присматривались к тому, как пойдут дела. Если пойдут совсем плохо, всегда можно найти подходящий темный уголок и какой-нибудь тупой тяжелый предмет. Ну, это так, к примеру.

На большом куске пергамента с неким выскобленным священным текстом была начертана карта Британии. Прежнее содержание было выскоблено не мной, надо заметить, а заботливым Пеллинором, так что присутствовавшему архиепископу Карлионскому со свитой не на что было пожаловаться. Но уж карту я набросал сам, и по ходу дела дополнял необходимыми пометками. На некоторых такое легкое обращение с картой произвело почти парализующее впечатление, но в целом благоприятное.

Карта была приколота к столу маленькими стальными гвоздиками с полукруглыми шляпками, основной рисунок прочерчен чернилами, а красной краской помечались территории, находящиеся под угрозой: а) внешнего вторжения морских пришельцев; б) набегов диких соседних пиктов; в) неразумного внутреннего правления мелких княжеств, не присоединяющихся к союзу и вставляющих всем палки в колеса; г) волчьих земель, где укрываются одни разбойники и кикиморы; д) существующих уже не первое поколение саксонских поселений — королевств, в основном, вдоль восточного побережья, крупнейшие из которых располагались одно в Эборакуме, другое в Кантиуме (для потомков — в Йоркшире и Кенте).

Наш разнесчастный Камелот оказался расположен в довольно-таки ненадежном месте, в одной из самых восточных частей страны, где и служил, собственно, форпостом, не зря же его назвали в честь бога войны.

Удивительно, конечно, как он еще не был захвачен, но тут постарались его дурная слава, Пеллинор, друиды, предыдущие желавшие его захватить претенденты, а также как раз соседние саксонские королевства, либо оттягивающие прибывающих на себя, либо составляющие им неодолимую конкуренцию, да и мелкие приграничные князьки, разгуливавшие здесь со своими войсками почти как дома и потихоньку отщипывающие для себя по кусочку то здесь, то там, так что довольно приличная часть уже оказалась все же в чужих руках. Следовало наведаться туда в ближайшее время и хорошенько все разъяснить — тем более, все это находилось лишь в немногих часах пути — пометить, как говорится, территорию, собрать клятвы верности со всех, с кого не собрали в Лондоне, или попросту прищемить кое-какие хвосты.

Но сперва, пока все были под рукой, со всех нужно было стребовать отчет о текущем состоянии дел — просто для статистики, что заняло ужасающе долгое время, потраченное на всякие преувеличения, увиливания или препирательства — и обсудить проблему дальнейшей связи. Так как информация — дело великое, а дороги, увы, место гиблое, и для гонцов не в последнюю очередь, то для такого дела придется или снаряжать целые отряды или, по возможности, передавать вести по цепочке, по принципу испорченного телефона. А чтобы телефон и впрямь не слишком портился, требовалась некая группа инспекции, что курсировала бы по заданным маршрутам и без оных, проверяя достоверность приходящих сообщений или причины их отсутствия.

Такую службу я с ходу предложил назвать странствующим рыцарством — соберем желающих искать приключений себе на голову, и пускай себе путешествуют. Юмора, конечно, никто кроме Гавейна, Ланселота и Галахада, не оценил. Назови я этих странников рыцарями плаща и кинжала, тоже никто бы глазом не моргнул. Смысл, причем, был бы почти тот же.

Заодно, многие пожелали оставить в Камелоте по какой-либо части своих людей в качестве постоянных представителей. С одной стороны, это были те же рыцари плащей и кинжалов, с другой, не в пример иным посольствам, они из чисто материальных соображений, поступали в наше полное августейшее распоряжение. С чем и были приняты, с принесением соответствующей присяги — процедуру приводить бессмысленно, так как в вопросах вероисповедания наблюдался полный разброд, и всякий понимал самые страшные клятвы по-своему. К жиденькому гарнизону Пеллинора дополнение было неплохое, хотя Пеллинор упоминал, что просто не счел нужным собрать вместе все патрули, продолжающие и теперь курсировать по территории и с которыми мы еще познакомимся позже.

Возможно, вдохновленный неопределенностью последней церемонии, архиепископ Карлионский полюбопытствовал, когда же я собираюсь в Карлион для христианской коронации. Когда разберусь со всем остальным, — заявил я. Если гора не идет к Магомету, гора может и подождать, пока Магомет соизволит к ней прогуляться. Разумеется, вслух я этого не высказал, за отсутствием в нашем здешнем прошлом такого исторического персонажа как Магомет, время для которого наступит лишь век спустя. Архиепископ задумался, но обижаться пока не решился, хоть и намекнул, что можно бы сперва и заручиться поддержкой наиболее сильной в Британии конфессии со времен императора Константина… Друиды с последним решительно и шумно не согласились. Так что христианство пришлось пока признать не сильнейшей, а одной из сильнейших конфессий, чтобы не приключилось немедленной войны на почве религиозной розни. Или резни. Друид Маэгон так схватился за свой посох, будто в нем был припрятан клинок.

— Однако надобно отметить, — добавил я, — что в Камулдунуме Церковь вот уже несколько лет, как не существует вовсе.

Архиепископ закивал, не сводя с меня подозрительного взгляда — мол, не скажу ли я теперь, что она тут и дальше даром не нужна.

— Находя это исторически несправедливым, думаю, что пора восстановить здесь епархию, — сказал я к его облегчению. — С одним условием. — Он опять насторожился. — Епископом Камулдунума я хотел бы видеть святого отца Блэса, в чьем благочестии я уже имел возможность убедиться лично.

Кей подавил смешок, глядя на ошарашенного Блэса, похожего на воробья, застигнутого сногсшибательной новостью в момент сосредоточенного купания в пыли. В отличие от упомянутого святого отца, Кей, граф Эктор и даже Бран уже были посвящены в этот маневр заранее.

Архиепископ слегка смешался — естественно, ведь по нашим сведениям он успел пообещать это место другому. Но только слегка, и раз таково было условие укрепления позиций в этой части страны, а вразумительных протестов у него не нашлось, он, можно даже сказать — с радостью, согласился. К нашему вящему удовлетворению.

— О, не пошли ему, Боже, судьбы Томаса Бекета!.. — приглушенно заунывно затянул «сэр Гавейн» на манер литании.

— Блэсу или архиепископу? — поинтересовался я. Олаф фыркнул.

Религиозная тема временно была исчерпана.

Никто сперва не понял, почему я с рассеянным видом отметил красной краской область в восточной части Уэльса. Только Мельвас вдруг проявил похвальное любопытство:

— А там-то что?

— Человечина, — сказал я. — Жареная. Или разложенная птицам на корм. Знаете, такой очаровательный обычай — истреблять поголовно поселения вассалов соседа, чтобы подорвать его хозяйство. Тот, кто это сделал, наверняка знает.

Что-то все затихли, выжидая. Только собаки под столом продолжали шумно возиться в тростнике. Мельвас пару раз оглянулся и озадаченно сказал:

— Это не я.

— Верю. — Вряд ли он стал бы отпираться. Хотя это ничего не говорило о его невинности в других случаях. К тому же, как говорится, что творится по традиции, то почти то же самое, что творящееся по неведению, и смертным грехом это признать трудно. Ясное дело, что только у ленивого рыльце не в пушку. — Что ж, конечно традиции есть традиции. Но в следующий раз подобное уменьшение населения в Большом королевстве будет почитаться за государственную измену и повлечет за собой заслуженную кару. — Говоря это, я посматривал в сторону Родарха Деметского, высокого румяного субъекта с детским выражением лица, несмотря на не менее чем четыре десятка прожитых лет, и тот потихоньку заливался малиновой краской, в остальном, впрочем, стойко делая вид, что ничего не происходит. Дело в том, что Марцеллин отыскал на «месте происшествия» некую слегка обгоревшую тряпочку с плотной вышивкой, и когда он ее выстирал, то увидел нечто весьма похожее на значок деметского сокола, которому, как он полагал, было там не место. Так уж вышло, что регедцы к таким делам спокойно не относились.

— Адская гончая всегда берет след, — скучающим голосом сказал «сэр Галахад».

Все в гробовом молчании уставились на него. И в воздухе отчетливо разнесся запах страха. Родарх вскочил с места, его, похоже, чуть не хватил удар и, неуверенно потоптавшись, снова сел, в совершенно расстроенных чувствах. Фризиан решил, что жизнь удалась.

А чуть позже, подкрепившись после таких переживаний трапезой и возлияниями, и наметив несколько подходящих жертв в списке тех земель Камулдунума, положение которых следовало «разъяснить», все с большим воодушевлением погрузились на коней, отправляясь на славную потеху.

 

XVI. «И вышел он как победоносный…»

[10]

Когда троица чародеев добралась до Деметии, слух об их появлении уже успел разнестись, достигнув и ушей королевы, заправлявшей делами в отсутствие мужа, отбывшего на исторические события в Лондоне и Камулосе. Слух взволновал королеву не впустую, ведь тот Мерлин, которого она знала, был ее кровным братом и в прошлом королем, до того, как оставил правление ей и ее мужу, частично оттого, что не желал ограничиваться интересами одного малого королевства, а отчасти просто выжитый родней за все свои дикие идеи. То, что он вернулся или что хоть кто-то вздумал назваться его именем, отнюдь королеву Ганеиду не радовало. Брат всегда приносил одну только головную боль. Впрочем, если это действительно он, от этого слабака будет не так уж трудно избавиться, по крайней мере, в прошлом всегда удавалось.

Посланцы королевы без труда отыскали человека, о котором говорил уже весь город. Ворвавшись на постоялый двор, они принялись разгонять скопившийся там народ копьями и громко требовать самозванца.

— Отлично! — обрадовался самозванец. — А я-то все думал, как бы отвязаться от такой толпы?

Десятник королевской стражи был, как водится, груб.

— Человек, взявший имя самого большого дурака в Британии, еще большую дурость ты совершил, появившись на этой земле! Последуешь ли ты с нами сам или нам придется тащить тебя на веревке, как и положено безумцу?

— Великолепное предложение, — восхитился безумец. — Ну как от такого отказаться? — Между тем, он и не двинулся с места, а в прищуренных зеленых глазах появилось выражение, которое показалось десятнику куда больше пугающим, чем испуганным. Самозванец слегка, будто даже с сожалением, качнул коротким жезлом, который держал в руках с самого начала переполоха. Ничего видимого не произошло — только внешний конец жезла, оказавшийся на мгновение направленным в голову десятнику, едва заметно дрогнул, и у того вдруг полезли глаза из орбит. Жутко взвыв, он схватился за голову, грозившую разлететься на куски, и затрясся как осиновый лист.

— Колдун! Колдун! — послышались крики, частью со страхом, частью с любопытством и злорадством. Кто и когда относился с сочувствием к мелким представителям власти? Солдаты тоже подняли крик — страха и негодования.

Колдун коротко поморщился и другой рукой обнажил длинный меч с необычным клинком — из сплошь вороненой стали. Злоупотреблять волшебством ему явно не хотелось. То же сделали и еще два человека, явно его сопровождающие. У кого-то это вызвало благоговейное восхищение, у кого-то и недоумение, когда, несмотря на уверенность движений и опасную грацию в обращении с оружием, выдававшую далеко не начинающих бойцов, в них узнали женщин. Сами девы-воительницы не слишком-то это и скрывали, необычная, несколько экзотическая красота их черт была подчеркнута, свободно уложенные волосы тщательно ухожены, как и руки с окрашенными в странный цвет ногтями. Но от этой красоты веяло чем-то холодным и чуждым, что и причиняло всем некоторое беспокойство или напоминало о древних преданиях о подобных девах, связываться с которыми было более чем опасно.

— Оставайтесь на местах, — небрежно приказала одна из них, с откровенно презрительным смешком. — И может быть ваши мозги не потекут сегодня из ушей!

Десятник рухнул на колени, всем своим видом показывая, что его мозги из ушей уже текут.

— Поосторожней с ультразвуком, — предупредил старший колдун.

Золотоволосая блондинка пожала плечами и качнула мечом.

— Конечно, так будет нагляднее.

Трое солдат, не разобравшись, бросились с грязными ругательствами вперед, пока колдуны разговорились. С немыслимой скоростью блондинка совершила какое-то движение, и куски копий полетели в стороны как метательные снаряды. Послышались крики изумленной обиды и боли.

— Моргана! — с беспокойством воскликнула вторая девушка, опуская меч и с жезлом наготове делая несколько быстрых шагов вперед. Все невольно волной откатились назад. — Достаточно.

— Уже все, — сказала Моргана. У всех троих солдат появилось по паре порезов — один через щеку или лоб, другой поперек горла, который каждый из троицы со страхом ощупывал, а остальные с неменьшим страхом на них таращились. Но порезы были совсем неглубокими, прочерченными с хирургической точностью. — Если, конечно, никто не желает продолжить, — прибавила Моргана. — Тогда можно будет подойти к делу глубже.

Настолько углубляться в проблему никто не пожелал.

— Эй, ты, — позвал колдун пребывающего в прострации десятника. — Хватит валять дурака. Все было не так страшно. Вставай и проводи нас к нашей якобы сестрице. Хотелось бы ей кое-что объяснить.

— Мерлин! — восторженно завопили в отступившей, но не рассеявшейся толпе. — Ура королю Мерлину!!!

Мерлин закатил глаза и небрежно поднял за локоток десятника на ноги. Тот рухнул снова и ткнулся лбом в землю.

— Мой господин, — пролепетал он заплетающимся языком.

— Займись же наконец делом, слуга, — вздохнув, воззвал к нему Мерлин, и вскоре они уже направлялись в сопровождении возбужденной толпы к королевскому замку. Ворота, однако, оказались закрыты. Не останавливаясь для выяснения отношений, колдун разрезал створку вырвавшимся на этот раз из жезла огненным лучом. Крики священного ужаса раздались не только из толпы, но и из щелей в стенах, за которыми должны были прятаться стрелки. Две феи, также не пряча своих жезлов, зорко посматривали на эти прорези, но ни одного выстрела не последовало. Процессия двинулась внутрь. Опомнившаяся стража постаралась сдержать толпу, оттесняя ее назад за ворота.

— Кто звал меня, отзовись! — громко крикнул Мерлин, поставив ногу на нижнюю ступень крыльца. В то же время на верхнюю вышла женщина далеко не первой молодости, в небесно-голубом платье, покрытом темно-лиловой мантией, и с короной белого золота на убранных под белый плат волосах. Надменное лицо было лишь чуть желтее, чем этот кусок материи с затейливо обрезанным краем. Окружавшие королеву несколько пышно разодетых мужчин и женщин казавшихся еще бледнее, нервно переминались с ноги на ногу.

— Кто ты, что вторгся в этот дом без приглашенья? — чопорно спросила королева, сложив руки на поясе, где они бы в любом случае не дрожали.

Колдун с обиженным удивлением поднял бровь.

— Забывчивость не лучшая черта правительниц, леди. Твое приглашение было на кончиках копий твоих воинов. Отчего же ты о нем забыла?

— Я звала человека, называющего себя моим пропавшим братом, несчастным безумным Мерлином.

Колдун понимающе рассмеялся.

— Ах, вот оно что. Обознались. Я никогда не называл себя твоим братом, и уж никак не несчастным безумцем. Слава всем богам, ничего общего.

Королева возмущенно дернулась.

— Но ты зовешь себя Мерлином!

— Не я зову себя Мерлином. Меня зовут Мерлином. Но я вовсе не твой брат, королева Ганеида.

— Тогда зачем ты явился сюда! Поднять бунт и захватить корону под чужим именем?!

— Вот уж что мне не нужно, так это твоя корона. Оставь себе. Мое королевство не от мира сего. Не веди же себя неразумно, иначе и впрямь можешь вызвать бунт. Со своей же стороны скажу, что не желаю его, и даже буде он случится, не воспользуюсь, хоть бы мне пообещали золотые горы.

— Ты лукавишь!

— Нет. И если тебе больше нечего сказать, прощай, леди.

Мерлин убрал ногу с крыльца и отвернулся.

— Постой! — вдруг выкрикнула королева. — Мерлин! — Он остановился, и она сбежала вниз с неожиданной прытью, а потом впилась ему в лицо пронизывающим взглядом.

— Ведь ты не Мерлин, верно?

— Это всего лишь имя.

Она не услышала.

— Ты совсем не похож на себя! И как помолодел! — Она невольно коснулась своей начинающей дряблеть щеки и покрылась резкими малиновыми пятнами. — Ну конечно! Сын дьявола! Всегда так говорили! Явился во всем блеске, чтобы надо мной посмеяться! Так, ублюдок?!

И она исступленно кинулась на него выставив когти как дикая кошка, собираясь расцарапать ненавистное лицо. Колдун мягко перехватил ее и какое-то время удерживал. Королева вскоре взяла себя в руки и всхлипнула.

— Ненавижу тебя, Мерлин! Ненавижу!

— Утешься тем, что я не твой брат, — сказал тот. — Так что тебе во мне? — И он легким шагом пошел прочь, оставив ее приходить в себя. Уже выходя за ворота он опять услышал позади яростный крик.

— Да как ты смеешь отрекаться от меня, Мерлин?!

— Иррациональность, — сказал Мерлин своим спутницам, — самая очаровательная и обескураживающая человеческая черта. Приходится с ней мириться, раз на ней держится мир! Ну что — следующим пунктом заглянем в Стоунхендж?

* * *

Настроение у всех было приподнятое, что неудивительно, учитывая, что значительная часть собравшихся была уже навеселе, выступая в этот небольшой увеселительный карательный поход. Задорно плескались по ветру яркие разноцветные флажки, звенела сбруя, рассыпанным чугунным горохом стучали копыта, вздымалось до петухов и опадало нестройное пение. Вокруг Тараниса, немало его раздражая, с высунутым языком восторженно носился Кабал, набирающий вес и рост с пугающей скоростью. Если дело так пойдет дальше, его самого начнут принимать за лошадь.

— Ну и чем хорошим кончится эта Дикая охота? — скептически проворчал Гавейн. — Подожжем лес, вытопчем все к чертовой бабушке, народ распугаем? Устроим показательное мамаево нашествие?

— К чему так разрушительно? Вот ты лучше скажи, что бы ты сделал на месте того парня, к которому мы первому нагрянем?

Олаф поглядел назад оценивающим взглядом.

— Что бы сделал? Ну, выпендриваться-то было бы бесполезно. Скажем, изобразил бы счастья полные штаны, постарался всех слегка подпоить, а потом составил бы компанию с визитом к любимому соседу. Праздники продолжаются.

— Очень мудро, верно?

Так оно и случилось. Первый же сомнительного происхождения форт сдался без боя, с криками радости и клятвами в вечной верности. Его хозяин со слезами умиления вышел при полном параде встречать долгожданных гостей не только с хлебом и солью, но и с бочонками вина и эля, и зарезав чуть не всех имевшихся под рукой свиней для царского угощения. После основательной задержки мы двинулись дальше, отягощенные еще и дополнительным отрядом этих радушных хозяев, а в следующем пункте назначения все веселье повторилось. К ночи уже чуть не все малое королевство оказалось пьяным в стельку. А к утру, с похмелья, все еще раз повторили. Пересказывать, честно говоря, да и вспоминать противно. Но по крайней мере обошлось без жертв, если не считать по пьяни разбитых лбов и целой пачки пергаментов, скрепленных печатями, свидетельствующих, кто же на самом деле теперь в Камелоте хозяин.

На другой день все-таки начались небольшие приключения. И какой же великолепный в то утро был туман! Пробираясь в жемчужной пелене, сперва мы абсолютно невзначай наскочили на небольшую стоянку неведомо как просочившихся саксов. Боя, однако, не вышло. Они уставились на нашу развеселую ораву вытаращенными глазами. Мы — на них, примерно с той же боевой готовностью. В следующее мгновение кое-кто из британцев вошел наконец в раж и с боевыми воплями едва не бросился вперед. Саксы тоже опомнились и похватались за топоры и луки, меж тем как наиболее богато и хорошо одетый из них, придя в себя, поднял пустую ладонь и крикнул: «мир!», в то же время жестом другой руки показывая своим, чтобы не вздумали напасть первыми. Хорошо, что некоторые вовремя это заметили и с помощью дисциплинированного Кея, мне удалось сдержать атаку.

Выяснилось, что пришельцы, производившие, между прочим, впечатление вполне дружелюбных и цивилизованных ребят, — всего-навсего посольство из Кантиума, явившееся с целью поговорить о возможности возобновления союзнических отношений, которые еще при жизни предыдущего верховного короля, вернее, в последние ее годы, пришли в полнейший упадок. А заодно, конечно, послы явились просто на разведку. Однако проводить разведку боем сейчас с их стороны было бы форменным самоубийством. Молодой жизнерадостный эделинг лорд Хорс — так звали главу посольства, горел желанием узнать направление нашей грядущей политики. Например, надолго ли мы придумали себе это безобразие с объединением, и чем это может грозить Кантиуму или, наоборот, позволит урвать еще какой-нибудь кусочек. И на какие, собственно, земли мы претендуем.

Немалая часть бриттов выразилась о политике на ближайшее время в том ключе, что мягко можно перевести как «прибить немедленно всю эту германскую сволочь!» Находя такой подход, однако, малополитичным, от подобных советов мы отказались. И к явному неудовольствию многих, лорд Хорс был принят под покровительство и приглашен в качестве почетного гостя в Камелот. Кажется, Хорс с любопытным оживлением отреагировал на увиденного им Бедвира, воскликнув было: «И ты здесь, эделинг!..» Но Бедвир только насупился и покачал головой. Хорс слегка пожал плечами и решил больше об этом не вспоминать.

А вскоре у нас произошло еще одно маловразумительное столкновение с отрядом неких мрачных личностей-камикадзе, загородивших нам хорошую широкую дорогу. Спешенные, ибо из лошадей они устроили странный живой заслон, привязав их к колышкам, вбитым в землю позади себя, они, кажется, решили стоять здесь насмерть. Возглавлял эту группу поразительно смуглый молодой человек с орлиным носом, жгучими сумасшедшими глазами и прочими чертами внешности, напоминающими скорее выходца с Ближнего Востока, нежели откуда-либо еще. Ничего особенно странного — обширна была Римская империя, и никто с этим не поспорит.

Что это еще за географические новости? — полюбопытствовал я у означенного молодого человека уже, впрочем, заподозрив по его виду и причудам, с кем имею дело.

— Мы — воинство Камулоса, — воинственно ответствовал тот, — кто бы ни были вы, вторгшиеся на эту священную землю незаконно!

— Черта с два незаконно, — парировал я. — Можешь поприветствовать своего короля, Паломид, если ты еще в состоянии узнать железный венец Камулоса, и если этот меч что-нибудь тебе говорит. — Хотя любопытно, что они могли бы ему сказать, если он скорее всего никогда их не видел, но просто чтобы сложить два и два и заподозрить то, что нужно заподозрить…

Паломид напряженно прищурился, и я вдруг понял, что в числе прочих его достоинств Пеллинор, видимо, забыл упомянуть о том, что он, к тому же, жутко близорук.

Один из его людей быстро подскочил к нему и что-то зашептал на ухо.

— О, — проговорил Паломид с легким смущением, но будто и с тенью сомнения. Я соскочил с коня, чтобы он мог приглядеться получше.

— О, — сказал он снова, и тут же опустился на одно колено, протягивая мне свой меч.

— Благодарю за верность, — сказал я, поднимая его. — А храбрость твоя достойна изумления.

Паломид небрежно оглядел толпу перед собой, и мне пришло в голову, что он не в состоянии как следует оценить численность противника, попросту не очень хорошо его видя.

— Боги на нашей стороне, — самоуверенно заявил Паломид.

— Вне всякого сомнения, — сказал я. По-моему, Паломид был близорук не только в одном лишь смысле этого слова. Но он сразу мне понравился.

— Мне кажется или среди вас я вижу псов из Кантиума? — полюбопытствовал он, щурясь.

— Не кажется, — тут же ответил Хорс. — Мы тут вроде бы как послы, пес Камулоса.

— Послы?! — с непередаваемым ехидством воскликнул Паломид. — А лисы с посольством к цыплятам пошли!..

— Полегче, господа, — посоветовал я. Они кивнули.

— Ты несправедлив, — покачал головой Хорс. — Было время, и мы воевали. Но сейчас мы в этом еще не уверены.

— Вам повезло, что сперва вы не встретились со мной, — сказал Паломид.

— Знаю, знаю, — ответил Хорс.

— Ты позволишь сопровождать вас далее? — спросил меня Паломид. — Чтобы не спускать с кое-кого глаз?

— Разумеется, — согласился я. — Заодно проследи за тем, чтобы никто не забыл, что посольство под моей защитой. — Хорс хихикнул. — И чтобы посольство сие этим одновременно не злоупотребляло. — Паломид улыбнулся. Хорс слегка надулся, но не сильно. Мне показалось, что злоба между этими двумя лишена настоящей сердечности.

Так что в Камелот мы прибыли не только без потерь, но и с внушительным пополнением, в шутку обсуждая с Хорсом и Паломидом — а не организовать ли нам еще и отряд саксонской дворцовой гвардии?

 

XVII. Алтари и прочие камни

Конечно, головы я пока еще никому не поотрывал, несмотря на добрый совет Моргейзы, но вместе с Кеем мы устроили всему обслуживающему персоналу с Огамом во главе форменный разнос и предложили заняться уборкой территории под нашим чутким руководством, чем и занимались уже второй день, заодно прикидывая в уме архитектурные усовершенствования. Так как все теперь были достаточно заняты, а всякие лорды попрятались от суеты, мы оказались с Гамлетом одни со своими расчетами в той части двора, когда здоровенный обломок зубца грянулся рядом с нами, брызнув осколками, мусором и жидкой грязью из лужи, в которую так удачно приземлился. Мы с Гамлетом поспешно расскочились в стороны, но полностью спастись от грязевой шрапнели не удалось. Гамлет воскликнул нечто непечатное. То, что я подумал в решающий момент, я предпочел придержать при себе.

