Ему снилось, что мама умерла. Потому что вечером он не принес ей дозу. Он молил ее о прощении, а она только улыбалась резиновой улыбкой и просила сделать из нее воздушного змея.
В седьмом часу утра Кит вскочил и, пока Джессика досматривала утренние сны, побежал по вонючим лужам к маме.
Когда он увидел ее лежащей на полу в прихожей, сердце его ухнуло и оборвалось в предчувствии одиночества.
Однако, мама была жива.
- Сына, — сдавленно произнесла она, когда он присел рядом и взял ее за руку. — Сына. Плохо. Плохо!
- Сейчас!
Он подхватил истощенное невесомое мамино тело, отнес на кровать, бережно уложил.
- Сына! Умру! Сына!
- Сейчас… Сейчас…
Она смотрела на него почти осмысленным взглядом, который вот–вот, через несколько секунд, должен был вновь стать пустым и отсутствующим.
И пока золотистые кристаллы снука перетекали из шприца в вену, на которой не оставалось уже живого места, Кит избегал смотреть в ее глаза.
Небольшая пауза.
Инъекция вакцины в другую вену…
Спи, моя хорошая. Спи…
И снова нужно было искать снук для мамы, на сегодняшние вторую и третью дозы. Потом на завтра. На послезавтра. На всегда.
Вакцина Эрджили ничего не давала. Конечно, врач предупреждал, что у мамы слишком большой стаж, что вакцина еще только в начальной стадии разработки, что быстрого результата ждать не следует, что его может и вообще не быть.
Похоже, что последний вариант бьет все остальные.
«Стабильное состояние — это уже прогресс» — говорил цыган. Ну да, да, обычно снукеры медленно и неуклонно проваливаются в безумие и смерть. Мамино же состояние, кажется, не изменилось за последние месяцы. По крайней мере, Кит не видел никаких признаков прогрессирующего разрушения личности. Впрочем, разрушать было уже, кажется, нечего…
Так может быть, хватит уже, а? Хватит мучить маму и мучиться самому, глядя, как родной тебе человек день за днем проводит в постели с безумной маской на лице, в состоянии то ли сна, то ли растительного безразличия ко всему?!
Больше всего в такие минуты ему хотелось убивать. Убивать снукеров, убивать торговцев снуком, убивать всех, имеющих отношение к «Снуксил». Убивать, убивать, убивать, планомерно и не считая жертв.
- Сына…
Он вздрогнул от неожиданности, посмотрел на мать, как на человека, вернувшегося с того света.
- Мам?
- Сына…
Рот, растянутый в напряженной улыбке, неспособен был произнести половину звуков.
- Сына уой, уэй иня. Уэй. Иня.
- Что? Я не понимаю, мам!
- Уэй. Уэй иня. Я не хочи.
Он затряс головой в отчаянии, он готов был биться о стену. Мать впервые за время «болезни» что–то говорила, что–то осмысленное. А он ничего не мог понять.
- Уэй, сына, — продолжала она, но голос ее уже затихал, глаза медленно закрылись. Она неудержимо проваливалась в сон. — Уэй…
Последнее слово завершилось тихим посапыванием и хлюпаньем слюны, всегда скапливавшейся в незакрывающемся рту…
На тридцать восьмой Кит не удержался — достал прихваченный на всякий случай телефон Хилмана, включил. Сеть была почти неуловимой, но она была. Он зашел в ближайший пустынный подъезд, чтобы не маячить на улице, поднялся на самый верх. Раз семь или восемь пытался вытянуть из памяти шифр телефона Эрджили, расшифровывал тут же, вводя полученные цифры, но раз за разом попадал черт знает, куда.
Наконец, после нескольких долгих гудков, он услышал знакомый голос.
- Фармакология.
- Это Макдауэл. Мне нужен Эрджили.
Минутная пауза.
- Эрджили слушает.