Однако никто из слуг, вопреки предсказаниям Моргейзы, в этом повинен не был.

— Галахад, ты в себе?! — заорал я, задрав голову вверх и прикрываясь ладонью от солнца, мешавшего разглядеть этого тролля из коробочки.

— Извиняюсь, — крикнул он в ответ без малейшего раскаяния в голосе. — Я только хотел проверить парапет на прочность. Я вас не заметил.

— Да уж, — пробурчал Гамлет. — Тут от саркомы легкого так просто не помрешь…

Фризиан — забавный черный силуэт на светлом фоне помахал в воздухе не то тряпочкой, не то пергаментом.

— Я уже отметил, что это место надо поправить. Согласитесь — неприятно, когда камни падают на голову.

— Убью мерзавца, — серьезно сказал Гамлет. — Он нас видел.

— Очень на это надеюсь, — ответил я. — Все же расчет лучше чем глупость.

Из-за кучи наваленных бревен рысью выскочил с выпученными глазами Марцеллин и уставился на нас.

— Что случилось? — Он перевел взгляд наверх и положил ладонь на меч.

— Все в порядке, Марцеллин. Это было не покушение, — заверил я его, стряхивая или размазывая по одежде грязь. Пахло вокруг откровенно навозом. — Галахад, похоже, не рассчитал нажим. Впрочем, он видел, что опасность нам не грозит. Только про лужу не подумал. — Это была, конечно, поэтическая вольность, но лучше пусть думают так. — Как там дела у Гавейна и Бедвира?

— Разломали последний целый акведук, сэр, — мрачно сообщил Марцеллин. — Им не понравилось, из чего он сделан. Свинец, видите ли, и песок из опор сыплется.

— Археологи, — еле слышно пробормотал Гамлет.

— Они сказали, что камень и керамика пойдут лучше, — пожаловался Марцеллин.

— Гавейн, конечно, сказал. Ничего, он знает, что делает.

— Между прочим, — напомнил Гамлет, — неплохо бы и ров углубить хотя бы до грунтовых вод.

— Чтобы лужи стали глубже, — подхватил я. — Ты уже продумал, где здесь устроить стоки?

— Здесь, — ответил Гамлет, ткнув себе под ноги наугад. — И в тот самый ров.

— Сперва мост, — сказал я.

— Цепи для него уже куются, — кивнул Марцеллин. — Плотники подбирают подходящие бревна. С земляными рабочими пока проблема — не хватает. Послали за добровольцами в ближайшие деревни. Начинают подходить. Дальше, боюсь, отбоя не будет. — Он глянул украдкой через плечо и понизил голос. — Люди говорят, здесь запрятаны кучи кладов. Надеются откопать. Надо будет, пожалуй, хорошенько за ними последить. Никогда не лишнее.

— Оно и верно, — поддержал Гамлет. — Следи в оба, а мы пойдем дальше.

— Чушь какая-то, — проворчал он, когда успокоенный Марцеллин удалился. — Нам же не надо заниматься этой ерундой. О «Янусе» надо подумать. А это все, — он пренебрежительно, почти брезгливо повел рукой, — это же только фон, декорации, не больше…

— Не собираюсь я о нем думать, — заявил я.

Гамлет искоса глянул на меня.

— Как скажешь.

От меня это «искоса» не укрылось.

— Знаешь, Ланселот, что значит на самом деле продать душу дьяволу? — спросил я его. — Это значит отказаться от всей жизни во имя чего-то одного. Посвятить ему всего себя. Что странного в том, что именно так можно купить удачу? Что странного в том, что это несет с собой ад?

— К чему ты клонишь?

— Да ни к чему, как всегда.

* * *

Под великолепными дымными небесами, среди рваных клочьев тумана темнеющие мегалиты выступали особенно грозно. Где-то из пелены доносилось одинокое блеяние овцы или позвякивание колокольчика или тут же тонущее во влажном воздухе мычание невидимой коровы. В циклопических арках светлело молочное ничто, за которым, казалось, совсем необязательно продолжается все тот же привычный мир.

Они подъехали ближе к одинокому камню, склоненному как пизанская башня, и остановились, осматривая каменную громаду. Травы склонялись, трепеща и серебрясь. Птицы четкими черными штрихами прочерчивали бледные серые небеса.

— Не то чтобы все было видно как в ясный весенний день, — констатировал доктор Мэллор, созерцая укрытый туманом кромлех.

Антея прислушалась к легкому шелесту ветра в траве и в камнях.

— Слышите, как они переговариваются? — проговорила она. — Стали себе в кружок. Положили свои лапы друг другу на плечи и шушукаются о чем-то нехорошем, бросая косые взгляды на всякую мелочь вроде нас. Понимая при этом, что именно такая мелочь может возвести их или разрушить. И именно поэтому их взгляды недобры, а настороженность угрюма.

— Разве? — усомнилась Линор. — Это же Хоровод Великанов. Посмотри, да они же вот-вот сорвутся в пляс. Если, конечно, от этого не развалятся.

— Развалятся, — уверенно сказала Антея.

Линор пожала плечами, с удовольствием подставляя ветру плещущие золотые с легким рыжеватым отливом пряди.

— Только потому и не пляшут.

Она тронула лошадь и бодро проскакала рысью по насыпи, ведущей через широкий глубокий ров между двумя валами, внешним и внутренним, к композиции чудовищных глыб. Лошадка было заартачилась, но Моргана правила твердой рукой и без труда ее укротила, картинно погарцевав на фоне камней. Антея достала из складок рукава небольшую прямоугольную пластинку, прицелилась к рисующейся Линор и нажала на кнопку, после чего припрятала фотоаппарат на место. Линор юркнула в огромный каменный проем и весело поскакала по окружности между внешним кругом мегалитов из песчаника и внутренним поясом камней поменьше и другого сорта, стоящих поодиночке, порой перепрыгивая через лежащие упавшие валуны. Что, учитывая некоторую святость места, было несколько непочтительно.

— Впечатляет, — сказал доктор Мэллор.

— Стоунхендж — он такой, — согласилась Антея. — Впрочем, мы ведь его видим не в первый раз.

— Я немножко о другом. Что-то слишком он кажется целым. Не так уж и много здесь упавших камней, а пропавших, похоже, и того меньше. Надо бы посмотреть поближе, — и он тоже решительно двинулся к застывшим Великанам.

— Такое впечатление, — сказала, размышляя по дороге Антея, — будто его ремонтировали. И недавно. Хотя это, конечно, невозможно.

— Почему невозможно? Ты же помнишь легенду.

— Про Мерлина?

— Про него.

— Как он перенес эти камни из Ирландии по воде и по воздуху и установил здесь… где они торчат уже теперь около двух тысяч лет.

— Но ремонтом-то он заняться мог.

— Мог.

— Как Леонардо мог и в свои времена построить самолет.

— При определенной поддержке сверху, главным образом, материальной.

— Точно. Очень тонко подмечено. При таких условиях можно не только пирамиды возводить.

— К тому же, мы в довольно далеком измерении, — заметила Антея. — Я бы даже сказала — очень, очень далеком… и очень странном.

— И это тоже. Какая прелесть. — Доктор Мэллор задержал коня, глядя на камни с легким удивлением. — А сердцевина-то еще целее.

Антея издала взволнованное восклицание и вытянула руку.

— Смотрите-ка, на камнях свежие царапины, какие могли появиться только при установке! — Она слегка вздрогнула. — Прямо мурашки по коже.

Линор, слегка запыхавшись от скачки по круглой «колоннаде», остановилась рядом с ними.

— Что-то этот Стоунхендж молодо выглядит в некоторых местах, — заявила она. — С той стороны, правда, внешний круг сильно разрушен. Зато внутренний…

— К этому и мы клоним, — кивнул доктор Мэллор. — Этих людей не всегда можно недооценивать. Нет-нет, да и появляются гении.

Линор помахала рукой.

— А эта арка, между прочим, несмотря на относительную новизну, покосилась.

— Ну, это и мы можем легко исправить. С помощью нашего «колдовства».

Все трое переглянулись.

— Надо только немного подрыть лунки, — сказала Антея. — И сидеть будет прочно, как никогда.

— Все равно когда-нибудь грохнется, — сказала Линор. — Впрочем, после нас — хоть потоп.

Они втроем спешились, раздумывая, куда бы привязать лошадей.

— Можем и еще кое-что подправить, — проговорила Линор, оглядываясь. — Если, скажем, применить систему блоков, используя уже стоящие глыбы… Не все, конечно, сразу, но…

— Давайте пока не особенно увлекаться, — предупредил старший колдун, вбивая в землю колышек. — Как-никак нас, все-таки, даже ждут.

— А как, по-вашему, Алтарный камень раньше все-таки стоял или на то и алтарный, чтобы служить столом, — не унималась Моргана.

* * *

Я сидел на краешке кровати, подкидывая к потолку и ловя железную корону. Кабал бестолково прыгал вокруг и тявкал, пока я рассеянно напевал:

— А ведь наши волшебники неплохо продвигаются, — заметил я, прекратив жонглировать короной. Кабал, рыча, вцепился в нее зубами. Пожалев его зубы, я ее отобрал и сунул под служащую покрывалом волчью шкуру. — Хотя зачем им понадобилось поправлять Стоунхендж, ума не приложу…

— Угу, — сказал Олаф, не поднимая головы от выверяемого им чертежа. — Неплохо, это не то слово, раз слухи доходят уже не только по радио.

— Шумновато у них получается.

— На себя посмотри, мышка серенькая.

— Ладно, ладно. Другое плохо — народ по домам не спешит разъезжаться. Все чего-то ждут.

— Пеллинор переселился в рощу.

— Это верно. Почти прямо под стенами.

— Эктор решил заняться делом и уехал.

— Кей и Бедвир остались. Вроде как навсегда. Но в их случае это даже радует. Пусть они занимаются обычным хозяйством.

— Леодегранс умчался. И Гвенивер тоже.

— Так и будем перечислять поштучно? А ведь весна. Самое время для очередных набегов. Море успокоилось.

— Кой черт? Урожая-то еще никакого.

— Ага! Вот поэтому они все тут и торчат! Да всю дичь в этих лесах уже можно загонять в Красную книгу!

— Можно.

За окнами послышались рожки. Ржание и собачий лай заметно усилились. Я поморщился и поднялся на ноги.

— Ладно. Пора ехать. И это при том, что я не люблю охоту. Хотя пустой забавой ее сейчас никак не назовешь.

— Ага, — сказал Олаф, сперва тоже было поднявшийся, и опять сел. — Пожалуй, я сегодня не поеду.

Я уставился на него как на предателя.

— Вот так, значит, да?

Он постучал пальцем по чертежу.

— Мне надо разобраться как следует с этой чертовой канализацией.

Я хмыкнул.

— Что ж, ладно. По крайней мере, это хоть полезное дело…

И что бы, все-таки, такое сделать, чтобы испортить этот действующий на нервы вечный праздник?.. В сердцах, выходя, я чуть не выбил собственную дверь.

В галерее на меня наскочил Бедвир.

— Артур, ты слышал про Мерлина?

— Что?

— Он уже побывал в Эймсбери, провел сутки в Стоунхендже, поправил там пару камней, а теперь едет сюда — он приближается! — Бедвир чуть не задохнулся с торжествующим видом.

— Да знаю я…

— Знаешь, да? — Бедвир выпустил воздух и посмотрел на меня по-знакомому подозрительно. Хотя всего-то и дел, что слухи до нас дошли одновременно. — Что ж, я тоже так и знал. Говорят, Мерлин не только вернулся. Он теперь еще и совсем другой — такой, что палец в рот не клади. Видно, дела у него на самом взлете.

— Может быть. Что это ты на меня так смотришь?

— Да вот думаю, что это ты у него на взлете.

— Конечно! — я нервно хохотнул. — Если до вечера в живых останусь! Как по-твоему, сколько еще можно праздновать, а?

Бедвир насмешливо кашлянул и с невинным видом процитировал Горация:

— «Думай о каждом ты дне, что тебе он светит последним…»

— Перестань! — буркнул я. Не объяснять же ему, что бог знает когда я почти сам это написал. — Ладно, пошли, пока у Кея рог с натуги не лопнул. Черт побери, что бы я без вас делал?

— Повесился бы, — с готовностью предположил Бедвир, пряча улыбку.

— Не исключено. — Других таких прирожденных распорядителей как Кей и Бедвир было поискать. Особенно когда кругом у всех головы забиты черт-те чем. У кого Мерлином, у кого строительными лесами, у кого водопроводом. А ведь пока все толкутся вокруг, даже этим толком не займешься.

Мы скатились по лестнице во двор, повскакивали в седла и рванули навстречу весеннему ветерку. Вот так и начнешь ненавидеть свежий воздух. Шучу, конечно. Почти.

Когда через несколько часов, проведенных совершенно бездарно, на радость Кабалу и прочим животным, за исключением тех, что предназначались первым на съеденье, мы приволоклись назад, в Камелоте явно случилось что-то новенькое. Олаф, встречая нас, старался держаться тихо, но выглядел при этом как малость ошпаренный, едва сдерживая беспокойство. В то же время на наши вопросительные взгляды он только задирал нос — мол, не сейчас — позже. В конце концов, когда нам удалось немного позже собраться вчетвером за нашим «круглым столом», Олаф соизволил объяснить, в чем дело. Оказывается, со своими чертежами он решил провести очередную разведку на местности и отправился исследовать подземелья, где и наткнулся на кое-что любопытное.

— Похоже на что-то вроде маленького bruiden — зала жертвоприношений, — сказал он. — Кто-то из наших друидов соорудил себе там уютное гнездышко.

— Обалдеть! — воскликнул Гамлет. — Что, правда? Прямо тут, в замке?

— И давно это там, по-твоему? — поинтересовался я, пытаясь припомнить, не показывал ли мне Пеллинор что-то подобное. Насколько я помнил, нет, не показывал.

— Недавно, — Олаф уверенно качнул головой. — Пару дней назад я уже осматривал эти помещения. Ты их тоже видел. Ничего там не было. Так, пустая кладовка с ржавыми железками в стенах. Может, и валялась там пара-другая костей какого-нибудь невнятного происхождения, что крысы притащили, вот и все. Теперь совсем не то.

— То есть, безобразников, которые это устроили, мы привезли с собой, — отметил Фризиан и покосился на Гамлета. — Что-то мне кажется, что тут должна быть связь с тем, что с тобой чуть не приключилось в ночь Белтейна.

Гамлет с выражением крайнего отвращения на лице вскочил со своего чурбачка.

— Прольется скоро чья-то кровь…

— Моя? — меланхолично осведомился Фризиан.

— Что? — не понял Гамлет, потом обиделся. — Да нет, кого-то из друидов, конечно!

— Тогда зачем же сразу вскакивать? Давай уж дослушаем.

— Я и так дослушаю, — проворчал Гамлет и посмотрел на Олафа. — Ну, ты уже выяснил, кто там, что и почему?

— Попридержи коней, — сказал Олаф. — Предлагаю выяснить это вместе, чтобы кому-то из нас не скормили потом невзначай сердце друга, или еще какой-нибудь жизненно-важный орган. Замену ключа я уже подготовил. Из общей связки оригинал, конечно, пропал, и сегодня мне пришлось возиться с куском проволоки. Сперва я вам все это покажу, а там решим, что с этим делать. Если честно, то я грешу на Мельваса и его компанию. Но пока ума не приложу, как объяснить всем доходчиво, что так делать не надо. Ну что, двинемся, пока не стемнело?

Мы прихватили пару масляных ламп и отправились в подземелье. Со ступеней слегка осыпалась каменная крошка. Мрачноватое местечко, не всякий сюда спустится ради развлечения, рискуя повредить себе все кости на полуразрушенной лестнице. Олаф отпер нужную дверь и толкнул ее внутрь помещения. Мы все невольно потянули носом — из образовавшегося проема потянуло странным душком.

— Я туда не пойду, — пробормотал Гамлет. — Черт его знает, чем мы там надышимся…

— Ерунда, — сказал Олаф. — Тут уже был этот запах, когда я приходил сюда в первый раз, и ничего пока не стряслось. Теперь он еще и слабее.

Bruiden, как назвал это место Олаф, на самом деле означает пиршественный зал, но также и зал для торжественных жертвоприношений, совершаемых обычно в пышности, без особенной тайны, по протоколу, и далеко не всегда их можно было назвать общественно-опасными деяниями. Возможно, и тут все было не так скверно, как решил Олаф.

Вдоль стен в комнате стояло несколько небрежно сколоченных скамеек, пара-другая козел и доски, служившие складными столами. В нише в глубине рассыпались пропитанные быстро проникающей здесь, в подземелье, сыростью, угли и зола. Стены ниши были закопчены, а вверху ее была отдушина, каким-то образом неплохо справлявшаяся с ролью дымохода, иначе при таком-то количестве оставшейся золы неведомые бражники угорели бы здесь насмерть. Посреди комнаты появились откуда-то несколько крупных камней с просверленными кое-где отверстиями. Поверхность была залита засохшей бурой и липкой субстанцией. С четырех углов круглыми отрешенными глазами на это нагромождение камней взирали вырезанные из дерева со своеобразной удивительной эстетикой небольшие, по пояс человеку, потемневшие и потрескавшиеся от времени божки. Их выпуклые рты также были любезно смазаны той же бурой субстанцией… да ладно, кто из нас сомневается в том, что это была кровь? Другой вопрос — чья. Может быть, всего лишь козья.

— Любопытно, конечно, — сказал я. — Но мы не можем быть уверены, что это было человеческое жертвоприношение.

— Впрямую — нет, — сказал Фризиан. — А ты можешь представить себе что-нибудь другое, что могло тут произойти?

Я пожал плечами, оглядываясь. В остальном все было аккуратно и чисто. Никаких вам брошенных на виду останков. Даже в золе.

— Полагаю, не следует забывать об объективности.

— А это расположение камней и отверстий, чтобы привязать жертву? — продолжал Фризиан. — Чисто анатомически…

Олаф еле сдерживал коварную ухмылку.

— Кажется, в прошлый раз я смахнул изображение в том углу, — заявил он с озабоченной невинностью. — Оно стояло не так. Эрик, сдвинь-ка его немного влево.

— Этого? — спросил я, кладя руку божеству на голову.

— Ага, приподними его, он легкий.

Я подозрительно посмотрел на его ухмылку.

— И что я увижу?

— Только то, что увидел я.

— Ну ладно, ладно. — Я приподнял божка, который действительно оказался легким, так как значительная часть его внутри была выдолблена. И мы увидели то, что помещалось в полости, не под стопами, а прямо в стопах идола. Коричневый сморщенный кожаный мячик с еще сохранившимися волосами.

Я меланхолично поставил божка на место.

— Не волнуйся, — сказал Олаф. — Голова немного прокопчена, и сразу не пропадет.

— А что под остальными? — спросил Фризиан.

— Сердце, печень и еще кое-что. Все слегка обработанное.

— Весело тебе было, наверное, исследовать все это в одиночку, — предположил я.

— Не найдя ключа, я уже предполагал, что пахнет чем-то жареным. Или копченым. Так что бы нам с этим сделать? Есть какие-то идеи?

— Римляне знали бы, что делать, — задумчиво проговорил Фризиан. — В свое время они друидов практически уничтожили. Свои-то жертвоприношения Марсу в Колизее они называли игрищами. Неприкрытая же религиозность в этом вопросе почиталась за непристойность.

— Ну да, — протянул я. — А друидизм у нас как раз переживает ренессанс. Одни пытаются возродить его в самом мрачном виде, быть может, более мрачном, чем это было на самом деле, другие — развить, как Бран из «школы Мерлина». Но может, сперва стоит хотя бы сделать предупреждение?

— Разумеется, — вкрадчиво промолвил Фризиан. — Кто как не друиды сделали тебя королем?

Я было возмутился, но глянул на его хитрую физиономию и рассмеялся. Он просто развлекался со своими обычными мелкими подколками.

— Да, разумеется, помимо всего прочего. Кстати, никто не слышал, чтобы у нас пропал кто-то из гостей?

— Никто ничего не заявлял, — сказал Олаф. — Но разве это что-то значит?

— Наверное, нет.

— Может, просто выбросить все это отсюда? — спросил Фризиан. — Не выясняя, кто это сделал? Просто проявить презрение.

— И все-таки тот, кто это делал при такой таинственности, думал о том, что его могут осудить. Лучше, наверное, наоборот — не выбрасывать это на всеобще обозрение, а отловить виновника персонально и сделать внушение. В конце концов, что за фокусы в королевском замке без ведома короля? Это же просто оскорбление величества…

Меня прервал Гамлет, как кошка впрыгнувший в комнату.

— Кто-то идет, — воскликнул он полушепотом и, забыв о том, что не хотел, чтобы нас кто-то случайно запер снаружи, прикрыл за собой дверь. Олаф с Фризианом переглянулись и одновременно загасили лампы, отступая к стенам, чтобы не оказаться замеченными сразу же.

Послышались приглушенные голоса, потом кто-то сунул в замок ключ. Раздался изумленный возглас, тут же подавленный, и пауза тишины, потом кто-то все же осторожно толкнул дверь внутрь. По стенам замелькали блики от факела. Дальнейшее произошло молниеносно. Гамлет тигром прыгнул вперед, схватил человека с факелом за шиворот и дернул внутрь. Тот негодующе завопил. Я поймал вылетевший у него из руки факел и отступил, давая пламени немного выровняться. Фризиан выскочил за дверь и вскоре вернулся, волоча за собой бесчувственное тело.

— Упал в обморок от страха, — прокомментировал он и добавил приглядевшись: — Мелкая сошка. — И привалив сошку к стене, опять аккуратно закрыл дверь.

Мы все с любопытством поглядели на человека, которого держал Гамлет. Тот как раз опомнился.

— Прочь руки, ничтожный смертный, — провозгласил он с высокомерной брезгливостью.

— Ну вот еще, тут приказываю я! — заявил я не менее напыщенно. — Отпусти его, Ланселот. Никуда он не денется.

Гамлет проворчал что-то под нос и отпустил его.

— По-моему, его имя мы знаем. Как же оно там? На языке вертится…

— Маэгон, — подсказал я.

— Ах да, друид и знаток всяких жутких историй, — подхватил Олаф.

Фризиан скорчил критическую рожицу и предпочел промолчать. Он у нас и сам знаток по части жутких историй.

— Это не просто истории, — злясь, заметил Маэгон.

— Видимо, — согласился я. — И ты явно не из последователей Мерлина.

— Конечно, нет! — воскликнул друид. — И пусть никто не причисляет меня к этим слабакам и трусам. Они позорят нашу древнюю науку. Лишают ее смысла и крови… всех жизненных соков!

Маэгон был явно не из тех, кто станет оправдываться.

— О, правда? Тогда почему все так таинственно? Насколько я понимаю, bruiden должен быть гостеприимно открыт для всех.

Маэгон презрительно буркнул:

— Потому что этих ренегатов и простых слабых людей такая дань древности почему-то пугает. Они все боятся, что за кровью животных польется их собственная. Они всегда боятся того, что лежит за пределами их разумения! Они пожирают земных тварей без зазрения совести, но не хотят уделить ни куска богам, а ведь те взамен дали бы им великую силу!

— Но ведь не тем, кого бы им скормили, не правда ли?

— А кто говорил о людях?! — разыграл возмущение Маэгон. — Хотя если уж говорить, то ведь они столь же ниже богов, как звери ниже нас, но речи о них пока не было!

Олаф усмехнулся.

— Неужели? — вопросил я, с такой же убедительной наивностью. — А ты повторишь это, глядя своим богам в глаза? — Я оглянулся на алтарь. — Оказывается, они приняли в себя не то угощение, брошенное им в ноги?

Маэгон на миг оцепенел, поняв, о чем я говорю.

— Вы прикасались к ним? — проговорил он немного осипшим голосом. По-моему, именно то, что к богам могли прикоснуться непосвященные, особенно его потрясло.

Я кивнул. Друид огляделся и нервно облизнул пересохшие губы.

— Тебя они, может, еще и простят, король, — выдавил он. — Но остальных…

— А при чем тут они? — отвлек я его. Олаф упер руки в бедра и приподнял бровь. Впрочем, возражать на всякий случай не стал. — И речь тут вовсе не о них. Хотя если говорить о святотатстве, то таковым мне видится как раз совершенный здесь вами обряд. Не мной это придумано. Многие поколения подобные приношения находят почти повсеместное осуждение, и я прекрасно понимаю, почему вы прячете свои деяния от посторонних глаз. Возможно, порой то один, то другой правитель поддерживает такие обряды, как Вортигерн в прошлом или Мельвас до последнего времени. Но это исключения, а не правило. Видя подобное в своем доме, не должен ли я счесть это оскорблением?

— Осуждение! — презрительно выплюнул Маэгон и в упор посмотрел мне в глаза. — После того, как нас почти уничтожили римляне? После того, как бритты стали обескровленными недочеловеками? А ведь ты можешь исправить это, Артур. Именно ты. Подумай только! Твоя власть не более чем дерево, перенесенное и врытое в песок, что может опрокинуться от малейшего ветра. Как можешь ты оправдать чаяния, что на тебя возлагают? Да никак! А их слишком много и падение оттого будет только ужасней. Да, бритты обескровленный народ. Пять столетий прошло, как боги наши оставлены, преданы и лишены пищи, а с ними и наш дух. Открой глаза и увидишь, что это так, и почему это так. Ты — дерево на песке. Но ведь в нашей власти удобрить почву, сделать ее тучной и плодородной. Поддержи нас, Артур, и станешь величайшим королем Британии за последние полтысячелетия. Мы дадим тебе власть, о которой можно только мечтать, и пусть все царства склонятся перед нами в страхе! — Глаза его разгорелись, плечи расправились и даже волосы, казалось, воспряли, стремясь образовать нимб воодушевления над его головой. — Прими наш дар, Артур!

— Зажигательно, — уважительно пробормотал Фризиан. И я был с ним полностью согласен. Маэгон был вдохновенным оратором.

— Благодарю, Маэгон, — сказал я церемонно. — Это было щедрое предложение. Но ожидать, что я могу принять его, было бы по меньшей мере странно. Нет, в ваших услугах я не нуждаюсь.

— Не можешь же ты быть таким глупцом!

— Могу. Преследовать вас за то, что вы тут уже натворили, я не стану. Так как допускаю, что пока еще моя воля не была вам в точности известна. Но наперед этого терпеть не собираюсь. Все подобные алтари в королевстве будут разрушаться как оскверненные. Саму по себе религию я не запрещаю, но запрет на принесение в жертву человеческих жизней будет объявлен во всеуслышание.

Лицо друида окаменело и гневно потемнело.

— Ты очень об этом пожалеешь, Артур! Впрочем, передумать еще не поздно.

— Поздно. Если до ночи все это не будет отсюда убрано, то будет выброшено на задний двор и там сожжено. Это мое последнее слово. И так приговор более мягок, чем вы могли бы ожидать. — Я протянул ему факел и он, помедлив, молча взял его. — Вот и все, — сказал я друзьям. — Теперь пойдемте.

— Не думай, что это оскорбление сойдет тебе с рук, — опять обрел дар речи друид. Голос его звучал мрачно, шипяще и поистине зловеще. — Вспомни об этом, когда удача от тебя отвернется. Скоро и навсегда!

— Довольно, друид, — прервал его Фризиан. — Подобные речи тоже могут не сойти так просто. С тобой ведь могли бы обойтись и по-римски, будь моя воля.

— Галахад, — мягко позвал Олаф. Фризиан кивнул и с тем мы и удалились.

«Мелкая сошка» продолжал покоиться у стены, крепко зажмурившись и делая вид, что все еще пребывает в обмороке. Выгодная позиция.

А на следующий день, когда мы с Бедвиром и Кабалом вошли к себе, пес вдруг, разрезвившись, с веселым визгом бросился в мою комнату и уткнулся носом в камин. Оттуда доносилось жалобное попискивание. Пробежавшись следом за Кабалом и с изумлением поняв, что его там так заняло, я охнул и принялся его оттаскивать, хотя он, как выяснилось, всего лишь демонстрировал свое добродушие, а потом вытащил из камина маленький комочек ужасающе мокрой после знакомства с языком дружелюбного Кабала черной шерсти. Котенок тоненько мяукнул, жмуря огромные темно-золотые глазки. Вид у него был несчастный, как у заблудившегося домовенка.

— Бедвир, взгляни-ка!

Бедвир резко вздохнул.

— Господи, откуда это здесь!

— Какая прелесть, — сказал я с чувством. Кабал прыгал вокруг, проявляя, как всегда, исключительную общительность.

— Наверняка это кто-то из друидов, — мрачно решил Бедвир. — Оставил в знак проклятья. Но зачем? Разве ты кому-то насолил?

— Если и так, то по делу, — отозвался я, ласково приглаживая кончиками пальцев слипшуюся шерстку. Кабал пыхтел, нетерпеливо тыкаясь носом мне в колени. — Погоди, — остановился я и с удивлением посмотрел на Бедвира. — Почему ты сказал — в знак проклятья? Разве черные кошки в Британии не приносят удачу? — Этот знаменитый выкрутас британских суеверий много столетий повергал в шок жителей других стран.

— Что? — изумился Бедвир. — Конечно, нет! Черные кошки всегда и везде приносят несчастье.

— Серьезно? — Я посмотрел на придурковато ухмыляющегося Кабала. — А адские гончие?

— Послушай, откуда мне знать! — разозлился Бедвир. — Я только говорю то, что с детства слышал.

— Ну и ладно. А на будущее — черные кошки будут приносить удачу, попомни мои слова. Ты только посмотри, просто чудо. — Маленькая кошечка запросто помещалась в одной ладони. Встряхнувшись и пару раз чихнув, она принялась умываться микроскопическим розовым язычком. Я откровенно умилился.

— Ну, не знаю, — с сомнением сказал Бедвир.

— Я ее оставлю, — решил я. — И назову… ну скажем, Мэб — как королеву фей! Это звучит так по-кошачьи… Познакомься с королевой, Бедвир!

Он лишь ответил мне совершенно смехотворным взглядом.

— Ладно, это шутка! Но топить я ее и правда не собираюсь. Молочка не найдется?

Бедвир потом поговаривал, что наблюдать, как я тетешкаюсь с угольно-черным котенком и адской гончей, особенно, когда дело к ночи или к грозе — зрелище не для слабонервных. Впрочем, тут в Камелоте к чему только не привыкнешь. Как бы то ни было, в последующие почти полтора дня ничего такого уж неприятного или сногсшибательного не произошло. Олаф забраковал свой план коллектора и начертил два новых, Фризиан рушил стены, похоже, руководствуясь исключительно стратегическими соображениями, мол:

А Мерлин, между тем, был на подходе…

 

XVIII. Дракон из-под земли

Поговаривали, будто неподалеку от Камулоса обитает настоящее чудовище. Сведения о нем, правда, не отличались особенной достоверностью. Лох-Несское чудо, к примеру, по подобным приметам пытались отловить пару тысяч лет, да так и не отловили. Говорили, будто бы изредка, в безлунные ночи, оно выбирается из старой, заброшенной еще римлянами шахты и похищает скот, а порой и людей. А так как никто ничего толком не видел, на чудовище сваливали все случающиеся в окрестностях исчезновения. Хотя, по-моему, для этого и друидов вполне хватало.

Как бы то ни было, Бран, друид из школы Мерлина, полагая себя весьма сведущим в таком вопросе, решил наконец вывести чудовище на чистую воду, а заодно исследовать и саму шахту с еще не выбранными залежами свинца, цинка и прочих металлов, им сопутствующих. Для непосвященных уточним — свинцу в породе сопутствуют висмут, кадмий, медь, серебро, золото, и дальше, пожалуй, можно не продолжать.

Наверное, стоило бы сопроводить Брана в столь ответственный момент, но как раз в тот день мы были не в настроении заняться геологией с песнопениями и прочими друидскими штучками. И потом, нельзя же отнимать у Брана все лавры. Не исключено, что мы подъедем на это представление попозже, а пока Бран и все любопытствующие отправились туда без нас.

У нас же было другое важное дело. Мы вчетвером ожидали кое-кого в живописной, светлой и звенящей дубовой роще с запасами пирожков, эля и легкого вина для дружеского пикника. «Святая троица» должна была вот-вот появиться. И это был прекрасный повод бросить ненадолго всех в Камелоте на произвол судьбы. Тем более что уже денька два после дождей светило солнце и все успело подсохнуть.

Не скажу за всех подряд, а меня солнце всегда усыпляло. Сырость я, конечно, тоже не слишком люблю, и лучше всего, когда происходит что-то среднее — например, пахнет грозой, да и сама гроза — просто отлично, лишь бы все это не перешло в занудство. Солнце — тоже приятно, но что-либо делать или думать при нем чаще всего бесконечно лень.

Так что мы дружно бездельничали. Один кувшин с темным элем мы уже прикончили и похоронили на радость археологам грядущих дней, я пожевывал травинки и распевал что-то вроде: «Хорошо сидеть на кочке, на бывалой пятой точке…», хотя кочкой служила на самом деле покрытая мхом деревяшка, не заслуживавшая названия бревном. Гамлет, вздумавший было поваляться на травке, обнаружил в ней массу живой мелкой мелочи, вскочил и предпочел заняться прицельным киданием кинжала в подходящее дерево. Фризиан вырезал из старого древесного гриба нечто авангардное, а Олаф рассудил, что было бы неплохо изловить для Антеи живого ежика и отправился в рейд по подлеску, наказав Гамлету поосторожнее кидаться куда ни попадя острыми предметами.

Наконец лошади слегка заволновались, переступая копытами и пофыркивая, но большого шума не подняли — воспитанные зверюшки. А из глубины леса донеслось беззаботное пение и коротко заржала другая лошадь. Пение тут же смолкло, так что песню мы не распознали. Однако голоса были замечательно знакомые и мы повскакивали с земли и принялись отряхиваться, желая предстать перед дамами в наилучшем виде.

Вскоре на тропе появилась маленькая колоритная процессия наших волшебников. Мы встретили ее радостным свистом, аплодисментами и криками «ура!»

— Привет! — весело воскликнула Антея, соскакивая со смирной и лохматой низкорослой бурой лошадки. — Те жуткие мрачные башни за лесом и есть ваш Камелот?

— Вообще-то, Камулос, — уточнил я. — Но если не придираться, то он и есть.

— А считалось, что он должен быть в Винчестере.

Не считая того, что его вообще не должно было быть и некоторых прочих теорий. Мне, к примеру, всегда больше импонировала в чистом виде «уэльская» версия. Но тут ведь дело не в нашей реальности, а только в одной из очень многих возможностей.

— И там построим, — с готовностью отозвался Фризиан, с серьезным и деловым видом. — Дайте только срок и средства — будем их печь как блинчики. Заказывайте. Как вы добрались?

— Прекрасно, — сдержанно отмахнулся отец. — Легендой больше, легендой меньше — какая разница? Кто тронет шайку колдунов? — Он кашлянул и, насмешливо важно встряхнув в воздухе пальцем, произнес: — Не то, чтобы мы совсем не были теми, кем кажемся. Просто мы не только то, чем кажемся. Но то, чем мы кажемся — довольно существенная часть нашей сути!

— Здорово в роль вошел, — прокомментировал я с восхищением. — Ну что же, есть какие-нибудь планы насчет торжественного появления в Камелоте со всей помпой, с громом и молниями?

— Дай-ка сперва передохнуть, — проворчал отец. — Может, просто слегка поболтаем? От фокусов, знаете ли, пальцы устают. Это уже не просто спектакль, а цирк какой-то.

— Этот бред у нас жизнью зовется, — подхватила Линор. Я улыбнулся — безумно рад был ее видеть.

Олаф выбрался из кустов, весь в прошлогодней листве и веточках.

— Ежа я не нашел, — сообщил он. — Мышь сойдет?

— На завтрак не хватит, — заметил Гамлет. — Не тискайте зверюшку, а то ущипнет. Маленькие-то они маленькие, а знаете, какие зубы?

Немного повеселившись, мышку отправили гулять восвояси. Лошадей чародейской компании привязали в сторонке, а Линор и Антея принялись увлеченно рассказывать об устройстве своих многоцелевых «волшебных палочек» — их собственный оригинальный проект. Незаменимая штучка, когда нужно, к примеру, разжечь костер посреди тотальной сырости. Но мне почему-то показалось, что было во всем этом что-то нездоровое.

— Между прочим, это не только лазер, — говорила Антея. — Тут еще ультразвук и электронная пушка. А можно использовать и просто как фонарик или зажигалку или плитку. Переключатель тут, под шторкой, — она сдвинула для демонстрации украшенный матовым узором кожух.

— Вам не кажется, что вы перестарались? — полюбопытствовал я, немного недоумевая.

Отец пожал плечами.

— Не такие уж обычные обстоятельства.

— И кто-то еще говорил мне что-то про Хэнка Моргана?..

— Положение обязывает, ты же знаешь.

— Ага. Постарайтесь только без явного терроризма.

— Зануда! — сказала Линор.

— И злобный тиран, — подтвердил я с готовностью.

— Кстати, по легенде у нас небольшая рокировка, — объявил Мерлин. — Моргана будет считаться еще одним ребенком старого короля Утера, у которого их было много, но все побочные, оставаясь, таким образом, сестрой Артура. В смысле, твоей. А Нимье, — он указал на Антею, — во избежание всяких глупых домыслов, по нашей версии будет дочерью Мерлина, то есть моей. А то все Утер, Утер… Кошмар какой-то. Должен у меня хоть кто-то остаться, как по-вашему?

— Ну и отлично, — кивнул Гамлет. — Просто, ясно и не вызывает вопросов. А Мерлин у нас, оказывается, просто коллекционер потерянных королевских отпрысков.

— Кстати о птичках и «Янусе», — вспомнил Фризиан. — Как успехи?

— Ой, там такая куча всего! — словно спохватившись, скорчила рожицу Антея и почему-то покраснела. — Мы пока сами не поняли, что раскопали… — оживление в ее голосе прозвучало как-то ненатурально. Увидев, что я пристально смотрю на нее, она беспокойно отвела взгляд и еще пару раз переменилась в лице. Я улыбнулся так же естественно как она и отошел в сторонку. Все это можно было предвидеть.

Мерлин последовал за мной.

— Ну, — сказал он бодро, — как дела? Каково быть королем?

Я так же бодро фыркнул:

— «Ах, обмануть народ нетрудно — он сам обманываться рад». Весело, как всегда. Никаких проблем. А у вас?

Он издал смешок.

— Дорога была довольно увлекательной. Собственная сестрица Мерлина так и набивалась в родню. Да и Стоунхендж, по-моему, принял нас «на ура».

— А… Кстати, как там поживает старина Стоунхендж?

— Ты знаешь, неплохо. Гораздо лучше, чем через полтора-два и тем более три тысячелетия. Мы его, конечно, слегка подправили, но он и сам был очень даже ничего. Причем, по-моему, с пор не столь уж отдаленных, — интонация у него стала какой-то намекающей.

— Думаешь, настоящий Мерлин постарался?

— Кто же его знает, — дипломатично увернулся отец.

— Это точно. Его, похоже, запихивают во все хоть сколько-нибудь значащие легенды. Даже эта история о башне Вортигерна и двух драконах прилипла к нему случайно, а потом уже стала классикой. В том числе и здесь.

Мы уселись на бревнышке, я выудил из-под него глиняную бутыль с молодым вином и сверток с сырными пирожками, и принялся стряхивать со свертка муравьев. Отец тут же сориентировался, обнаружив рядом несколько кубков из рога, и подставил пару, не дожидаясь, когда к нам присоединятся остальные.

— С чего это ты так решил? — спросил он, когда кисловатое вино было разлито и пригублено.

— Как с чего? Эта история просто сплошной символизм. И на самом деле имеет отношение не к Мерлину, а к королю Аврелию Амброзию — моему гипотетическому дядюшке и к его первой победе по возвращении в Британию с континента, где он отбывал свое изгнание вместе со своим братом Утером, моим гипотетическим родителем, после того как Вортигерн прикончил их отца и захватил власть. Вся путаница оттого что, рассказывая эту историю, все приговаривают: «Амброзий, чье имя было также Мерлин…», просто так, волевым решением. А на самом деле, все было просто совсем не так.

Отец запил свой пирожок и весело заканючил:

— «О не тяни! Не терпится узнать!..» Так что, по-твоему, там было? Может, расскажешь Мерлину, страдающему жуткой амнезией?

— Да! — рассмеялся я. — Ну, к примеру, в чем весь сыр-бор с Вортигерном? Он же должен был быть национальным бриттским героем. Он стал британским королем, выкинув из Британии остатки римлян. Прежний так называемый король Константин, которого он вероломно отправил на тот свет, не был на самом деле никаким королем. Он был римским наместником, знатным, конечно, человеком, и женатым на бриттской принцессе, но не более того. Потому и Амброзий называл себя сперва лишь графом Британским, а не королем, и заявлял, что отец его «происходит из римлян».

— И что же? — ввернул мнимый Мерлин, явно получая удовольствие.

— Сейчас развенчаем дезинформацию по порядку. Вортигерн добил остатки римского владычества с помощью саксов — естественных и свежих врагов Рима, труда это для них не составило, ведь настоящие римские легионы ушли аж в четыреста десятом году. А заодно и всех своих соседей. И тут помощнички сели ему на голову — и их можно понять, раз они стали тут единственной реальной силой. Земли, по их понятиям, тут больше чем людей, значит только справедливо урвать себе кусочек, да побольше. Не все же им перебиваться, когда такое добро пропадает. К тому же, Вортигерн с ними породнился, женившись на саксонской принцессе, так как же это он их теперь не пустит в свои владения? За все надо платить.

— Тебя послушать, так ты у нас еще и саксам сочувствуешь. Ну, прокололись британцы со своим народным героем!..

— Объективность, прежде всего — объективность! — заявил я торжественно.

— А как же патриотизм?

— К черту на рога, — сказал я довольно резко. — Одним словом, наш патриот Вортигерн осознал, что лишь сменил одно иноземное засилье на другое и страшно расстроился. Его собственные дети от первой жены решили стать национальными героями самостоятельно и возглавили войны как с саксами, так и с ним самим. Вортигерн забился подальше от тех и других в Южный Уэльс, где, по легенде, вознамерился выстроить себе неприступную крепость. Попросту найти себе убежище. И будто бы крепость эта все время проваливалась под землю — ничего у него не ладилось. И тогда собрал он всевозможных мудрецов, чтобы те объяснили ему, что ему теперь делать. И ответили ему: найди человека, лишенного отца…

— О Мерлине до сих пор говорят, что он родился неизвестно от кого. Самая популярная версия — от дьявола. Его сестрица, кстати, это подтвердила, — вставила Линор, какое-то время уже слушающая наш разговор и потихоньку потягивающая вино, любезно налитое для нее Ланселотом. — Итак, они посоветовали найти такого человека и окропить подножие крепости его кровью. Тогда, мол, она станет крепкой и надежной! — Линор с аппетитом откусила полпирожка.

— Обычное дело, — добавила Антея. — Человеческие жертвы в таком порядке вещей, особенно, если подальше отталкиваться от римлян, что ничего из ряда вон выходящего я не вижу.

— Конечно, если рассматривать это как банальное жертвоприношение, — согласился я. — Но не думаю, что мудрецы на самом деле имели в виду происхождение этого человека как предполагаемый случай партеногенеза. При переводе предсказания с романтически-друидического на человеческий, выходит другое: Вортигерн, дабы укрепить свой рухнувший авторитет, — в переносном смысле — крепость, — не начать ли тебе хотя бы с того, чтобы уничтожить человека, у которого нет отца. А почему его нет? Да потому, что ты сам убил его. Такой упор на предка идет не оттого, что он никому не известный демон, а потому, что всем известно кто он и что это значит. Амброзий явился из Бретани, чтобы предъявить права, принадлежавшие его отцу. Вортигерн проиграл, и его «крепость» рухнула окончательно.

— А куда подевались драконы? — возмутилась Линор.

— Остались там, где и были. Ты же знаешь все эти россказни о том, что драконы были не только в пещерах или чашах, но еще и завернуты в холсты — какие нормальные драконы могут быть завернуты в холсты? Те, что на знаменах. Их развернули — и войска под ними ринулись в бой. Красный дракон Амброзия и белый дракон Вортигерна. Белый дракон — это ведь собственно даже не саксы, как часто принято интерпретировать. И неудивительно, что и с одной стороны, и с другой именно дракон, по сути — один и тот же зверь, один символ. Только Белый дракон — Британия Вортигерна, стремящаяся к «чистым, белым истокам старины» и, так уж вышло, объединившаяся с германцами. А что значит красный цвет другого дракона? Цвет Рима и романизированной Британии, которой тоже уже не меньше полтысячелетия и ей тоже не хочется расставаться со своими привычками. И Красный дракон изгнал противника из озера, что было местом их битвы. А иные опять-таки говорят — с холста, и теперь получается, что он стер его с карты. Амброзий Аврелий победил и провозгласил себя, как то дошло впоследствии до Гильдаса и Ненния, которые в этом измерении оказались не такими уж сказочниками: «Я Эмбреис Гулетик. Отец мой консул и происходит из римлян!» Хорош злой дух, а — папаша из римлян? Между прочим, для некоторых это и правда один черт. По крайней мере, с точки зрения компании Вортигерна.

— Весьма приземленная версия, — сказал отец одобрительно. — По большей части, верная. Однако и Мерлин не зря туда затесался. Судя по тому, что мы разузнали, он был одним из тех, у кого Вортигерн испрашивал совета, как у представителя местного деметского королевского дома, и он заранее не предрек ему ничего хорошего, так что часть легенды с его предсказаниями стоит почти на месте. И так как он предсказал ему поражение там, где все прочие сулили легкую победу, Вортигерн едва его в сердцах не растерзал. Однако не успел — хотел обставить ритуал попышнее, когда одержит победу над Красным драконом, но тут-то и появился Амброзий, заставил Вортигерна бежать, а Мерлин был спасен и заслужил славу великого провидца. Думаю, спасен он был от весьма неприятной смерти, и нет дыма без огня в тех песнях, где говорится, что он тронулся умом через свои великие способности и, несмотря на поведение в остальном вполне разумное, переживал периоды серьезного помрачения рассудка, убегал в лес и жил там среди зверей, не страдая от отсутствия членораздельно говорящего общества. Или «менял обличья», переодеваясь и скрываясь, видимо, все от того же Вортигерна, о чьей смерти порой забывал. Как бы то ни было, потом он всю жизнь питал слабость к Амброзию, да и к Утеру, дал им много ценных советов, занимался строительством, умудрился даже подправить Стоунхендж — не совсем, конечно, но по возможности привел в порядок, подчистил, изучал его свойства, а однажды похоронил под одним из камней своего друга короля, умершего прежде него, чье имя он сделал своим, в знак любви и преданности — такой обычай был и у римлян, да и у прочих. Как обычай вольноотпущенников брать родовое имя своих хозяев. Поэтому Стоунхендж зовут еще и Динас Эмрис — работа Амброзия, не уточняя, что это работа Мерлина, одного Амброзия для другого. В таких-то мелочах кто угодно запутается.

— Это точно. По счастью, осталось слишком мало народу из тех, кто знал Мерлина относительно хорошо. Его и прежде-то узнавали все больше не в лицо, а по делам его и, ясное дело, узнавали таким образом немножко больше человек, чем одного единственного, а он еще обожал всяческие переодевания и розыгрыши. Даже Эктор мало что может сказать. Ему отдали Артура по совету Мерлина. То, что по совету, стоит даже подчеркнуть, а потом, когда тот пропал, он видел ищущего его старика, пораженного явным безумием, а потом нашел в лесу скелет в лохмотьях, увешанный амулетами. Теперь он вообще сомневается, а Мерлин ли это был. Я, конечно, тоже слегка сбил его с толку. Но он был очень даже готов и рад сбиться. Его еще Бран хорошо обработал со своими чудесами и переселением душ. Помнишь, я рассказывал про этого веселого друида?

— Помню, помню, — покряхтел отец. — Ну а с ним — будет проблема?

— Он сам найдет себе хорошее объяснение, — заверил я со смешком. — Он такой. Да и куда ему теперь отступать?

Мерлин вздохнул.

— Бедный использованный старик, — посочувствовал он, и сентиментально добавил: — прямо как я.

— Ну да! — не поверил я ему.

Мы замолчали и вдруг обнаружили, что все остальные тоже молчат, и не потому, что так уж увлеклись пикником. Но тишины при этом не было — кто-то несся сквозь заросли, не разбирая дороги и ломая ветви. Мы настороженно обернулись на шум, который, впрочем, был не таким уж сильным. Было уже ясно, что это всего лишь один всадник на бешено мчащемся коне. Вот он мелькнул между деревьями и продолжал стремительно приближаться. Олаф вскочил и осторожно пошел навстречу, видно, подумывая, что если у кого-то понесла лошадь, то он сможет помочь. Всадник вылетел на нашу полянку, и конь его с диким ржанием, скорее даже взвыв, чем заржав, взвился на дыбы, с ободранных губ летели клочья розовой пены. Олаф бесстрашно бросился вперед, но перед самым носом у обезумевшего боевого коня призадумался. Однако конь остановился сам, тяжело водя боками и шатаясь. Я поморщился и покачал головой.

— Константин Корнуэльский. Всего-то… С лошадьми он форменный псих.

— О, — отметил папа дурашливым тоном. — Так это и есть твой будущий преемник?

— Не приведи Господи, — сказал я серьезно.

— «Горе, горе Британии, — замогильно завел Мерлин себе под нос. — Смуту сеют везде Корнубийского вепря потомки. Козни строят они друг другу, себя истребляют сами мечом нечестивым и ждать, пока по закону власть достанется им, не хотят, но венец похищают!..» Это про вас?

— Хм, — сказал я недовольно и, бросив недоеденный пирожок, направился к внезапно объявившемуся принцу Корнуолла. Похоже, с ним тоже не все было ладно, не только с его лошадью. Бледный как с похмелья, встрепанный, без плаща, задыхающийся — рот у него просто не закрывался, а в блуждающих глазах плясал потусторонний ужас. Судорожно цепляясь за поводья, он бессильно сполз с седла на землю. Его била крупная дрожь. Кстати, он был одним из тех, кто отправился с Браном. Должно быть, друид отколол нечто особенное…

Мне пришлось слегка ускорить шаг и подхватить принца за локоть. С его-то самомнением он, конечно, старался стоять прямо, но ноги у него подкашивались и держать его не желали. Так же как его лошади.

— Дракон, — прохрипел он с ужасом в голосе. — Дракон!..

— Что стряслось? — Я чуть встряхнул его, чтобы привести в чувство, и едва не уронил — он решил повиснуть на мне всем весом. — Все хорошо, — сказал я увещевающе, — приди в себя.

Его глаза беспокойно зашарили за моей спиной, найдя там наверняка странную компанию, но ему явно было сейчас не до этого. Константин судорожно вздохнул и уставился на меня застывшим взором, будто все еще созерцая ту, другую картину, повергшую его в такое смятение.