- Эрджили! Это Кит. Эрджили…
- А–а–а, бахтало, моро. Что это у тебя голос такой? Случилось что?
- Случилось, Эрджили! Мама, она…
- Что такое? — встревоженно перебил цыган. — Что–то не так?
- Да нет, Эрджили! Слушай, она сегодня заговорила со мной! После инъекции. Понимаешь, вчера я… В общем, так получилось, что вчера я оставил ее без вечерней дозы. А сейчас, когда пришел к ней, она лежала на полу… Я думал она сломалась. И вот, после инъекции, она сама заговорила со мной, Эрджили!
- Ты уверен?! — цыган, кажется, даже подпрыгнул на своем стуле, на котором вечно сидел за лабораторным столом.
- Да, да! И она назвала меня «сыной». Такого не было с тех пор, как ее заразили. Да что там, она называла меня так в детстве и юности. Ты понимаешь?! Только я больше ничего не понял — речь очень неразборчива. И она уснула через минуту, как обычно.
- Слушай, друг, мне бы посмотреть ее, а?! — загорелся цыган. — Устроишь мне это?
- Конечно, Эрджили, ты еще спрашиваешь!
- Шумрэ (отлично). Тогда давай договоримся на следующую дозу.
- Да. Я буду у нее в час.
Кит продиктовал цыгану мамин адрес, отключил мобильник и почти бегом вернулся домой, где застал Джессику уже вставшей, умытой и разогревшей остатки вчерашнего риса. Она посвежела, чуть оттаяла от холодного ужаса минувших трех дней, была по–домашнему тепла и спокойна.
Да–да, заодно он обговорит сегодня с Эрджили и судьбу девочки.
И судьбу той, второй, девочки Джессики решит. Все будет зависеть от того, что сможет нарыть про нее Эрджили по своим каналам.
Хотя, нет, конечно, Кит не вершитель судеб. И убить Джессику вряд ли сумеет. Ну, если только она совсем вплотную подберется к Эрджили. Просто Кит будет знать. Знать — это важно. Не смотря на то, что девчонку эту он видел один раз, и она ему никто, и он ей ничто, но знать, что она не по ту сторону — важно. Просто потому, что она ему понравилась, а значит — оставаясь бесконечно чужой, была уже не чужая.
Джессика–вторая с удивлением рассматривала его, пока он задумчиво жевал, улыбаясь мыслям о маме и той, слабой пока, надежде, которая у него сегодня появилась. А он, поймав на себе ее взгляд, улыбнулся ей, открыто и честно, как давно уже не улыбался никому.
- У вас случилось что–то хорошее, — констатировала Джессика, разливая травяной чай.
- Пока не знаю, — пожал плечами Кит. — Кажется, да.
- Джесс, — обратился он к ней, допив чай. — Мне через часок нужно будет уйти. Ты, пожалуйста, не включай свой телефон, хорошо? Есть вероятность, что те бандиты могут вычислить нас по отзыву мобильника.
Она кивнула.
- Ко мне сюда никто не ходит, — продолжал Кит инструктаж. — Поэтому к двери, в случае чего не подходить, голоса не подавать. И пожалуйста! Не вздумай никуда идти.
- Да.
Наверное, последнего он мог и не говорить: девочка так напугана этим городом, что у нее не скоро появится желание выйти на его улицы, одной.
Кит вышел на сорок вторую. Время для охоты опять было не очень удачным — десятый час утра. На улице было необычно много гуимов, словно все они повыползали из своих щелей — тараканы с выпученными стеклянными глазами и натянутыми на лица силиконовыми улыбками. Они брели один за другим, расплывчато–дерганой походкой клоуна–паралитика, решившего вдруг выйти на манеж, повеселить публику. Кит не сразу сообразил, что они пытаются при этом держать строй. Там, в конце улицы, где сорок вторая пересекается с сорок пятой, они, как по команде, заворачивали и тащились обратно, не глядя друг на друга, молча, как оловянные солдатики–химеры, созданные чьей–то воспаленной фантазией.