— Артур… — пробормотал он, показывая, что, по крайней мере, узнает меня. — Бран… — С первой попытки договорить ему не удалось — его голос в истерике дал петуха и на несколько мгновений сорвался. — Бран в беде! Он разбудил дракона под холмом! Он сеет смерть и ужас!..

— Бран сеет? — переспросил Гамлет с простодушным изумлением. Константин его полностью проигнорировал.

— Чем его остановить?! — его голос опять взлетел к опасной черте, превратившись в визг. — Его ж никакое оружие не берет!..

Его взгляд упал на мирно висящий в ножнах Экскалибур. Принц вздрогнул, словно его стегнули хлыстом, и слабо попытался вырваться.

— Сделай же что-нибудь! — взвыл он сквозь зубы, и из него так и хлынула привычная ненависть. — Тебя и впрямь послали боги? Или как?!

Похоже, приходит в себя. Я отпустил его. Константин постоял полсекунды, а потом резко, как подкошенный, осел на землю и опустил голову, пряча лицо и скрипя зубами. Оставшиеся на виду уши горели ярко-малиновым цветом.

— Что за чушь! — шумно возмутился Гамлет. — Как можно ждать, что мы этому поверим?

Я пожал было плечами, но внезапно мне пришло в голову жуткое объяснение. Я тихо охнул и быстро наклонился к Константину.

— Константин, вы вошли с факелами?

— А как же! — слабо взорвался тот. — И Бран возжег густые курения, а потом… — он содрогнулся и потерял способность говорить из-за спазмов в горле. Тут были и страх, и недоумение, и стыд, выдававший, как ему не хочется свыкаться с мыслью, что что-то могло обратить его в такое паническое бегство.

Гамлет осторожно потрогал меня за плечо.

— Ты же не веришь ему? — Лицо у него было смехотворно озабоченное. Я раздраженно зашипел сквозь зубы.

— Ланселот, как по-твоему, что такое огнедышащее может жить в старой заброшенной шахте, в которую вносят факел?

Гамлет сохранял непонимающий сердитый вид еще мгновенье, а потом вытаращил глаза и воскликнул:

— Метан!..

— Возможно. — Я расстроенно огляделся. — Боюсь, придется ехать туда.

— А… — растерянно протянула Антея. Вид у нее был несчастный. — Так мы тут теперь, значит, как «скорая помощь»?

— Как хотите. Мне надо хотя бы взглянуть — вдруг они там не все поубивались.

— Поехали вместе, — храбро вызвалась Линор. — У меня отличная аптечка.

— Спасибо…

— Ладно, давайте вперед, — скомандовал Мерлин. — А мы вас тоже скоро догоним, только не сломя голову.

— Отлично!

— Я тоже поеду вперед, — сказал Фризиан. — Ну, кто быстрее?

— Тоже мне, спорт нашел! — буркнул я, и мы кинулись к своим лошадям.

Фризиан выиграл этот заезд. Не то чтобы у него была самая быстрая лошадь, но лошадка Линор успела за сегодняшний день устать немного больше наших, а бросать сестренку, пусть и не младшую, на лесной тропе, вызвавшись показывать дорогу, было не дело. И я терпеливо придерживал Тараниса, пока мы все равно в очень даже неплохом темпе не выскочили на опушку.

Отсюда, в некотором отдалении, уже виден был бледный клуб дыма или пыли, стоящий над холмами.

— Туда? — спросила Линор.

— Туда, — подтвердил я.

— Если хочешь, скачи вперед. Я уже не потеряюсь.

— С чего ты решила, что я этого хочу?

— Ну как же, приручил их, а теперь…

— Ничего подобного!.. — но кажется, она была права. — Ладно, хочешь ехидничать, тогда догоняй…

И отпустив поводья из мудрено плетеной кожи, я дал Таранису волю. Побегать он любил, и пришпоривать его нужды не было.

Фризиан уже пропал из виду. В холмистой местности это несложно — перевалил за очередной гребень, и привет. Но вполне возможно, он уже достиг места происшествия.

Странно. Окрестности казались вымершими. Я оглядывался, но не смог высмотреть кругом ни души. Только где-то впереди будто заржала обезумевшая лошадь. Таранис поставил уши торчком и всхрапнул, по его телу пробежала неуверенная дрожь, собирающая шкуру в подвижные складки, а не успели мы преодолеть вершину последнего холма, как он ударился в настоящую истерику: резко затормозил с протестующим визгом, и чуть не запрокинулся. Черт знает что… Впрочем, то, что у коня не все дома, было известно и раньше. Наверное, могло быть и хуже. Но таких звуков я от лошади, кажется, еще не слышал. Почти человеческие дикие вопли. Он бил копытами, хрипел, прыгал на месте, стальной мундштук хрустел на зубах как леденцы, и во все стороны с удил летела пена. Очень скоро я убедился, что справиться с ним мне не удастся. Ругаясь и невольно чувствуя себя сумасшедшим принцем Корнуэльским, я позволил Таранису оттащиться немного назад, с огромным трудом сдерживая, чтобы не дать умчаться, куда глаза глядят и, соскочив с седла, привязал мокрую от пота упирающуюся скотину, покрывшуюся барашками пены и возбужденно приплясывающую, к первому, прочному с виду, дереву. По эту сторону гребня жеребец чувствовал себя получше, но все равно нервно расставлял в стороны напряженные уши, скреб копытами и закатывал вытаращенные глаза, будто оправдываясь и убеждая, что ему действительно страшно.

— Какого черта только я с тобой связался? — раздраженно бросил я ему на прощанье. — Кончай симулировать. Тут совершенно безопасно!

Порядочно взвинченный, я опять взобрался на гребень и заглянул вниз, в ложбину. В ней плотным облаком стояла пыль. Запах мелкого песка стоял даже здесь. Снизу донесся странный грохот, будто что-то рухнуло. Деревца, валуны, толком и не разглядишь, что происходит.

— Галахад! — громко позвал я.

Никакого ответа. Внизу, кажется, упало бревно, и раздался короткий утробный звук, будто с уханьем просела почва. Помимо воли становилось как-то жутковато. На всем лежал странно холодящий оттенок нереальности. Я потряс головой, отгоняя неприятное впечатление. Оно слегка притупилось, но не исчезло. Вынув на всякий случай меч из ножен, я начал осторожно спускаться вниз. Таранис, конечно, во всем виноват. Его странная реакция подействовала мне на нервы. Но не только… Плохо просматривающаяся завеса пыли мне не нравилась. И еще мне не нравилась странная глухая тишина. Есть ли тут еще хоть кто-то живой? А эти странные звуки — кто-то пытается разобрать завал? Фризиан? В одиночку? Циркач…

Слишком пристально вглядываясь в пелену, я чуть не упустил из виду то, что оказалось у меня перед носом, и опустил взгляд себе под ноги, только чуть не наступив на это.

Я резко задержал дыхание и замер. Это было примерно полчеловека, изуродованное, изломанное, смешанное с грязью. Лица не было, одежда покрыта коркой засохшей крови — кто это был, не разобрать. Глубокие борозды, пролегшие на останках, взбухшие красноватым месивом, были похожи на следы огромных когтей. Неужели газ мог такое сотворить? Взрыв, конечно, может многое, но что-то тут не так. Что-то у меня в голове не укладывалось. Наверное, отсутствие всякого намека на гарь и ожоги. Я попятился, аккуратно обошел то, что осталось от трупа, и продолжил спуск, крепко сжимая рукоять меча как талисман, привязывающий меня к реальности — твердый и не ускользающий дымом сквозь пальцы.

— Галахад!.. — позвал я снова, уже не так громко и уверенно, чувствуя смутную панику и закипающую от этого злость. Куда он, черт побери, провалился?

Что-то когтистое из тумана внезапно цапнуло меня за правую ногу. Я взвился высоко в воздух и, не глядя, рубанул это «что-то» мечом. Оно рассеклось без всякого труда — длинная сухая ветка. Другой ее конец остался в руках у Фризиана, не то насмешливо, не то немного перепуганно выглядывающего из-за валуна.

— Ну ты даешь!..

— Гад ты, а не Галахад, — сказал я с чувством и поглядел вокруг. — А куда ты дел коня?

Фризиан испустил радостный смешок в ответ на первое заявление, а на второе признался:

— Он дезертировал. Погоди, я не уверен, что стоит идти дальше без подкрепления.

Да, похоже дело не только в нервах Тараниса. Я покосился вниз и выдохнул чуть спокойней. Раз уж не я один это вижу…

— Может быть. Там ведь то, что я думаю?

— А ты не видишь?

— Я не уверен, что хорошо понимаю, что я вижу. Пыль, холмик, и холмик, вроде, движется, если мне не мерещится.

— Это не холмик.

— Почему-то я так и подумал…

— А я как раз потихоньку лезу обратно наверх. В этой штуке метра четыре роста и метров десять в длину.

— А как насчет размаха крыльев?

— Ну, это уж слишком… Чтоб подземная тварь еще и летала? Просто большая рептилия. Разве что еще с каким-то гребнем на спине.

— Это на чем же она, интересно, под землей так вымахала?

— Много будешь ехидничать, скоро состаришься. В основном, наверное, на падали. На насекомых? Мелких зверюшках? Археологах?

— Ну и бог с ними. Но как это проползло через шахту? Неужели она была такая большая?

— Видно, не маленькая, — вздохнул Фризиан с деловито-скорбной миной. — Но насколько я понял, теперь тварюшка не может попасть обратно к себе домой. Случился обвал, и вход засыпало. Можешь себе представить, в каких она расстроенных чувствах? Кстати, отсюда и столько пыли.

— Ну-у… А живые люди тебе не попадались? — спросил я на всякий случай.

— Да нет, живых не было.

— Черт возьми, весело, — вздохнул я. — Вот тебе и почти настоящий дракон. Бывают, конечно, шутки природы…

— А мы сами, что ли, не шутка природы?

— Я надеялся, мы вне конкуренции.

Я замолчал и начал оглядываться, почувствовав что-то неладное, но еще не понимая — что именно. Какой-то шелест, сухое журчание… Линор все еще не показывалась. Возможно, в отличие от нас, она обнаружила по дороге кого-то, нуждающегося в помощи… Шелест, похожий на бег ветра по траве, распространился и усиливался. Пара мелких камешков ударилась в сапог и, пританцовывая, ускакала вниз.

— Ох, — выпалил я, когда да меня дошло, что за журчание я слышу. — Скорей наверх!

— Проняло! — веселясь, усмехнулся Фризиан, но тут же осекся и тоже охнул: — Оползень!..

Земля под нашими ногами стронулась и поползла змеей, целый пласт песка с камешками и чахлыми кустиками. Валун, за которым прятался Фризиан, ухнув, осел и поехал вниз, прокладывая в склоне глубокую борозду, будто плуг. Мы тут же оказались выше чем по колено в рыхлом песке со щебнем, который коварно потащил нас ко дну ложбины. Снизу донесся протяжный трубный глас, похожий то ли на неутешный плач кита, то ли на брачное стенание морских львов. Я обернулся и увидел как быстро развернулось то, что я сперва принимал за небольшой холмик, размыто-пятнистый, песочного и бледно-серого цвета, напоминающего брюхо снулой рыбы. Треугольная голова, похожая на тупой наконечник гарпуна, раздраженно взметнулась в облаке пыли, поднятом оползнем и свирепыми движениями гигантского толстого хвоста, ударявшего землю как тяжелая дубина. На спине, из-под ломано очерченного гребня, вздулась странная пелерина. Да нет, не крылья, это уже полный абсурд… Я попытался выскочить из зыбкой почвы. Ну да, как же. Как в каком-нибудь дурном сне, когда срочно пора бежать, ан нет — поздно, уже пустил корни. А может, это и есть сон? Заколебавшись, я потерял равновесие, плюхнулся в песок и беспрепятственно покатился к подножию холма.

Песок запорошил все внутри и снаружи — подлая субстанция. И чувство от него мерзее некуда. Оказавшись внизу, я поспешно вскочил, отряхиваясь, отплевываясь, чихая и кашляя, и с некоторым злорадством отметил, что неподалеку тоже кто-то чихает. Меч я, к счастью, не потерял — хоть толку от него мало, но приземлиться на него ненароком было бы то еще удовольствие. Я быстро вытряхнул песчинки, забившиеся между ладонями и усаженной драконьими головами рукоятью Экскалибура — рядышком тут был и другой дракон, которому голову так просто не открутишь. В ноздри ударил тяжелый запах гниющего болота и мускуса, смешанный с запахом земли и пыли. Вот ведь что значит пресмыкаться во прахе, как и положено рептилиям…

Теперь переворачивающий душу и внутренности стон донесся сверху. Я глянул туда и попятился от зависшей в вышине раскачивающейся башни. А за этой башней колыхались, вздымаясь и опадая странные округлые лопасти. Нет, все-таки этой штуке летать не положено… В спину мне воткнулся угловатый валун. Я остановился, не спуская глаз с твари и надеясь, что достаточно хорошо сливаюсь с ландшафтом для почти слепого, должно быть, существа, привыкшего к жизни во тьме.

— Эй! — раздался откуда-то издали оклик Линор. — Вы там?

Какая славная собирается компания…

— Эрик! — позвал Фризиан откашлявшись. — Где голова у этой штуки?

— Здесь! — крикнул я непроизвольно, увидев, как башня величественно качнулась, а затем обрушилась вниз. Хотя, может, ей просто вздумалось закусить тем самым камушком, с которым я столкнулся. Похоже, кое-что она все же видела.

— Ясно! А здесь — хвост!

Железная логика…

Зверюга отдернула голову, плаксиво взревела и, топоча необъятными лапами, похожими на ополоумевшие колонны какого-нибудь древнего храма, с поразительной быстротой развернулась. Земля затряслась как старинный вагон, сорвавшийся с рельсов. Я только успел увидеть, как на меня на бешеной скорости несется косо летящее бревно, с метр в диаметре, и вовремя бросился на землю. Щебень оказался острым и жутко неудобным. Я чертыхнулся. Огромный хвост с треском врезался в склон, небрежно сметя в сторону валун почти с меня ростом, в который я недавно уткнулся как в непреодолимое препятствие. Сверху опять посыпались ковши земли, полетела какая-то шрапнель. Нет, будь это сон, тварь бы не промахнулась… Я быстро перекатился и вскочил.

Тварь испустила мерзкий визг, заменявший ей боевой клич и приготовилась к нападению куда-то в сторону, мне противоположную.

— Сейчас меня съедят! — сообщил Фризиан с той стороны, с легкой паникой.

— Вижу! — Вообще-то, видеть было сложновато — кому понравится, когда песок летит в глаза? Одно утешает — зверюге это наверняка тоже мешает прицелиться.

Подскочив ближе, я примерился к на миг замершему хвосту. Там был какой-то едва различимый свежий порез. И попробовал всадить клинок поглубже примерно в то же место. Меч противно скрипнул и скользнул, почти не погружаясь, зато норовя застрять в плотной шкуре из роговых чешуек. Я отдернул его и отскочил подальше.

Еще один инфернальный рев и еще один пролет бревна — в другую сторону. По ту сторону раздался вскрик.

Но Фризиан тут же доказал, что еще жив, поделившись из клубов пыли ценным советом:

— Меть ему в глаз, когда клюнет!..

— Спятил?! — осведомился я. Для этой штуки явно требовалось что-то посущественней меча, но я все же перехватил Экскалибур, прицеливаясь, так как тварь тут же «клюнула».

К счастью, мы оба промахнулись, не только я. Челюсти клацнули, загребая песок. Экскалибур скользнул по кустистой бахроме на щеке — как по коралловому рифу. Мимо пронеслась и мощная подвижная лопасть, похожая на весло.

— Штанга! — крикнул я, откатываясь подальше от зубастого треугольного молота. Черт, хоть бы несколько секунд на размышление, а то либо сам уворачиваешься, либо не даешь сожрать приятеля. Идиотизм какой-то…

— Поберегись! — крикнул Фризиан.

На этот раз бревно мимо меня не пролетело. Оскорбленный такими подлыми штучками динозавр на этот раз не просто развернулся, но и всем телом кинулся туда, откуда последовал новый комариный укус, и остервенело заработал там лапами и всем весом, вбивая в землю, все, что там было. Предоставленный на несколько мгновений самому себе, я отшвырнул меч и сорвал с запястья браслет, а затем быстро повернул несколько его сегментов определенным образом. Если Фризиан мертв, никогда себе не прощу, что не нашел времени сделать это раньше…

И тут Фризиан рухнул на меня откуда-то сверху. Живой и, кажется, даже целый. Похоже, ему каким-то образом удалось благополучно прокатиться на бронепоезде. Я еле увернулся от его пролетевшего рядом меча.

— Ты жив?!..

— Черт… Да! Знаешь, мечи ему, как мертвому припарки…

— Я заметил… Берегись!

Мы резво раскатились в разные стороны. Зверь опять «клюнул», разевая кошмарную пасть. Попался, голубчик! Кушай! Я со щелчком повернул последний элемент, швырнул бывший браслет зверюге в пасть и заткнул уши.

Взвизгнув, тварь сомкнула челюсти, но ненадолго. Раздался глухой взрыв, жуткий рев, и нас забросало всякой дрянью. Туша забилась в конвульсиях. Разразилась песчаная буря с землетрясением, солнце сквозь пыль обратилось в луну, из шторма вынырнул гигантский плавник, исчез, вслед вырвалась извивающаяся мачта… Меня подбросило вверх и швырнуло куда-то довольно высоко на каменистый склон, начисто выбив дыхание. Но полагаю, на самом деле это длилось совсем недолго. Я уже почти начал дышать, хотя мне совсем не нравилось то, чем здесь можно было дышать, в этой песочной морилке, когда мимо меня кто-то проскочил вниз. Знакомая тень…

Линор остановилась, и клубящуюся пыль прорезала ослепительная вспышка. Потом другая, и следующая, и еще. Визг, тучи пыли, содрогания земли. Тихий плач оборвался. Coup de grace. Она его добила.

Я медленно сел и поглядел вниз. Поверженный монстр теперь и впрямь был всего лишь холмиком. Зверь, который не мог вернуться в свое подземелье, и не мог оставаться снаружи. Все правильно, конечно… А крылья-то у него были. Этакие рудиментарные. Скорее плавники или даже поплавки, чем крылья, если эта штука промышляла где-нибудь в подземных водоемах. И не стандартные конечности, а лишняя пара. Удивительное приспособление — должно быть по тому же принципу, что «крылья» маленьких древесных ящериц-дракончиков — подвижные ребра, на которые натягивается кожа, позволяющая им планировать как на дельтаплане. Разве что в несколько ином воплощении. Линор обернулась, услышав, как я шуршу камешками и пытаюсь откашляться. Побледневшее лицо было рассерженным, да что там, просто разъяренным.

— У вас с головой все в порядке? Как вы могли сцепиться с этой тварью?!

— А что, драконов порядочным людям убивать уже не положено? — огрызнулся я, и снова неудержимо чихнул.

Линор уставилась на меня стальным взглядом. Вот тут и вспомнишь, кто у нас был Аттилой…

— Неужели непонятно, что мы не сами на нее кинулись? Мы скатились к ней в зубки вместе с оползнем.

Она пробормотала что-то про адвокатов дьявола и ущербную игрек-хромосому, и стала спускаться вниз. Я поднялся, потряс головой и последовал за ней.

— Оставить вас одних, — пробрюзжала Линор, — потом только кости собирать! Хорошо еще, если не ваши… Эй, псих внизу! Ты там как — цел?

Фризиан, кашляя, возник из пыли, поднявшись с земли, помахал ладонью перед лицом, освежая воздух, и тут же присел на камушек, придерживая правую руку. Меч он тоже уже где-то потерял.

— Кажется, он что-то себе сломал, — заключил я по его виду и поведению.

— Кажется, — согласилась Линор. И мы двинулись к нему. Линор озабоченно ощупывала висящую на плече холщовую сумку. — Что у тебя там? — спросила она его.

Фризиан поднял голову и бессмысленно посмотрел на нас.

— Эй, а как насчет предупредить? — спросил он заторможенно.

— Давай лучше посмотрим твою руку, — сказала Линор.

Фризиан что-то невнятно пробормотал в ответ, и вздрогнул, когда она за него взялась.

— Ну, с вами не соскучишься, — продолжала ворчать Линор. — Если мы не идем к мезозою, то мезозой приходит к нам.

— Это не динозавр, — мрачно не согласился Фризиан. — Я не знаю, что это, но с тех пор оно явно эволюционировало. Ты погляди на него. Неизвестный вид. Одни «крылышки» чего стоят!

— Dino zaurus — ужасный ящер, — проговорила Линор. — Не знаю точно, как он выглядел при жизни, но сейчас смотрится кошмарно, честное слово.

— Конечно, — согласился я. — Ты же только что лазером отпилила ему голову.

— Но прежде кто-то разворотил ее гранатой. Я только ускорила процесс. Что, конечно, стоило сделать с несовершенной нервной системой этого бедняги.

— Жуткое зверство, — сказал Фризиан. — Да еще без предупреждения…

— А пытаться выколоть глаз — не зверство? — удивился я. — И между прочим, я сказал: «Берегись!»

Фризиан слегка вскрикнул.

— Больно? — спросила Линор. Он кивнул. — Перелом запястья. И выше, кажется, тоже.

— У меня еще, наверное, и почки отбило, — сумрачно добавил Фризиан.

Пока мы возились с Фризианом, накладывая шины, я беспокойно поглядывал на завал.

— Не волнуйся, никого там нет, — заметив это, сказала Линор.

— Откуда ты знаешь?

— Я встретила по дороге одну женщину.

— Женщину? — я удивленно посмотрел на нее. — Но ведь никого кругом не было.

— От вас она спряталась, или вы проскочили слишком быстро, а я показалась ей не такой страшной, вот она и остановила меня и предупредила об опасности.

— Да? И что же она сказала?

— Что ищет свою козу. — Увидев выражение моего лица, Линор весело фыркнула. Но собралась с совестью и продолжила: — Она видела издали, что произошло, прячась как ящерка в камнях… Люди, большие и важные, собрались перед пещерой. И друид, важный господин, стал читать заклинания и бросать внутрь зажженные пучки трав. Потом он вошел, и лишь двое последовали за ним, неся факелы. Какое-то время еще было слышно пение, потом оно оборвалось, послышались крики, потом все трое выскочили наружу как ошпаренные, а за ними, наступая им на пятки — этот подземный страх божий. Наверное, у него оказалась аллергия на священные курения. Все пришли в страшное смятение. Кое-кого это создание, разметав в ярости, растоптало и разорвало, а все прочие разбежались в панике куда глаза глядят. В шахте же в момент обвала никого не было. Я нарочно спросила. За беседой я и задержалась.

Когда мы закончили, я пошел разглядывать дракона. Фризиан ничуть не преувеличил его размеры. В длину зверь был не меньше десяти метров, а в высоту, должно быть, если бы выпрямил до отказа лапы и задрал голову — пяти. Несчастный ящер вытянулся на боку. Обе правые лапы нелепо торчали в сторону. Голова лежала почти отдельно, изуродованная черными ожогами, многие зубы выбиты, язык вывалился наружу. Но крылья-лоскуты, гребень и роговые выросты — бакенбарды, похожие на бахрому и пышную плесень, по большей части, уцелели. Из правого глаза сочилась какая-то жидкость — похоже, Фризиану все же удалось в какой-то момент нанести туда удар.

— Бедное животное, правда? — сказал он, с сожалением созерцая тушу.

Я ответил, что правда, и отправился искать свой меч. Это оказалось не так-то просто. Но в конце концов я нашел его — сперва одну половинку, а потом другую. Видимо, он попал как раз на камень, когда рептилия вздумала удачно на него наступить. Фризиан тут же заявил, что так и знал — не иначе как Маэгон накаркал и пошло невезение.

Между тем, с шумом прибыло пополнение.

— Эй, — завопил Олаф, едва разобравшись, что к чему. — Что ж вы натворили, изверги? Красной книги на вас нет!..

— Уж такие мы кровожадные, — не стал я спорить.

Потом все с восхищением забегали вокруг, пытаясь классифицировать рептилию и препираясь по поводу того, какие именно раны несчастного животного можно считать смертельными.

— У нее и крылья почти есть! — восторгалась Антея. — Вы только посмотрите на эти… плавники, наверное! Но они же лишние!..

— А трое на одного, это вообще-то можно считать честным боем?.. — сомневался Гамлет.

— Куда вы дели принца Корнуэльского? — поинтересовался я. — Неужели самомнение позволило ему отправился домой?

Отец пожал плечами.

— Дракон — это для кого угодно вполне достаточно, чтобы уединиться и поразмыслить над чудесами природы. И как это тебя угораздило сломать меч?

— Дракон — этого может быть вполне достаточно для любого меча.

— Точно. Давай-ка его сюда. Мы с ним поколдуем. Может, никто ничего и не заметит.

— Хорошая мысль.

Мы отошли туда, где было поменьше пыли, и я передал ему спрятанный в ножны меч. Мерлин, интересуясь, извлек рукоять, вытряхнул оставшийся внутри обломок, и стал оглядывать излом, поворачивая останки к свету то так, то эдак.

— Жалко, — сказал он. — Хороший был образчик кузнечного искусства.

Сверху послышалось короткое ржание. Вскинув голову на звук, я мельком заметил всадника на холме. Лошадь поднялась на дыбы с тяжелой грацией и, развернувшись, исчезла из виду.

— Я так и знал, — после мгновенного недоумения меня разобрал смех. — Принц Корнуэльский кто угодно, но не трус!

— Он видел? — Отец тоже, быстро повернувшись, глядел ему вслед. Это прозвучало скорей как утверждение, и лишь чуть-чуть — как вопрос. — Думаешь, он понял?

— Наверняка. То-то мне казалось, что Константин не из тех, кто так просто повернет домой. Он поехал за вами, чтобы посмотреть либо на то, как нас съедят, либо на то, как мы бежим с позором. Но на худой конец сойдет и сломанный меч. Как ты думаешь?

Отец пожевал бороду, покачал головой и фыркнул.

— Думаю, Артур, что у тебя назрел небольшой политический кризис. Это я тебе как Мерлин говорю. Посмотрим, что перевесит — меч или покойный дракон. Если бы я был на их месте, зверюга бы меня убедила. Но кто их знает? С другой стороны, они никогда больше не увидят меч сломанным. Мы-то ведь здесь.

— Конечно. Но мы можем предоставить им видимость выбора. В качестве эксперимента.

— Вот как? — Мерлин заинтригованно приподнял брови.

 

XIX. Немного о привидениях

— Крупные жизненные формы в пределах ближайших десяти метров не сканируются, — сообщила Антея. Однако в руках она держала что-то скорее похожее на счетчик Гейгера.

— Что-то не так с радиацией? — полюбопытствовал я, кивнув на это нечто.

— Пока не знаю, — пожала плечами Антея, умудряясь выглядеть безмятежно-деловитой, будто посреди сверкающей чистотой и хорошо защищенной лаборатории. — Может, поглубже есть что-то вроде урановых залежей. Интересно ведь, на чем эта ящерка так вымахала. А может, нам и самим еще пригодятся радиоактивные материалы.

— Это мысль, — согласился я и присоединился к Линор и Олафу, производящим замеры лежащего внушительной тушей палеонтологического артефакта. Мы немного полазали по нему, перекидываясь всякими шуточками насчет кисейных барышень, которым почему-то не хочется сплошь вываляться в вонючей слюне или поскользнуться и застрять в зубах на манер зубочистки.

Интересно, та женщина, что встретилась Линор, наблюдала втихаря и за развязкой? Хотелось бы знать, что она подумала и поняла. И хотелось бы знать, куда подевались все те, что, по ее словам, разбежались. Останки прочих — мы обнаружили неполные четыре трупа — мы прикрыли ветками и оставили ничуть не польщенных оказанным доверием Гамлета и Олафа охранять от нежелательных посягательств. Олаф временно одолжил коня пострадавшему в схватке с драконом Фризиану, пригрозив, однако, страшной местью, если он упустит невзначай и его. И мы двинулись на поиски благодарного человечества.

Надолго поиски не затянулись.

— Вот она! — с азартом воскликнула Линор, указывая на петляющую в кустах дрока блеклую фигурку, и с места в карьер припустила за ней. Судя по всему, это была наша свидетельница, и козу свою она явно не нашла. Линор быстро нагнала ее. Женщина попыталась было свалиться на землю и притвориться мертвой, но не вышло. Линор о чем-то ее спросила, бросила монетку и с довольным видом вернулась к нам. Собеседница же ее еще долго не смела поднять головы. Еще бы, если она видела магию феи Морганы в действии, то могла запросто повредиться рассудком. Хорошо, что жива осталась, любопытная кошелка.

— Населенный пункт — за этим перелеском, — гордо объявила Моргана.

Если это называлось населенным пунктом, то три елки могли смело сойти за лесной массив. Конечно, некоторое население там действительно имелось, и во всем хозяйстве наскреблось несколько мешков и подвода, куда можно было сложить останки и подвезти до стен Камулоса. Там уж, кто имеет в этом толк — пусть разбирается, кому они принадлежат. Но самое главное, именно в этом «населенном пункте», в доме старосты, мы нашли нашего приятеля Брана. Некий не слишком впечатлительный почитатель нашел в себе достаточно сил и мужества сгрести старика в охапку и вынести с опасной территории. И теперь друид уже больше часа целеустремленно отдавал концы в этом доме. Он уже был недостаточно молод для подобных приключений, и ожидалось, что душа его вот-вот покинет эту не в меру суетную обитель.

На произведенный нами шум самоотверженный почитатель выглянул из дома, а узнав кое-кого, принялся возбужденно размахивать руками.

— Король! Господин мой! Поспеши к ложу умирающего мудреца! Он звал тебя. Это на его зов ты приехал? Ведь правда? Скорее!

На его растерянной физиономии загорелось опасливое благоговение: надо же — стоило друиду сказать лишь слово и король тут как тут, услышал за десять миль и уже примчался.

Запыхавшийся староста суетливо пригласил нас войти в его дом, что мы всей толпой и сделали — там его жена и дочь безуспешно трудились над стариком, досаждая ему примочками или пытаясь влить в него немного травяного настоя. Бран слабыми судорожными движениями от них отбивался. Бедняга.

— Вон! — поспешно велел я, махнув рукой — женщины тут же разлетелись в стороны как перепуганные мухи. Ничего не имею против народной медицины, но может, у нас найдутся средства получше?

Мерлин без задержки принялся прощупывать пульс Брана, а потом весело махнул рукой.

— Чепуха. Даже не инфаркт. — Он порылся в складках одежды и извлек маленький стеклянный цилиндрик с такой же маленькой стеклянной притертой пробкой, вытащил ее, вытряхнул на ладонь крошечную таблетку, пресек попытку слабо соображающего Брана приподняться и что-то спросить, вложил таблетку ему в рот и стал с интересом наблюдать, что будет дальше. Я слегка нахмурился, подумав — с каких это пор он таскает с собой в кармане нитроглицерин?

Мерлин перехватил мой взгляд и испустил в бороду легкий смешок, пряча пузырек.

— Вокруг нас сплошь да рядом такая реакция, что некоторые сильнодействующие средства под рукой просто необходимы.

«Фальшивка», — подумал я.

Бран резко распахнул глаза во всю ширь, рывком сел, и тут же, слабо вскрикнув, схватился за голову.

— Ничего, ничего, — ободряюще сказал Мерлин. — Это сейчас пройдет.

Бран похлопал на него глазами, потом медленно оглядел всю компанию. Взгляд у него слегка поплыл.

— Я умер? Артур, а ты что здесь делаешь? А ты?.. — Он с испугом уставился на Мерлина. — Ты Аравн? Хозяин пса?..

— Бран, не мели чепухи, — сказал я ласково, а Мерлин отрицательно покачал головой. — Все мы живые, земные существа. Добро пожаловать домой.

Бран протянул руку и недоверчиво пощупал Мерлина.

— Ты живой. И ты не повелитель Аннона. Ты вернул меня к жизни. Но тогда ты… Ты Мерлин! Больше некому!

Мерлин вздохнул, развел руками и слегка поклонился с обреченным видом. Я же говорил, что с Браном проблем не будет.

— И ты как нельзя вовремя! — возбужденно продолжил Бран. — Ужасный дракон вырвался из-под земли. Белый дракон! Ужасный знак! Что делать нам?!

— Дракона больше нет, — слегка зловеще промолвила Моргана.

— Нет? — сбитый с толку Бран непонимающе поглядел на нее. Сама она тоже произвела на него впечатление. Он удивленно моргнул и пришел к единственно верному выводу. — Но как, достойная фея?

Моргана довольно улыбнулась и милостиво ему кивнула.

— Ибо явился дракон багряный и поверг его во прах.

Бран попытался серьезно кивнуть в ответ, но в глазах его мелькнул испуг.

— Дракон багряный?

— С моим братом Артуром ты уже знаком, — сказала она.

— А также там был достойнейший Галахад, — прибавил я. — Но сдается мне, сестра моя Моргана, что именно твой удар был решающим.

— О, всего лишь окончательным! — забавляясь, воскликнула Моргана, озорно поглядывая на совершенно обалдевшего друида.

— У Утера была еще одна дочь? — только и сделал вывод Бран из моего прозрачного намека.

— Угу, — мрачновато сказал Мерлин свое мудрое слово — И у меня тоже… — А Бран тут же пустился во всякую чушь о том, что всегда знал о правдивости легенд об острове, где живут одни женщины, что являются одновременно и великими воинами и великими магами, и так далее и так далее.

Спаситель друида, зазвавший нас в этот домик, не вышел вместе с прочими, посчитав, что это предложение убираться к нему не относилось и, похоже, давно уже тупо смотрел на то место, где у меня всегда висел Экскалибур.

— Господин мой, — сказал он с легким беспокойством. — А где же твой меч?

— О, — сказала вместо меня Антея — наша леди Нимье. — Это целая история. Волшебство меча вырвалось на волю, чтобы поразить дракона, — так мы решили заодно объяснить мою ни в одни ворота не лезущую гранату. — Теперь, для возвращения в обычный земной вид, ему требуется некоторое время и кое-какие магические ритуалы, о которых мы не должны распространяться.

— А он, часом, не поврежден? — поерзав, с тревогой спросил Бран.

— А это имеет значение? — полюбопытствовал я, разыгрывая простодушие.

Ох уж эти легенды — символы, что подменяют содержание и захватывают со временем власть над ним. Наверняка у короля Утера было множество причин припрятать эту стальную змею от греха подальше в каменных ножнах. Ну что ж, поглядим, насколько это серьезно.

Гавейн и Ланселот оказались не одни, когда мы с Морганой поспешили вернуться к ним и обрадовать тем, что вверенные им трупы сейчас заберут. С ними рядом стоял хрупкий старик в одеянии, похожем на тогу, сделанную из старого мешка. Сам он был весь какой-то серый и колеблемый ветром, как сморщенный в трубочку осенний лист. Кажется, наши друзья чувствовали себя неловко. Ланселот с каким-то изумлением таращился на гнедого коня с белыми чулками, которого сам держал под уздцы. Это был сбежавший жеребец Галахада. На темной блестящей шкуре засохли корочки пены, но теперь конь вел себя смирно.

Старик посмотрел на нас против солнца, не прикрывая глаз и не мигая. Сухие бледные губы тонко улыбались.

— Ну… да… — невразумительно проговорил Гавейн, словно с легкой опаской, когда мы подъехали ближе и остановились.

— Сейчас сюда подъедут с телегой и мы сможем спокойно отправиться в Камулос, — по-деловому известила Моргана, с любопытством поглядывая на старика. — Вы с кем-то познакомились?

Ни Гавейн, ни Ланселот, не проявили ни малейшего стремления представить нам своего собеседника.

— О, я только бедный дух, — произнес сам старик неожиданно приятным музыкальным голосом, поклонившись самым галантным образом. — Все, что от меня осталось — это тень, прекрасная госпожа. Окажи мне честь и позволь прикоснуться к твоей руке, столь же прелестной, сколь твердой и смелой.

Еще один свидетель? И где он тут умудрился подхватить свое куртуазное воспитание? Это было настолько неуместно, что мы уставились на него с не меньшим изумлением чем Гавейн и Ланселот.

Моргана секунду смотрела на него непонимающе, после чего спешилась и ответила старику вежливым серьезным поклоном, с самым светским видом подав ему руку, будто для поцелуя, решительно скрывая смущение. Тот бережно принял ее на одну ладонь и мягко накрыл другой, на мгновение прикрыв светлые зеленые глаза с рыжевато-карими прожилками, создававшими иллюзию играющих во взгляде огоньков. Открыв глаза, он улыбнулся и с благодарным поклоном выпустил руку моей сестры.

— Благодарю тебя, принцесса-дракон, для меня это великая честь. Прикосновенье к столь высоким чарам… Это чудо, которое могут оценить немногие.

Моргана смотрела на него озадаченно, не зная что и сказать. Все еще держа руку слегка на весу.

Я спрыгнул с коня, чтобы оказаться с ними на одном уровне, и с интересом поглядел на обоих. Они смотрели друг на друга с таким видом, будто говорили о чем-то без слов. А воздух рядом показался мне странно плотным и мягким, как невидимое шелковое облако.

— Кто ты, благородный господин, — полюбопытствовал я, — стараясь держаться того же высокого стиля. — Друид?..

И тут же сам себя остановил. Не то. Он абсолютно не походил на друида. Но я не мог себе представить, как еще объяснить его мудреную манеру держаться. Слова о чарах… Отшельник? Галантный лоск… Может быть — бард? Он мягко рассмеялся и покачал головой. Невидимый шелк слегка наэлектризовался, когда он посмотрел на меня. Ощущение, однако, было какое-то умиротворяющее, будто остановилось ненадолго само время.

— Да не совсем. Всего понемногу… Кто я? Ты ведь мне тоже не скажешь, кто ты на самом деле. Но мы оба будем знать или хотя бы догадываться. — Он слегка повел рукой, и я подавил желание отстраниться, избегая легкой накатывающей волны — теплого воздуха? Эфира?.. Чувства были чертовски странные. Он словно бы понимающе улыбнулся. — Дракон, да тот ли? Королевская кровь, но та ли? Путь меж солнцем, луной и звездами, в былом и грядущем… Только не думай, что все — просто так… Да нет, в глубине души, ты так и не думаешь. Благодарю.

— За что? — спросил я, уже даже не пытаясь ничего понимать.

— Еще поймешь. — Он прикрыл глаза. Невидимый шелк рассеялся и я облегченно вздохнул. Обычная глубокомысленная чушь, ведь верно? — Вся трудность в том, — вновь заговорил старик, — чтобы быть в нужном месте, в нужное время. Может быть, вы найдете то, что я потерял. Вернете то, что пропало. Будьте благословенны. Простите меня. И пусть все странное не будет для вас странным. А мне пора.

Старик опустил голову, отворачиваясь, и не оглядываясь пошел прочь. Что ж, не один Бран у нас чудак. В нескольких шагах от нас стоял высокий, в рост человека, немного покосившийся валун, из тех, что были живописно раскиданы по всей местности. На пару мгновений он закрыл удаляющуюся фигуру… Нет, не на пару мгновений. Мы уставились на валун. Ничего не происходило. С другой стороны наш чудак не появился. Моргана издала озадаченный звук. Я сунул безгласному безропотному Ланселоту поводья второй лошади и подбежал к камню. Заглянул за него, посмотрел по сторонам — никого. Пустынная местность. Каменисто-песчано-травянистая. Только ветер колышет шепчущие заклинания травы. Я недоверчиво потрогал шероховатый камень. Теплый, согретый солнцем, поблескивающий гранями налипших, застрявших в трещинках, песчинок, между которыми лихо сновали муравьи. Опустив взгляд, никаких следов я не заметил, правда и почва была не очень подходящей. Внизу лежали останки дракона, поодаль в траве виднелось ровное примятое кольцо — круг фейери или след небольшого электромагнитного смерча, если вам не нравится версия пляски фей. Как-то жутковато… Омерзительное, сбивающее с толку чувство черной дыры в реальности, находящейся совсем рядом, коварно подстерегающей, то ли спереди, то ли сзади — не разберешь, ведь ничего общего с тремя измерениями эта штука не имеет. Подавив легкую панику, я чуть не вприпрыжку вернулся к друзьям. Какой-никакой, а все маяк.

— У кого-нибудь были галлюцинации кроме меня?

Гамлет выразительно посмотрел на приведенного и безмятежного коня, но ни слова вслух не сказал.

— Как он появился, мы тоже не заметили, — прочистив горло, сообщил Олаф. — Трюкач. Наверное, он здорово знаком с местностью. Но лошадку Галахада он привел. Видно, ладит со зверьем. Как по-вашему, кто он такой?

— Понятия не имею, — буркнул я. — Но зато знаю, что сказал бы Бран. Опять Мерлин. Еще одна ипостась. Вот что значит собирательный образ. Особенно, когда рядом валяются еще не остывшие драконы…

Фигурально выражаясь — не остывшие. Рептилии все-таки холоднокровны.

— А что, по-вашему, — иронично осведомилась Линор, — мы тут одни такие исключительные? Может, тут и привидения есть?

— Это было бы здорово, — сказал Гамлет похоронным тоном.

— Ну уж если и баньши смеются… — проговорила задумчиво Линор. Я резко повернулся к ней. Стоило ли говорить об этой галлюцинации вслух при всех? Она кивнула так, будто это была вовсе не галлюцинация или, по крайней мере, не только моя.

— Я ее слышала, — сказала она. И окинула меня странным взглядом, будто хотела сказать что-то еще. — Ну, мало ли что случается? Это ведь не мир меняется…

— А наше представление о нем. Знаю. Сто раз слышал. Чепуха. Мы просто чего-то не знаем. Вот и все.

— Конечно. Все просто.

 

XX. Концерт для сломанных мечей

Пожалуй, даже хорошо, что мы еще не достроили подъемный мост. Мы должны были явиться в Камелот как победители, но такая настороженная испуганная тишина больше подошла бы похоронам, учитывая наличие импровизированного катафалка. Дабы украсить ситуацию, Бран настоял, чтобы рептилии окончательно отпилили голову, невзирая на трудности, с этим связанные, и поместили на видном месте, водрузив на кол, укрепленный на повозке с останками — это был почти единственный экспонат, который мы прихватили, не считая более мелких образцов ткани, зарисовок, результатов измерений и нескольких фотографий — в обычном, рентгеновском и тепловом режиме. Противно, но ничего не скажешь — впечатляюще. Народ пускай не ликовал, но близко подходить боялся. Нарочито торжественно нас приветствовали только Кей и Бедвир со своим небольшим отрядом, а за их спинами к ним примыкали необычайно сосредоточенный Хорс со своими саксами, вооруженными до зубов и жалкая кучка оставшихся в Камулосе, после отъезда архиепископа Карлионского, христианских священников с епископом Блэсом во главе. Выглядела вся эта компания ждущей нападения и готовой к обороне. Старина Кей всегда готов к обороне, всегда несговорчив и всегда будет стоять до последнего, такой же гибкий и податливый как каменная стена. Заняв свое место рядом, он мрачно посматривал на еще одну группу встречающих — молчаливую кучку друидов, загородившую впереди дорогу с непреклонным и зловещим видом. За ними стояла любопытствующая или сочувствующая им толпа, пока обменивавшаяся лишь многозначительными взглядами или перешептываниями. Рука Кея лежала на рукояти меча, то сжимаясь, то чуть расслабляясь.

— Мы — христиане, — сказал Кей вскользь, просто, будто это все объясняло. Блэс кивнул и произнес нечто ободряющее, глубокомысленное и нервное, также не оставляющее сомнений в лояльности новоиспеченного епископа, как и в его некоторой растерянности и беспомощности.

— А мы — не особенно, — прибавил Хорс, покосившись на Кея. — Но для этих бешеных, — он имел в виду компанию друидов, — мы еще хуже. Так что, какой у нас выбор?

Интересно, на чьей стороне был бы Паломид, не занеси его опять в патруль? Он иногда здорово напоминал Пеллинора, но в отличие от этого сухаря, в нем все время проскакивало и что-то озорное, романтическое и не задеревеневшее.

Мы весело поприветствовали друзей, с любопытством поглядывавших на новых персонажей в нашей компании, хотя больший интерес у них все же вызывал палеонтологический экспонат на колу посреди повозки, и проехали еще немного вперед, остановившись перед заслоном магов. Впереди стоял Маэгон, в глазах которого притаился огонек злорадства. Он поднял властным жестом свой посох с верхушкой в виде черного колеса.

— Покажи нам меч, — велел он без всяких предисловий.

Я выехал еще чуть вперед и со снисходительным удивлением посмотрел на него сверху вниз. Заодно, все могли увидеть, что никакого меча при мне нет и в помине.

— Приветствую вас, мудрецы. Откуда такой интерес к вещам столь простым и грубым? И почему нетерпение заставляет вас проявлять любопытство прямо посреди дороги? Впрочем, я польщен торжественной встречей. А теперь вы можете расступиться.

По толпе перед нами прошел неуверенный ропот, она было качнулась назад, но Маэгон крепко стукнул о землю концом своего посоха.

— Слова! — воскликнул он громко. — Экскалибур! Меч королей. Мы должны знать, что он цел и по-прежнему служит тебе!

— Ах вот в чем дело! — весело рассмеялся я. — Ну и что же, если даже он не цел, когда служба его налицо? — я небрежно кивнул в сторону изуродованной головы убиенной рептилии.

Толпа снова заволновалась. Маэгон поскреб землю посохом, требуя внимания.

— Что бы ни сломало священную реликвию, — произнес он проникновенно-мечтательным голосом, — это значит конец твоей власти, Артур. И я уже не произношу «король». Искупить подобное можно лишь смертью. Тебе придется отправиться к богам и ответить перед ними — они тебя отзывают. Последуй же с нами сам. Непокорность повлечет кару стократ более жестокую и вечное проклятие — на всю эту землю и всех ее жителей.

Неслабо сказано.

По стеснившейся толпе прокатилась крупная взволнованная дрожь суеверного страха. Ей вечного проклятия явно не хотелось.

Я тихо посмеялся.

— Из чего только рождаются такие мрачные сказки? Ты даже не знаешь наверняка, сломан ли этот меч, а уже говоришь о проклятиях. Не в мече, впрочем, дело. Дело в мракобесии, которому я потакать не намерен. Ты должен знать, Маэгон, что во многом я все-таки христианин, и ваши законы терплю лишь по собственному желанию. Мудрость твоя мне не кажется очевидной. Белый дракон Вортигерна умер вместе с ним. А что такое Красный дракон, ты должен бы знать.

— Меч!.. — рявкнул Маэгон.

— Он принадлежит мне! — оборвал я его. Таранис подо мной зафыркал и загарцевал. Маэгон покосился на него и подавил желание отступить. — Не наоборот, жрец. Но я вижу, что в Камулосе сегодня поселилось предательство. И пока с этим не будет решено и покончено — никто не увидит Экскалибур! Я вижу, твой выбор уже сделан. Что ж, мы еще увидим, насколько он праведен, и кому из нас придется отвечать богам.

— Бран, — крикнул из заволновавшейся кучки друидов другой жрец. — А ты что скажешь? В чем правда?

Бран и Маэгон давным-давно соперничали за звание среди них мудрейшего.

Бран выпрямился, взирая на соперника с телеги как с трона.

— Когда говорят боги, Маэгон, я не спешу распускать язык. Пусть все идет своим чередом. Я лишь глаза и уши!

— Последователь Мерлина, — с усмешкой проронил Маэгон. — Не веришь плохому. Не признаешь, что миром правит сила, которую нужно кормить нашей кровью, принося в жертву то, что мы можем потерять, пусть с болью, чтобы не потерять главного, чтобы не потерять все. Твоя ставка под угрозой, Бран. Еще одна ошибка и слабость станут последней каплей. Кто не чтит, как должно, старых богов, попадает в жернова их мельницы и будет размолот. Ты понял меня.

Бран стойко смотрел на втайне уже торжествующего конкурента сверху вниз, но не выдержал, и его лицо прорезала озадачившая того озорная улыбка. Собственно говоря, после того как наши колдуны на некоторое время уединились в домике, где мы нашли самого Брана, он уже видел клинок целым и даже попытался поколоть им дрова. Сам он взглядов Маэгона изначально не разделял, но мы просто лишили его ненужного беспокойства по дороге, так как он подозревал, что именно так все и будет происходить, а неприятностей с сердцем ему на сегодня уже хватило.

— Я понял тебя. Но свершится лишь то, что свершится. Я нашел вам спасителя. Ваше дело и воля — искать себе погибели. Подобно зверю из бездны, чья туша лежит под холмом, людям на посмеяние, в чьих мертвых глазах ты можешь прочесть будущее своих заблуждений!

Бран презрительно толкнул ногой кол, на который была насажена голова дракона. Кол перекосило, голова под собственной тяжестью свалилась с него и с глухим стуком плюхнулась на дорогу. Друиды дрогнули и подались назад. Толпа за ними проделала это в утрированной форме, с охами и ахами. До некоторых лучше доходит со спецэффектами.

— Я сказал, — с презрительной усмешкой сказал Бран, украдкой лукаво поглядывая на Мерлина, который слегка улыбался в усы и пока намеренно не вмешивался. Каждому овощу — свое время!

— Что же ты предлагаешь? — спросил Маэгон, с усилием оторвав завороженный взгляд от нашего трофея.

— Ждать! — сказал Бран со зловещей улыбкой. — Ждать.

Маэгон потемнел лицом и прищурился, медленно, угрожающе поднимая вверх верхушку посоха в виде массивного черного колеса, а может, жернова.

— Ждать и гневить богов?..

— Маэгон! — послышался вдруг голос сбоку, не то чтобы громкий, но откровенно насмехающийся. Все, затаив дыхание, отвлеклись на заговорившего. Король Мельвас, как всегда производящий впечатление довольно устрашающее в своем полузверином наряде, в сопровождении не менее звероподобных приближенных, азартно оскалился. Кей, глядя на него, с сомнением напрягся. Мельвас посмотрел на нас с явным весельем. — Посмотри, Маэгон — на небе ни облачка! Откуда взяться грому? — И он рассмеялся своим жутковатым лающим смехом — его люди подхватили — потом резко остановился, поднял руку в пугающей тишине, и со всей своей бандой перешел к нам.

— Что, все эти смельчаки, что не с нами — против нас? — спросил он с издевкой, окидывая толпу орлиным взором. Толпа, на самом деле просто любопытствующая, скромно затихла, еще подаваясь назад и понемногу рассасываясь по сторонам, чтобы ее ни в чем не заподозрили.

Маэгон посмотрел на короля Клайдского пораженно, если не потрясенно — он не ожидал подобной выходки от него, поклонника древности, прежде не брезговавшего человеческими жертвоприношениями. Но с того единственного раза, которому я был свидетелем, Мельвас перестал находить удовольствие в бездарной трате ресурсов, так и не принесшей ему желанного результата. Странно, правда, что он сейчас решил не воспользоваться случаем. Впрочем, он всегда был себе на уме, и друиды ему тоже не указ.