Отпрянув от края этого шествия, к которому быстро и слишком неосторожно приблизился, Кит нацепил на пальцы кастет. Вместе с прохладной металлической тяжестью, легшей в ладонь, в его душу проникла спокойная уверенность. Все сразу, одновременно, гуимы не бросятся, они не умеют окружать и загонять добычу, хотя последнее время — да, они стали организованней и быстрее собираются в стадо. Вот, как эти, которыми будто руководила чья–то жесткая воля, будто незримая рука расставляла этих оловянных солдатиков и показывала им, куда идти и что делать.
И, словно почувствовав что–то, душа дрогнула от холода вползающего в нее удава–страха, за минуту до того, как незримая рука взяла горсть солдатиков, поставила их перед Китом и подтолкнула, отдавая команду.
Первый, бросившийся к Киту, гуим получил отработанный удар между бровей. Тело его надломилось, подалось назад, тогда как ноги еще продолжали разляписто бежать вперед. Удар хороший, отточенный, мощный. К сожалению, таких ударов можно нанести пять–шесть, ну пусть десять, а потом рука слабеет и с каждым разом эффект все меньше и меньше — то попадание не идеально, то сила удара не та.
Следующего, наскочившего слева, Кит не стал бить — экономил силы. Он только чуть подтолкнул его, изменяя направление, навстречу другому, набежавшему справа.
Следующий. Удар в переносицу. Всхрюк, стон, падение под ноги наступающим, свалка.
Шаг назад.
Подсечка тому, что слева; правому локтем в кадык.
Шаг назад.
Ногой под яйца набежавшему спереди; шаг назад, толчок, и тот, что распахнул объятия слева, летит в гноящуюся грязью лужу.
Кит отступил еще на шаг, спина почувствовала упор. Стена! Видимо, в запале схватки он что–то не рассчитал, сделал где–то неверный шаг, не в том направлении, и теперь уперся в угол, который предполагал обогнуть.
Еще два улыбающихся урода встали перед ним. Один замахнулся, целясь иглой в шею. Опешивший на мгновение Кит успел перехватить и вывернуть руку. Выдернул из ослабшей кисти шприц, всадил в глаз следующему нападавшему.
Давайте, ребята, давайте! Что вы как не живые!
Быстрый присед. Игла следующего гуима клюнула стену, а сам он осел, получив удар в пах.
Не поднимаясь из приседа, круговая подсечка; и еще один гуим повалился, с треском ударяясь черепом об асфальт.
Следующего Кит срубил кастетом в зубы так, что шипы, дробя зубы, разрывая губы и щеки, достали, кажется, до самого горла…
Но их было слишком много. Они перли и перли…
Перебор.
Нельзя махать руками бесконечно, особенно если ты чувствуешь, как против твоей воли паника сжимает горло удушающим обручем, мешает дышать, заставляет думать и ожидать, мешает слушать рефлексы. Тогда силы уходят в два и в три раза быстрей и уже не противник начинает преодолевать, а ты сам побеждаешь себя. Не по–хорошему побеждаешь.
Когда игла пропущенного удара кольнула его куда–то в бок, была только одна мысль: убить. И Кит поддался ей. Нельзя в схватке поддаваться эмоциям, обиде, жажде мести. А Кит поддался. Он схватил уколовшего за голову, резко вывернул подбородок вправо и назад, подбивая снукеру колени, потянул его на себя и вниз, ломая позвонки, наслаждаясь их почти неслышным хрустом.
Потерянные мгновения обернулись еще двумя уколами в спину.
Слабость.
Томительная, ни с чем не сравнимая слабость ударила в ноги, будто ее плеснули на бедра из огромной бадьи — свинцово–тяжелую, вязкую, как огромный ком мокроты из горла того великана, который затеял эту свалку.