Стоявший особняком ото всех Кадор задумчиво поглядел в одну сторону, потом в другую и потер подбородок.

— Закон есть закон, — словно нехотя проговорил Кадор со вздохом мудро воздерживающегося. — Всегда может быть доказано на деле, на чьей еще стороне сила. — Он пожал плечами и развел руки. Константина рядом с ним не было. Тот держался поодаль, почти не двигаясь, и следил за происходящим молча и пристально, мрачно прихватив зубами губу и хмурясь. На отца он поглядывал с еле сдерживаемым раздражением, если не с презрением. Тот в его сторону не смотрел вообще, делая вид, что его не существует. Момент Кадору не нравился, он явно не считал его выигрышным, при любом раскладе. Константину он, с одной стороны, не верить не мог. Но он бы не желал связываться с языческими штучками, которые могут поворачиваться своим жалом в любой момент в какую угодно сторону, невзирая на мирскую пользу и логику. И он сомневался, стоит ли ему как-то поддерживать того, кто считается его родичем. В случае если тот проиграет и навлечет на себя по недосмотру все обещанные проклятия, это может сказаться и на самом Кадоре не самым радужным образом. — Я желал бы быть лишь беспристрастным наблюдателем и взять на себя труд проследить, чтобы разрешение спора велось честно и все стороны были ограждены от беспорядков, поспешных или недостойных деяний, и чтобы вред, какой может быть посеян, свелся к возможно меньшему. Думаю, честный бой между избранными сможет разрешить затруднение должным образом и показать, чего именно желают боги, каковы бы ни были посылаемые ими знаки, которые нам, смертным, легко постигнуть ошибочно, раз даже мудрейшие из нас друг с другом не согласны, и навлечь на себя беду, вкупе к тем, коих и так у нас немало.

— Благодарю, любезный кузен, — сказал я серьезно. Это было как раз то, что нужно. — Так мы и сделаем. За замком есть большое ровное место. Все усомнившиеся могут собраться там и проверить нашу силу на деле и на собственной шкуре. Отправимся туда, и пусть на одном конце поля встанут те, кто еще верен короне Камулоса, а на другом — те, чья вера нуждается в подкреплении. Солнце уже склоняется, но пока еще достаточно высоко, и прежде чем оно коснется западных холмов, все будет решено. Dixi, — бросил я друидам на латыни. Почти откровенное издевательство — напомнить им о Риме. Они стерпели. Пока.

— Кстати о короне, — пробормотал Кей ворчливо, когда напряжение схлынуло, и все возбужденно зашевелились и загомонили, собираясь к указанному ровному месту за замком. — Ты бы уж не бросал ее где попало.

Один из его людей подал ему некий предмет, завернутый в алый шелк, а Кей с ухмылкой передал его мне.

— Надеюсь, запасной меч ты для меня тоже прихватил? — спросил я ехидно. Кей надулся и закатил глаза.

Бедвир кашлянул и с улыбкой протянул мне меч.

— Твой собственный. Помнишь, как ты отдал его мне, у алтаря Гофаннона?

Я взял и меч, и с любопытством посмотрел на Мельваса. Не всерьез ли он принял слова, сказанные когда-то у каменных ножен скандального королевского меча?

— Как насчет знамений, Мельвас, баньши сегодня ночью не кричали?

Тот ответил знакомой волчьей ухмылкой.

— Может, что-то и крякало. — И загадочно прибавил: — Смотря для кого.

— Чихать я хотел на всех ваших баньши, — проворчал Хорс и обратился к своему бульдогоподобному помощнику. — Седрик, на твоем месте, я проверил бы не только мечи и топоры, но и луки. До одного капища нам эти священные действа.

— А я постараюсь держать поблизости адскую гончую, — зловеще пообещал Бедвир.

Когда-то этот пустырь использовался в более цивилизованных целях. Вбитые в землю, еще оставались фрагменты посыпанных ракушечником дорожек и осколки клумб. В одном углу, рядом с почти целыми солнечными часами, сохранился полуразрушенный фонтан, служивший в последние времена поилкой для лошадей. Олаф собирался устроить тут как-нибудь показательную водную феерию, но пока просто наладил снабжение поилки свежей водой и избавил ее от всякой дряни, накопившейся за бог знает сколько времени. Кроме статуи безымянного божества в центре, от которой мало что осталось — собственно, статуя давно была разбита и повержена, так что из воды поднималась только оббитая и позеленевшая от водорослей мраморная рука. Олаф никак не мог придумать, что лучше — просто выбросить ее оттуда или еще можно как-то попробовать ее восстановить, и потому не трогал совсем, даже не поднимая, пока не придет к определенному решению. В конце концов, была еще масса вещей, отвлекавших его внимание, а торчавшая из воды рука выглядела довольно забавно сама по себе, не очень-то напрашиваясь на немедленное исправление ситуации.

Недалеко от фонтана расположился наш роялистский лагерь. Колдуны предпочли пока отсиживаться в небольшом шатерке, особенно не показываясь. Там же с ними скрывался и Экскалибур, не только восстановленный, но теперь куда более прочный и, для полноты колдовства, нержавеющий. Новые фигуры в нашей компании вызывали некоторое любопытство, но несильное, представляясь в данный момент не столь существенными, как назревшая внезапно проблема.

Бедвир взял с собой Марцеллина и действительно сходил за Кабалом. Но вернулись они даже не втроем, а впятером, сопровождаемые мальчишкой в потрепанном плаще грума с низко опущенным капюшоном, из-за пазухи которого выглядывала любопытная, черная как сажа мордашка королевы Мэб. Что-то в этом груме было знакомое. Не успел я как следует приглядеться, как он неуклюже спихнул капюшон назад, и я во всей красе узрел принца Гарета Лотианского.

— Что это ты здесь делаешь? — ошарашенно воскликнул я.

Глаза Гарета возбужденно блестели.

— А правда, что черные кошки приносят удачу? — вопросил он одновременно со мной.

— Истинная.

— Вот здорово! — чуть не захлебнулся Гарет. — Никогда не думал, что увижу настоящего дракона, ну или хотя бы его голову! Если уж ты с ним справился, ты ведь не позволишь им взять над тобой верх, правда? — он восторженно уставился на меня.

— Во-первых, — назидательно сказал я, воспользовавшись паузой в его словах, — запомни на будущее — никогда не пытайся справляться с драконом в одиночку. Разве только у тебя не будет выбора. Во-вторых — зачем ты здесь? Тут для тебя небезопасно.

— Ну да… — протянул он недоверчиво. — Это только мама так думает. Я знаю, что безопасно. Меня и так никогда никуда не отпускают, а сбегать выходит так редко… а потом еще считают меня никчемным. Я же знаю! — его голос расстроенно упал. — И не хочу я возвращаться. Мой отец собирается выступить против тебя. Может, если ты скажешь ему, что я с тобой, он не станет? Это бы его испугало…

Испугало? Ну и шуточки. Я взял Гарета за плечи и слегка потряс. Королева Мэб недовольно мяукнула.

— Гарет, о чем ты говоришь? Как ты можешь этого хотеть? Это, знаешь ли, чертовски плохо бы выглядело. Никогда не следует так поступать, если хочешь рассчитывать хоть на какую-то ответную честность. Так что извини, но воспользоваться этим маневром я никак не могу. Тебе придется вернуться.

Не то чтобы мне хотелось от него избавиться. Тем более что я чувствовал некоторую вину за то, что так и не нашел случая поговорить о нем с Моргейзой — наши встречи были мимолетны, и она каждый раз так ловко ускользала от этой темы, что я опять вспоминал о ней, когда бывало уже поздно. Но сегодняшний случай совсем не казался мне удобным.

— А, да ты хоть знаешь, что это плохо… Я хотел бы… А как он может не видеть, что это так… — он неопределенно помахал руками, — ну как в сказке! Правда! Я вовсе не хочу возвращаться!

Я ободряюще похлопал его по плечу.

— Кей! — позвал я. — Отряди-ка несколько человек, пусть проводят принца Лотианского туда, где его наверняка уже ищут. Ему здесь не место.

Гарет скорчил совершенно несчастную рожицу.

— Не обижайся, Гарет. Тебе тут и правда не место. С отцом твоим ничего не случится — я прослежу. А когда все решится и все будет в порядке, обещаю, что поговорю с твоими родными, и мы тебе придумаем какое-нибудь приключение. Может, даже вместе выйдем в ближайший поход. Так что не грусти, все будет хорошо.

— Не отсылай его, — внезапно послышался сзади голос Мерлина. Я удивленно оглянулся. Мерлин стоял за моей спиной. Не иначе, как его привлекло мяуканье королевы Мэб. Отец всегда обожал кошек. Гарет уставился на него во все глаза, с надеждой и изумлением.

— Это невозможно, — решительно ответил я.

— Сколько тебе лет? — спросил Мерлин Гарета.

— Тринадцать. Почти.

— Вот видишь, — сказал Мерлин. — Он уже взрослый человек. На дворе же благословенный пятый век. Он имеет право на самостоятельные решения.

Гарет просиял и убедительно закивал. Кей остановился рядом и крайне подозрительно поглядел на новую личность, дающую мне советы. Но на Гарета он поглядывал с улыбкой.

— Дело совсем не в этом, — возразил я. — Я не хочу, чтобы потом говорили, будто я удержал при себе Гарета как заложника, чтобы надавить на его отца.

— Чепуха. Он же пришел по своей воле. Нельзя этого не уважать и так просто от этого отмахиваться.

— Я вовсе не отмахиваюсь! — возмутился я. — Мне нравится Гарет. И будьте уверены, я оценил то, что он пришел.

— Тогда пусть остается. Никто ведь не собирается причинить ему вред. К тому же он, кажется, твой родной племянник? Никуда из семьи он, считай, не ушел.

— Точно! — выдохнул Гарет.

— Ну уж не знаю, как это мне простит его матушка — моя сестрица… — Даром, что названная. Я покачал головой и усмехнулся, подумав, что это все же, наверное, к лучшему и так ей и надо, раз уж Гарет так стремится вырваться из-под душной опеки.

— Артур, я останусь! — заявил Гарет, радостно подпрыгивая, правильно расценив мою усмешку.

— Если человек так этого хочет, — проговорил Мерлин, — ему просто нельзя отказать.

— Ну хорошо, хорошо, считайте, что уговорили, — кивнул я. — Но вот прослыву злодеем — будете знать!

— Ура! — завопил Гарет и подкинул в руках слабо протестующего котенка. — Она действительно приносит удачу!

Мерлин ненавязчиво отобрал у него котенка. Вскоре недовольное мяуканье сменилось умиротворенным мурлыканьем. Кошки отца тоже всегда обожали.

— Пошли, Гарет, посмотришь поближе на голову дракона. Ты ведь умеешь хранить секреты? — И он увел его с собой. Может, Гарет и остается с нами, но на поле его никто не пустит, пусть мне не рассказывает никто про его солидный возраст.

Я посмотрел на ту сторону. Трудно было сказать, что именно творится во вражьем стане. Курился дым над жаровней, над которой колдовал Маэгон, скопление народа гудело и колыхалось как пчелиный рой. Кадор расставлял по краю поля оцепление и приглядывал за всем взором мудрого, но раздраженного филина. И никто из них еще не знает, что результат предопределен. Когда-то что-то говорил наш добрый Линн о естественности власти, имеющей неестественное происхождение, о ее сверхъестественности и божественности. Смешно. Ему все это уже не осуществить. Но мы ведь не имеем в виду ничего такого далеко идущего, не правда ли?

— Что-то не пойму, движется ли дело, — сказал я.

— Они посылали за Пеллинором, — сообщил подошедший с сатанинской улыбкой Мельвас. — И появился он совсем недавно. А у Кадора вышла ссора с сыном. Константин рвется в бой, а отец ему запрещает. Маэгон шипит, что родительское мнение в делах богов не указ. Кадор посылает Маэгона ко всем чертям, называет его поганым язычником, по которому геенна плачет, и грозит объявить друидов в Корнуолле вне закона.

— Молодец какой! — невольно восхитился я.

Подошедший было Бран что-то кудахтнул, и с обиженным видом отлетел к фонтану, посмотреть, не отражается ли в воде что-нибудь судьбоносное.

— Школа Мерлина вне подозрений! — крикнул я ему вслед на всякий случай. Бран отмахнулся, мол, и сам знает.

Кадор протяжно дунул в рог, призывая к готовности.

— Ну вот, что-то уже готово, — сказал Кей. — Сейчас посмотрим, кто выйдет первым…

На той стороне вдруг раздались крики и шум схватки. Люди Кадора бросились было туда, но маленький осиный рой уже вылетел из толпы и, отделившись от нее, распался на полдюжины человек. Маэгон что-то гневно кричал им, они отвечали ему полным презрением. Потом эти шестеро направились через поле к нам, один из корнуэльцев обогнал их и помахал руками, видимо, показывая, что это еще не начало, а все еще перераспределение сил. Другие из людей Кадора проследили, чтобы им никто не препятствовал.

— Паломид! — с непонятным воодушевлением воскликнул вглядывавшийся Хорс. Только что русая борода у него радостно не раскраснелась. — Ну, сукин кот! Всегда знал, что у него ветер в голове — надо же, решил к нам податься!..

Саксонский посол только что не прыгал на одной ножке, откровенно веселясь. Его лейтенант Седрик взирал на него со скорбной смиренной миной.

— Правильно, крошка! Пусть этот старый пень сам отдувается! — веселился эделинг. Под старым пнем он, видно, имел в виду Пеллинора.

Заметив наконец, что все на него уставились, Хорс унялся и напустил на себя солидный вид, довольно разглаживая усы и бороду.

Вприпрыжку прискакал новоиспеченный епископ Блэс.

— Воистину достойный юноша! — сообщил он, благодушно кивая в сторону Паломида. — Жаль, что не христианин.

Бран закатил глаза и презрительно фыркнул.

Паломид приблизился и, не доходя до нас нескольких шагов, поклонился в мою сторону.

— Приветствую тебя, мой король. Человек, который может одолеть чудовище, стоит того, чтобы я за него сражался, есть при нем какой-то древний меч или нет. — Тем более что Паломид все равно никогда не мог его толком разглядеть. — Что-то жрецы напутали. Меня лишь удивляет лорд Пеллинор.

Да уж, подумал я. Пока Камулосом управляла эта команда, в замке все же, кажется, не обреталось никаких алтарей для человеческих жертвоприношений. Пора разобраться с тем, что мы тут понавезли.

Я пожал Паломиду руку.

— А с тобой я ничего общего иметь не желаю, — заявил Паломид ухмыляющемуся Хорсу и задрал нос. Хорс мне весело подмигнул.

— И все-таки, Пеллинор на той стороне, — уточнил Бедвир. — Но боги, надеюсь, все же на нашей.

— Бог, — машинально поправил Кей.

— Именно, — кивнул Бедвир.

— Вот мы и собрались, кому жизнь не мила! — промолвил Мельвас, с мечтательным видом хлопнув в ладоши и потерев руки. — Если проиграем, нам всем глотки перережут, и это если еще повезет!

— Точно, — согласился я. — Все помнят мое пожелание? По возможности, поменьше убивайте.

— Ты в своем уме? — поинтересовался Мельвас.

— В нем… Галахад, а ты куда? — Я выразительно глянул на беззаботно приближающегося Фризиана, пробующего на ходу, достаточно ли хорошо заточен его меч, постучал пальцем по виску и указал на его руку в лубке. — Ты не будешь в этом участвовать.

— Почему? — простодушно изумился Фризиан. — Ты только подумай как эффектно — одной левой!

— Мало было ткнуть дракона в глаз? Лавров на сегодня не хватает? Или мечтаешь о посмертной бессмертной славе?

— А если да, то что?

— Ничего. Твое дело.

— Эй! — воскликнул Мельвас, оглядываясь не то насмешливо, не то затравленно. — Проклятье на ваши головы! Что вы затеяли? Хотя, похоже, это значит только одно — вы знаете, что ничем не рискуете! Ведь так?

— Вовсе нет, — искренне потряс головой Фризиан.

— Конечно, так, — сказал я. — Поэтому я и хочу, чтобы все мы попробовали обойтись самой малой кровью. Хотя понимаю, что совсем без нее не обойдется, иначе ни до кого ничего просто не дойдет. К сожалению.

Кадор протрубил вопрошающий сигнал. Я взял рог у Кея и ответил. Пусть первый выходит.

От толпы на том краю поля отделилась небольшая группа. А вот и еще один так называемый родственничек — король Лот. И его команда в дюжину паладинов. Ну ладно, насчет дюжины я приврал для красного словца, их был только десяток, и сам Лот — одиннадцатый. Думаю, он понятия не имел, куда подевался Гарет, и я не буду первым, кто ему об этом скажет.

— У него щит, — заметил Бедвир с неким намеком в голосе. Он уже предлагал мне прихватить с собой такую штучку, да я отказался.

— А у меня меч длиннее, — сказал я.

— Ты прямо как Галахад, — довольно ехидно заметил он.

— Только у меня рука не сломана. Ну что, десяток добровольцев для первого боя наберется?

После некоторого отсева желающих, остались, помимо вездесущих Гавейна, Ланселота и Галахада: Мельвас, Паломид, Хорс, Седрик и конечно же Кей, Бедвир и Марцеллин.

Пожалуй, с такой компанией все должно пройти отлично. Напоследок удовлетворенно кивнув, я сбросил алый плащ, оставшись во всем черном, не считая, конечно, деталей разнородного металла.

— Вороны — мои любимые птички, — напомнил я Кею, перехватив его веселый взгляд.

— Ясно, — сказал Кей. — Значит, ты говоришь, что убивать надо поменьше?

— Они об этом пока не знают.

Лот поджидал меня, стоя чуть впереди своих людей. Кроме щита, его прикрывал его любимый тисненый кожаный панцирь, с которым он, похоже, сроднился. Я не сразу понял, смутило его или вдохновило мое внешне куда более наплевательское отношение к защите. Но не объяснять же в такой ситуации, что после всяких там драконов я заподозрил у себя в левом плече некое растяжение и при первом же ударе по щиту соответствующая рука может вообще отняться и превратиться в мертвый груз, так что лучше на нее особенно и не полагаться.

Лот приветственно поднял руку, с некоторой тревогой стрельнув своими темными глазками на подвижной, немного смахивающей на мышиную, физиономии на зловеще вырисовывающуюся в солнечных лучах жутковатую фигуру Мельваса.

— Позволь сказать тебе пару слов, Артур, прежде чем мы начнем.

— Конечно, — ответил я с легкой заминкой. Может, он все-таки знает о Гарете? Похоже, заминка от Лота не укрылась.

— Я понимаю, зачем ты это сделал, — сказал он сочувственно. — Я озадаченно поднял бровь, но прежде чем успел придумать оправдание, он продолжил: — Я поступил бы на твоем месте точно так же. Победив чудовище и оказавшись сам обреченным на смерть, я бы тоже предпочел умереть сражаясь, от меча, а не под друидским ножом.

Я с изумлением воззрился на Лота. Ах вот что он, оказывается понял! Тогда Гарет здесь совсем ни при чем.

— Ты ведь все равно не сможешь продержаться против всех, — продолжал Лот, воодушевленный моим странным взглядом. — Что, если ты слишком устанешь и не сможешь сражаться? Если ты понимаешь, что я хочу сказать — ты мне нравился, Артур, и ты брат моей жены. Не сомневайся, если ты дашь мне возможность, я сделаю все быстро и чисто. Ты едва ли успеешь что-то почувствовать. Клянусь!

Ах значит, если я дам ему возможность?.. Ну и дипломат наш дорогой Лот! Не удержавшись, я расхохотался, восхищаясь подобной непосредственностью. Лот принял сперва скорбный вид, потом слегка насупился.

— Спасибо, брат! — весело сказал я наконец, утирая выступившие от смеха слезы. — Я отлично все понимаю! Будь покоен. Так почему бы нам не начать?

Лот глянул на меня еще раз с сомнением — издеваюсь я над ним или меня просто разобрал пресловутый «юмор висельника», и мы обнажили мечи. Еще двадцать человек почти одновременно сделали то же самое. Поразительная музыка. Старательно прикрываясь щитом, обтянутым жесткой кабаньей шкурой, Лот двинулся в атаку.

Бой не продлился и пары минут. Тянуть было незачем. Народу и правда было много, и чем быстрее будет кончаться каждая конкретная схватка, тем не только быстрее кончится все представление, но и меньше окажется загублено невинных душ. Я быстро порубил щит Лота в капусту, уворачиваясь от ошметков которого он споткнулся и с незначительной моей помощью растянулся на земле, с моим клинком, застывшим у его горла.

— Постой! — поспешно вскрикнул он. — Я не желал тебе зла! Я хотел лишь предотвратить ненужную жестокость!

— Сдаешься? — спросил я.

Он кивнул, косясь на слишком близко сверкающее лезвие.

— Тогда ее и не будет. Пусть твои люди сложат оружие.

Как только это было сделано, я протянул Лоту руку и помог подняться. Лицо у него было совершенно пунцовое, и в глаза мне он предпочитал больше не смотреть. Впрочем, кроме растерзанного щита, никакого ущерба он не понес. И его люди почти что тоже. Разве что Галахад слегка распорол своему противнику предплечье, а противник Мельваса, когда бой остановился, а следовательно и утонченная игра с ним Мельваса в кошки-мышки, упал в обморок от облегчения. Марцеллин получил ранение в бедро — не тяжелое, но на сегодня из строя выбыл.

— Кажется, я ошибся, — полувопросительно проговорил Лот.

— Ничего, — ответил я. — Это бывает. Если бы я знал лишь столько, сколько ты, пожалуй, я бы принял твое предложение.

Он еще немного покраснел:

— Я ничем тебя не оскорбил?

— Ерунда.

— Может, у тебя и получится, — сказал он с сомнением. Потом слегка потряс головой: «да нет, не может быть!» И побрел прочь с поля.

Следующая попытка, возглавляемая Уриенсом Гоорским, со всего лишь шестью соратниками, была подавлена еще скорее. С несколько более серьезными последствиями: Хорс на что-то оскорбился и перерубил своему оппоненту ключицу, после чего выживание последнего оказалось под большим вопросом. Интересно, на какой стороне оказался бы скандальный старичок Леодегранс? Этого мы никогда не узнаем. Мельвас, Седрик и Галахад, решивший передохнуть после случайного удара по раненой руке во время первого боя, в этой схватке не участвовали.

Далее последовали Родарх Деметский, еще пара властителей из Уэльса и еще кое-кто из мелких князей. Более-менее серьезно пострадавших в этих схватках тоже можно было пересчитать по пальцам. Мельвас в перерыве обеспокоенно перехватил меня.

— Артур, тебе следует убивать. Напугать их, иначе они будут продолжать лезть и лезть, раз это обходится им дешево! Убей хоть одного — другие присмиреют.

— Знаю. Обещаю, как только подвернется удобный случай, так и сделаю.

И случай подвернулся. Один дикий князек с севера, и прежде всем известный как редкая скотина, начал с того, что вылил на всех присутствующих здоровенный ушат непристойностей, причем таких, каких не следует слушать не только дамам и подрастающему поколению, но и пиратам в портовом борделе, понося наши, мягко говоря, бабьи порядки и вещая, что мечи их жаждут погрузиться… ладно, дальше сплошной фрейдизм, интересный только психоаналитикам. Сопровождали его всего лишь пятеро.

— Тот самый случай! — довольно заметил я Мельвасу. Дело было даже не в сиюминутном поведении жертвы. Народная молва составила ему такое «досье», жить с которым, по-моему, совершенно незачем. Даже здесь в Камулосе он позволил себе пару весьма неприятных выходок, хотя и не совсем удавшихся, благодаря один раз Галахаду, а другой Ланселоту, и довольно невинных по сравнению с тем, что о нем рассказывали, и уже получал от меня кое-какие предупреждения. Поскольку дело касалось дам, уточнять не стану.

И чтобы получилось еще страшнее, я пожелал порубить их всех в одиночку. Это было, конечно, не совсем по правилам, но предложи я такое условие, никто из противников возражать бы не стал. Зато была буря возражений с другой стороны. Но уже порядочно заведенный и разгоряченный предыдущими победами, я решил настоять на своем. Только Мельвас, еще один такой же самоуверенный и кровожадный, никак не соглашался отказываться от удовольствия. В конце концов, пришлось ему уступить, а уж вдвоем мы сумели отбиться от прочих желающих принять участие в воспитании дикаря Агвизеля, а заодно и всех случайных свидетелей.

— Выходи, Хрендрагон! Выходи, подлый трус! — выкрикивал Агвизель на свою голову, а венцом всего, в приступе эксгибиционизма, обнажил свои костлявые филейные части, и разразился совершенно неприличной радостью, увидев, что нас только двое.

Может, кому-то и кажется, что трое на одного — достаточно хороший расклад для тех, кого трое, но на практике вышел короткометражный фильм ужасов. Те трое, которым достался Мельвас, выглядели поозабоченней, чем те, что оказались напротив меня. Эти последние были уверены в том, что худшее им наверняка не грозит, вследствие мягкости если не моей руки, то сердца, а может быть, головы. Им было невдомек, что отказавшись от явного преимущества, я отказался всего-навсего от всяких угрызений совести.

Когда Мельвас распорол брюхо первому, я уже загонял меч в глотку второму — первый уже слабо хрипел и бился на земле, теряя остатки крови и дыхания через почти перерубленную ногу и рассеченную до легкого ключицу. А ведь я бы даже не сказал, что особенно торопился. Такие дела надо совершать со смаком… Несмотря на стоны и вопли, вокруг воцарилась тишина, какой не было с самого начала. Над полем наконец повис страх. Я ощущал его и пил — с неожиданным, нездоровым, леденящим наслаждением.