Кит повернулся, выбросил руку с кастетом вперед, навстречу улыбающейся морде гуима, но рука не послушалась, ушла куда–то в сторону. И следующий удар мимо. И еще один.
Новый укол, в бедро, справа. Кит повернулся, но бить уже не стал. Какой смысл… Он только равнодушно наблюдал, как золотистые искорки перетекают в него из почти полного шприца довольного гуима. Он физически ощущал снук, который теплыми и чуть колючими струйками растекался по телу, делая его невесомым, несуществующим. Еще мгновение и Кит растворится в воздухе, станет пылью, которая медленно осыплется, осядет на поверхность смрадной лужи под ногами…
- Ну как? — Роб поднял улыбающееся лицо, подмигнул Киту стеклянным глазом. — Хорошо же?!
Кит вздрогнул от внезапной догадки.
Так вот оно что! Роб — снукер. Вот почему…
- Вам снился кошмар? — спросила Джессика, когда он открыл глаза.
- Вот черт!.. Я что, уснул? — Кит помотал головой, посмотрел на часы.
- И так быстро! — улыбнулась девочка. — Только сели на диван и — сразу засопели. А потом, во сне, руки у вас подергивались, а один раз вы застонали.
- Слушай, Джесс, — Кит поднялся, повертел головой, разминая затекшую после сна в неудобном положении шею. — Давай, ты будешь говорить мне «ты», м?
- Давай, — легко согласилась она.
- Отлично. Ты помнишь мои наставления? О том, чтобы никуда, никому, не то, не это?
- Да, — улыбнулась девочка.
Он быстро и без происшествий добрался до бара на тридцать девятой, где вчера встретил Дарлинг. Занял свое обычное место на наблюдательном пункте, за мусорными контейнерами.
Площадка у заведения, да и вся тридцать девятая, пустовала, так что сидеть, видимо, придется долго. У него было время подумать над событиями последних двух дней, который вдруг сгустились во времени и пространстве и стремительно понеслись одно за другим, как вагоны метро, не давая времени опомниться и просчитать свои реакции.
Дурацкий сон, а скорее — сон сидя, в неудобном положении — закончился тяжестью в мозгу, грозящей перерасти в приступ головной боли.
Вдобавок ко всему, минут через двадцать небо снова нахмурилось и принялось торопливо плеваться мелким противным дождем, не добавлявшим свежести ни унылому виду улицы, ни вони, исходящей от мусорных баков. В этой плотной пелене мороси дома напротив напоминали задремавших серых чудовищ с раскрытыми ртами–подъездами.
Навес, укрывавший площадку с контейнерами, слабо защищал от дождя, поскольку выступал в стороны ненамного, а жаться к вонючим бакам, чтобы не капало за шиворот, не было никакого желания.
Прошло не меньше получаса бесполезного ожидания, когда сзади, за углом кафе скрипнула, открываясь, хозяйственная дверь. На всякий случай Кит чуть–чуть выглянул из–за угла.
Молодой человек, которого он увидел, был ему знаком, но Кит не сразу вспомнил, где он его видел. Лишь после минутной прокрутки в памяти всех более или менее знакомых лиц, он смог увидеть этого человека, сидящим на стуле за лабораторным столом в маленьком помещении бывшего книжного магазинчика, где еще трое или четверо помощников Эрджили трудились над заказами аптек. Кажется, его звали Серж. Кит не поручился бы, что точно вспомнил имя, но кажется, именно Серж. То ли француз, то ли просто родители так извратились. Сейчас это было неважно, а важно было попытаться понять, какие такие дела могли привести фармацевта в увеселительное заведение для гуимов.
Вслед за гостем из–за двери показался и хозяин. Наверное, если бы он не был вынужден проводить гостя, он бы и носа не показал на улицу, настолько опасливо он обежал быстрым взглядом примыкавший к заднему двору бара пустырь.
- Наверное, Кокс тоже неплохо на этом наваривается, — продолжил он начатый, видимо, ранее разговор. — Я бы опасался иметь с ним серьезный бизнес.
- Это не моего ума дело, — ответил посетитель. — Вам тоже не советую много об этом думать.
- Да я что… — спохватился хозяин. — Я ж так, только предположил.
- И предполагать не советую, — отрезал фармацевт.
- Ага, ага, — залебезил торгаш. — Я понял.
- Всё, — бросил посетитель, поворачиваясь уходить.
- Передавайте мой привет Тони, — пролепетал хозяин, но уходящий даже не повернулся в его сторону.
В том, что помощник Эрджили занимался какими–то черными делами, не было никаких сомнений. И конечно же, бизнес его был связан со снуком. Ну что ж, хорошо, что Кит видел его здесь — теперь он сможет предупредить Эрджили, что кое–кто из его помощников, кажется, не очень чистоплотен. Но каков парень, а! В лаборатории он неприметен как мебель, его не видно и не слышно, а тут гляди–ка ты…
Кокс… Кличка знакомая, где–то он ее уже слышал… Не тот ли это Кокс, который года четыре назад устроил побоище в районе шестьдесят восьмой… Тогда положили около сотни гуимов, а потом, когда приехала полиция, отправили на тот свет еще и кучу копов.
Хотя, нет, наверное. Того Кокса, говорят, взяли в прошлом году и усадили туда, где ему самое место — на электрический стул…
Время шло. Время шло очень медленно, но без передышки. Оно тысячелетиями может топать, не присев. Что интересно, чем меньше времени оставалось до часу, тем быстрее улетали прочь секунды и минуты.
Наконец Кит услышал звон дверного колокольчика и из бара вышел на улицу качающийся гуимплен. Вообще–то, гуимплены не пьют. Наверное, спиртное притупляет ощущение кайфа от снука, мешает острее воспринимать нахлынувшее счастье. По крайней мере, они никогда не напиваются до такого состояния. А этого штормило и бросало из стороны в сторону так, будто он выпил не меньше бутылки буча. Ну что ж, тем проще будет с ним совладать и, скорей всего, обойдется без кастета.
Кит вышел из укрытия, в два шага нагнал едва плетущегося снукера, взял его за плечо, развернул к себе. Быстро, пока тот ничего не успел сообразить, мотнул головой. Удар пришелся точно в переносицу, отчего гуим, и так едва стоявший на ногах, завалился на спину. Однако, он не издал ни звука. С лица его, которое тут же стала заливать кровь из разбитой переносицы, не сползала обычная клоунская улыбка. Он продолжал молча улыбаться, хотя из живота его торчала рукоять ножа. И это было страшно.
На умирающих гуимов смотреть вообще страшно. И драться с ними — совсем не то, что с нормальными людьми. Ведь что бы ты ни делал снукеру под кайфом, на его лице постоянно маячит, будто прибитая к щекам гвоздями, улыбка. Ты выносишь ему половину зубов, а он улыбается. Ты ломаешь ему ключицу — улыбается. Отрываешь яйца — продолжает улыбаться.
И этот улыбался. А из живота торчала черная рукоять армейского ножа. Кто и зачем засадил ему в живот нож, оставалось только гадать. Но явно это было сделано не такими же как он снукерами.
Боли гуим не чувствовал, или почти не чувствовал, и, когда его глаза снова обрели фокус после удара Кита, он молча оперся на руку и попытался встать. Кажется, он даже не видел, что его зарезали. И не понимал.
И так и не понял, когда вдруг рука его ослабела, и он повалился на спину, закатив глаза.
Поняв, что снукер кончился, Кит быстро присел возле него на корточки и обшарил. Чувство было неприятным. Одно дело, когда ты убиваешь и берешь добычу, другое дело — марадерство. С Хилманом было проще — там от человека уже ничего не оставалось, а сейчас…
Кит нащупал в кармане трупа несессер, достал и быстро вернулся за баки. Если бы в это время рядом случилась полиция, ему бы не поздоровилось.