— Извини, приятель, — ласково сказал я, наступая на пятящегося, смертельно побледневшего и трясущегося Агвизеля, который наконец-то понял все мои предупреждения. — Кто-то ведь должен сегодня умереть. Ты отлично подходишь.

От первого же удара его меч полетел в сторону. Вторым я легко вогнал лезвие ему под ребра и косо дернул. Он попытался поймать хлынувшие в рану разорванные внутренности. В абсолютно трезвых глазах стоял потусторонний ужас.

— Во имя богов!.. — просипел он, падая на колени. — Нет!

— Поздно, — сказал я. Запах крови приятно пьянил. — Все равно теперь умрешь. Выбирай — быстро или медленно, когда сгниешь живьем от заражения.

Он тоскливо вздрогнул и подставил шею. Закончив, я оглянулся на Мельваса, и тут же подскочил ближе. Вот ему приходилось туго. Двое оставшихся сильно на него наседали, хотя один из них уже сильно припадал на одну ногу.

— Эй! — окликнул я. — Агвизель мертв. Вам этого недостаточно?

Они приостановились, и один, тот, что покрупнее и не хромал, издал короткое ржание.

— Мертв? Ну и пес с ним!

Потом северянин с оценивающим любопытством уставился на меня поверх небывалой густоты и черноты зарослей на лице.

— Как думаешь, ты и против меня выстоишь?

Я улыбнулся и приглашающе приподнял окровавленный клинок. Здоровяк ухмыльнулся.

— Отбой! — сказал он весело, пятясь и поднимая руки, чуть разводя в стороны, так что хоть меч в них и оставался, но был уже демонстративно безопасен, пока он не убрал его в ножны, очень аккуратно, всячески показывая свою добрую волю. Затем он нетерпеливо глянул на труп Агвизеля, вернее, на свалившуюся с головы того помятую, явно низкой пробы, но золотую диадему. — Если ты не против, — проговорил он, кивая на оный предмет. — Агвизель был моим братом.

Судя по счастливому тону говорившего, кровная месть мне точно не грозила.

— Я не против.

Мельвас стоял, опираясь на меч и устало отдуваясь. Ему вообще было не до таких глупостей. Так что он тоже не был против.

Северянин ловко подхватил венец с земли и стряхнул с него жирноватую от крови грязь.

— Ты — хороший вождь, Артур, — сказал он серьезно. — С тобой можно иметь дело. Меня зовут Карадос. Теперь я вместо Агвизеля. Пока ты жив, я буду тебе верен. Идет?

— Идет, — кивнул я, и мы расстались добрыми друзьями.

Мельвас откашлялся.

— Его я бы тоже прикончил, — хрипло заметил он с легким сожалением. — А впрочем, может и так хорошо.

— Ты не пострадал?

— Нет. Выдохся, дурак старый. Решил порисоваться, как мальчишка. Мог бы понять сразу! — Я вопросительно посмотрел на него. — Этому недоношенному вонючему хорьку было велено тебя разозлить, это же ясно как день, спровоцировать на то, на что ты чуть и не пошел… Ну я понимаю, в твоем-то возрасте! Но я-то! Выйди ты один на шестерых, как ты хотел и, понятное дело, если тебя и не убьют, то вымотают так, что следующий удар станет точно последним. Двое на шестерых, конечно, тоже счет неплохой. Ты еще можешь держать меч?

— Конечно, — успокоил я его. — Это была чепуха.

Мельвас пробурчал под нос серию нечленораздельных ругательств. И раздраженно посмотрел на трупы. Зрелище его смягчило.

— Нам повезло, что когда нужно, ты все же умеешь становиться беспощадным и время не тянешь. Но мы сейчас очень недалеки от поражения.

— Тебе необязательно принимать участие в дальнейших схватках.

Я посмотрел на противоположную сторону. Там шло какое-то брожение, и новая группа формировалась с опозданием.

— Мне — нет. А кое-кому — обязательно.

Я ухмыльнулся.

— А ведь когда-нибудь турниры станут пустой забавой!

— А? — не понял Мельвас.

— Извини. Дурная привычка говорить вслух с самим собой всякие глупости.

— Ну вы и порезвились, — услышал я осторожный голос Гамлета, остановившегося неподалеку и ошарашенно поглядывающего на лужи крови. — Кажется, дело идет к кульминации.

— Давно пора, — сказал я беззаботно.

Гамлет смотрел на меня знакомым задумчивым взглядом и потирал подбородок.

— Тебе это понравилось, — произнес он.

Я пожал плечами:

— Есть время собирать камни и время разбрасывать.

— Ладно, — пробормотал Гамлет и отвернулся. — Давай отойдем от мертвецов. А то люди Кадора никак не решат, пора ли их оттаскивать, или просто безопасно ли подходить.

Кадор объявил минутную передышку, пока готовилась следующая команда, отстаивавшая права богов и желающая отправить нас ко всем чертям со всей возможной помпой.

— И все же вышло грязно, — заметила подошедшая Антея, решившая заодно проверить, не оказались ли повреждены некоторые сугубо резервные средства защиты, скрытые среди привычных деталей моего повседневного костюма. — Ну что ж, какие времена, такие нравы. Только знаешь что? После Стоунхенджа мне пришла в голову одна мысль. Не стоит совсем уж недооценивать этих людей.

— Не волнуйся, я их не недооцениваю. Разве что себя переоцениваю. Но дурака не жалко.

Она засмеялась.

— Я этого не говорила! Хорошо, все в порядке. Пожалуй, будет самым простым, если в крайнем случае ты воспользуешься кольцом, — она постучала ногтем по небольшому перстню с красным искусственным камнем, который, собственно, не был камнем, на безымянном пальце моей левой руки. Ты помнишь, как оно включается — если надавить ногтем большого пальца на трещину на ободке…

— Конечно, помню…

— У меня идея. Если задеть в этот момент камнем по чужому клинку, того парня здорово тряхнет током. И никто ничего не поймет!

Я засмеялся.

— Точно. Такая старая, старая сказка о человеке, который мечом отбивал все капли дождя. Мне всегда хотелось узнать, что бы произошло, случись рядом молния. Такой отличный громоотвод!

Кадор протрубил трижды переливчатый сигнал.

— Ну слава богу! Последний акт и занавес! А потом — явление меча народу! — Я по-братски поцеловал Антею в щечку, она смешливо фыркнула, и мы расстались.

Всего лишь пятеро воинов выдвинулись с той стороны, и начали приближаться, медленно, торжественно, слегка вразвалочку, как фигуры сказочных зверей. Обнаженные заранее мечи поблескивали, как и фанатичные взгляды. На этот раз вел Пеллинор, а за ним шли не те, кого он отбирал как подчиненных себе, а такие же убежденные полусумасшедшие упрямцы, собранные с бору по сосенке. И это было куда серьезней, чем все предыдущее представление вместе взятое. Галахад снова рвался в бой и, учитывая серьезность положения, был допущен. Лишних жертв, особенно из числа друзей, по-прежнему не хотелось. Ланселот и Гавейн были чем-то самим собой разумеющимся. И еще мы прихватили с собой Кея. После того как во время ордалий в Лондиниуме у него сломался меч, он буквально рыл землю копытом.

— Приветствую вас, идущие на смерть! — сказал я небрежно, делая вид, что обращаюсь к воинству Пеллинора.

— Уже и Цезарь! — заметил Олаф. — Это прогрессирует!

— Я еще скромничаю.

— Знаю, Господи!

И мы с улыбкой пошли им навстречу. Однако не успели мы сойтись, как случился маленький переполох. Послышались растерянные крики, шум, и внутрь круга ворвался бешено ржущий вороной жеребец. Всадника никто не торопился останавливать, как это сделали бы с любым другим посторонним при помощи стрелы или снаряда из пращи. (Хотя пара камней, кажется, все-таки, пролетела). Кадор гневно завопил:

— Константин!..

Подлетев к нам, лихой принц Корнуолла, не дожидаясь остановки коня, ловко соскользнул на землю и, обнажив меч, плашмя ударил скакуна по крупу. Тот всхрапнул и умчался прочь. Получил передышку, бедняга.

— Следуя голосу совести, — вызывающе объявил принц Корнуолла, — я здесь! Пусть все знают, что именно я принес весть о проклятии. Я знаю, что видел именно то, что видел. И для меня было бы бесчестьем остаться теперь в стороне. На жизнь или на смерть, я вступлю в бой, отстаивая истину! — И он задорно, с насмешливой улыбкой, отсалютовал мечом. Надо отдать ему должное, жест получился красивый. И я бы даже сказал, довольно смелый. Впрочем, я всегда говорил, что он кто угодно, но только не трус.

С ответной усмешкой, я кивнул головой.

— Ты видел то, что видел. Просто иногда этого бывает недостаточно. Что ж, по крайней мере, это простительно.

Константин усмехнулся и злорадно глянул на Пеллинора, отступая ближе к его армии.

С безумной спешкой, видно обогнав еще кого-то рвущегося в бой, в нас сзади врезался Бедвир. Других причин его спешке быть не могло. Раз уж на другой стороне появился лишний, то и у нас мог появиться безнаказанно.

— Кажется, вам понадобился шестой! — выпалил он и покосился назад, где развеселая парочка — Хорс и Паломид разочарованно возвращались к зрителям у солнечных часов.

Кей рассмеялся и приветственно хлопнул приятеля по ладони. Мы сделали то же самое. Константин демонстративно презрительно наморщил нос. Скотина он, что ни говори.

— Довольно, — провозгласил теряющий терпение Пеллинор своим мощным и сухим как коряга голосом. Похоже, все невольно вздрогнули. Так уж он действовал на слух. Да и внешностью Пеллинор, как я уже как-то отмечал, обладал незаурядной. Хотелось бы вам связываться с ожившей виселицей? Да с такими-то нечеловеческими немигающими глазами? И с косой в руках? Ну ладно, с мечом — тоже мне, разница.

— Верно, — сказал я, раздраженный его тоном. — Заминка вышла с вашей стороны, как я понял. Но теперь, надеюсь, все довольны и готовы.

— Довольно, — повторил Пеллинор еще более непререкаемо. В его глазах проскочила сумасшедшая гневная искра и опять чуть приугасла, затаившись где-то в глубине. — Вы знаете, что ваши жизни в наших руках, а ваше противление — святотатство. Все кончено. Сдавайтесь.

Он поднял меч, уставив на меня острие своего клинка подавляюще повелительным движением. Все, кажется, непроизвольно застыли.

— Не говори мне о святотатстве, гончий пес богов, — холодно усмехнулся я, поднимая в ответ свой клинок. — Святотатство — упрощать веру до глупости. Пятнать алтари человеческой кровью. И благодарить смертью за избавление от напасти, потому лишь, что некий предмет мог пострадать ради того, чтобы предотвратить гибель, быть может, многих людей.

— Артур, — мягко проговорил этот оживший мертвец. — Ты знаешь, что я не стану тебя убивать. Тебе придется остаться в живых — на некоторое время. Чтобы умереть так, как ты этого заслужил. Ради тебя змей вышел из-под земли, чтобы подвергнуть всех опасности, — и на этих его словах я действительно ощутил неуверенность, на мгновение. — Но твои люди еще могут избежать этой участи, если сложат оружие.

— Вы его слышали? — спросил я, оглянувшись.

— К черту его, — свирепо заявил Кей. — Давно ли эти священные мясники повылезали из нор, так что теперь в норах уже мы? К черту!

— К черту, — эхом, непривычно зловеще отозвался Бедвир. Прозвучало это у него даже внушительней, чем у Кея.

— Запущенный случай, — довольно добродушно вздохнул Гавейн. — Вправим-ка всем мозги!

— Да, давайте быстренько вываляем их в пыли и все закончим! — нетерпеливо прибавил Ланселот.

— Куда торопиться, давайте еще поглумимся! — предложил Галахад.

— Вы все умрете, — ровным голосом проговорил Пеллинор.

— Я с самого начала знал, что это разговор глухих, — кивнул я. — Вы понимаете лишь знамения и холодное железо. Что ж, получите их! К бою, милорды!

Все на миг застыло — солнечный день, льющий сияющий золотой мед из хрустальной небесной чаши, пестрая толпа — кажущаяся то ярким цветником, то теснящимся овечьим стадом, сизые и серебристые дымки от курений, словно нарисованные тонкой кистью… Маэгон и еще несколько жрецов из его шайки вытянулись цепочкой на самом краю поля… Маэгон воздел руки к ослепительно синему небу, на фоне которого его посох выступил черной рукой скелета… Рядом с Кадором возникла Моргейза — подняв руку, будто заслоняясь от солнца… Удар сердца. Быстрый вздох. Застывший взгляд Пеллинора.

И клинки скользнули навстречу друг другу сверкающими змеями. Сегодня — в последний раз.

Забегая чуть вперед, скажу, что в этой схватке все участники выяснили отношения куда раньше нас с Пеллинором. Рассвирепевший от всех этих языческих штучек Кей, оказавшийся к тому же в ходе боя в довольно опасном положении, буквально порубил своего противника в куски. Гавейн обезвредил другого, сломав ему руку и хорошенько стукнув по темечку, после чего тот очень долго не шевелился. Галахад провернул довольно коварный маневр и потом продержал своего противника до самого конца с мечом у горла, обещая, что если его друзья невзначай начнут выигрывать, он умрет первым, а пока, жалуясь на некоторую усталость после нынешних подвигов и дрожащую руку, пару раз порезал ему шею. Ланселот, в лучших традициях гуманизма оставил своему визави по ране в каждой конечности и посоветовал поменьше двигаться, пока не подоспеет помощь. А Бедвир, которому быстро освободившийся Гавейн вовсю давал ценные советы, сумел нейтрализовать Константина почти манером Галахада, только немного позже, и удерживал того в беспомощном положении хоть и без бытового садизма, но с тем же обещанием оставить ему жизнь лишь в случае нашей победы. Пожалуй, от всех обстоятельств своего поражения, взятых даже в отдельности, гордый принц Константин должен был чувствовать себя как в аду на сковородке. И лучше чем тому парню, над которым самую малость поиздевался Галахад, ему уж точно не было.

Но в те минуты мне было не до них. Пеллинору почти удалось доказать мне, что он опасен для кого угодно, и я не являюсь таким уж исключением. Что поделаешь, гений есть гений, в любом времени можно наткнуться на такого — как на несчастный случай. Он не торопился, как многие, был до отвращения холоден и осмотрителен, и в то же время смертоносно быстр, когда наносил удар. Почти весь день мне удавалось быстро использовать ошибки противников и выводить их из игры. Но Пеллинор их не делал. И такое поведение «под занавес» превратилось в настоящее испытание. Он до того напоминал мне кобру, что я сперва бессознательно, а потом всерьез стал опасаться всякого соприкосновения с его клинком — мне вдруг пришло в голову, что на нем вполне может оказаться какая-нибудь дрянь, которая на самом деле позволит ему захватить меня живым, задень он меня хоть немного. Паранойя, не отрицаю, но история знает и не такие мелкие подлости. А уж что касается вопросов веры, а заодно суеверий, то это всегда вопросы власти, а далеко не чести. В них цель всегда оправдывает средства.

С его очередным ложным выпадом лезвие пронеслось рядом с моим лицом, обдав ветерком, и вдруг вместе с ним моих ноздрей коснулся резкий необычный запах. Я косо глянул на Пеллинора.

— Твой клинок отравлен?

В его взгляде появилась насмешка.

— Твоим страхом? Да.

Чертов старый сукин сын… Ну ладно, ладно. Осторожничая, я старался по большей части увиливать, выжидая и торопясь не больше, чем он. Большую часть времени занимало монотонное кружение и сплошные финты. Пробные атаки оставались пробными. Это почти гипнотизировало, до легкого головокружения и неопределенного неуловимого звона в ушах. Кажется, такой звон я сегодня уже слышал. Ах да! Рядом со старым чудаком, что привел нам убежавшего коня, кто бы он там ни был, просто фокусник или просто призрак. Но тогда этот звон никому мешал. А сейчас он раздражал как действующий на нервы ночной писк комара. Только в отличие от последнего, он усыплял. Что было еще неприятней. От замедленности этой последней схватки, резко контрастирующей со всеми предыдущими, глаза как назло начали закрываться. Черт, неужели я действительно устал?..

— Не нужно, — вдруг негромко проговорил, будто прошелестел, Пеллинор. Его голос, чуть шипящий, напоминал бархатную мягкость летних сумерек и нежную свежесть ветра, бегущего по звенящим серебристым головкам трав, кивающим и стелющимся так податливо, мягко, маняще… — Не нужно бороться. От судьбы не убежишь. Покорись. Усни. И больше не нужно будет просыпаться. Спи. И умри во сне — не сознавая, не слыша смерти. Так лучше. Ты знаешь — так лучше…

Лучше? С какой радости? Похоже, я слишком загляделся на томно скользящий клинок, мерно сверкающий, плетущий из бликов кружево чарующей паутины. Ну что ж, я и раньше знал, кто такой Пеллинор. Нечего его слушать. Да и собственные чувства в его присутствии, если на то пошло. Я разозлился, тряхнул головой, сморгнул, и почти совершенно проснулся.

— Все мы грезим о смерти во сне, — вплел я в ответ свою нить в эту паутину, так же мягко и вкрадчиво, хоть и насмешливо, — О прохладе, о звезд серебре — о желанной и ласковой мгле, что так манит забыться в себе. Ты так долго служил ей, Пеллинор. Не зная покоя, которого так жаждет душа. Но сердце, усталые кости и жилы сами тянутся, льнут к земле, как к объятиям матери, сладким, надежным и крепким, к мягкому мраку утробы. К объятиям давно ждущей супруги, нежной возлюбленной, дарящей вечное упоение — в упокоении — это твоя награда, она ждет тебя… — Мне самому понравился мой голос, этакий мурлычущий и обволакивающий. Словно забравший силу из его собственных слов, спеленавший и направивший назад, где ее не ждали. Надо будет взять на вооружение. — Отдохни же, спи крепко, старый гончий пес. Ты не спал слишком долго.

Пеллинор покачнулся, а потом хрипло вскрикнул, отскакивая назад, разом грубо разрывая очарование. Он не то встряхнулся, не то его тряхнула нервная дрожь. Всякий звон в воздухе давно пропал, кроме того, который раздался, когда он вдруг, яростно рыча, бросился в атаку, лупя мечом куда попало. Облегченно посмеиваясь, эти нападки я уже отражал без труда, спокойно примериваясь, как бы его аккуратнее отключить. Но все решилось по-своему. Может и правда древние боги составили заговор, или просто планеты так ловко расположились, но очередной бешеный удар Пеллинора сопроводился треском и звоном, и рукоять, которую я сжимал, конвульсивно дернулась, как лук, у которого только что отпустили тетиву, сообщая затем слабую умирающую вибрацию.

— Проклятье!.. — вырвалось у меня. Я едва поверил собственным глазам, увидев, что от моего меча в руке остался лишь короткий обломок. А другой — благополучно ткнулся в землю рядом.

Пеллинора это, напротив, вдохновило и привело в чувство. Проклятье, я же мог уже давно его убить, если бы хотел…

— Ты прав! — каркнул он злорадно. — Это — проклятье! Прощай, дракон! — И шагнул вперед, грозя коснуться меня своим клинком — с чуть затуманенным ядом лезвием.

Такой вспышки внезапной ярости, как в этот миг, я даже не припомню. Она показалась мне почти материальной. Взрывающей свою невидимую оболочку как вулкан. В глазах у меня почернело, и из этой тьмы рванулось пламя. Я вскинул руку с кольцом, о котором мы говорили с Антеей, но так и не задел его клинок. Пеллинор вдруг испустил дикий крик, шарахнулся в сторону и мешком рухнул наземь, схватившись за грудь. И замер.

Над полем повисла густая тяжелая тишина. Я медленно деактивировал кольцо, подозрительно посмотрел на Пеллинора и поднял его меч. Кольцо бы его достало. Конечно, дерево и кожа на рукояти могли бы изолировать удар, но кожа, как обычно, была перевита сверху проволокой для прочности, соприкасающейся с металлическими частями оружия, да и сам Пеллинор их наверняка касался. Но все обошлось и без кольца. Может, кто-то из наших волшебников постарался? Я оглянулся. Мерлин, Нимье и Моргана стояли у края поля и изумленно таращились на Пеллинора. По их виду было абсолютно непонятно, кто из них вмешался.

Ко мне подбежал Кей и тоже тупо уставился на тело.

— Чем это ты его?

— Незримым мечом Камулоса, я так полагаю, — решил я.

— Вот боги свое слово и сказали, — торжественно промолвил Кей.

Потрясенная тишина еще держалась. Я уткнул меч Пеллинора острием в землю, чтобы никого не задеть ненароком, и по-хозяйски на него оперся.

Кей воздел к небу свой меч, — то же сделали и остальные, кто был в этот день на моей стороне, — и громовым голосом, грозно прокатившимся над полем, крикнул:

— Пендрагон!

Ему подхватили друзья, а с третьего раза вся людская стихия выдохнула в ответ настоящим штормом:

— Пендрагон!!!

Потом все кинулись вперед, на поле, прорывая уже не нужное оцепление Кадора. Наша компания была уже тут как тут, и не успел я опомниться и крикнуть, чтобы к мечу Пеллинора не прикасались, как взмыл вверх, подлетая к небу на руках своих сторонников.

Что ж, у каждого дракона должны быть крылья.

 

XXI. Явление меча

Как уже было замечено Кеем — боги сказали свое слово.

Без казусов, конечно, не обошлось. Кто-то все же порезался невзначай мечом Пеллинора, и потом его долго будили.

Меня наконец опустили на землю, а Паломид, изучив повнимательнее отравленный клинок, заметил, что это особый знак уважения — так как враги приняли меня всерьез. С чем меня и поздравил.

А тем временем, когда отпала непосредственная проблема, разнесся наконец и слух о том, что вернулся Мерлин. Многих это подкосило до поросячьего визга, но все же не до потери сознания — почва была подготовлена и этого уже ждали. Вокруг единодушно узнанного Мерлина образовалось почтительно соблюдаемое пустое пространство, и все благоговейно воззрились на него, ожидая вдохновенных пророчеств или просто мудрых мыслей.

Почувствовав себя в центре внимания, Мерлин приосанился и выдержал величественную паузу. А начало его речи было в должной мере неожиданным и загадочным.

— Легенды узурпируют славу, — промолвил Мерлин. — И приходит время, когда сосуд подменяет собой содержание, а алтари подменяют богов, и их воля сменяется волей их слуг. И тогда приходит время богам самим вмешаться в наши дела, чтобы показать свою силу. Пусть этот урок всем вам пойдет на пользу. Кто верит здесь в то, что меч правит рукой, а не рука — мечом?

Никто ответить в тот момент, конечно, не посмел.

— Верно! — воскликнул Мерлин. — Но верно и другое! Не только рука правит мечом, но и меч и рука служат Духу! Как смертные слуги бессмертных основ мира. Возрождаются люди, возрождаются и мечи. — Мерлин на мгновение замолк. Тишину по-прежнему ничто не нарушало. — Если, конечно, — прибавил Мерлин негромко, но все его услышали, так как затаили дыхание, — с ними вообще что-то происходит.

Он повелительно протянул руку, и народ в том месте почтительно расступился, по рядам пробежал легкий приглушенный шепоток.

— Приблизься, дочь моя, — сказал Мерлин. И Антея в плаще цвета спокойного озера, в водах которого отразилось июльское небо — озерная леди Нимье, с высоко поднятой головой, увенчанной короной бронзовых кос, двинулась по проходу, неся в руках длинный матерчатый сверток. Все, конечно, всё поняли. По толпе как круги по воде побежала рябь и взволнованное журчание.

Антея невозмутимо вынырнула из людского омута и остановилась рядом с Мерлином. Омут все еще колыхался и дрожал.

— И ты, принцесса, — сказал Мерлин.

Линор, стоявшая в первых рядах, шагнула вперед. В противовес Антее, она больше напоминала дух огня — саламандру, из-за сочетания зелени и багрянца в наряде и сияющих золотом волос, собранных сзади в замысловатое плетенье, напоминающее кельтскую вязь, оставшиеся свободными пряди лежали вокруг ее лица как нимб.

Антея удерживала сверток, а Линор принялась разматывать темную ткань. Наконец из-под ее рук словно вырвался огонек — на солнце блеснула золотая рукоять Экскалибура, спрятанного пока в ножнах.

Все одновременно вздохнули и опять затихли. Линор отступила и встала за плечом отца. Теперь все посмотрели на меня.

Не торопясь, я подошел к Антее. Она едва заметно улыбалась. Все так же в полном молчании, я положил ладонь на усаженную драконьими головами рукоять и потянул клинок из ножен, сначала медленно — до середины, а потом — одним рывком, как когда-то, не так давно — из алтаря Гофаннона. И легкий скрежет меча потонул в неистовом, восторженном, многоголосом реве. Нет, по нынешним временам, мечи так быстро не отковываются!

Я посмотрел на Константина Корнуэльского и увидел в его глазах ужас, с которым он не отрываясь смотрел на Мерлина. На его лице отражалось буквально раздавившее его понимание: ведь если это Мерлин, то обломок меча в его руках мог быть всего лишь наваждением-ловушкой, лукавым испытанием, и он с готовностью попался! И зависит теперь лишь от милости того, кого желал погубить. Заметив мой взгляд, он попытался его выдержать, но не выдержал и мгновения и опустил голову, а потом опустился на колени. Его примеру последовали почти все, кроме тех, что сражались сегодня за меня — им я просто запретил это делать. А другие, по привычке, меня не послушали.