В коробочке было две дозы. Ну что ж, на сегодня этого вполне достаточно.
Сначала Эрджили осмотрел маму. Обычный врачебный осмотр: разложил на столе большой медицинский саквояж, достал тонометр, стетоскоп, ложку; выслушал, посмотрел горло, измерил давление. Взял даже кровь и срез кожи на анализ. Потом надел маме на голову дужку с кучей датчиков и несколько минут смотрел в прибор, рисующий на небольшом дисплее кучу разноцветных кривых и цифр. Похмыкал, пожевал губами, задумчиво постучал себя стетоскопом по переносице.
- Ты знаешь, моро, — сказал наконец. — Я бы хотел забрать твою маму к нам.
- Куда? — не понял Кит.
- В клинику. У нас есть небольшая клиника за городом, в семнадцатом районе. Хорошее тихое место у реки. Изоляция от внешнего мира полная; охрана, медсестры, врачи. Все легально, никаких проблем с полицией, поэтому гуимов убирают далеко на подходах к учреждению… Дело в том, что прогресс налицо. Не просто стабильное состояние, а, пусть мизерный, но — прогресс.
- В чем он выражается? — внутренне дрожа, но как можно более спокойно спросил Кит.
- Есть небольшая активизация головного мозга. Очень небольшая. Но по сравнению с тем, что я наблюдал во время первого осмотра — земля и небо. Надо будет посмотреть кровь, но я почти уверен, что концентрация снуксилоцина в организме уменьшилась.
- И о чем это говорит?
- О том, что деятельность мозга как минимум не подавляется последнее время, а это значит, что вакцина реально тормозит процесс. Твоя мама — не первый наш успех. Если бы ты побывал в клинике (а ты там побываешь, я думаю; ведь ты же будешь навещать маму), ты бы увидел, сколько там снукеров. А мы кладем туда только тех, у кого отмечаются хотя бы малейшие положительные сдвиги… У меня там жена лежит…
- Жена?!
- Да, моро. Три года назад ее подсадили на снук, так же, как и твою маму. Пошла в магазин, одна…
- Ты никогда не говорил…
- Ну, это ведь моя проблема… — нахмурился Эрджили. — В общем, ты можешь не сомневаться, в том, что за мамой там будет хороший уход, будет проводиться то лечение, которое ей сейчас необходимо.
- Эрджили, я… Эрджили, спасибо тебе, брат! Я… — горло Кита сдавило спазмом, в глазах назрели слезы.
- Э–э, моро, рано ты благодарить начал, — замахал руками цыган. — Благодарить будешь, когда мама… Вот когда она спросит однажды «Сынок, а который час?», вот тогда и будешь благодарить. Но ты помни, я тебе говорил уже, твоя мать никогда не станет прежней, такой, какой ты ее помнишь до заражения.
- Я понимаю, Эрджили.
- Я понимаю, что ты понимаешь. Я говорю: помни! Потому что очень легко будет забыть это, когда появится первый настоящий сдвиг. Если он когда–нибудь появится, нужно будет помнить, что это только небольшое улучшение, и что полностью адекватным человеком она не станет никогда. Даже если разработка нашей вакцины будет доведена до конца. Вакцина — не лекарство, она лишь нейтрализует разрушающее действие снуксилоцина и прантавазиновой кислоты. О полном восстановлении утраченных функций речи пока, увы, не идет. И сыворотка пока помогает далеко не всем. В большинстве случаев она не оказывает никакого действия. Так что твоя мать в числе тех, кому просто повезло.
- Да, я понял.
- Ну и хорошо. Так что насчет клиники?
- Я не знаю, Эрджили. Как ты скажешь. Если есть смысл, если есть реальный шанс хоть немного ей помочь, то о чем речь, конечно же я не против.
- Я не могу ничего сказать. Я даже не могу сделать хоть сколько–нибудь оптимистического прогноза. Бывали уже такие случаи, когда после временного улучшения снукер вдруг деградировал еще больше, а в самых тяжелых случаях — впадал в кому. Так что… Но я бы рискнул.
- У меня нет никого…
- Кит, — перебил цыган, — я прекрасно знаю, что ты чувствуешь, о чем думаешь, и что хочешь сказать, моро. И я говорю тебе: я совершенно ничего не могу тебе обещать. Я даже не могу гарантировать, что твоей маме точно не станет хуже. Но в любом случае, в клинике ей будет лучше, чем… — он обвел многозначительным взглядом комнату, — чем здесь. Вчера, ты говоришь, оставил ее без дозы… Это плохо.
- Да, — вздохнул Кит. — Ты прав, конечно.
- И?
- Клиника… так клиника.
- Ты молодец, — кивнул Эрджили. — Сейчас я позвоню ребятам. Максимум через час они будут здесь. Или ты торопишься?
Кит помотал головой, сел на стул напротив спящей после вакцины, улыбающейся мамы. Смотрел на ее застывшее в улыбке лицо, пока Эрджили звонил.
Отзвонившись, врач дружески похлопал его по плечу, присел на край кровати, сказал:
- Обещали через сорок минут быть.
Кит только кивнул, не отрывая взгляда от матери, надеясь, что она вдруг проснется хоть на минуту, снова узнает его, по–настоящему. А может быть, улыбнется ему — самой обычной, человеческой, улыбкой… Хотя… Ты много хочешь, парень…
- Вот что, Эрджили, — произнес Кит, прервав пятиминутное молчание. — Помнишь, ты говорил мне о детском приюте?
- Приют Святой Терезы?
- Наверное. Я не знаю, как он называется.
- Да, имеется такой. А что?
- Есть одна девочка… Ей четырнадцать, кажется, или пятнадцать, что–то такое. На днях она осталась без отца, а матери у нее давно нет. У нее вообще никого нет в этом городе.
- Я понял, моро, — кивнул Эрджили. — Говори адрес, фамилию, имя. Я позвоню матери Амели, настоятельнице приюта.
- Она сейчас у меня. А зовут ее Джессика Хилман.
- Джессика Хилман?!
Кит даже вздрогнул от напряжения, прозвучавшего в голосе цыгана, взглянул на него.
- Ну да… А что?
- А?.. Да нет, ничего… Я подумал…
- Что–то не так?
- Да нет, моро, просто я не о том подумал. Джессика… Там Джессика, здесь Джессика, — цыган улыбнулся. — Есть еще одна Джессика… Но ни одной Хилман. Я думал, тебе стало известно больше, чем известно нам. Запутаешься тут, в общем.
- А что с той Джессикой, кстати? — с замиранием в груди поинтересовался Кит.
- С Джессикой Вулф, ты имеешь ввиду?
- Вулф?
- Ну да, это фамилия твоей первой Джессики.
- И?
- Она работает на корпорацию.
Это прозвучало как приговор. Приговор ей. Приговор ему, Киту.
«А ты чего ожидал вообще–то? — спросил он самого себя. — Ведь ты знал это с того самого утра».
- Сначала, — продолжал Эрджили, — мы выяснили, что по адресу, который ты дал, вообще не живет никакая Джессика. Квартира зарегистрирована на имя какого–то Фрэнка Тичера… Нет, Ситчера… Или… Не помню, да это и неважно. В общем, тогда нам стало интересно и я попросил ребят последить за квартирой. Они сделали фотографии этой дамочки, после чего найти ее в нашей базе было делом нескольких минут.
- Вот так, значит… — произнес Кит. — И чем же она там занимается?