Только намного позже я заметил, что мраморная рука из фонтана пропала. Новая вода, впущенная в него, оказалась слишком жесткой, и как раз в момент торжественного появления целого Экскалибура трещины в каком-то месте не выдержали напряжения, и рука с тихим плеском канула на дно. Вряд ли некоторые из нас вообще бы это заметили, если бы потом не пошли всякие бредни о том, что не Антея, а именно эта рука явилась из воды с мечом, а потом исчезла.

Легенды узурпируют славу, знаете ли.

Вот так все неугодные суеверия были на какое-то время подавлены. Разумеется, всем выжившим побежденным было даровано прощение. Кроме Маэгона, который, пока все ликовали, правильно оценил ситуацию и умчался куда-то в неизвестном направлении — вероятно, к черту на куличики.

А Пеллинор, к слову сказать, не скончался. Его всего лишь скрутил какой-то истерический припадок, может быть и вызванный моим не совсем адекватным поведением в ответ на его уловки и, как следствие, его собственным нервным перенапряжением, что, как выяснилось, сопровождалось еще и галлюцинациями: ему померещилось, что он узрел, как мир вокруг исчез в огненной вспышке, а в самое сердце его поразила молния. Все это привело его к мысли, что подобным образом боги известили его, что он в корне не прав в своих позициях по отношению ко мне, и к глубокому и основательному их пересмотру. В итоге, в моей коллекции появилась в его лице еще одна преданная адская гончая, особенно, когда он узнал, что потрошить его в замену себе я отнюдь не собираюсь. Вообще, потрошить кого-либо из благочестивых побуждений я запретил, разве что со штрафом в размере «платы за кровь» за каждую выявленную жертву, в пользу государства, а в случае рецидива — под страхом смерти. (Первое, наверное, было даже более угнетающим. Однако Антея, наш специалист по экономике, была весьма довольна.) Христиане с Блэсом во главе крикнули: «гип-гип-ура!», но намекнули, что меры могли быть и построже. Впрочем, начало положено. Христианам было предложено приналечь на благое дело народного просвещения.

Итак, все довольны, и праздники опять-таки продолжаются — как это ни печально…

В замке у нас нашелся еще один повод для веселья. Кей по хозяйственным соображениям поспешил вперед, а когда мы его догнали, он носился по замку с мечом в руке и ревел как голодный лев, изрыгая проклятия и обещая разорвать на части первого из «подлых рабов», что ему попадется. Все слуги, понятное дело, попрятались и не высовывались, подальше от греха. Только при нашем шумном вторжении откуда-то из-под лестницы летучей мышью выскочил перепуганный Огам в сопровождении еще пятерых храбрецов в качестве поддержки: двух женщин — посудомойки и поломойки, двух мужчин — факельщика и меняльщика тростника и мальчика с кухни, и все они гуртом попадали мне в ноги. Произошло это так неожиданно, что вокруг завизжали было выдергиваемые из ножен мечи. Однако так как «нападающие» не проявляли других признаков жизни, кроме как завывали и тряслись, превратившись в кучки тряпья на полу, трогать их, конечно, не стали.

— Ах вот вы где, сволочи! — рявкнул Кей и угрожающе пошел к ним.

— Что случилось? — вопросил я, поднимая руку, чтобы задержать разъяренного Кея.

Огам, воспользовавшись случаем, мертвой хваткой вцепился в мои пропыленные сапоги. Я покачнулся, но решил пока не падать.

— Видел бы ты, что творится в пиршественном зале! — рыкнул Кей.

Огам тихонько взвыл:

— Мы не виноваты! О прекрасный король, божественный луч света в жестоком мраке! Прости и защити нас! Нам приказали под страхом лютой смерти и вечного проклятия!

— Бывает, — сказал я. — Кто приказал?

— Друид Маэгон, жрец великий и ужасный, внушающий трепет!.. Да варится он в котле перерождения вечно и не возвращается на землю! Он пригрозил, что псы Аннона будут вечно глодать наши кости!

— Очень на него похоже, — согласился я. — Тут люди и посолиднее пошли у него на поводу. Так что же случилось?

Огам опять принялся подвывать, хор сподвижников ему подпевал, а Кей бранился. В конце концов, выяснилось, что за время нашего недолгого отсутствия пиршественный зал претерпел некоторые изменения, превратившись в укрупненное подобие той подземной кельи, которую не так давно обнаружил Гавейн, и по поводу которой Маэгону уже было прочитано внушение.

Я возжелал лично взглянуть на это безобразие, и мы отправились туда с Кеем, Огамом и небольшой кучкой избранных. Огам жался поближе ко мне, его свита жалась к нему — с одной стороны им угрожало чудовище по имени Кей, а с другой — зловеще ухмыляющийся Мельвас. И неясно, что было страшней, рык одного, или ласковая улыбка другого.

Ввалившись в пиршественный зал, мы принялись таращиться по сторонам со смесью восхищения и потрясения.

Тростник с пола исчез, обнажив разбитые выщербленные плиты во избежание распространения огня от выложенного почти посередине здоровенного очага с кучей наваленных дров и хвороста. Опять возникли пресловутые камни и деревянные идолы, расставленные по сторонам света. С потолочных балок свисали просмоленные петли, не так далеко от очага стоял огромный не то чан, не то котел, наполненный водой — я сразу взял себе на заметку, что из него выйдет отличная ванна.

— Хорошая скорость! — воодушевленно воскликнул Олаф. — Ведь умеют работать, когда захотят!

Мельвас наигранно беззаботно рассмеялся:

— Это ведь они для нас приготовили! Вот, где бы мы оказались, если бы проиграли!

— А мы и так здесь. — Я пожал плечами. — И что значит, «если бы проиграли», если меч все равно цел? Огам, прекрати выть и виснуть. Надоело мне тебя поднимать. Значит, так — петли убрать, котел тут тоже ни к селу, ни к городу — уберите и хорошенько почистите. Потом пригодится. Очаг пусть остается — с удовольствием попляшем вокруг. Алтарь тоже можно оставить — пусть поливают вином, если захотят. Столы расставьте по кругу и тащите сюда все вкусное. Что такое bruiden, в конце концов, как не пиршественный зал?

Мерлин указал на алтарь.

— Знаешь, некоторые христиане могут быть ущемлены таким присутствием. Не всем хватает чувства юмора.

— Да? Ладно. Алтарь тоже уберите.

— Кстати, — напомнил Галахад. — Ты упоминал, что алтари, запятнанные человеческой кровью или к этому предназначенные, будут считаться оскверненными и предназначенными сожжению. Как насчет начать?

— А это мысль! Ну-ка, давайте сгрузим все в очаг. Веселее будет!

С самым непростительным отношением к предметам старины священной, мы собственноручно покидали идолов в костер, а камнями укрепили заграждение очага. Огам взирал на все это с отвисшей челюстью, побледнев как козий сыр, а может даже, как рокфор. Мы же за этим занятием совсем развеселились.

— Не убирайте далеко чан с водой, — посоветовала Нимье. — Вдруг придется что-нибудь тушить.

— Ладно, — сказал Ланселот. — А теперь, не умыть ли нам руки?

Это было дело хорошее и разумное, и мы решили так и поступить, пока все не будет готово.

Когда Огам смиреннейше поинтересовался, какое ему и прочим слугам будет назначено наказание, я предложил им, если это совершенно необходимо для очистки совести, оставить самих себя без завтрака, и посчитал вопрос закрытым. Кей смеялся до слез и в итоге тоже подобрел и всех простил.

До ужина меня успел навестить Лот. Естественно, речь шла о Гарете.

— Ты не сказал мне, что он у тебя, — сказал Лот, пытаясь как можно проницательней заглянуть мне в глаза. Он не прошел внутрь больше двух шагов и не сел, напряженно остановившись почти у двери.

— А стоило? — спросил я.

— Почему? — спросил Лот. — Ты мог получить меня на свою сторону.

— Только из страха?

Лот опустил голову, задумчиво рассматривая пол.

— Скорее, из страха я оказался на той стороне, — наконец сказал он. — Ведь все мы боимся.

— Чего именно? — спросил я, так как он этого ждал.

— Проклятия. Ножа в спину. Ядовитой змеи под ногой. Ведь что есть проклятие? Благословение на предательство, по меньшей мере.

— Я знаю, — кивнул я.

Он быстро глянул на меня.

— Конечно. Думаю, что уже знаешь.

— Мне кажется, Гарет не слишком доволен своей жизнью, — заметил я.

Лот пожал плечами.

— А кто доволен? Я знаю, о чем ты. О том, что он тень своей матери, потому, что так все и выглядит. Но так безопасней для него. Я во всем доверяю своей жене — она мудрая женщина. — Лот вдруг улыбнулся неожиданно нежной улыбкой. — Сколько раз именно она помогала мне укрепить свою власть или даже сохранить ее.

Помимо воли я испытал легкий укол ревности и потому промолчал.

— Она, и значит, ее брат Кадор, — немного отрешенно продолжил Лот. — Он действительно сильнейший. Если не он, то его сын непременно станет верховным королем… О, прости, так мы считали до того, как появился ты.

— Все это верно, — ответил я. — И все же, это не совсем подобающее воспитание для принца — быть всегда в тени.

Кто бы говорил, конечно… Но это совсем другой случай.

— Я думал об этом, — признался Лот.

— И о том, что он вряд ли выживет рядом со своим старшим и более сильным кузеном, если станет претендовать на самостоятельную славу? — негромко добавил я. — Лучше стелить ему тихо и мягко, с умом, но потом, может, и Константину будет жестко спать?

Лот глянул на меня со смехотворным испугом.

— Ты уверен, что ты не дьявол? — спросил он, когда снова обрел дар речи.

— Меня просто учили истории, — признался я. — Сплошь и рядом все повторяется.

— Ах, ну да, — кивнул Лот, заметно успокоенный. — Тогда конечно, ты все понимаешь. Он усмехнулся и покачал головой. — Вы с Моргейзой действительно похожи. На удивление!

— Иногда мне кажется, она и от меня ждет подвоха, — закинул я пробный шар.

— Обычная осторожность. Тем более что она ничего о тебе не знает, и не знает еще, чего от тебя ждать. Ты ведь так до сих пор так и не рассказал, где тебя прятали столько лет.

— В разных местах, — ответил я небрежно. — Слишком разных, чтобы дать этому какое-то определение. Учили всякому. Вот и все. Примерно по той же причине, по которой остается в тени Гарет.

Лот закивал, расслабившись и заговорщицки улыбаясь.

— Да, это многое объясняет.

— Но если обстановка теперь несколько изменилась… — проронил я задумчиво.

— То что? — живо подхватил Лот, он уже догадывался, к чему я клоню, и ему это нравилось. Он дорожил мнением жены, но и его тайные желания давно жаждали поддержки.

— Не хочу пока предлагать ничего особенного, но кажется, у меня была не самая плохая школа, по крайней мере, по части боя?

— Что ты! — воскликнул он. — Отменная!

— Мне кажется, я мог бы научить и Гарета, как постоять за себя.

— Артур! — с восторгом вскричал Лот. — Я не смел и надеяться! Ты правда этого хочешь?!

— Конечно. По-моему, Гарет не рожден для того, чтобы быть в тени вечно. Нет-нет, да маска с него слетает. Сдается мне, я ему нравлюсь, и мне хотелось бы отплатить ему добром. Тем более что он мне не чужая душа — в нас общая кровь…

Вместо ответа Лот порывисто сгреб меня в медвежьи объятия, от души двинул по спине и расцеловал в обе щеки.

— Великолепно! — воодушевился он. — Плевать, что скажет Моргейза! Она слишком уж осторожничает. Непременно велю ей отпустить его! Клянусь всеми богами! Артур, ты настоящий родич! Благодарю тебя!

И он вприпрыжку унесся прочь, несмотря на свою довольно солидную комплекцию. Лот — безмятежная душа, его самого не отягощают подозрения, и потому с ним оказалось так легко. Моргейзу пришлось бы приручать годами, это я уже понял. Должно быть, они славно дополняют друг друга.

А Моргейза, пожалуй, будет еще как разгневана тем, что мы решили разобраться в этом вопросе без нее. Что ж — раз уж она сама увиливала от темы, сама и виновата.

Славословия лились без конца. Нашлись среди присутствующих и несколько бардов, что сложили на скорую руку с десяток длиннющих помпезных песен, изобилующих канонами и повторами, по случаю или по случаям, имевшим место в этот насыщенный день. Я тоже под шумок спел нашим чародеям, в честь приезда Мерлина, коротенькую легковесную песенку, написанную, якобы от лица самого Мерлина. Называлась она «Кречет», так как именно эта птичка семейства соколиных ближе всего к тому, что зовут Мерлином:

— Если ты так думаешь, ты форменный псих, — похвалила Линор.

— Да нет, я просто нагло вру, — раскрыл я ей секрет.

Было спето и несколько старых и совсем свежих легенд о Мерлине и даже его спутницах, что было весьма кстати — не надо было уже ничего объяснять. Слухи пустили корни и стали сами себе достаточным оправданием.

Особенно отличился бард из Регеда по имени Талиесин. И внешность у него была весьма запоминающаяся — асимметричные черты лица, напоминающего то ли орлиный клюв, то ли вырезанного из дерева идола. Волосы, туго увязанные сзади в узел, были черны, а брови — абсолютно седы, белы. За это его и звали Талиесин — сверкающая бровь. Происхождение его было темно, и его называли то сыном бога мудрости и красноречия, то попросту его воплощением. Он спел песню о странном юноше по имени Артур (обо мне, то бишь), что провел детство, путешествуя по многим странам, обычным и зачарованным, земным и загробным, а явившись наконец людям в собственном обличье, заявил: «Я стар, и я молод. Я умер, и я жив!»

— А почему умер? — не понял я.

— Это он об истории с медведем, — пояснил недалеко сидящий Кей. — Талиесин обожает все драматизировать! За это наш старик Уриенс Регедский его и любит. Ну, конечно, чтобы этого парня понимать, нужна привычка…

— Эй, — шепотом позвала Антея Линор. — А я читала, что эти слова Талиесин сказал о самом себе!

Линор пожала плечами:

— Наверное, самому идея понравилась.

Шабаш не кончился и тогда, когда все песни были спеты, а половина гостей уже храпела на столах и под столами, где псы умывали им лица, деловито слизывая вино.

В разгар попойки, когда дело шло уже к полуночи, я потихоньку выбрался из-за стола и отправился в отдаленную пустую галерею — подышать. Нельзя же совсем без отдыха, как вы считаете? По полуоткрытому помещению блуждал лишь приятный свежий ветерок. В нишах царила тьма, а в арки, поддерживаемые массивными колоннами, лилось живое серебро. Я постоял немного, с наслаждением купаясь в прохладном воздухе, а потом уселся на один из широких «подоконников» этих не то дверей, не то окон, прислонившись спиной к шероховатой колонне и поглядывая на небо и в чернеющий запущенный сад внизу. Небо укрылось черно-синим бархатом, усеянным серыми меховыми барашками, из-за которых хитро выглядывала, подмигивая, полнеющая луна, как круг подтаявшего масла или полтаблетки снотворного, а может быть чего-то покрепче. Некоторые, говорят, сходят от нее с ума. Ледяные звездочки мягко кололись как сверкающие снежинки. Звенели какие-то насекомые, шелестела, посверкивая, листва, волшебной флейтой разливался невидимый соловей. Но стоило лишь немного вздохнуть свободно, радуясь тишине и покою, как послышались легкие, мягкие шаги. Острожные, почти крадущиеся. Подавив вздох, я положил руку на рукоять кинжала. Однако показываться не стал, было слишком лень. Пусть себе крадется куда хочет, только не подходит. Я притворился, что меня здесь нет.

— Я вижу твою тень! — смешливым театральным шепотом сообщила Линор.

— Ах, это ты! — выглянув из-за колонны отозвался я, разыгрывая разочарование. — А я-то ждал опять какого-нибудь интересного покушения!

— Ну, это я могу! — весело сказала Линор. — Скинуть тебя вниз? — предложила она, подходя слишком быстро для того, чтобы разбираться — всерьез она или нет.

— Эй-эй! — Я поспешно спустил ноги с парапета обратно на галерею и, подыгрывая, схватился за колонну.

Линор тихо рассмеялась. Повышать голос нам обоим не очень-то хотелось. Мы только что покинули место, где было слишком уж шумно.

— Моргана, ты и сама по себе — сущий клад, — заверил я ее.

— Ладно, ладно, — весело пропела Линор и тоже забралась на «подоконник», и устроилась на нем, свесив ноги в сад. А потом, по-кошачьи, не мигая уставилась в темноту. Я присоединился к ней.

— Тебе здесь нравится? — спросила она, когда мы прослушали изрядный кусок звенящей сверчковой арии.

— Пожалуй, — ответил я. — Соловьи, луна, свежего воздуха завались… — Я сделал неопределенный жест рукой.

— Я не об этом, — протянула Линор.

— Я знаю.

Мы немного помолчали. Я повторил:

— В общем-то, действительно, ничего.

Линор задумчиво попыхтела.

— Мне казалось, тебя всегда тянуло в эту сказку.

— Сказку? — тихо усмехнулся я. — Когда в них попадаешь, они перестают быть сказками. Верно?

Кажется, она слегка вздрогнула.

— Верно.

— Но в целом — совсем неплохо.

— Да, на самом деле, миленькое время, — пробормотала она через минуту. — Темные века — прямо ведьмин котел. Все вперемешку. Вроде и есть цивилизация, а вроде и нет. Все равно трудно придумать лучше.

— Угу, — согласно кивнул я. — И что бы тут ни было — никто из этих людей не способен ускорить тепловую гибель вселенной. Это же просто замечательно…

— Кстати, я видела Моргейзу, — как бы между прочим заметила Линор. Я ждал этого захода и даже почти не вздрогнул.

— Она меня не интересует.

— Угу, — понимающе отозвалась Линор.

И ходили мы вокруг да около… Я глянул на нее искоса пару раз. Спросить, не спросить?..

— Что стряслось?

От звука моего голоса Линор дернулась и, похоже, чуть не вывалилась в сад. Не думал я, что это будет для нее так неожиданно… На всякий случай я придержал ее за локоть.

— С чего ты взял! — выпалила она.

— Взял что?

— Что… — Она посмотрела на меня в упор, затем отвернулась и вздохнула.

— Что, все так плохо? — спросил я как можно мягче.

— Это ведь ты говорил, что при таком смещении здесь и законы физики могут оказаться другими?

— Ты же меня знаешь. Мне лишь бы гадость сказать. Ничего серьезного в этом не было.

Она выдержала довольно долгую паузу.

— Как ты догадался?

— Ты только что спросила — не нравится ли мне идея остаться тут навеки…

— Ничего подобного!..

— Смысл был тот же. И потом, вы слишком странно себя вели. То, как вы обращались со своими волшебными палочками и прочее… Вы же бравировали. Или на самом деле решились завоевать этот мир «огнем и мечом». А зачем бы он вам иначе понадобился?

— Черт тебя побери! — опять вздохнула Линор. — Ты даже слова употребил те самые, что мы говорили друг другу! Но не вам…

— А что, собственно, случилось на этот раз с нашим ящиком Пандоры?

— Как будто перегорел. Ведь помнишь, сперва снялось столько ограничений… А потом — все исчезло, заглохло. Без всякой причины. Полная остановка. И совершенно неясно почему.

— Потому что нет буфера, — сказал я не задумываясь.

— Что? — изумилась Линор.

— Это же так просто. Буфер всегда был. Там, у нас, на месте. Выходит, это не ошибка, не шутка и не метафизика, он действительно нужен. Станция накапливает энергию в измерениях поблизости. Сейчас она растратила старые запасы и восполняет их из ближайшего «прошлого». Вот только не знаю, как теперь с ее связью с нашим настоящим будущим… хотя оно слишком крепко сидит в ее памяти.

— И как по-твоему, долго это будет продолжаться?

— Ну, если подсчитать время от создания «Януса» до времени, когда он действительно заработал, посмотреть данные…

Я вдруг резко замолчал.

— Что такое? — спросила Линор.

— Почему вы сами не догадались? — спросил я. — Это странно. Вы должны были догадаться.

— Эрик? У нас головы трещат от формул — мы же все рассчитали. Почти все, с высокой точностью! Мы копались в тонких деталях и уже почти уверились, что буфер — это просто защита. Ты же помнишь, как мы все это рассчитывали, как это должно работать…

— Неважно. — У меня в ушах звенели не только цикады. Особенно, если последних на самом деле просто не было…

Я молча выбрался обратно на галерею, не обращая на Линор внимания, но не ушел, остановился, раздумывая. Да и куда тут было уйти?

— Артур… — позвала она удивленно. — Черт, какая глупость, Эрвин, в чем дело?

— Не говори со мной об этом. Я не желаю ничего слушать.

— Почему?!

— Потому что ты — не настоящая.

Тишина показалась громкой и внезапной, как резкий хлопок над ухом.

— Что? — переспросила Линор едва слышно. И я на мгновение ощутил острый суеверный страх. Теперь все это может кончиться в любое мгновение. Это небо, луна, странное причудливое королевство, которого не может быть — это только карточный домик, и ему придется рассыпаться. Потому что я их раскусил…

Я еще немного посмотрел на сад, полный качающихся, переменчивых, расплывающихся теней, и перевел взгляд на Линор. Она казалась такой настоящей — испуганной, взволнованной, родной, близкой. Но если они уже столько знают…

— Я даже не знаю, жива ли ты еще, — сказал я, глядя на нее неотрывно, ведь теперь она могла исчезнуть, растаять в любой миг, и не останется ничего, даже этого образа, который я действительно так любил. Неважно, настоящий он был или нет, ведь образ ничем не мог повредить, зато будто связывал с ней — с настоящей, где бы она ни была.

Но может быть, все-таки… мы же знаем, какими разными бывают миры. В том числе и совершенно невозможными. Я вдохнул поглубже и снова посмотрел в сад. Спрыгивать в него было бессмысленно — тут было невысоко. А если бы мне все-таки удалось свернуть себе шею, это могло всего лишь доказать то, что я давно подозревал.

— Просто никогда не спрашивай меня об этом. И лучше даже не говори при мне. — Кто там когда-то говаривал, что все персонажи сна — мы сами? Хоть настолько все же вряд ли…

— Да что с тобой! Погоди! Все будет хорошо, мы справимся! — она вдруг преисполнилась оптимизма, которого минуту назад в ней не было. Просто заволновавшись?

— Конечно. Но — никогда — не — спрашивай — меня — что — вам — делать — и — как — это — работает.

— Эрвин?!..

Я зажмурился и потряс головой. Это может быть реальностью. И с тем же успехом может не быть. И тогда все просто. Все объясняется — все странности и неувязки, все драконы и призраки, весь этот невозможный бред, к которому я почти начал привыкать.

— Если ты на самом деле моя сестра и если ты существуешь, если мы на самом деле здесь и сейчас, ты сможешь никогда не заговаривать со мной о «Янусе». И все остальные смогут. Ты же видишь, на что это похоже. Какого черта этот мир так похож на легенды, он мог быть похож на что угодно, только не на это. Почему в нем водятся «настоящие» драконы? Какого черта в нем водятся призраки? Какого черта здесь есть Моргейза — такая, какая она есть? Даже какого дьявола я так легко стал Артуром, почему мне все удается, любая глупость и блажь? Потому, что все это только иллюзия! — Я ударил кулаком по колонне и не почувствовал удара. — Мало ли что кажется реальным? Реальными могут казаться и не такие вещи!

— О боже! — выдохнула Линор. — Ты не можешь так думать!

— Лучше спроси, много ли у меня оснований считать этот мир настоящим? И много ли есть способов это проверить. Предложишь себя ущипнуть? Заколоться мечом? Застрелиться из вашего волшебного жезла? Даже смерть может быть иллюзией. Бесконечное множество раз. Пока не станет настоящей, но тогда это знание уже не пригодится.

— Только не вздумай!

— Ну конечно…

— Но это реальность! Да, она сумасшедшая. Настолько сумасшедшая, что я даже слышала твою «смеющуюся баньши»! Я знаю, что это была не просто шутка, и ты не сходил с ума, ее слышал даже отец! Это было не только ночью, но и средь бела дня — просыпаешься оттого, что кто-то рядом смеется. Когда просыпаешься, уже не знаешь, реальность это или нет, но только что — это казалось таким настоящим… А когда мы покинули остров, больше такого не повторялось.

— У меня тоже, — отозвался я машинально. — Но ты ведь понимаешь, что это не может быть реальностью.

— О господи!.. — Линор спрыгнула с парапета и крепко меня обняла. Я попытался ее отстранить, но не слишком решительно, а потом оставил попытки. Я понял, что она плачет. Меня и самого трясло. Я осторожно погладил ее волосы, шелковистые и теплые, пока еще никуда не исчезающие, так или иначе, она все еще была здесь со мной. — Так вот почему тебе море по колено и ты все это творишь. Ты же не считаешь это реальным. Проклятье!.. Ты все еще там!

— Линор, — выдохнул я нежно. — Я очень хочу верить в то, что вы настоящие. Может, так и есть. Хорошо, если так. Очень хорошо. Но я не могу рисковать и никогда ни с кем не собираюсь обсуждать «Янус». Даже с вами. Ради вас. Прости. Если это еще имеет какое-то значение.

Ну, вот и все. Карточному домику пора рассыпаться. И где я окажусь в следующий раз?

Порыв прохладного ночного ветра. Может быть, это совсем другой холод. И если протянуть руку — по-настоящему, просыпаясь, она наткнется на полированную сталь внутри чего-то, очень похожего на ящик гигантской картотеки.

Я не мог не проверить. Продолжая обнимать Линор за плечи, я осторожно поднял другую руку, сосредоточившись, и потянулся вперед.

Холодное железо — оно совсем близко. Оно — вокруг.

1998–2000