- Она служит в отделе безопасности. Отдел этот занимается обеспечением секретности научных разработок корпорации. Ну, ты понимаешь: борьба со шпионажем, с нарушениями прав собственности, нарушениями в сфере лицензирования, с фарцовщиками и все такое. Ну а заодно — с разработками анти–снука.
- Вот, значит, как…
- Да, птичка та еще, — кивнул цыган. — Она в отделе на хорошем счету. Обаятельна, умна, хитра, умеет войти в доверие, прекрасная актриса, неплохой стрелок, очень хороший психолог… В общем, полный набор, мечта разведки.
- Вот, значит, как… — повторил Кит.
- Ты расстроен? — скорее констатировал, чем спросил Эрджили. — Эх, моро… Что тебе сказать…
- Да ничего не говори, Эрджили, — покачал головой Кит. — Я ее слишком мало знаю, чтобы… чтобы особо расстраиваться.
- И слава богу, — цыган похлопал его по колену. — И слава богу, дружище, что ты ее плохо знаешь. А то все могло быть значительно хуже. Для тебя, разумеется.
- Слушай, Эрджили, а фамилия Хилман тебе о чем–нибудь говорит?
- Так это же девочка, про которую ты говорил, нет? — пожал плечами врач.
- Я имею ввиду ее отца. Стива Хилмана.
- Стив?.. Хилман?.. — цыган снова пожал плечами. — У меня отличная память на фамилии… Но эта мне не… Хотя, подожди!.. Подожди… Тоже что–то связанное с корпорацией… Если хочешь, я дам задание ребятам, они проверят. Но помнится мне, был в корпорации один химик… Или тот был Филман… Да нет, у меня же отличная память на фамилии!.. Убей, не помню!
- Хилман. Да, он был химик. Джессика говорит, что слышала один его телефонный разговор. Отец говорил, про открытие. Якобы он, или кто другой, обнаружил, что снук излечивает от рака. Что–то такое, точно не могу сказать, сам понимаешь.
Эрджили усмехнулся.
- А–а, это… Да, теперь я точно вспомнил его. Хилман, да. Чокнутый химик, которого уволили из корпорации за какие–то противозаконные опыты на людях. Да–да, точно, припоминаю. Он утверждал, что снуксилоцин способен подавлять рост раковых клеток, помню… Даже накропал статейку на эту тему и тыкался с ней во все компании. Естественно, ему везде давали от ворот поворот. Видел я эту статейку. Бред сивого мерина. Потом психологи еще обнаружили у него какое–то органическое поражение мозга. Жить ему, вроде, оставалось всего ничего… Так он, значит, умер?
- Ну… Да. Понимаешь, я нашел его труп в бывшем часовом заводе, на сорок восьмой. Или он сам, или кто–то другой всадил ему три дозы снука.
- А–а… Решил не мучиться, значит… Ну или крыша съехала окончательно… М–да, девочку жалко. С таким отцом жить — это…
- А ты точно уверен, что снук не действует на рак? А может ли быть, что раковый больной не подвержен действию снука?
- Ай, моро, — покачал головой цыган. — Это кто ж тебе успел так мозги проветрить? Да, выдвигалось одно время предположение, что прантавазиновая кислота поглащается и разрушается раковыми клетками, в результате чего, якобы, больной может оставаться в большей или меньшей степени адекватным. Но экспериментально это подтверждено не было. А потом кто–то доказал, что…
В кармане цыгана зазвонил телефон.
Он достал трубку, на несколько секунд поднес ее к уху, буркнул «угу», встал.
- Они у подъезда, Кит. — Сейчас санитары поднимутся сюда с носилками… Ты не переживай, моро, все будет хорошо. Просто верь, что все будет хорошо… Да, и не забивай себе голову всякой ерундой — жить будет проще, и разочарований лишних не испытаешь. Пока мы, увы, бессильны перед этой гадостью, перед снуком. Но первый рубеж обороны уже строится. Нужно верить и ждать.
Кит кивнул и пошел открывать дверь.